Если бы ей захотелось раскрывать преступления, то с её незаурядным талантом перевоплощения ей бы это с легкостью удалось. Но преступления и люди в целом её не интересовали. Её интересовали незнакомые квартиры! Особенно их обои!
Иногда она просто звонила в двери незнакомцев. Извиняясь, она расспрашивала их о каких-то несуществующих людях, которые, по её словам, приглашали её в гости по этому самому адресу. Внешне искренне удивлялась и огорчалась своей ошибке. А сама с диким замирание сердца вдыхала запах дома, становилась этим запахом и проникала в незнакомый коридор. И пока заинтригованные неимоверным рассказом люди слушали её байки, она блуждала по комнатам - невидимая, неосязаемая.
Прежде всего она подбегала к стенам и дрожащими пальцами проводила по шероховатой поверхности обой. И как только подушечки её нежных пальцев прикасались к молекулам бумаги, она вдруг проникала в тонкое бумажное одеяние стен.
Почти всегда в эти первые моменты она ощущала тихое дыхание стен, незаметные глазу обычного человека колебания, которые причиняли ей мучительную физическую боль. Словно её тело подвергали средневековым пыткам - за руки и за ноги тянули в противоположные стороны. Обычно в такие моменты она слышала хруст суставов и после обнаруживала на своем теле кровоподтеки. Но в перерывах между пытками она испытывала величайшее удовлетворение от того, что она была такой плоской, тонкой и преданной только этим стенам только этого дома.
Если же её все-еще не прерывали, она уносилась в глубину обой, она видела, как на заводах производили ароматные рулоны красиво разукрашенной бумаги. Порой ей удавалось поприсутсвовать на счастливых семейных обедах работников завода. Она не всегда понимала язык членов их семей, так как это в основном были китайские семьи, но по улыбкам и интонациям догадовалась об их неосознанной благодарности владельцу этого дома, который купил эти обои, чтоб украсить ими свой богатый дом. Но порой эти радостные моменты омрачались искалеченными руками и ослепшими на производстве глазами этих же рабочих. И тогда по её щекам текли соленые слёзы.
Когда же ей удавалось погрузиться еще глубже в неприметные обои чужих домов, она росла деревом, радовалась каждому лучику солнца, востаргалась своей уникальной способности производить кислород. Но за этим всегда следовала острая боль умирания, когда мощный её ствол спиливали шумными пилами, и величественное дерево, потеряв равновесие, обрушивалось на землю, чтобы превратившись в дорогие обои украшать стены этого викторианского дома. Часто, падая, оно калечило не одну жизнь - убитая панда или раздавленные птенцы были её постоянной болью.
Впрочем дабы избежать этой боли, она частенько перевоплащалась в производимый собой кислород и попадала в легкие птиц и зверей, перевоплащаясь в них самих. И если ей когда либо удавалось дойти до этих вожделенных моментов в длительной цепочке перевоплощений, то тут она наконец-то находила себя и обретала полное счастье. Она белкой носилась с ветки на ветку, распускалась цветком, созревала ягодой, летала птицей ...
По правде говоря, до этого редко дохотило. Её невероятная болтовня быстро утомляла потревоженных владельцев домов, и они спешили избавиться от неё. И тогда ей вновь приходилось возвращаться в свое старое скушное тело и брести в поисках незнакомого дома с незнакомыми ей еще обоями и их удивительными ощущениями и переживаниями. Только бы двери отворили!