Имела ли я право говорить, что никто меня не любит, что он меня не любит? Нет! С моей стороны было бы кощунством утверждать это. Он любил меня, и его любовь тяжелым грузом лежала на моей жизни. Я несла его любовь с дня на день, как утопленник несет камень на шее. Утром, просыпаясь и выскальзывая из кровати, я ступала босыми ногами на серебристо-белые ртутные реки его любви и задыхалась от ртутных испарений, начиная чувствовать приступы тошноты и пытаясь подавить рвотные позывы.
Но ведь когда-то его холодная ртутная любовь возносила меня до небес и заставляла верить в чудеса. Теперь же мой организм, мой дом, моя жизнь, затопленные в море этого жидкого металла, погибал. И теперь вместо необъяснимых приступов счастья, я все чаще и чаще рыдала от боли и отчаяния и готова была отторгнуть, извергнуть этого любящего убийцу из моего сердца, из моей жизни.
Но даже если бы мне удалось освободиться от него, все равно я знала, что впереди меня не ждало ничего... ничего, кроме медленной, мучительной смерти. Теперь, подходя к зеркалу и вглядываясь в свое лицо, я больше не видела жизнерадостной, красивой девочки, плачущей от счастья и смеющейся перед лицом трудностей, теперь я видела лицо преждевременно постаревшей женщины, с уставшими глазами, переполнеными аппатией, под глазами которой неумолимо утемнялись синяки, на высоком лбу которой неумолимо углублялись морщины. Казалось, они двумя темными штрихами перечеркнули мое будущее.
И я возненавидела свое отражение в зеркале и я возненавидела его ядовитую любовь в своей жизни. Мои руки дрожали мелкой дрожью, но все чаще все мое тело начинало содрогаться от неудержимых конвульсий. И чем сильнее становились у меня синдромы меркуриализма, тем сильнее он стремился любить меня. Он обнимал меня, чтоб унять дрожь в моем теле, а я чувствовала обжигающую боль от его прикосновений. Он целовал меня в страстном порыве, а я только ощущала вкус метала и отхаркивала кровь, которая сочилась из моих отравленных десен...
Неужели ты не видишь, мой любящий убийца, как я страдаю?