В воздухе повисло молчание, перемешалось с пеной сбежавшего молока и больно ударилось об пол своей мудрой головой. Молчание - золото!
На выцветших занавесках испуганно застыли мухи. А пауки в ожидании жирной крылатой добычи раскинули свои сети в углах кухни. Молоко продолжало пениться и шипеть, стекая на белую плиту. Сначала огонь ещё боролся с волнами белой жидкости, сжигая их и превращая в вонючую коричневатую массу, но вскоре ослаб и погас. Теперь к сладковатому запаху сгоревшего молока, искалеченному молчанию, теряющим сознание от удушья мухам и агрессивно настроенным паукам примешался кисловатый запах газа.
Молчание оправилось от неожиданного потрясения и село за стол, на котором стояла чашка всё ещё тёплого и почти нетронутого чая. Кислый запах газа сделал пауков невнимательными. Теперь мухи могли бы спокойно летать, не опасаясь их сетей, но они потеряли интерес к полётам и как будто бы прилипли к грязным занавесям. Молчание в недоумении смотрело на русую головку девушки, упущенную на тонкие руки. Оно хотело кричать и уже больше не было золотом! Оно хотело разбудить девушку, чтоб она вновь заперла бездушный газ в железные трубы, разогнала мух и допила чай. Но на то оно и молчание, чтоб молчать!
Молчание с надеждой ловило лёгкое дыхание девушки. Неожиданно с занавески упала толстая зелёная муха и ещё долго дёргалась в предсмертной агонии на полу. Теперь молчание хотело быть убитым - телефонным звонком, громким стуком или звонким голосом. Но кроме звуков падающих со стен насекомых, лёгкого дыхания девушки и назойливого свиста газа ничего не было слышно.
Молчание отчаялось. Оно прыгало по кухонному столу преднамеренно громко и вопило всякие непристойности в уши безмятежно спящей девушки. Но она ничего не слышала. На то оно и молчание, чтоб быть неслышным!
Молчание с неистовством нападало на чашку. Разбить бы её - и девушка проснётся. Но молчание и здесь оказалось бессильным.
Тогда оно село и заплакало, но слёзы его капали на кухонный пол - беззвучно. Молчание ещё долго плакало и громко молчаливо всхлипывало. Молоко уже давно перестало шипеть, мухи и пауки уже давно не издавали никаких звуков. Только девушка ещё дышала. И газ сочился из конфорки.
Теперь молчание молилось. Впервые оно хотело быть нарушенным. Телефон услышал его страстные мольбы и зазвонил громко и настойчиво. Но ничего не изменилось на кухне: насекомые всё так же беззвучно лежали на полу, мокром от молчаливых слёз молчания, девушка всё так же безмятежно спала, улыбаясь во сне, а газ продолжал своё победное шествие. Телефон перестал звонить. Молчание перестало молиться. Прислушалось: девушка больше не дышала.
И тогда молчание завопило от боли, оно звало на помощь. Но никто его не слышал. На то оно и молчание! Вдруг молчанию сделалось дурно, у него закружилась голова, закололо в груди. Оно упало на пол. Замертво.
Восходящее солнце осветило ликующими лучами маленькую кухню, в которой улыбалась мёртвая девушка, у ног которой растянулось мёртвое молчание, рядом с которым лежали мёртвые мухи и пауки, по трупам которых продолжал своё победное шествие вырвавшийся на волю газ.