Когда я становлюсь таким, я даже не могу придумать название (май 1988 г.)
Сообщения для вашего самого важного читателя (июнь 1988 г.)
15 вещей, которые вы должны знать о написании рассказа (июль 1988 г.)
К тому времени, как я доберусь до Финикса, я буду работать (июль 1988 г.)
Нет, но я видел фильм (август 1988 г.)
Предубеждение и гордость (сентябрь 1988 г.)
Процесс созревания (октябрь 1988 г.)
Фантастика на заказ? (ноябрь 1988 г.)
Пришло ли время бросить свою повседневную работу? (декабрь 1988 г.)
Отскок от четвертой стены (январь 1989 г.)
Ложь, ложь, ложь (февраль 1989 г.)
Недостаточно дождя (март 1989 г.)
Десять процентов вашей жизни (апрель 1989 г.)
Вдохновение там, где вы его найдете (май 1989 г.)
Это твоя книга (июнь 1989 г.)
Перекачиваем их на борт (июль 1989 г.)
Удерживая их на корабле (август 1989 г.)
Убить их в конце (сентябрь 1989 г.)
Джойрайтинг (октябрь 1989 г.)
Нет времени лучше настоящего (ноябрь 1989 г.)
Вопрос характера (декабрь 1989 г.)
Хватит иметь смысл (январь 1990 г.)
Почему фантастика? (февраль 1990 г.)
Писатель писателю (март 1990 г.)
Пишу все время (апрель 1990 г.)
Книга останавливается здесь (май 1990 г.)
Хорошие новости о плохих новостях (июнь 1990 г.)
Время коротких рассказов (июль 1990 г.)
Становясь реальностью (август 1990 г.)
Просто назовите мое имя правильно (сентябрь 1990 г.)
Вы уверены, что Чендлер так начинал? (Ежегодник 1991 года)
Введение
Фили четырнадцать лет, с 1976 по 1990 год, я вел колонку о написании художественной литературы для журнала Writer's Digest . В самом начале это было мероприятие, выходившее раз в два месяца, чередующееся с колонкой о карикатурах, но вскоре журнал отказался от карикатуриста, и моя колонка стала выходить ежемесячно.
Я должен сказать, что это принесло мне огромную пользу.
Я зарабатываю на жизнь написанием книг, и это занятие неструктурированное и неопределенное. Так что мне было полезно делать одно конкретное дело каждый месяц и быть уверенным в том, что я буду получать за него ежемесячный чек. Суммы на этих чеках никогда не были огромными; Вначале я получал 150 долларов за колонку и за эти годы добился от них достаточного повышения, чтобы в конце довести эту сумму до 500 долларов. На это было нечего чихать, но и не из-за чего пускать слюни.
Но денег было меньше всего.
За эти годы вышло четыре книги. Первым было «Написание романа от сюжета до печати» , специально написанное по заказу Writer's Digest Books после того, как я вел колонку около года. Ее никогда не распродавали, и теперь, я рад сообщить, она доступна в виде электронной книги Open Road.
Следующим был «Ложь ради развлечения и выгоды». Он был опубликован в 1981 году и состоял из предыдущих колонок, и я предложил его WD Books, но редактор не проявил энтузиазма; мой агент отправил ее Дону Файну в Арбор-Хаус, который опубликовал ее в твердом переплете и в мягкой обложке и поместил в клуб «Книга месяца».
В WD Books посмотрели, как идут дела у «Telling Lies» , и почувствовали, что они упустили лодку, поэтому, когда у меня было достаточно колонок для второго тома, они сразу же присоединились к нам. Я назвал книгу «Паук, сплести мне паутину». Обе книги практически постоянно издаются с момента их первоначальной публикации, и обе теперь доступны в HarperCollins либо в мягкой обложке, либо в форме электронной книги.
Это было приятно, поверьте мне. Когда я что-то пишу, мне очень нравится, чтобы люди могли это прочитать. Мой большой друг, покойный Дональд Э. Уэстлейк, общий друг спросил, почему он согласился на переиздание некоторых из своих очень ранних работ. Друг сказал, что денег не может быть столько, так зачем беспокоиться о сделке?
«Разница между тем, что напечатано и что нет, — сказал ему Дон, — это разница между тем, чтобы быть живым и быть мертвым».
Верно.
И все же книги — это не самое важное преимущество, которое я получил от этой колонки.
ямог бы изложить это и поговорить о других дополнительных преимуществах — что колонка дала мне достаточный авторитет как писателя о писательстве, чтобы я мог успешно разработать семинар по интерактивному письму и представить его по всей стране в течение нескольких лет, что это в очередь, привела к тому, что я написал и самостоятельно опубликовал книжную версию семинара. ( Пиши ради своей жизни, и она также доступна в виде электронной книги HarperCollins.) Эта колонка принесла мне приглашения выступить. Вполне вероятно, что это побудило некоторых людей взглянуть на мои романы.
Все верно и все хорошо. Но на самом деле это второстепенно по отношению к самому важному, что эта колонка сделала для меня, и сейчас я перестану тянуть время и расскажу вам, что это было.
Это сделало меня лучшим писателем.
ОРаз в месяц мне приходилось придумывать идею для колонки, о каком-то аспекте письма, который нужно было осветить примерно в 1800 словах. Теперь, после того как я вел колонку около года, тогдашний редактор Джон Брейди обнаружил блок-схемы и решил, что это то, что необходимо для оптимального функционирования его редакционной деятельности. Поэтому он написал мне письмо с просьбой предоставить ему темы, которые я намеревался осветить в ближайшие шесть месяцев.
Откуда, черт возьми, я узнал? Я, очевидно, этого не сделал и сказал ему об этом, и он сказал мне, что это действительно важно, и после того, как мы походили туда-сюда еще пару раз, я сел и составил список. Затем месяц за месяц я писал и отправлял свои колонки, и ни одной из них не было в этом списке. Вот вам и блок-схема.
Я не намеренно был против. (Ну, может быть, немного.) Но я не мог заранее знать, о чем смогу написать в данном месяце. Было несколько месяцев, когда я не знал, что собираюсь написать, до того дня, когда сел и написал это.
Но идея всегда приходила. Кажется, я ни разу не опоздал с колонкой.
Так что, казалось бы, необходимость создания колонки всегда была у меня в голове, если не сознательно. И так или иначе эта колонка повлияла как на мое чтение, так и на мое письмо.
Действительно, редкий писатель не является одновременно читателем мирового уровня. Я всегда был всеядным читателем и человеком, наделенным обильным аппетитом. Когда я стал писателем, я сразу стал лучше читать; Я обнаружил, что замечаю, что работает, а что нет в рассказе, который я читаю, и, в свою очередь, стал лучше писать, когда обнаружил, что применяю то, что заметил, в своей работе.
Письмо о писательстве добавило всему предприятию еще один уровень. Я продолжал читать ради удовольствия — не думаю, что когда-либо мог читать в его отсутствие — но теперь в прочитанном я натыкался на элементы, которые заставляли меня задуматься и время от времени давали мне предмет. вопрос для будущей рубрики.
Точно так же, когда я писал о писательстве, я лучше осознавал элементы моей собственной работы.
Я не хочу вдаваться в подробности, кажется, оно того не стоит, поэтому я просто сформулирую это еще раз и оставлю на этом: ведение этой колонки в течение четырнадцати лет сделало меня лучшим писателем.
Вткакое у меня право говорить людям, как писать?
Время от времени мне задавали этот вопрос, и он показался мне разумным. Обычно я отвечал, объясняя, что я не говорил людям, как писать, и что я никогда не осмелился бы сделать такое. Хотя моя колонка по определению носила обучающий характер, я не давал особых инструкций. По большей части я рассказывал о чем-то, что заметил в своей или чужой работе, и о том, как я решил (или, по крайней мере, справился) с чем-то, что всплыло в ходе книги или рассказа. Я пытался поделиться частью того, что я испытал и наблюдал. Если это и есть преподавание, то я был учителем. Если нет, то нет.
Поскольку я никогда не считал себя преподавателем в традиционном смысле этого слова, я никогда не хотел проводить один и тот же урок дважды. Различные редакторы WD на протяжении многих лет хотели бы, чтобы я возвращался к одним и тем же основным темам гораздо чаще, чем я. Но мне действительно не было интересно повторяться.
Сейчас в некоторых журналах повторы неизбежны. Если у вас есть журнал о домашнем садоводстве, вы не сможете отказаться писать о помидорах только потому, что пять лет назад вы опубликовали подробную статью о томатах. Есть люди, которые тогда не читали журнал, а те, кто был с вами все это время, не вспомнят ту старую статью. Или, даже если они это сделают, они не будут против прочитать это еще раз.
Но как только я что-то напишу, я не вернусь к этому, если у меня не будет чего-то достаточно интересного, чтобы добавить. И в этом были свои преимущества, особенно когда пришло время собирать колонки в книгу. Это не было просто одно и то же снова и снова.
япрекратил вести колонку в 1990 году. Расставание было не очень радостным, и я ушел с кислым привкусом во рту. И я решил, что, в общем, мне пора заканчивать писать о писательстве. Кажется, я каким-то образом написал около полумиллиона слов на эту тему, и этого было достаточно.
И мне нужно было показать четыре книги. Этого тоже было более чем достаточно. Не так ли?
Ну, теперь их шесть. Пару месяцев назад Open Road выпустила « Библия лжеца: справочник для писателей-фантастов». И вот у нас есть «Спутник лжеца: практическое руководство для писателей-фантастов».
Чуть позже я расскажу вам, как они появились, но сначала хочу сказать кое-что о названиях. Две мои книги, взятые из колонок WD, — «Ложь ради развлечения и прибыли» и «Паук, раскрути мне паутину». Я не знаю, какой из них лучше, сильнее или удобнее в использовании, чем его аналог, но если бы мне пришлось выбирать один из других, я бы выбрал Паука. Колонки появились недавно, и, скорее всего, я был немного более осведомлен, когда писал их.
Из года в год «Telling Lies» продается больше копий, чем «Spider». Мол, гораздо больше копий.
Какая разница? Ну, очевидно, главное различие между книгами заключается в их названиях. Часто говорят, что хорошее название — это название бестселлера. «Ложь ради удовольствия и выгоды» — отличное название.
Ну, я не дурак. И именно поэтому две новые книги не называются «Библия паука» и «Спутник паука».
Но откуда они взялись?
Втэх, это не так уж и сложно объяснить. В «Рассказывая ложь» собраны колонки за первые четыре года моей работы в WD, а в «Пауке» — за четыре или около того года после этого. В результате многие колонки остались несобранными, и при обычном ходе дел я, скорее всего, пролистал бы их и поискал бы издателя.
Но когда я довольно резко прекратил писать колонку, я перестал думать об этой теме.
А потом, пару лет назад, я услышал от своего знакомого человека по имени Терри Зобек. Он фанат и коллекционер, и его особый интерес к коллекционированию сосредоточен на первых появлениях в журналах работ тех писателей, которых он больше всего уважает. С этой целью он собрал большое количество выпусков WD и, приобретая оптовые партии, получил дубликаты многих из этих выпусков.
Он сравнил их со своими копиями моих книг и установил, что у него есть множество моих колонок и статей, которых не было ни в « Говори лжи» , ни в «Пауке». Несобранного материала для новой книги было более чем достаточно, и хотел бы он, чтобы я прислал ему его дубликаты?
Я едва мог сказать «нет». Помимо дубликатов, он потрудился сделать фотокопии тех моих колонок, для которых у него был только один экземпляр. Всего у меня теперь было в руках 77 произведений, никогда ранее не публиковавшихся в виде книг, — достаточное количество не для одной, а для двух книг.
Поэтому я горячо поблагодарил его, поставил коробку в угол своего офиса и забыл о ней на пару лет. Использование материала обещало быть большой работой, и я не был уверен, что печатный издатель в любом случае проявит такой энтузиазм.
Затем появилась компания Open Road, которая приступила к публикации более сорока моих книг в электронном виде. Я уже давно пришел к выводу, что электронные книги — это будущее издательского дела, и кажется, что будущее уже наступило, и не раньше, чем в ближайшее время. Я спросил ребят из Open Road, не заинтересует ли их пара книг о мягком искусстве уклончивости, и они ответили с большим энтузиазмом, и мы двинулись в путь.
Итак, теперь я автор шести учебных пособий для писателей. И нет, я не думаю, что письму можно научить, но я знаю, что этому можно научиться. Большинство из нас учатся двумя способами: читая и записывая. (Я нашел третий способ добавить к этому микс: писать о писательстве.) Что мы читаем и что пишем, а также степень, в которой мы считаем это полезным, - это во многом индивидуальный вопрос. Некоторые люди говорят, что они нашли то, что я написал о писательстве, полезным материалом для чтения. Я надеюсь, что это окажется правдой для вас.
Синогда меня спрашивают, какой совет по написанию текста я считаю наиболее важным.
Пишите, чтобы порадовать себя, я отвечаю.
Это еще не все, ни в коем случае. Но без этого никак.
— Лоуренс Блок
Деревня Гринвич
Пишу, всегда пишу
РАБОТА ПИСАТЕЛЯ
НИКОГДА НЕ ЗАКАНЧИВАЕТСЯ. НИКОГДА.
Октябрь 1987 г.
Человек должен работать от солнца до солнца.
Женская работа никогда не заканчивается.
Тпо крайней мере, так они выражались в плохие старые времена сексизма и долгих часов работы. Теперь, когда речь идет о профсоюзных контрактах и феминизме, не говоря уже о круглосуточных сменах, которым способствовала электрификация, старая рифма просто не выдерживает критики. Как мы можем его обновить, чтобы производить бромид, подходящий для нашего времени?
Простые смертные работают с 9 до 5.
Писатель работает, пока жив.
Ну, оно рифмуется и сканирует, но я не могу сказать, что без ума от него. Должен быть лучший способ передать в стихах идею о том, что работа писателя никогда не прекращается. Возможно, через некоторое время мы предпримем еще одну попытку. А пока давайте разберем не рифму, а причину.
Это правда? Действительно ли писатели работают все время? Является ли творческий процесс метрономом, который бесконечно движет нами, заставляя идти в такт?
Или это, как уже давно подозревали многие наши супруги, дети, друзья и родственники, полная чушь? Является ли это всего лишь нашим способом отвлечься от работы в машине и концертов на фортепиано, оправданием долгих прогулок, полуденного отдыха в гамаке, часов непрерывного чтения и приблизительных социальных навыков росомахи? Является ли фраза «Я на самом деле все время работаю» тем, что молодые писатели учатся говорить в писательской школе, так же, как уборщицы учатся говорить «Оно сломалось»?
Расслабляться. Не паникуйте. Не беспокоиться.
Это действительно правда.
Писатели работают постоянно.
Возьмем, к примеру, на днях. Что я с собой сделал? Как деланная маленькая пчелка улучшалась с каждым часом? Какие действия я предпринял, чтобы написать слова на странице и принести деньги в дом?
Что ж, посмотрим. Я прочитал пару книг и журнал или два. Я смотрел игру с мячом по телевизору. Я промок в Персидском заливе и обсох на солнце.
Что это такое? Вы говорите, это не похоже на работу?
Многое ты знаешь.
Возьмем, к примеру, чтение. Сейчас большая часть чтения — это исследования. Иногда это конкретные исследования, когда я хочу узнать что-то, что мне нужно знать, чтобы написать то, над чем я работаю или планирую работать. Иногда это общие исследования, например, чтение книги о драгоценных и полудрагоценных камнях, потому что я часто пишу книги о людях, которые крадут такие вещи. И иногда это не совсем исследование, а вопрос того, чтобы быть в курсе того, что делают другие люди в моей области.
И это то, что вы читали на днях, сэр?
Ну нет, Рэйчел. В общем, я читал ради удовольствия.
Тогда это была не работа, сэр, не так ли?
Ах, но это было, Рэйчел. Боюсь, писателю невозможно читать, не работая.
Учитывать. Одной из книг, которые я прочитала, была «Добрая мать», популярный популярный роман Сью Миллер, недавно вышедший в мягкой обложке. Я заинтересовался персонажами и увлекся сюжетом, а затем на 156-й странице вернулся к писательской деятельности.
Несколькими страницами ранее рассказчик вошел в монетную прачечную и начал стирать. Там она знакомится с молодым человеком, с которым переговорила во время предыдущего визита в прачечную. У них есть разговор, в котором он извиняется за свое грубое поведение ранее, а затем пытается ее поднять, а затем
Он повернулся и посмотрел в окно. Собака подошла и ненадолго постояла в дверном проеме, и они с Лео, казалось, обменялись долгими взглядами, прежде чем он ушел.
Подождите минуту. Какая собака?
Итак, я просматриваю то, что прочитал. Полстраницы назад метафорически фигурировала собака; когда Лео бросает словесное предложение рассказчику, она думает: « Вот оно, неизбежное, как собака у гидранта». Но это не настоящая собака, она не может на самом деле войти в дверь и бросить взгляд на Лео, а ногу на одну из стиральных машин, не так ли?
Тремя страницами ранее в конце длинного абзаца описания было следующее:
Время от времени заходила одна и та же худощавая черная собака и проверяла мусорные корзины и смену персонала.
Ну, это собака. Должно быть, я прочитал предложение, которое представило его, но он не задержался в моей памяти на тысячу или около того слов, которые последовали за этим. Теперь, вновь открыв его, я не мог его отпустить. Будут ли другие читатели реагировать так же, как я? Неужели собака была недостаточно известна этим единственным упоминанием, чтобы читатели могли узнать ее, когда она появится снова? Насколько вам придется насаждать такую сценическую одежду и как долго ее будет сохранять читатель?
Ответов на эти вопросы может и не быть, но тот факт, что вопросы возникают сами по себе, подтверждает, что чтение – это всегда работа для писателя. Даже когда вы читаете просто ради удовольствия, по крайней мере часть вашего разума занята решением, что работает, а что нет, как автор добивается определенных эффектов и какие альтернативы можно было бы использовать. Досадно, когда я переписываю в уме совершенно адекватные предложения или трачу время на выяснение, откуда взялась черная собака. Но это часть моей работы.
Возьми два
Хоть он и выглядит ленивым неряхой
Писатель всегда на работе.
Я не знаю, нравится ли мне это больше. Это кажется оборонительным, не так ли?
Что еще я читал в последнее время и как я при этом занимался своей профессией? Ну, я прочитал отрывок из дрянного романа о престижной юридической фирме. Автор был юристом с впечатляющей квалификацией, поэтому я ожидал внутренней истории, независимо от того, был ли вымысел хорошо написан.
Вначале молодой юрист, претендующий на должность в фирме, проводит бизнес-ланч с одним из партнеров. Автор очень старается, чтобы он не заказывал сначала выпивку, потому что ему понадобится сообразительность; ни молодому человеку, ни писателю не приходит в голову выпить чего-нибудь безалкогольного. Старший адвокат, заказывая себе мартини, одобрительно улыбается решению молодого человека ничего не иметь, а затем они вдвоем ведут полноценную деловую дискуссию: работа предлагается и принимается, а молодой человек добровольно соглашается приступить к работе. в тот же день, еще до того, как они заказали обед.
Ну, я вам скажу. Подобная сцена заставляет задуматься, ходил ли автор когда-нибудь обедать, не говоря уже о партнере из ведущей юридической фирмы Манхэттена. Любой обед такого рода будет включать в себя массу светских разговоров, а перед кофе и десертом будут обсуждаться весьма незначительные серьезные дела. Не надо быть писателем, чтобы злиться на этого конкретного автора. Но как писатель я поймал себя на размышлениях о том, как бы я мог написать ту же сцену. Конечно, я бы не стал рассказывать обо всех светских разговорах. Написание — это всегда вопрос выбора. Начать со вступительной беседы, а затем перейти к десерту? Остановиться на светской беседе и подвести итог всему остальному?
Я тоже подумал о важности точности. Разговоры в художественной литературе не совсем такие, как в реальном мире, и события могут происходить быстрее. В художественной литературе пожилой мужчина мог бы законно принять решение за обеденным столом, на котором он будет спать в реальном мире.
Но приостановка неверия читателя имеет переломный момент. Когда читатель говорит: «Подождите, это не так», у вас проблемы.
Возьми три
Лучше пусть кофе бодрит…
День или ночь, писатель работает!
Что еще я прочитал в последнее время? Итак, на днях появился августовский номер журнала «Тайна Эллери Квин» . Я мог бы сказать, что мне нужно прочитать ее, чтобы не отставать от работы в своей области, и это правда, но я прочитал ее, потому что мне так захотелось. И одним из рассказов была «Дальний выстрел в каменного ангела» Дональда Олсона.
Это была хорошая история, прекрасно рассказанная. В нем джентльмен в отставке начинает посещать заключенных, чтобы чем-то заняться, и в конечном итоге он проводит следственную работу, чтобы оправдать человека, осужденного за убийство своей жены. Часть его расследования состоит из посещения квартиры осужденного, где произошло убийство.
Подожди, сказал я себе. Как это возможно? Парень был арестован, предстал перед судом, был осужден и отбывает срок в тюрьме. Приговор не указан, но это либо жизнь, либо много лет, и что делает его квартира с его картинами и мебелью, все еще в ней? Даже если бы квартира принадлежала ему, ее бы продали за судебные издержки. Если бы это была аренда, то она бы уже давно была сдана в аренду. Ни в коем случае он не будет просто сидеть и ждать, пока ему повезет и он выйдет условно-досрочно через семь лет.
И это настоящая сюжетная проблема, потому что то, что старик находит в квартире, оказывается важным для развития истории. Без посещения квартиры сделать это невозможно. Либо ты делаешь это так, как он, либо вообще забываешь эту историю.
Конечно, если бы это был дом, принадлежавший семье на протяжении нескольких поколений и, следовательно, находившийся в собственности без какой-либо ипотеки, он мог бы предпочесть оставить его себе. Или, может быть, если бы это была квартира, он мог бы сдать ее в аренду с мебелью, и тогда его вещи остались бы там. Все еще . . .
Ну, это не имеет значения, очевидно. История работала нормально, как ее написал мистер Олсон, и если бы я не был в настроении придираться, я бы, вероятно, вообще не заметил сюжетной проблемы. Но, как писатель, который не перестает работать, я не мог этого заметить, цокнуть языком и оставить все как есть. Пришлось искать способ пересюжетить историю и решить проблему.
Возьми четыре
Даже когда рыба клюет
Несчастный писатель всегда пишет.
Думаю, последний мне понравился больше. Но дело в том, да, Рэйчел?
Сэр, я думаю, мы поняли, что чтение — это работа. А как насчет бейсбола?
Это высшая форма духовной деятельности.
Но как это получится, сэр?
Думаешь, этим ребятам легко? Стоять под палящим солнцем? Жуя и сплевывая, они растрачивают свою силу. Это может выглядеть как игра, Рэйчел, но… . .
Я имею в виду вас, сэр. Как это работает для вас?
Ой.
Ну, возьмем другой день. Я смотрел матч «Мец», а Дэррил Строберри отбивал мяч. Теперь Дэррил Строберри может отбить бейсбольный мяч на расстоянии, равном любому живому человеку, но он может сделать это только тогда, когда размахивает битой, а это действие ему иногда не удается выполнить. Я сидел на диване, пока мистер Строберри смотрел на объявленный третий страйк, завершающий тайм. Его глаза расширились от крайнего изумления, услышав вердикт судьи.
«Какой сюрприз», — сказал я.
Затем моя жена Линн что-то сказала, и, полагаю, диктор тоже, но не спрашивайте меня, что именно. Потому что я был занят, пытаясь решить, как «Какой сюрприз» будет выглядеть на странице. Я имел в виду это с сарказмом, как вы, наверное, уже догадались, но узнал бы читатель так много, если бы я просто записал слова без объяснения? В реальной речи мы многое передаем посредством интонации и тона голоса, а это не всегда проявляется в печати.
«Какой сюрприз», — саркастически сказал он.
Ну, конечно, это работает, но я бы предпочел не использовать наречие для выполнения функции диалога. Я лучше позволю этому прозвучать вам как сарказм, чем буду махать руками и кричать, что это сарказм.
Он выгнул бровь. «Какой сюрприз», — сказал он.
Это тоже работает. Или другой персонаж отреагировал бы на строку так, что мы получили бы перегиб:
"Вот что случилось потом?"
«Строберри получила объявленный третий удар».
"Какой сюрприз."
так уж много этим занимался в этом году . . ».
На работу
Я мог бы продолжать. На самом деле писательство — это работа на полный рабочий день, и вы никогда не берете от нее отпуска. Я мог бы потратить целый день и показать вам, что каждый сознательный момент, а также и бессознательный, являются частью писательской деятельности.
Я мог бы, но не буду. Нам не хватает места.
Кроме того, «красные» приехали в «Ригли» на дневную игру с «Кабс». У меня есть работа.
Суть дела
О ПИСЬМЕ ОТ СЕРДЦА,
К СЕРДЦУ.
ноябрь 1987 г.
япросто прочитайте книгу, которая однозначно не подлежит публикации. Но она будет опубликована, и ее издатель считает, что она станет бестселлером, и я думаю, что издатель, вероятно, прав.
Книга « Поппи» Барбары Ларривы. Ballantine Books издает ее в твердом переплете в октябре и предприняла необычный шаг, выпустив книгу в специальном читательском формате в мягкой обложке для бесплатного распространения на съезде Американской ассоциации книготорговцев. Они прислали мне экземпляр, и именно поэтому я могу броситься в печать с колонкой, вдохновленной Поппи , даже когда книга попадает на полки книжных магазинов.
«Поппи» — это история Аллегры Александер, когда-то самой яркой звезды на голливудском небосклоне, а теперь озлобленной старухи, страдающей неизлечимым раком, которая решила отказаться от лучевой и химиотерапии и ждет смерти. Пока она ворчит на больничной койке, ее посещает безжалостно веселая и жизнерадостная молодая девушка по имени Поппи. В конце концов, неизбежно, солнечный свет Поппи пронзает темное отчаяние Аллегры.
Для краткого изложения сюжета этого достаточно. Книга короткая, сюжет не слишком сложный, и я не хочу раскрывать ее несколько сюрпризов.
Но почему я начал с того, что отнес его к категории «однозначно неопубликованных»?
Для начала учтите его длину. Поппи насчитывает около 30 000 слов. Если бы вы намеревались написать что-то неопубликованное и хотели бы сделать это неопубликованным во всех отношениях, вы не могли бы выбрать лучшую длину слова, чем 30 000. В коротком романе — 60 000 слов, а в очень коротком — 50 000. Тридцать тысяч слов — это слишком долго для журнала и слишком мало для книги.
Что это означает, когда рукопись ходит по миру? Это означает, что многие рынки отвергнут его, даже не присмотревшись к нему. Если бы я был редактором со столом, заваленным материалами, и если бы я сразу увидел, что конкретная рукопись вполовину короче самого короткого романа, опубликованного нами за последние 20 лет, я вполне мог бы отправить ее обратно его автор, даже не просканировав первую страницу. Не каждый редактор пойдет на это — некоторые из них столь же навязчивы, как и все мы, и не могут выпить несколько капель А.1. Соус для гамбургера, не читая этикетку на бутылке. Но некоторые бы это сделали.
Более того, практически каждый редактор, прочитавший рукопись, делал это, прекрасно осознавая, что он читает рукопись, которая была неконкурентоспособно короткой. Учитывая реалии издательского дела, учитывая избыток материалов, учитывая тот факт, что человека никогда не призывают к ответу за ускользнувшие бестселлеры, а приходится оправдывать провалы, которым он сказал «да», каждый редактор, проработавший на этой работе более нескольких лет, месяцев имеет встроенную предрасположенность к отказу. Первый роман неизвестного писателя и в нем всего 30 000 слов? Ну давай же !
Достаточно о длине; если я не буду следить за собой, я посвятю этой теме больше слов, чем Барбара Ларрива всей своей книге. Очевидно, «Поппи» опубликовали несмотря на свою длину, а не благодаря ей. В книге есть что-то, что не позволяет редактору автоматически сказать ей «нет».
Что это такое?
Дело не в блеске его стиля, не в поэзии его композиции. Я не хочу сказать, что Поппи плохо написан. Это не. Барбара Ларрива — хороший писатель, а Поппи хорошо организована, ясна и доступна. Но оно не настолько великолепно написано, чтобы считать себя шедевром. Отдельные предложения составлены не настолько безупречно, чтобы резонировать в нас как поэзия в прозе. Проза и диалоги адекватны. Они весьма эффективно передают историю, но никогда не выходят за ее рамки. Мы не читаем «Поппи» , как бы он ни был написан, но и не читаем его из-за того, как он был написан.
Нас захватывает именно эта характеристика? Я так не думаю. Единственные персонажи, имеющие большое значение, - это Аллегра и Поппи. Хотя они оба нарисованы с некоторым изяществом и запечатлены достаточно сильно, чтобы остаться в памяти, я не нашел ни одного из них таким уж убедительным. Провести час или два в их компании – несложная задача, но я бы не стал вносить ни того, ни другого в свой список самых незабываемых персонажей художественной литературы.
Тогда сюжет? Некоторые книги преодолевают множество недостатков, потому что сюжет просто затягивает и не отпускает. Нам не терпится узнать, что будет дальше, и наше стремление сделать это позволяет нам не обращать внимания на любые другие недостатки, которые могут быть в книге.
Так же и с Поппи ? Опять же, я думаю, что нет. Во всяком случае, мне кажется, что сюжет слишком прост. Я смог предвидеть большинство его поворотов.
Так каков ответ? Почему книга была издана? Почему издатель думает, что у него здесь бестселлер, и почему я подозреваю, что он прав?
Я не думаю, что интеллектуальный анализ даст ответ, потому что я не верю, что волшебный фактор успеха здесь имеет какое-либо отношение к интеллекту. Поппи работает на экстраинтеллектуальном уровне. Ему нечего сказать уму, уж точно ничего, чего он не слышал бы раньше. Но каким-то образом ему удается говорить прямо в сердце.
ФЭмоциональное воздействие произведения достигается за счет передачи чувства от писателя к читателю. Писатель что-то чувствует, кодирует это чувство в словах на странице и передает это чувство через эти слова читателю на другом конце провода. И все это происходит независимо от того, что происходит в сознании писателя или читателя.
Пока я читал Поппи, не было момента, чтобы я не осознавал, что читаю кем-то написанный рассказ. Мой разум был занят анализом, оценкой, критикой. Поскольку я не только пишу художественную литературу, но и пишу о написании художественной литературы, я стал очень трудной аудиторией для художественной литературы. Я постоянно взвешиваю альтернативные способы формулировки только что прочитанного предложения, уделяя слишком много внимания техническим решениям, которые сделал автор, и тому, насколько они сработали или не сработали. В результате я неизбежно держу определенную дистанцию практически от всего, что читаю, даже от книг, которые меня увлекают.
Меня не слишком привлекала Поппи, и мне было легко следить за повествованием со стороны. Это немного очевидно, сказал бы мой разум. Это на самом деле не работает. Я вижу, что она здесь делает. Я знаю, к чему она клонит. И так далее.
И пока я был занят осознанием всего того, что было несовершенным в Поппи, я продолжал чувствовать себя тронутым до слез.
Я должен вам сказать, что это меня смутило. Одно дело быть полностью поглощенным книгой или фильмом и тронутым до слез. Такое случается со мной время от времени, и я это приветствую. Но в данном случае я не был полностью поглощен книгой, я был отстраненным, отстраненным и аналитическим, и все равно был тронут до слез.
Подобное случается не часто. О, если я не сплю 36 часов в самолете или нахожусь в состоянии сильного стресса того или иного рода, я могу быть эмоционально уязвимым в необычной степени. Когда я в таком состоянии, у меня могут затуманиться глаза при открытии супермаркета. Но в тот день, когда я прочитал «Поппи», я был настолько близок к стабильности, насколько это вообще возможно, и, тем не менее, маленькая книжка сотворила со мной свое волшебство.
Магия. Я думаю, это подходящее слово. Я не был глубоко вовлечен в эту историю, меня не особо волновали персонажи, и все же мое сердце было тронуто. По мнению Паскаля, сердце имеет свои причины, о которых разум ничего не знает. Если я хочу знать, почему мое сердце было тронуто, я не могу искать ответа в мире разума.
Фчувство возникает из чувства, чувство читателя — из чувства писателя. «Поппи» — не первая книга, добившаяся эмоционального успеха, помимо художественного и интеллектуального успеха. После того как я отложил Поппи в сторону, первой на ум пришла книга «История любви» Эриха Сигала. Это тоже была короткая книга, которая затронула (как мне всегда казалось, бесстыдно) самые струны сердца читателя. Эту книгу также можно было легко высмеять, поскольку я не сомневаюсь, что Поппи будет высмеиваться в некоторых кругах, если она добьется коммерческого успеха, которого я ожидаю. (Никто не удосуживается высмеивать провалы.)
Что бы ни было правильно или неправильно в «Истории любви», я помню, что мистер Сигал всегда утверждал, что был эмоционально подавлен, когда писал ее; он сказал, что ему было трудно печатать последний раздел, потому что он все время срывался и плакал. Те же люди, которые критиковали книгу как бессмысленную ерунду, изрядно посмеялись над образом автора, смахивающего слезы на последних страницах и вплоть до банка, но я никогда не сомневался, что мистер Сигал говорил буквально. правда. Я думаю, что он действительно был тронут до слез, когда писал эту книгу, и я думаю, что он привил это чувство в книге, и что оно подействовало так же, как и на читателей, из-за чувства, которое передалось от него им. Другие факторы могут помочь объяснить, почему «История любви» была именно этой книгой, но одно это объясняет мне, почему она сработала именно так.
что с Поппи это чувство — любовь. Казалось бы, довольно простое послание этой довольно простой книги состоит в том (довольно просто), что любовь исцеляет все. Самоотверженная и безусловная любовь Поппи преображает Аллегру. Любовь, которую Аллегра может выразить, преображает ее жизнь и ее мир. Это ни в коем случае не первый раз, когда это сообщение звучит в художественной литературе или где-либо еще; здесь это работает так мощно благодаря любви, которая вдохновила Барбару Ларриву, когда она изложила это на бумаге. Эта любовь, которую она, кажется, смогла получить, воплотить и передать, и заставляет ее маленькую книгу работать.
Не правда ли, чертовская записка? Мы пытаемся изучать письмо как ремесло, стремясь узнать, что добавить, а что исключить и как лучше всего расположить выбранные ингредиенты, и тогда оказывается, что, как выразился Э. Э. Каммингс:
поскольку чувство прежде всего
кто обращает внимание
к синтаксису вещей
никогда не поцелую тебя целиком
И это все, что нужно? Должны ли мы вообще забыть о синтаксисе вещей?
Нет, конечно нет. Чем лучше мы владеем своим ремеслом, тем плотнее корабль, на котором мы можем плыть нашим чувствам. Но это должно быть нечто большее, чем просто ремесло; мы также должны научиться вкладывать душу в то, что пишем. В противном случае мы отправим в море порожние суда, и мир не будет особо волновать, дойдут ли они до порта благополучно или нет.
Место преступления
МЫСЛИ ОБ ИССЛЕДОВАНИЯХ: СКОЛЬКО СТОИТ
ХВАТИТ, СКОЛЬКО ЭТО СЛИШКОМ?
декабрь 1987 г.
ТВ конце июля мы с Линн были в Детройте, где провели пару часов в гостях у Джоан и Элмора Леонардов. Мистер Леонард — автор бестселлеров «Блеск, бандиты и прикосновение», и если бы мы приехали на несколько дней позже, мы бы его не заметили, потому что он планировал посетить мыс Жирардо, штат Миссури.
Кейп-Жирардо, как вы, возможно, знаете, — это город с населением 35 000 человек, расположенный на реке Миссисипи в юго-восточной части штата, немногим более чем в ста милях к югу от Сент-Луиса. Это может показаться маловероятным местом для визита ведущего писателя-триллера, особенно того, кого журнал Playgirl назвал одним из десяти самых сексуальных мужчин Америки. Что, подумал я, привлекло голландца Леонарда на мыс Жирардо?
Имя, пояснил он. «Мне понравилось его звучание, — сказал он, — и какое-то время я подумывал, что смогу поставить там книгу. И тогда у меня возникла идея начать книгу с авиакатастрофы, и в ней кто-то погиб, и есть страховое расследование родственника жертвы. И я подумал, что, возможно, крушение могло произойти на мысе Жирардо, а затем история продолжилась бы где-то еще».
Мистер Леонард время от времени пользуется услугами исследователя, и в данном случае у его исследователя были другие дела, которые могли бы привести его к мысу Жирардо. Он поехал туда и вернулся с ответами на некоторые вопросы, а также с множеством материалов из местной торговой палаты. Все это позволило мистеру Леонарду прийти к выводу, что мыс Жирардо прекрасно подойдет для книги, которую он задумал, и теперь он сам собирался туда, чтобы увидеть это место собственными глазами и почувствовать его.
Мне это показалось очень интересным, не в последнюю очередь потому, что я совсем недавно закончил роман, охватывающий 18 штатов. Хотя я в то или иное время побывал во всех этих штатах, я ни в коем случае не посетил каждый город и поселок, где я ставил сцену. В моей книге группа людей идет из Орегона в Миннесоту, и некоторые из дорог, которые они используют, я никогда не видел, не говоря уже о том, чтобы пройти пешком.
Было ли мое исследование небрежным? Был ли голландец Леонард чрезмерным?
Поиск локаций
Когда кинематографисты выбирают декорации для различных сцен своего фильма, они называют этот процесс «поиском локаций». Писатель-прозаик проходит аналогичный процесс. Он может заниматься разведкой лично, улетая на мыс Жирардо или садясь в автобус, идущий через город, или он может делать то же самое в библиотеке или по телефону.
С другой стороны, он может создать художественную литературу на всю жизнь, даже не имея необходимости искать место. Он может разместить все свои произведения в местах, которые он с самого начала хорошо знает. Или, как режиссер, создающий декорации на звуковой сцене голливудской студии, он может придумать локацию из всей ткани, точно так же, как он придумывает своих персонажей и свою сюжетную линию.
Это правило, конечно, когда кто-то имеет дело с мифическими мирами или пишет книги, действие которых происходит на других планетах или в исчезнувших или еще не зародившихся цивилизациях, но это столь же действенный вариант, когда кто-то пишет реалистическую современную художественную литературу. Уильям Фолкнер, используя сельскую местность Миссисипи в качестве места действия своей художественной литературы, назвал ее округом Йокнапатофа и соответственно изобрел ее историю и географию. Джон О'Хара изменил название своего родного города с Поттсвилля на Гиббсвилл и изменил Гаррисберг на Форт-Пенн, отчасти, возможно, в качестве барьера для исков о клевете, но, по крайней мере, в такой же степени, чтобы иметь свободу создавать свою собственную вымышленную реальность. Действие романов Эда Макбейна «87-й участок» происходит в Изоле, городе, который явно должен был стать Нью-Йорком, но его география намеренно искажена. Мистер Макбейн знает Нью-Йорк и писал о нем в других книгах под своим именем (и под своим именем Эван Хантер), но в своих романах о полицейских процедурах он решил заново изобрести Нью-Йорк, чтобы избежать необходимости пересматривать полицейские процедуры. с каждым структурным изменением в реальном департаменте полиции Нью-Йорка и избежать необходимости идти в ногу с постоянно меняющимся ландшафтом города.
Мне кажется, что г-н Макбейн, выбрав Изолу вместо Нью-Йорка в качестве места своего действия, также принял фундаментальное решение относительно того, о чем будут его книги . Они рассказывают конкретные истории, совершения и раскрытия конкретных преступлений. Они рассказывают о жизни своих персонажей, полицейских, преступников и других людей, которые их населяют. Каждая книга также посвящена своей конкретной теме, какой бы она ни была, и все книги посвящены преступлениям, их раскрытию, наказанию, жизни и смерти.
Наконец, поскольку персонажи и их жизнь являются коренными жителями Нью-Йорка, книги посвящены Нью-Йорку, но в гораздо меньшей степени, чем если бы г-н Макбейн назвал город его законным именем. Достаточно обратиться к его недавнему роману « Другая часть города», книге, посвященной нью-йоркскому полицейскому, чтобы увидеть разницу.
В моих шести романах о бывшем полицейском Мэтью Скаддере Нью-Йорк, несомненно, является одной из тех вещей, о которых я пишу, и, соответственно, город вырисовывается как сильное присутствие, а районы, в которых происходят сцены, получили более чем поверхностное исследование. Книги довольно широко разбросаны по Манхэттену, Бруклину и Квинсу — я не припоминаю, чтобы действие сцен происходило в Бронксе или Стейтен-Айленде, — поэтому я совершил немало длительных поездок на метро и извилистых прогулок, исследуя и сочиняя их.
Иногда это исследование давало мне детали, которые помогали выделить сцену. Иногда по счастливой случайности я обнаруживал что-то в месте, которое предполагало поворот сюжета. А в некоторых случаях я, вероятно, не встречал ничего примечательного и мог бы так же эффективно описать эту сцену, не выходя из квартиры, — но пребывание на месте происшествия позволило мне визуализировать то, о чем я пишу, и написать об этом, я подозреваю, больше полномочий, чем я имел бы в противном случае.
Паломничество писателя
Во время написания «Случайной прогулки» я сидел в небольшой студии Центра творческих искусств Вирджинии и писал сцены, происходящие в бесчисленных местах, разбросанных по этим 18 штатам. Хотя мне бы хотелось проследить маршрут заранее, если не пешком, то на машине, я никогда всерьез не задумывался об этом. Во-первых, у меня не было времени; во-вторых, я не знал маршрут заранее, как и не знал точно, как будет развиваться сюжет. Все это открылось мне, когда я сидел в своей студии в Вирджинии.
Мне казалось, что самой простой альтернативой исследованиям было бы придумать названия городов, через которые прошли мои паломники, и номера дорог, по которым они прошли. В таком подходе не было бы ничего плохого, и он позволил бы мне изобретать города и местности, соответствующие моей истории. Я не знаю, имело ли бы это большое значение для обычного читателя; какого читателя, скажем, в Техасе будет волновать, если инцидент произошел в округе Клэй, штат Монтана, которого не существует, или в округе Масселшелл, который существует?
Однако каким-то образом я почувствовал, что хочу связать свою историю с реальными городами и реальными дорогами, не потому, что это будет иметь значение для читателей, а потому, что это будет иметь существенное значение для меня. Я хотел знать, где эти люди. Чем конкретнее я рассказывал о локациях, тем более реальной в моем воображении становилась история. Я хотел иметь возможность посмотреть на карту и узнать, как далеко они продвинулись, как далеко находится следующий город и по какому шоссе они выберутся в следующий раз. Мое видение не обязательно должно было совпадать с реальностью — я был совершенно готов разместить заправочную станцию на конкретном перекрестке, не зная, счел ли какой-то предприниматель уместным разместить ее там на самом деле, — но оно должно было быть достаточно конкретным, чтобы ощущаться для меня настоящий.
У меня было с собой три атласа и, возможно, дюжина путеводителей того или иного рода. Я тратил по десять часов в день на случайную прогулку, а когда я не писал, то обычно листал путеводители или корпел над картами. Карты, в частности, были способом проникнуть в вымышленную реальность. Я смотрел на дорогу на карте и видел, что это за дорога и что за страна лежит по обе стороны от нее. Я не хочу сказать, что то, что я увидел, имело какое-то отношение к тому, что происходит на самом деле, но это помогло мне сделать все это достаточно реальным, чтобы я мог писать сцены.
У меня было несколько целей. Я хотел чувствовать себя достаточно уверенно в том, что делаю, чтобы моя уверенность проявлялась в моем письме. Я хотел выглядеть достаточно информированным, чтобы уроженец, скажем, Бернса, штат Орегон, не ушел после сцены, происходящей в этом городе, с подозрением, что писатель никогда там не был. И в то же время я хотел всегда иметь в виду, что я не пишу книгу о путешествиях. Я пытался написать роман, рассказать историю, и все локации были там, чтобы закрепить историю и усилить ее воздействие на читателя.
На сцене
Вернемся на минутку к поездке голландца Леонарда на мыс Жирардо. Он потратил больше времени на исследования, чтобы добавить правдоподобия первой сцене, чем я потратил на весь свой роман. Был ли я небрежным? Или он терял время?
Конечно, у него были и другие варианты. Он мог бы узнать достаточно о мысе Жирардо, не вставая из-за стола, чтобы создать там сцену, которая показалась бы убедительной каждому, независимо от того, бывал ли он когда-либо в этом районе. В конце концов, он написал отличные романы об американском Западе в дополнение к своим современным криминальным произведениям, и ему не пришлось путешествовать во времени, чтобы справиться с ними.
Или, если бы он хотел придерживаться того, что знает из первых рук, он мог бы предположить, что авиакатастрофа произошла в каком-нибудь знакомом ему городе. Не было никаких заранее определенных требований к сюжету, чтобы книга открывалась на мысе Жирардо; он выбрал ее в первую очередь потому, что ему вроде как нравилось ее звучание.
Я, конечно, утверждаю, что инстинктивный импульс г-на Леонарда разместить начало книги на мысе Жирардо стоил того, чтобы ему следовать, и что интуитивное решение увидеть это место собственными глазами вполне оправдано. Надо сказать, что он писатель, который на протяжении многих лет добился огромных успехов в критическом и коммерческом отношении, написав свои книги так, как он думает и чувствует, что они должны быть написаны. Его сюжеты обычно развиваются по мере написания книг; он обнаружил, что, если он придумает несколько убедительных персонажей и поставит их в драматическую ситуацию, он сможет придумать, что им делать. Кто знает, какие детали сюжета, какие происшествия, какие дополнительные аспекты характера могут возникнуть в результате реального посещения мыса Жирардо? И кто знает, какое интуитивное руководство могло побудить его выбрать именно этот город?
Письмо, как я уже заметил ранее, не является точной наукой. Не существует правильного или неправильного способа сделать это. Когда вы находите метод, который работает, вы меняете его на свой страх и риск.
Должен ли каждый совершить подобное паломничество на мыс Жирардо? Более того, следует ли прислушиваться к каждому интуитивному побуждению к исследованию на месте?
Думаю, нет. Несколько лет назад ученица одного из моих классов писала рассказ, действие которого происходит в Иерусалиме, и она прекратила работу над ним, чтобы получить карты города и правильно назвать улицы. Тип истории, которую она писала, не требовал названия улиц или наличия каких-либо данных, которые она планировала исследовать, и в ходе обсуждения стало ясно, что она использовала исследования как способ избежать работать над историей, которую она боялась писать. Я мог бы посочувствовать; много лет назад, еще до того, как я написал роман, я решил написать политический триллер, действие которого происходит во время ирландского восстания 1916 года. Я ничего не знал об этом периоде, начал читать книги по истории Ирландии и решил, что для понимания ирландской истории потребуется как можно больше основа — понимание английской истории, и с таким же успехом можно было бы начать с самого начала; соответственно, я начал читать шеститомную историю Омана о Британии до нормандского завоевания. Я не закончил «Оман» — и, конечно, я так и не приступил к работе над этим ирландским романом, книгой, для написания которой я был во всех отношениях совершенно не готов. Усиливая исследования, я был уверен, что никогда не буду готов написать книгу и, таким образом, никогда не столкнусь с тем фактом, что я не справлюсь с этой задачей.
Смелость измениться
ЧЕМ БОЛЬШЕ ВЕЩЕЙ ОСТАЕТСЯ ПРЕЖНЫМ,
ТЕМ БОЛЬШЕ ВАМ СЛЕДУЕТ ЗАДУМАТЬСЯ ОБ ИЗМЕНЕНИЯХ.
Январь 1988 г.
лДавным-давно, когда я пытался стать профессиональным писателем-фантастом, я напрягал себя мыслью, что это мне придется сделать только один раз. В конце концов, как только вы станете профессионалом, вам останется только практиковать свою новообретенную профессию. Если вы успешно написали книгу, вам оставалось только вечно создавать вариации на эту тему.
В области тайн и саспенса, которую я выбрал (или которая выбрала меня) на раннем этапе, повторять одно и то же снова и снова имело большой смысл, и самый простой способ сделать это, казалось, заключался в развитии персонажа сериала. Хотя сюжеты, обстановка и второстепенные персонажи менялись от одной книги к другой, в каждой книге появлялся один и тот же главный герой, что обеспечивало определенную преемственность и позволяло книгам приобретать все больше поклонников среди читающей публики. Найдите персонажа, напишите о нем вечно, и все готово.
У вас это получилось. Неписатели часто думают такими категориями. «Думаю, теперь у вас есть формула, — скажут мне люди, — и все, что вам нужно сделать, это запустить ее». Ну это ерунда. У вас это никогда не получалось, и не существует такой вещи, как формула, и вам нужно сделать гораздо больше, чем просто запустить их.
Эта идея — что у вас может быть формула, что вы можете добиться успеха, повторяя себя бесконечно — мне кажется, вырастает из желания демистифицировать процесс письма и превратить его в рациональное механическое занятие левого полушария. Неписатели хотят делать это, чтобы иметь ощущение, что они понимают, что делают писатели, и мы, писатели, склонны покупаться на ту же идею, потому что хотим, чтобы наша работа имела смысл, была логичной и со временем становилась легче. .
Если вы перестанете об этом думать, идея формулы станет довольно глупой. Если у меня есть формула для моих книг, это не может быть большим секретом; оно спрятано на виду в самих книгах. Если вы хотите увидеть, как я это сделал, все, что вам нужно сделать, это посмотреть, что я сделал. В романе нет скрытой цели. Это все открыто.
В книге «Написание романа: от сюжета к печати» (WD Books) я обсуждаю метод описания романа другого писателя, сводя его к краткому изложению сюжета, чтобы понять, как составляются романы. Таким образом вы действительно можете многому научиться, но вы не сможете узнать достаточно, чтобы превратить написание собственного романа в простое рисование по номерам. Все, что вы пишете, написано впервые, и это верно, даже если у вас есть персонаж сериала, за которым вы следуете из книги в книгу, и даже если вы склонны снова и снова копать одну и ту же жилку в своей художественной литературе.
Если хотите, вспомните Джеральда Брауна. Г-н Браун написал множество бестселлеров, и некоторые из его самых успешных работ посвящены миру драгоценных камней. Он досконально знает эту историю и делает ее удивительно доступной читателю. Две его книги, «11 Harrowhouse» и «Зеленый лед», поразительно похожи по сюжету и построению. Первое касается бриллиантов, второе — изумрудов, и они настолько похожи, что их нельзя читать с разницей в несколько месяцев. Я не удивлюсь, узнав, что, добившись такого успеха с домом 11 Харроухаус, мистер Браун принял сознательное решение сделать то же самое в зеленом цвете. Несмотря на это, они не идентичны, и написать вторую книгу не обязательно было легко. Последняя книга г-на Брауна, «Камень 588», снова представляет собой историю ювелирной торговли, и она имеет некоторое сходство по структуре сюжета и характеристикам со своими собратьями, но также сильно отличается от них и показывает, как писатель может расти и развиваться. измениться, по-видимому, повторяясь.
Процесс роста
Ладно, так что это никогда не бывает легко. Вы никогда не пишете цифрами. Даже в художественных сериалах, когда вы снова и снова пишете одну и ту же книгу об одном и том же персонаже, вы в определенном смысле делаете это каждый раз впервые. Ни одна формула не дает открытия, кунжут! к литературному успеху, но ты его так и не добился.