Обычно береговое братство собиралось раз в три месяца, обсуждали последние новости, вернее, обменивались сплетнями, вносили налог, записывали в списки новых капитанов, а так же погибшие корабли и расходились до следующего раза. Но то в мирное время, а как началась эта дурацкая война, Корвин созывал капитанов чуть ли не каждый месяц, и ничего хорошего эти встречи не приносили - только новые подати да приказы, и людей с каждым разом на сбор приходило все меньше. Большая радость штаны протирать, если все равно слушать не станут. В мирное время большинством голосов решают, но сейчас война, попробуй возмутиться, моргнуть не успеешь, как на рудники отправят, а то и вздернут под горячую руку.
Но сегодняшний сбор был особенным: созвали его без ведома главы братства: три старейших капитана воспользовались своим правом. Корвина даже не известили, хотели, да не нашли - уехал куда-то по делам. Оставили бумагу, честь по чести, но собрание отменять не стали. Угрюмые мореходы рассаживались по местам - в последнее время на море, как и на суше, царило затишье. Кавднийцы в бой не лезли и перестали нападать на купцов. В то, что война закончилась, не верилось, но передышка пришлась как раз кстати, на сбор успели капитаны, патрулировавшие прибрежные воды.
Глашатай провел перекличку - отозвалось больше двух третей от полного списка, и ударил в гонг. Моряки молчали, переглядывались в ожидании, кто же заговорит первым, хотя и понимали, для чего пришли сюда сегодня. Однако капитаны, кинувшие клич, молчали, а на круг вышел человек, которого меньше всего ожидали здесь увидеть. Узнали его по родовым цветам да фамильному золоту волос, но удивились - младший сын герцога Айона и капитаном-то не был, всего год отплавал, и уехал с посольством в Ландию. Говорить ему, однако, позволили. Айвор обвел взглядом собравшихся:
- Я говорю с вами от имени своего отца, а так же по поручению герцога Астрина и графа Айна. Король, ныне покойный, втянул нас в войну, бессмысленную и непосильную как для империи, так и для Кавдна. Столетиями мы делили море, места хватало для всех, а тех, кто не желал делиться, мы всегда могли призвать к порядку, - по залу пронесся смешок: Владетель Кавдна хоть и величал себя "Господином Морей" среди прочих титулов, но галеры его флота в открытый бой с кораблями берегового братства предпочитали не ввязываться, а если пирата брали на горячем, то открещивались от несчастного, даже не пытаясь защитить. Айвор подождал, пока смех утихнет, и продолжил:
- Эта война не нужна никому, даже королю. Он, как вы знаете, умер, - и снова по залу разнесся смех, - так ради чего мы следуем его примеру? Для чего отнимаем пропитание у своих жен и детей, лишаем куска хлеба вдов и сирот? Чтобы сумасшедшие военачальники топили в море железные корабли? Или чтоб герцога Квэ-Эро не дай Семеро, в нехватке верноподданности не заподозрили? Глава берегового братства лишь первый среди равных. Его избирают для того, чтобы он говорил за всех нас, а не за себя. Я попросил собрать сегодня братство, чтобы услышать ваши голоса - чего вы сами хотите для себя и своих кораблей! Солдаты уже разошлись по домам, война на суше закончилась. Хотите ли вы и дальше умирать во славу мертвого короля или будете жить? Черный камень - война, белый - мир.
С бочки для голосования сняли крышку. Выстроилась очередь. Спустя десять минут подвели итог - среди белых камней сиротливо затесалось несколько черных:
- Братство сказало свое слово, - подвел итог Айвор, - морские лорды поддерживают вашу волю. Я отправляюсь в Сурем, чтобы сообщить королеве наше решение.
- А если она не согласится? - Поинтересовался кто-то.
- Начиная с сегодняшнего дня ни один корабль не отчалит от берегов империи, пока королева не подпишет мир с Кавдном.
- А герцог как же? - Спросил все тот же голос.
- А это уже вам решать, хотите ли вы, чтобы он и дальше возглавлял братство, - на этот раз в бочке оказались сплошь черные камни.
Старейшие капитаны обсудили что-то коротко, потом один из них обратился к Айвору:
- Вот что, лорд Айвор, мы тут решили, что раз уж ты от нашего имени перед королевой говорить станешь, то надо тебе на то право дать, хоть оно и не по уставу, ты ведь не капитан еще даже.
Айвор с благодарностью поклонился собранию: хотя титул главы берегового братства и не входил в официальные реестры империи, королева не могла не знать, насколько весомо его слово. Выслушать ей бы все равно пришлось, но без поддержки моряков он говорил бы только от имени морских лордов, теперь же его голос провозглашал волю капитанов, как рыбацких, так и торговых и военных кораблей.
***
Маленькая портовая гостиница знавала лучшие времена: светлые балки в общей зале, блестящие вертела, фаянсовые миски и железные ложки, все показывало на определенный уровень достатка, да и хозяйка, еще молодая загорелая женщина могла позволить себе платье из кавднийского шелка и стеклянные бусы. Но сверкающий чистотой зал пустовал: моряки выбирали заведения подешевле, а купцов нынче в порту было куда меньше, чем комнат в гостиницах. Потому и покрывались пылью матрасы, а служанки, вконец обленившись, дни напролет точили языки, вместо того, чтобы надраивать пустые спальни.
Будь дела получше, тетушка Лемюль трижды бы подумала, прежде чем пустила такую странную компанию. От эльфийки и сопровождавших ее двоих мужчин за версту несло неприятностями. Хозяйка уже и забыла, когда последний раз видела эльфа: после той резни в Астрине родичи короля Элиана покинули морские провинции, хотя в Квэ-Эро их никто не обижал. Но у страха глаза большие, решили видать, бессмертные, не искушать судьбу.
А тут эльфийка, а парень что помоложе - полуэльф, сын должно быть. Полуэльфов тетушке и вовсе видеть не доводилось, только слыхала, что такие порой рождаются. А тот, что постарше и вовсе не пойми что - в отцы мальчишке не годился, слишком молод для взрослого сына, на наемника не походил, ел с ними за одним столом, да и оружия при нем не было. Вообщем, хоть и платили постояльцы золотом, не торгуясь, хозяйка с нетерпением ждала, когда же они съедут, но вот уже неделю эльфийка и ее спутники не могли найти корабль, готовый покинуть гавань. А ведь не поверили ей, когда она им с самого начала про решение берегового братства рассказала. Тот, что постарше, фыркнул только: мол, как золото увидят, так сразу про братьев забудут, поплывут хоть на край света, и рассмеялся чему-то своему, неприятно так.
Золото не помогло: капитаны отказывались нарушать постановление берегового братства, пусть даже и с видимым сожалением. Возможно, они смогли бы нанять небольшую шхуну, но плаванье в новые земли было по силам лишь большим кораблям, гордым каравеллам, а их по пальцам пересчитать можно было, каждая на виду, понятное дело, капитаны не хотели рисковать изгнанием. Даже хорошие деньги того не стоили: лишишься и голоса в братстве, и права на помощь из берегового сбора, и защищать тебя от пиратов никто не станет - случись что, мимо пройдут. Такие корабли становились легкой добычей всякой прибрежной швали, и ни один купец в здравом уме не доверил бы им свой груз.
Мэлин мог бы, без сомнения, использовать магию и вынудить капитана выйти в море, но не испытывал ни малейшего желания: слишком опасно доверять свои жизни человеку под заклятьем, он медленно думает и слишком рьяно стремится исполнить волю хозяина, любой ценой. Да и потом, Мэлин даже рад был, что по независимым от них причинам, отплытие откладывается. Каждый прожитый в маленькой гостинице день увеличивал шанс, что Ларион не успеет туда, куда так торопится. Но мальчик нервничал все сильнее, бездействие медленно убивало его, выжигая изнутри, и маг понимал, что не сможет тянуть до бесконечности.
Утром они спустились к завтраку. От горячей пряной рыбы шел соблазнительный пар, на серых кусках свежего, еще теплого хлеба мягким слоем лежало масло с кусочками чеснока и укропом, а середину стола венчал кувшин с молодым вином, первый урожай этого года. Мэлин пододвинул к себе тарелку, и принялся за еду, Далара уныло колупала кусочек рыбы, а Ларион и вовсе не мог есть:
- Ты вчера говорил с последним оставшимся капитаном! И он тоже отказался плыть! Что теперь делать?
- Ждать? - Неразборчиво пробурчал Мэлин с набитым ртом.
- Сколько можно? Мы сидим здесь уже целую вечность!
- В месте с такой едой можно задержаться и две вечности, - пожал плечами Мэлин, дожевывая кусок, но отчаянье в глазах Лариона заставило его сжалиться над мальчиком, - не переживай, ночью мне пришла в голову одна мысль... не уверен, правда, что из этого что-либо выйдет, но можно попробовать.
- А если не получится? - Но уже другим совсем другим голосом, не столь убитым, спросил Ларион.
- Тогда придется ехать в Сурем и убеждать ее величество заключить мир с Кавдном, после чего береговое братство снимет запрет, и мы наймем хоть целую флотилию. Еще можно перейти через горы в Кавдн и поискать корабль там. Но насколько мне известно, они не плавают так далеко.
Подозревая, что к этому придет, Мэлин еще вчера выяснил, что герцогини во дворце нет, а вот чтобы узнать, где же она есть, пришлось выложить немалую сумму. Оказалось, что Тэйрин, прихватив сына, няньку и одну единственную служанку, уже две недели как перебралась на виллу, и с тех пор от нее не было никаких вестей. Герцога во дворце, впрочем, тоже не было, он внезапно уехал, ходили слухи, что в Сурем. Так же ходили слухи, что герцог и герцогиня последнее время меж собой не ладят, но за эти сплетни Мэлин платить не стал: его не интересовала личная жизнь Тэйрин. Если она счастлива, он не сможет за нее порадоваться, если несчастна - не сумеет помочь.
Она принадлежала прошлому, его маленькая кузина, прошлому, в котором его, Мэлина, не существовало. Там не было "Я", только "Мы". "Мы" - хотели ее, считая своей собственностью, но Мэлин сейчас уже не мог даже вспомнить этого жгучего желания, не то, что ощутить. Все, что было в его душе когда-то по отношению к Тэйрин, замерзло и покрылось льдом. Он не хотел даже знать, что она все еще живет на этом свете: тонкая, но удушающее прочная нить, связывающая его с прошлым небытием. Он не хотел ее видеть, вспоминать, читать страх и отвращение в ее глазах. Она была зеркалом, отражавшим то, чего больше нет, застывшим слепком с их совместной с братом души, сгоревшей в лаве восемь лет назад. Но Лариону нужен был корабль, чтобы успеть на встречу со смертью, и он отправился в "Поющий шиповник".
Мэлин спускался по горной тропинке, придерживая коня за повод. Он провел ночь в дороге, и сейчас солнце медленно поднималось в небо за его спиной, облив светом, словно сахарной глазурью, верхушки гор. За следующим поворотом открылся вид на море - поверхность воды сверкала, налитая в серебряную тарелку, а на выходе из бухты стоял на якоре корабль, и свернутые на реях паруса казались в лучах восходящего солнца сотканными из золота. Утренний ветерок развевал вымпел с герцогским гербом. Значит, это "Сильвана", флагман принадлежащего лично герцогу флота. И капитан этого корабля может себе позволить не беспокоиться о решениях берегового братства, он подчиняется только герцогу, присягнув ему как своему лорду.
Он привязал лошадь за кустами терновника, разросшегося за эти годы в настоящую крепостную стену, и проскользнул в дом. Закрыл глаза, прислушиваясь - вилла была погружена в сон. На кухне храпела кухарка, конюх дремал в пустом стойле, зарывшись в охапку сена, спали на узких лежанках две молодые женщины в белых ночных сорочках, должно быть служанка и нянька. А наверху, на большой кровати, под смявшейся простыней сопел, разметавшись во сне, маленький мальчик, а его мать лежала на самом краешке кровати, прикрыв глаза, и боялась пошевелиться, чтобы не разбудить сына. Мэлин поднялся по лестнице, толкнул дверь.
Тэйрин вскочила, и в глаза Мэлину блеснуло лезвие кинжала, но узнав вошедшего, молодая женщина опустила оружие. Она знала, что против Мэлина кинжал не поможет, и тем не менее, держала его под подушкой. Он не знал, что произошло в жизни его кузины, но одно изменилось несомненно - Мэлин больше не был самым главным ее страхом.
- Ты, - с отвращением произнесла она.
- Я, - подтвердил Мэлин. Ребенок заворочался во сне, раскрывшись, и он увидел светлые волосы с едва уловимым рыжим отливом и точеные скулы Эльотоно. Мальчик удался в мать. Тэйрин шагнула вперед, отгораживая сына от незваного гостя, и Мэлин поспешил ее успокоить:
- Я не причиню ему вреда. Тебе тоже.
- Тогда уходи.
- Я уйду, - заверил ее Мэлин, - но для этого мне нужна твоя помощь, - И Тэйрин, забыв, что за ее спиной спит сын, рассмеялась хриплым, лающим смехом:
- Тебе. Нужна. Моя. Помощь, - выговорила она, отсмеявшись, - и ты сумел произнести эти слова мне в лицо?
- Мне нужен корабль. Чтобы уплыть далеко-далеко. Разве ты не этого хотела?
- Я хотела никогда больше тебя не видеть. Но знаешь что? - Девушка усмехнулась, сама себе не веря, - ты стоишь сейчас здесь, и мне на самом деле все равно.
- Я понимаю, - серьезно кивнул Мэлин, - мне тоже все равно.
- Сначала я ненавидела тебя, так сильно, что было больно дышать. Мне казалось, что ты - воплощение зла, уничтожаешь все светлое и чистое, что встречаешь на пути, что единственный смысл твоей жизни - причинять боль мне и всем, кого я люблю.
Мэлин слушал, понимая, что ей надо выговориться, не перед ним, а перед самой собой, а Тэйрин продолжала, не глядя на кузена:
- Каждую ночь, я помню каждую из этих бесконечных ночей, когда он мстил мне за то, чего не было, я ненавидела тебя, пока однажды не поняла, что ты не при чем. И светлое, и чистое можно растоптать, но нельзя испачкать, обратить в грязь. Ты не воплощенное зло и даже не камень, сорвавший лавину. Ты - зеркало. Ты всего лишь заставил его заглянуть вглубь самого себя. И его, и меня. И тогда мне стало все равно.
Он смотрел на нее, вглядывался в усталое лицо и вспоминал. Прошлое никуда не ушло, оно спряталось в глубине и сейчас всплывало на поверхность, насыщенное красками, столь яркое, что казалось, один неосторожный шаг навстречу и он провалится туда, нырнет с головой. Туда, где были "Я-Мы", и не существовало его самого, Мэлина. Он не хотел вспоминать, но память не подчинялась приказам, и он не мог не видеть.
Вот девочка в новеньком костюме для верховой езды дрожащей от восторга рукой гладит шею своего пони, подарок на день рожденья. Девочке пять лет, им пятнадцать. Они подходят, протягивают руки, подсаживают ее в седло. Нет, не они, ведь руки всего две, не четыре. Это он, Мэлин, помогает маленькой кузине, а Ллин стоит чуть в стороне, и смотрит.
Подросшая девочка в первом "взрослом" платье из нежно-розовой кисеи на белом чехле теребит перчатку. Ее первый бал, домашний, в узком кругу, но все же - первый, она так долго ждала этого дня. На голове еще с утра соорудили прическу, локоны украшены цветами, в глубоком квадратном вырезе на тонкой, почти незаметной цепочке матово блестит жемчужина. Девочка нервничает, девочке двенадцать лет, им - двадцать два, они взрослые, и не собирались появляться на этом балу, они не любят пустое веселье, не понимают, в чем смысл ритмичных движений под музыку, но девочка просила их придти, и они пришли.
Они подходят к ней, кланяются, приглашают на танец, узкая ладошка девочки в короткой атласной перчатке ложится в их смуглую широкую ладонь, и они ведут ее на середину бальной залы. Нет, опять неверно. Память ошибается, Мэлин смотрит со стороны и видит, не "Я-Мы", а Он. Это Ллин ведет кузину в ее первом танце на первом балу, а Мэлин стоит у стены и взглядом отслеживает кружащуюся под музыку пару.
И память, беспощадная память подводит его к последней картине: девочка выросла, ей уже четырнадцать лет, девочку ждет жених. "Я-Мы" в гневе, девочка не хочет идти с Нами, "Я-Мы" наклоняемся к ее губам, по детски-припухлым и сладким, "Я-Мы" вскидываем руку, и сила, сорвавшись с кончиков пальцев вминает в стену брата девочки, а "Я-Мы" смотрим на собственную руку, не понимая, что случилось. Ллин. Это была его рука и его губы. Не "Я-Мы", а я и он. Их всегда было двое, даже тогда. Но до сих пор он не понимал этого, ослепленный проклятьем уз. Ему хватило сил отделить себя от брата после смерти Ллина, но только сейчас, заглянув в прошлое, он победил последний страх. Страх небытия. Он, Мэлин, не только есть, но и был. С первой минуты своего появления на свет.
Теперь он мог спокойно посмотреть в лицо своей кузины, не прячась за спасительное "все равно", и вместо того, чтобы просить ее о помощи, спросить:
- Я могу тебе чем-то помочь? - И сквозь усталость на ее лице вдруг проглянула та самая маленькая девочка.
***
Лиора вытащила шпильки, удерживавшие тяжелое сооружение из кос, венчавшее голову Саломэ, и осторожно расчесывала светлые пряди, опытным женским взглядом отмечая седые волоски, пока еще незаметные в прическе. Саломэ Светлая по-прежнему была хороша, но беспощадный враг красивых женщин, Эдаа, уже коснулся пером ее лица. Лиора провела щеткой по волосам и украдкой глянула на себя в зеркало - хотя бог времени ни на мгновение не прекращает свою разрушительную работу, ей пока что нечего опасаться. А когда она станет королевой, то будет уже неважно, сколько морщин рассекут ее лоб.
Саломэ откинулась на спинку кресла и не оборачиваясь, заметила:
- Думаю, вам приятно будет узнать, дитя мое, что ваш друг, Хранитель, не повинен в этом мерзком заговоре. Чанг, - Саломэ с некоторым усилием произнесла это имя, - подделал его подпись. Впрочем, я не удивлена - наставник моего сына не мог предать его.
Лиора вздрогнула:
- Но он не мой друг!
- Разве? - Медовым голосом осведомилась королева, - а мне казалось, что вы с завидным постоянством навещаете его в библиотечной башне.
- Он всего лишь рекомендует мне интересные книги, ваше величество, - возразила Лиора, стараясь сдержать стук сердца. Видно, не только покойный министр склонен был недооценивать Саломэ. Каким-то волшебным образом королева, всегда погруженная в свои мысли, углядела то, что столько лет ускользало от придворных сплетниц.
- Похвально, весьма похвально, что вы находите время для чтения, - все тем же до приторности ласковым голосом похвалила Саломэ девушку.
Лиора поспешно закончила расчесывание, заплела косу, подала Саломэ кубок с подогретым вином и замерла в ожидании. После падения министра ее положение висело на волоске. Отец, поддавшись лисьей природе, перехитрил сам себя. Он увел своих людей, якобы домой, но собирался вернуться ко двору, как только станет понятно, кто победил, первым выразить всяческую поддержку победителю. Но увы, опоздал. Когда его пропустили во дворец, все уже было кончено, и хотя Саломэ приняла его с неизменным радушием, было понятно, что игра проиграна. После ласкового приема она все так же любезно приказала герцогу вернуться в Ойстахэ и уладить разногласия с братом.
Как и следовало ожидать, в комнате оказалась записка от отца. Девушка быстро прочитала письмо, и выкинула в камин. Проклятый министр! Он и после смерти ухитряется отравить ее существование. И ведь не поспоришь: как доказать, что герцог Ойстахэ не заговорщик, если в решающую ночь он увел своих людей из дворца? Непонятно только, почему Саломэ медлила так долго, и позволила, даже приказала Алестару безнаказанно уйти после его провальной предосторожности. Впрочем, по здравому размышлению, она права: зачем пачкать руки, когда дядюшка с радостью сделает за ее величество грязную работу, как только поймает братца за облезлый хвост.
Лиора присела на край кровати, смяла в ладонях покрывало - ей всегда лучше думалось, если в руках что-то было. Королева подождет, пока братья выяснят отношения. И если, вернее, как только дядюшка победит, а что в победителях окажется именно он, Лиора не сомневалась, здраво оценивая военные способности своего отца, ее в тот же день погонят прочь. Даже причину любезно сообщили заранее: неприличное поведение. Это в связи с королем обвинить нельзя, больше позора королеве, чем фаворитке, а вот любовницу наставника принца удалить от двора сами Семеро велели, во имя благопристойности.
У нее оставался всего один шанс. Коронация назначена на конец недели, Саломэ бы водрузила корону на сына и раньше, да нужно было выдержать семь очистительных дней. Если новый король заступится за свою женщину, его матушка, будь она хоть трижды регент, ничего не сможет сделать. Не захочет потерять и без того не слишком-то глубокую привязанность сына. Лиора подошла к зеркалу, поправила прическу, покусала губы, подумав немного, отстегнула кружевной воротник, позволив голубому атласу платья оттенить белизну кожи. Третий день недели посвящен Лаару, ну что ж, пора в бой!
В столь позднее время принц давно уже должен был спать, но из-за дней очищения все сместилось - вечером он выезжал в храмы, а ночь проводил в часовне и ложился в постель уже утром, с первыми лучами солнца. Лиора посмотрела на часы - он как раз должен сейчас возвращаться во дворец, и побежала к часовне. Охраны возле дверей не было, значит, принц еще не начал молиться, и девушка быстро проскользнула внутрь. Как раз вовремя - сразу после этого отворилась дверь, и гвардейский лейтенант быстро осмотрел зал, особо, впрочем, не приглядываясь. Лиора, затаив дыхание, стояла за колонной возле алтаря. Закончив осмотр, офицер распахнул обе створки, впустил принца и запер за ним дверь. Очищение требовало уединения.
Лиора продолжала наблюдать. Молиться юноша, похоже и не собирался. Он подошел к алтарю, уселся поудобнее на ступеньках, прислонился к резному камню, и погрузился в дрему, глаза его сами собой закрылись. Девушка подождала еще немного, и прежде, чем он таки окончательно заснул, прошептала:
- Ваше высочество! - Принц подскочил, нервно озираясь, но вопреки ее опасениям, не закричал, а лишь наклонил вопросительно голову, - прошу вас, не зовите стражу. Я должна с вами поговорить, - Лиора вышла из-за колонны, и с удовлетворением заметила, что в глазах мальчишки вспыхнула радость.
- Леди Лиора! Но почему здесь? Я всегда готов вас принять!
- Здесь, чтобы нас не подслушали. Я долго решалась, но все же не смогла не придти. Вы должны знать, прежде чем я уеду назад в Ойстахэ.
- Уедете? Вы уезжаете?! Но почему? Останьтесь, прошу вас! Вы не можете вот так взять и уехать! - Он смотрел на нее умоляющим взглядом.
- Увы, я должна. Я не могу здесь остаться. Иначе все узнают о моем безумии.
Мальчик, ничего не понимая, продолжал смотреть на нее, уже готовый расплакаться. Семеро Всемогущие, как же трудно не забывать, что этому молодому человеку, что головой подпирает свод часовни, на самом деле всего-то семь лет. Нужно соразмерять воздействие, иначе вместо страстного поцелуя ей придется вытирать ему сопли, что так же подразумевает степень близости, но не ту, на которую она рассчитывает.
- Ваше высочество, все знают, что с вами произошло чудо. Но для меня это чудо оказалось невыносимым. Когда вы были маленьким мальчиком, я любила вас как друга, как будущего короля. Но в одну единственную ночь все переменилось, и эта любовь переросла в другое чувство, - "проклятье, - подумала девушка, - надо проще, не так витиевато, он сейчас запутается в словесах" - и взяла быка за рога, - я поняла, что люблю вас. Но у вас есть законная супруга, с которой вы разделите ложе. Я не смогу этого вынести, потому должна уехать.
- Но я не хочу! Не хочу с ней на ложе! - Возмутился принц, - она старая и некрасивая!
- Она государыня Ландии, - грустно ответила Лиора, подпустив слезу в голос.
- А я буду королем! И я не хочу, чтобы вы уезжали! Останьтесь!
Лиора опустила голову:
- Если вы приказываете мне остаться, то я не посмею ослушаться, но пожалейте мое несчастное сердце!
Девушка медленно продвигалась все ближе и ближе к принцу, пока, наконец, не оказалась совсем рядом, уткнувшись в его грудь. Запрокинула лицо, заглядывая юноше в глаза, губы призывно округлились, его ноздри втянули сладкий аромат ванили. Он судорожно сглотнул, наклонился, и не успев понять, как это случилось, прильнул к ее губам. Поцелуй длился долго, у мальчика звенело в ушах, в груди радостно стучало сердце, голова немного кружилась. Никогда, теперь он уже точно никогда ее не отпустит!
Лерик стоял в дверях, сжимая в руках толстый плащ. Судя по всему, он прекрасно знал, как именно проводит ночи в часовне его воспитанник, и решил принести бедняге одеяло. Лиора поспешно вильнула в сторону. Принц гневно сверкнул глазами:
- Я так хочу! Я король, мое слово - закон!
- Вы пока еще не король, ваше высочество, - голос Лерика звенел от напряжения, и, как с удивлением отметила Лиора, хорошо знавшая Хранителя, скрытого страха, - будьте так любезны вернуться к бдению, если не желаете, чтобы я известил вашу матушку, - и прежде, чем Арлан успел возмутиться, вывел Лиору за дверь.
Лерик тащил девушку за собой, мертвой хваткой вцепившись в предплечье, тощие руки Хранителя оказались на удивление цепкими, она не смогла вырваться, как ни пыталась, а позвать на помощь не посмела. Он приволок ее в библиотечную башню, в ту самую комнату, где проходили их короткие встречи, швырнул в кресло:
- И что ты думаешь, ты делаешь? - Прошипел Лерик, - совсем с ума сошла? Думаешь, тебе это сойдет с рук? Мальчика останется мальчишкой, хоть три короны ему на голову возложи, а Саломэ с тебя шкуру спустит, как только узнает! А она узнает, не сомневайся. Потому что если ты сейчас же не уберешься из дворца, я все ей расскажу!
Лиора рассмеялась вызывающе, но постепенно нарочитый смех перешел в искренний: до чего же удачно все сложилось!
- И ты думаешь, что тебя будут слушать? Перед тем, как отрубят голову? Хотя, погоди, ты же простолюдин, тебя просто вздернут.
- Что за чушь ты мелешь? Или собираешься рассказать Саломэ, что я тобой спал? Так за это, слава Семерым, не вешают, а то виселиц бы не хватило!
- Похоже, тебя и впрямь Аммерт осенил, чем-то тяжелым да по голове. Только ты мог не заметить, что министр Чанг уже не министр.
- Я заметил, - сухо ответил Лерик, - и что из этого? Думаешь, теперь тебя остановить некому? Так мне министр для этого не нужен.
- А то, что перед смертью его хорошенько расспросили, и он во всем признался.
Лерик побледнел, а Лиора продолжала:
- Указ, мой дорогой Хранитель юношеской добродетели, указ об отводе войск и продаже Уррара. Ты ведь его подписал.
- Но почему меня еще не арестовали? - Скорее самого себя, чем Лиору спросил Лерик.
Девушка пожала плечами:
- Откуда мне знать? Может быть ждут, пока ты выведешь на сообщников, или не хотят омрачать принцу коронацию. Но не сомневайся, веревка тебя не минует, - она наклонилась, поцеловала его в щеку, - спокойной ночи, мой дорогой друг, - и выскользнула за дверь.
***
Лерик в оцепенении смотрел на свой стол, заваленный бумагами. Потом медленно перевел взгляд на книжные полки, на кресло, в котором так удобно сидеть у камина, на кувшин с яблочным соком - к карнэ Лерик так и не пристрастился. Слишком горько, а если подсластить, выходит приторно. Пытался одно время найти правильное сочетание, да так и не сумел. Его комната, его единственный дом. Он прислонился к стене, сглотнул судорожно: нужно бежать, а не предаваться воспоминаниям. В любую минуту за ним могут придти, увести вниз. А как там допрашивают, он знал, и не сомневался, что расскажет все, даже то, о чем и не спросят. Если даже Чанг заговорил...
Лерик бросил беспомощный взгляд на трактат, окруженный выписками и набросками. Он не успел, готовы только две главы, и одна из них уже бесполезна - мальчик вырос. Вторая вроде бы понятна, хотя в нескольких местах он все еще сомневался, потому и не отнес до сих пор Реймону. Но без библиотечных архивов он не сможет продвинуться дальше, одного только текста недостаточно. Нет, дознаватель не даст ему убежища, заставит вернуться и работать до последнего мгновения.
Лерик в отчаянии бросился в кресло. Он не успеет! Даже если пересилит животный страх и останется здесь, продолжит расшифровку, ему ни за что не успеть до ареста. Все напрасно. Чанг, быть может, и нашел бы выход, но министр и сам не успел... Лерик закрыл глаза: Арлан все еще ребенок, пусть и во взрослом теле, но после коронации...
Лерик не верил священным книгам: их Аред был слишком человеком для сверхъестественного зла. Как Семерым приписали простые и понятные каждому крестьянину символы и свойства, так и Ареда упростили, превратили в разбойника с большой дороги, отличного от тех, кто убивает и грабит на проезжих трактах лишь доступной ему мощью.
Мальчик так или иначе обречен: как только на его голову опустится корона, начнется необратимый отсчет, он сгорит, переплавится в нечто совершенно иное, непостижимое для человеческого разума. Или же пес Хейнара сумеет убить принца до того, как тот станет королем. Впрочем, Лерик сомневался, что дознавателю улыбнется удача: не для того Темный так тщательно готовил свое возвращение, чтобы пасть от руки служителя бога Закона.
На лбу выступила испарина, Лерика трясло словно от лихорадки. У Реймона ничего не получится. Он встал, дотянулся до кубка, зубы стучали об металл, сделал пару глотков. Прохладный сок помог успокоиться. Он согласился помогать дознавателю не потому, что боялся Ареда, а ради призрачного шанса спасти своего воспитанника. Теперь Лерик понимал, что министр заморочил ему голову лживой надеждой, тщательно перемешанной с угрозами и намеками. На самом же деле ни ему, ни Арлану уже нечего терять.
Лерик сел за стол, пододвинул чернильницу, переписал начисто последний вариант перевода второй главы и вложил листы в книгу. Вряд ли дознавателю это поможет, но долги надо платить. Затем он вытащил из ларчика тяжелый кошель, накинул плащ. Сейчас или никогда. Во дворце только гвардия, герцог Алестар уехал еще вчера, молодой лис старому и в подмастерья не годился, попался в силки, Саломэ отослала его прочь, ободрав хвост.
***
Почтенный Мартинос сразу же узнал своего полуночного посетителя, хотя видел его всего один раз, семь лет назад, и за эти годы мальчик успел вырасти в мужчину, сохранив, впрочем, угловатую юношескую нескладность. Но наметанный взгляд трактирщика в таких делах не ошибался. Он самолично поднес молодому человеку кубок с вином, узнав, наконец, заодно ответ на мучавшую его все эти годы загадку. На груди у юноши мерцал, отражая свет свечи медальон Хранителя. Мартинос слыхал, что нынешний Хранитель совсем молод, но до сих пор ему как-то в голову не приходило связать воедино члена Высокого Совета и худенького мальчонку, упившегося вдрызг в его трактире.
Но в любом случае, то не его дело, Хранитель уж точно не обрадуется, если напомнить, какую трепку ему тогда задал Варго с молодчиками. Нет уж, хороший трактирщик всегда знает, когда надо говорить, а когда онеметь и оглохнуть. Юноша одним глотком осушил кубок, и подозвал хозяина. Тихо звякнула монета, упав на столешницу:
- Скажите, почтенный, Варго Криворукий все еще захаживает в ваше славное заведение?
Особой надежды у Лерика на это не было - после драки судьбой разбойника, переломавшего ему ребра, он не интересовался, скорее всего на виселицу, или же на рудники. Но если все-таки кайлом махать, а не в петлю, то семь лет прошло, мог выйти на волю после королевского прощения, или же сбежать. Если раньше голову не размозжили. Но если Криворукий жив, то старой привычке выпивать задаром он не изменит, в этом Лерик был уверен, потому и отправился в трактир, одно название которого до сих пор отзывалось тупой болью между ребрами.
Мартинос на минуту задумался: золотой на столе, без всякого сомнения, был хорошей причиной ответить на вопрос, особенно если за ним из кошеля последуют собратья. С другой же стороны, высокий советник вино выпьет и вернется во дворец, а Варго никуда не денется. И если ему не понравится излишняя разговорчивость трактирщика, то бесплатной выпивкой бедняга не отделается. А с третьей стороны... ох, сколько же разных сторон набралось, голову сломишь, пока решишь! Хранителю может точно так же придтись не по вкусу его молчание, как и Варго болтовня. Вот ведь, не было печали! Молчание затягивалось, но в отличие от Криворукого, Хранитель за выпитое платил, и Мартинос решился. Подцепив монету он кивнул:
- Захаживает - это не то слово, ваше сиятельство, - сиятельством, вроде бы, только герцогов называют, но трактирщик понятия не имел, как следует обращаться к Хранителю, и решил, что кашу маслом не испортишь, - почитай, каждую ночь заходит. - "Еще бы ему не заходить, - с раздражением подумал Мартинос, - когда и нальют, и закуску поставят, и девку в уголке замять можно, и все задарма".
Лерик кивнул:
- Хорошо. Тогда я подожду его здесь. Принесите бутыль вина получше, и два кубка.
Трактирщик поспешил выполнить заказ, и поставив за стойку служанку, отправился будить жену. Пускай от греха подальше прихватит заветный сундучок, да переночует у матери, на соседней улице. Мало ли чем предстоящая беседа обернется. А поразмыслив еще немного, вышел на улицу, и подойдя к старому нищему, подпиравшему спиной угол соседнего трактира, шепнул ему пару слов на ухо. Пускай Варго сам решает.
Криворукий не торопился. Прошли фонарщики, проверили, во всех ли фонарях горит масло, затем сменилась первая ночная стража, Несмотря на тяжелые времена (впрочем, когда это они были легкими), хозяева кабаков и увеселительных заведений исправно платили осветительный сбор, даже увеличили взносы, в надежде, что яркий свет заманит посетителей. Расчет не оправдался - жители Сурема предпочитали по ночам сидеть дома, но немногие смельчаки могли не опасаться, что их ограбят и зарежут в темноте. И то и другое теперь делали на свету, особо не стесняясь.
Впрочем, закрывались заведения теперь все равно рано, и масла в фонари заливали так, чтобы хватило до первой стражи - аккурат чтобы по кружечке пропустить, да отправиться домой, двери закрывать, окна запирать. Трактир Мартиноса пожалуй, единственный во всем квартале по-прежнему работал всю ночь, чтобы незваные, но дорогие гости в любой момент могли промочить свои ненасытные глотки.
Варго заявился уже после полуночи, привел с собой всего троих, и те тихо пристроились за ближний к двери столик, в то время как сам Криворукий направился к одиноко сидящему Лерику. Тяжело опустился на стул, хмыкнул:
- Ишь ты, какая птица! - Хранитель потянулся к бутылке, но Варго остановил его, - нет уж, пить я с тобой не стану, Лерик-книгочей. Говори, что тебе надо, и побыстрее. А то знаешь, хоть ты и высокий советник, да как посмотрю на твою рожу кислую, так рука сама и тянется вдарить. Боюсь, не удержусь. Я, знаешь ли, четыре года кайлом махал, да при каждом взмахе представлял, что по тебе прохаживаюсь, - обычно громкоголосый, Варго говорил сейчас тихо, но в голосе звенела такая ненависть, что обернись она ядом, хватило бы отравы на весь мировой океан.
Лерик сдержал усмешку - Криворукому было не по силам напугать его, ни громкими угрозами, ни тихим шипением. Он боялся только одного: не успеть. Чанг вот не успел. Юноша послушно отодвинул бутылку:
- Как знаешь, Варго. Вино хорошее, я у хозяина самого лучшего спросил, совсем как ты для меня в тот раз. Но я понимаю, ты на меня сердишься. А зря, Варго, зря. Ты вот мне ребра переломал, чуть к Творцу раньше времени не отправил, а я на тебя не сержусь. Потому что за дело бил. Я ту трепку заслужил. Загородился, забыл, кто есть, и кем останусь. Из грязи можно вытащить, да нельзя отчистить. Ты пострадал из-за меня, потерял годы жизни и много денег. И если первое я вернуть не могу, то второе возмещу с лихвой.
- Деньги? Это всегда хорошо, - недоверчиво произнес Криворукий. В прочувствованную речь мальчишки он и на медяк не поверил. Раскаивается тот... Как же! Дураков пусть поищет в себя в Высоком Совете, а здесь дурных не держат. Видать, сильно приперло Хранителя, если ему старые друзья понадобились, да так, что готов любые деньги заплатить, - и кого за твои деньги я должен убить? - Поинтересовался он, - ты имей ввиду, что сдеру вдесятеро, и за работу, и за обиду, и за молчание.
Лерик покачал головой:
- Я не буду тебе платить, Варго. Ты возьмешь свою плату сам. И она будет больше, чем ты в силах себе вообразить.
Разбойник снова только хмыкнул - из всех наук он освоил только счет, но зато в полной мере, и мог себе представить весьма и весьма большую сумму, с точностью до золотого, но Лерик продолжал:
- Вся дворцовая сокровищница будет в твоем распоряжении. Сколько унесешь, все твое.
- Да ну? И кто ж меня туда пустит? Неужели у тебя ключик есть?
Лерик улыбнулся в ответ:
- Вообще-то есть. И я даже готов открыть тебе дверь, при одном условии: дворец ты возьмешь приступом сам.
- Чего? - Варго решил, что ослышался.
Хранитель пояснил:
- Дворец сейчас охраняет только гвардия, а их не так уж и много, и защищать они будут в первую очередь королеву. До коронации осталось несколько дней, это твой единственный шанс. Ты станешь богат, Варго, неслыханно богат.
Криворукий все еще не понимая, спросил:
- А тебе-то с этого что?
- Коронация, - сухо пояснил Лерик, - ее не должно быть. Принц должен погибнуть во время вашего набега.
И снова Варго не поверил своим ушам:
- Ты ж его наставник! Говорят, ты его с пеленок растил, в короли готовил! Ты что же это, - Криворукий замер, - ошарашенный пришедшей в голову мыслью, - сам на трон метишь?!
Лерик с яростью отшвырнул свой кубок, металл жалобно звякнул, стукнувшись о каменный пол:
- Принца давно уже нет! Вся эта история про королевскую магию - сказки для простонародья! Не думал, что ты, Варго, на такую чушь поведешься!
- А кого ж тогда короновать будут?
- Любовника королевы, - выплюнул Лерик, - по-твоему, случайно Элиан взял да и умер в одночасье, перед этим сыночка зачаровав? Он ведь эльф, бессмертный!
- Так ведь он, эта, к Творцу вернулся, они эльфы всегда так делают, когда жить устают.
- Сам подумай, голова деревянная, если бы он уставший был, стал бы одну войну за другой затевать? Элиан собирался править миром, а королева давно уже ему надоела. У него другая была, покрасивей, помоложе, и плодная. Еще немного, и Саломэ бы в обитель отправилась. Вот она мужа и отослала к Творцу.
- Погоди, так что же, она и сына тоже? - Недоверчиво спросил Варго.
Лерик и сам понимал, что здесь в его легенде слабое место. Саломэ в народе до сих пор искренне любили, как добропорядочные горожане, так и воры и разбойники, поскольку от ее милостей перепадало даже им. Именно Саломэ настояла, чтобы каторжников и заключенных пользовали храмовые целители, а не первый попавшийся травник из тех, что подешевле берет. Она же, еще в бытность наместницей, позволила каторжникам отдыхать каждый седьмой день.
- Нет, конечно, настоящий принц жив, но его увезли, куда - даже я не знаю, и подменили ее дружком сердечным. Тот тоже эльфийских кровей, когда король Ирэдил брата навещать приезжал, они и познакомились. Если его коронуют, то потом Арлан уже никогда не докажет, что он законный наследник. Да и не позволят ему.
Варго долго, испытующее смотрел на юношу:
- Сдается мне, что ты врешь, Лерик-книгочей, вот только понять не могу, где. Наловчился ты там, при дворе.
- Сам подумай, Варго, зачем мне лгать? Я уже Хранитель, Хранителем и останусь. А если принц - сын Элиана, и мой воспитанник, то когда он станет королем, я буду стоять за его троном и давать советы, не так ли? Сидел бы я здесь, будь он настоящий наследник? Желал бы его смерти так сильно, чтобы обратиться к тебе? Эта женщина лишила моего мальчика отца, отобрала у него трон, - теперь в голосе Лерика звучал настоящий, неподдельный гнев, - я хочу, чтобы она заплатила за это!
Но Варго все еще раздумывал, и Лерик добавил последний, завершающий штрих:
- Ты ведь слыхал, наверняка, что министра Чанга арестовали? Вот и подумай, почему вдруг такая немилость, именно сейчас, перед самой коронацией.
- И то верно, - кивнул Криворукий, - так ты говоришь, у тебя ключ от сокровищницы имеется?
- Да. Там хранятся некоторые старые свитки с законами, и я, как Законоговоритель империи, имею к ним доступ. Ты получишь свою плату, Варго, поверь, мне не нужны деньги, я с радостью отдам их тебе. Только выполни свою часть сделки.
- Тогда по рукам, Лерик-книгочей. Ты и впрямь вырос, - и кривая пятерня бывшего каторжника легла поверх тонкой ладони книжника, испачканной чернильными пятнами.
***
Солнце еще не встало, дальний край неба только-только начал сереть, когда Лиора проскользнула в покои королевы. Ночная фрейлина, сонно мигая, подскочила, услышав скрип двери:
- Лиора? - Недоуменно спросила она.
Девушка скинула капюшон плаща:
- Я должна увидеть королеву!
- В такой час? Ее величество спит!
- Немедленно!
- Ни в коем случае! Я сейчас позову стражу! Просто немыслимо! - Возмущалась пожилая дама. Она всегда на дух не переносила эту дурно воспитанную выскочку из Ойстахэ, а теперь девчонка и вовсе перешла всякие границы! Надо же - вломиться среди ночи в спальню к королеве! Она перегородила вход в личные покои ее величества, всем своим видом показывая, что нахалка пройдет туда только через ее труп, но тут за ее спиной показалась Саломэ, разбуженная шумом:
- Что случилось? - Ее голос был бодр и свеж, словно королева и не ложилась спать.
- Ваше величество! Я должна поговорить с вами наедине! У меня важные сведенья!
Проигнорировав кипящую от возмущения фрейлину, Саломэ кивком позволила Лиоре войти:
- Итак? - Спросила она, не скрывая снисходительного любопытства: интересно, ведь, как ты лисичка, будешь спасать свой рыжий хвостик на этот раз, что такое важное выдумала.
- Ваше величество, после того, как вы сказали мне, что Ле..., то есть, Хранитель, не виновен в заговоре, я решила навестить его, и обрадовать, сказать, что с него сняты все подозрения.
Саломэ кивнула: да-да, принести радостную весть среди ночи. Особенно если учесть, что Хранитель понятия не имел, что находится под подозрением, и это лучше всего прочего доказывало его непричастность. Будь он виновен, кинулся бы в бега сразу же после ареста министра. Но прерывать девушку не стала, продолжала внимательно слушать:
- Хранителя не было в читальной зале, и я поднялась наверх, в его комнату. Он никогда не запирает дверь, - Лиора весьма своевременно покраснела, и Саломэ не преминула отметить эту своевременность. Девочка была достойным представителем рода Уннэр, в отличие от своего бестолкового батюшки.
- Я хотела постучать, но потом подумала, что если он уже спит, то незачем его будить, хорошие вести могут и подождать до утра, в отличие от плохих, и просто вошла, - к покрасневшим щекам добавился скромно потупленный взгляд, - но Хранитель не спал. У него был посетитель, и не из тех, кто обычно посещает библиотеку. Они разговаривали, очень тихо, и когда я расслышала несколько фраз, то не смогла пошевелиться от ужаса, - голос девушки дрогнул. - Этот человек, с которым он говорил, разбойник, каторжник, они знают друг друга уже много лет. И он обещал этому бандиту отрыть сокровищницу, когда тот соберет чернь и возьмет дворец на приступ. И, - голос упал до едва слышного шепота, словно Лиора боялась даже произнести эти слова, - когда они убьют принца.
Лицо Саломэ закаменело. В рассказе лисицы было слишком много неувязок - с чего бы Хранителю разговаривать с наемником в собственных покоях, если во дворце у каждой стены есть не только уши, но и болтливый язык, но после слов "убить принца" детали уже не имели значения. В главном Лиора не солгала, иначе ей будет слишком трудно объяснить, почему же так и не случился обещанный бунт. Теперь все стало на свои места.
Министр даже в смерти ухитрился обойти свою ученицу на ход вперед! Заставил ее поверить, что подпись поддельная! Она замерла: неужели ради этого Чанг и позволил себя арестовать? Выиграть время для сообщника... Не может быть, бунт черни - слишком грубо, но если Хранитель перепугался, он ведь по сути совсем еще мальчишка, хоть и с громким титулом, то мог наделать таких глупостей, что министру и не снились. Ну что ж, лисичка купила себе место при дворе, но держать ее придется на прочной цепочке. Девочка куда изворотливее, чем Саломэ предполагала.
***
Коридоры, ведущие к тронному залу пропахли дымом, на стенах осела жирная копоть, испачкав фрески. Большие бомбарды плохо приспособлены для стрельбы внутри зданий, но гвардейцев было слишком мало для рукопашной, а ручные слишком долго перезаряжать. Тела уже убрали, но еще не успели отмыть кровь, и ее запах примешивался к дыму, вызывая рвотные порывы. Саломэ старалась дышать неглубоко - в отличие от фрейлин, королева не могла себе позволить зажать нос платком.
Арлан стоял рядом и до боли сжимал ее руку, по-прежнему не осознавая недавно обретенной силы. Его губы капризно дрожали, в глазах стояли слезы. Зрелище не для ребенка, но через три дня он станет королем, а для короля детство - непозволительная роскошь. Она охраняет и будет охранять жизнь сына, но больше не может оберегать его душу от потрясений. Элиан заставил ее мальчика за одну ночь вырасти в мужчину, ей же придется привести дух в соответствие с телом. И одним из первых уроков станет тот, который дался ей самой с большим трудом и слишком поздно: никому нельзя доверять, а особенно тем, кому привык верить.
Хранителя взяли сразу же, как первые бунтовщики показались у ворот. Саломэ все же до последнего надеялась, что Лерик одумается. Она все равно устранила бы его, выбрав удобный момент, ни к чему держать за пазухой ядовитую змею, но понимала, что предательство наставника глубоко ранит Арлана. Хранитель во многом заменил ее сыну отца, слишком занятого государственными делами, и мальчику будет невыносимо больно узнать, что ему изменил близкий человек, тем более, что по малолетству он не сможет понять почему, и посчитает виноватым себя, как свойственно детям. Да и как ему понять то, чего она и сама не понимала?
Измена министра больно ударила по ней, но не удивила. У Чанга были причины цепляться за власть: он слишком привык к быть незаменимым, сам уверовал, что без него империя рухнет. Но что толкнуло на предательство Хранителя, наставника принца? Мальчик искренне уважал и любил своего учителя, прислушивался к его словам. Коронация бы только упрочила положение Хранителя, не говоря уже о том, что он и без того был членом Высокого Совета. Но Лерик не передумал, и разумнее всего было бы казнить его прямо сейчас, преподав наглядный урок всем прочим врагам ее сына, но несуразность этого бунта слишком заинтриговала бывшую наместницу. Приговор объявят немедленно, а после коронации она не спеша во всем разберется. Да и у Арлана будет время привыкнуть к мысли, что он впервые осудил человека на смерть.
У принца предательски дрожал голос, когда он начал произносить смертный приговор, уставившись в пол, чтобы даже случайно не встретиться взглядом с учителем. Хорошо еще, что не расплакался - слезы закончились раньше, когда он рыдал, уткнувшись в колени Саломэ, и все время спрашивал: "Почему?", а она только гладила его по голове, и объясняла, что у королей всегда много врагов, так уж устроен мир. Как она и ожидала, мальчик во всем винил себя:
- Это за то, что я целовался с леди Лиорой, да? Лерик поймал нас в часовне и рассердился. Но я же хотел на ней жениться, а не просто так!
Саломэ гневно выдохнула: ах вот оно что! И попыталась утешить Арлана:
- Нет, конечно. Ты ни в чем не виноват.
- Я хочу поговорить с ним! - Внезапно перестав плакать твердо произнес Арлан, - пусть он мне сам скажет!
- Сейчас на это нет времени. Он за все ответит после коронации.
- Но я не могу приговорить своего учителя даже не спросив, почему он это сделал!
- "Почему" - не имеет значения, Арлан. Каждый, кто пойдет против тебя, будет считать, что у него есть на то хорошая причина. И что же, ты позволишь убить себя только потому, что кто-то верит, будто это необходимо?
Мальчик долго молчал, потом тихо ответил:
- А если они правы?
И Саломэ не нашлась, что ответить. Ей пришлось пообещать сыну, что он сможет поговорить с бывшим Хранителем после коронации, и что того не казнят, пока принц сам этого не прикажет. Только тогда Арлан согласился выйти в тронный зал и зачитать приговор. Оставалось лишь радоваться, что судьба прочих бунтовщиков, уцелевших после короткого боя, его не заинтересовала, их можно было повесить без всяких проволочек. Спорить за каждого разбойника у Саломэ не хватило бы сил.
Лерик не слушал приговор, он и так знал, что уже мертв. По сути дела он умер в тот самый миг, когда принял из рук короля Элиана медальон Хранителя, и все эти годы был не более, чем живым мертвецом. Даже странно, что никто этого не замечал: Лерику казалось, что от него за десять шагов несет мертвечиной. Он не мог обернуться, но затылком чувствовал гневный взгляд Реймона. Забавно, но по всем законам бывший дознаватель станет сейчас следующим Хранителем. Если только Саломэ не воспользуется удобным случаем для роспуска Высокого Совета. От него и так уже осталось одно название.
Арлан читал приговор, и с каждым словом что-то перегорало в его душе, рвались одна за другой тлеющие нити, осыпаясь стылым пеплом:
"Злоумышлял" - он сидит на коленях у Лерика, макушкой упирается в его подбородок, смотрит в раскрытую книгу. На страницах - буквы, красивые, разукрашенные, обвитые листиками плюща и цветами. Он тычет пальцем в картинки, Лерик называет букву, Арлан повторяет за ним, смешно растягивая "а-а-а". Вспыхнуло и сгорело, огонь пожрал буквицы.
"Подстрекал" - Лерик прикладывает лист подорожника к разбитой коленке мальчика, а затем, воровато оглянувшись по сторонам, скидывает длинную робу хранителя на землю и лезет по стене, огораживающей сад, умело находя едва заметные выступы. Усевшись, протягивает руку, и Арлан, забыв про боль в колене, карабкается вверх и на этот раз достигает цели. И они сидят, свесив вниз ноги, смотрят на лежащий впереди город, залитый полуденным солнцем. Солнце взрывается огненным шаром, яркие лучи уничтожают город и стену. Рассыпалось в прах.
"Злоупотреблял" - Арлан стоит у доски в классной комнате, беспомощно крошит кусочек мела. На доске условие задачи, он выполнил два первых действия и не знает, что делать дальше. Король недовольно смотрит на сына, и под его гневным взглядом мальчик и вовсе теряется, забывая даже то, что прекрасно знал еще утром. Белая крошка сыпется на пол, гнев в глазах короля сменяется брезгливым презрением, когда Лерик выходит вперед: "Одну минуту, ваше величество. Ты все знаешь, Арлан. Вспомни. Мы решали похожую задачу вчера". Рука ложится ему на плечо, фигура Хранителя закрывает мальчика от осуждающего взгляда отца, и он вспоминает. Кусочек мела быстро скользит по доске, выводя правильный ответ. Пламя с треском проглатывает доску, разлетаются в стороны искры.
Дрожащий голос креп, высыхали слезы. Сказав: "повинен смерти", он уже не мог вспомнить, почему так мучительно больно было произносить первые слова, и почему этого преступника не казнят прямо здесь и сейчас. Ведь он покушался на жизнь своего господина. Впрочем, и это недоумение прошло: стоящий на коленях перед троном человек больше не был опасен. Его смерть не имеет смысла.
Лерика потащили прочь из зала, и только тогда, словно очнувшись, он вывернулся назад и закричал отчаянно, зная, что ничего не добьется, но не в силах молчать:
- Отмените коронацию! Ваше величество! Умоляю! Отмените коронацию! - Но перехватив взгляд своего бывшего воспитанника, захлебнулся собственным криком.
В комнате Хранителя Реймон в третий раз перечитывал вложенные в трактат бумаги. Если Лерик прав, то времени у них почти не осталось. Как он и предполагал, убить Ареда даже до полного пробуждения - невозможно. Хранитель должен был дойти до крайней степени отчаянья, чтобы устроить этот бессмысленный бунт! Нельзя было ни на минуту оставлять его одного! Как он мог обмануться длинными одеждами и разумными речами, и забыть, что Хранитель по сути-то еще мальчишка! А поспешность - пожалуй самая опасная из ошибок, свойственных молодости. Теперь придется действовать наугад. Коронацию уже не отменить, можно только протянуть время до первого столкновения, предупредить союзников, убедить храмовый совет, что конец времен не просто близок, а уже наступил, собрать силы. Будем надеяться, что Лерик окажется прав, и в короткий промежуток между коронацией и окончательным воцарением, Темный по-прежнему будет связан Законом.