Тэйрин повезло - они прибыли в Квэ-Эро одновременно с весной. Дорога заняла больше месяца - через Айн и Луэрон в Ойстахэ, а оттуда по Сантре к морю. Она впервые плыла на корабле, с каждым днем все теплело: сначала Тэйрин скинула шерстяной плащ и выходила на палубу в тонкой накидке, потом оставила и ее. Весеннее солнце оказалось обманчиво-ласковым, и два дня девушка отсиживалась в каюте, обмазав обожженное лицо кислым молоком. Зато потом можно было проводить целые дни на залитой солнцем палубе, запрокинув голову смотреть, как матросы лазают по вантам, запоминать названия парусов.
"Злата" была прекрасным кораблем, пусть и не первой молодости, но даже ничего не понимающая в морском деле Тэйрин восхищалась изящными очертаниями галиота, выгнувшего лебединую шею. Она была благодарна жениху, подарившему ей чудесное путешествие - лорд Корвин мог отправить за невестой корабль попроще, "Злата" мало подходила для неторопливого плаванья по реке, выделяясь среди встречных судов и размером, и оснасткой, и золотистым отливом парусов, вымоченных в настое дубовой коры для прочности. Корабль пах морской солью и водорослями, кавднскими пряностями, не выветрившимися из трюма с прошлого рейса, и чем-то еще, освежающе-горьковатым, словно лимоны, перетертые с медом.
Капитан Трис рассказывал ей про море с затаенной нежностью, столь неожиданной в старом грубияне, его истории переплетались с воспоминаниями матери, всегда тосковавшей по югу, и Тэйрин, еще не видя, полюбила море всей душой. Когда "Злата" неторопливо и торжественно вошла в портовую гавань, подняв праздничные штандарты на всех мачтах, девушка стояла на палубе, зажмурившись, подставив лицо соленым брызгам. Когда она, наконец, решилась открыть глаза, море не разочаровало будущую герцогиню Квэ-Эро, раз и навсегда завладев ее сердцем.
Тэйрин смотрела на пронизанные солнечным светом волны, слизывала с губ капельки соленой воды и улыбалась: как бы ни сложилась ее дальнейшая жизнь в Квэ-Эро, одного друга она уже нашла. Этот друг никогда не предаст, не обманет, не потребует больше, чем она готова отдать, и, самое главное, никогда не покинет ее, а она не расстанется с ним. Сердце Тэйрин затопила острая жалость к матери - как жестоко было лишить ее, выросшую под этим солнцем, у этого моря, всего, что она так любила!
Тэйрин никогда еще не видела столько людей, собравшихся в одном месте: казалось, все население города пришло на пристань, посмотреть на будущую герцогиню. Горожане остались довольны выбором своего лорда - девушку встретили радостными криками и цветочными букетами. Тэйрин сделала всего несколько шагов, а ее руки уже заполнились цветами, яркими, с крупными бутонами, пахнущими так, что голова шла кругом, она таких даже на картинках никогда не видела. Тэйрин шла по лепесткам, а вслед ей неслись одобрительные выкрики. Внезапно люди расступились, и девушка оказалась лицом к лицу перед своим женихом.
Корвин Пасуаш оказался высоким юношей, загорелым до черноты, с широкой, добродушной улыбкой. В его серых глазах проскакивали лукавые синие искорки, а выгоревшие на солнце волосы отчаянно нуждались в гребне. Он привычным движением откинул со лба упрямую прядь и протянул руку невесте. Тэйрин застыла, не зная, что делать с букетами, но какой-то парень в моряцкой робе подхватил у нее цветы, и она вложила вспотевшие пальцы в ладонь жениха, с ужасом осознав, что не надела перчатки. Этикет запрещает благородным дамам потеть, как бы ни было жарко, но жениха, похоже, мало беспокоили светские приличия - ему и самому бы не помешали перчатки, ладони у наследного лорда Квэ-Эро оказались шершавыми и твердыми, как у крестьянина, натершего мозоли за плугом.
Праздник продолжался весь день, и Тэйрин ни на минуту не оставалась с Корвином наедине. Они успели обменяться парой ничего не значащих вежливых слов, украдкой рассмотреть друг друга - девушка заметила, что ее жених предпочитает молодое розовое вино и пользуется любовью горожан. Собственно говоря, толпа приветствовала его, как герцога, слуги обращались к нему "ваше сиятельство"... что же за человек Ванр Пасуаш, если его настолько презирают, что при живом отце считают сына своим лордом! Девушка выросла в Виастро, где народ любил и уважал Вэрда Старниса: его по-прежнему считали графом, хоть наместница Энрисса и лишила бунтовщика титула. Она не представляла, что нужно сделать, чтобы заслужить подобное презрение. Следующим утром, переночевав в городском доме, они отправились в герцогский дворец, расположенный на берегу небольшой бухты, недалеко от столицы.
***
Ивенна Пасуаш, урожденная герцогиня Суэрсен, бывшая когда-то Ивенной Эльотоно, встречала сына и его невесту на ступенях террасы, спускающейся к морю. Сына... теперь ей не нужно было делать мысленное усилие, чтобы называть юношу сыном, получалось само собой, естественно, так, словно она действительно произвела его на свет. В то время как свои родные сыновья давно превратились в скрытое тенью воспоминание: два маленьких мальчика, спящих под одним одеялом. Больше она ничего не хотела знать: письма от Вэрда, в которых он исправно сообщал, как растут близнецы, растравляли старую рану; в какой-то момент герцогиня перестала их читать, складывала, не распечатывая, в шкатулку. Когда-то в ней уже хранились запечатанные письма - от Иннуона. Она получила их после смерти брата и сожгла. Если бы только воспоминания горели так же легко, как бумага! Но последнее письмо из Виастро ей пришлось прочитать - на нем полыхала красная тревожная печать.
Всю ночь после этого она провела в своей спальне, над старыми письмами, вскрывая пожелтевшие конверты, один за другим, по порядку. Она не заплакала - последние слезы были пролиты двадцать лет назад. Сложила листы бумаги в аккуратную стопочку и положила обратно в шкатулку, последнее письмо Вэрда легло сверху. Горло сдавил удушливый смех: проклятье близнецов... не убежать, не спрятаться, не разорвать. Сколько еще жизней пойдет в уплату за ненавистные узы? Все бесполезно, Квейг ничего не изменил - их дети так же обречены, как в свое время были они с Иннуоном. Ее брат-близнец, наверное, сейчас смеется в посмертии над своей наивной сестрой. Скоро они встретятся, и тогда Ивенна снова попадет в старую сеть, так и не разорвавшуюся, лишь ослабевшую на короткое время отпущенной ей жизни. Но пока она здесь - она сделает все возможное, чтобы не увеличить кровавый счет.
Герцогиня смотрела на свою невестку - молоденькую девушку, еще девочку, золотисто-розовую, как фруктовая пастила в фарфоровой бонбоньерке, и не понимала, чем та смогла так заворожить ее сыновей. Таких девочек десять из дюжины, в каждой дворянской семье, на любом балу в провинции. Красива, но кто, скажите на милость, не красив в четырнадцать лет? Мило улыбается, показывая хорошие зубы - благовоспитанной улыбке благородных девиц обучают с младенчества, так же, как скромному взгляду и стрельбе из-под ресниц. Но эти синие глаза... такие знакомые...
Ивенна с досадой прикусила губу - она сама хотела, чтобы кровь Эльотоно вернулась в Квэ-Эро, но не думала, что будет так тяжело видеть ее каждый день. Эта девочка могла бы быть ее дочерью, ее и Квейга. И тогда их сыновья... "желали бы свою сестру" - закончил мысль безжалостный внутренний голос, - "тебя ведь трудно этим удивить, не так ли, милочка?" Она достигла немалых успехов в борьбе со своим вторым "я", не знающим пощады, не умеющим молчать, но так и не смогла окончательно изгнать его из своих мыслей. Впрочем, это не было единственным поражением в ее жизни - Ивенна Аэллин много не смогла. Она шагнула по ступеням вниз:
- Добро пожаловать домой, Тэйрин, - выражение лица герцогини противоречило ласковому приветствию.
Девушке хотелось стать крошечной, меньше мышки, лишь бы избежать этого холодного задумчивого взгляда, рассеянно, словно нехотя, выворачивающего ее наизнанку. Боги милосердные! И с этой женщиной ей придется жить под одной крышей?! И не просто жить, а высказывать всяческое уважение, положенное свекрови от невестки. Тэйрин стоило большого труда не оглянуться в поисках пути к бегству. Вместо этого она опустилась в глубокий реверанс, приподняв юбку несколько выше обычного, чтобы показать безупречные щиколотки:
- Я счастлива наконец-то оказаться здесь, ваше сиятельство.
- Ты можешь называть меня леди Ивенна, - улыбка прорезала лицо герцогини.
Пьесу разыгрывали по нотам, и, хотя женщины видели друг друга первый раз в жизни, каждая в совершенстве знала свою партию:
- К сожалению, я не смогу заменить тебе мать, но сделаю все, что возможно, чтобы ты поскорее почувствовала себя среди близких людей.
- Благодарю вас, леди Ивенна. Я уже чувствую себя как дома, вы так тепло приняли меня!
Корвин, нахмурившись, слушал этот обмен любезностями: он слишком хорошо знал Ивенну, чтобы не оценить подлинную меру ее искренности, но не понимал, почему она так встречает невестку, которую сама же и сосватала. Молодой человек любил свою мать, глубоко уважал ее, но почувствовав, как дрожит рука Тэйрин в его руке, дал себе слово, что защитит свою жену от любой угрозы, даже от собственной матери. Он еще не мог сказать, полюбит ли эту маленькую девушку, настороженную, словно устрица, захлопнувшая створки раковины, когда познакомится с ней поближе, или просто будет терпеть, как многие в браке, но одно Корвин Пасуаш знал твердо: если мужчина ведет женщину к алтарям, он за нее в ответе. За ее жизнь, за ее безопасность, и за спокойствие ее души. Он шагнул навстречу матери, увлекая за собой невесту:
- Хватит стоять на пороге. Я хочу показать Тэйрин дом. И, надеюсь, отец присоединится к нам за завтраком.
Ивенна едва заметно сморщилась, что происходило каждый раз, когда ей напоминали про существование Ванра Пасуаша, нынешнего герцога Квэ-Эро и ее супруга перед богами и людьми и, улыбнувшись сыну, ушла в дом. Она надеялась, что Ванр будет в состоянии встретить невестку... герцогиня брезгливо поморщилась - бывший секретарь Энриссы так и не научился пить без последствий для здоровья.
XIII
Жаркие летние дни медленно истекали минутами, почти все время Саломэ проводила в саду, окончательно забросив государственные дела. Раз в неделю она не глядя подписывала бумаги, скопившиеся на ее столе, и возвращалась к своим цветам. Чем больше времени наместница проводила наедине с растениями, тем меньше она любила людей. Цветы нуждались в ее неустанной заботе, но щедро воздавали в ответ: свежим ароматам, нежными красками, приятной прохладой. Если она пропалывала клумбу или подстригала розовый куст, то уже через несколько дней видела плоды своих трудов, в то время как пресловутое "благо империи", ради которого она должна была заниматься государственными делами, скучными, непонятными, зачастую болезненно-тяжелыми для ее нерешительной натуры, оставалось красивым оборотом в речах чиновников. След от укуса на руке Леара стал последней каплей в чаше ее терпения.
Она все меньше и меньше верила, что король проснется, хотя боялась признаться в этом даже самой себе. Он по-прежнему приходил к ней, но сколько она не спрашивала, так и не ответил, когда же ждать его возвращения. Последнее время он почти не разговаривал со своей верной супругой, только смотрел на нее задумчиво и грустно. Если маленькая Саломэ принимала незримого призрака как должное, то прошедшая обучение белая ведьма понимала, что вера человека с магическими способностями воистину способна творить чудеса. Она могла, сама того не ведая, создать своего короля и пронести веру в него через годы, не понимая, что единственный источник ее видений - собственная магия.
Став наместницей десять лет назад, Саломэ верила, что сама судьба ведет ее к предназначенному, но теперь сомневалась и в этом - судьба ли? Не слишком ли много совпадений? Магистр Илана позволила согрешившей сестре выйти замуж, а наместница Энрисса разрешила ее отцу развестись с первой женой, чтобы он смог жениться на любовнице и узаконить дочь. Госпожа Илана лично занялась воспитанием и обучением девочки, не проявившей особого рвения и талантов, а наместница приблизила ее к себе, явственно давая понять окружающим, что желает видеть незаконную дочь Ланлосса Айрэ своей преемницей. Не слишком ли часто судьба Саломэ оказывалась в руках этих двух женщин, самых могущественных в империи?
Слишком много вопросов и ни одного ответа. Саломэ лукавила: она знала, кого следует расспросить, чтобы раскрыть истину, но не была готова расстаться с иллюзиями. Каждая беседа с министром государственного спокойствия убеждала ее в справедливости древнего изречения: "в познании - горечь". Она могла только посочувствовать господину Чангу - он, должно быть, давно уже забыл вкус сладкого. Министр, похоже, в свою очередь щадил наместницу - последнее время он не настаивал на личных встречах, довольствуясь письменными докладами раз в неделю. Доклады можно было не читать.
Саломэ по-прежнему приходила по вечерам в библиотечную башню, не в силах прекратить эту пытку: смотреть на Леара, разговаривать с ним, смеяться над его шутками, слушать, как он играет на лютне. Порой она жалела, что кинула папку в огонь: прочитав донесение, она бы точно знала, что именно совершил ее единственный друг. Не зная, она раз за разом убивала несчастную девушку в своих мыслях, терзая себя страшными картинами. Саломэ страдала бессонницей, боялась заснуть: все время видела во сне, что Хранитель зашел в ее спальню с ножом. Она проклинала себя за слабость, за безволие, за то, что не могла обойтись без Леара, будь он хоть трижды убийца и негодяй.
Каждый вечер она говорила себе: этому пора положить конец, ты не пойдешь сегодня в библиотеку - и каждый раз проигрывала битву. А Леар встречал ее на пороге, чуть улыбнувшись, и от этой улыбки становилось так тепло, что на краткий миг она забывала обо всем на свете, растворившись в его спокойной радости. Никто не радовался наместнице так, как Леар, даже король, милостиво позволявший ей радоваться его присутствию. Впрочем, король никогда не приходил к Саломэ, когда та была в библиотечной башне.
Она садилась в свое любимое кресло у забранного фигурной решеткой камина, брала с низкого столика какую-нибудь безделушку, словно предназначенную, чтобы ее рассеянно вертели в руках во время неторопливой беседы, и слушала. Леар умел рассказывать, не важно, про что: иногда она даже не могла вспомнить, что за историю заворожено слушала весь вечер, но долго еще не могла расстаться с чувством волшебства, посетившего душу.
К ним часто присоединялся Лерик - он быстро перестал бояться грозного Хранителя и следовал за ним тенью, впитывая каждое слово, каждый жест. Все деньги, что остались от прошлой жизни, Лерик пожертвовал в храм Хейнара, в благодарность богу, но подлинным богом знания стал для него Хранитель. Мальчик быстро учился, осознавая глубину своего невежества и был полон решимости покончить с ним. Леару не требовалось подгонять своего ученика, скорее наоборот, придерживать, чтобы не перегорел раньше срока.
Но ради вечеров с наместницей Лерик оставлял любую, самую интересную книгу. Ему нравилось смотреть на Саломэ, устроившуюся в кресле, такую домашнюю, мягкую, словно кошка, свернувшаяся клубком после сытного обеда, нравилось слушать чуть глуховатый голос учителя, в кои-то веки свободный от иронии... Единственное, что смущало бывшего воришку, невежественного в науках, но с избытком набравшегося житейской мудрости за годы уличной жизни - когда же эти двое поймут, что любят друг друга?
***
Несмотря на богатый жизненный опыт, Лерик ошибался: Леар Аэллин действительно любил, но не наместницу. Вечер не задался: Хранитель рассеянно перелистывал книгу, не обращая внимания на Саломэ, ветер заунывно гудел в трубе, навевая тоску, наместница кусала губы, украдкой всматриваясь в лицо Леара - сегодня он выглядел как человек, способный на любое злодеяние. Языки пламени, вырывавшиеся из камина, алели в его темных глазах, черными бликами ложились на впалые щеки, беспощадно высвечивали морщины, прорезавшие лоб.
Молчание затягивалось, наконец, Хранитель отложил книгу, встал, потянулся, расправив плечи и прошелся по комнате:
- Ваше величество, мне нужно обсудить с вами одно важное обстоятельство.
Саломэ с удивлением посмотрела на Леара - с чего бы вдруг такое торжественное вступление:
- Да?
- Сегодня я получил письмо из Суэрсена. - Леар не стал уточнять, что это письмо было далеко не первым. Управляющий герцогством от его имени троюродный дядюшка забрасывал племянника отчаянными посланиями, требуя, чтобы заблудший Хранитель вспомнил о своем долге перед родом и, наконец, продолжил его. - Мне предлагают жениться.
Наместница судорожно сглотнула: "благо империи", несомненно, требовало, чтобы герцог Суэрсен оставил законного наследника. Или же нет? До сих пор Саломэ как-то не задумывалась, почему ее предшественница позволила Леару Аэллину стать учеником Хранителя. Она вообще старалась не думать о государственных делах, убедившись в самом начале своего так называемого правления, что ничего в них не понимает. Но невозможно десять лет сидеть на троне, подписывать указы, выслушивать доклады и ничему не научиться.
Задумавшись, Саломэ осознала, что Энрисса явно не желала сохранить Суэрсен за родом Аэллин. Иначе Леар остался бы в своей вотчине, будь он хоть трижды отмечен Аммертом. Она грустно усмехнулась: вот еще один повод побеседовать с министром Чангом. Ирония судьбы - как только господин министр перестал досаждать наместнице своим присутствием, у нее появилось неодолимое желание поговорить с ним. Но сейчас нужно было ответить Леару:
- Это... достаточно разумное предложение. Но почему именно сейчас?
- Потому что у меня закончились отговорки. Но если этого не избежать - я не хочу связываться с графской или герцогской дочкой. Мне не нужно приданое, и давно пора обновить кровь - все знатные семьи между собой в родстве. Не хочу стать мужем троюродной кузины с материнской стороны, которая при этом тетушка с отцовской и племянница бабушки через двоюродного деда.
Леар снова лукавил: ни один правящий лорд не отдал бы ему свою дочь. Все помнили, что случилось с супругой предыдущего, не говоря уже о несчастной жене Маэркона Темного, отравленной мужем ради прекрасных глаз сестры. Сестры у Леара не было, но дурная слава умирает медленно. Посватавшись к знатной девице он получит отказ, а герцог Суэрсена не может позволить себе испытать подобное унижение:
- Найдите мне подходящую девушку из своей свиты, я женюсь на ней, быстро продолжу род и отправлю с наследником в Суэрсен.
- Это несколько неожиданно, я подумаю, что можно сделать.
Леар грустно улыбнулся и протянул наместнице кубок:
- Ну что же, выпьем за мои будущие цепи.
Саломэ медленно пила вино, прислушиваясь к своим чувствам: в свете последних событий Леару и впрямь не стоило жениться на девушке из знатной семьи. В случае несчастья легче будет замять дело. Она ненавидела себя за такие мысли: вместо того, чтобы покарать преступника за первое убийство, она уже заранее думает, как оправдать его после второго. Порой Саломэ чувствовала, что в ее душе не осталось ничего чистого - сплошная грязь, страх и вина. В эти минуты собственное прозвище казалось наместнице утонченным издевательством.
***
Ночь - время откровения. Древние говорили, что сны - зеркало души. Днем люди не слышат негромкий голос истины, заглушают его смехом, суетой, благопристойной глупостью... Ночью все иначе: боги посылают смертным сны в ответ на их молитвы, ночь дает ответ на все вопросы, возрождает надежду. На свою беду, утром мало кто может вспомнить, что видел во сне... и драгоценные крупицы истины просыпаются в пустоту... до следующей ночи.
Леар страдал от бессонницы - лето выдалось душное, мокрая простынь липла к телу, подушка давно уже нагрелась с обеих сторон. С рассветом в открытые окна заглянул ветерок, и только тогда Хранитель провалился в сон.
Змея ждала его, он читал недовольство в изгибах толстых огненных колец, недовольство и нетерпение. Он медленно приближался к чудовищу, с каждым шагом становясь все меньше и меньше, и на горячую чешую легла ладошка пятилетнего мальчика. Элло сидел на свернувшемся в улиткой кончике змеиного хвоста и лукаво улыбался:
- Ты хочешь убежать. Трусишка-леаришка.
- Неправда! - Леар вскинул руку, защищаясь от обвинения.
- Хочешь, хочешь, - Элло смеялся, - только некуда. Зачем тебе жена? Посмотри сюда, - перед ними появилось зеркало, но вместо своего отражения Леар видел в нем залитую кровью постель, под промокшей красной простынею угадывались очертания женского тела.
Леар возмутился:
- Это ты, а не я!
- А какая разница? Мы одно. - Близнец улыбнулся.
- Я не хочу быть с тобой одним!
- Раньше тебе нравилось, - мальчик не скрывал издевку.
- Это неправильно, Элло, оставь меня в покое! - Леар кричал: - Оставьте меня в покое! - По чешуе змеи пробежала алая рябь.
- Как же я оставлю тебя, брат? Ты ведь не дал мне уйти, ты так хотел, чтобы я вернулся! Вытащил из посмертия. Нет уж, теперь мы вместе. Пока ты жив.
- Пока я жив, - медленно повторил Леар.
- Так зачем тебе жена, брат? Тебе ведь нужна другая, правда? У нее такие мягкие волосы, как золотой шелк. Им вышивала мама, помнишь? А кожа... ты ведь касаешься ее кожи, невзначай? Правда, она сладко пахнет? - Лицо мальчика исказила сладострастная гримаса, страшная на детском лице.
- Это тебе нужна другая!
- Такая малость. Сделай мне подарок, брат. Ты ведь любишь меня.
Змея скользнула к Леару, выпустив в его сторону гибкий отросток, захватила оцепеневшего мальчика в кольцо и сжала. Он задыхался, а чешуя становилась все горячее, боль огненным шаром заполняла голову, пламя вырывалось из его рта с каждым выдохом, и, когда боль достигла наивысшей точки, он проснулся.
Хранитель брезгливо скинул на пол насквозь мокрую простынь, подошел к столу, плеснул в кубок теплой воды из кувшина и снова поморщился - в такую духоту бесполезно ложиться спать, утром чувствуешь себя уставшим сильнее, чем вечером. Скорей бы зима.
XIV
Эльфийский посол в Суреме не баловал наместницу своим вниманием: ежегодные поздравления в день коронации и белые розы в дни королевского траура, поэтому Саломэ несколько удивилась, когда лорд Эрфин попросил ее об аудиенции. Посол не сказал заранее, о чем пойдет речь, но в глубине души наместница надеялась услышать радостное известие - ведь если король вернется, кто, как не его царственный брат Ирэдил, правитель эльфийского Филеста, первым узнает об этом?
В народе, правда, верили, что однажды, в дни траура, статуя короля оживет и шагнет с мраморного ложа прямо в объятия горюющей супруги, а верным подданным устроит праздник с фонтанами вина и жареными быками. После чего, как водится, наступят золотые времена. Но наместница была готова довольствоваться и не столь красочным воскрешением.
К сожалению, послы, требующие срочного приема, редко приносят добрые вести, и Эрфин не был исключением:
- Ваше величество! Наши леса истекают кровью! - Заявил он прямо с порога.
Саломэ непонимающе смотрела на посла: с чего бы вдруг Зачарованный Лес начал истекать кровью? Может быть, это какая-то древняя магия, плохой знак, предвещающий беды? Эрфин продолжил:
- Люди вырубают наш лес, ваше величество! Алмазные ели, чешуйчатые дубы, белые сосны - эти деревья были созданы Творцом в дар своим избранным детям. Обычный лес растет медленно, но на месте срубленного дерева через несколько лет появится новое. Зачарованный Лес не может обновляться. Срубленное дерево навеки остается кровоточащей раной, новое не вырастет никогда. Наш лес исчезает, и виноваты в этом ваши подданные.
- Но в империи запрещено торговать деревом из эльфийского леса, - слабо запротестовала растерявшаяся от неожиданного обвинения Саломэ. Наместница знала, что люди браконьерствуют в Зачарованном Лесу, но так было испокон веку, а жаловаться эльфы пришли только сейчас.
- Белые сосны уходят в Кавдн, на мачты для их кораблей. Из алмазной ели делают резные безделушки для богатых дам, чешуйчатый дуб переводят на мебель, - возмущение посла Эрфина не знало границ.
- Но чем я могу помочь вашей беде? Деревом запрещено торговать, у вас есть право суда над браконьерами в своих границах.
- Мой государь считает, что этого недостаточно. Вы должны карать преступников, посягнувших на наш лес, если им удалось избежать нашего правосудия.
Саломэ развела руками - эльфы требовали невозможного. Как, скажите на милость, можно доказать, что именно этот человек побывал в запретном лесу и собственноручно срубил дерево, если только не поймать его на месте преступления?
- Я была бы рада помочь, но как? Вы же понимаете, что такое преступление можно доказать только по горячим следам. Мы штрафуем перекупщиков, но они ведь далеко не всегда браконьеры.
- Нас слишком мало, чтобы защищать лес. Деревья рубят на самой границе, порубщики успевают сбежать за пределы Филеста, а на земле империи ничего не можем сделать. В суде наше слово звучит против их слов, и судьи верят преступникам, они ведь люди! - От Эрфина не ускользнуло смятение наместницы, и он нанес последний удар: - Где бы сейчас ни был король Элиан, он плачет о зачарованном лесе и не может утешиться! Он бы защитил наши деревья.
- Но король ведь и дал вам право суда! Разве этого не достаточно? - Попыталась оправдаться Саломэ. Перед глазами молодой женщины стояло грустное лицо короля... неудивительно, что он перестал разговаривать с ней. Неужели она не защитит то, что ему так дорого? Законы - законами, но разве она не наместница? Высокому Совету придется смириться, она подпишет указ, когда они узнают - будет уже поздно протестовать. Да и с чего бы им возражать? Эльфы имеют право защищать свои святыни. Да, так будет лучше всего, пусть эльфы сами наказывают воров:
- Я не могу изменить саму основу правосудия империи и приговаривать браконьеров без доказательств. Но я позволю вам наказывать порубщиков за пределами леса. Отныне вы сможете покарать воров по своим законам, даже если они успели убежать за границу. Но наказанию подлежат только те, кто рубили деревья. Перекупщики по-прежнему будут отвечать перед имперским судом.
- Это весьма справедливое и мудрое решение, ваше величество! Мой государь не мог бы пожелать большего.
- Я рада помочь брату моего царственного супруга.
- Король Элиан гордился бы вами, госпожа.
Посол торопливо откланялся: он и в самом деле не ожидал, что наместница так легко уступит. Саломэ превзошла все его ожидания: позволить наказывать подданных империи за границами Зачарованного Леса! Энрисса Златовласая предпочла бы умереть, чем подписать такой указ. Он усмехнулся - в этом преимущество бессмертия - всегда можно подождать, пока неудобный тебе человек вернется в руки Творца. В случае с предыдущей наместницей ждать пришлось не так уж и долго. А вот Саломэ Светлой он искренне пожелал долгих лет жизни.
***
Старейшие бесшумно занимали каменные кресла в зале совета. Король ждал их, восседая на белом мраморном троне, сверкающем посреди серого гранита. В зале царила тишина - эльфы первого поколения редко говорили вслух, предпочитая обмениваться мыслями:
"Сверкающий топор огненным лезвием завис над высокой тонкой сосной"
- Люди продолжают вырубать лес. Указ наместницы остался в тайне.
"Стрела слетает с тетивы".
- Тем лучше. Убийцы будут неосторожны. Предупредите стражей - отныне они могут пересекать границу.
"Рыбацкая сеть натянута между деревьями, вся в прорехах"
- Наши потери велики. Без деревьев нет силы. Мы слишком расточительно использовали дар Творца.
"Игла стягивает прорехи"
- Мы остановим их сейчас. Оставшейся силы достаточно.
"Кувшин без дна, сквозь него в песок вытекает вода"
- Слишком поздно. Нужно нечто большее.
Король положил конец неслышному спору:
- Сейчас мы сделаем то, что в нашей власти. Что же до будущего - подготовьте все необходимое. Найдите юношу, согласного пожертвовать собой во имя воли Творца, и соберите силу для ритуала. Если Творец будет доволен своими детьми - эта жертва не понадобится, если же нет - мы будем готовы.
Старейшие молча переглянулись: если маги Дейкар узнают об этих приготовлениях, не избежать войны. Огненные слишком напуганы проклятьем, чтобы позволить эльфам поставить под угрозу само существование ордена. Ну что же... если орден Дейкар разделит судьбу прочих магических орденов, небо не рухнет на земную твердь, и море не выйдет из берегов. Даже самые могущественные маги всего лишь люди, а люди - смертны.
XV
После месяца удушливой жары небо расщедрилось на скупой дождик, прибивший пыль к земле, стало легче дышать, привядшие было цветы расправили лепестки, распрямили стебли, и Саломэ, собравшись с духом, вызвала к себе министра государственной безопасности. Разговор предстоял долгий и малоприятный.
- Господин Чанг, две недели назад Хранитель попросил меня найти ему подходящую невесту из моей свиты.
Министр кивнул:
- Этого следовало ожидать, ваше величество. Хранитель может оставаться холостяком, но герцогу Суэрсена нужен наследник. Если Леар не оставит сына, род Аэллин потеряет свои исконные земли.
- Разве у него нет родственников?
- Есть, даже больше, чем следовало бы. Вы не найдете в Суэрсене дворянина, не состоящего в родстве с герцогской семьей. Но все эти родичи - побочные линии, многие носят другие фамилии. И что самое главное, узы Аэллин передаются только в старшей ветви, от отца к старшему сыну-близнецу.
- Какое отношение имеют эти "узы" к наследованию?
Чанг пожал плечами:
- Никто не знает, ваше величество, но в глазах жителей Суэрсена настоящий Аэллин только тот, кто связан узами. Видите ли, это очень удобный признак, он сразу отсекает всех прочих родственников, в Суэрсене не может быть междоусобицы. Если же герцог умрет бездетным, все эти многочисленные Аэллины сразу заявят свои права на титул.
- А выбрать придется только одного. - Задумчиво произнесла наместница.
- Совершенно верно.
Саломэ встала из кресла и прошлась по комнате:
- Скажите, господин Чанг, почему наместница Энрисса не предвидела эту ситуацию? Я вот уже десять лет только и слышу о мудрости своей предшественницы, особенно от вас, и, вместе с тем, она позволила правящему герцогу Суэрсена стать Хранителем. А ведь Хранители обычно не обзаводятся семьями.
- Нет закона, который мог бы им помешать.
- Это не ответ.
Министр вздохнул:
- Наместница Энрисса считала, что Аэллины слишком долго правят в Суэрсене и для блага империи будет лучше, если Леар станет последним герцогом из этого рода.
- И ее не беспокоила борьба за власть?
- При наместнице Энриссе не было бы никакой борьбы за власть, ваше величество, не сочтите за дерзость.
- Она что, планировала жить вечно?
По губам Чанга скользнула грустная усмешка:
- Нет, ваше величество. Она знала, что все мы смертны. Но видите ли, у нее не было особого выбора. Что вы знаете о восстании Квейга Эльотоно?
Саломэ вернулась в кресло:
- То же, что и все. Герцог Квэ-Эро пожелал стать королем, сместить наместницу и сесть на трон. Говорят, что он собирался насильно взять ее в жены, чтобы придать своим претензиям видимость законности, - Молодая женщина брезгливо поморщилась - сама мысль о подобном кощунстве была ей омерзительна, - К счастью, бунтовщики проиграли. Ведь если трон Элиана займет самозванец, империя падет. Никогда не понимала, как можно так сильно жаждать власти, чтобы быть готовым погубить все вокруг!
Господин Чанг снова глубоко вздохнул, сбившись со счета, который раз с начала разговора:
- Пожалуй, я выпью чашечку карнэ. Это длинная история.
Саломэ позвонила в колокольчик, и пока служанка накрывала низенький столик, украдкой разглядывала лицо министра: только теперь она вдруг осознала, насколько тот стар. Еще несколько лет, и ему придется уйти в отставку, вон, какие черные круги под глазами, и глаза стали еще светлее, словно выцвели от времени и усталости.
- Итак, позвольте развеять некоторые устоявшиеся заблуждения. Герцог Квэ-Эро не собирался занимать трон. Насчет женитьбы на наместнице не могу быть столь же уверен, но восстание он поднял по другим причинам. Собственно говоря, подлинный зачинщик мятежа - Иннуон, герцог Суэрсена, отец Леара.
- Его отца убили.
- Верно. Убили вскоре после того, как он по сути дела, отделился от империи. Герцог Квэ-Эро был женат на сестре Иннуона, и подобное совпадение показалось ему несколько странным. Особенно если учесть, что за некоторое время до этого печального события погиб старший сын Иннуона, Элло, брат-близнец Леара.
Саломэ кивнула:
- Он иногда вспоминает родителей, но никогда не говорит о брате. Словно ему до сих пор больно.
- Неудивительно. Узы Аэллин. Так вот, возвращаясь на двадцать лет назад - восстание, в некотором роде, результат недоразумения. Герцог Суэрсена считал, что в смерти его сына виновата наместница. Наместница считала, что герцог слишком далеко заходит в своих предположениях и еще дальше в действиях. А герцог Квэ-Эро, на свою беду, решил, что его жена и племянник нуждаются в защите.
- Нельзя ли обойтись без иносказаний? Наместница Энрисса убила герцога Суэрсена, потому что тот хотел отделиться от империи?
- Я же говорил, что все это очень сложно, - пробурчал себе под нос министр, - Нет, ваше величество, наместница Энрисса никого не убивала: ни герцога, ни его жену, ни, тем более, его сына. Она попросила у Иннуона в подарок книгу из его библиотеки, а он отказал. После этого погиб мальчик, а дальше случилось то, что случилось.
- Все произошло из-за книги?! Что же это за книга такая?
- Увы, ваше величество, этого я не знаю. У наместницы были свои секреты даже от министерства государственного спокойствия. Тем более, что на тот момент и министерства-то не было.
Господин Чанг лукавил - ему было известно, что было написано в треклятой книге, он прочитал ее, перед тем как спрятать согласно распоряжению наместницы. Но Саломэ Светлой было ни к чему знать тайну, погубившую Энриссу Златовласую.
- Но при чем здесь Леар? Он не должен отвечать за своего отца.
- Верно. Но если бы мальчика отдали на воспитание тетке, как настаивал герцог Квэ-Эро, то ему пришлось бы ответить. Герцогиня Ивенна воспитала бы в племяннике жажду мести, и сейчас мы бы имели дело со вторым восстанием. Никому не нравится подписывать смертные приговоры своим вассалам, ваше величество. Энрисса предпочла забрать мальчика под опеку Короны. Позже выяснилось, что он отмечен знаком Аммерта, и наместница позволила Леару поступить в ученичество к Хранителю. Он сменил своего учителя уже после ее смерти. Да, - он опередил очередной вопрос, - наместница предпочла бы, чтобы линия Аэллинов в Суэрсене закончилась на Леаре. Но она рассчитывала, что став Хранителем, он сам откажется от титула и передаст наместнице право выбора следующего герцога.
- Но Леар не хочет отказываться, он хочет жениться и родить сына. А это невозможно! Ведь, - наместница залилась краской, - отдать ему в полную власть бедную девушку...
- Лучше бедную, чем богатую и знатную, - цинично заметил министр. - На наше счастье, Хранитель достаточно благоразумен.
- Это недопустимо! Ни одна женщина не должна подвергаться... такому!
- Вы сами объясните герцогу, почему ему нельзя вступить в брак, или предпочтете, чтобы это сделал я?
Саломэ заставила себя успокоиться:
- Если Леар откажется от титула, кто станет его наследником?
- Ближайшие по крови родичи - сыновья его тети, но, во-первых, это родство по женской линии, во-вторых, они дети мятежника и лишены титулов, а в-третьих, они только что практически убили сына своего опекуна посредством черной магии и предстанут перед дознавателями Хейнара. Если только их бывший опекун не сумеет договориться со своей щепетильной совестью.
- Потому что магистры предпочли сделать вид, что ничего не случилось. Я подозреваю, что у них свои планы на этих молодых людей. По крайней мере, у Дейкар. В любом случае, сыновья Ивенны Аэллин мало подходят для управления Суэрсеном, а у всех прочих родственников примерно равные права - то есть, никаких. Можно будет выбрать любого, главное, чтобы Хранитель одобрил ваш выбор.
Наместница беспомощно посмотрела на министра:
- Я не знаю, что делать, господин Чанг. Помогите мне. Вы единственный знаете о Леаре. Мне больше не с кем посоветоваться.
- Ваше величество, какое бы решение вы не приняли, пострадает ваша совесть. Если и существует способ править страной и спокойно спать по ночам, мне он неизвестен. Пока за вас управляли магистры, вы могли оставаться Светлой. Увы, пятна есть даже на солнечном лике. Вы готовы отвечать за свой выбор?
- Я уже выбрала, - тихо ответила Саломэ, - когда сожгла папку. Разве Энрисса поступила бы иначе?
Министр неторопливо кивнул:
- Наместница Энрисса тоже бы сожгла папку...
- Но?
- Но позаботилась бы, чтобы подобное не повторилось. По иронии судьбы, женить Хранителя не самый плохой выход. Он получит в свою власть женщину, которой придется исполнять все его желания, и будет вынужден обращаться с ней с некоторой бережливостью - смерть жены труднее скрыть, чем гибель никому неизвестной шлюхи.
У Саломэ предательски дрожал подбородок:
- Я не смогу... не смогу выбрать. Хоть и решила. Как я потом буду смотреть ей в глаза?
- Я сделаю выбор за вас, ваше величество. А вы дадите ей приданое, и не будете смотреть в глаза. Люди обычно нервничают под прямым взглядом, - он с усмешкой посмотрел в лицо наместнице. - Да, кстати, Хранитель не говорил о своих планах на будущее после женитьбы? Я слышал, он взял ученика, уличного воришку, и мальчик на удивление быстро учится.
- Нет, - быстро ответила Саломэ, - нет! Я запрещаю! Даже не думайте об этом!
- Я всего лишь спросил, но как будет угодно вашему величеству.
- Найдите девушку как можно быстрее, и покончим с этим. И постарайтесь...
- ... Найти такую, чтобы не было жалко?
- Постарайтесь, чтобы она была достаточно чиста душой, чтобы заслужить любовь Леара и вернуть его на правильный путь.
- Ваше величество, я сильно сомневаюсь, что для того, чтобы заслужить любовь Хранителя, нужна чистота души. Но как вам будет угодно.
Министр откланялся. Саломэ не стала его задерживать - она так и не спросила, что ему известно про загадочные совпадения, приведшие юную дочь Ланлосса Айрэ на трон империи. Истина - горький плод, ее нельзя откусывать слишком большими кусками. На сегодня Саломэ досталось достаточно горечи, чтобы неделями избывать послевкусие. Она плеснула на ковер воды из кубка, достала носовой платок и опустилась на колени перед пятном. Если не отмыть сразу, так и останется кровавый след.
В дверь торопливо постучали и, прежде, чем она успела ответить, в кабинет ворвался капитан королевской гвардии:
- Ваше величество! - Он был настолько встревожен, что не обратил внимания на странную позу наместницы, - вас срочно ждут в библиотечной башне. На Хранителя Леара покушались.
XVI
Хранитель Леар ценил одиночество, за несколькими исключениями, он не нуждался в обществе других людей, избегал дворцовых увеселений, появляясь только там, где его присутствие было обязательно. Его раздражало даже птичье пение, что уж говорить о пустопорожнем чирикании придворных дам и похвальбе кавалеров. Несчастный чиновник, осмелившийся в читальном зале прошептать пару слов на ухо своему коллеге, немедленно выставлялся за дверь и мог вернуться не раньше завтрашнего дня. Как некоторые люди не переносят солнечный свет и прячут глаза за темными стеклами, так Леар не выносил громких звуков и оберегал свой слух. С одним единственным исключением: Хранитель любил столичный рынок Сурема, далеко не самое тихое место в обитаемом мире.
Он приходил туда ранним утром, когда торговки только-только раскладывали на лотках овощи и свежую рыбу, а служаночки из богатых домов, в накрахмаленных белых чепчиках, похожих на паруса, спешили с корзинами наперевес, чтобы успеть закупить продукты для завтрака. Он неторопливо прогуливался по овощным и рыбным рядам, ожидая, когда откроется лавка каллиграфа, а на развале появятся первые книжники, завтракал горячими, обжигающими пальцы и нёбо пирожками с требухой, запивал водой из фонтана и чувствовал себя маленьким мальчиком, удравшим от строгого учителя... хотя в детстве никогда не прогуливал уроки.
Пока стояла жара, он не выходил из башни, отсиживаясь за толстыми стенами хранилища, сохранявшими прохладу в любую погоду, но как только прошел первый дождь, он в то же утро отправился на рынок, уже ближе к полудню, против обыкновения припоздав. Дождик омыл лотки зеленщиков, и овощи полыхали всеми цветами радуги, не уступая буйством красок клумбам наместницы: вилки красной капусты, пучки оранжевой моркови с кокетливыми зелеными хвостиками, солнечно-желтая репа, нарядный зеленый салат с резными листьями, иссиня-черные глянцевые баклажаны, огромные фиолетовые луковицы, сладкие и сочные... не хватало только голубого цвета. Леар на секунду задумался, бывают ли голубые овощи, и негромко рассмеялся: знал бы кто, чем занята голова Хранителя дворцовой библиотеки, живого символа мудрости. Но решил, что вернувшись, проверит: вдруг где-нибудь в Кавдне или на Островах растет необыкновенно-вкусный, никому не известный голубой корнеплод.
Солнце начало пригревать, и Леар с сожалением покинул овощной ряд - нужно было зайти в лавку каллиграфа, забрать давно заказанную диковинку - морскую бумагу. В Квэ-Эро не так давно научились делать шелковистую бумагу с добавлением водорослей. Она сохраняла зеленоватый оттенок и пахла морской солью. Леар использовал ее для заметок. Он неторопливым шагом подошел к лавке, остановившись перед вынесенным на улицу прилавком, где хозяин разложил недорогие мелочи для привлечения покупателей: небольшие кусочки использованного пергамента, дешевые глиняные чернильницы, восковые таблички и палочки для письма. Его внимание привлекла подвеска из колокольчиков, танцующая на ветру.
Краем глаза Леар заметил бедно одетого юношу, остановившегося у прилавка за его спиной, и несколько удивился: лавка почтенного Эрниля была самой дорогой в городе, даже дешевые безделки стоили у него в два раза дороже, чем в любом другом месте. Скорее всего, парень был приезжий, и не знал, что за углом те же самые чернильницы обойдутся ему куда дешевле. Но юноша не интересовался писчими принадлежностями, он обратился к Леару:
- Простите, уважаемый господин, я не ошибся, вы ведь Хранитель библиотеки?
Вместо ответа Леар повернулся, и у любопытного молодого человека должны были пропасть любые сомнения: амулет Хранителя поверх белой с серым робы жреца Аммерта ответил на его вопрос:
- Вам что-то от меня нужно, уважаемый? - Вежливо, но несколько удивленно поинтересовался Леар. Он не привык, чтобы к нему приставали на улицах.
Юноша криво улыбнулся и подошел поближе:
- О, да! Я давно вас искал.
Леар развел руками, мол, вот он, я, полностью в твоем распоряжении, давай быстрее свое дело, и этот жест с легкостью мог стать последним в его жизни. Он не успел заметить, откуда парень выхватил нож, да это и не было важно, солнечный блик на лезвии отразился в глазах Хранителя, и в следующий миг он почувствовал обжигающую боль в животе. Он пошатнулся, прижав руки к животу, и его ладони бессильно скользнули по рукояти. Леар упал вперед, еще глубже вогнав в себя лезвие, не успев спросить: за что? Убийца даже не пытался бежать, он стоял над упавшим Хранителем, бледный, как мел, на лбу выступили капельки пота, улыбка кривила губы. Когда подбежавшие стражники взяли его под локти, он не сопротивлялся.
***
Саломэ ходила туда сюда по комнате, ожидая, когда к ней выйдет храмовый целитель, занятый раненым. Министр Чанг с мрачным видом сидел в кресле, отслеживая взглядом ее перемещения. Наконец, он не выдержал:
- Ваше величество, сядьте, пожалуйста. У меня уже в глазах рябит.
- Это ваша вина! - Набросилась Саломэ на так некстати прервавшего молчание министра, - где были ваши вездесущие соглядатаи тогда, когда они действительно нужны?!
- Моя в том числе, - мягко согласился он, - я не отрицаю. Но главный виновник случившегося несчастья - сам Хранитель. На него покушался жених той самой девушки. После того, как новый судья закрыл дело, я потерял его из виду. К сожалению, юноша не вернулся в свою деревню, а решил восстановить справедливость. Теперь придется его повесить.
- Вам жаль только убийцу? - Гневно осведомилась Саломэ.
- Простите, ваше величество, но в сложившейся ситуации мне трудно посочувствовать Хранителю.
- О, да! Вы предпочли бы, чтобы он умер!
- Не раньше, чем назовет своего наследника, - министр пожал плечами. - старайтесь во всем находить положительные моменты: если он умрет, вам не придется искать невесту.
Их спор прервал целитель, вышедший из спальни Хранителя. Он был весь в крови, даже руки не ополоснул. Саломэ жадно подалась вперед:
- Что с ним?
Целитель скривился:
- Рана в живот, ваше величество. Важные органы нож не задел. Если не откроется кровотечение, если рана не воспалится... слишком много если. Все в руках Семерых, я не могу ничего обещать.
- Он пришел в себя?
- Да, но я дал ему сонное зелье. Раны в живот необычайно болезненны. Первые дни ему лучше пролежать в забытьи. Потом понадобятся все силы для выздоровления. При нем постоянно будут мои собратья, если понадобится, меня позовут.
Лекарь ушел, министр только собрался откланяться, (нужно было позаботиться, чтобы незадачливый мститель не сказал лишнего), как из спальни выбежал встревоженный младший целитель:
- Ваше величество, он хочет вас видеть. Борется с зельем, это очень вредно. Прикажите ему успокоиться.
Саломэ, не дослушав, вбежала в затемненную комнату. Леар лежал на кровати, от кровопотери его смуглая кожа посерела, глаза провалились в глазницы. У него не было сил даже приподнять голову, но он прошептал:
- Он жив?
Саломэ не сразу поняла, о ком речь.
- Этот парень.
- Да, да, его будут судить, не волнуйся.
- Приведи его ко мне.
- Что? - Наместница переспросила, решив, что не расслышала.
- Хочу знать, за что.
- Но, Леар! Это подождет! Ты должен уснуть.
- Я могу не проснуться, - криво усмехнулся он. - Приведи.
Саломэ беспомощно посмотрела на господина Чанга, последовавшего за ней без приглашения и ставшего так, чтобы Хранитель не мог его увидеть, не подняв голову. Министр медленно кивнул.
- Хорошо. Но обещай, что ты сразу после этого уснешь.
- Да.
***
Парня успели заковать в цепи, да так, что он с трудом передвигался. Его привели мрачные охранники и, повинуясь жесту министра, остались за дверью, поставив преступника на колени перед наместницей, стоявшей у кровати Леара. Юноша поднял голову и с болью простонал:
- Живой! Да что ж это такое!
Леар невероятным усилием приоткрыл набрякшие веки и попытался сфокусироваться на лице своего убийцы, но комната плыла перед глазами, и он предпочел сберечь силы для разговора:
- Что я тебе сделал?
- Не знаешь, тварь?! - выкрикнул парень. - Еще бы ты знал! Думал, можно убивать, и никто слова не скажет, потому что Хранитель? Мол, кинут шлюху в реку и вся недолга?
У Леара не было сил переспрашивать, он молча слушал:
- Ты убил Дэну! Мы должны были пожениться осенью, она была честная девушка, но нам лошадь была нужна, без лошади отец не соглашался, мол, бесприданница. - Юноша плакал, по-детски всхлипывая.
- Я не знаю, кто такая Дэна. - Леар говорил медленно и невнятно, каждое слово требовало огромного труда, он из последних сил заставлял ворочаться непослушный язык, раздвигал тяжелые пересохшие губы. - Ты, скорее всего, убил меня, зачем мне лгать перед смертью?
- Такая уж у тебя душонка мелкая! Я тебя сам видел в борделе, когда к Дэне приходил. От тебя уже все девушки шарахались! Ее отправили, потому что новенькая, заступиться некому!
Министр шагнул вперед, проигнорировав отчаянное выражение на лице наместницы:
- Очень жаль, Хранитель, что вам изменяет память. Но вы действительно убили девушку. В борделе на Красной улице. Мои люди доложили мне сразу же после происшествия. Этот молодой человек - жених девушки. Он подал жалобу в суд, но дело закрыли.
- Зато теперь вам придется судить меня, и все узнают! Даже если эта скотина выживет, все будут знать, кто он такой!
Господин Чанг усмехнулся: суд не входил в его планы, но он не собирался объявлять об этом публично:
- Вы получили ответ на свой вопрос, герцог. Теперь вам лучше отдохнуть.
Арестанта увели, министр ушел следом, и Саломэ осталась наедине с Леаром. Она села на край кровати и осторожно взяла его за руку, удивившись, какая та горячая:
- Ты обещал, что уснешь.
- Я схожу с ума, - простонал Леар, - но хоть ты не веришь в этот бред? Саломэ, ты не веришь?
Она хотела бы солгать, больше всего на свете хотела, уже приготовилась произнести ложь, но так и не смогла:
- Леар... я видела след от укуса у тебя на руке. Эта девушка, она укусила тебя, и ты... Я не знаю подробностей, не захотела знать. Министр Чанг принес папку. Я не поверила сначала.
- И все это время ты думала, что я убийца.
- Да. Но мне все равно! Слышишь, все равно!
- Саломэ, - он сжал ее руку, не понимая, откуда взялись силы, - мне все равно, что думает Чанг, все равно даже, во что верит этот мальчишка, он ответит в посмертии за клевету. Но ты должна мне поверить! Я не знаю, кто такая Дэна! Не знаю, - горячо прошептал он, приподняв голову, и бессильно упал на подушки.
Саломэ держала его за руку, пока он не уснул, потом осторожно высвободила пальцы и ушла, ее сменил целитель. Леар вздрагивал и стонал в тяжелом забытьи, продолжая доказывать, что не убивал. А из темноты медленно проступал изломанный силуэт девушки, истекающей кровью. Кровь сочилась из каждой поры ее тела, стекала вниз, заполняя комнату, мешая дышать, он кашлял, захлебываясь, выхаркивал кровавые сгустки, но уже знал, что не выплывет. У девушки было лицо его матери.
XVII
Алый факел негасимой справедливости на изумрудно-зеленой робе отца-дознавателя притягивал взгляд, не позволяя сосредоточиться на его лице: худом, костистом, с острым вытянутым подбородком. Даже внешне жрец напоминал гончую, ставшую на след, не хватало только гладкого хвоста, поджатого между ног. Вэрд отвечал на вопросы, чувствуя себя напроказившим мальчишкой, пытающимся скрыть правду от строгого, но любящего отца:
- Я снял стражу перед их комнатой как только поставил засовы.
- Почему?
- Я уже объяснял вам - люди были напуганы. Охранять колдунов не самое безопасное задание.
- Это ваши люди, они должны выполнять ваши приказы. Вы им платите за опасную работу. Они воины, а не вышивальщицы.
- Верно, они мои люди, а я привык беречь своих людей. У стражников не больше шансов остановить мага, чем у крепкого засова. Я старался избежать ненужного риска.
- И кто теперь будет платить за вашу осторожность?
- Я сделаю все возможное, чтобы помочь вам. Все, что нужно для поисков - люди, деньги, лошади.
- Теперь вы не боитесь за своих стражников?
- Теперь вы дадите им магическую защиту.
Жрец подался вперед, чуть не выпав из кресла, и вцепился в графа взглядом, словно пытаясь пробуравить насквозь:
- Эти юноши - племянники вашей супруги. В то время как ваш сын ей - всего лишь пасынок.