Жаркие летние дни медленно истекали минутами, почти все время Саломэ проводила в саду, окончательно забросив государственные дела. Раз в неделю она не глядя подписывала бумаги, скопившиеся на ее столе, и возвращалась к своим цветам. Чем больше времени наместница проводила наедине с растениями, тем меньше она любила людей. Цветы нуждались в ее неустанной заботе, но щедро воздавали в ответ: свежим ароматам, нежными красками, приятной прохладой. Если она пропалывала клумбу или подстригала розовый куст, то уже через несколько дней видела плоды своих трудов, в то время как пресловутое "благо империи", ради которого она должна была заниматься государственными делами, скучными, непонятными, зачастую болезненно-тяжелыми для ее нерешительной натуры, оставалось красивым оборотом в речах чиновников. След от укуса на руке Леара стал последней каплей в чаше ее терпения.
Она все меньше и меньше верила, что король проснется, хотя боялась признаться в этом даже самой себе. Он по-прежнему приходил к ней, но сколько она не спрашивала, так и не ответил, когда же ждать его возвращения. Последнее время он почти не разговаривал со своей верной супругой, только смотрел на нее задумчиво и грустно. Если маленькая Саломэ принимала незримого призрака как должное, то прошедшая обучение белая ведьма понимала, что вера человека с магическими способностями воистину способна творить чудеса. Она могла, сама того не ведая, создать своего короля и пронести веру в него через годы, не понимая, что единственный источник ее видений - собственная магия.
Став наместницей десять лет назад, Саломэ верила, что сама судьба ведет ее к предназначенному, но теперь сомневалась и в этом - судьба ли? Не слишком ли много совпадений? Магистр Илана позволила согрешившей сестре выйти замуж, а наместница Энрисса разрешила ее отцу развестись с первой женой, чтобы он смог жениться на любовнице и узаконить дочь. Госпожа Илана лично занялась воспитанием и обучением девочки, не проявившей особого рвения и талантов, а наместница приблизила ее к себе, явственно давая понять окружающим, что желает видеть незаконную дочь Ланлосса Айрэ своей преемницей. Не слишком ли часто судьба Саломэ оказывалась в руках этих двух женщин, самых могущественных в империи?
Слишком много вопросов и ни одного ответа. Саломэ лукавила: она знала, кого следует расспросить, чтобы раскрыть истину, но не была готова расстаться с иллюзиями. Каждая беседа с министром государственного спокойствия убеждала ее в справедливости древнего изречения: "в познании - горечь". Она могла только посочувствовать господину Чангу - он, должно быть, давно уже забыл вкус сладкого. Министр, похоже, в свою очередь щадил наместницу - последнее время он не настаивал на личных встречах, довольствуясь письменными докладами раз в неделю. Доклады можно было не читать.
Саломэ по-прежнему приходила по вечерам в библиотечную башню, не в силах прекратить эту пытку: смотреть на Леара, разговаривать с ним, смеяться над его шутками, слушать, как он играет на лютне. Порой она жалела, что кинула папку в огонь: прочитав донесение, она бы точно знала, что именно совершил ее единственный друг. Не зная, она раз за разом убивала несчастную девушку в своих мыслях, терзая себя страшными картинами. Саломэ страдала бессонницей, боялась заснуть: все время видела во сне, что Хранитель зашел в ее спальню с ножом. Она проклинала себя за слабость, за безволие, за то, что не могла обойтись без Леара, будь он хоть трижды убийца и негодяй.
Каждый вечер она говорила себе: этому пора положить конец, ты не пойдешь сегодня в библиотеку - и каждый раз проигрывала битву. А Леар встречал ее на пороге, чуть улыбнувшись, и от этой улыбки становилось так тепло, что на краткий миг она забывала обо всем на свете, растворившись в его спокойной радости. Никто не радовался наместнице так, как Леар, даже король, милостиво позволявший ей радоваться его присутствию. Впрочем, король никогда не приходил к Саломэ, когда та была в библиотечной башне.
Она садилась в свое любимое кресло у забранного фигурной решеткой камина, брала с низкого столика какую-нибудь безделушку, словно предназначенную, чтобы ее рассеянно вертели в руках во время неторопливой беседы, и слушала. Леар умел рассказывать, не важно, про что: иногда она даже не могла вспомнить, что за историю заворожено слушала весь вечер, но долго еще не могла расстаться с чувством волшебства, посетившего душу.
К ним часто присоединялся Лерик - он быстро перестал бояться грозного Хранителя и следовал за ним тенью, впитывая каждое слово, каждый жест. Все деньги, что остались от прошлой жизни, Лерик пожертвовал в храм Хейнара, в благодарность богу, но подлинным богом знания стал для него Хранитель. Мальчик быстро учился, осознавая глубину своего невежества и был полон решимости покончить с ним. Леару не требовалось подгонять своего ученика, скорее наоборот, придерживать, чтобы не перегорел раньше срока.
Но ради вечеров с наместницей Лерик оставлял любую, самую интересную книгу. Ему нравилось смотреть на Саломэ, устроившуюся в кресле, такую домашнюю, мягкую, словно кошка, свернувшаяся клубком после сытного обеда, нравилось слушать чуть глуховатый голос учителя, в кои-то веки свободный от иронии... Единственное, что смущало бывшего воришку, невежественного в науках, но с избытком набравшегося житейской мудрости за годы уличной жизни - когда же эти двое поймут, что любят друг друга?
***
Несмотря на богатый жизненный опыт, Лерик ошибался: Леар Аэллин действительно любил, но не наместницу. Вечер не задался: Хранитель рассеянно перелистывал книгу, не обращая внимания на Саломэ, ветер заунывно гудел в трубе, навевая тоску, наместница кусала губы, украдкой всматриваясь в лицо Леара - сегодня он выглядел как человек, способный на любое злодеяние. Языки пламени, вырывавшиеся из камина, алели в его темных глазах, черными бликами ложились на впалые щеки, беспощадно высвечивали морщины, прорезавшие лоб.
Молчание затягивалось, наконец, Хранитель отложил книгу, встал, потянулся, расправив плечи и прошелся по комнате:
- Ваше величество, мне нужно обсудить с вами одно важное обстоятельство.
Саломэ с удивлением посмотрела на Леара - с чего бы вдруг такое торжественное вступление:
- Да?
- Сегодня я получил письмо из Суэрсена. - Леар не стал уточнять, что это письмо было далеко не первым. Управляющий от герцогством от его имени троюродный дядюшка забрасывал племянника отчаянными посланиями, требуя, чтобы заблудший Хранитель вспомнил о своем долге перед родом и, наконец, продолжил его. - Мне предлагают жениться.
Наместница судорожно сглотнула: "благо империи", несомненно, требовало, чтобы герцог Суэрсен оставил законного наследника. Или же нет? До сих пор Саломэ как-то не задумывалась, почему ее предшественница позволила Леару Аэллину стать учеником Хранителя. Она вообще старалась не думать о государственных делах, убедившись в самом начале своего так называемого правления, что ничего в них не понимает. Но невозможно десять лет сидеть на троне, подписывать указы, выслушивать доклады и ничему не научиться.
Задумавшись, Саломэ осознала, что Энрисса явно не желала сохранить Суэрсен за родом Аэллин. Иначе Леар остался бы в своей вотчине, будь он хоть трижды отмечен Аммертом. Она грустно усмехнулась: вот еще один повод побеседовать с министром Чангом. Ирония судьбы - как только господин министр перестал досаждать наместнице своим присутствием, у нее появилось неодолимое желание поговорить с ним. Но сейчас нужно было ответить Леару:
- Это... достаточно разумное предложение. Но почему именно сейчас?
- Потому что у меня закончились отговорки. Но если этого не избежать - я не хочу связываться с графской или герцогской дочкой. Мне не нужно приданное, и давно пора обновить кровь - все знатные семьи между собой в родстве. Не хочу стать мужем троюродной кузины с материнской стороны, которая при этом тетушка с отцовской и племянница бабушки через двоюродного деда.
Леар снова лукавил: ни один правящий лорд не отдал бы ему свою дочь. Все помнили, что случилось с супругой предыдущего, не говоря уже о несчастной жене Маэркона Темного, отравленной мужем ради прекрасных глаз сестры. Сестры у Леара не было, но дурная слава умирает медленно. Посватавшись к знатной девице он получит отказ, а герцог Суэрсена не может позволить себе испытать подобное унижение:
- Найдите мне подходящую девушку из своей свиты, я женюсь на ней, быстро продолжу род и отправлю с наследником в Суэрсен.
- Это несколько неожиданно, я подумаю, что можно сделать.
Леар грустно улыбнулся и протянул наместнице кубок:
- Ну что же, выпьем за мои будущие цепи.
Саломэ медленно пила вино, прислушиваясь к своим чувствам: в свете последних событий Леару и впрямь не стоило жениться на девушке из знатной семьи. В случае несчастья легче будет замять дело. Она ненавидела себя за такие мысли: вместо того, чтобы покарать преступника за первое убийство, она уже заранее думает, как оправдать его после второго. Порой Саломэ чувствовала, что в ее душе не осталось ничего чистого - сплошная грязь, страх и вина. В эти минуты собственное прозвище казалось наместнице утонченным издевательством.