Аннотация: Коммандер Трэвис смотрит трансляцию покаяния известного политического террориста и вспоминает.
Человек на экране говорил искренне, с горячей, захватывающей убежденностью. Ему нельзя было не поверить, невозможно усомниться. Каждое слово, произнесенное этим голосом, казалось непреложной истиной. Он ошибался в прошлом, но теперь все осознал, он виновен и просит дать ему шанс загладить вину, он лгал, но сам верил в свою ложь. Федерация гарантирует гражданам все права и свободы, а его партия, партия Свободы, была свободна всего лишь в своих заблуждениях. Он отрекался от прошлого и с надеждой смотрел в будущее.
Обвиняемый замолчал. Замигали огни машины правосудия, и судья огласил приговор: учитывая чистосердечное раскаянье подсудимого и его стремление загладить свою вину перед обществом, суд постановил предоставить ему такую возможность. В течение года подсудимый обязуется посещать программу переобучения, после чего сможет вернуться к обычной жизни полноправного гражданина соответственно своему альфа-статусу.
Древние были гораздо мудрее технологически продвинутых потомков. Трэвис помнил из курса военной истории, как римляне поступали с идейными вдохновителями и подстрекателями. Много тысяч лет назад один маленький, но гордый народ в очередной раз восстал против могущественной империи. Они отчаянно сопротивлялись, гибли тысячами, десятками тысяч, но не сдавались. Императору пришлось перебросить легионы с дальних границ, чтобы раздавить горстку повстанцев. Когда же восстание утопили в крови, воины нашли быструю смерть в бою или на арене, в то время как с духовного вождя, почтенного старца, который объявил предводителя мятежников Мессией, живого сняли кожу.
Но в нынешние гуманные времена Блейку позволили жить. Не в тюремной камере, не на ссыльной планете, нет, он вернется к "обычной жизни", даже останется альфой! О, Трэвис не сомневался, что после ареста Блейк побывал в аду. Криминальные терапевты знали свое дело, а над политическими заключенными всегда работали лучшие из лучших. Такой участи он не пожелал бы и злейшему врагу, не желал и Блейку. Ему всего лишь показали ад, вместо того, чтобы оставить в нем навсегда. Блейка пощадили. Не из милосердия, и уж тем более, не во имя правосудия, а из страха. Глупцы! Первое, чему учат новобранцев: твой главный враг - страх. Нет более верной гибели, чем поддаться страху. Испуганный человек слеп, он спешит и ошибается. Одна из этих ошибок становится последней.
Но ему некуда торопиться. Он будет ждать. Столько, сколько понадобится. Блейк вернется. Неважно, что с ним сделают: сотрут память или закодируют, опозорят или сошлют, изувечат или замуруют в одиночной камере - рано или поздно он отыщет обратный путь. И тогда они встретятся еще один, последний раз.
Трэвис всегда был хорошим учеником, исполнительным и прилежным. Учителя хвалили его и ставили в пример более талантливым, но небрежным в учебе будущим альфам. Но на тестах маленькие альфы играючи получали высший балл, а он с трудом переходил на следующий уровень, зубами выгрызая свой путь наверх, в военную академию. Он был хорошим учеником, стал хорошим кадетом, а после выпуска - хорошим офицером. И ему нравилось быть офицером. До тех пор, пока Блейк не превратил его в убийцу. Он клялся защищать Федерацию от врагов, внешних и внутренних. Любой ценой. И не его вина, что эти люди стали врагами. Не его!
Он помнил каждое лицо. Тридцать два человека. Дети, самому старшему едва исполнилось двадцать пять, самой младшей было шестнадцать. Да что там, их лидеру не было еще и тридцати! Партия Свободы... партия молодых. Молодость доверчива, жаждет перемен, верит в красивые пустые слова и яростные порывы. Они были обречены, с самого начала, с того момента, как пришли на первое собрание, увидели своего бесстрашного лидера. С того момента, как поверили ему. Он обещал им свободу и исполнил обещание. Кто может быть свободней мертвеца?
Когда Трэвис был еще мальчиком, среди детей в дельта-секторе ходили страшные истории про крыс-мутантов, про сбесившихся роботов-ремонтников, про зубастиков, живущих в канализации, но ничто не пугало его так, как легенда о Ловце Детей. Рассказывали, что Ловец появлялся по утрам, когда первая смена как раз отправлялась в школы и детские сады. Он был невысокого роста, одет во все черное, только за плечами клубился серый плащ, словно сотканный из тумана, а на голове покачивалась старинная высокая шляпа, каких не увидишь и в музее. Ловец подносил к губам дудочку и начинал играть. И дети, услышав его музыку, теряли разум и волю, забывали обо всем на свете. Он шел спиной вперед, наигрывая один и тот же мотив (самые смелые рассказчики в этом месте насвистывали простенькую мелодию), а за ним вереницей следовали маленькие пленники, положив руку на плечо впередиидущему. И никто больше не видел этих детей.
Потому что где-то посреди выжженных земель возвышалась черная башня, обугленным остовом пронзая небо. А в середине круглого зала стоял колодец, сложенный из пожелтевших от времени детских костей. Внутри колодца яростным алым цветом полыхала кровь. С каждым годом кровь поднималась все выше и выше, настанет день, когда она поравняется с краем костяного колодца, а потом упадет одна последняя капля, кровь хлынет за край и затопит все на своем пути, снесет купола и окрасит в алый цвет землю и небеса. И этот день станет последним для всех живущих на Земле.
Разумеется, во времена его детства легенда звучала не так поэтично, обрастала разными кровавыми подробностями, от которых начинали дрожать даже самые стойкие, но именно эту, приукрашенную версию он прочитал много лет спустя, наткнувшись случайно в доме одного диссидента на сборник городского фольклора, и запомнил почти дословно.
В реальности все оказалось куда как проще и страшнее. Вместо черной башни темный сырой подвал на одном из технических уровней. И кровь, кровь повсюду - лужи на полу, брызги на стенах, даже на потолке, изломанные тела, эхом замирающие крики. И лица, искаженные ужасом, непониманием, гневом. Застывшие глаза, серые губы, глухие стоны немногих выживших. И запах, острый, вызывающий тошноту запах крови, смешавшейся с потом и страхом.
Трэвис стащил с головы шлем, специально, чтобы видеть, чтобы запомнить каждое лицо, каждый взгляд, и в этот момент заметил его. Он лежал у дальней стены, неловко поджав простреленную ногу, и смотрел Трэвису в глаза, так жадно, словно тоже хотел запомнить, навсегда. Какое-то время, одно бесконечно долгое мгновение они не могли отвести друг от друга взгляд, а потом мир взорвался огненно-красной пеленой прямо Трэвису в лицо. Больше он ничего не помнил.
Ни как его тащили наружу, к свету, раскидывая тела, ни как их медик прямо там, возле грязной стены, тыкался иглой в невидимую вену, второй рукой прикрывая повязкой уродливую дыру на месте левого глаза. Ни как его лицо, то, что от него осталось, шесть часов сшивали по кусочкам, развернув операционную в ближайшем доме, где нашелся стол.
Потом ему рассказали, что его подстрелил лидер мятежников, что Блейка взяли живым и будут судить. Что ему предоставлен длительный отпуск, что к его услугам лучшие армейские протезисты и косметические хирурги, и что он может в любой момент подать в отставку по состоянию здоровья с полными выплатами, вне зависимости от выслуги лет.
Он отказался и от косметических хирургов, и от почетной отставки. Часами разрабатывал новую руку, чтобы ускорить адаптацию к искусственным нервам, молча сносил головные боли, пока мозг учился воспринимать сигналы от глазного протеза. С вежливой улыбкой беседовал с армейскими психологами, утверждая, что желает остаться на службе, чтобы и дальше приносить пользу Федерации.
Трэвис обхватил пульт все еще неуклюжими пальцами новой руки и нажал кнопку. Экран визора послушно погас, подмигнув на прощание. С той же самой вымученной осторожностью он положил пульт на стол и вернулся в кресло. Контроль. Он должен контролировать себя, иначе они никогда не позволят ему вернуться на службу. Как бы ему ни хотелось швырнуть ни в чем неповинный кусок пластика в экран, прямо в ненавистное лицо, увидеть, как оно разлетается в клочья, так же, как взорвалась кровавыми ошметками его собственная плоть - нельзя! Пока еще нельзя. Но его время придет.