Аннотация: Когда король вернется, наступит золотой век. Прошли первые пять лет - золото оказалось с кровавым отливом.
1
- Из Ойстахэ пришел обоз с налогами за прошлый год, - министр старательно не замечал, как наместница зябко кутает плечи в ажурный пуховой платок.
- На этот раз всего три месяца опоздания, как любезно с его стороны. В прошлом году мы ждали дольше, - поселившееся в ее голосе равнодушие сначала пугало его, потом злило, теперь он уже привык, - что вы предприняли?
Министр пожал плечами:
- Я известил его сиятельство, что в этом году тренировочные лагеря для новобранцев будут размещены в Ойстахэ, и предложил обсудить с расходы с военачальником Тейвором, - наместница слабо усмехнулась, но он был рад увидеть даже тень улыбки на ее бледных губах.
Герцогу Ойстахэ придется раскошелиться - лагеря для новобранцев каждый год размещались в новой провинции, и лорды всеми силами стремились передоверить эту высокую честь соседу, так как на хозяина земель возлагали все расходы по содержанию войск, империя оплачивала только жалованье наставникам.
Старый Лис платил налоги по старинке, данью, хотя взять с Ойстахэ особо было нечего, и наместница не раз предлагала герцогу перейти на звонкую монету. Пока по деревням собирали зерно, а в городах - товары, хитрый герцог успевал прокрутить деньги и собрать навар, не говоря уже о взятках. Министр усмехнулся - на каждый рыжий хвост найдется свой капкан. Новобранцев будут тренировать в Ойстахэ до тех пор, пока старик не заплатит наличными.
Налоги, войска, распри в жреческом совете... раньше он предоставлял наместнице сведенья, собранные по всей империи, и выполнял ее распоряжения. Теперь же он все чаще и чаще решал за нее. Наместница всегда доверяла министру государственного спокойствия, но в последнее время это доверие перешло всякие границы не только в глазах чиновников и лордов. Иногда ему самому становилось страшно - слишком много нитей сошлось в одних руках. Наместница складывала все монеты в один кошель.
Лучи заходящего солнца затерялись в янтарной листве на панелях за спиной наместницы. В ее кабинете навечно поселился октябрь - с коричневых кленов осыпалась оранжевая листва, повинуясь невидимому ветру. Если долго смотреть, можно было заметить, как листья медленно падают вниз. Но министр никогда не приглядывался - не позволял своему воображению играть с ним шутки.
Он протянул наместнице папку - отчеты из провинций, вечерняя рутина. Светловолосая женщина, коротко кашлянув, погрузилась в бумаги. Министр молча наблюдал, наслаждаясь этими предзакатными минутами. Бывают женщины утренние, бывают дневные, наместница же, без всякого сомнения, была вечерней. Именно в это время суток, когда солнечный свет смягчался, медленно умирая, она казалась безупречно прекрасной. Благородное золото окрашивало бледную кожу, возвращая ей жизнь, сглаживались морщины прорезавшие лоб, а тщательно запудренные круги под глазами, смягчались, придавая взгляду особую глубину.
Энрисса отложила папку в сторону:
- Хорошо, - и замолчала надолго. Чуть прищурившись, наместница смотрела поверх головы министра в окно, губы беззвучно шевелились, словно она подчитывала что-то про себя.
Чанг оборвал затянувшуюся паузу:
- Какие будут распоряжения? - Осведомился министр. Он задавал этот вопрос каждый вечер, и каждый раз получал один и тот же пугающий ответ: "Решайте сами, господин Чанг, я вам полностью доверяю". Чанг не боялся принимать решения, он давно уже разучился ошибаться, всегда оказываясь на три хода впереди любого противника, его страшило безразличие наместницы.
Энрисса перевела взгляд на его лицо:
- Я умираю, Джаллар. Это как кровь, медленно вытекающая из вены - с каждым днем все холоднее, пока, однажды, я не проснусь утром. Они скажут - осложнение от простуды, вы знаете, что восемь наместниц из тридцати двух умерли от простуды? Я стану девятой. Впрочем, неважно. У меня не осталось сил на все это, - она обвела рукой кабинет, - а мое место займет блаженная девчонка. Обещайте, что сохраните мою империю. Что бы не случилось: вернется король, грядет Аред, небо рухнет на землю - обещайте. Люди ведь не виноваты, они не выбирали, когда родиться.
На лбу наместницы выступили капельки пота, и он не мог оторвать от них взгляд, не мог заставить себя посмотреть ей в лицо, боялся заглянуть в глаза, и удивился, услышав собственный голос - спокойный, чуть глуховатый, такой же, как обычно:
- Я все сделаю, ваше величество, обещаю, - а из горла рвались совсем другие слова.
2
- Господин министр! Господин министр! Проснитесь! - Слуга бесцеремонно тряс его за плечо, отчаявшись разбудить другим способом, - королева! Королева рожает!
Чанг рывком поднялся - он ненавидел этот сон. Просыпаясь, он каждый раз с особой остротой ощущал собственное бессилие - уже ничего не исправить. Энрисса умерла на утро после их разговора. А он остался при Саломэ Светлой, постепенно сводя воедино разорванные нити, складывая мозаику из намеков, полутонов, догадок. А когда все фрагменты встали в картину, оказалось слишком поздно что-либо менять. Король вернулся, а королева понесла. Осталось только дождаться визита Ареда и конца времен.
Придворные заполнили покои королевы и прилегающие коридоры, не зная, что им делать. Всеведущий дворцовый этикет на этот раз оказался бессилен - Саломэ Первая произвести наследника не успела, а девственным наместницам рожать не полагалось по определению, посему никакого церемониала на случай королевских родин предусмотрено не было.
Перед Чангом расступались - к всеобщему удивлению, министр государственного спокойствия оказался единственным, сохранившим свое место после возвращения короля и, судя по всему, пользовался полным доверием его величества. Что не могло не удивлять, поскольку доверчивость не входила в число многочисленных добродетелей короля Элиана, как, впрочем, и терпеливость.
Министр не надеялся, что его пропустят в спальню - по старому обычаю мужчине, даже отцу, нечего было делать подле ложа роженицы, из правила могло быть только два исключения: для целителя, если повитуха не справлялась сама, и для жреца Келиана, если звать целителя уже не имело смысла. Однако слуга торопливо распахнул перед ним дверь, и Чанг оказался в жарко натопленной комнате, заполненной людьми.
На кровати под балдахином лежала бледная женщина с опухшим лицом, темные, почти черные веки прикрывали глаза, губы по цвету сровнялись с побелевшей кожей. Она молчала, даже не стонала, только дышала так громко, что Чанг слышал с порога, как за хриплым вдохом следует резкий, свистящий выдох.
В изголовье почетной стражей стояли две целительницы в парадных синих робах. Еще две, одетые попроще, протирали вспотевший лоб роженицы прохладной водой, разминали плечи. Служанки держали наготове горячую воду и чистую ткань. Чуть поодаль стояли жрецы - семеро, от каждого бога, и молились себе под нос, чтобы не мешать друг другу, молитвы сливались в невнятный гул, вызывающий скорее раздражение, чем благочестивые мысли - словно прямо над ухом жужжит назойливая муха, а ты ее даже отогнать не можешь.
Вдоль стен толпились придворные, которым удалось пробраться в комнату, эти переступали с ноги на ногу, одновременно и стыдясь своего любопытства и пытаясь разглядеть получше, что происходит, не упустить ни минуты торжественного зрелища. Чанг не сомневался, что стыда этим господам и дамам хватит ненадолго - не пройдет и дня, как они взахлеб будут делиться впечатлениями с запоздавшими соперниками. Министр брезгливо сморщился и перевел взгляд на дальний угол комнаты.
Там, в кресле с высокой спинкой, сидел король. Он чуть подался вперед, чтобы лучше видеть, на обычно непроницаемом лице эльфа отчетливо читался страх. Но никто, кроме Чанга, не замечал этого страха - при дворе не отваживались смотреть королю в лицо. Элиан заметил министра и кивнул ему, Чанг приблизился, повинуясь знаку. Чем ближе он подходил, тем сильнее охватывало его до тошноты знакомое чувство: восхищение, чужое, приторное, влажное, словно паутина, налипшая на кожу. Вблизи король казался прекрасным, мудрым, совершенным, столь величественным и благостным, что простому смертному оставалось только упасть на колени, отдавшись всепоглощающему восторгу.
Нужно было собрать все силы, чтобы не поддаться: шагнуть вперед, как в ледяную воду с обрыва, одним броском, головой вниз, и, захлебнувшись, вырваться на поверхность, втянуть воздух в обожженные легкие. И тогда наведенное восхищение сменялось брезгливым страхом, беспросветностью - пусть так, лучше своя боль, чем чужая патока. Но с каждым разом на это требовалось все больше сил. Иногда Чангу казалось, что король забавляется с ним, как кошка с мышью, придавливает бархатной лапой, а потом отпускает. И лапа все тяжелее и тяжелее, когти, высунувшись из мягких подушечек, царапают кожу, пока не до крови... но рано или поздно с мышки снимут шкурку... если только глупая мышка не проглотит наживку.
Министр склонился в поклоне, медленно выпрямился и посмотрел королю в лицо. Элиан приветливо улыбался, в его взгляде не осталось и тени страха, только радостное нетерпение:
- А, господин Чанг! Я как раз послал за вами. Ее величество к вам весьма привязана, ей будет приятно узнать, что вы были здесь в самый важный миг ее жизни. Ждать осталось недолго, теперь уже скоро. Я позволяю вам подойти к королеве, пожелать ей легкого разрешения от бремени.
Чанг подошел к кровати, не обращая внимания на гневный взгляд повитухи, наклонился. Саломэ приподняла веки - она смотрела сквозь него, словно не видя. Потом прошептала, едва слышно, с трудом выталкивая из губ каждое слово:
- Пусть они уйдут, все, - и неожиданно быстрым движением схватила его руку, до боли сжав пальцы.
- Король? - Так же тихо спросил Чанг.
- Все, все они!
Он высвободился, дождавшись, когда ее хватка ослабнет, и обратился к жрецам:
- Ее величество желает, чтобы вы вознесли молитву за ее здоровье в дворцовом храме Эарнира. Немедленно, - в его голосе так отчетливо лязгнула сталь, что жрецам и в голову не пришло спорить. Тем же стальным голосом он приказал придворным, - ее величеству нужен свежий воздух. Подождите в коридоре.
Король с интересом наблюдал за его действиями, а Чанг, вдохнув поглубже, подошел к его креслу:
- Ваше величество, я не знаком с эльфийскими традициями, но по нашим обычаям отец ребенка не должен присутствовать при родах. Ее величество не смеет сама просить вас об этом, поэтому я взял на себя смелость...
- ...Выгнать меня вон. Вы неподражаемы, господин министр. Но я желаю видеть, как мой наследник появится на свет. Пришло время изменять обычаи. А ваше общество скрасит мне ожидание.
В комнате остались только целительницы, роженица, король и министр. Измученная Саломэ больше не могла сдерживаться - стон перешел в крик, сначала громкий, отчаянный, потом тихий, больше похожий на плач, от этого плача рвалось сердце. Чанг смотрел в пол и пытался сосчитать темные прожилки на паркете, но сбивался на третьем десятке и начинал сначала.
Древний обычай был мудр - ни один мужчина, став свидетелем таких мук, не обречет на них любимую женщину снова. Министру отчаянно хотелось оказаться где-нибудь в другом месте. А король смотрел на жену с жадным нетерпением, казалось, еще минута - и он спрыгнет с кресла и силком вытащит младенца на свет.
Дверь распахнулась и в комнату быстрым шагом вошла высокая женщина в темно-синем платье. Пройдя мимо кресла, она хмуро глянула на короля, но присела в коротком реверансе и направилась прямиком к ложу:
- Воды умыться, - бросила она служанке, - почему не послали за мной сразу?
Храмовые целительницы переглянулись:
- Все шло хорошо, не было нужды вас беспокоить. Но она слишком долго в сильных схватках, а потуги все не начинаются. У нее не хватит сил вытолкнуть дитя.
Магистр Илана положила ладонь на живот королевы и нахмурилась. Полуэльфы всегда рождались тяжело, часто умирали в родах, или сразу после. Двойственная природа мешала им выжить: люди носили детей девять месяцев, эльфийки - год. Для человеческого младенца полукровки оказывались слишком крупными, для эльфа - слишком маленькими.
Но здесь дело было не в размерах, что-то другое мешало младенцу родиться. Пророчество... она до последнего надеялась, что Ир все-таки ошибся, что орден Дейкар заигрался с эльфами, что огненных магов погубило проклятье Эратоса. Возвращение короля не означает возвращение Проклятого, это всего лишь совпадение. Но этот ребенок не может появиться на свет, потому что сам мир противится его рождению. Все, что нужно сделать - не вмешиваться. Еще немного, и Саломэ умрет, так и не разродившись. Девочку жалко, но так будет лучше для всех, даже для нее самой.
На ее плечо легла холодная рука - безупречные длинные пальцы, два изящных золотых кольца, тонкая эльфийская работа: одно - переплетенные змеи, увенчанные короной, второе - дубовые листья. И голос короля был вкрадчив, как шорох змеиного тела по палой листве:
- Магистр Илана, вы поможете моему сыну и королеве, они теперь в надежных руках.
- И роженица, и дитя всегда в руках Эарнира, - холодно возразила Илана.
- Я никогда не сомневался в ваших способностях, госпожа магистр. И надеюсь, что вы не дадите мне повода для сомнений.
Илана ничего не ответила, но она знала, как опасно разочаровывать его эльфийское величество. Дейкар вот, разочаровали, и где они теперь? На месте Дома Феникса - пепелище, казна ордена конфискована, послушники сосланы на рудники и галеры. Правда, белые ведьмы не огненные маги, их в народе любят, королю будет не так-то просто разделаться со скромными служительницами бога жизни, но лучше не доводить до беды. Она хмуро кивнула:
- Я сделаю все, что в моих силах, но если на то не будет воли Эарнира, любой целитель бессилен, даже белая ведьма. Молитесь, ваше величество, бог, несомненно, услышит вашу молитву.
Илана ощупала живот королевы - одной молитвой тут не обойдешься. Интересно, если придется выбирать, кого король предпочтет - любимую супругу, чья верность вернула его в мир живых, или ребенка? Она догадывалась, какой ответ услышит.
Чанг с облегчением выдохнул, увидев Илану - теперь все закончится благополучно. Но почему король не послал за ведьмой сразу, как только стало понятно, что целительницы не справляются? Белые ведьмы обычно роды не принимают, они помогают зачать, а дальше уж все по воле Эарнира, но для своей бывшей ученицы и королевы, магистр наверняка бы сделала исключение. Но Элиан ждал до последнего...
Быстрый осмотр показал, что целительница права - у Саломэ не хватит сил родить, она слишком устала. Тащить щипцами - можно повредить ребенка. Вряд ли короля устроит сын-калека. Остается только одно... Жаль, что его величество не увидит деталей - Илана ухмыльнулась: тогда королю пришлось бы снова обратиться за помощью к белым ведьмам, на этот раз уже по другому поводу. Она положила ладонь на лоб Саломэ, но измученная женщина отказывалась засыпать, сопротивлялась из последних сил:
- Нельзя спать, нельзя, - прошептала она, мотнула головой, пытаясь сбросить руку наставницы. Как же магистр не понимает? Если Саломэ сейчас уснет, ребенок умрет, во сне нельзя родить! Но ласковый голос Иланы убаюкивал, успокаивал, и она провалилась в сон, глубокий, обморочный, без сновидений.
Илана приказала служанкам:
- Разденьте королеву и оботрите водой.
Целительница, осознав, что именно собирается сделать ведьма, в ужасе вскинула руки:
- Но ведь она больше не сможет иметь детей!
Илана ядовито осведомилась:
- Это единственное, что вас сейчас беспокоит?
- Эта операция противна Эарниру! Извлекать плод через разрез позволяется только из тела умершей родами женщины!
- Неудивительно. Если вы извлечете плод из тела живой женщины, она умрет от боли, - она наклонилась к самому уху целительницы и ласково прошипела, - перед Эарниром ты потом грех отмолишь, а король и тебе, и мне голову оторвет, если ребенок не выживет.
- Но ее величество! - Уже без прежней уверенности возразила жрица.
- Останется жива и здорова, - и целительница, поджав губы, замолчала.
Жрецы Эарнира и в самом деле запрещали доставать ребенка через разрез - после такой операции женщина уже не могла иметь детей, а супруг, следовательно, разделять с ней ложе, что противоречило служению жизни. Но и магистр была права - целители не брались за эту операцию не столько из благочестивых соображений, сколько по неумению. Женщина либо умирала под ножом, от боли - маковый отвар не помогал, да и считался вредным для ребенка, либо сразу после, от кровотечения. Похоже, белая ведьма знает, как справиться и с тем и с другим - она бы не посмела зарезать королеву на глазах у короля! А что больше детей не будет, так оно, может, и к лучшему. Вон, в Кавдне, правитель как трон займет, так первым делом всех своих братьев убивает, на всякий случай - вдруг они тоже власти захотят!
Саломэ раздели, Чанг отвернулся, а король, наоборот, шагнул вперед, чтобы ничего не упустить, но спина белой ведьмы заслонила ложе. Целительница молилась и выполняла короткие отрывистые команды. На смятые простыни брызнула кровь. Илана наклонилась над огромным животом роженицы. Мучительно длинная минута - в комнате наступила такая тишина, что было слышно, как за окном шумят на ветру листья.
Илана держала на руках младенца, здорового крупного мальчика, покрытого кровью и слизью, все еще соединенного с матерью пуповиной. Мальчик, против обыкновения, свойственного всем новорожденным, не закричал, но дышал - магистр видела, как вздымается его грудь, маленькое сердце колотилось под ее ладонью. Она посмотрела младенцу в глаза - светло-голубые, почти прозрачные, с ярко-черным зрачком. Еще не поздно, подумалось ей, одно быстрое движение, передавить голубую жилку над ключицей, никто не заметит. Он не закричал, можно будет сказать, что родился мертвым. Пальцы непроизвольно напряглись.
Но в голубых бессмысленных глазах-пуговицах полыхнуло пламя, словно ребенок прочитал ее мысли. Из этих глаз на нее смотрело нечто, неназываемое, холодное, расчетливое. Илане показалось, что за какое-то жалкое мгновение этот взгляд просветил ее насквозь, прочитал, как книгу, от первой до последней страницы, заглянул в самые укромные уголки души, все просчитал и сделал выводы. "Нет, не посмеешь, - говорил этот взгляд, - не рискнешь. Ты боишься, ведьма. И не короля - с ним ты можешь схватиться почти на равных". И взгляд оказался прав - она положила ребенка в подставленные руки целительницы, хрипло, не узнавая собственного голоса, произнесла:
- У вас родился сын, ваше величество, - и глаза младенца снова превратились в стеклянные голубые пуговицы.
***
Старший дознаватель Хейнара, отец Реймон, не отрываясь, смотрел на голубой кристалл, светящийся ровным холодным светом. Хранитель сокровищницы стоял у него за спиной и старался не дышать. Реймон спросил:
- Кто-нибудь еще знает? - Голос звучал спокойно, размеренно, но какого труда стоило ему сохранить это спокойствие.
- Нет, никто. Я сразу же отнес камень вам. Он вспыхнул у меня на глазах, в одно мгновение, как раз сменилась утренняя стража. Но честно сказать, я не вижу особого повода для беспокойства. Кристалл лежал в хранилище сотни лет, мы не можем знать достоверно, что он делает. От магов закона не осталось никаких документов, а ученик мог перепутать, не так понять. Пришествие Проклятого должно сопровождаться страшными катаклизмами, концом света, а мы вступили в эпоху благоденствия. Король вернулся, империя процветает, родился наследник!
- Возможно, вы правы. Мне нужно все обдумать. Оставьте кристалл здесь и держите это в тайне.
Реймон отпустил хранителя и сел за стол. Кристалл продолжал светиться, он протянул руку, но так и не решился прикоснуться к камню. С улицы доносились отдаленные крики горожан - жители Сурема праздновали рождение принца. Последние годы империя благоденствовала - обильные урожаи, легкие победы над варварами, щедрые пожертвования в храмы. Проклятому нечего делать в процветающем мире: его пища - гнев и отчаянье. Кристалл слишком долго провалялся на пыльной полке.
Но что-то мешало ему отмахнуться, забыть про светящийся кусок стекла, назойливая мысль стучала в висок, сейчас, сейчас он ухватит ее. Он распахнул окно, в комнату ворвался радостный шум, в который вплетался звон колоколов. И, осознав, он замер, не в силах перевести дыхание - колокольный звон, возвещающий рождение наследника, начался сразу же после утренней смены караулов.
3
Сурем ликовал - король и городской совет стремились перещеголять друг друга в щедрости. Фонтаны вина, да не какой-нибудь кислятины из северных провинций, где вопреки здравому смыслу ухитрились развести виноградники, а самого лучшего, кавднского красного и белого из Квэ-Эро. Над мостовыми плыли соблазнительные ароматы жареного мяса и печеных каштанов, во всех харчевнях бесплатно подносили молодой эль и пиво, за здоровье его величества и принца-наследника. Поднимали тосты и за Саломэ - желали ей поскорее произвести на свет младшего брата, чтобы маленькому принцу было с кем играть, но по городу уже ходили слухи, что роды были тяжелыми, и что, быть может, других наследников король от королевы не дождется. Тем больше поводов выпить за доброе здоровье новорожденного!
С наступлением темноты гулянье только набрало силу - почтенные горожане и, самое главное, горожанки, отправились по домам, а на улицы высыпала молодежь с факелами. Подмастерья, клерки, служанки, вышивальщицы из храмовых мастерских - вся эта толпа горланила песни, отплясывала посреди мостовых, ритм отбивали ладонями и деревянными башмаками. Парочки целовались у всех на виду, девицы поправляли шнуровку, случайно оголяя то, что корсаж призван скрывать от нескромных взглядов. Веселились от души, о новорожденном наследнике уже и не вспоминали, когда тебе от силы восемнадцать, не нужен особый повод, чтобы опрокинуть кружку эля и обнять подружку.
И только городская стража не разделяла всеобщего ликования. Стражники ходили по улицам в кольчугах, бряцали железом и отвергали все попытки добросердечных гуляк угостить их вином. Ночь предстоит длинная, самое пекло еще впереди: пьяные драки, грабежи, карманники - разбойный люд своего не упустит. И все равно, как не патрулируй, поутру обнаружится пара-тройка еще теплых трупов с ножом под ребрами.
***
В трактире "Кружка к обеду" собирались самые разнообразные посетители. Места хватало всем - две просторные комнаты для чистой публики, большой зал для народа попроще, а на втором этаже, под скошенной крышей, отдельные кабинеты для жаждущих уединения. Из-за этих кабинетов хозяину приходилось время от времени объясняться с городской стражей, но он каждый раз улаживал недоразумения - у него приличное заведение, вы ничего такого не подумайте, просто некоторые люди любят есть в одиночестве. А что девицы-подавальщицы одеты легко, так жарко им, бедняжкам, бегают весь день по лестницам, крутятся на кухне.
Обычно стражники оказывались понимающими людьми, и десяти монет хватало, чтобы они отправились дальше по своим делам, забыв, что в этом трактире вообще есть второй этаж. До следующего раза. Из-за этой приятной забывчивости "Кружку к обеду" облюбовали разнообразные личности, на лицах которых было написано, чем они зарабатывают на хлеб. Но хозяин в таких случаях предпочитал сказаться неграмотным.
На паренька, сидящего в углу, в зале для "чистой" публики, хозяин поглядывал уже давно. Сперва ему показалось, что мальчишка - сын какого-нибудь богатого купца, удравший из-под домашнего надзора. Костюм на нем был скромный, немаркого коричневого цвета, но из дорогого тонкого сукна - на ткань папаша не поскупился, а вот рюши и кружева пусть бездельники носят. Вот от таких отцов сыновья обычно в самые страшные загулы и сбегают, как только ухитряются раздобыть деньжат. Все пропьют-прогуляют, и с позором возвращаются под отчий кров, отрабатывать.
Но приглядевшись как следует, хозяин передумал. Не было в парне обязательной для купчика основательности, проглядывающей в этом почтенном сословии чуть ли не с пеленок. Костюм, хоть и сшитый по мерке, хорошим портным, казался на юноше снятым с чужого плеча, словно он первый раз в жизни надел дорогую одежду. Да и по годам он не дотягивал до кутилы - ему от силы лет четырнадцать сравнялось, в этом возрасте купеческие сыновья еще под строгим надзором.
Но самое главное, взгляд у паренька был неправильный - строгий и брезгливый, словно он ненавидел и презирал весь мир и себя в первую очередь. Людям с таким взглядом пить вовсе не следует, спиваются они быстрей, чем свечка сгорает, все вокруг им противно, зацепиться не за что. За тридцать лет хозяин повстречал немало таких несчастных, но чтоб мальчишка так смотрел и так пил, еще не видывал. Он опрокидывал в себя весь вечер кружку за кружкой, и куда оно только умещалось! А на лице ни одна черточка не дрогнула, так и сидел, уставившись в одну точку. Похоже, будет пить, пока вот так, оловянным солдатиком под стол не свалится.
Трактирщик уже несколько раз порывался подойти к мальчику и выставить его вон, от беды подальше, но все не решался. Отправил к нему самую красивую подавальщицу, может, хоть девица его от кружки отвлечет, но паренек не обратил на вертлявую красотку никакого внимания, хотя та и качнула содержимым корсажа прямо перед его носом. Хозяин вздохнул и вернулся за стойку - если лезть в душу к каждому посетителю, можно вовсе без клиентов остаться.
Перевалило за полночь, крики на улице поутихли - гуляки разошлись, кто домой, кто по трактирам, кто с девицей в укромный уголок. А в "Кружку к обеду" пожаловали дорогие гости. Гости эти и впрямь обходились трактирщику дорого - Криворукий Варго, главарь самой большой в Суреме воровской шайки, никогда не платил за выпивку, а напившись, часто буянил и обижал девиц. Зато никто из мелкой шушеры не смел безобразничать в любимом заведении знаменитого разбойника, а сам Варго милостиво освободил хозяина "Кружки" от ежемесячной дани, которую ему платили все трактирщики старого города.
В итоге хозяин даже оставался в небольшой прибыли, но каждую кружку эля, поглощенную Варго, все равно считал личным оскорблением. Потомственный трактирщик, он с детства усвоил нехитрую истину, что бесплатной выпивки не бывает, и с болью отступал от этого священного правила всех владельцев питейных заведений.
Шумная компания успела прилично набраться, многие уже на ногах с трудом стояли, но сам Варго казался совершенно трезвым, хотя успел выпить больше, чем все его собутыльники вместе взятые. О способности Криворукого поглощать крепкие напитки ходило столько же легенд, сколько и о его поразительном умении фехтовать левой рукой, много лет назад покалеченной на рудниках. Бандиты направились к большому столу в центре зала, но тут взгляд Варго упал на парня в углу, тот как раз поставил на стол пустую кружку и жестом подозвал подавальщицу.
- Хей, да это же никак Лерик-книгочей! Смотрите-ка, кто тут сидит и эль прихлебывает! А мы-то думали, пропал мальчик, совсем пропал, погубила его любовь к чтению. Хорош, гусь, ай, хорош! Что, добрый тебе господин попался, вместо рудников при себе оставил, книжки вслух читать? - Его спутники радостно заржали - все знали, какие такие книжки читают с симпатичными мальчиками важные господа. За такие чтения в храме Эарнира перед алтарем проклинают.
Варго подошел поближе, сощурился, разглядывая Лерика. Он имел все основания для недовольства - щенку улыбнулась судьба, нашелся богатый покровитель, самое время вспомнить о старых друзьях, а он, понимаешь, нос задрал! Мелкие воришки Сурема исправно платили Варго дань, он отвоевал это право в жестокой борьбе с главарями других банд, не был исключением и Лерик. По правилам, разжившись деньжатами, он первым делом должен был отстегнуть Криворукому его долю, а он спрятался, как мышь под веником, никто и не знал, что мальчишка преуспевает. Такое сукно по десять золотых за штуку идет, а у него еще и сапоги новые, и шляпа с золотой пряжкой!
У юноши вспыхнули щеки, но он остался сидеть, угрюмо уставившись в столешницу:
- Не суйся не в свое дело, Варго. Мне не до тебя было. Что тебе нужно, денег? Вот, возьми, и убирайся, - Лерик швырнул на стол увесистый кошель.
Варго подбросил на ладони замшевый мешочек и хмыкнул:
- Знал бы, что за чтение нынче так хорошо платят, выучился бы сам. Но ты, Лерик, сути не понимаешь, хоть и книгочей. Ты ж меня не уважаешь, парень. Деньги кинул, как кость собаке, вежливого слова не сказал, не пожелал благополучия, какой пример ты ребятам подаешь? Вот они так на тебя посмотрят и тоже забалуют, мне их наказать придется. Ну-ка, - бандит окликнул подавальщицу, - принеси-ка, милочка, вина получше, и два кубка!
Девушка торопливо поставила на стол поднос с глиняной бутылкой, залитой сургучом и двумя бокалами из красного кавднского стекла - трактирщик держал их для самых почетных гостей. Варго ребром ладони сбил бутылке горлышко, понес к губам и удовлетворенно крякнул:
- То, что нужно, - разлил по бокалам, - сейчас ты, Лерик, со мной вместе за здоровье его величества выпьешь и принца-наследника! Да смотри, до дна чтоб, каплю оставить - дурная примета. А то у народа праздник, а ты сидишь сычом.
Криворукий откровенно забавлялся, но в дурашливом голосе пряталась стальная нотка - мальчишка слишком много себе позволил. Сейчас выпьет, послушно, у всех на глазах, а потом его под белы рученьки, ишь, и впрямь, белые, как у благородного, только пальцы в чернильных пятнах, и в переулок. А там уже поговорим по-свойски, все кости пересчитаем, следующий кошель он Варго на коленях принесет, да еще благодарить будет за милость.
У Лерика побелели губы, он встал, неловким движением оттолкнув стул, только теперь стало заметно, насколько он пьян - стоял неестественно прямо, словно боялся, что упадет, если только шевельнется:
- Я не буду пить за здоровье этой твари.
Варго ожидал чего угодно, только не этих слов:
- Чего? Ты что, совсем мозги пропил?
Сам бандит, разумеется, понимал, что не относится к законопослушным подданным его величества, и что попадись он властям, вздернут его именем короля на первой же виселице. Но при этом короля искренне любил - Элиан, ожившая легенда, правил всего год, но уже успел снизить налоги, уничтожить огненных магов, щедро раздавал милостыню нищим (а с этого Варго тоже имел свой доход) и, что самое главное, был мужчиной. А теперь еще и отцом наследника. Сама мысль, что величественная златокудрая наместница в белых одеяниях такая же баба, как вон та, за стойкой, и так же рожает детей, радовала, пускай даже и не от тебя.
Так что, короля Варго почитал - не настолько, чтобы сменить род занятий, но достаточно, чтобы не позволять оскорблять его эльфийское величество в своем присутствии. Он перегнулся через стол, протянул лапу, сгреб Лерика за воротник и подтащил к себе:
- Ах, ты, сопляк! Вот я тебе покажу, как короля хаять, так отделаю, что твой хозяин тебя не узнает! - Слова не разошлись с делом, он вышвырнул мальчишку на открытое место, прямо под ноги своим бандитам.
Били его с удовольствием, хоть и не в полную силу. Во время празднеств городская стража была начеку, драчунов на улицах, не разбираясь, сразу тащили в караулку, а кулаки у молодцев давно уже чесались, дармовая выпивка горячила кровь. Сначала Лерик сопротивлялся, даже ухитрился пнуть кого-то между ног каблуком, но быстро оказался на полу, и только прикрывал голову руками, пока ему пересчитывали ребра. А потом вдруг затуманенное сознание с пугающей ясностью пронзила мысль: пускай убьют, так даже лучше, разве это жизнь?
Он не посмел швырнуть медальон Хранителя королю под ноги, сам даже не понял, почему. Ведь собирался, представлял, как сделает это, как выкрикнет ему в лицо, все, что думает. Но когда его поставили перед троном, как зачарованный, поклонился и поблагодарил за высокую честь. И каждый раз, видя короля на заседаниях Высокого Совета или в тронном зале, Лерик впадал в то же самое благоговейное оцепенение, презирая себя за трусость и подлость. Но Варго не король, его он не боится - это привычное, знакомое с рождения зло, судьба, от которой не уйдешь. Пусть будет так, это справедливо!
Варго прикрикнул на своих ребят:
- Эй, насмерть не забейте, еще пригодится, - он наклонился и ухватил Лерика за разбитый подбородок, - ну что, уяснил?
- Уяснил, - прошептал мальчик, - ты такая же тварь, как король.
- Вот ведь! Ну, сам напросился, - Варго занес кулак, но опустить его не успел, от дверей раздался грозный окрик:
- Стоять, не двигаться!
Он оглянулся, ожидая увидеть стражников, но с изумлением обнаружил гвардейские мундиры. Этим-то что здесь нужно? При оружии, в полном доспехе, по трактирам так не гуляют. Но послушно замер, подняв руки. От гвардейцев не откупишься, если что, зарубят и глазом не моргнут. К скорчившемуся на полу мальчишке подошел молодой человек с лейтенантскими нашивками, наклонился, заглянул в глаза, тяжело вздохнул и приказал привести лекаря, да поскорее. Потом повернулся к Варго:
- Если он умрет, тебя вздернут следом.
- Да я ж из лучших побуждений, вы ж не знаете! - Искренне возмутился Криворукий, - он же короля тварью обозвал, пить за его здоровье отказался! Это его, щенка, вешать нужно!
Лейтенант подошел к Варго вплотную и прошипел тому в лицо:
- Ты, скотина, треплешь королевское имя по кабакам, а потом других обвиняешь? Еще хоть слово, и я даже ждать не буду, на месте зарублю. Ты по пьяни затеял драку и за это ответишь.
- Понял, понял, - Варго сразу же сник. Ох, и крут же у мальчишки покровитель. Неужели... бандит аж похолодел от одной мысли - неужели сам министр Чанг? Иначе с чего бы гвардейцы щенка выручать кинулись? Обычно такими делами городская стража занимается. Упаси, Семеро, с министром связываться! С рудников сбежать можно, а вот из петли уже не вылезешь.
Запыхавшийся лекарь склонился над потерявшим сознание Лериком, (похоже, кто-то в пылу драки все-таки ударил книгочея по голове) проверил пульс, оттянув веко, посветил свечой в зрачки, расстегнул камзол, ощупал ребра, покачал головой:
- Три ребра сломаны, в других могут быть трещины. Больше пока ничего сказать не могу, возможно, пострадали почки, надо будет посмотреть первую мочу, нет ли там крови. Лучше бы оставить его здесь, не перевозить никуда.
- Это невозможно, - сухо ответил лейтенант, - мы обо всем позаботимся, а вы поедете с ним. - Он подозвал одного из своих людей, распорядился о носилках и подозвал хозяина:
- Этой ночью в вашей таверне случилась обычная пьяная драка, почтенный Мартинос.
Хозяин понимающе кивнул, не удивляясь, что ни разу не бывавший в его трактире гвардеец знает его имя, и подумал, что легко отделался - лейтенант явно не хочет огласки. А ведь можно было и по миру пойти. Десять лет назад у заезжего кавднского принца в одном из веселых домов кошель украли, он пожаловался, так заведение закрыли, девок в обитель заточили, а хозяйку выпороли на площади и присудили такой штраф, что бедная все сбережения отдала, да еще в долги залезла. Так потом и не оправилась, в кухарках век доживала, бывшая девица из жалости взяла. Кто его знает, кем и кому этот мальчишка приходится, раз из-за него так всполошились.
Варго и его молодчиков сноровисто забили в колодки, мальчика осторожно переложили на носилки и унесли, бандитов увели, о случившемся напоминала только лужа крови, растекшаяся по полу. Хозяин вздохнул с облегчением и прикрикнул на служанку - за окнами уже светало, через два часа открывать трактир, подтянутся первые страдальцы, лечить головную боль перечным настоем и супом из бычьих хвостов, нужно к тому времени все отмыть, что б и следа не осталось. А что Варго взяли, так оно и к лучшему - пару месяцев спокойно будет, пока сошки поменьше власть делят. Потом, правда, опять придется наливать задаром.
***
Несколько дней после драки Лерик провел в забытьи - лекарь поил его маковым отваром. В короткие минуты пробуждения он не успевал даже сказать, что не хочет пить зелье, как к его губам подносили чашу, и юноша снова проваливался в тяжелый маковый сон.
А первое, что увидел Лерик, очнувшись, было до отвращения знакомое лицо - внимательные зеленые глаза, выцветшая радужка только подчеркивала остроту взгляда, не позволяя отвлечься от пронзительно-черных зрачков, короткие волосы, когда-то черные, широкие брови, властный подбородок. На заседаниях совета Лерик изучил эти черты до мельчайших черточек, пытаясь осознать, что же его так пугает в лице министра государственного спокойствия, да и в самом министре, но так и не смог понять.
Он знал, почему ненавидит Чанга, правую руку короля-убийцы, единственного из министров, сохранившего свой пост и влияние. Чанг мог вмешаться, мог спасти его учителя, для министра нет и не было ничего невозможного, но он только порадовался, что непокорный Хранитель больше не будет мозолить глаза. Лерик ненавидел всех, кто был тогда в часовне - на их глазах вернувшийся король совершил убийство под видом справедливой казни, но после короля в его списке стояли двое - бывшая наместница и господин министр. Саломэ любила Леара, Чанг - ненавидел, и вместе они погубили герцога Суэрсена, Хранителя, человека, который был для Лерика всем.
Но почему он боится Чанга, Лерик не понимал. Министр не обращал на нового Хранителя никакого внимания, столкнувшись в дворцовых коридорах или на заседаниях совета, даже не здоровался - ограничивался коротким кивком. Он, без сомнения, знал Лерику подлинную цену: предатель и трус, никчемный щенок, капризом короля вознесенный на самый верх. Пустое место с громким титулом. Юный Хранитель не сомневался, что ему нечего опасаться, но каждый раз, встречая холодный взгляд тусклых зеленых глаз, вздрагивал и съеживался. Слишком уж отчетливо этот взгляд говорил: я вижу тебя насквозь, мальчишка, словно ты сделан из стекла.
Чанг удовлетворенно кивнул:
- Вам повезло, господин Хранитель, что вы так молоды. По словам лекаря, человек в возрасте мог бы и не пережить подобной встречи со старыми друзьями. Вы же отделались парой сломанных ребер. Но учтите на будущее, что молодость - быстро проходящее преимущество.
Услышав про сломанные ребра, Лерик попытался приподняться, но, вскрикнув от острой боли в груди, передумал и угрюмо спросил:
- Вы что же, следите за мной?
- Слежу, - спокойно подтвердил министр.
- И чего ради?
- Причин несколько: первая - я наблюдаю за всеми членами Высокого Совета, прежде всего, для их же собственной безопасности.
- Особенно за магистром Иланой, вот уж кто без охраны пропадет!
- Магистры ордена Дейкар не сомневались в своей неуязвимости.
- Магистров ордена Дейкар убил король. Вы что же, от него меня охраняете? - Лерик смотрел на Чанга с вызовом, за которым пряталось отчаянье. Он же все знает, играет, как кот с мышью, сейчас еще поваляет по полу, а потом подцепит лапой и в пасть. Его прознатчик все слышал, ну и пускай! Так даже лучше, когда больше нет выбора. Он умрет, сказав правду! Для этого нужно не меньше мужества, чем воину, вступившему в неравный бой! Пускай все узнают, что Хранитель назвал короля тварью и заплатил за это жизнью! Взгляд Лерика горел, щеки пылали.
Чанг сухо поджал губы:
- Я спас вам жизнь, юноша. Хотя бы из вежливости, изобразите благодарность, раз уж вы так мало себя цените.
- Ценю? - Лерик сорвался на крик, - как будто вы не знаете, какая я гнусь! Вы же на меня как на червяка смотрите! Что мне ценить? Это? - Он схватил медальон Хранителя с прикроватного столика и швырнул его в лицо министру. Чанг поймал медальон за цепочку и положил обратно. Наклонился к упавшему на подушку Лерику и негромко сказал:
- Гнусью, мальчик, ты мог бы стать. Если бы носил это с радостью, а не заливал совесть вином в трактирах.
- Зачем мне жить, ради чего? Я никогда не отомщу, я даже сказать ему в лицо не могу, что думаю, как увижу - ноги сами в поклон сгибаются!
Министр грустно улыбнулся:
- И у меня сгибаются.
- И что же вы делаете? - Лерик не скрывал недоверия.
- Я кланяюсь, Лерик. Низко и почтительно. А зачем тебе жить, мы обсудим не сейчас и не здесь, - Чанг поднялся, и сухим официальным голосом простился, - выздоравливайте, господин Хранитель, король ждет вас в Совете.
***
В своем кабинете он привычно откинулся на спинку кресла, и усмехнулся портрету наместницы:
- Молодой человек ищет смысл жизни. Улыбаетесь, ваше величество? Правильно. Молодой человек глуп, иначе бы просто жил. Но раз уж никак не может без смысла, придется ему помочь, - и, уже без тени усмешки, - жалко мальчишку.
А наместница на портрете улыбалась понимающе, сочувственно. Она ведь знала, что жалеет господин министр в первую очередь себя.
4
Чем веселее гулянье, тем тяжелее похмелье. Рождение наследника отмечали неделю - по дню на каждого из Семерых. За это время съели и выпили столько, что Сурем мог бы выдержать двухмесячную осаду, купцы и трактирщики собрали чуть ли не годовую выручку, а храмы, за счет пожертвований, возместили все, что потратили на милостыню.
Спустя семь дней город вернулся к нормальной жизни - старейшины цехов позволили мастерам вернуться к работе, дети пошли в школу, в храмах возобновили службы, а король созвал заседание Высокого Совета. После возвращения Элиана, состав советников изменился. По очевидным причинам, в нем больше не было магистра ордена Дейкар, но госпожа Илана сохранила свое положение. Место магистра Ира к всеобщему удивлению занял министр Чанг, вопреки слухам, что король отдаст освободившееся кресло храмовому совету.
Впрочем, нельзя сказать, что жрецы много потеряли - при короле Высокий Совет утратил власть, сохранив пышные, но пустые привилегии. Король Элиан не нуждался в советчиках, даже столь высоких. Но король уважал традиции, главную опору государственной власти, поэтому исправно собирал советников, выслушивал их единогласное одобрение и благодарил за мудрые речи.
Единогласно одобряли не только советники - министры предоставляли его величеству описательные доклады, не смея добавить свои рекомендации, как было принято при наместницах. Теперь они сомневались, читает ли король их отчеты, или, не открывая, передает в архив. И только министр государственного спокойствия не отступил от привычной формы доклада - господин Чанг знал, что один человек, даже если он эльф, не в состоянии управлять империей, и продолжал заниматься своим делом, словно ничего не изменилось. В отличие от своих коллег, он был уверен, что король внимательно изучает и доклады чиновников, и донесения из провинций и даже отчеты министерства финансов, такие запутанные, что порой сам автор документа не мог разобраться в цифрах.
Сегодняшнее заседание совета обещало быть таким же, как и предыдущее - медленным и скучным. Магистр Илана ерзала на стуле, пытаясь устроиться поудобнее. Бесполезно, будь ее воля, она давно бы заменила эти орудия пытки, по недоразумению названные стульями, на мягкие кресла, но традиция оберегала освященную веками мебель. Резная спинка словно целиком состояла из острых углов и выступающих граней, они беспощадно впивались между лопатками, стоило чуть расслабиться и прислониться к твердому дереву, а дубовое сидение умоляло положить на него подушку. Но даже магистр ордена Алеон не смела так оскорбить дворцовый этикет.
А еще в зале царил нестерпимый холод - толстые стены и узкие высокие окна в старом крыле сберегали прохладу летом, но осенью, как только начинались дожди, прохлада превращалась в промозглую сырость. Она раздраженно цокнула языком - синее шелковое платье, сшитое по последней моде, введенной беременной королевой, не спасало ни от холода, ни от острых граней. К тому же, новый силуэт - пояс под грудью, глубокий квадратный вырез, узкие рукава и спадающая на манер туники легкая ткань, плохо подходил к пышной фигуре белой ведьмы. Эти платья хорошо смотрелись на юных девушках-тростинках, или на женщинах в тягости. Тростинкой Илана никогда не была, а беременной - никогда не будет. Оставалось только ждать, когда глупая мода уступить место чему-нибудь более разумному и теплому. Например, бархату и собольему меху.
Дородному бургомистру, наоборот, было слишком жарко, он пыхтел и отдувался, расстегнул, воровато оглянувшись, верхнюю пуговицу на камзоле и прикрыл преступление золотой цепью. Для престарелого мнительного купца, помнившего еще наместницу Энриссу, заседания совета превратились в настоящую пытку - бедняга всего боялся. Не так повернуться, не то сказать, испортить воздух после горохового супа с копченой свиной ножкой (сколько раз он просил жену избавить его этого соблазна!) В присутствии короля бургомистр впадал в оцепенение и с трудом выдавливал из себя похвалу высочайшим предложениям, когда приходило время голосовать.
А вот военачальник Тейвор не заметил никаких изменений, он и в старые времена норовил вздремнуть во время заседания, оживляясь, только если речь заходила о военном бюджете. Раньше его голос принадлежал наместнице, теперь - королю. Никакой разницы. И все же, когда взгляд его величества останавливался на все еще моложавом, несмотря на возраст, лице графа Тейвора, того пробирал холодный пот. Слишком ясно вставало перед глазами то, что военачальник предпочел бы забыть раз и навсегда.
Лерик сидел неестественно ровно, словно затянутая в корсет девица на выданье, тугая повязка удерживала на месте сломанные ребра, но не спасала от ноющей боли. Он бы с радостью остался в постели, но не посмел пропустить заседание совета. Не дай Семеро, король спросит, куда пропал Хранитель дворцовой библиотеки, а так же законов и обычаев империи. Хотя какое королю дело до законов? В империи теперь один единственный закон - воля короля.
Но это и к лучшему - Лерик мучительно остро осознавал свою неполноценность. Будущие хранители учатся с детства, у него же было всего два года. И хотя Леар, оставив обычную иронию, утверждал, что его найденыш и в самом деле отмечен богом знания, Аммертом, юноша не чувствовал себя избранным. Разве что Аредом...
Вошел король, советники встали, Илана присела в реверансе, брезгливо придержав кончиками пальцев скользкую ткань. Элиан махнул рукой и занял свое место во главе стола. Его голос, глубокий и, в то же время, звучный, заполнил собой пространство небольшого зала, взлетел под сводчатый потолок:
- Сегодня знаменательный день, господа советники. Этот день войдет в историю империи и станет государственным праздником.
Илана незаметно поджала губы - на ее взгляд, империя меньше всего нуждалась в еще одном празднике. Слишком много радости выпало на долю подданных его эльфийского величества за короткий срок - возвращение короля, рождение наследника, пора поблагодарить Семерых за щедрость и вернуться к обычным будням.
Король вдохновлено продолжал:
- Мое единственное стремление - улучшить жизнь моих добрых подданных, - теперь уже и на лице господина Чанга отчетливо проступило выражение "от добра добра не ищут", - и я нашел, как это сделать. Но сперва, я хочу спросить вас, Высокие Советники, что нужно людям для счастья?
Бургомистр, нервно крякнув, на этот раз высказался первым:
- Добрый правитель, ваше величество, и в вашем лице мы его обрели. Ваши подданные уже счастливы.
- О, да. Без меры, ни отнять, ни прибавить, - магистр Илана в совершенстве владела как голосом, так и лицом.
- Военачальник?
- Надежная защита, чтобы простой народ спокойно спал в своих домах. Для этого у нас есть армия и флот, - отозвался Тейвор, в надежде, что король, наконец-то, добавит денег на военные нужды.
- А вы что скажете, Хранитель?
Под взглядом короля Лерик съежился и, сгорая от стыда, ответил беспомощно:
- Я не могу судить, ваше величество, я не знаю.
- Не знаете, что такое счастье? Жаль, молодой человек, очень жаль. Но у вас еще годы впереди. А вы, господин министр, что скажете? Что нужно моему народу для счастья?
Чанг подавил вздох: он ненавидел долгие вступления к важным вопросам, а еще сильнее, чем пустые разговоры, его раздражало собственное неведенье - на этот раз всезнающий министр понятия не имел, что задумал король:
- Покой, ваше величество. Народ предпочитает, чтобы власть имущие его не замечали. Главное, чтобы несчастья не случилось, а счастье они себе сами худо-бедно обеспечат.
Глаза короля на мгновение недобро сузились, но он тут же усмехнулся Чангу и укоризненно покачал головой:
- Моим подданным нет причины страшиться внимания своего короля. Все, что я делаю, направленно на их благо. Я желаю даровать им свободу, а вместе с ней - процветание.
Министр вежливо, но несколько недоуменно осведомился:
- Ваше величество желает освободить жителей империи повторно? - В свое первое пришествие король Элиан запретил рабство и избавил крестьян от личной зависимости.
Король наградил Чанга снисходительной улыбкой:
- Я желаю дать жителям империи возможность свободно зарабатывать свой хлеб, - советники внимательно слушали, все еще не понимая, к чему клонит Элиан, и только бургомистр поперхнулся, пытаясь сглотнуть дурное предчувствие, - я велю распустить ремесленные цеха и ограничить права торговой гильдии. Отныне жители империи свободны в своем выборе. Каждый может заниматься делом, к которому испытывает склонность, заплатив небольшой налог в казну.
Наступила тишина. Бургомистр медленно бледнел, краска сползала с его отвислых щек, магистр Илана, сцепив пальцы в замок, так внимательно разглядывала свое кольцо, словно впервые его видела. Военачальник пытался сообразить, почему все молчат, вместо того, чтобы славить королевскую мудрость, и какое, Высокому Совету, собственно говоря, дело, до цехов и гильдий?
Лерик, забыв про боль в груди, радостно улыбался - король, без всякого сомнения, тварь, но как же здорово он придумал! Давно пора было разогнать эту жирную сволочь - цеховых мастеров! Сколько ребят из бедных семей шли в шайки только потому, что не могли оплатить ученичество? А уж девчонкам и вовсе был прямой путь на улицу - даже в служанки без цехового письма не наймешься. Раньше в Суреме плели кружево и красили шерсть, но в последние годы оказалось выгоднее раздавать заказы по деревням. Но когда первый восторг остыл, он задумался - а как же это все работать будет, новый порядок? Ведь ремеслу все равно учиться нужно, одного желания мало, да и деньги нужны на обзаведение.
Румянец окончательно покинул щеки бургомистра, а вместе с ним исчез и страх, осталось только отчаянье:
- Ваше величество, да какая же это свобода, разбой это настоящий! - Чанг согласно кивнул - это хуже, чем разбой, это глупость. Цеха давно уже стоило потрясти: время от времени наместницы так и поступали, вводя новый налог или изыскивая повод для пожертвования, но кто же режет дойную корову, чтобы выбросить мясо в сточную канаву?! - Мастера с детства учатся, от отцов и дедов ремесло перенимают, им свое имя дорого, честь берегут! Вот мой батюшка покойный был сукновалом, и брат мой младший его дело унаследовал. Они сукно делают такое, что и вашему королевскому величеству впору будет! Но и берут по десять монет за штуку. А теперь любой оборванец может дерюжку какую-нибудь свалять, назвать сукном и продавать за те же деньги! Ему ведь ни терять, ни беречь нечего! Сорвал куш - ищи потом ветер в поле! И с каждым ремеслом так!
- Успокойтесь, почтенный Тарлон. Если ваш брат делает достойный товар по честной цене - ему ничего не угрожает. Так же, как и любому честному мастеру. Но сотни других, не менее честных людей, теперь тоже смогут выделывать сукно, даже если им не повезло родиться в семье потомственных сукновалов, - король проявил несвойственное ему терпение, разъяснив свою волю бургомистру.
Чанг без всякой надежды переубедить, поинтересовался:
- И кому все эти честные люди будут продавать свой честный товар?
- Кому пожелают. Торговая гильдия отныне может только записывать сделки, но ни в коем случае не устанавливать цены.
- Да откуда у них честный товар возьмется, кто их учил ремеслу?! - Взревел бургомистр.
В голосе короля проскользнула угроза, терпения, как и следовало ожидать, надолго не хватило:
- Если человек не умеет ковать, он не пойдет в кузнецы. Цеха мешают работать тем, кто умеет и хочет трудиться. Не пытайтесь убедить меня, что заботитесь о качестве товара, Тарлон. Вас волнуют прибыли, и только.
Илана расцепила пальцы:
- Указ вашего величества распространяется так же на целительство?
Король на мгновение задумался, но твердо ответил:
- Вне всякого сомнения. Простые люди все равно лечатся у травников и костоправов, а не у храмовых лекарей. Пусть эти люди занимаются своим ремеслом без страха.
Чанг молчал - король решил, и дальнейший спор его только разозлит. Элиан не привык к возражениям. Но боги, что же теперь делать? Неужели король не понимает? Сначала придется подвить волнения в крупных городах, прежде всего, в Суреме. Затем лорды скажут, что их собственных городов этот указ не касается, и сохранят цеха, пока король не заставит их подчиниться, хорошо, если угрозой, плохо, если силой. А что будет после, министр даже боялся себе представить, он мало что понимал в торговых делах. Империю завалят некачественным товаром, пострадает торговля с Кавдном и Ландией, возрастут цены. Да, казна получит средства за счет разрешений, но только на усмирение бунтов потратит больше, чем заработает. Он перегнулся через стол и обратился к Тейвору:
- Переведите в Сурем войска из ближайших лагерей. Боюсь, что городская стража не справится.
- В этом нет необходимости, - сухо возразил король, - народ встретит этот указ ликованием.
- Народное ликование, ваше величество, так же нуждается в рамках, как и народное возмущение.
***
Глашатай зачитал королевский указ. Главная площадь города взорвалась криками. Одни вопили: "Так им, богачам, кожаным мешкам, и надо! Теперь попляшут!" Другие, носившие кожаные кошели и серебряные пряжки, возражали: "Какое вам, голытьбе, ремесло! Отправляйтесь дерьмо хлебать!" Первые драки начались прямо там, на площади. А к вечеру город был охвачен волнениями, в бедных кварталах начались пожары.
Военачальнику пришлось ввести в Сурем войска, но задержка из-за королевского запрета стоила сотен жизней. А на площади каждый день оглашали новые указы: король отменил реестр запрещенных механизмов, позволил травникам пользовать без храмовой лицензии, а купцам устанавливать цены на товары, не согласуясь с гильдией.
Начались волнения в провинциях - города империи делились на две разновидности. Первая, большая часть, находилась на землях Короны, пользовалась правами самоуправления, как и Сурем, но формально принадлежала лично королю. До возвращения Элиана эта формальность сводилась к налогу в казну в размере одной двадцатой годового дохода. Остальные города были построены на землях лордов, либо за их деньги, как столица Суэрсена Солера, и считались прямыми вассалами своих графов и герцогов.
Как Чанг и предполагал, лорды не спешили вводить на своих землях новые указы короля и отказывались подавлять бунты в королевских городах, не желая вмешиваться в отношения между королем и его вассалами. Законы империи были на их стороне, и далеко не сразу министру удалось убедить упрямцев, что в империи остался только один закон - воля короля. На этот раз ему это удалось - владетельные лорды не были готовы на мятеж, печальная судьба рода Аэллин и Суэрсена, ставшего теперь королевским владением, охлаждала даже самые горячие головы. Но если королю взбредет в голову наделить крестьян землей... об этом господину министру не хотелось даже и думать.
***
В трактире почтенного Мартиноса в последнее время было немноголюдно. Криворукого замели в рудники, а остаткам его шайки было не до выпивки. А благопристойные граждане в такие беспокойные времена предпочитали пить домашнюю наливку у жениной юбки, а не шататься по трактирам. Указ короля о роспуске цехов подкосил многих. Мартинос тяжело вздохнул, подвигая по стойке очередную кружку своему единственному посетителю. Пожилой мужчина в добротном, но грязном и мятом костюме, залпом выхлебал половину кружки и продолжил жаловаться:
- Вот и жена пилит, что я пью много, а что еще делать-то? Вот ты мне скажи, что мне теперь делать? Раньше я кто был? Правильно, цеховой мастер Дэнейр, лучший перчаточник в этом городе! А кто лучший перчаточник в Суреме, тот лучший в империи! - Мартинос послушно кивал, за последнюю неделю он выслушал эту печальную историю уже трижды. - А теперь я кто, а? Я ж их, голодранцев, всему выучил, что знал, с улицы взял, мастерство в руки дал, десятую долю платил, все как по уставу, отцом родным был! А они? Все мои секреты вызнали и ушли, так даже мастерскую свою напротив моей открыли, и продают по дешевке, все, чтоб меня выжить! Лайковые, дамские, за две монеты! Ну, где это видано!
Мудрый трактирщик продолжал кивать - он уже побывал в новой лавке и купил жене и дочери по пять пар, разноцветных, из тонкой кожи, самых лучших перчаток. Он и старому мастеру сочувствовал - в одиночку тот за тремя своими бывшими подмастерьями не угонится, а сын у него еще мальчишка. Да и цену такую назначить не сможет. А все почему? Потому что по уставу цеха мастером только сын мастера стать может, эти ребята уже по двадцать лет у него в подмастерьях ходили, руку набили, выучились, деньжат отложили, а как только указ вышел - развернулись во всю ширь.
Старому мастеру они зла не желали, тот и впрямь был хорошим человеком, но на одной улице двум перчаточникам не ужиться, и почтенный Мартинос не сомневался, кто проиграет в этой схватке. Мастер Дэнейр разделит судьбу десятков других мастеров из самых разных цехов, в одночасье лишившихся верного куска хлеба. Хуже всего пришлось горшечникам, портным, плотникам - везде, где особых денег на обзаведение не требовалось, только простейший инструмент да мастерство, бывшие вечные подмастерья, пришлые умельцы из других провинций и деревень, просто ушлые ребята с золотыми руками, легко подсиживали стариков.
А вот в кузнечных, ювелирных и стекольных цехах все шло по-прежнему, несмотря на указ. Там можно по справедливости всю жизнь в учениках проходить. Устав у них был честный, не по родству, а по умению. Кто свой шедевр сделал, тот и мастер. А не сумел - учись дальше. Но старый трактирщик не сомневался, что и эти цитадели падут, слишком уж пьянил пряный запах свободы и шальных денег, тут уже не до чести и совести. А за свое дело Мартинос не переживал - пусть хоть десять трактиров рядом с его "Кружкой к обеду" откроют, все равно народ к нему ходить будет. Секрет целебного супа из бычьих хвостов он предусмотрительно не доверил даже собственной жене, так что страдальцам по утру одна дорога - к его столу.
***
А на Горшочной улице мастер Альвис въезжал в новый дом. Просторный, два этажа и чердак, хватит места и для семьи, и для мастерской, и для лавки. А на заднем дворе можно будет поместить печь для обжига. "Мастер" - он все еще не мог поверить своему счастью: двадцать лет ходил в подмастерьях, жениться успел, детей нарожать, а по-прежнему во всем зависел от хозяина. Тот и слышать не хотел ни о каких новшествах - как деды делали, так и им сойдет.
А ведь он сам, никогда Сурема не покидая, догадался, как делать фарфор из местной глины, не хуже кавднского. Но цеховой совет не позволил ему открыть мастерскую. Но теперь он сам себе хозяин, заказов на год вперед, рук не хватает, он уже троих помощников нанял, сам только обжигом занимается, а они месят и лепят по его рисункам. Альвис окинул новый дом взглядом и вздохнул - а ведь маловато будет. Не поместится здесь и лавка, и мастерская, да и работы столько, что еще двоих нанять можно. Почему бы не поставить сарай возле глиняного карьера, чтобы на месте делать заготовки, а здесь уже до ума доводить? И места прибавится, и дело быстрее пойдет, да и дешевле получится. И он, насвистывая, перешагнул через порог нового дома.
5
- Что значит эта бумага, господин министр, и почему ее обнаружили только сейчас?! - Король был в гневе и не считал нужным скрывать свой гнев. Его голос звенел от напряжения, губы побелели. Никто не смеет идти против воли короля, никто! Ни при жизни, ни после смерти!
Чанг давно уже научился читать по невозмутимому лицу Элиана его подлинные чувства, он знал, что золотовласый эльф способен и гневаться, и бояться, но впервые видел, как король гневается в открытую, и в глубине души испытал чувство облегчения. Эта фарфоровая сладкоголосая кукла все-таки уязвима. Он поддается гневу, а значит, рано или поздно совершит ошибку, нужно только не пропустить момент. А пока что следует сохранить свою незаменимость, ведь он и в самом деле незаменим - никто другой не справится с его эльфийским величеством, даже когда тот даст слабину. Чанг виновато кашлянул:
- Никто не мог предположить, что Хранитель оставил столь важные бумаги в обычной городской управе, ваше величество. В его комнате нашли только пепел, и я решил, что он все сжег. Завещание обнаружили случайно, оно могло пролежать в архиве сто лет.
- Но ведь он даже не был женат!
- В этом нет необходимости. Леар Аэллин взял эльфийку Далару в наложницы согласно родовому праву. Законы империи этого не запрещают, не было необходимости - обычай ушел в прошлое вместе с рабством и междоусобицами. Перестали захватывать пленниц и запретили покупать рабынь, а свободные женщины требовали законного брака. Но дети от таких союзов могут наследовать отцу, если тот признал их и принял в род. Леар Аэллин своих детей признал.
- Оставьте при себе свое знание варварских традиций! В моей империи нет и не будет никакого "родового права"! Эти бастарды дважды вне закона - и как ублюдки, и как Аэллины. Найдите женщину и ее щенков.
- Если то, что я слышал о Даларе-Плетельщице, правда, выполнить ваш приказ будет несколько затруднительно. Она наверняка покинула империю.
- Мне все равно, где вы ее отыщете. В империи, в Кавдне, в Зачарованном Лесу или на морском дне! Вы получили приказ, министр, вот и покажите, на что вы способны!
Чанг только вежливо поклонился. Право же, Леар Аэллин достоин восхищения. Он ухитрился и после смерти нанести удар, да так метко, что его величественное величество разве что ядом не плюются. Но Хранитель перехитрил сам себя, король в ярости, и у Чанга нет выбора, ему придется найти эльфийку, чтобы сохранить свое положение. Элиан слишком явно дал понять, что ему не нужен министр, не способный совершить невозможное. Если повезет, он сумеет спасти женщину, но детьми придется пожертвовать. Чанг только надеялся, что у короля хватит ума не устраивать из смерти детей такое же представление, как он устроил из казни их отца. Народ не поймет, а в Суэрсене тем паче не оценят.
Министр снова перечитал документ, посмотрел на дату и присвистнул - да господин Хранитель просто герой-мужчина! После всех его тайных развлечений с девицами, затащить в постель эльфийку, и тут же заняться наместницей! Но восхищение быстро сменилось злостью на самого себя - не доглядел, даже предположить не мог! Теперь ищи в море ветер, если у эльфийки есть хоть капля того ума, что ей приписывают (в чем он сомневался - с чего бы она тогда связалась с Аэллином), она давно уже сидит в какой-нибудь деревушке на Лунных Островах, а то и в новые земли подалась.
***
Заходящее солнце превратило облака в сочный ягодный шербет, слоями выложенный в хрустальную чашу: розовая клубника, фиолетовая черника, багряная смородина. Точно такого же цвета были волосы женщины, сидящей на скамейке среди кустов роз. В ее голосе снисходительность смешивалась с едва заметной насмешкой:
- Надо отдать тебе должное, Далара, твое стремление объединить людей и эльфов увенчалось успехом. Вне закона тебя объявили и те и другие.
- Король Элиан - не человек.
- И не Элиан, - усмехнулась Аланта, основательница рода Пылающей Розы, - я хорошо помню принца. Право же, не уйди он к Творцу по своей воле, его следовало бы туда отправить. Пока он со своими названными братьями охотился на смертных, это никого не беспокоило, но когда пролилась драгоценная солнечная кровь...
Далара с изумлением взглянула на свою прабабку:
- Элиан убил родича? Я ничего об этом не слышала.
- Согласись, что тут нечем гордиться. На самом деле убил один из его "братцев", другого из их же компании. Тот юноша взял в жены лунную полукровку, король запретил им играть свадьбу в Филесте, они отправились в ближайший город. Слово за слово, вино... а в землях смертных можно проливать кровь. Элиан взял вину на себя. Все знали, кто убийца, но не посмели обвинить принца во лжи. Его изгнали из Филеста, а невеста-вдова прокляла все их братство. Не прошло и пяти лет, как все они вернулись к Творцу, а Элиан, потеряв друзей, похоже, повредился в уме. Не то, чтобы он до этого отличался особой рассудительностью, - фыркнула эльфийка, - но после истории с Беркутами он пропал. Говорили, что он ушел в горы искать истину, да так и не вернулся. А потом мать рода объявила, что его больше нет в этом мире.
Далара опустила веки, задумавшись:
- Но он мог вернуться, почему бы и нет? Или же Эндора ошиблась. Король ведь признал в нем брата.
- Чушь. Оттуда еще никто не возвращался.
- Но кто тогда?
- Да какая разница! Никто из смертных Элиана не видел, да и из эльфов мало кто его помнит. А трон империи лакомый кусочек. Нынешняя наместница достаточно глупа, чтобы поверить в сказку, вот Старейшие и воспользовались случаем. С покойной Энриссой этот фокус бы не прошел.
Их беседу прервал сначала треск, а затем визг. Аланта тяжело вздохнула - Ларион опять удрал от няни и застрял в розовых кустах. Она встала со скамейки и подошла к своим любимым кремовым розам, с таким трудом прижившимся на местной каменистой почве. Полуторалетний воин честно сражался с колючими кустами и нанес врагу немалый урон, но, в конце концов, застрял в переплетении ветвей. Розы почти вдвое превышали его рост и, должно быть, казались мальчику злобными великанами.
Эльфийка осторожно развела ветки, стараясь не поцарапать мальчика еще сильнее, подняла израненного бойца на руки и отнесла матери:
- Интересно, упрямство он унаследовал от тебя, или от своего отца?
Далара пожала плечами, одновременно пытаясь успокоить ревущего во всю силу легких ребенка. Получалось у нее плохо, и когда на дорожку выбежала запыхавшаяся толстая нянька, она с облегчением передала ей сына. Нянька каялась, просила прощения, что не уследила, разве что в ноги не упала, по местному обычаю, Аланта сухо поджала губы, но подождала, пока нянька унесет ребенка, затем поинтересовалась:
- Далара, какого Ареда ты решила стать матерью, если тебя перекашивает от одного вида собственного отпрыска?
- Ты будешь учить меня материнству? - Этот разговор повторялся с завидным постоянством, обе стороны уже выучили реплики наизусть. - Ты запретила собственному сыну появляться на пороге родительского дома, и не разговаривала с ним тысячу лет!
- Я и сейчас с ним не разговариваю. Но когда я его прокляла, ему было намного больше полутора лет. Да и потом, он всего лишь один из девяти, с остальными у меня замечательные отношения. Ты же от дочери вовсе избавилась, а сына отдала нянькам. Далара, мы говорили об этом уже не раз, но ты не желаешь слушать. Маленьким детям свойственно любить родителей безоговорочно, что бы те ни делали с ними. Но этот возраст быстро проходит, ты не успеешь оглянуться, как рядом с тобой окажется ненавидящий тебя взрослый человек, причем ненавидящий по заслугам.
Далара молчала, опустив голову. Она знала, что прабабка права, но ничего не могла с собой поделать. Ее сын, наполовину эльф, наполовину Аэллин - смуглый, золотоглазый, медвяно-рыжий, не походил ни на отца, ни на мать, так причудливо перемешалась в нем кровь двух народов. Изящная фарфоровая статуэтка - в нем не было и намека на обычную детскую неуклюжесть. Даже ходить он научился сразу, избежав обидных падений и разбитых коленок.