Соэнна сидела в кресле в одном из внутренних двориков замка и наблюдала, как ее сыновья лупят друг друга деревянными мечами. Недостаток умения, простительный для четырехлетнего возраста, они восполняли энтузиазмом. Герцогиня знала, что в знатных семьях мальчиков с малолетства обучают военному искусству, но никогда не видела, как фехтуют малыши - у нее были только старшие братья. Она и на расстоянии различала близнецов, схожих, как две дождевые капли: Элло, как обычно, загнал более спокойного брата в угол и сейчас пытался выбить у того из руки меч. Без всякого сомнения, это ему удалось бы, сумей он хоть раз попасть по своей цели. Леару не хватало смелости для ответной атаки, но он уворачивался от ударов с редким проворством. Обычно их поединки так и заканчивались: устав гоняться за братом, Элло откидывал меч в сторону и переходил к рукопашной, наставник вмешивался, растаскивал драчунов и присуждал победу Леару, хотя Элло управлялся с мечом куда искусней. Вот и сейчас Элло упрямо доказывал, что Леар дерется нечестно, а мастер в очередной раз объяснял, что на кулаках бьются крестьяне в деревне, а благородный воин должен сохранять терпение в любой ситуации.
Так было во всем. Упрямый и откровенный Элло постоянно проигрывал тихому и ласковому Леару, неважно, в поединке, игре или попытке завладеть отцовским вниманием. Казалось, он должен был бы возненавидеть брата, но узы близнецов обуздывали горячий характер мальчика, и после каждой ссоры неизменно следовало примирение. Близнецы не могли обходиться друг без друга, самым страшным наказанием за проделки было развести их на полчаса по разным комнатам, после можно было две недели не опасаться шалостей. А вот во всем, где не доходило до прямого соперничества, везло, наоборот, старшему из близнецов, а на Леара вечно сыпались все камушки. Трудно было найти два более разных характера. Элло не мог провести на одном месте дольше двух минут, няня говорила, что у него в одном месте уголек жжется. Леар научился читать в два года и часами просиживал в библиотеке. Элло постоянно придумывал всевозможные каверзы и вовлекал в них брата, причем главный затейник всегда выходил сухим из воды, а Леару доставалось на орехи. Когда братья тайком пробрались на конюшню, и попытались прокатиться на отцовском кавднийце - Леар упал с коня и сломал ногу, Элло же отделался ушибленным локтем и испугом. Леар чуть было не утонул в озере, на счастье, рыбаки вовремя заметили барахтающегося в воде мальчика, Элло научился плавать. Казалось, что у богов хватало времени присматривать только за одним из близнецов.
Дети вернулись в дом, а Соэнна вздохнула: никогда бы не поверила, что мать может любить одного ребенка больше другого. Близнецы ведь, в один день родились, а перед собой не слукавишь. Горячего и смешливого Элло Соэнна любила сильнее, чем по-кошачьи ласкового Леара. А вот Иннуон, наоборот, предпочитал младшего сына. В Элло слишком явственно проглядывало наследственное упрямство рода Аэллин, которое Иннуон считал дозволенным только себе, в то время как Леар казался отцу достойной почвой для приложения воспитательных усилий. Соэнну вполне устраивало разделение: муж не мешал ей проводить время с Элло, она не вмешивалась в воспитание Леара. Дети, как и следовало ожидать, быстро разобрались, и со своими обидами Элло всегда приходил к матери, а Леар - к отцу, что, впрочем, не мешало им находить общий язык после каждой ссоры. Иногда такое положение дел казалось Соэнне неестественным, словно какая-то неведомая сила управляет ее детьми, заставляет любить, когда впору было бы ненавидеть, но Иннуон не видел в этом ничего странного. Узы близнецов для того и дарованы богами, чтобы охранять род от братоубийства. Весьма разумная мера предосторожности: вряд ли в этом мире найдется человек, которому хотя бы раз в жизни не хотелось убить своего брата. Герцогиня собрала рукоделие и отправилась в свои покои - небо затянуло тучами. По коридору эхом разносились детские голоса. Удивительно, как два маленьких ребенка могут оживить каменную громаду замка! Соэнна вздохнула с сожалением: у дворянских детей остается мало времени на детство. Уже сейчас Иннуон искал наставников для сыновей по всей империи, не жалея денег на самых лучших учителей. Фехтование, военные науки, математика, история, литература, танцы, этикет и многое другое, и все это нужно освоить к четырнадцати годам. Скоро она будет видеть своих мальчиков только за обедом. Как жаль, что у нее нет дочери ... с девочками все по-другому. Их приходится выдавать замуж, но до того времени за воспитание дочери отвечает мать. Но Иннуон счел, что двоих сыновей с него более чем достаточно, а если Соэнна желает уподобиться крольчихе - пусть поищет себе другого мужа, герцог с удовольствием даст ей развод. В двадцать лет Соэнна горько смеялась над девичьими мечтаниями: как же, приползет муж к ней на коленях и будет умолять о любви! Лишь четырнадцатилетним красавицам дозволено быть такими дурами! Иннуон ничуть не изменился за эти годы, разве что теперь иногда приходил к жене в спальню и снисходил до разговора за завтраком. Временное потепление в отношениях закончилось с рождением детей, и замужество Ивенны не спасло ситуацию, скорее наоборот, герцог не мог забыть, по чьему совету отдал сестру другому. Иннуон снова начал избегать супруги, а Соэнна проплакала трое суток, узнав, что муж, по сути дела, приказал убить ее во время родов. Все иллюзии, что еще оставались, утекли с этими слезами: она никогда не победит. Что толку в красоте и уме, если условия изначально неравны. Нужно поблагодарить богов, что уберегли от позора, даровали детей и сохранили жизнь, и не требовать большего. Соэнна училась смирению, но получалось у нее плохо: сердце никак не желало согласиться с голосом разума и требовало отмщения. Иногда ей даже хотелось убить Иннуона, но она знала, что не сумеет довести дело до конца. Да и потом, пусть и против воли, но он дал ей сыновей, и она не в праве оставить их без отца. Несмотря на благодарность богам, она порой с горечью вопрошала в храме, почему они не позволили ей родиться мужчиной.
А за окнами близилось к концу короткое северное лето, в зелени берез пробились первые желтые пряди, крестьянки приносили в замок огромные корзины пылающей клюквы. Скоро осень: неделя безмятежно-синего высокого неба и шелестящей под ногами листвы, а потом несколько месяцев холодного дождя и снова снег. В детстве Соэнна любила играть в снежки и кататься на санях, здесь же, в Суэрсене, возненавидела и переливающийся на солнце снег, и покрывающий озера голубым панцирем лед. Честно признаться, она ненавидела здесь все: и горы, и лес, и сам замок. Если бы пламя пожрало в одночасье каменные стены родового гнезда Аэллин, герцогиня бы только поблагодарила поджигателя. Увы, замок простоял почти девятьсот лет и не собирался доставить своей нынешней госпоже такого удовольствия. Соэнну ожидали еще долгие годы тоскливого времяпровождения в унылых стенах. Герцогиня поставила на столик корзинку с вязанием и позвала горничную, переодеться к обеду. Сегодня принимали важного чиновника из столицы, и Иннуон ждал от жены, что она исполнит долг хозяйки дома, хотя и не счел нужным поделиться с ней причиной неожиданного визита. Соэнна надеялась, что гость окажется разговорчивее ее супруга и сам расскажет за обедом, что привело его в Суэрсен. А еще нужно поймать лекаря и задать тому выволочку: последнее время Элло плохо спал ночами, кричал, метался, пылал, как в лихорадке, но утром все было в полном порядке. Горе-целитель отговаривался возрастом: мол, скоро все само пройдет, а мальчик кричал так отчаянно, что сердце сжималось. Как же, возрастное: Леар почему-то спит ночь напролет, даже не шелохнется! Лекарь, конечно, премудрый, и в храме много лет целительству обучался, но Соэнна твердо решила, что выгонит его в три шеи, если он не вылечит Элло. И пусть Иннуон потом ругается сколько его душе будет угодно. Сам герцог считал эти загадочные болезни дамской блажью и советовал супруге меньше дрожать над своим драгоценным сыночком - здоровее будет. Еще бы, ему ведь не случалось просыпаться среди ночи от детского крика, а днем мальчик был здоров и полон сил, с точки зрения наставников - даже переполнен.
Соэнна в нерешительности перебирала платья в своей гардеробной. Она по мере сил следила за модой, выписывала из Сурема последние фасоны, да и местные портные ничуть не уступали в мастерстве столичным, а все-таки на душе было неспокойно. Гость ведь секретарь самой наместницы, каждый день ее видит, при дворе живет. Служанки сплетничали, что одних только сундуков с нарядами пять штук привез. Стыдно будет показаться серой провинциалкой перед таким щеголем. Как ни следи за модой, а пока из Сурема новости дойдут - в столице все десять раз поменяться успеет. После долгих раздумий Соэнна остановилась на вишневом шелковом платье с жатым лифом и свободными рукавами, как у мужской рубашки. Его прислали из Сурема всего два месяца назад, и герцогиня надеялась, что этот наряд еще не успел устареть. Она подошла к большому зеркалу из Ландии, занимавшему полстены и стоившему больше, чем все ее наряды вместе взятые. Ну что ж - молодая женщина осталась вполне довольна собой. В двадцать лет Соэнна находилась в самом расцвете, пускай ее талию уже нельзя было обхватить ладонями, а при улыбке в уголках глаз появлялись первые, пока еще незаметные никому, кроме нее самой, морщинки. Даже если платье и покажется столичному гостю старомодным, вряд ли это сильно испортит впечатление от хозяйки дома, красота герцогини Суэрсен не нуждалась в парадном обрамлении, потому она отставила в сторону ларец с драгоценностями, не соблазнившись ни алыми рубинами, ни вишневыми гранатами, ни розовым жемчугом. Никто не заподозрит герцога Суэрсен в скупости, если его жена выйдет к обеду без украшений, а Соэнна давно уже перестала восхищаться серьгами и ожерельями - когда драгоценностей так много, они теряют всякую привлекательность. Янтарные подвески крестьянок казались ей теперь куда красивее тяжеловесного золота и ослепительных камней.
Соэнна вышла из своих покоев и отправилась в обеденный зал. В коридоре она наткнулась на сыновей, занятых любимым делом - нарушением запретов. Мальчишки вскарабкались на широкий подоконник и наполовину высунулись из окна, опасно свесившись вниз. Что такого интересного можно углядеть в знакомом до булыжника внутреннем дворе, Соэнна не знала, но у близнецов было на этот счет свое мнение. Хотя двор их действительно не интересовал, в отличие от увившего стену плюща. На счастье Леара и Элло мать не умела читать мысли, поэтому ограничилась коротким нравоучением, сняла близнецов с подоконника и передала с рук на руки подоспевшей Марион. Если бы пять лет назад кто-нибудь сказал Соэнне, что она поручит своих детей бывшей кормилице Ивенны, она бы просто рассмеялась. Все, от управляющего до мальчишки-конюха, не сомневались, что эти две женщины ненавидят друг друга. Однако после рождения близнецов молодая герцогиня сблизилась с пожилой женщиной, особенно когда узнала, что та не побоялась пойти против воли герцога и помогла целительнице спасти жизнь роженице. Марион нашла подходящую кормилицу, свою племянницу, чистенькую девушку, совсем молоденькую, а когда близнецов перестали кормить грудью, как-то само собой оказалось, что присматривает за ними старая няня Ивенны. Иннуон не стал возражать. Оказавшись при деле, Марион перестала мозолить ему глаза, и он чувствовал моральное превосходство над сестрой, бросившей свою верную кормилицу, в то время как Иннуон дал той кров... а мальчики все равно быстро выходили из-под женской опеки. Пройдет еще несколько лет, и няню сменят многочисленные наставники.
Герцогиня вошла в обеденный зал, опытным взглядом окинула сервировку и осталась довольна. Тонкий фарфор из Кавдна, оранжерейные цветы, вино в специальных подставках для бутылок, уже открытое, чтобы успело "подышать". Слуги торопливо расставляли на столе холодные закуски и складывали салфетки причудливыми цветами. Соэнна поморщилась и приказала переложить салфетки в серебряные кольца. Вычурность прошлых лет уступила место кажущейся простоте: дамы перестали сооружать на головах многоярусные башни из локонов, кавалеры - расшивать камзолы бисером и стразами, а фарфор одержал победу над роскошной, но тяжелой золотой и серебряной посудой. Новая мода вполне устраивала Соэнну, а вот Иннуона скорее раздражала. Отличаясь безукоризненным вкусом, герцог, тем не менее, любил яркие цвета.
II
Ванр сидел за обеденным столом как на раскаленных углях. В другое время он бы с удовольствием насладился и изысканной кухней, и обществом очаровательной хозяйки, и прекрасным видом на скалы, но сейчас с нетерпением ждал конца обеда, чтобы пойти в библиотеку. Он все еще не мог поверить, что многолетняя охота завершилась, и в скором времени он будет держать в руках книгу, попортившую ему столько крови. Был, конечно, шанс, что Ванр ошибался с самого начала, и это проклятое описание погребального обряда и впрямь досталось мышам на ужин двести лет назад, но об этом не хотелось даже думать. Он поддерживал ни к чему не обязывающую светскую беседу, щедро одаривал комплиментами герцогиню и повара, смаковал вино, но мысленно уже перебирал фолианты на книжных полках. Однако обед затягивался, хозяева решили впечатлить столичного чиновника: холодные закуски сменялись горячими, горячие - первым блюдом, первое блюдо вторым, и так до бесконечности. Платье герцогини, поначалу казавшееся милым в своей уютной провинциальности, к концу обеда начало раздражать, как быка красная тряпка, выдержанное вино отдавало уксусом, а воздушные пирожные, поданные на десерт, уже просто не лезли в горло.
Он с трудом держал себя в руках: герцог не должен заподозрить, насколько важен этот визит в библиотеку. Иннуон и так удивился, что наместница прислала своего личного секретаря со столь пустяковым поручением. Ванру удалось развеять подозрения герцога - любовь наместницы к чтению была известна по всей империи, желающие заручиться королевской милостью присылали ей в подарок редкие книги, ходили слухи, что Энрисса один раз прочитала всю дворцовую библиотеку и теперь начала заново. Несколько смущаясь, он сообщил герцогу, что библиотека Суэрсена немногим уступает дворцовой, и наместница надеется найти здесь книги, способные заинтересовать ее. А кто, как не личный секретарь наместницы, лучше всего разбирается в ее интересах? Объяснение, как Ванр и рассчитывал, польстило и без того самоуверенному герцогу. Разве могла хоть какая-нибудь дворянская библиотека сравниться с книжным собранием рода Аэллин? Потому и переписывали их мелкие чиновники, а в Суэрсен приехал секретарь наместницы. Наконец, обед закончился, Ванр поцеловал герцогине руку, по привычке задержавшись губами на бархатной коже, раскланялся с герцогом и спешно удалился. Желудок настойчиво требовал послеобеденного отдыха, но Ванр решительно поймал слугу и приказал проводить себя в библиотеку. Он больше не мог ждать.
Как и в королевском дворце, библиотека занимала отдельную башню. Ванр подозревал, что в этом не было никакой необходимости, книги прекрасно бы разместились в нескольких залах, но герцоги Суэрсен не терпели чужого превосходства. Заполнить всю башню книгами они не смогли, но с умом распорядились свободным местом. Поднимаясь наверх, в книжные залы, Ванр прошел через комнаты для занятий и переплетную мастерскую, и только на третьем ярусе началось собственно книгохранилище. В чем-то эта библиотека была даже удобней дворцовой - она строилась позже, окна были шире, а лестницы не такие крутые. А самое главное - все книги удобно располагались на полках на верхних этажах, а не лежали стопками в пыльном холодном подвале, где даже свечи соглашались гореть с большой неохотой. В отличие от герцога Ойстахэ, хозяин Суэрсена заботился о своем книжном собрании. Никакой пыли, не говоря уже о паутине или мышином помете, самые ценные книги прятались каждая в отдельном ящичке - такой роскоши Ванр не встречал и в библиотечной башне Сурема. Остальные тома просторно стояли в один ряд на широких полках вдоль стен. Библиотекарь почтительно поприветствовал чиновника из столицы и предложил свои услуги. Ванр сначала планировал перерыть тут все самостоятельно, но увидев объем работ, передумал и решил воспользоваться столь любезно предложенной помощью:
- Я думаю, стоит начать с исторических хроник - наместница наслышана о вашем собрании.
- Как вам будет угодно, господин Пасуаш, здесь эти книги мало кто читает, в большинстве своем они на старом наречии.
Ванр хмыкнул - аристократов в обязательном порядке обучали старому наречию, но чтение на нем оставалось сомнительным удовольствием: не удивительно, что герцог не засиживался в библиотеке над старинными фолиантами. Они прошли через полукруглый зал, потом поднялись еще на один уровень, и там, в небольшой комнате первым, что увидел Ванр, был маленький мальчик, лет четырех, в голубой тунике. Мальчик удобно разместился на подоконнике, забравшись туда с ногами, и перелистывал небольшую книгу в черном переплете, слишком быстро, чтобы успеть прочитать, даже если он и умел читать, в чем Ванр сомневался, но осторожно, чтобы не помять страницы. Заметив вошедших, он поднял голову от книги, но даже и не подумал слезть с подоконника. Ванр с удивлением спросил библиотекаря:
- Сюда пускают детей? Они же могут повредить книги!
- Ну что вы, лорд Леар обращается с книгами осторожней иного взрослого. Вот его старшего брата я в библиотеку в ближайшие лет пять не пущу, в прошлый раз он умудрился разбить три чернильницы!
- Так это младший сын герцога? А, - чиновник понизил голос, - а они в самом деле так похожи, что не различишь?
- Не знаю, как их мать отличает. Впрочем, мне-то проще - лорда Элло книги не интересуют.
- Неправда, - вмешался в разговор мальчик, по-прежнему не слезая с подоконника, - Элло любит читать, только не умеет.
Ванр рассмеялся:
- Так как же он тогда может любить читать?
- Я же люблю, - в голосе ребенка звучала непререкаемая уверенность, что если что-то нравится ему, то понравится и брату.
- Ну-ну, - Ванр не нашелся, что ответить, и предпочел вернуться к тому, ради чего он сюда пришел. Если мальчишке охота сидеть на подоконнике и строить из себя великого грамотея, пусть сидит. Он поблагодарил библиотекаря и подошел к полкам, достав для виду перечень из поясной сумки. Исторические хроники занимали три ряда полок, рядом, как Ванр и предполагал, стояли труды по географии и сборники обрядов и обычаев разных народов. Суэрсенский библиотекарь придерживался общепринятой схемы расположения книг, облегчавшей поиск. Он быстро перелистывал книги, некоторые откладывал в сторону, другие сразу ставил на место. Похоже, слава суэрсенской библиотеки была сильно преувеличена - пока что ему не попалось ни одного названия из списка Хранителя.
Мальчик слез с окна и, зажав книгу под мышкой, подошел к чиновнику:
- Ты не умеешь читать? - Поинтересовался он совершенно серьезно, показывая на стопку книг, которую Ванр отложил в сторону едва раскрыв.
- Я умею читать, а вам, молодой человек, лучше заняться каким-нибудь полезным делом, - "а еще лучше, убраться отсюда к няне под юбку", - со злостью подумал Ванр, он не сказал вслух. Он понятия не имел, как нужно разговаривать с четырехлетними детьми, а уж тем более с маленькими лордами.
- Я занимаюсь, я книжку смотрю. Там буквы красивые, только непонятные, - вздохнул мальчик, - я такие еще не знаю.
Ванр оглянулся, убедился, что библиотекарь оставил их одних, и передвинулся сразу к книгам с обрядами. Их он проглядывал куда внимательнее, и ставил обратно на полку с нескрываемым разочарованием. С каждым фолиантом становилось все труднее отгонять мысль о возможной неудаче. Он перебрал первую полку, вторую, третью, опустился на колени, чтобы удобней было заняться самой нижней, четвертой, и оказался лицом к лицу с Леаром, наблюдающим за поисками. У мальчика оказались черные отцовские глаза и округлый подбородок матери - красивый ребенок, впрочем, это еще вопрос, что из него вырастет. Вон, младшая сестра Ванра в детстве была очаровательной пышечкой, а выросла в неуклюжую расплывшуюся девицу, от которой шарахались даже самые непритязательные женихи. Не стань Ванр секретарем наместницы, она так бы до сих пор и ходила в девках.
- Узнаешь еще, - утешил он мальчика и продолжил поиски. Книг с описаниями обрядов оказалось не так много, не прошло и получаса, как Ванр поставил на место последнюю. Он сел прямо на пол и обхватил голову руками - пять лет брошено в выгребную яму! Книги здесь нет! Конечно, он проверит остальные полки, сверит со списком, осторожно расспросит библиотекаря, не забрали ли какие-нибудь старинные фолианты в переплетную мастерскую, или почитать на сон грядущий в спальню, но уже без всякой надежды на удачу. Он представил себе лицо Энриссы, выслушивающей его оправдания, и тихо застонал. После стольких лет близости он уже не боялся, что наместница выгонит его вон после первой же неудачи, но молчаливое сожаление в ее взгляде действовало на Ванра сильнее высказанного вслух неодобрения. Только Энрисса, не сказав ни слова, одним взглядом, могла заставить его почувствовать себя глупым щенком, нагадившим в туфли благодетельнице. Ванр ненавидел это ощущение - прожив с наместницей столько лет, он давно уже не сомневался в ее любви, но одной любви для него было недостаточно. Быть рядом с сильной женщиной оказалось для Ванра Пасуаша непомерным испытанием. Его мужское естество требовало даже не равенства, а превосходства, и не только ночью, но и днем, но с рассветом Энрисса превращалась в строгую наместницу, изначально стоящую выше простых смертных. Иногда он даже думал, что оно того не стоило, и чувствовал, что сам загнал себя в ловушку, из которой нет и не будет выхода, пока жива наместница. Он будет стареть рядом с ней, навсегда оставшись секретарем, услужливо протягивающим бумаги на подпись. Самый мелкий чиновник - хозяин в своем доме, его слово - закон для жены и детей, Ванр же обрек себя на положение вечного слуги. У него никогда не будет ничего своего - только дарованное наместницей, и ставший привычным спутником страх разоблачения умрет вместе с ним, если, конечно, не убьет его раньше. Даже его карьера, и та закончилась, не успев начаться, несмотря на стремительный взлет. Ванр успел понять, что Энрисса не станет менять ради него правила игры, места в Высоком Совете ему не видать, не говоря уже о титуле. Разве что какие-нибудь именитые болваны поднимут восстание и в империи сразу освободится несколько герцогских кресел. И все же Ванр знал - доведись выбирать заново, он поступил бы точно также. Судьба дала мелкому чиновнику Пасуашу всего один шанс, и Ванр использовал его, как сумел. И что теперь с того, что плата порой кажется непомерной?
Леар, тем временем, обошел вокруг Ванра и, просунувшись под его руку, раздвинул книги на полке, поставил в образовавшуюся дырку свою книжку и с укоризной заметил:
- Ты их неправильно поставил, не по росту. Тут маленькие книжки должны стоять, а ты большие поставил, - и принялся деловито переставлять. Ванр не стал ему мешать, он протянул руку и вытащил только что поставленную на полку книгу, сердце заколотилось как после чашки крепкого карнэ, он осторожно открыл обложку и с первых же слов понял: оно, наконец-то оно!
Книга оказалась старой, настолько старой, что чернила успели поблекнуть и из когда-то черных превратились в светло-коричневые, почти сливающиеся с пожелтевшим пергаментом. Пришлось поднести текст прямо к носу и разбирать по слогам, словно Ванр и в самом деле не умел читать. Он с трудом продирался через выцветшие буквы, соединяющиеся в слова старого наречия, и чувствовал, как его коротко стриженые волосы медленно встают дыбом на затылке, а по спине стекает липкая струйка пота. Этого просто не могло быть! Наверное, он неправильно понял прочитанное, может быть, это какой-то диалект старого наречия и знакомые слова означают совсем другое? Но к концу рассказа хрониста не осталось никаких сомнений - эта книга действительно может уничтожить империю. И Аред тут не при чем. Стало понятно, почему эльфы так боялись, что эта история всплывет на поверхность. Как же, судьба мира их беспокоила! За свою шкуру боялись, бессмертные, никакая магия бы их не спасла! Энрисса правильно сделала, что поручила ему поиски, для любого другого соблазн мог оказаться непосильным. Он осторожно отложил книгу в сторону, борясь с желанием засунуть ее под рубашку и немедленно удрать из замка, бросив все свои сундуки, а мальчишку - придушить, чтобы никаких свидетелей. Но нет, нельзя привлекать внимание. Он пороется в библиотеке еще несколько дней, отберет книги, а потом придет к герцогу за разрешением на покупку. Ванр не сомневался, что Иннуон эту книгу не читал, кто ж по доброй воле станет слепить глаза и забивать голову хитросплетениями старого наречия?
Леар, тем временем, закончил расставлять книги по своему разумению и обратился к Ванру:
- Только ты ее на место поставь, вот сюда, где дырка. А то будет некрасиво.
- Поставлю, поставлю, обязательно поставлю, ты не волнуйся.
- Я завтра приду проверю, - грозно заверил его малыш, и, с трудом открыв тяжелую дверь, выбежал из зала.
Ванр подошел к окну, распахнул ставни и жадно глотнул свежий воздух, пахнущий недавним дождем и мокрой травой. Великие боги, а ведь в его руках страшное оружие - он, Ванр Пасуаш, неприметный чиновник, по женской прихоти сделавший блестящую карьеру, может изменить ход истории. Вместо наместницы - на троне король, обязанный короной Ванру Пасуашу. За такую услугу его точно сделают герцогом или графом. "Или отправят на тот свет, чтобы не болтал лишнего" - услужливо подсказал внутренний голос. Нет уж, от добра добра не ищут, он привезет книгу наместнице, а Энрисса пускай решает, что с ней делать. По крайней мере, Ванр сможет быть уверен, что его не придушат потихоньку в темном коридоре дворца за то, что слишком много знает. Пусть другие дерзают менять многовековые устои.
III
Ночь неторопливо раскинула по небу звездную сеть. Замок погружался в сон: поварята притушили огонь в кухонном очаге, конюхи налили воду в поилки, а вернувшаяся с вечерней прогулки горничная герцогини торопливо пробежала мимо стражи, привычно огрызнувшись на ущипнувшего ее за мягкое место охранника. Она сегодня задержалась, любезничая с ухажером, и теперь бежала по коридору, боясь, что не успеет приготовить госпоже вечернюю ванну. Стражник фыркнул ей вслед - подумаешь, недотрога, как с кузнецовым подмастерьем - так ночь напролет гулять готова, а доблестному стражу один щипок жалеет! Факельщики прошли по коридорам, зажигая факелы и заменяя сгоревшие, сменившаяся с поста вечерняя стража доедала на кухне остывший ужин, ругая ленивого повара. За окном надрывно ухала сова, не пойми как залетевшая так высоко.
Соэнна ждала в детской, пока Марион разденет полусонных мальчишек и уложит их в кровати. Леар послушно протягивал няне то руку, то ногу, а Элло пытался отбрыкиваться, уверяя, что совсем не хочет спать, и еще светло, вон там, на краешке неба розовая полоска! Но Марион не слушала никаких возражений, знала, что неслух уснет, как только голова подушки коснется, а утром попробуй разбуди! Когда близнецы, наконец, оказались там, где и им и надлежало быть в столь поздний час - под одеялами, Соэнна подошла поцеловать сыновей на ночь, и напоить Элло успокоительным отваром. Принимать напиток из других рук мальчик отказывался, вне зависимости от того, сколько сладкого сиропа наливали в кубок. Лекарь постоянно менял рецепты, добавлял все новые травы, но пока что толку от этого не было ни на грош. Герцогиня проследила, чтобы Элло выпил все, до последней капли, поправила одеяло, быстро поцеловала его и Леара и вышла из комнаты, не дожидаясь, пока Элло начнет требовать сказку на ночь. Соэнна давно уже рассказала все известные ей сказки, а новые как-то не придумывались.
Марион задула свечи и открыла ставни - комнату залил лунный свет, подождала, подремав в кресле, пока от кроваток не послышалось мерное сопение, и, осторожно прикрыв дверь, отправилась к себе. Год назад Иннуон счел сыновей достаточно взрослыми, чтобы ночевать без няниного присмотра. Марион такие строгости не одобряла: двери в замке толстые, стены - еще толще, а дети - маленькие. Случись что, испугаются, звать будут, никто и не услышит, а ведь Элло плохие сны видит, но герцог сказал, что долг отца вырастить сыновей мужчинами. Марион попробовала было без лишних споров остаться ночевать в детской, но быстро убедилась, что Иннуон всегда следит за тем, как исполняются его приказы, пришлось уходить на ночь к себе. И все-таки на душе у нее было неспокойно: будь ее воля, прогнала бы прочь высокоученого лекаря, и отвезла мальчика в деревню, к знахарке. Понятно ведь, что сглазили ребенка. Но об этом она и заикнуться не смела - все равно не позволят. Сама она к колдунье сходила, посоветовалась, та ей ветку ивовую дала, да воду заговоренную, на три ночи помогло вроде, а потом все сначала, еще хуже, чем раньше. А во второй раз знахарка и вовсе ее прогнала, мол, слишком сглаз сильный, так его не прогонишь, только темных духов разозлишь, приводи ребенка, будем смотреть, а иначе - голову не дури.
Элло не хотел спать, он точно знал, что не хочет, что стоит закрыть глаза - и снова провалишься в страшный сон, липкий, как свалявшиеся сливочные тянучки, тяжелый, как родовой меч, горячий, как кухонный котел, под которым пылает огонь. Сон не имел начала и ничем не заканчивался, просто в какой-то неуловимый момент мальчик оказывался там, в оранжевом мареве. Мерзкий туман щипал глаза, забивался в рот и уши, мешал дышать - каждый вздох давался с трудом, и отвратительный оранжевый вкус тошнотворной судорогой сжимал горло. Элло кричал, задыхаясь, но сам не слышал своего крика - марево не пропускало звуков, ни шелеста, ни шороха, а потом прямо из глубины тумана возникала огненная змея, пламя переливалось в кольцах ее туловища, билось изнутри в прозрачную чешую. Змея приближалась медленно, зная, что Элло некуда деваться, что языки тумана вцепились в его запястья, он даже пошевелиться не может, распятый в горячем облаке. Змея подползала к мальчику, становилась на хвост, и он завороженно смотрел, не в силах отвернуться, как бушует пламя под ее чешуей, а треугольная голова оказывалась перед его лицом, и рубиновый неподвижный взгляд впивался в глаза, изучая. А потом первое кольцо обвивалось вокруг его ног, прожигая насквозь, так, что крик закипал в горле, а огненная лента поднималась все выше и выше, и тогда безмолвие разрывалось единственным дозволенным звуком: шелестящим голосом, похожим на шум дождя:
- Ты снова не сделал то, для чего предназначен, мальчик.
Элло не мог сказать вслух ни слова, но каким-то образом отвечал:
- Я не могу! Это неправильно! Он - это тоже я!
- Ты должен.
- Мне больно!
- Мне тоже, - на какой-то миг из голоса змеи исчезала шелестящая вкрадчивость.
- Я не могу! - Мальчик плакал, и слезы закипали на его щеках.
- Я создал тебя для этого, - голос не знал сомнений, - сделай, и я больше никогда не приду.
И Элло, сгорая заживо в огненных кольцах, кричал, что все исполнит, только пусть она уйдет, исчезнет, рассыплется золой, чтобы снова можно было дышать. Раздвоенный язык клеймом прожигал его щеку напоследок, и змея растворялась в тумане, а он оставался висеть в оранжевом мареве, содрогаясь в рыданиях, зная, что все обещания - пустые слова, и он никогда не исполнит свое предназначение, и змея будет приходить каждую ночь.
Утром встревоженная няня расспрашивала мальчика, что ему снилось. Элло смешно морщил лоб, пытаясь вспомнить, но перед глазами стеной вставал оранжевый туман, и он честно отвечал Марион:
- Я не помню, но оно рыжее.
Начинался новый день, с утра до вечера заполненный разными интересными занятиями, но чем ближе к вечеру, тем чаще Элло замирал на одном месте, словно прислушиваясь к чему-то. Потом встряхивался, как искупавшийся в луже пес, и бежал дальше по своим делам. Воистину, по сравнению с братом Леар казался самым обычным ребенком. Ну, подумаешь, научился читать в два года, любит сидеть на подоконнике и отказывается есть еду белого цвета. Иннуон часто жалел, что синяя нитка первородства досталась Элло, а закон защищает право старшинства.
IV
После своей находки Ванр отработал в библиотеке еще неделю, несмотря на нетерпение. Не мог же он сказать герцогу, что изучил его знаменитую библиотеку за один день, и ничего кроме вот этой тоненькой книжки в черном переплете ему не приглянулось. К концу недели у него набралось достаточно книг способных заинтересовать наместницу: несколько исторических хроник, редкий сборник любовных стихов Саломэ Несчастливой, написанных в уникальной трехстрочной форме, "Предания Зачарованного Леса" - книга, запрещенная еще сто лет назад по требованию эльфов, выставленных в ней самым неприглядным образом, три сборника старинных баллад, и, наконец, искомое описание погребального обряда. Библиотекарь остался доволен предложенной суммой и был готов расстаться с фолиантами хоть сегодня, но не мог подписать договор о продаже без разрешения герцога. Оставалось только надеяться, что тому будет не до подробного изучения списка, и вообще, он будет рад избавиться от незваного гостя. Ванр не мог не заметить, с каким раздражением герцог наблюдает за ежевечерними светскими беседами столичного чиновника и своей супруги. Право же, Ванр даже жалел, что приехал сюда по делу: герцогиня была на редкость красива, и производила впечатление женщины, изголодавшейся по ласке. Один шаг с его стороны - и чело герцога Суэрсен увенчают развесистые рога, прекрасная Соэнна только и ждет подходящей возможности, что неудивительно. Даже в присутствии гостя герцог обращался с женой возмутительно грубо.
На горе Ванра, всю эту неделю герцог находился в отвратительном расположении духа. Холодное северное лето расщедрилось напоследок солнечными днями, а Иннуон всегда плохо переносил жару. А обитатели замка, похоже, вступили в сговор с природой: Соэнна требовала уволить лекаря, лекарь клялся всеми богами, что не виноват, дети постоянно путались под ногами, наставники жаловались, что не могут различить своих учеников, Элло постоянно повязывает синюю нитку на запястье брата, и Леар дважды отвечает домашнее задание, а служанка, с которой герцог последние полгода проводил ночи, потупившись, сообщила его милости, что выходит замуж за кузнеца и переселяется в деревню. Больше всего на свете Иннуон жаждал покоя и прохлады, и меньше всего - разбираться со столичным чиновником. Соблазн махнуть на все рукой и позволить этому перелетному щеголю хоть всю библиотеку вывезти, был велик, но еще больше Иннуону хотелось испортить кому-нибудь настроение. Он уже предпринял шаги в этом направлении: увеличил лекарю жалованье, позвал к себе жениха служанки и выдал тому двадцать золотых на приданое, с удовольствием заметив, как здоровенный мужик, стиснув зубы, благодарно поклонился, и отправил письмо Квейгу, с очередным приглашением в гости. Иннуон прекрасно знал, что Ивенна опять откажется ехать, а герцог Квэ-Эро сгрызет три пера, пока подберет вежливую причину для отказа. Теперь он сидел в кабинете, с привычным раздражением глядя в прозрачное стекло, заменившее разбитый им витраж, и ждал столичного зазнайку. Ванра он невзлюбил с первой же минуты: несмотря на всю вежливость, в разодетом по последней столичной моде чиновнике проскальзывало презрение к провинциалам. Казалось, он просто сгорает от желания поскорее управиться с делами и вернуться в столицу, подальше от поросших мхом стен горного замка. Кроме того, этот франт посмел кокетничать с герцогиней, а Иннуон не терпел посягательств на свою собственность и плевать он хотел, что при дворе принято рассыпаться в комплиментах и целовать дамам ручки, пока дыхания хватит. Герцог поприветствовал гостя, любезно предложил ему сесть, с усмешкой понаблюдав, как тот ерзает на жестком стуле, и сделал вид, что внимательно изучает список, а сам незаметно рассматривал чиновника, пытаясь понять, что же такого привлекательного нашла в нем Соэнна. Среднего роста, расплывшийся в боках, широкий пояс с трудом удерживает животик, слащавое выражение лица - тот тип мужчин, которых лучше держать подальше от молоденьких мальчиков. Иннуон мысленно ухмыльнулся: новая мода сыграла дурную шутку с разъевшимися придворными. Раньше они могли прятать неприглядные особенности фигуры в кружевах и оборках, а теперь простой покрой, пусть даже и из самой дорогой ткани, беспощадно выставлял напоказ все недостатки. Жаль, что такая мода не продержится долго. Иннуон оторвался от списка:
- Я не совсем понял вас, господин Пасуаш. Что вы хотите сделать с этими книгами?
- Приобрести для дворцовой библиотеки, ваше сиятельство.
- Но с чего вы взяли, что я буду распродавать наследие предков?
Ванр чуть не взвыл:
- Но я же сообщил вам о цели своего приезда в первый же день!
- Но вы не сказали, что хотите увезти книги. Я понял, что вы перепишите то, что вас заинтересует.
- В списке пятнадцать наименований! Мне пришлось бы зазимовать здесь!
- Вы же привыкли иметь дело с документами. Наверняка вы быстро пишете, да и почерк у вас должен быть отменный.
- Послушайте, я даю за эти книги очень хорошую цену, за каждую из них можно будет купить три новых! - Ванр совершил ошибку, забыв, что разговаривает с баснословно богатым герцогом Суэрсен.
- Вы что же, на рынке торгуетесь, любезнейший? - Ледяным голосом поинтересовался герцог.
- Что вы, я просто хотел сказать, что ваша библиотека не пострадает, если я куплю эти книги для ее величества.
- Моя библиотека и так не пострадает. Книги останутся на своих местах. Желаете исполнить волю наместницы - нанимайте в городе переписчиков, или переписывайте их сами, мне без разницы. Но продавать я ничего не собираюсь.
Теперь Ванр проклинал свою предусмотрительность: пятнадцать книг, в здешней мастерской больше трех переписчиков не разместятся, это же на два месяца работы! И ведь не пойдешь на попятный: мол, пожадничал я, ваше сиятельство, на самом деле мне всего одна книжка нужна! Делать нечего, придется задержаться в Суэрсене:
- Воля ваша, герцог. Но это займет много времени.
- Не беспокойтесь, можете возвращаться в столицу хоть завтра. Библиотекарь проследит, чтобы вы получили все списки, как только они будут готовы. Я всегда готов оказать услугу ее величеству.
Ванр сжал зубы, чтобы не сказать чего лишнего: услугу он оказать готов! Подданный должен быть готов исполнить волю наместницы, а не "услуги ей оказывать". Триумфальное возвращение в столицу с книгой откладывалось на неопределенный срок. Ну что ж, теперь они хотя бы знают, где книга хранится, и чем она так опасна. А от Ванра герцог Суэрсен так просто не отделается, нельзя подпускать к книге переписчиков.
- Я, с вашего позволения, останусь и прослежу за работой переписчиков. Да и сам тряхну стариной, все ж быстрее получится. Как вы совершенно верно заметили - у меня действительно прекрасный почерк.
Герцог с трудом сдержал ругательство - в свою же ловушку попался! Теперь придется терпеть этот фрукт в своем доме еще два месяца, не меньше. Но было уже слишком поздно отступать:
- Как вам угодно, господин Пасуаш, мой дом всегда открыт для посланников ее величества.
Ванр забрал список и откланялся, нужно было ехать в Солеру за переписчиками. Ну что ж, герцог, мы еще посмотрим, кто кому больше неприятностей доставит: теперь у Ванра было сколько угодно времени, чтобы заняться очаровательной герцогиней.
V
Ивенна стояла на верхней галерее и смотрела на море. Волны набегали на мраморные ступени лестницы, но брызги не долетали до второго этажа. В Квэ-Эро быстро темнело - море весь день ждало, когда солнце зависнет на самой кромке небосклона, а потом жадно проглатывало багряный диск, и на небе сразу же вспыхивали звезды. Герцогиня вдохнула пряный теплый воздух и спустилась к воде. Она любила купаться в темноте, когда песок не обжигал ноги, а вода превращалась в перламутровое топленое молоко. Она оттолкнулась от ступенек, проплыла вперед и перевернулась на спину. Соленая вода легко удерживала ее тело на поверхности, нужно было только изредка шевелить руками, чтобы ноги не коснулись дна. Квейг никогда не купался в этом месте, для него тут было слишком мелко, а Ивенна всей душой полюбила тихую заводь. Она слишком плохо плавала, чтобы стремиться на глубину. Квейг... она поморщилась, вспоминая сегодняшнюю размолвку, как всегда, по одной и той же причине. Иннуон опять звал их в гости, Квейг снова пытался убедить жену, что ее поведение - неприлично. Чтобы там ни было - а это ее родной брат, уже почти пять лет прошло, в обеих семьях наследники подрастают, нельзя столько времени таить обиду. Обычно Квейг не спорил с женой - чаще всего он просто делал то, что она хотела, реже - поступал так, как считал нужным, в любом случае не пререкался. Но сейчас на стороне Квейга были все разумные доводы, Ивенне было нечего возразить, она просто отказывалась ехать. Она не хотела объяснять, что обиды давно уже нет, разве что на судьбу, связавшую ее узами. Сначала она отказывалась из страха, что не сумеет удержаться, что разорванные звенья снова соединятся в единую цепь, и все начнется сначала. Потом она отказывалась из равнодушия: ей было все равно, увидит она брата или нет, но не хотелось оставлять детей на попечение слуг, или везти их за собой в долгое путешествие. Теперь же она не соглашалась ехать из жалости: Ивенна слишком хорошо знала Иннуона, семейное упрямство не позволит ему признать поражение. Ведь не он отослал Ивенну прочь - она сама оставила его, она предпочла другого. Не избежать тягостного объяснения, Иннуон не готов встретиться с другой Ивенной, свободной от родового проклятья, привыкшей к солнечному теплу и соленой морской воде. Ивенна все еще любила, но не так самого брата, как память о нем, и не хотела сталкиваться с реальностью, не хотела своими глазами убедиться, насколько они стали чужды друг другу. Да и Квейгу лучше не встречаться со старинным другом, его может ждать сильное разочарование. Ивенна не верила, что брат сумеет сдержаться и не проявит неприязни к мужчине, забравшему его женщину, будь то хоть трижды друг. У Иннуона вообще было странное представление о дружбе: в его понимании друзья существовали, чтобы отдавать ему то, в чем он нуждался, в ответ довольствуясь осознанием, что этот удивительный человек - их друг. Самое смешное, что это работало - у Иннуона никогда не было недостатка в друзьях, с восторгом отзывавшихся о нем, готовых придти на помощь по первому зову. Впрочем, звать на помощь было ниже достоинства герцога Суэрсен. Ивенна же не сомневалась, что у Квейга несколько другие представления о дружбе, и хотела уберечь его от удара. Иннуон умел быть беспощадным, особенно к тем, кого любил.
Огонь свечи рассек темноту - горничная пришла с полотенцем. Выросшая на побережье девушка не одобряла ночных купаний своей госпожи. Мало ли, что вода кажется теплой и мелко - утонуть и в лохани можно, сведет ногу судорогой, объясняй потом герцогу, почему не уследили. Переубедить Ивенну она так и не сумела, но всегда держалась поблизости, а когда герцогиня слишком долго не выходила из воды - намекала, что пора бы и спать лечь. Летом в Квэ-Эро рано вставали, чтобы успеть управиться с делами до настоящей жары, и Ивенна, ночная птица, каждый день выходила к завтраку в отвратительном настроении, но так и не смогла заставить себя ложиться спать вместе с солнцем, подобно курам. Впрочем, завтра можно было со спокойным сердцем проспать до полудня - Квейг собирался уехать в порт на рассвете. Это к лучшему - посмотрит, как на верфях растут его вожделенные парусники, и перестанет думать об Иннуоне. Ивенна вздохнула: когда речь заходила о кораблях, Квейг вообще переставал думать. Иногда ей казалось, что супруг младше ее не на шесть лет, а на все шестнадцать. Это же надо было додуматься - пять лет добиваться от Тейвора денег на парусный флот, уверяя, что при одном виде новых кораблей кавднийские галеры будут в ужасе опускаться на морское дно, а добившись - связаться с каким-то ненормальным, собравшимся плыть на край света! И ведь Квейг действительно собирался дать безумному капитану свои новые корабли, три прекрасных каравеллы! Да еще и оплатить всю затею из собственного кармана: нанять экипаж, закупить припасы! И на основании чего? Старые карты из библиотеки, ах, если бы только Ивенна могла сказать мужу, что его драгоценные карты не стоят ни гроша, просто украшение на полу в часовне! Но даже Квейгу она не имела права признаться, что в Суэрсене сохранилась часовня Ареда. Ивенна с ужасом ожидала конца строительства. Она представляла себе выражение лица военачальника, когда он узнает, что новый парусный флот уплыл в неизвестном направлении. С Тейвора станется потребовать возместить стоимость кораблей, а то и приписать герцогу Квэ-Эро злой умысел. Доказывай потом, что не вступил в сговор с правителем Кавдна и родину не продавал. А если узнают, что Квейг привез с островов запрещенные устройства - и до изгнания дойти может. А Квейг часами просиживал с капитаном Трисом, обсуждая детали путешествия, и сожалел, что не может отправиться с ними. Но Ивенна и в этом не была уверена - с него станется в последний момент догнать корабль вплавь. Нет, не понимала она этого. Дело моряков - торговля и, не приведи боги, война, а об устройстве мира пусть рассуждают жрецы и мудрецы. Зачем искать новые земли на другом конце моря, когда своих забот хватает?
Герцогиня завернулась в полотенце и, не обуваясь, вернулась во дворец. Неслышно ступая, вошла в детскую, убедилась, что дети крепко спят, и отправилась к себе. Хотела бы она знать, унаследовали ли ее сыновья отцовскую беспечность или удались характером в мать. Но сейчас еще было слишком рано судить. Пока что близнецы напоминали ей подрастающих щенят: такие же смешные, неуклюжие и невыносимо трогательные. Счастливые дети - трудно было бы найти для детства место лучше, чем розовый дворец у самой кромки моря. Пожалуй, даже хорошо, если они удались в отца - в этой благодатной земле ни к чему северная сдержанность Ивенны.
VI
Войдя в кабинет наместницы, Ванр молча положил на стол тонкую книжицу - несколько листов бумаги, сшитых грубой ниткой, и, по-прежнему не говоря ни слова, сел напротив нее. Энрисса начала читать, и уже на середине первой страницы подняла голову и с удивлением посмотрела на своего секретаря. Вскоре удивление сменилось растерянностью, а потом гневом. Всегда невозмутимая наместница в ярости швырнула книгу, та ударилась о стену и шмякнулась на пол. Энрисса смахнула со стола остальные бумаги, вместе с фарфоровой чернильницей, расколовшейся с веселым звоном, плечи наместницы тряслись, она закрыло лицо ладонями. Ванр впервые видел Энриссу в таком состоянии: гнев, слезы, раздражение - случалось все, но чтобы так... Он подошел к рыдающей без слез женщине, обнял ее за плечи, шептал что-то бессмысленное и утешающее на ухо, пока ее не перестало трясти. Энрисса опустила ладони и безжизненным голосом проговорила:
- Это просто каменный болван.
Ванр вздохнул - как будто раньше она считала статую подлинным окаменевшим телом его эльфийского величества. В сказку про каменного короля верили только маленькие дети:
- Конечно, это просто статуя.
- Ты не понимаешь, - устало пояснила наместница, - я всегда знала, что это просто кусок камня. Но верила, что король был. Ведь кто-то же основал эту проклятую империю, установил эти порядки! Не могло оно само столько лет простоять, не могло! Я верила, что когда-нибудь он вернется, он, или кто-нибудь другой, неважно. Вернется, и все закончится! И больше никто не будет губить дочерей ради власти! Чтобы урвать кусок!
Ванр снова не стал возражать - не будут драться за трон, найдут дочерям другое применение. Наместница может быть только одна, а мало ли девочек в дворянских семьях выдают замуж против воли, в обители отправляют, а то и еще хуже - оставляют навечно в приживалках, племянников нянчить, да племянницам приданое шить. Еще неизвестно, какая судьба лучше, то есть хуже.
А Энрисса все не могла успокоиться:
- А это не камень, нет. Это идол, как у варваров. И нас приносят ему в жертву, медленно, всю жизнь, одну за другой, одну за другой, и он нас жрет! - Она, наконец, заплакала.
Но уж от женских слез Ванр знал замечательное средство, оно его еще ни разу не подводило. После "лечения" Энрисса пришла в чувство, даже подобрала злополучную книгу, перелистала ее еще раз. Теперь она видела перед собой проблему, которую нужно было немедленно решить:
- Это ведь копия.
- Да, я писал вам, что задерживаюсь, чтобы сделать списки. Герцог отказался продать книги, пришлось нанимать переписчиков. Эту я переписал сам.
- Я вижу, но почему герцог так поступил? Он что-то знает?
- Нет, ваше величество, - с некоторым злорадством ответил Ванр, - герцог ничего не знает, он просто любит портить людям настроение. - Думаю, он даже не читал эту книгу, оригинал в плохом состоянии.
- Вы должны были найти способ забрать книгу!
- Я не мог, ваше величество! Он приказал слугам обыскать меня перед отъездом!
- Что?!
- Управляющий сказал, что у герцогини пропал ручной хорек, и что он вполне мог залезть в один из моих сундуков.
- Хорек, значит, - свистящий голос наместницы не обещал герцогу Суэрсен ничего хорошего.
- Я не хотел рисковать - если бы у меня нашли одну эту книгу - обязательно бы заинтересовались, а украсть все наименования из перечня - выше моих скромных способностей.
- И что вы, в силу ваших скромных способностей, предлагаете делать теперь?
- Отправить туда вора? - Неуверенно предложил Ванр, сам понимая, насколько маловероятен успех подобной затеи. Прежде всего, вору нужно было придумать убедительную причину, чтобы попасть в замок, тайком туда не пробраться, твердыня Аэллин не зря славилась неприступностью. А уже в самом замке нужно было добраться до библиотеки, найти книгу и вынести ее. Но главная беда даже не в этом - вор наверняка заинтересуется, что это такое важное он крадет. Сам прочитать не сможет - найдет грамотея, лови потом эхо в горах.
- С тем же успехом можно зачитать текст на главной площади.
- Отправить туда Хранителя?
- Смысл?
- Возможно, герцог отказал мне кгм... из личных соображений? - Ванру ох как не хотелось признаваться Энриссе в интрижке с герцогиней, но если она узнает об этом из своих источников, будет только хуже. - Герцог ведь домосед, он никогда не бывал при дворе, и вы же знаете, как провинциалы относятся к столичным жителям, особенно к придворным. И костюмы у нас чересчур роскошные, и умываемся мы теплой водой, и с дамами любезничаем.
Энрисса умела понимать недосказанное, но сейчас было не до разбирательств. Да и не верила она, что Ванр посмел зайти слишком далеко. Храбрости у него бы хватило, но рисковать итогом многолетних поисков потому, что в штанах зачесалось - только не господин Пасуаш. Но все-таки, неприятно. Говорили, что герцогиня Суэрсен на редкость красива, а самое главное - ей всего двадцать лет. Энрисса знала, что все еще великолепна, но не умела себе лгать - время безжалостно ко всем, но особенно - к красивым женщинам, и каждый прожитый год добавляет морщинки в уголках рта и убавляет блеска в глазах. А вчера она нашла у себя первый седой волос, вырвала, хотя никто не углядел бы его в золотых косах. У Соэнны из Айна еще долго не будет седых волос.
- Да, любезничать с герцогиней Хранитель определенно не будет. Но вы скопировали все книги из его перечня. Зачем ему бежать на другой конец империи по вашим следам? Сверять правописание?
- Обвинить герцога, что он скрывает запрещенные книги и потребовать обыск?
- Основания?
- Я нашел там "Предания Зачарованного Леса".
- Нашли на полке, совершенно открыто. Это повод сделать выговор библиотекарю, но уж никак не унижать герцога обыском.
- Ваше величество, ну я не знаю, что еще можно сделать! - В отчаянии выкрикнул Ванр, - не можем же мы сжечь этот замок вместе с библиотекой и всеми обитателями!
- К сожалению, именно что не можем. Он каменный, а библиотека заговорена от пожара. Я помню, Хранитель показывал амулеты и ставил в пример герцогов Суэрсен, они обновляют защиту каждые двадцать лет, а библиотечную башню заговаривают заново только раз в полвека.
- А может быть, оставить все, как есть? Она там пролежала двести лет, и никто ее не открывал. Чернила почти выцвели, еще сто лет, и ее даже при большом желании не прочтешь.
- Вы можете быть в этом уверены?
Ванр вспомнил маленького Леара, сосредоточенно перелистывавшего страницы, и тяжело вздохнул:
- Не могу. Я нашел книгу только потому, что ее листал младший сын герцога. Нет-нет, ничего страшного, он еще не умеет читать на старом наречии.
- Но научится гораздо раньше, чем через сто лет.
Энрисса вернулась в кресло, откинулась на спинку, расслабив плечи, и задумалась. Соблазнительней всего было бы просто забыть про книгу, но если у неприятности есть хоть один единственный шанс произойти, она не преминет им воспользоваться. Иногда Энриссе казалось, что это основополагающий закон мироздания. Нужно было найти выход. Медленно текли минуты, Ванр не рисковал прервать размышления наместницы, наконец, Энрисса подалась вперед:
- Я напишу герцогу письмо и попрошу у него несколько книг в подарок. Не в библиотеку, а лично для себя. Скажу, что интересуюсь старинными шрифтами, и хотела бы именно эти книги иметь в оригинале.
- А если он решит прочитать эти книги?
- Придется рискнуть. Если прочитает - тем хуже для него. Я хочу, чтобы вы отправили в Суэрсен подходящего человека. Пусть устроится в замковую охрану и ждет.
- Но герцог принимает туда только местных уроженцев.
- Значит, найдите местного. Пусть расскажет, что сбежал из дворцовой гвардии, подальше от петушиных мундиров нашего драгоценного военачальника, - наместница дала волю сарказму - граф Тейвор выкачал из имперской казны столько денег, что из "драгоценного" стремительно приближался к "бесценному".
- А если герцог откажет?
- Тогда будем считать, что он прочитал книгу. Я не могу представить себе другую причину, чтобы отказать наместнице в такой малости.
Ванр со вздохом принялся собирать с пола бумаги. Он не испытывал теплых чувств к герцогу Суэрсен, более того, случись у герцога неприятности - только обрадовался бы. Но умудренный опытом внутренний голос подсказывал, что если придется воспользоваться услугами "подходящего человека" - герцогу будет уже все равно, а вот у всех остальных могут быть серьезные проблемы.
VII
Граф Тейвор, военачальник империи, находился в редком для него состоянии полного удовлетворения. Сегодня, наконец, он может продемонстрировать наместнице и Высокому Совету плод своих многолетних трудов. То есть, не совсем своих, конечно, работали алхимики и литейщики, но именно Тейвору пришла в голову эта идея, способная раз и навсегда изменить стратегию. Да что стратегию - владеющий новым оружием будет владеть миром! Он еще раз осмотрел свое детище: на первый взгляд огненная катапульта выглядела неуклюже - на здоровенной деревянной колоде был закреплен под углом толстый ствол из спаянных вместе железных полос, скрепленный металлическими кольцами. Сначала катапульты пробовали делать без колец - но ствол разрывался при первом же выстреле. Вокруг орудия суетились стрелки - готовили круглые каменные ядра, подтаскивали поближе смолу, чтобы выстрелить зажигательными ядрами, прочищали ствол. Тейвор, не удержавшись, провел рукой по теплому металлу. Красавица! Увидев, как одно ядро проламывает дыру в каменной стене, Высокий Совет, наконец, поймет, что военачальник не зря тратит деньги. Когда шесть лет назад он приказал алхимикам создать новое оружие для разрушения крепостных стен, он ожидал, что ученые старцы усовершенствуют уже существующие зажигательные смеси так, что они смогут прожигать камень. Невзрачный серый порошок сначала разочаровал Тейвора, граф никак не мог придумать, как его использовать. Взрывался-то он с огромной разрушительной силой, но вот как донести эту силу до места назначения... Сначала попробовали набивать порошком глиняные сосуды и поджигать фитиль - но оказалось слишком сложно рассчитать правильную длину фитиля, а в полете запал часто гас. Понадобилось несколько лет, чтобы понять - новое вещество не оружие само по себе, а вспомогательное средство. Давно ведь было известно - чем сильнее натянешь стрелу - тем дальше она полетит, из новых катапульт можно было стрелять почти на милю вперед, а разрушительная сила ядра достигала невообразимых ранее размеров. Теперь Тейвор мог быть спокоен - ни одна крепость не устоит против его чудо-оружия. Правда, он пока еще не придумал, как доставлять эти чудовищные катапульты к месту боя - для одной такой "крошки" требовалось шестьдесят лошадей. Были и другие недостатки - из катапульты было невозможно толком прицелиться - уж как ствол закрепили, так она и стреляет. В бою от нее не было бы никакого прока, разве только лошадей шумом пугать, зато при осаде или обороне замка новые катапульты решали бы исход дела. В своих мечтах он уже получил одобрение Высокого Совета, построил форты напротив дворянских замков и установил там огненные катапульты. И тогда даже самые упрямые лорды не смогут возразить военачальнику, когда он предложит распустить их дружины. А если и возразят - быстро убедятся, что в этом мире больше не существует неприступных стен.
Военачальник отправился вниз - встречать высоких гостей. Для показа он выбрал свой замок: установил катапульту на крепостной стене, а напротив приказал крестьянам возвести массивное укрепление из камня. Строительство пришлось на самую горячую пору - сбор урожая, но графа не волновало, что будут есть зимой его подданные. Он торопился поразить Высокий Совет и получить деньги на дальнейшие труды. Перед его мысленным взором проплывали дивные видения: изящные катапульты, закрепленные на повозках, с длинными стволами, способными поворачиваться в разных направлениях, совсем маленькие ручные катапульты, стреляющие кусочками железа на огромные расстояния, катапульты, посылающие целые очереди из огненных ядер...
Высокий Совет в полном составе, наместница и ее секретарь, глотая не слишком теплые отзывы о графском гостеприимстве, поднимались наверх по винтовой лестнице. Выйти на площадку, где Тейвор приказал установить свою катапульту, можно было только через башню, а лестницы в таких башнях испокон веку делали узкими и без перил - вдруг враг ворвется в замок. Оказавшись наверху, советники с удивлением уставились на уродливое устройство, прикрепленное к куску дерева. Хранитель, деликатно прокашлявшись, поинтересовался:
- А кольца - это чтобы не развалилось?
- В некотором роде да. Сейчас вы увидите удивительную силу. Силу огня, подчинившуюся человеку. Силу, способную защитить империю надежней мечей и копий!
Тейвор так увлекся, что не видел ни приподнятой брови магистра Ира, ни брезгливо поджатых губ Иланы, ни усталого терпения на лице наместницы. Воображение увело его в далекую страну, где не нужно было добиваться одобрения чиновников. Холодный голос наместницы вернул его к действительности:
- Граф Тейвор, ваш доклад мы уже слышали в зале заседаний. Вы ведь, кажется, хотели убедить нас наглядно?
- Да, да. Если вы подойдете ближе к краю, то увидите, что напротив катапульты выстроена каменная стена. Нет-нет, господин бургомистр, подойдите с другой стороны, не стойте так близко от орудия!
Магистр Ир насмешливо поинтересовался:
- А что вы будете делать, если противник не позаботится выстроить свои укрепления напротив вашей катапульты?
- Давайте мы обсудим этот вопрос после испытания.
- Как вам будет угодно.
Орудийная обслуга закатила в ствол тяжелое каменное ядро. Тейвор еще раз проверил, что все его сановные визитеры отошли на безопасное расстояние, и приказал поджигать. Поднесли запал, затрещал длинный фитиль, солдаты торопливо спрятались под навесом, забившись в самый дальний угол, Тейвор предупредительно заметил:
- Заткните уши, у этой малышки громкий голосок.
"Громкий" - это было мягко сказано. Содрогнувшись от грохота, Энрисса подумала, что выдержать два выстрела подряд сможет только глухой. А не глухой - оглохнет. Вдобавок к грохоту, тяжеленный ствол содрогнулся на своем помосте, на какой-то миг показалось, что он сейчас развалится на части. Стало понятно, зачем нужны кольца. А дым, выедающий глаза и раздирающий горло на части, а мерзкое зловоние, смешивающееся с запахом гари! Воистину только сумасшедший Тейвор мог смотреть на это железное чудовище с умилением. А военачальник счастливым голосом приглашал всех подойти поближе и посмотреть на результат стрельбы:
- Вот, смотрите, какую брешь пробило ядро в стене! Обычная катапульта не сможет ударить на такое расстояние с подобной силой!
Действительно, в каменной кладке зиял огромный проем. Удушливый запах гари несколько развеялся, и наместница, смахнув перчаткой выступившие слезы, вынуждена была признать:
- Да, ваше орудие впечатляет. Но на будущее я бы предпочла впечатляться на расстоянии. И даже не надейтесь, что я позволю установить нечто подобное в королевском дворце. Надеюсь, больше у вас ничего не припасено?
- Ну что вы, это только малая часть того, на что она способна!
- У вас есть еще один выстрел. Все остальное - в письменном виде. - Энрисса сомневалась, что выдержит больше.
- Как прикажете, ваше величество. Если вы не возражаете - я велю зарядить огненное ядро. Это уникальное зрелище! Мои алхимики работают над составом, который будет прожигать камень, так же легко, как дерево, но пока что мы используем обычную смолу. Но уже сейчас понятно, что скоро мы сможем отказаться от услуг огненных магов! Любой солдат, обученный обращению с новой катапультой, сможет сделать то, что раньше могли от силы десять человек в империи! Любая крепость, любой замок падет после нескольких таких выстрелов, будь он хоть в скале высечен!
Ванр вздохнул - он знал один высеченный в скале замок, который не помешало бы сжечь. Наместница отправила письмо герцогу Суэрсен две недели назад, но пока еще не получила ответа. Почему-то чиновник не сомневался, что герцог найдет вежливый повод для отказа просто из упрямства, чтобы лишний раз подчеркнуть свою независимость. Как будто на нее кто-нибудь покушается! Ванр вообще не понимал, зачем нужно было присоединять к империи это герцогство. Земли богатые, но налоги они все равно не платят, зато дают другим лордам повод задуматься: мол, почему это одни оставляют себе три четверти налога, а другие - всего лишь четверть.
На этот раз невозмутимый Ир даже не приподнял бровь, по его лицу вообще было непонятно, слышал ли он эту пламенную тираду. Тем временем в ствол закатили обмазанный смолой заряд, поднесли запал. Наученные горьким опытом зрители заткнули уши без напоминаний, а заодно и закрыли глаза, сожалея, что не могут последовать примеру солдат и спрятаться под навесом. Поэтому никто не увидел, как незаметно шевелятся губы мага, и не услышал шелестящий шепот. А змеящийся огонек подбежал к стволу, раздался грохот, но несравнимый с шумом от первого выстрела. На этот раз показалось, что барабанные перепонки рвутся в клочья. Открыв глаза, Энрисса увидела, как куски железа медленно кружась, опускаются на каменную площадку. Ствола больше не было - взрыв разнес его на куски. Наместница, как зачарованная, смотрела на повисшие в воздухе осколки, и только потом увидела, что Ир стоит, вскинув руки, словно прикрывает их всех невидимым щитом. А вот солдатам, оказавшимся за пределами щита, повезло меньше, вернее, совсем не повезло: их тела превратились в кровавые ошметки. Энрисса нащупала плечо Ванра и оперлась на него - голова кружилась. Остатки ствола медленно опустились вниз, повинуясь магистру, и только тогда он опустил руки. Бледный Тейвор с ужасом смотрел на осколки своей мечты:
- Я-я не понимаю, она же стреляла!
Магистр Илана уже успела придти в себя:
- Вы чуть не убили нас всех, и думаете только о своей катапульте! Я всегда была против ваших нововведений! - Белая ведьма оглянулась на молча стоявшего в стороне огненного мага.
- Это недоразумение! Я все исправлю, уже через месяц будет готов новый ствол, и вы все убедитесь!
- Убедимся, что вы великолепно умеете пускать деньги на ветер, - вмешалась в разговор наместница. - Хватит, граф, Высокий Совет уже увидел все, на что вы способны. С такими защитниками, как вы, врагов уже не нужно. Я запрещаю вам изготавливать подобные орудия. Армия империи не нуждается в столь дорогостоящем способе убивать собственных солдат.
В такие моменты, как сейчас, Энрисса думала, что верный военачальник обходится ей дороже, чем она может себе позволить. Наместница, так же, как и Тейвор, хотела иметь в своем распоряжении сильную армию, считала, что от дворянских дружин больше вреда, чем пользы, но ставила только реальные цели, в то время как фантазии ее племянника заходили слишком далеко. Энрисса боялась, что гоняясь за зайцами, Тейвор упустит ворующую кур лисицу.
- Но!..
- Никаких "но", если вы настаиваете, что ваши катапульты безопасны...
- Совершенно безопасны, ваше величество! Я сам присутствовал при сотне выстрелов!
Энрисса продолжила фразу:
- Тогда случившееся - ни что иное, как покушение на мою жизнь и жизнь членов Высокого Совета.
Бледность Тейвора приобрела пугающий зеленый оттенок. Покушение на наместницу - смерть на месте. Энрисса загнала его в угол: или он признает, что его любимое детище опасно для окружающих, или отправляется на эшафот. Или в изгнание, если наместница вспомнит о родственных узах.
- Вы правы, ваше величество. Эти орудия могут быть опасны. Мы не сумели отлить цельный ствол, а склепанный из полос может взорваться под давлением. Но если вы позволите продолжить работы, - Эльн сделал последнюю попытку.
- Не позволю. Я не хочу рисковать жизнями своих подданных. Разговор закончен, граф, а деньги, потраченные на это чудовище, вы возместите из своих доходов. А сейчас проводите нас вниз.
Уже садясь в карету, Илана улыбнулась Иру:
- Поздравляю, магистр. Этот взрыв пришелся как нельзя кстати для блага ордена Дейкар.
- Этот взрыв пойдет на пользу и ордену Алеон.
- Поэтому я ничего не слышала и не видела. Счастливого пути, магистр! - Белая ведьма захлопнула дверцу кареты.
VIII
Маленькая Саломэ всегда знала, что отличается от прочих детей. Это не делало ее жизнь хуже: у нее была мама, всегда спокойная, с теплыми ладонями и ласковым голосом, был отец - самый сильный и смелый. Была своя комната на втором этаже, под черепичной крышей, с большим круглым окном и скошенной стеной. Была зеленая лужайка, с бархатной травой, пересыпанной желтыми одуванчиками, издали похожими на цыплят, родник, с пронизывающе-холодной водой - пить ее мама не разрешала, чтобы не застудить горло, но можно было опустить в воду кончики пальцев, а потом слизывать с них прозрачные капли. Была лошадь, маленькая лохматая лошадка, со смешно оттопыренными губами, а в клетке жили кролики, голубоглазые, с коричневыми ушами. Саломэ не скучала, хотя никогда не играла с другими детьми. Она их даже не видела, только знала, что и в деревне, и в замке живут мальчики и девочки, со своими папами и мамами. Но ей туда было нельзя. Никто не должен был знать, что она дочь графа, потому что у папы была жена. Сейчас она уже не могла вспомнить, когда именно узнала, почему отец уезжает от них вечером и никогда не остается на ночь, почему ей нельзя выходить из своей комнаты, когда к маме приходят крестьяне за травами, или молочница приносит молоко. Но в свои шесть лет Саломэ не сомневалась - все, что у нее есть, все, что ей дорого и важно, начиная от мамы, заканчивая фарфоровой куклой, могут забрать злые люди. Люди, для которых важно, чтобы все было по правилам. Поэтому она и не стремилась покинуть свой маленький мир, и вовсе не материнский запрет удерживал девочку в пределах лужайки. Все остальные люди существовали где-то за гранью ее осознания, как смутная угроза благополучию, досадная помеха, удерживающая отца далеко от дома, расстраивающая маму. Она не огорчилась бы, проснувшись однажды утром и обнаружив, что во всем мире остались только трое: она, мама и папа. Тогда они бы жили все вместе. Однажды она даже рассказала о своей мечте маме, пожаловавшись, что не знает подходящего заклинания. Но мама расстроилась, и долго объясняла девочке, что все люди разные и нельзя вот так сразу желать всем смерти. Саломэ не понимала: смерть - это когда курице сворачивают шею, чтобы сварить суп, а она просто хотела, чтобы все люди пропали и перестали им мешать. Спорить она не стала - мама, наверное, лучше знает, но мечтать не перестала. А однажды отец приехал не один: он привез с собой маленького мальчика, рыжего, как лисья шубка, и с разноцветными глазами - один был карий, а второй - зеленый, и сказал, что это младший брат Саломэ, Арьен. Поначалу Саломэ не знала, что ей делать - играть с другими детьми она не умела, но мальчик оказался весьма бойким, и уже через час девочка с воодушевлением носилась по лужайке, пытаясь поймать шустрого братца, а потом показывала ему свою лошадь и кроликов. Арьен фыркал, что такие лошадки - для девчонок, а ему отец подарит боевого коня, черного, с белой гривой и они вместе поедут на войну и всех победят. Что такое "война" Саломэ не знала, родители ей не рассказывали, но из путаных рассказов Арьена она сумела понять, что это что-то очень интересное, и что их папа любит воевать, но Саломэ он на войну не возьмет, потому что она девчонка.
Ланлосс выглянул в окно - дети, набегавшись вволю, мирно беседовали, развалившись на траве. Он улыбнулся Эрне:
- Вот видишь, замечательно поладили.
- И все же, стоило привезти девочек из города.
- А потом что с ними делать?
- Я бы выучила их на травниц.
Генерал Айрэ вздохнул: для Саломэ, конечно, было бы полезнее играть со сверстницами, но он не хотел рисковать. Слишком дорого ему досталась нынешняя спокойная семейная жизнь. Да и потом - привезешь Эрне учениц, рано или поздно глазастые девчонки углядят, что их наставница никакая не ведьма. Одно дело крестьянам голову морочить, другое - жить с чужими людьми под одной крышей. Для всех в округе Саломэ была ученицей белой ведьмы, куда же ей еще девочек брать? И не удержишь столько детей в доме, как ни старайся, начнут в деревню бегать, заведут друзей-подружек, будут болтать, а чем больше людей узнает про маленькую воспитанницу белой ведьмы, тем быстрее слухи просочатся за пределы Инхора. А там и до ордена дойдет. Хорошо еще, Саломэ внешне не похожа ни на отца, ни на мать: настоящая красавица будет, уже сейчас волосы отливали белым золотом, а изначально голубые глаза незаметно потемнели и стали серебристо-серыми, с черным ободком вокруг радужки. Поставь ее рядом с Эрной - никто не в них мать с дочерью не признает, но Ланлосс все равно не мог справиться с глубоко затаившимся страхом потери.
- И они выщиплют все травы в округе, - он попытался свести разговор к шутке.
Но Эрна не поддалась:
- Ты мало видишь Саломэ. Она странная девочка. Иногда она говорит страшные вещи и даже не понимает, что сказала. Нельзя вырастить человека без людей.
- Эрна, я приезжаю сюда каждый день. Уж не знаю, какими должны быть шестилетние девочки, но меня моя дочь вполне устраивает. Я бы не отказался от еще одной такой же.
- А что будет дальше?
- Мы же договорились: придет время - будем решать. А пока что - пусть играют, вреда от этого точно не будет. Арьен тебе понравится, слава богам, не в матушку уродился.
- А Резиалия знает?
- А хоть бы и знала, - Ланлосс нехорошо усмехнулся, - сына воспитывает отец.
Заставив Ланлосса признать ребенка, Резиалия тем самым отдала сына в его полное распоряжение. Как только мальчика отняли от груди, генерал распорядился поселить его отдельно, подальше от материнских покоев, а вместо няньки приставил хромого солдата. Резиалия быстро обнаружила, что может видеться с сыном только в присутствии мужа. Все планы вырастить ребенка в ненависти к родителю пошли прахом, малыш обожал отца, а Ланлосс, похоже, совсем забыл, что этот ребенок - бастард, навязанный ему силой. Резиалия обеспечила свое будущее, но так и не смогла отомстить. Воистину, Ланлосс Айрэ умел обратить в победу самое горькое поражение. Забытая всеми графиня исходила злобой, она даже похудела, утратив вызывающую пышность форм. В краткие минуты просветления она понимала, что с самого начала вела себя неверно, но тут же привычная злоба снова затопляла разум. Было гораздо проще обвинять в своих бедах других. Впрочем, даже образумься она сейчас - ничего уже нельзя было исправить. Ланлосс мог пожалеть и простить слабую женщину, но Резиалия объявила мужу войну, и стала для него врагом. А врага можно пощадить, если он сдался на милость победителя, но не простить.
IX
Деревья в Зачарованном Лесу никогда не меняли цвет листвы, подражая в неизменности своим бессмертным хозяевам. Под высокими кронами всегда царил прохладный сумрак, дождь не размывал бугрящуюся корнями землю, а снег даже в самые суровые зимы таял, коснувшись широких листьев и длинных иголок. Лес жил своей жизнью, выхваченный из времени и пространства, немилосердный ко всем, кроме эльфов. Для них, хозяев Зачарованного Леса, расступались переплетенные ветви кустов, и появлялись тропинки посреди чащобы, пробивались сквозь бархатный мох сладкоголосые родники, переливались птичьи трели, а косули выходили навстречу путникам и щекотали ладони шелковыми губами.
Если же человеку случалось забрести в Зачарованный Лес, пусть и без злого умысла, алмазные ели ощетинивались иглами, в кровь раздирающими кожу, чешуйчатые дубы роняли на голову путника свои желуди, маленькие, а вдвое тяжелее любой шишки. Корни старались подвернуться под ноги, тропинки петляли, а роднички ныряли обратно в мох, размывали упругий зеленый покров прямо под ногами незадачливого путешественника, просачивались через кожаные подошвы, злорадно хлюпали в сапогах. Недаром крестьяне рассказывали страшные истории про высасывающие кровь деревья и сладкие дурман-цветы: уснешь на лесной полянке, заросшей такими цветочками - уже не проснешься. Не любил Зачарованный Лес людей, как злая собака, науськанная хозяином на соседей. Рыжеволосая всадница на вороной кобыле не была человеком, так же, как и ее спутники - пятеро бесстрастных эльфов на белоснежных конях, но ветви нещадно цеплялись за ее волосы, лошадь уже дважды попадала копытом в кротовьи дыры, а кроны деревьев шумели за ее спиной, словно возмущаясь наглостью незваной гостьи. Кавалькада направлялась в Филест и чем ближе к каменному городу, тем уже становилась тропинка, тем отчаяннее кричали птицы и крепче впивались в плащи колючие шипы. Эльфы, похоже, разделяли чувства леса, но у них был приказ короля. Предводитель всадников остановил коня и обернулся к эльфийке, замыкавшей маленький отряд:
- Тебе лучше ехать следом за мной, Далара. Лес шумит.
- Мне лучше вернуться домой, - невозмутимо ответила женщина.
- Старейшие и король желают видеть тебя в Филесте, и ты поедешь в Филест, - эльф не скрывал раздражения.
- Я и еду. А свой лес утихомиривайте сами. Мне спокойнее, когда никто не дышит в спину.
Женщина отвечала своим не то спутникам, не то конвоирам со снисходительным равнодушием, в глубине души мечтая лишь не упасть с лошади. Она никогда не бывала в Зачарованном Лесу раньше, и, как оказалось, правильно делала. Прохладный лесной воздух комом застывал в ее горле, не желая выходить обратно, каждый вздох давался с трудом, перед глазами плыли черные круги, а пальцы в замшевых зеленых перчатках так сильно вцепились в поводья, что не желали разгибаться. Похоже, правду говорят, что у Зачарованного Леса тысячи глаз и все смотрят прямо в душу. У кого душа нечиста - нет тому дороги в белокаменный город, будь он хоть трижды эльф. Душу этой эльфийки надо было сперва отстирать со щелоком, а потом уже пускать в Филест, но даже волшебному лесу пришлось склониться перед волей короля Ирэдила, и ветви деревьев медленно, неохотно, но расступались в стороны, пропуская всадников все дальше и дальше вглубь чащобы.
В самом городе Даларе стало еще хуже, она с трудом сдерживала рвоту, внутренний голос насмешливо подговаривал: "а ведь как здорово было бы загадить им эти белоснежные плиты", но она удержалась от соблазна. Мало ли что тут делают с осквернителями чистоты, может быть, заставляют мыть стены последующие триста лет. По дороге в королевский дворец им попалось несколько эльфов, все они смотрели на рыжеволосую с грустным осуждением. Трудно было найти другое дитя бессмертного народа, столь далеко отошедшее от путей предков и заветов Творца. Далару это осуждение волновало еще меньше, чем цепляющиеся за волосы ветки - от тех хотя бы болит голова. В нарушение всех правил гостеприимства ей даже не дали отдохнуть с дороги и смыть грязь - так сразу и повели в зал совета, еще раз подтвердив, что она здесь нежеланная гостья. Совет старейшин сидел в своих каменных креслах, не шевелясь, и лица их казались вытесанными из того же камня. Девять одинаковых кресел, и лишь пять из них заняты. Четверо из пришедших первыми к этому времени успели вернуться к Творцу, в том числе и ее собственный прадед, Эларад Золотая Игла из дома Солнца. Впрочем, она больше не принадлежала к его роду. Далара не была первой бунтовщицей среди потомков мудрого Эларада. Ее бабка, единственная из всех эльфиек не пожелавшая вступить в род мужа, основала свою ветвь, и все ее дочери, и дочери ее дочерей с тех пор принадлежали к ее роду - Пылающей Розы. Законодатели до сих пор отказывались признавать женское самоуправство.
Далара Пылающая Роза, прозванная Плетельщицей, во всех отношениях была достойной внучкой своей неугомонной бабушки. Эльфийка королевской крови (Эларад был братом отца нынешнего короля), она открыто предпочитала людей собственным сородичам, изучала грубые людские науки, сожалела, что эльфам недоступна магия людей. Будь она человеком, она давно бы уже заслужила изгнание за свои опыты. Законы империи запрещали разрывать могилы и разрезать мертвые тела, не говоря уже о том, что она творила с животными, но законы людей не распространялись на эльфов, а эльфийские законы не предусматривали таких преступлений. Нельзя же иметь закон, запрещающий растапливать печь новорожденными! Точно также не было у эльфов и закона, запрещающего беспокоить мертвых. Безнаказанность не пошла дерзкой девчонке (еще и пяти веков не разменяла) на пользу - она не скрываясь хранила у себя запрещенные книги, построила дом, в котором проводила свои мерзкие опыты - казалось, ей нравится бросать вызов как смертным, так и бессмертным. В Кавдне она ходила с открытым лицом и ездила верхом, в Империи - давала в своем доме приют изгнанникам, в Ландии - лечила заболевших черной гнилью, а ведь болезнь эта считалась наказанием за грехи, и белые ведьмы отказывались исцелять от нее даже за большие деньги. Говорят, что если боги желают кого-нибудь наказать - они лишают его разума. А Далару боги покарали переизбытком ума, в ущерб всему остальному, включая здравый смысл.
Старейшины смотрели на усталую женщину в дорожном зеленом платье, и на их беспечальных лицах патиной на бронзе проступало сожаление. Вот она стоит перед ними - и каждый, кто посмотрит на нее обычным взором, увидит дитя дома Солнца - королевского дома. Солнечная кровь окрасила ее волосы во все оттенки металла - от тусклой платины до сияющей меди, добавила медвяную теплоту в глаза цвета палой листвы, придала лицу сияющую красоту, редкую даже среди эльфов. Но мысленный взор смотрит в глубину, и старейшины видят, как загнившая янтарная кровь разносит заразу по жилам, как меркнет свет, окружающих любого из детей Творца, как мерзкие черные щупальца пронизывают прекрасное тело, выпивая саму эльфийскую сущность и заменяя ее гнилой слизью. Существо, стоящее сейчас перед ними, все еще Далара Пылающая Роза из Дома Солнца, но старейшины видят, как далеко зашла болезнь, они чувствуют мерзкий запах гнили, и горечь проступает на их лицах. Солнечные лучи превратились в отвратительные щупальца, и даже они, эльфы первого поколения, не знают, как исцелить несчастную, в слепоте своей не признающей себя больной. Впрочем, не им менять законы мирозданья. Скоро Далара-Плетельщица шагнет за последний порог, и мир сам отторгнет ее. Пока же им есть о чем поговорить.
- Совет приветствует тебя в Филесте, Далара Пылающая Роза из Дома Солнца.
Эльфийка усмехнулась - старейшины избрали самую холодную форму приветствия, не обязывающую ни к чему, что же, она ответит тем же:
- Я приветствую совет.
Те, кто считали, что Пылающая Роза не знает обычаев своего народа, ошибались. Далара знала обычаи и традиции не хуже законоговорителей и хранителей как раз потому, что не хотела их соблюдать. Когда-то ее первый учитель сказал совсем еще юной девочке: "Только познав нечто в совершенстве, можно решить, принять его или отвергнуть".
- Совет призвал тебя в Филест.
- Я ответила на призыв совета.
Необходимость подтверждать раздражала. Далара чувствовала себя говорящей птицей в клетке. Знатные дамы заводили себе таких птичек для развлечения, обучая повторять разные забавные словечки. Словно у нее был выбор! При всем своем вольнодумии Далара не осмелилась ослушаться прямого приказа совета старейших и короля. Она хорошо знала своих сородичей - с теми, кто позволял себе подобное кощунство, а такое порой случалось, хотя и крайне редко, неизменно приключалась беда. После войны между Домами эльфы не убивают эльфов, слишком страшна память о резне, из-за которой Дом Луны отправился в изгнание на Лунные Острова и вскоре растворился среди людей. Но и без этого мир оказывался полон опасных неожиданностей. Можно было на ровном месте упасть и сломать шею, в луже утонуть, в трех елях заблудиться. Она и без того ходила по самой грани, и не хотела оказаться еще и вне эльфийского закона. Пока она не перешагнула эту грань - солнечная кровь служит надежной защитой, откажется повиноваться совету - не спасет и родство с королем. Интересно, кстати, почему его нет здесь... Неужели оберегают от столь тяжелого для истинного эльфа зрелища?
- Совет хочет спросить тебя, Далара Пылающая Роза, почему последние триста лет в роду Аэллин рождаются близнецы.
Клацнули челюсти невидимого капкана. Проклятье! Сказать правду - немыслимо, но и солгать - невозможно. Они вывернут ее наизнанку, выдерут с корнем каждую мысль, каждый образ, каждое слово, ничего не спрячешь, как ни старайся. С каждым поколением в эльфах слабела магия, и пришедший первым был неизмеримо сильнее рожденного четвертым, а здесь их было пятеро против одной. Ну почему именно сейчас, когда осталось всего два поколения до цели! Ну что ж, если им нужна правда - пусть вырывают силой. Сама она не отдаст в руки каменным старцам дело всей своей жизни. Терять уже было нечего:
- Очевидно по той же самой причине, по которой обычно рождаются дети. Мужчина познает женщину, его семя сливается с ее женским началом и образуется плод. Не сомневаюсь, что близнецы в роду Аэллин зачинаются тем же самым способом, что и в любой другой семье.
- Триста лет назад ты впервые появилась в их замке. Вскоре после этого у герцога родились близнецы.
- А два года спустя я была в Кавдне, и там случилось страшное землетрясение.
- После этого ты постоянно появляешься в замке.
- Там хорошая библиотека, а герцоги Суэрсен обычно занимательные собеседники. Я бываю и в столичной библиотеке, но у Хранителя не рождаются близнецы. Я всего лишь учусь, и откуда мне знать все тайны творения? В каких-то семьях рождаются рыжие, в других - черноволосые. Я знала семью, где все девочки рождались с шестью пальцами на левой ноге, и знала семью, где мальчики не доживали до десяти лет, умирая от разжиженной крови. Откуда мне знать, почему в роду Аэллин появляются близнецы?
- Ты лжешь перед лицом совета, и твоя ложь может погубить весь мир! Ибо нам явлено, что один из сыновей нынешнего герцога Суэрсен - Тварь, предвестник Ареда, другой же - Звездный Провидец. Но твоя магия исказила их чистоту, и теперь мы не можем понять, кто из них кто!
Далара смотрела на них как на сумасшедших - какой к Ареду Аред?! Какая Тварь, какой Провидец?! И зачем им знать, кто есть кто? Неужели они хотят убить маленького ребенка из-за старых сказок? Безумие... и они смеют обвинять ее в утрате чистоты!
- Я не искажала ничьей "чистоты". Если вы пытаетесь понять, кого именно вам нужно убить - делайте это без моей помощи!
- Ты не можешь отрицать, что изменила их! Как работают эти проклятые узы? В чем их сила?
- Вам этого не понять, Старейшие! Они просто любят друг друга! И если вы убьете одного, будь он хоть трижды "тварь" - погубите и второго!
- Решение уже принято. Так или иначе - Тварь умрет, даже если при этом умрет Провидец. Ведь если Проклятый не вернется, то и в Провидце нет нужды. Без необходимости мы не станем изменять волю богов, но если не будет другого выбора - пусть лучше погибнут оба.
Далара чувствовала, что у нее подгибаются ноги:
- Они еще слишком малы для разделения.
- Мы можем подождать еще год. Но ты должна сказать, кто из них Тварь. Ты создала этих близнецов, Плетельщица, тебе и распутывать клубок. Совет слишком долго закрывал глаза на твои деяния.
- И если я подчинюсь, будет закрывать их и дальше, - с горечью заметила женщина.
- Ты погубишь себя сама, Пылающая Роза.
- Быть может. Но перед этим я постараюсь погубить вас!
- Безумие застилает твой разум. Ты не можешь дольше находиться в Филесте. Отвечай, исполнишь ли ты волю совета.
Голова отчаянно кружилась. И снова нет выбора. Они убьют обоих мальчиков, и все, к чему стремилась Далара, погибнет вместе с этими детьми. Ее мечта, ее надежда, единственный путь сделать этот мир лучше. И это теперь, когда она так близко! Да нет же, тут и выбирать-то нечего, какой же это выбор? Нужно спасать хотя бы одного, если нельзя спасти двоих. Но почему же так сжимается сердце...
- Я исполню. Пусть один из старейших присоединится ко мне на празднике урожая в Суэрсене, и я укажу, кто из близнецов - Тварь. Но вы обещали подождать год.
- Мы исполним слово. А теперь покинь пределы Зачарованного Леса, Далара Пылающая Роза, и помни, что тебе запрещается отныне пересекать его границу. Вне этих земель ты и дальше вольна в своем падении.
Далара, спотыкаясь, вышла из зала, нашла свою лошадь. Ее никто не провожал, никто не смотрел вслед. Она с трудом забралась в седло и вцепилась в уздечку. Тварь они хотят убить... Твари! Какие же твари... Оказавшись за пределами городских стен, она прижалась к лошадиной шее и захлебнулась колючим смехом: они думают, что она может отличить Тварь от Провидца! Она, не верящая ни в Семерых, ни в Ареда, сомневающаяся даже в существовании Творца! Но как же страшно будет выбирать... как же страшно.
X
Начало осени в Суэрсене называли "красной порой". Деревья успевали пожелтеть еще в конце лета, а к первым осенним дням янтарная желтизна переходила в охру и багрянец. Деревья заходящим солнцем полыхали на вечнозеленом еловом фоне, лужи подергивались мелкой рябью, к утру сгущающейся в тонкий лед с хрустом ломающийся под ногами. Холод подкрадывался по ночам, оставлял белые пряди на пока еще зеленой траве, только-только оправившейся от летней жары, а с первыми лучами солнца торопливо уползал на дно озера. Его время еще не пришло.
В первую неделю сентября эльфы, живущие в Суэрсене, отмечали праздник урожая. Каждый год они собирались на берегу реки, специально для праздника возводили шалаши из зеленых ветвей, переплетенных диковинными цветами, каких не было и в герцогской оранжерее. Семьи на неделю переселялись в эти шалаши, пили молодое ягодное вино, только-только успевшее перебродить, ели хлеб нового урожая, прозрачно-желтые кислые яблоки с крапчатой кожицей, лесные орехи и красно-белую бруснику. Парни соревновались в ловкости, девушки танцевали, поглядывая на парней, нанизывали рябиновые нити и плели венки из осенних астр. Мальчишки, закатав штанины, забегали в ледяную речную воду, на спор - кто дальше зайдет и дольше простоит. Девочки дразнили проигравших насмешливыми песенками. Взрослые снисходительно наблюдали за разыгравшейся молодежью и обсуждали торговые дела, обильно смачивая разговоры ягодным вином, горчащим пивом и медвяным взваром. На празднике урожая сговаривались о свадьбах и ценах, узнавали последние новости о сородичах в других краях и о ближайших соседях, дарили друзьям приготовленные за год подарки и выбирали, кто в этом году повезет в Филест зерно и мед, овес и ячмень, сушеную клюкву и яблоки, солонину и вяленую рыбу, кленовый сироп и драгоценную соль. Священную землю Зачарованного Леса нельзя было оскорблять бороной и плугом, потому эльфы-хуторяне со всей империи ежегодно отправляли в Филест обозы с продуктами, а купцы, живущие в городах - ткани и пряности, клинки и кубки, блюда и чаши, меха и лютни, словом, все, чем торговали.
Среди эльфов редко попадались хорошие мастера - вещи, созданные ими, отличались красотой и недолговечностью, украшения для покоев знатных вельмож, бесполезные в повседневной жизни. Не иначе как поэтому они предпочитали торговать, покупая и перепродавая сделанное людьми. В Суэрсене был всего один большой город, да и то, как посмотреть - по сравнению с Суремом и не город вовсе, а так, деревушка, потому эльфы жили на хуторах, занимаясь тем, что у них получалось лучше всего - земледелием. А земля не терпит легкости и пустого украшательства, волей неволей эльфам в Суэрсене пришлось измениться, перенять обычаи местных крестьян, и теперь их праздники ничем не отличались от таких же людских, хотя смертных туда в силу традиции не допускали - за единственным исключением. Откуда пошел обычай приглашать герцогскую семью на праздник урожая, успели забыть даже эльфы, что уже говорить о людях. Скорее всего, из благодарности: князь Аэллин позволил эльфам поселиться на его землях и не взимал с них налог задолго до того, как княжество присоединилось к империи. В последний день праздничной недели вдоль берега устанавливали столы, хозяйки пекли пироги с яблоками, каждая по своему рецепту, стараясь превзойти соседку, а мужчины собирали огромные вязанки хвороста. Ближе к вечеру зажигали высоченные костры, столы уставляли упоительно пахнущей сдобой. Праздник начинали с наступлением темноты, тогда как раз и приезжал герцог со своей семьей. Праздновали всю ночь, спать не ложились, даже маленькие дети сонно лупали глазами, но не уходили в шатры. Вместо молодого слабого вина выкатывали бочки старого меда, выдержанного не меньше пяти лет, пился он как родниковая вода, веселил и согревал, и выпей хоть целую бочку - утром будешь свеж, словно всю ночь спал в собственной постели. Музыканты играли не переставая, девушки танцевали босиком, едва касаясь кончиками пальцев примерзшей травы. Специальные судьи следили, какой пирог съедали в первую очередь, испекшая его признавалась победительницей, ее обсыпали сухими яблочными семечками и торжественно награждали огромной скалкой. С первыми лучами рассвета костры заливали речной водой, праздник заканчивался. Днем разбирали шалаши, убирали мусор, собирали посуду и подмокшие скатерти, увядшие рябиновые бусы вешали на ветки деревьев, для птиц, оставшееся молодое вино выливали. Через несколько часов на берегу не оставалось следов многодневного празднества, только остывшая зола на месте кострищ. Детей усаживали на телеги, сговоренные невесты уезжали вместе со своими женихами и все отправлялись по домам, до следующего праздника урожая.
Леар и Элло с нетерпением ждали праздника урожая - подумать только, целую ночь на улице, и никто не отправит спать, а сидеть они будут за одним столом со взрослыми! И никакой няни поблизости, только мама и отец, но они тоже в гостях, им не до того будет! Элло строил на эту ночь большие планы: вино, не горячее, от больного горла, а из кубка, по-настоящему, сколько угодно сладкого пирога, и, самое главное - речка. Ну и что, что вода холодная! Он утром всегда умывается самой холодной водой, это неженке Леару подогретую приносят! Леара больше интересовали эльфы, недавно он отыскал в библиотеке большую книжку со страшными историями про эльфов, которые крадут детей из деревень и кушают их. Он, конечно, не верил, что их с братом съедят при родителях, но очень хотел посмотреть на живых людоедов, в книге на картинках у эльфов были огромные зубы, вылезающие изо рта чуть ли не до колен, и с них капала кровь. А еще у эльфов были острые красные когти, тоже в крови, а глаза у них были узкие и черные. Увидишь такое во сне - подушкой не отмашешься, но если отец не боится, то и Леар тоже не испугается.
Соэнна весь день находилась в отвратительном настроении. Утром она в очередной раз поспорила с мужем и, как обычно, проиграла. Теперь она отводила душу, жалуясь Марион:
- Он с ума сошел! Детей на всю ночь на речку! Там же туман, сыро, ветер!
Марион неуверенно возразила:
- Так ведь обычай такой. Всю семью зовут, нельзя отказываться, еще решат, что брезгуем.
- Да какая мне разница, что решат крестьяне! Они на моей земле живут! - От возмущения у герцогини перехватывало дыхание.
- Это же не просто крестьяне, а эльфы.
- Эээльфы, - передразнила Соэнна, - какая разница? Также в грязи землю пашут! Леар кашляет, обязательно простудится, а Элло точно что-нибудь учудит!
- Я бы с вами поехала, но нельзя - обычай такой. Не переживайте вы так, госпожа, Иннуона с Ивенной покойный герцог каждый год на праздник брал, вон, выросли здоровые.
- Ему ваши глупые обычаи дороже детей!
- Да все хорошо будет, там костры жгут всю ночь, побегают вокруг часок-другой, спать свалятся. А вина выпьют - так скорее уснут.
- Вечно все не как у людей!
Марион вздохнула - что тут скажешь, в роду Аэллин и в самом деле многое было не как у всех остальных. Придется Соэнне смириться, это сейчас дети маленькие, к маминой юбке жмутся, а подрастут - будут на отца похожи. Кровь в роду сильная, как ни разбавляй - не перебьешь. Лучше уж делать, как испокон веку заведено. Отказалась леди Сибилла дочь на воспитание отдать, кому от этого лучше стало? А вырастили б по обычаю, у родственников, вышла бы замуж в шестнадцать, а не в двадцать восемь, да и Иннуон бы с женой по-хорошему жил, о сестре не тосковал. Ясное дело, детей герцог на праздник в пику Соэнне тащит, а все-таки оно и к лучшему.
- Давайте я лучше одежду теплую приготовлю, и одеяла вам с собой сверну. Одно подстелите, вторым укроете - будут спать, как дома в кровати.
***
Праздничная ночь началась: герцог осушил первый кубок, за землю, что дает хлеб и мед, эльфийский старейшина поднял второй кубок за хозяина благодатной земли, на чем торжественные речи закончились. Иннуон повернулся так, чтобы лучше видеть танцующих девушек, Соэнна мрачно наблюдала, как ее драгоценные отпрыски разрисовывают скатерть яблочным повидлом, выдавленным из пирога. Она твердо решила, что не станет вмешиваться, даже если близнецы подожгут ножки стола - муж настоял на соблюдении традиции, пусть вместе с традицией и сыновей блюдет. Как герцогиня и предполагала, долго за столом близнецы не усидели. Элло соскользнул со скамьи, опрокинув при этом кубок на расплющенные останки пирога, и присоединился к мальчишкам, затеявшим игру в мяч. Леар окинул игроков задумчивым взглядом и решил обойти весь стол кругом. Может быть, жареных детей поставили подальше от гостей, чтобы не пугать? Но пока что ему попадались только пироги с яблоками. К погрузившемуся в размышления мальчику подошла рыжеволосая эльфийка:
- Ты что-то ищешь, - она быстро глянула на запястье малыша, - Леар?
Даже при свете костра можно было заметить, как покраснел мальчик. Он понимал, что задавать подобные вопросы невежливо, и будь тут отец, а уж, тем более, мама, влетело бы ему как следует, но родители были далеко, а эта красивая дама совсем рядом и он решился:
- Я думал, тут будет мясо.
- Мясо? Ты не любишь пироги?
- Люблю, просто...
Дама поощрительно улыбнулась, хотя и несколько неумело, более внимательный наблюдатель мог бы подумать, что у нее мало опыта, и доверительно наклонилась поближе к мальчику. Леар вздохнул:
- Я читал в книжке...
Но дама перебила его с удивлением:
- Ты умеешь читать?
- Уже давно, - с гордостью сообщил ей мальчик.
- А твой брат? Вы вместе читаете?
- Нее, он не умеет. Говорит - скучно. А мне - не скучно.