В избе мелко затрясся потолок и стены, на столе зашлись стеклянным дребезгом составленные вместе стаканы, свалилась на пол пара старинных трёхзубых вилок - одна закатилась под стол, а другая смачно вотнулась зубцами в щель между неровными половицами и осталась торчать наискосок, как крест на пепелище. Казавшийся незыблемым пол тошно закачался и ушёл из под ног хитрым финтом. Хозяин избы, предусмотрительно расставивший ноги пошире, покачнулся вперёд, затем назад и вбок, и устоял на ногах, не выронив из рук ни бутылки, ни стакана.
Светопреставление окончилось так же внезапно как и началось. Хозяин деловито плеснул в каждый стакан грамм по сто мутноватой опалесцирующей жидкости, заткнул литровую бутыль чистой тряпицей и аккуратно убрал в старинный пузатый комод. 'У вас там что, Иван Тихонович, метро под домами проходит? Или шахтно-взрывные работы? Отчего тряска такая?' - спросил хозяина заселившийся со вчерашнего полудня постоялец, мужчина средних лет, одетый в изрядно поношенный спортивный костюм Адидас ещё довоенной поры.
'Тряска отчего? Да землетрясение! Балла три в этот раз, не больше' - невозмутимо ответил хозяин и густо посыпал крупной солью неровно отрезанный кусок чёрного хлеба с бугристой коркой, явно не фабричного изготовления. 'Вы чесночок-то берите' - хлопотливо добавил он, указывая на пучок зелёного чеснока на деревянной дощечке. 'Я его на подоконнике проращивал. Стрелка конечно небольшая, зато самые витамины, никакая цинга не возьмёт!' Трое мужчин размеренно выпили, не чокаясь и не произнося ни слова.
'И часто оно у вас бывает?' - поинтересовался приезжий 'Что бывает?' - не понял хозяин. 'Ну это, землетрясение' - уточнил приезжий. - 'Да почитай каждый день!' - вступил в беседу третий участник нехитрого застолья, зашедший к соседу скоротать вечер. - 'А у вас, Андрей Иванович, разве землетрясений не бывает? Должны быть чаще чем у нас, ваша-то Рязань к Москве поближе нашего Новосиба! Ну... не к Москве, а к этому... к Коллайдеру' - сквозь зубы поправился говоривший.
Радиоактивное пепелище, оставшееся от российской столицы после воздушного ядерного взрыва, народ с мрачным юмором стал называть 'Адронным Коллайдером', а потом для краткости просто Коллайдером. Саму же бомбу, уничтожившую российскую столицу, с подачи какого-то астронома назвали 'Сверхновой'. Прозвища эти быстро прижились и стали привычными мемами послевоенных времён.
Международные силы поставили вокруг радиоактивной зоны пограничный заслон. Роботы-часовые не препятствовали никому, кто пытался войти в зону, зато из зоны уже никого не выпускали. Попавшие в ловушку мародёры должны были выбирать медленную смерть от радиации или мгновенную - от короткой вспышки боевого лазера. Откупаться от железного часового частью добычи или бить на жалость было бесполезно, так же как и пытаться незаметно прошмыгнуть мимо. Бездушная железка никогда не промахивалась и никого не щадила.
'От нас до границы Коллайдера всего сто двадцать вёрст, но никаких землетрясений у нас нет' - отвечал приезжий. 'Зато у нас радиация - восемьсот миллизивертов в год. Это на порядки меньше чем в Чернобыле или на Фукусиме, но при постоянном воздействии радиации люди и при таком уровне мрут как мухи. Щитовидка без радиопротекторов отваливается за несколько лет. А радиопротекторов взять негде'. - 'И у нас тоже - как ветерок со стороны Коллайдера подует, так радиация вверх ползёт' - хмуро заметил хозяин. - 'А землетрясения у нас до войны были хорошо если раз в десять лет. Зато сразу после Конца Света стали шарашить по несколько раз в неделю. Видать эта бомба, которой Штаты Москву разнесли, была с каким-то секретом'.
'Москву, Тихоныч, не Штаты разнесли, а Англия! А Штаты только ракетные шахты разбомбили, аэродромы и подземные бункера' - поправил третий. - 'Какая разница, Мартын? Штаты, Англия - всё едино! Все они - враги!' - угрюмо ответил хозяин избы. 'Ну почему ты их сразу во враги записал? Были бы они настоящие враги, они бы нас первые поджарили. Но они-то как изо всех сил хотели избежать! Если бы бункерный дед не психанул и не швырнул на Киев свою Хиросиму, то и Москва бы сейчас стояла целая' - не согласился Мартын. - 'А кстати - ты, может, и сам помнишь... Ровно в тот день, когда дед Кабаев шарахнул Хиросимой по Киеву, у нас случилось сразу два землетрясения. И с тех пор так и трясёт без остановки... Так что сдаётся мне, что это наша Хиросима была с сюрпризом, а не английская Сверхновая. А что за сюрприз, никто уже не узнает. У покойников не спросишь'.
Пол под ногами снова слегка дрогнул, и торчащая из щели вилка глухо брякнулась о деревянную половицу. Хозяин, которого оба собутыльника звали Тихоныч, поднял её и с любопытством осмотрел. Не найдя на вилке никаких изменений, вызванных землетрясением или радиацией, он аккуратно уложил её на дно кухонной раковины.
'А ведь точно!' - задумчиво произнёс хозяин дома, оторвавшись наконец от изучения вилки. 'Я эти дни помню так словно вчера случилось! Шесть дней после Хиросимы была тишина... Мы уже думали - ну всё, пронесло! Сдрейфил буржуйский Запад в нас ответку кинуть! По первому каналу вопили, не переставая - Да здравствует победа! Фанфары... Ура, ядерно-космические! Фанфары... Победа! Да здравствует Путин! Опять фанфары... А седьмой день по Москве - шандабарах!!! - И ни Путина, ни телевизора, ни фанфар!' глубокомысленно заключил Тихоныч. - 'И ни Киева, ни Москвы...' - добавил ему в тон Мартын. 'С той лишь разницей, что у Украины теперь целых две столицы - Львов и Симферополь, а у нас - ни одной. Да что там столицы... Страны нет!'
'Зато у вас китайские анклавы есть, а наш центральный регион доживает в гуманитарных полисах в полном составе' - завистливо возразил приезжий. - 'У вас в Новосибирском аклаве люди живут, можно сказать, как до войны! И работа квалифицированная, и зарплаты высокие, и ассортимент товаров в магазинах, и медицинское обслуживание как в Китае. Не все, но хоть часть народа живут как люди - имеют возможность работать и лечиться... А мы даже не знаем с какой скоростью вымираем, потому что статистику до нас не доводят. Покойников жгут в гуманитарных крематориях каждый день, но сколько их за год сжигают, и сколько детей изымают из роддомов - не нашего ума дело'. Постоялец тяжело вздохнул. - 'Эх, нам бы ваше китайское изобилие! Деликатесы и модные тряпки - это фуфло! Интернет - тоже конечно нужная вещь, но можно обойтись... Но вот - лекарства! Чтобы мы не умирали от любого пустяка как в средневековье... Нам бы хоть один зубной кабинет оборудовать, чтобы люди не таскали полные рты гноя! А самое главное, конечно - радиопротекторы'.
'Изобилие, говорите?' - невесело усмехнулся Мартын. 'Это только в анклаве изобилие, а у нас в Новосибе такой же блеск и нищета куртизанок!' - и выдержав долгую паузу, продолжил - 'Мы тут всю жизнь живём, а в анклаве ни разу не бывали. Через забор не перелезешь - часовые застрелят. А чтобы войти по разовому пропуску через КПП, нужны юани. И не те что ходят в Поднебесной, а специальные. Они не бумажные, а пластиковые. Китайцы ими платят зарплату и за них же продают товары. Заработать и потратить такие юани можно только в анклавах. Лишние люди могут зайти в анклав только если кто-то из хипстеров за них заплатит'.
'Лишние люди - это кто?' - не понял постоялец. - 'Это вы себя в Центральном Регионе орками погоняете. А мы себя называем интеллигентно - лишние люди. А буржуев из анклава мы хипстерами зовём'.
'А зачем эти ваши хипстеры будут на вас свои юани тратить?' - спросил приезжий. 'Да не на нас!' - терпеливо разъяснил хозяин. - 'А хотя бы даже на девок молодых! Не на всех, конечно, а на самых видных, кто мордой лица и сиськами вышел. А такие как мы старичьё, понятное дело, им на хрен не нужны!'
'Вы чьё, старичьё? Да ничьё...' - невесело поддержал сосед.
'А с долларами?' - как бы невзначай спросил приезжий. 'Что с долларами?' не понял хозяин. 'С долларами можно зайти в анклав?' - 'Вы это серьёзно, Андрей Иванович, или просто так любопытствуете?' - 'Ну допустим, что серьёзно' - ответил постоялец. Хозяин молча покачал головой и кивнул Мартыну, как бы приглашая его выразить своё мнение. - 'Не похожи вы, Андрей Иванович, на убийцу' - изрёк Мартын после долгой паузы. - 'Но о других способах добыть американскую валюту нам не известно'.
'Я никого не убивал' - ответил постоялец. - 'А доллары мне дал один хороший человек. Этот человек доживал свои последние дни. Он дал их мне с непременным условием, которое я должен выполнить. А для этого я должен зайти в анклав'.
'Ну что ж' - вздохнул хозяин. - 'Если вам удастся дойти живым с вашими долларами до КПП, то китайцы потребуют у вас задекларировать происхождение вашей валюты'
'Задекларировать?' - поднял брови приезжий. - 'Обязательно!' - ответил хозяин дома. - 'Таков порядок в анклаве. Китайцам безразлично, как вы укрывали валюту от фискального сыска в регионе, но если уж вы притащили её в их анклав, то китайцы непременно поинтересуются её происхождением'.
'А вдруг китайцы не поверят моей декларации?' - встревожился приезжий. 'Ну тогда плохи ваши дела!' - нахмурился Мартын. 'Валюту конфискуют в пользу анклава, а вас тут же и расстреляют. Причём, не по приговору суда, а по простому административному уложению. Китайцы на вас даже уголовного дела заводить не будут. Если ваша декларация покажется их финансовому инспектору подозрительной, он передаст её дознавателю по экстерриториальным вопросам. Дознаватель пробьёт вашу подноготную в регионах по своим каналам, и если результаты пробивки не подтвердят вашу версию происхождения валюты, плыть вам по нашей Оби с пулевым отверстием в затылке'. - 'Даже вот так? А почему не кремируют?' - удивился приезжий. - 'А это они специально, в воспитательных целях' - ухмыльнулся Мартын. - 'Чего им с нами церемониться? Они тут хозяева жизни! А мы кто? Мы - лишние люди... Выживем, не выживем - никого не волнует'.
'А откуда вы так всё чётко и подробно знаете, Мартын... извиняюсь, как вас величать по отчеству?' - спросил постоялец. - 'Мартын Захарович у нас потомственный учёный' - объяснил хозяин. 'До тюрьмы он был доцентом на кафедре теории права и государства Новосибирского государственного университета. А когда его выпустили по межрегиональному указу об амнистии политзаключённых путинской посадки, университет уже закрыли за отсутствием финансирования. Я тоже там работал на кафедре гидрологии преподавателем... Но в анклаве преподаватели права и гидрологии не нужны. Там нужны сборщики микроэлектроники, рабочие гальванических цехов, монтажники, сварщики, такелажники, настройщики радиоаппаратуры, не моложе тридцати лет на старте... А все остальные - лишние люди'.
Хозяин тяжело вздохнул. - 'В старой Европе и в США считают людьми только ту часть нашего населения, которая может быть трудоустроена в анклавах социально-экономического развития. А к остальным относятся как к животным в зоопарке. Только животных в зоопарке лечат, а нас только кормят'.
Пол под ногами снова заходил ходуном, стол слегка подпрыгнул, пустой стакан постояльца сорвался с края стола и уже попрощался было со своей стеклянной жизнью, но в последний момент его ловко поймала костистая ладонь хозяина и поставила в центр стола, где были составлены остальные стаканы.
'В наших краях, Андрей Иванович, стеклянные предметы на краешек ставить не надо' - с улыбкой произнёс бывший доцент права. - 'Особливо стаканы. Ну что, давайте попробуем шатобриан моего изготовления?' Мартын положил на стол овальный свёрток и осторожно развернул старые пожелтевшие газеты, обнажив красноватую мясную поверхность'.
'Из крысок небось шатобриан?' добродушно поддел гостя хозяин. - 'Никак нет!' - возразил бывший доцент. - 'Чистопородный симментальский кролик!' - 'Где ж ты кролика достал в экономически неблагоприятном регионе?' - поинтересовался хозяин. - 'Да как всегда, на чердаке. Он туда забежал голубей ловить, а я его уже поджидал с ременной петлёй на палке. Он даже мяукнуть не успел, как превратился в шатобриан'. Хозяин осторожно налил по второй. Не торопясь, выпили, всё также молча и не чокаясь. Шатобриан оказался на вкус просто восхитительный. - 'Китайский рецепт!' - пояснил бывший доцент. - 'Кстати, из крысок ещё вкуснее получается'.
За окном постепенно гасло вечернее небо. Последние блики заходящего солнца освещали прошлогодний бурьян на пустырях, ржавые автомобили с истлевшими шинами, многолетние мусорные завалы, и мрачные скелеты двух стоящих вблизи покинутых жильцами многоэтажек с зияющими пустотами окон и балконных дверей.
'А в анклаве есть какие-то пропуска, проверки документов на улицах, шмоны какие-то?' - спросил приезжий. - 'Вход в анклав - по электронной визе. Она проставляется пограничным офицером в ваш персональный чип. А в самом анклаве нет ни пропусков, ни проверок документов на улицах' - ответил хозяин. - 'А как же они вылавливают нелегалов?' удивился постоялец.
'А им не надо специально их вылавливать' - улыбнулся Мартын. - 'Если вы в анклаве не работаете, значит у вас нет местных юаней, и жить вам там не на что. И даже если юани есть, это вам не поможет, потому что все покупки в магазинах, поездки на транспорте, вход и выход через любую дверь в любое здание - только по идентификации личности. Лицо, сетчатка глаза, пальцевые узоры, ну а перво-наперво, конечно, чипок. Так что даже если вы украли у кого-то юани, потратить их вам не удастся. На улицах, в магазинах, в транспорте, всюду понатыканы камеры, перемещение каждого лица отслеживается автоматически, и все неопознаные лица тут же выводятся на полицейские мониторы. Так что если какой-то наивный нелегал попытается что-то украсть или кого-то ограбить, полицейский наряд прибудет мгновенно, и на этом ему конец'.
'Конец - в смысле арестуют?' спросил приезжий. 'Конец - в смысле пристрелят!' вздохнул хозяин. 'Неважно, что ты украл - юани, смартфон, пару ботинок, или банку сока. Пристрелят прямо на месте пластиковой пулей, уложат в пластиковый мешок и отвезут в морг. А дальше с трупа снимут пальчики, образцы ДНК, фото сделают и будут выяснять в регионах через экстерриториальный отдел, кого они прихлопнули'. 'А что дальше?' - выдохнул приезжий. 'А дальше - Обь, матушка река. Плыть покойничку по ней, местных пугать, да рыбу кормить. Это китайцы таким макаром местным объясняют, что не надо лазить куда не положено!'
'А зимой?' - с усилием выдохнул приезжий. - 'И зимой тоже, без разницы' - усмехнулся хозяин и, увидев вопросительное выражение лица приезжего, пояснил 'Там на Оби у плотины, где идёт сброс с водохранилища, в любые морозы стоит полынья километров на тридцать. В неё и кидают'.
'Нда... Значит в ваш анклав даже с долларами не зайти...' огорчился постоялец. - 'Ну тогда я, пожалуй, завтра с утра поеду дальше. Может быть найду где-нибудь анклав, в который можно прорваться'. 'Да вы не торопитесь, Андрей Иванович' отозвался Мартын. - 'В наш анклав тоже можно попасть. Есть несколько способов. Самый надёжный - это договориться со сталкером. Сталкеры проводят людей в анклав и помогают им купить что им надо. Потом выводят наружу с товаром. Но вот что касается 'лестницы в небо', то это на порядок сложнее чем попасть в анклав'.
'А что такое 'лестница в небо'?' - удивился приезжий. - 'Если это песня Цеппелинов 'Stairway to heaven', то я не вижу связи' - 'А вы не слышали? Хотя да, у вас в регионе нет анклавов, значит и сталкеров нет... В общем, 'Stairway to heaven' - это контрабандный путь, по которому сталкеры вывозят клиента на Запад, за очень большую сумму в долларах. Говорят, что чаще всего - через Украину. Но скорее всего, это просто легенда. Если бы даже сталкеры кого-то и вывезли в ССМ, связаться оттуда с нами он уже не сможет, да и вряд ли захочет'.
'Ну, раз вы так это мне подробно объясняете, значит у вас есть знакомый сталкер?' - с надеждой спросил приезжий. - 'Конечно есть!' - ухмыльнулся Мартын. 'Только сегодня уже поздно. Сейчас примем по третьей, и я домой почапаю, спать. А завтра попробуем все дела порешать. Кстати, сталкеры берут не всех. Если наш знакомый сталкер вас возьмёт, мы тоже на этом немножко заработаем. Мне - Тацит, Светоний и Лукреций Кар в твёрдом переплёте. Тихонычу - подшивку американских журналов по гидрологии за все годы'.
После третьей экскурсии к столу содержимого в хозяйской бутыли несколько поубавилось, а от кошачьего шатобриана осталась лишь обёртка из разлохмаченных газет. Мартын аккуратно разгладил их, свернул и сложил в древнюю клеёнчатую сумку с порепанными боками.
Постоялец проводил глазами газеты, ощупал взглядом неприглядную сумчонку и подумал вслух - 'А вот хохлы сейчас культурно живут... У них гарна життя - план Маршала, цивилизация, европейская еда, европейская одежда, автомобили, сантехника, горячая вода... А у нас - голимое средневековье...' - 'Андрей Иванович, вы в анклаве это словцо не вздумайте вслух произносить! Китайцам-то всё равно, но учтите, что все разговоры в анклавах пишутся и анализируются европейскими и штатовскими искинами. А для них слово 'хохол' - это всё равно что 'ниггер' или 'жид'. Через пару минут уже будете в полиции объяснять по телекому европейскому политкомиссару, что вы не рашист, а слово случайно выскочило, по давней привычке'.
'Неужто так серьёзно?' - поразился приезжий. - 'А вы как думали!' тяжело вздохнул хозяин. Потом помолчал и добавил - 'Убить вас за это не убьют, но номер вашего персонального чипа занесут в чёрный список как рашиста, а это - волчий билет! Вы уже никогда ни в один анклав не войдёте'. - 'А довольствия не лишат?' - 'Не знаю как в вашем Центральном регионе, а в нашем Восточно-Сибирском за нарушение политкорректности лишают только права посещать анклавы. От столовой и от спальни отлучают за другие проступки' - пояснил Мартын. - 'Завтра утром попробуете в столовой наши деликатесы' - 'Что, и у вас тоже тараканьими котлетами кормят?' - 'Нет, у нас на завтрак обычно биточки из сверчков, хлебцы из концентрата хлореллы и кисель из морских водорослей. Очень полезные водоросли, вот только запамятовал, как они называются...'.
'Кстати, Если не знать, из чего это всё сделано, то вполне приличная еда' - заметил Тихоныч. - 'Утренняя маршрутка приходит на остановку в восемь утра, до остановки нам отсюда идти чуть меньше километра. Так что я разбужу вас завтра в семь. От наших Выселок до ближайшей столовой шаттл идёт минут сорок. Позавтракаем сверчковой массой, запьём водорослями, а потом мы вас познакомим со сталкером. А дальше - как столкуетесь. Сталкер перекодирует ваш персональный чип так что в течение суток китайская система слежения при считывании будет определять вас как постоянного резидента анклава. Так что на всё про всё у вас будет двадцать четыре часа, поэтому лучше если вы покинете анклав ну хотя бы за полчаса до окончания срока. Если не успеете, система безопасности поднимет тревогу, и пуля в затылок, вам обеспечена'.
Слушая эти невесёлые инструкции, приезжий машинально закатил левый рукав и осторожно потрогал подушечками пальцев небольшое уплотнение под кожей предплечья. Персональный чип, который в народе называли просто 'чипок' или даже 'чпок' - это пропуск домой, в свою клетушку в гуманитарном общежитии, это бессрочный талон на питание в гуманитарной столовой, это входной билет в банно-прачечный комбинат и в кинотеатр, где круглосуточно показывали общеобразовательные фильмы о редких животных, о бактериях и вирусах, и о далёких галактиках, а раз в неделю крутили старые индийские мелодрамы...
Помимо этого чипок служил вечным проездным билетом на любом гуманитарном транспорте - электроавтобусе, электропоезде, речном трамвайчике... Гуманитарных самолётов не было. Над регионами бывшего РФ летали только европейские наблюдатели и американские воздушные разведчики по своим привычным маршрутам, а также массивные транспортники, доставлявшие в регионы компоненты гуманитарной инфраструктуры и увозившие секретные грузы, упакованные в стальные контейнеры. В народе поговаривали, что это увозят на Запад законсервированные человеческие органы для пересадки жителям ССМ.
Административное управление и техническое обслуживание столовых, бань, электроавтобусов, дорожной сети и прочей инфраструктуры в регионах осуществляли украинские служащие, работавшие по контракту. Бывшим россиянам, а ныне жителям русскоговорящих регионов, утерявших свою государственность по результатам проигранной войны, позволялось только использовать инфраструктуру, а к её обслуживанию и развитию местных жителей не подпускали. Гуманитарных тюрем в регионах не было. Насильственные действия жителей региона по отношению друг к другу пресекались лазерными лучами вездесущих робокопов, а кража и вандализм в гуманитарных учреждениях карались электрошоком с последующим обнулением персонального чипа, что по существу являлось постиндустриальным вариантом остракизма.
С обнулённым чипом человек лишался гуманитарного жилья, то есть попросту не мог попасть к себе домой в общежитие. Помимо этого он лишался питания в гуманитарной столовой, возможности пользоваться гигиеническими средствами и получать гуманитарную одежду и обувь, сдавая изношенную на ресайклинг. Как правило через пару недель наказанный погибал от лазера гуманитарного полицейского робота при попытке ограбить прохожих на улице или проникнуть в какое-то помещение в поисках еды и тепла. Некоторые уходили в тайгу в надежде найти там себе пропитание и погибали там от истощения или от зубов диких животных.
Гуманитарной медицины в регионах не было в принципе - ни больниц, ни поликлиник, ни аптек. Жителям полисов приходилось выживать травами и знахарством, а в основном, за счёт собственного здоровья. Услуги современной медицины были доступны только жителям анклавов. Впрочем, процветающий в анклаве хипстер тоже мог в одночасье лишиться своих привилегий. За мелкие уголовные преступления, за низкую производительность труда, за неоднократные конфликты на рабочем месте плохому работнику перепрошивали персональный чип и изгоняли из анклава.
С этого момента бывший резидент анклава, кичившийся своей квалификацией, становился безработным потребителем гуманитарных благ без дальнейшей судьбы. Его белоснежные зубы довольно быстро желтели, в потухших глазах появлялась опустошённость и печаль, и через пару лет бывший баловень судьбы, сильно постаревший, с щербатым ртом и угасшим взором уже ничем не отличался от остальных обитателей региона, живущих в полисах или - по какому-то странному желанию - на выселках.
'Я вот до сих пор не могу взять в толк - зачем люди живут на выселках?' - то ли спросил, то ли решил порассуждать вслух приезжий. - 'В полисе, конечно, жить скучно и противно, но зато в общаге есть все удобства - тепло, водопровод, электрическое освещение, горячая вода, одноразововое постельное бельё на ночь выдаётся... Ну и конечно телевизор и Инфотека!' Тихоныч внимательно слушал, а Мартын энергично кивал головой, как бы саркастически поддакивая. - 'Вот объясните мне' - продолжал приезжий - 'чего вам в полисе не хватает, что вы сами воду таскаете из колодца, рубите дрова, топите печь, метёте и моете полы, крышу чините... Даже самогонку и шатобриан изготовляете самостоятельно! Зачем?'
'А затем, что мы, несмотря ни на что, люди, а не рогатый скот стойлового содержания!' - с большим сердцем ответил хозяин, отличавшийся более непосредственным темпераментом чем его академический приятель. - 'Вы совершенно правы, Андрей Иванович' - согласился Мартын. - 'В полисе есть все условия для комфортного существования, но жизни там нет. Её там заменяет распорядок дня, комендант-украинец, подъём и отбой по часам, построение на завтрак, обед и ужин, и вечерняя перекличка. Спрашивается, зачем нужна эта дурацкая перекличка, если у каждого жильца есть персональный чип, по которому мониторы постоянно определяют его местонахождение? Комендант всегда отвечает 'може i нi за чим, але треба щоб у гуртожитку був порядок!'
'Не нужен нам их порядок!' запальчиво воскликнул Тихоныч. 'И на шута нам сдался их телевизор? Смотреть как живут тушканчики в пустыне Гоби, как закон Бернулли создаёт подъёмную силу, как линза преломляет солнечный свет, и как изменяется температура на поверхности Марса в течение марсианского года?'
'Это ты точно подметил!' - усмехнулся Мартын. 'Я лучше истоплю печь, нажарю грибов и почитаю на сон грядущий Петрония Арбитра, или Саллюстия, да хоть Аристотеля! Всё приятнее для души чем эти тушканчики и марсианская температура. Мы, Андрей Иванович, хотим жить и умереть свободными людьми. Нас Путин в тюрьме не сломил, а уж администрация Протектората нам и вовсе нипочём. Хорошо, друзья. Пора мне домой баиньки. Спасибо этому дому, до завтра!'.
Андрей Иванович Невзоров, бывший завотделением Рязанской областной клинической больницы, вспоминал во сне своё эндокринологическое отделение на девятом этаже. На восьмом этаже располагалась гематология, которая традиционно была основным поставщиком клиентов в больничный морг. На седьмом этаже - профпатология, на шестом - терапия... Приёмный покой располагался в подвале корпуса номер один.
В подвале корпуса номер два находился морг. Оба подвала связывал между собой узкий подземный переход служебного пользования, почти всегда уставленный каталками с трупами, которым в морге не нашлось места. В мирные времена трупы обычно накрывались простынёй, но через год войны с Украиной больничного белья не стало хватать даже для больных. Умерших стали раздевать догола, потому что вновь поступающим больным нужны были пижамы. Умершие больные лежали обнажённые, на голом железе больничных каталок, окоченело вперившись в люминесцентный потолок невидящими глазами, зияя тёмными щелями полуоткрытых ртов. Их окоченевшие, бысстыдно выставленные напоказ половые органы внушали безотчётный ужас.
А потом и эта нищая медицина ушла в прошлое. Мародёры разорили здание больницы дотла, выдрали с корнем сантехнику, трубы и провода, унесли всё нужное и ненужное, и больница умерла навсегда, как и все остальные больницы, поликлиники и диспансеры. Вместе с городским здравоохранением умерли и тяжёлые хроники, которые нуждались в постоянной поддерживающей терапии. Умерли без инсулина диабетики, умерли без L-тирозина больные с тяжёлым гипотериозом, годами жившие на гормон-заместительной терапии, поумирали гемофилики без спасительной плазмы, и онкологические больные без противоопухолевых препаратов. Первых умерших хоронили ещё по старинке, на кладбищах, а самых стойких, доживших до Протектората, кремировали в гуманитарных крематориях, выдавая родственникам плоскую пластиковую капсулу с пеплом покойного. К этой капсуле с одной стороны прикреплялось скотчем заламинированное свидетельство о смерти, а с другой - вензельная монограмма 'RIP' и текст заупокойной молитвы.
Региональные власти были чисто декоративной структурой. Они не собирали налогов и не имели ни своего бюджета, ни плана развития региона. Поэтому о восстановлении местного здравоохранения можно было забыть навсегда. Реальной властью обладала только администрация Протектората, развёрнувшая в регионах систему рехабов и хосписов, которые обеспечивали нуждающимся уход и облегчение страданий, но не лечение. Протекторату были подчинены все территории бывшей ядерной державы, которую страны-победители официально стёрли с политической карты мира. Для управления этими территориями была создана администрация Протектората и зоны экономического развития, которые стали называть анклавами.
Старикам и безнадёжным больным в полисах не позволяли подолгу задерживаться на этом свете, а все остальные должны были выздоравливать от болезней без врачей и лекарств благодаря молодости и крепкому организму. Исключением из общего правила являлись роды, для принятия которых в отдельных ангарах были оборудованы современные госпитали. Их так и называли госпиталями, потому что госпиталей в их привычном понимании, то есть, больниц, просто не было. Слово 'роддом' кануло в лету. Его заменило слово 'госпиталь'. В госпиталях здоровых новорожденных младенцев без генетических дефектов матерям не отдавали, а отправляли в ССМ (страны свободного мира) в бездетные семьи, а роженицам не позволяли возвращаться в свой полис и в своё общежитие, а в обязательном порядке переселяли в другой полис в отдалённом регионе. Больных детей с генетическими дефектами и с нарушениями внутриутробного развития отдавали матерям и поселяли их в семейном общежитии в специализированных полисах. Как они там жили, никто не знал. Отцы, как правило, воспитанием своего дефектного потомства не заморачивались.
Бывшие врачи, лишённых возможности работать по специальности, довольно часто обсуждали ситуацию с медициной, сложившуюся в стране, которая потеряла право быть страной, и приходили к заключению, что решение ВОЗ и администрации Протектората, лишившее их права заниматься профессиональной деятельностью, было продиктовано вполне резонными и вобщем-то гуманными соображениями.
Дело было в том, что помимо обширной эпидемии онкологических и гематологических заболеваний, после взрыва Сверхновой стала рождаться масса детей с разнообразными генетическими дефектами, особенно в центральном регионе, который ближе всех соседствовал с Коллайдером. И хотя незабвенный Николай Иванович Пирогов часто говаривал, что 'будущее принадлежит медицине предохранительной', ведущие мировые умы пришли к выводу, что после ядерной войны самым эффективным и по сути единственным способом предохранить генофонд населения от массы нежизнеспособных мутаций является стратегия изъятия генетически здоровых детей из нездоровой популяции и социального обеспечения остального населения, вплоть до его полного вымирания. Отсутствие медицинского обслуживания должно было максимально ускорить это вымирание, чтобы мутанты не успели передать свои искалеченные радиацией гены последующим поколениям. Такова оказалась цена имперских амбиций страны, развязавшей ядерную войну с корыстными целями и сгинувшей в пожаре этой войны.
В гуманитарных наркодиспенсерах, которые были непременным атрибутом каждого полиса, любой желающий мог получать желаемый вид наркотика в любое время и в любой дозировке. Передоз был обычным явлением, а утилизация трупов погибших от передоза была рутинной процедурой, отработанной до мелочей. Непременным условием доступа к услугам наркодиспенсера являлась химическая кастрация, факт прохождения которой регистрировался в персональном чипе. Основными клиентами диспенсеров были люди с нездоровой психикой, склонные к употреблению психоактивных веществ, и больные с хроническими болями. Опасных и агрессивных психически больных отстреливали лазером полицейские роботы наряду с обыкновенными преступниками.
Восстановление жизни в регионах должно было начаться с нуля, но до этого 'нуля' ещё надо было дожить. Сперва необходимо было избавиться от нелюдей имперской породы, которую целое поколение усердно выводил путинский режим своей сатанинской пропагандой, и вывел таки кровожадных чудовищ, не способных ни работать, ни учиться, а умеющих лишь убивать, грабить, пытать и насиловать несчастных украинцев или азартно подвывать убийцам и насильникам, сидя на диване перед телевизором или в интернете. К слову, вернувшись с проигранной войны в постоянные места обитания, уцелевшее зверьё, по форме напоминающее людей, с незарегистрированным оружием, не стеснялось проделывать то же самое и со своими соотечественниками.
Теперь на этих территориях необходимо было не только вытравить поколение, напрочь искалеченное унтер-пришибеевской диктатурой и её имперской пропагандой, но и кропотливо выращивать нормальных людей - разумных и понятливых, не агрессивных, способных успешно учиться и продуктивно работать, Людей с совестью, с чувством ответственности, с высокой моралью. Этому очистительному и искупительному процессу предстояло быть долгим и небезболезненным.
Бывший врач-эндокринолог проснулся под утро от очередного землетрясения. Хозяйская избушка тряслась и постанывала, но стояла крепко. Кровать ходила ходуном. Как и в предыдущих случаях, тряска окончилась так же неожиданно как и началась. Андрей Иванович нажал на кнопку гуманитарных часов, осветив циферблат. Он показывал половину седьмого утра. Постоялец встал, быстро оделся, поёживаясь от холода, и кое-как умылся из рукомойника. Изба за ночь выстудилась. Постоялец, зябко подрагивая, наскоро поелозил по дёснам зубной щёткой и набрал в рот воды прополоскать. Холодная вода ломила зубы.
В горнице хозяин хлопотливо рубил щепу древним топориком и гремел допотопной кочергой, растапливая печь. 'Доброе утро!' - произнёс он, завидев постояльца. - 'Сейчас печка раздухарится, и я чайник поставлю. Вам чаёк чем заварить - ромашкой или иван-чаем? Есть ещё боярышник и зверобой - но они уж совсем на любителя'. - 'Да чем заварите, за то и спасибо. Можно и просто кипяточку'. Горячий чай согрел внутренности, расслабил холодовой спазм, и хотелось прилечь и ещё поспать, но пришлось с сожалением прогнать из тела истому и немедля тронуться в путь.
Туманное утро дышало промозглым сырым холодом. Андрей Иванович шёл по каменистой неровной дороге, стараясь не отстать от Тихоныча. Хозяйская избушка осталась позади, скрывшись в густом тумане. Впереди смутно обрисовался силуэт человека. 'Доброе утро!' - донёсся знакомый голос сквозь одинокий просвет между густыми клочьями наползающего на дорогу марева. 'Доброе утро, Мартын Захарович!' - ответили в один голос хозяин избушки и его постоялец. 'Андрей Иванович, мы сейчас пойдём по мостку через овраг. Мосток ветхий, нескольких досок не хватает, так что будьте повнимательней, на разговоры не отвлекайтесь. И вообще, смотрите под ноги хорошенько - видите какой туман?'. Примерно через полкилометра пришлось перейти через другой овраг, потом ещё и ещё.
'Что-то у вас тут сплошные овраги!' - посетовал приезжий. - 'Если вы, Андрей Иваныч, хотели по ровному ходить, вам надо было на левом берегу Оби заселяться. А наше правобережье сплошь изрезано оврагами вдоль и поперёк'. Минут через пятнадцать дошли до окраины города. Сквозь прогалы в тумане проступали нежилые брошенные многоэтажки, проржавленные автомобили, покосившиеся столбы с оборванными проводами... Тлен, запустенье... Казалось, что жизнь навсегда ушла из этих мест, и вероятно, так оно и было. Как и во всех городах и регионах, население Новосибирска жило теперь в гуманитарных общежитиях, располагавшихся в огромных ангарах, где поддерживался постоянный ровный микроклимат. В ангарах находились не только спальные помещения, но и вся дневная инфраструктура. Поодаль от них стояли отдельные корпуса, где размещалась администрация и обслуживающий персонал.
Эти города-ангары назывались по-гречески полисами. Название это пришло отнюдь не из Греции. Придумал его израильтянин Элиэзер Мизрахи, конструктор и основоположник строительства этих новых видов поселения, стремительно завоёвывающих мир. Колоссальные размеры ангара достигались тем, что его стены и крыша держались не за счёт несущих конструкций, а за счёт избыточного давления, создаваемого воздухонасосами внутри ангара. Математически расчитанная система аэродинамической ветрозащиты уравновешивала разность давления воздуха на стены ангара при любой силе и направлении ветра.
Полисы генерировали свою собственную ветровую и солнечную электроэнергию и извлекали воду из атмосферного воздуха. Их можно было строить в любом климате, включая пустыню Гоби и Антарктиду. Все отходы в полисах, включая канализационную воду, продукты жизнедеятельности человеческого организма и бытовой мусор, подвергались глубокой переработке и повторному использованию. Восемьдесят процентов полисов выпускали украинские предприятия, построенные по плану Маршала.
Небольшой павильон автобусной остановки имел чистый и приветливый вид. Куполообразное строение, очевидно, было устойчиво к любому проявлению вандализма. Видно было, что кто-то пытался нанести граффити на заднюю стену, но краска сползла наземь с синтетического покрытия стены. Рядом с прозрачным куполом здания валялось несколько увесистых булыжников, которыми, судя по вытоптанным вокруг следам, кто-то неоднократно пытался его разбить, но также безуспешно.
Из-за поворота дороги замерцал свет противотуманных фар. Гуманитарный электроавтобус неслышно подкатил к остановке, встал и приглашающе распахнул двери. В полупустом салоне было тепло и уютно. Все трое с комфортом уселись на свободное заднее сиденье и тут же, не сговариваясь, сняли головные уборы и расстегнули куртки. 'Ну вот, совсем другая жизнь!' - удовлетворённо заметил приезжий. 'Хоть и чужая, а всё же цивилизация'. 'Если бы наш народ не пустил гопников в Кремль и отстоял бы свою жизнь, когда ещё не поздно было, то и у нас была бы цивилизация ничуть не хуже' - непримиримо отозвался Мартын.
'Вот ты, Мартын Захарович, конечно, умный, как и твой знаменитый папа-академик' - поддел Тихоныч старинного приятеля'. - 'А я - простой полевой гидролог, от Новосибирской Академии человек весьма далёкий. Ну разве что последние десять лет на кафедре ошивался. Так вот что я тебе скажу. Народ - это как болото. А в болоте, рассказываю тебе как специалист, есть два гидрологических горизонта - деятельный и инертный. В деятельном горизонте - высокая водопроницаемость, хорошая аэрация, там находятся все корневые системы, происходит торфообразование. А инертный горизонт - он безжизненный. Аэрации нет, кислорода нет, и хоть вода там и стоит постоянно, а водопроницаемость низкая!'. 'Ты это к чему объясняешь?' - прищурился Мартын. - 'А к тому, что в Западных странах с деятельным горизонтом всё нормально. А в нашем российском болоте этот горизонт исчезающе мал. Слабый он, тонкий, аэрация плохая, корневой системы практически нет. Большевики все наши корни давно повыдергали, потому и торфообразование у нашего народа на нуле... Не деятельный он, наш российский народ! Точнее, то что от него осталось после всех революций и войн... Он у себя под носом яму во дворе десять лет закопать не может, а ты говоришь - в Кремле!'
Солнце, поднявшееся повыше, начало время от времени находить просветы в утреннем тумане, а сам туман постепенно рассеивался, и через прозрачные стены шаттла можно было видеть вдалеке вздымавшиеся до весенних белёсых небес светло-голубые стены колоссальных размеров ангара, в котором располагался полис.
Изнутри полис обычно застраивался по типовому проекту, который предусматривал размещение всех типовых зданий и гуманитарных комплексов Протектората. Обычно это были спальные общежития, столовые, кинотеатры, физкультурные залы со снарядами, плавательные бассейны, теннисные корты, воллейбольные площадки, учебные классы, и конечно же, неизбежные наркодиспенсеры - пункты раздачи наркотиков всем, кто хотел их получать. Делалось это, естественно, для того чтобы в итоге выжили только особи со здоровыми мозгами, не нуждающимися в стимуляции психоактивными веществами, несмотря на их шаговую доступность.
Отдельный квартал полиса, полностью изолированный от остальных, занимал хоспис, в котором тихо и безнадёжно угасали беспомощные старики, умирающие наркоманы и хронически больные всех возрастов, которые получали там полноценный уход и облегчение страданий, но которым было принципиально отказано в лечении и медицинской помощи.
Здесь, в этом полисе, как и в десятках других, сурово и неуклонно выращивалась здоровая замена стареющему и дряхлеющему населению цивилизованного мира. В этих полисах не действовали условности старого мира, который опрометчиво отдал безусловный приоритет правам и комфорту отдельной личности, безотносительно ко вкладу этой личности в развитие общества, в ущерб общественным интересам, социальному генофонду, и генетическому здоровью наций и народов 'золотого миллиарда'.
Старый мир, поражённый высоко контагиозной чумой по видимости гуманистической, а по сути сугубо индивидуалистической морали, сам подписал себе смертный приговор, зашорив свой разум нелепыми веригами политкорректности и проявив полное пренебрежение к катастрофическим социально-биологическим последствиями этого беспрецедентного в истории индивидуалистического шовинизма. Впрочем, западное общество не отваживалось признать свою ошибку даже когда количество рождающихся детей-аутистов стало превышать количество нормальных детей.
Здесь, под голубыми стенами полисов должна была созреть замена человеческому материалу, невероятно измельчавшему и варварски изувеченному вследствие неуёмного кипения безответственной и безграмотной пены ультралиберализма, вспучившейся на поверхности постиндустриального океана. В продолжение позднейшей истории мира этот океан был битком набит нелепыми социальными сетями, в которые с разных сторон загоняли мелкую рыбёшку и офисный планктон пресловутые либерофашисты, публичные политики, технократические акулы, и продавцы-надувалы.
'Вот она, цивилизация...' - вздохнул бывший врач-эндокринолог, глядя в окна на громады полисов. - 'Общество тотального потребления!' - 'Ну и чем оно плохо, если бы ещё нам самим во всём этом участвовать - созидать, творить, размышлять, работать - а не только потреблять?' - задал риторический вопрос Иван Тихонович.
'Так в том всё и дело, коллега, что ни Путин не хотел, чтобы народ наш в массе своей созидал и творил, ни набитые умницы в администрации Протектората, которые повторяют ту же самую ошибку. Вот ты хорошо, очень умно рассказал про деятельный слой в нашем болоте. А ты знаешь, как этот слой называется в современной экономической науке?' 'Конечно, расскажите, Мартын Захарович! Мне тоже интересно, хоть я и не учёный' - подал голос бывший эндокринолог.
Электроавтобус пару раз вздрогнул, плавно затормозил и съехал на обочину. Примерно минуту он раскачивался во все стороны на мягкой подвеске, а когда землетрясение окончилось, он так же плавно выехал на дорогу и продолжил движение. В местных полисах был установлен виброизолирующий пневматический фундамент, благодаря которому землетрясения в них вообще не ощущались.
'Так вот, этот самый плодородный слой населения, дорогие друзья, называется 'человеческий капитал' - сообщил с таинственным видом бывший политзаключённый, которого пребывание в путинской тюрьме не лишило ни ясности ума, ни непреклонности суждений.
'Вот представьте себе, вы командир бомбардировочной эскадрильи, и вам надо разбомбить вражеский завод, выпускающий танки или ракеты. Территория завода большая, и есть возможность разрушить бомбами только его часть. Вот на карте производственные цеха, склады продукции, подъездные пути железной дороги, а немного в стороне находятся жилые корпуса где живёт персонал. Итак, что вы прикажете своей эскадрилье бомбить в первую очередь?'
'Ну я бы наверное разбомбил в первую очередь склад готовой продукции, а вслед за ним, если останутся бомбы, то главный конвейер' - ответил Иван Тихонович. 'Вы тоже согласны с таким решением?' - спросил Мартын у бывшего врача, пряча задорный огонёк в глазах. - 'Мне кажется, решение вполне разумное' - ответил Андрей Иванович.
'А я так не считаю! - возразил бывший преподаватель юриспруденции. - 'Я бы приказал сбросить все бомбы на корпуса, где живёт персонал!' - Мартын хитро улыбнулся. - 'И знаете почему?' - 'И почему же? Расскажите, пожалуйста!' - обернулся с переднего сиденья пожилой мужчина довольно интеллигентного вида, которого тоже заинтересовала эта беседа.
- 'Да потому что разрушенный бомбами цех восстановят за несколько дней. Поставят новый конвейер. И немедленно возобновят выпуск основного изделия. Разве не так?' - 'Ну, вобщем так' - ответил Иван Тихонович. - 'А можно ли за неделю заменить конструкторов, технологов, техников, инженеров, чертёжников, токарей, фрезеровщиков, слесарей-инструментальщиков, погибших при авианалёте?'
Ответа не последовало, потому что он был очевиден.
'Вот теперь вы и сами видите, что самое ценное на производстве - это квалифицированный персонал. Недаром президенты и директора самых успешных компаний, когда их спрашивают, почему они добились столь впечатляющих успехов, отвечают - потому что со мной работали самые лучшие люди!'
'Ох ты, батюшки-светы! Совсем не узнать наш Октябрьский мост...' - тяжко вздохнул Иван Тихонович.
Шаттл переезжал через Обь по широкому мосту. Мост, по которому когда-то сплошным потоком шли автомобили, автобусы, троллейбусы, грузовики, юркие такси и яркие мотоциклы, был совершенно пуст. Из окон шаттла через открытое пространство моста был виден мёртвый безлюдный Новосибирск, неторопливая Обь, плавно несущая свои тёмные воды, и светло-голубые громады полисов далеко за окраинами жилой застройки, которая была теперь нежилой. Жизнь умерла в одном месте, чтобы на краткий миг возродиться в другом.
Над одним из ангаров завис циклопических размеров грузовой дирижабль, медленно спускавший на тросах огромную платформу, на которой ровными стопками стояли голубые, оранжевые и зелёные контейнеры. Элиэзер Мизрахи сконструировал не только города-ангары, но и наиболее подходящий транспорт для их снабжения.
'Себя от прочих обособь -
и нет тебя...
Об этом зная, в тайге медлительная Обь
его в объятья принимает...'
- с тихой печалью продекламировал наизусть Иван Тихонович. - 'Кого принимает?' - поинтересовался Андрей Иванович. - 'Я сразу догадался по говору, что вы приезжий!' - улыбнулся всё тот же пожилой интеллигент с соседнего сиденья. - 'Кого принимает? Конечно, Иртыш! Кого же ещё?' - и повернувшись к Ивану Тихоновичу живо спросил - 'А откуда вам знакомо это стихотворение? Оно ведь не очень известно в народе' - 'По характеру службы' - 'А кто вы - литератор? Краевед? Географ?' - 'Целых три раза не угадали!' - укоризненно ответил Иван Тихонович. - 'Я, строго говоря, - никто. Лишний человек, как и все мы теперь. Но если вы имеете в виду мою специальность в прошлой жизни...' - Иван Тихонович с усилием растянул губы в улыбке и выдохнул слово, которое теперь не имело никакого смысла: 'Гидролог...' - и с ужасом уловил похоронные нотки в его звучании.
Кто бы раньше мог подумать, что в иных обстоятельствах слово 'гидролог' может прозвучать как эпитафия на могиле ещё живого человека.
- 'А я в прошлой жизни был выпускающим редактором журнала 'Новосибирский вестник'. Но простите, я невольно перебил вашего спутника, который рассказывал про...' - 'Человеческий капитал, с вашего позволения...' - улыбнулся Мартын. - 'Так вот, дорогие друзья, американский учёный Грег Фишер определял человеческий капитал как меру воплощённой в человеке способности приносить доход в экономическом смысле. Оная мера зависит от врождённых способностей и таланта, а также от образования и приобретённой квалификации'.
Никто не заметил как к интересной беседе подтянулись из передней части салона ещё несколько пассажиров. Их одежда и возраст указывали на то, что они тоже были 'высельники', то есть свободные поселенцы. Жители полисов носили униформу светло-голубого цвета, получаемую в общежитиях по разнарядке. Высельники были почти все поздних возрастов и предпочитали жить в избушках на отшибе и донашивать одежонку, оставшуюся со старых времён. Люди более молодого возраста, не привыкшие жить в домах сельского типа, без горячей воды и тёплого туалета, предпочитали призрачную жизнь в полисе - беззаботную и бесцельную жизнь, тихой сапой убивающую в человеке свободу, независимость, жажду жизни, романтики и приключений - одним словом, всё ради чего живут неравнодушные люди, наделённые умением и страстным желанием постигать таинства жизни от первого вздоха до последнего.
Мартын Захарович обвёл взглядом неожиданно возросшую аудиторию и широко улыбнулся - 'Не впервой уже замечаю, что самые интересные семинары происходят не в конференц-залах, а в транспорте, по дороге на конференцию... Причём в процессе семинара выясняется, что больше половины его участников едут вовсе не на конференцию, а куда-то по своим делам... Нда... Ну что, дорогие друзья, все слышали нашу предыдущую беседу, или скоренько повторить в конспектном изложении?'
- 'Слышали, слышали!' - подтвердил высокий сухопарый высельник в видавшей лучшие времена тёплой куртке лётного покроя. - 'Пожалуйста, поскорей развивайте вашу мысль!'
'Вот и славно! А теперь скажите мне, мои юные друзья...' - Мартын Захарович потерянно оглянулся, и сконфуженно кашлянув, объяснил 'Простите великодушно! Лекторская привычка, понимаете ли... Когда читаешь студентам из года в год один и тот же курс, некоторые слова уже к самому нёбу пришпилены, и вылетают автоматом'. 'Ничего-ничего! Так даже приятнее!' - подбодрил один из слушателей. - 'Хорошо всё-таки жить в университетском городе, где сильны академические традиции!' - благодарно заметил Мартын Захарович и неожиданно осёкся, глянув в окно на покинутый людьми мёртвый город. 'Итак, вы слышали определение Грега Фишера. Как вы думаете, оно все факторы учитывает?'
'Да похоже, что все. Во всяком случае, с ходу ничего не добавить' - ответил бывший редактор.
- 'Ну тогда ответьте на вопрос, почему Игорь Иванович Сикорский построил свой первый вертолёт ещё в России, но по-настоящему смог раскрыть свой талант вертолётостроителя только в США?'
- 'Так у него же выхода не было!' - пробасил человек в лётной куртке. - 'Я сам в прошлом пилот ВКС России. На 'Аллигаторе' летал в звании подполковника... Все мои сослуживцы остались лежать в украинском чернозёме. Стингерами посбивали... А мне только три пальца осколком срезало на земле во время обстрела. Потому и жив остался'. Бывший лётчик показал левую руку, на которой одиноко торчали указательный палец и мизинец, словно показывая 'козу'. - 'Вы говорите, Сикорский? Его автомат перекоса и по сей день стоит на наших машинах. Но скажите - а что ему было делать? Если бы он не уехал в восемнадцатом году, когда красный террор был в разгаре, его бы просто расстреляли'.
'Расстреляли по приговору суда?' - решил уточнить ведущий семинара. - 'Да по какому там, к лешему, приговору! Все же теперь знают, как большевистская мразь расстреливала на месте лучших людей, без суда и следствия! Дворян, офицеров в первую очередь!' - не утихал бывший вертолётчик.
- 'Значит, помимо личностных факторов, на раскрытие таланта влияют и иные факторы - общественные. Не правда ли?' - 'Ну всё! Сел наш Мартын на своего любимого конька' - осклабился Иван Тихонович. 'Теперь он всю дорогу будет рассказывать про правовую систему, и ничем ты его не собьёшь!'
- 'Буду рассказывать, непременно! Потому что человеческий капитал - это категория, относящаяся к обществу в целом, а не к индивиду! Ты же сам только что декламировал: 'Себя от прочих обособь - и нет тебя'! Человеческий капитал не может расти и плодоносить обособленно, вне общества. А правовая система...' - тут докладчик сделал выразительную паузу - 'Правовая система является становым хребтом, на котором зиждется любое общество! А теперь вопрос ко всем: ответьте мне, юные друзья - если общество зиждется на правовой системе, то на чём в свою очередь зиждется сама правовая система?'
- 'Ну наверное, на справедливости' - предположил бывший редактор.
- 'А что делать, если большевики считают справедливым расстрелять без суда и следствия молодого лётчика Игоря Сикорского только за то что он проводил демонстрационные полёты в Царском Селе в присутствии императора Николая Второго и был весьма дружен с самим императором?'
- 'А на чём же тогда?' - обескураженно спросил один из слушателей.
- 'Цивилизованная правовая система, мои юные друзья, зиждется на двух взаимосвязанных принципах: неприкосновенности личности и неприкосновенности собственности. По этому определению вы уже можете понять, что на Руси цивилизацией даже и не пахло, потому что эта первостепенная для неё неприкосновенность никогда, никем и нигде не обеспечивалась. Правовая система у нас всегда была таковой лишь по видимости, а в действительности в стране постоянно царили насилие и произвол - бояр, самодержца, опричнины, царской знати, великих князей, синода, жандармерии, третьего отделения, крестьянской общины... Потом был кровавый произвол большевиков во время революции, потом геноцид, учинённый органами безопасности в советские времена и произвол КПСС, потом путинский произвол... Яркие талантливые люди в нашей стране никогда не могли раскрыть свой талант, а лишь страдали из-за него, и человеческий капитал либо не развивался, либо развивался уродливо и однобоко. Помните выражение Маргарет Тэтчер - Верхняя Вольта с ракетами? Лучше не скажешь!'.
- 'А можно это всё чем-то объяснить?' - спросил бывший эндокринолог.
- 'Объяснить, собственно, можно. Но чтобы понять мои объяснения, вы должны не понять, а почувствовать мои объяснения непосредственно душой. Понимаете, неприкосновенность личности и неприкосновенность собственности - это категории только по форме юридические, а по сути - глубоко моральные'. - бывший правовед вздохнул, бросил очередной взгляд в окно на вымерший город и продолжил:
- 'Если главенствующая мораль в обществе не осуждает, а поощряет грабёж, разбой и насилие над личностью, поощряет рабство и лицемерие, то в таком обществе создать цивилизованную правовую систему принципиально невозможно. Пока мораль поддерживает насилие и произвол, правовые нормы будут лишь формально узаконивать прихоти правящего клана, как это у нас всегда и случалось'.
- 'Сурово, но справедливо!' - грохнул бывший вертолётчик.
- 'А теперь, с этим новым пониманием, давайте вновь вернёмся к человеческому капиталу. Я думаю, мало кто из вас заметил, как Путин предал народ, выбравший его президентом. Он ведь вполне мог бы, пользуясь своей властью, создать все условия для развития человеческого капитала в России. Вложить нефтегазовые сверхприбыли в образовательную систему, в высшую школу, в обновление инфраструктуры, в создание новых отраслей знаний и производства, в инновационные проекты, в высокие технологии, в фундаментальную и прикладную науку, в искусство, в медицину... И люди бы с радостью впряглись во все эти проекты и отблагодарили бы своего президента сторицей, тем самым доходом, гигантской отдачей на возросший человеческий капитал! А что сотворил этот подонок? Разворовал со своими подельниками природные ресурсы страны, а когда им стало не хватать денег, начал войну со всем миром за расширение сферы влияния своей клептократической империи. Со всем миром - а не только с Украиной. Войну, которая погубила нас всех. Но вспомните - сперва-то все были довольны! Пока в сытые нулевые народ объедался фуагрой и хамоном и летал греть бока на лазурных берегах, толпы народа носили Путина на руках! Почему никто не задал себе законный вопрос - за какие достоинства мне и хамон, и фуагра, и лазурные берега, и коко-шанель, и форд-фокус? Ведь я обычный офисный планктон без знаний и умений, и мой номер двадцатый!'
Шаттл снова остановился на минуту, чтобы переждать очередное мини-землетрясение.
- 'Ну хорошо!' - горячо продолжал докладчик. - 'Примем за аксиому, что ни совести, ни скромности у нашего народа не осталось. Но ведь страх-то остался наверняка! Ведь писал же Вергилий: 'Бойтесь данайцев даже дары приносящих!' Когда тебе дают дорогостоящие блага, которых ты явно не заслуживаешь, то можно ли расчитывать на то, что милость дающего никогда не иссякнет, и он не бросит тебя на произвол судьбы когда надобность в тебе отпадёт? Почему никто об этом не подумал?'
- 'Ну и почему?' - как-то даже расстерянно каркнул бывший вертолётчик.
'Да потому что аморальность и невежество идут рука об руку, а невежественные люди - увы! - крайне самодовольны. Они не могут осознать своей ограниченности, своего невежество и своей вопиющей никчемности' - терпеливо объяснил докладчик.
'Но тем не менее, эти блага в нулевые годы люди получали по закону! Они же их не крали?' - возразил бывший редактор.
'Поймите, мои юные друзья, закон только конкретизирует личную ответственность гражданина перед обществом, но имманентное чувство ответственности проистекает из личной морали, то есть, из того что дано человеку его Создателем. Но при этом личная мораль формируется на основе морали, господствующей в обществе. А сформировавшись, эта личная мораль составляет капли, образующие океан общественной морали. И когда этот круговорот набирает силу, можно поменять содержимое отдельной капли, но уже невозможно поменять содержимое океана. Вспомните Салтыкова-Щедрина: 'За пять лет в России меняется многое, а за двести лет - ничего!'
'Но ведь не всё так безнадёжно!' - возразил бывший редактор. - 'Салтыков-Щедрин, конечно, большой авторитет, но нельзя сбрасывать со счетов и мысль Перси Шелли...'
'Очень интересно узнать, что говорил Перси Шелли о русском менталитете' - саркастически заметил один из слушателей.
'Дело не в русском менталитете. Перси Шелли высказал удивительно глубокую и правдивую мысль: 'поэты - это непризнанные законодатели мира!' Вспомните Байрона, Шандора Петефи, Петрарку наконец! Сколько раз бывало, когда поэтам удавалось поменять содержимое океана, облагородить целую нацию, поднять её на справедливую борьбу!'
'Шелли жил в те времена когда Геббельса ещё не было' - со вздохом ответил докладчик. - 'Путин посадил на телерадиоканалы целую свору своих Геббельсов, чтобы они распространяли в стране его гнилую мораль, а поэтов посадил за решётку. После этого у народа не нашлось сил противостоять изливаемому на него океану мерзости. Человеческий капитал не может нормально развиваться в стране, где отморозок, стяжавший власть, оказался способен за одно поколение развратить своей подлой моралью весь народ. Если целая страна не смогла оказать морального сопротивления этому подонку, управляющему страной с помощью подкупа и террора, не сумела одержать над ним моральной победы, это значит, что в этой стране бесхребетных трусов и подонков статистически было изначально больше чем достойных людей, которым не надо обращаться к поэтам за моральным императивом. Иначе бы история сложилась по-другому, и означенный подонок не развязал бы войну. И мы бы сейчас не были лишними людьми если бы воспротивились уготовленной нам судьбе, когда ещё можно было бороться'.
Бывший редактор внезапно поднял вверх руку на манер римского патриция и зачитал по памяти:
'Правду заменит кулак. Города подпадут разграбленью.
И не возбудит ни в ком уваженья ни клятвохранитель,
Ни справедливый, ни добрый. Скорей наглецу и злодею
Станет почет воздаваться. Где сила, там будет и право.