-Проездной, - грубо ответила басом девушка и отвернулась к окну.
Сегодня ему не хотелось доводить до инфаркта очередного кондуктора, кокетливо вертя проездным и похлопывая длинными черными ресницами, как он обычно поступал в ответ на такие вопросы. Ну разве он виноват, что по длинным неухоженным черным волосам и кожаному пальто пол угадать достаточно трудно?
Это был странный год. Зима обиделась на всех и не хотела приходить. Она бросила пригоршню снега в середине октября и позволила осени продолжить свое господство. С небес летело что-то серое и противное. По мокрому асфальту стучали каблучки гламурных девушек, спешивших дружной кучкой в модный ночной клуб. В лужах отражались облезлые ветки деревьев с набухшими от необыкновенно теплой погоды почками, бескрайние серые тучи и подошва занесенного гриндерса Призрака, не боящегося в эту лужу наступить. Лужа тихо вскрикнула от страха и рассыпалась брызгами вокруг.
Призрак воспользовался моментом и проскочил мимо сторожа в ворота центрального городского кладбища. К слову сказать, звали его, конечно же, вовсе не Призрак, по паспорту значился он не то как Эдуард, не то как Валентин, но этого никто уже давно не помнил, кроме него самого, конечно. А за некоторые просветления в темных мыслях местный народ окрестил его Призраком. Так он и представлялся новым знакомым, обыкновенно вызывая беззаинтересованное недоумение на их лицах.
Он очень любил прогуливаться по кладбищам в гордом одиночестве и думать о чем-то возвышенном и недостижимом, но сейчас он не гулял (впрочем, и погода не особенно располагала к прогулкам), а целенаправленно шел. Правда, цель и направление он до сих пор себе не придумал, но какое-то странное чувство, не знакомое ему доселе, заставляло двигаться дальше, пытаясь обойти лужи между могилами. Он ни о чем не думал, просто шел, рассматривая надписи на памятниках, за несколько лет паломничества сюда уже выученные наизусть, и вдруг увидел перед собой нечто... Оно лежало на могиле, периодически подрагивая, и издалека напоминало большое чернильное пятно на гнетущей яркости искусственных цветов. 'Что же там? - гадал он, - Может быть, какой-то алкоголик уснул и теперь замерзает на заброшенном участке кладбища, а может, это какой-нибудь заблудший готик, но точно не местный: местные предпочитают могилы с левой стороны, да и по такой грязи они сюда нечасто забредают, сатанисты бы не стали сидеть так близко к воротам, а ушли подальше'... Погруженный в свои мысли, он сразу и не заметил, как вдруг существо вскочило, заметило направляющегося к нему юношу, и, видимо, испугалось, потому что в следующую секунду оно уже взбиралось на холм, цепляясь шпильками за кусты, оградки и памятники. Призраку не составило труда догнать его, и неожиданно выяснилось, что оно - это она, девушка с голубыми глазами, иссиня-черными волосами, анком на тонкой шее и бледной кожей со следами потекшей подводки на щеках. Она, наверное, была бы даже симпатичной, если бы не агрессивный взгляд и острый на вид ножик, зажатый в маленькой ручке.
- Что тебе от меня нужно? - гневно спросила она.
- Мне? Ничего. Просто...
- Просто любопытно, да? Вам всем всё всегда интересно, но вы испачкаете меня своим взглядом и уйдете. Вы никогда не поймете, потому что на самом деле вам всё равно. Вы свиньи. Зачем вы все ко мне пристали. Уходите. Вы... вы...
И тут ее слова утонули в слезах. Она задрожала всем телом, упала на землю и уткнулась носом в колени, закрывшись от всего остального мира спутавшимися и мокрыми от дождя волосами.
Я - маленький волчонок, забившийся в самый темный угол коридора и агрессивно рычащий на проходящих мимо людей. А они все идут и идут. Все мимо и мимо. Смотрят на меня то с брезгливостью, то с отвращением. Они меня не понимают, не пытаются понять и никогда не поймут. Просто они другие. Нет! Нет! Это не они - это я другая. Это я не такая, как они. И я смотрю на это стадо безмозглых существ, и меня тошнит. Я отворачиваюсь, чтобы не видеть этого кошмара. Но я слышу их пресмыкающиеся шаги, я чувствую их тлетворный запах...
Какой-то любопытный подошел... Ну что??!! Ну что вам всем от меня надо? Уйди прочь! Укушу! Хотя, постой... Ты же... ты же... ты же, кажется, из наших. Я еще не повернулась, я тебя еще не вижу. Но я чувствую, чувствую твою темную душу. Постой, не уходи, не надо. Дай мне хотя бы увидеть тебя. Дай я уткнусь носом в твое плечо. И нас будет двое. Двое против всех них. Но мы справимся. Ведь нас будет целых двое...
Казалось, серый воздух покачивался от её плача, прерывистого, жалобного и тихого, так сильно напоминающего поскуливание. Даже ветер затих, чтобы дать елям прислушаться к рыданию своей старой знакомой. Они очень хорошо ее знали. Как часто она появлялась здесь, еле слышно прогуливалась по аллеям, вглядываясь в фотографии на памятниках, иногда заходила за какую-нибудь ограду, садилась на скамейку возле могильного холма и беззвучно плакала. Она умела плакать так, как никто другой. Ни одна черта детского лица не двигалась, лишь слезинки катились строгим черным потоком по щекам. Кладбищенские ели видели много разных плачей, но ее был самым горьким и самым чистым. А еще она очень любили разговаривать с елями. Они знали о ней все: все ее мысли, чувства, проблемы. Они плакали вместе с ней, бросая на землю иголки вместо слез и покачивая своими вечнозелеными головами в знак сочувствия. Они укрывали ее от дождя своими могучими лапами и рассказывали о ней молодняку. Так было всегда, с тех пор как она впервые пришла сюда. Но последнюю неделю она не хотела говорить. Она даже не гуляла. Она просто приходила рано утром на свежую могилу, ложилась на землю и лежала до ночи, не меняя позы, лишь изредка вздрагивая то ли от холода, то ли от рыданий.
Призрака они тоже знали, но они его не любили, ибо ему никогда не было дела до окружающих. Вот и сейчас он молча стоял и смотрел на то, как плачет их девочка, стоял и ничего не делал. Они укоряюще смотрели на него, кричали на своем неслышном языке, но он их не мог их понять, никто не мог, никто, кроме их девочки. Совсем потеряв терпение, одна старая мудрая ель бросила в него изо всех сил своей шишкой. Неожиданный удар по голове вывел юношу из оцепенения, и он, наконец, смог выдавить из себя столь нужное тогда: 'Послушай, что случилось?'.
- Ничего.
- Как ничего? Что же ты тогда плачешь?
- Просто мне плохо. Хотя нет, мне всегда плохо, просто сейчас мне хуже, чем обычно.
- Но ведь этого не может быть просто так.
- Всё может быть. Вот как ты думаешь, душа может сломать ребра?
- Нет, конечно. Что за глупость?
- Ты просто ничего не знаешь. А я знаю это чувство, когда хочется плакать, но нельзя, и ты закрываешь рот подушкой, чтобы не всхлипнуть. А душа, вместо того чтобы выкричаться, рвется наружу через сердце, И оно начинает болеть и биться так сильно, что ломает ребра. Оно сломало уже два, а мама думает, что я упала с велосипеда. Как она может в это верить? Ведь я уже лет пять, как на нем не езжу. А ты не можешь поверить, что мне плохо просто так, без причины...
- Но ведь это же не нормально.
- Не нормально? А ты много знаешь нормального в нашей жизни? Нормально - это когда ты честен перед собой, перед людьми, перед богом, и когда всем хорошо.
- Это уже не нормально. Это глупо.
- Почему?
- Что почему?
- Почему это глупо?
- Да потому что это невероятно и бессмысленно.
- '"Это невозможно!" - сказала Причина. "Это безрассудство!" - заметил Опыт. "Это бесполезно!" - отрезала Гордость. "Попробуй..." - шепнула Мечта', - так, кажется, говорил кто-то из великих... Что же имеет смысл, если не мечта?
- Разум, интеллект, расчет.
- И на что ты рассчитываешь в этой жизни?
- В этой? А разве может быть какая-то другая жизнь?
- Конечно. Потом. Когда ты освободишься.
- Освобожусь от чего?
- От жизни. Она сковывает, запутывает, замуровывает в рассуждениях, а потом будет совсем другая жизнь. Ты будешь свободен и счастлив, если только сможешь быть счастливым.
- Так что же нам теперь всем массово покончить с собой?
- Нет! Другую жизнь нельзя искать. Она сама придет, когда так будет нужно или когда она просто захочет. А если ты позовешь ее раньше, она обидится, она не придет, ты понимаешь? Ты просто растворишься в пустоте, как только исчезнут воспоминания о тебе.
- Очнись! Другая жизнь - не человек, и даже не животное, она не может приходить и уходить! И с чего ты вообще взяла, что она есть, эта другая жизнь?
- Тише. Аккуратнее. А то от тебя уйдет и эта. Останется лишь существо, тело без жизни, таких много, нужно только внимательно посмотреть, чтобы их увидеть.
- Зомби что ли?
- Да нет, почему же. Просто бывшие люди, которые не захотели больше жить. У которых нет мечты, которым не нужна мечта. Так что аккуратнее, холодный рассудок не вернет тебе жизнь.
- Да, нужно обладать хорошей фантазией, чтобы такое придумать.
- Я ничего не придумала, я это знаю.
- Откуда?
- Просто знаю и все. Неужели есть разница откуда?
- Есть.
- Ну хорошо, мне это сказала моя тень. Она сама это видела.
- Тень?
- Да, а ты разве не знал, что тени могут разговаривать?
- Глупости какие-то!
- А что, по-твоему, все глупо, что трудно осознать? Но ты, впрочем, можешь мне не верить. Я тебя предупредила, а что делать дальше, решать тебе.
Она резко развернулась и быстрой и легкой походкой двинулась к воротам. Она скорее летела, чем шла, почти не касаясь ступнями осенней слякоти боковой аллеи. А Призрак смотрел ей вслед, не решаясь не только сказать что-нибудь, но и просто сойти с места. Он стоял так с полчаса, а потом пошел домой, что-то недовольно бормоча себе под нос.
II
Она лежала на полу, закрыв глаза и разбросав мокрые от дождя волосы. Ей не хотелось жить, точнее, она просто не понимала, зачем: 'Зачем, зачем это все мне нужно? Зачем мне дышать этим воздухом, зачем мне есть эту пищу, пить эту воду? Они, другие, они могут этим воспользоваться. А мне... а мне это не нужно. Зачем жить для себя? Они живут для кого-то еще, а я - для себя. Это неправильно, так не должно быть. Мне не надо жить. Я просто не имею на это права', - мысли метались по ее одинокой комнате, непрерывно сменяя друг друга и смешиваясь во что-то странное и непонятное. А на улице тихо плакал дождь, изредка завывая и стучась в окно. Он все знал, все понимал, он искренне хотел ей помочь, но ему так никто и не открыл... И ночь закончилась, даже не успев начаться.
Тусклый желтый свет.
Стук. Ответа нет.
Ну а зачем ответ,
Если вопроса нет?
Ночь. Замучил бред.
Скорее бы рассвет,
Чтобы забрезжил свет,
Чтобы найти ответ.
В мыслях уж просвет.
Вопроса все же нет.
Когда искать ответ,
Коль скоро уж рассвет?
Раздался противный трещащий звук старого будильника. Он совсем не хотел будить свою хозяйку, но он должен был, иначе она опоздает в институт, а потом ее будет ругать злой лектор и ставить плохие оценки, а она будет приходить домой и плакать, а он не любил когда она плакала, потому что ему хотелось плакать вместе с ней, но он не умел. Он не знал, что сегодня, как и вчера, и позавчера, и за день до этого, она пойдет не в институт, а на кладбище, чтобы найти там свою могилку, лежать и думать ни о чем, и потом об этом ни о чем плакать.
Она медленно открыла глаза. Мучительно просыпаться не пришлось - ведь за ночь так и не удалось уснуть. Она бесшумно села на кровати, и протянула замерзшие пальцы к стене. Стена взяла ее ладошку в свою руку и попыталась согреть своим сиреневым порывистым дыханием. Но тут им помешали какие-то люди. Они вошли в комнату прямо из стены, громко обсуждая на латыни очередной труд Цицерона. Казалось, спор уже готов был перейти в драку, но неожиданный стук в дверь прервал разговор, и незваные гости поспешили продолжить беседу на улице, совершенно бесцеремонно выпрыгнув в окно. Девушка усмехнулась про себя, подумав, как холодно будет незнакомцам на улице посреди зимы в их легких римских тогах, но тут же забыла о них и пошла открывать дверь. Выслушав очередную порцию маминых претензий и придирок, она быстро собралась, закинула на плечо рюкзак и вышла из квартиры, так и не дослушав гневный монолог о том, как вредно идти в институт, не позавтракав.
Она медленно брела по улицам города, устремив глаза в бесконечное дождливое небо. А ведь она никогда не замечала, что серое небо такое красивое в своей мятежной бездонности, когда ему тоже становится тоскливо и оно начинает плакать и истерично бросаться порывами ветра. И весь мир течет вместе со струями дождя. Дома, автомобили, деревья и люди медленно растворяются в серой воде и утекают вместе с ней куда-то вниз, оставляя лишь мокрые силуэты. Все вокруг постепенно тускнеет вместе с чувствами и эмоциями, вода смывает все, что мешает жить, и утекает вдаль, оставляя чистым и свободным. И вдруг стало так тепло от этого неожиданного открытия, что слезы сами собой покатились по недвижимым щекам, смешиваясь с дождевой водой и лишь добавляя ей соли, горечи и грусти. И мир застыл оттого, что кто-то разгадал одну из его тайн. Мир не мог в это поверить и потому на время даже забыл о том, что ему нужно течь дальше. Он просто окаменел на мгновение, а потом продолжил свой стремительный бег, навсегда запомнив ту, что смогла заставить его остановиться.
Она тем временем шла, и даже не понимала, куда идет... Ноги сами вели ее на кладбище, на любимую могилу... Она не видела ничего вокруг, лишь долгожданный крест без именной таблички занимал ее мысли. Она уже готова была бросить рюкзак на скамейку и в очередной раз раствориться в рыданиях, но неожиданно для себя заметила, что на скамейке кто-то сидит. Она села рядом, и через несколько секунд с трудом, но все же узнала вчерашнего незнакомца.
- Что ты здесь делаешь? - спросила она.
- Жду тебя.
- Зачем?
- А ведь, честно говоря, я даже не знаю, зачем я здесь сижу. Просто почему-то захотелось тебя увидеть... и, может быть, понять... Кто ты?
- Кто я? Странный вопрос... Я - это я... На этом все...
- А ты всегда такая печальная?
- Не знаю... Наверное, да.
- И всегда была такой?
- Нет, не всегда... Когда-то я была очень веселой, я так любила играть с другими детьми... А по выходным мы с родителями ходили в лес, и они рассказывали мне о деревьях... Ведь у каждого из них свой особый характер... И почти каждое дерево всегда готово поговорить с тобой, когда тебе это нужно... Они лучше людей... В них нет эгоизма, им для себя ничего не нужно, поэтому им так трудно жить...
- Деревьям трудно жить? О чем ты?
- Ну смотри сам: ты сейчас сидишь на лавочке, а чтобы ее сделать, люди убили дерево... Оно жило, у него была семья: родители, дети, братья, сестры... А в один миг убили их всех... И лишь для того, чтобы нам было, на чем сидеть...
- Но ведь деревья часто выращивают именно на сруб.
- Это не мешает им мечтать... Вот видишь вон ту молодую ель? Она мечтает, чтобы из нее сделали книгу... А вон та молодая липа хочет стать могильным крестом. Она говорит, что они очень красивые... Я им объясняла, что на этом кладбище не вырубают деревья, но разве они откажутся от своей мечты?
- Ты сама все это придумала?
- Почему тебе всегда кажется, что я все придумала? Это действительно так, просто не все могут это почувствовать... Меня этому научил отец...
- Он, наверное, очень... гм... необычный... человек.
- Да, он был не таким, как другие. Он умел чувствовать, умел мыслить... Мы с ним любили быть вместе... Когда я была совсем маленькая, он возил меня в коляске по парку и напевал Воскресенье... Порой мне кажется, что все их песни - про него...
- Сколько тебе тогда было?
- Чуть больше месяца... Точнее, месяц и 4 дня... Это было одиннадцатое февраля...
- Ты не можешь этого помнить - ты была слишком маленькой...
- Почему ты никогда ничему не веришь? Я же вижу: ты не такой, как они... Но ты погряз в стереотипах... Тебе нужно от них избавиться... Нужно стать свободным...
Призрак понял, что спорить с ней совершенно бесполезно и решил просто позволить ей продолжить...
А когда я подросла, мы с папой вместе писали стихи, а потом он придумывал музыку, и наигрывал ее на гитаре, и мы пели эти песни маме... Мы дарили их ей... Но потом все изменилось...
- Что произошло?
- Ничего конкретного... Просто этот мир... он такой темный, такой мерзкий... Он прогибает людей... А тех, кто не хочет гнуться, он ломает... Ломает своими устоями...
- Я... я не совсем понимаю...
- Обществу нужны клоны, а не индивидуальности. Нужны люди, которые будут делать все по правилам. Обществу не нужно счастье - ему нужны деньги... И любовь гибнет в бездне бытовых проблем...
- Кораблик любви родителей разбился о быт и финансовые проблемы?
- Да, и начались скандалы, непонимание...
- А что было потом?
- А потом была пустота... он ушел... 2 года назад... Отказало сердце...
И тут из ее больших глаз вновь полились слезы...
- Прости, - выдавила она из себя, - просто мне больно об этом вспоминать...
- Понимаю, пойдем отсюда...
- Куда?
- Неважно... Пойдем... Просто поговорим... Тебе будет легче...
Они встали и пошли к воротам. Долгое время никто не решался заговорить. Они просто шли вперед, даже не оглядываясь по сторонам, пока она, наконец, не спросила:
- А все-таки, куда мы идем?
- На черный мост.
- Зачем?
- Там красиво.
- Красиво может быть везде. Стоит только посмотреть вокруг внимательнее.
- И что красивого, например, вот в этом овраге? - сказал он с ехидной ухмылкой.
- А тут много красивого. Вот посмотри на эту паутину. Разве это не шедевр ткацкого искусства? Какой-то паучок плел ее, наверное, целое лето. А потом наступила осень, но холодным каплям не удалось оборвать тончайшие нити, и мороз превратил их в чистейшие кристаллы...
- А ведь и правда красиво... Странно, я никогда и не замечал... Ну что, мы пойдем на мост или будем сидеть и любоваться паутиной?
- Нет, не пойдем.
- Почему? Просто не хочешь?
- Нет, боюсь...
- Боишься? Странная ты какая-то: по кладбищам гуляешь, а на мост пойти боишься...
- У меня есть на то причины... А на кладбище совсем не страшно... там спокойно... Там меня понимают...
- Кто может тебя там понимать?
- Ели. Я же тебе говорила. Они такие хорошие...
Они продолжали идти по мокрым городским улицам, и Призрак не уставал дивиться своей волшебной спутнице... Он не знал, как ее зовут, не знал даже, кто она, но ни на мгновение не сомневался, что что-то теперь изменится в его сумеречной устойчивой жизни, в которой раньше никогда не селилось ничто живое... Он всегда старался убить в себе все чувственное, делал из себя небольшого робота, но сейчас все установки обратились в прах... Робот сломался, сошел с ума, выполняет невозможную функцию - переживать, и последнее, что у него появляется - страх, страх перед неизвестностью, страх перед тем, что его ждет другая жизнь - полная чувств и эмоций. Только вот создан ли он для нее? Этого он не знал...
III
Смеркается. Девственно-белый снег порхает в грязном облачном небе. Очаровательнейшие юные снежинки, кружась в своем неподражаемом танце, падают на асфальт и смешиваются с его извечной грязью. Мелочные бездумные люди растаптывают их, превращая чудо в обрывки воспоминаний, к которым никогда уже не вернутся. Они стряхивают со своих плеч всеочищающую белизну, прячутся от нее под своими ржавыми крышами, уводят из-под нее своих детей. Лишь пара готов, всем своим видом смущающих порядочных прохожих, бегают вокруг небольшого скверика, бросаясь свежевылепленными снежками. Иссиня-черные волосы висят сосульками. Черные плащи уже скорее белые от снега и инея, гриндерсы по щиколотку в грязи, и сломан каблук-шпилька. Сквозь смывающийся белый грим проступает живой румянец, а тушь и подводка плывут по щекам нескончаемым черным потоком. И бездомный пес, окрещенный местными сатанистами Белиалом, которому этот снег не несет ничего, кроме холода и сырости, никак не может понять, что же заставило этих вечно грустно-мрачных людей растянуть в улыбке серо-фиолетовые губы и радоваться, как дети, этим противным летящим с неба колючкам замерзшей воды, напрочь забыв про свой излюбленный ангст.
Через десять минут они поднимут с лавочки запорошенные снегом торбы, сотрут разводы со щек и улыбку с губ и разойдутся по сторонам, оглядывая мир натренированным перед зеркалом опустошенным взглядом. А может, они уйдут вместе на борьбу с этим гламурно-ничтожным миром, заставляя окружающих задуматься о жизни... и смерти, ведь своим видом они так напоминают ее приспешников. Но сейчас они будто забыли, вычеркнули из своей жизни последние лет пять-десять, словно и не было в ней горя, смерти, боли и разочарований, словно они опять стали детьми и только начинают познавать окружающий их мир, взирая на него широко распахнутыми глазами, полными радости и огня.
- Отчего ты такой радостный?
- Теперь ты - моя радость.
Она залилась столь непривычным для ее лица румянцем, опустила глаза и пробормотала:
- Ой, уже поздно, мне пора.
- Куда?
- Не знаю, домой, наверное.
- Тебя проводить?
- Нет, не надо.
- Я тебя еще увижу?
- Не знаю, может быть.
- И все же?
- Жди меня завтра в пять, на Черном Мосту.
- Ты же боишься...
- Я приду.
Она привычным жестом закинула на плечо торбу, резко повернулась и ушла, не дожидаясь прощания. Встречный ветер развевал ее полы ее пальто, врезаясь в бледную кожу, едва прикрытую черным кружевом блузы, прокусывая холодом до самого сердца. Но она этого не замечала, ибо изнутри ее грело непривычное и доселе неведомое чувство - радость.
IV
-Я, конечно, сам говорил, что у меня нарушенная физиология, но ведь не настолько, чтобы ждать ее на морозе два с половиной часа. Или пока меньше? Ну вот, от холода даже мобильник вырубился, что странно, он все-таки финский, они обычно на холод не реагируют. Ну наконец-то, плывет.
- Ну не надо на меня так смотреть, я не так уж сильно опоздала...
- Нет, не сильно. Всего на два с половиной часа.
- Ну, послушал бы музыку, осмотрел окрестности. Здесь ведь так красиво.
- Красиво, не спорю. После двух с половиной часов осматривания я их с закрытыми глазами нарисовать смогу.
- Ты рисуешь?
- Да, иногда. Оформляю альбомы.
- Здорово! Это, наверное, очень интересно.
- Есть немного. А почему ты пришла именно сюда?
- Это особенное место. Его еще называют местом силы. Говорят, здесь что-то водится, или кто-то. Впрочем, я об этом мало знаю. Я не из-за этого сюда прихожу. Видишь венок внизу? Здесь умер мой друг. Ровно два года назад. Здесь часто умирают.
- Он сам прыгнул или ему помогли?
- Никто не знает. Сам, наверное. Ему было очень плохо.
- Это не дает человеку право совершать самоубийство. Это просто глупо.
- А мне казалось, что ты много знаешь о глупости, а оказалось - нет. Глупо идти к людям, если они тебя не ждут, глупо жить там, где ты никому не нужен. Он... он был умнейшим из людей, которых я знала, одним из немногих мыслящих. Если он так поступил, значит, так было нужно. И это мы глупы, если его не понимаем. Он ведь не мог просто так оставить меня совсем одну. Понимаешь, не мог!
Она упала на колени, ухватившись бледными пальчиками за перила моста, и уткнулась лицом в серое железо, ничего не видя от застеливших глаза слез, и еле слышно сказала:
- Давай помолчим. Мне больно говорить.
-Хорошо, как скажешь.
Они стояли на мосту несколько часов, молча смотрели вниз: на венок, на деревья, на свежевыпавший снег, изредка бросая взгляд друг на друга, будто желая что-то сказать, но не решаясь. А потом он ушла. Как всегда, не поворачиваясь, и не сказала, где ее ждать.
Он искал ее повсюду, даже спрашивал у местных неформалов, но никто не знал ни девушку с бездонными синими глазами, ни парня, два года назад прыгнувшего с Черного Моста. Он обошел все мосты в городе. Прошла неделя, совсем отчаявшись, он направился туда, где впервые встретил ее, и не смог поверить своим глазам: он ее нашел.
V
Выслушай меня, остановись в своем стремительном беге и просто послушай... Только ничего не спрашивай - спрашивать будешь после и возражать - тоже после...
Ну послушай же меня, послушай!... Послушай... Послушай, ты скоро умрешь... Нет, не из-за болезни и не из-за несчастного случая - просто ты не выдержишь. Ты ведь не можешь больше терпеть, не можешь... Ты тонешь в грязи, но ты бессилен что-либо сделать. На что ты способен? На что? Кому ты нужен? Кому? Ну, кому же? Друзьям? Ты уверен? А я - нет! Они и без тебя проживут долгую и счастливую жизнь, а некоторые даже на похороны не придут... Не придут ведь, не придут... Родственникам? Ну помянут, погорюют... и успокоятся... Что им горевать? Любимой? Открой глаза, безумец, она никогда тебя и не любила...
Ну что ты сидишь, сложа руки? Ты ведь теперь все знаешь! Ну, что же ты сидишь?! Сидишь? Ну и сиди дальше...
Послушай, ты ведь умрешь, очень скоро умрешь, мы умрем, захлебнемся той самой желчью, которую выплескиваем уже много тысяч лет... Ты понимаешь? Мы же захлебнемся своей собственной желчью, и мы умрем... И ты умрешь... Не совсем - ты будешь существовать, ходить каждый день на работу, а вечером возвращаться домой, утром просыпаться в холодном поту от увиденной во сне правды... Ты будешь существовать, но душа твоя умрет, ты не сможешь больше чувствовать, по твоей комнате больше не будут порхать мысли, ты меня никогда не услышишь - ведь это я умру. Оглянись вокруг - сколько таких полумертвых бегает по твоему асфальтовому городу, глотая пыльный полумрак. Скоро и ты будешь таким, очень скоро...
...Ну что же ты сидишь? Ну сделай же что-нибудь, сделай... пока не поздно... сделай... сде... лай... Ты что же, не слышишь меня? Что происходит, почему так тяжело дышать? Почему так больно... так темно... так пусто...
Стояло холодное утро 11 февраля. Отошедшая от ночной истерики тишина царила на безлюдной улице: никто не спешил на работу, не бежали в школу дети, не кричал газетчик, не хлопали двери магазинов и салонов красоты, даже дворники еще не вышли убирать выпавший за ночь снег. Лишь одинокая девушка смело ступала босой ногой на окаменевшие ветви елей, разбросанные прошедшей накануне похоронной процессией.
Она и сама была близка к смерти. Колючий северный ветер раздувал концы порванной юбки, впиваясь своими клыками в оголенные ноги. Жестокий мороз пробирался под распахнутую рубашку. Волосы превратились в сосульки - они были мокрыми, когда она выбежала из дома. Посиневшие губы не были в состоянии вымолвить и слова. Жизнь еле теплилась в ее теле, но глаза... в них жизни уже не было.... Только тоска, отрешенность и безнадежность... Что-то непонятное и в то же время до слез знакомое, увиденное во сне накануне не давало ей покоя. Она не хотела умирать...
Растворяясь во мраке ночи,
Душа витала в пустоте,
И вдаль взирали очи
Девушки, сидевшей в темноте...
Отражаясь в них, луч несмелый
Сиять начинал, как сталь.
А очи смотрели сурово,
А очи глядели вдаль.
Вдали, в самом сумраке мира
Увидеть смогла она
И как умирала лира,
И как погибала толпа,
Как последний вопль народный
Вонзился в сердце Земли,
И как Господь благородный
Не внял крику людскому 'Спаси!'
Растворившись во мраке ночи,
Душа покинула ее,
Чтоб навеки закрылись очи,
Скрыв от мира, что ждет его.
VI
Призрак долго сидел на земле, не замечая долгожданного мороза, вглядываясь в изящные черты девушки, изображенной на памятнике. Растрепанные черные волосы, бледная кожа и опустошенный взгляд бездонных синих глаз, а губы плотно сжаты, словно в спазме. Кажется, что они сейчас раскроются, и она громко закричит, а по пухлой, немного детской щечке пробежит слеза. А ведь он видел на этих устах сияющую улыбку, и даже улыбался сам. Пытаясь догадаться, почему лишь это маленькое, почти убитое миром существо смогло принести ему ту самую радость, о которой он уже устал мечтать, он и не заметил, как уснул. Он очнулся от того, что кто-то положил ему руку на плечо. Он резко обернулся, на всякий случай, пытаясь нащупать в кармане любимый ножик, но он не понадобился. Это была она. Она смотрела на него невидящим взглядом и загадочно улыбалась.
- Что со мной? - выдавил он, наконец, из себя после минуты ошеломленного молчания.
- Ты свободен... - прошептала она в ответ, постепенно угасая в звездном небе.