Белая пушистая шапка накрыла осенний город. Темные облезлые деревья мгновенно укрылись снежным одеялом, превратившись в сказочные леса, и стали волшебными дворики хрущевских пятиэтажек. Многочисленные субботние прохожие открывали зонтики, поднимали капюшоны и воротники и по уши завязывались в шарф, чтобы спастись от мокрой метели, пробиравшейся даже в застегнутые карманы и так и норовившей испортить все, что попадется ей под влажную холодную руку.
Но, несмотря на непогоду, откуда-то высыпались во дворы дети: большие и маленькие, скромные и задорные. Что может быть приятнее детскому сердцу, чем первый снег, который в спрятанных от ветра двориках падает крупными хлопьями на руки, на нос и на выбившиеся из-под тщательно завязанных мамами шапок волосы и сразу же тает, кружится хлопьями в светло-сером тяжелом воздухе и, наконец, приземляется в общую белоснежную кучу, давая простор мысли и фантазии неугомонных скульпторов и архитекторов.
Вот уже целая семья снеговиков выстроилась в ряд перед одним из окон, а, спрятавшись за ней, ребята ведут артиллерийский обстрел проходящих мимо девочек в модных малиновых пальтишках, превращая их не то в беловатые, не то просто в грязные снежками из свежего снега, получают ответ и заодно нагоняй от хозяйки квартиры, рискующей целостью своих окон.
А те, кому посчастливилось добраться до дома по только что образовавшимся сугробам и еще не замерзшим лужам, спешат скорее заварить ароматного чаю и отогреть замерзшие руки, а потом смотрят из окна, отодвинув край шторки, на творящееся за стеклом безобразие. Дети же, заметив любопытные взгляды, только раззадориваются. Вот один из мальчиков, Сережа (а все Сережи, как известно, сорванцы, а этот так вообще был, пожалуй, главным из них во дворе) бежит по скользкому асфальту под рядом балконов, заглядывая в еще не закрытые на ночь окна. Обычные, ни чем не примечательные залы да спальни рисуют себя на стеклах отблесками телевизоров, мониторов, настольных ламп, а в одной из кухонь - ничего не понимающим взглядом пары глаз, осторожно выглядывающих из глубины оконной рамы, глаз, очевидно, детских, но совершенно не знакомых Сереже. Заметив ответные взгляд, глаза, прижались к стеклу, насколько это позволял курносый носик, и быстро-быстро захлопали длинными ресничками. "Ты кто?" - вопросительно закричал мальчуган, но лишь приглушенный звук донесся до испуганных глаз через захлопнутую форточку. Слабенькая ручка потянулась, чтобы приоткрыть раму, и вскоре в окне показался весь мальчик. На вид ему было лет 8, может, 9.
- Так кто ты? - повторил он свой вопрос.
- Я Андрей, - прошептали ему в ответ.
- А я Сережа. Я тут типа главный. Что делаешь там?
- Как что? На снег смотрю...
- А что на него смотреть? Айда к нам баб лепить!
- Да ты что?? Холодно же!
- Где холодно?
- На улице.
- Да брось ты! Тут тепло. Одевай куртку, и даже жарко будет.
- Меня.. меня мама не пустит, - послышался тихий вздох в аккомпанемент резко погрустневшему взгляду, в котором смешались воедино зависть и особая детская тоска, тоска, которой никогда нет начала, но которая копится в юном, но уже большом сердце, пока не выплеснется за его края, брызнув заодно и на уголки глаз.
- А что же ты будешь весь вечер делать?
- Не знаю пока. Уроки поучу.
- Завтра же воскресенье! Ты что? Какие уроки? На понедельник что ли? Ну ты ботан!
Взгляд опустился вниз, и веки задрожали, но потом решительно поднялись, и голос дополнил:
- Я сейчас спрошу у мамы.
Сережа самодовольно улыбнулся своей маленькой победе и наклонился, чтобы вылепить очередной снежок. "Ботом в мире меньше", - подумал он, подбросил вверх снежный комочек и снова поймал его умелым движением, ухмыляясь при этом своей потаенной идее. До него донеслись слова из зала:
- Мама, а можно я пойду погуляю? - спросил уже ставший знакомым голосок.
- Погуляешь? - недоумевающее послышалось в ответ. - Но с кем?
- С... - запнулся Андрей и вновь продолжил, - с Сережей.
- С каким еще Сережей?
- Ну из двора.
- С этим негодником?! Ну нет уж, ни за что! Сиди дома! Откуда ты вообще его знаешь?
Возмущенным воплям не нужен был ответ, но он и не последовал. Вместо него Сережа услышал лишь топот ног по коридору и тихий всхлип. Вскоре показался и сам Андрей. На щеках его блестели капельки слез, готовые вот-вот превратиться в ручейки. Во взгляде яростно сияла обида, давняя, острая и горькая, как суп, которым иногда кормили в школе. Носить ее в себе больше не было сил. До мальчиков донеслась тяжелая поступь матери по коридору, и Андрей поспешил закрыть окно, чтобы избежать очередной порции крика и возмущения, впрочем, это ему не удалось.
- Ишь, погулять ему вздумалось, - продолжил до визгливости высокий голос, - лучше бы сидел уроки на понедельник делал. А завтра вместе бы и погуляли. Как раз к репетитору по английскому нужно будет идти.
- Но я уже сделал уроки на понедельник! - непонятно откуда набрался смелости для ответа мальчик.
- Неважно. Делай на вторник!
Мать ушла из кухни и для верности закрыла на ключ дверь в квартиру, оставив сына в одиночестве, ставшем уже куда более милым, чем общение с родными. Впрочем, он был не один. С ним всегда были его мысли. Обычно тихие и покорные, порой грустные, но никогда прежде не бывшие настолько возмущенными и резкими, как сейчас, когда в детском порыве он срывал с вешалки зимнюю куртку, натягивал на ноги ботинки, стараясь не произвести ни единого звука, открывал створку окна, прыгал наружу, царапался о кусты сирени и вприпрыжку догонял уже успевшего уйти Сережу. Мать сразу же почувствовала, как повеяло холодом через незакрытые двери, но что-то остановило порыв тут же броситься вдогонку. Она просто подошла к открытому окну, молча закрыла его, прижалась лбом к стеклу и скользнула взглядом по сияющей среди снежных хлопьев и мельтешащих детей улыбке сына.
А поздно вечером, когда Дрёма подползла к Андрюшиной кроватке, она увидела, что вместо того чтобы, как обычно, подрагивать во сне, мальчик спокойно посапывал, подложив ладошки под подушку. Дрёма постояла над ним пару минут и с чистой совестью пошла дальше, проверять, как спится остальных детям, ведь их так много, маленьких и лишних...