Ник специально выбрал мирный послеобеденный час, чтобы у Нининого ксерокса не толпились люди, ведь ему нужно было отксерить целую тетрадь с лекциями. Таким солидным клиентам полагалась скидка. Нина уже приобрела профессиональный автоматизм в действиях, и студент с удовольствием смотрел, как лихо она переворачивает страницы, только чуть-чуть приоткрывая крышку ксерокса, а как нажимается кнопка пуска — это вообще было трудно уловить. Автопилот позволял щебетать и даже кокетничать.
— Как Тим поживает? Пересдал он Куприяну Венедиктовичу экзамен? А доцент Шелупанов со своей собакой к нам чуть ли не каждый день заходит. По-моему, ему нравится с продавщицей калякать, у нас-то он такой строгий, с кем ему по душам поговорить? А урну ещё не вскрывали, не знаешь?
Урной назывался ящик с прорезью в крышке, на котором красовалась надпись «Любимый преподаватель». Её установили в нише, где раньше стояли горшки с цветами, и дали студентам недельный срок для голосования. Что полагалось победителю, сообщено не было, и злые языки прочили ему путёвку в венерический санаторий или что-то в этом духе.
— Завтра вскроют, — обнаружил свою осведомлённость Ник. — Ещё один день для неуспевающих накинули.
— Я вообще не понимаю, зачем надо ждать неделю, — сказала девушка. — Если уж решили организовать службу доставки романтических записок от студенток к преподавателям, надо открывать урну каждый вечер, и чтобы утром приходил интересный мужчина на работу, а его на рабочем столе уже ждала почта. Чего ждать? Милка вон в самый первый день бросила своё послание и до сих пор не дождётся, пока его Зайцу вручат. Похудела вся, два трояка схлопотала.
Зайцем за глаза называли молодого, красивого и холостого преподавателя, недавно защитившего кандидатскую диссертацию. Неудивительно, что он был одним из вероятных кандидатов на звание «любимого препода».
— Как — послание? — не понял Ник. — Надо было просто бросить листок с фамилией и точка. Сказали ведь, можно не объяснять, почему и за что.
— Как-как, не знаешь, что ли? «Я Вам пишу, чего же боле…» Только в наше время всё стало как-то грубо, коряво, прямолинейно. Милка мне одним глазком дала взглянуть. По-моему, рассказывая о своих мечтаниях, она кое-то из Кама-Сутры содрала. Ну и что ты на меня так смотришь? Ведь сам же деканат придумал этот ящик — «Любимому преподавателю». Значит, начальство дозволяет. Сколько можно было твердить, что «на нашем факультете секса нет»? А читать чужие записки неприлично, доставить должны, не читая. Милка листок сложила, скотчем заклеила и фамилию написала.
— Да ведь ящик же называется «Любимый преподаватель», а не «Любимому преподавателю»! — чуть не закричал Ник. Загавкавшие собаки (дело происходило в «Собачьей аптеке») образумили его, и он уже тише продолжал: — Никакая это не служба доставки любовных записок, а тайное голосование. И вскроют урну завтра в деканате целой комиссией. Декан, зам. декана по воспитанию… О-о! Скотчем она заклеила! Конечно, его сорвут. Никто же не знает, что это за письмо. Кама-Сутра! Милка хоть догадалась не подписываться?
Нина чуть не легла на ксерокс. Её глаза стали столь большими, что студент поспешил ласково поднять её и успокоить. Нашёптывая на ухо: «Ну что ты так, на нас смотрят», он шарил свободной рукой в кармане, выуживая из него жвачку. Но Нина не обратила на угощение никакого внимания.
— Ой-ой-ой, — тихонько причитала она, болея за подругу. — Съедят Милку, обязательно съедят. Если бы один Вениамин Эдуардович читал, он мужик с юмором, а то ведь перед всей комиссией огласят. И ему, хошь-не хошь, придётся принимать меры. Слушай, а может, не подумают, что там что-то ещё написано, кроме фамилии?
— Успокойся, Ниночка, — с нежностью проговорил Ник. — В условиях конкурса сказано — можно написать несколько строк тёплых слов о голосуемом. Бумага сложена в несколько слоёв, заклеена. Ясно, что это неспроста. Непременно вскроют.
— Ой, спасибо, утешил! Ой-ой-ой, — продолжала причитать девушка. — Тёплые слова! Да там они такие горячие — Заяц обжечься может. Ну и дура же Милка! Говорила я ей — сохнешь, так объяснись напрямую, без экивоков. Так нет — дескать, он же у нас преподаёт, подумает, что подлизываюсь. Записка, мол, удобнее, спокойнее. Вот и влипла теперь.
— Ты, Нин, не унывай, — подбодрил Ник. — Я сейчас с Тимом посоветуюсь. Тимофей — голова, придумает что-нибудь.
«Голова» сидела с ногами на диване в комнате общежития и читала детектив. С неудовольствием оторвавшись от перипетий сюжета, Тим выслушал друга и заявил:
— Чего тут сложного, не понимаю. Раз записка попала в ящик по ошибке, её надо оттуда изъ-ять. — И он двумя пальцами повторил жест Пуговкина из «Спортлото-82». — Давай я напишу записку, а ты пока сходи к медикам и одолжи пинцет. Смотри, чтоб был тонкий и длинный.
— Какую записку? — не понял товарищ.
— Должен же ты опустить в урну записку взамен изымаемой. Но не спеши её туда совать, а держи наготове. Если застукают, скажешь, мол, опускал бюллетень, а он зацепился и не лезет. А пинцет незаметно спрячь.
Когда Ник ушёл к медикам, Тим взял листок бумаги, написал «Буров Куприян Венедиктович» (он тогда поставил-таки друзьям по тройке, спася их от отчисления) и задумался. Как лучше обстряпать задуманное? Урна стояла не то чтобы в людном месте, но и не в пустынном. Неподалёку находилось окно, облюбованное студентками за свой подоконник. Взобравшись на него, одетая в мини-юбку могла самым выигрышным образом демонстрировать свои прелести. Курящие девушки (даже в брюках) тоже любили это окно: низкая форточка позволяла выпускать дым в неё, почти не задымляя помещение, а на карниз, примыкающий к окну, удобно было на время класть недокуренные сигареты в случае появления кого-либо из старых преподавателей, не выносящих вида курящих женщин. Консерваторы! Между мини-юбочницами и курильщицами иногда происходили споры из-за этого окна. Тим однажды видел, как острый каблук туфельки на удивительно длинной красивой ноге пошёл на таран носка туфельки другой девушки, в ответ у обидчицы пострадала причёска. Конечно, подоконник мог некоторое время и пустовать, но хватит ли этого времени на обделывание задуманного? Но рискнуть стоит. Рисковать ведь будет Ник.
Тот вскоре вернулся от медиков с пинцетом, растрёпанный и взлохмаченный, попахивающий духами и с помадой на щеке. Удивляться тут нечему — медицина ведь удел преимущественно женщин. Тим привёл друга в порядок и дал ему необходимые инструкции. Вдвоём они посмотрели на часы и решили немного подождать.
Придя в учебный корпус к месту операции «Ъ» («изЪятие»), Ник расположился у соседнего окна и закурил. Урну от него закрывали два больших дубовых шкафа, невесть когда вынесенные с кафедры в коридор, да так и прописавшиеся там на постоянное стойбище, зато хорошо было видно «то самое» окно. На этот раз там сигареты мирно соседствовали с ножками в нейлоне и без оного. Знакомая студентка послала нашему герою воздушный поцелуй, другая, незнакомая, медленно подошла, грациозно покачивая бёдрами, и попросила огоньку. В другой раз Ник с удовольствием познакомился бы с этой пышногрудой красавицей, соблазнительно облачённой в тончайшую полупрозрачную кофточку, но сейчас ему было важно поскорее избавиться от нежелательных свидетельниц. Он ограничился многозначительным подмигиванием и щёлкнул зажигалкой без особого энтузиазма. Получив требуемое, курильщица отошла к подругам, и Ник услышал взрыв хихиканья. Он, однако же, с холодной настойчивостью продолжал смотреть в окно.
Наконец, девчонки, испытав без толку все соблазнительные позы в своих мини-юбках на подоконнике, ушли, кокетливо цокая каблучками. Ник воздержался от оборачивания и отметил про себя, как его обдало табачным перегаром. Кажется, они даже мягко задели его чем-то. Но последний намёк пропал втуне. Через полминуты агент повернулся и увидел, что коридор по эту сторону дубовых шкафов пуст. Он нарочито зевнул и, сжав в кармане пинцет, двинулся к урне.
Но, видать, не он один с нетерпением ждал ухода красавиц. Над урной уже склонился какой-то человек, при звуке шагов обернувшийся. Ник узнал толстую физиономию Фёдора, того самого Фёдора, который поставил на поток
производство фальшивых бумаг деканата.
— А, это ты, — бросил Фёдор, стараясь придать голосу безразличие. — Привет!
— Привет, — без энтузиазма отозвался Ник. Он тут же вспомнил о своей легенде и достал из кармана бумажку с фамилией Бурова. — Вот, хочу проголосовать за любимого преподавателя.
К несчастью, он вынул бюллетень той же рукой, которой держал и пинцет и, видимо, не вовремя сжал-разжал пальцы. Инструмент звякнул о пол возле ног. Студент быстро нагнулся и поднял его, но Фёдор уже заметил. Оглянувшись и увидев, что по обеим сторонам коридора никого нет, он придвинулся к Нику и зашептал в ухо:
— Слушай, дружан, выручай меня со своим пинцетом. Я хотел за Доната голоснуть, да к бумажке прилипла, чёрт её дери, полутысячная купюра. Она и нырнула в прорезь, а бумажка вот осталась. Одолжи, друг, пинцет, я потом зайду в общагу и верну.
В руке у Фёдора действительно была бумажка с именем Доната, преподавателя, о честности и неподкупности которого ходили самые противоречивые слухи. Фёдор сдавал ему зачёт несколько раз и непостижимым образом всё-таки сдал. Пожалуй, эта фамилия на бюллетене была наиболее естественной для нашего богача местного масштаба. И вместе с тем Ник понял, что Фёдор хочет, чтобы он ушёл. Ведь не сразу же он обещал вернуть пинцет!
— Как же ты вытащишь именно свою купюру, там же полно бумаг? Впрочем, ладно, попробуй.
Фёдор взял протянутый ему пинцет и быстро понял, что он бесполезен. Сверху в урне, куда доставал инструмент, ничего не было, а дальше он проходил только сомкнутым. Им можно было пошевелить бумажки, но выудить хоть одну — нет. Фёдор разочарованно сунул пинцет в карман.
— Ладно, по-другому попробую.
— Как? — машинально спросил Ник. — Взломаешь замок?
— Нет. — Фёдор замолчал. Мимо прошёл преподаватель. Студенты поздоровались. — Видишь, ходят тут, чтоб их! Не здесь.
— Унесёшь? — Ник даже задохнулся. Романтическое послание Милки, пусть глупое, наивное, но от чистой, непорочной девушки (Ник никогда не слышал, есть ли у неё парень) — и в руках такого человека! Поддельщик документов вполне может заняться и шантажом. Впрочем, даже если без этого, то разболтает, и пойдёт хихиканье, сальные шуточки, поддразнивание… Нику стало не по себе. — Увидят же, что урны нет, шум поднимут. Да и мимо вахтёра как пронесёшь?
— А чего её мимо вахтёра тянуть? Тут сверху есть надёжное место. А шум не поднимут — некому. Видишь — почти пусто в корпусе. Кто редкий пройдёт — не заметит. Полтыщи же, жалко терять! Я их завтра в одно дело вложить хочу.
У Ника похолодела спина. План Фёдора был вполне реален. Неужели?.. Нет, надо опередить его!
— Ну, как знаешь, — как можно равнодушнее сказал он. — Желаю удачи. — И повернулся, чтобы уйти.
— Погодь, — догнал его голос. — Что же, шёл голосовать, да забыл? Давай свою бумажку.
Стараясь не выдать себя, Ник протянул ему бюллетень. Фёдор наполовину опустил его в ящик, задумался, вытянул, повторил эту нехитрую манипуляцию.
— Вот, — медленно сказал он. — Клеем надо намазать. Или готовый пластырь взять. Не знаешь, аптека на углу до скольки работает?
— Кажись, до восьми. — У Ника мгновенно созрел контрплан.
— Успею, — Фёдор посмотрел на часы. — А ты бумажку свою не бросай, погодь. Мне чем меньше там шелухи будет, тем легче. Давай сюда, я её потом сам брошу.
— Я лучше здесь постою, оберегу урну от лишних бумаг.
— Дело предлагаешь! Только не объясняй людям, что к чему. Придумай что-нибудь другое, мол, щель засорилась или урна под завязку. Я тебя потом угощу на славу, а иные потребуют за свои услуги и поделиться. А на всех полтыщи делить резону нет. — И Фёдор ушёл.
Проводив его до лестницы и убедившись, что он действительно идёт вниз, Ник рысью побежал в деканат. «Только бы он не закрылся, только бы не ушли люди,» — заклинал он. Рабочий день близился к концу. Там, в общежитии, они с Тимом решили, что лучше идти на операцию попозже, когда многие уйдут, а сейчас вот дело обернулось иначе.
Секретарша деканата Минерва Степановна хотя и собиралась уходить, но ещё не ушла. Она встретила Ника как своего человека, с распростёртыми объятьями, хоть и с ворчанием.
— И где тебя только черти носят? — Она достала папку с вытисненным «На подпись». — Вениамин Эдуардович на совещание в ректорат ушёл, а тут из отдела кадров звонили, надобно им вот эти бумаги прямо сейчас занести. Не знала, что и делать. Выручай, голубчик! — И секретарша протянула Нику ручку.
Наш герой уже много раз порывался бросить
имитацию подписи декана, которая у него так хорошо получалась. На днях он даже рискнул препираться с Минервой Степановной, но в конце концов сдался и подписал. Теперь же ссориться с ней было не резон, наоборот, секретаршу надо было всячески задобрить. К тому же поджимало время. Фёдор уже, наверное, добрался до аптеки. Ник без разговоров взял ручку и подмахнул бумаги, не читая.
— Теперь вы меня выручите, Минерва Степановна, — подобострастно произнёс он. — До зарезу нужен клей или клеящий карандаш.
— Отчего же не выручить, голубчик. Давай сюда, чего мазнуть. — Она сняла колпачок с карандаша.
— Да у меня не здесь, Минерва Степановна, а в аудитории. Вы мне карандашик дайте, я быстренько сбегаю, мазну и верну. Святой истинный крест, что верну!
— Да ведь я сейчас ухожу! Ну ладно, занеси завтра поутру пораньше. Чего не сделаешь для ценного кадра! — Она продолжала дружелюбно ворчать, но Ник уже удалялся со своим трофеем с максимальной скоростью, совместимой с учтивостью.
Легендарный подоконник был пуст. Он, казалось, ещё хранил тепло девичьих ягодиц, попахивало и табачным дымком. Ник положил на него свой бюллетень и густо намазал его клеем, стараясь захватить и обратную сторону. Липучка вышла на славу, осталось только применить.
К сожалению, по коридору хоть изредка, но ходили люди. Ник стал медленно прохаживаться мимо урны. Если бы кто-нибудь попытался бросить в неё бюллетень, он отговорил бы его уже для себя, а не для Фёдора. Но с бюллетенями никто не появлялся. Студент сунул свою липучку в прорезь один раз, побултыхал и вытянул. Уловом оказался маленький клочок бумаги с какой-то фамилией. Читать не имело смысла и было жалко времени — это не могло быть искомой запиской. Второй заброс привёл к тому, что липучка застряла в щели. Вероятно, к ней что-то прилипло, ориентированное наискосок, а то и поперёк щели. Ник подёргал, покрутил листок. Сзади послышались шаги. Вот они всё ближе, ближе. Чёрт, не порвать бы! Наконец, липучка поддалась. Ник выдёрнул её, сунул, смяв, в правый карман пиджака и обернулся с беспечным видом, как будто бы бросил бюллетень, а руку сунул в карман просто так. Нарочито-беспечный вид сразу сменился удивлением — к нему шёл Тим, держа в руках толстый портфель жёлтой свиной кожи. Такие портфели они купили себе на первом курсе, когда узнали, сколько книг и тетрадей им придётся носить на занятия. Но после первого же семестра научились филонить, обходиться кожаными папочками и полиэтиленовыми пакетами, и жёлтые портфели пылились на шкафу. И вот теперь один из них в руках Тима.
Заговорщики огляделись — никого. Отошли к легендарному подоконнику, чтобы просматривалась наиболее опасная часть коридора. Ник вытер носовым платком клей с пальцев.
— Подождал пятнадцать минут, ты не возвращаешься, значит, что-то не сложилось, надо идти на помощь, — объяснил Тим.
Ник быстро посвятил его в текущее положение вещей. Лицо друга посуровело.
— Представляешь, он засечёт тебя с этой штукой и обвинит в попытке кражи пятиста рублей? С него станется! У его друзей знаешь, какие кулаки! И не такие деньги отдашь, чтобы выпутаться.
— Что ты предлагаешь? — спросил Ник.
Вместо ответа Тим открыл свой портфель и вывалил на подоконник кучу каких-то дощечек. Быстро замелькали его руки над этим хозяйством, какие-то планки, шипы — и вот уже на подоконнике стоит шкатулка с прорезью в крышке.
— Похожа? — спросил умелец и тут же пришлёпнул листок с надписью «Любимый преподаватель».
Ник придирчиво осмотрел изделие.
— Оттенок немного другой. И размером поменьше.
— Ну, у тебя и запросы! За четверть часа тебе и оттенок подбери, и размеры обеспечь. Да я настоящую урну и не помнил как следует даже. Что по памяти смог и успел, то и сварганил. А сравнивать одно с другим ни у кого, кроме нас, возможности не будет.
Послышались шаги. Тим быстро заслонил шкатулку портфелем. Мимо, тяжело ступая и вздыхая, прошёл старый доцент Шелупанов. Студенты поклонились. Тим проводил преподавателя взглядом, который затем упёрся в дубовые шкафы.
— Эге, а это что такое? — Он одним прыжком подскочил к ним. Ключи торчали в дверцах — воровства комендант почему-то не боялся. В правом шкафу, куда Тим заглянул первым, оказалось пустое место достаточного объёма. Многозначительное подмигивание, красноречивый жест, дружные, слаженные действия — и вот уже урна стоит в шкафу, а шкатулка — на её месте.
— Порядок! — сказал Тим, поворачивая ключ. — Теперь надо доставить её на чердак. Не туда, куда Фёдор хотел, а в другое место, я знаю там одно. Пойдём на разведку.
Но они не успели. Послышались шаги, и из-за шкафов вышел Амвросий Некрасович, толстый доцент, у которого как раз были занятия в аудитории, что в дальнем конце коридора. Студенты поздоровались.
— Отойдите от шкафов, ребята, мне наглядные пособия нужны, — сказал он. Находчивый Тим тут же распахнул дверцу левого шкафа.
— Пожалуйста, ищите, Амвросий Некрасович! — пригласил он и одновременно подмигнул Нику, указывая глазами на ключ, торчащий из замка правого шкафа и заслоняя его. Ключ в мгновение ока оказался в левом кармане Ника.
Пошуровав в левом шкафу, побренчав чем-то, доцент сказал:
— Нет, тут нет. Должно быть, в другом шкафу.
Студенты услужливо отодвинулись. Доцент подёргал ручку.
— Заперто. Где же ключ?
— А ключа нет, Амвросий Некрасович. Мы сами удивляемся. Вот только что я ему говорю: что, если, говорю, понадобятся кому наглядные пособия, а ключа-то и нет. А он говорит, должно быть, там что-то ценное хранится, вот и нет ключа. Ведь ценное, если торчит ключ, могут украсть.
Доцент, казалось, не слышал этого тараторенья. Постояв немного в раздумчивости, он сказал как бы самому себе:
— Схожу за слесарем, — и пошёл по коридору.
— Всё пропало! — выдохнул Ник.
— Ничего не пропало, — спокойно возразил Тим, ловко вынув из его левого кармана ключ и отпирая шкаф. — Урна — вот она. — И он переставил её в левый шкаф.
— Гениально!
— И вот ещё что… — и Тим шепнул другу на ухо несколько слов, чем вызвал «конгениально!»
Послышались шаги. Щуплый невысокий слесарь семенил за грузным Амвросием Некрасовичем.
— Замок надо взломать! — слышался голос с претензией на басовитость. — И нечего мне жаловаться — до конца рабочего дня ещё, — он посмотрел на часы, — целых две минуты. Вполне успеете.
— Не надо ничего ломать, — робким голосом сказал Ник. — Мы ключ от левого шкафа попробовали — он подходит.
Слесарь хохотнул — шкафы выглядели близнецами. Доцент стал багрово-красным, особенно отличилась на этом поприще толстая шея. Несколько секунд от гнева он не мог вымолвить ни слова, затем молча шагнул к шкафу, отпихнув студентов, и загремел там чем-то.
— Мы вам поможем донести плакаты, Амвросий Некрасович, — наперебой предлагали студенты.
— Рабочий день кончился, я ушёл, — заявил слесарь. И съехидничал: — А ежели ещё в чём надобность возникнет, к студентам обращайтесь. Особливо по мыслительной части.
Это чужое ехидство могло сильно аукнуться нашим заговорщикам, но на их счастье доцент с головой залез в шкаф. Наконец, нужные плакаты были отобраны и в виде особой милости студентам было дозволено помочь донести их до аудитории.
По коридору двинулась процессия. Впереди шагал Амвросий Некрасович, неся чемоданчик со слайдами и тяжело пыхтя. За ним шли Ник и Тим, каждый нёс по связке плакатов. Тим шёл немного впереди и нёс плакаты в правой руке, закрывая корпусом Ника, который двигался чуть позади с плакатами в левой руке. А в правой он держал урну, прикрытую в результате этого трюка от любых глаз. Надо ли добавлять, что аудитория назначения была по пути к вожделённому чердаку?
Вот, наконец, и дверь. По весёлому студенческому гомону было ясно, что это та самая. Амвросий Некрасович с недовольным видом шагнул внутрь (шум стих), за ним пошёл Тим, перехватив левой рукой плакаты Ника и подмигнув ему. Освободившейся рукой тот вежливо прикрыл дверь и продолжил путь на чердак.
Снова невезенье — за поворотом послышались шаги. К счастью, рядом оказалась дверь аудитории, которая ещё к большему счастью оказалась пустой. Ник первым делом засунул урну под стол, чтобы её не было видно от дверей, и стал, стоя у порога, ждать, когда Тим освободится и пойдёт по пути на чердак.
Но, чу! — в конце коридора застучали каблучки. Ник прикрыл дверь, его рука осталась на ручке. Каблучки подстучали к самой двери и замолчали. Студент затаил дыхание и изо всех сил потянул ручку на себя. Мол, заперто, иди гуляй. Но женщина оказалась хитрее. Несколько секунд молчания, чтобы усыпить бдительность противника или же собраться с собственными силами, и — новый рывок достиг цели. Ник чуть не упал. Девушка, проскользнувшая в комнату, слабо вскрикнула, увидев его. Он тоже раскрыл рот, но кричать по соображениям конспирации не стал. Это была Нина, собственной персоной. Но удивительнее всего было то, что в руках она держала… фальшурну, прижимая её к груди.
— Что ты делаешь? — зашипел Ник. — Быстро неси обратно!
— Дай нож, — потребовала Нина, тяжело дыша. — Или что-нибудь острое. Я уже ноготь обломала.
— Что вы шумите? — в дверь заглянул Тим.
Вдвоём они кое-как убедили девушку отнести подменку обратно. С замиранием сердца выглядывали из-за двери и прислушивались, не идёт ли кто, не помешают ли ей. Но всё обошлось, и по-прежнему запыхавшаяся, но теперь уже радостная Нина появилась в дверях.
— Вот настоящая урна, — Ник выдвинул её из-под стола показать Нине. Вдруг его лицо напряглось, рука толкнула урну обратно. За дверью слышались шаги.
Тим быстро сунул руку в парту и вытащил оттуда ворох грязных, замызганных листков. Другая его рука скользнула в нагрудный карман и вынырнула, вооружённая ручкой.
— Если что — мы занимаемся, — шепнул он и застрочил ручкой по бумаге. Две головы послушно придвинулись к нему.
Дверь отворилась, и на пороге появился комендант. Он с подозрением оглядел троицу.
— Чем занимаетесь, молодые люди?
— Высшей математикой, — ответила Нина за всех. — Очень трудный интеграл попался, никак не ухватить.
— Штатных занятий нет?
Молодые люди были вынуждены признаться, что нет.
— Ну и идите отсюда подобру-поздорову, я дверь запереть должен, — сказал комендант. — Поздно уже, занятия закончились.
Этот вариант заговорщиков никак не устраивал. Посыпались просьбы оставить их здесь ещё «на пять минут». Но подозрительность старого служаки только возросла.
— Откуда я знаю, что за высшая тут у вас математика? Может, вы высший пилотаж по Кама-Сутре осваиваете и не интегралы, а чего другое хватаете? А здесь не простая аудитория, а кабинет.
— А в простой аудитории — можно Кама-Сутру? — хихикнул Тим. Нина наступила ему на ногу.
— Я в том смысле, что здесь есть чему пропадать, — объяснил комендант.
— Кроме девичьей невинности, — подсказал Тим.
— Кроме девичьей… Тьфу, бесстыдники! Попрошу выйти перед запором двери! Можно ли, нельзя ли, а вы, молодёжь, этим делом везде ухитряетесь заниматься, запрещай — не запрещай.
Положение становилось безвыходным. Утром дверь отопрёт только преподаватель, следом хлынут студенты — подумать страшно. Растерянно посмотрев на парней (может, придумают что-нибудь?), Нина нерешительно двинулась к двери. Тим лихорадочно соображал, что делать… Положение спас случай.
Из коридора донёсся душераздирающий женский визг, звуки наподобие топота. Комендант буркнул что-то вроде «Ах, чтоб вас!» и вышел. Тим подмигнул друзьям и, выйдя, пошёл неслышным шагом за комендантом, а Нина с Ником вытащили урну и двинулись по коридору в противоположную сторону, к чердаку, также ступая на цыпочках.
Комендант и Тим по очереди обогнули дубовые шкафы и остановились. Им представилось целое зрелище. Дюжий ассистент в белом халате, придававшем ему сходство с доктором, поддерживал близкую к обмороку женщину.
— Бомба, там, конечно, бомба, — всё время бормотала она, с ужасом глядя на подоконник. Пожилой мужчина поодаль успокаивал её.
— Успокойтесь, Новелла Никаноровна, я ведь сказал только, что наблюдал за этой штукой уже пять минут и никто к ней не подошёл. Вовсе не обязательно, что там должна быть бомба, я только предположил.
— Если это не забрали за пять минут, что там может быть, кроме бомбы?
— Как же это могли забрать, если я за ним наблюдал?
— Но хозяин-то не знал, что вы наблюдали! При нашем воровстве люди на минуту боятся от своих сумок отлучиться, а тут целых пять!
— Где вы видите пять сумок, Новелла Никаноровна?
— Да не сумок, а минут — пять. Ах, уведите меня отсюда, сейчас мы все взлетим на воздух! Послушайте, тикает там?
Вдруг комендант, видимо, вспомнив о своей ответственности за целость и невредимость корпуса, начал разбег, закричал «Э-ге-гей!», подбежал к окну, мощным ударом кулака распахнул створки и уже схватил было подозрительный предмет за ручку с недвусмысленным намерением. Но тут завопил Тим.
— Подождите, дяденька, не бросайте! Это же мой портфель! Просто мой студенческий портфель. — Он бесстрашно подошёл к своей собственности.
Паника быстро улеглась. Комендант поставил портфель на место и подозрительно поглядел на владельца.
— А не врёшь? Чем докажешь, что это твой?
— Да, чем он докажет? — поддакнула дама. — Может, истинный владелец на занятиях.
— Как же на занятиях? — встал на сторону Тима пожилой мужчина. — Вы же сами сказали, что у нас люди на минуту боятся от вещей отлучиться.
— Но из этого не следует, что хозяин вещи тот, кто к ней первым подойдёт. Хозяин отлучится на минуту, а вор ведь может и через полминуты подойти, верно?
— Я не первый, — с возмущением воскликнул Тим. — Первый — это тот, кто не пожалел пяти минут на наблюдение. Наоборот, я — последний. Кто за мной подошёл бы, тот увидел бы только пустой подоконник.
— Всё равно подозрительно, — гнула своё дама. — Пусть объяснит, почему надолго свою вещь оставил.
— Пусть лучше скажет, что в портфеле лежит, — вмешался дюжий ассистент. — Причин и ворюга может выдумать сколько угодно, а вот содержимое только хозяин знает.
— Да, это справедливо, — подтвердил пожилой мужчина, первым обнаруживший бесхозный портфель. — Что у тебя там внутри, парень?
Ох, как не хотелось Тиму называть содержимое! Но не назвать нельзя — сочтут вором.
— Стамеска, — начал он нехотя. — долото, молоток, кусачки, клещи…
— Воровской набор! — взвизгнула дама. — Самый настоящий воровской комплект. Он, наверное, этот, как его… «медвежатник».
— Не оскорбляйте парня, — пророкотал дюжий ассистент, заглядывая в портфель. — «Медвежатник» — это член «Единой России». Даже если этот парень в свободное от учёбы время вскрывает сейфы, он не заслуживает такого тяжкого оскорбления. Но вы не бойтесь, сейф этим не вскроешь. Разве что шкатулку какую-нибудь. — Тим вздрогнул. — Мастеришь чего-нибудь, парень?
— Мы стенд делаем, — нашёлся студент. — Мастер сказал, чтобы инструмент с утра был готов, вот я и принёс его заранее.
— Ну вот что, — решительно вступил в разговор комендант. Постояв в сторонке в положении дурака, готового на людях выбросить в окно безобидную вещь, он пришёл в себя. — Коли мастер сказал — с утра, то и неси свои железки с утра, а сейчас забирай своё хозяйство — и на выход!
— Понял! — радостно воскликнул студент. — Спасибо! Это не повторится! — Он уже бежал по коридору.
К счастью, корпус пронизывали две вертикальные лестницы. Тим спустился по одной, поздоровался с Фёдором, входящим в вестибюль с каким-то пакетом в руках, перешёл на другую строну корпуса и поднялся по второй лестнице до чердака. Заговорщики были на месте. Нина уже успела обломать об урну второй ноготь, Ник безуспешно пытался поддеть крышку ключами. Портфель Тима решил дело. На стол была вывалена куча записок.
— Заседание счётной комиссии по определению любимого преподавателя разрешите считать открытым! — пошутил Тим. Но остальные были серьёзны.
— Ой, мальчики, только не вскрывайте, когда найдёте. Милка такая застенчивая, просто ужас. Она и записку-то написала, потому что очно объясниться никак не решится. Увидите Зайца на внешней стороне — передавайте мне, я Милкин почерк знаю.
— Вот у меня записка такая, — через некоторое время сказал Ник и передал её Нине.
— Да, это её почерк.
— И у меня записка, — отозвался Тим.
— И этот почерк её.
Нина озадаченно повертела записки в руках, пощупала, посмотрела на свет. Хотя какой к лешему может быть свет на чердаке после окончания рабочего дня! Тусклый, конечно, более, чем тусклый.
— Выходит, Милка написала ему две записки, — уточнил Тим.
— Выходит, так. Но мне она говорила только об одной. Правда, я её с утра не видела, может, она вторую в течение дня написала и бросила. Ладно, возьмём обе, а там разберёмся.
— Валите всё в урну и запечатываем! — прозвучала команда.
— Так, кому на разведку идти? Нина, Фёдор тебя видел?
— Нет, то есть я его не видела, когда сюда шла.
— А я его встретил внизу. Он видел только, что я прошёл в другое крыло. А может, и не видел, а подумал, что я совсем ушёл. Да, чего я раздумываю? Ты же, мил-друг, (Нина фыркнула) подрядился Фёдору на часах возле урны стоять и чужие руки отталкивать. Вот и иди на разведку, а мы с Нинкой сейчас эту вазу в порядок приведём. Сигнал прежний: кашель — путь открыт, чиханье — закрыт.
С Фёдором встречаться не хотелось, ну да что поделаешь. Ник двинулся к выходу, но его задержал Тим.
— Погоди. Где у тебя бюллетень?
— Здесь, то есть в кармане. Но он весь в клею, негоден. Я же тебе говорил.
— Оставь его тогда здесь, а себе другой накалякай.
— Да в карман руку противно сунуть, ещё сунешь, да не вытащишь.
— Я тебе, Никишенька, карман сама отчищу, — предложила Нина. — Если нужно — подкладку сменю. И вообще, пиджак давно в чистке нуждается. Я вам всё, мальчики, сделаю, только давайте Милку выручим.
Тим достал блокнот, ручку, написал на чистой странице «Буров Куприян Венедиктович» и показал Нине. Та залилась краской и кивнула. Тим вырвал страницу и протянул её товарищу:
— Держи!
— Зачем это мне? Брось лучше в урну.
— Э-э, да ты легенду свою забыл, что ли? Ты ведь ждёшь Фёдора со своим бюллетенем, чтобы по окончании его делишек опустить в урну. Отлучился на пару минут в туалет.
— Так ведь больше двух минут прошло!
— Ну, запор, понос, бачок на тебя свалился. Выкрутишься как-нибудь. И вообще, в это время суток за любимых преподавателей не голосуют, а в гости к ним ходят. Что ты так покраснела, Нина?
Ник нехотя спустился с чердака и поплёлся по коридору, страстно желая разминуться с Фёдором. Глаза бы его не видели!
Но глаза подвели. Фёдор с пачкой пластыря в руках стоял и внимательно разглядывал урну. Заслышав шаги, он обернулся и мрачно взглянул на подходящего.
— Ты уходил, что ли?
— Я, Феденька, в туалет, — залебезил Ник. Противно, но что поделаешь. Операцию надо заканчивать. — Но пока тут был, никто не появлялся, ничего в твою казну не опускал.
— Это я знаю.
— Откуда, Феденька?
— От верблюда! Не только сюда ничего не опускали, но даже наоборот. Урна пустая!
— Не может быть, Федя! Обмишурился ты. Или пригрезилось.
— Но-но! Вот тебе твой пинцет, потыкай сам, коли мне не веришь. А я ещё урну тряс, поворачивал с боку на бок. Хоть бы что шелестнуло! Пусто там, верно говорю.
Ник взял пинцет и стал тыкать им в прорезь. Инструмент доходил до дна, втыкался в него — шкатулка была довольно мелкой. «Что же делать?» — лихорадочно соображал студент.
— И вообще, мне кажется, что урна какая-то другая стала, — проворчал Фёдор. — Низенькая и цвет не тот. Подменили её, что ли? Не иначе, как за моими капиталами охотились, мерзавцы. Ну, погоди, найду — разберусь по-чёрному!
Фёдор поднял сердитые глаза на своего визави. А у того мелькнула мысль: ведь в груде записок купюры-то не было! Правда, они прекратили разбор, когда нашли вторую записку Милки, и свалили всю груду обратно в урну, не разбирая. Может, Фёдор врёт?
— Ты что, Феденька, на меня думаешь? — с похолодевшей спиной пробормотал Ник. — Но где и когда я мог достать такую шкатулку? Тебя ведь не было минут десять, не больше.
— Долго ты шлялся где-то.
— Но урну-то подменили раньше, так что моя задержка в туалете тут ни при чём.
— Это верно. — Фёдор никак не мог успокоиться. — Но ведь о деньгах знал только ты. Подозрительно это.
— Что ты, Федя, здесь разве от чужих глаз укроешься? Вон на те два шкафа посмотри. Из-за них полдюжины студентов могут за тобой наблюдать, чего ты там в щель кидаешь.
— Могут-то могут, да когда они эту чёртову подмену достали и где? Ты же верно сказал — времени у них не было. И поблизости тут такого инвентаря нет. Нет, если урну подменили, то это заранее было спланировано.
— Что ты, Федя, кто же мог знать заранее, что ты в эту щель банкноту уронишь, верно? Ты же у нас деньгами не разбрасываешься, это всякий знает.
— Дело говоришь, — Фёдор похлопал себя по нагрудному карману, откуда выпирал бумажник. — Руки в одну сторону гребут — к себе. — Он хохотнул. — Но где же всё-таки старая урна с моими кровными?
Ник не знал, что ему делать с этим препятствием, ведь такая сказка про белого бычка могла тянуться долго, а его друзья ждали на чердаке. Но тут к ним присоединился высокий и могучий студент, обладатель титула «Мистер термодинамика». Звали его Мартин и он играл роли председателя, конферансье, тамады, третейского судьи и все остальные, где нужен видный и статный человек. Его поэтому знали все, но не все были с ним знакомы. Ника, впрочем, Мартин немного знал.
— Что за шум, а драки нет? — весело спросил он, подходя. — Спорите, чей преподаватель любимее?
Лицо Фёдора мгновенно приняло слащавый оттенок. Как Нику надо было сплавить Фёдора, так Фёдору теперь стало надо сплавить незваного пришельца.
— Никакого спора нет, — любезно улыбаясь, произнёс он. — Просто мой друг (Ника передёрнуло) пришёл голосовать, а я его немного разговором отвлёк. А у тебя что, тоже бюллетень?
— Так точно, — излучал доброжелательность атлет. — Я уж думал, не успею, но мне сказали, что до завтра срок продлили. Правду, видать, сказали — вон она, урна, стоит.
Фёдору вдруг пришла в голову мысль.
— А тебе ничего не известно, планируется ли менять урны по ходу дела? — вкрадчиво спросил он. — Скажем, одна заполнилась, другую поставят?
— Случайно известно, — кивнул головой Мартин. Фёдор обратился в слух. — В деканате об этом говорили. Кто-то, кажись, Новелла Никаноровна, в шутку сказала, что, мол, если девушки завалят урну записками, делать будем? А Вениамин Эдуардович ей в ответ: у меня ещё одна есть, правда, для других целей, но если надо — выставим. А что, сменили уже? — Он приподнял шкатулку, потряс, перекувыркнул. — Действительно, пустая. Или студенты бойкотировали конкурс?
Его заверили, что активность студентов, а особенно студенток, на уровне.
— Скажи, Мартин, а тебе неизвестно, куда планировалось отнести переполненную урну? — гнул своё Фёдор.
Мартин с удивлением посмотрел на него.
— В деканат, куда же ещё? Разве так трудно догадаться? Завтра ж там будут считать голоса. Не знаете, кстати, что светит победителю? Все говорят, что какая-то путёвка… Куда же вы?
Желание, охватившее Фёдора, как две капли воды напоминало то, которое полчаса назад обуяло Ника: чтобы деканат не закрыли. Увы! Время было упущено, о чём красноречиво поведал большой висячий замок. К двери деканата все трое подошли одновременно.
— Чего ты так озабочен, Ник? — участливо спросил Мартин. — Считай, что пустую урну для тебя персонально выставили.
— Спрашиваешь! — вдруг нашёлся Фёдор. — Мы вот слышали, что голоса, попавшие во вторую урну, будут какого-то второго сорта, их будут учитывать только при равенстве голосов в той, первой урне. Мы как раз об этом говорили, когда ты подошёл. («Врёт — не покраснеет!» — подумал Ник) Нет, нам непременно в ту урну попасть надо, что в деканате стоит.
У Ника действительно был очень огорчённый вид, но, конечно, не от невозможности попасть в деканат, а от сознания того, что его друзья ждут в тревожной неизвестности, а он тут попусту теряет время. Не дай бог, устав ждать, они появятся в коридоре с настоящей урной! Мартин же истолковал огорчения Ника по-своему.
— Тебе действительно хочется бросить бюллетень именно в ту урну? — спросил он участливо. — А за кого голосуешь, если не секрет?
Ник показал ему бюллетень.
— За Бурова! Ну, ты молоток! Знаешь, что он за мужик? Впрочем, что за вопрос, конечно, знаешь, раз голосуешь. Он, видишь ли…
Мартин приобнял Ника за плечи и повёл его вдоль коридора, не переставая громко говорить о достоинствах доцента Бурова. Фёдор отстал, дверь деканата как бы приковала его. Вдруг Мартин понизил голос и спросил:
— Хочешь попасть в деканат? У меня дубликат ключа есть.
— Ты что, это же подсудное дело! — возразил Ник. — Нумер же вон только
табличку хотел снять с двери, а как ему влетело! А тут почти что кража со взломом!
— Тише, какая кража, наоборот — подарок, — убеждал Мартин. — Мы же ничего плохого не сделаем: вошли, бросили бюллетени, организованно вышли, все друг у друга на глазах. Если боишься попасться, давай бюллетень сюда, я сам брошу. Ты ведь не виноват, что не успел к той урне, и ничем не хуже других, кто успел. Давай я быстро сгоняю в общагу за ключом.
— Конечно, надо поддержать Куприяна Венедиктовича, — это Фёдор незаметно подкрался сзади. Заговорщики вздрогнули. — Подумаешь, преступление — в деканат зайти! Мы на дню, бывало, по нескольку раз заходим и что? Преступники?
— Так ведь то когда штатные сотрудники на местах, — отбрыкивался Ник.
— Мы же себя вести так же будем, как если б они по местам сидели. Не дрейфь, ребята! Я вообще могу один за вас всё провернуть, только дайте ключ. Я рисковый!
— Я всё же предлагаю разойтись, а утром подойти к декану, объяснить ситуацию и попросить разрешения бросить бюллетень в ту самую урну, — предложил Ник. — Разве ж Вениамин Эдуардович откажет?
Мартин покачал головой.
— Если откажет, будешь потом локти грызть. А у меня ещё одна мысль появилась. Сколько бюллетеней ты под зорким оком декана бросишь? Правильно, один, а то и ни одного, если не разрешат. А сейчас мы сколько напишем, столько и засунем.
— Да ведь нечестно это! — пробовал протестовать Ник.
— Ты про честность расскажи тем, кто Куприяна Венедиктовича с грантами зажимал! Слышал эту историю? Так что надо восстановить справедливость. В общем, Федя, ты ему про справедливость растолкуй и сразу же начинайте строчить бюллетени. Через пятнадцать минут приду — чтоб куча была!
Мартин ушёл. Фёдор напряжённо раздумывал, как получить ключ и остаться в деканате одному. На ум что-то ничего не приходило.
— Давай, пиши, — подтолкнул он Ника. Ведь без «кучи» Мартин может запросто отказать в ключе.
Ник машинально сунул руку в правый карман пиджака и тут же выдернул. Внутри кармана царил клей. Вдобавок к тому, который был намазан на липучку, там растаял клеящий карандаш, колпачок от которого «зажилила» секретарша. Но от Фёдора это надлежало тщательным образом скрывать.
— Кажется, я ручку дома забыл, — сказал Ник, заведя испачканную руку за спину и пытаясь обтереть. Он лихорадочно думал, как ему избавиться от Фёдора, а тот — как сбросить с хвоста обоих.
— На мою, — предложил Фёдор. — А я в вестибюль пойду, может, знакомых встречу, и мы все вместе дружно поработаем во славу Куприяна Венедиктовича.
Конечно, в вестибюле он хотел подстеречь Мартина и сепаратно договориться о ключе. Ник понял это, но виду не подал.
— Лады, — согласился он и быстро застрочил ручкой в блокноте. Фёдор же настолько быстро, насколько позволял округлый животик, кинулся к лестнице и бросился вниз, в вестибюль.
Наконец-то свободен! Не успели стихнуть шаги Фёдора, как загрохотали другие — Ника. Скажем прямо и нелицеприятно: на этом отрезке пути наш герой пренебрёг всяческими мыслимыми и неписаными правилами конспирации. Он нёсся, не путая следов, не оглядываясь и не проверяя иными методами, нет ли слежки, не стараясь быть незаметным и учтивым. Его было элементарно выследить. Если бы кто-нибудь помчался следом с таким же грохотом, Ник не обратил бы на это никакого внимания. Но выслеживать было некому. Джо неуловим, потому что его никто не ловит. Вот, наконец, и чердак.
Заговорщики действительно уже начали терять терпение, недоумевая, куда запропастился их разведчик. Урна давно была приведена в надлежащий вид, даже мастичную печать — и ту удалось присобачить на прежнее место. И вот с грохотом врывается разведчик и на едином дыхании выкладывает, что произошло за это время снаружи.
Тим размышлял недолго.
— Ход через подвал не забыл? — спросил он Ника.
— Ещё бы! — отозвался тот. — Сколько мы с тобой через него…
Ботинок Тима накрыл Ников и дал понять, что Нине совершенно не обязательно знать, что именно выносится через подвальный ход.
— Так вот, дуй туда, оттуда наружу и перехвати Мартина на дальних подступах. Ежели он в нашу общагу пошёл, то к вестибюлю он выйдет, только обогнув корпус с этой стороны. Тебе главное — на глаза Фёдору не попасться. Избегай поэтому окон вестибюля. А встретишь Мартина — ври напропалую, но заверни его назад.
— Зачем?
— Да чтобы они с Фёдором по коридорам не шлялись и не мешали нам урну тащить. Хватит с нас этих неожиданных шагов! А так Фёдор точно застрянет в вестибюле.
— Понял. А что врать?
— Как маленький, прямо! Ну, соври, что с Буровым подрался и раздумал за него голосовать. Дай-ка я тебе фингал поставлю для пущей убедительности…
— Э-э, стой, не надо фингала!
— Мальчики, не деритесь, ну, умоляю!
— Ладно, тогда скажи, что секретарша внезапно вернулась и заперла деканат ещё на три висячих замка или что пришёл декан, открыл деканат и любезно разрешил тебе проголосовать.
— Декана нет. Декан на совещании у ректора, это мне секретарша сказала.
— Да Мартин-то об этом не знает! В общем, ври, да не попадайся. И не красней. Завернёшь Мартина — и сразу в общагу. А мы с Нинкой сейчас быстренько вернём урну на место и спокойно пройдём через вестибюль, раскланяемся с Фёдором, пожелаем ему спокойной ночи…
— … на жёстких скамейках вестибюля, — прыснула Нина.
— И тоже пойдём в общагу. Там и разберёмся с двумя записками. Милка-то, небось, дома уже.
Ник спустился с чердака и бросился в подвал. Тим отдавал распоряжения Нине.
— Ты идёшь первая, я с ларцем — за тобой. За повороты заходишь и осматриваешься. Никого нет или идут в ту же сторону — кашляешь, идут навстречу — чихаешь. Тогда я разворачиваюсь и иду другой дорогой. Ты тоже разворачиваешься, догоняешь меня и забегаешь вперёд. В нештатных ситуациях действуем по обстановке. Поняла?
— Поняла. Пошли!
Путь к месту прописки урны проходил под сплошной кашель. Вечерний корпус, казалось, был населён одними туберкулёзниками. Нина разнообразила издаваемые звуки, как могла.
Тим спокойно поменял местами урны. Сначала у него мелькнула мысль просто выбросить фальшивую в окно, но он благоразумно отказался от этого. Ещё зашибёт кого-нибудь. Назад пошли по той же схеме.
Первый поворот был преодолён под аккомпанемент бодрого кашля. Со вторым же случилась неувязка. Нина скрылась за этим поворотом, оттуда вырвалась струя пыли и послышалось звонкое, смачное чиханье (Тим сразу же сделал «кругом»), а затем надрывный кашель.
Тим был совершенно сбит с толку, но сохранил курс, зная вред метаний. Прошёл несколько шагов. Нина его не догоняла, как условились. И тут носильщик фальшурны понял! Конспирируясь, они с Ниной не приняли в расчёт элементарный факт: человек может чихнуть самопроизвольно. Это и произошло, а затем уж Нина постаралась отличиться по части кашля. И, верно, подумала, что он понял и идёт за ней, и теперь, стало быть, они расходятся. Остаток пути придётся пройти без боевого охранения (Нина — дивчина боевая).
Тим завернул за поворот, прошёл несколько шагов и вдруг увидел спину коменданта. Распахнув дверь, тот стоял на пороге и что-то говорил людям в комнате. Догадаться о теме беседы было немудрено: рабочий день кончился, вам тоже пора закругляться, двери ждут не дождутся запора, а вахтёры и коменданты тоже люди, их дома тоже ждут. Больше в коридоре никого не было.
Тим решил не сворачивать с дороги, не идти в обход, а перешёл на цыпочный шаг. Комендант за разговором не должен был расслышать, как кто-то крадётся за его спиной. К несчастью, люди в комнате слишком быстро согласились на справедливые требования. Комендант с удовлетворением закрыл дверь, посмотрел в одну сторону, другую — и тут заметил крадущегося по коридору мальчишку.
— Эй! — догнал Тима голос. — Тебе же было сказано уходить со своим инвентарём домой! До полуночи, что ли, я буду вас выгонять?!
— Ухожу-ухожу, — зачастил Тим, поворачивая голову на максимальный угол и держа корпус прямо, чтобы закрыть от коменданта шкатулку. Но хотя тот и не видел, что именно у мальчишки в руках, но сразу понял, что это не портфель — портфели так не носят.
— А несёшь чего в руках? — не унимался старый служака. — А ну, покажь! Да стой же ты, дьявол, а то догоню! — И тяжёлые шаги забухали вослед.
Тим лихорадочно соображал, что делать. Остановиться, не замечать погони или пуститься наутёк? В принципе, шкатулка пустая, настоящая урна прочно стоит на месте, но эта чёртова надпись «Любимый преподаватель», которую он не содрал! Проклятая ходьба на цыпочках! Иди он спокойно, может, комендант и не обратил бы на него внимания. С другой стороны, мимо неприятельской спины лучше было прокрасться тихо.
Спасение, как и погоня, пришло сзади. Именно оттуда донёсся душераздирающий крик, переходящий в визг (Тим узнал голос Нины), и звук глухого падения. Не имея возможности помочь спереди, сообщница решила пособить сзади. И этот нехитрый отвлекающий приём достиг цели. Комендантово буханье замолкло, послышалось короткое ругательство, и шаги стали раздаваться по затихающей. Как настоящий джентльмен («Джентльмены так не ругаются», — подумала Нина), комендант спешил на помощь к упавшей девушке. Тим же задал стрекача, стараясь, однако, не шуметь.
На чердаке он быстро разобрал шкатулку и сложил фанерки в портфель. Разорвал на мелкие кусочки наклейку «Любимый преподаватель». Подумал и запрятал фанерку с прорезью под какой-то хлам. Отряхнул руки. Всё. Теперь ничто не связывало этого обычного на вид студента с солидным портфелем в руках с урной, стоящей в другом конце здания. Он мог теперь выдержать допрос коменданта, а если не повезёт, то и досмотр.
Теперь — Нина. Надо выручать Нину. Тим с портфелем в руках спустился с чердака и не спеша пошёл по коридору в обратном направлении. Вот отсюда он пустился бежать. Вот здесь его впервые застиг начальственный голос. Вот дверь, в которой этот начальник стоял. А вот здесь, очевидно, упала Нина.
Откуда-то сверху послышался смешок. Нина сидела на высоком подоконнике и смотрела на коллегу сверху вниз.
— Эй, чего ты там делаешь? — удивился Тим.
— Сижу, — был ответ. — Меня комендант сюда посадил, а сам ушёл за врачом. Я сказала, что упала с каблуков и сильно ударилась, ходить не могу.
— Да, но почему так высоко? Он, небось, тебя за талию держал, когда поднимал? — Тим почувствовал лёгкую ревность.
— Держал, — на щеках Нины появилась лёгкая краска. — Но держал не как девушку, а как пострадавшую. Наш комендант, между прочим, очень темпераментный мужчина. И джентльмен к тому же, хотя и ругается. А так высоко потому, что не на что больше тут сажать. Сам видишь — голо вокруг.
Вокруг действительно не было ничего сидячего. На ножках стояли ящики с землёй для цветов. К стене прижался шкафчик — младший брат тех двоих, дубовых. Поодаль стояла витринка с брошюрами.
— Это, между прочим, от твоего темпераментного мужчины зависит, есть ли на чём сидеть, — проворчал Тим. — Ты уверена, что на стулья не отпущены деньги, которые он попросту прикарманил? И кончай там болтаться, а то дождёшься… врача. Дай я тебя сниму, раз тебе так нравятся обжимы за талию.
Но девушка сама легко соскочила на пол и положила руку на плечо своего кавалера.
— Не сердись, милый. Если бы ты знал, какого страху я натерпелась, когда поняла, что ты из-за моего искреннего чиха ушёл в другую сторону навстречу опасностям! Когда комендант тебя окликнул и стал догонять, у меня душа в пятки ушла. Сначала я хотела крикнуть «Помогите! Грабят! Насилуют!», но сразу же поняла, что грабить меня тут просто некому. Пришлось упасть. А когда комендант сажал меня туда и мои ноги оказались на уровне его лица, я ещё больше забоялась!
— Чего забоялась? — Тим явно был не в духе. — Что он полюбуется твоими ножками и задерёт взгляд ещё выше, куда не положено?
— Да нет, что он обратит внимание на мои каблуки. — Она вытянула вперёд ногу и покачала туфелькой. — С них захочешь, а не упадёшь. Я уж объяснение заготовила: мол, падала в обморок, а в полуобморочном состоянии показалось, что падаю с каблуков.
— Кстати, придётся тебе ещё раз упасть, а то они не поймут, куда ты испарилась. — Тим подпрыгнул, подтянулся на руках и животом лёг на высокий подоконник. Держась за ручку неподвижной рамы, он свободной рукой распахнул обе створки и соскочил вниз. — Вот куда ты делась, Ниночка. Закружилась голова от высоты, лёгкий обморок с тяжёлыми последствиями, откинулась назад, распахнула окно и улетела. Пусть ищут снаружи под окнами, фонарей не жалея!
— Как же я спиной могла распахнуть окно, открывающееся внутрь?
— Ах ты, дьявол, и верно. Не времени перевешивать рамы нет. Пусть тогда считают, что за тобой, как за руслановой Людмилой, нечистая сила прилетала. Давай поможем им догадаться, — и Тим перевесил портрет Пушкина поближе к окну. — Пошли скорее, — он положил Нине руку на талию. — Действуем по легенде: мы — парочка, немного задержавшаяся после занятий.
— Ты всегда, когда ходишь с девушками, такой толстый портфель с собой носишь? — усмехнулась она. — И для коменданта со врачом твоя легенда не годится.
— Чёрт, о них-то я и забыл. — Он с сожалением снял руку с талии. — Ладно, я пойду вперёд, а если они по дороге встретятся, я чихать не буду, а просто щёлкну каблуками вот так. — Послышался щелчок. — Тогда прячься или хотя бы убегай. В крайнем случае — вались на пол, как будто ты из последних сил пытаешься доползти до вахты. Со врачом, когда он тобой займётся, объясняйся тогда сама. Пошли. Теперь, слава богу, нам не любого встречного-поперечного надо опасаться, а только двоих.
— Одного, — поправила девушка. — Врач-то меня ещё не видел. И не ругайся, пожалуйста, всё равно коменданта не догонишь.
Они двинулись к выходу. Каблуками пришлось щёлкнуть, когда они через раздевалку выходили к вестибюлю. Нина быстро нырнула под прилавок и притаилась в углу, а Тим притворился, что читает вывешенное на стене объявление. Он не боялся, что комендант узнает его со спины — уличать его теперь было не в чем. Но комендант спешил, спешил и недовольный врач, который мечтал закончить свой трудовой день, да вот не дают легкомысленные девицы, падающие, видите ли, со своих каблуков.
Не спешил только Фёдор, которого они застали в вестибюле. Он слонялся из угла в угол, читал объявления недельной давности, позёвывал и посматривал то на часы, то на входную дверь. Значит, всё идёт по плану. Мартин не появлялся либо был ужё завёрнут Ником.
Помахав на прощанье Фёдору, парочка вышла из корпуса на свежий воздух. Солнце зашло за тучи на западном краю горизонта, назревали сумерки.
— Поищем Ника, — предложила Нина.
— По-моему, не надо, — ответил Тим. — Дело мы сделали, а от Ника сейчас ничего не зависит. Даже если он Мартина и не укараулит, ничего не случится. То есть случиться-то случится — двое пиратов возьмут на абордаж деканат, но наш триумвират тут ни при чём. И Милка в безопасности. Её, кстати, надо побыстрее успокоить. Айда в общагу!
Они быстро пошли по дорожке в направлении общежития. Дорога, как всегда, заняла около десяти минут. Когда подходили к дверям, Нина сказала:
— Дай мне записки, я сейчас к Милке зайду.
На лице Тима появилось недоумение.
— У меня их нет. Я думал, ты их забрала.
— А я думала, что ты. Поищи хорошенько в карманах.
Но поиск ничего не дал. Тим предложил пошарить в её сумочке.
— А я и сумочку-то сегодня не захватила, чтобы урну было сподручнее тащить. Еле дождалась конца дежурства на ксероксе — и в корпус. Что же вы, ребята, мне не сказали, что сами идёте на дело?
— Настоящие джентльмены, Нина, не хвастаются. Во всяком случае, до выполнения своего долга перед дамой.
— Речь не о хвастовстве, а о координации действий. Я ведь вам только помешала сначала, так что и идти не стоило. Пока вы там искали приключений, мы бы сейчас сидели с Милкой, пили чай с сухариками, за вас переживали. Вдруг распахнулась бы дверь и два рыцаря в дорожной пыли и запыхавшиеся входят и торжественно выкладывают свою добычу — переписку прекрасной дамы… Кстати, где эти записки могут быть, как считаешь?
— Я думаю, или у Ника, или же остались на чердаке. Но это не страшно — туда никто не лазит, а мы завтра же туда наведаемся. Но когда я уходил, никаких записок на столе не было.
— Когда я опознала Милкин почерк, я отдала обе записки кому-то из вас. Не тебе, значит, Нику. Слушай, а в портфеле ты смотрел?
Но искомого не было и в портфеле. Хозяин занёс его в общежитие и оставил на вахте. Парочка присела на скамейку и стала ждать коллегу. В тучах на закате появились просветы, в них замелькало красное солнце. Завязалась беседа.
— Знаешь, Нинка, я вот раньше в основном на себя работал. Ну, там, подделка направлений на пересдачу, порексеривание у тебя конспектов и так далее. А вот сегодня в первый раз я бросился выручать почти незнакомую девушку, которая к тому же влюблена в другого… Знаешь, совсем другое чувство. Я стал как будто сильнее, чище духовно.
— Особенно на фоне Фёдора, — вставила Нина.
— Бог с ним, с «отцом Фёдором», он всегда только сам за себя. Вообще-то, я бы тоже не смирился с утратой таких денег, будь они у меня. Семья наша небогатая… Но когда чувствуешь, что в твоих руках судьба другого человека, причём хорошего человека, по стечению обстоятельств попавшего в беду, ты способен сделать и вынести больше, чем когда бьёшься только за самого себя. Ник тебе то же самое скажет. Ведь это он подвиг меня на сегодняшние приключения.
— Скажет, конечно, скажет. Вот, кстати, и он сам.
С дальнего конца аллеи действительно двигался Ник. Тим и Нина вскочили и побежали ему навстречу.
— Ну как, видел Мартина? Обработал его?
— Видел, — ответил Ник. Вид у него был какой-то озадаченный.
— Увёл его от Фёдора?
— С Фёдором он не встретился.
— Молодец! Пойдём, отпразднуем, Милка чай с сухариками обещала приготовить.
— По такому случаю можно было бы и тортик… — Тим осёкся, почувствовав, как Нинина туфелька придавила его ботинок. Мгновенно среагировав, он столь же беззаботным тоном произнёс: — Пойдёмте пить чай с сухариками.
— Да подождите же! — надрывался Ник. — Я ведь самого главного не сказал. Когда я встретил Мартина, он шёл не к корпусу, а от корпуса.
Заговорщики уставились на него. Смысл сказанного не сразу дошёл до них.
— Что же, ты его проворонил на пути туда, что ли?
— Да нет, дайте же рассказать всё по порядку! Мартин вообще не выходил из корпуса.
— Как?! — вскричали два голоса.
— Он мне всё рассказал, хотя поначалу был страшно зол. Сначала он хотел пойти в общагу, где лежал дубликат ключа, а потом вспомнил, что сегодня дежурит его знакомая вахтёрша. Ну, и решил достать ключ через неё. Это ведь быстрее. Зашёл, поговорили, пообнимались, шуры-муры… Кстати, я думаю, что именно в это время Фёдор прошёл мимо вахты в вестибюль. Стибрил Мартин незаметно ключ с гвоздика и говорит своей пассии: мол, ещё дела у меня в корпусе, но скоро вернусь, не унывай. Пошёл к деканату, не застал там никого и страшно рассердился. Мне его сейчас успокаивать пришлось. Дескать, он сам сказал, что идёт в общагу, и мы пытались его встретить на дальних подступах к деканату. Он согласился, что претензий в таком случае к нам никаких нет. Так вот, Мартин долго, как ему показалось, ждал у дверей деканата, нервничал — ведь пропажа ключа могла обнаружиться в любой момент. Ну, ему надоело, он опять пошёл на вахту, незаметно вернул ключ, потискал свою вахтёршу и пошёл домой. Тут-то я его и встретил.
— А Фёдора он в вестибюле видел?
— Нет, я же сказал, что они не встретились. Но вот что интересно: когда Мартин решил уйти, он услышал, как в деканате разбилось окно. Во всяком случае, удар и звон разбитого стекла он отчётливо слышал.
— Отчего же могло разбиться окно? Града нет, ветра нет, птицы крупные не летают, а Минерва Степановна окна всегда тщательно закрывает.
— Может, снизу камень кинули? — предположил Ник.
— Может быть и такое, но я почему-то думаю, что дело в другом. А это значит, что наши приключения на сегодня не окончены. А ну-ка за мной, в деканат!
— Мальчики, подождите меня! — Подобрав юбку, Нина бросилась бежать за ними.
Пешком дорога от вуза до общежития занимала, как уже известно, десять минут, бегом же троица преодолела её минуты за четыре. Когда пересекали дорожку, соединяющую учебный корпус с административным, произошёл инцидент — они едва не сбили с ног человека с кожаной папкой в руках.
— Простите, — бросил Ник, не оборачиваясь.
— Извините, Вениамин Эдуардович, — выпалила Нина, узнав декана. Тим промолчал — он умудрился избежать контакта.
Чуть не сбитый с ног только покачал головой. Ох уж эта молодёжь! В секс-салки, что ли, играют, носятся как угорелые. В его годы парни ухаживали за девушками серьёзнее, степеннее, без легкомыслия, с цветами, ожиданием под часами, гулянием по набережной. Сегодняшние и не понимают, как это можно — не сразу на «ты». Были, правда, и перехлёсты, о которых потом долго судачили. Один ухажёр влез в окно своей пассии (дело было в общежитии), спустившись с крыши на верёвке. А она, как увидела верёвку и что кто-то по ней лезет, так ухватила конец и ну раскачивать! Соседки ей: «Перестань! Он же разобьётся! Тебе не нужен, так мы его сами возьмём». А она не слушает и знай мотает! Тогда всё обошлось. Зато какая была свадьба… Декан очнулся от воспоминаний юности и продолжил свой путь в корпус.
«Молодёжь» же понимала друг друга без слов. Бегущие проигнорировали парадный вход, куда шёл декан, обогнули корпус с тыла и выбежали на лужайку, куда выходили окна деканата. Встали и, тяжело дыша, направили свои взгляды вверх. Дедукция не обманула: с крыши к окну деканата свешивалась верёвка, и по ней взбирался человек. Лица не было видно, но по одежде и телосложению студенты признали Фёдора и ясно представили, как тяжело этому толстяку, привыкшему к сытой и беззаботной жизни, участвовать в таком приключении. Тяжёлое дыхание пополам с хрипом почти не доносилось до земли, капли пота, заливающего лицо, не барабанили по земле, но всё было ясно и так.
— Крикнуть ему? — спросил Ник.
— Тише, — прошептал Тим. — Ещё сорвётся, боров этакий, а мы отвечай. Пусть уж лезет сам, коли решился.
— Если не придать ему силы криком, и подавно сорвётся. Или будет лезть минут десять.
— Ну и чёрт с ним! — неожиданно грубо сказала Нина. — Я думаю, он даже за сотню рискнул бы искалечиться. Пусть хоть час карабкается, а мы постоим и полюбуемся. Когда ещё такое увидишь!
— Декан, — испуганно прошептал Тим. — Мы забыли про декана. Куда, как думаете, он идёт?
Заговорщики посмотрели друг на друга, потом снова подняли глаза кверху. Всё было ясно без слов, вопрос был только во времени. Верёвка была длинной и пересекала разбитое окно по вертикали.
То, чего ждали, случилось. В окне вспыхнул свет, затем появился силуэт. Человек резким ударом распахнул окно, от чего чудом державшиеся в углах рамы куски стекла полетели вниз (хорошо, что наши герои стояли поодаль), и попытался выглянуть, вывернув голову лицом вверх. Широкий подоконник и карниз, однако, не позволили увидеть «альпиниста». Единственное, что можно было сделать, — это, выдвинувшись вперёд, ухватить верёвку руками. Вениамин Эдуардович так и сделал и стал изо всех сил, что оставались после совещания у ректора, раскачивать конец. Снизу не было видно выражения его лица, не было понятно, то ли он просто проверяет, есть ли кто на верёвке, то ли хочет стряхнуть висящего вниз или вынудить подать голос и тем самым выдать себя, то ли это чисто инстинктивное действие, как у той невесты времён декановой юности. Как бы там ни было, Фёдор обезумел от страха. Вцепившись в канат до крови из-под ногтей, он обречённо висел, а мир качался и кружился вокруг него. Даже Нине, которая была зла на Фёдора за его алчность, это показалось чересчур жестоким наказанием.
— Не надо! — не сговариваясь, в один голос закричали студенты. Тим взмахнул руками, и крик перешёл в скандирование.
После нескольких туров скандирования декан вдруг отпустил верёвку, а спустя несколько мгновений его силуэт исчез.
— Как думаете, мальчики, куда он делся?
— Наверное, полезет на крышу, — предположил Ник.
— Нет, скорее собирает народ или звонит в милицию, — сказал Тим. — Неизвестно ведь, в одиночку действует злоумышленник или же его на крыше ждут дюжие сообщники. А лететь с крыши декану совсем ни к чему.
— Ладно, там увидим. Пошли!
Приняв беззаботный вид, студенты пошли к парадному входу. На вахте тревоги заметно не было. Они выбрали дорогу в деканат так, чтобы по возможности не встретиться с деканом, который, если не ушёл на крышу, то бросился звонить к ближайшим телефонам. Аппарат в деканате мог быть выведен из строя или же было неблагоразумно оставаться в помещении, в окно которого в любой момент могла просунуться рука с пистолетом. И действительно, Вениамин Эдуардович по пути не повстречался.
Вот и дверь деканата. Она была распахнута настежь, висячий замок с торчащим из него ключом валялся рядом, из проёма тянуло сквозняком. Тим решительно отстранил Нину и вошёл внутрь. Следов погрома, кроме устроенного сквозняком, заметно не было. Взгляд разведчика упал на предмет, стоящий на виду на стеллаже, благодаря которому деканат избежал тотального обыска. Это была урна, как две капли воды похожая на ту, вокруг которой последние несколько часов крутилась карусель событий. Крышка была набекрень, на боку красовалась надпись: «Любимый…» Тим подошёл и заглянул в урну. Конечно, она была пуста. Студент повернул её, и на свет божий вынырнуло второе слово надписи: «… предмет». Сзади раздалось прысканье. Конечно, Нина с Ником уже тоже зашли. Все трое посмотрели друг на друга и разразились бурным смехом до слёз.
По-видимому, этот хохот кое о чём сказал несчастному висельцу. Может, Фёдор понял, что на крыше его ждут отнюдь не для выставки зачёта по физкультуре, или же просто иссякли силы. Как бы там ни было, Тим вдруг оборвал смех и хлопнул друзей по плечу. Все посмотрели на окно, в котором показались ноги, обнимающие верёвку. Студенты без шума и паники организованно покинули деканат.
Выйдя из корпуса, Тим сказал:
— Нина, иди вперёд, как будто тебя с нами и не было. В случае чего, мы его задержим.
Девушка кивнула и исчезла за поворотом. Студенты шли не спеша, время от времени по всем правилам шпионского искусства проверяя, не идёт ли кто вослед. Но уходящий день, казалось, исчерпал свои сюрпризы.
Подошли к общежитию. Нины около него не было.
— Наверное, пошла прямо в нашу комнату, — предположил Ник. — Пойдём, чайку попьём. Чай, заслужили.
Но Нина пошла не к ним. Её голова выглянула из-за двери, где жила Мила, когда студенты шли по коридору. Увидев их, девушка вышла из комнаты и прикрыла дверь.
— Ник, записки у тебя? — спросила она.
Он сунул по привычке руку в правый карман, и пальцы в который уж раз встретили противную холодную слизь клея. Записки нашлись в левом кармане, и Ник вручил их Нине. К удивлению парней, она не отдала их Миле, которая в эту минуту открыла дверь.
— Ну, скоро ты там? О, мальчики, привет!
Студенты поздоровались в некотором смущении.
— Ник, сними пиджак, — приказала Нина, спрятав записки в руке. — Понимаешь, Мил, он карман клеем залил, когда тебя выручал. Будь добра, почистить бы надо.
— Конечно-конечно, — захлопотала Мила.
Когда дверь за ней закрылась, Нина по-заговорщицки махнула рукой, и все трое отошли в дальний тамбур. По-видимому, девушка хотела что-то сделать или сказать им втайне от подруги.
— Ты чего? — спросил Ник. — Отдала бы ей записки и дело с концом.
— Не спеши, — сказала Нина. — Мы не знаем, что в них. Мы не знаем, случайно или намеренно Милка умолчала о второй записке. Может, одна из них предназначена именно для голосования за её любимого Зайчика, и Милка нас не похвалит за то, что мы её изъяли.
— Во голова! — удивился Ник. — Шпаришь, как адвокат. Ты, случаем, на юриста не подучиваешься?
— Что ты, второе образование — это такие затраты! Осилить бы единственное… Просто мне Куприян Венедиктович детективы даёт читать. У него их знаете, какие набитые полки! Особенно мне нравится Гарднер с его адвокатом Перри Мейсоном.
— Ты что, у Бурова дома бываешь? — ревниво спросил Тим. — Вот уж действительно — любимый преподаватель. — Но Нина уже расскотчила первую из записок и углубилась в чтение.
Брови её удивлённо поднялись. Она прочитала вторую записку. Теперь её удивление не поддавалось описанию.
— Мальчики, — воскликнула девушка. — Нужной нам записки здесь нет!
— Как нет? Из двух — ни одной? Не может быть!
— Читайте, — она передала им листки.
Первая записка гласила: «Вы не ответили на моё письмо, вы даже сделали вид, что не понимаете, в чём дело, когда мы сегодня столкнулись в коридоре. Поверьте, мне было нелегко перебороть себя, чтобы написать Вам. Скажите мне что-нибудь хоть иносказательно, например: »Твоя курсовая мне очень понравилась«, чтобы я совсем не теряла надежды. Мила.»
— Это вторая, понятно. А та?
— А эта — третья.
«»Ваша курсовая не вполне отвечает теме«! И это холодное »Вы«… Хорошо, я не буду Вам больше докучать. Какая же я была дура! Я ведь втайне думала, что этот ящик установили по Вашей инициативе, поскольку Вы поняли мой страстный взгляд, который я однажды не смогла скрыть. Помните, тогда, на лекции? Зачем тогда эта урна, если она не помогает нам сблизиться и понять друг друга? Прощайте. Я теперь просто студентка из Вашей группы, одна из многих. Немилая Вам Мила.»
С глубоким вздохом Тим сложил обе записки.
— Всё ясно — мы проворонили первую. Нашли две и решили, что этого более чем достаточно.
— Мне понятно теперь, почему молчала Милка, — добавила Нина. — Какая же девушка признается, что любимый человек остался к ней холоден? Лучше уж подождать, когда всё забудется.
— Так что, первая записка снова угодила в урну в груде остальных бумажек?
— Ты удивительно догадлив, друг мой! Нетрудно также догадаться, что по милости нашего приятеля Фёдора (Нина поморщилась) в корпусе объявлена тревога. Этой ночью нам туда не попасть. Ведь ты об этом подумал, правда?
— Нет, мальчики, ни Милка, ни я не можем требовать от вас новых жертв. Раз так получилось, то будь что будет. Но к ней я вернуться не могу — как я взгляну ей в глаза? Надо было вас подождать, а я поспешила её обнадёжить… Пойду прямо домой и наревусь вволю.
— Тут есть чёрный ход, — подсказал Ник. — Если не хочешь мимо её комнаты идти. Но не реви, пожалуйста. Во всём виноваты мы.
— Что говорить, — поддержал друга Тим. — Хоть наступает ночь, но ещё не вечер. Ночью мы ещё помозгуем. В крайнем случае, если не удастся провернуть дело втихую, пойдём на открытые меры. Скажем, я бесстрашно выкину урну в окно, а Ник подберёт обломки с бумажками внизу и сунет всё в костёр, который заранее разведёт. На товарищеском суде я скажу, что преподаватели — не девушки, чтобы их любить.
— Не надо, — попросила Нина. — Может, обойдётся. Ну, я пойду. Где ваш чёрный ход?
Ночью неудачливые авантюристы ворочались в своих постелях. Ник придумал унести урну открыто, прикинувшись посланцем деканата. Не выдают же им мандаты с печатями, в самом деле! А деканова подпись для него — семечки. Тиму же в голову лезли авантюрные замыслы. Только огласит на комиссии декан имя Зайца, выудив записку из урны, подбежать к нему, ничего не подозревающему, выхватить её из рук и — в дверь. Пострадает потом, конечно, зато мероприятие не будет сорвано и даже Зайцу милкин голос засчитают, коли его фамилия прозвучала.
Одеваясь утром, Ник обнаружил отсутствие пиджака. Тим зашнуровывал кроссовки. На нём были джинсы в обтяжку, скользкая шёлковая рубашка — чтобы труднее было схватить, задержать.
— Пиджак мой не видел?
— Ты же его Нинке вчера отдал, чистить.
— Ах, да, только не Нинке, а Милке. Нинка только велела снять. Слушай, Тим, а как же теперь Милке на глаза попадаться? Неудобно же — она мне пиджак чистила, а я её так подвёл.
— Не ты, а мы, так что за твоим пиджаком пойдём вместе. И чего ты его только отдал, сами не почистили бы, что ли?
— Да я ведь не знал, что записки не те, когда снимал! Нинка командует, снимай, да снимай пиджак, а мне, если честно, руки в клею пачкать надоело. Суёшь руку в карман, надеясь по привычке встретить уютное тепло, а тебе холодная слизь к пальцам пристаёт и клеится, клеится, тянется, тянется… Ну, снял пиджак чересчур охотно. И вот сам теперь наказан. Как теперь с Милкой встречаться, а?
Всё решилось скорее, чем они предполагали. Раздался стук в дверь, которая затем чуть-чуть приоткрылась, впустив Милкин голос:
— Мальчики, доброе утро! Можно к вам? Вы одеты?
— Одеты-одеты, заходи. Привет!
— Одеты, да не совсем. Получай! — В руках Мила держала Ников пиджак на плечиках. Сдерживая смущение, хозяин взял своё имущество и сдавленно поблагодарил. Надел. Пиджак был не только почищен, но и выглажен.
Самое страшное было в том, что девушка просто-таки сочилась хорошим настроением. Ясно, она ведь не знала об их неудаче, Нина вчера ушла по-английски. Значит, Мила думает, что всё в порядке, записка изъята. На ней было нарядное платье с глубоким вырезом, шёлковые чулки, новенькие туфельки. Как же сказать ей правду?
— Вы завтракали, ребята? По глазам вижу, что нет. Пойдёмте ко мне завтракать. Вы не беспокойтесь, Верка ушла на занятия к восьми двадцати, я сейчас одна. Ну, пойдёмте же!
Отвертеться было решительно невозможно. По пути студенты решили позавтракать, так сказать, авансом, и сегодня же решительно разобраться с урной. Чего бы им это ни стоило.
В Милиной комнате их ждал сюрприз. Вместо ожидаемого скромного студенческого завтрака стол был пышно накрыт. В середине возвышался большой торт, стояла бутылка шампанского, фужеры. Бутерброды с икрой, апельсины, бананы, салат. Мальчишки оторопели. Тем более, что они знали, что девушка, как и Нина, была из небогатой семьи.
— Рассаживайтесь, — хлопотала хозяйка. — Не стесняйтесь, будьте как дома. Вам скоро на занятия или посидим?
— Может, не надо, а? Или мы скоренько по бутербродику — и к себе? Ты, наверное, кого-то ещё ждешь, а мы только мешаем…
— Нет, мальчики, сегодня у меня только одни гости дорогие, и это — вы! Правда, предстоит ещё одно событие… Ну да ладно, вы всё равно уже многое знаете, расскажу. В общем, я решила больше не писать Зайцу записки, а сегодня же пойду и объяснюсь с ним очно. Я ведь думала, он мои цыдулки получил и только делал вид, что ничего не понимает, а, оказывается, ящик этот до сих пор и не вскрывали, мне Нинка объяснила.
Ник поперхнулся куском. Тим стукнул его кулаком по спине. Откашлявшись, Ник решил взять быка за рога.
— Знаешь, Мила, — начал он медленно. — А ведь первую твою записку мы так и не добыли, она в урне осталась.
Девушка недоверчиво взглянула на него.
— А ну-ка, повтори, — велела она. — И посмотри мне в глаза.
— Да чего тут рассусоливать — не добыли, и всё тут. Казни или милуй, а — не добыли. Между пальцев проскользнула. Нина вчера не решилась сказать тебе об этом и ушла. Так что ты зря нас сейчас кормишь. Но мы сегодня же исправимся, отработаем съеденное, кровь с носу, а что-нибудь придумаем, чтобы твоё признание не прозвучало на публике.
— Ну ты и шутник! — она погрозила пальцем. — Нинка рассказывала, как ты однажды написал почерком декана приказ о своём собственном отчислении. Не добыли, рассказывай сказки! А в кармане у тебя что лежало, клеем перепачканное? Мол, будь добра, Мила, почисть пиджачок! Кстати, кто этот трюк с клеем придумал — ты или Тим? Или оба?
— Нет, ты серьёзно?
— Серьёзно-серьёзно, серьёзнее не бывает. Стала бы я такой стол для неудачников устраивать!
Студенты ошалело посмотрели друг на друга. Ник стал припоминать. Действительно, он был так озабочен шагами сзади (это, если помните, на подмогу спешил Тим), так не хотел попадаться с поличным, что сунул липучку в карман, не глядя. А ведь к ней что-то должно было пристать, раз она так не хотела вылезать из щели. Потом отвлёк Тим со своей фальшурной, потом закружила череда событий. Несколько раз Ник по привычке совал руку в правый карман, и всякий раз холодный липучий клей брезгливо выталкивал руку и заставлял обтирать пальцы. Вон оно что!
Заговорщики уже смеялись до слёз, то вскидываясь, то наклоняясь к столу. Над фужерами нависла опасность, хозяйка отодвинула их в сторону. Сколько приключений, страхов, беготни — а ларчик-то просто открывался!
— Ну ладно, — проговорил Тим, отирая платком выступившие слёзы. — Как вышло, так вышло. А стол-то ты зря такой роскошный приготовила. Если бы ещё для своего Зайца… Кошелёк-то, поди, не как у Фёдора. Кстати, это именно он придумал трюк с клеем.
— А ты раньше придумал трюк с фальшивым бюллетенем, без которого Фёдор грыз бы локти!
Мила, смеявшаяся за компанию, вдруг посерьёзнела.
— Вы ешьте, ешьте, мальчики. Есть причина для такого угощения. Я потом вам что-то скажу. А пока ешьте.
Неловкость ситуации уже прошла. Голодные студенты дали волю своему аппетиту — завтрак действительно был заслуженным. Завязался разговор. Тим, хохоча, объяснил, почему он оделся так гладко и в обтяжку. Ник вспомнил, как ему с товарищем гадала цыганка. По её словам, выходило, что если он в течение суток трижды развеселится искренне, до слёз, то в дальнейшей жизни ему жутко повезёт.
— Что-то ты путаешь, это она мне нагадала, — поправил Тим.
— Правда? А мне показалось, что мне. Кстати, два раза мы уже так смеялись. Помнишь, первый раз вчера, в деканате?
— Не поверил я этой цыганке. И вообще, я гаданиям не верю. Это ведь было в шутку. Если хочешь, верь сам, пусть тебе повезёт.
— Мальчики, пусть вам обоим везёт сильно-сильно! Я, правда, не знаю, как вас ещё рассмешить до слёз. Наоборот, у меня весть печальная — и для вас, и для меня. — Девушка опустила голову.
Наконец завтрак исчерпал себя. Едоки сыто облизывались. Хозяйка вышла и встала перед ними, опустив голову и сцепив ладони на животе.
— Ник! — Она глубоко вздохнула. — Милый Ник! Я очень перед тобой виновата. — Мила вдруг зачастила. — Но ты не думай, что я только извиниться хочу и покормить. Я всё тебе верну, всё до копеечки. Из стипендии отдавать буду. Рублей по пятьдесят в месяц, больше не смогу, извини, я понимаю, что ты не можешь десять месяцев ждать, деньги всем нужны. Но я из вещей что-нибудь продам, у подруг займу, домой напишу, пришлют мне денег, если смогут. Ты не сердись, Ник, я ведь не нарочно. Так получилось.
Ник сидел с вытаращенными глазами, абсолютно ничего не понимая. Может, она разорвала пиджак? Что за абсурд — пиджак, вычищенный и выглаженный, сидел на нём.
— О чём это ты? — наконец спросил он. — Боюсь, я не понимаю.
— Мы не понимаем. Хотя… — Тим начал перемножать два названных Милой числа.
— Как, неужели ты забыл? Только не говори, что миллионер, я всё равно не поверю. У тебя ведь в правом кармане пятьсот рублей лежало. Ты туда липучку сунул, купюра и прилипла. Ты, наверное, забыл, что у тебя там лежит, иначе бы ни за что не сунул туда эту дрянь. Деньги для студента огромные, я понимаю. Так вот, стала я, дура безрукая, разлеплять, да купюру и порвала. Прямо по самому номеру, так что ни в одном банке не поменяют. Но я отдам, я всё до копеечки возмещу. Мальчики! Да что с вами? Фужер, ловите фужер!
Но фужер спасти не удалось. Вслед за ним на полу оказались и мальчишки, они катались по ковру, взрываясь смехом и визжанием. Хозяйка недоумённо посмотрела на них, но женская интуиция скоро взяла своё и третий голос влился в общее веселье.
Ник вдруг сел, вспоминая:
— А Фёдор-то эти деньги сегодня в дело вложить хотел! А Милка р-раз — и все дела! — и смех зазвучал вновь.
В дверь постучали, затем приотворили. Заглянула Нина. Веселье поулеглось.
— Новость знаете? Фёдор у Зайца деньги под проценты занял!
— Иди ты! То есть заходи. На самом деле?
— Только что за ними шла и всё слышала своими ушами. У Феди вся морда в пластыре, не зря, видать, покупал. Они так серьёзно обсуждали условия, что меня и не заметили. Но столковались-таки.
— Повезло твоему! — Ник шутливо подмигнул Миле. — Фёдор жирные проценты платит, я знаю.
— Какое же это везенье… — усомнился Тим. — И не стыдно тебе, Мила? Как же это так, а, до свадьбы?
— Что — до свадьбы? Невинная я.
— Я говорю — не стыдно до свадьбы вносить вклад в семейную кассу? Купюра по швам — Зайцу проценты.
Мила засмеялась.
— Вот поженимся, запрещу я ему со всякими проходимцами дела иметь. И вообще, заведовать семейными финансами буду я. А сколько он Фёдору одолжил, не знаешь?
— До свадьбы заберёт, — веселился Тим.
— Не знаю. Когда я за ними увязалась, они только о процентах калякали. Наверное, сумму раньше согласовали.
— С ума сойти! Ещё не женился, а уже семейную кассу транжирит. Я, небось, таких денег и в руках не держала.
— Да нет же, держала, — сказал Тим.