В один прекрасный весенний день в учебном корпусе одного вуза послышался грохот. Это Ник страшно грохотал башмаками по ветхому дощатому полу, оставляя позади десятки метров и клубы пыли, вилял, избегая столкновений своего могучего тела со встречными. Окна и двери бесконечной вереницей неслись по бокам назад. Вот и нужная дверь. Тормозим на каблука-а-ах! Гонец ворвался в лабораторию, брякнул известный здесь всем пароль: «Круиз сверху вниз!» лаборантке, не останавливаясь. Старушка тут же захлопотала, убирая со своего стола вязание и прочие вещи, что не для глаз комиссии КРУ, а студент промчался по рядам и плюхнулся в преподавательское кресло. Быстро достал из ящика стола журнал по технике безопасности и в темпе стал листать. Ага, вот и страница, начиная с которой пустое место под списками фамилий не перечёркнуто гигантской буквой «Z» с перекладиной. Почему-то именно к этой промашке то и дело цеплялись всевозможные комиссии, узнав, что несчастных случаев давно уже не было. Неподдельное негодование вызывали и страницы с одной-двумя фамилиями — неэкономно расходуете казённую бумагу, коллеги! Но как поступать с отсутствующими на первом-втором практическом занятии, если не вписывать их ни в заполненный лист, ни в пустой, никто не говорил.
     Ник принялся черкать ручкой, восполняя этот «сурьёзный» недостаток. Синий, фиолетовый и чёрный стержни ловко вылетали из его толстенной, на этот случай жизни ручки и, послужив делу неотличимости росчерка, снова прятались внутрь. Не забывать, не забывать обратную сторону листа и перекладинку! Черк, черк, ф-фу, ф-фу, ш-ш-шу-у-у и снова — черк, черк!
     Но вот из коридора послышался шорох множества подошв. Голос декана, неожиданно подобострастный, произнёс у двери:
     — А здесь у нас ещё одна учебная лаборатория. Будете осматривать?
     — Непременно! — прогудел начальственный бас.
     А пара страниц ещё осталась необработанной! Схватив журнал, Ник вскочил и завертел головой, ища укрытие. Ему повезло: крупный дубовый шкаф наполовину заслонял нишу, в которой когда-то была застеклённая дверь в соседнюю комнату. Ту дверь давно уже наглухо заперли, стекло забелили, шкафом, насколько хватило сил, перекрыли доступ к ручке двери и замочной скважине, чтобы не искушать студентов, а вот узкий проход в нишу остался. Студенты любили бросать туда огрызки яблок и пустые пачки от сигарет. А вот сейчас ниша пригодилась для дела, приютив нашего героя.
     Ручка с поднятым кверху шариком писать отказывалась. Студент согнулся в три погибели, плотно упёршись в стену и шкаф, чтобы черкать вверх ногами, но шарик был чтоб внизу. Переворачивать страницы надо было беззвучно, не шелестя, а локти то и дело упирались в твёрдое. Наконец, как будто всё. Детектив захлопнул журнал и осторожно положил его на верх шкафа.
     В лаборатории гудели голоса проверяющих. Несколько раз шаги затихали у самого шкафа, скрипела петлями дверь, но в нишу заглянуть никто не додумался.
     — А теперь покажите нам журнал по технике безопасности, — с долей злорадства прозвучал тот же густой бас.
     Стукнул выдвигаемый ящик стола, зашелестели бумаги. Ник слегка подтолкнул журнал от себя. Неужели Прасковья Анисимовна не поняла, что он не закончил тогда?
     Послышалось извиняющееся бормотание.
     — Но вы вообще его ведёте? — допытывался суровый голос со всё возрастающим злорадством.
     Сыщик толкал и толкал журнал кончиками пальцев. Может, заметят? И дотолкался: кончики пальцев ощутили мазок и — пустоту. А через мгновение послышался мощный шлепок об пол.
     Воцарилась мёртвая тишина, подчёркнутая отдельными чиханиями. Можно было догадаться, что собравшиеся с недоумением смотрят на свалившуюся с неба вещь. Неужто догадаются, откуда она?
     — Он у них на шкафу стоял, — неожиданно для себя голосом, похожим на деканов, выдавил Ник. — И вот упал.
     Молчание разрядилось, послышались звуки: видно, журнал подняли, обмахнули и стали рассматривать.
     Облегчённо, но беззвучно вздохнув, наш герой случайно положил ладонь на ручку двери и вдруг почувствовал, что она поддаётся. Что интересно — поддаётся легко, никакого намёка на засохшую насмерть столетнюю краску. Постепенно нажав до упора, Ник попытался толкнуть дверь, очень осторожно. И она поддалась, очень легко, без малейшего скрипа. А как ужасно скрипели и болтались на петлях двери в корпусе — видно, не смазывались с советских времён.
     Отойдя на небольшой угол, дверь остановилась, словно во что-то упёршись. Это оказалась спина похожего шкафа — с бывшей дверью поступили одинаково с обеих сторон. Детектив из любопытства ступил за порог — удастся ли закрыть дверь? Он был плотным, мускулистым, пришлось вжаться в угол, только тогда дверь закрылась. И не только закрылась, но и захлопнулась. Сердце ёкнуло — западня! — но ручка и здесь оказалась на месте. Так, с какой стороны выбираться? За той стороной двери рыщет комиссия, а по эту, слыхать, идут занятия. Куда ни кинь…
     Наручные часы показывали, что до звонка оставалось минут десять. Ник решил остаться здесь. Осмотрел петли, из которых сочилось явно недавно влитое масло. Неудивительно, что дверь ходила, как по маслу. Что бы это значило?
     Неожиданно наш герой поднял голову и прислушался. Студенческий лепет, встретивший его поначалу, стих, и теперь звучал голос преподавателя. Это же Буров! Неофициальным тоном он рассказывал студам какую-то историю, видно, чтобы занять время до звонка. Из-за рыщущей по корпусу комиссии и недавней провокации с преждевременным звонком отпускать народ раньше времени запрещалось.
     — … но магнат был очень, очень недоволен. Много позже выяснилось, почему. Понимаете, он считал, что такой крошечный электромоторчик можно сделать только с помощью микророботов, и вставил в условия конкурса пункт, по которому победитель должен был не только представить сам моторчик, но и полностью раскрыть процесс его изготовления. То есть фактически продать ноу-хау за сумму премии, а это гораздо дешевле, чем разработать такую технологию на контрактной основе. Такие вот умные на Западе магнаты… Ну вот, а изобретатель, паче чаяния, сумел сделать всё своими собственными руками. Проволоку раскатывал между двумя полированными стёклами, собирал двигатель тонким пинцетом под мощной лупой. Он ведь был по основной профессии часовщиком…
     Грохнул хохот, но как-то неестественно резко стих, загремели стулья — студенты приподнимались, приветствуя кого-то знакомого. Тот же приниженный голос декана произнёс:
     — А здесь у нас аудитория для занятий. Будете осматривать?
     — Непременно! — не отличались разнообразием вельможные ответы.
     Сыщик проскользнул через дверь обратно. Не доверяя тишине, поскрёбся пальцем о спину шкафа. В нишу заглянуло морщинистое лицо Прасковьи Анисимовны.
     — Выходи, выходи, милок, ушли супостаты, — проговорила она.
     — К журналу не вязались? — вытиснулся из-за шкафа студент.
     — Да нет, вроде, только кто-то сказал, что ж они «зет» вверх ногами пишут. А Вениамин Эдуардович говорит: это не вверх ногами, а справа налево, у нас один учитель левша, он так расчёркивается.
     Детектив подумал, как бы половчее узнать о потайной двери, но старушка опередила его, взявшись руками за пиджак и поворачивая в разные стороны:
     — Э-э, милок, да ты же жвачками всюду облеплен! Жуют, жуют эти обормоты, слова ясного от них не услышишь, а опосля нет чтобы в корзинку кинуть обжёванное — нет, к стенкам лепят, к стульям, шкафам. У-у, обжоры! А на башмаке у тебя чего? Подними-ка ногу. А-а, это ты на гнилое яблоко там наступил. Сейчас я тебя почищу.
     Ник стал покорно принимать услуги от хлопочущей Прасковьи Анисимовны. Как бы между прочим сказал:
     — Наверное, не стоило загораживать действующую дверь шкафом, а прижать его к стенке — вот и некуда было бы яблоки бросать и жвачку лепить.
     — Что ты, голубчик, что ты! — суетилась вокруг него старушка со щёткой. — Пока не задвинули дверку-то, всяк обормот ручку дёргал, проверял, значит. Блестящая она и тем глаз дразнит. И вообще, раз дверь, то надо её, значит, врисовать в пожарный план и заново тот план утверждать у начальства. А его о-ох как много нынче развелось! Легче шкафчик подвинуть, а, милок? — Прасковья Анисимовна с удовольствием оглядывала мускулистую, спортивную и уже почти чистую фигуру.
     — Но люди, люди-то при пожаре не выберутся!
     — И-и, голубчик, кто ж у нас о людях-то думает! Главное — оправдаться после пожара, и план для этого, и журналы вот эти филькины, — узловатый палец ткнул в лежащий на столе журнал, стараниями Ника содержащийся в образцовом порядке. — Окурков там, за шкафом, нет, часом?
     — Валяются, — признался наш герой.
     — Схожу затушу. — Лаборантка стала набирать в большую колбу воду.
     Ник расправил плечи и горделиво вскинул подбородок. Своё дело он сделал — не дал проверяющим придраться к документации. Снаружи раздался звонок. Что ж, пора вспомнить о том, что он всё-таки студент.

     — По-твоему, это шпаргалки чтоб ловчее передавать? — Тим посмотрел на друга, что-то соображая.
     — Ну да, — простодушно ответил тот. — С той стороны столы и скамейки почти примыкают к шкафу, а стоящего за ним не видно. Милое дело: садись поблизости, переписывай билет, роняй на пол и футболь под шкаф. Он ведь на ножках, так? Через минуту из-за шкафа высовывается рука и передаёт листок с готовыми ответами. И по эстафете можно.
     — Что-то тут не так, — чесал в затылке главный сыщик. — Сессия-то не скоро.
     — Наверное, летом, когда ремонт был, кто-то догадался поработать на будущее и перевыполнить план. За всеми ведь не уследишь, а грохот молотка, скрип дерева, звон никого не удивят — ремонт! А в семестре-то как дверь наладишь?
     — Может, и так, — согласился Тим. — Но мне не дают покоя виденные тобой капельки масла. Петли надо смазывать непосредственно перед использованием, а не за полгода. Нет, у меня такое предчувствие, что дверью вот-вот воспользуются, если ещё не воспользовались. И сессия тут ни при чём. Знаешь, что? — Он взглянул на часы. — Давай-ка проверим одну версию.
     Друзья вернулись в корпус и из укромного местечка стали наблюдать за дверью лаборатории. Вытянулись во фрунт, когда мимо прошла комиссия, ведомая выдохшимся деканом. Судя по лицам, члены предвкушали обильный ужин.
     Наконец, из двери вышла Прасковья Анисимовна в плаще и стала запирать замок. Сыщики приблизились, делая вид, что спешили от самой вахты.
     — Нас к вам послал комендант, — сказал Тим, отводя глаза. — Он спрашивает, не прислать ли вам висячий замок, чтобы надёжнее запереть дверь?
     — Висячий? — удивилась лаборантка. — Всю жизнь на один запирала. Для чего висячий-то?
     — Калина Мефодьевич сказал, что вам сюда чего-то ценное доставили. Что, не сказал, а я не спрашивал, — плёл сыщик. — Но нужно о сохранности позаботиться. Может, принести замочек? Мы сбегаем.
     — Чего там ещё ценное? — бормотала старушка, возясь с ключом. — Ничего такого у нас отродясь не бывало. Золото, что ли? Или, может, бриллианты? — Она захихикала, потом снова начала выдирать ключ из тугой скважины.
     — Не обязательно. Может, папки с бумагами, может, маленькая такая штучка от компьютера. Или реактив какой ценный. Если то же золото растворить в царской водке, блестеть оно не будет, никто и не догадается, пока не украдут. А вот кто знает, тот может попытаться украсть.
     — Нет, реактивов нам давно не присылали. Почитай, со старых времён. Выкручиваемся, как можем. Что-то ничего ценного не припоминаю. Бог с ним, с висячим, чего вам бегать-то туда-сюда.
     — А что-нибудь в ближайшее время в лабораторию приносили? — невинно спросил Тим.
     — Студенты ж всё время скачут, чего они принесут! Разве что жвачку вот. — Прасковья Анисимовна, вспомнив, повернула Ника спиной и снова осмотрела его. — Казаха Жуюмова знаешь? Он целую пару тёр в ступке уголь, ругался себе под нос не по-нашему, ничего больше сделать не успел. Убираю за ним ступку, смотрю — батюшки, пестик чёрный, толстый и пищит. Иду на занятия, ищу его, спрашиваю: «Где твой сотовый, Жуюм?» Он лезет в карман и достаёт… пестик. Ну, конечно: к белому мелу — белый пестик, к чёрному углю — чёрный. Вот как бывает!
     Наших героев сотовые перипетии сейчас не интересовали.
     — А вот в перерыв забегал Финтюшин, пихнул в шкаф плакаты и папку какую-то.
     — Финтюшин? — переспросил детектив.
     — Он самый. Да ты что, не знаешь его, что ли? Ну, молодой доктор наш, знаменитый. Ему и тридцати не дашь, а он уже… того… в заслугах, в общем.
     — Просто доктор? — вступил в разговор Ник.
     — Не знаю милки, не знаю, только везде и говорят: «молодой доктор» да «молодой доктор». Может, звание какое. Вот он и заявился сегодня, весь в плакатах, аж рожи из-за них не видно. Положу, грит, в ваш шкафчик, а то месту порожнего больше нигде нету. И ещё папочку какую-то туда пихнул.
     — Ну, плакаты — это пустое, — равнодушно сказал Тим. — Наверное, комендант перепутал. Или мы. Ты не помнишь, какой он номер лаборатории назвал?
     — Пятьдесят второй. — На их счастье, это тоже была лаборатория, но рентгенодеструкционного анализа.
     — А это двадцать пятая, — показала лаборантка на табличку. — Спутал ты, сынок. Ну, я пошла.
     Тим хлопнул себя ладонью по лбу и виновато улыбнулся. Ник растерянно развёл руками. Ну, кто из студентов не ошибается? Правда, львиная доля ошибок приходится всё-таки на зачёты и экзамены.

     — Видишь, чем дело пахнет? — со значением произнёс Тим, когда старческая фигура скрылась за поворотом.
     — Бурыч говорил, что ноу-хау дорого стоят, — пробормотал друг, начиная что-то понимать. — Я за шкафом стоял, когда он выступал. Но слушай, это же плакаты! Их на всеобщее обозрение вешают. По-моему, это не тот случай.
     — Мы не знаем деталей, — в задумчивости говорил Тим. — Может, кто-то хочет украсть эти плакаты, чтобы затормозить дело или вообще сорвать защиту. Это как если у студента на сессии все шпоры выкрасть. — Друзей аж передёрнуло. — За неявку на экзамен по головке не гладят. И потом, не забывай о папке. Я, конечно, не Интеркеша, но знаю, что краденая статья может вмиг оказаться по другую сторону земного шара, естественно, под другой фамилией. И не узнаешь, а даже если и узнаешь, доказывай, что ты не верблюд, а настоящий автор!
     — Неужели кто-то решится на такое?
     — Раз работа у нас, сыщиков, до сих пор есть, значит, всё возможно. Давай припомним, что мы вообще знаем о потенциальной жертве.
     Знали они немного. Маркел Финтюшин, окончивший вуз лет семь тому назад, безвылазно сидел в своей лаборатории, не режимной, но с железной дверью, и целыми днями над чем-то колдовал. Он не читал лекций, не вёл занятий, хотя формально числился доцентом. О его существовании знали только от курсовиков и дипломников той кафедры, жаловавшихся на каторжный труд. От них также было известно, что отец Финтюшина, Мартемьян Михайлович, — какая-то «шишка» в агрохимическом. Особенно ругал своего шефа «сосланный», после того, как от него отказался Донат Купидонович, в ту лабораторию на исправительные работы Фёдор. Впрочем, он быстро вылетел из вуза, не успев доработать хотя бы до курсовой… Ещё одним источником информации служили студенты-спортсмены. Маркел хорошо бегал на лыжах и далеко прыгал с трамплина. Но наши друзья по небогатству своему лыжным спортом не занимались, и уважать человека только за наличие денег на дорогой спортинвентарь решительно отказывались.
     — Значит, он наколдовал за своей железной дверью на целую докторскую, — был вывод. — Вероятно, в той папке её текст. И кто-то, смазав дверные петли, хочет с ним ненавязчиво познакомиться.
     — Или выкрасть.
     — Да, ты прав, не мешало бы знать поопределённее, что замышляется, тогда будет яснее, что делать. Кстати, я не разу не слышал, чтобы у докторантов что-то крали.
     — Слушай, а может, имеет значение то, что он доктор молодой? — зашептал Ник. — Может, он ещё всего не опубликовал, что наколдовал, и кто-то это знает?
     — М-да, одни снова не тянем. Что ж, нам не впервой идти за информацией к Бурычу. Помнишь, как он нас просвещал насчёт грантов и патентов? Хоть бы он ещё домой не ушёл… Ну, пошли!

     На кафедре, куда сунулись сыщики, стояла какая-то суета, на вопрос о Бурове кто-то ткнул пальцем в окно. Друзья вышли и поднялись на этаж. Отсюда из окон была хорошо видна фигура доцента, прогуливающегося по аллеям учебного городка в компании Нины. Казалось, они о чём-то спорили, но спорили корректно, без излишней горячности. Друзья повременили: вдруг гуляющие вернутся в корпус? Нет, вроде не собираются. Почему бы не погулять и им? Случайно выбирая места. Может, и пересекутся стёжки-дорожки…
     За несколько шагов до «случайного» пересечения был слышен голос Нины:
     — И всё равно, я бы на вашем месте такие темы исключила вообще.
     — Да, но… А, здравствуйте, сыщики! — увидел Куприян Венедиктович подбирающихся парней. — Кого-то выслеживаете или просто гуляете?
     Студенты поздоровались. Девушка пояснила:
     — Мы тут с Куприяном Венедиктовичем пережидаем компанию проверяющих. Они там кипятильники шмонают, а он у меня такой горячий, станет ещё спорить, почему это доценту нельзя стакан чаю выпить в перерыве… Ещё напорется на осложнения. Здесь как-то спокойнее.
     Сыщики отметили это «у меня».
     — Да нет, пить чай они не возбраняют, только вот греть его ничем не смей, — сказал доцент с хитрой улыбкой. — Кипятильник найдут — плохо, пожар может быть, та же история с электроплиткой. «Буржуйку» поставишь — скажут, уголёк выскочит или пол от ножек раскалится. Только термосы разрешены, но ведь свежезаваренный чай никакой термос не заменит, я-то толк в этом знаю.
     — А если на спиртовке? — подал идею Ник.
     — Я тоже думал об этом, но вот в чём греть? Стакан на пламя не поставишь, а целый чайник спиртовка не потянет — долго, неэкономно.
     — Если с технической стороны не подобраться, может, собака зарыта с организационной? — предположил Тим. — Почему они вообще запрещают? В смысле — только запрещают, не предлагая взамен ничего конструктивного.
     — Ну, это-то ясно, — усмехнулся Куприян Венедиктович. — Запретить проще всего, а оштрафовать — ещё и выгодно. Ответственности за здоровье, благополучие персонала — никакой, а дать… Ну что они могут дать, раз денег у них нет? В химическом корпусе на пожар десятки причин найдутся, нужны противопожарные средства — щиты, огнетушители, кошма, а у нас из всего этого один песок и есть. Очень демократично зато.
     — Где же щиты? — недоумевали студенты. — Вон у Ореста Пантелеевича ботинок обожжён, это когда он дымовую шашку выбивал в окно. Будь поблизости щит с клещами, лопатой — всё обошлось бы.
     — Сгнили щиты, — был лаконичный ответ. — Дерево — оно ведь тёмное, не ведает, что у «демократов» денег ни на что никогда нет, вот и гнило себе аккурат как в советские времена, когда всё вовремя заменялось. А теперь и телефоны подолгу отключают, полыхни где — к пожарным и не дозвонишься.
     — Вот чтобы вы им это в горячности не наговорили, я вас оттуда и увела, — сказала Нина назидательно. — Лучше мы с вами тут погуляем и поспорим, если хотите.
     — «Со мной можно, с другими — не советую», — ловко подделал Ник голос Штирлица.
     — И вот мы шагаем здесь, спорим. Ниночка уговаривает меня отказаться от тех тем курсовых и дипломных, по которым, как ни бейся, высшую отметку не получишь.
     — Потому что это несправедливо, — объяснила девушка. — Всё должно зависеть от труда студента, а не от воли случая или отношений с преподавателем.
     — Это, в принципе, верно, — согласился доцент, — но в реальной жизни всё сложнее. На курсовую студенты приходят уже не теми «тёмными лошадками», как, скажем, на первую сессию. Чего ожидать от каждого — мы, в принципе, знаем. И какой смысл давать олуху с мобильником на шее «пятёрочную» тему? Ведь такая тема на твою отметку только тогда поработает, когда ты сам на неё поработаешь. Запорет абалдуй дело, и всё равно схватит низкую отметку, а хорошие темы на дороге не валяются, нет, из такой статью можно сварганить в умелых руках. После лоботряса же шиш что выйдет. А второй раз ту же тему никому не дашь, слушающие доклад сразу заметят и такое начнётся!
     — И всё равно… — начала Нина. — Как-то не так это всё.
     — Да ты не волнуйся! Кто из лентяев себя переборет и всерьёз возьмётся за работу, я тому могу потихоньку нарастить тему до пятёрочной. Всё в наших руках, Ниночка!
     — Ну, до докторской-то не нарастите, — начал, как всегда, поворачивать разговор в нужное русло Тим. — Чтобы вышел форменный молодой доктор.
     Буров засмеялся.
     — Такие кадры сразу попадают в надёжные руки — руки своих родителей или их доверенных лиц. Мне, слава богу, с такими молодыми, да ранними дело иметь не приходилось и, надеюсь, не придётся.
     — И зачем они только это делают, — гнул своё сыщик. — Не лучше ли идти обычным путём: защита дипломной, аспирантура, защита кандидатской, а потом серьёзная работа над докторской. Чтобы стать настоящим доктором, а не каким-то там юниором.
     Доцент захохотал, на этот раз пуще прежнего.
     — Так что, ты считаешь, что «доктор» и «молодой доктор» — это разные учёные степени, первая выше второй? — утирая слёзы быстро сунутым Ниной платочком, спросил он.
     — Ну да, — на него смотрели ясные юношеские глаза. — Верно вы сказали, как в спорте: есть, например, первый разряд и первый юношеский. Скажи, Ник, — последовал толчок в бок.
     Мускулистый студент с напрягом согнул и разогнул бицепсы в знак согласия.
     — Ну, уморили! А я-то думал, вы знаете.
     — Вот все так думают и никто ничего нам не говорит, не объясняет. А нам, сыщикам, кругозор иметь шире студенческого надо.
     Нина немного отошла, затем вернулась.
     — Всё ещё маячат в окнах эти придирщики, — доложила она. — Не пущу я вас, Куприян Венедиктович, к ним, давайте ещё погуляем.
     — А не найдут они его кипятильник? — забеспокоился Тим.
     Вместо ответа девушка распахнула перед друзьями свою недавно подаренную ими сумочку. Они глянули в неё и одновременно сказали: «А-а!»
     — Ладно, придётся вас просветить по казённой части. Давайте-ка присядем вон на ту лавочку.
     Буров сел и даже не успел понять, как под ним очутился расстеленный Ниной другой, сухой платок. Остальные сели прямо на дощатое сиденье.
     — Так вот, друзья, есть только одна высшая учёная степень — степень доктора наук. Её присуждает Высшая аттестационная комиссия по представлению спецсовета, где защищалась диссертация.
     — А что же тогда означает «молодой доктор»? — недоумевали друзья.
     — Этот расхожий термин появился из-за того, что есть такие гранты и научные стипендии, на получение которых могут рассчитывать только доктора наук не старше сорока лет. То есть в условиях конкурса стоят одновременно два требования: к учёной степени и к возрасту. Это не возбраняется, хозяин — барин. А защищать докторскую можно в любом возрасте, степень будет одна и та же.
     — О грантах вы нам уже рассказывали, — напомнил Ник. — Не такая это привлекательная вещь, как кажется с первого взгляда.
     — А дискриминация по возрасту ещё хуже, — добавил Тим. — Раз доктор — значит, крупная фигура, способная справиться со сложной научной задачей. Какая разница — тридцать пять ему или сорок пять? Опыт-то, небось, даже помогает в науке. Почему бы молодым не тягаться с пожилыми на равных?
     — Ну что же, с тобой можно в чём-то согласиться, — задумчиво произнёс доцент. — Но мало указать на неправоту оппонента, надо ещё попытаться понять логику его замыслов и действий. Ведь зачастую бывает так, что какая-то несуразица есть результат реализации благих намерений. Вам, сыщикам, такая реконструкция мотивов тем более полезна на примере дел некриминальных.
     — Давайте реконструируем, — с энтузиазмом взялся Тим. — Ник, тебе в голову ничего не приходит?
     — Приходит, — сознался друг. — Я где-то читал, что великие открытия делаются в молодом возрасте. Точных чисел не помню, но в конце там стояли Менделеев, 34 года, и Шредингер, 40 лет.
     — Это верно, — согласился Куприян Венедиктович. — С годами растёт объём знаний, опыт, кругозор, но снижается оригинальность мышления, смелость в отходе от общепринятого, нарастает шаблонность. А где накладываются противоположные тенденции, там жди экстремума, здесь — максимума.
     — Я припоминаю, что в начале таблицы стояли математики. Им, наверное, особый опыт и не нужен, они же только размышляют, а это быстрее любого эксперимента.
     — Кроме опытов по измерению скорости света, — хихикнула Нина.
     — Да, но одного факта молодости делающих открытия мало, — продолжал Буров. — Ведь нельзя просить грант или стипендию под будущее открытие. Мол, дайте мне деньжат и я та-а-акое придумаю!
     — Талантливый — значит, молодой, но не любой молодой — талантливый, — поддакнула девушка.
     — Раз нельзя, но очень хочется, то можно. Ну-ка, сыщики, отгадайте, что значит, если человек всё же просит грант на совершение открытия?
     — Ну, это просто, — не стал брать минуту обдумывания Тим. — Это значит, что человек уже что-то такое измыслил раньше, в свободном поиске, без гранта и припрятал. И делает вид, что только собирается это придумывать.
     — Это же нечестно, — возмутился Ник, сжимая кулаки, но его друг тут же сказал:
     — Но люди, сидящие на грантах, могут сами воспользоваться наводкой, оперативно проделать работу и опубликовать открытие, опередив нашего умника.
     — А если изложить дело туманно, чтобы никто не смог повторить содеянного?
     — Тогда грант не дадут, скажут — непонятно, на что просите. Изложите всё до мелочей, тогда подумаем. Правильно, Куприян Венедиктович?
     — Да, конечно. Но вернёмся к тому, что одной молодости мало, надо ещё, чтобы она была связана с докторской степенью. Вот скажите, друзья, кто такой, по-вашему, доктор наук?
     — Большой учёный, — сразу сказал Ник. — Тот, чьё слово очень авторитетно в науке.
     Тим помедлил.
     — По-моему, доктор наук — это учёный классом выше кандидата. Есть ведь ещё и членкоры, и академики.
     — Насколько я разбираюсь в выражениях лица Куприяна Венедиктовича, оба ответа неточны, — сказала Нина. — Поэтому предлагаю свой вариант: доктор наук — это человек, в прошлом защитивший докторскую диссертацию.
     — Верно, Ниночка! Юридически безупречный ответ, сразу видно юротличницу. Можно ещё добавить: … и результаты защиты впоследствии не были аннулированы юридически. Но сейчас нас будет интересовать только один факт: на защите обязательно всячески подчёркивается большой вклад диссертанта в науку.
     — А-а, понятно! У доктора больше в прошлом, чем в настоящем и будущем.
     — Скажем так: может быть больше. Но дело-то в том, что вклад в науку может быть большим либо в длину, либо в высоту.
     — Как это?
     — Возьмём длину. Предположим, человек взял известную, созданную другими методику и усердно принялся применять её к широкому кругу веществ. Химия в этом плане даёт большие возможности: замени водород на метил или одну функциональную группу на другую — и вещество уже другое. И вот за плечами много лет интенсивной работы, пуды опубликованных статей, десятки часов выступлений на конференциях. По закону больших чисел среди всего изученного обязательно попадутся практически полезные вещества — тут тебе и патенты, и внедрения, и визг о прикладной значимости. Кто скажет, что человек не внёс большой вклад в науку?
     — Какой-то этот вклад того… — засомневался Ник. — Не требующий большого ума. Двадцать лаборантов могли бы собраться и по готовой методике то же самое сделать.
     — Родион говорил, что на их кафедре курсовые работы и докторские диссертации различаются только объёмом, — припомнил Тим. — Я бы скорее считал таких «докторов» заслуженными кандидатами наук.
     — Или заслуженными лаборантами, — фыркнула девушка.
     — Это как раз то, что я называю «вкладом в длину», — пояснил доцент Буров. — А «вклад в высоту» — это когда человек высказывает свежую, оригинальную мысль, делает изобретение или открытие, хотя бы даже небольшое, осуществляет интеллектуальный прорыв. Не будем сейчас обсуждать, что именно для этого нужно: способности, везение или конфигурация звёзд. Главное, чтобы сам человек сознавал, за счёт чего он собирается снискать высшую учёную степень.
     — И таким разным людям дают одну и ту же степень? — недоумевал Ник.
     — В этом-то и собака зарыта. Как бы ни очевидны были для нас «длина» и «высота», юридически их разграничить невозможно. Налицо большой вклад — извольте присудить степень! Даже если человек, тяня за собой эту «длину», доплёлся до пенсии и ничего уже науке больше дать не сможет.
     — Налицо противоречие, — подвёл итог Тим. — Учёная степень должна показывать текущий уровень учёного, а на деле она отражает только прошлые заслуги.
     — Вот-вот, — подтвердил Куприян Венедиктович. — Старые заслуги, почивание на лаврах — это вообще больное место нашей науки. И вот чтобы хоть как-то поправить положение, некоторые грантовики решили давать гранты и стипендии по возможности только «высотным» докторам.
     — Но ведь юридически отобрать таких невозможно, — напомнила доценту его же слова зачарованно внимающая девушка.
     — Вот поэтому и решили использовать косвенный признак — возраст. Чтобы набрать «вал» публикаций, участия в конференциях, патентов нужно время, а свежие идеи чаще всего появляются, наоборот, в молодом возрасте. Соответственно, «высотники» остепеняются раньше «стайеров». За водораздел взяли магическое число — сорок лет, считая, что до того защищаются в основном на «плодотворных дебютных идеях».
     — А-а, теперь понятно, — проговорили друзья. — Значит, «молодой доктор» — это не отдельная учёная степень, а условное название человека, могущего претендовать на особый грант. А мы-то думали…
     Нина знала, что Бурову под сорок, а он всего лишь кандидат, и что-то в прозвучавшем её не устраивало. Поэтому она спросила:
     — Ну и как, оправдывает себя на практике этот формальный критерий — сорок лет?
     — Когда как, — ответил доцент. — Башковитые люди, действительно, попадаются. Реже, чем в советское время, когда финансовые проблемы не закрывали путь в науку, но есть ещё они. Но гораздо больше тех, кто при виде барьера, за которым — престиж и деньги, начинают думать, как его обойти, вместо того, чтобы усовеститься и отойти в сторонку.
     — Подделывают паспорта, молодятся, — со знанием дела предположил Ник.
     — Ну-у, это уж явный криминал. Коллеги не преминут уличить — дни рождений у нас празднуются открыто, тайна личной жизни до абсурда ещё не дошла. Нет, всё это делается тоньше. Сначала расскажу-ка я вам один случай из жизни. Некогда один магнат на Западе объявил большую премию за действующую модель электромоторчика, чьи размеры не будут превышать миллиметра в любом направлении…
     При размеренных звуках доцентского голоса Ник как-то странно заёрзал, наконец, сказал:
     — А вы ведь уже рассказывали эту историю, Куприян Венедиктович.
     — Разве? — удивился Буров. Ник прикусил язык. — Хотя… возможно. Я её часто студентам поведываю как пример идеального обхода барьеров. Комар носу не подточит, а полезного результату нет.
     — Кажется, я догадалась, — задумчиво произнесла Нина. Вероятно, эта история уже звучала между ними наедине, и только Тим был не в курсе дела. — Диссертанты исхитрились набирать большой вал научного материала до сорока лет, так? А идей как не было, так и нет.
     — Верно, Ниночка. И комар носу не подточит. Плюс ещё одно преимущество: профессорский оклад с молодых лет.
     — Интересно, а как диссертанты гонят «вал» технически? — размышлял Тим. — За счёт интенсивной личной работы?
     — Да, но не только. Сначала, со студенческих лет, надо правильно выбрать руководителя. Он сам должен быть доктором, ибо кандидат наук вправе использовать для своей докторской работу подчинённых.
     — Эксплуатировать то есть?
     — Ну почему сразу так резко, Ниночка? Руководимый защищает курсовую работу, дипломную, да и кандидатскую может защитить на своём материале. Собственно, больше для человека, работавшего по чужой указке, на чужих, так сказать, идеях и не полагается. Докторант же сам должен генерировать идеи и организовывать работу подчинённых.
     — Хорошо, пусть студент выбрал в шефы доктора и начал работать на его идеях, — размышлял Тим. — Может ли он впоследствии выдать их за свои?
     — А такой вопрос и не возникает, — продолжал делиться опытом доцент Буров. — Главное, в соавторах работ он числится, и другие соавторы не предъявляют претензий. Впрочем, сделанное в студенческие годы обычно составляет лишь малую толику докторского материала.
     — А ещё что нужно? — Нина незаметно пододвигалась по лавочке всё ближе и ближе к любимому преподавателю.
     — Надо удостовериться в том, что идея, которую предлагает шеф, перспективна, что на её основе можно наворочать большой «вал». Понимаете, друзья, есть направления тупиковые. Сделал дело, защитил курсовую-дипломную — и всё. Даже если есть эффект, польза, аплодисменты на защите, дальше всё равно двигаться некуда. Исчерпана тема до дна, закрыта.
     — То есть надо договориться с шефом?
     — Да, дать понять, что возможно взаимовыгодное сотрудничество. Доктору наук свои идеи в ленивые руки отдавать жалко — выкажи усердие, пусть даёт их тебе, а не соседу. Потом, ему для анкеты публикации нужны — и с этой стороны представься полезным. Ну, а если ты сын-дочь научного авторитета, записавшего тебя в гении ещё до зачатия, тогда проблем вообще нет.
     — И такие люди, служащие науке лишь послушанием, метят в доктора?
     — Увы! Есть ещё такое постыдное явление, как «научное наследство». Не наследие, а именно наследство. Это когда человек выбирает в руководители хоть и кандидата наук, но уже пожилого, апатичного, к защите докторской не склонного. Почему-либо упустил своё время, и поздно ему уже. Становится как бы младшим партнёром, компаньоном, печатает энное число статей в соавторстве, потом провожает шефа на заслуженный отдых и наследует его научное направление. А также совместные публикации, неявно считаясь в них уже главным автором.
     — Понятно — идеи не свои, а чужие, — сказал Тим.
     — Вот именно, хотя всё законно. При таком компаньонстве докторская, по гамбургскому счёту, полагается старшему партнёру, а младший дальше кандидатской пойти не должен. Расчёт тут на отсутствие докторских амбиций у этого старшего. Из-за возраста, а бывает ещё, что уезжают люди за рубеж. Их научное наследство не пропадает — им по-хозяйски распорядятся ушлые подчинённые. Соавторы-то в статьях все на равных, чья идея, чьё исполнение — не разберёшь, этим и пользуются.
     — И набирают докторский материал до сорока?
     — Конечно. А уж если попадёшь в подчинённые к такому «спринтёру», то уж держись — погоняют тебя от души.
     — Вот почему Фёдор зол на Финтю… — начал Ник, но Тим, как обычно, наступил ему на ногу.
     — Бывает, конечно, и добровольное наследование, — рассуждал доцент, не замечая возни парней. — В полном смысле этого слова: дарят родители детям-зятьям научные идеи, а то и готовый материал. Любовь свою так к ним проявляют. А мне в таких случаях вспоминается Шекспир:
     Под солнцем листья щедро распростёр
     Наперсник принца, ставленник вельможи.
     Но гаснет солнца благосклонный взор —
     И золотой подсолнух гаснет тоже…
     — Нет, по-моему, идеи и научный материал ни дарить, ни передавать по наследству нельзя, — вдруг с какой-то твёрдостью заявила Нина. — Пусть любят, пусть желают добра, но какое же это добро — становиться нечестным человеком?! Искушать их выдавать чужое за своё с корыстными целями — это же… нет, слов не нахожу! — Она отвернулась и с силой сжала кулачки.
     — Э-э, да это не ты меня, а я тебя увёл от этих проверяющих, чтобы ты моё право на чаепитие не отстаивала, как разъярённая кошка, — пошутил Буров. — Вот, друзья, как обстоят дела с молодыми докторами. Конечно, в этом случае могут иметь место и общие, так сказать, грехи учёных: дробление и дублирование публикаций, огрантовывание уже выполненной работы, недобросовестное самовосхваление. Всё ведёт к тому, что далеко не каждый молодой доктор является по-настоящему талантливым. Но ничего лучшего «молодости» наши бюрократы пока придумать не смогли.
     — Да, помочь творческому человеку бюрократы не могут, — согласно сказала Нина, — зато поставить рогатки — это сколько душе угодно. Чаю стакан выпить спокойно не дадут!
     — Что чай! Кипятильник, в конце концов, и в кармане носить можно, до личного обыска они пока ещё не опустились. А вот как вам понравится такое требование: в каждой лаборатории на стене должен висеть бытовой градусник.
     — Но у нас же почти везде водяные бани, сушильные шкафы, — озадаченно произнёс Ник, — и везде понатыканы термометры. Разве нельзя по ним смотреть, жарко у нас или холодно, раз кожей не чувствуешь?
     — На то они и бюрократы, чтобы абсурду поклоняться, — поморщился Буров. — Хоть дюжина точных, химических термометров в лаборатории ртутью сверкай, на стенке особый висеть должен, бытовой, специально для проверяющих. И это ещё что — термометр! Они требуют, чтобы аж психрометры висели — ну, это которые влажность воздуха показывают, — а где их взять, спрашивается? Во всём городе десяток, может, и наберётся, в основном, дореволюционные ещё, из чёрного дерева с янтарной отделкой.
     — Интересно, для чего им это? — заинтересовался Тим. — Ну, висит градусник или этот там… психрометр, что-то вроде показывает. А для чего показывает? Есть какие-то нормативы на температуру, влажность?
     — Вот то-то и оно, друзья мои, то-то и оно! Сами показания никто не проверяет. Надо только, чтобы они были. Помните, как в деле «после кастинга»: надо, чтобы на экзамене кто-то похожий сидел.
     Нина взяла Куприяна Венедиктовича за руку, за ремешок часов.
     — С таким же успехом они могут проверять, носят ли преподаватели часы, обязывать их носить и именно на левой руке, штрафовать за отсутствие или праворукость. Дескать, чтобы на лекции не опаздывали и не кончали их раньше времени. А точны ли те часы — им до лампочки. Главное, чтобы что-то со стрелками левое запястье стискивало, хоть детские часики с неподвижными стрелками. Они до этого ещё додумаются!
     Реплика о часах закончилась, но доцентская рука свободу не получила. Тим был вынужден сработать за девушку: он отошёл в сторону и посмотрел на окна корпуса. Вернулся, доложил, что мельтешение вроде улеглось. К тому же начали сгущаться сумерки, рабочий день заканчивался. Наши герои тихонько побрели в корпус.

     — Эх, а мы ведь не спросили, должен ли молодой доктор опубликовать весь свой материал до защиты, — вспомнил Ник, забирая с вешалки свой пакет.
     — Точно так же, как и обычный доктор — должен, — ответил его друг, в свою очередь получая своё имущество.
     — Зачем же тогда выкрадывать диссертацию?
     — А чёрт его знает! Мотив пока не прослеживается, но вот возможность есть. И отличная, между прочим, загодя подготовленная возможность.
     — Меня только смущает, что нас никто не нанимает, — неловко признался Ник. — Раз мы сыщики частные, в штат факультета не зачисленные, — должны работать по найму. А то всё сами да сами. Увлекательно, конечно, романтично, но больно уж безденежно. Иной раз и расходы не окупаются.
     — Кто же нас сейчас наймёт, чудак! — усмехнулся главный детектив. — Финтюшин, конечно, не знает о подготовленной двери. Знал бы — не оставил бы там своё добро. Другие тоже не в курсе потайных задумок. Вот только достойно ли умыть руки? Мне, например, совесть не позволяет.
     — Тогда давай пойдём к Маркелу и всё ему расскажем, пусть сам хоронится. Выйдет дёшево и сердито. А то чего нам на молодых да ранних вкалывать, раз они сами жульничать горазды!
     — Т-с-с! — Тим приложил палец к губам и насторожённо оглянулся. — Не говори таких слов раньше пяти минут после чьей-либо фамилии. Тут и стены ушеют, мигом дело пришьют.
     — Ладно, не буду. Но с предложением моим ты согласен?
     — Пожалуй… пожалуй, да. В конце концов, это твоё дело, ты на эту дверь наткнулся, тебе и командовать.
     — Тогда пошли!
     Друзья двинулись по корпусу к железной двери, за которой, бывало, допоздна засиживалась потенциальная жертва. Идти пришлось изрядно. Тима заинтересовали листки бумаги, с завидной регулярностью попадающиеся на дверях. Сыщики остановились и прочли, наконец, объявление.
     — Эге, да у Финта завтра предзащита, — вполголоса удивился Ник. — И как раз в двадцать пятой лаборатории. Вот почему он туда всё принёс. Чтобы не мотаться завтра утром туда-сюда. Кстати, ты не знаешь, что такое «предзащита»?
     — Это как у нас досрочный экзамен, — не моргнув глазом, ответил Тим, хотя сам толком не знал. — Эх, нет у нас привычки объявления читать! Как узнать, когда оно появилось на дверях?
     — А зачем?
     — Ну, ты даёшь! А ещё в штат хочешь. Когда, по-твоему, дверь подготовили, петли смазали?
     — А-а! Понятно. Кто-то прочитал объявление и решил подсуетиться. А может, видел, как Маркел туда плакаты нёс. Значит, этот человек входил в лабораторию после него, Прасковья Анисимовна должна знать.
     — Ушла она, мы же сами видели. А если объявление загодя повесили, тогда вообще туши свет. Всех, кто приходил-уходил, разве упомнишь?
     — И маслёнку этот человек вряд ли на виду держал.
     — Ну вот, говорил, что незачем беспокоиться, а уже сам дедукцию разводишь. Всё-таки крепко в нас детективная закваска сидит. Ну что, будем работать на общественных началах, самовольно?
     — Ну… как тебе сказать… Понимаешь, ну, скажем мы Финтюшину, он свои вещи заберёт и перепрячет. И всё. И мы никогда не узнаем, кто составил этот хитрый план и для чего. Я, например, ночью заснуть не смогу. А ты?
     — Я тоже. Ладно, проверим для порядка, у себя ли он, мы же уже почти пришли. Может, ушёл уже или шибко занят и не подступись к нему, тогда руки у нас развязаны.
     Они действительно подходили к той самой железной двери. Всё явственнее доносились звуки современной музыки — работал магнитофон или радио. Тим дал другу знак ступать тихонько, на цыпочках. Дверь была чуть-чуть приотворена. Вот прозвучало глухое мужское бормотание, которое прервал женский смех. Друзья переглянулись. Из щели на них начал яростную атаку запах свежих огурцов, слегка сдобренный специфическим винным духом.
     Тим замотал головой и повернул обратно. Сыщики отошли на безопасное расстояние.
     — Похоже, банкет или фуршет до предзащиты. Во наглеют молодые докторанты, заранее в успехе уверены!
     — Значит, мы можем действовать, — обрадовался Ник. — Ведь к нему не зайдёшь, там, похоже, оргия.
     — Ты прав, дружище. Для чего ещё бабы?
     Корпус был почти пуст. Всё равно друзья отошли к торцевому окну — обсудить план.
     — Так… — задумался Тим. — Засаду там устроить негде — голый коридор. Засесть нешто за углом, но угол там на большом отдалении, не услышим ещё. А если злодей пойдёт как раз мимо нас?
     — А знаешь, там дальше есть занавешенная шахматная ниша, — вспомнил Ник. — Что, если мы сыграем дюжину-другую партий? Даже если злодей нас там засечёт и не посмеет лезть за диссертацией, мы его узнаем, а это главное. Я хоть ночью спокойно усну.
     — Далековато ниша, услышим ли шаги с той стороны?
     — Тогда, может, запрём обе двери, лаборатории и аудитории, на висячие замки? С ними бороться — шум поднимать.
     — Пожалуй, можно и на висячие. Это ведь наш коронный приём. Но надо предусмотреть и отмычку. Знаешь что, я, кажется, придумал. На внутреннюю дверь надо поставить мину-хлопушку, чтобы громко хлопнула, когда дверь откроют.
     — Гениально! А где мы возьмём такую мину?
     — На кафедре пиротехнической химии, как всегда. У тебя с собой сколько?
     Друзья посчитали деньги и двинулись на эту весёлую кафедру. После конца официального рабочего дня там начинался день, вернее, вечер неофициальный. Люди химичили, смешивали, начиняли, испытывали… Бьющему фонтаном энтузиазму могла бы позавидовать чистая наука.
     В дверь кафедры Ник зашёл один: заподозрив, что мина нужна для срочных детективных дел, умельцы могли бы взвинтить цену. По одиночке же друзья сыщиками как-то не воспринимались.
     Тим сладко зевнул, почесал подбородок, подумал. На висячие замки денег явно не хватало.
     Наконец, из дверей вышел Ник, держа в руках небольшую картонную коробочку с двумя свисающими из неё шнурками. Тим подставил пакет. Вдвоём они осторожно опустили опасную штуковину на дно.
     Уже уходя, услышали за спиной глухие взрывы. Кафедра вечеряла, пиротехничила и химичила.
     — Раз эта штука у нас есть, может, не надо висячих замков? — спросил Ник, осторожно, рукой на отлёте неся опасный груз.
     — Давай сначала осмотрим двери, есть ли в косяках дужки. Может, и вешать-то не на что.
     — Это идея!
     Сыщики делали вид, что гуляют. Неизвестно, когда злоумышленник решит привести свой план в исполнение. Но пара запоздалых преподавателей, попавшаяся им на пути, явно не имела отношения к делу.
     Вот и дверь лаборатории. Быстрый осмотр показал, что дужек в ней нет и крепить оные — задача для плотника-профессионала, но никак не для сыщиков-любителей, времени у которых в обрез, а разрешения поднимать шум и вовсе нет.
     — Вообще-то, зря возимся, — промычал Тим, постучав ногтем по замочной скважине. — Раз проникновение запланировано через внутреннюю дверь, вот у этой — алиби. Значит, известно, что её голыми руками не возьмёшь.
     — Тогда пойдём ко второй двери, — прозвучал ценный совет.
     Так и поступили. Понадобилось всего несколько шагов по коридору. Друзья наклонились над замком.
     В сущности, двери были когда-то одинаковы, но как же сильно различались они теперь, особенно призамочные места! Прежняя, от которой ушли, была хоть и постаревшей, но строгой, замок прочно сидел в гнезде, щелей нигде не было. Здесь же замочная скважина была сильно расшатана, там и сям виднелись царапины от ключа, замок шатался и елозил в гнезде. Да и сама дверь выглядела неважно. Щели, отодранные куски обшивки, мрачное впечатление какой-то неухоженности, обшарпанности. Дверь явно провоцировала возможность попробовать на себе силу студенческих ног и крепость обувающих их ботинок.
     — Понятно, — вполголоса вынес вердикт Тим, разогнувшись. — Ту дверь отпирает-запирает один человек, причём старой закалки, бережёт, следит за порядком — она и в порядке. А эту кто только не насилует, кому только ключ не дают! Помнишь, у нас тут и юридические занятия были, и экономические. Варяги — чего от них ждать.
     Ник слегка покраснел. Он и сам, бывало, ботал ногой по двери, входя в аудиторию. Сейчас он впервые подумал: а почему, собственно, нога сама шла на это дело? Занятия скучные, род официальной пропаганды — вот нога и бунтовала, не дожидаясь, пока мозги сформулируют протест явно. К тому же от распахивающих дверь «варягов» веяло какой-то бесхозностью, было ясно, что от хулиганства они не одёрнут, не позаботятся об имуществе. Не их же оно! Даром, что юристы и экономисты и чужую собственность уважать учат. Теоретически. Можно и ключом орудовать топорно, недуром вертеть его и драть из замка, расшатывая. Друзья вспомнили, как бережно Прасковья Анисимовна выпрастывала ключ из скважины с час тому назад. «Варяг» бы не церемонился!
     Конечно, через такую дверь проникнуть легче. И не только злоумышленнику. Тим подмигнул другу и отошёл посторожить, а Ник вытащил перочинный ножик и приступил к делу.
     Короткий кашель — и стороживший сыщик вслед за коллегой нырнул в открывшуюся дверь, осторожно прикрыл её. Потом, правда, пришлось выйти, чтобы забрать оставшийся на подоконнике пакет с хлопушкой.
     Зная о смазанных петлях только со слов друга, Тим первым делом оглядел их самолично. В самом деле, смазаны. Понюхал, растёр каплю между пальцами, лизнул. Масло оказалось рафинированным. Осмотрел ручку, повернул её туда-сюда, открыл и закрыл дверь. Хмыкнул.
     Как помнит читатель, дверь открывалась в сторону аудитории, а мина для приведения в действие была снабжена только тесёмками. Значит, стоять она должна только по ту сторону двери, которая, открываясь, тесёмку должна натянуть. О том же говорили соображения скрытности. Это, как и тусклый свет конца дня, усложняло задачу. Но наши герои трудностей не боялись. Они с жаром принялись за работу.
     Адская машина была установлена на крыше того самого шкафа, за которым днём прятался Ник. Более короткую из вылезающих из коробки верёвочек привязали к шляпке гвоздя, слегка выглянувшего из досок шкафа. Будучи забит ещё в советское время, он, должно быть, высунулся из дерева из любопытства к новым временам. Длинную же верёвочку пришлось ещё более удлинить, привязав к ней шнурок от Тимова ботинка (мускулистому Нику предстояло задержание, его обувь должна была быть в полном порядке), а затем пропустили в щель над дверью. Дверь закрыли, и Тим, встав на стул, стал осторожно тянуть за шнурок, одновременно подглядывая в щёлку. Выпростав всю, какую можно, длину и почувствовав по натяжению, что мина вот-вот готова сработать, он привязал конец шнура к гвоздю, который до этого Ник своим ножиком на треть выковырял из древесины.
     — Порядок! — Тим вознамерился спрыгнуть со стула, но чуток помедлил и потом аккуратно слез. Ни мину, ни возможных ходоков по коридору тревожить не следовало.
     Ник вернул стул на место. Что-то вспомнил, отряхнул сиденье от грязи с Тимовых подошв. Интересно, дорогие читатели, надолго ли у него хватит намерения беречь казённое имущество?
     Во всяком случае, на возврат замка в прежнее состояние хватило. Сыщик-техник даже подтянул ножичной отвёрткой ослабшие шурупы. Тут, впрочем, была и задняя мысль: чтобы злоумышленник был вынужден нашуметь, возясь. Тогда его можно будет взять с поличным без взрыва, а неиспользованную мину можно будет сдать изготовителям, получив свои денежки обратно. Надо будет только немного потерпеть косые взгляды и намёки на то, что же это за бизнес, если все клиенты будут возвращать продукцию!
     В коридоре никого не было. Интересно, комендант уже начал вечерний обход корпуса? Нет, наверное, рановато. Наверняка окончание банкета (детективы посмотрели в сторону железной двери) приурочено именно к этому часу, не раньше.
     Занавешенная ниша, где было уговорено устроить засаду, имела интересную историю. Как помнит наш верный читатель, попытка расставить по корпусу кресла окончилась неудачей — под ними стали находить шприцы. Кресла вернулись в кладовку, а коридоры остались стойбищами. Но неожиданно в деканат с петицией обратилась группа преподавателей. Им хотелось, чтобы студенты при их появлении в коридоре вскакивали, приветствуя, как на лекциях, а для этого надо же на чём-то сидеть. По странному совпадению, подписали петицию простые преподаватели, которым никак не удавалось стать доцентами, и доценты с состарившейся мечтой стать профессорами.
     В кладовке нашлись лёгкие стульчики, состоящие их двух гнутых буквой П отрезков труб и квадратного серенького сиденьица между ними. Они не приватизировали пол под собой, как кресла, и лежи под такой конструкцией шприц, всякий сказал бы, что он валяется на полу, а не под стулом. К сожалению, лёгкость имела обратную сторону: такой стул было легче лёгкого унести. Комендант хотел было прикрепить ножки к полу, но и линолеум, и паркет этому воспротивились, с союзниками в лице легко выскакивающих резиновых нахлобучек на ножках.
     И тогда доцент Буров, регулярно читающий рассылку ТРИЗ, подал идею. Он предложил приварить металлические ножки верхней их частью к трубам, обслуживающим торчащие там и сям радиаторы отопления. Комендант про себя восхитился простотой технического решения, а вот вслух начал ворчать. Дескать, как поглядят на это проверяющие комиссии, не сочтут ли нарушением техники безопасности. Но неудачники со своей петицией наседали, и тогда решено было разместить стульчики только в нишах, а ниши занавесить. На случай, если потребуют занавески отдёрнуть, между двумя стульчиками к трубе боком приварили шахматную доску: мол, у нас всё во благо интеллектуалов. Доска оправдывала занавеску (надо же башковитым отгораживаться от суеты мирской!) и отвлекала внимание от крамольных стульчиков на себя, такую благородную. В свободное же от комиссий время на ней можно было сидеть, третьим в уютной компании, воображая себя королём.
     Как ни странно, шахматную доску и занавеску иногда использовали по прямому назначению. Вот и сейчас Ник и Тим прошли в нишу, сели, задёрнули за собой портьеру и выдвинули из-под доски ящичек, где хранились фигуры и пешки. Недостачу восполнили монетами. Фигуры заняли свои места, и партия началась.
     Ник играл много слабее Тима и имел право на гандикап. Мало того, он выхлопотал себе право брать фору по своему выбору и в любой момент времени. И всякий раз жертвенной фигурой становилась та, которая следующим ходом угрожала дать мат. Тим морщился, удваивал усилия, но, несколько раз оставшись без ферзя, начал пытаться матовать в первую очередь лёгкими фигурами и даже пешками.
     Но сейчас партнёрам было не до точного соблюдения уговора. Они ворочали фигуры машинально, прислушиваясь к звукам снаружи. Обычно это были редкие серии шагов — запоздалые сотрудники уходили домой. Слыша, что шаги самые обычные, что шагающий не крадётся, не топчется в нерешительности, детективы не отвлекались и продолжали игру.
     Но одни шаги их всё же заинтересовали. Стучали каблучки — значит, шла женщина, но стучали не равномерно, а с какими-то перебоями, как будто ноги у шедшей заплетались. Тим посмотрел в щёлку между створками и увидел лаборантку Свету, явно под мухой, борющуюся с непослушным пространством. Ноги заносило туда-сюда, девушка махала руками, слегка сгибалась в поясе, фигуру шатало из стороны в сторону, груди дрыгались и елозили под платьем. Ага, вот кто банкетил тогда у Финтюшина! А кавалер хорош — напоил и не озаботился проводить даму. Кто девушку ужинает, тот её и танцует…
     В таком состоянии не до краж — домой бы добраться не ограбленной, не обесчещенной. Тим ещё немного понаблюдал, послушал — не инсценировка ли это, потом махнул рукой и сбросил Свету со счетов. Партия продолжалась.
     Не успели игроки сделать несколько ходов, как снова послышались шаги, знакомые. Тим опять выглянул. Размеренным шагом с той же стороны двигался комендант учебного корпуса Калина Мефодьевич. Судя по звукам, он дёргал ручки дверей, проверяя, всё ли в порядке. Как хорошо, что они не навесили висячий замок, не привлекли его внимание необычной деталью!
     Комендант недоверчиво посмотрел на задёрнутую занавеску, но глаз Тима успел спрятаться. Вообще-то территория ниш была епархией уборщиц, и Калина Мефодьевич проверял их по утрам, как там убрали мусор. Он пошёл, не отвлекаясь, вперёд и, видимо, нагнал подвыпившую девицу. Загудел возмущённо-сочувствующий бас, раздался женский смешок, и шаги зазвучали равномерно, в унисон. Галантный мужчина, видимо, помогал попавшей в беду даме. Обязан был помочь, хотя бы в силу служебного положения.
     Ник уже нахально сделал несколько ходов вне очереди, но его партнёр всё ещё размышлял. Света явно вышла из железной двери, но комендант в тот момент её не увидел, значит, находился в отдалении. Шёл он, хотя и не торопясь, но всё же быстрее девушки с заплетающимися ногами, потому её и догнал. Да, но если бы он вошёл в железную дверь, то потратил бы время на выговор хозяину помещения — не сиди до ночи! — и не смог бы появиться почти сразу же за femina in vino. Значит, Финтюшин свою дверь запер, создавая видимость, что внутри никого нет. Интересно, чем он там сейчас занимается? Наверное, спешно убирает со стола. Вывод, конечно, мелковат, но как приятно чувствовать, что мозги работают как по маслу!
     И ещё один вывод сделал Тим, пялясь на неузнаваемо изменившуюся Никовыми стараниями доску. Раз вторжение запланировано после комендантова обхода, значит, злоумышленник где-то скрывается, прячется, то есть он в корпусе свой. Идеально подходил на эту роль сам Финтюшин, если бы ему вдруг зачем-то понадобилось похитить своё собственное детище, но зачем в таком случае устраивать банкет, оставлять свидетелей? Мало ли что Света могла наговорить коменданту! Пьяная баба губам не хозяйка. И не только губам…
     Поскольку шаги и голоса по ходу дедуцирования совсем затихли, Тим вполголоса поделился с другом своими соображениями.
     — Слушай, а может, злодей тоже прячется в нише, как мы? — предположил тот. — Раз комендант туда не заглядывает. Или их тоже двое и они тоже режутся в шахматы?
     — Режутся в карты.
     — Эх ты! Откуда знаешь?
     — Что знаю?
     — Ну, что злодеев двое и они режутся в нише в карты?
     — Да я не это имел в виду! Я в том смысле, что надо правильно говорить: в шахматы — играют, а вот в карты — режутся.
     — А-а!
     — Вот и бэ-э! Расставляй фигуры по новой. Если даже они сидят в нише, то обыскивать корпус ни к чему, надо брать с поличным. План остаётся прежним.
     Мягко застучали расставляемые фигуры. Несколько первых ходов — и Ник сказал:
     — В шахматы ты кроешь… играешь здорово, нет слов, но если надо будет брать двоих… Знаешь, захвати с собой ящик из-под фигур и чуть что — бей прямо по голове! Иначе вряд ли справишься. Но бей, только когда застигнем с поличным, а том мы же и виноваты окажемся.
     — Вот и я что говорю — с поличным. Кстати, тебе шах.
     Ник отодвинул короля, Тим схватил своего не успевшего стать жертвенным ферзя и уже проговорил: «Ага!», но тут… Друзья всё время ждали скрежета взламываемой двери или взрыва своей хлопушки, но резкий звук, помешавший ферзю матюгнуться, был совсем иным. Глухой удар — и звон разлетающихся стеклянных осколков. Сыщики подняли головы от доски и прислушались.
     — Вон там, — показал рукой Ник. — Где наша лаборатория.
     — Разбили стекло, — вынес очевидный вердикт Тим. — Неужели лезут через окно? Пошли!
     Зажав в руке ферзя вместо увесистого железного ящика, Тим выскочил из ниши, чуть не сорвав занавеску, и бросился в сторону сторожимой двери. Через несколько секунд сыщики стояли перед ней и разглядывали неповреждённый замок. Впрочем, если лезли через окно, он и должен был быть целеньким.
     Ник приложил ухо к двери. Как всегда в таких случаях, когда один из них становился уязвимым, второй автоматически вставал на страховку. Тим оглянулся и заметил, что дверь соседней, 25-й лаборатории чуть-чуть шевельнулась. Но заострить на этом внимание не удалось, пришлось поворачивать корпус ещё дальше, разворачиваясь навстречу спешащим, бухающим шагам.
     Комендант почти бежал, на ходу шаря глазами по оконной стороне коридора. Замелькавшие на периферии зрения фигуры у другой, дверной стороны заставили его остановиться и обернуться к ним.
     — Это вы тут окна бьёте?! — заорал служака и тут же осёкся, узнав своего хорошего знакомого Тима.
     — Никак нет, Калина Мефодьевич, — ответил тот и показал ему зажатого в кулаке ферзя. — Мы тут в шахматы неподалёку играли. У нас в общаге шахматы запрещены, а то как-то играли двое и потом перешли на кулаки. Профилактика драк, мудрая, как сама игра, Калина Мефодьевич!
     Но коменданта не интересовали проблемы общежитского быта и ирония. Он пробежал глазами вперёд по целёхоньким окнам коридора, которые дали нашим друзьям полное алиби.
     — Но где же всё-таки грохнуло? — спросил ретивый служака. — Ты чего ухом жался? — обратился он к Нику. — Там, что ли, гремело?
     — Там, там, — затараторил Тим, поняв, что злоумышленник их голосами спугнут, надо поскорее отворять дверь и пускаться в погоню. — Скорее отоприте дверь, Калина Мефодьевич, там наверное кто-то засел и хулиганит. Сбегать на вахту?
     — Да тут замок-то… — заговорил комендант, вынимая из кармана гвоздик, и снова опешил, увидев хорошо завёрнутые винты. — Да, ключ нужен. — Он выхватил из кармана увесистую связку ключей и заперебирал их. Друзья вынули свои общежитские футлярчики, просто так, за компанию — их ключи явно не подходили.
     Наконец, похожий ключ нашёлся и с трудом, но сработал. Дверь отворилась, и все трое зашли в тёмную аудиторию. Вспыхнул свет, озарив оконные стёкла — все они были целы.
     Не поверив своим глазам, наши герои обошли все окна и проверили целость стёкол своими руками, присмотрелись и ко внешним рамам. Нет, всё в порядке.
     — Кто это говорил, что грохнуло тут? — заворчал, наконец, комендант. — Ушей, что ли, нету?
     — Это ему показалось, что здесь, а мне — что там, — показал Тим пальцем в направлении соседней лаборатории. — Рядом же. Давайте скорее туда, Калина Мефодьевич!
     Сваливать всех собак на друга было нехорошо, но как иначе быстро перенацелить коменданта в нужном направлении? Ещё начнёт обыскивать все соседние комнаты подряд, а это долго. Скорее надо! Потом сочтёмся, друзья же!
     Ник кивнул и направился к шкафу, за которым скрывалась внутренняя дверь. Получив от Тима толчок в бок и осознав свою промашку, развернулся и пошёл в правильном направлении — ко внешней двери, в которую уже выходил Калина Мефодьевич.
     Подошли к двери лаборатории. Комендант взялся за ручку и дёрнул её, замок громко щёлкнул, но дверь не открылась. Снова повторилась манипуляция со связкой ключей, замок отомкнулся. Тим пропустил двоих вперёд себя, он вдруг понял, что комендантова рука, прежде чем дёрнуть ручку на себя, сперва непроизвольно подала чуть вперёд. Неужели замок был отперт? Впрочем, ему могло показаться, а проверить уже ничего нельзя.
     Громкая ругань из открытой двери прервала размышления нашего героя. Он тряхнул головой и вошёл в комнату. Взрыв комендантовых чувств вызвал лежащий близ окна в куче осколков большой грязный булыжник. Оконное стекло, конечно, приказало долго жить. Сомнений быть не могло — кто-то снаружи шандарахнул по окнам «оружием пролетариата». Версия о влезании злодея в окно отпадала.
     Калина Мефодьевич перешёл с ругани на причитания. В этот неранний час найти свидетелей было не так-то просто, а задокументировать инцидент, как мы знаем, было крайне необходимо. Ясно, что хулиган уже скрылся, да и как докажешь вину, коли руку с камнем не перехватили на замахе?
     Да, акт предстояло составлять им троим, сколь ни скромным был студенческий статус. Комендант порылся в кармане и вытащил ручку, а бумагу изыскивать нужно было на месте. Свидетели огляделись.
     Недалеко от булыжника на полу белел какой-то листок. Ник наклонился и подал его коменданту, но тот отмахнулся — оборотная сторона вся исписана, не положено на макулатуре серьёзные документы оформлять. Тим отобрал у друга листок и показал на ящик стола — поищи там. Но бумага была в наличии только миллиметровая. Наконец, реквизировали чистый листок из преподавательского журнала.
     Пока комендант писал, от возмущения с трудом подбирая слова, сыщики как бы от нечего делать прошлись по лаборатории, заглянули за тот самый шкаф. Сверху виднелась туго натянутая бечёвка — мина, стало быть, всё ещё стоит на боевом дежурстве. Лезть на шкаф не рискнули, да и так всё было ясно.
     Всё, кроме одного: связан ли запущенный кем-то булыжник со смазанными петлями? Тим вдруг вспомнил, что видел в коридоре, как шевельнулась дверь этой лаборатории, но тогда его отвлёк комендант. Может, кто-то забрался сюда, и тут булыжник его спугнул? Похоже на то. Но тогда этот человек должен был сбежать отсюда, когда они втроём осматривали соседнюю аудиторию. В погоню пускаться поздно, оставалось поискать улики.
     Но улик не было. На первый взгляд. Второй бросить не удалось — комендант закончил свою писанину и позвал друзей засвидетельствовать оную.
     Студентам показалось, что площадь дыры в стекле несколько преувеличена.
     — Да мне же стекло только на эту площадь дадут, — оправдывался Калина Мефодьевич. — Я уж им объясняю: хоть трещина махонькая будь, а стекло-то всё менять надобно. Не верят, говорят, нынче кампания противу расхитителей идёт. Неси, мол, дед, заключение, подписанное тремя профессиональными плотниками из разных организаций. И ещё нотариус печать шлёпнуть должен. А это такой геморрой! Плотникам пол-литра ставь, нотариусу деньги неси… Может, подмахнёте, милочки, всегда же так делаем.
     «Милочки» подмахнули.
     — И в советское время боролись с хищениями, помню, — продолжал ворчать комендант, складывая акт, — но до такого маразму не доходило. Может, они дурочкой дают мне на дырочку, списывают целое стекло, а разницу — себе в карман?
     Тим тактично кашлянул. Калина Мефодьевич перестал ворчать и засобирался.
     — Спасибо, что помогли, не буду вас больше задерживать. Да, ещё помогите, если можете. Я хочу запереть арочные двери, ведущие в тот кусок коридора, чтоб никто тут не шатался и следов не трогал. Утром ещё один акт составим, по всей форме. С этой стороны запру сам, а вы уж будьте добры, заприте с той. Там надо по другому этажу обходить, туда и сюда, а у вас ноги-то молодые. Поможете?
     Друзья кивнули. Им было ясно, что тем самым злодею, если это не он был здесь четверть часа назад, перекрываются все ходы к вожделённой двери. Стало быть, их дежурство прекращается. Жаль, конечно, что не выяснили, в чём дело, но так уж распорядился случай. Не всегда же им ходить в победителях. Не всегда ходить королями.
     — Да, а куда же я дел ферзя? — вдруг спохватился Тим.

     Придя в свою комнату в общежитии и раздеваясь, Тим по привычке проверил карманы. На свет божий появился сложенный листок, ранее забракованный комендантом за исписанность «обратной стороны».
     — Макулатура, говоришь? — Сыщик как будто продолжал разговор со стариком. — М-да… Интересная макулатурка…
     Ник подошёл сзади и взглянул через плечо.
     — Слушай, а тебе не кажется, что исписана не оборотная, а как раз лицевая сторона? — вдруг спросил он.
     — Вот именно, что кажется, Эйнштейн! — ответил друг. — Всё в мире относительно. Для коменданта эта сторона оборотная, а для нас, сыщиков, — самая что ни на есть лицевая. Ну-ка, что это, по-твоему?
     Сверху белого листа стандартного формата красовалось крупно напечатанное слово «Литература», а ниже шли пронумерованные ссылки на какие-то труды с весьма мудрёными для недоученных студентов названиями.
     — Список чьих-то трудов, — предположил Ник. — Случайно отлетел на пол, наверное.
     — Похоже, так. Эге, а сверху справа номер. Что бы это значило?
     Номер был трёхзначный — 289.
     — Да-а… Статей таких не бывает, личных дел такой толщины — тем более. Видать, из диссертации он. Как думаешь?
     Друг думал точно так же.
     — Только вопрос — кандидатская это диссертация или докторская? — продолжал размышлять шеф-сыщик. — Эх, не спросили мы тогда Бурыча, какой толщины эти талмуды!
     — А ведь ты приносил тогда диссертацию в Максов офис, — подсказал Ник. — Помнишь, в деле с неудачливым инноватором?
     — Припоминаю… Но я нёс её как вещь в себе, такой уговор был — не смотреть на титульный лист. Не знаю даже, кандидатская это была диссертация или докторская.
     — Напряги дедукцию, — последовал совет. — Она была на рецензии у Бурова. Это ни о чём не говорит?
     — Э-э… Куприян Венедиктович — кандидат наук, так? Вряд ли кандидатам дают на отзыв докторские. Похоже, та диссертация была кандидатской. Но вот сколько в ней было листов?
     Ник заходил по комнате, собирая тетради. Поняв, в чём дело, Тим ему помог, и скоро смог оценить толщину полусотни сложенных листков.
     — Раза в три тот «кирпич» толще был, — задумчиво констатировал он. — Значит, листков полтораста в ней было. А здесь номер 289-й. Логично заключить, что этот листок вырван из докторской. Думаешь, из финтюшинской?
     — Почему «вырван»? — возразил второй сыщик. — Край здесь ровный, только две дырочки зияют. Вспомни, тот талмуд как был переплетён?
     — Зело крепко, — последовал ответ. — Ни вырвать, ни вставить. Я почему ляпнул «вырван» — кто бы там ни орудовал, времени на разброшюровку и обратное переплетение ему не хватило бы.
     — А почему ты думаешь, что он с трепетом колдовал над чужим трудом? — спросил Ник. — Достаточно было загнать в переплёт острый нож и вспороть им тесёмки — и вынимай любой листочек почти целым. А талмуд он мог сунуть в шкаф и россыпью, мы же не проверяли.
     — Но, по-моему, смысл его действий был не в том, чтобы извлечь листок неповреждённым, а сделать так, чтобы не было заметно. Ведь если взглянуть с ребра, то всегда видно, если что-то выдрано. А для этой цели томик надо аккуратно расплести и потом сплести. Долго так колдовать, не знаешь, что ли! Я как подумаю о своей курсовой — мурашки по спине. А тут ещё камни в окна влетают, пугают. Интересно, это случайно или нет?
     — Ладно, кончай крутую дедукцию, давай посмотрим, кто авторы.
     Мелькавшее в разных местах списков авторов «Финтюшин М.М.» не оставляло сомнений в принадлежности диссертации. Вдруг Тим вскрикнул и показал пальцем:
     — Видишь? Ты видишь? Должно быть по номеру 5, а стоит 15.
     — Обычная опечатка, — объяснил друг. — Я сам сколько раз опечатывался. Эти клавиатуры такие, что иногда не хочешь, а сляпишь.
     — Ну да, клавиатуры кривые, а у пальчиков полное алиби, — усмехнулся главный сыщик и снова уставился на улику. — Эти клавиши, 1 и 5, не рядом, как же можно так оплошать. Потом, докторские, наверное, вычитывают с пристрастием, это же не пустяк — док-тор-ска-я дис-сер-та-ци-я!
     — Молодые докторанты не вычитывают, у них времени на это нет, до сорока успеть надобно.
     — А если ему на ляп укажут?
     — Ну, тогда… Слушай, а может, это он сам забрался в лабораторию и заменил вот этот, негодный лист на годный? И негодный бросил. Вспомнил, выпроводил Светку и уселся за комп?
     — И протрезвел?
     — Да он же не пил! Раз завтра предзащита — это как за рулём. Поил, небось, подружку, а сам на минералку налегал.
     — Логично. Хотя вспомнить без посторонней помощи, что в каком-то месте трёхсотстраничного тома что-то не так… И потом, Маркел бы не стал удирать. Он спортсмен, ему задержать метателя камней — раз плюнуть. Опять же, загодяшная смазка петель в эту версию не лезет.
     — Слушай, а тебе не кажется, что поля великоваты? — спросил Ник, разглядывая перекочевавший в его руки листок.
     — Это чтобы материала казалось больше, чем есть. — Тим явно думал о другом. — И потом, это всего лишь предзащита. До защиты вполне можно успеть вычитать том. Нет, вряд ли это Финтюшин.
     Ник пожал плечами. Жираф большой — ему видней. Он ещё хотел сказать, что раз «дело о смазанных петлях» снимается с повестки дня, то надо бы и мину со шкафа снять, но сообразил, что для этого придётся рано вставать, караулить у входа Прасковью Анисимовну, да ещё как-то её отвлекать. А ранние подъёмы он так не любил! Может, обойдётся? Опосля сымем.
     Наш герой ещё не знал, что выспаться всласть ему всё равно не удастся.

     Этой ночью Тим спал плохо. Ему снилась расплывающаяся фигура молодого докторанта, тычущая в цифру 5 на клавиатуре и заодно задевающая неестественно длинным и кривым мизинцем единичку. Фигура повторяла это действие раз за разом, чертыхалась. Потом пальцы забарабанили по клавишам по-иному… Звенело стекло, сыпались осколки… Из принтера ползла бесконечная лента бумаги, на которой только к концу появлялись строчки… Звенел женский смех, звучала музыка… Кто-то в темноте крался с камнем в руке, озираясь, в какое из светящихся окошек его метнуть… Из темноты выплывал Ник и говорил: «За рулём… Поля великоваты… Листок негодный…» Голос отдавался эхом: «Негодный, негодный, егодный, егодный, годный, год-…» Годный?
     Тим вскрикнул и проснулся.

     Ник вдруг почувствовал, что его трясут.
     — Га… Что? Мина рванула? — бессвязно забормотал он, всё ещё не желая расставаться со сладостной дрёмой.
     — Какая мина? Вставай, — повторил Тим, уже, оказывается, одетый. — Дело продолжается!
     Ник сел на кровати, поморгал, протянул руку к будильнику.
     — Да, понимаешь, всю дорогу снилось, что мина взрывается. Мы же её не сняли. Тю-у, да ещё шести нет, — разглядел он в сумраке утра стрелки. — Рано ещё сапёрить. Дал бы поспать.
     — Могло быть хуже, — тормошил его друг. — Представь, что мину ты поставил во сне, а рванула бы она наяву. Да вставай же! Не в хлопушке тут дело. Надо узнать адрес Маркела.
     Ник, недовольно ворча, начал медленно одеваться. Друзья вспомнили, что здесь же, в общежитии, живут двое или трое курсовиков молодого докторанта.
     — Не помню, Иван его или нет, а вот Карп и Герасим — его точно. Может, знают. Да, а завтрак?
     — О завтраке забудь, — прозвучал категоричный ответ. — Собрался? Пошли!
     Они поднялись этажом выше. Дверь, ведущая в комнату нужных лиц, оказалась по их безалаберности незапертой, но это мало чем помогло. Герасим и особенно Карп никак не хотели просыпаться, бормотали что-то невнятное, отбрыкивались. Понятно — им же не снились кошмары, непременные спутники сыщиков. Худощавый Тим крепко получил ногой в живот и присел отдохнуть, а Ник удвоил усилия. Свидетели были мало-помалу разбужены, но и это не помогло, адреса шефа они не знали. Впрочем, Герасим располагал ценной информацией:
     — Дуська его адрес знает, — промычал он, не открывая глаз. — Вечно возит ему домой бумаги. — Отвернулся к стене и накрылся одеялом.
     — Дуська?
     Оставив незадачливых однокашников досыпать, сыщики вышли в коридор.
     — Дуськина комната вон там, — показал один из них рукой. — Спит небось ещё. Тебе этот адрес срочно нужен? — Кивок. — Разбудить, как этих?
     — Не пойдёт. Визгу не оберёшься. Может, они голышом спят. Нет, будить девиц может только девушка.
     — Да ведь спят же все ещё, — вполголоса возразил Ник. — Придётся подождать. Давай, ты оставайся здесь, а я на другой этаж. Как кто в ночнушке зеваючи выйдет — хватаем и сюда, Дуську будить.
     — Тоже не пойдёт. Маркел, может, на другом конце города живёт, а нам надо успеть его у подъезда перехватить. Нет, адрес нужен срочно.
     — Как же быть?
     — Я, кажется, придумал. — Тим немного помедлил, потом спросил: — Ножичек у тебя при себе?
     Ник похлопал себя по карманам.
     — Будишь спозаранку, да я трусы могу забыть, не то что ножичек! — заворчал он.
     — Трусы? Ладно, стой здесь, я сам принесу.
     Универсальный перочинный нож с доброй дюжиной лезвий нашёлся в комнате быстро. Тим открыл ящик комода и вытащил свои жёлтые синтетические плавки, слегка оплавленные в одном следственном эксперименте. Сменил на них трусы, подтянул потуже. Привёл в порядок одежду и понёс Нику его нож.
     — На! Сейчас мы тихо — слышишь, тихо! — подойдём к их двери. Ты посмотришь замок и решишь, можно ли его отомкнуть без шума и пыли. Если нет — мотнёшь головой. Тогда мы, считай, проиграли. Подежурим по твоему плану в коридорах, может, кто и выползет спозаранку. Но шансов мало, это только для очистки совести.
     — А если смогу?
     — Тогда кивнёшь и отворишь дверь на толщину моего тела. Только медленно, чтобы петли не скрипели. Я войду, а ты дежурь снаружи и прислушивайся. Да, тихо стой, чтоб ни кашля, ни чиха! Пусть лучше тебя разорвёт изнутри, чем меня разбуженные разорвут. И если вдруг услышишь визг, сразу распахивай дверь и держи её, чтобы они меня в плен не взяли. Я выбегу, ты дверь запри и — уносим ноги. А если повезёт, то я тихо выйду, ты тихо дверь запирай и тоже уходим, но уже без позора. Всё понял?
     — Всё. Только ты так и не сказал, зачем тебе Маркелов адрес.
     — Сейчас некогда. В транспорте расскажу, если всё получится. Ну, пошли.
     Девичья дверь оказалась сговорчивой. Тим проскользнул в щёлку и растворился в полутьме, а Ник остался на часах как на иголках.

     Сердце молодого человека учащённо билось, а при мысли, что его застукают, завизжат, и снова застукают, но уже буквально, — вообще замирало. Он успокаивал себя тем, что не замышляет ничего худого, что хочет только получить информацию, причём несекретную, что от этого может зависеть жизнь человека. Где-то далеко внутри пищал чёртик: «А устоишь, увидев девушку обнажённой и беспомощной? Тугие ли у тебя плавки? Сыщик ты или мужчина?» Тим чуть было не сказал вслух твёрдо: «Конечно, сыщик!», но вовремя спохватился.
     Занавески были наполовину спущены, в спальне было темноватее, чем в коридоре. Но первое, что ощутил наш герой, попав в женское царство — запах. Другой запах, не как в мужских или нейтральных комнатах. Агрессивно несло косметикой — духами, кремами, помадами. Пахло так крепко, что простому мужчине надо было малость попривыкнуть. И ещё, чего греха таить, сквозь пелену модных духов слегка подванивало иным духом, накопившимся за ночь расслабленных мышц.
     Полминуты Тим постоял, его нос привык к запахам, глаза — к полутьме. Потом они обвели комнату. Мятые подушки, полуслезшие одеяла… Сколько спящих, столько и характеров, и по позам на исходе ночи можно эти характеры угадать. Прямо раздолье для дедукции!
     Вон, например, та, в углу, до подбородка накрытая одеялом. Под ним угадывается прямое тело, ноги плотно прижаты друг к другу… Целомудренная, пугливая, застенчивая, угол выбрала, чтобы было меньше соседок. Такая громче всех завопит, увидев мужчину. Не с ней ли рядом Дуська?
     Нет, по соседству раскинулась по простыне деваха совсем иного пошиба. Одеяло сползло, голова ушла на угол мятой-перемятой подушки… Сразу видно — во сне металась, ворочалась, может, вскрикивала. Кошмары или… Тиму показалось, что её поза напоминает что-то из Кама-Сутры. Откидывать одеяло совсем, чтобы проверить положение бёдер, он, конечно, не стал.
     Глаза ещё больше вжились в полутьму. На стульях рядом с кроватями небрежно поразбросано миниатюрное девичье бельишко — трусики, топики, лифчики, лямочки у них одинаково тонкие, не сразу и поймёшь, что есть что. Верно, у девушек всё бельё из лямочек и состоит. На тумбочке обретается пакет с прокладками «Мокасины», а на одном из стульев сыщик заметил коробочку с презервативами. Но он ведь не из полиции нравов, чёрт побери!
     Дуся спала недалеко от входа, на пути к ней нужно было миновать только одну кровать, и ту — торцом. Очень тихо, очень осторожно наш герой приблизился к её изголовью и присел на корточки.
     Блондинистые Дуськины волосы разметались по подушке и только мешали узнать её: по учебному корпусу она бегала с крепко стиснутым «конским хвостом». Голова отвернулась в другую от наблюдателя сторону — или же это он сам подошёл не с той стороны. Всё равно хорошо — от прямого взгляда спящая может проснуться. Одеяло её было где-то по пояс, тело обтягивает тонкая розовая ночнушка, мало что скрывающая, груди развалились по разные стороны и как будто уменьшились, сквозь шёлк проступали завораживающие пипочки. Одна рука откинулась в сторону, другая уходит куда-то под одеяло.
     Схватив все эти детали и несколько секунд помедлив, Тим начал с того, что слегка подул спящей в лицо. Его выражение немного изменилось, появилось какое-то облегчение. Сыщик нежно, чуть касаясь кончиками пальцев, провёл рукой по девичьему плечу, ощутив бархатистость кожи, и по Дуськиному лицу понял, что эта ласка ей знакома.
     — Это я, — чуть слышно шепнул он, приблизив губы к её уху. — Я, Маркел.
     — М-м-м, — промычали ненапомаженные губки. — Ма-а-арке-е-ел, ми-илы-ы-ый!
     Её лоб как-то вытянулся, и Тим испугался, что она сейчас откроет глаза.
     — Я тебе снюсь, — торопливо добавил он. — Снюсь, понимаешь? Не открывай глаза, а то сгину!
     Лоб стал спокойнее, девушка, не открывая глаз, сладко, призывно улыбнулась.
     — А-а, сни-и-ишься, — пролепетала она и, выпростав одну руку из-под одеяла, обхватила ею подушку, словно мужской торс, глубоко вздохнула. Тим, продолжая создавать впечатление мужского присутствия, начал обеими руками слегка массировать её ключицы и плечи — ведь один голос сниться не может. Что-то шевельнулось внизу и напрягло плавки, но отвлекаться было нельзя.
     — Я тебе снюсь, — повторял он. — Я тебя люблю и буду сниться тебе всегда. Всегда, всегда, — он совершал вращательные движения кончиками пальцев.
     — Ты меня любишь, лепишь, творишь, малюешь, — невнятно бормотала девушка.
     Тихость её голоса вполне устраивала детектива. Никто и не думал просыпаться. Можно было приступать к выведыванию нужной информации.
     — Я буду сниться тебе по ночам, а днём мы и так будем вместе, — медленно и тихо гипнотизировал сыщик, осваивая подушечками пальцев всё новые и новые участки женского тела, заходя на обтянутую шёлком территорию. Дусино дыхание учащалось, лицо розовело, она тискала подушку. — Днём мы будем всё время в корпусе, в корпусе, — он вращал пальцами где-то по бокам грудной клетки, — а вечером приходи ко мне домой, домой, — пальцы совершали обороты вокруг проступающих из-под шёлка пипочек. Кожа, откликаясь, затвердела, сосочки напряглись, груди чуть-чуть приподнялись. Плавки, потрескивая, держали оборону от помех оперативной работе. — Помнишь, где я живу?
     — Маркуша, дорогой, — она тискала подушку, бёдра под одеялом ходили ходуном. — Помню, по-о-омню, ещё, ещё-о-о, снись, снись мне, милый!
     Тим исполнил просьбу, но продолжал настаивать:
     — Повтори мой адрес, любимая, ко мне ли ходишь одному, знать я хочу.
     — К тебе, тебе, единственному моему. — Она чмокала губами, подушка пропитывалась слюной, ноги сучили под одеялом. — А-адрес твой, ну, конечно, а ка-ак же!
     — Улица? — как-то игриво, с пришёптыванием подсказал парень, словно спрашивал: «Банал? Орал? Анал?» (полный комплект звался у молодёжи «боа») и, закончив оборот вокруг больших холмов, провёл встретившимися пальцами от межгрудной впадинки до пупка.
     — Дарова-ая, — откликнулась Дуся.
     Такая улица, действительно, в городе была, но далековато от центра. Однако Тим сейчас не имел права даже морщиться.
     — До-о-ом? — его палец выполз на прикрытый одеялом живот и слегка нажал в том месте, где, по его представлению, должен был находиться «дом».
     — О-о, — начала девушка, испугав парня (далеко зашёл!), — о-одиннадцатый.
     — Молодчина, — он помассировал сквозь одеяло ей таз, стиснул свои ноги, помогая плавкам. — Приходи вечером и повеселимся. Ты у меня одна. Я люблю тебя. Жду, верю, надеюсь, — сыпал он фразами к случаю.
     Надо было кончать, пока не лопнули плавки, но Тим вдруг испугался, что если перестанет массировать женское тело, то оно тут же проснётся. Тогда он, работая одной рукой, второй стал подтягивать подушку, чтобы спящая поворачивалась вокруг своей оси и всё больше зарывалась в неё лицом. Конечно, не до задыхания. Поработал слегка над спиной, открытой гигантским вырезом ночной рубашки, дошёл даже до появившейся под одеялом тёплой попки. Амплитуда ласк постепенно уменьшалась, наконец, гипнотизёр сказал: — Я медленно таю во тьме, во тьме, но я вернусь, вернусь, твой сон всё глубже, глубже, ты должна быть свежей, све-е-ежей, свеженькой, как утренняя заря.
     Пальцы последний раз скользнули по всей длине вытянутого и на три четверти уткнутого в простыню девичьего тела, с которого почти полностью сползло одеяло, и Тим начал медленно и осторожно отступать. Уже у двери он услышал за спиной звук типа «Ф-фух!» и шуршание, скрип пружин.
     Но пробуждение от эротического сна опоздало. Сыщик мгновенно выскользнул через щёлку, и его друг тут же тихо прикрыл дверь. Оба приникли к ней ушами. Внутри раздавалось сонное: «Девки, не поверите!»
     И тут долго сдерживавшийся Ник оглушительно, по-богатырски чихнул. Тим среагировал мгновенно:
     — Будьте здоровы, Маркел Мартемьяныч! Снитесь почаще!

     Маркел Финтюшин жил хоть и не на окраине, но всё же достаточно далеко. Друзьям удалось попасть на первый утренний троллейбус. Забыв о своём намерении расспросить Тима обо всём, Ник продремал всю дорогу на сидении. Его пришлось встряхнуть за шиворот, когда подъезжали.
     Выскочив из вагона, сыщики медленно двинулись по Даровой улице, отыскивая нужный дом. К счастью, нумерация зданий здесь была редкая, то есть по порядку, и дом нашли сразу. Поёживаясь от утреннего холода и забыв, что квартиру они не знают, Ник сразу двинулся к подъезду, но был остановлен другом:
     — Мы пришли к нему не в гости.
     — А чего? Может, объяснишь?
     Главный сыщик не отвечал — он смотрел на часы, прикидывая время. Если Финтюшин хочет успеть к своей предзащите, то дорога займёт столько-то, ожидание транспорта ещё что-то. У них минут пятнадцать-двадцать до его появления.
     — Нет, времени слишком мало. Потом. Сейчас разведаем.
     — Да чего разведывать-то?
     — Куда Маркел двинется, выйдя из подъезда.
     — Так на той же стороне остановка того же тролля в другую сторону. Туда и двинется, это короче всего.
     — Это, стало быть, любому очевидно. А вот если он повернёт в другую сторону, где там и на что можно сесть?
     Детективы прошли мимо дома дальше и обнаружили там остановку маршрутных такси. Кабины по раннему времени наполнялись медленно, водители не спешили трогаться, зевали, курили. Кроме того, эта остановка была раза в два-три дальше от дома, чем троллейбусная.
     Возвращаясь назад, всё ещё задумчивый Тим зазевался и споткнулся ногой о длинный толстый сук, лежащий на тротуаре. Ник схватил друга за шиворот, привёл в вертикальное положение, а помеху отодвинул за линию тротуара. Смерил взглядом повисший в воздухе тонкий конец, ещё немного отвёл его в сторону, чтобы никто не цеплялся.
     — Я бы на его месте пошёл на троллейбус, — сказал он. — Во всех отношениях лучше, даже в «сучьих».
     — Надо учесть все возможности, — возразил Тим. — Давай наблюдать за подъездом так, чтобы не оказаться у него на пути, куда бы он ни пошёл.
     Такое укромное место нашлось за скамейкой, стоящей у соседнего дома по другую строну детской площадки. Студенты спрятались за ней и стали наблюдать за подъездом.
     Вскоре начала появляться собачники со своими питомцами. Одна из фигур показалась похожей на доцента Шелупанова, но она мельтешила страшно далеко. Лай и визг огласили двор. Рассвет медленно входил в силу, утро уверенно и бесповоротно прогоняло ночь.
     Сыщики не сразу признали в фигуре, облачённой в тёмный плащ до пят с поднятым воротником и надвинутую на лоб шляпу своего подследственного. Он облегчил им эту задачу, немного потоптавшись на месте, насторожённо поворачивая голову то в одну, то в другую сторону. Наконец, как будто дождавшись, чтобы его опознали, он повернулся и зашагал к остановке маршруток.
     — Ты заранее знал, что он пойдёт туда? — шёпотом спросил Ник.
     — Догадывался, — ответил друг. — Теперь следим за ним из отдаления, не выдавая себя. Но не столько за ним, сколько за тем, что вокруг него творится, готовимся к разного рода неожиданностям. Да кончай же зевать! Разомни бицепсы, присядь пару раз. Силу почуял? Ну, пошли!
     Тёмная фигура Маркела маячила где-то вдали. Тим не разрешил выходить на тротуар, и сыщики двинулись по другую строну примыкавшего к тротуару газона, засаженного деревьями и кустарником.
     Финтюшин шагал как-то напряжённо, несколько раз оглядывался. Сыщики приседали, пережидали и снова поднимались. Ник уже ни о чём не спрашивал, в нём пробудился древний инстинкт Юрия Деточкина: «Ты убегаешь — я догоняю».
     Внезапно пустынную ещё улицу огласил стрекот и пулемётные выхлопы газов. Друзья обернулись. Красиво наклоняясь и слегка виражируя во все стороны, по мостовой летел затянутый в чёрную кожу мотоциклист. Вот он всё ближе, ближе, подворачивает к тротуару, скорости почему-то не снижая. Круто подворачивает и…
     Финтюшин вздрогнул, обернулся и тотчас же отскочил в сторону. Вовремя. Быть ему ино размазану по серому асфальту. Мотоцикл со скрежетом проутюжил место, где только что стояла жертва, после чего седок вывернул руль, пытаясь повторить попытку. Очень круто, недуром вывернул. Мотоцикл накренился на критический угол и несколько десятков секунд уклонялся от попыток выровнять себя, описывал восьмёрки, вихляя во все стороны. Маркел испуганно прыгал из стороны в сторону, уворачиваясь от столкновения с неуправляемым кентавром. Какая-то женщина истошно завопила.
     Наконец, мотоциклист выровнял свою машину и, уже сидя прямо, вновь направил её на жертву. Не успевая отскочить на безопасное расстояние, Маркел отскочил, насколько мог, и ногой сильно ударил в вилку переднего колеса. Оно круто повернулось и наткнулось на бордюр, мотоцикл потерял скорость и стал заваливаться набок. Седок успел поставить одну ногу на землю, а вторую почему-то снял с педали, она повисла в воздухе. И сразу же приняла на себя второй удар Финтюшина. Вряд ли это был расчётливый бой, скорее, страх и желание хоть как-то отбиться от наезда. Но результаты превзошли все ожидания. Фигура мотоциклиста качнулась в сторону стоящей на земле ноги, кожаная задница оторвалась от сиденья, он потерял равновесие, замахал отнятыми от руля руками. Мотоцикл только того и ждал. Победно стрельнув вонючей синей струёй и наподдав задней, высокой частью сиденья в попу своему хозяину, он вырывался из-под его опеки и, весело стрекоча, покатил по пустынной мостовой. А мотоциклист, развернувшись от удара и издав полустон-полувскрик, врезался головой в стоящий рядом фонарный столб. Раздался ужасный звук лопающегося черепа. К счастью, это был всего лишь шлем. Фигура рухнула на асфальт и осталась лежать.
     Маркел, пригнувшись по-лыжному, уже улепётывал вдаль. С противоположной стороны бежала вопившая женщина, она нагнулась над лежащим телом и, кажется, начала его поднимать.
     Ник ничего не понимал и спросил, что им делать. Тим некоторое время не отвечал, насторожённо следя за обстановкой. Увидев, что лежачий начал подниматься, скомандовал:
     — Прикроем Маркушу! Скорей! Вон там срежем угол.
     Друзья скоренько помчались наперерез молодому докторанту. Инстинктивно прибавили в скорости, услышав за спиной свистки. Но свистели не им — это гаишники ловили сорвавшийся с цепи мотоцикл, который, кажется, кого-то уже сбил, умудрившись сохранить скорость. Свистели они по привычке — слушать свистки и, тем более, подчиняться им было некому.
     Ветки хлестали по лицу, тяжёлое дыхание разрывало грудь. Двое парней выскочили из-за деревьев перед Финтюшиным так неожиданно, что он даже не успел испугаться. Но пугаться ему надо было не их. В нескольких шагах сзади его догонял недавний мотоциклист в лопнувшем надвое шлеме, с очками-консервами наискосок толстого лица. Бежал, виляя из стороны в сторону, тяжело дыша и держа в руках тот самый сук толстым концом вперёд. Комель так и ходил туда-сюда.
     Тим среагировал мгновенно. Он бросился докторанту в ноги и, сильно дёрнув за лодыжки, опрокинул его на спину. Удивлённо крякнув, тот упал, запутавшись в длинном плаще. Вовремя. Увесистый комель со свистом рассёк воздух там, где только что маячила учёная голова. Тим дёрнул Маркела за плечи, развернув его поперёк тротуара и убрав голову с пути. Нападавший споткнулся о вытянутые ноги, упал, и им сразу же занялся не ожидавший более приказаний Ник. Завязалась борьба. К счастью, свистки звучали в отдалении и не приближались.
     Тим помог ошалевшему от страха Финтюшину выпутаться из плаща, подняться и потянул его в кусты. Тот и сам рад был побыстрее убраться с места нападения. В полном молчании, тяжело дыша, они пробежали по бульвару до следующей остановки троллейбуса. Маркел свалился на скамейку и, схватившись за сердце, стал задыхаться, а Тим, у которого при себе по молодости лет не было сердечных лекарств, помог, чем мог, то есть отряхнул одежду и поправил шляпу, а также втянул тело в троллейбус, когда тот подошёл.
     Всю дорогу они ехали молча, косо посматривая друг на друга. Маркел делал вид, что всё ещё задыхается, но когда подошла кондукторша, без слов оплатил оба билета. Чтобы ещё более привести спутника в чувство, Тим подал ему сложенный листок со списком трудов, найдённый вчера в лаборатории. Лицо молодого докторанта дёрнулось, он сложил бумажку и без слов сунул себе в карман. Но когда троллейбус подошёл к предпоследней перед университетом остановке, Финтюшин сказал: «Сойдём» и первым выполнил намеченное.
     Последний перегон пошли пешком.
     — Что ты вообще знаешь? — строго спросил Маркел, сжав парня за плечо. Благодарить за спасение жизни он и не собирался.
     — Всё, — скромно ответил Тим и виновато улыбнулся, разведя руками. — Кроме незначительных деталей. Не верите? Могу рассказать. Вам вполголоса или по секрету всему свету?
     Его спутник дёрнул головой.
     — Валяй. Выдумал, наверное, всё.
     — Начать с того, что, не зная всего, нам было бы трудно появиться перед вами в нужный момент. Вы всё ещё не верите? Нет? Что, рассказать всё-всё? И малоприятные для вас вещи тоже?
     Из молодого карьериста как будто вышел весь воздух, но он ещё бодрился.
     — Я не могу жить под дамокловым мечом, — вздохнул он. — А ты ведь, вроде, сыщик, тебя за бабки нанять можно. Говори уж всё.
     — Нас, — детектив сделал на этом слове ударение, — можно нанять с нашего согласия, но не купить и не подкупить. Так мне рассказывать?
     Короткий сухой кивок.
     — Ладно, если вам чего не понравится, я не виноват. Так вот, Маркел Мартемьянович, история эта началась тогда, когда, спеша стать молодым доктором наук, вы включили в список своих трудов десять статей своего отца, пользуясь тем, что у вас одинаковые инициалы, «М.М.», и похожие научные темы. Скорее всего, именно он вам и передал свою тему, так сказать, по наследству.
     — Ты даже знаешь, что их было ровно десять? — По испуганному тону сыщик понял, что он на верном пути.
     — Это было элементарно вычислить, скоро узнаете, как, — продолжал он. — Всё бы ничего, но, к вашему несчастью, в вашу лабораторию на исправительные работы прислали такого фрукта, как Фёдор. Он быстро от вас вылетел, но перед этим успел сунуть свой нос в ваши бумаги и узнал об этом вашем грешке. Отец-то, небось, печатался, пока вы ещё в школу ходили. А? Не в школу? В престижный лицей? Ну, без разницы. Что? Есть разница? Было много уроков нравственного поведения? А вот Фёдору так не повезло, и он замыслил весьма безнравственный шантаж, а после увольнения сюда наслоилась ещё и месть.
     Они медленно шли по улице, Финтюшин как-то нервно дёргал подбородком, вселяя в своего спутника уверенность.
     — Для шантажа важно было правильно выбрать время. Диссертация должна была обрести законченный вид, переплестись и уйти из ваших рук, чтобы вам было не отпереться. Удобный случай представился вчера. Кто-то из агентов Фёдора сообщил ему, что у вас завтра предзащита, а диссертация хранится в шкафу в другой, не вашей лаборатории. Кто — пока не знаю, но если вы НАС наймёте, МЫ это выясним.
     — Найму, конечно, найму, двойная такса будет, — сразу же заверил Финтюшин.
     — Сложность заключалась в том, что вахтёры Фёдора знают в лицо и не пускают в корпус. Один раз он прошёл под личиной адвоката, но больше так не выйдет. Как ему с вами встретиться для душевного разговору? В квартиру вы его не пустите. И Фёдор решил позвонить вам домой, напугать разглашением грешка и тем самым вынудить вернуться в корпус, чтобы заменить список трудов. А он поджидал бы вас где-нибудь поблизости, чтобы встретить и потолковать по душам.
     — Я никому не даю номер телефона, — сказал Маркел обычным тоном. Он мало-мальски отошёл от испуга и, казалось, советуется с уже нанятым детективом.
     — Вот поэтому домашнего номера он и не знал. Но есть ведь ещё сотовый. Вы его, наверное, где-нибудь оставляли, он с ним поколдовал (он это умеет) и номерок выяснил.
     — А я-то думал, откуда он знает… Продолжай.
     — Новая сложность — как узнать, дома ли вы? Прямо не спросишь — вы его пошлёте на две-три буквы. И Фёдор пошёл на хитрость. Я не знаю точно, звонил ли он вам до банкета, но если звонил, то слышал только ваш голос и тут же вешал трубку.
     — Звонил, — со вздохом признался Финтюшин. — Я уж тревожиться начал, кто это балуется.
     — Ну вот, а когда в трубке, кроме вашего голоса, послышалась ещё музыка и женский смех, он решил, что вы уже дома, и начал шантажировать. Но вы вовсе не были дома, вы в своей лаборатории забавлялись со Светкой.
     — Это она меня выдала? — обречённо спросил незадачливый ловелас.
     — Нет, я сам слышал её смех из-за вашей двери. А потом видел её пьяной в коридоре. Вам было не до джентльменства после того звонка. Выпроводив подружку, вы сели за компьютер и вымарали из списка статьи своего батюшки, увеличив поля. Перенумеровали список, убирая единичку из 11, 12 и так далее, но в спешке пропустили её перед пятёркой и тем самым выдали себя. Не верите? Посмотрите в тот листок, он у вас в левом внутреннем кармане.
     Молодой докторант уже смотрел в листок. Как-то странно крякнул, с нескрываемым уважением поглядел на молодого детектива. А тот невозмутимо продолжал:
     — Как вы проникли в лабораторию, я пока не знаю, но если вы нас наймёте, выясним. Путём допроса на детекторе лжи, — пошутил Тим. — Были две возможности: или подошёл один из ваших ключей, или же вы спустились на вахту и преспокойно взяли ключ там. Ну кто в чём-то заподозрит молодого перспективного учёного? Но это не столь уж важно. Главное, что, войдя туда, вы по привычке зажгли свет, ведь предстояло расплести и вновь сплести переплёт. И тут Фёдор, таившийся в темноте близ корпуса, увидел вспыхнувший свет и понял, что вы его надули и не попались на удочку. Вне себя от злости, он схватил первый попавшийся под руку булыжник и шандарахнул им по окну. Или же это чтобы вы из корпуса выскочили, прямо к нему в руки.
     Финтюшин отвернул рукав плаща и показал пластыревые наклейки.
     — Осколками, — лаконично пояснил он.
     — Тут прибежал комендант, начал шуметь и вошёл в соседнюю комнату. Решил почему-то, — усмешка, — что хулиганы кокнули окно именно там. Кстати, о коменданте. Выпроводив Свету, вы заперли дверь, чтобы он к вам не придирался, а когда услышали, как он дёрнул за ручку, выждали несколько секунд и тихо пошли за ним к лаборатории. Да, а уходя оттуда, неплотно прикрыли дверь и замок недозащёлкнулся. Уходили вы не через парадную дверь — знали, что вам там ждут.
     — Никому не скажешь? Вылез в окно тамбура туалетов, как мальчишка, как дешёвый шпион… Но пойми, Тимофей — когда выходишь на финишную прямую, цель — вот она, рукой подать, ничем рисковать не хочется. Из-за этого жлоба рисковать докторской!
     — Ну, листок на замену вы обронили в испуге, когда полетели осколки. Должно быть, сразу же погасили свет, чтобы прибежавших не привлекать, а в темноте шиш чего найдёшь. Сотовый вы, конечно, на ночь отключили. И, предполагая повторное нападение, пошли сегодня не на свою обычную остановку, где вас могли ждать, а на дальнюю, к маршруткам. Кстати, вы знали, что у Фёдора есть мотоцикл?
     — Кто-то, кажется, говорил… Но он мог и шпану какую-нибудь подговорить. С него станется! Я уж… — И Маркел показал Тиму… кастет, полувысунув его из кармана.
     — Давайте сюда в счёт гонорара, а то ещё на предзащите в пылу дискуссии руками размахаетесь и он вылетит ненароком. Докторант с кастетом — это нечто! Значит, Фёдор хотел отомстить под видом шантажа?
     — Как будто так, — призналась жертва.
     — Что, вы его каторжно тогда нагружали?
     — Да нет, как и всех. Но, конечно, много. А что прикажешь делать? Чтобы стать молодым доктором, человек обязан лет восемь-десять быть сущим рабовладельцем, иметь негров и гонять их в хвост и гриву. Иначе нужный объём не соберёшь. И кто только это придумал и для чего? Я уж пытался смягчить рабовладение, подключив папины статьи, да ты сам видишь, что вышло.
     — А некоторые на оригинальных идеях защищаются… — начал Тим, но по лицу спутника понял, что тому это ни о чём не говорит. Оперативно сменил тему: — Кто это там, под деревом? Кажись, Ник?
     И верно, это был второй сыщик, в помятой и запылённой одежде, обогнавший их на троллейбусе.
     — Всё в порядке, мы наняты, чтобы найти агента Фёдора, сообщившего ему о предзащите. Такса двойная. Я верно понял? — Наниматель готовно кивнул. — Теперь говори ты. Что там произошло?
     — Только я Фёдора образумил, подбегают к нам менты-гаишники, орут. Я говорю им: чего орёте. — Студент показал, как играл дурачка. — Ехал человек на мотоцикле, увидел на тротуаре знакомого, — жест пальцем в грудь, — подъехал поручкаться. И ненароком дал газ прежде, чем разжались руки. Мышцы у знакомого — ого-го! — «Дурачок» поиграл бицепсами, — не позволил он мотоциклу себя за собой уволочь. Мотоциклиста никто не бил, и он никого не пытался бить, просто оба упали и покатились друг у друга в объятьях. Шлем раскололся, бракованный потому что. Вы бы ходили по автомагам и штрафовали за такой товар.
     — А они?
     — Обрадовались, даже хотели сразу начать.
     — А Фёдор?
     — Стоял рядом и молчал, только бешено вращал глазами. После стычки с Капитоном он какой-то не такой стал. Я ему, когда они засовещались, шепнул: скажи, мол, спасибо, что уберегли тебя от убийства.
     — Сказал?
     — Зубами скрипнул. Но, вроде, понял.
     — И чем всё закончилось?
     — Ну, хотели было меня оштрафовать — да не за что, правил дорожно-тротуарного движения я не нарушал. Отпустили. А Фёдора повели смотреть, что там его мотоцикл натворил. Он славно похулиганил на свободе, вдалеке. Должно быть, придётся его хозяину ущерб возмещать. Раз плохо воспитывает свою машину.
     — Ну, всё. — Тим посмотрел на часы. — Вам, Маркел Мартемьяныч, пора на предзащиту, а после окончания займёмся вашим делом. Прежде всего допросим вас хорошенько: когда объявление клеили, кто мог знать, что диссертация в шкафу. Не забудьте — такса двойная.
     Ник посмотрел вслед удаляющемуся.
     — Кого-то искать будем, вычислять… А потом что с ним делать?
     — Ну, это не наша забота, пускай Маркел сам с этим предателем разбирается. А мы… Что же мы стоим, надо же мину снять, а то грохнет ещё! — И друзья помчались в учебный корпус, обогнав по дороге своего нанимателя.
     Но они опоздали. Взрыв прогремел во время галопа по лестнице. Шарахнуло по барабанным перепонкам, дунуло горячим ветерком, зазвучали испуганные восклицания.
     Сыщики ворвались в подорванную лабораторию и тут же дружно зачихали — там столбом стояла пыль с запахом гари. Выскочили за дверь и выхватили носовые платки. Смочив их носами, носы же и прикрыли и снова ступили во вьющуюся пыль. Конечно, взрывом со шкафа смахнуло и развеяло многолетние запасы пылищи. Уборщицу бы сюда привести и заставить дышать полной грудью, свободной от бюстгальтера!
     Дюжий Ник выволок под мышки Прасковью Анисимовну, скорчившуюсю возле злополучного шкафа и полумёртвую от испуга. Тим захлопотал вокруг неё, а другу подмигнул — убери остатки мины. Вокруг уже вились любопытствующие, подтягивались и солидные дядьки с кейсами — эти явно на предзащиту.
     — Сколько на химии работаю, а ни разу пыль не возгоралась, не взрывалась, — причитала оклемавшаяся старушка. — Правда, в советские времена и убирались на совесть. Может, за реформенные эти годы накопилась эта… как её… критическая масса?
     — Интересно, интересно… — Худенький интеллектуал в очках выхватил из кейса листок и застрочил ручкой. — Очень интересно рассчитать критическую массу пыли как модель народного недовольства. С какого года, говорите, не убиралось? Так, теперь ещё темп оседания, эффективное сечение шкафа, химический состав пыли…
     Из открытой двери, откуда пыль валила в коридор, раздалось гудение — Ник включил тягу. Действие та возымела: воздух на глазах стал чище.
     — Проходите-проходите, коллеги, — важно сказал Тим, словно был распорядителем на мероприятии. — Предзащита состоится в любую погоду.
     Бородато-лысоватые покосились на юного «коллегу», но в дверь заходить начали. Воспользовавшись тем, что внимание от них отвлеклось, Тим решил рискнуть:
     — А зачем вы смазали петли двери за шкафом, Прасковья Анисимовна?
     — Да чтобы не скрипели. — Ответ был очевиден. — Чтоб супостаты эти ничего не заподозрили.
     — Супостаты?
     — Ну, комиссии энти проверяющие. Требуют, вишь, чтобы в кажной комнатке психрометр висел, а где их напасёшься? Один всего и достали.
     — Буров же говорил о психрометрах! — как бы про себя вспомнил сыщик.
     — Буров, Буров, он и надоумил нас, как выкрутиться, — подхватила старушка. — Комиссия по коридору идёт, а мы по внутренним дверям передаём из рук в руки один-одинёшенький этот психрометр. Куда басурманы ни придут — везде на стене висит требуемое, не придерёшься. А ты али не знаешь, не говорил тебе Бурыч наш? И Никифор не говорил? Он же с журналом в ту дверь выходил дочёркивать. Я думала, что сыщики всегда всё знают.
     — Если бы! — только и вздохнул Тим.

Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"