Полина ехала в трамвае. Май подходил к концу, но на улице по-прежнему было холодно, хотя некоторые уже разделись до футболок - те, кто живет по календарю, а Полька все еще в свитере и джинсовке - одета по погоде. Или даже по температуре в душе. Качнулся трамвай, девушка подалась вперед, но успела схватиться за поручень и удержалась на месте. В окне светило солнце, обжигая лицо. И тут ударило: такое уже было...лет сто назад...в другой жизни.
Лето. Деревня, где-то за Курском, километров триста от дома. Старый деревянный дом, выкрашенный синей краской, которая уже давно выцвела, и палисадник, в котором две вишни, и никто не высаживает цветочки, потому они растут вразброд разноцветными клочками. Штакетник с отломанной рейкой, куда каждый раз кто-нибудь приваливает камень, чтоб не залезли куры. Но те с ловкостью квартирных взломщиков отодвигают его и проникают внутрь, а потом роются в земле, выискивая червячков, кудахча от удовольствия и удобно устраиваясь в ямках под тенью вишневых деревьев.
Полина вдохнула пыльный городской воздух, но в носу уже стоял тот старый запах далекого детства: свежего сена, навоза, свиной похлебки, а вечером - парного молока и жареной молодой картошки...
В доме три комнаты, но днем там почти никто не находится, только ночью, да и то, если семья не отмечает какой-нибудь праздник. В спальне, где спит Полька, две кровати с кучей огромных подушек, сложенных пирамидой, шкаф с одеждой, а наверху - старые потрепанные книги и газеты. В углу - печка, вечно пыльная с крошками сухого табака и вырванные страницы из столетних коммунистических брошюрок о процветании того или иного колхоза - бесценный материал для самокруток деда Мишки. Еще в этой комнате спят родители. Почему, кстати, они спали на разных кроватях? Наверное, те были слишком узкими, хотя Полине тогда казались громадными. Девочка спала то с мамой, то с папой, но чаще с отцом - папина дочка... и потом это было здорово: залезть к стенке и, избавившись от этих дурацких подушек, на которые ушла, наверное, тонна перьев не одной сотни гусей (папа тоже спал без подушки) валяться в майке и трусах, едва прикрывшись тонким покрывалом, так как жара стояла "несусветная". И ночью, повернувшись к стене из пенопласта, на которой висел какой-то безвкусный ковер, ковырять ее пальцем с обгрызанным ногтем... Мечтать... Плакать... Смеяться...А проснувшись вдруг в полной темноте, чтобы сбегать на горшок, ступать босыми ногами по холодному полу...С опаской смотреть в открытое окно, где ветер треплет тюлевую занавеску, а тонкие ветви вишни так и норовят схватить за пухлую ручку. Нырять потом под одеяло, и прижимаясь к отцу, греть замерзшие ступни о его теплые икры...уже не страшно...ничуть.
В деревню приезжали только летом на две или три недели. Они всегда проходили одинаково, но в этом и была прелесть каникул. Лай любимой собаки, мычание коров и ожидание их возле ворот каждый вечер:
- Идут! Идут!
И где-то посреди рогатой толпы знакомая рыжая морда с теплым розовым носом.
- Ряпка! Ряпка! - хриплый голос тети Дуси, так легко меняющей настроение, - Куда прешься, бестолочь?
- Ряпушка моя, Ряпушка...
- Стоять, скотина!..
Аж смешно вспомнить, но это было не из смешного.
Полина часто забиралась на сеновал, чтобы поваляться на соломе и поразмышлять. Она разговаривала сама с собой, подложив под спину джинсовую куртку, чтоб солома не слишком колола... Один раз, как обычно, развалившись на этом матрасе из сухой травы с соломинкой в зубах, девочка заметила, что кто-то карабкался наверх. "Мурка!", - пронеслось в голове. Кошка осторожно ступала, то и дело проваливаясь в солому, а потом вдруг совсем пропала.
- Кыс-кыс! Мура, ты где?
Полина осторожно подползла к месту, где исчезла кошка и увидела небольшую ямку, на дне которой уже лежала Мурка с тремя разноцветными комочками.
- Котята! - ахнула Полька.
Три слепых детеныша тыкались в белое брюхо матери в поисках пищи и, натолкнувшись на розовый сосок, жадно хватали его ртом. Они урчали от удовольствия, сжимая и разжимая крошечные лапки с едва сформировавшимися когтями. А Мурка терпеливо лежала, прикрыв глаза, иногда приподнимаясь, чтобы лизнуть одного из котят...
Так и повелось изо дня в день: Полина в тайне от всех наблюдала за жизнью семейства, боясь дотронуться до хрупких созданий, лишь иногда позволяя себе прикоснуться одним пальчиком до нежной шерстки, а потом быстро отдергивала руку, словно обжегшись. Это был ее секрет, который не должен был знать никто. Она частенько подкармливала Мурку, вылавливая мясо из кастрюли с борщом, или залезая в темный подвал за кувшином с молоком. Только пенку съедала сама (детская слабость!).
Но однажды вечером, уже по-хозяйски забравшись на сеновал, Полька заглянула в ямку и обнаружила пустоту. "Не может быть! Наверное, Мурка перетащила их в другое место, чтобы никто не знал, даже я...Вот глупая!".
Ночью девочка без конца ворочалась и даже расковыряла большую дырку в пенопласте. Правда ее никто не заметил. Из-за ковра. А утром Полька услышала в летней кухне, как тетя Дуся говорила ее прабабушке: "Да нашла я их вчерась, ага! Закопала ужо...Вот, зараза-то - аж на сеновал затащила...Червяки слепые пищали, как резаные: потому я их и услышала."
Полина выбежала за ворота и зарыдала. Мимо плелась ошалевшая Мурка. Девочка с остервенением схватила кошку и уткнулась в грязную шерсть: "Прости! Прости!.."
Одичавшее животное легко вырвалось из детских рук и побежало. Поля рванула за ней, но поскользнулась на мокрой траве и упала. Она перевернулась на спину и сжала кулачки. Светило солнце, обжигая лицо.