Аннотация: Начало рассказа о человеке, который умеет придавать значение именам...
Тихая июльская ночь держала мир в своих нежных объятиях. Радио с хрипотцой, присущей приемникам на старых автомобилях, развлекало двух слушателей мелодиями блюз-рока и рок-н-ролла. Музыка, впитанная детством, когда еще Мик Джагер был не столь стар, а о Аэросмит и AC/Dc было мало что известно. Воспоминания...
Он жил с матерью, работал в офисе одной довольно известной брокерской фирмы. Обедал в кафе, недалеко от работы, регулярно в пятницу ходил в прачечную, вечером по средам посещал кружок, где вместе с уже знакомыми людьми пытался перебороть кризис среднего возраста и суметь начать правильную, самостоятельную жизнь. Не курит, не пьет, разве что иногда пиво с друзьями. Такими же неудачниками, как сказала его бывшая девушка. И он любит свою тачку. Малыш Camaro второго поколения уже не одно десятилетие с ним. Во время ее появления в производстве парень мог только мечтать о такой машине. Дядюшка, не к времени преставившийся, отписал свою тачку в завещании юному племяннику.
Мелиса снимала квартиру в неплохом районе, ходила в спортзал, но по вечерам любила есть мороженное с нугой перед телевизором, не задумываясь о калориях. Она редко ходила в клубы и не посещала бары, не любила проводить много времени с подругами в походах по магазинам. И еще эти "не" и "не". Именно это безразличие ко многим развлечениям свело их вместе. Или их некоторая отчужденность от общества. Сейчас не суть важно.
Свидания в автомобиле после работы вместо ужина в ресторане или, хотя бы, сеанса в кино не нравились ей, но заставить его распрощаться с этой идиотской тачкой было невозможно. Почему тогда она терпела это? Ей 38, пора шальной молодости минула, былая красота увядала, а приближающая старость пугала ее. Мелиса боялась одиночества. Когда ты не просто живешь сама, а знаешь, что некому прийти, приехать и проведать. Никто не останется с тобой, каждую ночь половина кровати будет пуста, а утром только лишь отражение в зеркале составит компанию. Не будет криков маленького ребенка, детского смеха... И эта пугающая тишина в квартире, иногда не нарушаемая даже человеческим словом. Она каждый день возвращалась домой и ее единственная сожительница принимала женщину в свою тину покоя. И с каждым днем это чувство успокоения все больше напоминало увядание: медленное и спокойное, со сладким привкусом разложения внутреннего мира и безразличия ко всему.
Единственное, что ей нравилось в его автомобиле - это рык при запуске двигателя. И трепетная дрожь, волнами прокатывающаяся по тачке. Она не спутала бы этот характерный звук и ощущения ни с чем.
- В среду я не смогу приехать к тебе, прости, - он всегда избегал смотреть в глаза, когда извинялся.
Жизнь с матерью оставила на нем свой отпечаток. За любой, даже самый мизерный, проступок перед женщиной он чувствовал себя безмерно виноватым и пытался всем своим существом загладить вину, ведь воспитала и дала ему в этой жизни все исключительно женщина. Этот матриархат ее порядком раздражал, даже как женщину. Где мужская твердость и грубость? Мелиса ревновала его к заботливой мамочке, что опекала сорока двух летнего сына. Ей это было противно, ее то, Мелису, оставили одну в трейлере в семнадцать лет. Чем только не приходилось зарабатывать на жизнь. И по сей день она не знала где ее мать и что с ней. Да и неважно было.
- Жаль, - обвиняла его в безучастности, а сама безразлично отнеслась к новости.
- Мама просит отвезти ее к сестре - не ехать же ей вечером одной автобусом в другой город, - он так произносит это, с тягучим чувством вины, которое ее уже так достало.
- Принимай решения самостоятельно! - если бы он не упомянул о маме, все могло обойтись. У Мелисы был пунктик на счет нее. Она все чаще задумывалась над тем, что мама умеет ловко манипулировать людьми и сыном в частности. И совершенно не любит ее, Мелису.
- Прости, дорогая, - и была бы ложь как ложь, если бы не упоминание мамы. Для него, в принципе, было неважно, почему Мелиса так ненавидела его маму, которая так же взаимностью ей не отвечала. Он чувствовал себя виноватым перед обеими.
На прошлое Рождество Мелиса подарила его матери крем для старой кожи, что разглаживает морщины. А мама ей книгу какого-то известного автора "Как встать на путь праведный блудной женщине". Когда они вернулись поздно вечером в квартиру Мелисы, она закатила грандиозный скандал. С обязательным битьем посуды, ваз, уничтожением нескольких совместных фотографий и долгим тасканием его чемодана по квартире с неудачными попытками насовать туда вещей. Неважно чьих.
- Ты не мужик, - устало произнесла женщина, повернувшись к окну автомобиля. Злиться на него бесполезно, как и кричать. Лучше дать ему понять, что он провинился и сильно.
В ответ молчание. И так всегда, когда дело касается среды. Чтобы она не предпринимала - никакого результата. Мелиса не знала, что он делал по средам. Но позвонить его мамочке через час ей не составит труда. И, наверняка, она услышит много лестного о себе. Но, сам факт того, что его мать дома, будет на лицо.
- Что ты делаешь по средам? Почему тебя нет до самой ночи? - с ним Мелиса привыкла даже не скрывать свое раздражение, задавая вопросы таким тоном, как ей хотелось. Настолько грубо, как ей хотелось. Первое время радовало - потом поняла, что он всегда одинаково реагирует. Чувствует вину...
Среда была особым днем. Он ждал вечера, желал его наступления как можно быстрее, не в силах усидеть на работе. Отключался мобильник, все дела откладывались до четверга. Он спешил к людям, которых раньше бы даже не заметил на улице. Менеджеры, бухгалтеры, брокеры, рекламные агенты. С подобными проблемами, что и у него. С желанием вырваться из тины повседневности, доказать себе, что чего-то стоишь.
- Это... личное, - разговор о среде и чем он занимается, открывал новые качества, которые при любых других обстоятельствах Мелиса не увидела бы в нем.
Он говорил это все так же жалко, но... Не было вины. Иногда ее это пугало. Мелиса чувствовала свою безнаказанность, манипулируя им, благодаря этому приевшемуся чувству вины. Когда же оно пропадало, даже на такой короткий момент, ей становилось не по себе. Это был промежуток времени, когда Мелиса совсем не понимала, что творится в его голове.
Да, она кричала: "Будь мужиком! Ты же мужик! Не будь бабой! Я не лесбиянка, чтобы спать с бабой!". Но, по сути, это все бравада. Мелиса знала, что в нем ничего не изменится и ее это устраивало. Лучше упорядоченное и привычное пассивное существо, чем нечто неизвестное. А все, что неизвестно - пугает.
- Личное. А я не самый близкий тебе человек, с которым ты можешь всем поделиться? - еще одна попытка. В голосе горечь обиды и боль. Жаль, что актерские таланты в ней открылись по прошествии молодости.
- Дорогая... - смотрит перед собой, словно на лобовом стекле суфлер с текстом. Хотя это "дорогая" единственное, что он ей ответил. Среда - табу. Может мамаша его зомбирует?
Приемник хрипнул, словно сплюнул насевшую внутри пыль, и затянул голосом Стивена Тайлера "Falling in love". Мелиса мысленно выругалась. "Falling in love" была его любимой песней. А Мелиса уже ненавидела все, что ему нравилось. Парадоксальный тандем - он, вечно виноватый и до безразличия пассивный и она - вспыльчивая, целеустремленная и с ненавистью ко всему, что любил он. И они встречались, находились в одной квартире, спали в одной кровати.
- Ну да, о среде ни слова, - обиженно протянула Мелиса, стараясь задеть его за самое уязвимое. Но снова - мимо. Среда властна над ним больше чем она. Впору поверить в мистику.
Рассказать ей о том, что происходило по средам, где он и с кем был - значит сдать последнюю надежду. Мелиса не поймет, не поддержит. Он знал это и никогда не беспокоился. Это безразличие? По средам он об этом не задумывался. И ему нравилось, что есть то, чего Мелиса о нем не знает.
Среда. Осознание некоей тайны, недоступной другим, будоражит сознание и заставляет невольно улыбаться. Как в детстве, когда, зная нечто, что неизвестно остальным, ощущаешь азарт и собственную значимость над другими.
Предвкушая события, что заставляют сердце быстрее биться и ускорять передачу сигналов от головного мозга к спинному, повышая реакцию, собираешь свои вещи со стола и закрываешь кабинет. Спускаешься к паркингу, идешь к своему Camaro, закидываешь сумку и плащ на заднее сиденье, садишься в машину... Проводишь ладонью по шершавой коже руля, вставляешь ключ в замок зажигания. Резкий рык движка, эта особая вибрация, что пробегает по автомобилю, приносит ни с чем несравнимое удовольствие. Словно женщина в твоих крепких руках во время оргазма. Сцепление, щелчок коробки передач, газ до упора и визг покрышек... В это время ты не Майки, мамин любимый сыночек, не Майкл-мать-твою-Где-ты-пропадаешь-по-средам?, не Тринадцатый...
- Женщины любят власть не меньше мужчин. Но добиваются ее зачастую другими методами. Самая желанная власть - это власть над мужчиной. Полное подчинение собственным капризам и желаниям. А вы и рады потакать, прикрываясь парой отговорок. Считающие себя сильными, волевыми людьми, такие мужчины говорят: "Я сильнее, мудрее, поэтому могу позволить себе потакать ее капризам, ведь это женщина. Я знаю все ее действия и мысли, и позволяю ей делать, что захочет, потому что главный я ". Иной тип мужчин потакают женщинам, потому что их так воспитали. А кто занимался их воспитанием? Верно, женщины. Но в любом случае вы лучше будете делать то, что они хотят, чем пытаться сопротивляться. И такими маленькими, чаще всего бытовыми, победами, они берут полную власть над вами, - Доминик, мужчина в алой рубашке и черных брюках, прервал свою речь, чтобы достать из внутреннего кармана пиджака, висевшего на спинке кресла, сигарный чехол.
Положив крышечку на журнальный столик, он достал из чехла сигару с золотистым покровом. Сидящие ближе всего к сигаре, почувствовали легкий запах древесины фруктовых деревьев, цветов и фруктов, что постепенно креп и пробирался дальше, будоража обоняние остальных мужчин.
- Коиба, настоящая сигара, кубинская, - Доминик не спеша поднес сигару к лицу, вдохнул носом, закрыв от удовольствия глаза. - Я начал курить, работая на Кубе. А спустя несколько дней попробовал сигару и понял, что курение сигарет - настоящее варварство.
Из кармана брюк Доминик достал зажигалку с двойной гильотиной. Заметив заинтересованные взгляды некоторых мужчин, он пояснил:
- Чтобы не носить большое количество аксессуаров. Кто курит сигары - поймет, - с помощью гильотины Доминик одним четким и верным движением обрезал шапочку сигары над журнальным столиком. - Это настоящее мастерство создать сигару, но не меньше умения требуется, чтобы достойно выкурить ее. И не потому, что это эстетически красиво или повысит ваш престиж. Скурив ее словно большую сигарету, вы надругаетесь над сигарой, над талантом мастера, создавшего ее, вы совсем не ощутите ее "душу", упустив весь букет аромата и вкуса. Сигара требует внимания, уважения и достойного отношения. И только тогда она подарит вам всю себя, позволив насладиться незабываемыми впечатлениями. Не думайте, что я сумасшедший, потому что говорю о сигарах, как о чем-то одушевленном. В нашем деле важно что? Верно - отношение к чему-либо.
Тихонько щелкнула крышка газовой "турбинки". Доминик медленно крутил сигару над зажигалкой, но так, чтобы сизое пламя не доставало покровного листа.
- Если не хотите испортить аромат привкусом гари, нужно быть осторожным и терпеливым. Истинное наслаждение сигарой не терпит спешки. Как, в принципе, и любое другое дело, требующие мастерства и опыта, - он поднес сигару к губам, продолжая поворачивать ее между пальцами.
После того, как сигара прогрелась, Доминик приблизил зажигалку к ее концу. Вдохнув первый теплый дым, он вынул сигару изо рта и через несколько секунд выпустил дым, придавая губами ему странные формы. Подняв сигару вертикально, зажженным концом вверх, он сперва взглянул на внимательных зрителей, что сейчас неотрывно следили за ним с такой увлеченностью, словно дети, которым показывали новое и запрещенное развлечение, а после перевел взгляд на сигару.
- Bellamente! - Доминик еще приподнял сигару, явно желая указать всем на что-то.
Но, так как испанский никто в этой комнате, кроме него не знал, смысл уловили лишь единицы, догадавшись, что это как-то связано с поджиганием сигары.
- Artificio, que es dado con la experiencia! - незнание испанского совсем не уменьшало приятных ощущений и некоего захватывающего чувства от происходящего на глазах у мужчин. А вся эта жестикуляция Доминика привносила некий шарм и изысканность в сегодняшнее мероприятие.
Для них было важно видеть перед собой человека, знающего, что делает. И делал он это не только мастерски, но и, можно сказать, даже виртуозно, с присущей только ему харизматичностью. Что уж говорить, если глядя на весь ритуал подготовки и курения сигар, выполняемый Домиником, человек, испытывающий отвращение к сигаретам, проникается несвойственным ему доселе желанием покурить сигару. Потому что он видит, как это делает Доминик. Увидев рекламу по телевизору или в интернете, он, скорее всего, не обратил бы внимания на сигары. Человеческий фактор, по мнению самого Доминика, всегда был и остается определяющим во всех мероприятиях. Мануфактуризация, автоматизация - неоспоримо. Но везде нужна рука мастера и творческий подход.
- Уже чувствуются нарастающие нотки всего букета, заложенного в эту прекрасную сигару, - спокойно и с чувством удовлетворенности произнес Доминик после того, как выпустил табачный дым кольцами после новой затяжки. - Оценить весь вкус сигары одним словом или оценкой невозможно. Для каждого она притаит что-то свое. В этом прелесть сигары - выкурив сигарету ничего подобного не почувствуешь, кроме удовлетворения зависимости. Вы, друзья, спросите - к чему все это, Доминик? Я отвечу, с большим удовольствием! - Доминик встал, расслабил узел галстука и безмолвно прошелся по импровизированной сцене. После остановился, взглянув поверх сидящих мужчин.
- Может кто-то догадался, к чему я веду? - с лукавой ухмылкой на лице мужчина окинул пристальным взглядом небольшую аудиторию.
Никто не решился ответить. Едва Доминик хотел уже продолжить, как один из сидящих в последнем ряду поднял руку.
- Двадцать пятый, прошу! - указал сигарой на мужчину, поднявшего руку, Доминик.
- О том, что ручной труд мастера своего дела всегда будет цениться?
- Эм, это верно, но я не о том на данный момент, - Доминик недовольно скривился. - Садись, двадцать пятый. Безликое общество, словно огромная пачка сигарет. Каждый день мы взаимодействуем друг с другом, пользуемся людьми или предоставляемыми ими услугами в соответствии с профессиями. Мы "выкуриваем" друг друга как человек выкуривает сигарету и, выбросив окурок, продолжает заниматься своими делами. Разве сигарете дают имя? Нет. Значат ли для нас имена этих людей, которых мы "выкуриваем"? Нет. Они ничего не несут для нас, хотя призваны указывать на индивидуальность и неповторимость личности. Сигареты выделяет марка. Их можно сравнить с прослойками общества. Разве это индивидуальность, выражение личности? А у сигары есть не только марка, но и Имя. Как и встречаются люди, имя которых сразу говорит о них, а если вы до этого ничего о нем и не знали, то услышав в первый раз, понимаете, что это явно не безликий представитель общества. Я вижу нужно дать вам передышку, чтобы усвоить услышанное, - Доминик снисходительно улыбнулся, поднес сигару ко рту и сделал затяжку.
- Поэтому я привел вам в пример сигары. Мы соприкасаемся с людьми, подобными сигарам, с удовольствием. Сравнение в чем-то неудачное, ведь сигара так же завершает свой жизненный цикл после одного использования, как и сигарета. Естественно, с людьми все в этом плане иначе. Я лишь хотел вам показать разницу между теми, кто вы есть сейчас и кем можете стать, - Доминик развел руками в сторону, символизируя открывающийся мир для сидящих перед ним людей. - Я знаю, что вам нужно и что для этого необходимо сделать. Вопрос в том, готовы ли вы довериться мне, Доминику? - улыбка его была искренней, а душа открыта каждому страждущему и ищущему знания.
- Да, да, да... - невпопад отвечали сидящие мужчины.
- Bellamente! На сегодня наша приятная встреча окончена. До следующей среды, господа. Пятнадцатый, семнадцатый, двадцатый, двадцать пятый и тридцатый - задержитесь, пожалуйста.
Остальные мужчины нестройной толпой потянулись к выходу.
- Тринадцатый! - Доминик указал сигарой на довольно высокого мужчину с крепким телосложением. - Классная тачка! Не держи любовь к ней в себе. - Он улыбнулся так естественно, словно они были лучшими друзьями.
Мужчина, которого Доминик назвал тринадцатым, неуверенно улыбнулся и кивнул в ответ.
Впервые он сел за руль своего Camaro уже с правами двадцать шесть лет назад. Десять лет томительного ожидания до шестнадцатилетия теперь вспоминаются улыбкой.
Он ночами напролет сидел в гараже, любуясь каждой плавной линией автомобиля. Ничего прекрасней не было в мире для Майкла. Мать не знала, что с этим делать и угрозы уже дошли вплоть до продажи автомобиля. Тогда Майкл впервые сбежал из дому. Точнее уехал. Ему было двенадцать.
Шестнадцать лет стали значимым событием. Права, совершеннолетие, отношения с Анжеликой, алкоголь и легкие наркотики - лучшее время в школе. Его Camaro привлекал внимание, позволяя его владельцу все время оставаться в центре внимания сверстников. А когда просто водить автомобиль немного приелось, Майкл стал искать новое применение своему железному другу. Анжелика знала нескольких парней постарше, которые участвовали в нелегальных гонках.
Гонки, как считал парень, были лучшим на то время событием в его жизни. Новые знакомства, адреналин и безумие. Майкл довольно быстро подымался в кругах уличных гонщиков.
А потом произошла авария, изменившая всю его дальнейшую жизнь. Майкл пострадал не слишком сильно, автомобиль восстановили лишь год спустя. Анжелика бросила его после аварии, напоследок рассказав о своих изменах. Вчерашние друзья забыли парня, оставшегося без тачки. Его первая настоящая любовь была растоптана. Майкл, еще не набравшийся жизненного опыта, разочаровался в людях и нашел утешение в выпивке. Единственный человек, которому он был еще нужен - его мать. Она помогла побороть дурные привычки и не оставила в трудное время.
Конец недели. Выходные. Понедельник...Вторник...Среда. Долгий, тянущийся вечность, рабочий день, наполненный телефонными звонками, факсами и новыми делами, запахами растворимого кофе, пончиков, краской принтера и новой бумаги. У Майкла была одна дурная привычка, из-за которой он часто опаздывал куда-либо. Долгие минуты он мог раскладывать вещи по определенным местам, в строгом порядке, считая, что нельзя уходить и оставлять все в таком беспорядке. Поправил монитор, пододвинул клавиатуру строго перпендикулярно монитору, мышь справа от клавиатуры, параллельно ей. Удовлетворенно взглянул. Все мелкие бумажки сложил в аккуратную стопку и положил в ящик стола. Туда же ручку, карандаш и несколько маркеров - все строго параллельно друг другу. Взгляд зацепился на кружку, одиноко стоящую на краю стола. Ну нельзя же оставить ее немытую.
Минуту на мытье кружки, вытереть руки, потом проверить, выключен ли компьютер, принтер, сканер. Снова заглянул в комнату отдыха, проверил чайник и микроволновку. Вроде все.
Он и сам себя ловил на мысли, что это полный идиотизм. Иногда собирался с силами и бросал все как есть. Но надолго его не хватало и, уже спустя день-два, снова ловил себя за тем, что раскладывает ручки и маркеры строго параллельно в ящике стола или несколько раз проверяет, выключена ли плита.
Привычный и такой знакомый рык огласил практически пустой подземный паркинг. Майкл на мгновение закрыл глаза.
Автомобиль сорвался с места, сплетая звук рычащего движка с визгом трущихся об асфальт покрышек. За рулем он снова становился тем самым парнем из далекого прошлого, которого не пугали преграды. Тогда весь мир открывал перед ним свои просторные объятия и не было ничего невозможного.
- Тринадцатый как всегда опаздывает, - Доминик, сидя в своем старом и потертом кресле, недовольно глянул на часы. - Судя из общения с каждым из вас, успехи есть. Вы становитесь все меньше зависимы от обстоятельств, своих женщин, обязательств, окружающих вас людей, работы. Разве это может меня не радовать? Я ликую, моя душа поет. Но есть и неприятные известия: пятеро из вас покинули наше общество.
Тринадцатый осторожно пробирался под стеной, надеясь, что Доминик его не приметит.
- Тринадцатый, ты снова опоздал. На работу ты наверняка не опаздываешь.
- Прощу прощения, пробки, и на работе завал... - привычная ложь.
- Естественно... садись уже, не будем тратить на это время.
Два часа пролетели незаметно. К своему стыду и угрызениям совести, Майкл практически не слушал, что говорил Доминик. Что-то о мировой политике, мировом кризисе, экологии. Никто не перебил его, чтобы узнать, как все эти новости относятся к их проблемам.
- На этом закончим сегодня. Вот вам конверт, уважаемые. В нем список тех, кому уже не нужно здесь больше появляться. Прочтете на улице, - Доминик протянул новенький конверт одному из мужчин. - Тринадцатый. Для тебя у меня есть разговор.
Подождав, пока все покинут помещение, Доминик махнул рукой, призывая Тринадцатого идти за ним.
- Прогуляемся немного, надоело мне здесь сидеть.
Пустые улицы безмолвно глядели светящимися глазницами фонарей на двух гуляющих мужчин. Изредка проносился по дороге спешащий куда-то автомобиль или притормаживал таксист, надеясь подзаработать.
- Здесь довольно безлюдно в позднее время, не находишь?
- Верно.
- Ты делаешь большие успехи. У меня будет еще пару требований: перестань смотреть новости, а лучше телевизор вообще. Газеты - забудь о них. С интернетом тоже самое. СМИ - табу сейчас. Сходи на пару матчей футбольных команд, на бейсбол, не столь важно. Главное, чтобы там была безумная толпа людей, с которыми ты будешь орать, прыгать, пить пиво и есть хот-доги, пачкая свою белую рубашку. Наиболее ты зависим от работы, матери, с которой живешь и своей женщины. Благодаря тому самому чувству вины, о котором мы с тобой уже не раз говорили, они крутят тобой, как хотят. Тебе и самому это ясно.
- Именно.
- Хочешь сказать: " Доминик, какого ты тут расрпягаешь, это я и так знаю. Мне помощь нужна!" - мужчина дружелюбно улыбнулся.
- Что-то вроде этого. Просто не хочу показаться наглым, - смиренно ответил Майкл.
- Да плевать, будь наглым! Добивайся того, что тебе нужно! Ты же сам заставляешь себя лезть в эту клетку из предрассудков и навеянных понятий. Жизнь - это постоянная борьба. Даже с самим собой. А пассивное течение - это существование. Пусть и в достатке, он от того еще более жалкое. У бабочки, живущей всего одно лето, жизнь ярче и насыщенней, чем твоя. Судя по моему опыту, это связано с твоим прошлым. Ты не всегда был таким.
Майкл ответил не сразу. Они шли молча, каждый думал о своем.
- После того, как погиб отец, я дал матери обещание никогда не участвовать в гонках и не сдержал его. Попал в аварию.
- Отец был гонщиком?
- Да. Авария на треке. Для матери это был сильный удар, она так и не смогла до конца оправиться.
- Вот откуда твоя любовь к автомобилям. Camaro достался от отца? - Доминик заинтересовано взглянул на Майкла.
- Нет, дядя отписал в завещании. Он знал, что я буду беречь эту тачку пуще себя самого. Но я и его надежд не оправдал, - Майкл неожиданно пнул попавшуюся под ноги алюминиевую банку из под пива.
- И чувство вины перед всеми, - вслух заключил Доминик. - А в чем ты собственно виноват? Ты жил своей жизнью, а потом уступил требованиям каждого близкого тебе человека, приняв навязанный ими образ жизни. Тебе не в чем себя винить. Теперь я понял суть проблемы. И помогу тебе, - было что-то в улыбке Доминика такое, словно утверждающее: "Все решим. Тебе не о чем волноваться, парень!".
- Надеюсь, - тон, которым Майкл произнес слово, не понравился Доминику.
- Для начала освобождения тебя истинного и предания веса имени твоей личности, мы пойдем в бар и надеремся в стельку! - Доминик неожиданно крепкой хваткой обнял Майкла за плечи, указывая на светящуюся вывеску какого-то бара на другой стороне улицы. - Вот он, наш сегодняшний храм души!
Лучи желтых ламп преломлялись в стакане, наполненном темным ромом. Одно из многочисленных чудес природы, законов физики и... увлечений уже изрядно напившегося человека. Со стороны это жалкое зрелище, когда взрослый мужчина остекленевшим взглядом вперился в стакан с алкоголем, ища, вероятно, смысл жизни или понимание сути мира в лучах искусственного света. Такая себе насмешка над нашей, отчасти "искусственной", жизнью.
И кому ясно, что сейчас видит там человек? Какие тайны открываются его окутанному дурманом выпивки мозгу? Или все просто и банально, а в мозгу полный штиль?
Майкл старался не терять бег времени, всегда зная который час. Это добавляло спокойствия. Ты знаешь, сколько времени прошло, который час сейчас и сколько осталось. На что? Не это сейчас важно.
Часы на стене за барменом показывали начало третьего. Ночи? Дня? Во сколько же мы сюда пришли? Майкл повернулся к Доминику, но того на месте за барной стойкой не оказалось. Стакан с недопитой водкой, остатки скуренной сигары в пепельнице и салфетка рядом. На ней что, рисунок? Мысли путались. Хлынули воспоминания. Как они с Домиником вошли в заведение, как сели за барную стойку, заказали ром и водку. "Знаешь, водка не водка, если ты не попробуешь ее с русским! Поверь мне, - торжественно произнес мужчина, подымая стакан вверх. - Когда я увидел на Кубе, как русский занюхивает головой сослуживца, был в шоке. Но они научили меня ее пить. Крепкая, обжигающая горло. Настоящий вкус, не разведенный какими-то добавками, не разбавленная водой и льдом"
Иногда Майкл не успевал за словами Доминика. Тот прыгал из крайности в крайность, то захлестывая собеседника лавиной информации, то молча предаваясь размышлениям.
"Ты служил? - поинтересовался Майкл. - В некотором роде да. Был военным журналистом. Приходилось общаться с разными людьми, с разными фракциями, с представителями разных стран"
Потом к нему прицепилась какая-то девушка, все навязчиво пыталась познакомиться и выйти подышать воздухом...Что было дальше, Майкл не помнил.
- Где же ты, Доминик? - негромко произнес мужчина, обернувшись к залу и осматривая посетителей плывущим взглядом.
- Вы что-то сказали? - Майкл обернулся к стойке, да так резко, что бармен отступил на шаг, опасаясь буйной реакции клиента на свой вопрос. - Со мной сидел мужчина. Видел, куда он ушел?
- Да. Сказал присмотреть за вами, а он скоро вернется. Он заплатил за ваш заказ. Хотите еще рома или что-нибудь другое?
- Нет, я еще этот не допил, - вяло протянул Майкл, снова обернувшись к залу и потеряв к бармену всякий интерес.
Когда же последний раз напивался? Он не помнил. Приятное и, даже, эйфорическое чувство властвовало в сознании. Майкл с идиотской ухмылкой наблюдал за развлекающимися и тратящими время в прокуренном помещении людьми.
Кто-то дотронулся до плеча. Майкл даже не собирался поворачиваться в сторону того, кто решил потревожить его покой.
- Эй, мужик, - кто-то, ухватив его за плечо, развернул на стуле к себе.
Майкл с умным видом, так казалось ему, осмотрел стоящего перед ним человека. Черная борода, засаленная и покрытая какими-то пятнами футболка, ремень с бляхой в виде черепа. Это бросилось сразу в глаза, на остальное Майкл как-то не обратил внимания.
- Что-то случилось? - свой вопрос он приправил легкой улыбкой, но, ввиду выпитого алкоголя, она вышла больше похожей на издевательскую ухмылку.
Хорошо, что удар пришелся в скулу. Майкл почему то всегда считал, что если сломают нос, то он так уже и будет кривым. А скула... Да ему сейчас и не особо важно было в таком состоянии, но за нос все таки вспомнил.
Бородач склонился над своей жертвой.
- Поимел мою девочку, а платить кто будет?
Майкл приподнялся на локте, дотронулся до пылающей скулы пальцами. "Хорошо вмазал" - мелькнула веселая мысль в голове, гудящей от удара и выпивки.
- Платить будешь? - пробасило где-то вверху.
- За что? - Майклу удалось, оперевшись о стул, с которого его так бесцеремонно скинули, подняться. - Я ее и пальцем не тронул.
- Врет, зайка, врет! - запищало из-за спины бородача.
Он не спеша обернулся к обладательнице писклявого голоса, поднял правую ладонь вверх на уровень головы с выставленным указательным пальцем, вероятно призывая к молчанию.
- Я сам разберусь, - и, повернувшись к Майклу, с нажимом добавил, - я ведь в юридический колледж когда-то поступал.
Сам факт уже должен был заставить возможного противника обдумать свои действия, чтобы не связываться с таким юристом. Для Майкла более весомым аргументом показался его кулак.
- Я не помню ничего подобного, мы пришли сюда с другом немного выпить, всего лишь, - рука нырнула под полу плаща