Шнайдер В.Г. : другие произведения.

Советская Национальная Политика И Народы Северного Кавказа в 1940 - 1950-е гг

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    В монографии рассматриваются особенности государственной политики в отношении народов Северного Кавказа в один из наиболее сложных периодов их истории. Основные черты этнополитической истории северокавказских народов 1940 - 1950-х гг. описаны в контексте многообразных задач советского национального строительства.

   0x01 graphic
  
  
  
  
  
  
  
  
   МИНИСТЕРСТВО ОБРАЗОВАНИЯ И НАУКИ РФ
   ГОСУДАРСТВЕННОЕ ОБРАЗОВАТЕЛЬНОЕ
   УЧРЕЖДЕНИЕ ВЫСШЕГО ПРОФЕССИОНАЛЬНОГО

ОБРАЗОВАНИЯ "АРМАВИРСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ ПЕДАГОГИЧЕСКИЙ УНИВЕРСИТЕТ"

  
  
  

В.Г. ШНАЙДЕР

СОВЕТСКАЯ НАЦИОНАЛЬНАЯ

ПОЛИТИКА И НАРОДЫ

СЕВЕРНОГО КАВКАЗА

в 1940 - 1950-е гг.

Монография

АРМАВИР

2009

   0x08 graphic
Печатается по решению редакционно-
   издательского совета ГОУ ВПО
   "Армавирский государственный
   педагогический университет"
   протокол N 01 от 27.05.2009 г.
  
   Проект выполнен при поддержке фонда
   "Наука и образование АГПУ".
  
   Шнайдер В.Г. Советская национальная политика и народы Северного Кавказа в 1940 - 1950-е гг.: Монография. - Армавир: Редакционно-издательский центр АГПУ, 2009. - 236 с.

Научные рецензенты:

Вартумян А.А. - д. полит. н., проф.

   Стецура Ю.А. - д. ист. н., проф.
  
  
   В монографии рассматриваются особенности государственной политики в отношении народов Северного Кавказа в один из наиболее сложных периодов их истории. Основные черты этнополитической истории северокавказских народов 1940 - 1950-х гг. описаны в контексте многообразных задач советского национального строительства.
  

Печатается в авторской редакции

  
  

  
  
   No Шнайдер В.Г., 2009.
   No Редакционно-издательский центр АГПУ, 2009.

ОГЛАВЛЕНИЕ

  
   ВВЕДЕНИЕ.....................................................................4
  
   ГЛАВА 1. Теоретико-методологические
   основания исследования......................................................7
  
   ГЛАВА 2. Трансформация практики национального
   строительства на Северном Кавказе в годы Великой
   Отечественной войны...........................................................31
   2.1. Влияние начального периода Великой
   Отечественной войны на этнополитическую
   ситуацию на Северном Кавказе .............................................31
   2.2. Причины и социокультурные аспекты
   депортации ряда народов Северного Кавказа
   в 1943-1944 гг. ..............................................................................51
  
   ГЛАВА 3. Этнополитические и социокультурные
   последствия депортации северокавказских народов....................80
   3.1. Освоение территорий упразднённых автономий
   Северного Кавказа.............................................................80
   3.2. Режим спецпоселения в отношении депортированных
   народов Северного Кавказа как фактор советской
   национальной политики (1943-1957 гг.).....................................107
  
   ГЛАВА 4. Социокультурная составляющая национальной
   политики советского государства в отношении
   северокавказских народов (середина 1940-х -
   конец 1950-х гг.)................................................................145
   4.1. Влияние советской национальной политики
   на социокультурную ситуацию в автономиях
   Северного Кавказа (середина 1940-х -
   конец 1950-х гг.)............................................................. 145
   4.2. Реабилитация репрессированных
   Народов Северного Кавказа и восстановление
   их автономий ..................................................................174
  
   ЗАКЛЮЧЕНИЕ............................................................224
  

ВВЕДЕНИЕ

  
   Проблемы этнической толерантности не впервые становятся в ряд приоритетных направлений внутренней политики в России, призванных обеспечить высокий уровень социокультурной консолидации общества. Важно установить, насколько прежде удавалось достичь этой цели, какими были способы институционализации национальной политики в полиэтничном обществе, насколько они были адекватны менталитету народов Северного Кавказа, в условиях становления и развития советской государственности.
   Советский период в истории Северного Кавказа давно и заслуженно привлекает внимание исследователей. Действительно, многие процессы социального, политического, экономического и историко-культурного характера в условиях этого региона были беспрецедентны. Прежде всего, надо сказать, что в советский период горские народы Северного Кавказа обрели свою государственность в форме автономных республик и областей, в том числе многие из них - впервые. Этот процесс в научной исторической литературе связывается с явлением национального строительства.
   Мы полагаем, что в советский период продолжается интеграция северокавказских народов в государственную и правовую систему России, начатая ещё до революции 1917 г. Вместе с тем, существенным отличием этих процессов стала новая идеологическая модель национального строительства на основе равноправия народов и политизации этничности. Можно говорить о качественно новом этапе их интеграции - вовлечении не только в государственное и правовое поле России, но и в её социокультурное пространство.
   Предмет исследования: национальное строительство как фактор социокультурной интеграции народов Северного Кавказа в советское общество в начале 1940-х - конце 1950-х гг.
   Территориальные рамки работы определяются предметом исследования. Они распространяются, главным образом, на автономии Северного Кавказа, первоначально входившие в состав Горской АССР, а также Адыгею. Многочисленные изменения границ и статуса национальных автономий Северного Кавказа в период с 1917 до конца 1950-х гг. делают нецелесообразным определение территориальных рамок нашего исследования путём перечисления быстро менявшихся названий автономных образований. Эта территория в настоящее время в основном совпадает с границами Республики Адыгея, Карачаево-Черкесской Республики, Кабардино-Балкарской Республики, Республики Северная Осетия - Алания, Республики Ингушетия и Чеченской Республики. Другие местности Северного Кавказа затрагиваются нами лишь в той мере, в которой это необходимо для освещения проблем, определяемых предметом исследования.
   Хронологические рамки охватывают часть советского периода. В качестве нижней границы принят 1941 г. а верхней - конец 1950-х гг. На протяжении этого периода обретает свои завершённые черты большевистская национальная политика, в том числе и практические методы национального строительства. К концу 1950-х гг. в целом завершается процесс институционального оформления результатов национального строительства на Северном Кавказе: складываются административно-территориальная и этническая карты региона, которые в дальнейшем почти не меняются вплоть до окончания советского периода истории.
   Целью настоящего исследования стала попытка выявить сущность, направления, формы и методы национального строительства как фактора социокультурной интеграции народов Северного Кавказа в советское общество в 1941 - конце 1950-х гг.
   Для достижения этой цели необходимо было решить, например, такие задачи: дать авторскую трактовку теоретических категорий национального строительства; провести сравнительный анализ методологических подходов к изучению национального строительства в социокультурном аспекте; выявить изменения этнополитической обстановки на Северном Кавказе в условиях Великой Отечественной войны; интерпретировать причины и социокультурные последствия депортации ряда народов Северного Кавказа (1943-1944 гг.); выявить доминанты национального строительства в 1945 - конце 1950-х гг. и их влияние на социокультурное развитие автономий Северного Кавказа; раскрыть социокультурный аспект восстановления автономий депортированных народов в контексте стратегии национального строительства.
   Данная проблематика разрабатывалась автором на протяжении нескольких лет. Результатом этого стала серия различных по жанру и объёму публикаций. Например, по теме исследования подготовлен ряд статей, опубликованных в тематических сборниках, а также в региональных и центральных научных периодических изданиях.
  

ГЛАВА 1

ТЕОРЕТИКО-МЕТОДОЛОГИЧЕСКИЕ

ОСНОВАНИЯ ИССЛЕДОВАНИЯ

  
   Теоретико-методологическая основа исследования включает в себя совокупность общенаучных и специально-исторических методов, а также специализированных методик анализа. Ведущим принципом формирования теоретико-методологической основы стал междисциплинарный синтез подходов, развивающихся в современной исторической науке.
   В ходе нашего исследования применены общенаучные принципы диалектики, системного и структурно-функционального анализа, объективности и историзма.
   В монографии задействованы специально-исторические методы: ретроспективный, типологический, сравнительный анализ. Также в работе использован метод историко-культурного анализа. На уровне специализированных методик применена модель "русской власти", разработанная Ю.С. Пивоваровым, а также приёмы контент-анализа источников.
   Модель "русской власти" объясняет роль государства в истории России как преобладающего властного института, реализующего своё влияние во многом неформальными процедурами, строящего свой курс на основе идеологических доктрин. Характеризуя понятие "русской власти", Ю.С. Пивоваров доказывает, что главная черта российской культуры - центральная роль ценностей власти. Власть неформальна, так как нормы права воспринимаются как инструмент идейно-волевого действия политиков. Она централизована именно вследствие слабой самоорганизации "окраин" государства.
   В данной работе интерпретированы проявления циклических и линейно-поступательных процессов в системе национального строительства, а также в эволюции качества взаимодействия и взаимовлияния государства и общества.
   Из числа базовых концепций этноса и национальной политики за основу нами принята примордиальная концепция (Э. Смит, Р.Г. Абдулатипов, В.И. Козлов). Она в наибольшей мере соответствует этнокультурной традиции и способам этнической самоидентификации народов Северного Кавказа. Вместе с тем, мы признаём полезность конструктивистской концепции (Б. Андерсон, В.А. Тишков), которая адекватно объясняет создание органами власти советской идентичности, конструирование "социалистических наций и народностей".
   Большие возможности для осмысления истории национальных отношений предоставляет социокультурный подход. Его основы заложены в работах М. Вебера, Т. Парсонса, Р. Мертона. В центре внимания - человеческая деятельность, имеющая свойства саморазвивающейся системы. Специфика социального действия проявляется в роли ценностей, норм, символов культуры. В рамках социокультурного подхода общество понимается как единство культуры и социальности, образуемых деятельностью человека.
   Социокультурный подход означает анализ общества с точки зрения системы ценностей, норм, которые регулируют поведение человека и обусловливают его отношение к себе, к другим людям и к природе.
   Н.М. Лапин видит специфику социокультурного подхода в том, что он интегрирует три измерения бытия: человека в его взаимодействии с обществом, тип культуры, тип социальности.
   Для нашей темы важна также модель центр-периферийного взаимодействия, сформулированная Э. Шилзом. Центр представляет собой средоточие системы символов, ценностей и верований, которые правят обществом. Центр выражается в базовых институтах общества, там определяются принципы контроля над ресурсами общества и параметры общественной системы; формируются символические границы между данным обществом и его соседями; вырабатываются принципы социальной стратификации.
   Социокультурная интеграция - одно из основных понятий заявленного подхода, выражающее согласованность и взаимозависимость между элементами общественной системы, что обеспечивает её внутреннее единство и устойчивость. Интеграция в социокультурном аспекте означает создание "чувства сообщества". Она означает стремление сблизить этнические группы и территории в единую надэтническую общность. Этнические статусы и этнокультурные различия при этом нивелируются и перемещаются в область частной жизни людей.
   Под историческим типом культуры (культурно-историческим типом) нами подразумевается уникальный характер социально обусловленной деятельности группы исторических субъектов, включающий их самоидентификацию и находящий своё инвариантное закрепление в определённом типе ментальности. Исторический тип культуры выражается в диалектике процессов инноваций и стереотипизаций. Инновация означает введение новых моделей деятельности, а стереотипизация в принятии этих моделей в сознании групп людей. Динамика развития культуры, таким образом, - это постоянное преодоление одних общественно организованных стереотипов культуры и образование новых. Этот процесс выступает в роли стержня общественной самоорганизации и, на наш взгляд, имеет циклический характер.
   Понятие исторический тип культуры нередко коррелирует в современных исследованиях с понятием цивилизации. Под цивилизацией мы понимаем локально ограниченный, социально организованный тип культуры, саморазвивающийся в пределах определённого исторического пространства и времен. Мы не могли не оговорить этот термин и понятие, хотя в ходе нашего исследования мы чаще будем использовать такую дефиницию, как "исторический тип культуры", не случайно, что именно через это понятие дано определение "цивилизации", приведённое выше.
   Так, А.В. Лубский отмечает, что в российской цивилизации доминирует мобилизационный тип развития, а базовыми культурными архетипами являются: этатизм, патернализм и социоцентризм. Согласимся с этим.
   Поскольку под "государством" мы понимаем выражение типологических черт культуры в способах властвования, то "прерывистость", "цикличность", "точки разрывов реформационными или революционными трансформациями" трактуются нами как явления социально-политического (а не только социокультурного) характера.
   Принимая во внимание последний тезис, мы прослеживаем систему социально-политических циклов-периодов в истории России, чередующих относительно гармоничные и относительно кризисные состояния государства и общества. Формируя эту составляющую применяемой в работе методологии, мы опирались на концепцию общей теории цикла Ю.Н. Соколова, а также на отдельные положения ряда новейших исследований в области изучения цикличности исторических процессов.
   Взаимоотношения государства и общества в России (СССР), взаимообусловленность их состояний положены нами в основу понимания природы социально-политических циклов.
   Общество понимается нами как социально значимая часть населения, способная влиять на состояние государства. История России периода империи показывает, что эта часть населения со временем возрастает. Само понятие "общество" изменяется не только количественно, но и качественно. К 1917 г. (и даже ранее) уровень его развития и состояния был таков, что со стороны противостоящих царизму сил стала возможной постановка вопроса об отмене сословий. На авансцену отечественной истории выдвинулись те политические партии, которые выдвигали идею гражданского социально-политического устройства в России.
   Е.Н. Мощелков, анализируя особенности социально-политической динамики в истории России, ввёл такое понятие как "государственно-центричная матрица" развития. Её основная черта - ведущая роль государства в жизнеобеспечении общества, соединение политической власти и собственности. В социокультурном аспекте "матрица" включает совокупность идей и ценностей, сформировавшихся на основе православного мировоззрения: единство духовной и светской власти, общинность, морализм. В основе общественного устройства России лежит не самоорганизуемое гражданское общество, как например, на Западе, а "государство правды", контролирующее основные сферы власти, собственности и культурной жизни.
   Согласно социокультурному подходу, заявленному в качестве важного компонента методологии исследования, общество понимается как единство культуры и социальности, образуемое деятельностью человека. Данный подход соединяет три измерения бытия: человека в его взаимодействии с обществом, тип культуры и тип социальности. В контексте этих признаков советское общество следует рассматривать как явление, которое на протяжении всей своей истории не обрело завершённых форм. То есть, становление советского общества имело длящийся характер. Оно находилось в состоянии поиска своей идентичности, и это обстоятельство можно рассматривать как его базовую характеристику.
   Надо полагать, что советское общество в целом унаследовало перечень социокультурных архетипов российского (дореволюционного) общества, и его формирование проходило на основаниях российского типа культуры. Таким образом, важным аспектом исследования является тип социальности, привносимый и закрепляемый в обществе советским государством и его коммунистическим руководством. В идеологическом смысле основой формирования советского общества можно считать марксистско-ленинское учение.
   Процесс формирования советского общества рассматривается в монографии как совокупность усилий государственной власти, направленных на создание новой надэтнической и надконфессиональной социальной целостности, то есть, собственно, нации (в научной литературе также используются понятия: "нация-согражданство", "гражданская нация", "нация-содружество", "нация-государство", "политическая нация").
   В истории России совершается длительный цикл централизации-децентрализации. Первая тенденция обычно связана с консервативными и надэтническими ценностями, по существу, имперского типа; вторая - с реформистскими либо революционными тенденциями, стимулирующими национализм этнических элит.
   Государство в истории России (может быть за исключением последних лет) всегда представляло собой надобщественный институт. В отношениях с обществом государственная власть придерживалась принципа субъект-объектного воздействия. Формируясь как институт общества, государство в России всегда тяготилось зависимостью от него и стремилось к полному контролю и доминированию над обществом.
   Таким образом, будучи производной от общества, государство в России, тем не менее, всегда обозначало стремление к самодостаточности. Иначе говоря, государство тяготело к субстанциональности, как идеальному состоянию с точки зрения власть имущих. Поэтому динамика социально-политического цикла в России - это, по-существу, процесс постепенного "отрыва" государства от общества.
   Начиная свою историю, как уполномоченная на властвование часть общества, государство некоторое время синхронизирует свои действия с его запросами (в контексте более поздних самооценок - "идёт на поводу у него"). Постепенно государственная власть в России (СССР) проявляет свою сущность, и происходит инверсия вектора влияния "общество ? государство" на "государство ? общество". Проще говоря, власть начинает доминировать над социумом, и это означает, что социально-политическая система вступает в зыбкое состояние, которое внешне может выглядеть вполне гармонично. Период доминирования государственной власти, когда любые задачи "по плечу", можно было бы ещё назвать "героическим". В истории России он, чаще всего, именно таким и был.
   Однако вскоре наступает надлом. Происходит это потому, что государство всё более и более погружается в систему своих, часто умозрительных смыслов, вступая в период тщетных попыток реализации иллюзорных представлений о закономерностях развития общества. Естественные сложности, неизбежные в процессе воплощения в жизнь социальных и политических "фантомов", порождают агрессивность государства (мнящего себя всемогущим) по отношению к обществу. Примерно так начинается ниспадающая фаза цикла, которая в истории России, по нашему мнению, всегда бывает более быстротечной, чем восходящая.
   Советский период истории с 1917 до конца 1950-х гг. в целом можно рассматривать, в числе прочего, и как завершённый социально-политический цикл, начинающийся глубоким кризисом революций 1917 г. и гражданской войны, переходящим в период поисков форм и способов организации советского государства (в том числе и в области национального устройства) 1920-1930-х гг., который заканчивается этапом безграничного доминирования государства над обществом (середина 1930-х - середина 1940-х гг.). Непомерные геополитические амбиции, сопровождавшие победу в Великой Отечественной войне, а также очевидное исчерпание возможностей тоталитарной формы социально-политического устройства в СССР привели к надлому и началу кризиса этой системы, завершившей свою историю в середине - второй половине 1950-х гг. В этот период, который можно рассматривать как умеренный социально-политический кризис, происходит смена тоталитарной системы общественно-политического устройства на более мягкую - авторитарную модель.
   Таким образом, хронологические рамки исследования (1941 - конец 1950-х гг.) охватывают ранний период проявления кризиса и упадка тоталитарной модели государства в СССР и начала её перерождения в авторитарный вариант. Важно отметить, что процессы национального строительства, развитие советского государства и общества представляли собой взаимообусловленные процессы, протекавшие одновременно. Базовым качеством этой взаимосвязи, очевидно, следует назвать эволюцию тоталитаризма в СССР.
   Итак, государство, основанное большевиками в 1917 г., обретая всё большую власть над обществом, стремится формировать его согласно своему идеалу, привносит соответствующие качества и признаки, и достаточно преуспевает в этом к началу 1940-х гг.
   Для задач исследования истории нациестроительства в ХХ в. малопродуктивна восходящая ещё к эволюционизму схема "род-племя-народность-нация". Представляется в порядке гипотезы более корректным выделять этнические группы традиционных, индустриальных и постиндустриальных обществ.
   Этнические группы с традиционной социальной организацией тяготеют к внутренней сплочённости и этноцентризму своего мировосприятия. Чаще всего они ведут земледельческий или скотоводческий, то есть сельский образ жизни.
   Этнические группы индустриального общества, напротив, имеют диверсифицированную профессиональную и политико-статусную структуру. Их идентичность открыта для межэтнического диалога. Территориально группы на данной стадии не могут уже быть четко определёнными, особенно в городах и иных зонах межкультурного контакта.
   Учитывая специфику коммунистической мировоззренческой модели и конкретно-исторические задачи соответствующей идеологии, очевидно, что они могли быть решены в контексте формирования этнических групп индустриального общества. Этот тезис очень важен для исследования процессов национального строительства на Северном Кавказе.
   Важной категорией изучения этничности является институализация, то есть процесс формирования признанных в обществе структур и видов взаимодействий между людьми. Особое значение имеет то, каким образом институционализированны в конкретном обществе этнические группы (Б. Крофорд). А это зависит от важнейших факторов, выявленных Т. Гурром: 1) масштаба силы государственных институтов; 2) характера политических ценностей и зрелости практик демократии; 3) дестабилизирующего эффекта демократизации в авторитарных обществах. Критическим является период нациестроительства, когда решается вопрос: будет или не будет этничность иметь характер политического института, а значит, будут ли этнические группы выступать как субъекты политического процесса с требованиями повысить свой статус (Б. Крофорд).
   На материалах российской истории можно проследить, как имперская (надэтническая) форма государства поддерживала баланс этнических статусов и идентичностей, избегая их ассимиляции. Вместе с тем, традиционализм российской этносоциальной системы гораздо дольше, чем на Западе, сохранял обособленность этносов. Советская модернизация привела к радикальной смене имперства на политику "самоопределения наций" на уровне государства.
   Важной категорией исследования нациестроительства является этнонационализм (по Э. Геллнеру): политический принцип, по которому политические и этнические субъекты должны совпадать. Управляющие и управляемые в данной политической единице должны принадлежать, согласно этому принципу, к одному этносу. К. Янг замечает, что национализм - это политическая идеология, считающая нацию реальным сформированным сообществом, к которому человек должен проявлять наивысшую преданность. Э. Смит добавляет: современный национализм - легитимизирующий принцип политики и создания государств.
   Современные исследователи (Э. Ян, А.А. Празаускас, О.Ю. Малинова) критикуют упрощённое восприятие типов национализма, по которому гражданский национализм сугубо либерален и прогрессивен, а этнонационализм авторитарен и реакционен. Следует заострить внимание на суждениях Э. Яна, который отмечает, что этнокультурные черты неизбежно присущи и нации-согражданству, которая не может быть полностью безразличной к этническим факторам. Ведь в "государственных" нациях тоже есть этническое ядро хотя бы в силу выбора государственного языка и этнодемографического состава страны. Очевидно, что в СССР роль такого ядра выполняла русская этнокультура.
   Истоки идеи современной нации-согражданства можно отчётливо выявить в ходе Американской и Французской революций XVIII в. "Идея народного суверенитета, или верховной власти народа, пришла на смену идее династического суверенитета... На протяжении XIX и XX вв. народный суверенитет шаг за шагом завоёвывал устойчивые позиции в мире: порой для этого требовалась революция, порой хватало реформ".
   Гражданское общество есть непременное условие построения политической нации. По-существу, именно об этом говорит Э. Ян, проводя границу между понятиями "государственный народ" и "нация". Первый, по его мнению, являет собой правовое сообщество, а нация - политическое сообщество по волеизъявлению, принадлежность к которому не зависит от социального, конфессионального или этнического происхождения [В.Ш. - курсив мой]. Согласно исходной либерально-республиканской идее, порождённой Французской революцией, государственный народ как общность всех граждан и нация идентичны. Похоже, что именно на этот путь не смогла перейти Россия, не получив дополнение - "советская".
   Итак, нация рассматривается как явление общества индустриального типа. Надо полагать, что вступление России в эту фазу происходит никак не ранее пореформенного периода, а отчётливо признаки индустриального общества присутствуют уже в советский период.
   Совершенно очевидно, что в состав российского государства входили этносы с принципиально различными стереотипами поведения. Вместе с тем, государство определяло и определяет ряд норм социального, экономического, политического, правового и др. характера, представляющих регулятивные механизмы деятельности общества (в том числе, сохранение целостности государства). Когда эти нормы в полной мере, в обязательном порядке и в равной степени относятся ко всем без исключения членам общества, только тогда мы можем говорить о вероятности складывания гражданского общества. В таком случае для члена любого этноса вышеупомянутые нормы становятся объективной реальностью, с которой нельзя не считаться. При таких условиях вопрос о приоритете этнических стереотипов, зачастую, приобретает характер личностного выбора и становится тем очевиднее, чем ближе суть названных стереотипов общему тону и заданности государственных норм и устоев.
   Какое значение мы будем вкладывать в понятия "этнос" и "нация"? Обсуждение данной проблемы в современной литературе показывает, что теоретические изыскания в этой сфере далеки от качества универсальности трактовок. В целом можно согласиться с мнением, что, "...несмотря на широкое употребление этих терминов [В.Ш.: "этнос" и "нация"], в современной отечественной научной литературе и в исследованиях советского периода, специалисты так и не пришли к однозначному определению этих феноменов, их содержательных и функциональных характеристик".
   Представляется весьма удачной и снимающей, до известной степени, противоречие трактовок и терминологических разночтений идея А. Кара-Мурзы, высказанная им в работе "Россия в треугольнике: "этнократия-империя-нация"". А. Кара-Мурза утверждает, что в истории известно три формы социального сосуществования индивидов: этнократия, империя и нация. "Во-первых, "этнократии" - основанные на принципе "крови", этнического родства, непременным атрибутом которых является ксенофобия или, по меньшей мере, этническая сегрегация. Во-вторых, "империи" - базирующиеся на универсальном, надэтническом принципе "подданства". И, в-третьих, "нации" - основанные на гражданско-территориальном принципе. Нация, в отличие от империи, формируется в той мере, в какой в универсализирующем плавильном котле межэтнического взаимодействия участвует не только имперское государство, но и гражданское общество".
   И ещё одна важная для нашего исследования мысль: ""Этнократия", "империя", "нация" - разные механизмы социальной адаптации общества к изменяющемуся миру... Ясно, однако, что смена базового интегративного принципа происходит тогда, когда адаптационные возможности прежнего принципа оказываются исчерпанными, либо очевидно недостаточными".
   Необходимо сказать, что данная закономерность, принятая нами за основу оценки особенностей российской социокультурной эволюции, нуждается в некотором пояснении и корректировке. Во-первых, соединённые в одну концептуальную схему, указанные понятия предают ей эклектичный характер; во-вторых, последовательность "этнократия-империя-нация" характерна не для всех ныне существующих наций, в том числе, и европейских (например, итальянцы, восточноевропейские народы, нации бывших европейских колоний в Америке и нек. др.).
   Мы исходим из того, что любая современная нация, чаще всего сформированная на полиэтничной основе, своим структурообразующим элементом имеет базовые этнокультурные традиции численно (абсолютно или относительно) доминировавшей в процессе нациегенеза этнической группы. Таким образом, всю последовательность и историю становления определённой нации можно рассматривать как эволюцию именно этой этнической группы.
   Последовательность "этнократия-империя-нация" далека от универсальности. Очевидно, концепцию можно отнести к процессу формирования современных политических наций, вызревавших на основе европейского исторического типа культуры. Вероятно, не всегда формирование и развитие крупной этнической группы сопровождалось созданием им империи. Однако на примере России происходит именно так.
   Концепция нации-согражданства, на наш взгляд, не исключает понятия "этнонации". Последние складываются на моноэтничной основе в зонах влияния различных историко-культурных типов. Если рассматривать пример Восточной Европы, то народы, её населяющие, в своё время входили в состав различных империй. Здесь на протяжении всей истории прослеживается постоянное тяготение к российскому или западноевропейскому историко-культурному типу. Это выражается, в частности, в циклическом усилении того или иного вектора историко-культурного влияния, прослеживающегося в политической, экономической и др. ориентациях.
   В похожей ситуации происходит и этнокультурное развитие народов Северного Кавказа. Особый трагизм их истории придаёт то обстоятельство, что они оказались под "перекрёстным" влиянием таких историко-культурных типов, мировоззренческие доминанты которых, имели, подчас, взаимоисключающий характер.
   Проблема цивилизационной принадлежности или даже уникальности Северного Кавказа в последние годы не раз становилась предметом оживлённых дискуссий на страницах периодических изданий, научных конференциях и проч. Как представляется, позиции и аргументация сторонников теории Северо-Кавказской цивилизации уступают доводам её противников. Северный Кавказ рассматривается нами как социокультурное пространство с ярко выраженной этнокультурной и конфессиональной самостью.
   Данное социокультурное пространство представляет собой, своего рода, "буферную зону" с высоким уровнем конфликтности, возникающую в месте столкновения интересов различных историко-культурных типов. В рассматриваемом случае представляется весьма плодотворной концепция С.П. Хантингтона о столкновении интересов "мегацивилизаций" как решающем факторе конфликтогенности в зонах их соприкосновения. Несмотря на известную критику этой концепции, касающуюся, в основном, претензий на глобальность выводов и положений, а также спорность категорий "традиционного" и "современного" обществ, как основных в контексте анализа культурных и социальных изменений, в рассматриваемом случае она "работает".
   Упомянутое столкновение происходило между российским (христианским) и арабо-исламским типами культуры, находящими своё выражение в уникальных мировоззренческих моделях. Способы привнесения российским государством такой модели, которая включала представления о государстве, общественном устройстве, этических ценностях и др. в "буферные зоны", составляет важную часть предмета нашего исследования.
   Закладываемый на более ранних этапах этнокультурный фундамент государственности не исчезает, как не исчезают и этнические группы его сформировавшие, а переходит к новым этапам своей эволюции. В связи с этим и возникает необходимость использовать такой термин, как "нация".
   Историко-культурные типы полиэтничны по своему составу. С точки зрения социальной и политической организации (разумеется, речь не идёт о традиционных культурах) чаще всего они представлены различными вариантами, поэтому можно говорить, что они и "полигосударственны". Сколь полиэтничным не было бы то или иное государство, в его основе, как правило, лежат ценности и принципы внутреннего устройства абсолютно или относительно доминирующей этнической группы или групп, близких по своим социокультурным качествам.
   Надо полагать, что культура, как способ целенаправленной самоорганизации общества, находит своё выражение в специфике социальных структур и систем. Следовательно, изучение социального устройства предполагает его рассмотрение, в том числе, и с точки зрения этнокультурных характеристик.
   Историю России можно рассматривать, в числе прочего, и как историю влияния русских этнокультурных ценностей на этносоциальные структуры инокультурного и иноэтничного окружения.
   В рамках социокультурного взаимодействия, возникающего на присоединяемых территориях, особый интерес представляют способы привнесения российским обществом своих этнокультурных ценностей, среди которых и идеал социотипа.
   Итак, Российское государство трактуется нами как производная российского типа культуры, имеющего своей основой русские этнокультурные традиции, выражающие особенности соответствующего типа ментальности. Русские, как доминирующая в государстве этническая группа, со второй половины ХIХ в. имели достаточные объективные предпосылки для вступления в стадию нациестроительства.
   В дореволюционный период горские народы Северного Кавказа представляли собой этнокультурные группы, находящиеся на стадии догосударственного или раннегосударственного развития. В социальном и политическом смысле их сообщества можно определить как этносоциальные системы. Это понятие довольно часто употребляется в современной литературе, например, по отношению к казачеству, также встречаются попытки его использования и применительно к горцам. Активный процесс нациестроительства у народов Северного Кавказа начинается только в годы советской власти. Вопрос о его завершённости к настоящему моменту относится к числу дискуссионных.
   Прежде чем начать работу над исследованием, посвящённым процессам нациестроительства и социокультурной интеграции народов Северного Кавказа в советское общество в начале 1940-х - конце 1950-х гг., нами были рассмотрены закономерности эволюции российско-северокавказских интегративных связей в дореволюционный период, а также в предшествующий советский период истории.
   Результаты работы по исследованию дореволюционного периода нашли своё отражение в соответствующей монографии. Так как основные выводы и итоги этого исследования имеют важное значение для данной работы, мы посчитали необходимым изложить их в сжатом виде в рамках этой главы.
   Интеграция Северного Кавказа в государственное пространство России представляла собой протяжённый по длительности и сложный по внутренней динамике процесс. Можно сказать, что вхождение Северного Кавказа в рамки российского государства по окончании Кавказской войны произошло в основном. Многие административные, правовые и другие нормы действовали на территории горских народов частично. Пореформенный период, представлявший собой этап относительной социально-политической гармонии в России, стал временем, когда на Северном Кавказе сочетались две тенденции: окончательное укрепление российской государственности и начало утверждения в регионе российского исторического типа культуры как ведущего способа организации общественной жизнедеятельности.
   Пореформенный период закладывал объективные основы для построения в России нового способа социального взаимодействия и сосуществования исторических субъектов, который мы определили как "нация". В силу половинчатости и незавершённости реформ и последующего усиления реакционных тенденций, данная задача в целом выглядела в дореволюционный период невыполнимой.
   Применительно к Северному Кавказу можно сказать, что одним из существенных препятствий в процессе органичной адаптации автохтонного населения в государственном и историко-культурном пространстве России был фактор конфликтности, долгое время доминировавший в структуре этнокультурного взаимодействия в регионе.
   В результате усилий российского государства, направленных на включение народов Северного Кавказа в свои границы, в основания этнокультурного диалога в рассматриваемом регионе были заложены мощные конфликтогенные факторы. В частности, анализ причин и обстоятельств Кавказской войны позволяет отнести её, согласно классификации этноконфликтов (В.А. Авксентьев), к конфликту ценностей, порождаемому наиболее сложными и трудноразрешимыми противоречиями.
   Окончание войны открыло возможности царскому правительству административными мерами, политическими усилиями и т.п. мирными по форме способами активно укреплять на Северном Кавказе позиции российской государственности.
   Административные изменения на Северном Кавказе, политика переселения горцев на равнину, методы решения земельного вопроса говорят о противоречивости и непоследовательности решений российского правительства в отношении своих новых подданных.
   Наиболее существенными были изменения, затронувшие кочевые народы региона. Осторожное и методичное давление представителей государственной власти на Кавказе, обнищание кочевых обществ, усиливающаяся миграция российских крестьян стали основными причинами, заставившими кочевников отказаться от образа жизни, формировавшегося многими поколениями. И хотя окончательно процесс перехода к оседлости завершился только в 1930-е гг., его начало и многие существенные шаги относятся именно к пореформенному периоду.
   Примерно такая же тактика была избрана и в процессе постепенного введения горцев в рамки российского правового пространства. Сохранение отдельных принципов мусульманского и традиционного права рассматривалось как временное. Ряд деяний, касающихся посягательств на государственные интересы России, сразу же был включён в число преступлений, карающихся по российским законам. В последней трети XIX в. не удалось развить и довести до завершения процесс поэтапного вытеснения местных правовых норм общеимперским законодательством, а стремительное нарастание кризисных социально-политических (с начала ХХ в.) фактически сделало это невозможным.
   Внедрение российской системы образования среди горцев и повышение её значимости, особенно с последней трети XIX в., должно было способствовать распространению в регионе российского типа культуры. Эти меры закладывали основу далеко идущих планов вовлечения горского населения в систему русских этнокультурных ценностей и способов социального действия, без знания и умелого владения которыми был бы невозможен не только жизненный успех (карьера, достаток, социальная значимость и т.п.), но и равнодостойное другим подданным империи существование. Безусловно, важнейшим фактором при этом было знание русского языка. Добиться заметного двуязычия горских народов в досоветский период не удалось.
   Модернизационные процессы на Северном Кавказе были тесно связаны с развитием городов и торгово-промышленной деятельности, осуществлявшейся, главным образом, усилиями пришлого населения. Так называемые "иногородние" доминировали в городах и промышленно ориентированных населённых пунктах, они же составляли основу социального слоя наёмных работников.
   Развитие капиталистических отношений затронуло и местное население, к которому, в данном случае, мы относим не только горцев, но и казачество. Попытки правительства закрепить казачьи сословные и земельные привилегии сталкивались с объективными социально-экономическими процессами, разрушающими казачьи общины, ведущими к сокращению земельных наделов и обнищанию отдельной части казаков. Горское население всё более замыкалось в границах своих этнокультурных групп. Анализ степени участия горцев в промышленном освоении края показывает, что они не смогли органично влиться в развивающиеся индустриальные структуры, воспринимая их как чуждые, а своё пребывание в числе, например, наёмных рабочих - как временное и вынужденное.
   Таким образом, модернизация Северного Кавказа объективно способствовала включению этого региона в состав российского историко-культурного пространства.
   Царское правительство и его представители на Северном Кавказе, выказывая явную заинтересованность в скорейшей интеграции горского населения в российское общество, в своих решениях были непоследовательны и не сумели создать действенных механизмов их адаптации к условиям изменяющихся социокультурных реалий. Закрепление и сохранение сословных и земельных преимуществ за казаками является ярким примером российских "хромающих решений" (А. Ахиезер). Результатом этой политики стало то, что казачество, имея во многом отличное от горцев положение, также как и они оказалось на периферии модернизационных процессов. В среде казачества всё более усиливались консервативные тенденции, к началу ХХ в. ставшие определяющими для данного сословия в целом. В контексте тех же процессов горцы превращались в социальных аутсайдеров.
   Объективные условия формирования нации, как нового способа социокультурного взаимодействия и сосуществования исторических субъектов в рамках единого государственного пространства, которые закладывались в пореформенный период, не были реализованы сполна.
   Применительно к Северному Кавказу надо отметить, что поэтапное включение этого региона в государственное пространство России к 1917 г. в основном было завершено. Существовавшие социальные и административные исключения для горцев не имели принципиального характера, а иные тяготили даже их самих.
   Процесс интеграции автохтонного населения изучаемого региона в историко-культурное пространство России имел сложный и противоречивый характер, обусловленный, во многом, особенностями модернизационных процессов пореформенного периода. Не отрицая роли и значения предшествующих этапов интеграции и попыток укрепления в крае "русского духа", отметим, что процесс утверждения на Северном Кавказе российского исторического типа культуры приобретает реальный смысл только в условиях начала массовой крестьянской миграции в последней трети ХIХ - начале ХХ вв.
   Историко-культурные интеграционные процессы в отношении народов Северного Кавказа в дореволюционный период надо признать незавершёнными. Решение этой задачи требовало, очевидно, во многом других политических условий.
   В 1917 г. начался давно подготавливаемый всем ходом предшествующего исторического развития России этап, когда для сохранения жизнеспособности государства и его целостности стало необходимостью формирование некой новой нации - общности полиэтнического характера.
   Учитывая необходимые элементы складывания нации, можно утверждать, что объективные условия для этого возникают в России только в советский период. В этом смысле понятие "нациестроительство" относится не столько к "малым" народам СССР, сколько имеет более широкое значение.
   В институциональном аспекте советская национальная политика довоенных лет на Северном Кавказе отчётливо делится на периоды 1918-1929 гг. и 1930-1941 гг.
   Нациестроительство в Советской России - СССР в 1918-1920-х гг. оформило "империю позитивного действия" (Т. Мартин), то есть полиэтническое государство, поощряющее рост национального самосознания ранее угнетённых народов и форм их территориальной автономии при одновременном подавлении аналогичных форм самоорганизации русского населения. В институциональном аспекте данная модель выразилась в этнотерриториальном федерализме, создававшем ряд иерархических форм.
   Эффективность советского государства перед лицом угроз сепаратизма и национализма обеспечивалась, прежде всего, за счёт унитарного и диктаторского строения РКП(б) и органов госбезопасности. Проект "империи позитивного действия" был бы нежизнеспособен без авторитарного, а в 1929-1953 гг. и тоталитарного поддержания интеграции советской системы. Ленинский вариант национально-государственного строительства остался нереализованным, так как опасно усилил бы этноэлиты и властные структуры республик и автономий за счёт общегосударственного центра.
   Модель национальной политики РКП(б)-ВКП(б) 1923-1929 гг. была определена на этапе принятия Конституции СССР в течение 1923 г. Окончательный поворот к централизаторской политике закреплён на IV совещании ЦК РКП(б) с ответственными работниками национальных республик и областей (июль 1923 г.). Поворот выразился в упразднении народного комиссариата РСФСР по делам национальностей и его региональных структур, в объявлении главной угрозой "национал-уклонизма" автономий. Модель национальной политики обрела догматизированные черты.
   Национальная политика 1930-х гг. во многом противоположна проводимому ранее курсу РКП(б) на поощрение этнокультурной специфики народов. Национальную политику этого периода можно определить как директивно-интегрирующую.
   Объективными условиями трансформации курса являлись: начало модернизации экономики на административно-командной основе; подавление последних форм оппозиции и складывание монопольной власти ВКП(б); курс на "построение социализма в отдельно взятой стране"; приближение мировой войны.
   Переход к централизаторскому, интегрирующему курсу политики совершался постепенно в течение 1930-х гг. Он проявился в конструировании новой общегосударственной идентичности; роспуске национальных районов и сельсоветов; отказе от "коренизации" кадровой и языковой политики; придании русскому языку статуса общегосударственного. Вместе с тем, СССР 1930-х гг. не стал "нацией-государством" в общемировом смысле. Модель национальной политики оставалась соподчинённой цели строительства нового общества при монопольной власти коммунистической партии.
   Конкретно-исторический вариант социокультурной интеграции народов Северного Кавказа в советское общество был противоречив, так как одновременно ставились задачи "расцвета" национальных культур и их сближения. При этом национально-государственное строительство советского периода привело к политизации этничности и к территориальному закреплению этнокультурных различий.
   В результате анализа основных направлений национального строительства в регионе в 1920-1930-е гг. доказано, что уровень социально-экономического и культурного развития народов Северного Кавказа не позволил осуществить амбициозные замыслы "коренизации" региональных элит: как партийной, так и государственной. Относительно успешными кадровые реформы 1920-х гг. были только в Кабарде и Северной Осетии, располагавшими объективными условиями для их реализации. К началу 1930-х гг. кадровая реформа затормозилась в связи со сменой политических целей власти, требовавшей полной лояльности региональных элит.
   Большие сложности возникли при переводе делопроизводства республик Северного Кавказа на местные языки. Эта мера ярко выразила направленность курса власти в рамках модели "империи позитивного действия" 1920-х гг.: степень лояльности государства к требованиям народов настолько высока, что само общество не всегда было к этому готово. В 1930-х гг. процесс языковой политики разворачивается в обратном направлении - преобладания русского языка, что соответствовало задачам государства, создававшего политическую нацию.
   Несмотря на незавершённость и нереализованность курса "коренизации", на его непоследовательность и противоречивость, он означал позитивный способ взаимодействия государства с этническими группами. Данная политика сыграла положительную роль в формировании этнических партийно-государственных элит и была прервана по общеидеологическим мотивам.
   Следует выделить основные направления политики формирования интегрированного социокультурного пространства на Северном Кавказе в 1918 - 1941 гг.: увеличение численности рабочего класса как носителя общероссийской культуры; индустриализация и связанная с ней урбанизация Северного Кавказа; ликвидация безграмотности, в том числе создание письменности на языках северокавказских народов; создание письменности на языках народов региона; распространение русского языка как языка межкультурного общения; подготовка кадров учителей, врачей, инженеров и иных квалифицированных специалистов.
   Названные направления взаимосвязаны. Они могли быть реализованы в основном за счёт общегосударственных ресурсов и политических мер ввиду крайней слабости внутренних тенденций интеграции сообществ Северного Кавказа.
   Рост численности рабочего класса наиболее интенсивно шёл в 1930-х гг. Отчётливо прослеживается повышение удельного веса рабочих коренных народов региона. Освоение промышленных профессий наиболее успешно происходило в отраслях, связанных с сельским хозяйством, либо не требовавших высокой квалификации. Занятость горцев в промышленности оставалась преимущественно мужской.
   Быстрый рост численности рабочих означал их маргинализацию. Заметным становится слой рабочих, не приученных к трудовой дисциплине, не усвоивших классовых традиций. Возрос уровень мобильности рабочей силы. При приёме на работу представителей горских народов подчас приходилось преодолевать барьеры взаимной неприязни и недоверия. Это повлияло на утверждение командно-административных методов управления. Вместе с тем, рост полиэтничности рабочего класса в 1920-1930-х гг. стал важным фактором социокультурной интеграции региона в общенациональное пространство.
   Ликвидация безграмотности на Северном Кавказе кроме общекультурных задач, преследовала цель способствовать воспитанию советских людей - активных участников строительства социализма. Поэтому решение культурно-просветительских задач неизбежно сочеталось с уничтожением сословности и религиозности образования. Введение латинского алфавита для языков северокавказских народов должно было подорвать влияние исламских традиций и вместе с тем позволяло избежать обвинений в русификации со стороны общественного мнения.
   В 1918 - 1929 гг. советская система образования вынуждена была мириться с сохранением религиозных школ и конкурировать с ними. Со второй половины 1920-х гг. административные методы вытеснения частного, в том числе религиозного, образования начинают преобладать. В числе таких методов: отказ в финансировании негосударственных школ, преследование преподавателей, ужесточение правил регистрации и финансовой деятельности.
   В 1930-х гг. доминирование государственной системы образования подтверждается переходом сначала к всеобщему начальному, а затем - к семилетнему образованию.
   Советское государство своими решениями (фиксацией национальной принадлежности в ходе переписей, введением паспортной системы, коренизацией государственного аппарата, оформлением литературных языков народов СССР) разграничивало этнические группы, способствуя росту их социокультурного статуса и расширению способов и форм этнической самоидентификации.
   Одновременно задачи индустриализации Северного Кавказа и его политической лояльности советской системе требовали распространения русского языка. Это был объективно неизбежный процесс, связанный с прогрессивной интеграцией населения автономий Северного Кавказа в общероссийское социокультурное пространство, и в целом в советское общество.
   В аспекте языковой политики характерен переход 1930-х гг. от поощрения местных языков к распространению русского языка. Это был объективный процесс, связанный с индустриализацией Северного Кавказа и его интеграцией в общероссийское социокультурное пространство. Русский язык выступал как средство усвоения горцами ценностей и смыслов индустриального общества, обеспечения политической лояльности властям. В силу межэтнической конкуренции русский язык обеспечивал компромисс и равноудаление от местных соперничавших языков.
   В 1930-х гг. уже сформировалась система социальных связей и политическая ситуация, ориентированная на применение русского языка как средства межэтнического общения. Основными мерами органов власти по распространению русского языка можно считать перевод языков народов СССР на кириллицу, обязательное изучение русского языка в школах национальных автономий, формирование системы высшего образования только на русском языке.
   Развитие всей системы образования в республиках Северного Кавказа ориентировалось на формирование советской интеллигенции. Этот курс выразился в ускоренном создании учебных заведений (прежде всего педагогических и сельскохозяйственных), наращивании льготного целевого набора студентов "титульных" национальностей, организации "горских отделений" вузов и техникумов. Особой формой развития высшего образования являлись совпартшколы, ориентированные на воспитание правящей номенклатуры и поэтому имевшие элитный статус.
   Социокультурная интеграция народов Северного Кавказа в состав советского общества обеспечивалась также методами развития культурно-просветительских учреждений, периодической печати и художественной литературы. Основное развёртывание сети культпросвет учреждений произошло в 1930-х гг.
   Государственные органы проводили неуклонное развитие издательской базы на национальных языках. Характерно двуязычие многих периодических изданий, что решало проблемы популярности их тиражей, а также обеспечивало более широкий охват читательской аудитории.
   В целом меры национальной политики 1920-30-х гг. были направлены на повышение этнического самосознания народов Северного Кавказа, развитие их языков, формирование модернизированных социальных институтов. При этом социокультурные запросы народов Северного Кавказа в довоенный период находили свою реализацию, если они не противоречили интересам советского государства. Характер взаимовлияния общества и государства был на протяжении этого периода неодинаков: сила влияния общества на государство постепенно уменьшалась, а сила обратной направленности увеличивалась. Это обстоятельство позволяет сделать вывод о директивном характере нациестроительства на Северном Кавказе.
  
  
  
  
  
  
  
  
  

ГЛАВА 2

ТРАНСФОРМАЦИЯ ПРАКТИКИ НАЦИОНАЛЬНОГО СТРОИТЕЛЬСТВА НА СЕВЕРНОМ КАВКАЗЕ В ГОДЫ ВЕЛИКОЙ ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ВОЙНЫ

  

2.1. Влияние начального периода Великой Отечественной

войны на этнополитическую ситуацию на Северном Кавказе

  
   Выявление направленности национальной политики советского государства в отношении северокавказских народов в годы Великой Отечественной войны рассматривается нами в первую очередь через анализ совокупности социокультурных и этнополитических последствий, которые вызвала неведомая прежде по своим масштабам война у горского населения региона.
   Основное внимание в этой главе мы уделяем вопросам, связанным с влиянием Великой Отечественной войны на этнополитическую ситуацию на Северном Кавказе, рассматриваем мотивы поведения и социальную реакцию автохтонного населения региона. В связи с этим нами будут затронуты дискуссионные вопросы, касающиеся коллаборационизма части представителей горского населения региона. Особое значение осмысление этой проблемы приобретает в связи с тем, что сотрудничество с оккупантами в 1943-1944 гг. будет названо основной причиной депортации ряда северокавказский народов.
   Конец 1930-х - начало 1940-х гг. -- период, непосредственно предшествовавший началу Великой Отечественной войны, относится к таким явлениям, которые обладают крайне сложными и противоречивыми характеристиками. Российское государство достигает тоталитарного состояния, почти полностью избавляясь от доминант социального, политического, экономического и т.п. устройства прежнего кризисного и посткризисного этапов развития. С другой стороны, нарастающие центростремительные инвариантные черты системы делают ее, как это не парадоксально, более уязвимой. Проявления этого состояния выразились в формировании культа личности Сталина и складывании тоталитарной системы.
   Безальтернативность как главное качество общественного бытия советских людей, начиная с 1930-х гг., наделяла представителей власти, по-существу, историко-креативными функциями. И.В. Сталин при этом, как персонифицированный образ верховной власти, мог быть сравним в массовом сознании с демиургом советской реальности. Война стала отрезвляющим фактором для сталинского руководства: в "страну иллюзий" вторгся самый настоящий, а не придуманный враг, с реальными танками и пулеметами, а также планами коренного преобразования страны, и противостоять ему необходимо было невыдуманными средствами, по невыдуманным, а по самым реальным, и даже научным законам ведения войны.
   Для нас важно отметить, что война ослабила степень влияния советского государства и российского исторического типа культуры на периферию с трудом сформированного в прежние годы советского социокультурного пространства. Это относится к периодам наступления гитлеровских войск и оккупации части территории страны. В этих условиях проявляются альтернативные этнополитические и социокультурные тенденции. Особенно отчетливо это происходит в национальных автономиях, где этнокультурные группы стремятся к внутренней самоорганизации в условиях внешнего хаоса.
   Напомним, что укрепление советской власти в горских автономиях носило противоречивый характер, и не везде удалось добиться одинаковых результатов. Особенно сложно проходила коллективизация, вызвавшая в некоторых, особенно горных районах, упорное сопротивление. Это стало одной их причин возникновения банд в Чечено-Ингушетии. "Многие из враждебных советской власти элементов объединялись в террористические группы, действия которых были направлены против колхозного движения. В период с октября 1937 г. по февраль 1939 г. на территории республики было 80 группировок (400 чел.), более 1 тыс. человек находилось на нелегальном положении". В целом в 1939 г. с выступлением бандгрупп было покончено Арестовано и осуждено 1 032 чел. Однако в 1940-1941 гг. положение снова обостряется. К июлю 1941 г. в республике зарегистрировано 20 террористических группировок (84 чел.), на счету которых был ряд убийств партийных и советских работников.
   И хотя в целом ко времени начала Великой Отечественной войны на Северном Кавказе были в основном урегулированы масштабные этнические конфликты, разрешены явные этнические противоречия нельзя сказать, что этнополитические проблемы в регионе к этому времени были решены полностью. Исчезло лишь их внешнее, видимое выражение. Они продолжали существовать в латентной форме. Так, незадолго до войны, 9 октября 1940 г. группа работников НКО СССР провела расследование фактов массового уклонения призывников Чечено-Ингушской АССР от службы в Красной Армии. Проверкой было установлено, "что по призыву 1939 г. кадры Красной Армии по Чечено-Ингушской АССР было зачислено 6 246 чел., из которых 3 325 в 1939 были отправлены в части Красной Армии, а 2 921 чел. оставлены в резерве. Оставленный резерв по нарядам штаба Северо-Кавказского военного округа отправлялся в Красную Армию командами в феврале и июне 1940 г. ... В результате во время отправок не явилось к месту сбора и сбежало с пунктов отправки и эшелонов 529 чел.".
   Официальные информационные сообщения начала войны отражают энтузиазм масс готовых дать отпор врагу, единый гневный порыв всей "многонациональной семьи" народов СССР. Как мы уже отмечали, такого рода историческая литература советских времен показывает чаще всего партийную, советскую и т.п. административную историю, проценты выполнения и перевыполнения планов, имена героев тыла и т.п. Конечно, эти факты важны и реальны, но не исчерпывают содержания исторического процесса.
   На первых порах, ничего не говорило о том, что успехи Германии могут всколыхнуть волну антисоветизма на Северном Кавказе. Большинство населения региона, как русского, так и относящегося к коренным народам Северного Кавказа, оставалось вполне лояльным к советской власти и поддерживало ее усилия, направленные на достижение победы над внешним противником. Так, газета "Социалистическая Кабардино-Балкария" 23 июня 1941 г. сообщала: "Быстро облетела все колхозы Терского района весть о гнусной бандитской вылазке зарвавшихся гитлеровцев. Колхозники, рабочие и служащие района, проникнутые патриотическим чувством, горят желанием стать грудью на защиту социалистического Отечества... в своих резолюциях колхозники одобряют мудрое решение Советского правительства - дать сокрушительный отпор врагу. Все колхозники, как один, обязуются еще крепче сплотиться вокруг партии Ленина и повседневно своей работой бороться за повышение урожайности на колхозных полях, продуктивности животноводства, за укрепление обороноспособности страны".
   Как только стало известно о нападении фашистской Германии на СССР, сразу же по всем населённым пунктам Кабардино-Балкарии прошли митинги, осуждавшие агрессию. Поступило свыше 5 тыс. заявлений добровольцев.
   Поддержка правительства выражалась в самых различных формах. Представители различных народов региона нередко обращались с личными письмами в самые высокие инстанции для выражения своей патриотической позиции. Так, в письме жительницы Лескенского района И.В. Губатчиковой Сталину говорилось: "Дорогой Иосиф Виссарионович! В грозный момент, переживаемый нашей Родиной, каждый из нас, советских граждан, мысленно обращается к Вам. И я хочу сказать Вам несколько слов от своего сердца. Меня, дочь кабардинского народа, воспитали Ленинский комсомол, наша родная Советская власть, и вся моя жизнь до последнего вздоха принадлежит нашей свободной социалистической Отчизне". В начале войны получила распространение добровольная отправка на фронт, сборы пожертвований в фонд обороны и действующей армии: "Населением Северной Осетии на постройку авиазвена "Защитники Владикавказа" и танковой колонны "Колхозник Сев. Осетии" было собрано более 7,5 млн. рублей". Были организованы митинги в поддержку армии и советского правительства. "В городе Орджоникидзе состоялся антифашистский митинг народов Северного Кавказа. Участники митинга из Северной Осетии, Кабардино-Балкарии, Чечено-Ингушетии и др. дали клятву о защите родного края". Не вызывает сомнения, что большая часть этих мероприятий была организована органами власти и служила делу военной пропаганды. Вместе с тем, население достаточно охотно откликалось на призыв участвовать в данных мероприятиях, и здесь позиции власти и широких народных масс региона часто совпадали. Некоторые из этнических сообществ Северного Кавказа даже посчитали нужным формально объявить войну германскому Рейху. "В связи со злодеяниями гитлеровцев и опасностью, нависшей над страной летом 1942 г., чеченцы и ингуши объявили немецко-фашистским захватчикам священную войну-газават", - писал историк М.А. Абазатов.
   Таким образом, Великая Отечественная война на своем начальном этапе стала фактором межэтнической интеграции народов Северного Кавказа и усилила тенденции к политической консолидации общества. Патриотический подъем, активизированный в первые месяцы войны средствами государственной пропаганды, казалось, предоставлял неплохой шанс Советской власти организовать борьбу против немецких оккупантов на Северном Кавказе на подлинно народной основе и привлечь все эти этнические группы региона к противостоянию фашизму. Однако этой цели ей добиться во многом не удалось. Это объясняется, прежде всего, неудачами Красной Армии в первый период войны. Причем эти неудачи были такого масштаба, что породили в сознании значительной части населения региона ощущение краха режима и стремительного развала Советского государства. Распространились слухи о скором конце Советской власти, о планах Германии создать на территории региона автономные государственные образования. Эти домыслы подкреплялись продолжающимися на фронте неудачами советских войск. Под влиянием данных обстоятельств, среди различных этнических сообществ региона резко возросли антисоветские настроения. Этому способствовали и последствия репрессий времен коллективизации и индустриализации еще не забытые населением.
   Неверно было бы утверждать, что по мере приближения немецко-фашистских войск к Северному Кавказу местное население в массовом порядке формирует банды, альтернативные советским органы власти, повсеместно встречает захватчиков цветами. Вместе с тем, столь же неверно утверждать, что деятельность партийных и советских органов, подполья и партизан в период оккупации можно отождествлять с действиями всего населения.
   Надо пояснить, что война во всей ее полноте стала фактором повседневной жизни не для всех северокавказских народов. Мы имеем в виду зону оккупации. То, что не все народы Северного Кавказа, а точнее, территории, на которых они проживали, попали в зону оккупации, представляет собой очень важное обстоятельство для дальнейших размышлений и выводов.
   Влияние российского историко-культурного типа на периферийные зоны в период наступления и особенно оккупации гитлеровцами обширных территорий ослабевает. Вектор этого влияния в 1920 - 1930-е гг. нередко ассоциировался у местного населения с поголовной, зачастую насильственной, коллективизацией, репрессиями, гонениями на церковь и т.п. Поэтому период лета 1942 - начала 1943 г. представляет собой попытку самоорганизации этнокультурных общностей Северного Кавказа в условиях почти полного исчезновения влияния СССР и еще не установившегося в полной мере фашистского правления. Безусловно, фашистское руководство формировало определенное направление этой самоорганизации, но для нас важно знать, какие же именно альтернативы советской власти и соответствующей формы организации социума возникают в рассматриваемый период на Северном Кавказе.
   Наследие прошлых противоречий периода коллективизации, исторических конфликтов на этнической почве, неудачи советских войск в войне, а также активная деятельность убежденных противников советской власти в регионе обусловили переход некоторой части местного населения от позиции поддержки советского режима к отрицанию его ценностей и идеологии. Эти тенденции усиливались по мере продвижения войск нацистов непосредственно в пределы Северного Кавказа. Большинство из тех, кто приветствовал приход немецких войск на Северный Кавказ, именно с Германией связывали вопросы этнической и религиозной независимости своих народов, надежды на их автономное этнокультурное развитие, избавление от постоянного давления советской власти и ее национальной политики, целью которой являлось стирание этнических различий в регионе.
   Германское командование, в свою очередь, в полной мере осознавало особые исторические, культурные и конфессиональные условия Северного Кавказа и надеялось извлечь из сложившегося положения максимум политических дивидендов. Еще задолго до вступления немецких войск в данный регион оно рассматривало планы привлечения на свою сторону широких масс как славянского, так и коренного населения края. Были разработаны идеологические основания для "особой" политики Германии на Северном Кавказе. Эту политику гитлеровцы объявляли соответствующей интересам самих кавказских народов. "Горный характер страны, -- писал один из идеологов фашизма А. Розенберг, -- усилил грани между этими народами... Ни одна из кавказских народностей не имеет силы, чтобы обеспечить себе самостоятельное существование на продолжительное время. Только защита сильной, великой державы может служить предпосылкой для мирной работы и политического спокойствия".
   Какие же события и явления внушали фашистским захватчикам уверенность в осуществлении своих планов на Северном Кавказе и чего им реально удалось добиться в период оккупации?
   По мере приближения германских войск антисоветские настроения в национальных автономиях Северного Кавказа становились всё отчётливее.
   В августе 1942 г. нарком внутренних дел Чечено-Ингушской АССР С. Албогачиев направил докладную записку наркому внутренних дел СССР Л.П. Берии, в которой писал: "В связи с приближением фронта к территории Чечено-Ингушской республики значительно активизировалась деятельность контрреволюционных и банд-повстанческих элементов. Созданный комитет чечено-горской националистической партии (ЧГСНП), начал интенсивно готовить восстание в горных районах республики с целью свержения советской власти... разгромлен Дзумсоевский сельсовет, распущены колхозы. Отсутствие сил НКВД не позволяло ликвидировать вспышки, разгромлен РК ВКП(б), разогнаны партийные и советские работники, разгромлены линии связи с Грозным, ...присоединилась часть населения".
   Впрочем, было бы неправильным представлять факты таким образом, что ранее описываемого времени в Чечено-Ингушской АССР не было антисоветских проявлений. В республике продолжали активную деятельность Особая партия кавказских братьев (ОПКБ) Хасана Исраилова (Терлоева) и её военизированные формирования.
   В начале 1940 г. отряды Х. Исраилова овладели Галанчожем, Саясаном, Чеберлоем и частью Шатоевского района. Они вооружались за счёт разбитых ими частей НКВД. В Галанчоже был созван съезд и объявлено о создании "временного народно-революционного правительства Чечено-Ингушетии" во главе с Исраиловым. В тот период Исраилов очень рассчитывал на поражение СССР в войне с Финляндией, приводил в пример стойкость "храбрых финнов". Заключение советско-финского договора стало тяжёлым моральным ударом для повстанцев в Чечне.
   Теперь Исраилов возлагал надежды на поражение СССР в войне с Германией, поэтому с началом Великой Отечественной войны действия его формирований заметно оживились. Существуют предположения, впрочем, непроверенные, о связи Исраилова и Албогачиева. Последний якобы написал письмо Исраилову (Терлоеву) в ноябре 1941 г., где упоминал об их сговоре, действиях по заранее намеченному плану, а также о связи с немецким командованием. Однако, учитывая, что это письмо "обнаружилось" в НКВД только в 1943 г. в момент ареста Албогачеива, подлинность его сомнительна. (Ещё в августе 1943 г. нарком внутренних дел ЧИАССР всё ещё занимал свою должность.)
   Тем временем, в ноябре 1941 г., подготавливая восстание, Исраилов провёл 41 совещание: по одному в каждом антисоветски настроенном ауле. Присягу "ОПКБ" приняли 5 тыс. человек. Командировались уполномоченные и в другие республики. Вскоре произошло восстание в отдельных сёлах Шатоевского, Галанчожского и Итум-Калинского районов.
   И снова мы хотим обратить внимание на то, что данные районы избраны Исраиловым для реализации своих планов не случайно. В конце января 1941 г. в ауле Хильда-Харой Итум-Калинского района произошло выступление против советской власти, в котором приняли участие местные жители.
   Для ликвидации банд, укрывавшихся в Хильда-Хароевском и Майстинском ущельях Ахалхевского района Грузии, с 20 июля по 10 августа 1941 г. были проведены чекистско-войсковые операции. То есть в самый разгар военных действий начального и самого неудачного для СССР этапа Великой Отечественной войны.
   Ещё с февраля 1941 г. в Чечено-Ингушетии действовала группа Бек Мурзы Байсагурова. До марта 1944 г. (к моменту уничтожения данной банд-группы) с её стороны было зафиксировано 14 крупных преступных эпизодов.
   В феврале 1942 г. брат А. Шерипова, героя Чечни времён революции и гражданской войны, Майрбек Шерипов поднял восстание в Шатое и Итум-Кале. Он соединил свои силы с отрядами Исраилова. Повстанцы выпустили "Воззвание к чечено-ингушскому народу" в июне 1942 г. В нём говорилось, что кавказцы ожидают немцев как гостей и окажут им гостеприимство только при признании ими кавказской независимости.
   К августу 1942 г. на территории Чечено-Ингушетии действовало 37 повстанческих групп, каждая из которых насчитывала от 60 до 100 чел. Всего за период с 2 июня 1941 г. по 3 ноября 1943 г. на территории Чечено-Ингушской АССР органами НКВД и частями Красной Армии было арестовано или уничтожено в ходе боёв 3 665 повстанцев из состава незаконных вооружённых формирований. В их числе чеченцев и ингушей насчитывалось 2 690 чел.
   Пропаганда фашистов имела некоторый отклик и в Кабардино-Балкарской АССР. В ноябре 1942 г. возникает бандформирование Занкишева-Жангуразова, действовавшее, в частности, в районе Черекского ущелья.
   В районе с. Гунделен действовала "Балыкская армия" общей численностью около 450 карачаевцев и балкарцев. Попытки партийного и советского руководства республикой с помощью административных мер пресечь действия повстанцев успеха не принесли. В ходе четырёх операций войск НКВД было убито 75 повстанцев, задержано 202. Остальные были рассеяны по горам. Однако в горах ещё оставались группировки под командованием И. Дудова, Я. Магояева, Х. Бугриева, С. Эфендиева и некоторых других.
   В 1942-1943 гг. в горах Балкарии находились не только отряды бандитов, но и группы дезертиров из Красной Армии. Бандиты вели вооружённую борьбу против советской власти, нападая на регулярные воинские части, помогая оккупантам устанавливать в Балкарии их режим.
   В период оккупации немцы создали в Нальчике марионеточное правительство, названное ими "Представительство интересов Кабардино-Балкарии". В его состав входили наряду с бывшими советскими чиновниками также и представители эмиграции, например, князья Келеметов, Шекланов, Давлат-Гери, Тавкенов и некоторые другие.
   Активизация антисоветски настроенных элементов в Карачаевской АО началась с осени 1941 г. Участились нападения на местное население, колхозные власти и фермы. В Карачае активно действовали бынды Байрамукова, Кучукова и Батчаева. В селении Верхняя Теберда председатель сельсовета поддерживал связь с бандитами и призывал жителей помогать им.
   В августе 1942 г. на территории Карачая и Черкессии действовало 12 повстанческих групп примерно в 200-300 чел. Некоторые исследователи считают, что численность участников незаконных вооружённых формирований была выше. По данным НКВД, только в Учкулановском районе в банде Дудова насчитывалось до 200 человек.
  
   В Карачаевской АО в период оккупации был создан так называемый "Карачаевский народный комитет" (КНК) под руководством бывшего кулака К. Байрамукова. "Комитет", по замыслам немцев, должен был представлять народную власть.
   В случае с карачаевцами фашистская политика была наиболее организованной и достигла в административном смысле наибольшего успеха.
   Марионеточное правительство было создано и в Черкессии. Им стала так называемая Черкесская управа во главе с Якубовским, Дышековым и Нартиковым.
   После освобождения Карачаевской АО (февраль 1943 г.) в районе Учкулана был создан управленческий штаб под руководством И. Дудова, который под лозунгом "За религию Карачая" поднял часть населения против восстановления советской власти и организовал отряд численностью 153 чел.
   Только к началу января 1945 г. в Зеленчукском районе была обезврежена последняя бандгруппа в Карачае. Она состояла из двух человек, и оба они были славянами, если судить по их фамилиям.
   Надо сказать, что бандповстанческое движение в годы войны на территории СССР имело весьма большой размах. По данным Отдела по борьбе с бандитизмом НКВД СССР, за три года войны всего по стране были ликвидированы 7 163 вооружённые группировки, объединявшие 54 130 чел. Возникновение и последующее выявление этих групп продолжалось и в дальнейшем.
   Затрагивая такую проблему, как предательство "ответственных работников", Н.Ф Бугай приводит такие сведения (по Балкарии): "Как и в Чечено-Ингушетии, многие местные партийные и советские работники перешли на сторону повстанческих элементов и оказывали им всяческую поддержку, например, в Чегемском, Черекском, Эльбрусском районах 46 человек: 5 членов бюро и инструкторов РК ВКП (б), 5 секретарей первичных парторганизаций, 6 председателей сельсоветов, 6 председателей колхозов и их заместителей, 6 директоров школ и учителей и т.п.".
   В Чечено-Ингушской АССР в августе - сентябре 1942 г. бросили работу и скрылись 80 человек, в том числе 16 партработников, 8 работников райисполкомов, 14 председателей колхозов. Повсеместно раздавался общественный скот, было расхищено 100 тонн колхозного хлеба. В 1942-1943 гг. заметно сократился численный состав партийной организации республики.
   Как можно истолковать эти данные? Наиболее вероятными представляются три варианта ответа: 1) на государственные должности, партийную и другую ответственную работу попадал изрядный процент подлецов, двурушников и лицемеров, не представлявших интересы своего народа; 2) антисоветские настроения в массах были действительно высоки, если на сторону оккупантов в десятках и сотнях случаев переходили те, кто был обласкан советской властью, начиная с номенклатуры, заканчивая простыми партийцами; 3) этническое, традиционное и конфессиональное среди мотивационно значимых факторов были у горцев выше советского, большевистского и интернационального.
   Мы склоняемся к последней версии объяснения причин бегства или сотрудничества бывших партийных и советских работников с врагом.
   Проблема дезертирства, частью которой можно считать также бегство партийных и государственных работников, обозначилась на Северном Кавказе задолго до оккупации части его территории. Согласно справке о численности изъятых дезертиров и уклонявшихся от службы в Красной Армии, их количество на Северном Кавказе с 1941 по 1944 г. составило 62751 чел. При этом в Краснодарском и Ставропольском краях эта цифра составила 26 500 и 18454 чел. соответственно. Эти регионы включали в себя Адыгейскую, Карачаевскую и Черкесскую АО, поэтому ясной картины по числу дезертиров собственно из национальных АО и АССР мы не имеем. Тем более, что цифра 62751 дезертир включала в себя какой-то процент и русских, проживавших в северокавказских автономиях, а также 4 795 чел., проживавших к моменту призыва в Дагестане.
   Таким образом, мы можем только примерно установить число дезертировавших горцев Северного Кавказа, так как их точное количество по Краснодарскому и Ставропольскому краям нам не известно. Учитывая малочисленность адыгейцев, карачаевцев и черкесов по сравнению с русским населением краёв, вряд ли можно предположить, что их было более одной трети от общего количества жителей этих регионов. Если допустить, что это так, то, исключив народы Дагестана, мы получим цифру в 28-30 тыс. дезертиров из числа горских народов Северного Кавказа. При этом, согласно той же справке, число дезертиров из Закавказья составило 48357 чел., из Средней Азии - 149849 чел., из Украинской ССР - 128527 чел., из Сибири и Дальнего Востока - 54210 чел.
   В первой половине 1944 г. дезертиров и "уклонистов" на Северном Кавказе было 9595 и 1421 чел., соответственно; по Закавказью - 11431 и 2281 чел.; по Средней Азии, включая Казахскую ССР, - 75017 и 20781 чел.; по центральным областям, включая Украинскую ССР, - 42333 и 68419 чел.: по Сибири и Дальнему Востоку - 10589 и 6041 чел. Всего по СССР в первой половине 1944 г. были 172931 дезертир и 132782 уклоняющихся от службы в Красной Армии.
   Следует учитывать и то, что все перечисленные районы были более густо населены, чем Северный Кавказ.
   Согласно справке "О количестве изъятых немецких агентов, ставленников и пособников" за три года войны - с 1941 по первую половину 1944 г. таковых зафиксировано на Северном Кавказе 1384 чел., в Закавказье - 69, Средней Азии - 77 и в Центральной России - 16650 чел.
   Из этого вполне можно сделать вывод, что Северный Кавказ был одним из самых "ненадёжных" регионов. Однако можно предположить и то, что число коллаборационистов и агентов врага росло в том или ином районе по мере приближения линии фронта и отступления Красной Армии.
   В марте 1942 г. был прекращён призыв в армию чеченцев и ингушей. Основной причиной стало их массовое дезертирство из военных частей и трудовых батальонов. С июля 1941 г. по апрель 1942 г. дезертировало более 1500 чеченцев и ингушей; уклонистов насчитывалось до 2200 чел. Только из национальной кавалерийской дивизии сбежало 850 чел.
   Стоит задуматься о таком массовом и открытом проявлении нежелания многих чеченцев и ингушей (народов весьма воинственных) участвовать в войне. Очевидно, они не воспринимали её как отечественную.
   Низкий боевой дух и связанное с этим массовое дезертирство среди представителей отдельных народов Северного Кавказа определили появление директивы от 17 сентября 1942 г. "О воспитательной работе с бойцами и младшими командирами нерусской национальности". 14 октября 1942 г. Военный совет Северной группы войск Закавказского фронта ещё раз обратил внимание на необходимость усиления партийно-политической и воспитательной работы в национальных частях.
   Общее же число дезертиров за годы Великой Отечественной войны по разным оценкам составило от 1,48 до более чем 1,6 млн. чел.
   Ещё одним фактором, внушавшим фашистам надежду на реализацию их планов в отношении Северного Кавказа, было сотрудничество части представителей автохтонного населения, в том числе их служба в подразделениях вермахта.
   Насколько действительно массовым было это явление среди выходцев из числа горских народов Северного Кавказа?
   В военных и вспомогательных формированиях вермахта и в других структурах фашистской Германии служили 1,2 млн. советских граждан, в том числе русских - 300 тыс., украинцев - 250 тыс., белорусов - 70 тыс., выходцев из Средней Азии - около 70 тыс., из народов Северного Кавказа - 30 тыс. Кроме названных выше народов, северокавказцы уступали по численности коллаборационистов латышам, эстонцам, литовцам и азербайджанцам. По другим данным, ориентировочная численность выходцев с Северного Кавказа в вооружённых силах Германии составляла 28 тыс. чел., т.е. расхождения численности невелики.
   С.И. Дробязко приводит сводную таблицу воинских подразделений вермахта, состоявших из представителей народов СССР. В составе формирований восточных войск на 22 ноября 1943 г. северокавказцы явно не лидировали по численности. Из двух дивизий одна была казачья, а вторая - "тюркская". Очевидно, что это не позволяет судить о том, какую часть в её рядах составляли горцы Северного Кавказа. Среди 9 полков только 1 был северокавказским. В числе 162 батальонов, также составленных по национальному признаку, северокавказских было всего 7, а среди рот - только 3.
   На наш взгляд, приведённые выше цифры убедительно свидетельствуют о том, что число коллаборационистов, включая национальные подразделения на службе вермахта, составленные из представителей народов Северного Кавказа, не выделяются числом на общем фоне. Однако надо признать, что соотношение количества коллаборационистов и общей численности народов изучаемого региона должно было бы быть гораздо ближе к первому месту в сравнении с этим же показателем у других народов.
   Ещё раз обратим внимание на то, что, по нашему мнению, в сознании многих горцев к началу 1940-х гг. не сложился образ Родины, идентичный понятию "СССР". Их традиционные представления, этническая и конфессиональная принадлежность были значительно важнее для них, чем ценности большевистского пролетарского интернационализма. "Фашисты чутко уловили эти стремления и решили разделить территорию Кавказа на части, управляемые нацистами... поощряя при этом "своеобразие отдельных народов", что вполне соответствовало германским интересам".
   Кроме того, оккупанты не ограничивались общими идеологическими положениями, а также вели активную практическую работу в целях склонения жителей края на сторону Германии. Она заключалась в материальной, моральной, военной поддержке прогерманских и, соответственно, антисоветских формирований в непосредственной оперативной работе на территории края. "Гитлеровцы предусматривали создание на Кавказе национальных воинских частей во главе с немецким командованием и дислокацию их с расчетом углубления противоречий между народностями в целях господства над ними". Для этого вермахтом готовились специальные команды и диверсионные группы. Их деятельность нередко опиралась на поддержку прогермански настроенной части населения региона. Некоторые местные жители приняли активное участие в подобных формированиях. Заняв территорию края, немецкое командование стало последовательно проводить политическую и идеологическую линию, направленную на дерусификацию национальных областей Северного Кавказа, внесение раскола между коренным и славянским населением и формирование собственной социальной базы: "Мы не поступаем здесь так, как в других местах. Подходя к границам Кавказа, сам Гитлер дал нам приказ с народами Кавказа обращаться не так, как обращались с русским народом".
   Политика оккупационных властей предусматривала поощрение тенденций к этнической автономии, возвращения к традиционным формам общественной жизни. Большое значение немецкое командование придавало усилению религиозного фактора в регионе как основы дерусификации. "В своей практике на оккупированной территории фашисты пытались использовать и религиозный фактор. Командующий 1-й танковой армии Макензен даже принял ислам, ходил в мечеть, выдавая себя за приверженца горских обычаев. В реализации данной политической линии немецкое командование добилось определенных успехов и отчасти ему действительно удалось заручиться поддержкой некоторой части как коренного, так и славянского населения региона. Немцы в своей повседневной деятельности стремились, насколько это было возможно в пределах фашистской системы власти, учитывать обычаи и нравы местного населения, его культурное и этническое своеобразие, религиозные особенности. Так, в обращении обкома ВЛКСМ к молодежи временно оккупированных районов Кабардино-Балкарии отмечалось: "Сейчас в некоторых селениях немцы заигрывают с населением оккупированных сел, обещают многое. Не поддавайтесь на провокации!".
   Главной целью нацистов было получение поддержки местного населения их действий против советских войск. Вместе с тем, как и в других оккупированных районах СССР, фашисты сочетали гибкую политическую линию с силовыми методами насаждения новых порядков. Необходимо отметить, что, несмотря на некоторые успехи оккупационных властей, нацистская идеология так и не обрела на Северном Кавказе прочной опоры и своих верных последователей. Все это обусловило непрочность позиций гитлеровцев в регионе и скорое снижение их влияния, которое произошло сразу же после первых поражений вермахта на Кавказе.
   Окончательное крушение системы социально-политических отношений, созданной нацистами в регионе, произошло после начала общего наступления советских войск под Сталинградом и на Северном Кавказе. В значительной мере оно было уже подготовлено сложившейся перед освобождением общественно-политической ситуацией, в частности, разочарованием основной части населения края в оккупационном режиме. Это разочарование было связано, прежде всего, с тем, что на первый план, особенно после осложнения положения дел на фронте, немецкое командование ставило интересы собственной военной победы, прочности своего тыла и перестало учитывать интересы тех групп населения региона, которые связывали свои надежды с ним. Намеченная программа мер по привлечению на свою сторону местного населения так и не была доведена до конца, уступив место нуждам действующих войск и достижению главной цели - победе над Красной Армией.
   Занятые фашистами территории северокавказских автономий подверглись такому же репрессивному воздействию, как и остальные. Известны десятки тысяч случаев казней мирных жителей, не исключая и представителей местных народов. Методы поддержания трудовой дисциплины и подавление сопротивления на Северном Кавказе ничем не отличались от мер, предпринимаемых оккупантами в других местах.
   Например, Карачаевская АО сравнительно долго находилась под оккупацией - 5 месяцев. За это время были казнены, пропали без вести, умерли в застенках 6 тыс. карачаевцев. Общая сумма ущерба, нанесённая фашистскими войсками промышленности Карачаевской АО, составила более 100 млн. руб., ущерб по МТС области - 8 млн. руб., стоимость утраченного или испорченного личного имущества граждан - более 18,3 млн. руб. и т.д. Общий материальный ущерб автономии за период оккупации составил 213 млн. руб.
   Такая практика еще до прихода советских войск оттолкнула от поддержки оккупационного режима даже те силы в крае, которые в целом приветствовали его установление и свержение советской власти. Сложившимся положением в полной мере смогли воспользоваться советские войска при освобождении края от оккупантов, однако в дальнейшем эти благоприятные для власти факторы не получили продолжения и развития. Возобладала идея возмездия всем тем, кто в той или иной мере сочувствовал врагу. При этом в политической практике был использован принцип коллективной ответственности целых этнических сообществ Северного Кавказа за проступки и преступления, совершенные некоторыми их представителями в период оккупации края.
   Ещё в ходе обороны Кавказа войска НКВД проводили карательные акции, направленные, по существу, против мирного населения, оказавшегося в зоне активных действий повстанческих формирований или "бандитов", как они именовались в официальных документах.
   Наиболее примечательным эпизодом стали события ноября 1942 г. в Черекском ущелье в Балкарии. Столкновения с бандитами действительно имели место. Однако в результате действий отступающей 37-ой армии наряду с 30 убитыми бандитами оказались уничтожены около 700 мирных жителей таких населенных пунктов Верхней Балкарии, как Сауту, Кунюм, Верхний Чегет и Глашево, в числе погибших 155 детей. Примечателен тот факт, что позже, в июне 1943 г., появляются документы, списывающие эти жертвы на немецко-фашистских захватчиков, в то время когда "по горячим следам" были сделаны совершенно иные выводы. В докладной записки начальника политотдела 37-ой армии от 9 декабря 1942 г. сказано: "1) Считаю, что отряд Накина уничтожил много невиновных жителей, которые совершенно не были связаны с бандитами. 2) Выше указанная цифра убитых, считаю, нереальна ["1500 трупов" - В.Ш.], взята с потолка в смысле бахвальства перед начальством, ... ибо никто ни в одном селе число убитых или раненых не подсчитывал. 3) Основная вина в том, что пострадало много невинных людей, ложится в равной мере и на командующего 11-й дивизией НКВД тов. Шикина и его заместителя по политической части тов. Будко в том, что не смогли своевременно предотвратить невинных жертв". Этот документ - редкое признание неправомерности действий войск НКВД их же руководством. Однако впоследствии вину за жертвы в Черекском ущелье НКВД попытается с себя снять.
   Германское командование и после отступления с территории северокавказских автономий не оставляло попыток дестабилизации обстановки в этих местах. Известны многочисленные случаи заброски диверсионных групп парашютистов. Особенно примечательно, что в каждом сообщении о такой группе, если она обезвреживалась, перечислялись имена захваченных или уничтоженных парашютистов и их национальная принадлежность. Когда мы коснёмся причин депортации ряда северокавказских народов, особенно важно подчеркнуть, что среди диверсантов немало было представителей и тех народов, которые не были выселены со своей исторической родины в 1943-1944 гг.
   В течение всего 1944 г. НКВД предпринимало энергичные меры по ликвидации бандповстанческих формирований. Часть банд пряталась в Ахалхевском районе Грузии, где с 20 июля по 10 августа 1944 г. проходила крупная чекистско-войсковая операция.
   Конец 1944 г. ознаменовался крупным успехом в борьбе с повстанцами. После длительной и многоходовой операции с массой вербовок и т.п. был убит уже совершенно больной и измотанный многолетними лишениями и неустроенностью Хасан Исраилов (Терлоев). По сообщению Какучая и Дроздова от 29 декабря 1944 г., его труп был опознан и сфотографирован.
   Однако ещё и в 1948 г. бандформирования чеченцев активно действовали в горных районах бывшей Чечено-Ингушской АССР. Так, на совещании 15 октября 1948 г. по вопросам ликвидации "остатков чеченского бандитизма" упоминались имена пяти предводителей отдельных бандформирований.
   Из справки о количестве раскрытых и зарегистрированных бандповстанческих групп с 1941 по 1944 г. следует, что на Северном Кавказе их было 1982. Больше этого их насчитывалось только в Центральной России - 5527, сопоставимо с Северным Кавказом в Закавказье - 1549, в Средней Азии - 1217, Сибири и Дальнем Востоке - 1576.
   По данным отдела борьбы с бандитизмом НКВД СССР, в 1941-1943 гг. всего по Советскому Союзу была ликвидирована 7161 повстанческая группа (54130 чел.), из них на Северном Кавказе - 963 группы (13,5%), в них входили 17563 чел. (32,5%). В первой половине 1944 г. по стране было пресечено действие 1 727 групп (10994), из них на Северном Кавказе 145 (8,4%), в их составе было 3144 чел. - 28,6%. То есть северокавказские бандгруппы были сравнительно многочисленны, а доля их участников в общесоюзном масштабе всё же относительно велика.
   В данном случае важным обстоятельством для осознания масштабов бандитизма, как одной из официальных причин депортации четырёх северокавказских народов, будет сопоставление числа бандгрупп по регионам Северного Кавказа в целом: Кабардинская АССР - 160, Дагестанская АССР - 350, Северо-Осетинская АССР - 27, Краснодарский край - 499, Ставропольский край - 541, Грозненская область - 405. Адыгейская АО включена в сводку по Краснодарскому краю, а Черкесская АО, так же как и упразднённая к моменту составления этого отчёта Карачаевская АО, включены в данные по Ставропольскому краю.
   Итак, начальный период Великой Отечественной войны, отмеченный утратой важных промышленно развитых территорий и отступлениями Красной Армии, ослаблял влияние советского государства на временно оккупированные территории. Это привело к оживлению альтернативных тенденций самоорганизации этнических групп, в том числе на Северном Кавказе.
   Причины данных тенденций не сводятся к военным поражениям июня 1941 - лета 1942 гг. К началу войны советская система власти была укоренена в автономиях Северного Кавказа неравномерно. Особый размах националистическое повстанческое движение и бандитизм приобрели в Чечено-Ингушетии. Этнополитические конфликты по итогам коллективизации и массовых репрессий 1930-х гг. продолжали существовать в латентной форме.
   Общественные настроения народов Северного Кавказа в 1942 - начале 1943 гг. характеризовались сильными колебаниями в зависимости от ситуации на фронтах войны. Впрочем, надо подчеркнуть, что нацистская идеология не обрела в регионе прочной основы и верных последователей, а развернувшиеся на оккупированных территориях репрессии вскоре отвернули от нацистской Германии даже колебавшуюся часть автохтонного населения.
  
  

2.2. Причины и социокультурные аспекты депортации

ряда народов Северного Кавказа в 1943-1944 гг.

  
   Самым важным и показательным фактом в истории советской национальной политики в годы Великой Отечественной войны стала депортация ряда народов СССР, в том числе четырёх северокавказских. Собственно выселению сопутствовала ликвидация национальных автономий этих народов.
   Являясь показательным фактом советской модели национального строительства, депортация отчётливо показала те границы, до которых способно было дойти сталинское государство и сталинская национальная политика в достижении своих целей
   Депортация ряда народов в годы Великой Отечественной войны представляет собой своеобразный предмет исторического анализа, стоящий особняком в истории депортаций вообще и имеющий ряд коренных отличий от насильственных переселений 1920-1930-х гг. До войны депортационные процессы не имели геополитического характера и их последствия не вели к изменению этнической карты целого региона, например, когда ликвидировались (Чечено-Ингушская АССР, Карачаевская АО) или существенно видоизменялись (Кабардино-Балкарская АССР) национально-государственные образования. Это различие представляется существенным и даже принципиальным, поскольку депортируемые до войны группы населения не имели национальных автономий.
   Проблему изучения причин депортации северокавказских народов следует рассматривать в контексте более широкой постановки вопроса. Надо полагать, что позволила бы избежать односторонности подходов и оценок такая формулировка предмета исследования: исторические основания и причины, сделавшие возможным акт депортации по этническому признаку.
   Не углубляясь в фактологический анализ широко известных обвинений, предъявленных сталинским режимом ряду народов, отметим, что коллаборационизм имел место во всех без исключения оккупированных регионах СССР. Бандформирования, по характеру своих действий не всегда позволяющие отнести их в разряд "повстанцев", на Северном Кавказе были не только в Карачае, Балкарии и Чечено-Ингушетии. Ссылаясь на данные Центрального архива Министерства обороны, М.М. Ибрагимов приводит сведения по числу бандформирований на Северном Кавказе в первой половине 1943 г.: Ставропольский край - 38; Краснодарский - 51; Черкесская АО - 22; Карачаевская - 39; Чечено-Ингушская АССР - 52; Дагестанская - 53; Северо-Осетинская - 17; Кабардино-Балкарская - 42. На наш взгляд, именно фактор наличия повстанческого движения, выразившийся в стремлении создать организации антисоветской направленности, сыграл решающую роль в принятии решения о депортации. Речь идёт о Карачаевском национальном комитете, Балыкской армии в Балкарии и "Особой партии кавказских братьев" Х. Исраилова в Чечено-Ингушетии. Не относя это обстоятельство к числу причин выселения целых народов, всё же позволим себе утверждать, что это стало одним из факторов, сделавших её возможной. Отдельного рассмотрения требует вопрос о том, какой процент в общем числе бандформирований составляли организации, антисоветские по характеру своих идей и действий. Важно выяснить, насколько распространены были такие организации в других регионах Северного Кавказа. Эти и некоторые другие аспекты причин и оснований депортации карачаевцев, чеченцев, ингушей и балкарцев мы рассмотрим ниже.
   Депортация ряда северокавказских народов серьезным образом отразилась не только на этнической карте региона, но также и на незавершённом процессе этнической консолидации в регионе. Она существенным образом повлияла на этническое самосознание репрессированных народов.
   Одним из важнейших факторов, определивших специфику проблемы, стала советская модернизация, которую следует понимать, главным образом, как попытку включения Северного Кавказа в состав российского историко-культурного пространства.
   За годы советской власти социально-экономические и политические черты региона существенно изменились. Роль Кавказа в экономической жизни страны заметно усилилась: он становится важным сырьевым регионом, развивается транспортная и энергетическая система.
   Период лета 1942 - зимы 1943 гг., связанный с фашистской оккупацией части Северного Кавказа, стал трагическим в истории народов этого региона. Усиление нероссийского вектора влияния на Северном Кавказе вызвало отклик у части автохтонного населения. Вместе с тем, следует обратить внимание на источники мотивов и их закономерность в решении высших органов государственной власти о депортации карачаевцев, балкарцев, чеченцев и ингушей.
   Этатизм, легший в основу политики советского нациестроительства, учитывая источники формирования коммунистической идеологии, вполне объясним. Проблема заключается в том, что применительно к Северному Кавказу он входил в явное противоречие с особенностями русской политической культуры, которая формировалась в таких исторических условиях, когда крепкое централизованное государство было символом этнокультурного единства русских (восточных славян). Такое государство сопутствовало успехам в различных областях внутри- и внешнеполитической деятельности, а федеративное или, тем более, конфедеративное устройство ассоциировалось (и ассоциируется) многими со слабостью, постоянными конфликтами, усилением инокультурного влияния вплоть до утраты суверенитета.
   Репрессии по этническому признаку в период Великой Отечественной войны начались с выселения немцев Поволжья и ликвидации их автономии, о чём советским гражданам было сообщено 29 августа 1941 г. Если поголовное выселение представителей отдельной этнической группы проводилось и до войны, то ликвидация автономии поволжских немцев стала первым случаем перевода репрессий в административно-территориальное русло.
   Депортация ряда северокавказских народов представляет собой не только характерный внутриполитический акт сталинского режима, но и является знаковым событием с точки зрения системно-функционального анализа истории Северного Кавказа рассматриваемого периода.
   Проблема причины и повода депортации отдельных народов представляет собой сложный комплекс взаимосвязанных и взаимовлияющих факторов, требующих специального рассмотрения.
   Допустимо ли придерживаться официальной версии тех лет, суть которой сводилась к наказанию карачаевцев, балкарцев, чеченцев и ингушей за сотрудничество с немецко-фашистскими захватчиками? (Позволим себе подчеркнуть, что эта причина, в основном, была принята общественным мнением).
   Прежде всего, необходимо отметить, что депортация стала возможной в условиях институализации в СССР тоталитарного режима. "Признаки тоталитаризма -- наличие вождя, подчинение ему законности и порядка, контроль за моралью и личной жизнью, мобилизация населения на решение поставленных правительством задач, легитимность режима, опирающегося на мировую поддержку, -- работают на нашем историческом материале".
   Определяющим признаком тоталитарности является безальтернативность. Следствием этого становится опасная субъективизация трактовок социальных, политических, экономических и других процессов. На примере СССР и сталинского режима можно сказать, что она явно превысила "критическую массу". Возможность сравнения как основа общественной оценки -- вот что пугало советское руководство. Отсутствие возможности такого рода оценок тщательно охранялось, компенсируясь субъективными, идеологическими воздействиями, направленными на обеспечение поддержки масс. Обратной стороной насаждаемого энтузиазма были репрессии, "...невозможные без массового психоза. Такова природа тоталитарной радости. Там где есть экономический интерес и правовая защищенность личности, там не нужен энтузиазм как образ жизни, повседневности".
   К началу 1940-х гг. общенациональная идея в её коммунистическом варианте была, как никогда акцентирована и эффективна; несмотря на массовые репрессии, население росло; внешнеполитические акции были в целом успешны (главным результатом были территориальные приобретения); авторитет власти и доверие ей народа были чрезвычайно высоки; этические ориентиры общества (особенно его молодой части) были устойчивы и т.п.
   Главным в социокультурной характеристике советского общества рассматриваемого периода было глубокое погружение в систему всецело идеологизированных, субъективных, а стало быть, и безальтернативных оценок себя, окружающего мира и своего места в нем. Коммунистическая идея в социокультурном отношении была призвана нивелировать конфессиональные различия, этнические и даже расовые границы, не говоря уже об особенностях населения СССР более частного характера.
   Применительно к Северному Кавказу коммунистическая идея решала главные проблемы русского населения: историческую оправданность интеграции региона, в частности, и, в целом, нарастание в нём славянского населения. Эта проблема снималась, ибо мессианизм как один из инвариантов российской ментальности находил в коммунизме куда более приемлемое выражение, чем враждебное для автохтонного населения православие и робкие посулы "благ цивилизации", к которым пытались прибегать царские власти. Коммунизм как идеал бесклассового общества (по существу надэтнического и бесконфессионального характера) в полной мере отвечал таким доминантам российского историко-культурного типа, как патернализм и государственность.
   Таким образом, этнические группы, вошедшие в состав Советского Союза на уровне государственных образований или приобретшие этот статус в рамках союзных республик, на деле деиндивидуализировались. ""Сила" деиндивидуализации в том, что переживающий ее человек отрицает, обесценивает мысли, чувства, желания, интересы и ожидания другого, который воспринимается как объект, требующий воздействия, поэтому не вырабатываются навыки аргументации своего поведения в общении, принятия решений в процессе взаимодействия и т.д.". Мы посчитали необходимым привести тезис В.А. Лабунской о причине социально-психологических затруднений межэтнического общения как чрезвычайно важный для понимания сути рассматриваемых процессов.
   Следующий фактор, стоящий в ряду причин, сделавших возможным массовые депортации народов в годы Великой Отечественной войны, -- это советская модернизация, призванная изменить социально-экономическую структуру советского общества. Важной составляющей этого процесса стал ГУЛАГ, который справедливо рассматривать не просто как механизм массовых репрессий, но и как символ принудительного труда. В отношении коллективизации (правда, в публицистике) в последние годы возникает термин "Агрогулаг", как представляется, довольно меткий. "Не индустриализация служила повышению производительности труда, а сам труд расходовался как изобильный, практически бесплатный. Утверждалась модель экономики с неограниченным экстенсивным ростом средств производства и "производства ради производства" с тотальной мобилизацией в фонд накопления огромных трудовых и природных ресурсов. Это был рабский труд заключенных, полурабский колхозников и формально свободная рабочая сила горожан с разными методами принуждения".
   Заслуживающим внимания шагом на пути формирования предпосылок возможности и допустимости репрессирования целых народов стал закон от 30 марта 1935 г. о наказании "членов семей изменников родины" (ЧСИР). Нам представляется, что этот акт, оформленный юридически, был даже важнее, чем массовые репрессии в отношении кулаков, ибо последние преследовались по социальному признаку, а члены семей составляли часть их хозяйственной и экономической деятельности. В случае с ЧСИРами фактически признавался социокультурный характер "вины" детей и родственников обвиняемого как потенциально вероятное несоответствие определенным идеологическим догмам. Презумпция невиновности -- это непозволительная роскошь для тоталитарного режима. От данного тезиса до этнического геноцида -- один шаг. В значительной степени этот шаг был сделан в условиях военного времени -- с одной стороны, и дальнейшего укрепления центральной власти, - с другой.
   Тезису, касающемуся жизненных сил национальных общностей, возможно, еще предстоит проверка временем, однако, заслуживает внимание мнение С.И. Григорьева о теоретических основах изучения данного явления в условиях советского строя. "В социалистическом варианте общественного развития, где господствует общественная собственность на средства производства, в качестве важнейшего показателя жизненных сил национальной группы по логике данного подхода к проблеме выступает ее близость к общественной собственности, возможность, механизм ее использования для решения жизненных проблем... Эти механизмы, по преимуществу, оказывались связанными с властями политическими отношениями, близостью представителей национальных групп к власти, включенностью в нее". Что, как не усвоение норм социалистического общества и коммунистических идеалов вообще, во всей их полноте позволило бы этническим группам (или значительному числу их представителей) в полной мере использовать общественный ресурс? Для горских народов, сохранивших в целом традиционный уклад жизни общественных отношений и норм морали, такого рода путь был весьма затруднителен, а потому изначально ставил их в сложное положение.
   Конечно, продуманной программы ассимиляции у большевистского руководства государством не было, и, более того, декларативно вся национальная политика строилась на обратных основаниях. Однако на деле спектр способов сохранения ресурсов для горских народов, по существу, сводился к одному варианту, предложенному и привносимому преобладающим в стране этническим большинством.
   Этнически и социокультурно сложная карта Северного Кавказа не предполагает универсальности оценки. И в данном случае надо сказать, что часть народов восприняла новации советского времени более органично, а часть - менее.
   Особенно болезненно советская модернизация проходила в Чечено-Ингушетии.
   Нельзя сказать, что сотрудничество с оккупационными властями, создание бандитских групп, поддерживающих тесные связи с фашистами, многочисленные парашютные десанты, составленные из лиц, принадлежащих к депортированным позже народам, активная диверсионная подготовка в разведшколах Германии, создание различного рода "национальных комитетов" и "правительств", которые должны были бы возглавить народы в случае утверждения на Кавказе оккупационного режима и т.п., могут считаться только поводом к выселению. Однако признание факта коллаборационизма единственной и достаточной причиной депортации по этническому признаку всего населения автономных образований "от мала до велика", поиски и переселение во внутренние районы страны проживающих за пределами автономий карачаевцев, балкарцев, чеченцев и ингушей, а также высылка демобилизованных из армии означали бы согласие исследователя с нормами и ценностями тоталитаризма.
   Указ Президиума Верховного Совета СССР N 115-136 от 12 октября 1943 г. и постановление СНК СССР N 1118-342 от 14 октября 1943 г. гласят: "В связи с тем, что в период оккупации немецко-фашистскими захватчиками территории Карачаевской АО многие карачаевцы вели себя предательски, вступали в организованные немецкие отряды для борьбы с Советской властью, предавали немцам честных советских граждан, сопровождали и показывали дороги немецким войскам, а после изгнания оккупантов противодействуют проводимым Советской властью мероприятиям, скрывают от органов власти врагов и заброшенных немцами агентов, оказывают им помощь, Президиум Верховного Совета СССР постановляет: всех карачаевцев, проживающих на территории области, переселить в другие районы СССР, а Карачаевскую АО ликвидировать".
   Ограничимся этим фрагментом документа. Балкарцам, чеченцам и ингушам были предъявлены сходные обвинения. Как мы уже отмечали, указанные в постановлениях факты соответствуют действительности, более того, их список мог быть продолжен и детализирован. Не были упомянуты такие явления, как, например, массовое дезертирство из рядов Красной Армии, не указано, что "заброшенные вражеские агенты" были преимущественно представителями автохтонных народов Кавказа, а некоторые из них занимали видные должности в советском и партийном руководстве до начала войны. Но среди диверсантов-парашютистов встречались не только балкарцы, как в указанных источниках, но также и кабардинцы, и осетины.
   Таким образом, решения высших органов государственной власти о судьбах целых народов выглядят слишком лаконично. Механизм принятия решений был прост и сводился к решениям Государственного комитета обороны, то есть, по существу, И.В. Сталина. Рассмотрим более подробно механизм принятия решений на примере подготовки операции по выселению балкарцев.
   В телеграмме И.В. Сталину от 24 февраля 1944 г. Л.П. Берия пишет: "В связи с предполагаемым выселением балкарцев с Северного Кавказа, я ознакомился с материалами об их поведении как во время наступления немецко-фашистских войск на Кавказ, так и после их изгнания...". Обращает внимание последовательность действий: "В связи с предполагаемым выселением... ознакомился с материалами об их поведении...". Далее Л.П. Берия в 35 строках излагает уже указанные выше факты, конкретизируя их различными фамилиями и географическими названиями. И в заключение текста он пишет: "Балкарцев насчитывается 40.900 человек, проживающие в подавляющем большинстве в четырех административных районах... Если будет Ваше согласие, я сумел бы до возвращения в Москву организовать на месте необходимые мероприятия, связанные с выселением балкарцев. Прошу Ваших указаний".
   Известно, что Сталин поддержал инициативу Л.П. Берии и последний начал активную подготовку депортации балкарцев. В телеграмме от 29 февраля 1944 г. Л.П. Берия докладывает об итогах операции по выселению чеченцев и ингушей и под пунктом "2" сообщает: "Для обеспечения подготовки и успешного проведения операции по выселению балкарцев приняты все необходимые меры. Подготовительная работа будет закончена до 10 марта и с 10 по 15 марта будет проведено выселение балкарцев". Операция по депортации балкарцев в действительности была завершена уже 9 марта 1944 г.
   Ещё 26 февраля 1944 г. газета "Социалистическая Кабардино-Балкария" писала о патриотическом порыве и решимости населения республики в помощи фронту, превозносила Сталина и дружбу народов.
   В случае с выселением карачаевцев хотя бы внешне последовательность законодательных актов и действий в отношении этого народа выглядела логично. Указ Президиума Верховного Совета СССР о переселении вышел 12 октября 1943 г., постановление СНК СССР - 14 октября 1943 г., депортация - 2 ноября 1943 г. В отношении балкарцев поспешность и юридическая небрежность выдают истинную логику механизмов формирования государственных решений. Обращает внимание факт, что проект Указа Президиума ВС СССР о переселении балкарцев, переименовании автономной республики и территориальных переделах был подготовлен Народным Комиссаром внутренних дел СССР Л.П. Берия. Проект был принят за основу Верховным Советом с сохранением всех основных положений. Надо подчеркнуть, что свой проект Берия представил почти месяц спустя после депортации балкарцев -- 7 апреля 1944 г., а Указ Президиума ВС СССР датируется 8 апреля 1944 г. При этом на оригинале текста уже самого указа отсутствует дата - перед словом "апреля" просто "закавычена" пустота. Отсюда ясно, что расширенный, а значит и окончательный вариант этого указа за подписью М. Калинина и А. Горкина готовился в аппарате Л. Берия, при этом не было сомнений, что он выйдет в ближайшее время. Так это и произошло: хватило лишь одного дня.
   Показателен текст запроса, направленного Л.П. Берия 20 мая 1944 г. в ГКО И.В. Сталину: "После выселения балкарцев, среди населения Кабардинской АССР остались семьи активных немецких ставленников, предателей и изменников Родины, добровольно ушедших с немецкими оккупантами. НКВД СССР, проверив имеющиеся на каждую семью компрометирующие материалы, считает целесообразным выселить из пределов Кабардинской АССР... 710 семей, с общим количеством 2 467 человек, главы или члены которых являлись активными немецкими ставленниками, предателями и изменниками Родины и добровольно ушли с немцами... Прошу Вашего согласия". Последняя фраза подчеркнута. В левом верхнем углу этого документа стоит собственноручная резолюция И.В. Сталина "Товарищу Берия. Согласен" и подпись.
   С мая 1944 г. политика принудительного переселения по этническому признаку приобретает новые черты. Помимо упомянутого документа и действий им предопределенных, идет активный поиск лиц, принадлежащих к "виноватым" народам, проживающих за пределами исторической родины, с целью высылки во внутренние районы страны. "С 1944 по 1948 гг. по Ставропольскому краю выявлено карачаевцев, уклоняющихся от выселения, освобожденных из мест заключения, репатриированных и демобилизованных из Красной Армии 424 чел... Все они направлены в места поселения без привлечения к уголовной ответственности, поскольку ни один из них не являлся беглецом с мест поселения". Находили карачаевцев и в более отдаленных местах, нежели Ставропольский край. Примечательно, что карачаевки, находящиеся замужем за некарачаевцами, депортации не подвергались. Особенно бесчеловечной выглядела высылка демобилизованных из Красной Армии представителей рассматриваемых национальностей. В 1944 г. в Казахскую ССР на соединение с семьями прибыло 57 774 чел.
   Найденные в архивах документы показывают, что депортационные процессы на Северном Кавказе не закончились в феврале-марте 1944 г. Так, 19 февраля 1945 г. Ставропольский крайисполком принял решение о переселении осужденных, членов семей изменников родины и активных пособников немецких оккупантов и бандитов из города Ставрополя, городов Кавказских Минеральных Вод, Зеленчукского, Усть-Джегутинского, Хабезского, Кировского и Черкесского районов. В основном, перечислены районы с преимущественным проживанием (до депортации) карачаевского населения, однако при этом карачаевцы упомянуты не были. Это позволяет допустить возможность дополнительной депортации, связанной с решением о расширении оснований и, соответственно, числа лиц, подпадающих под эту санкцию. Меры, применяемые к выселяемым, были схожи с теми, которые уже использовались в октябре 1943 г. (если говорить о карачаевцах). Главное - конфискация имущества. Вещей и инвентаря брать с собой можно было не более 1 тонны на семью.
   Всего на поселение в республики Средней Азии, Казахстан, Сибирь с Северного Кавказа было сослано около 640 тыс. чеченцев, ингушей, карачаевцев и балкарцев. Некоторые исследователи называют другую цифру сосланных в Казахскую и Киргизскую ССР - 602193 жителей Северного Кавказа, из них чеченцев и ингушей - 496460 чел., карачаевцев - 68327 чел., балкарцев - 37406 чел.
   В целом эта цифра в современных исследованиях по проблеме депортации северокавказских народов колеблется незначительно. Например, О.В. Шабаев пишет, что, информируя И.В. Сталина о ходе выселения, Л.П. Берия, в частности, сообщает, что в её проведении приняли участие 19 тыс. оперативных работников НКВД, НКГБ, "Смерш" и до 100 тыс. офицеров и бойцов НКВД. "В результате проведенных трех операций выселены в восточные районы СССР 650 тыс. чеченцев, ингушей, калмыков и карачаевцев". [В.Ш. - почему-то указаны калмыки и не упомянуты балкарцы!]
   Итак, насчитывалось около 640 тыс. депортированных в 1943 - начале 1944 гг. и около 119 тыс. чел., осуществлявших выселение. Из 37 103 балкарцев арестовано 478 чел. "антисоветского элемента", т.е. 1,29 % от общей численности. "Заслуживающих внимание происшествий не было. Имел место случай обстрела нашей засады [подчёркнуто мной - В.Ш.] бандой в числе 3-х человек, розыск которых ведется". По итогам проведения операции выселения чеченцев и ингушей 29 февраля 1944 г. Берия докладывал: "По 29 февраля выселено и погружено в железнодорожные эшелоны 478 479 чел., в том числе 91 250 ингушей и 387 229 чеченцев. Операция прошла организованно и без серьезных случаев сопротивления или других инцидентов. Случаи попытки к бегству и укрытию от выселения носили единичный характер и все без исключения были пресечены... За время подготовки и проведения операции арестовано 2 016 человек антисоветского элемента из числа чеченцев и ингушей, изъято огнестрельного оружия 20 072 единицы, в том числе: винтовок 4 868, пулеметов и автоматов 479". Правда, в телеграмме от 23 февраля Берия сообщает о 6 случаях "попыток к сопротивлению". Это относится ко времени, когда уже было депортировано 94 741 чел., т.е. свыше 20 % подлежащих выселению". Итог операции в Чечено-Ингушетии: при изъятых 20 072 единицах огнестрельного оружия и 2 016 чел. арестованного "антисоветского элемента" (0,42 % от числа депортированных) всего 6 случаев "попыток сопротивления", что даже на те 20 % вывезенных (20 023 чел.) составляет 0,029 %. О потерях со стороны войск НКВД и т.п. в источниках и литературе, доступной нам, ничего сказано не было.
   Для разъяснительной и агитационной работы были привлечены видные государственные и партийные чиновники. В телеграмме Сталину Берия не удержался от живописных деталей: "Мною был вызван председатель Совнаркома Моллаев, которому сообщил решение правительства о выселении чеченцев и ингушей и о мотивах, которые легли в основу этого решения. Моллаев после моего сообщения прослезился, но взял себя в руки и обещал выполнить все задания, которые будут даны ему в связи с выселением". Всего к содействию НКВД в подготовке к депортации чеченцев и ингушей были привлечены 40 республиканских партийных и советских работников, высшие духовные лица Чечено-Ингушетии и другие авторитетные лица, в том числе муллы и мюриды. О случаях отказа в сотрудничестве не сообщается. Вряд ли на согласие сотрудничать упомянутых лиц повлияли льготы, о которых говорится в том же документе. Их суть сводилась к увеличению нормы разрешенных к вывозу вещей.
   О настроениях чеченцев и ингушей непосредственно перед выселением Берия телеграфировал Сталину 17 февраля 1944 г.: "Среди чеченцев и ингушей отмечается много высказываний, в особенности связанных с появлением войск. Часть населения реагирует на появление войск в соответствии с официальной версией, согласно которой якобы проводятся учебные манёвры частей Красной Армии в горных условиях. Другая часть населения высказывает предположение о выселении чеченцев и ингушей. Некоторые считают, что будут выселять бандитов, немецких пособников и другой антисоветский элемент. Отмечено большое количество высказываний о необходимости оказать сопротивление выселению. Всё это в намечаемых оперативно-чекистских мероприятиях нами учтено". Поэтому расхожее мнение о том, что выселение явилось для депортируемых лиц полной неожиданностью, не вполне соответствует действительности. Тем удивительнее выглядит тот факт, что никакого серьёзного сопротивления ими оказано так и не было.
   Почему так относительно легко прошло выселение 640 тыс. чел. за пределы исторического проживания? Усиливает парадоксальность ситуации то обстоятельство, что горцев трудно причислить к "безропотным". Ответ на этот вопрос лежит в плоскости выяснения мотивации руководителей государства в принятии данного решения - с одной стороны, и специфики конкретно-исторической ситуации - с другой.
   Позволим себе утверждать, что деятельность сталинского руководства по отношению к упомянутым народам не может быть оправдана как попытка восстановить справедливость и наказать изменников Родины, ибо поголовная высылка из мест исторического проживания по этническому признаку, поиск и высылка лиц, принадлежащих к депортированным народам из других районов страны, депортация военнослужащих из действующей армии выглядят варварством даже в рамках тоталитарного режима.
   Проблема бандитизма была особенно острой не столько из-за преступных действий вооружённых формирований, сколько из-за поддержки бандитов населением. Размышляя об этих проблемах в Чечено-Ингушетии, А.Г. Здравомыслов замечает: "Тейп-фамилия выполняла роль убежища, выводящего вайнахов за пределы системы: их внутритейповая несвобода стала основой их свободы в отношении системы, их "архаическая приверженность" воспрепятствовала их тотальной адаптации внутри советской приверженности. Именно эта двойственность вайнахской адаптации внутри советской системы и объясняет парадокс, когда вайнахи хорошо воевали на фронте и, с другой стороны, ... были достаточно удобным поселенческим прикрытием для оперирования бандформирований". То есть, дезертирство могло быть осуждаемо, например, ингушами, но выдача "своего" дезертира НКВД была исключена.
   Тейповый характер сообществ обострял чувство вины отдельных их членов за родственников, участвовавших в бандитских и диверсионных группах, содействовавших заброшенным агентам и т.п. В этой связи известный интерес представляют наблюдения полковника немецкой разведки Османа Губе, принадлежавшего к дореволюционной волне переселенцев с Кавказа, о легкости, с которой он находил пособников среди чеченцев и ингушей. Губе был арестован в ночь на 12 ноября 1943 г. К этому времени при поддержке местного населения ему удалось создать несколько бандитских отрядов. На допросе он говорил: "Среди чеченцев и ингушей я без труда находил нужных людей, готовых предать, перейти на сторону немцев и служить им... Я не находил иного объяснения, кроме того, что этими людьми из чеченцев и ингушей, настроенными изменнически в отношении своей родины руководили шкурнические соображения, желание при немцах сохранить хотя бы остатки своего благополучия". Даже если отбросить явную "редакционную правку" НКВД, учитывая результаты деятельности Губе (а он был не один такой), надо признать, что факты соответствуют действительности.
   Наступление немецко-фашистских войск в 1942 г. не было ни началом, ни концом чеченских и ингушских антисоветских вооружённых выступлений. Война только придала им дополнительный импульс.
   В Чечено-Ингушетии не получалось главного - отделить мятежников от мирного населения. "Следственные дела и оперативные мероприятия вязли в молчании вайнахов... И было решено преодолеть проблему качественно иным способом, который уже был опробован на корейцах в Приморье ...: депортировать само население".
   Депортации 1920 - 1930-х гг. не являются предметом исследования в данной главе. Вместе с тем, необходимо сказать, что именно тогда происходили процессы выселения преимущественно русского населения. Самыми крупными акциями такого рода стали меры, принятые в отношении кулаков и казачества.
   Война усилила одностороннее (субъект-объектное) воздействие государства и общества. Давление государства выходит на более высокий уровень в сравнении с довоенным периодом и, соответственно, на более высокий уровень властных притязаний. Эти изменения подмечались, фиксировались и объяснялись историками по-разному. В этой связи тезис Б.Б. Темукуева, высказанный им в работе "Спецпереселенцы", представляется нам показательным. Автор пишет: "К середине тридцатых годов классовый подход к врагам закончился и начался национальный. "Появились" народы, к которым советская власть не питала доверия".
   В 1936 г. депортации подверглись 35 тыс. поляков, проживавших главным образом в западных областях Украины; весной 1937 г. "подчищаются" приграничные с Ираном и Афганистаном области (выселено около 800 чел.), а осенью 1937 г. переселяются вглубь страны 17 тыс. корейцев.
   Переселения по этническому признаку набирают силу и продолжаются в различных регионах страны вплоть до начала Великой Отечественной войны, когда сама обстановка военного времени не только усилила этот вид репрессий, но и стала оправданием противоправных и антигуманных действий государства в отношении ряда народов.
   По признакам этнической принадлежности политическим репрессиям подверглись целиком 15 народов и этнических групп. Они были выселены с мест их традиционного проживания в районы Казахской ССР, республики Средней Азии и в незначительном количестве - в другие регионы. Частичному выселению подверглось ещё около 55 народов. Общая численность советских граждан, пострадавших от этого вида репрессий, составляла примерно 5,2 - 5,5 млн. чел.
   Конфессиональная принадлежность не являлась при этом определяющим фактором. Она выступала как показатель отношения власти к регионам "буферной зоны", где политическое, идеологическое и иное влияние признаков доминирующего историко-культурного типа наиболее слабо. Так исторически сложилось, что они отличались и по конфессиональному признаку.
   Переходя к рассмотрению реакции горцев на решение о высылке, напомним, что модернизация общества в довоенный период особенно сложно проходила в национальных автономиях Северного Кавказа и главным образом среди автохтонного населения. Она покушалась на традиционные устои горских обществ и зачастую, особенно в части коллективизации, вызывала вооруженное сопротивление. Если учесть, что подавляющее большинство горцев жило вне городов, то этот фактор приобретает едва ли не решающее значение.
   Практически безропотное подчинение горцев выселению объясняется внешне очень просто. Главная причина - это страх. А вот происхождение этого страха очень сложное. В его основании, на наш взгляд, лежит комплекс следующих причин: 1) советская политическая система находилась в фазе тоталитаризма. Одним из следствий этого состояния является популярность интегрирующих коммунистических идей; 2) условия военного времени, когда эти идеи обрели реальные, усиленные экстремальными обстоятельствами очертания; 3) характер горских обществ с сильно выраженными кровно-родственными связями; 4) жестокость действий войск НКВД в период военных действий на Кавказе, хорошо организованная акция выселения; 5) отсутствие явного сочувствия, сострадания и поддержки со стороны соседних этнических групп.
   Советская социально-политическая система доказала свою состоятельность, жизнеспособность и силу, обеспечив изгнание с Кавказа немецко-фашистских захватчиков. В серьезности намерений и возможности осуществления самых жестоких карательных акций сомневаться не приходилось. Что стоит только один пример действий войск НКВД в ходе отступления на территории Черекского ущелья в Балкарии в ноябре 1942 г. Тогда борьба с бандитами привела в итоге к гибели почти 700 мирных жителей, из которых 155 были детьми в возрасте до 16 лет.
   В предшествующей части работы мы уже упоминали карательные акции войск НКВД, направленные на пресечение действий бандгрупп. Однако и само выселение не прошло без кровопролития. Доказан факт массового убийства жителей села Хайбах в Галанчожском районе Чечено-Ингушетии, а также расправы над жителями с. Пешхоевское, Нашхой, Сюжи. Из телеграммы наркому внутренних дел СССР Л.П. Берия: "Только для Ваших глаз. Ввиду нетранспортабельности и в целях неукоснительного выполнения в срок операции "Горы" вынужден был ликвидировать более 700 жителей в местечке Хайбах. Полковник Гвешиани". Ответ на телеграмму был таким: "За решительные действия в ходе выселения чеченцев в районе Хайбах вы представляетесь к правительственной награде с повышением в звании. Поздравляю. Нарком внутренних дел СССР".
   О фактах уничтожения выселяемых из-за сложности их вывоза в феврале 1944 г. чеченцы пытались сообщать в самые высокие инстанции, но конкретные действия по расследованию этих преступлений были предприняты только в 1956 г. Наибольший резонанс имело письмо бывшего заместителя наркома юстиции Чечено-Ингушской АССР Д.Г. Мальсагова, где, в частности, он упоминал и случай в Галанчожском районе.
   Отдельно следует сказать о том, что выселяемые народы оказывались в моральной изоляции. Другие горцы не поддерживали их, а официальная пропаганда всячески "раздувала" осуждение и отмежевание соседей от чеченцев, ингушей, балкарцев и карачаевцев.
   Отношение к выселяемым народам и самому факту депортации со стороны соседей - жителей близлежащих краёв и автономий - мы рассмотрим в следующей главе. Сейчас же только обозначим эту проблему.
   Например, говоря об отношении осетин к депортации их соседей - вайнахов, А.Г. Здравомыслов затрагивает проблему тоталитарной идеологии, определявшей образ мысли советских людей. "Сам здравый смысл, для которого невозможно наказание невиновных, депортация целого народа, отторжение имущества, осквернение кладбищ, - этот здравый смысл перестал существовать как распространённое явление уже в 1930-е годы. Если ингушей и жалели, то, наверное, какие-нибудь маргинальные с точки зрения советской власти осетинские старики и непосредственные соседи этих ингушей".
   Народы депортировались, как объявляли органы власти, навсегда. Это событие воспринималось современниками как решение, не имеющее обратной силы (впрочем, до середины 1950-х гг. это утверждение относилось едва ли не ко всем решениям советской власти). Очевидно, поэтому столь легко (в моральном смысле) были разобраны кладбища на территории высланных народов. Переселённые навечно уже не смогут навестить прах своих предков, а переселенцам они не нужны. Кладбища стали символами ушедших времён и народов, и если их нельзя было выслать, то, очевидно, следовало уничтожить как нечто лишнее, неуместное, почти бестактное.
   В полной мере это относится и к фактам уничтожения памятников культуры депортированных народов. Трагизм этого уничтожения не воспринимался в те времена в полной мере ещё и потому, что он совершался на фоне колоссальных военных разрушений в СССР и Европе.
   Среди представителей самих репрессированных народов известны факты перемены фамилии и национальности, особенно у служивших в армии в годы войны. Многочисленными были заявления от депортированных граждан, что они не принадлежат, в частности, к числу чеченцев, а, например, к даргинцам и что причисление их к первым - "это позор". Что уже говорить о тех, кто и на территории упразднённых автономий не жил и к соответствующим народам никогда себя не относил. Показателен пример первого секретаря ВКП(б) Кабардино-Балкарской АССР З. Кумехова, подпись которого стоит на просьбе выселить балкарцев за участие в бандитизме наряду с подписями наркома Внутренних дел Кабардино-Балкарской АССР Бзиава и наркома госбезопасности Филатова. Свой поступок З. Кумехов позже объяснил нажимом из Москвы, с одной стороны, и страхом за то, что если он не подпишет это письмо, то может статься, после этого сделают так, что выселят и кабардинцев. З. Кумехов прямо говорит об этом, ссылаясь на пример Чечено-Ингушской АССР. На наш взгляд, опасения З. Кумехова были не лишены оснований. Сразу после депортации балкарцев, на пленумах Кабардинского обкома ВКП(б) активно обсуждались вопросы борьбы с бандитизмом в республике, из которых явствовало, что речь идёт совсем не о балкарских банд-формированиях. На пленуме, проходившем 10 апреля 1944 г., затрагивались вопросы депортации балкарского населения. Это решение партии и правительства находило единодушную поддержку выступавших. Они, тем не менее, признавали, что с выселением балкарцев бандитизм не был ликвидирован, о чём, например, говорил секретарь обкома Царяпин: "Самым главным, позорным состоянием является на сегодняшний день - это наличие [...] бандитизма. Большие группы изменников родины находятся в горах с оружием в руках. Это большое пятно для нашей республики" [В.Ш. - здесь и далее сохранена оригинальная пунктуация протокола пленума и стиль высказываний выступавших].
   Председатель Совнаркома республики З. Кумехов коснулся этого вопроса более пространно, упомянув при этом один кабардинский район: "Бандитизм в республике не ликвидирован как в горных районах, так и в отдельных плоскостных районах республики. На сегодняшний день требуется от нашей областной партийной организации максимум улучшения работы среди населения, направленной на отрыв от бандитских элементов, а также создания невыносимых условий родственникам этих бандитов. Необходимо максимум ограничить этот антисоветский элемент. ... В плоскостных районах осталось 4 небольшие бандгруппы, но вместо того в Кубинском районе мы имеем около 20 бандитов, из них 12 чел. коренных жителей". О каких коренных жителях из числа бандитов и их родственников могла идти речь после депортации балкарцев?
   Более конкретно на тему кабардинских по составу банд-групп и проблемы их поддержки местным населением высказался секретарь обкома Малов: "...Бандитизм в республике ещё не ликвидирован и в кабардинских районах, скажем, таких, как Кубинский, Зольский, Лескенский, Урванский, Нагорный и других, значительная часть населения ещё не оторвана от бандитов и эта часть населения помогает бандитам в их существовании и действиях".
   О фактах коллаборационизма со стороны кабардинцев открыто говорили участники XVIII областной партконференции 26-28 декабря 1946 г., в их числе первый секретарь Кабардинского обкома ВКП (б) Мазин, заведующий лекторской группой обкома Цавкилов, секретари обкома Белов и Казмахов. "Виноватыми" в том, что балкарцы "оказались ненадёжными защитниками" советской власти многие выступавшие называли руководителей совнаркома и обкома республики Кумехова и Ахохова. Об этом открыто говорили на этой партконференции. Особое место в выступлениях было отведено бывшему руководителю республики Б.Э. Калмыкову, старому большевику, репрессированному в 1940 г.: "Нельзя забывать, что на протяжении 20 лет калмыковская банда насаждала в Кабарде идеологию буржуазного национализма, всячески препятствовала установлению дружбы между людьми различных национальностей".
   Мы склонны полагать, что характеристика, которую давали Калмыкову выступающие, есть только отчасти результат партийной дисциплины и раболепия перед решениями государственной власти. В значительной мере такую характеристику получила не столько "калмыковская банда", которая, кстати говоря, 20 лет руководила республикой и имела немало заслуг, сколько тип отношений государственного центра и национальной периферии, которую эта "банда" олицетворяла. Качество этих отношений, сложившихся в начале 1920-х гг., был для центра в конце 1930-х гг. уже неактуальным, а люди, с которыми он ассоциировался, обременительными. Тактика уступок и послаблений сменялась акцентированной стратегией нажима и ограничений. Иначе говоря, время локальных исключений из правил сменялось временем жёстких решений, рассчитанных на долгосрочную перспективу. В том числе была и депортация народов.
   Следует обратить внимание на одно очень неприглядное для государственного руководства обстоятельство, демонстрирующее, что идеи интернационализма к 1940-м гг. были изрядно потеснены плохо скрываемым национализмом, что было типично для тоталитарных режимов ХХ в., стоявших перед необходимостью создания политической нации. Мы полагаем, что именно это обстоятельство временно и вывело их на авансцену мировой истории. Разумеется, это не отмечалось и, тем более, не признавалось официальной большевистской пропагандой. Однако то обстоятельство, что националистические настроения не были чужды, как минимум, тем, кто принимал решение о высылке северокавказских народов, видно из состава выселяемых.
   Депортировались близкие в этнокультурном плане народы. Имеются ввиду, с одной стороны, карачаевцы и балкарцы, с другой - чеченцы и ингуши. Эти народы не только проживали рядом, но были (и остаются) близки между собой в историко-культурном отношении. Карачаевцы и балкарцы принадлежат к северо-западной ветви тюркской языковой семьи, а языки их настолько близки, что в лингвистических классификациях нередко обозначаются как один - карачаево-балкарский - язык. Чеченский и ингушский языки принадлежат к нахской ветви иберо-кавказской языковой семьи.
   Надо сказать, что часто стыдливо умалчиваемая в историографии проблема этнической избирательности депортируемых народов в аутентичных источниках звучит почти открыто. Например, эта тема отчётливо прослеживается в выступлении секретаря Кабардинского обкома ВКП(б) Казмахова на всё той же XVIII областной партконференции в декабре 1946 г.: "... При объяснении причин выселения балкарцев говорили, что балкарцы - это самостоятельная нация, которой присущи все факторы, определяющие нацию, и поэтому кабардинский народ не отвечает за действия балкарцев. Кабардинский народ есть одно, а балкарцы - другое...".
   Показателен текст закона об упразднении Чечено-Ингушской АССР и о преобразовании Крымской АССР в Крымскую область от 25 июля 1946 г. Как обычно в такого рода документах, касающихся депортированных народов, перечисляются в общем виде их "преступления" во время войны. Обращает на себя внимание то обстоятельство, что в тексте закона ни разу не упоминаются ингуши, а только "многие чеченцы и крымские татары". Возможно ли было допустить такую политическую некорректность по отношению к целому народу, которого закон касался непосредственно, двадцатью - двадцатью пятью годами ранее? Не важно, что речь идёт не о наградах, но говорить о ликвидации автономной республики чеченцев и ингушей и не упомянуть последних вовсе, на наш взгляд, есть яркое проявление деиндивидуализированного отношения к горцам Кавказа. Показательно, что именно в этот период становится распространённым в официальных документах и фразеологии обобщённое название этих народов - "чечено-ингуши".
   В работе "Земля адыгов" авторы утверждают, что в 1940-е гг. имели место факты, свидетельствующие о том, что органами НКВД был подготовлен проект выселения адыгов. Однако по сведениям авторов работы, Сталин запретил даже думать об этом. "Без адыгов - Кавказ не Кавказ", - этими словами якобы был остановлен маховик репрессий против адыгов. Исследователи считают, что "решение вождя не было случайным. Огромную роль в этом сыграл героизм, проявленный адыгами во время Великой Отечественной войны - на фронте и в партизанских отрядах, а также самоотверженный труд в тылу". (Есть сведения о том, что высылка кабардинцев действительно намечалась на май-июнь 1944 г., но почему-то не состоялась). Нельзя сказать с уверенностью, что именно эти обстоятельства, о которых говорится в работе "Земля адыгов", остановили "маховик репрессий", но адыги (адыгейцы, черкесы и кабардинцы), родственные в языковом и этнокультурном смысле народы, действительно не были выселены.
   Возвращаясь к обсуждению возможных мотивов депортации, из их числа однозначно можно исключить элемент экономической выгоды для государства. Прежде всего, потому что сама акция переселения и обустройства спецпереселенцев на новых местах была очень затратной, а имущество выселенных людей, их недвижимость, сельскохозяйственные угодья были скудны и нередко не использовались после депортации населения. Денежные суммы и ценности выселяемым разрешалось брать с собой без ограничения, другого имущества - до 500 кг.
   Акты о приёмке имущества высланных жителей представляют собой любопытный материал, который позволяет судить об их уровне жизни. Например, в отчёте по приёмке и передаче скота, сельхоз продуктов и другого имущества спецпереселенцев балкарцев мы находим такие сведения: жилых домов комиссиями учтено 712, швейных машин - 1163, сепараторов - 101, кроватей - 5452, шкафов и стульев - 8764, котлов и тазов - 6649, плугов - 313, борон - 359. Всего имущества учтено на сумму 1985057 руб.
   Известно, что балкарцев было выселено 37 103 чел. Это даёт нам возможность проследить обеспеченность предметами быта и хозяйственным инвентарём в соотношении к 1 двору, а также определить стоимость имущества в расчёте на 1 человека. Таким образом, средняя балкарская семья включала более 5 человек. Швейная машинка была только в каждом шестом доме, сепаратор был большой редкостью, 1 агрегат приходился более чем на 70 домов (если исключить возможность, что большая их часть была вывезена самими балкарцами в ссылку). Странное объединение в одну категорию шкафов и стульев показывает их достаточное количество. Котлы и тазы были не в каждом доме, но, вероятно, часть их могла быть увезена балкарцами с собой. Всё имущество, согласно оценке наркомфина, в среднем было оценено в размере примерно 53 руб. 50 коп. на одного человека.
   И последнее. При обращении к источникам, относящимся к периоду депортации и содержащим упоминания о причинах выселения северокавказских народов, не покидает ощущение, что это решение принималось не только из-за их "помощи" оккупантам, но и потому что социалистическое строительство в этих автономиях в довоенное время шло из рук вон плохо.
   В справке "о чечено-ингушах..." мы находим: "В результате подрывной работы в единоличном пользовании оказались основные массивы земельных угодий, до последнего времени практиковалась купля-продажа и аренда земель, созданные колхозы существовали формально, в них было обобществлено не более 17% пахотной земли, до 32% сенокосных угодий и совершенно незначительное количество рабочего скота (около 5%)". Последнее обстоятельство особенно показательно, так как горцы в большей степени тяготели к животноводству, нежели к земледелию. Вынужденный характер решений пойти в колхоз для крестьян и откровенное принуждение для государственных работников как наиболее распространённые признаки повседневности коллективизации сельского хозяйства на Северном Кавказе отчётливо "проступают" за этими скудными 5% обобществлённого скота, который, скорее всего, был ещё и никчемным.
   Несколько слов уделим и балкарцам. Из справки о состоянии балкарских районов Кабардино-Балкарской АССР: "Несмотря на большую помощь, оказываемую Советским правительством и партией, часть населения балкарских районов проявила враждебное отношение к советской власти. В 1929 году было вооружённое выступление в Эльбрусском районе, в 1930 году так называемое Чегемское восстание. Кроме того, в горах Балкарии всё время скрывались бандиты, периодически объединяясь в бандповстанческие группы, остатки которых существуют и до настоящего времени. В 1941-1942 гг. органами НКВД нанесён оперативный удар по вражеским элементам Балкарии, обактивившим свою деятельность и готовившимся к оказанию помощи немцам при переходе их к Кавказу".
   Обращает на себя внимание то обстоятельство, что упомянуты восстания в двух балкарских районах в 1929 и 1930 гг., и то, что в районах Балкарии были бандповстанческие группы почти всё время вплоть до начала Великой Отечественной войны. Текст этой справки оставляет устойчивое впечатление, что советская власть наказывала балкарцев "по совокупности преступлений", наказывала их за нелояльность.
   В Указе Президиума Верховного Совета СССР о ликвидации Чечено-Ингушской АССР от 7 марта 1944 г. сказано о том, что "чеченцы и ингуши изменили Родине", занимались диверсионной и подрывной работой в пользу немецких оккупантов и т.п. Обращает внимание такой аргумент в пользу депортации, который не относится к периоду войны: "... многие чеченцы и ингуши на протяжении ряда лет участвовали в вооружённых выступлениях против советской власти и в течение продолжительного времени, будучи не заняты честным трудом, совершают бандитские налёты на колхозы соседних областей, грабят и убивают советских людей". Характер депортации как возмездия проступает за этими строками особенно явственно.
   Таким образом, практика советского национального строительства в годы Великой Отечественной войны претерпевает заметную трансформацию. Тенденции директивного нациестроительства, формировавшиеся в 1930-е гг., значительно усилившись экстремальными условиями войны, выводят на первый план политику диктата и репрессий в решении сложных этнических проблем и противоречий. Добившись реального равноправия народов, выгодно выделявшего СССР на фоне его союзников по Второй мировой войне, партийно-государственное руководство страной не смогло к 1940-м гг. превратить интернационализм в наиболее важную социокультурную характеристику советского общества.
   П.Б. Полян, классифицируя различные акции по насильственному переселению групп людей, выделяет депортационные операции и депортационные кампании. Кампании в значительной мере представляли собой совокупность операций. Если согласиться с таким подходом, то акты выселения северокавказских народов относятся к числу депортационных кампаний. П.Б. Полян за все годы советской власти выявил, по меньшей мере, 53 сквозных депортационных кампаний и около 130 операций. Всего в 1943-1944 гг. на поселение в республики Средней Азии и Казахстан было выселено около 640 тыс. карачаевцев, балкарцев, чеченцев и ингушей. Осуществляли выселение около 119 тыс. солдат и офицеров войск НКВД.
   Депортация 1943-1944 гг. не может быть оправдана, так как поголовная высылка из мест традиционного проживания по этническому признаку, а также депортация лиц определённой этнической принадлежности из иных регионов и из рядов действующей армии бесчеловечна и противоправна даже по законам тоталитарного режима рассматриваемого периода. Чрезвычайные условия войны мы относим к поводу действий государства, но не к их причинам.
   Выводы. Массовое сознание народов Северного Кавказа в 1941-1942 гг. характеризовалось противоречивыми тенденциями. Бесспорен патриотический подъём. Он выразился в сборе средств для помощи фронту, мобилизации, трудовом самопожертвовании, подвигах представителей народов региона на фронте. С другой стороны, неудачи Красной Армии в начале войны вызвали у значительной части населения сомнения в конечном успехе СССР в борьбе с фашизмом. Среди различных этнических сообществ региона резко возросли оппозиционные настроения. Они усиливались по мере продвижения фашистских войск на Северный Кавказ летом 1942 г. С Германией связывались иллюзии этнической и религиозной независимости, надежды на избавление от советской партийно-государственной системы и, шире, российского влияния в регионе.
   Со своей стороны, элита фашистской Германии в полной мере осознавала специфику Северного Кавказа, стремилась использовать горский сепаратизм в своих целях. В ряду методов фашистского командования, направленных на раскол среди народов СССР, разжигание межнациональной розни и ослабление этнической консолидированности противника, были: создание воинских частей коллаборационистов в составе вермахта; разведывательная и диверсионная деятельность на Северном Кавказе; создание марионеточных горских правительств; поощрение ислама как основы "дерусификации" региона.
   С приближением линии фронта к Северному Кавказу возрастали проявления повстанческих движений и уголовного бандитизма. Они получали более организованные формы в виде деятельности "Особой партии кавказских братьев", "Балыкской армии" и проч. В 1941-1943 гг. на Северном Кавказе действовало 13,5% позже ликвидированных бандформирований СССР, в которых участвовало 32,5% всех участников незаконных воинских формирований на территории страны. То есть, северокавказские группировки были довольно многочисленны, как по общему количеству, так и по составу участников. По абсолютному количеству группировок выделялись Чечено-Ингушетия, Дагестан, Ставропольский и Краснодарский края (включая автономные области). Другой формой оппозиции было дезертирство и уклонение от мобилизации в ряды Красной Армии и трудовых батальонов.
   Ещё в ходе обороны Кавказа войска НКВД проводили карательные акции, направленные, по существу, против мирного населения, оказавшегося в зоне активных действий повстанческих формирований или "бандитов", как они именовались в официальных документах. Наиболее примечательным эпизодом стали события ноября 1942 г. в Черекском ущелье в Балкарии, где от рук бойцов дивизии НКВД погибло около 700 мирных жителей.
   Германское командование и после отступления с территории северокавказских автономий не оставляло попыток дестабилизации обстановки в этих местах.
   Чеченцы, ингуши, карачаевцы и балкарцы дали формальный повод для обвинения в предательстве. Это произошло в условиях гиперподозрительности военного периода, и этого оказалось достаточно для насильственного переселения.
   Депортация имела самые серьезные последствия в процессе формирования и эволюции этнической идентичности спецпереселенцев. "Народ-3эКа", "народ-изгой" - осознание этих терминов, пускай и в других формулировках, по отношению к себе лично меняет представление о способах взаимоотношений с властными структурами всех уровней, делает эти этнические сообщества еще более корпоративными.
   Депортация карачаевцев, балкарцев, чеченцев и ингушей в 1943-1944 гг. имела комплекс причин. Наряду с коллаборационизмом следует отметить решающую роль повстанческих движений антисоветской направленности. Депортация стала возможной только в условиях институционального закрепления в СССР тоталитарного режима. Его нормы допускали коллективную ответственность за нелояльное поведение и даже за мнимые правонарушения. Советская индустриальная модернизация 1930-х гг. предполагала тотальный контроль власти над общественными институтами и отношениями, социальными и этническими группами. Народы Северного Кавказа, сохранившие в большей мере, чем славянское население, традиционный образ жизни, уже в силу своих социокультурных норм поведения рисковали оказаться в числе нелояльных для властей.
   Конфессиональная (религиозная) принадлежность не являлась в депортациях определяющим фактором. Она выступала как показатель отношения власти к регионам, где влияние доминирующего историко-культурного типа было относительно слабым. То есть, совпадение этнического и религиозного факторов в "отборе" народов, подвергшихся депортации, следует рассматривать как явление вторичное в сравнении с политической лояльностью.
   Причины того, что депортация почти не вызвала сопротивления таковы: воздействие коммунистической идеологии на население; высокая организованность и жестокость депортации; отсутствие сочувствия и поддержки этнических групп региона, не подвергшихся высылке; позиция местного партийно-государственного руководства, полностью лояльная центральной власти. Формирование основ правосознания, совместимых с такого рода наказаниями как депортация по этническому признаку, проходило в первые десятилетия советской власти - в довоенный период. В процессе складывания предпосылок возможности и допустимости репрессирования целых народов надо выделить закон от 30 марта 1935 г. о наказании "членов семей изменников родины" (ЧСИР). Нам представляется, что этот акт, оформленный юридически, был даже важнее, чем массовые репрессии в отношении кулаков, ибо последние преследовались по социальному признаку, а члены семей составляли часть их хозяйственной и экономической деятельности. В случае с ЧСИРами фактически признавался социокультурный характер "вины" детей и родственников обвиняемого как потенциально вероятное несоответствие определенным идеологическим догмам. Усугубляло ситуацию отсутствие в качестве основы советского судопроизводства презумпции невиновности и состязательного суда. Все эти обстоятельства создавали достаточные условия, чтобы действия государства, которые можно квалифицировать как покушение на этнический геноцид, стали исторической реальностью. Этот шаг был совершён в условиях военного времени - с одной стороны, и дальнейшего укрепления центральной власти - с другой.
   В экономическом аспекте депортация была убыточна для государства на всех этапах. Следовательно, мотивы обеспечения политического контроля, "расплаты" за долголетнее повстанческое движение, сопротивление коллективизации и коллаборационизм в годы войны доминировали над экономическими мотивами.
   Следует признать, что в аспекте критики теоретических оснований советского национального строительства депортацию можно рассматривать как обстоятельство, демонстрирующее, что идеи интренационализма к 1940-м гг. были изрядно потеснены национализмом.
   Депортировались близкие в этнокультурном плане народы. Имеются ввиду, с одной стороны, карачаевцы и балкарцы, с другой - чеченцы и ингуши. Эти народы не только проживали рядом, но были (и остаются) близки между собой в историко-культурном отношении.
   Депортация чеченцев, ингушей, карачаевцев, балкарцев и некоторых других народов произошла в период, когда государство достигло наибольшей силы и наивысшей степени доминирования над обществом.
  

ГЛАВА 3

ЭТНОПОЛИТИЧЕСКИЕ И СОЦИОКУЛЬТУРНЫЕ ПОСЛЕДСТВИЯ ДЕПОРТАЦИИ

СЕВЕРОКАВКАЗСКИХ НАРОДОВ

  

3.1. Освоение территорий упразднённых автономий

Северного Кавказа

  
   В контексте темы реабилитации репрессированных народов заметное место занимает аспект подготовки решения о восстановлении национальных автономий и этапы этого процесса. Составной частью данного направления часто становится проблема возвращения на Северный Кавказ депортированных народов, налаживание их быта, восстановление этносоциальных связей и т.п.
   Работы, посвящённые истории отдельных народов, подвергшихся депортации и рассматривающие период изгнания, чаще всего строятся по схеме "депортация - жизнь на спецпоселении - реабилитация". Это вполне естественно и логично.
   Исследования истории советского общества 1945-1959 гг. не богаты фундаментальными работами (в отличие от довоенного периода), и Северный Кавказ не составляет в этом исключения.
   История депортации, ссылки и возвращения, рассматриваемая как история народа, исключает из предмета исследования историю региона проживания выселенных народов в тот промежуток времени, когда их там не было. Мы полагаем, что изучение истории регионов, откуда были выселены народы, следует считать важной составной частью истории проблемы депортаций в целом.
   Во-первых, рассматривая историю ликвидированных автономий или отдельных районов, не следует забывать о том, что их население было депортировано не полностью. Конечно, карачаевцы, балкарцы, чеченцы и ингуши составляли подавляющее большинство населения соответствующих автономий, но вместе с ними там проживали и представители других этнических групп, не подвергшихся депортации.
   Во-вторых, освоение пустовавших после депортации территорий было сопряжено с переселением в эти места как из ближайших областей и республик, так и из относительно отдалённых районов СССР. Эти переселения не всегда носили добровольный характер. Методы привлечения переселенцев, помимо убеждения, агитации, призывов, сочетали также элементы принуждения. Разумеется, оно не сопоставимо с тем, которое было применено к депортированным. Но нередки были случаи, когда поселенцы оказывались в новых для себя местах проживания "добровольно-принудительно" или вынужденно (лишились жилья и семьи во время военных действий, направлены по оргнабору, имели конфликты с законом и т.п.). В период реабилитации и возвращения депортированных народов именно эта группа населения оказалась самой незащищённой. Значительная часть новопоселенцев вынуждена была покинуть те места, куда только 10-13 лет назад их активно зазывали власти. Таким образом, речь идёт о явлении, которое мы условно назвали "вторичной депортацией". По понятным причинам, эта проблема замалчивалась в советский период, а в постсоветский, на фоне подъёма этнического самосознания на Северном Кавказе, никого не заинтересовала и подавно.
   В-третьих, депортация 1943-1944 гг. повлияла на процесс этнокультурного развития карачаевцев, балкарцев, чеченцев и ингушей. Наряду с пребыванием на спецпоселении заметную роль в этом сыграли и те реалии, с которыми пришлось столкнуться возвращающимся из ссылки на родину горцам. Почти полтора десятилетия - это немалый срок в истории села, района или области. Для того чтобы наиболее полно оценить ход и итоги реабилитационных процессов, необходимо как можно более полно представить условия, в которых они начинались и протекали. А это и есть социальное, экономическое, демографическое и т.п. состояние территорий, которые с середины 1940-х до конца 1950-х гг. не представляли собой административной целостности.
   Надо сказать, что для исследователя отсутствие административной целостности территорий бывших Карачаевской АО, Чечено-Ингушской АССР, районов проживания балкарцев в Кабардино-Балкарской АССР является немалым препятствием.
   Отдельные районы Карачаевской АО оказались в составе Краснодарского края (Преградненский район почти полностью), большая часть их - в составе Ставропольского края. Учкулановский и Микояновский районы, включая административный центр бывшей автономии г. Микоян-Шахар, были включены в состав Грузинской ССР.
   Эльбрусский и Нагорный районы Кабардино-Балкарии, где проживали главным образом балкарцы, также были переданы в состав Грузии. Черекский и Хуламо-Безенгиевский районы остались в составе Кабардинской АССР в перекроенном виде. Границы почти всех районов, равно как и их названия, были изменены. Переименованы были также в большинстве и населённые пункты.
   Единственным новым административно-территориальным образованием, возникшим взамен устранённого, стала Грозненская область. Но было бы недопустимым упрощением отождествлять её (даже и в территориальном отношении) с Чечено-Ингушской АССР. В составе Грозненской области полностью оказались только 8 из 24 районов бывшей Чечено-Ингушетии и ещё 5 районов - частично. Дагестанской АССР были переданы 4 района ЧИАССР полностью и 3 частично, Северо-Осетинской АССР - 3 полностью и 2 частично. Кроме того, к Грозненской области были присоединены значительные по площади местности Ставропольского края.
   Таким образом, одним из наиболее существенных затруднений в исследовании истории регионов национальных автономий Северного Кавказа в период депортации местного населения является разрозненность архивных данных. Кроме того, заселение пустовавших районов представляло сочетание различных по направленности и этническому составу миграционных потоков.
   Рассмотрим особенности освоения территории упразднённой Чечено-Ингушской АССР.
   Депортация некоторых народов Северного Кавказа в 1943-1944 гг. определила очередную серию административных переустройств данного региона. Особое место в ряду преобразований занимает Грозненская область, просуществовавшая с 22 марта 1944 г. по 9 января 1957 г.
   Депортация карачаевцев и балкарцев сопровождалась переделом районов их прежнего проживания среди уже существовавших территориально-административных единиц из числа ближайших соседей. Эти местности оказывались в распоряжении различных автономных, краевых и республиканских ведомств.
   Грозненская область не совпадала в своих границах с бывшей Чечено-Ингушской АССР, несколько отличалась от неё своей экономической инфраструктурой и, в значительной мере, - этнокультурным составом. Но, учитывая то, что все промышленные и часть сельскохозяйственных районов Чечено-Ингушской АССР вошли в состав области, представляют интерес особенности её формирования, обустройства и хозяйственного освоения.
   Документы показывают, что в случае с Чечено-Ингушской АССР, как и с другими автономиями, откуда были вывезены на спецпоселение народы, процесс принятия решений по переустройству и заселению освободившихся районов носил поспешный характер. Постановления и проекты принимались второпях, зачастую менялись в ходе реализации.
   Примечательно, что первый проект районирования бывшей ЧИАССР поступил на имя Берия 24 февраля 1944 г. В состав Грозненской области из 24 районов бывшей Чечено-Ингушской АССР предполагалось включить 16, в том числе 13 полностью и 3 района с уменьшенной территорией. В этом проекте изложены мотивы создания отдельной области в противовес мнений о создании округа и присоединении его к Ставропольскому краю. Создание области виделось более целесообразным, так как Ставропольский край и без того достаточно велик, чтобы эффективно справляться и с руководством Грозненским округом. Более того, краевая инстанция была бы лишней в управлении нефтяной промышленностью района. Грозненский округ был всё-таки создан, но просуществовал только 15 дней - с 7 по 22 марта 1944 г., а затем преобразован в область.
   В итоге в состав Грозненской области оказались включены: г. Грозный (состоявший из пяти промышленных районов), полностью 8 районов (из двадцати четырёх) бывшей Чечено-Ингушетии (Атагинский, Ачхой-Мартановский, Грозненский, Надтеречный, Старо-Юртовский, Урус-Мартановский, Шалинский, Шатоевский); в несколько урезанном виде - 4 района (Галанчожский, Галашкинский, Гудермесский и Сунженский). В состав области включались 6 районов Ставропольского края и г. Кизляр, ранее никакого отношения к Чечено-Ингушетии не имевшие.
   Таким образом, мы можем говорить о формирования на Северном Кавказе новой социально-экономической и административно-территориальной единицы. Основным мотивом правительства было создание целостного и оперативного механизма руководства нефтяной промышленностью. Ещё 24 января 1944 г. было принято решение Государственного комитета обороны СССР о дальнейшем восстановлении и развитии этой отрасли промышленности в г. Грозном. В этом постановлении предусматривалась сумма капитальных вложений в отрасль в размере 69,2 млн. руб.
   Любопытно выглядит обоснование присоединения к Грозненской области Кизлярского округа, сформулированное заместителем председателя Верховного Совета СССР Д. Дегтярём: "Кизлярский округ тяготеет к Грозному более чем к Ставрополю, целесообразно включить его в состав Грозненской области, тем более что это облегчит условия работы краевых организаций Ставропольского края".
   Депортация чеченцев и ингушей на работе нефтяной промышленности не могла отразиться тяжёлыми последствиями, так как число их в этой отрасли было незначительным. В 1944 г. в промышленности Чечено-Ингушской АССР работало 1 077 чеченцев и ингушей. Определённое представление о числе нефтяников среди них можно составить из сведений об их занятости в период ссылки в различных отраслях промышленности. В Наркомате нефти автономной республики чеченцев и ингушей в период выселения работало всего 544 чел. (в то время как в Наркомземе и Наркомсовхозе - 103 088 чел). Тем не менее, начало 1944 г. и первые месяцы после депортации отмечены большими проблемами в ведущей и стратегически важной отрасли индустрии бывшей Чечено-Ингушской АССР.
   План добычи нефти за первый квартал 1944 г. был выполнен только на 93,6%, по газу - 98,5%, не выполнялся план ввода скважин в эксплуатацию. Недобор нефти составил 34,5 тыс. тонн. План выработки авиабензина и автобензина нефтезаводами за первые четыре месяца 1944 г. выполнен не был. Однако к концу 1944 г. добыча нефти в сравнении с 1943 г. выросла на 41,3%, объём буровых работ - на 63%. Число действующих скважин выросло за год на четверть, производство авиабензина - на 65%, автобензина - на 40%, светлых нефтепродуктов - на 20%. В 1945 г. грозненские нефтяники и машиностроители выполнили правительственное задание. В 1946 г. вся промышленность области выполнила годовой план на 102,6%, а нефтеперерабатывающая на 109,4%, что составило прирост к 1945 г. - 45%. Объём бурения в 1946 г. в сравнении с 1945 г. вырос на 42%.
   Таким образом, промышленность Грозненской области работала в целом успешно. Этого нельзя сказать о сельском хозяйстве, где в подавляющем большинстве было занято депортированное население.
   Одна треть районов, вошедших в состав области, были переселенческими. Новые климатические условия, незнание местных способов ведения хозяйства, трудности адаптации и налаживания социальных связей в новых местах стали причинами того, что планы хлебозаготовок хронически не выполнялись. Кроме того, 4 района Ставропольского края, вошедшие в состав Грозненской области, пострадали от оккупации 1942-1943 гг. Секретарь ЦК ВКП(б) Чеплаков, бывший в июне 1944 г. с инспекторской поездкой в области докладывал: "Восстановление хозяйства идёт медленно. В связи с тяжёлым положением из колхозов этих районов в первом квартале 1944 г. ушло в другие районы более 300 семей". Даже к концу 1946 г. посевная площадь по отношению к довоенной в колхозах составляла 67,9%, поголовье овец - 30,1%, крупного рогатого скота - 69,6% и лошадей - 12,5%. Переселенческие районы были заселены на 75-85%, в том числе два горных - только на 15-25%. Известно, что в 1946 г. плановых переселенцев не было, а выезды за пределы области имели единичный характер, "...но прибывших из центральных областей СССР, Украины и Ставропольского края по собственному желанию было очень много - до 2 000 семей. Часть из них прибывала, чтобы пережить трудный, неурожайный год, и они вносят некоторую дезорганизацию в работу колхозов". Во-первых, 2 тыс. семей - это не так уж много для Грозненской области, в сравнении с масштабами движения мигрантов на новые места из Северной Осетии и Дагестана. Во-вторых, в документе не уточняется, сколько именно семей прибыло из центральных областей и Украины, а сколько - из Ставропольского края.
   В целом в течение Великой Отечественной войны положение в сельском хозяйстве оставалось очень сложным. К концу войны четверть колхозов области не имела садов. Площадь под виноградниками сократилась с 570 до 65 гектаров. Из 21 МТС 7 были разрушены полностью, другие нуждались в серьёзных восстановительных работах.
   Не были преодолены трудности в сельском хозяйстве и позднее. В 1948 г. область выполнила план хлебозаготовок на 61%. Государство выделило в следующем году большую семенную ссуду, списало колхозам задолженности, а обязательные поставки для переселенческих колхозов были снижены на 50%. Всё это доказывает огромные сложности, вызванные необходимостью освоения районов, откуда были выселены люди, испокон веков занимавшиеся здесь земледелием, виноградарством, скотоводством и т.п.
   К концу первого послевоенного года население Грозненской области (г. Грозный, г. Кизляр, 19 сельских районов, 2 нефтепромысловых, один рыболовецкий) составляло 406,6 тыс. чел., в том числе городского населения - 210,1 тыс. чел., сельского - 196,5 тыс. чел. В экономике области преобладающей была промышленность, удельный вес которой составлял 92%, а сельского хозяйства - 8%. Основной отраслью промышленности была нефтяная, дающая 68% валовой продукции хозяйства области.
   Грозненская область просуществовала 13 лет и нельзя сказать, что она оставила заметный след в истории Северного Кавказа. Она представляла собой искусственное территориально-административное образование, при создании которого главным мотивом были экономические перспективы региона.
   Итак, из 24 районов бывшей Чечено-Ингушской АССР 8 полностью и 4 частично вошли в состав Грозненской области, 6 районов (4 полностью и 2 частично) - в состав Дагестанской АССР, 5 районов (3 полностью и 2 частично) - в состав Северо-Осетинской АССР, 1 полностью и 4 частично - в состав Грузинской ССР.
   Новые границы между северокавказскими автономиями, Ставропольским и Краснодарским краями, Грузинской ССР и Грозненской областью были определены и довольно подробно описаны. Более сложной задачей представлялось заселение пустовавших территорий.
   Территория бывшей Чечено-Ингушской АССР составляла 15,7 тыс. кв. км. На ней проживало примерно 697 тыс. чел., их которых 368 тыс. были чеченцами и 84 тыс. ингушами. То есть, после депортации части населения республики в ней осталось около 35% прежних жителей.
   Подавляющее число чеченцев и ингушей проживало вне городов. В связи с этим сельское хозяйство оказалось наиболее "узким местом" в становлении новых административно-хозяйственных структур. Освоение сельской местности, налаживание хозяйственных связей в итоге потребовали наибольших усилий и дали наименьшие результаты.
   Постановление N 255-74 сс о заселении и освоении районов бывшей Чечено-Ингушской АССР было принято 9 марта 1944 г. Согласно этому решению предполагалось переселить из Ставропольского края 8 тыс. хозяйств, из Дагестанской АССР - 5 тыс. хозяйств и из Северо-Осетинской АССР - 500 хозяйств на территории, отошедшие к этим же регионам.
   Два района (Пригородный и Назрановский) вскоре были заселены в основном осетинами; ещё 6 районов (Чеберлоевский, Веденский, Ножайюртовский, Саясановский, Шалинский и Курчалоевский) заселялись, главным образом, дагестанцами. Ещё в 11 районов бывшей автономии переселялись семьи из Ставропольского края.
   В последовавшие после выселения месяцы 1944 года из Ставрополья прибыло 5472 семьи, из Кизлярского округа - 119 семей, из районов г. Грозного - 2659 семей, из других областей - 967 семей, а всего - 11217 семей. Из районов бывшей ЧИАССР, вошедших в последствии в состав Грозненской области, было выселено в Среднюю Азию 32110 хозяйств чеченцев и ингушей. К маю 1944 г. земли автономии были заселены только на 45%. Полностью пустовали 22 села и 20 сёл были заселены частично. В докладной записке на имя Г.М. Маленкова первый секретарь Грозненского обкома партии П. Чеплаков заявлял, что до октября 1944 г. он планирует заселить ещё 500 хозяйств из отдалённых малоземельных районов Мордовской АССР, Тамбовской, Пензенской, Рязанской, Ульяновской, Саратовской, Горьковской, Ярославской и других областей. Согласно постановлению СНК N54 от 8 января 1945 г. "О переселении 2 000 хозяйств колхозников в районы Грозненской области", в этот регион предполагалось переселить в феврале-марте 1945 г. из Брянской области - 500 семей, Вологодской - 200, Ивановской - 500, Калужской - 500, Кировской - 300 семей.
   Обращает на себя внимание перечень районов проживания предполагаемых мигрантов: за исключением Мордовии, это русскоязычные регионы, и все без исключения - с преобладающим православным населением. Почему бы не переселить в бывшую Чечено-Ингушетию, например, азербайджанцев или армян? Во-первых, они проживали гораздо ближе в географическом отношении, во-вторых, на родине они тоже испытывали нужду в земле. Особенно остро этот вопрос стоял у армян. Почему бы не населить Грозненскую область грузинами, проживавшими по соседству?
   На наш взгляд, в политике заселения бывших территорий с преимущественным проживанием чеченцев и ингушей явно присутствовало стремление государства изменить этнокультурную ситуацию в регионе в сторону увеличения русскоязычного населения.
   Надо заметить, что не всегда призывы к переселению в бывшую Чечено-Ингушскую АССР вызывали энтузиазм в областях Центральной России. И если Брянский обком в октябре 1944 г. рапортовал о готовности переселить в Грозненскую область 500 хозяйств, то из Тамбова ответили, что выполнить такой же норматив нет никакой возможности. Так как проект переселения из Центральной России не вызвал большого отклика у областных руководителей, то в итоге число предполагаемых 5 тыс. семей переселенцев было снижено до 2 тыс.
   Местные людские ресурсы не могли стать существенным источником заселения территорий, несмотря на все усилия государства, стремившегося стимулировать переселение. Например, те из жителей бывших автономий, кто не подвергся депортации, распоряжением СНК РСФСР N6894 рс от 28.03 1944 г. на территории Сунженского, Грозненского, Старо-Юртовского и Гудермесского районов наделялись приусадебными участками в пределах нормы. Населению предоставлялась также финансовая помощь и различные льготы.
   Однако заселение сёл и хуторов шло вяло. Оставленные изгнанными хозяевами, дома и постройки разрушались. Если на части территории Чечено-Ингушской автономной республики, вошедшей в состав Грозненской области, раньше функционировало 28375 хозяйств, то к маю 1945 г. удалось организовать только 10299 хозяйств. Количество вселяемых составило около 40% выселенных.
   Почти через год после выселения чеченцев и ингушей заселение сельских районов оставляло желать лучшего. В сведениях по Грозненской области на 14 февраля 1945 г. приведены количественные показатели по числу выселенных человек, семей и их домов, а также по числу вселившихся туда в течение года. Всего по 12 районам Грозненской области было "освобождено" 30484 дома, из них к февралю 1945 г. было заселено всего 15584, то есть примерно 51%. Охотнее всего переселенцы занимали Новогрозненский район, оставив только 7 свободных домов из 340, а также Сунженский район - 43 дома из 745. Хуже всего дела по переселению обстояли в Первомайском районе, где новые хозяева въехали только в 381 дом из 1446, также слабо заселялся Советский район - 453 занятых дома и 3077 свободных.
   Иначе обстояли дела с заселением территорий, отошедших к Дагестану. На них возникали другие проблемы. В докладе наркома внутренних дел Л.П. Берия от 26 июня 1945 г. "О положении населения районов бывшей ЧИАССР, присоединённых к Дагестанской АССР" находим: "В 1944 г. из горных районов республики и Грузинской ССР переселено 16740 хозяйств (61 тыс. чел.) вместо 6300 хозяйств. (Это составило 265% от ранее запланированного числа мигрантов, что вызвало известные затруднения). Положение населения в районах чрезвычайно трудное. Малярия (10 тыс. случаев заболевания), озимый сев составил 61%... Не хватает техники. В ручной вспашке участвовали 2000 чел.".
   В Грозненскую область были вселены 11217 семей, что более чем на 5 тыс. меньше, чем в районы, отошедшие к Дагестану, и это при том, что в Грозненской области было ровно в 2 раза больше районов, чем отошло к Дагестанской АССР. Более того, даже для достижения этих цифр потребовалось на 1 год больше. К февралю 1946 г. в область из Ставропольского края переселились 5472 семьи, из Кизлярского округа - 2119 семей, из районов г. Грозного - 2659 семей и из различных областей СССР - 967 семей. То есть "дальняя" миграция была самой слабой.
   Как мы уже отмечали выше, к маю 1945 г. в равнинной части Чечено-Ингушской АССР, отошедшей к Грозненской области, полностью пустовали 22 села, а 20 были заселены частично, горные же районы (Советский и Первомайский) даже в 1946 г. были заселены примерно на 15-20%. В 1945 г. в результате проводимых работ по переселению в осваиваемые районы Грозненской области всё же прибыли 487 семей из центральных областей РСФСР. Всего число прибывших составило 13885 семей. Отток пришлого населения из областей нового проживания не носил массового характера.
   В 1946 г. число переселенческих хозяйств на территории Грозненской области пополнилось 2404 хозяйствами, размещёнными по 72 колхозам области. Из этого числа 1911 хозяйств заняли пустовавшие дома. В другом источнике находим, что в этом же году "самотёчным порядком" прибыло в Грозненскую область из разных районов СССР 2404 хозяйства переселенцев. При этом в 1947 г. выбыло 597 хозяйств.
   В 1947 г. в области удалось принять ещё 1488 хозяйств. А всего с 1944 по 1948 г. на территорию бывшей Чечено-Ингушской АССР вселилось 16329 хозяйств. За новыми колхозами было закреплено на январь 1945 г. - 154271 га, в 1948 г. - 182 233 га земли.
   Из отчётного доклада "О хозяйственном устройстве колхозов и переселенцев в Грозненской области" от 21 сентября 1948 г. следует, что всего за 1944 - 1947 гг. переселено в Грозненскую область 16329 хозяйств. Однако в том же документе в сводной таблице, по состоянию на 1 января 1948 г. приводится цифра в 12675 хозяйств, что составляло 133,9% к числу хозяйств в области тремя годами ранее. Много это или мало?
   Известно, что из районов Чечено-Ингушской АССР, позднее вошедших в Грозненскую область, было депортировано 38 066 семей, занимавших 30484 дома. Надо полагать, что последняя цифра примерно соответствует числу хозяйств. А если это так, то тогда 133,9% хозяйств переселенцев в 1947 г. по отношению к 1945 г. - это в действительности только 41,6% от прежнего их числа.
   Подводя итог изучению переселенческой кампании на территорию Грозненской области, приведём сведения из официального источника, относящегося к периоду восстановления Чечено-Ингушской АССР: "В районы, вошедшие в Грозненскую область, было переселено из РСФСР, Украины и Молдавии 78 тыс. чел. На территории, отошедшие к Дагестанской АССР, из высокогорных районов переселилось 55 тыс. чел., в том числе 26 тыс. осетин из высокогорной части населённых пунктов Юго-Осетинской автономии и 15 тыс. осетин из Северо-Осетинской АССР. Территория, вошедшая в Грузинскую ССР, осталась незаселённой". Эти сведения содержались в записке в Президиум ЦК КПСС от 22 декабря 1956 г. за подписью А.И. Микояна, А.И. Ворошилова, Г.М. Маленкова и др. Ставропольский и Краснодарский края, а также автономии Северного Кавказа относятся к РСФСР, при этом из документа не следует, что переселенцы Дагестана и Северной Осетии выделялись в отдельную категорию. В таком случае, процент "дальних" мигрантов извне РСФСР был мизерным.
   Таким образом, Грозненская область, созданная государством, прежде всего как экономический регион, не смогла стать целостным в этнокультурном отношении образованием. Имея все шансы стать преимущественно славянским по составу регионом, Грозненская область не превратилась в притягательную мечту для обездоленных и обескровленных масс из Центральной России и других регионов, разрушенных войной. При этом нужно подчеркнуть, что государство прилагало немалые усилия, чтобы заселить область выходцами именно из этого региона.
   "Дальняя" миграция оказалась не такой успешной, как "ближняя". Осетины и дагестанцы охотно и в больших количествах переселялись на земли своих репрессированных соседей. Здесь мы затрагиваем проблему оценки оставшимися на Северном Кавказе народами депортации и отношения к выселенным, которая станет предметом более пристального рассмотрения в дальнейшем.
   Четыре района бывшей Чечено-Ингушской АССР полностью и два, за исключением своих северо-западных частей, отходили к Дагестанской АССР. Полностью передавались Веденский, Ножай-Юровский, Саясановский и Чеберлоевский районы, частично - Курчалоевский и Шароевский. Кроме того, из Дагестана были выселены чеченцы-аккинцы, компактно проживавшие в Ауховском районе. Его теперь тоже предстояло заселять. Переселенческая акция в Дагестанской АССР началась распоряжением от 11 марта 1944 г. за N 5473 рс, которым предусматривалось провести переселение 6 300 хозяйств из 19 высокогорных малоземельных районов. Совнарком ДАССР обязывался уже до 15 апреля 1944 г. переселить в бывшие чеченские и ингушские колхозы 5 000 хозяйств. Указывалось, что до 15 марта необходимо "закончить приёмку передаваемых районов и укомплектовать эти районы руководящими работниками".
   Каким же было отношение народов Дагестана и руководства республики к факту депортации соседствовавших с ними народов, а также к возможности занять их земли, то есть поселиться в их дома, пользоваться их имуществом, найденным на месте или купленным за бесценок и т.п.?
   В отчёте об освоении земель бывшей Чечено-Ингушской АССР, вошедших в состав Дагестанской АССР, отмечалось, что это решение "было воспринято народами Дагестана как мероприятие, имеющее большое историческое значение". На заседании пленума обкома ВКП(б) 16-17 марта 1944 г. обсуждались мероприятия по заселению земель, ранее занятых чеченцами. Присоединение новых районов, откуда было депортировано население, было воспринято с оптимизмом. Так отмечалось в отчёте. Возможно, это было результатом подобострастия областного комитета партии по отношению к ЦК ВКП(б)? Однако далее в том же источнике читаем: "Желающих переселиться в новые районы оказалось в несколько раз больше, чем могут вместить заселяемые районы".
   Обратимся к письму председателя Совнаркома Дагестанской АССР А. Даниялова и секретаря обкома А. Алиева на имя Л.П. Берия. В нём отмечалось, что во включённые в Дагестанскую АССР районы бывшей Чечено-Ингушской АССР и в бывший Ауховский район Дагестанской АССР в 1944 г. из горных районов республики и Грузинской ССР переселено 16 740 хозяйств (61 тыс. чел.) вместо 6 800 хозяйств, предусмотренных постановлением Совнаркома СССР от 9 марта 1944 г., а также распоряжением от 11 марта того же года. Далее в письме сообщалось, что "народы Дагестана высоко оценили решение партии и правительства о присоединении к Дагестану части районов бывшей Чечено-Ингушской АССР, разрешившее вопрос о выводе части горцев из земельной тесноты и нужды".
   Дагестанцы с энтузиазмом воспользовались возможностью улучшить своё материальное положение, заняв земли, которые прежде принадлежали чеченцам. Они стали переселяться быстро и массово, почти сразу покрыв недостаток населения в присоединённых к Дагестану районах. Особенно активны при переселении оказались жители горной части этой АССР. Напомним, что всего за 1944 г. было переселено 16 740 хозяйств (61 тыс. чел.), что составило 17% общей численности горной зоны Дагестана.
   При таком размахе и темпах заселения бывших чеченских районов трудно заметить признаки какой-либо солидарности дагестанцев с выселенными соседями, моральной поддержки их, несогласия с решением партийно-государственных органов власти.
   Контроль (доминирование) государства над обществом достиг такой степени, что выселение народов казалось бесповоротным фактом. А если всё равно так случилось, так почему бы не воспользоваться возможностью улучшить свой быт и материальное положение. Надо полагать, что примерно так рассуждали те жители Дагестана, которые покидали свои родовые селения, чтобы обосноваться в новых местах, где только месяц назад завершилась (как казалось) многовековая история чеченцев на Северном Кавказе.
   Присоединение новых районов и необходимость их освоения вызвали сходную реакцию и в Северо-Осетинской АССР. В состав этой автономной республики полностью передавались такие бывшие районы Чечено-Ингушской АССР, как Ачалукский, Назрановский и Пседахский. Частично были включены Пригородный район (за исключением только одного сельсовета) и западная часть Сунженского района, а также г. Малгобек (всего 2 города и 46 сельсоветов).
   Таким образом, были принудительно решены давние территориальные споры, имевшие место между осетинами и ингушами с незапамятных времён и особенно обострившиеся после распада Горской АССР и возникновения проблемы административной принадлежности г. Владикавказа.
   Северная Осетия получила существенное приращение территории республики, причём не только за счёт районов упразднённой Чечено-Ингушской АССР, но даже частично за счёт территории Ставропольского края. Трудно сказать, можно ли назвать это вознаграждением советского государства Северной Осетии за её лояльность и сравнительно высокий уровень социокультурной интегрированности в советское общество. Одно можно сказать наверняка: осетины в известной мере утолили свой земельный голод, на который они часто сетовали ещё в 1920-е - 1930-е гг.
   В ту часть Ингушетии, которая отошла к Северо-Осетинской АССР были переселены по разным оценкам от 25 до 35 тыс. осетин из Грузии и Южной Осетии. Жильё передавали во временную собственность переселенцам, которая становилась постоянной после того, как они отработают в местном колхозе более 5 лет.
   В справке начальника Главного управления милиции МВД СССР Барсукова от 26 июня 1956 г. находим, что в отошедших к Северной Осетии районах бывшей ЧИАССР проживало до депортации 77 578 чел. Начиная с 1944 г., переселенцы построили взамен старых домов 2 200 новых, а также возвели новые школы и лечебные заведения [В.Ш. - не указано сколько]. Посевная площадь увеличилась с 50 902 га до 65 302 га. Как видно из этих цифр, осетины тоже не отказались от отведённых им земель соседей. С ингушами у них были давние споры и взаимные территориальные претензии, которые теперь разрешились, как казалось, окончательно в их пользу.
   Что означает получить земли, на которых проживало 77578 чел? Это число немногим превышало количество вернувшихся из ссылки в конце 1950-х гг. ингушей. Их было 76 тыс.
   Таким образом, районы бывшей Чечено-Ингушской АССР, отошедшие Дагестанской и Северо-Осетинской АССР, заселялись более интенсивно, чем те, которые вошли в состав Грозненской области. Это происходило за счёт внутренних человеческих ресурсов Северной Осетии и Дагестана. В данном случае сыграл свою роль фактор малоземелья и давних территориальных претензий к соседям. Особенно очевидным последний мотив был в Северной Осетии.
   Своеобразие миграционной ситуации характеризуются тем, что в рассматриваемый период слабым оказался именно тот переселенческий поток, который обеспечивал стабильный уровень числа рабочих рук на Северном Кавказе и повышение удельного веса славянского населения в прежние годы. Так было, например, в пореформенный период, а также в конце 1920-х и в 1930-е гг.
   Также непросто складывалось заселение территорий традиционного проживания карачаевцев и балкарцев.
   Постановление СНК СССР "О порядке заселения районов бывшей Карачаевской автономной области Ставропольского края" от 6 ноября 1943 г. предусматривало разделение территории бывшей автономии между Краснодарским и Ставропольскими краями, а также Грузинской ССР. В состав Краснодарского края попал почти весь Преградненский район. Его восточная часть, включая райцентр, отошла Зеленчукскому району Ставропольского края. В состав Грузинской ССР были включены Учкулановский и Микояновский районы с несколько изменёнными границами. Часть Микояновского района отходила Ставропольскому краю, а из оставшейся территории был сформирован один сельский район - Тебердинский, с центром в г. Микоян-Шахар (ныне Карачаевск). Малокарачаевский район был переименован в Кисловодский и также передан Ставропольскому краю.
   Из прежних 45 колхозов, оказавшихся в составе Ставропольского края, предполагалось организовать 17 с 3 280 хозяйствами из числа "проверенных категорий трудящихся". Некоторые исследователи называют цифру в 34 бывших колхоза карачаевцев, из которых предстояло создать 18 новых хозяйств. Впрочем, расхождения не существенны.
   19 ноября 1943 г. Ставропольский крайисполком принял постановление о порядке заселения районов бывшей Карачаевской АО. Для наглядности мы представили эти планы в виде таблицы:
  

Таблица 1.

   аул
   Организовать колхозов / количество хозяйств
   Хозяйства переселить из районов Ставропольского края
   Джегутинский
   3 / 900
   Александровского, Благодарненского, Ипатовского
   Эльтаркач
   1 / 250
   Труновского
   хутор Важный
   1 / 150
   Дмитриевского
   Джеганас
   ликвидировать
   -
   Верхняя Мара
   1 / 150
   Изобильненского
   Кумыш
   1 / 300
   Молотовского
   Нижняя Мара
   ликвидировать
   -

Ново-Карачаевский

   ликвидировать
   -
   Кызыл-Покун
   1 / 150
   Из абазинских колхозов
   Первомайский
   1 / 200
   Егорлыкского
   Терезе
   2 / 150
   Суворовского, Александрийско-Обильненского
   Учкекен
   2 / 150
   Нагутского, Шпаковского
   Даусуз
   1 / 100
   Из местного русского населения

Кызыл-Октябрь

   1 / 250
   Ново-Александровского
   село Маруха
   1 / 100
   Горячеводского
   Архыз
   ликвидировать
   -

Красный Карачай

   ликвидировать
   -
   Кардоник
   ликвидировать
   -

Источник: ГАСК. Ф.Р. - 1852, Оп. 12, Д. 39, Л. 10-18.

  
   Бывшую Карачаевскую АО заселяли не только жители близлежащих районов, но и отдалённых областей России. В своей докладной записке в январе 1944 г. на имя председателя крайисполкома Шадрина начальник УНКВД по Ставропольскому краю Ткаченко докладывал, что в Усть-Джегутинский район наблюдается наплыв переселенцев не только из Ставропольского края, но даже с Урала. В результате этого их приходится возвращать обратно, "так как большинство аулов уже заселены". В той же записке Ткаченко пеняет руководству Ставропольского края, что районы грубо нарушают решения крайкома и крайсовета. Например, в Усть-Джегутинский район из Ипатовского района нужно было направить 300 семей, а они направили уже 500 и в пути ещё находится некоторое количество колхозников. Хотя в документе и упоминаются переселенцы с Урала, трудно сказать, сколько их было. Гораздо чаще речь идёт о жителях Ставропольского края, крайком и крайисполком которого и должны были организовать новую инфраструктуру на месте ликвидированных районов Карачаевской АО. Эта задача была нелёгкой.
   В январе 1944 г. Ставропольский крайисполком отмечал, что такие районы края, как Александрийско-Обильненский, Молотовский, Изобильненский, Труновский, Будённовский и Шпаковский "не выполнили постановление крайсовета и крайкома партии от 19 ноября 1943 г. и до сих пор не закончили организацию новых колхозов на базе бывших карачаевских, в результате чего во вновь организованные колхозы приезжали непроверенные контингенты людей". Устанавливались сроки организации колхозов - до 10 февраля 1944 г. Как видим, информация в источниках встречается крайне противоречивая.
   В Краснодарском крае оказался один бывший карачаевский колхоз. В Грузии таких колхозов было 22. Их следовало ликвидировать и организовать заново за счёт переселения 200 хозяйств из Грузии. Вселение по Ставропольскому краю планировалось завершить к 1 февраля 1944 г., а по Грузинской ССР в течение 1944 г.
   Заселение проходило в спешке, оно не было предопределено естественными обстоятельствами, в том числе социальной и демографической ситуацией в стране. По этой причине переселенческая кампания сопровождалась жёстким командно-административным давлением по всей вертикали государственной власти. В конечном итоге, к середине 1950-х гг. территория бывшей Карачаевской АО была населена неравномерно и недостаточно. В горной части многие сёла были заполнены на 10-15%, что само по себе уже может свидетельствовать о неравномерном ходе заселения, а также о том, что прежняя хозяйственная структура региона восстанавливалась лишь частично.
   Например, из письма карачаевцев в Президиум ЦК КПСС (1956 г.) узнаём, что "... в бывшем карачаевском селе Джазлык проживала только одна семья [В.Ш. - к моменту возвращения карачаевцев из депортации], тогда как там раньше проживало до 300 семей, в Верхней Теберде вместо 700 дворов осталось 70, в Джигуте, где ранее проживало до 20000 жителей, осталось около 1 тыс. человек. В трёх селениях Учкулановского ущелья (Учкулан, Хурзук, Карт Джурт) было 3тыс. дворов, а осталось 150 дворов" и т.п.
   Похожая ситуация складывалась и с заселением территорий, на которых прежде проживали балкарцы. Районы, освободившиеся от балкарского населения, Кабарда частично пыталась заселить самостоятельно. На заседании бюро Кабардинского обкома ВКП(б) 5 апреля 1944 г. было принято решение: "Разрешить переселить из колхоза имени Кирова Баксанского района в село Гунделен Эльбрусского района на добровольных началах 300-400 колхозных дворов". В это же время Совнарком и бюро обкома Кабардинской АССР удовлетворили просьбу "50 колхозных семейств из села Старый Черек Урванского района о разрешении им переселиться и организовать колхоз в селении Герпегеж Хуламо-Безенгиевского района".
   Ущелья Балкарии заселялись кабардинцами, за исключением отошедшего к Грузии Баксанского ущелья, где были поселены, как и в соседнем Карачае, сваны. "Новопоселенцы ни экономически, ни социокультурно, ни психологически не были адаптированы к местным условиям. В результате наблюдался значительный отток новопоселенцев на прежние места жительства".
   Часть балкарских сельсоветов оказалась также в составе Северной Осетии. Напомним, что эта автономная республика получила также 4 сельских района полностью и 2 с небольшими потерями из состава бывшей Чечено-Ингушской АССР. Территория Северо-Осетинской АССР была расширена за счёт Виноградного, Сухотского, Раздольного и Мальсаговского сельсоветов, до марта 1944 г. входивших в состав Кабардино-Балкарской АССР.
   Нередко земли депортированных народов занимались переселенцами из соседних районов. Например, в докладной записке секретаря Чегемского райкома ВКП(б), подготовленной 3 сентября 1956 г., хорошо видна картина заселения этого района, складывавшаяся в середине 1940-х гг. Речь в записке идёт о населённых пунктах Актопрак, Булубук и Верхний Чегем. "После выселения балкарцев из селения Каменка и Н. Каменка, сюда прибыло и живёт 160 семей с населением 701 человек, в том числе из районов Кабардинской АССР - 149 семей, из других областей, краёв и республик - 11 хозяйств, в их числе 89 семей кабардинцев и 71 семья русских".
   В документе не уточняется, из каких именно областей, краёв и республик прибыли поселенцы, но, зная, что они приезжали из Ставропольского края, а фраза "из республик" могла относиться только к жителям северокавказских автономий, можно заключить, что "дальних" переселенцев было очень мало. Далее в том же документе находим: "Прибыло с 1943 г. и живут в сел. Н. Чегем 85 хозяйств с населением - 249 человек, в том числе 76 хозяйств прибыло из других краёв и республик. Из них кабардинцев - 22 семьи, русских - 51 семья и 12 семей других национальностей".
   Заселение ряда бывших балкарских сёл, в большинстве своём расположенных в горной местности, было признано нецелесообразным. Совнарком и обком ВКП(б) Кабардинской АССР отмечали: "Ввиду отсутствия необходимых условий для нормального развития экономики (нет пахотной земли, высокогорная местность), их имущество и постройки предполагалось передать предприятиям и колхозам на слом для использования стройматериалов и т.п.". В Эльбрусском районе такими селениями были признаны Челмас и Верхний Баксан; в Чегемском - Актопрак, Верхний Чегем, Булунгу, Думала; в Хуламо-Безенгиевском - Верхний и Нижний Хулам, Безенги, Шики и Верхняя Жемтала. По Черекскому району было принято решение: "Считать нецелесообразным заселение населённых пунктов в Черекском районе, ввиду отсутствия условий для развития экономики". К этим сёлам впоследствии были добавлены Ташлы-Талинский и Хабазский сельсоветы.
   Заброшенные сёла, неиспользуемые дома и постройки быстро приходили в негодность. В докладной записке-справке представителя совета по делам колхозом при правительстве СССР по Кабардинской АССР от 19 апреля 1948 г. показана яркая картина состояния населённых пунктов бывшей Балкарии: "Все жилые и хоз. постройки селений бывших балкарских колхозов, за исключением тех, которые переданы колхозам или совхозам (всего 7 населённых пунктов - Гунделен, Хасанья, Белая Речка, Кашкатау, Нижний Чегем, Яникой и Герпегеж), разорены [В.Ш.: т.е. из всех балкарских сёл осталось только семь]. По Эльбрусскому району: на месте села Былым построен новый посёлок "Угольный". В Лашкуте сохранилось только 10-15 домов, остальные разорены. По Чегемскому району: частично сохранились постройки селений Актопрак, Верхний Чегем (стены, местами крыши и т.д.), остальные разорены. По Хуламо-Безенгиевскому району: все постройки разорены, остались одни только стены, частично несколько домов с крышами. Селения Безенги и Карасу в настоящее время приспосабливаются к жилью Хуламским овцесовхозом. По Черекскому району: в населённом пункте "Мухол" (В.Ш. - название дано в кавычках, так как, очевидно, его не переименовали в своё время и не собирались заселять, но позже обстоятельства несколько изменились) 3 дома и школа восстановлены под санаторий ЦК профсоюза текстильщиков.
   В селении Ишканты Московской текстильной "Реутовской" фабрикой восстановлено около 6 домов для размещения рабочих подсобного хозяйства. По двум населённым пунктам частично сохранились по 2-3 дома, которыми пользуются ИТК МВД. Остальные селения разорены (...). Селений Ташлы-Тала, Хабаз, Кич-Малка вообще нет. Дороги по ущельям, кроме Баксанского, до бывшего селения Нижний Баксан..., находятся в самом запущенном состоянии. В итоге на землях выселенных балкарцев организовано вместо ранее существовавших 33 колхозов только 4".
   К июлю 1948 г. во всех сельских районах, где раньше проживали балкарцы, не было ни одного села, в котором сохранились бы все дома. Наименее пострадавшими были селения Кашкатау и Герпегеж, где сохранились соответственно 214 из 269 и 61 из 97 домов. В самом крупном балкарском селении Гунделен через четыре года после депортации его жителей оставалось 427 домов из 768.
   Итог кампании по заселению бывших карачаевских и балкарских сёл в период с 1944 по 1956 г. отчётливо выражен в докладной записке комиссии ЦК КПСС от 15 сентября 1956 г.: "Бывшие балкарские районы заселены кабардинцами, а балкарская часть территории осталась незанятой [В.Ш. - так в источнике]. Бывшие карачаевские и балкарские районы освоены слабо".
   Государство пыталось стимулировать переезд социально активной части населения на территории депортированных народов, однако не встретило достаточной поддержки в обществе. Несмотря на все очевидные выгоды, которые сулило переселение, люди относились к нему с опаской. Любопытное наблюдение приводит в своей диссертации М.М. Ибрагимов: "Немалую роль играл и психологический фактор. Жить в чужом доме, из которого выгнали хозяев ... хватало сил не у многих. Ходили слухи о том, что чеченцев скоро вернут на эти места и переселенцам придётся вновь ехать на новое место. Легендой стало якобы имевшее место проклятие этих мест для чужаков самими чеченцами". Трудно сказать, насколько подобные опасения представляли собой основу для реальных решений отказаться от переезда. Однако позволим себе заметить, что их наличие свидетельствует о том, что у переселенцев не было уверенности, что существующее положение дел устанавливается навечно. Подоплёкой таких ощущений была, вполне возможно, неуверенность в способности государства это "навечно" обеспечить. Этот тезис не покажется преувеличением, если вспомнить, что в годы войны около 25 млн. советских граждан лишились жилья, а на Кавказе его давали почти даром.
   Мы рассматриваем осторожную реакцию населения, обездоленного войной, на призывы государства переезжать в пустующие сёла депортированных народов, как один из ранних признаков кризисного состояния сталинской социально-политической системы, которое в полной мере даст о себе знать в середине - второй половине 1950-х гг.
   Помимо того, что миграция из Центральной России была довольно слабой, правительству пришлось столкнуться с проблемой некоторого оттока населения из числа вновь прибывших. За 1944-1945 гг. из районов заселения выехало 1826 семей "по причине болезни, климатических условий, возвращения семей демобилизованных в порядке реэвакуации".
   Нередко среди переселенцев оказывались люди, не имевшие намерений прочно осесть на земле, работать, обживаться и т.п. Об этом говорил первый секретарь Грозненского обкома ВКП(б) Чеплаков: "Переход на новое место жительства [они] рассматривают не как серьёзный шаг в своей жизни, с целью крепко осесть и работать в колхозах, а как лёгкий экскурс для наживы, чтобы побольше сорвать, получить получше дом, побольше имущества, побольше приусадебных участков, продовольственной ссуды и через некоторое время уйти".
   Определённую роль в решении многих семей вернуться на прежнее место жительства, помимо упомянутых причин, играли также и неразбериха, бытовая неустроенность и откровенная преступность, сопровождавшие усилия государства по освоению территорий бывших автономий карачаевцев.
   Далее мы коснёмся проблемы историко-культурного забвения депортированных народов. Она очень сложна и многогранна. Стирание исторической памяти о выселенных народах, их традициях, обычаях, творчестве и т.п. было важной составной частью национальной политики государства в период депортации. В дальнейшем мы оценим важнейшие аспекты деятельности сталинского режима в отношении народов, пребывавших на спецпоселении. В этой части работы мы рассмотрим тот аспект политики уничтожения памяти о депортированных народах, их истории и культуры, которая была одним из компонентов освоения территорий упразднённых северокавказских автономий.
   В результате депортации разрушалась инфраструктура региона, из которого выселялись люди, утрачивались выработанные веками особенности сельского труда, ремёсел, промыслов и т.п. При этом равнинные районы пострадали меньше, чем горные. Они были более полиэтничны по составу. Поэтому часть прежнего населения, не принадлежавшего к числу высылаемых народов, осталась. Соответственно, в условиях кросскультурного влияния, особенности хозяйства и быта в целом сохранялись. Горные районы во многом представляли собой противоположность, так как в них проживали в подавляющем большинстве представители только коренных народов и здесь был более консервативный бытовой уклад, в том числе и хозяйственной деятельности. Не случайно, что эти районы оказались в итоге заселены не более чем на 25%, а многие сёла и вовсе пустовали. Депортация самым существенным образом повлияла на ту часть представителей северокавказских народов, которая проживала в горах, то есть на наиболее консервативную и замкнутую их часть. Множество горных селений так никогда и не возродилось. Их прежние жители, вернувшись после депортации, поселились на равнине или даже переехали в города. Жилища высланных людей и даже целые населённые пункты нещадно уничтожались. Например, к моменту возвращения коренных жителей на территории Карачая из старого жилого фонда оставалось всего 0,003% строений. Широкое распространение имели факты уничтожения памятников материальной культуры, архитектуры и письменности депортированных народов.
   Национальная литература карачаевцев, балкарцев, чеченцев и ингушей изымалась из широкого обращения и либо уничтожалась, либо в незначительных количествах передавалась на специальное хранение с ограниченным доступом. Понятно, что издавать газеты и транслировать радиопередачи на языках репрессированных народов на территории Северного Кавказа в рассматриваемый период было не для кого.
   Массово уничтожались памятники материальной культуры. В Карачае в Учкулане была сожжена мечеть, построенная по подобию мечети Айа-София в Турции. Здесь же были разрушены надгробия на мусульманских кладбищах. Разрушались образцы карачаево-балкарской средневековой архитектуры: крепости Усхуркъела, Болат-Къяла, Малкъар- Къяла, Зылги, княжеские башни, мавзолеи - усыпальницы Абаевых, Шахановых и др.
   Имели место факты уничтожения памятников материальной культуры и в Чечено-Ингушетии. После выселения разрушались средневековые башенные строения, погребальные и культовые памятники, датировавшиеся IX - XVII вв. М.М. Ибрагимов и Л.Я. Арапханова приводят такие сведения: "В домах горцев, мечетях, музеях забирались... украшения, старинное оружие древние рукописи, религиозно-философские трактаты, арабоязычные книги по математике, астрономии, медицине, исторические хадисы... В Чечено-Ингушетии были уничтожены большинство эпиграфических памятников на территории, где жили вайнахи. Здесь массовому уничтожению подвергались кладбища, сотни тысяч надгробных стел вывозились для строительства дорог. Безжалостно уничтожались горные средневековые замки, башни, склепы, мечети. Из 300 башен Аргунского ущелья уцелело менее 50". Уничтожение памятников культуры коснулось даже недавнего прошлого чеченцев. В Грозном были уничтожены памятники легендарному герою гражданской войны А. Шерипову, а также чеченским партизанам из отряда Н. Гикало.
   Отдельно следует сказать о преобразованиях в топонимике упразднённых автономий. Переименованы были многие сельские районы. Главным образом это коснулось тех, которые прежде назывались на языках депортированных народов. Грозненский обком ВКП(б) принял решение о переименовании районов, районных центров и населённых пунктов области 19 июня 1944 г. Вслед за этим вышел указ Верховного Совета РСФСР от 30 августа 1944 г, согласно которому они получили, в основном, русские названия. Затем с исторических карт Грозненской области исчезли все упоминания о чеченцах и ингушах.
   Заметные изменения претерпевает и топонимика бывшей Карачаевской АО. 14 января 1944 г. решением оргкомитета Президиума Верховного Совета Грузинской ССР Тебердинский район был переименован в Клухорский, а г. Микоян-Шахар в Клухори. 4 сентября вышел ещё один указ Президиума Верховного Совета Грузинской ССР, согласно которому грузинские названия получили многие населённые пункты бывшей Карачаевской АО. Например, Ташкепюр получил название Ахалшени, Санты переименован в Мзиса, Берлик - в Шукун, Маара-Аязы - в Шертула, Учкулан - в Маднисхеви и т.д. Границы Грузии были отодвинуты на север от 15 до 80 км. В составе этой республики оказались Домбай и Теберда. В конце 1940-х гг. были заменены карачаевские названия в Зеленчукском районе: Даусуз переименован в Заводскую, Хуса-Кардник в Детское, Къзыл Къарачет в Горное, Новый Карачай в Правобережское, Эльтаркач в Подлесное и т.д.
   Переименование населённых пунктов, откуда было депортировано население, не всегда сопровождалось присвоением им русскоязычных названий, или названий с ярко выраженным идеологическим оттенком (например, Советское, Комсомольское и т.п.). Нередко новыми названиями становились термины, отражающие особенности окружающего ландшафта, флоры, исторических объектов или даже преданий.
   Большинство населённых пунктов, отошедших к Северо-Осетинской АССР после выселения чеченцев и ингушей, получили осетинские названия, и только редкие сёла - русские. Например, в письме в Президиум Верховного Совета СССР руководители Северо-Осетинской АССР упоминают 32 переименованноых села. Почти все из них прежде имели чеченские или ингушские названия, и только село Длинная Долина переименовывалось как труднопроизносимое для осетин. Русские названия получили 8 сёл, смешанные (например, Ново-Ардонское, Ново-Дигорское) - ещё четыре. Примечательно, что в двух случаях чеченские названия были заменены русскими, существовавшими до революции. Так вновь обрели свои исторические имена станицы Сунженская и Тарская, именуемые в 1944 г. селениями.
   В ряде случаев чиновники "перестраховывались" в своих действиях по искоренению памяти о депортированных народах. Приведём один из примеров, связанный с переименованием сёл в Северной Осетии: "Селение Галай и Новый Джерах названы Камбилеевским, по имени реки, протекающей через них: слово Камбилеевка - не ингушское и не чеченское, а русское". Или такое уточнение, приводимое в пункте о переименовании села Ахкиюрт в Сунженское: "Слово Сунженское также чисто русское слово от слова "сунша" (растение)".
   22 апреля 1944 г. было принято постановление Кабардинскго обкома ВКП(б) об утверждении новых границ районов и переименовании ряда населённых пунктов. Речь шла о замене балкарских названий. Селение Кашкатау переименовывалось в Советское, Хасанья - в посёлок Пригородный, Яникой - в село Ново-Каменка; Гунделен - в Комсомольское, Лашкута - в Заречное, Былым - в посёлок Угольный.
   Следует сказать об усилиях государства, направленных на уничтожение сведений о депортированных народах из официальных источников, справочной литературы, географических карт, изъятие части архивных документов и т.д. Отдельного исследования заслуживает вопрос о роли исторической науки в процессе стирания памяти о репрессированных народах. Многие темы истории Северного Кавказа, касающиеся карачаевцев, балкарцев, чеченцев и ингушей, почти на полтора десятилетия превращаются в запретные. Деятельность государства, направленная на отчуждение депортированных народов из историко-культурного контекста, определялась, без преувеличения, задачей мировоззренческого масштаба. Формирование атмосферы духовной обструкции и жесткого информационного контроля по поводу прошлого и настоящего спецпоселенцев превращало их в "народы-фантомы" (по меткому выражению М. Яндиевой).
   Подводя итог этого параграфа, необходимо заметить, что характер действий государства, последовавших после депортации народов, а также общественной реакции на неё, позволяет говорить о том, что они уже в значительной мере определялись обстоятельствами стагнации и ослабления сталинского режима.
   Хозяйственное и социокультурное освоение регионов, из которых были выселены народы, носило искусственный характер, контролируемый государством, и осуществляемый за счёт переселения жителей ближайших автономий, а также Ставропольского и Краснодарского краёв. "Дальняя" миграция, из районов традиционного выхода переселенцев на Кавказ в пореформенный период и в 1920-1930-е гг. (Центральная Россия и Левобережная Украина), оказалась малоэффективной. И это несмотря на то, что данные регионы были в значительной мере затронуты разрушениями военного времени.
  
  

3.2. Режим спецпоселения в отношении

депортированных народов Северного Кавказа как фактор советской национальной политики (1943-1957 гг.)

  
   Режим спецпоселения понимается нами как принудительный способ организации государством жизни и деятельности депортированных народов, обладающий необходимым набором мер воздействия на них с целью достижения желаемых политических, экономических и социокультурных результатов. Важнейшим вопросом исследования депортаций и, шире, репрессий сталинского режима против отдельных народов является выяснение цели, которую преследовало государство, отправляя народы на спецпоселение.
   Из целого набора мотивов выселения народов и удержания высланных в режиме спецпоселения выделяется стремление наказать их. Наказать за якобы совершённое предательство советской родины и сотрудничество с врагом. Каков же при этом должен быть результат наказания не вполне понятно. Уничтожение депортированных народов никогда не выдвигалось государством как цель. Речь шла о вечном поселении. Однако даже сам термин "вечное поселение" становится широко употребим, в том числе в юриспруденции и делопроизводстве, только с 1948 г.
   Трудности первых лет пребывания на спецпоселении, помноженные на теоретическую неопределённость государственной политики, дают некоторым историкам доводы в пользу гипотезы о геноциде высланных народов, который понимается ими как конечная цель депортации. Если же обратиться к фактам, особенно к тем из них, которые относятся к завершающему этапу пребывания в ссылке, то этот вывод не кажется столь очевидным. В связи с этим, исследователи часто заходят в тупик, сбиваясь в итоге на малопродуктивную полемику о понятии "геноцид".
   То, насколько геноцид, как поголовное уничтожение или полная этнокультурная ассимиляция, мог быть составной частью или даже целью депортации, позволяет судить география расселения высланных народов в местах их нового жительства. Проблема эта чрезвычайно важна, так как их расселение не являлось случайным фактором в действиях государства. Напротив, оно было результатом заранее спланированных мер.
   Известно, что планы расселения депортированных народов разрабатывались заранее. А. Хунагову удалось обнаружить один такой документ, который он приводит в своей монографии "Выслать без права возвращения...". Историк утверждает, что рабочий план расселения был подготовлен в сентябре 1943 г. заместителями наркома внутренних дел СССР С. Кругловым и В. Чернышовым. В частности, как отмечалось в плане, переселению из Карачаевской АО в Казахскую и Киргизскую ССР подлежало 15 - 16 тыс. семей: в Джамбульскую область направлялось 5 тыс. семей, в Южно-Казахстанскую - 6 тыс. семей, во Фрунзенскую - 5 тыс. семей.
   В Джамбульскую область направляли карачаевцев, проживавших, в основном, в Мало-Карачаевском районе. Там они расселялись по 5 сельским районам: от 850 до 1750 семей в каждом. В Южно-Казахстанскую область направлялись жители Усть-Джегутинского и Учкулановского районов. 3 300 семей, переселяемых из Микояновского, Зеленчукского и Преградненского районов, направили в Киргизскую ССР, где расселили в 6 районах по 500-700 семей.
   Сведения о количестве населённых пунктов, в которых оказались расселены карачаевцы, несколько разнятся, но расхождения эти не столь существенны, чтобы их можно было бы назвать принципиальными. Часто встречается цифра в 480 населённых пунктов. Другие исследователи, например А. Койчуев, приводят, на наш взгляд, более аргументированные выводы. Историк отмечает, что карачаевцы расселялись небольшими группами по 20-30 семей в отдельном селении. Таких сёл в Чимкентской области было 142, в Джамбульской - 128; в Акмолинской - 13; в Кызыл-Ординской - 2; в Павлодарской - 10; в Талды-Курганской - 3; в Кокчетавской - 3; в Семипалатинской - 6; в Карагандинской - 3; в Таджикистане - 2; в Киргизии - 199; в Узбекистане - 39. Карачаевский народ оказался разбросанным по 550 населённым пунктам четырёх союзных республик. Это в значительной мере отличалось от планов, которые намечали в своё время Круглов и Чернышов. Действительность оказалась для карачаевцев гораздо хуже этих планов.
   Эшелоны, которые вывозили балкарцев, тоже имели конкретные, заранее намеченные пункты назначения. В справке о ходе перевозок балкарцев (17 марта 1944 г.) находим: "Всего в пути 14 эшелонов. Переселенцы направляются во Фрунзенскую область - 5446 чел., Иссык-Кульскую - 2702, Семипалатинскую - 2742, Алма-Атинскую - 5541, Южно-Казахстанскую - 5278, Омскую - 5521, Джелал-Абадскую - 2650, Павлодарскую - 2614, Акмолинскую - 5219 человек". Почти такие же сведения приведены в работе "Северный Кавказ: этнополитические и этнокультурные процессы в ХХ в.".
   В 1944 г. прибыло в Казахстан 90 тыс. семей чеченцев и ингушей, состоявших из 406375 чел. В Киргизию прибыли на поселение около 90 тыс. чел. чеченцев и ингушей. По областям этих союзных республик чеченцы оказались распределены следующим образом: Джелал-Абадская область - 24281 чел.; Джамбульская - 16565; Алма-Атинская - 29089.; Восточно-Казахстанская - 34167; Южно-Казахстанская - 20808; Северо-Казахстанская - 39542; Актюбинская - 20309; Семипалатинская - 31236; Павлодарская - 41230; Карагандинская - 37938 чел.
   Итак, в 1943-1944 гг. было принудительно переселено в Казахстан и Среднюю Азию 602 тыс. жителей Северного Кавказа, из них чеченцев и ингушей - 496460 чел., карачаевцев - 68327 чел., балкарцев - 37406 чел. Основная масса спецпоселенцев сосредотачивалась в Казахской ССР. В 1944 г там их насчитывалось 477809 чел.
   В первой половине 1950-х гг. в Казахстане находилось на спецпоселении: карачаевцев - 21334 чел., чеченцев - 142267, ингушей - 44600, балкарцев - 10056 чел. Всего 218257 чел. Нельзя сказать, что спецпоселенцы равными или хотя бы соизмеримыми количествами поселялись во всех 16 областях, упоминаемых в отчёте о количестве этого контингента граждан, но хотя бы по одной - две семьи их можно было встретить во всех регионах Казахской ССР.
   В то же время в Таджикской ССР находились на спецпоселении 14 карачаевцев, 50 чеченцев, 13 ингушей и 2 балкарца. В Киргизской ССР - 14518 карачаевцев, 39663 чеченца, 1389 ингушей, 9009 балкарцев. В Киргизии северокавказские спецпоселенцы размещались во всех шести областях республики. В Узбекской ССР было на спецпоселении 14539 карачаевцев, 120 чеченцев, 108 ингушей и 249 балкарцев. На спецпоселении в отдельных областях и автономиях РСФСР находились буквально единицы из числа представителей депортированных народов.
   На основании справки о динамике движения спецпереселенцев в первой половине 1950-х гг. нами составлена сводная таблица по всем областям, в которых находился хотя бы один спецпоселенец с Северного Кавказа. Всего таких областей в Казахстане и Средней Азии было 28. К этому надо добавить, что во всём Таджикистане было 79 спецпоселенцев с Кавказа, а в Туркмении на начало 1950-х гг. их не зафиксировано вовсе. В трёх автономиях РСФСР (в других регионах спецпоселенцев не было) было взято на учёт всего 9 человек.
   Необходимо напомнить, что в местах спецпоселений было создано 429 комендатур, предназначенных для надзора за спецпоселенцами. Абсолютно точного числа спецпоселенцев с Северного Кавказа, которое закреплялось бы за одной комендатурой, мы установить не сможем. Впрочем, его и не было, так как в каждом районе могли находиться спецпоселенцы и других национальностей. При этом допустимо вывести среднее число таких лиц, принимая во внимание общую численность спецпоселенцев-северокавказцев на начальном этапе ссылки. По нашим подсчётам, на одну комендатуру должно было приходиться примерно по 1400 выходцев с Кавказа.

Таблица 2.

Размещение спецпоселенцев из числа народов

Северного Кавказа (первая половина1950-х гг.)

  
   Республика/ область
   Карачаевцев чел.
   Чеченцев
   чел.
   Ингушей
   чел.
   Балкарцев чел.
   Казахская ССР
   21 334
   142 267
   44 600
   10 056
   Акмолинская
   4
   4 482
   12 099
   1 658
   Актюбинская
   1
   5 904
   -
   -
   Алма-Атинская
   95
   11 488
   1 053
   1 774
   Восточно-Казахстанская
   -
   13 404
   3
   -
   Гурьевская
   1
   692
   114
   4
   Джамбульская
   9 420
   11 304
   477
   2 915
   Западно-Казахстанская
   -
   3
   1
   -
   Карагандинская
   78
   23 040
   3 047
   88
   Кзыл-Ординская
   1
   7 868
   47
   9
   Кокчетавская
   -
   3 195
   7 630
   520
   Кустанайская
   9
   8 503
   9 018
   -
   Павлодарская
   2
   6 627
   6 832
   737
   Северо-Казахстанская
   -
   6 437
   2 732
   1
   Семипалатинская
   5
   10 757
   -
   30
   Талды-Курганская
   152
   11 619
   236
   1 194
   Южно-Казахстанская
   10 655
   8 465
   491
   1 094
   Таджикская ССР
   14
   50
   13
   2
   Киргизская ССР
   14 518
   39 663
   1 389
   9 009
   Джелал-Абадская
   5
   7 711
   24
   1 145
   Ошская
   23
   12 583
   175
   2 772
   Иссык-Кульская
   8
   1
   6
   1 689
   Талласская
   3 428
   2 097
   11
   4
   Тян-Шанская
   3
   1
   -
   -
   Фрунзенская
   10 551
   17 270
   1 173
   3 349
   Узбекская ССР
   14 539
   120
   108
   249
   Бухарская
   -
   12
   34
   -
   Самаркандская
   12
   1
   4
   4
   Ташкентская
   527
   64
   56
   245
   Ферганская
   -
   1
   11
   -
   Хорезмская
   -
   -
   3
   -
   Кара-Калпакская АО
   -
   42
   -
   -
   РСФСР
   3
   6
   -
   -
   Башкирская АССР
   1
   1
   -
   -
   Татарская АССР
   2
   4
   -
   -
   Чувашская АССР
   -
   1
   -
   -

Источник: Репрессированные народы России: чеченцы и ингуши. - М., 1994. - С. 85.

   Безусловно, разбросанность по обширной территории и ограниченность в контактах с земляками, относящимися к другим комендатурам, а уж тем более проживающим в других областях, рано или поздно должны были поставить спецпоселенцев перед опасностью этнокультурной ассимиляции окружающим населением.
   Важной исследовательской задачей является изучение демографической ситуации у народов, оказавшихся на спецпоселении. Традиционно в исторической литературе этот вопрос рассматривается, начиная с самого момента выселения и пути следования депортированных народов.
   Чеченцев, ингушей и балкарцев перевозили по 45 чел. в одном товарном вагоне. Для их депортации потребовалось 12525 вагонов, или 194 состава из 65 вагонов в каждом. Карачаевцев перевезли в 36 эшелонах, примерно по 1950 чел. на один состав. Если число вагонов в каждом эшелоне было таким же, как и при перевозке трёх других северокавказских народов, то карачаевцев в одном вагоне могло быть даже более 50 чел.
   Условия перевозки, длительность пути следования и моральная подавленность выселяемых людей стали основными причинами большого числа смертей уже по дороге к местам поселения. За время 20-дневного пути в Казахстан погибло 653 карачаевца. Выше физических и моральных сил дорога оказалась для 562 балкарцев. Согласно официальным данным, в пути следования умерло 1 272 чеченца и ингуша и было убито 50 чел.
   Если исходить из сведений источников, то разница между числом депортированных с Северного Кавказа и числом добравшихся до мест поселения не совпадает со сведениями о количестве потерь в пути следования. Здесь мы сталкиваемся с лукавством лиц, ответственных за выселение. Они явно занижали число смертей по дороге в Казахстан или Киргизию. Например, в справке о ходе перевозки балкарцев на 17 марта 1944 г. числился 35 281 человек, что, по официальным данным на 1822 человека меньше, чем их было 9 марта того же года. То есть, разница составила почти 5%. Долгая дорога оставила людей в прямом смысле без куска хлеба. Более 70% карачаевцев прибыли к местам поселения совершенно без продуктов питания.
   9 июля 1944 г. в докладной записке о состоянии и обустройстве спецпереселенцев на новых местах жительства Берия докладывал Сталину уточнённую цифру высланных: 602 193 чел. с Северного Кавказа, в том числе чеченцев и ингушей - 496 460 чел., карачаевцев - 68 327 чел. и балкарцев - 37 406 чел.
   На новых местах поселения очень острой была жилищная проблема. Особенно трудными для сосланных народов стали первые годы пребывания на спецпоселении. Неустроенность, суровый непривычный климат, болезни и голод были основными причинами очень высокой смертности.
   В сентябре 1944 г. в Киргизии 31 тыс. семей спецпоселенцев занимала 5 тыс. домов. В Казахстане около 64 тыс. семей проживали "на уплотнении". В Киргизии осенью 1944 г. только каждая шестая семья жила "в стенах", остальные - под навесами, а то и вовсе под открытым небом.
   В сводке "О трудовом и хозяйственном устройстве и политико-моральном состоянии спецпереселенцев-карачаевцев" (февраль 1944 г.) сообщалось: "За отсутствием стройматериалов к строительству жилых помещений спецпереселенцы-карачаевцы ещё не приступали. Дети карачаевцев школьного возраста учёбой не охвачены... За период расселения карачаевцев в шести районах Фрунзенской области было 54 случая заболевания тифом, из которых два случая закончились смертельно".
   Анализируя общую ситуацию в районах спецпоселений, Берия отмечал, что со времени прибытия в Казахстан среди спецпоселенцев имели место массовые вспышки заболевания сыпным тифом. Борьба с эпидемией велась неудовлетворительно. Далее нарком отмечал, что серьёзные недостатки в хозяйственном и бытовом устройстве толкали известную часть спецпоселенцев на совершение уголовных преступлений, в частности скотокрадства, обычных краж и побегов с мест поселения. "Имели место также проявления антисоветской, уголовно-преступной и другой вражеской деятельности со стороны, главным образом, чеченского населения".
   Вера в скорую отправку домой в 1944 г. была отмечена у некоторой части спецпоселенцев, например, Фрунзенской области. Различного рода слухи будоражили сосланных. В начале ссылки говорили о том, что на Кавказ из Киргизии будут переселять русских взамен высланного населения. Антирусские и антисоветские высказывания в тот период во множестве случаев фиксировали органы НКВД.
   Действительно, это имело место. Вот, например, как выглядела ситуация, в том числе и со "скотокрадством", в глазах самих спецпоселенцев-чеченцев: "Нас было три сестры... Мы жили в землянке. Мы ходили по степи, собирая зёрна, и в ладошках приносили их домой... Чтобы согреться, мы собирали сухую траву и ею топили печи. Нам нельзя было ходить на другие участки по соседству, потому что за это наказывали, ссылали в далёкие лагеря. Многие так и пропали без вести... Когда голод становился смертельным, собиралась община и старший предлагал любой ценой достать лошадь, чтобы спасти жизнь остальным. Тогда находился кто-то, кто сознательно шёл на такой грабёж. Потом его сажали в тюрьму отбывать срок, порой он пропадал без вести, но все знали, что он пошёл на это, чтобы сохранить им жизнь".
   М.А. Кульбаев (балкарец) во время ссылки работал инструктором в обкоме партии (Киргизская ССР), где отвечал за работу со спецпоселенцами. В своих воспоминаниях, в главе о первых годах пребывания северокавказских народов в ссылке, он пишет о посещении карачаевского поселения в колхозе Чалдовара: "Воздух был пропитан трупным запахом. В воздухе кружились коршуны, высматривая себе падаль. Я невольно оглядел ещё раз карачаевцев, приставленных мне в помощь. Живые скелеты в лохмотьях". У автора воспоминаний состоялся диалог с ними, во время которого карачаевцы рассказали о случаях смерти от голода, о том, что некоторые переселенцы ели траву. Во время этой инспекционной поездки Кульбаев видел много не погребённых трупов.
   У балкарцев наибольшая смертность отмечалась в 1944 г. и первой половине 1945 г. В дальнейшем "благодаря улучшению материально-бытовых условий переселенцев, проведению ряда лечебных профилактических и санитарных мероприятий, а также акклиматизации переселенцев, смертность среди них, начиная с третьего квартала 1945 г., значительно снижена".
   Понемногу стало улучшаться положение и с жильём. Вот какова динамика изменений в этой сфере, например, в Киргизии. На 1 июня 1946 г. в этой республике была обеспечена жильём 20781 семья спецпереселенцев. В то же время 8845 семей переселенцев проживали на уплотнении. В непригодных для жилья условиях в Киргизии в том году пребывало 184 семьи. В 1945 г. таких семей было 4724, а в 1944 г. - 7500.
   Постепенно бытовое положение переселенцев налаживалось, однако продовольственная проблема периодически напоминала о себе в различных областях расселения депортированных народов вплоть до конца 1940-х гг. В докладной записке начальника отдела спецпоселений МВД СССР от 14 мая 1949 г. "О продовольственных затруднениях выселенцев Казахской ССР" сказано о серьёзных бедствиях, возникших в результате плохого урожая 1948 г. Например, в Акмолинской области из 110097 спецпоселенцев остро нуждались в продовольственной помощи 28405 чел. В Кокчетавской области из 91634 чел. фактически голодали 16302; в Северо-Казахстанской - из 45314 чел. "остронуждающихся" было 5355; в Кустанайской области нуждались 14356 чел. из 78778; в Актюбинской - 434 чел. из 30112.
   Не всем спецпоселенцам суждено было дожить до этих, пусть даже и относительных, улучшений в их положении. Смертность среди депортированных народов в первые годы ссылки была колоссальной. Например, исследователь З.М. Борлакова отмечает, что только за 1944 г. уровень потерь среди чеченцев и ингушей достиг 23,7%. Такого же мнения придерживаются и некоторые другие историки. Однако Н.Ф. Бугай утверждает, что по сведениям отдела спецпоселений НКВД, из всех переселённых чеченцев, ингушей, балкарцев и карачаевцев за период с 1944 по 1948 г. умерло 144 704 чел. (23,7%), в том числе в Казахской ССР умерло чеченцев, ингушей и балкарцев 101 036 чел. 23% умерших с апреля 1944 по 1948 г. в отношении к общему числу депортированных с Северного Кавказа называет и Н.В. Нартокова. Итак, 23,7% умерших только в 1944 г. или за четыре года ссылки? Мы попытались выяснить причину и степень этих расхождений.
   Так, по сведениям из справки о количестве спецпоселенцев, на 15 июля 1949 г. на учёте состояло чеченцев, ингушей, карачаевцев и балкарцев 463633 чел. При этом, согласно официальным данным, в 1943-1944 гг. число депортированных лиц из числа народов Северного Кавказа считалось равным 640 тыс. чел.
   Известно, что в 1946 г. на спецпоселении находилось 32817 балкарцев и 400478 чеченцев и ингушей. В начале 1950-х гг. карачаевцев насчитывалось 60141 чел. То есть, численность депортированных с Северного Кавказа народов в 1946 г. не могла превышать 493436 чел.
   Таким образом, убыль населения примерно за 2 года депортации составила у чеченцев, ингушей, карачаевцев и балкарцев в совокупности более 23% от первоначальной численности тех, кто прибыл на поселение в 1943-44 гг. Получается, что потери населения среди высланных народов достигли 23% уже к 1946 г.
   Какой же была демографическая ситуация в начале 1950-х гг.?
   В сводной справке о количестве спецпоселенцев, используемых на работах в различных отраслях хозяйства, с точностью до 1 человека указано их общее число на начало 1950 г. Чеченцев и ингушей в это время насчитывалось 405 923 (в сравнении с 1946 г. прирост составил 5 445 чел.), балкарцев - 33 155 чел. (в сравнении с 1946 г. прирост - 338 чел.). Общее количество карачаевцев приведено нами выше именно из этой справки. Учитывая прирост населения (пусть и незначительный) в сравнении с 1946 г., можно утверждать, что процент потерь в сравнении с годом высылки будет ниже 23,7%. В данном случае, он составит менее 22%.
   Таким образом, пик смертности, связанный с выселением, был пройден где-то между 1946 и 1950-м гг. Общая картина смертности среди депортированных народов во второй половине 1940-х гг. выглядит катастрофической (см. табл. 3).
  

Таблица 3.

Естественный прирост депортированных народов

во второй половине 1940-х гг.

  
   Народ
   Родилось, чел.
   Умерло, чел.
   Число детей, достигших 16 лет, чел.
   Немцы
   92 763
   60 665
   87 239
   Северокавказские народы
   53 557
   104 903
   59 951
   Крымские татары
   13 823
   32 107
   20 512
   Калмыки
   7 843
   15 206
   7 728

Источник: ГАРФ. Ф.Р. - 9479, Оп. 1, Д. 436, Л. 67.

  
   Положительная динамика рождаемости прослеживается только у немцев. У них родилось детей в 1,5 раза больше, чем умерло. У народов Северного Кавказа смертность превысила рождаемость в 1,95 раза, то есть, почти вдвое. За шесть лет умерло примерно 15-20%. Смертность крымских татар была выше рождаемости в 2,3 раза, а у калмыков - в 1,94 раза.
   Таким образом, уровень смертности у северокавказских народов оказался чрезмерным, в значительной мере, в период до 1946 г. У немцев демографическая ситуация выглядела относительно неплохо, главным образом, из-за того, что они уже успели адаптироваться в местах нового жительства. Так, если для крымских татар, северокавказцев и калмыков в указанной таблице сведения приведены по 2 - 6-м годам ссылки, то для немцев это были уже 5 - 9-ые годы.
   Согласно нашим подсчётам, к пятому году пребывания на спецпоселении народов Северного Кавказа начал прослеживаться некоторый рост их численности. В 1953 г. на спецпослении насчитывалось 316 717 чеченцев и 83518 ингушей, 63 327 карачаевцев и 33 214 балкарцев.
   В качестве примера изменения соотношения показателей рождаемости и смертности приведём в виде таблицы 4 сведения по балкарцам, расселённым на территории Казахской ССР:
  

Таблица 4.

Показатели рождаемости и смертности у балкарцев на территории Казахской ССР (1944-1956 гг.).

  
   Состояло на учёте
   на 1 января
   Родилось
   Умерло
   год
   чел.
  
  
   1944
   18 581
   66
   629
   1945
   19 790
   16
   1 592
   1946
   20 288
   сведений нет
   сведений нет
   1947
   18 327
   122
   324
   1948
   18 142
   282
   178
   1949
   17 512
   326
   273
   1950
   17 905
   327
   261
   1951
   16 606
   487
   212
   1952
   16 900
   сведений нет
   108
   1953
   16 674
   сведений нет
   102
   1954
   17 151
   сведений нет
   77
   1955
   10 928
   сведений нет
   102
   1956
   10 200
   сведений нет
   сведений нет

Источник: ЦГА КБР. Ф.Р. - 774, Оп. 1, Д. 4, Л. 38.

  
   Заметное уменьшение численности балкарцев в течение 1954 г. трудно объяснить, тем более, что годом спустя их численность в Казахстане почти не изменилась. Учитывая то обстоятельство, что на уровне смертности общая убыль населения не отразилась, можно предположить, что балкарцы оставались на поселении, но заметная их часть была снята с учёта.
   К моменту восстановления автономий на Северном Кавказе и началу кампании по возвращению депортированных народов в Казахстане и Киргизии чеченцев и ингушей проживало 524 тыс. чел., из них в местах ссылки осталось 34 тыс. чел.
   К моменту завершения массового переселения из Казахстана и Киргизии были возвращены на Северный Кавказ 35 274 балкарца. Согласно переписи 1959 г., карачаевцев всего в СССР насчитывалось 81,4 тыс. чел. В целом по всем репрессированным народам Северного Кавказа результаты переписи 1959 г. приведены в таблице 5.
  

Таблица 5.

Численность реабилитированных народов

Северного Кавказа в 1959 г.

  
   Народ
   Всего в СССР
   (в тыс. чел.)
   В том числе
   (в тыс. чел.)
  
  
   в РСФСР
   в автономии
   Чеченцы
   418, 8
   261,3
   244,0
   Ингуши
   106,0
   55,8
   48,3
   Карачаевцы
   81,4
   70,5
   67,8
   Балкарцы
   42,4
   35,3
   34,1

Источник: Волкова, Н.Г. Основные демографические процессы// Культура и быт народов Северного Кавказа/ Под ред. В.К. Гарданова, - М., 1968. - С. 62.

  
   Если учесть, что на момент выселения в 1943. г. численность карачаевцев составляла 68 327 чел., чеченцев и ингушей (1944 г.) - 496 460 чел., а балкарцев - 37 406 чел., то становится очевидным рост численного состава этих народов в целом за период ссылки. Во время пребывания на спецпоселении число чеченцев и ингушей выросло на 5,5%, карачаевцев стало больше на 19%, а балкарцев - более чем на 13%. Однако сопоставление результатов переписи 1939 и 1959 гг. показывает, что наряду с ростом численности у карачаевцев (с 75,8 до 81,4 тыс. чел), чеченцев (с 408 до 418, 8 тыс. чел.) и ингушей (с 92,1 до 110 тыс. чел), наблюдается незначительное снижение этого показателя у балкарцев (с 42,7 до 42,4 тыс. чел.). Очевидно, что в большей степени причиной явления стали народа в годы войны, когда к моменту депортации балкарцев было уже менее 37,5 тыс. Демографические потери военных лет прослеживаются у всех народов, которые подверглись депортации. То есть, их численность на момент высылки ниже, чем накануне войны. Поэтому балкарцам за период пребывания на спецпоселении удалось покрыть лишь потери первых лет ссылки. Все остальные северокавказские народы наверстали демографические потери не только наиболее трудных лет депортации, но и периода Великой Отечественной войны.
   Таким образом, 13 лет ссылки дали даже некоторый рост численности депортированных народов. Однако чудовищная смертность в первые годы пребывания на спецпоселении заставляет демографов и историков поднимать вопрос о невосполнимости этих потерь для репрессированных народов. Надо заметить, что этот вид потерь рассматривается демографами, как правило, совместно с проблемой косвенных потерь.
   Как мы уже отмечали выше, у сосланных народов Северного Кавказа отрицательное соотношение смертности и рождаемости прослеживалось примерно до конца 1940-х - начала 1950-х гг. Из 309 100 умерших спецпоселенцев в период до 1953 г. чеченцев, ингушей, карачаевцев и балкарцев скончалось 144 704 чел., немцев - 42 823, спецпереселенцев из Крыма - 44 887, калмыков - 16 594, турок, курдов и хемшилов - 14 895, "оуновцев" - 10 384, кулаков - 30 194, других - 5 958. По подсчётам А.Ю. Каркмозова, за период депортации, включая умерших в лагерях, на лесозаготовках и рудниках, погибло чеченцев и ингушей свыше 200 тыс., карачаевцев - около 40 тыс., балкарцев - 20 тыс. чел.
   Попытка подсчёта косвенных потерь репрессированных народов проделана, например, в сборнике "Карачаевцы: выселение и возвращение (1943-1957 гг.)". Его авторы указывают, что численность карачаевцев с учётом высланных в 1920-30-е гг., демобилизованных и вернувшихся из трудармии составляла 78 827 чел. По переписи 1959 г. их было 81000. "Если исходить из среднегодового прироста карачаевского населения за 10 лет до депортации, составлявшего 2% в год, то численность карачаевцев к 1959 г. достигла бы 108 212 чел. Таким образом, потери за годы депортации без учёта 9 тыс. погибших на фронте, составляют 27 212 чел. (разница между 108 212 и 81 000), или 34,5% численности депортированного населения. 70% умерших - дети".
   Подсчёт косвенных потерь всегда представляет собой несколько умозрительное занятие, так как жизнь всегда оказывается сложнее и, образно говоря, "нелинейнее" логики, особенно выведенной из хода событий непродолжительного промежутка времени.
   Известный зарубежный историк А. Некрич также попытался подсчитать косвенные потери депортированных народов. Исследователь утверждает, что цифры, указанные в таблице N 6, приближаются к минимальным, но не к максимальным показателям этих потерь.
  

Таблица 6.

Косвенные демографические потери

депортированных народов к 1959 г.

  
  
   1939 г. -100%
   Ожидаемый рост населения в 1959 г.
   Чистые потери
  
   в абсолютных цифрах
   в %
   в абсолютных цифрах
   в %
   Чеченцы
   590
   38
   131
   22
   Калмыки
   142
   7
   22
   14,8
   Ингуши
   128
   38
   12
   9
   Карачаевцы
   124
   63
   37
   30
   Балкарцы
   64
   49
   17
   26,5

Источник: Некрич, А. Наказанные народы// Нева. - 1993. - N10. - С.271.

  
   По карачаевцам выводы А. Некрича близки результатам подсчётов, приведённых абзацем выше. Логика рассуждений одинакова. Поэтому не удивительно, что и результаты оказались близкими - 34,5 и 30 % потерь.
   Проблема косвенных потерь не должна уводить нас в сторону от выяснения главного вопроса: был ли геноцид северокавказских народов конечной целью их депортации? Если подразумевать под геноцидом поголовное физическое уничтожение или создание условий для такого уничтожения по этническому признаку, то, исходя из приведённых фактов, осмелимся предположить, что не был. О всеобщем и непосредственном уничтожении народов говорить не приходится. Несмотря на всю чудовищность и жестокость депортации, приравнивать его к поголовному убийству народов ненаучно. Другое дело, что необходимо разобраться с вопросом о создании государством условий для вымирания (или иного способа и варианта исчезновения) спецпоселенцев и выяснить, насколько целенаправленным было такое намерение.
   Жизненно важной для депортированных народов была проблема скорейшей социализации в местах спецпоселения.
   Высланные народы попадали в условия спецпоселения, в которых оказывались ограниченными в правовом отношении и возможностях передвижения. Условия и правила их пребывания на спецпоселении были предельно жёсткими и не предполагали исключений для кого-либо. Как мы уже отмечали, в местах пребывания депортированных народов были созданы 429 комендатур НКВД. Каждую из них возглавлял комендант, носивший военную форму установленного образца и табельное оружие. Как правило, это были местные жители из числа бывших военнослужащих. Спецпоселенец был обязан один раз в месяц отмечаться в комендатуре и не выезжать без разрешения коменданта за границы определённого района. Запрещался переезд из одного населённого пункта в другой. Без разрешения нельзя было навещать родственников и т.п.
   Комендант был в каждом населённом пункте. В некоторых случаях, если сёла были маленькими, мог быть один комендант на несколько таких поселений. Если же, напротив, населённый пункт был очень большой, то коменданты имели помощников. На группу домов из числа спецпоселенцев назначался так называемый "десятидворник", или десятник, в обязанности которого входило наблюдение за другими спецпоселенцами. Он докладывал коменданту о всех их перемещениях.
   Трудный 1944 г. толкал людей на преступления, чаще всего ради сохранения жизни. Статистика преступлений показывает, что побег с мест поселения составлял в тот наиболее сложный год только 1/5 часть из общего числа заведённых уголовных дел. В результате проведения оперативных мероприятий, в течение июня месяца 1944 г. было арестовано 2 196 чел. спецпоселенцев, из них: антисоветского и бандитского элемента - 245 чел., за скотокрадство и кражи - 1 255 чел., за побеги с мест расселения - 448 чел., за нарушение общественного порядка и режима - 248 чел.
   Надо отметить, что до 1948 г. не была строго определена мера ответственности за такое деяние, как побег с мест поселения. Особые совещания ("тройки" ОСО) рассматривали эти преступления по прецеденту, основываясь на практике наказаний за побег из мест заключения. 26 ноября 1948 г. вышел указ Президиума Верховного Совета СССР "Об уголовной ответственности за побег из мест обязательного и постоянного поселения лиц, выселенных в отдалённые районы Советского Союза в период Отечественной войны", предусматривающий 20 лет каторжных работ. Все дела о побегах, согласно приказу министра внутренних дел, должны были быть расследованы на местах в 10-дневный срок и переданы на рассмотрение особого совещания. В определении меры наказания удивлял даже не срок - 20 лет, а формулировка "каторжные работы". Она не характерна для советской юриспруденции. В этом небольшом фрагменте ежедневного нормотворчества советского государства, на наш взгляд, угадывается признак имперских амбиций послевоенного периода.
   До появления указа от 26 ноября 1948 г. пропуск на выезд из района спецпоселения выдавали коменданты, а после выхода указа они могли только ходатайствовать перед районным отделом МВД о предоставлении спецпоселенцу такой возможности. Пропуск на выезд с мест поселения выдавался максимум на один месяц.
   В городах и промышленных посёлках, где у населения были паспорта, их выдавали и сосланным лицам. На последней странице паспорта ставился специальный штамп-надпись "Разрешается проживание только на территории", куда вписывался адрес спецпоселенца. В 1955 г. в паспортах начали ставить штампы только с указанием республики проживания, а после начала их обмена в 1956 г. перестали ставить такие штампы вообще.
   Кроме ограничений в свободе передвижения, спецпоселенцы были лишены некоторых гражданских прав, а иные права сохранялись за ними формально, так как в действительности ими сложно было воспользоваться. Например, спецпоселенцев не принимали в ВКП(б), ВЛКСМ, в профсоюзы, не призывали на службу в Красную Армию. Имевшиеся среди них члены партии и комсомола ставились на учёт в первичных организациях, но не привлекались даже к общественной работе. Спецпоселенцы имели право на участие в выборах в местные и центральные органы власти, но не могли баллотироваться в депутаты.
   Отдельно следует сказать о праве спецпоселенцев на получение высшего образования. Поступление в вуз было связано для многих из них с выездом за пределы района спецпоселения, что в значительной мере делало эту возможность умозрительной. Коменданты и другие работники органов внутренних дел получали широкую возможность злоупотребления своим положением, ибо от них зависело, получит ли спецпоселенец разрешение на выезд к месту учёбы или нет.
   Представители депортированных народов не имели права служить в армии, хотя надо заметить, что эта практика в советской истории имела и свои исключения. В данном случае они сделаны не были.
   Случаи привлечения спецпоселенцев к службе в армии имели место в первые годы войны. С 1933 по 1944 г. категория выселенных граждан СССР называлась "трудпоселенцами", однако сути дела это не меняло, так как в Красную Армию до войны их всё равно не призывали. На 1 октября 1940 г. в системе ГУЛАГа было 1 654 трудпосёлка, которые обслуживались 741 поселковыми комендатурами. В трудпосёлках в 1942 г. проживало 272 473 мужчины, из них призывного возраста (от 16 до 50 лет) было 174 596 чел.
   Для призыва на фронт трудпоселенцев были созданы специальные комиссии. Напомним, что существовало постановление СНК СССР от 4 апреля 1932 г., которое запрещало призыв в армию этой категории, в том числе и в части тылового ополчения. Тем не менее, в годы войны, ещё до начала массовых депортаций по национальному признаку (не считая немцев), призыв среди семей "бывших кулаков" был проведён, и к октябрю 1942 г. он достиг 60 747 чел.
   Обратим внимание на то, что идёт речь главным образом о так называемых "бывших кулаках". В чём отличие этой категории спецпоселенцев от той, к которой относились народы Северного Кавказа? Во-первых, эти люди были депортированы не по национальному, а по классовому признаку; во-вторых, по этнокультурному и религиозному составу в большинстве своём "бывшие кулаки" были славянами и православными. Кроме того, следует сказать, что в 1944 г. ситуация на фронтах Второй мировой войны была совершенно иной, в сравнении с 1942 г., когда призывалась названная выше группа трудпоселенцев.
   Важным аспектом социализации представителей депортированных народов является показатель их занятости на производстве и в сельском хозяйстве. Государство проявляло настойчивость и очевидное стремление довести процент занятости среди трудоспособной части спецпоселенцев до 100.
   В 1944 г. в колхозах было размещено 428 948 чел., в совхозах - 64 703 чел. и "передано для трудового использования" на промышленных предприятиях - 108 542 чел. При этом из 70 296 семей спецпоселенцев, размещённых в колхозах, вступило в члены сельхозартели 56 800 семей или 81%.
   Обратим внимание на количество спецпоселенцев, занятых в промышленности, о котором говорит Берия в своей докладной записке, - 108 542 чел. Разумеется, здесь указан контингент рабочих с семьями. Однако эти цифры позволяют нам вывести процент занятых в промышленности спецпоселенцев от числа трудоспособного населения. По нашим подсчётам, эта доля составляла примерно 18%. Известно, что по прибытии депортированных лиц в места спецпоселения выявлялись их профессии. Особое внимание власти уделяли регистрации лиц с промышленными специальностями.
   Экстремальные условия ссылки, поставившие многих на грань выживания, заставили использовать любую возможность для заработка и содержания семьи. Работали почти все трудоспособные спецпоселенцы, а иногда даже и те, кто считался нетрудоспособным. Особенно заметно это было в первые годы изгнания. Например, в 1944 г. в Джамбульской области из 16927 чел. трудоспособных работало 16396. На полевые сезонные работы было привлечено 583 старика и подростка. В то же время в Акмолинской области при наличии 17667 чел. учтённых трудоспособных фактически работало 19345 чел., в том числе 2746 подростков и стариков.
   К началу 1950-х гг. государству удалось добиться почти стопроцентной занятости спецпоселенцев на производстве и в сельском хозяйстве. Об этом свидетельствуют данные таблицы N 7 о количестве лиц этой категории, в 1950 г.
  

Таблица 7.

Состав спецпоселенцев из числа народов

Северного Кавказа в 1950 г.

  

наименование контингента

   всего расселено
   в том числе
   всего
   из них
   всего
  
   семей
   человек
   мужчин
   женщин
   детей до 16 лет
   трудоспособных
   занято на работах
   %
   не работает
   использ. на работах вместе с ограничено трудоспособными
   чеченцы и ингуши
  
  
  
   106471

405923

95983

112517

  
  
  
   197423
  
  
  
   151924
  
  
  
   151349
  
  
  
   99,6
  
  
  
   575
  
  
  
   151349
   карачаевцы
  
  
   16028

60141

9960

17154

  
  
   33027
  
  
   20732
  
  
   20721
  
  
   99,9
  
  
   11
  
  
   23092
   балкарцы
  
   9092

33155

5886

10293

  
   16976
  
   10457
   1
   0457
  
   100
  
   -
  
   11783

Источник: ГАРФ. Ф.Р. - 9479, Оп. 1, Д. 357, Л. 70.

   При этом надо вспомнить, что до Великой Отечественной войны в ряде северокавказских автономий, особенно в горной их части, колхозы существовали, практически, формально. Частный сектор по своему объёму превышал общественный, а о занятости в промышленности представителей депортированных (позже) народов в большинстве случаев говорить можно было только как о сезонном явлении. В этом аспекте социализации спецпоселенцев на новых местах жительства государство добилось больших результатов. Подчеркнём, что это была целенаправленная политика.
   Для многих спецпоселенцев их привлечение к труду в колхозах и на производстве стало не только спасением от голодной смерти, но в некоторых случаях и обретением сравнительно высокого социального статуса. Нельзя сказать, что такой возможности у них не было в местах исконного проживания, но и в условиях спецпоселения они не были её лишены. Среди представителей депортированных народов в период ссылки были не только руководители небольших или средних трудовых коллективов, но и "передовики труда", имевшие правительственные награды. Например, среди спецпоселенцев Джамбульской области уже в 1946 г. за высокие производственные показатели были премированы 3 045 чел., в основном карачаевцев. И в последний год пребывания в ссылке ЦК компартий Казахской ССР и Киргизской ССР отмечали добросовестный труд карачаевцев.
   Важную информацию содержит справка о руководящих работниках и членах КПСС из числа спецпоселенцев, проживавших в 1955 г. в г. Фрунзе. Это список фамилий спецпоселенцев с указанием занимаемых ими должностей. В него вошли 2 чеченца, 5 ингушей, 9 балкарцев и 7 карачаевцев. В их числе были такие работники, как директор ликероводочного завода (ингуш), председатель артели (чеченец), главный администратор оперного театра (ингуш), директор типографии (балкарец), начальник снабсбыта института биологии АН (балкарец), декан заочного педагогического института (карачаевец), два преподавателя (оба карачаевцы) и другие руководители разных рангов. В этом списке значился также и известный советский поэт балкарец Кайсын Кулиев.
   Уровень жизни депортированных народов, а стало быть, и степень их социализации в местах поселения в течение всего периода пребывания в ссылке возрастали. В условиях жёсткого тоталитарного режима степень социализации и уровень жизни были неразрывно связанными факторами. Впрочем, это в большей или меньшей степени относится к любому обществу.
   О росте благосостояния спецпоселенцев говорит, например, такой факт. Во время обследования спецпоселенцев Иссык-Кульской области на предмет занятости трудоспособного населения в 1955 г. комиссия отметила, что в колхозе "ВЧК" Тюпского района 13 трудоспособных спецпоселенцев не заняты "общественно полезным трудом". Причина - слишком большие личные подсобные хозяйства (6-10 голов рогатого скота, 20-30 овец, 0,3 га огорода). Далее в справке отмечено: "Материальное положение спецпоселенцев хорошее. Почти у каждой семьи имеется свой дом и личное хозяйство, выражающееся до 40 овец, 3 коровы, приусадебный участок и т.п.".
   Сравнительно недавно группа исследователей Карачаево-Черкесского государственного педагогического университета провела опрос людей, переживших депортацию (к сожалению, в цитируемой работе не указано число респондентов). За добросовестную работу было награждено большинство опрошенных: 10% были отмечены правительственными наградами, 31% награждён премиями, ещё 31% - почётными грамотами, 22% - ценными подарками и т.п., и лишь 34% не имели никаких поощрений. Респондентам был задан вопрос о том, наблюдалась ли дискриминация в труде в период депортации из-за их этнической принадлежности. 47% ответили, что спецпоселенцы получали более тяжёлые участки, 26% - за равный труд платили меньше, 32% - не повышали по служебной лестнице, 41% - не доверяли ответственные посты, 29% - при трудоустройстве не учитывали специальность, 53% - не учитывали состояние здоровья и возраст. Каждый второй отметил, что к ним порой относились недружелюбно, 22% засвидетельствовали случаи рукоприкладства. И только 6% респондентов отметили, что не испытывали дискриминации в труде.
   К сожалению, бывали и такие случаи, которые описаны в справке МВД, подготовленной в июне 1950 г.: "17 июня в результате вспыхнувшей драки между спецпоселенцами-чеченцами и вербовочными рабочими г. Лениногорска Восточно-Казахстанской области было убито 34 чеченца. Через 10 дней в г. Усть-Каменогорске той же области на предприятии "Цинксвинецстрой" произошла массовая драка с участием 150 чеченцев и 300 прибывших вербовочных рабочих. Ранено 5 чеченцев и 7 рабочих".
   Мы намеренно почти не рассматриваем проблему отношения местного населения к представителям депортированных народов. Во-первых, потому что она имеет косвенное отношение к государственной политике. Во-вторых, потому, что она обладает слишком сильно выраженным субъективным характером, для того чтобы быть хоть в какой-то мере обобщённой. В-третьих, сведения по этой теме сколь обильны, столь же и противоречивы. И, в-четвёртых, население Средней Азии и Казахстана не является объектом нашего исследования.
   Важным компонентом социализации спецпоселенцев было их отношение к своему положению. Очевидно, что чем скорее они станут воспринимать существующее положение как неизменное и оставят мысли о возвращении на Кавказ, тем быстрее они станут органичной частью окружающего их социума. Большое внимание контролю и формированию настроений спецпоселенцев уделяло и государство.
   Депортированные народы Северного Кавказа оказались наиболее устойчивыми в своих стремлениях вернуться на родину. Они не могли смириться с несправедливостью своего положения в обществе. Одним из проявлений социально-психологического дискомфорта были слухи о возможном изменении их положения и возврате на родину. Нередко, особенно в начале ссылки, эти надежды связывали с вмешательством крупных зарубежных стран. Пример виден из докладной записки министра внутренних дел С. Круглова (11 ноября 1946 г.): "В Ташкентской области враждебными элементами усилено распространялись провокационные слухи о "предстоящей" войне между СССР и Америкой, и о возвращении спецпоселенцев в места прежнего жительства, в связи с чем многие спецпоселенцы не обзаводились хозяйством, отказывались от работы и продавали выданный им скот". В дальнейшем, эти слухи были пресечены с помощью "агентуры" из мусульманского духовенства, которая была туда немедленно направлена и, как следует из текста записки, добилась успеха.
   Все годы ссылки депортированных карачаевцев, чеченцев, ингушей и балкарцев не покидало стремление к этнокультурному самосохранению и консолидации, стремление вернуться на родину. Иначе нельзя объяснить тот массовый поток переселенцев в места прежнего жительства, который хлынул из Средней Азии и Казахстана в середине-второй половине 1950-х гг. Надо подчеркнуть, что многим уже было, что терять в местах закончившейся ссылки, а на Кавказе жизнь нужно было начинать заново, нередко даже не в своём селе.
   Эти утверждения справедливы в отношении народов, чей срок ссылки продлился 13-14 лет. Среди них были живы многие, кто помнил место, где родился и вырос. В целом сохранялись родственные (родовые) связи, ставшие, на наш взгляд, одним из важнейших факторов регенерации северокавказских народов на своей родине уже после ссылки.
   А какой могла бы быть ситуация, если бы на спецпослении сменилось бы 2 или 3 поколения высланных людей и если бы сталинская политика в отношении депортированных не была смягчена, а после его смерти отменена? История не терпит сослагательного наклонения и не придаёт большого значения явлениям, выбивающимся из общего и главного потока, однако они "прослеживаются" в любой момент времени. Мы обратимся к фактам, которые позволяют обнаружить слабый вектор развития настроений спецпоселенцев, которые могли бы стать заметным явлением, если бы исторические обстоятельства сложились иначе, чем это произошло в действительности.
   В докладной записке на имя А.А. Жданова от 15 августа 1946 г. министр внутренних дел СССР С. Круглов сообщал, что опубликование закона об упразднении Чечено-Ингушской АССР было воспринято чеченцами и ингушами как мероприятие, "исключившее перспективу их возвращения к местам прежнего жительства, в связи с чем они делают вывод о необходимости быстрее устраиваться на постоянное жительство в местах нового поселения".
   Далее приводится ряд высказываний чеченцев и ингушей на собраниях по поводу обсуждения этого указа. Их основным мотивом было, якобы, понимание спецпоселенцами своей вины и правомерности наказания, которое они понесли. Выступавшие призывали "не мечтать" о возвращении на Кавказ, а обустраиваться на новых местах. В докладной записке указывались и имена этих ораторов. Тем не менее, С. Круглов вынужден был признать, что не все спецпереселенцы настроены подобным образом. Высказывались мнения о том, что бывшие союзники по антигитлеровской коалиции требуют возвращения депортированных народов. Подчеркнём, что в первые годы ссылки надежда на бывших союзников СССР во Второй мировой войне, очевидно, была очень сильна, и подобные мысли имели широкое распространение среди северокавказских спецпоселенцев.
   Министр внутренних дел СССР обращает особое внимание на высказывания некоторых ингушей (приводится список их фамилий и высоких должностей, занимаемых ими до депортации), которые считают, что их выслали из-за того, что они были объединены с чеченцами (очевидно, имелась в виду автономия). Один из спецпоселенцев, ингуш, заявил: "Большое счастье для ингушей, что Правительство, разбирая чечено-ингушский вопрос, не ставит ингушей в один ряд с чеченцами. Мы в это переселение попали из-за чеченцев, которые восставали против советской власти и вместе с советскими диверсантами воевали против Красной Армии. Были изменники и среди ингушей, но их было мало и они не представляли лицо народа". С точки зрения этого выступавшего, чеченцев, сотрудничавших с немцами, было достаточно много для того, чтобы говорить, что весь народ таков. То есть, по его мысли, чеченцы - изменники, которых и надо было сослать. Такой способ объяснения природы депортации как государственного решения полностью лежал в пределах сталинского политического дискурса.
   Карачаевцы восприняли тот факт, что вопрос об упразднении их автономии на сессии Верховного Совета СССР в 1946 г. не обсуждался как знак того, что это даёт им шанс на возвращение. Например, в Таласской области Киргизской ССР из-за этих слухов карачаевцы приостановили строительство жилых домов и даже принялись распродавать имущество. Подобные настроения возникли и в среде калмыков, так как упразднение их автономии тоже не обсуждалось в тот момент.
   Приводимые в записке Круглова высказывания и мнения спецпоселенцев по вопросу упразднения Крымской АССР и Чечено-Ингушской АССР принадлежали в большинстве случаев людям, глубоко разделявшим догмы тоталитарной идеологии, не склонным (и, скорее всего, не умевшим) рассуждать о мотивах выселения в рамках понятий, хоть сколько-нибудь выходящих за пределы обвинений, содержавшихся в указах Верховного Совета СССР об их собственной депортации. Докладная записка не оставляет ощущения присутствия даже малейшей доли солидарности и сочувствия по отношению к другим депортированным народам, особенно когда речь заходит даже о призрачной возможности возвращения на родину своего народа.
   Большую и целенаправленную работу органы внутренних дел проводили с мусульманским духовенством. Всегда, когда это оказывалось возможным, они вербовали мулл и использовали их духовный авторитет для влияния на массы. Бывали случаи, когда муллы попадали под суд, очевидно, проявив несговорчивость.
   В ноябре 1946 г. Круглов докладывал Сталину, Берии и другим руководителям страны, что среди спецпереселенцев органами внутренних дел выявлено и взято на учёт 1 003 муллы и других религиозных авторитетов. Далее министр сообщал, что проводится политика по "отрыву лояльно настроенных к советской власти мулл от реакционного духовенства" с целью использования их в "интересах хозяйственного устройства и закрепления спецпереселенцев на новых местах поселения". Всего в 1946 г. таких духовных деятелей нашлось 170 человек.
   Круглов писал, что в 1946 г. МВД Казахской ССР проводило работу по "разложению" нескольких антисоветских группировок, состоявших из мусульманского духовенства. Так, в Семипалатинской области была выявлена одна такая группа в количестве 10 человек. Её деятельность была направлена на "установление антисоветских связей с местным реакционным казахским духовенством, и на подрыв хозяйственного устройства спецпереселенцев чеченцев и ингушей".
   В данном случае трудно судить об истинных целях чеченского и ингушского духовенства вообще и этой группы в частности. Возможно, они действительно пытались установить связь с казахским (тоже мусульманским) духовенством для того, чтобы наладить отправление культовых потребностей своих соплеменников. Из скудных строк докладной записки этого нельзя понять наверняка. Важен итог: "В результате проведённой работы по разложению, основные объекты указанной группировки прекратили антисоветскую деятельность, а глава этой группировки..., вступив в члены колхоза, в настоящее время ведёт агитацию среди спецпереселенцев за честное отношение к труду".
   Известны также случаи, когда на личностном уровне люди стремились дистанцироваться от принадлежности к депортированным народам. Например, один чеченский писатель в обращении к Ворошилову писал: "Как могли переселить в 1944 г. мою семью и многих родственников даргинцев, якобы мы чеченцы? Это позор для нас, мы никогда не были и не хотим быть чеченцами... нас... чеченские чиновники для дальнейшего угнетения и порабощения записали в списки чистых чеченцев...". В данном случае, по-видимому, имела место ошибка при выселении. Во всех регионах, откуда выселяли народы, такие оплошности были, и они постепенно исправлялись властями. В этом тексте обращает внимание другое - уничижительное отношение к чеченцам, как ко всему народу, так и к чиновникам.
   Были случаи, когда люди пытались отказаться от своей собственной этнической принадлежности. Например, многие из военнослужащих, зная о причине их демобилизации, изменяли фамилию и национальность для того, чтобы остаться в армии. По данным проводившегося в 1949 г. учёта спецпереселенцев, в том числе служивших в Красной Армии и оказавшихся потом направленными в новые места проживания, этот контингент насчитывал на территории СССР 8343 офицера, 28 тыс. сержантов, 173201 чел. рядового состава, а всего 209545 чел. Нельзя полагать, что все они пытались изменить фамилию и запись о национальной принадлежности, но отдельные случаи имели место.
   Оказавшиеся на спецпоселении люди столкнулись с такой проблемой, как разрушение семьи, что особенно болезненно для народов с сильно развитыми кровнородственными связями. Насколько спецпоселение повлияло на социальную организацию и традиционный уклад жизни северокавказских народов?
   Уже в ходе депортации и по пути к местам поселения множество семей оказались разобщены. Об этом косвенно свидетельствует число беспризорных детей среди выселенных народов. Только в июне 1944 г. органами НКВД было выявлено и устроено в детские воспитательные трудовые колонии 1268 детей. Надо полагать, что это только часть детей, отставших от родителей в пути или оказавшихся в одиночестве по более печальному поводу. Очевидно, что какая-то часть беспризорников не была обнаружена, а иных детей, оставшихся без родителей, опекали близкие родственники.
   Первыми с проблемой потери семьи столкнулись карачаевцы. Комиссар госбезопасности В. Чернышов сообщал Л. Берии в декабре 1943 г., что во всех районах расселения Казахской и Киргизской ССР от карачаевцев поступает много заявок на розыск членов семей и воссоединения с ними. Только в Джамбульской области таких заявлений поступило свыше 2 тыс.
   Сколько всего семей было разрознено и сколько из них воссоединилось - неизвестно. Такая статистика нам не встречалась в источниках, да и вряд ли она велась.
   По количеству заявлений, поданных на розыск семей, трудно судить, скольких людей коснулась эта проблема. Их могли подавать два или более члена одной семьи. Известно, что государство не препятствовало такому воссоединению. Правда, иногда оно происходило слишком поздно.
   Испытаниям подвергся институт брака. Дело в том, что женщин (карачаевок, балкарок, чеченок и ингушек), находившихся замужем за мужчинами, не принадлежавшими к выселяемым народам, не депортировали. Не высылались и дети от этих браков. И хотя таких женщин было немного, буквально десятые доли процента, это исключение из правил поставило три важных вопроса: что делать с представительницами других (невыселяемых) народов, которые вышли замуж за мужчин, подлежащих депортации? Кем должны считаться их дети? Как поступать со спецпоселенками, которые выйдут замуж по месту ссылки за местных мужчин? Многие женщины последовали в ссылку за своими мужьями и повезли туда же своих детей. Но их пребывание на спецпоселении было условным.
   Официально женщин, вышедших замуж за местных свободных жителей, а также разошедшихся со спецпоселенцами, если сами они не принадлежали к числу высланных народов, снимали с учёта только в 1955 г., после соответствующего постановления Совета Министров (от 25 ноября того года). Известно, что эти категории женщин имели данные послабления практически с самого начала пребывания на спецпослении. (Более подробно об этом сказано в 6 главе).
   Испытания не обошли стороной и мононациональные браки депортированных народов. Пребывание на спецпоселении - в замкнутом и достаточно ограниченном пространстве - само по себе сокращало свободу в выборе будущего супруга. Вдобавок к этому были случаи, когда коменданты, в силу различных обстоятельств, препятствовали заключению того или иного брака.
   Гораздо большей опасности, чем семья, подвергалась в период спецпоселения целостность и прочность кровнородственных связей. Род как основа традиционных горских обществ существенным образом был подорван в годы советской власти. Депортация четырёх северокавказских народов ставила этот общественный институт в их среде на грань исчезновения.
   Спецпоселенцы стремились сохранить родственные связи, несмотря на, казалось бы, непреодолимые препятствия. Например, дни расписывания в журналах в комендатуре имели особое значение. "Чужие", как называли депортированных в местах спецпоселений, оставались возле комендатуры и после её посещения. Здесь происходил обмен информацией, здесь сговаривались о помощи, например, в постройке дома и т.д. В такие дни представляли "новеньких", прибывших в порядке воссоединения с семьёй, обсуждали разные новости.
   В.А. Тишков в одной из своих работ упоминает чеченский "устный телеграф" - хабар, который содействовал соединению семей, налаживанию связей между родственниками, невзирая ни на какие кордоны. Исследователь приводит воспоминания одного из своих респондентов: "Были специальные люди, которые ходили по всему Казахстану, Киргизии, от одного села к другому, чтобы собирать и сообщать сведения, кто где живёт и кто кого разыскивает. Таких людей было много. Это были какие-то добровольцы, которых просто кормили в пути и давали переночевать. А делать это, между прочим, было довольно опасно... И вот можно себе представить, что через несколько лет чеченцы и ингуши почти все нашли друг друга, узнали, кто жив и кто умер, стали писать письма друг другу, передавать разную информацию, помогать друг другу". Информация о таких "специальных людях" нам не встречалась нигде, кроме названной работы, притом, что это поразительный и очень яркий факт из истории северокавказских народов периода пребывания на спецпоселении.
   В заключение этого вопроса мы приведём ещё одно воспоминание, относящееся ко времени ссылки, и оно тоже касается чеченцев. Вспоминают старики, пережившие депортацию: "Там в далёком выселении, мы были братьями... Никогда не было, чтобы людей делили по тейпам или по каким-то родословным признакам. Там все были настоящими мужчинами. Мы глубоко чтили друг друга по человеческим качествам, и было не важно, кто из какого тейпа". Несмотря на броскую патетику и даже некоторую ностальгию, в этих доводах отчётливо прослеживаются элементы начала процесса разрушения тейповой структуры чеченского общества в условиях дисперсного расселения.
   Для депортированных народов остро стояли проблемы родного языка и образования в период ссылки.
   В период пребывания на спецпоселении карачаевцев, балкарцев, чеченцев и ингушей их языки и культурные традиции исчезли из числа официально признанных и поддерживаемых государством. Это не было случайным следствием депортации, а намеренной государственной политикой, направленной на стирание историко-культурной основы существования репрессированных народов, на подготовку их социокультурной и в т.ч. языковой ассимиляции.
   Важную роль в этом должна была сыграть система образования. СНК СССР издал распоряжение N 13278 "с" от 20 июня 1944 г., согласно которому устанавливалось обучение детей переселенцев на русском языке в существовавших школах по месту жительства. Рассматривалась возможность обучения и в высших учебных заведениях. Однако при этом указывалось, что обучение разрешается с правом переезда в город, где располагается вуз, но без права выезда за пределы союзной республики. Спецпоселенцы не имели права покидать республику и по окончании вуза.
   В первые годы ссылки большая часть детей вообще не были охвачены каким-либо образованием. В 1944 г. в Казахстане из 50329 детей школьного возраста обучалось около 6 тыс.; в Киргизии из 21015 детей - 6643 ребёнка. Кроме обучения в школе, подростки-учащиеся помогали родителям на работе в колхозах и совхозах, а летом на каникулах трудились в поле наравне со взрослыми.
   По состоянию на 26 апреля 1945 г. из 50329 детей спецпоселенцев школьного возраста, размещённых в Казахстане, занятия посещали 6099 чел., что составляло 12% от общего числа. В 1952 г. по всей территории расселения учтено 91943 детей школьного возраста, не охваченных обязательным обучением. Из них детей спецпоселенцев - 38289 чел., в том числе детей выселенных с Северного Кавказа - 33702. Нередко не выполнялось даже то постановление СНК, которое предписывало организовать обучение детей спецпоселенцев на русском языке, и им оказывались доступны только те школы, где преподавание велось на языках местных народов.
   Вот что пишет об образовании в своих воспоминаниях М.А. Кульбаев: "В первые годы ссылки учёбой было охвачено 10-15% детей... Потолок знаний ограничивался семилеткой... Средние школы, как правило, находились в райцентрах, то есть за пределами твоей зоны. Мечтали хотя бы о семилетке, но и среди мечтателей происходил отсев: не в чем ходить, ради куска чурека надо трудиться рядом с родителями. Кое-где невозможно было втиснуть парты для маленьких новосёлов. Строить новые школы? Для кого? Для чего? Я, как педагог, считал своим праздником, если удавалось добиться в какой-нибудь школе третьей смены. Сложнее всего было заполучить учительские кадры". Сам М.А. Кульбаев, балкарец по национальности, тоже был спецпоселенцем. Он несколько лет проработал завучем одного из детдомов Кантского района Киргизии.
   Важные сведения по интересующему нас вопросу содержит справка по письму секретаря ЦК ВЛКСМ Г.М. Михайлова от 15 января 1952 г. Подчеркнём, что в ней идёт речь о восьмом-девятом годах пребывания на спецпоселении народов Северного Кавказа. В справке отмечается, что "некоторые местные органы неохотно допускают их (В.Ш. - спецпоселенцев) в вечерние школы рабочей и сельской молодёжи, другие учебные заведения, и под различными предлогами отказывают им в приёме". В справке отмечается, что в "местные органы МГБ... поступает много заявлений от детей спецпоселенцев с ходатайством о разрешении выезда на учёбу". Чаще всего, такие просьбы удовлетворялись в тех случаях, когда место учёбы находилось в местах поселения. В этом же документе отмечается, что от детей спецпоселенцев поступает много заявлений на вступление в ряды ВЛКСМ и о службе в Советской Армии. Ходатайства о службе в армии отклонялись, а вступление в комсомол не входило в круг полномочий МГБ, то есть просьбы тоже отклонялись.
   Проблема обучения на родном языке очень робко начала подниматься сосланными только в середине 1950-х гг., когда уже наступило ощутимое ослабление режима спецпоселений. В пункте 3 справки ЦК компартии Киргизии о массово-политической работе среди спецпоселенцев Иссык-Кульской области от 17 сентября 1955 г. отмечено, что дети спецпоселенцев в подавляющем большинстве охвачены всеобучем. "В основном они учатся в русских школах. По заявлению работников народного образования и бесед с родителями учащихся, обучение на родном языке не требуется". Почти в то же время в справке уполномоченного того же ЦК и о том же виде работ со спецпоселенцами в октябре 1955 г. отмечено, что среди просьб балкарцев, которые они высказывали во время бесед, первой было пожелание организовать в школах, где учатся их дети, изучение балкарского языка.
   Пребывание на спецпоселении стало временем сильной аккультурации северокавказских народов. Подавление государством этнокультур и языков компенсировалось ростом влияния русского языка, его заметным распространением среди депортированных народов. Некоторые представители старшего поколения выучили его только в ссылке. Там это оказывалось, нередко, жизненной необходимостью.
   В.А. Тишков приводит суждение одного из своих респондентов - Х. Бокова, пережившего ссылку. Он довольно своеобразно осмыслил судьбу чеченцев в период депортации: "Я русский язык выучил вместе с материнским языком. Дома мать с отцом говорили по-ингушски. В школе в Казахстане - все по-русски. В нашем селе было четыре класса. Поэтому пятый, шестой и седьмой классы я учился в другом селе... Русские, украинцы, немного спецпоселенцев и казахов. Это был приём для разложения нации, но, видимо, чеченская нация была только в процессе своего сложения и в этой стадии нацию разрушить нельзя".
   Литература сосланных народов исчезла, не было книгоиздания на родных языках, прессы, драматического искусства и т.п. Наблюдалось сильное распыление языковой среды. На бытовом уровне спецпоселенцам приходилось сталкиваться с этнокультурной дискриминацией.
   Рассказывая о случае, когда чиновник из отдела спецпоселений НКВД запретил исполнять во время праздника лезгинку, как антисоветский танец, М.А. Кульбаев отмечает, что его поразило то, что тот был знатоком хореографии, "...не такой уж мракобес и самодур... Идеологическую задачу он видел в подавлении всего самобытного, оставленного нам в нравственное наследие предками".
   Лишь только после смерти Сталина стали выходить радиопередачи и кое-где в крупных городах (например, Фрунзе) газеты на языках депортированных народов.
   С одной стороны, государство добилось важных успехов в принудительной социализации спецпоселенцев по советскому образцу, с другой же стороны, в их жизни не только сохранились, но даже усилились некоторые факторы, с которыми это же государство боролось. Например, А. Некрич справедливо замечает: "Пребывание чеченцев и ингушей в вынужденном изгнании не только приостановило атеистическую борьбу против религиозного фанатизма, не только законсервировало влияние мусульманской религии и сект, но и значительно усилило религиозное воздействие... Культурно-просветительная работа полностью прекратилась - ни газет, ни книг, ни кинофильмов на родном языке. Всё это создавало исключительно благоприятные условия для усиления религиозного воздействия, которое исторически было в определённой мере и антирусским, и антисоветским. Религия же была хранительницей вековых традиций и обычаев".
   Итак, режим спецпоселения определяется нами как принудительный способ организации государственными органами жизни депортированных народов. Режим включал в себя набор мер воздействия на эти народы с целью достижения значимых политических и социокультурных результатов - лояльности и подавления самостоятельной воли этнических групп, их аккультурации в инокультурном окружении. Вместе с тем цель физического уничтожения народов не ставилась.
   Нанесённый высланным северокавказским народам вред в области этнокультурного развития очевиден. Они фактически на десятилетия отстали в своём развитии от других народов. В настоящее время эти общества отличаются консервативностью и развитыми корпоративными связями и соответствующим типом общественного сознания. При этом нельзя отрицать, что именно эти факторы способствовали сохранению чеченцев, ингушей, карачаевцев и балкарцев в условиях депортации, тормозили процесс их ассимиляции.
   Действия государства в отношении депортированных народов, очевидно, не содержали намерений прямого их геноцида, если подразумевать под этим физическое уничтожение или создание условий для постепенного вымирания. Большая смертность в первые годы ссылки является не столько следствием намеренных действий государства, сколько его неумением справиться со сложной задачей: размещением сотен тысяч людей в новых местах жительства в условиях войны и последовавшей экономической разрухи.
   Выводы. Основную роль в освоении территорий, откуда были депортированы народы, сыграло их заселение из близлежащих регионов: Северной Осетии, Дагестана, Кабарды, Ставропольского и, в незначительной мере, Краснодарского краёв. Особенно активны были переселенцы из национальных автономий. В данном случае мы сталкиваемся с извечной для Кавказа проблемой земельного голода (особенно в горных районах) и связанными с ней взаимными территориальными притязаниями друг к другу. Поэтому высокая миграционная активность горской части населения Северного Кавказа выглядит вполне закономерно.
   Надо полагать, что при наделении дополнительными земельными угодьями советское государство и коммунистическая партия выразили свои этнополитические предпочтения на Северном Кавказе. Наибольшие выгоды от депортации соседей получила Северо-Осетинская АССР, население которой на тот момент можно признать наиболее прочно интегрированным в советское общество.
   Не оказалась обделённой и Грузинская ССР, которая, впрочем, очень слабо заселяла отведённые ей территории. Главным образом, это относится к бывшим балкарским и чечено-ингушским районам, большинство из которых так и осталось пустовать.
   Новосозданная Грозненская область имела границы, определённые по экономическому критерию и, в основном, славянское население. В её создании определяющим был мотив эффективности нефтяной промышленности.
   В итоге депортации разрушалась инфраструктура культуры автономии, утрачивались выработанные веками особенности навыков труда. Равнинные районы Карачая, Балкарии, Чечено-Ингушетии пострадали меньше, чем нагорные, так как были более полиэтничны по составу населения до депортации.
   Депортированные народы были заняты в основном сельским трудом. Поэтому сельское хозяйство оказалось в наибольшем упадке в упразднённых автономиях. Его возрождение требовало массовой миграции крестьян, приспособленных к местным условиям хозяйства. В конечном счёте, эта задача не была решена к 1957 г. Многие сёла остались пустующими либо разрушались.
   Нам не хотелось бы делать категоричных выводов о благодарности сталинского режима более лояльным к нему народам, как не хотелось бы делить народы по степени их собственной лояльности к советской власти. Однако осмелимся предположить, что у партийно-государственной элиты такая шкала оценки, по-видимому, всё же была. Результаты анализа причин и хода депортации, процесса заселения "освободившихся" территорий подводят нас к этому выводу.
   Значительные усилия были направлены на уничтожение историко-культурной памяти о высланных народах. Эти действия вполне можно назвать политикой историко-культурной обструкции и забвения депортированных народов. Широкое распространение имели факты уничтожения памятников архитектуры и письменности депортированных народов, изъятие упоминания о них из научной, учебной и справочной литературы.
   В этой системе мер, равно как и в самом факте депортации, наиболее ярко раскрывается сущность циклической эволюции национальной политики советского государства. Начальная фаза, с характерной ей неопределённостью перспектив и поисков ориентиров, сменяется фазой доминирования государства над обществом, в российском случае отягощённом реалиями тоталитаризма. Свойственная довоенному периоду лояльная политика в отношении национальных меньшинств постепенно сменяется давлением, а затем и жёстким социокультурным прессингом, что в значительной мере свойственно диктаторским режимам.
   Ситуация военного времени, а затем трудности восстановительного периода стали причинами и определяющими факторами того, что государственный диктат над отдельными северокавказскими народами оказался слишком сильным. Самым трагическим его последствием стали годы, проведённые депортированными народами на спецпоселении.
   Депортация нанесла народам сильнейшую социально-психологическую травму. Вплоть до конца 1980-х гг. у некоторых из них существовало замалчивание факта депортации. Люди старшего поколения старались не говорить об этом. Степень замалчивания у тех или иных народов была разной. Например, среди калмыков, особенно старших, по отношению к молодым, существовал почти всеобщий "заговор молчания".
   Большое значение имеет вопрос о демографической ситуации у депортированных народов, так он непосредственно связан с проблемой трактовки действий государства против них как геноцида. Убыль населения примерно за 2 года депортации составила у чеченцев, ингушей, карачаевцев и балкарцев в совокупности более 23% от первоначальной численности тех, кто прибыл на поселение в 1943-44 гг. Получается, что потери населения среди высланных народов достигли 23% уже к 1946 г.
   Согласно нашим подсчётам, к пятому году пребывания на спецпоселении народов Северного Кавказа начал прослеживаться некоторый рост их численности. К моменту окончания ссылки число чеченцев и ингушей выросло на 5,5%, карачаевцев стало больше на 19%, а балкарцев - более чем на 13%. Таким образом, 13 лет ссылки дали даже некоторый рост численности депортированных народов. Однако чудовищная смертность в первые годы пребывания на спецпоселении заставляет демографов и историков поднимать вопрос о невосполнимости этих потерь для репрессированных народов.
   Советское государство предпринимало небезуспешные попытки социализации спецпоселенцев в местах их нового проживания. Целью этих усилий было предотвращение их физического вымирания, главным образом, от болезней, неустроенности и голода. То есть государство содействовало тому, чтобы спецпоселенцы самостоятельно могли зарабатывать себе на пропитание и кров. Постепенно уровень жизни депортированных народов стал возрастать.
   Кроме ограничений в свободе передвижения, спецпоселенцы были лишены некоторых гражданских прав, а иные права сохранялись за ними формально, так как в действительности ими сложно было воспользоваться. Например, спецпоселенцев не принимали в ВКП(б), ВЛКСМ, в профсоюзы, не призывали на службу в Красную Армию. Имевшиеся среди них члены партии и комсомола ставились на учёт в первичных организациях, но не привлекались даже к общественной работе. Спецпоселенцы имели право на участие в выборах в местные и центральные органы власти, но не могли баллотироваться в депутаты.
   Отдельно следует сказать о праве спецпоселенцев на получение высшего образования. Поступление в вуз было связано для многих из них с выездом за пределы района спецпоселения, что в значительной мере делало эту возможность умозрительной. Представители депортированных народов не имели права служить в армии. Важным аспектом социализации представителей депортированных народов является показатель их занятости на производстве и в сельском хозяйстве. Государство проявляло настойчивость и очевидное стремление довести процент занятости среди трудоспособной части спецпоселенцев до 100. К началу 1950-х гг. государству этого, практически, удалось добиться.
   Большую и целенаправленную работу органы внутренних дел проводили с мусульманским духовенством. Всегда, когда это оказывалось возможным, они вербовали мулл и использовали их духовный авторитет для влияния на массы. Бывали случаи, когда муллы попадали под суд, очевидно, проявив несговорчивость.
   Испытаниям подвергся институт брака. Женщин (карачаевок, балкарок, чеченок и ингушек), находившихся замужем за мужчинами, не принадлежавшими к выселяемым народам, не депортировали. Не высылались и дети от этих браков. Многие женщины последовали в ссылку за своими мужьями и повезли туда же своих детей. Но их пребывание на спецпоселении было условным.
   В период пребывания на спецпоселении карачаевцев, балкарцев, чеченцев и ингушей их языки и культурные традиции исчезли из числа официально признанных и поддерживаемых государством. Это не было случайным следствием депортации, а намеренной государственной политикой, направленной на стирание историко-культурной основы существования репрессированных народов, на подготовку их социокультурной и в т.ч. языковой ассимиляции.
   Учитывая все проанализированные обстоятельства, можно сказать, что действия советского государства в отношении депортированных народов следует истолковать как дискриминацию по этническому признаку, но не как геноцид. Данный термин можно использовать для характеристики действий сталинского режима в отношении депортированных народов только в случае уточнения его смысла. Например, на наш взгляд, более уместным является определение действий советского государства в отношении депортированных народов как покушение на этнический геноцид. Характер дискриминации этих народов и сам режим спецпоселения можно квалифицировать как создание таких условий социокультурной реальности, при которых происходило размывание этнической и культурной самобытности их сообщества и опасность его поглощения окружающим иноэтничным и инокультурным большинством. Мы полагаем, что такие действия государства в отношении карачаевцев, балкарцев, чеченцев, ингушей и других депортированных народов имели место.
   В данном случае следует отметить, что режим спецпоселения можно рассматривать не столько как наказание высланных народов, сколько как проявление директивно-принудительных методов их социокультурной интеграции в советское общество. Пример депортации карачаевцев, балкарцев, чеченцев и ингушей, а также ряда других народов СССР не может рассматриваться только как фактор их этнической истории. В данном случае мы имеем дело с периодом советского национального строительства, когда его директивно-принудительные методы абсолютно доминировали над прогрессивно-эволюционистскими. Такая ситуация сохранялась вплоть до середины 1950-х гг.
  
  

ГЛАВА 4

СОЦИОКУЛЬТУРНАЯ СОСТАВЛЯЮЩАЯ

НАЦИОНАЛЬНОЙ ПОЛИТИКИ СОВЕТСКОГО

ГОСУДАРСТВА В ОТНОШЕНИИ

СЕВЕРОКАВКАЗСКИХ НАРОДОВ

(середина 1940-х - конец 1950-х гг.)

  

4.1. Влияние советской национальной политики

на социокультурную ситуацию в автономиях

Северного Кавказа (середина 1940-х - конец 1950-х гг.)

  
   Период, начинающийся после освобождения Северного Кавказа от немецко-фашистских оккупантов и заканчивающийся восстановлением национально-территориальных автономий депортированных в ходе войны народов, представляет собой особый этап национального строительства в этом регионе.
   Процесс восстановления народного хозяйства на Северном Кавказе имел сходные характеристики с аналогичными процессами по всей стране. Наиболее важной особенностью социокультурного и этнодемографического характера этого периода было насильственное переселение отдельных этнических групп и последующее освоение занимаемых ими прежде территорий. Данный акт имел характерное значение, выразившееся на типе восприятия себя, окружающего социума (в этническом аспекте в том числе), своего места в нем как автохтонных народов Северного Кавказа, так и славянского населения региона.
   Циклическая динамика общественного, в том числе этнополитического развития отражается не только на степени, но и на способах вовлечения "национальных окраин" в систему российских историко-культурных ценностей.
   Для народов Северного Кавказа наиболее сложными и даже угрожающими их идентичности были 1940-е и начало 1950-х гг. Наиболее трагичным примером методов решения сложных этнических проблем в этот период является депортация некоторых народов Северного Кавказа в 1943-1944 гг.
   Идея "социалистических наций" - это сталинский ориентир в процессе интернационализации полиэтнического советского общества. В статье "Марксизм и вопросы языкознания" в 1950 г. Сталин писал о взаимовлиянии языков в процессе контактов культур следующее: "Совершенно неправильно было бы думать, что в результате скрещивания, скажем, двух языков получается новый, третий язык, не похожий ни на один из скрещенных языков и качественно отличающийся от каждого из них. На самом деле при скрещивании один из языков обычно выходит победителем, сохраняет свой грамматический строй, сохраняет свой основной словарный фонд и продолжает развиваться по внутренним законам своего развития, а другой язык теряет постепенно свое качество и постепенно отмирает". Возможно, Сталин имел в виду какой-либо из языков древности или современного зарубежного мира? Может быть, это отвлечённый пример, не имевший отношения к развитию "социалистических наций" в СССР? Допустим. Но далее Сталин пишет: "Так было, например, с русским языком, с которым скрещивались в ходе исторического развития языки ряда других народов, и который выходил всегда победителем". Соображения И.В. Сталина представляются вполне обоснованными, если обратиться к тенденции распространения русского языка в качестве родного среди различных народов СССР. Так, в 1926 г. представителей нерусских народов, признавших русский язык родным, было 6,6 млн. чел., а в 1959 г. их насчитывалось уже 10,2 млн. чел. По результатам дальнейших переписей эта цифра всё время возрастала.
   В более поздний период - на пике реформ "оттепели" - в журнале "Вопросы философии" за 1961 г. писали: "В условиях социализма могут происходить частичные процессы добровольного слияния небольших этнических и экстерриториальных национальных групп, вкраплённых в крупные социалистические нации, с этими национальностями... Особенно важным в этом процессе является усвоение сливающимися этнографическими и экстерриториальными национальными группами языка крупной передовой социалистической нации, среди которой эти группы живут".
   Политика "расцвета и сближения наций" в эпоху Н.С. Хрущёва также имела свои идеологические основания и запланированные этапы реализации. Среди одного из этапов усиления роли русского языка можно выделить шаги, предпринятые государством в ходе школьной реформы рубежа 1950-1960-х гг., когда изучение национального языка и обучение на нём в школах становились делом добровольным. Родители нередко отдавали своих детей в русские школы, так как знание русского языка открывало больше возможностей карьерного роста.
   В послевоенные годы в словарном фонде нерусских народов России увеличивается число русских слов, повышается роль русского словообразования. Например, в Тюрко-татарском словаре 1958 г. русских слов насчитывалось в два раза больше, чем в таком же словаре за 1929 г. Следует признать, что эта тенденция была объективно вызвана индустриальной модернизацией советского общества и, по-видимому, была неизбежна.
   Позволим себе выйти за хронологические рамки нашего исследования, чтобы показать к чему в итоге привела эта тенденция. В начале 1980-х гг. в РСФСР школа существовала на 15 языках. При этом только на 4 из них, кроме русского, она превосходила уровень начальной ступени: тувинском, якутском, татарском и башкирском. Национальные школы в крупных городах с доминированием русского населения были закрыты совсем. Резко сократилось число изданий на языках народов СССР.
   Рост статуса русского языка проходил несколькими путями, главным образом, через повышение удельного веса русскоязычной части населения в полиэтничных регионах, а также через миграцию этнических меньшинств в преобладающую русскую среду. Эти направления реализовывались посредством роста процента славянского населения за счёт внутренней миграции, а также через систему высшего и среднего технического образования, где обучение велось на русском языке, незнание которого закрывало дорогу для карьерного роста.
   Долгосрочная перспектива преодоления национальных различий опиралась на принудительные меры (в отношении спецпереселенцев) и сложную систему социокультурных, этнополитических, экономических и других актов.
   Поддержка национальной культуры, создание автономных образований и другие меры представляют собой только одну сторону внутренней политики в отношении этнических групп (северокавказских в том числе). Другой стороной было вовлечение их представителей в систему ценностей надэтнического и надконфессионального характера, декларируемых коммунистической доктриной. Мировоззренческая модель марксистско-ленинской идеологии представляла собой догматизированную картину мира и по своей значимости для советских людей не уступала ни одной из мировых религиозных и политических учений. Именно претензии на идейный монополизм придавали политике большевиков особую нетерпимость к любому инакомыслию.
   Коммунизм стал не просто новой идеологией, он был, своего рода, секулярной религией, призванной объединить и сплотить полиэтничное, поликультурное общество бывшей Российской империи. В таких условиях не находилось места христианству, исламу, буддизму и т.п. Деиндивидуализация этнических и конфессиональных групп выходит на уровень идеологии.
   Развитие печати на местных языках не является убедительным аргументом в пользу поддержки этнокультурной идентичности. Во-первых, на русском языке печаталось литературы и периодической печати гораздо больше. Во-вторых, тематика газет и литературы на языках местных народов была строго регламентирована и подконтрольна центральной власти, а значит, несла необходимые идеологические установки. Например, в 1946 г. "Дагестанская правда" на русском языке имела тираж в неделю 29 600 экз., в то время, когда общий месячный тираж четырех газет на лезгинском, кумыкском, аварском и даргинском языках составлял 26 тыс. экз. После постановления ЦК ВКП(б) о газетах "Молот", "Волжская коммуна" и "Курская правда" местные газеты подверглись жесткой критике за то, что слабо освещаются "особенно в национальных газетах" работа нефтяной промышленности, внедрение хозрасчета, партийная жизнь, проблемы укрепления колхозов, мало консультаций самостоятельно изучающим историю ВКП(б) и т.п. Обращает внимание то, что постановление ЦК партии, касающееся газет, издаваемых в других регионах РСФСР, воспринималось как руководство к действию повсеместно. Среди тем, значимых для элиты государства, не нашлось места упоминанию о национальной культуре, истории и традициях народов СССР, как о вещах второстепенных.
   В частности, в Северной Осетии после войны выходили 2 республиканские и 18 районных газет, 6 многотиражек, литературный журнал "Мах-Дуг" ("Наша эпоха") и "Блокнот агитатора" на русском и осетинском языках. В источнике не сказано, сколько из них выходило на русском, а сколько на осетинском языках, так же как не отмечено это и в номенклатуре литературных изданий. Сказано, что в 1947 г. было выпущено 97 названий объёмом 391,78 печ. л. и тиражом 1574,9 экз. Уже в 1957 г. в Северной Осетии издавалось 17 газет, в их числе только две республиканские: одна на осетинском языке, другая существовала в двух вариантах - на местном и русском языках.
   В Карачаево-Черкессии сразу после освобождения от оккупации стала выходить областная газета "Красная Черкессия". Первый номер областной национальной газеты "Черкес плиж" датирован 6 мая 1943 г. С октября 1945 г. стала выходить газета "Черкес къапщ" на абазинском языке. В 1948 г. издавались две районные газеты - на русском и ногайском языках. После возвращения карачаевцев из ссылки, с 1957 г. стала издаваться газета на карачаевском языке "Ленини байрагъы".
   В 1951 г. была возобновлена деятельность областного издательства. До этого книги на "национальных языках" издавались в Ставрополе. До конца 1950-х гг. в Черкесске было выпущено около 400 названий книг на языках народов Карачаево-Черкессии.
   В Кабардино-Балкарии выходила газета "Советская молодёжь". Мы уже писали о возобновлении деятельности газеты "Коммунизмге жол" на балкарском языке, которое состоялось в 1958 г. В том же году стали издаваться общественно-политические и литературно-художественные журналы "Ошхамахо" (на кабардинском языке) и "Шуйохлукъ" (на балкарском языке). Всего к концу 1950-х гг. в Кабардино-Балкарской АССР издавались четыре республиканские и 12 районных газет, два литературно-художественных журнала и "Блокнот агитатора". В 1958 г. тираж всех газет составил в Кабардино-Балкарской АССР 14 437 тыс. экземпляров, а журналов - 98 тыс. экземпляров.
   Другим важным средством массовой информации в послевоенные годы было радио. Тематика передач заслуживает того, чтобы охарактеризовать её. Например, в Кабардинской АССР радиовещание возобновилось в 1946 г. Трансляции велись как на кабардинском, так и на русском языках. О том, какие сюжеты и проблемы имели приоритетное значение, можно судить по материалам годового отчёта Кабардинского обкома партии за 1946 г., в котором сказано: "В период посевной, прополочной и уборочной кампаний, во время хлебозаготовок радио своевременно информировало... население о ходе и проведении этих мероприятий. Так, во время выборов в Верховный Совет СССР Кабардинский радиокомитет разъяснял избирателям принципы сталинской конституции, положение о выборах... Кроме того, освещались вопросы о дружбе народов СССР, о советском патриотизме, о государственном устройстве СССР, о советской демократии и т.д.".
   Таким образом, тематика и направленность различных видов прессы очевидна. "Интернациональное", "пролетарское", "советское" приравнивались к понятию "патриотическое" и являлись приоритетными ценностями.
   Подобные тенденции в деятельности государства прослеживались также и в отношении различных видов искусства.
   Теория и методы социалистического реализма, оформившиеся уже в начале 1930-х гг., не оставляли пространство для мотивов и творчества и тем писателям, кто не укладывался, по мнению руководителей партии и государства, в рамки "пролетарского искусства".
   Постановление ЦК ВКП(б) от 14 августа 1946 г. о журналах "Звезда" и "Ленинград" и доклад А.А. Жданова вызвали оживленную реакцию партийной номенклатуры на Северном Кавказе. В данном случае ярко проявилась та тенденция в политической культуре советского общества, которую А.И. Солженицын назвал "принципом провинциальной множественности", когда решение центрального органа власти многократно отражалось и повторялось в решениях и действиях областного, районного и прочего местного руководства. Таким способом, достигался эффект архетипичности решений ЦК КПСС и правительства.
   Возвращаясь к "ждановщине" в области искусства и духовной культуры, отметим быструю реакцию на Северном Кавказе, например, Северо-Осетинского партийного руководства. В годовом отчёте обкома ВКП(б) Северной Осетии за 1946 г. находим: "Детальное изучение работы Союза писателей и состояния современной литературы показало, что ошибки и недостатки, которые были отмечены в постановлении ЦК ВКП(б) о журналах "Звезда" и "Ленинград" имели место и в осетинской художественной литературе. В своем постановлении бюро обкома ВКП(б) в ноябре 1946 года отметило совершенно неудовлетворительное отображение в художественной литературе хода социалистического соревнования в Осетии, героического участия Осетии в Великой Отечественной войне, работы по восстановлению и развитию народного хозяйства и культуры после войны".
   Аналогичные процессы проходили и в других республиках региона, где сразу же нашлись свои "звезды" и "ленинграды", которые (например, как и осетинский "Мах-Дуг") "...не ставили на своих страницах важнейшие вопросы развития современной литературы. Среди писателей, вместо деловой и здоровой критики, имело место панибратство и семейственность". Критике подвергались "...вредные теории "единого потока", "бесконфликтности", тенденции к национальной ограниченности и идеализации старины".
   Вскоре последовало постановление ЦК ВКП(б) "О репертуаре драматических театров и о мерах по его улучшению", которое еще более определенно указывало на приоритетную тематику, сужая круг возможностей творческой самореализации драматургов, актеров и т.п. В республиках изменялся репертуар театров. Подвергались критике и обструкции все, кто хоть немного в своем творчестве выходил за рамки, определяемые центральной властью. Например, управлением по делам искусства при Совете Министров Дагестанской АССР был пересмотрен репертуар театров и эстрадно-концертных организаций. "Репертуар драматических театров очищен сейчас от безыдейных и малохудожественных пьес. Включены в репертуар современные советские пьесы".
   В соответствии с новыми задачами, поставленными перед творческой интеллигенцией автономий, основной тематикой северокавказских писателей становится "трудовой героизм", "мир и дружба народов", "борьба с пережитками прошлого". Руководители Северо-Осетинской АССР считали, что осетинская художественная литература имела существенные недостатки: отставала критика, тематика сюжетов была ограниченной, важнейшие стороны жизни республики не находили должного освещения. Какие же именно темы считались самыми важными? Это промышленность, рабочий класс, интеллигенция и т.п. Была пересмотрена и работа театров республики. После соответствующего постановления ЦК КПСС был изменён репертуар. Преимущественное значение теперь приобретали современные советские пьесы.
   Пленум Северо-Осетинского обкома партии рассмотрел ошибки в работе театров, Союза писателей республики, культурно-просветительных учреждений и т.п., а также выработал мероприятия по борьбе с обычаями, квалифицированными как пережитки прошлого. Надо сказать, что некоторые из них действительно могут быть названы именно так: похищение девушек, кумовство при назначении на работу и т.п. В число пережитков попали также религиозные праздники и обряды.
   В области литературы и искусства в автономиях Северного Кавказа в конце 1940-х - начале 1950-х гг. в полной мере прослеживаются черты жёсткого государственного регулирования и прямого давления на творческую интеллигенцию в выборе тем и направленности произведений.
   Отдельно следует оценить тенденции книгоиздательства в автономных республиках и областях Северного Кавказа. Тиражи и количество наименований из года в год увеличивались. Обратим внимание на два обстоятельства: тематику изданий и язык, на котором публиковались книги.
   Например, в послевоенные годы были переведены и изданы на осетинском языке произведения В.И. Ленина "Что делать?", "Шаг вперёд, два шага назад", "Две тактики в социал-демократии в демократической революции", "Империализм как высшая стадия капитализма" и др. Вышли в свет отдельные произведения М. Горького, А. Фадеева и других русских писателей. Если в 1940 г. было издано 83 книги общим тиражом 283 тыс. экз., то в 1954 г. количество напечатанных книг возросло до 134, а тираж до 600 тыс. экземпляров.
   В Кабардинской АССР в 1946 г. было опубликовано 19 наименований книг и брошюр на русском языке общим объёмом 104,87 печ. л. и тиражом 116 тыс. экз. В этом же году на кабардинском языке было опубликовано 11 изданий общим объёмом 61,63 печ. л. и тиражом 78 тыс. экз.
   Перечень изданий на кабардинском языке, вышедших в том году, заслуживает того, чтобы привести его полностью.
  
  
  
  
  

Таблица 8.

Объём и тираж изданий на кабардинском языке в 1946 г.

  
  

Наименование

Объём в п.л.

Тираж в тыс. экз.

   1. И.В. Сталин. Речь на предвыборном
   собрании избирателей Сталинского избирательного округа г. Москвы 9 февраля 1946 г.

1,0

8

   2. В.М. Молотов. Речь на предвыборном
   собрании избирателей Молотовского
   избирательного округа г. Москвы 6 февраля 1946 г.

0,75

3

   3. Г.М. Маленков. Речь на предвыборном собрании избирателей Ленинградского избирательного округа г. Москвы 7 февраля 1946 г.

0,75

3

   4. Обращение ЦК ВКП(б) ко всем избирателям, к рабочим и работницам, крестьянам и крестьянкам, к войскам Красной Армии и Военно-морского флота, к советской интеллигенции

1,0

15

   5. Постановление Совета Министров СССР и ЦК ВКП(б) "О мерах по ликвидации нарушений Устава сельхозартели в колхозах"

1,75

5

   6. Шора Ногмов (1844-1944 гг). Сборник
   документации и статей к столетию со дня
   смерти

6,25

10

   7. Хрестоматия по литературе для 7-го кл.
   неполной средней и средней школы

17,75

5

   8. Х. Эльбердов. Букварь

6,75

12

   История СССР. Краткий курс. Учебник для 4 класса

17,75

7

   Алим Кешоков. Путь всадника

6,13

5

   М.Ю. Лермонтов. Мцыри

1,75

5

Источник: РГАСПИ. Ф. 17, Оп. 88, Д. 737, Л. 134.

  
   Таким образом, из 11 изданий на кабардинском языке, только 3 можно отнести к разряду литературы республиканской ориентации.
   Особое место в книгоиздательстве занимала переводная литература. Приведённый перечень изданий показывает, что только произведение Алима Кешокова можно причислить к тому, что называется кабардинской литературой. Идея развития этнических культур на основе русской культуры выражалась в том, что не разрешалось переводить иностранную литературу на местные языки с языка оригинала, а только с русского перевода.
   Особую роль в деле воспитания "советского человека" играли библиотеки. Помимо их прямой деятельности, библиотеки организовывали лекции, литературные вечера и чтения. В отчёте областной библиотеки Адыгейской АО за 1948 г. сказано о проведении трёх лекций на темы: "Жизнь и деятельность В.И. Ленина", "Партия большевиков в период подготовки и проведения Великой Октябрьской социалистической революции" и "100 лет со дня Манифеста коммунистической партии". В ходе литературно-художественных вечеров были проведены 27 лекций, в том числе на общественно-политические темы - 10, на естественно-научные - 5, медицинские - 6, литературные - 5 по искусству - 1. И далее, в тематике библиографических бюллетеней, выставок, плакатов, альбомов и др. мы не находим ни одного пункта, где угадывалась бы этническая тематика мероприятия. Мало изменяется ситуация и к 1953 г. За весь отчётный год в публичной просветительской деятельности Адыгейской областной библиотеки мы нашли сведения о двух тематических выставках с местной тематикой: "Писатели Адыгеи" и "Замечательный поэт Адыгеи - Теучеж Цуг". К сожалению, после 1945 г. в областной библиотеке не проводился подсчёт выдач книг на нерусских языках, поэтому мы не можем проследить динамику изменения читательского интереса. Однако сведения по одному только 1945 г. показались нам заслуживающими внимания в контексте рассуждений, приведённых выше. В 1945 г. областной библиотекой Адыгейской АО было выдано книг на немецком языке - 89, на английском - 78, а на адыгейском - 12.
   В целом, послевоенный период характеризуется ужесточением контроля за содержанием и формой произведений художественной культуры и просветительской деятельности, все большей универсализацией тем и художественных образов. Искусство служило по замыслу партийно-советского руководства нивелированию не только вкусов, но и региональных, а также этнокультурных различий.
   Одной из идеологических доминант советской национальной политики было вовлечение как можно больших масс в различные формы социокультурного действия, направленного на стирание национальных различий. Система ценностей, мотивационная сфера деятельности, способы целеполагания и средства достижения целей становились усреднено-общими.
   Государственная политика, особенно в условиях тоталитаризма, в значительной мере определяла социальные ориентиры общества.
   В данной части параграфа мы исследуем те социальные слои, пополнение которых представителями горских народов Северного Кавказа считалось делом государственной важности.
   Основная масса автохтонного населения на Северном Кавказе оставалась сельскими жителями. Поэтому процент горцев в числе партийной и советской номенклатуры, степень занятости их в промышленности, число специалистов с высшим образованием, как до войны, так и после неё находились в сфере особого внимания государства и коммунистической партии.
   Ниже мы затронем только наиболее важные меры, направленные на дальнейшее формирование социальной структуры северокавказских народов, которая соответствовала бы индустриальной модели советского общества.
   Отчеты обкомов ВКП(б) северокавказских республик обязательным пунктом имели характеристику национального состава парторганизации. Наряду с увеличением доли рабочих и крестьян (которых в партии всегда было меньше, чем служащих) большим успехом считалось повышение удельного веса "титульных" народов. Для широких масс разрабатывался комплекс мер пропагандистского характера. Этому также посвящены отдельные главы отчетов перед ЦК ВКП(б).
   В качестве примера приведём выдержку из отчёта Кабардинского обкома ВКП(б) за 1946 г.: "Качественный состав работников, занимавших номенклатурные должности Обкома ВКП(б), характеризуется следующими данными: по национальности: кабардинцев - 255 чел., или 35% общего состава, русских - 364 чел. или 49,9% и прочих национальностей - 110 чел. или 15,1%; по партийности: коммунистов - 674 чел., беспартийных - 55 чел., в том числе членов ВЛКСМ - 10 чел.". Далее авторы отчёта сетуют на то, что процент кабардинцев на руководящих должностях в обкоме низок (35%) и не соответствует их проценту во всём населении республики - 50%. Более благополучно обстояло дело в сельском хозяйстве и торговле, где кабардинцы занимали соответственно 45 и 41% руководящих постов. Особенно низким был процент кабардинцев по сектору промышленных и транспортных кадров обкома ВКП(б) Кабардинской АССР - 2%. В январе 1947 г. секретарей райкомов - кабардинцев было 22 чел (50%), русских - 19 чел. (42%) и прочих - 4 чел (8%).
   Вовлечённость представителей местных народов на Северном Кавказе в партийную и советскую работу приобрела характер государственной политики со времён "коренизации" партийного и госаппарата в регионе. Эта задача, снятая как приоритетный лозунг, тем не менее, считалась очень важной и после войны. Вовлечённость горцев в руководство и ряды ВКП(б) рассматривается нами как важный показатель вовлечённости их в систему социальных ориентиров, определяемых коммунистическими ценностями и нормами.
   Возвращаясь к первому послевоенному году в той же Кабарде, надо сказать, дела с такой вовлечённостью обстояли не очень хорошо. На 1 января 1947 г. в республике насчитывалось 7819 членов и кандидатов в члены партии. В их числе русских было 4843 чел., а кабардинцев - всего 1737 чел., при этом на 1 января 1946 г. число членов партии - русских составляло в автономии 2735, а кабардинцев - 1286 чел.
   В отчёте Северо-Осетинского обкома партии за тот же год не уделялось столь же пристального внимания этническому составу парторганизации, руководителей сельского хозяйства, производства, учителей и т.п. в сравнении с тем, например, как это делали их соседи в Кабардинской АССР. Трудно сказать, насколько такие расхождения были вызваны личным подходом первых секретарей обкомов, а насколько - требованиями ЦК ВКП(б). Возможно, ЦК партии считал вопрос о национальном составе партийцев для Северной Осетии не столь актуальным как для Кабарды.
   В упомянутом отчёте по Северо-Осетинской АССР только руководящие кадры удостоились детального анализа по этническому признаку: в 1946 г. было выдвинуто на руководящую работу 294 чел., из них осетин - 146 чел. (около 50%), русских - 118 чел. (40%), других народов - 30 чел. (примерно 10%).
   Этническая принадлежность работников была одной из причин, по которой руководство "закрывало глаза" на слабую подготовленность отдельных председателей колхозов. Нередко это же обстоятельство приводило к высокой текучести кадров. Например, в той же Северной Осетии в течение 1946 г. руководящих работников различных рангов было освобождено от должности 279 чел. Однако не стоит преувеличивать роль этого обстоятельства. Несостоятельные сельские руководители сменялись, как только появлялась им замена. В отчёте Кабардинского обкома ВКП(б) отмечено: "Почти все сменённые - товарищи малограмотные, неопытные, но поставленные ранее у руководства за неимением на местах других национальных кадров. Теперь же у руководства поставлены новые товарищи, более подготовленные и опытные, главным образом, демобилизованные из Красной Армии".
   Мы не ставим цели детально выявить число коммунистов - представителей горских народов по всем автономиям Северного Кавказа, тем более что сделать это было бы весьма затруднительно. Дело в том, что не все автономии имели равный статус и не везде коммунистов из числа представителей местных народов учитывали в виде отдельных групп. Но, очевидно, их число росло вместе с общим ростом численности парторганизаций.
   Например, численный состав Северо-Осетинской парторганизации вырос с 1 июня 1941 г. до 1 января 1947 г. с 5494 до 10339 чел., а с учётом кандидатов в члены ВКП(б) - до 13108 чел. В 1948 г. Северо-Осетинская парторганизация достигла численности почти в 15000 чел.
   Ещё более бурными темпами росла соседняя - Грозненская парторганизация. В 1945 г. в области был 8 251 коммунист, в 1948 г. - 19 004, а накануне ХХ съезда КПСС (1956 г.) - 19 927 коммунистов.
   Молодых коммунистов Грозненской области в 1948 г. было 72,7%. В Северной Осетии их удельный вес годом ранее составлял 50,1%. То есть, это были люди в возрасте до 35 лет. Наиболее активно в военные и первые послевоенные годы членами партии становились те, кто вырос и личностно сформировался в условиях сталинского режима и имел сравнительно небольшой жизненный опыт, воспринимая условия тоталитарного режима как данность.
   Обращает внимание то, что в 1946 г. служащие в Северо-Осетинской парторганизации составляли заметно более половины её членов: 6845, в то время как рабочие - 3758 чел., а крестьяне - 2505 чел.
   Членство в партии открывало перспективы социального роста. Нельзя не учитывать этого обстоятельства, как значимого фактора в принятии решения вступить в ряды ВКП(б). Показателен в этом отношении высокий процент членов партии - служащих.
   Идеологическая доминанта, которую мы рассмотрим ниже, также восходит к курсу "коренизации", но охватывает более широкий спектр социальных ролей, касающихся работы в промышленности, увеличения числа врачей, учителей, студентов из числа представителей местных этнических групп.
   Вовлечение автохтонных народов в работу промышленности, особенно городской, - еще один фактор размывания этнокультурных отличий. Как до революции, так и в рассматриваемый период крупные промышленные предприятия и отрасли были укомплектованы в подавляющем большинстве русскоязычным населением. Например, в Кабардинской АССР в 1946 г. в промышленности было занято только 2 016 кабардинцев (11 % к общему числу работающих). Удельный вес их в отраслях, не требующих высокой квалификации, был более высок: в промысловой кооперации - 27 %, в легкой промышленности - 47 %. Наиболее низким был процент кабардинцев на крупнейшем комбинате республики в Тырныаузе - 9 %. На машиностроительном заводе кабардинцев в 1946 г. было 3 %, на мясокомбинате - 1 %, а на Прохладненском железнодорожном узле из 4 867 работников только 43 были кабардинцами, что составляло примерно 0,7 %.
   Вопросы вовлечения горского населения к работе промышленности и в послевоенные годы остаются в числе приоритетных направлений в социальной политике в национальных автономиях Северного Кавказа. Например, в 1946 г. пленум Кабардинского обкома ВКП(б) принял решение: обучить на курсах или предприятиях, а также путём "прикрепления к квалифицированным мастерам" 1 тыс. промышленных рабочих коренной национальности.
   В 1948 г. на предприятиях промкооперации Кабардинской АССР кабардинцы составляли 31%, на предприятиях лёгкой промышленности - 20% трудящихся. Более всего кабардинцев среди рабочих было на Баксангэсе - 32%. В промышленности их процент был совсем невелик: в декабре 1950 г. рабочих и служащих кабардинцев насчитывалось только 18%, в 1952 г. - около 25%. В целом же в 1950 г. в промышленности и на транспорте республики было занято 58 тыс. рабочих и служащих. Для сравнения: в 1940 г. их было 51 тыс., а в 1945 г. - 36 тыс. чел.
   Условием роста численности рабочего класса стало развитие промышленной инфраструктуры регионов и увеличение числа предприятий. В Черкесской АО в 1956 г. было 66 крупных предприятий, тогда как до революции - всего 8 кустарных заведений. Валовая продукция промышленности за эти годы возросла в 425 раз. В этот же период в Северной Осетии насчитывалось до 865 предприятий крупной и мелкой промышленности. Выросла и численность рабочих. Если до революции их было около 3 тыс. чел., то в 1957 г. - уже 30 тыс. чел. К 1950 г. в сравнении с 1940 г. число рабочих в Северной Осетии увеличилось на 21%. Если же считать их в совокупности со служащими, то только с 1945 г. их число увеличилось на 24%. С 1950 по 1958 г. число рабочих и служащих в городах и сёлах Северо-Осетинской АССР увеличилось на 56 тыс. чел., правда, этот рост обеспечили в большинстве случаев "рабочие совхозов".
   В послевоенный период промышленность на Северном Кавказе растёт очень быстрыми темпами, что в известной мере отражает рост валовой продукции в автономиях (в процентном отношении к 1940 г.).
  

Таблица 9.

Рост валовой продукции промышленности в автономиях

Северного Кавказа (1940 г. = 100%)

  

АССР

1945 г.

1950 г.

1955 г.

1958 г.

   Кабардино-Балкарская

47

144

253

337

   Северо-Осетинская

38

105

191

258

   Чечено-Ингушская

45

129

189

250

Источник: Гарданов В.К. Социально-экономические преобразования// Культура и быт народов Северного Кавказа/ Под ред. В.К. Гарданова. - М., 1968. - С. 42-43.

  
   Вместе с развитием промышленности увеличивалось и число рабочих. Наиболее высокие темпы роста индустриальных кадров к концу 1950-х гг. наблюдались среди чеченцев, ингушей, балкарцев и карачаевцев. В этом процессе, несомненно, большую роль сыграли годы ссылки. Численность рабочих и служащих среди ингушей увеличилась на 80%; от 60 до 80% - у русских, карачаевцев, чеченцев; от 40 до 60% - у осетин, адыгейцев; от 30 до 40% у балкарцев и кабардинцев; от 15 до 30% - у даргинцев и аварцев.
   Не менее важной задачей, чем привлечение представителей северокавказских народов для работы в промышленности, была подготовка специалистов высокой квалификации, то есть лиц, имевших высшее образование. В непосредственной связи с этим необходимо было дальнейшее развитие системы образовательных учреждений. Реализация личных устремлений, связанных с высоким социальным статусом, нередко сопряжённая с получением высшего образования, предполагала знание русского языка, а для успешного продвижения карьеры - умелое владение ценностями и установками деятельности, опирающимися на марксистскую идеологию.
   Так, в апреле 1947 г. учителей из кабардинцев было 7 %, а среди врачей - всего 6 человек [это менее 2 % - В.Ш.], в аппарате Верховного Совета Кабардинской АССР кабардинцы составляли 30 %, в обкоме ВКП(б) - 27 %, в Совете Министров - 24 %, в обкоме ВЛКСМ - 20 %. Эти сведения можно было бы воспринимать нейтрально, если бы не однозначная реакция ЦК ВКП(б), предписывающая увеличение доли местного населения в указанных структурах и ведомствах. В 1946 г. только 40 чел. из кабардинской молодежи закончили десять классов. В 1948/49 учебном году ЦК ВКП(б) обязал обком набрать в высшие и средние учебные заведения не менее 350 чел. из кабардинцев. Сфера высшего и среднего образования в послевоенные годы претерпевает позитивные изменения.
   Кабардинский обком ВКП(б) детально изучал проблемы подготовки молодёжи в средних школах для поступления в вузы. В качестве одного из выводов о высоком проценте второгодников в 1945-1946 гг. бюро обкома ВКП(б) отмечало: "из 42816 учащихся на повторный курс было оставлено большое количество - 30,8%, что явилось результатом слабой учебно-воспитательной работы школ и неудовлетворительной постановки преподавания русского языка в кабардинских школах". Эта ситуация была лучше, чем в 1945 г., когда второгодников было 42,6%. При этом 2 тыс. детей школьного возраста вообще не ходили в школу. Таким образом, знание русского языка в послевоенные годы уже напрямую связывалось руководителями Кабардинской автономии с уровнем успеваемости в школах республики.
   Далее в тексте отчёта его авторы посчитали нужным вновь вернуться к проблеме среднего образования в Кабарде: "Одним из коренных недостатков в школьном обучении является слабое знание учащимися кабардинских школ русского языка, являющегося языком преподавания с 5 по 10 класс всех предметов школьного обучения".
   Надо отметить примечательный факт, связанный с отчётной документацией отделов народного образования, в данном случае, Адыгейской АО в 1946 г. В годовых отчётах о работе школ мы не нашли сведений о языке преподавания и о национальном составе учеников. Заполняемые в специальные формуляры, эти отчёты содержали такие сведения в 1920-1930-е гг.
   В отчёте отдела образования за 1953/54 учебный год содержался целый раздел, посвящённый образованию на родном языке. В отчётах за 1957/58 и 1958/59 учебные годы такого раздела уже нет, хотя в тексте приводятся сведения о деятельности 58 национальных школ Адыгейской АО.
   Потребности в учителях по русскому языку и литературе по этой же автономии в 1946/47 учебном году при 45 038 учащихся составляли 131 ставку, а родного языка - 26 ставок. Потребности в учителях русского языка были почти вдвое выше, чем в учителях по любому другому предмету, кроме химии - 87 ставок. При этом адыгейцев среди выпускников местных учебных заведений, готовящих учителей, в эти годы было очень мало. Например, Майкопское педагогическое училище в 1944/45 учебном году выпустило 89 специалистов, в их числе 20 адыгейцев. Год спустя представители местной национальности составили 27 из 103 выпускников этого учебного заведения. В те же годы Майкопский государственный учительский институт выпустил 281 молодого специалиста, среди которых только 19 были адыгейцами.
   Контингент обучающихся на восьми факультетах упомянутого института в 1946 г. достиг 385 студентов на начало учебного года. Среди них было только 20 адыгейцев и 18 представителей других национальностей, кроме русских [В.Ш.: так в источнике]. В 1951/52 учебном году число студентов составило уже 514 чел. Подсчёт этнического состава преподавателей и студентов в этом, а также и в последующие годы не проводился.
   Обучение на национальном языке уже в первые послевоенные годы отходит на второй план. Если согласиться с тем, что наибольшим достижением по окончании школы можно считать поступление в вуз, то также нужно согласиться и с тем, что система образования, когда учащийся для успешного её завершения должен знать неродной для него язык, не может быть признана системой, в полной мере предоставляющей равные возможности этническим группам.
   В 1946 г. в Кабардинской АССР было открыто 203 школы с 45 тыс. учащихся. В 1957/58 учебном году число школ достигло 248 (64581 учащийся).
   В Грозненской области с 1946 по 1958 гг. построена 51 школа на 16 218 мест, по инициативе и на средства колхозов - 49 школ, а к 1954/55 учебному году насчитывалось 72 школы в городах и 332 - в сельской местности. В 1955/56 учебном году в области работало 4 767 учителей, что в два раза больше по сравнению с 1945/46 учебным годом.
   В 1953/54 учебном году в Черкесской АО было 110 школ. Условия обучения в них во множестве случаев оставляли желать лучшего. Только 62 школы были электрифицированы и 58 радиофицированы. То есть, почти в каждой второй черкесской школе начала 1950-х гг. занятия проходили только в светлое время дня или при свечах и керосиновой лампе.
   В Черкесской АО также большое внимание уделяли преподаванию русского языка. Известно, что в 1947/48 учебном году во всех 39 национальных школах были созданы подготовительные классы. В 1951/52 учебном году областной отдел народного образования увеличил количество часов по русскому языку во всех классах национальных школ.
   Число учащихся в школах Черкесской АО в первые послевоенные годы росло довольно динамично. Если в 1944 г. их было 12,5 тыс., то в 1949 г. - уже 19,7 тыс. В 1958/59 учебном году их число достигает 39,3 тыс. чел.
   В Северо-Осетинской АССР в 1947 г. было 247 школ, в том числе начальных 102, семилетних - 67, средних - 78. При этом учащихся в 1946/47 учебном году было 78042 чел. К концу первого полугодия их число сократилось до 75262 учащихся. Показательно, что предметом рассмотрения на обкоме партии были вопросы успеваемости. Партийное руководство республики констатировало неутешительные итоги: из 75262 учащихся в 1946/47 уч. г. не успевали 20527 и не были аттестованы 1695.
   Сведения из других источников дают довольно странную картину развития сети средних и начальных школ в Северной Осетии в конце 1940-х - середине 1950-х гг. Получается, что число школ сокращается с 248 до 230, но при этом увеличивается число средних школ (с 78 до 99). Сокращается также и число учащихся. К 1958/59 учебном году их было уже 69400 чел. Возможно, дело было в укрупнении школ в АССР в этот период.
   В целом в конце 1950-х - начале 1960-х гг. общие по Северному Кавказу данные численности учащихся (в тыс. чел.) выглядят следующим образом:

Таблица 10.

Численность учащихся в автономиях

Северного Кавказа, тыс. чел.

  

АССР/ АО

1958/59 уч.г.

1960/61 уч.г.

   Кабардино-Балкарская

66,6

72,5

   Северо-Осетинская

69,4

73,8

   Чечено-Ингушская

95,0

134,1

   Адыгейская

47,3

54,6

   Карачаево-Черкесская

39,3

54,2

Источник: Аристова Т.Ф. Развитие народного просвещения// Культура

и быт народов Северного Кавказа/ Под ред. В.К. Гарданова. - М., 1968. - С. 295.

   Т.Ф. Аристова замечает, что в послевоенный период "родители прилагали всяческие усилия, чтобы обеспечить детям возможность учиться. Теперь уже нигде в горах Северного Кавказа не было и речи, чтобы не посещать школу". При этом надо заметить, что обучение на родном языке было официально прекращено в 1959 г., хотя в школах с национальным контингентом фактически продолжалось до 1966 г. После этого язык местных народов стал преподаваться как один из предметов.
   Воспитание кадров "местной национальной интеллигенции" считалось руководителями автономий Северного Кавказа главной задачей в области образования. Такое стремление отразилось на главной тенденции в развитии вузов в послевоенные годы - быстром увеличении численности студентов. С 1940/41 учебном году до начала 1950-х гг. число студентов выросло в Северной Осетии в 2,7 раза, в Кабарде - в 2,4 раза, в Грозненской области - в 2,7 раза. В целом контингент студентов высших учебных заведений Северного Кавказа увеличился с 38,4 тыс. в 1940/41 учебном году до 63,9 тыс. в 1950 г.
   Итоги переписи населения 1959 г. дали подробную картину уровня грамотности и степени образованности народов Северного Кавказа. Для сравнения приведём сведения и по некоторым другим народам, не относящимся к числу изучаемых в данной работе.
   Наибольшее число неграмотных в возрасте 9 лет и старше перепись выявила у чеченцев, ингушей, ненцев и хантов: свыше 200 чел. на 1 тыс. жителей.
   Количество студентов вузов в расчёте на 10 тыс. чел. в 1959 г. увеличилось по сравнению с 1939 г. в 2,2 раза. В том числе количество студентов более чем в 5 раз выросло у даргинцев, аварцев, чеченцев и ингушей; в 4-5 раз - у лезгин и кабардинцев; в 2-3 раза - у балкарцев и русских; менее чем в 2 раза - у осетин и евреев. Последний пример говорит о том, что у этих народов он и в 1939 г. был достаточно высок.
   Самое большое число лиц с начальным образованием (свыше 250 чел на 1 тыс.) было в 1959 г. у белорусов, украинцев, русских, удмуртов, марийцев, коряков и карел, а наименьшее (менее 150 чел. на 1 тыс.) - у евреев, ингушей, чеченцев и ненцев. Эти сведения сопровождались комментарием: "При оценке момента необходимо иметь в виду, что небольшое число лиц с 7-летним и начальным образованием у евреев есть результат преобладания более высокого уровня образования, а у чеченцев, ингушей и ненцев наоборот - преобладания лиц без образования и неграмотных".
   Число лиц со средним и семилетним образованием в период с 1939 по 1959 гг. выросло в 3,7 раза на 1 тыс. чел. Специалистов с высшим образованием за то же время стало 19 чел. на 1 тыс. жителей, что без малого втрое больше, чем в 1939 г. Если суммировать число лиц с высшим, средним и семилетним образованием, то получится, что с 1939 по 1959 г. их количество увеличилось: в 5-7 раз у балкарцев, ингушей и лезгин; в 8-10 раз - у чеченцев и кабардинцев; более чем в 10 раз - у даргинцев и аварцев.
   Число лиц, обладавших высшим, неоконченным высшим и средним специальным образованием на 1 тыс. чел. в 1959 г. у кабардинцев, черкесов и карачаевцев было 21-30 чел. Вместе с ними в эту категорию входили удмурты и алтайцы; 11-20 чел. - у аварцев, балкарцев, ингушей и даргинцев; менее 10 чел. хотя бы с каким-нибудь образованием выше семилетнего в расчёте на 1 тыс. населения было у чеченцев, а также у ненцев и коряков.
   Если говорить о перспективах роста дипломированных специалистов, то перепись 1959 г. выявила следующие тенденции: в расчёте на 10 тыс. чел. студентов вузов более 100 чел. было у осетин (у русских и евреев), в категорию от 50 до 100 чел. вошли кабардинцы, балкарцы и лезгины; менее 40 чел. - чеченцы и ингуши. К концу 1950-х гг. число лиц с высшим образованием и студентов вузов из числа народов Северного Кавказа, за исключением осетин, было невелико. Их удельный вес вдвое, и даже втрое был ниже, чем у русских.
   В этой связи интересно было бы узнать мнение самих руководителей автономий о причинах невысокого удельного веса местных народов в высших учебных заведениях в первые послевоенные годы. Приведём мнение Кабардинского обкома о недостаточном количестве абитуриентов из числа кабардинцев в 1947 г. Руководством республики большое значение уделялось школам всеобуча, куда в 1947 г. удалось привлечь 25 951 чел. кабардинской молодежи, что составляло 46 %. Причиной таких энергичных мер стало то, что "...в большинстве случаев разрешение вопроса о подготовке специалистов из кабардинцев упиралось в отсутствие достаточного количества кабардинской молодежи с полным средним образованием, отвечающим требованиям для посылки в высшие учебные заведения". Действительно, число кабардинцев в сфере педагогического образования в период после оккупации и первый послевоенный год было невелико. Всего окончивших педагогический и учительский институты было: в 1944 г. - 57 чел. (из них кабардинцев - 5), в 1945 г. - 177 чел. (14 - кабардинцы) и в 1946 г. - 94 чел. (17 - кабардинцы).
   Что стоит за словами "отсутствие достаточного количества, отвечающих требованиям для посылки в высшие учебные заведения"? Частично - невозможность или нежелание привлекать кабардинскую молодежь в старшие классы. Но главным образом - это незнание русского языка, ибо вузов, где преподавание осуществлялось бы на местных языках, не было. Незнание русского языка замыкало горца в рамках своего, сравнительно узкого круга общественных связей. Жить в городе, получить образование, а также престижную высокооплачиваемую работу, сделать карьеру партийного руководителя и т.п. без знания (владения в совершенстве) русского языка было нереально.
   В основе большевистской национальной политики было заложено преодоление раздробленности школ по этническому признаку, создание единой системы образования. Несмотря на лозунги территориальной и культурной автономии, подлинно самостоятельная система образования, основанная на местных традициях и, разумеется, языках никогда не рассматривалась руководством СССР всерьёз. Например, В.И. Ленин так писал об этом: "Неизмеримо решительнее [В.Ш.: буржуазно-демократического подхода] приходится выступать против разделения школьного дела по национальностям с точки зрения пролетарской классовой борьбы".
   Одним из важнейших направлений идеологической работы было разрушение элементов традиционного быта северокавказских народов, их обычаев и устоев, не укладывающихся, по мнению идеологов КПСС, в образец советской нации.
   Например, в Северной Осетии специальной проблемой, которой серьезно занялся ЦК КПСС, была выработка "... мероприятий по борьбе с пережитками прошлого (отдельные случаи похищения девушек, калым в скрытой форме, почитание религиозных праздников, подбор и расстановка кадров по принципу землячества и родства)".
   Еще одно немаловажное обстоятельство - быт народов Северного Кавказа рассматриваемого периода. Прекраснодушные мечтания авторов некоторых проектов "замирения" Кавказа "благами цивилизации", родившихся еще в ХIХ в., нашли свое применение в советский период. Особенно отчетливо улучшение бытовых условий, заслуживающих более детального анализа, намечается именно в период, последовавший после восстановления хозяйства после Великой Отечественной войны. В "Истории Северо-Осетинской АССР" с гордостью отмечается, что "теперь осетины, как и другие народы СССР, носят прочную дешевую и удобную фабричную обувь и одежду... Коренным образом изменилась и пища осетина. Из национальных блюд сохранилось все лучшее, наиболее питательное, но наряду с этим готовятся блюда, которыми пользуются и другие народы СССР". Эта цитата приведена нами как подтверждение тенденций не в полной мере отражающих существующее положение дел, но намечающих направление желаемого властью вектора эволюции бытовой сферы. Его общая направленность показывала, что носителем общесоюзных (интернациональных) тенденций моды была городская культура.
   На указанное обстоятельство обращает внимание и Е.Н. Студенецкая, специально изучавшая особенности эволюции одежды горцев, в том числе и в послевоенный период. Автор исходит из тезиса о том, что большое влияние на одежду горцев после войны оказал рост "общесоветских форм культуры, формирование новой советской обрядности". Например, известное влияние на свадебное платье горянки оказала городская культура - в нём стали явными белые и другие светлые тона, при том что общий пошив оставался традиционным.
   В 1950-1960-х гг. бытовала бурка, как вид верхней одежды, но она воспринималась, скорее, как одежда табунщиков, то есть рабочая, и из широкого повседневного ношения она была почти исключена. Широко распространены были шубы, которые имели достаточно ярко выраженный этнический покрой. Они вытеснялись после войны покупной тёплой одеждой - куртками, полупальто и т.п. Традиционные шубы изредка встречались у стариков. К 1960-м гг. из повседневного ношения исчезает черкеска, вытесняемая плащами, пальто и т.п., а в тёплое время года - пиджаком.
   До войны горцы не носили фабричных шляп. С 1950-х гг. мужчины начали носить фетровые, капроновые и даже соломенные шляпы, кепки, очень редко встречались береты. Зимой нередко использовались ушанки, но каракулевая папаха по-прежнему имела широкое распространение. Фабричная обувь получает почти всеобщее распространение примерно с 1960-х гг. Как отмечает Е.Н. Студенецкая, её носят все, кроме глубоких стариков в горных районах, " ...а молодёжь старается соблюдать все предписания моды".
   Городская мода влияла и на женскую одежду. Вместе с тем, с 1960-х гг., некоторые её слишком смелые и открытые фасоны не могли ещё найти понимания у горянок, особенно старшего и среднего поколения. Продолжали бытовать платья запашного покроя, или закрытые (у молодых). Предпочтение отдавалось однотонным тканям, преимущественно тёмных тонов, особенно у адыгских народов и осетин. Верхняя женская одежда была более интернациональной.
   Одежда народов Северного Кавказа как один из атрибутов этнокультур в послевоенный период подвергается нивелированию и интернационализации. Однако надо заметить, что этот процесс был в большой степени свойственен и другим регионам и до известной степени может быть охарактеризован как глобальный. Чем менее изолированным был какой-либо регион или этническая группа, тем быстрее общеевропейские и мировые тенденции моды там закреплялись. Поэтому применительно к северокавказским народам развитие общесоюзных тенденций моды позволяет нам судить о степени открытости этих обществ, способности восприятия инокультурных веяний. Очевидно, что за советский период в истории народов Северного Кавказа уровень толерантности этнокультур в этой сфере заметно повысился.
   Гораздо более консервативной сферой жизни народов Северного Кавказа были семейно-брачные отношения. Советскому государству приходилось прилагать немалые усилия, чтобы привести этот институт к общесоюзному образцу, в основе которого лежало российское, во многом европеизированное понимание семьи и брака.
   Межнациональные браки приветствовались советским правительством. Несмотря на это в среде славянских (православных) народов существовало некоторое предубеждение против браков с выходцами из других этнических групп, в частности с Кавказа, и особенно с мусульманами. Среди последних подобные союзы также считались нежелательными.
   В годы Великой Отечественной войны сложились объективные условия для увеличения числа межнациональных браков, если иметь в виду пары, складывавшиеся на фронте. Например, исследователи отмечают некоторый рост числа адыгов, которые вернулись с войны с русскими жёнами (или представительницами других народов). Однако процент межнациональных браков у мужчин адыгейцев, в целом, оставался всё же очень низок. В 1950 г. он составлял 0,5%, а среди адыгеек - 0,2%, среди черкешенок в несколько раз выше - 1,2%. Но и эти показатели по сравнению с предвоенными годами были в несколько раз больше.
   Отличительными чертами межнациональных семей у адыгов являлась меньшая детность, часто встречалось присутствие тестя или тёщи (что противоречит староадыгской традиции), заметнее влияние стандартизированной городской материальной культуры. Другой важной особенностью межнациональных семей является то, что они часто двуязычны, а изредка даже трёхъязычны. "Вместе с тем в большинстве семей средством общения для супругов служит русский язык. Нередко бывает, что в сельской местности жена усваивает язык мужа. В городе такие случаи встречаются редко". Дети нередко знают язык обоих родителей, но чаще - той этнокультурной среды, в окружении которой они находятся. К концу 1950-х гг. смешанные браки у адыгейцев составили 0,6%, у адыгеек - 0,3%; у черкесов - 2,1%, у черкешенок - 2,3%; у карачаевцев - 0,5%, у карачаевок - 0,3%; у осетин - 0,2%, у осетинок - 0,5%.
   Таким образом, показатель смешанных браков у народов Северного Кавказа хотя и вырос в несколько раз в сравнении с довоенным периодом, в процентном соотношении оставался мизерным. Тем не менее, тенденция к росту числа таких браков всё же прослеживалась.
   Послевоенные годы принесли пусть и не слишком широкое в социальном отношении, но отчётливо фиксируемое изменение статуса женщины в общественной жизни северокавказских народов. В конце 1950 гг. была возобновлена практика женских собраний, конференций и съездов. В 1957 г. прошёл первый съезд женщин Карачаево-Черкессии, в 1958 г. аналогичный форум провели женщины Чечено-Ингушетии, в 1960 г. - женщины Адыгеи. В 1959 г. были восстановлены женотделы партийных комитетов.
   Примечателен тот факт, что практика проведения женских собраний, конференций и т.п. была свойственна 1920-м гг., то есть периоду неполного политического контроля государства над общественными структурами. Говоря о конце 1950-х гг., мы касаемся сходного по признакам периода. Таким образом, оживление организованных форм женской общественной деятельности в данный период выглядит вполне закономерным.
   В послевоенный период несколько изменяются внутрисемейные отношения. Равное или почти равное участие членов семьи в колхозном производстве вело к некоторой демократизации этих отношений. И пусть вывод о том, что "изменение роли женщины в производстве сделало её вполне равноправным членом не только в решении семейных вопросов, но и в решении общественных, колхозных дел", выглядит несколько оптимистично, но некоторые основания для такого утверждения у его авторов были. Особенно если учесть, что речь идёт об осетинах, которые, на наш взгляд, были самым советизированным народом
   Народы Северного Кавказа, согласно переписи 1959 г., имели самые большие в сравнении с другими народами СССР семьи. В среднем более чем 4,2 чел. в семье имели ингуши, осетины, адыгейцы, чеченцы и кабардинцы, из других народов СССР - тувинцы; от 4,1 до 4,2 чел. составляли семьи у балкарцев; от 3,9 до 4,0 - у даргинцев. Наиболее крупные семьи чаще всего встречались у ингушей, адыгейцев, кабардинцев, тувинцев, чеченцев, осетин, мордвы и башкир. У северокавказских народов был также очень высок удельный вес многодетных семей, насчитывающих более 6 чел. Таких семей из расчёта на 1 тыс. всех других семей у ингушей насчитывалось, согласно переписи 1959 г., 175, у адыгейцев - 157, у осетин - 152, у кабардинцев - 147 и у чеченцев - 135 семей.
   Юридическая сторона советского брака - особый вопрос. Горский институт брака довольно долго был сферой, труднодоступной для контроля советского законодательства. "Роспись" в ЗАГСе не воспринималась горцами как легитимный или тем более сакральный акт, кладущий начало новой семье. Подчеркнем, что эта новация и попытки предания этому акту обрядового характера - продукт сугубо советского законо- и культуротворчества. Я.С. Смирнова отмечает, что "еще в 1940-х годах большинство браков если и регистрировались, то обычно много времени спустя после свадьбы. Когда с середины 1944 г. фактический брак перестал приравниваться к зарегистрированному и порождать права и обязанности, предусмотренные республиканскими кодексами о браке, семье и опеке, многие, не оформленные ранее, гражданские браки были зарегистрированы... В Северной Осетии в 1960 г. было зарегистрировано вчетверо, а в Чечено-Ингушетии в восемь раз больше браков, чем в 1939 г.". Тенденция примечательная. Традиции семьи, брака, материнства и детства в культуре северокавказских народов вплоть до 1950-1960-х гг. опирались на местные моральные кодексы. Другими словами, "жить нерасписанными" вовсе не составляло какого-либо греха, а дети, рожденные в таком браке, не испытывали на себе косых взглядов соседей, как это было и есть, например, в Центральной России. Акты государственного уровня, имеющие принудительный характер, исподволь меняли привычное отношение горцев к семье и ее статусу, нивелируя существовавшие различия.
   Итак, основные компоненты этнокультурной самобытности северокавказских народов в послевоенные годы подверглись небывалому прежде в истории этих этносов социокультурному влиянию со стороны доминирующего историко-культурного типа. Специфика воздействия партийно-государственной элиты, насаждавшей общегосударственный идеал социотипа, заключалась в преобладающем применении директивно-принудительных мер в сравнении с прогрессивно-эволюционистскими формами интеграции народов Северного Кавказа в советское общество. Этот процесс можно рассматривать как форму освоения северокавказского социокультурного пространства как органичной части российского историко-культурного целого. Использование марксистско-ленинской идеологии, в качестве своего рода новой "религии", направляло этнические группы Северного Кавказа к единому образцу "советского человека", построенному на принципах надклассовости, надэтничности и надконфессиальности.
  
  

4.2. Реабилитация репрессированных народов

Северного Кавказа и восстановление их автономий

  
   Действия сталинского режима по депортации более чем 3 млн. чел. по признаку этнической принадлежности были противоправными и антиконституционными даже по меркам действовавшего в тот период времени законодательства. В современной исторической литературе этот факт не вызывает принципиальных расхождений в оценках, если не считать отдельных мнений, пытающихся смягчить характеристику депортации в связи с условиями военного времени.
   Исследование проблемы реабилитации карачаевцев, балкарцев, чеченцев и ингушей, в том числе процесса их возвращения из ссылки и восстановления автономных территориальных образований очень важны для осмысления советской национальной политики в период "оттепели", а также развития социокультурной ситуации на Северном Кавказе.
   Непоследовательность и избирательность в принятии решений о реабилитации репрессированных народов и восстановлении автономий вскрывают глубокие противоречия в советской национальной политике и процессе нациестроительства в послевоенный период. Однако не только этим для нас важен период репатриации на Северный Кавказ четырёх народов, проживавших в регионе до 1943-1944 гг. в территориально-национальных автономиях различного уровня.
   Возвращение на родину сотен тысяч бывших спецпоселенцев и восстановление их государственного статуса, во-первых, привели к складыванию административных границ в регионе, которые просуществовали до конца советского периода, а с незначительными изменениями (главным образом статусного характера) сохраняются и сегодня. Во-вторых, реабилитация репрессированных народов и их возвращение на Кавказ породили множество внутрирегиональных "малых" или "вторичных" миграционных потоков. После завершения вторичных переселений можно говорить об установлении той этнической карты Северного Кавказа, которая в почти неизменном виде сохранялась до начала 1990-х гг.
   Ослабление режима спецпоселений и реабилитация депортированных народов проходит в несколько этапов.
   Принято считать, что только смерть И.В. Сталина положила начало ослаблению режима спецпоселенцев. Однако ещё и до этого события начались некоторые отступления от намеченного первоначально курса в отношении депортированных народов. Прежде всего, надо сказать о положении членов семей спецпоселенцев, которые не являлись представителями репрессированных национальностей. Речь идёт главным образом о женщинах и детях. Официально о снятии с учёта этой категории граждан упоминалось в постановлении Совета Министров СССР от 24 ноября 1955 г. Однако на деле почти с самого начала депортации их можно было отнести к числу условно сосланных. Женщины же, принадлежавшие к выселенным народам, но находившиеся замужем за мужчинами, которые к таким народам не относились, не высылались вовсе. Например, А. Хунагов приводит следующий факт. 11 января 1945 г. замнаркома внутренних дел СССР В.В. Чернышов на многочисленные просьбы об освобождении со спецпоселения ответил: "Спецпереселенцы по национальности чеченцы, ингуши, балкарцы и карачаевцы при выходе замуж за местных жителей, не являющихся спецпереселенцами, снимаются с учёта спецпоселенцев и освобождаются от всех режимных ограничений постановлением НКВД СССР". 31 октября 1945 г. Берия предписал освободить от спецпоселения тех бойцов и офицеров Советской Армии, которые оставались на службе, но без права возвращаться в места прежнего проживания. Среди карачаевцев, например, таких лиц оказалось 2 543 чел., среди калмыков - 6 184 чел.
   Положение депортированных народов стало меняться уже в конце войны. Постановление СНК СССР от 8 января 1945 г. "О правовом положении спецпереселенцев" подтвердило, что они пользуются всеми правами граждан СССР. Осенью 1945 г. они принимали участие в избирательной кампании по выборам в Верховный Совет СССР.
   Тем не менее, значительное ослабление режима спецпоселений, закончившееся реабилитацией народов и восстановлением многих автономий, начинается только после марта 1953 года. Считается, что первым шагом на этом пути стала знаменитая амнистия 1953 г.
   В 1953 г. М. Суслов, П. Поспелов, К. Горшенин, А Шелепин и А. Горкин направили в Президиум ЦК КПСС записку. В ней предлагалось поручить группе работников изучить вопрос о целесообразности дальнейшего сохранения ограничений в правах спецпоселенцев. В июне 1953 г. министр внутренних дел СССР С. Круглов поставил перед Г.М. Маленковым вопрос о сохранении специальных поселений "навечно" и без указания срока. 24 февраля 1954 г. К.Е Ворошилов направил записку Г.М. Маленкову и Н.С. Хрущёву, в которой сообщал о правовом положении спецпоселенцев и о том, что в большинстве своём они лично невиновны. Период 1953-1954 гг. изобиловал такого рода инициативами. Наконец, 19 мая 1954 г. С Круглов направляет в ЦК КПСС записку с подробными предложениями по снятию ограничений в правовом положении спецпосленцев. 1 сентября 1953 г. Указом Президиума Верховного Совета СССР были упразднены печально известные "тройки ОСО" - особое совещание при МВД СССР.
   Первым законодательным актом, затронувшим правовое положение спецпоселенцев, следует считать постановление Совета Министров СССР от 5 июля 1954 г. "О снятии некоторых ограничений в правовом положении спецпереселенцев". Согласно этому постановлению, с обязательного учёта были сняты дети депортированных лиц младше 16 лет. Лица старше 16 лет снимались с учёта в том случае, если они собирались поступать в вузы или уже учились в них. В основу этого постановления были положены предложения министра внутренних дел С. Круглова от 19 мая 1954 г.
   13 июля 1954 года Президиум Верховного Совета СССР принял указ "Об отмене указа Президиума Верховного Совета СССР от 26 ноября 1948 года "Об уголовной ответственности за побеги из мест обязательного и постоянного поселения лиц, выселенных в отдалённые районы Советского Союза в период Отечественной войны"". Прежде за побег с мест поселения предусматривалось наказание в виде лишения свободы до 25 лет. Теперь же этот срок сокращался до 3 лет. На деле беглецов чаще всего привлекали к административной ответственности и штрафу в 100 руб.
   15 августа 1954 г. было принято постановление Совета министров СССР, которое прямо не касалось большинства депортированных народов. Но его появление небезосновательно было воспринято жертвами выселений, как знак того, что в их судьбе тоже скоро наступят перемены. Речь идёт о постановлении, снимавшем ограничения по спецпоселению с бывших кулаков, с немцев из числа местных жителей и с немцев, мобилизованных во время войны для работы в промышленности и не подвергавшихся выселению.
   В этом же ряду стоит и указ 17 сентября 1955 г. "Об амнистии советских граждан, сотрудничавших с оккупантами в период Великой Отечественной войны 1941-1945 гг.". Непосредственно не относясь к спецпоселенцам, он свидетельствовал о смягчении отношения государства к коллаборационистам, а это, как известно, было главным обоснованием депортации народов.
   9 мая 1955 г. вышло постановление Президиума ЦК КПСС "О снятии ограничений в правовом положении с членов и кандидатов в члены КПСС и их семей, находящихся на спецпоселении". Это решение можно считать первым существенным актом, в корне изменявшим положение группы спецпоселенцев.
   В 1955 г. Совет Министров СССР принял ряд постановлений, касавшихся спецпоселенцев: 10 марта - "О выдаче паспортов спецпоселенцам"; 23 марта - "О призыве некоторых категорий спецпоселенцев на военную службу"; 29 июня - постановление президиума ЦК КПСС "О мерах по усилению массово-политической работы среди спецпоселенцев"; 8 октября - постановление о снятии ограничений на спецпоселение с немцев и членов их семей; 24 ноября - постановление "О снятии с учёта и освобождении от административного надзора МВД СССР некоторых категорий спецпоселенцев". Оно, по существу, позволяло ехать куда угодно и селиться где угодно: участникам Великой Отечественной войны, награждённым орденами и медалями, и членам их семей; преподавателям учебных заведений; женщинам, вышедшим замуж за местных жителей, или тем женщинам, которые прервали семейные отношения с мужьями спецпоселенцами, если они сами не принадлежали к числу этих народов; инвалидам, которые сами не могли обеспечить своё существование. Это постановление, в дополнение к постановлению ЦК КПСС от 9 мая того же года, существенно расширяло круг лиц, освобождавшихся от спецпоселения.
   Согласно постановлению Совмина СССР от 24 ноября 1955 г., снимали с учёта женщин, вышедших замуж по месту поселения за местных жителей неспецпоселенцев, а также жён спецпоселенцев, не принадлежавших к депортированным народам (всего 10143 чел.). Освобождались от надзора инвалиды и тяжело больные (8727 чел.); члены семей погибших на фронтах Великой Отечественной войны (5015 чел.); преподаватели учебных заведений (2482 чел.). Этим категориям граждан было разъяснено, что снятие с учёта не влечёт за собой возвращения им имущества, конфискованного при выселении, и что они не имеют права проживать в тех местах, откуда они были выселены. Право на переезд к родственникам, проживавшим на исторической родине, получили только лица, которые были серьёзно больны и не могли прокормиться самостоятельно.
   Введение ограничений на возврат в места прежнего жительства вызывало непонимание уже в ходе разъяснительных работ по снятию со спецпоселения. Недовольство выражалось и по поводу запрета на возврат имущества.
   Осенью 1955 г. впервые на срочную службу в Советскую Армию были призваны молодые люди из числа спецпоселенцев.
   13 декабря 1955 г. Указом Президиума Верховного Совета СССР были сняты ограничения в правовом положении с немцев и членов их семей.
   Далее следует затронуть доклад Н.С. Хрущёва на ХХ съезде КПСС, в котором он упомянул депортацию калмыков, карачаевцев и балкарцев как грубое попрание принципов национальной политики советского государства. Не упомянутые в докладе народы "застыли" в тревожном ожидании, но страхи большинства из них оказались напрасными.
   Уже 17 марта 1956 г. Президиум Верховного Совета СССР принимает Указ "О снятии ограничений в правовом положении с калмыков и членов их семей, находящихся на спецпоселении". 28 апреля 1956 года вышел Указ "О снятии ограничения по спецпоселению с крымских татар, балкарцев, турок - граждан СССР, курдов, хемшилов и членов их семей, выселенных в период Отечественной войны". В тексте указа в п.2. говорилось: "Установить, что снятие ограничений по спецпоселению с лиц, перечисленных в ст. 1 настоящего указа, не влечёт за собой возвращение им имущества, конфискованного при выселении, и что они не имеют права возвращаться в те места, откуда были выселены". 16 июля 1956 г. дождались указа о снятии ограничений по спецпоселению чеченцы, ингуши и карачаевцы.
   Следует упомянуть важную инициативу, выдвинутую группой депутатов Верховного Совета СССР, которую можно квалифицировать не только как своевременную, но и как мужественную, если исключить то, что она могла быть инспирирована "сверху". Впрочем, нам об этом ничего не известно. Новый взгляд на проблему депортированных народов позволил группе депутатов (А. Аристову, А. Горкину, П. Пигалеву, М. Пономарёву, А. Фоменко) в октябре 1956 г. обратиться к А. И. Микояну с письмом. В нём содержалось предложение о реабилитации народов, подвергшихся насильственному выселению. 24 ноября 1956 г. вышло постановление ЦК КПСС "О восстановлении национальной автономии калмыцкого, карачаевского, балкарского, чеченского и ингушского народов". Соответствующий Указ Верховного Совета СССР вышел 9 января 1957 года. Шестая сессия Верховного Совета СССР подтвердила решение о восстановлении автономий в феврале 1957 г. 25 января 1957 года последовал приказ МВД СССР "О разрешении проживания и прописки калмыкам, балкарцам, карачаевцам, чеченцам, ингушам и членам их семей в местах, откуда они были выселены".
   Почему же некоторые репрессированные в годы сталинской диктатуры народы были реабилитированы? Почему они были возвращены из ссылки в места своего исторического проживания и восстановлены в правах, главным из которых было право на автономные административно-территориальные образования? Проблема причин реабилитации также важна для понимания эволюции советской национальной политики, как и осмысление причин их депортации.
   Выше мы коснулись вопроса об основных этапах ослабления режима спецпоселения и этапах реабилитации депортированных народов. Однако, на наш взгляд, это лишь внешнее проявление причин реабилитации, изучению которых мы отводим отдельное место.
   Вопрос о неизбежности десталинизации советского общества, несмотря на кажущуюся очевидность, не так уж прост и однозначен. И в обществе, и в исторической науке были и есть силы, готовые оспорить эту необходимость.
   Реабилитация северокавказских народов как часть процесса десталинизации в целом представляется нам процессом весьма показательным и исторически типичным настолько, насколько это позволяет судить об эволюции государства и общества в СССР. Как представляется, поиски новых (обновлённых) форм советской модели взаимоотношений государства и общества, начавшиеся после смерти Сталина, выражают сущность переживаемого страной мягкого политического кризиса. Была "демонтирована" сталинская модель устройства государства и общества. Собственно, преобразования 1953-1964 гг. - это и есть проявление умеренного политического кризиса, а его окончание - это начало новой фазы общественно-политического развития.
   Заметные послабления в режиме спецпоселений начинаются после смерти Сталина, а ощущение неотвратимости скорой реабилитации определённо появляется после выступления Хрущёва на ХХ съезде, когда он отметил: "В сознании не только марксиста-ленинца, но и всякого здравомыслящего человека не укладывается такое положение - как можно возлагать ответственность за враждебные действия отдельных лиц или групп на целые народы, включая женщин, детей, стариков, коммунистов и комсомольцев, и подвергать их массовым репрессиям, лишениям и страданиям".
   Для того чтобы подобная мысль смогла прозвучать с трибуны всесоюзного партийного форума, а также "уложиться в сознании" партийцев и рядовых советских граждан, должна была произойти череда событий и политических решений, которые мы рассмотрим ниже.
   Одной из важнейших научных проблем является вопрос о том, насколько инициатива представителей самих репрессированных народов способствовала их реабилитации и восстановлению автономий.
   Обращения с просьбами о реабилитации в правительство, ЦК КПСС и лично к Хрущёву особенно оживляются после ХХ съезда КПСС, но были они и ранее.
   В частности, чеченец Ю. Дешериев работал в середине 1950-х в Институте языкознания АН СССР. В гранках статьи Большой Советской Энциклопедии "Население СССР" о народах численностью от 150 до 360 тыс. чел. не было упомянуто о депортированных народах Северного Кавказа. По просьбе редактора издательства Ю. Дешериев подготовил письмо на имя Н.С. Хрущёва, а копию - на имя А.И. Микояна. Уполномоченное Микояном официальное лицо в личной беседе с Дешириевым кроме прочего поинтересовалось о том, не знает ли он чего-либо о действительных событиях в Чечено-Ингушской АССР в годы войны. После утвердительного ответа Ю. Дешириева его попросили изложить всё это в письме Н.С.Хрущёву. Позже он вспоминал, что его письмо заняло 10-12 машинописных страниц.
   Нужно обратить внимание на то, что Дешериев написал письмо Хрущёву по предложению номенклатурного работника достаточно высокого уровня. Это характерная деталь работы по формированию общественного мнения в СССР: организация обращений "с мест" по вопросам, решение по которым уже принято вышестоящими органами власти.
   В современных исследованиях поднимается вопрос о роли зарубежной северокавказской (в частности, чеченской) диаспоры в приближении реабилитации депортированных народов. Активно действовала в этом направлении чеченская диаспора Иордании, привлекая к проблеме советских спецпоселенцев внимание мировой общественности. Об усилиях карачаево-балкарской политической эмиграции, о деятельности политической организации "Прометеевская лига Атлантической хартии", которая в середине 1940-х гг. объединила в Европе представителей советских депортированных народов, пишет Х.-М. А. Сабанчиев. В частности, "Прометеевская лига" разработала "Конвенцию геноцида", которая на основании международного права квалифицировала действия советского государства в отношении депортированных народов как геноцид.
   18 июля 1953 г. группа ингушей-спецпоселенцев обратилась к Г.М. Маленкову и К.Е. Ворошилову с заявлением о восстановлении их в правах. В их обращении были такие фразы: "Все кавказские народности ... и, в частности, ингушский народ, первые поднявшиеся за революцию, призывая все горские нации к присоединению к Российской Федерации, к великому русскому народу, хорошо понимали, что Берия по явно национально враждебному отношению подвергает отдельные национальности Кавказа к невиданным в истории Руси ужасам... Берия, благодаря своим враждебным отношениям к нам, Вас информировал о нас о том, чего не было на самом деле. Существенный факт во всём этом был угон грузинской баранты чеченцами и несколькими ингушами через границу ингушей и убийство при этом племянника Берия... Прибыв в Казахстан и Киргизию, нас поместили под открытым небом в скотских дворах и свинарниках. Одни умирали, протягивая руку за куском хлеба, другие умирали от холода и простуды, а третьи - от вспыхнувшей эпидемии тифа. При всех этих ужасах мы понимали, что это дар нам от Берия, и говорили об этом тихо между собой...". Мотивы Берия в интерпретации авторов письма просты: с одной стороны, они были глубоко личными, а с другой - они были основаны на патологичности его психики. Рассуждения авторов письма ситуативны и прагматичны, а их действия надо признать весьма оперативными и энергичными. К сожалению, неясно как возникло это послание, по чьей инициативе и при чьей поддержке.
   9 июня 1956 г. чечено-ингушскую делегацию, подготовившую "Обращение в Президиум ЦК КПСС", где главным пунктом была просьба о восстановлении Чечено-Ингушской АССР, принял первый заместитель председателя Совета Министров СССР А.И. Микоян, Он уделил делегатам около двух часов. Делегацию составляли, в сущности, никем не уполномоченные люди. Вспоминает Ю. Дешериев, один из авторов "Обращения": "... Делегация состояла в основном из чеченцев и ингушей, случайно оказавшихся в Москве. Одни приехали в столицу по своим делам, другие были в ней проездом".
   Сразу после ХХ съезда карачаевцы-спецпоселенцы направили в Президиум ЦК КПСС коллективное письмо, в котором описывали своё положение и просили о возвращении на родину. Авторами письма была предложена программа практических мероприятий по возвращению карачаевцев на территорию их бывшей автономной области, которая состояла из 18 пунктов. В ряду многих суждений авторы письма предлагали: предоставить карачаевцам свободу передвижения и выбора места жительства; возврат на прежнюю территорию за государственный счёт и в организованном порядке; восстановление всех разрушенных населённых пунктов; обучение детей на родном языке; оговаривались сроки возвращения, условия строительства жилья, вопросы трудоустройства и т.п.
   В 1956 г., особенно после ХХ съезда КПСС, пошёл поток просьб об освобождении. Надо подчеркнуть, что авторы этих писем писали не о себе лично, а о решении судьбы всего своего народа. В тот год поступило 121 такое письмо, которые подписали 6 565 граждан, подвергшихся депортации. В их числе от карачаевцев поступили письма с 1163 подписями.
   4 июля 1956 г. Н.С. Хрущёв принял карачаевскую делегацию, включавшую одного Героя Советского Союза и одного Героя Социалистического Труда, авиаконструктора, передовых колхозников и фронтовиков. Перед этим карачаевцы написали письмо Хрущёву с просьбой о возвращении на родину. Первый секретарь ЦК КПСС беседовал с делегатами около часа и заверил их в скорой политической реабилитации.
   Проявили настойчивость и балкарцы. 10 декабря 1955 г. писатель балкарец К.С. Отаров направил письмо Н.С. Хрущёву, а также Н.А. Булганину и К.Е. Ворошилову с просьбой о возвращении на родину. 2 апреля 1956 г. с письмом, содержащим просьбу об освобождении балкарцев от спецпоселения, обращается к Н.С. Хрущёву Ж. Залиханов.
   К. Отаров апеллирует, главным образом, к фактам истории, героическому прошлому народа, разделяет бандитов и народ, говорит о заслугах балкарцев перед советской властью как в годы гражданской, так и Великой Отечественной войн. Ж. Залиханов, обращаясь, по существу, к тем же аргументам, делает это на примерах имён и судеб поселенцев. Оба письма отмечены критикой Берия, как "подлого провокатора", "врага народа" и т.п. В 1956 г. Ж. Зелиханов, К. Уянаев, М. Цораев и К. Кулиев напишут ещё много писем в различные инстанции от имени балкарского народа и от себя лично с одной и той же просьбой: разрешить вернуться на родину.
   Вероятно, настойчивость депортированных народов в стремлении вернуться в места своего исторического проживания и во что бы то ни стало восстановить автономии, сыграла свою роль. Очевидно, следует согласиться с предположением А. Некрича о том, что "если бы крымские татары, подобно кавказцам, двинулись бы в то время тысячами в Крым, то, вероятно, и они добились бы восстановления своей автономии в рамках Украинской ССР. В этом смысле крымские татары, по-видимому, потеряли свой исторический шанс". А точнее говоря, они упустили момент, когда советское и партийное руководство вполне допускали эффективное "давление снизу". Кризисное состояние, подобное тому, что сложилось в середине 1950-х гг., и было тем "историческим шансом", который периодически представлялся народам России в виде возможности диктовать свою волю государственной власти. Кстати сказать, все государства, которые добились политической независимости от Российской империи или от СССР, сумели сделать это только в период ослабления российской государственности, то есть на стадиях социально-политического кризиса.
   Кризис середины - второй половины 1950-х гг. был умеренным, не приведшим к коренной смене общественной и государственной модели.
   Складывается впечатление, что репрессированные народы были реабилитированы, условно говоря, вынуждено, как бы "через силу". Партийное и государственное руководство надеялось, что, может быть, ещё не придётся столкнуться с проблемой их возвращения в места исторического проживания, и предпринимало невыразительные попытки заинтересовать их перспективами остаться в местах спецпоселения или переехать в "третьи" регионы СССР.
   Перед началом массового возвращения спецпоселенцев на родину в 1957 г. руководство Киргизии и Казахстана обращалось к представителям карачаевского народа с предложением остаться. Например, карачаевцам обещали предоставить обширные районы для образования автономной области, но они отказались.
   Среди мер, призванных предотвратить возвращение чеченцев и ингушей, надо отметить: 1) попытки их массовой вербовки на работу в другие районы страны, которые не увенчались успехом; 2) попытка уговорить их создать автономию в Узбекистане с центром в городе Чимкент. Такая же попытка была предпринята и в отношении немцев, но после бурных протестов местного населения от неё отказались. С чеченцами и ингушами, которых не отличала немецкая законопослушность, это оказалось сделать сложнее. Самовольный выезд на Кавказ начинает приобретать характер массового явления уже в 1956 г., хотя к этому времени он тянулся понемногу уже полтора-два года. Попытки пресечь отъезд традиционными мерами ни к чему не привели. После ХХ съезда КПСС счёт "незаконно возвращавшихся" пошёл на десятки тысяч. В 1956 г. на Кавказ возвратилось 25-30 тыс. чеченцев и ингушей.
   На Кавказе у региональных руководителей не было единого мнения по вопросу восстановления Чечено-Ингушской АССР. Известно, что ещё в 1954 г. запрашивалось мнение у первого секретаря обкома Грозненской области Яковлева и председателя облисполкома Коваленко. Мнения разделились. Яковлев высказался против возвращения, а Коваленко активно поддержал эту идею. Такое расхождение мнений по столь важному вопросу было несвойственно советским и партийным руководителям периода сталинской диктатуры первой половины 1930-х - начала 1950-х гг.
   Инициативы ЦК компартий Казахстана и Киргизии, направленные на то, чтобы оставить у себя спецпоселенцев уже после их реабилитации, имели вынужденный характер и активно стимулировались из Москвы. Особого рвения в деле создания автономий бывших спецпоселенцев на территории "своих" республик они не проявляли. Местное население также было против. Этот факт зафиксирован в докладной записке в ЦК КПСС группы работников ЦК, Президиума Верховного Совета СССР и МВД от 15 сентября 1956 г.: "К предложениям восстановления чеченских, ингушских, калмыцких, карачаевских и образования балкарских национальных районов или автономных областей в тех республиках и краях, где они сейчас находятся, относились весьма отрицательно".
   Более чем за год до появления этой записки было принято постановление Президиума ЦК КПСС "О мерах по усилению массово-политической работы среди спецпоселенцев" (29 июня 1955 г.), которое также можно рассматривать, как попытку закрепить спецпоселенцев в Казахстане и Киргизии. Оно уточняло другое постановление - "О снятии некоторых ограничений в правовом положении спецпоселенцев", принятое в июле 1954 г. Суть этого постановления можно свести к противопоставлению того, что раньше было основой политики в отношении спецпоселенцев с новациями в этой политике, которые приведут к их реабилитации и возвращению. Кризис сталинской модели этнического нивелирования отчётливо прослеживается в этом документе, как, впрочем, и признаки нарастающего кризиса в целом.
   Идея общенародного государства, очевидно, не предусматривала полурабского положения отдельных народов СССР, а состояние кризиса сталинской государственной модели и соответствующих идеологических доминант ослабляло моральную основу оправдания акта депортации.
   Многие пункты, по которым критиковались региональные власти, стали не столько итогом их "недоработок", сколько результатом эволюции внутренней политики как следствия вхождения СССР в фазу умеренного политического кризиса. В постановлении Президиума ЦК КПСС, например, отмечалось: "Вместе с этим в областях и районах, где проживают спецпоселенцы, имеются многочисленные факты, когда партийные, советские, профсоюзные, комсомольские органы и руководители предприятий не учитывают того, что спецпоселенцы пользуются всеми правами граждан СССР, с некоторым лишь ограничением в правах передвижения, и допускают к ним неправильное отношение, зачастую огульно и необоснованно выражают им политическое недоверие. Это неправильное отношение и перестраховка местных органов находят своё выражение в том, что трудящиеся из спецпоселенцев часто не допускаются к выборной работе в местных Советах, профсоюзных и комсомольских органах, в колхозах и кооперативных организациях".
   В постановлении прослеживается слабая надежда партийных органов на то, что всё-таки спецпоселенцы останутся в местах ссылки и не придётся решать сложных задач по их перемещению на Северный Кавказ. Далее в тексте того же документа указано: "Многие партийные, советские и хозяйственные руководители не придают значения закреплению спецпоселенцев в районах их расселения, вследствие чего за последнее время наблюдается значительное перемещение спецпоселенцев по отдельным областям и республикам". В постановляющей части отмечалось: "Надо осудить и отрешиться от неправильного и вредного взгляда, что спецпоселенцы являются людьми "второго сорта", и принять меры по вовлечению всех спецпоселенцев в активную производственную и общественно-политическую жизнь... Предложить ЦК компартий союзных республик крайкомам и обкомам партии организовать издание политической литературы, газет для спецпоселенцев на их родном языке там, где имеются для этого необходимые условия". Особенно примечателен шестой пункт постановления: "Предложить обкомам, крайкомам партии и ЦК компартий союзных республик обеспечить обучение всех детей спецпоселенцев школьного возраста, не допуская их отсева из школ". Далее вносилось предложение центральным комитетам компартий всех республик Средней Азии и Казахстана о возможности создания групп и классов для детей спецпоселенцев, где обучение велось бы на их родном языке.
   Из этого мы делаем выводы: во-первых, всеобщего обучения детей спецпоселенцев всё-таки не было; во-вторых, инициатива ЦК КПСС о создании в школах групп-классов для спецпоселенцев на их родном языке говорит о том, что государство в данный момент допускало ослабление русифицирующей функции образования, что свойственно периодам кризисов; в-третьих, это было одной из мер, составляющих комплекс попыток по закреплению спецпоселенцев в Казахстане и Средней Азии после их реабилитации.
   При рассмотрении постановления Президиума ЦК КПСС от 29 июня 1955 г. "О мерах по усилению массово-политической работы среди спецпоселенцев" (см. выше) мы затронули такой аспект, как идеологема общенародного социалистического государства в СССР. Представляется необходимым пояснить связь, которая существует между этой идеей и процессами реабилитации. "Провозглашение этой идеи [В.Ш.: "общенародного государства"] напрямую связано с пересмотром отношения к построению коммунизма не как к далёкой отвлечённой цели, а как к непосредственной реальной задаче. Это требовало уточнения инструментария движения общества к будущему, демонстрации возможностей для достижения выдвинутых планов", - пишет А.В. Пыжиков.
   Диктатура пролетариата теряет свою историческую и политическую актуальность, становится устаревшим лозунгом, ушедшим в прошлое с провозглашением полной и окончательной победы социализма. Развитие государства, по букве официальной пропаганды, должно было идти по пути расширения его социальной базы, и, в конечном итоге, государство и общество должны были слиться. То есть, "трудящиеся" должны были, как можно более широко привлекаться к управлению государством. Было определено пять основных направлений, по которым должно было обеспечиваться вовлечение масс в управление государственными делами:
   Создание всё лучших материальных и культурных условий жизни народа.
   Совершенствование форм народного представительства и демократических принципов избирательной системы.
   Расширение практики всенародного обсуждения крупных вопросов коммунистического строительства.
   Всемерное развитие форм народного контроля над деятельностью органов государства.
   Систематическое обновление состава руководящих органов в государственном аппарате и общественных организациях.
   Практика начала строительства "общенародного государства" выразилась к концу 1950-х гг. в заметном расширении системы советов; большое значение стало придаваться всенародным обсуждениям важных внутриполитических вопросов; расширялись ряды различных общественных организаций; на самых различных уровнях приоритет отдавался отраслевым конференциям и съездам трудящихся. На наш взгляд, такое внимание к роли и значению общества со стороны государства, учитывая опыт их взаимоотношений в истории России, говорит о том, что государственные институты в данный период переживали кризис целеполагания, а социально-политическая система России находилась в ситуации выбора альтернатив развития. Однако, например, А.В. Пыжиков, изучая практику построения "общенародного государства", делает вывод о начале формирования в стране гражданского общества, уточняя, что "эти первые попытки носили ещё крайне неуверенный, половинчатый характер... Поэтому курс на создание общенародного государства, а значит, демократического государства, не мог быть в полной мере реализован в тех конкретных общественно-политических условиях".
   Не смотря на разные оттенки умозаключений по поводу идеи "общенародного государства", которая так была близка Н.С. Хрущёву, можно вывести общее следствие: незрелость и вынужденность демократизации в СССР во второй половине 1950-х гг. стали причинами того, что и реабилитация депортированных народов носила половинчатый и непоследовательный характер. Тем не менее, эта идея сыграла важную роль в осуществлении реабилитации.
   Идея общенародного государства основывалась, в том числе, и на идее "расцвета и сближения народов в процессе коммунистического строительства". Эти тезисы были зафиксированы в программе КПСС, принятой на XXII съезде партии в 1961 г. Также в программе было отмечено, что одной из важнейших задач партии является "дальнейшее сближение наций и достижение их полного единства". Можно предположить, что этот лозунг на практике означал поощрение общегосударственной ("советской") этноидентичности, преодоление традиционных форм этнических групп. Отчасти этот лозунг отражал нереалистическое восприятие уровня межэтнических различий в СССР 1950-1960-х гг. С другой стороны, фактически, он провозглашал, и на уровне важнейшего документа правящей (и единственной) партии закреплял курс на формирование нации в виде надэтнической общности
   Решение о реабилитации репрессированных в годы Великой Отечественной войны народов и её условиях было преисполнено противоречий и оставляет массу вопросов. Главный из них связан с недоумением: какими критериями справедливости руководствовались руководители партии и советского государства составляя текст постановления ЦК КПСС от 24 ноября 1956 г. "О восстановлении национальной автономии калмыцкого, карачаевского, балкарского, чеченского и ингушского народов", которое легло затем в основу постановления Президиума ВС СССР от 9 января 1957 г. о реабилитации и восстановлении автономии названных выше народов. Это Постановление представляет собой пример противоречивости национальной политики КПСС и советского государства периода "оттепели". С одной стороны, руководство КПСС признавало несправедливость депортации, а с другой стороны, исправляло эти ошибки лишь частично, что равнозначно тому, что, в сущности, ряд решений Сталина по ликвидации автономий и депортации отдельных народов признавался верным. Например, в постановлении указывалось: "Как признал ХХ съезд КПСС, это массовое выселение целых народов не вызывалось необходимостью и не диктовалось военными соображениями, а было одним из проявлений чуждого марксизму-ленинизму культа личности, грубым нарушением основных принципов национальной политики нашей партии".
   Критикуя политические решения сталинского периода, ЦК КПСС отмечал, что меры по их смягчению [В.Ш.: т.е. меры, предпринятые до ноября 1956 г.] недостаточны. "Во-первых, они не решают задачи полной реабилитации необоснованно выселенных народов и восстановления их равноправия среди других наций Советского Союза. Во-вторых, при большой территориальной разобщённости и отсутствии автономных объединений не создаётся необходимых условий для всемерного развития этих наций, их экономики и культуры, а, напротив, возникает опасность захирения национальной культуры". Таким образом, ЦК КПСС признавал, что депортация является, по существу, отложенным этнокультурным геноцидом.
   В тексте данного постановления мы опять сталкиваемся с попыткой остановить переселение: "Вместе с тем ЦК КПСС обращает внимание партийных и советских организаций на то, что возвращение указанных народов на территорию образуемых автономных объединений должно осуществляться исключительно на добровольных началах и не означает обязательного переезда всех граждан, живших на поселении. Партийные и советские органы республик и областей, в которых в данное время проживают калмыки, карачаевцы, балкарцы, чеченцы и ингуши, должны поощрять закрепление части этого населения на месте, принимая меры к улучшению его хозяйственного, трудового устройства и вовлечению в активную общественно-политическую жизнь".
   Показательно, что территориальные рубежи калмыцкой, балкарской и карачаевской автономий не стали поводом для серьёзных разногласий. Дело с восстановлением Чечено-Ингушской АССР обстояло несколько иначе. Поэтому возникло следующее решение: "Поручить комиссии Президиума ЦК с участием руководителей Грозненской и Астраханской областей, Ставропольского края, Дагестанской и Северо-Осетинской АССР, Грузинской ССР, а также представителей от чечено-ингушского населения в месячный срок подготовить и внести в ЦК предложения о территории Чечено-Ингушской АССР". Непонятно, какие предложения должна была выработать эта комиссия, когда границы Чечено-Ингушетии были хорошо известны. В конечном счете, всё же они были изменены. Мы имеем в виду, прежде всего закрепление Пригородного района в составе Северной Осетии, что заложило основы долговременного осетино-ингушского конфликта.
   Непоследовательность, избирательность и идеологическая замаскированность реабилитационных процессов, по мнению П.М. Поляна, позволяют говорить о трёх группах реабилитированных народов. В первую входили карачаевцы и балкарцы - реабилитированные народы; во вторую - чеченцы, ингуши и калмыки - частично (или неудовлетворительно) реабилитированные; в третью - немцы, крымские татары и турки-месхетинцы - нереабилитированные народы. С точки зрения автора этой классификации, наибольшим конфликтогенным потенциалом обладала ситуация, складывавшаяся вокруг народов второй группы, то есть тех, кто был реабилитирован в гражданско-правовом и административно-государственном отношении, но не в территориальном.
   Далее мы рассмотрим процесс возвращения депортированных народов Северного Кавказа в места исторического проживания и влияние этого события на социокультурную ситуацию в регионе.
   Все мероприятия, связанные с восстановлением автономий, предполагалось провести в несколько этапов. Мы упомянем самое главное из них - возвращение народов на историческую родину. Его собирались завершить к концу 1958 г. Чеченцев и ингушей предполагалось переселять постепенно с 1957 до 1960 г.
   Указы Президиума Верховного Совета СССР "О восстановлении Чечено-Ингушской АССР и упразднении Грозненской области", "О преобразовании Черкесской Автономной области в Карачаево-Черкесскую автономную область" и "О преобразовании Кабардинской АССР в Кабардино-Балкарскую АССР" вышли 9 января 1957 г.
   Согласно Указу Президиума Верховного Совета СССР о восстановлении Чечено-Ингушской АССР, в состав этой автономной республики вошли: г. Грозный и 11 районов Грозненской области, 4 сельских района из Дагестанской АССР полностью и 2 частично, г. Малгобек, а также 1 район полностью и 1 частично из состава Северо-Осетинской АССР. Районы упразднённой Грозненской области были распределены следующим образом: к Чечено-Ингушской АССР отходили Грозненский, Гудермесский, Каргалинский, Красноармейский, Междуреченский, Надтеречный, Новосельский, Наурский, Советский, Сунженский и Шелковской районы. В составе Дагестанской АССР оказались Караногайский, Кизлярский, Крайновский, Тарумовский районы и г. Кизляр. Ачикулакский и Каясулинский районы переходили в состав Ставропольского края.
   Всего на территории Чечено-Ингушской АССР после её восстановления в 1957 г. имелось 435 населённых пунктов, 146 сельских совета, 439 промышленных предприятий, 137 колхозов, 14 совхозов и 24 МТС.
   Первое заседание комиссии по восстановлению Чечено-Ингушской АССР прошло ещё до Указа Президиума Верховного Совета СССР от 9 января 1957 г. Комиссию возглавлял А.И. Микоян.
   Очевидный, на первый взгляд, вопрос о границах восстанавливаемой автономии чеченцев и ингушей на деле оказался довольно сложным. Например, в составе Грузии предполагалось оставить переданные ей после депортации местного населения два сельских района. И, вероятно, так и произошло бы, если бы первый секретарь компартии Грузии в самом начале работы комиссии не заявил о том, что республика от этих районов отказывается. Точно так же поступили и представители Дагестана, которому предполагалось оставить 5 районов.
   Камнем преткновения стал Пригородный район, от которого не собиралась отказываться Северная Осетия. Все усилия ингушей, которым до депортации принадлежала эта территория, ни к чему не привели. Мотив руководства государством в данном случае не ясен. Надо сказать, что Пригородный район и земли, отошедшие к Северной Осетии после депортации ингушей и оставшиеся в составе республики после их возвращения и восстановления автономии, составили примерно 113 тыс. га, а это около 1/3 территории исторического проживания ингушей. В исторической литературе нам встречались более сдержанные оценки площади территории бывшего проживания ингушей, так им и не возвращенной - 1/6 часть. В состав Северной Осетии была передана южная часть Гизельдонского района (2 сельсовета), которая с 1944 г. принадлежала Грузии. Претензии на эту территорию и ещё один сельсовет Пригородного района были сформулированы Северо-Осетинским обкомом КПСС и Верховным Советом автономной республики ещё 3 февраля 1956 г.
   Работа по осуществлению мер, предусмотренных Указом Верховного Совета СССР "О преобразовании Черкесской автономной области в Карачаево-Черкесскую автономную область", возлагалась на исполнительный комитет Черкесской автономной области, действовавший совместно с представителями карачаевского народа. Данная автономная область, как и существовавшая прежде Черкесская АО, создавалась в рамках административного подчинения Ставропольскому краю. После восстановления автономии карачаевцев, объединённая Карачаево-Черкесская АО имела площадь в 14,1 тыс. кв. км, а население - 278 тыс. чел.
   Восстановление автономии балкарского народа также проходило на основании соответствующего Указа Верховного Совета СССР. Почти за месяц до его выхода (13 декабря 1956 г.) был разработан план заселения балкарцев в населённые пункты Кабардинской АССР. Всего к заселению был намечен 21 населённый пункт, включая г. Нальчик, где предполагалось разместить 600 чел. Впрочем, других городов в этом списке не было. Балкарцев планировалось расселить в тех же сельских районах, где они проживали до депортации. В основном это такие районы, как Эльбрусский, Чегемский, Советский и Нагорный.
   Вначале с мест поселения людей отпускали неохотно, небольшими группами, сформированными из малочисленных льготных категорий, о которых мы писали выше. Так вспоминает об этом времени один из участников событий: "Нас, фронтовиков, вызвали к коменданту и под большим секретом сказали: "Вас мы теперь не задерживаем. Из-за того, что народ задерживали, вас тоже приходилось держать, теперь вы не спецпоселенцы. Но то, что мы вам так сказали, никому не говорите, даже дома жёнам". Когда спросили: "А в родные места можно?" Они не подтвердили и не стали использовать это слово, а просто сказали: "Куда хотите"".
   После постановления ЦК КПСС от 24 ноября 1956 г. поток переселенцев стал массовым. Существовали планы и этапы переселения северокавказских народов из Казахстана и Средней Азии, но в действительности они не были соблюдены. У государства не хватило возможностей (или желания) сдержать стремление людей как можно быстрее вернуться на родину. Например, к 20 января 1958 г. по плану должны были вернуться 23503 семьи, а прибыли в действительности 52037 семей.
   Начиная с 1957 г. и до середины 1961 г. в Чечено-Ингушетию вернулось 94 тыс. семей, то есть около 400 тыс. чел. В Дагестан в 1957-1958 гг. переехали из Казахстана и Киргизии 2179 семей чеченцев, а в последующие годы власти планировали принять ещё 2550 семей.
   Некоторые из вернувшихся оседали в городах, хотя до депортации являлись сельскими жителями. На это повлиял непоследовательный характер указа о реабилитации и политики государственной власти, стремящейся ограничить возможности репатриантов требовать возврата принадлежавшего им имущества. На изменение географии расселения чеченцев повлиял запрет на проживание в ряде горных районов, например, таких как Итумкалинский, Галанчожский и Шатоевский (здесь до депортации проживало 75 тыс. чел), а также постановление 1958 г. "О ликвидации хуторской системы". Другой стороной выбора нового места жительства была проблема занятости. Следствием этого стало то, что многие чеченцы вынуждены были селиться в казачьих станицах.
   Известно также, что и среди балкарцев проводилась разъяснительная работа с целью склонить их к жительству в "благоустроенных кабардинских сёлах". Однако желанию бывших спецпоселенцев вернуться на прежние места жительства власти жёстко не препятствовали.
   Безработица, с которой пришлось столкнуться возвращающимся из ссылки людям, давала о себе знать ещё долгое время. Особенно остро этот вопрос стоял у чеченцев и ингушей. Есть основания полагать, что именно проблема безработицы, возникшая после возвращения из Казахстана и Киргизии, стала основной причиной выезда чеченцев и ингушей за пределы автономии в поисках заработков. Надо подчеркнуть, что до депортации чеченцам и ингушам не свойственна была такая форма занятости. Они редко и неохотно выезжали за пределы своей автономии (или тем более Северного Кавказа), в отличие, например, от осетин, активно занимавшихся отхожим промыслом даже до революции.
   Проблема занятости, не налаженный быт и т.п. стали причинами того, что реэмиграция затронула не всех представителей депортированных народов, особенно молодого поколения, которое почти не помнило родных мест. Историк В. Котов полагает: "Главным образом, это коснулось чеченцев, которые и в настоящее время разбросаны по Калмыкии, Волгоградской, Саратовской, Астраханской и Тюменской областям. Сравнительно значительна их численность в Казахстане, встречаются национальные группы в Киргизии и на Украине, немало их проживает в крупных городах России". Из проживавших в Казахстане и Киргизии 418 тыс. чеченцев и 106 тыс. ингушей в Чечено-Ингушскую АССР прибыло 356 тыс. чеченцев и 76 тыс. ингушей, в Дагестан - 28 тыс. (в основном чеченцев) и в Северную Осетию - 8 тыс. ингушей. В местах бывшего спецпоселения остались проживать 34 тыс. чеченцев и 22 тыс. ингушей. Более чем через 10 лет после реабилитации в Казахстане и Киргизии по-прежнему оставалось 7,9% балкарского и 4,5% карачаевского населения СССР, что составляло (согласно итогам переписи 1970 г.), соответственно, более 13 тыс. и более 5 тыс. чел. [В.Ш. - подсчёт мой].
   Можно понять тех представителей северокавказских народов, которые решили остаться в местах бывших спецпоселений. Уровень жизни многих из них уже нельзя было сравнить с теми условиями, в которых они оказались в первые годы после депортации. Любопытное наблюдение, расширяющее наши представления о благосостоянии и возможностях спецпоселенцев к концу ссылки, приводит Б.А. Калоев, посвятивший многие годы изучению этнографии чеченцев и ингушей: "На второй день пребывания в Грозном я встречал на вокзале, можно сказать, первые эшелоны с чеченцами и ингушами... Меня удивило и множество легковых автомашин на открытых платформах, обладателями которых являлись исключительно молодые чеченцы, жившие и работавшие в своей массе шахтёрами и металлургами Караганды и других промышленных центров Казахской республики".
   4 января 1957 г. Ставропольский крайсовет принимает решение об утверждении плана переселения карачаевцев из Казахстана и Средней Азии в Карачаево-Черкесскую АО. В 1957 г. планировалось принять 10 тыс. семей, а в 1958 г. 11 тыс. семей или 44 тыс. чел. Примечательно, что в данном документе уже упоминается Карачаево-Черкесская АО, хотя до её официального восстановления оставалось ещё пять дней. В пункте "г" упомянутого решения отмечалось: "Предоставить указанные льготы [В.Ш.: имеются ввиду льготы плановых переселенцев] согласно указа Совмина СССР по переселению, также тем карачаевцам, которые самостоятельно переселились в Карачаево-Черкесскую АО до издания указа Президиума ВС РСФСР об образовании области и поэтому не имеющих переселенческих билетов".
   В период с 1953 по 1957 г. в места традиционного проживания вернулись 3 тыс. карачаевцев, а после указа от 9 января 1957 г. и до конца 1959 г. - около 70 тыс. чел. Только в 1957 г. в Карачай переехало 12 362 бывших спецпоселенца. В 1958 г. поток возвращающихся из ссылки карачаевцев увеличился. В этот год их вернулось 7 тыс. семей (около 30 тыс. чел.), в том числе 15 тыс. трудоспособных. В 1959 г. на родину возвратилась 2 081 семья карачаевцев - 4370 чел., в том числе 700 трудоспособных.
   В 1957 г. планировалось переселение из Казахстана и Киргизии 10010 балкарцев, а в 1958 г. - 6500 чел. Однако уже к 1 января 1958 г. переехало в Кабардино-Балкарскую АССР 4 670 балкарских семей в составе 19 025 чел. К моменту переписи 1959 г. балкарцев в Кабардино-Балкарской АССР уже насчитывалось 34,1 тыс. чел. В дальнейшем они возвращались уже не такими многочисленными группами, а сам процесс этого возвращения растянулся на много лет. Об этом можно судить по возрастанию компактности их проживания на территории РСФСР: в 1959 г. она составляла 80,4% от общего числа балкарцев, а в 1970-м достигла 97%.
   В процессе возвращения реабилитированных народов Северного Кавказа нас более всего интересует роль государства и то, как оно справлялось с намеченными сроками репатриации, как регулировало ситуацию в местах массового возвращения людей из Казахстана и Киргизии.
   Особенно проблемным оказался 1957 г., так как бывшим спецпоселенцам не терпелось поскорей вернуться на родину. То, как это выглядело в данных статистики, позволяет судить выдержка из отчёта о работе Главного управления переселения и организации набора рабочих при Совете Министров РСФСР: "В 1957 г. было намечено возвратить 40 тыс. семей (в том числе в Кабардино-Балкарскую АССР - 5 тыс., в Чечено-Ингушскую АССР - 17 тыс.). В связи с большим стремлением населения быстрее вернуться к прежнему месту жительства, фактически возвратилось 90496 семей, из них в Чечено-Ингушскую АССР - 56992 семьи, в Дагестанскую АССР - 2 274 семьи, в Северо-Осетинскую АССР - 1099 семей, в Карачаево-Черкесскую АО - 12362 семьи, балкарцев в Кабардино-Балкарскую АССР - 4671 семья".
   Государство, вступившее в период относительных либеральных преобразований, от политики диктата и ограничений в отношении народов постепенно перешло к политике уступок и послаблений. Безусловно, ситуацию конца 1950-х гг. нельзя сравнить с положением дел в регионе в начале и середине 1920-х гг., когда Россия переживала тяжёлый социально-экономический кризис, но сходные черты периода возвращения депортированных народов и первых лет советской власти на Северном Кавказе всё же прослеживаются. Это, например, открытые и массовые формы проявления этнической неприязни и конфликты, возникавшие на этой почве; отток некоренного населения; откровенное своеволие возвращающихся из ссылки в вопросах сроков своего переезда.
   Ещё не имея права селиться в прежних местах жительства, первыми потянулись на родину участники войны. За ними устремились и некоторые другие семьи, на свой страх и риск распродав скот, жильё и т.п. На примере балкарцев можно утверждать, что не известно ни одного случая выдворения обратно к местам спецпоселения в 1956 г. То есть, это происходило ещё до указа о реабилитации и восстановлении автономии.
   Ограничения по спецпоселению были сняты с балкарцев Указом Президиума Верховного Совета СССР от 28 апреля 1956 г. Этот указ не предусматривал возврата им их прежнего имущества, а в пункте 2 было прямо сказано: "... они не имеют права возвращаться в места, откуда были выселены". Уже в письме от 22 мая 1956 г., которое направил Кабардинский обком партии в ЦК КПСС, отмечалось, что по учёту на 19 мая 1956 г. в Кабарду прибыло 496 балкарцев (125 семей). Кроме того, в письме сообщалось: "Балкарцы, прибывшие в Кабарду, категорически отказываются покинуть республику и утверждают, что только принуждение, то есть применение силы может заставить их вновь уехать... Из числа прибывших балкарцев 58 человек являются коммунистами, многие другие - участниками войны, орденоносцами, члены семей погибших на фронтах Отечественной войны, которые получили право покинуть спецпоселения [В.Ш.: согласно постановлению Совета Министров от 24 ноября 1955 г.]. После ХХ съезда КПСС стали приезжать и отдельные семьи, не входящие в означенную категорию". Тем не менее, обратно никого не выслали.
   Наибольшие сложности у государственных органов, прежде всего у МВД, вызвало массовое переселение чеченцев и ингушей, слабо соотносивших официальные планы и сроки их возвращения с собственными решениями покинуть спецпоселения. Важной проблемой была также и многочисленность этих народов. Сотрудники МВД и соответствующие подразделения пытались остановить или хотя бы ослабить стихийный выезд чеченцев и ингушей на Кавказ. Министр внутренних дел Дудоров обязал учесть всех ещё оставшихся спецпоселенцев чеченцев и ингушей на март 1958 г. Министр приказывал: "Установить такой порядок, при котором органам милиции немедленно становились [бы] известными факты приготовлений чеченцев и ингушей к самовольному выезду на Кавказ... Организовать на железных дорогах: Туркестано-Сибирской, Карагандинской, Ташкентской... оперативные заслоны из работников милиции... Организовать оперативные заслоны милиции на гражданских аэродромах, пристанях и узлах шоссейных дорог Казахской, Киргизской, Узбекской и Туркменской республик... и на ближайших подступах к Чечено-Ингушской АССР... Усилить дорожные отделы милиции и т.д.".
   Для препятствия самовольному выезду спецпоселенцев в 1958 г. на железнодорожных станциях и аэродромах было создано 57 оперативных заслонов и 178 оперативных групп по сопровождению эшелонов и пассажирских поездов. Например, только с 20 ноября по 19 декабря 1958 г. было снято с поездов и возвращено к прежнему месту жительства 425 чеченцев и ингушей, пытавшихся выехать в Чечено-Ингушскую АССР без разрешения.
   Насколько прислушивались и подчинялись решениям государства бывшие спецпоселенцы, позволяют судить такие сведения:
   "Основную массу возвратившихся [В.Ш.: в Дагестан] чеченцев составляют выходцы из Ауховского района. Они требуют приёма и устройства их именно в этом районе, с возвращением им аулов, приусадебных участков, домов, ныне занимаемых лакским населением... В городе Хасавюрте до спецпоселения было всего 104, а в настоящее время возвратилось самовольно 445 семей (1 660 чел.), из них 268 проживают без прописки и не работают - тоже в ожидании освобождения Новолакского [В.Ш.: бывшего Ауховского] района. Например, за первые две недели марта 1958 г. в Чечено-Ингушетии выявлено 60 семей в составе 180 чел., в том числе 78 детей до 16 лет, которые без разрешения прибыли в автономную республику из Казахской и Киргизской ССР.
   И какова же была судьба выявленных самовольных переселенцев, то есть лиц, нарушивших запрет государства вне плана покидать места поселения? Ответ на этот вопрос находим в письме на имя Л.И. Брежнева от 5 марта 1958 г.: "Никто из чеченцев и ингушей, самовольно прибывших на Северный Кавказ, в Киргизию и Казахстан не возвращён".
   Оргкомитет Чечено-Ингушской АССР, по ходатайству УВД от 12 марта 1958 г., всё-таки принял решение о возвращении в Казахстан 4 семей (17 чел.). Но неизвестно, было ли оно воплощено в жизнь.
   Бывшие спецпоселенцы в основной массе стремились любыми путями и как можно быстрее покинуть места ссылки, а вернувшись на родину, они прилагали все усилия к тому, чтобы обрести свой утерянный некогда дом. Если, конечно, он не был разрушен, зачастую, вместе со всем селением.
   В.А. Тишков приводит воспоминания Д. Гакаева, ребёнком пережившего возвращение в Чечню: "Мы вернулись в Чечню 13 октября 1958 г. К этому времени вместо планировавшихся 50 тысяч приехало более 200 тысяч. Начались трагедии. "Это мой дом!", - говорят чеченцы. "А я куда пойду?", - отвечают русские. Некоторые договаривались по мирному, а некоторые возмущались, в том числе обездоленный войной народ из Белгородской, Курской, Смоленской, Воронежской областей".
   "Куда пойти?" - решать этот вопрос приходилось многим. Так, во второй половине 1950-х гг. отчётливо наметился миграционный поток, направленный из районов восстанавливаемых автономий Северного Кавказа.
   В докладной записке комиссии ЦК КПСС от 15 сентября 1956 г. отмечается, что все партийные и советские органы Ставропольского края, Астраханской, Сталинградской, Ростовской области и Кабардинской АССР просят вернуть депортированное в 1943-1944 гг. население. В этой же записке утверждается, что "...местное население, как правило, к приезду этих людей относится положительно". Это сообщение отдаёт излишней абстрактностью и преувеличением, впрочем, присущим почти всем описаниям реакции народа на решения партии. Фраза о том, что "местное население относится, как правило, положительно к их возвращению", превращается в клише и кочует из документа в документ всё лето и осень 1956 г. Каким в действительности было это отношение, показывают цифры переселявшихся из воссоздаваемых автономий представителей нетитульных народов. Особенно заметным был отток пришлого (после 1944 г.) населения с территории Чечено-Ингушской АССР.
   В 1957 г. было переселено 4 тыс. семей из Коста-Хетагуровского района, изъявивших желание переехать из Чечено-Ингушской АССР в колхозы Северо-Осетинской АССР. Вместе с колхозниками переселялись в Северную Осетию и другие слои населения - механизаторы сельского хозяйства, учителя, врачи, работники торговых предприятий. В 1958 г. из Чечено-Ингушской АССР в Северную Осетию было переселено более 4 тыс. колхозных дворов. Для осетин, переселявшихся с гор на равнину, а также переезжавших из Чечено-Ингушетии, в апреле 1958 г. в стадии строительства находилось 1626 домов.
   Подобные процессы наблюдались и в балкарских районах. Известно о просьбах кабардинцев об отселении их из сёл, где ранее проживало депортированное население, и куда они переселились в 1944 г. Например, в 1958 г. из села Гунделен Эльбрусского района было переселено 500 семей кабардинцев. Эти процессы коснулись и других балкарских сёл.
   В середине марта 1958 г. началось переселение в Дагестанскую АССР 1 350 дагестанцев (даргинцев и аварцев) из районов Чечено-Ингушской АССР. Они возвращались из Веденского, Ножайюртовского, Саясановского, Курчалоевского и некоторых других районов. На обратное переселение даргинцев и аварцев Совет Министров Дагестанской АССР получил 1 млн. руб.
   К моменту возвращения чеченцев и ингушей только на территории Грозненской области проживало свыше 540 тыс. жителей. Предполагалось возвращение ещё 500 тыс., что не могло не вызвать социальных проблем, не говоря уже о том, что те, кто был вселён сюда после 1944 г., оказывались в двусмысленном положении. Поэтому аварцы, даргинцы и осетины почти сразу обратились с просьбой отселить их обратно в Дагестан и Северную Осетию. Их насчитывалось 77 тыс. чел.
   Не имея возможности и сил противостоять желанию чеченцев и ингушей селиться в своих прежних домах, власти переселили 2 574 семьи, преимущественно русских, в районы, расположенные за Тереком. "Делали это нехотя, так как стремились избежать ложных слухов, будто чеченцы выселяют русских. И всё же за пределы Чечено-Ингушетии... выехало 36 тысяч русских". Нередко в первых рядах отъезжавших из восстановленной автономии оказывались коммунисты, руководители различного уровня, врачи и учителя. Например, в 1957 г. в Шалинском районе снялись с учёта 300 членов партии.
   Тенденциям второй половины 1950-х гг. суждено было повториться в условиях глубокого кризиса первой половины 1990-х гг.
   Сходство второй половины 1950-х и периода кризиса первой половины 1990-х гг., к сожалению, не ограничивается указанными выше явлениями. На Северном Кавказе происходит эскалация этнических конфликтов.
   Столкновения, имевшие оттенок этнической неприязни, случались в регионе и до возвращения депортированных народов. Массовая драка произошла в Грозном 25 декабря 1954 г. Краткое описание событий, сухой язык докладной записки в ЦК КПСС не смогли скрыть ожесточения и ярости, проявленных одной из сторон конфликта. 25 декабря ученик ремесленного училища Лисовский затеял ссору с курсантом автошколы Агабековым и сопровождавшим его Акбулатовым. Находившийся на улице вместе с Лисовским ученик ремесленного училища Донцов побежал в общежитие с криком: "наших бьют!". Выбежавшая толпа начала забрасывать Агабекова и Акбулатова камнями. Они попытались уехать на трамвае. Толпа остановила вагон, вытащила Агабекова и Акбулатова и начала избивать их. К учащимся 2-го ремесленного училища присоединились учащиеся 4-го ремесленного училища. Наряду милиции с трудом удалось отбить у толпы Агабекова и Акбулатова. Были арестованы наиболее активные хулиганы - Букарев и Гудманов. Далее в записке приводятся факты, в которые трудно поверить: "В пути следования милиции толпа вооружённых камнями учащихся училищ N2 и N4 требовала от работников милиции освободить задержанных; бесчинства прекратились после того, как задержанные, по установлению их личности, были освобождены...".
   Надо признать, что на территории бывшей Грозненской области, вновь ставшей частью Чечено-Ингушской АССР, столкновения возвращающихся из ссылки чеченцев и ингушей с теми, кто поселился здесь после их депортации в 1944 г., имели особенно острый характер. "В сельской местности происходили постоянные споры и стычки из-за земельных угодий, находившихся в ведении колхозных и совхозных хозяйств. Часть бывших земель оказалась недоступной для возвращенцев: несколько горных районов были закрыты для проживания, и их бывшие жители вынуждены были селиться в равнинных аулах и казачьих станицах... Как известно, в послевоенные десятилетия активное переселение с гор на равнину имело место и в других республиках Северного Кавказа",- отмечает В.А. Тишков.
   Такое соседство нередко оборачивалось опасными для обеих сторон бытовыми конфликтами. Иногда они заканчивались трагически.
   Так, в феврале 1957 г. трое нетрезвых чеченцев встали в дверях клуба Новосельского района, нецензурно выражались, допускали националистические выкрики и, угрожая ножами, никого не впускали внутрь. В Междуреченском районе даргинец, член КПСС и бригадир колхоза, оскорблял на дороге чеченца. После этого эпизода он же угрожал другому чеченцу ножом и обещал, что всех их перебьют, если они появятся на базаре в селе Чкалово. В селении Ново-Садовое Шалинского района 22 мая 1957 г. чеченец застрелил аварца, который жил в его прежнем доме. Все участники этих событий были привлечены к уголовной ответственности.
   В селе Шали произошёл возмутительный факт столкновения возвратившихся из депортации местных жителей с солдатами местного гарнизона. Министр внутренних дел Дудоров докладывал в ЦК КПСС и Совет Министров СССР 22 июля 1957 г. о происшествии в с. Шали, случившемся пятью днями ранее. Четверо солдат местного гарнизона (судя по фамилиям, русские) пришли к реке, чтобы набрать воды. Двое из них решили искупаться. Молодой чеченец (25 лет) стал оскорблять их и запретил купаться. На возражения одного из солдат чеченец ответил ударом по щеке. Началась драка. Далее по тексту докладной записки: "К месту драки прибежало несколько мужчин и женщин, вооружённых мотыгами, палками, топорами, ружьём и начали избивать солдат". Одному из солдат было рассечено плечо, двум другим также нанесены телесные повреждения. Прибывшее воинское подразделение арестовало 6 чеченцев. Далее мы снова обратимся к тексту записки, так как случившееся позже заслуживает подробного описания: "Через некоторое время после этого на улице с. Шали появилась плачущая женщина с распущенными волосами, которая выкрикивала, что якобы во время драки солдаты вырвали у неё грудного ребёнка и утопили его в речке. В результате вокруг отделения милиции собралось около 200 мужчин и женщин, которые требовали немедленной расправы с солдатами и вывода из Шали воинского подразделения". После выяснилось, что эта женщина сама передала своего ребёнка кому-то из родственников, когда бросилась в драку возле реки, с которой всё и началось. Ребёнок вскоре нашёлся у тех же родственников. Толпа разошлась, зачинщики были привлечены к уголовной ответственности.
   Мы довольно подробно описали этот эпизод, поскольку он ярко демонстрирует, насколько напряжённой была политическая обстановка, и как легко выплескивались ненависть и озлобленность бывших спецпоселенцев, накопленные ими за годы ссылки. Для нас важно то обстоятельство, насколько бесстрашно действовали жители с. Шали. Ведь речь шла не о рядовой драке, а о нападении на военнослужащих, т.е. людей, находящихся на службе у государства. Такое событие, с большой долей вероятности, могло произойти (и произошло) в условиях социального кризиса, неизбежно сопровождающегося падением авторитета общегосударственной власти. Наиболее отчётливо это ощущается в тех районах, где государству прежде приходилось прилагать повышенные усилия для установления политического контроля.
   О фактах этнической розни, возникавших, например, между чеченцами, которых не пустили в высокогорные аулы, и казаками, населявшими станицы, в которых этим чеченцам теперь приходилось жить, пишет Б.А. Калоев: "Чеченцы-горцы обычно селились на окраинах станиц, составляя компактные поселения, работая вместе с казаками в одних колхозах и совхозах. Через два года, когда я вновь, проводя полевые исследования, ездил по этим станицам, я почувствовал между ними недобрые отношения. Чеченцы утверждали, что казаки обижают их, отключают свет, воду, не дают им мест в общественном производстве и т.д. Казаки же, и особенно казачки жаловались, что им нет прохода от чеченцев".
   Было бы неверным полагать, что конфликты происходили только между чеченцами и русскими. Б. А. Калоев описывает случай, свидетелем которого он стал в селении Ведено: "Село было занято андийцами, выходцами из аварского плоскогорья... [они], ожидая получения новых мест поселений, не освободили ещё это селение... Утром на базарной площади села я заметил две большие группы чеченцев и аварцев, разговаривавших между собой на повышенных тонах. Подойдя ближе к ним, я услышал, как чеченцы обвиняли андийцев в разрушении их домов, превращении их в негодные для жилья и т.д. К счастью, в это время в село прибыла рота автоматчиков, и всё утихло".
   Стремление реабилитированных народов вернуться не только на свою родину, но и в места прежнего жительства объясняется традиционными для многих восточных народов представлениями о том, что нужно жить вблизи могил своих предков, нужно умереть там, где родился, что земля своего рода священна и т.п. Это естественное и вполне понятное стремление возвращающихся людей в период восстановления автономий нередко наталкивалось на проблему этнокультурной неоднородности регионов их проживания, усилившуюся в период ссылки. Далеко не все, кто жил рядом с ними до выселения и те, кто прибыл сюда после него, были довольны их возвращением. Наибольшего размаха и остроты протесты и националистические выпады в адрес возвратившихся из Казахстана и Киргизии бывших спецпоселенцев достигли всё в той же Чечено-Ингушской АССР.
   В августе 1958 г. в Грозном вспыхнул конфликт, который вначале не имел никакого отношения к политике. Один моряк (русский), находясь в отпуске, пригласил на танец девушку, которая нравилась некоему ингушу. Вспыхнула драка, в результате которой моряка убили. На следующий день его похороны переросли в погром, учинённый русским населением. Волнения начались 24 августа 1958 г. Конфликт имел ярко выраженный националистический характер и отличался массовостью.
   Толпа, сопровождавшая гроб и целиком состоявшая из русских, подошла к зданию обкома КПСС. Люди потребовали проведения траурного митинга, потом попытались внести гроб в здание обкома. Этого не позволила сделать милиция. Вскоре появился грузовик, с открытой платформы которого начался митинг. Толпа смела милицию и ворвалась в здание обкома. Тогда на грузовике всё же появились два секретаря обкома и председатель Совета Министров республики (все были русские). По мнению очевидцев на площади собралось около 10 тыс. чел. На митинге требовали выселения чеченцев и ингушей, их обыска и расстрела всех, у кого будет найдено оружие. Выступавшие требовали, чтобы во власти были только русские. Выдвигались требования восстановить грозненскую область, о чём была послана телеграмма высшим руководителям страны.
   Во время митинга на площади появился автобус, водитель которого рассказал о зверствах чеченцев, которые, как потом выяснилось, оказались вымышленными почти полностью. "Толпа взревела. На тротуаре стоял какой-то пожилой человек в смушковой шапке, явно кавказского вида. Его схватили и начали зверски избивать на глазах у солдат, охранявших правительственное здание. Солдаты стояли не шелохнувшись. Стояли и смотрели... Человека убили у них на глазах. Как позднее выяснилось, это был продавец из селения Урус-Мартан".
   На третий день волнений в Грозном начались грабежи. Потом стали прибывать войска, и постепенно восстановился порядок. Чеченцы во время этих событий вели себя очень сдержанно. Следует особо подчеркнуть, что никто из погромщиков не был привлечён к ответственности, даже те из них, кто стоял на платформе автомобиля во время митинга и призывал к насилию.
   Волнения в Грозном в августе 1958 г. не стали неким локальным, единственным в своём роде событием, а дали толчок более мелким столкновениям на этнической почве.
   В данном случае мы сталкиваемся с примером противоречия между советским государством и обществом. Как в случае с депортацией, так и в случае с возвращением северокавказских народов, государство, возглавляемое коммунистической партией, руководствовалось в первую очередь своими интересами, представлениями о целесообразности, приоритетах во внутренней политике и т.п., а уже потом, если не в последнюю очередь, тем, что думает об этом общество.
   Многотысячные волнения в Грозном в августе 1958 г. демонстрируют чувство резкой антипатии, если не ненависти, которое испытывали его участники в отношении, как минимум, чеченцев и ингушей. Вместе с тем прослеживается и один яркий признак кризисного состояния, в котором оказалось советское государство в этот период. Действия и требования митингующих явно шли вразрез с политикой КПСС и, соответственно, государственной властью. Общество до некоторой степени выходило из-под контроля государства, иначе невозможно объяснить факт возникновения таких событий, которые были описаны выше.
   Массовые формы протеста, направленные против возвращения чеченцев, МВД отмечало не только со стороны русского населения. Стремление чеченцев вернуться именно в свои дома, как отмечалось в докладной записке в ЦК КПСС и Совет Министров СССР, вызывает "между ними и местными жителями - аварцами и даргинцами ненормальные взаимоотношения".
   В феврале 1957 г. попытка секретаря Дагестанского обкома Сагаева убедить хотя бы актив с. Максоб Ритлябского района показать пример и в порядке самоуплотнения поселить у себя по одной чеченской семье, из числа 32, временно проживавших в клубе, не увенчалась успехом. Никто не согласился. Попытка поселить одного чеченца даже в пустовавшем доме вызвала взрыв негодования аварцев. Возле этого дома собралось около 100 чел., которые пытались избить вернувшегося бывшего спецпоселенца. Только вмешательство милиции спасло ему жизнь. "После этого толпа аварцев, вооружившись палками, направилась к клубу с требованием вывезти чеченцев из селения, угрожая избиением их". Все 32 семьи по распоряжению Сагаева вскоре были вывезены.
   Несмотря на лояльность государственной власти к депортированным народам Северного Кавказа, многие решения, связанные с восстановлением автономий, были противоречивы. Главным образом это касается возврата прежнего имущества и выбора места проживания.
   В период восстановления автономий карачаевцев, балкарцев, чеченцев и ингушей в регионе вновь, как и в 1920-е гг., остро встаёт проблема этнического конфликта, носившего сложносоставной характер. Вновь разгорелись территориальные споры между осетинами и ингушами. В ряде случаев осетинское руководство занимало откровенно антиингушскую позицию, совершая дискриминационные действия, далёкие от идеалов дружбы народов. Органы власти Северной Осетии возражали против передачи Пригородного района в состав Чечено-Ингушской АССР, хотя это выглядело бы вполне законно и логично, но и подкрепляли свои намерения административными решениями. Известно о наличии секретного циркуляра Совмина Северо-Осетинской АССР N063 о запрещении частным лицам продавать дома или сдавать жилплощадь ингушам. В конце 1956 г. и в первой половине 1957 г. власти Северной Осетии пытались задерживать движение эшелонов со спецпоселенцами, возвращавшимися на родину.
   Период возвращения депортированных народов на Северный Кавказ сопровождался ростом межэтнических противоречий. При этом партийные и советские элиты республик не всегда оставались нейтральными. Примерно такая же ситуация складывалась в рассматриваемом регионе и в 1920-е гг.
   Например, на VI пленуме Чечено-Ингушского обкома КПСС 12 августа 1957 г. секретарь ЦК КПСС П.Н. Поспелов, специально прибывший в регион для урегулирования споров и острых ситуаций при восстановлении автономной республики, вынужден был прямо критиковать членов оргкомитета Мальсагова (за высказывания "не в пользу дружбы народов") и Тангиева (за требование пересмотреть решение о передаче Северо-Осетинской АССР Пригородного района). Приезды высоких партийных чиновников из Москвы с целью улаживания зреющих или уже открытых конфликтов в данном регионе были нередким явлением опять же в 1920-е гг., что ещё раз подчёркивает некоторое сходство этого периода со второй половиной 1950-х гг.
   Стремление ограничить в правах прибывающее чеченское население и защитить "своих" наблюдалось и у руководителей Дагестанской АССР. 16 июля 1958 г. Совет Министров республики принял постановление N 254, согласно которому ауховцы не имели права селиться в сёлах Новолакского и Казбековского районов Дагетсана. Был введён жёсткий паспортный режим. Прибывающих в названные районы чеченцев не прописывали. МВД и Верховному Совету Дагестанской АССР предписывалось "принять меры к строгому соблюдению паспортного режима и охране общественного порядка в вышеуказанных местностях, привлекая нарушителей закона к государственной ответственности". Официально данное постановление было отменено только в 1963 г.
   Разумеется, не везде возвращение бывших спецпоселенцев сопровождалось конфликтами, переходящими в уголовные преступления. Есть примеры и доброжелательного отношения к прибывающим из ссылки. М.А. Кульбаев вспоминает: "Можно сказать, что из всех переселенцев балкарцы вернулись домой первыми. Кабардинцы оказали нам поистине братский, радушный приём". Об этом же пишет и Х.-М. А. Сабанчиев. Вот, что рассказывает чеченка Ж. Зайналабдиева: "Когда мы вернулись, в нашем доме жили аварцы. Мы несколько лет жили вместе, так как аварцы не могли сразу уехать... Наш дом был небольшой, жили порознь, но ссор не было. Говорили с ними по-русски, а между собой на чеченском. Потом уже мой отец построил отдельный дом".
   Когда стремление представителей реабилитированных народов вернуть себе имущество или земли, принадлежавшие им до депортации, не вызывали межэтнических противоречий, то они находили отклик властей и скорое решение. Так, например, обстояло дело с возвращением земельных угодий колхозу "Эльбрус" в одноимённом районе Кабардино-Балкарской АССР в июне 1958 г.
   Конечно же, государство прилагало колоссальные усилия и средства для скорейшей адаптации возвратившихся народов. Вопрос о том, сколько стоило воссоздание автономий и возвращение сотен тысяч людей в места, где они когда-то жили, не имеет прямого отношения к теме нашего исследования
   Отметим усилия властей, направленные на восстановление социокультурных структур и отношений депортированных народов после их возвращения на родину. Например, из 8997 специалистов АССР в 1959 г., чеченцев было 177 чел., а ингушей - 124 чел. Лиц со средним образованием в тот же год было 14150 чел., среди них чеченцев - 403, ингушей - 248. Меры принимались быстрые и энергичные. Уже в 1957 г. в педагогическом институте обучалось 133 чеченца и ингуша, в нефтяном техническом училище - 30 чел., в педагогическом училище - 145 чел.
   Многочисленные документы: постановления, справки, протоколы, докладные записки и т.п. партийных и советских органов Кабардинской АССР - говорят об активной работе по подготовке и приёму балкарцев в течение 1956 г. Примечателен тот факт, что довольно подробные планы по восстановлению инфраструктуры балкарских районов разрабатывались и принимались в течение 1956 г., то есть ещё до указа о восстановлении автономий от 9 января 1957 г. и даже до соответствующего постановления ЦК КПСС от 24 ноября 1956 г.
   Особое внимание имела образовательная программа детей-балкарцев. В связи с возвращением балкарцев в 1957 г. планировалось построить среднюю школу на 400 мест, семилетнюю на 280 мест, три начальные - на 160 мест каждая; обеспечить издание учебников на балкарском языке. За 9 месяцев 1958 г. строители сдали школы в 5 селениях, общим числом - 1280 мест. Ещё в двух селениях в том же году работы по строительству школ (400 мест) завершались.
   Для обеспечения школ учителями в 1958 г. только в педагогическом училище обучалось 120 балкарцев. В Кабардино-Балкарском университете их было уже 150 чел., а в технологическом, кооперативном, сельскохозяйственном техникумах, медицинском и театральном училищах - 132 чел. В другие вузы страны в том же году было направлено 19 юношей и девушек - балкарцев. Совет Министров Кабардино-Балкарской АССР в 1958 г. выделил на оказание единовременной помощи учащимся 2 млн. руб.
   Большое значение уделялось возрождению традиций письменного балкарского слова: литературы, прессы, учебников и т.п. Для образовательной программы 1 - 4 классов предполагалось создать или перевести на балкарский язык 16 учебников. В предложениях руководства Кабардинской АССР по вопросам, связанным с переселением балкарцев (23 января 1957 г.), находим в пункте 29: "В связи с возвращением балкарского населения и организацией новых населённых пунктов, а также необходимостью проведения с этим населением культурно-массовой работы на родном языке, обязать министерство культуры РСФСР:... г) организовать балкарскую газету; д) организовать дублирование районных газет на балкарском языке в Советском, Чегемском и Эльбрусском районах...; з) ввести в штат республиканской библиотеки должность библиотекаря на балкарском языке и в штат краеведческого музея - должность научного работника балкарского отдела...; к) дополнить штатное расписание книжного издательства на 10 чел....; м) увеличить в 1957 г. книжный фонд республики на балкарском языке на 50 тыс. руб.... увеличить производственные расходы книжного издательства на 1 млн. руб.". Решением бюро Кабардино-Балкарского обкома КПСС от 25 февраля 1957 г. была возобновлена деятельность газеты на балкарском языке "Коммунизмге Жол" ("Путь к коммунизму"). Предполагаемый тираж газеты - 2 тыс. экземпляров.
   Всё это говорит о стремлении партийного руководства создать оптимальные условия для воссоздания социокультурной структуры народов, 13-14 лет находившихся в дезинтегрированном состоянии. Однако, очевидно, что этот процесс, как и само решение о реабилитации, не был избавлен от противоречий.
   Рассмотрим особенности демографической ситуации на Северном Кавказе в конце 1950-х гг.
   С возвращением депортированных народов в места своего традиционного проживания в целом устанавливается та этническая картина Северо-Кавказского региона, которая просуществовала почти без изменений до конца советского периода истории. Помимо переезда бывших спецпоселенцев и оттока части населения из районов восстанавливаемых автономий, происходили и другие процессы демографического характера, влиявшие на общую этнокультурную ситуацию в автономных республиках и областях.
   За период с 1897 по 1920 г. население Северного Кавказа увеличилось на 30,9%, в период с 1926 по 1939 г. - более чем на 9%. С 1939 по 1959 г. прирост населения составил всего лишь 12,6%, а в последующие 6 лет - более 14%. Сопоставление средних показателей прироста населения за год выявляет существенные различия в его темпах. Так, до революции среднегодовой прирост населения рассматриваемого региона составлял 1,34%, в 1939 - 1959 гг. всего лишь 0,63%, а в 1959 - 1965 гг. - 2,35%. За период с 1926 по 1939 гг. среднегодовой прирост составил 1,4% (В.Ш.: подсчёт мой).
   Переписи населения "отмеряли" различные промежутки времени, очевидно, обладавшие очень сложной внутренней динамикой колебаний изменения численности населения. В 1926 - 1939 гг. рождаемость была выше, чем в период с 1939 по 1959 гг.: 1,4% и 0,63% соответственно. Безусловно, потери 1941-1945 гг. сказались на снижении показателя рождаемости и росте смертности. Остальные причины были сугубо внутриполитического характера. В дальнейшем, в период с 1959 по 1965 гг. среднегодовой прирост населения возрастает до 2,35% в год.
   По данным переписи 1959 г. северокавказских народов в пределах всех автономий насчитывалось 946,5 тыс. чел. (около 45,5% всего населения Северного Кавказа). Большую их часть составляли чеченцы. Кроме автохтонного населения региона, большой процент составляли русские: с высшим образованием, насчитывавшихся в Чечено-Ингушской
  

Таблица 11

  

Народ

  
   В СССР

В т.ч. в автономии

% к Численности в СССР

Чеченцы

418,8

244,0

58,2

Осетины

412,6

279,2

67,6

Кабардинцы

203,6

190,3

93,4

Ингуши

106,0

48,3

45,5

Карачаевцы

81,4

67,8

83,3

Адыгейцы

79,6

65,9

82,7

Балкарцы

42,4

34,1

80,3

Ногайцы

38,6

23,9

61,9

Черкесы

30,5

24,1

79,2

Абазины

19,6

18,2

92,6

   Следует отметить, что низкий процент чеченцев и ингушей, проживавших на территории ЧИАССР, связан с тем, что к моменту переписи не все они вернулись из мест спецпоселения.
   Ниже приведены две таблицы: одна из них показывает изменение динамики численности населения автономных республик, а с помощью второй таблицы мы проследим, как изменялся процент местного (горского) населения в период с 1926 по 1959 гг. Таблица N19 составлена Н.Г. Волковой на основании данных трёх советских переписей:
   Динамика численности населения (в тыс. чел.)

Таблица 12.

  

Территория

1926 г.

1939 г.

1959 г.

Северный Кавказ

5940,8

6415,6

7226,5

Чечено-Ингушетия

538,6

727,1

710,4

Северная Осетия

287,5

407,9

450,9

Кабардино-Балкария

224,1

349,7

420,1

Адыгея

227,3

246,9

284,7

Карачаево-Черкессия

170,6

246,0

278,0

  
   Таблица N 13 составлена нами. При её подготовке, мы опустили сведения по переписи 1939 г., а к данным переписей 1926 и 1959 гг. добавили колонку, в которой содержатся сведения о численности горцев в автономии, а также вывели их процент к общему числу жителей области или республики. Численность населения приводится в тыс. чел.
  
  
  
  

Таблица 13.

   Автономия
   1926 г.
   1959 г.
  
   Всего
   В т.ч. гор. населения
   % горцев
   Всего
   В т.ч. гор. населения
   % горцев
   Чечено-Ингушетия
   538,6
   368,1
   68,3
   710,4
   468,8
   65,9
   Северная Осетия
   287,5
   151,5
   52,7
   450,9
   279,2
   61,9
   Кабардино-Балкария
   224,1
   159,0
   70,9
   420,1
   224,4
   53,4
   Адыгея
   227,3
   50,8
   22,3
   284,7
   65,9
   23,1
   Карачаево-Черкессия
   170,6
   70,7
   41,4
   278,0
   91,9
   33,0
  
   Из общего числа чеченцев и ингушей в 1959 г. мы вычли 56 тыс. чел (34 тыс. чеченцев и 22 тыс. ингушей), о которых точно известно, что они остались проживать в местах бывшего спецпоселения.
   Сопоставление данных за 33-летний период, то есть почти за весь период первого малого советского социального цикла, даёт нам неоднозначные результаты. Снижение численности автохтонного населения наблюдается в трёх автономиях: в Чечено-Ингушской АССР - на 2,4%, в Карачаево-Черкесской АО - на 8,4%, в Кабардино-Балкарской АССР - на 17,5%. Незначительное повышение было в Адыгейской АО (на 0,8%), а в Северо-Осетинской АССР процент осетин повысился на 9,2%. Последний случай требует пояснения. Северо-Осетинская АССР в наибольшей мере пережила "перекройку" своих границ, а значит и состава населения. Причём не все эти изменения были отменены после восстановления в 1957 г. соседних с СОАССР автономий.
   Таким образом, процент местного населения в северокавказских автономиях, из которых не депортировались народы, как минимум, не сократился. С другой стороны, мы можем судить о том, что рост пришлого населения в эти годы не уступал, а иногда и превосходил этот показатель у горского населения. Это является косвенным свидетельством повышения в регионе доли русскоязычного населения, как правило, более адаптированного к реалиям советского образа, и соответствующих моральных норм и ценностных ориентиров.
   Другим важным способом вовлечения северокавказских народов в советские социалистические формы бытия были процессы урбанизации. На селе элементы этнокультур, языковая среда и другие особенности сохранялись дольше и играли более важную социальную роль, чем в городе. Этнический состав городов был более пёстрым, чем сёл. В результате, здесь большее значение приобретал русский язык и в целом советизированные формы общественного бытия.
   В автономиях Северного Кавказа удельный вес городских жителей в начале 1950-х гг. самым высоким был в Северной Осетии и Чечено-Ингушетии (49,0% и 46,4% соответственно). В адыгейской АО в 1959 г. проживало около 96 тыс. чел., что составляло 33% всего населения автономии. Ясно, что под "Чечено-Ингушетией" в начале 1950-х гг. подразумевается Грозненская область, так как, кроме г. Малгобека, все города бывшей ЧИАССР были именно в этой области. Понятно, что здесь преобладало русскоязычное население. Об остальных городах изучаемого региона в послевоенные годы Б.Н. Казанцев замечает: "Среди различных этнических групп, составлявших в совокупности разноязычное "городское общество" Северного Кавказа, традиционно преобладали русские".
   При этом, общее число горожан уверенно росло, о чём свидетельствуют данные переписей населения. Ниже приводится таблица, в которой указана доля городских жителей в общей численности населения автономии (в %):
  
  
  

Таблица 14.

Территория

1939 г.

1959 г.

Северо-Осетинская АССР

42,7

52,6

Кабардино-Балкарская АССР

24,2

39,5

Чечено-Ингушская АССР

27,3

41,3

Адыгейская АО

22,6

33,6

Карачаево-Черкесская АО

13,6

23,5

  
   В числе городских жителей горцы не одинаково были представлены в разных автономиях. Большая часть представителей автохтонного населения Северного Кавказа предпочитали сельский образ жизни. Следующая таблица, составленная нами, показывает процент горожан-северокавказцев в общей численности своих народов:
  

Таблица 15.

Народы

1939 г.

1959 г.

осетины

20,8

31,7

чеченцы

7,7

9,1

ингуши

9

8,7

адыгейцы

6,7

9

карачаевцы

6,1

7,1

кабардинцы

4,5

12,1

балкарцы

2,7

13,8

  
   Не будет большим преувеличением, если заметить, что по проценту городских жителей можно судить о степени интегрированности того или иного горского народа в систему советских российских историко-культурных ценностей. У нас уже было достаточно примеров, чтобы убедиться, что в наибольшей степени это относится к осетинам. Не случайно, что и их процент среди горожан республики был самым высоким. Не стоит обманываться высоким ростом этого показателя у балкарцев. В данном случае это объясняется тем, что их сёла в период депортации были почти полностью разрушены, так как большей частью находились в горной части автономной республики. То есть им негде было селиться, возвращаясь со спецпоселения. Здесь мы сталкиваемся с урбанизацией поневоле.
   В остальном, можно сказать, что рост горожан из числа северокавказских народов был пропорционален общему росту городского населения в регионе в период с 1939 по 1959 г. Заметных успехов в переселении горцев из сёл в города в этот период советской власти добиться не удалось.
   Таким образом, период Великой Отечественной войны после освобождения от немецко-фашистской оккупации и до конца рассматриваемого в данной главе хронологического отрезка характеризовался дальнейшим вовлечением северокавказских народов в систему советских, в идеологическом аспекте коммунистических, ценностей. Базовые способы социокультурного взаимодействия в советском обществе в этот период определялись типом русских историко- и этнокультурных ценностей. Эти ценности играли наиболее важную роль, прежде всего, в политико-правовой и социокультурной сферах.
   В области литературы и искусства в автономиях Северного Кавказа в конце 1940-х - начале 1950-х гг. в полной мере прослеживаются черты жёсткого государственного регулирования и прямого давления на творческую интеллигенцию в выборе тем и направленности произведений, ужесточением контроля за содержанием и формой произведений художественной культуры и просветительской деятельности, все большей универсализацией тем и художественных образов. Искусство служило по замыслу партийно-советского руководства нивелированию не только вкусов, но и региональных, а также этнокультурных различий.
   Вовлечённость представителей местных народов на Северном Кавказе в партийную и советскую работу приобрела характер государственной политики. Вместе с развитием промышленности увеличивалось и число рабочих. Наиболее высокие темпы роста индустриальных кадров к концу 1950-х гг. наблюдались среди чеченцев, ингушей, балкарцев и карачаевцев. В сравнении с 1940 г. численность рабочих и служащих среди ингушей увеличилась на 80%; от 60 до 80% - у карачаевцев, чеченцев; от 40 до 60% - у осетин, адыгейцев; от 30 до 40% у балкарцев и кабардинцев.
   Важной составляющей советской национальной политики, способствующей эффективной социокультурной интеграции северокавказских народов в советское общество, было развитие системы образования (среднего и высшего) на русском языке.
   Подготовка специалистов для национальных школ, как и сама деятельность этих школ, сохранявшихся до конца 1950-х гг., не могут быть достаточным основанием для утверждения о том, что государство прилагало все усилия для развития национальной культуры и образования. Во-первых, в скором времени число этих школ сокращается; во-вторых, поступление в вуз, а значит и высокий социальный статус, равно как и партийная работа, были невозможны без знания русского языка. Последнее обстоятельство можно рассматривать как важное условие овладения одной из базовых компонент системы русских этнокультурных ценностей, необходимых для достижения высокого социального статуса. Иначе говоря, горец, рассчитывающий на заметное положение в обществе или, тем более, на карьеру партийного функционера, должен был быть в значительной мере освоить набор признаков и черт российского историко-культурного типа.
   Поэтому, можно сказать, что "забота" советского государства о сохранении культуры народов СССР, языка, литературы, традиций и т.п. представляла собой лишь сохранение их формы, тогда как содержание основывалось на интернациональных принципах, необходимых для формирования интегрированной надэтнической общности. Эти действия можно отнести к тем стратегическим направлениям деятельности большевиков, которые в основном отвечали требованиям современного им мира, вступившего в фазу постиндустриального развития (если говорить о западных оппонентах СССР). Социокультурной базой такой "интернационализации" являлись советизированные основания российского исторического типа культуры.
   Обучение на национальном языке уже в первые послевоенные годы отходит на второй план. Если согласиться с тем, что наибольшим достижением по окончании школы можно считать поступление в вуз, то также нужно согласиться и с тем, что система образования, когда учащийся для успешного её завершения должен знать неродной для него язык, не может быть признана системой, в полной мере предоставляющей равные возможности этническим группам.
   Одежда народов Северного Кавказа как один из атрибутов этнокультур в послевоенный период подвергается нивелированию и интернационализации. Однако надо заметить, что этот процесс был в большой степени свойственен и другим регионам и до известной степени может быть охарактеризован как глобальный. Применительно к северокавказским народам развитие общесоюзных тенденций моды позволяет нам судить о степени открытости этих обществ, способности восприятия инокультурных веяний. Очевидно, что за советский период в истории народов Северного Кавказа уровень толерантности этнокультур в этой сфере заметно повысился.
   Другим направлением социокультурной интеграции автохтонных народов в советское общество была деятельность государства, направленая на вытеснение традиционных для северокавказских народов представлений о семье и браке, выражающееся в последовательном отстаивании легитимности официально зарегистрированных браков, поощрении межнациональных браков, введении общесоюзных форм обрядности, повышении социального и, соответственно, внутрисемейного статуса женщины. В городской среде все вышеперечисленные тенденции прививались и закреплялись в семейно-брачных отношениях северокавказских народов быстрее, чем в сельской местности. Процент межнациональных браков у всех народов Северного Кавказа, как у мужчин, так и у женщин, вырос, но при этом оставался очень низким, в редких случаях достигая двух процентов от общего числа.
   Социокультурные интегративные процессы на Северном Кавказе в ходе советского национального строительства были конкретно-историческим способом модернизации этнокультур и социальных структур местных народов. Схожие процессы затронули в ХХ в. многие народы Востока. Для автохтонного населения Северного Кавказа его социокультурная интеграция в советское общество становится способом вовлечения и органичного включения в контекст мировой культуры. Если бы в своё время эти народы не вошли в состав Российской империи, вероятно, этот способ был бы иным, но история не терпит сослагательного наклонения и не может быть прожита иначе, чем это уже случилось.
   Итак, в числе наиболее важных направлений национальной политики советского государства в отношении северокавказских народов во второй половине 1940-х - 1950-е гг. следует выделить: 1) внедрение марксистско-ленинской идеологии как единственно возможной мировоззренческой модели; 2) вовлечение горских народов в различные формы социалистического быта; 3) деиндивидуализация этнических групп; 4) привлечение как можно большего числа представителей местных народов в сферы деятельности, предполагающие специальную подготовку и соответственно знание русского языка; 5) разрушение традиционных устоев быта, семейных отношений, обычаев и т.п. и формирование их по унифицированному советскому образцу.
   С точки зрения изучения национально-государственного строительства на Северном Кавказе послевоенный период очень важен, особенно этап восстановления автономий депортированных народов. Именно в этот отрезок времени институациональное выражение советской национальной политики на Северном Кавказе обретает формы, близкие к завершённым: складываются этническая и административно-территориальные карты, которые почти без изменений просуществовали до конца советского периода.
   В решении о реабилитации репрессированных народов мы находим переплетение множества мотивов и причин тогдашнего партийно-государственного руководства СССР. Просьбы представителей самих депортированных народов, сколь многочисленны они не были бы, не могут рассматриваться как основная причина их реабилитации. Само их появление и социальный резонанс стали возможными только благодаря тому, что после смерти И.В. Сталина происходит постепенное изменение типа взаимоотношений государства и общества, некоторое смягчение переживает правовая база советской пенитенциарной системы.
   Ослабление режима спецпоселений и реабилитация депортированных народов совершались постепенно. Частичное смягчение режима ссылки для отдельных категорий лиц (военнослужащих Советской армии, женщин и детей от межэтнических браков) произошло в 1945 г. Спецпоселенцы не лишались прав участвовать в выборах органов власти (активного избирательного права), но не могли быть избраны сами.
   Следующий этап смягчения режима спецпоселений датируется с весны 1953 г. по начало 1957 г. Его отличительными признаками следует считать инициативы высших партийных и государственных чиновников о реабилитации депортированных народов, а также нарастающий поток просьб спецпоселенцев о восстановлении их прав. Инициативы отмены режима спецпоселений были неотъемлемой частью общего процесса либерализации советской системы, стимулировались реабилитацией других категорий жертв преследований сталинского режима. Поворотным пунктом в борьбе за реабилитацию депортированных народов можно считать ХХ съезд КПСС. Завершающий этап нормативного закрепления процесса - постановление ЦК КПСС от 24 ноября 1956 г. и вышедший на его основе Указ Верховного Совета СССР от 9 января 1957 г. о реабилитации и восстановлении автономий депортированных народов.
   Реабилитация народов Северного Кавказа, при всей её исторической неизбежности, вызвала новые конфликты в регионе. По массовости участников и социокультурным последствиям следует выделить территориальный конфликт из-за Пригородного района, а также массовое вытеснение русских и других народов, поселившихся в упразднённых автономиях между 1944 и 1956 гг. Таким образом, партийно-государственная власть регулировала конфликты авторитарными методами, не заботясь об их долгосрочных последствиях.
   Процесс реабилитации характеризуется также попытками оппозиционной самоорганизации населения, наиболее серьёзным проявлением чего стали волнения славянского населения г. Грозного (август 1958 г.), локальные конфликты в спорных районах Северной Осетии и Дагестана, возвращаемых Чечено-Ингушетии.
   Необходимо отметить действенную систему мер центральной и региональной власти, направленную на скорейшее восстановление социальной и культурной сфер деятельности реабилитированных народов. В их числе система мероприятий, направленных на развитие литературы, книгопечатания, прессы, образования на языках народов, возвращавшихся из ссылки.
   Идеи "общенародного государства" не могли быть реализованы сполна в рамках однопартийной политической системы, но их можно рассматривать как одну из причин, подвигнувших руководство КПСС и лично Н.С. Хрущёва к мысли о реабилитации репрессированных народов и восстановлении некоторых существовавших прежде автономий.
   Идея "расцвета и сближения наций" в процессе коммунистического строительства стала новым лозунгом запущенного большевиками ещё в 1920-е гг. процесса, фактически направленного на создание нации-согражданства. Известную роль в реабилитацтии северокавказских народов сыграло и ситуативное стремление Хрущёва "восстановить ленинские принципы национальной политики". Главным итогом этой скоротечной ситуации стало воссоздание северокавказских автономий. Пример других народов, автономии которых не были восстановлены даже в такой благоприятный момент, говорит о том, что основы сталинской национальной политики не претерпели коренных изменений и пережили своего создателя.
  

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

  
   В результате проведённого исследования мы пришли к выводу, что национальная политика советского государства в отношении народов Северного Кавказа была подвержена эволюционным изменениям, определявшимся качеством взаимодействия и взаимовлияния государства и общества.
   Национальная политика рассматривалась нами как совокупность принципов, целей, направлений и мер сознательного воздействия субъектов политики на этнические группы общества и на отношения между ними.
   В целом меры национальной политики 1920-30-х гг. были направлены на повышение этнического самосознания народов Северного Кавказа, развитие их языков, формирование модернизированных социальных институтов. Вместе с тем, в этот период закладывались основания создания в будущем новой надэтнической общности. Для достижения этой цели государство использовало широкий набор методов экономического, социального и просветительского характера.
   Социокультурные запросы народов Северного Кавказа в довоенный период находили свою реализацию, если они не противоречили интересам советского государства.
   Начальный период Великой Отечественной войны, отмеченный утратой важных промышленно развитых территорий и отступлениями Красной Армии, ослаблял влияние советского государства на прифронтовые и оккупированные территории. Это привело к оживлению альтернативных тенденций самоорганизации этнических групп, в том числе на Северном Кавказе.
   Массовое сознание народов Северного Кавказа в 1941-1942 гг. характеризовалось противоречивыми тенденциями. Бесспорен патриотический подъём. Он выразился в сборе средств для помощи фронту, мобилизации, трудовом самопожертвовании, подвигах представителей народов региона на фронте. С другой стороны, неудачи Красной Армии в начале войны вызвали у некоторой части населения сомнения в конечном успехе СССР в борьбе с фашизмом. Среди различных этнических сообществ региона резко возросли оппозиционные настроения. Они усиливались по мере продвижения фашистских войск на Северный Кавказ летом 1942 г. С Германией связывались иллюзии этнической и религиозной независимости, надежды на избавление от советской партийно-государственной системы и, шире, российского влияния в регионе.
   Со своей стороны, элита фашистской Германии в полной мере осознавала специфику Северного Кавказа, стремилась использовать горский сепаратизм в своих целях. В ряду методов фашистского командования, направленных на раскол среди народов СССР, - разжигание межнациональной розни и ослабление этнической консолидированности противника.
   С приближением линии фронта к Северному Кавказу возрастали проявления повстанческих движений и уголовного бандитизма. Они получали более организованные формы в виде деятельности "Особой партии кавказских братьев", "Балыкской армии" и проч. В 1941-1943 гг. на Северном Кавказе действовало 13,5% позже ликвидированных бандформирований СССР, в которых участвовало 32,5% всех участников незаконных воинских формирований на территории страны. То есть, северокавказские группировки были довольно многочисленны, как по общему количеству, так и по составу участников. По абсолютному количеству группировок выделялись Чечено-Ингушетия, Дагестан, Ставропольский и Краснодарский края (включая автономные области). Другой формой оппозиции было дезертирство и уклонение от мобилизации в ряды Красной Армии и трудовых батальонов.
   Влияние Великой Отечественной войны на этнополитическую обстановку на Северном Кавказе рассматривается нами в контексте наиболее жестокой меры советской национальной политики - депортации ряда северокавказских народов в конце 1943 - начале 1944 гг.
   Депортация карачаевцев, балкарцев, чеченцев и ингушей в 1943-1944 гг. имела комплекс причин. Наряду с коллаборационизмом следует отметить решающую роль повстанческих движений антисоветской направленности. Депортация стала возможной только в условиях институционального закрепления в СССР тоталитарного режима. Его нормы допускали коллективную ответственность за нелояльное поведение и даже за мнимые правонарушения. Советская индустриальная модернизация 1930-х гг. предполагала тотальный контроль власти над общественными институтами и отношениями, социальными и этническими группами. Народы Северного Кавказа, сохранившие в большей мере, чем славянское население, традиционный образ жизни, уже в силу своих социокультурных норм поведения рисковали оказаться в числе нелояльных для властей.
   Депортация 1943-1944 гг. не может быть оправдана, так как поголовная высылка из мест традиционного проживания по этническому признаку, а также депортация лиц определённой этнической принадлежности из иных регионов и из рядов действующей армии бесчеловечна и противоправна. Чрезвычайные условия войны мы относим к поводу действий государства, но не к их причинам.
   Конфессиональная (религиозная) принадлежность не являлась в депортациях определяющим фактором. Она выступала как показатель отношения власти к регионам, где влияние доминирующего историко-культурного типа было относительно слабым. То есть, совпадение этнического и религиозного факторов в "отборе" народов, подвергшихся депортации, следует рассматривать как явление вторичное в сравнении с политической лояльностью.
   Причины того, что депортация почти не вызвала сопротивления таковы: воздействие коммунистической идеологии на население; высокая организованность и жестокость депортации; отсутствие сочувствия и поддержки этнических групп региона, не подвергшихся высылке; позиция местного партийно-государственного руководства, полностью лояльная центральной власти. Формирование основ правосознания, совместимых с такого рода наказаниями как депортация по этническому признаку, проходило в первые десятилетия советской власти - в довоенный период. В процессе складывания предпосылок возможности и допустимости репрессирования целых народов надо выделить закон от 30 марта 1935 г. о наказании "членов семей изменников родины" (ЧСИР). В данном случае фактически признавался социокультурный характер "вины" детей и родственников обвиняемого как потенциально вероятное несоответствие определенным идеологическим догмам. Усугубляло ситуацию отсутствие в качестве основы советского судопроизводства презумпции невиновности и состязательного суда. Все эти обстоятельства создавали достаточные условия, чтобы действия государства, которые можно квалифицировать как покушение на этнический геноцид, стали исторической реальностью. Этот шаг был совершён в условиях военного времени - с одной стороны, и дальнейшего укрепления центральной власти - с другой.
   Следует признать, что в аспекте критики теоретических оснований советского национального строительства депортацию можно рассматривать как обстоятельство, демонстрирующее, что идеи интренационализма к 1940-м гг. были изрядно потеснены национализмом, что было типично для тоталитарных режимов ХХ в., возникших, на наш взгляд, как одна из исторических форм и инструментов построения современных наций.
   Период Великой Отечественной войны и послевоенные годы стали логическим продолжением тенденций второго периода (первый - 1918-1929 гг.) национального строительства (1930-1941 гг.). В это время директивно-принудительные методы организации государством этого процесса обретают форму открытых репрессий по этническому признаку. Поэтому период с начала 1940-х гг. и до восстановления северокавказских автономий можно рассматривать как отдельный этап национального строительства.
   Депортация чеченцев, ингушей, карачаевцев, балкарцев и некоторых других народов произошла в период, когда государство достигло наибольшей силы и наивысшей степени доминирования над обществом.
   Характер действий государства, последовавших после депортации народов, а также общественной реакции на неё, позволяет говорить о том, что они уже в значительной мере определялись обстоятельствами стагнации и ослабления тоталитарного режима.
   Хозяйственное и социокультурное освоение регионов, из которых были выселены народы, носило искусственный характер, контролируемый государством. Основную роль в освоении обезлюдевших территорий сыграло их заселение из близлежащих регионов: Северной Осетии, Дагестана, Кабарды, Ставропольского и в незначительной мере Краснодарского краёв. Особенно активны были переселенцы из национальных автономий. В данном случае мы сталкиваемся с извечной для Кавказа проблемой земельного голода (особенно в горных районах) и связанными с ней взаимными территориальными притязаниями друг к другу. Поэтому высокая миграционная активность горской части населения Северного Кавказа выглядит вполне закономерно.
   В итоге депортации разрушалась инфраструктура культуры автономий, утрачивались выработанные веками особенности навыков труда. Равнинные районы Карачая, Балкарии, Чечено-Ингушетии пострадали меньше, чем нагорные, так как были более полиэтничны по составу населения до депортации.
   Значительные усилия были направлены на уничтожение историко-культурной памяти о высланных народах. Эти действия вполне можно назвать политикой историко-культурной обструкции и забвения депортированных народов. Имели место факты уничтожения памятников архитектуры и письменности депортированных народов, изъятие упоминания о них из научной, учебной и справочной литературы.
   В этой системе мер, равно как и в самом факте депортации, наиболее ярко раскрывается сущность циклической эволюции национальной политики советского государства. Начальная фаза, с характерной ей неопределённостью перспектив и поисков ориентиров, сменяется фазой доминирования государства над обществом. Свойственная раннему периоду лояльная политика в отношении национальных меньшинств постепенно сменяется давлением, а затем и жёстким социокультурным прессингом, что в значительной мере свойственно диктаторским режимам. Постепенно директивно-принудительные методы национального строительства начинают довлеть над прогрессивно-эволюционными.
   Ситуация военного времени, а затем трудности восстановительного периода стали причинами и определяющими факторами того, что государственный диктат над отдельными северокавказскими народами оказался слишком сильным. Самым трагическим его последствием стали годы, проведённые депортированными народами на спецпоселении
   Режим спецпоселения определяется нами как принудительный способ организации государственными органами жизни депортированных народов. Режим включал в себя набор мер воздействия на эти народы с целью достижения значимых политических и социокультурных результатов - лояльности и подавления самостоятельной воли этнических групп, их аккультурации в инокультурном окружении. Вместе с тем, цель физического уничтожения народов не ставилась.
   Нанесённый высланным северокавказским народам вред в области этнокультурного развития очевиден. Они фактически на десятилетия отстали в своём развитии от других народов. В настоящее время эти общества отличаются консервативностью и развитыми корпоративными связями и соответствующим типом общественного сознания.
   Действия государства в отношении депортированных народов, очевидно, не содержали намерений прямого их геноцида, если подразумевать под этим физическое уничтожение или создание условий для постепенного вымирания. Большая смертность в первые годы ссылки является не столько следствием намеренных действий государства, сколько его неумением справиться со сложной задачей: размещением сотен тысяч людей в новых местах жительства в условиях войны и последовавшей экономической разрухи.
   Советское государство предпринимало небезуспешные попытки социализации спецпоселенцев в местах их нового проживания. Целью этих усилий было предотвращение их физического вымирания, главным образом, от болезней, неустроенности и голода. То есть государство содействовало тому, чтобы спецпоселенцы самостоятельно могли зарабатывать себе на пропитание и кров. Постепенно уровень жизни депортированных народов стал возрастать.
   При этом государство вело направленную политику разрушения социо- и этнокультурных основ высланных народов, что наряду с разрушением родовых связей, дисперсным расселением по огромной территории и затруднёнными связями должно было рано или поздно поставить их перед фактом этнического разъединения и последующего исчезновения. Большое значение в этом приобрела искусственно созданная государством ситуация аккультурации этих народов в пользу русского языка. Важную роль в данном процессе должна была сыграть система образования, доступная лишь на русском языке. Государство не стремилось к созданию условий для получения детьми спецпоселенцев высокого уровня образования и, вероятно, было в этом не заинтересованно. В связи с затруднением передвижения из района в район часто даже семилетнее образование оказывалось максимально достижимым пределом.
   Учитывая все проанализированные обстоятельства, можно сказать, что действия советского государства в отношении депортированных народов следует истолковать как дискриминацию по этническому признаку, но не как геноцид. Данный термин можно использовать для характеристики действий сталинского режима в отношении депортированных народов только в случае уточнения его смысла. Например, на наш взгляд, допустимо говорить о покушении на этнический геноцид.
   Депортация и пребывание на спецпоселении были жестоким и преступным актом сталинского режима против ряда народов СССР, в то числе против карачаевцев, балкарцев, чеченцев и ингушей. Обстоятельства ссылки и режим спецпоселения следует рассматривать как фактор глубокой дезинтеграции и разрушения этнокультурной монолитности этих народов. Однако объективные обстоятельства пребывания в ссылке создали для них необходимый набор побудительных мотивов социализации в местах поселения. Этот фактор был непосредственно связан с овладением русским языком, в том числе обучение детей на русском языке, необходимостью занятости на производстве или в колхозе и другими социокультурными действиями, способствовавшими повышению уровня межэтнического и межкультурного взаимодействия у депортированных народов. Поэтому депортацию и пребывание на спецпоселении можно рассматривать как составную часть системы принудительных действий партийно-государственного руководства страной, направленных на формирование надэтнической интегрированной общности, которой, собственно, и является нация в индустриальную и постиндустриальную эпохи.
   С точки зрения изучения национально-государственного строительства на Северном Кавказе послевоенный период очень важен. Особый интерес представляет этап восстановления автономий депортированных народов. Именно в этот отрезок времени институциональное выражение советской национальной политики на Северном Кавказе обретает формы, близкие к завершённым: складываются этническая и административно-территориальные карты, которые почти без изменений просуществовали до конца советского периода.
   В решении о реабилитации репрессированных народов мы находим переплетение множества мотивов и причин тогдашнего партийно-государственного руководства СССР. Просьбы представителей самих депортированных народов, сколь многочисленны они не были бы, не могут рассматриваться как основная причина их реабилитации. Само их появление и социальный резонанс стали возможными только благодаря тому, что после смерти И.В. Сталина происходит постепенное изменение типа взаимоотношений государства и общества, то есть переход от тоталитарного режима к авторитарному. Некоторое смягчение переживает правовая база советской пенитенциарной системы.
   Реабилитация народов Северного Кавказа, при всей её исторической неизбежности, вызвала новые конфликты в регионе. По массовости участников и социокультурным последствиям следует выделить территориальный конфликт из-за Пригородного района, а также массовое вытеснение русских и других народов, поселившихся в упразднённых автономиях между 1944 и 1956 гг. Таким образом, партийно-государственная власть регулировала конфликты авторитарными методами, не заботясь об их долгосрочных последствиях.
   Необходимо отметить действенную систему мер центральной и региональной власти, направленную на скорейшее восстановление социальной и культурной сфер деятельности реабилитированных народов. В их числе система мероприятий, направленных на развитие литературы, книгопечатания, прессы, образования на языках народов, возвращавшихся из ссылки.
   Идеи "общенародного государства" не могли быть реализованы сполна в рамках однопартийной политической системы, но их можно рассматривать как одну из причин, подвигнувших руководство КПСС и лично Н.С. Хрущёва к мысли о реабилитации репрессированных народов и восстановлении некоторых существовавших прежде автономий.
   Идея "расцвета и сближения наций" в процессе коммунистического строительства стала новым лозунгом запущенного большевиками ещё в 1920-е гг. процесса, фактически, направленного на создание единой нации-согражданства. Известную роль в реабилитации северокавказских народов сыграло и ситуативное стремление Хрущёва "восстановить ленинские принципы национальной политики". Главным итогом этой скоротечной ситуации стало воссоздание северокавказских автономий. Пример других народов, автономии которых не были восстановлены даже в такой благоприятный момент, говорит о том, что основы сталинской национальной политики не претерпели коренных изменений и пережили своего создателя.
   Послевоенные годы характеризовались дальнейшим вовлечением северокавказских народов в систему советских, в идеологическом аспекте коммунистических, ценностей, которые играли наиболее важную роль в политико-правовой и социокультурной сферах.
   В области литературы и искусства в автономиях Северного Кавказа в конце 1940-х - начале 1950-х гг. в полной мере прослеживаются черты жёсткого государственного регулирования и прямого давления на творческую интеллигенцию в выборе тем и направленности произведений, ужесточением контроля за содержанием и формой произведений художественной культуры и просветительской деятельности, все большей универсализацией тем и художественных образов. Искусство служило по замыслу партийно-советского руководства нивелированию не только вкусов, но и региональных, а также этнокультурных различий.
   Вместе с развитием промышленности увеличивалось и число рабочих. Наиболее высокие темпы роста индустриальных кадров к концу 1950-х гг. наблюдались среди чеченцев, ингушей, балкарцев и карачаевцев.
   Важной составляющей советской национальной политики, способствующей эффективной социокультурной интеграции северокавказских народов в советское общество, было развитие системы образования (среднего и высшего) на русском языке.
   Подготовка специалистов для национальных школ, как и сама деятельность этих школ, сохранявшихся до конца 1950-х гг., не могут быть достаточным основанием для утверждения о том, что государство прилагало все усилия для развития национальной культуры и образования. Во-первых, в скором времени число этих школ сокращается; во-вторых, поступление в вуз, а значит и высокий социальный статус, равно как и партийная работа, были невозможны без знания русского языка. Последнее обстоятельство можно рассматривать как важное условие овладения одной из базовых компонент системы русских этнокультурных ценностей, необходимых для достижения высокого социального статуса.
   Обучение на национальном языке уже в первые послевоенные годы отходит на второй план. Если согласиться с тем, что наибольшим достижением по окончании школы можно считать поступление в вуз, то также нужно согласиться и с тем, что система образования, когда учащийся для успешного её завершения должен знать неродной для него язык, не может быть признана системой, в полной мере предоставляющей равные возможности этническим группам.
   Другим направлением социокультурной интеграции автохтонных народов в советское общество была деятельность государства, направленная на вытеснение традиционных для северокавказских народов представлений о семье и браке, выражающееся в последовательном отстаивании легитимности официально зарегистрированных браков, поощрении межнациональных браков, введении общесоюзных форм обрядности, повышении социального и, соответственно, внутрисемейного статуса женщины. В городской среде все вышеперечисленные тенденции прививались и закреплялись в семейно-брачных отношениях северокавказских народов быстрее, чем в сельской местности. Процент межнациональных браков у всех народов Северного Кавказа, как у мужчин, так и у женщин, вырос, но при этом оставался очень низким, в редких случаях достигая двух процентов от общего числа.
   Социокультурные интегративные процессы на Северном Кавказе в ходе советского национального строительства были конкретно-историческим способом модернизации этнокультур и социальных структур местных народов. Схожие процессы затронули в ХХ в. многие народы Востока. Для автохтонного населения Северного Кавказа его социокультурная интеграция в советское общество становится способом вовлечения и органичного включения в контекст мировой культуры.
   В числе наиболее важных направлений национальной политики советского государства в отношении северокавказских народов во второй половине 1940-х - 1950-е гг. следует выделить: внедрение марксистско-ленинской идеологии как основы мировоззренческой модели; вовлечение горских народов в различные формы социалистического быта; привлечение как можно большего числа представителей местных народов в сферы деятельности, предполагающие специальную подготовку и соответственно знание русского языка; разрушение традиционных устоев быта, семейных отношений, обычаев и т.п. и формирование их по унифицированному советскому образцу.
   Таким образом, к концу 1950-х гг. был достигнут высокий уровень интегрированности народов Северного Кавказа в советское общество. Этим процессом были затронуты все наиболее значимые, с точки зрения этнокультурной самоидентификации, факторы :язык, традиции, социальные ориентиры, образование, быт, институт семьи и брака и т.п.
   Итак, сущность советского национального строительства составляет процесс формирования интегрированного сообщества надэтнического типа. При этом формой национального строительства стал этнотерриториальный федерализм. Среди направлений советского нациестроительства можно выделить политику советского государства в области унификации системы образования, индустриальной модернизации Северного Кавказа, повышение доли представителей горских народов в государственном и партийном аппарате автономий, формирование социальных ценностей и ориентиров по общесоюзному образцу, стремление к унификации традиций, бытового и семейного укладов автохтонного населения региона, влияние на институты культуры с позиции норм социалистического реализма. Методы советского национального строительства на Северном Кавказе в рассматриваемый период можно разделить на две основные группы: прогрессивно-эволюционные и директивно-принудительные. Таким образом, главным противоречием советского нациестроительства стало противоречие между его сущностью и формой, что, в свою очередь, определяло особенности его основных направлений и методов.
   Социокультурные интегративные процессы на Северном Кавказе в рассматриваемый период были конкретно-историческим способом модернизации этнокультур и социальных структур местных народов. Схожие процессы затронули в ХХ в. многие народы Востока. Для автохтонного населения Северного Кавказа его социокультурная интеграция в советское общество становится способом вовлечения и органичного включения в контекст мировой культуры.
   В заключение необходимо отметить, что формирование нации-согражданства, к чему в итоге вели социокультурные интегративные процессы советского периода, возможно в условиях постиндустриального мира и на основе подлинного гражданского общества, где политическая корректность, этническая толерантность и взаимное уважение являются неотъемлемыми составляющими общественного сознания. Возможно, в этом заключается предназначение современного этапа истории России.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  

ДЛЯ ЗАМЕТОК

  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  

Владимир Геннадьевич Шнайдер

  
  

СОВЕТСКАЯ НАЦИОНАЛЬНАЯ

ПОЛИТИКА И НАРОДЫ

СЕВЕРНОГО КАВКАЗА

в 1940 - 1950-е гг.

  
  

Монография

  

Печатается в авторской редакции

  
  
  
  
  

Подписано к печати 11.04.09. Формат 60в34/16.

Усл. печ. л. 14,56. Уч. изд. л. 14,75. Тираж 300 экз.

Заказ N 29/09. Лицензия N 021282.

Редакционно-издательский центр Армавирского

государственного педагогического университета

NoРедакционно-издательский центр АГПУ,

352900, Армавир, ул. Кирова, 50

   См. напр.: Шнайдер, В.Г. Советские идеологические доминанты в контексте этнокультурного развития народов Северного Кавказа (сер. 1940 - кон. 1950 гг.)// Советский человек: генезис, эволюция, развитие. Сб. статей. - Армавир, 2003. - С. 194-211; Он же. Причины депортации северокавказских народов: историография проблемы// Кавказский сборник. Том 3 (35)/ Под ред. В.В. Дегоева. - М, 2006. - С. 141-155; Он же. Историческая оценка причин депортации северокавказских народов// Советский человек: генезис, эволюция, развитие: Сб. статей/ Под ред. А.И. Шаповалова. - Армавир, 2006. - С. 71-90; Он же. Особенности демографической ситуации в 20-30-е годы на Северном Кавказе// Вестник развития науки и образования. - 2006. - N6. - С. 112-115; Он же. Проблемы социализации депортированных народов в местах спецпоселения// Синергетика образования (Вып. 9). - Ростов-н/Д. - М., 2007. - С. 224-232; Он же. Модель национальной политики большевиков в контексте начала советского периода в истории России// История и обществознание. - Армавир. - 2007. Вып. 5. - С. 12-21; Он же. Национальная политика советского государства и территориально-административные преобразования на Северном Кавказе в 1920-е - нач. 1930-х гг.// Региональные политические исследования. - 2007 - N1. - С. 91-96; Он же. Освоение территорий упразднённых автономий Северного Кавказа (середина 1940-х - середина 1950-х гг.)// Кавказский сборник. Т. 4 (36)/ Под ред. В.В. Дегоева, В.А. Захарова. - М., 2007. - С. 126-140; Он же. Режим спецпоселения и демографическая ситуация у депортированных народов Северного Кавказа// Итоги фольклорно-этнографических исследований этнических культур Северного Кавказа за 2006 год. 13-е Дикаревские чтения. - Краснодар, 2007. - С. 263-282; Он же. Российская государственность в контексте социальных циклов// Культурная жизнь Юга России. - N 1, (11). - 2005. - С. 32-36; Он же. Проблемы освоения территории бывшей Чечено-Ингушской АССР после депортации местного населения (середина 1940-х гг.)// Гуманитарные и социально-экономические науки. - 2006. - N 4. - С. 168-171; Он же. Государство и общество в условиях начала советского социального цикла в истории России// Вестник Российского государственного университета дружбы народов. Серия "История России". Спец. выпуск N 1. - 2007. - С. 180-185; Он же. Особенности социокультурной ситуации на Северном Кавказе в сер. 1940 - кон. 1950-х гг.// Вестник Российского государственного университета дружбы народов. Серия "История России". Вып. N 2, 2007. - С. 111-118; Он же. Проблемы земельного и территориально-административного размежевания на Северном Кавказе в 1920-е гг.// Учёные записки Российского государственного социального университета. - 2008. - N 1. - С. 123-128; Он же. Проблемы социальной адаптации депортированных народов Северного Кавказа в местах спецпоселения (середина 1940-х - середина 1950-х гг.)// Известия РГПУ им. А.И. Герцена. - СПб., 2008. - N 11(66). - С. 261-269; Он же. Развитие промышленности как фактор социокультурной интеграции на Северном Кавказе в 1920-1930-е гг.// Научные проблемы гуманитарных исследований. - Пятигорск, 2008. - N6. - С. 99-106 и др.
   Пивоваров, Ю.С. Русская власть и публичная политика (Заметки историка)// Политические исследования. - 2006. - С. 1. - С. 12-32.
   См. напр.: Пивоваров, Ю.С. Русская власть и исторические типы её осмысления// Полития. - 2000-2001. - N4. - С. 5-37; Он же. Полная гибель всерьёз. - М., 2003.
   Смит, Э. Национализм и модернизм. - М., 2004; Абдулатипов, Р.Г. Федерализм в истории России: В 3 т. - М., 1992; Козлов, В.И. Этнос. Нация. Национализм. - М., 1999.
   Андерсон, Б. Воображаемые сообщества. - М., 2001; Тишков, В.А. Реквием по этносу. - М., 2003.
   Лапин, Н.М. Социкультурный подход и социально-функциональные структуры// Социс. - 2000. - N7. - С. 4.
   Шилз, Э. Общество и общества: макросоциологический подход// Американская социология: перспективы, проблемы, методы. - М., 1972. - С. 311-359.
   Шаповалов, А.И. Феномен советской политической культуры (ментальные признаки, источники формирования и развития). - М., 1997.
   Лурье, С.В. Историческая этнология. - М., 1997. - С. 176.
   Шаповалов, А.И., Шнайдер, В.Г. Исторические типы культуры: опыт описания. - Армавир, 1998. - С. 62.
   Лубский, А.В. Северный Кавказ - периферия российской цивилизации// Научная мысль Кавказа. - 2000. - N2. - С.35.
   Соколов, Ю.Н. Цикл как основа мироздания. - Ставрополь, 1995.
   Ахиезер, А.С. Россия: критика исторического опыта. В 2-х томах, - Новосибирск, 1997; Зубов, А.Б. Циклы русской истории// Полития. - 2006. - N1. - С. 56-62; Розов, Н.С. Циклы российской истории// Гуманитарные науки Сибири: Серия: философия и право. - 2006. - N1; Пантин, В.И. Циклы и ритмы истории. - Рязань, 1996; Он же. Циклы и волны модернизации как феномен социального развития. - М. 1997; Рыбак, К.Е. Исторический циклизм (анализ территориальной динамики). - М., 2001; Сапронов, М.В. Циклы российской государственности// Вестник Южно-Уральского государственного университета. Серия: Социально-гуманитарные науки. Вып. 1/ N1. - Челябинск, 2002; Семенков, А.В. Социально-политические циклы в истории России// Этнополитическая история России: проблемы, поиски, решения: Ежегодник. - М.-Волгоград, 2001. - С. 147-161; Флиер, А.Я. Культурогенез. - М., 1995. Яковец, Ю.В. Циклы. Кризисы. Прогнозы: основы теории циклической динамики и социогенетики. - М., 1999; Он же. Циклы и кризисы ХХI века: цивилизационный аспект. Доклад на юбилейной научной сессии Российской академии естественных наук. - М., 2000. и др.
   Мощелков, Е.Н. Переходные процессы в России: опыт ретроспективно-компаративистского анализа социально-политической динамики. - М, 1996. - С. 19, 33-35, 70.
   См. напр: Ян, Э. Государственное и этническое понимание нации: противоречия и сходство// Полис. - 2000. - С. 114-123; Малинова, О.Ю. Либерализм и концепт нации// Полис. - 2003. - N2. - С. 96-111; Политическая регионалистика. - Ростов-н/Д., 2003.
   См. напр.: Смит, Э. Национализм и модернизм. - М., 2004; Хобсбаум, Э. Нации и национализм после 1780 г. - СПб. 2005.
   Авксентьев, В.А. Этническая конфликтология в поисках научной парадигмы. - Ставрополь, 2001. - С. 117-118.
   Мартин, Т. Империя позитивного действия// Ab Imperio. - Казань, 2002. - С. 55-87.
   Ачкасов, В.А. Этнополитиология. - СПб., 2005. - С. 120.
   Цит. по: Дробижева, Л.М. Социальные проблемы межнациональных отношений в постсоветской России. - М., 2003. - С. 216.
   Малинова, О.Ю. Либерализм и концепт нации// Полис. - 2003. - N2; Празаускас, А.А. Этнонационализм, многонациональное государство и процессы глобализации// Полис. - 1997. - N2.; Ян, Э. Государственное и этническое понимание нации: противоречия и сходство// Полис. - 2000. - N1.
   Ян, Э. Государственное и этническое понимание нации: противоречия и сходство// Полис. - 2000. - N1. - С. 117.
   Там же. - С. 114.
   Там же. - С. 115.
   См. напр.: Абдулатипов, Р. Национальные вопросы и государственное устройство России. - М., 2000; Он же. Нация - это метафора// Дружба народов. - 2000. - N7; Вдовин, А.И. Российская нация (к нынешним спорам вокруг национальной идеи)// Кентавр. - 1995. - N3; Гачев, Г.Д. Наука и национальные культуры. - Ростов-н/Д, 1992; Зубов, А. Третий русский национализм// Знамя. - 1993. - N1; Козлов, В.И. Этнос. Нация. Национализм. - М., 1999; Морозов А. "Нация" и "национализм"// Россия в XXI веке. - 1994. - N6; Семёнов, В.М., Матюнина, Е.В. Национальные и этнические культуры в конфликтных процессах в России// Социально-гуманитарные знания. - 2001. - N2; Страда, В. Национализм русский, национализм советский, постнационализм// Человек. - 1991. - N6; Тишков, В.А. О нации и национализме// Свободная мысль. - 1996. - N3.
   Семёнов, В.М., Матюнина, Е.В. Национальные и этнические культуры в конфликтных процессах в России// Социально-гуманитарные знания. - 2001. - N2. - С. 291.
   Кара-Мурза, А. Россия в треугольнике: "этнократия-империя-нация"// http: www. russ.ru/antolog/inoe/krmrz/htm/
   Там же.
   Абдулатипов, Р.Г. Кавказская цивилизация: самобытность и целостность// Научная мысль Кавказа. - 1995. - N 1; Кцоева, Т.У. Кавказский суперэтнос// Эхо Кавказа. - 1994. - N 2; Кухианидзе, А.В. Кавказоцентристская концепция демократии// Научная мысль Кавказа. - 1995. - N 4; Северокавказская цивилизация: вчера, сегодня, завтра. - Пятигорск, 1998; Бакиев, А.Ш. Адыгейская цивилизация: периодизация истории// Вестник КБГУ. - Нальчик, 1996,1997, Вып. 2, 3 и др.
   Акаев, В.Х. Кавказская война: старые концепции и новые подходы// Кавказская война: старые вопросы и новые подходы. - Махачкала, 1998; Черноус, В.В. Кавказа - контактная зона цивилизаций и культур// Научная мысль Кавказа. - 2000. - N 2; Лубский, А.В. Северный Кавказ - периферия Российской цивилизации// Научная мысль Кавказа. - 2000. - N 2; Черноус, В.В., Цихоцкий, С.Э. Кавказский вопрос в истории геополитики// Известия вузов. Северо-Кавказский регион. Общественные науки. - 1998. - N 2; Майборода, Э.Т. О сосуществовании цивилизаций различного типа// Научная мысль Кавказа - 2000. - N2.
   Шаповалов, А.И. Социокультурное пространство Северного Кавказа: проблема методологии исследования этнокультурных и социально-исторических особенностей// Проблемы социокультурного развития Северного Кавказа: Социально-исторические аспекты. - Армавир, 2000.
   Хантингтон, С.П. Столкновение цивилизаций. - М., 2003.
   См. напр.: Аверьянов, Ю.Г., Воронов, А.А. Счастье быть казаком// Наш современник. - 1992. - N3; Бондарь, Н.И. Кубанское казачество (этносоциальный аспект)// Традиционная культура кубанского казачества. Избранные работы. - Краснодар, 1999; Голованова, С.А. Региональные группы казачества юга России: опыт системного анализа. - Армавир, 2001; Скорик, А.П. Казачье возрождение: образы, этапы, перспективы// Возрождение казачества: история и современность. - Новочеркасск, 1994.
   Дзамихов, К.Ф. Северный Кавказ и Россия: исторические циклы и переходные периоды// Наука о Кавказе: проблемы и перспективы. Материалы I съезда учёных кавказоведов/ Под ред. В.Г. Игнатова. - Ростов-н/Д., 2000. - С.48-55.
   Шнайдер, В.Г. Россия и Северный Кавказ в дореволюционный период: особенности интеграционных процессов. - М., 2005.
   Бугай, Н.Ф. Л.Берия - И.Сталину: "Согласно Вашему указанию...". - М., 1995. - С.90.
   ГАРФ. Ф. Р. - 9478, Оп.1, Д.2, Л.35,36.
   ГАРФ. Ф.Р. - 9478, Оп. 1, Д.8, Л.Л. 185-201, 217-218.
   РГАСПИ. Ф.17, Оп.122, Д.2, Л.31.
   Социалистическая Кабардино-Балкария. - Нальчик, 1941, 23 июня. - С.1.
   Бугай, Н.Ф., Гонов, А.М. Война, общество, политика: народы СССР в 1941-1945 годы// Исторические записки/ Отв. ред. Б.В. Ананьич.- М., 2007. - Вып. 10 (128). - С.72.
   Социалистическая Кабардино-Балкария. - Нальчик, - 1941. - 3 июля - С.4.
   Северная Осетия за годы Советской власти. - Орджоникидзе, 1977 - С.36.
   Там же. - С.35.
   Абазатов, М.А. Чечено-Ингушская АССР в Великой Отечественной войне Советского Союза. - Грозный, 1973. - С.122.
   Абазатов, М.А. Чечено-Ингушская АССР в Великой Отечественной войне Советского Союза. - Грозный, 1973. - С.116.
   ГАРФ. Ф.Р. - 9478, Оп. 1, Д. 32, Л. 237.
   Уралов, А. (Авторханов, А.) Убийство чечено-ингушского народа: народоубийство в СССР. - М., 1991. - С. 59.
   Репрессированные народы России: чеченцы и ингуши/ Сост. Н.Ф. Бугай.- М., 1994. - С. 34.
   Там же. - С. 39.
   ГАРФ. Ф.Р. - 9401, Оп. 12, Д. 127, Л. 80.
   ГАРФ. Ф.Р. - 9479, Оп. 1, Д. 768, Л. 129.
   Репрессированные народы России: чеченцы и ингуши/ Сост. Н.Ф. Бугай.- М., 1994. - С. 29-30.
   Уралов, А. (Авторханов, А.) Убийство чечено-ингушского народа... - С. 59-60.
   Ибрагимов, М.М. Народы Северного Кавказа в период Великой Отечественной войны 1941-1945 гг. - М., 1997. - С. 230.
   Линец, С.И. Северный Кавказ накануне и в период немецко-фашистской оккупации: состояние и особенности развития (июль 1942 - октябрь 1943 гг.). - Ростов-н/Д., 2003. - С. 310.
   Ибрагимов, М.М. Народы Северного Кавказа в период Великой Отечественной войны 1941-1945 гг. - М., 1997. - С. 230-231.
   Хунагов, А.С. "Выселить без права возвращения ...". Депортация народов Юга России. 20-50-е гг. (на материалах Краснодарского и Ставропольского краёв). - Майкоп, 1999. - С. 81
   Шабаев, Д.В. Правда о выселении балкарцев. - Нальчик, 1992. - С. 19.
   Линец, С.И. Северный Кавказ накануне и в период немецко-фашистской оккупации: состояние и особенности развития (июль 1942 - октябрь 1943 гг.). - Ростов-н/Д., 2003. - С. 318-319.
   Там же - С. 319.
   Ибрагимов, М.М. Народы Северного Кавказа в период Великой Отечественной войны 1941-1945 гг. - М., 1997. - С. 231.
   Бугай, Н.Ф., Гонов, А.М. Война, общество, политика: народы СССР в 1941-1945 годы// Исторические записки/ Отв. ред. Б.В. Ананьич.- М., 2007. - Вып. 10 (128). - С. 76.
   Бугай, Н.Ф. Л.Берия - И. Сталину: "Согласно вашему указанию...". - М., 1995. - С. 124.
   Бугай, Н.Ф. Правда о депортации чеченского и ингушского народов // Вопросы истории. - 1990. - N 7. - С. 37.
   Там же.
   Бугай, Н.Ф. Правда о депортации чеченского и ингушского народов// Вопросы истории. - 1990. - N7. - С. 37.
   Бугай, Н.Ф., Гонов, А.М. Война, общество, политика: народы СССР в 1941-1945 годы // Исторические записки/ Отв. ред. Б.В. Ананьич. - М., 2007. - Вып. 10 (128). - С. 75.
   Репрессированные народы России: чеченцы и ингуши. Документы, факты, комментарии. - М., 1994. - С. 114.
   Линец, С.И. Северный Кавказ накануне и в период немецко-фашистской оккупации: состояние и особенности развития (июль 1942 - октябрь 1943 гг.). - Ростов-н/Д., 2003. - С. 328.
   Там же. - С. 303.
   Линец, С.И. Северный Кавказ накануне и в период немецко-фашистской оккупации: состояние и особенности развития (июль 1942 - октябрь 1943 гг.). - Ростов-н/Д., 2003. - - С. 297.
   Дробязко, С.И. Под знамёнами врага. Антисоветские формирования в составе германских вооруженных сил. 1941-1945 гг. - М., 2004. - С. 523-524.
   Там же. - С.519-520.
   Абазатов, М.А. Чечено-Ингушская АССР в Великой Отечественной войне Советского Союза. - Грозный, 1973. - С.116.
   Абазатов, М.А. Чечено-Ингушская АССР в Великой Отечественной войне Советского Союза. - Грозный, 1973. - С. 117.
   Худалов, Т.Т. Северная Осетия в Великой Отечественной войне 1941-1945, - Владикавказ, 1992. - С. 105.
   Там же.
   Кабардино-Балкария в годы Великой Отечественной войны 1941-1945 гг. - Нальчик, 1971. - С. 159.
   Ибрагимбейли, Х.-М. Крах "Эдельвейса" и Ближний Восток. - М., 1977. - С. 206-211.
   Хунагов, А.С. "Выселить без права возвращения ...". Депортация народов Юга России. 20-50-е годы (на материалах Краснодарского и Ставропольского краёв). - Майкоп, 1999. - С. 76.
   Койчуев, А.Д. Карачаевская автономная область в годы Великой Отечественной войны 1941-1945 гг. - Ростов-н/Д., 1998. - С. 430-431; Красный Карачай. - 1943, 26 июня. - С. 1.
   Черекская трагедия. - Нальчик, 1994; ЦГА КБР. Ф.Р. 774, Оп. 3, Д. 1.
   Черекская трагедия. - Нальчик, 1994. - С.188-189.
   Там же.
   ГАРФ. Ф.Р. - 9401, Оп 2, Д.65. Л.400; Там же, Л.194,195; Там же, Л.215 а; Там же, Д.64, Л.163; Там же Д.66, Л.132
   ГАРФ. Ф.Р. - 9401, Оп. 2, Д. 3, Л. 704-705.
   Репрессированные народы России: чеченцы и ингуши. - М., 1994. - С. 126.
   Там же.
   Там же. - С. 121.
   Котов, В.И. Депортация народов Северного Кавказа: кризисные явления этно-демографической ситуации// Северный Кавказ: выбор пути национального развития. - Майкоп, 1994. - С. 201.
   Репрессированные народы России: чеченцы и ингуши. - М., 1994. - С. 121.
   Ибрагимов, М.М. Народы Северного Кавказа в период Великой Отечественной войны 1941-1945 гг. - М., 1997. - С.231-232.
   Авксентьев, В.А. Этнические проблемы Северного Кавказа в контексте общероссийских и мировых этнических процессов// Известия вузов. Северокавказский регион. Общественные науки. - 1998. - N 2.
   Правда. - 1941. - 29 августа.
   Советское прошлое: поиски понимания // Отечественная история. - 2000. - N 4. - С. 113
   Там же. - С. 104.
   Лабунская, В.А. Социально-психологические детерминанты возникновения затруднений в межэтническом общении // Известия вузов. Северокавказский регион. Общественные науки. - Ростов-н/Д., 1998. - N 2. - С. 61.
   Советское прошлое: поиски понимания// Отечественная история. - 2000. - N4. - С. 103.
   Григорьев, С.И. Теоретические основы изучения жизненных сил национальных общностей// Социологические исследования. - 2000. - N 2. - С. 16.
   Цит. по: Бугай, Н.Ф. Л.Берия - И. Сталину: "Согласно вашему указанию...". - М., 1995. - С.61-62.
   См. напр.: Правда. - 1943, 23 февраля; ЦГА КБР. Ф.Р. 717, Оп. 2, Д. 1, Л. 6-10, 20-21.
   См. напр.: Черекская трагедия. - Нальчик, 1994. - С.9.
   ГАРФ. Ф.Р. - 9401, Оп.2, Д.65, Л.Л.194, 195, 215; Д.66, Л.132.
   ГАРФ. Ф.Р. - 9401, Оп.2, Д.65, Л.400.
   ГАРФ. Ф.Р. - 9401, Оп.2, Д.64, Л.163.
   ГАРФ. Ф.Р. - 9401, Оп.2, Д.64, Л.163 об.
   Там же. - Л.181 об.
   Социалистическая Кабардино-Балкария. - Нальчик. - 1944. - 26 февраля.
   ГАРФ. Ф.Р. - 9401, Оп.2,Д.64, Л. 254.
   Там же. - Л.Л. 255, 256.
   ГАРФ. Ф.Р. - 9401. Оп.2, Д.65, Л.121.
   Цит.по: Бугай, Н.Ф. Л.Берия - И. Сталину: "Согласно вашему указанию...". - М., 1995.- С.64.
   Там же. - С.63.
   ГАСК. Ф.Р. - 1686, Оп. 5, Д. 31, Л. 27.
   Там же.
   Бугай, Н.Ф. Злая память // Родина. - 2000. - N 1-2. - С.183.
   Беджанов, М.Б. Ленинская национальная политика и её деформация в годы сталинщины. - Майкоп, 1994. - С. 25.
   Цит.по: Шабаев, Д.В. Правда о выселении балкарцев. - Нальчик, 1992. - С. 53.
   ГАРФ. Ф.Р. - 9401, Оп. 2, Д. 64, Л. 162.
   Там же.
   Там же. Л. 161.
   Там же. Л. 165.
   ГАРФ. Ф.Р. - 9401, Оп. 2, Д. 64. - Л.166.
   ГАРФ. Ф.Р. - 9401, Оп. 2, Д. 64. - Л.166.об.
   Там же. Л. 167-167 (об.).
   Здравомыслов, А.Г. Осетино-ингушский конфликт: перспективы выхода из кризиса. - М., 1998. - С. 36.
   Бугай, Н.Ф. Л.Берия - И. Сталину: "Согласно вашему указанию...". - М., 1995. - С.95.
   Здравомыслов, А.Г. Осетино-ингушский конфликт: перспективы выхода из кризиса. - М., 1998. - - С. 38.
   Темукуев, Б.Б. Спецпереселенцы. В 4-х ч.- Нальчик, 1997. - Ч. 1. - С. 22.
   Цой, Б.С. Социальные и экономические аспекты реабилитации народов и граждан репрессированных в СССР по политическим мотивам// Государство и право. - 1994. - N1. - С. 12.
   Черекская трагедия. - Нальчик, 1994. - С. 188-189.
   Бугай, Н.Ф., Гонов, А.М. Кавказ: народы в эшелонах (20-60-е гг.) - М., 1996. - С. 147; Костоев, Б.У. Преданная нация. - М., 1995 - С. 82; Полян, П. Не по своей воле... История и география принудительных миграций в СССР. - М., 2001. - С.122; Шахбиев, З. Судьба чечено-ингушского народа. - М., 1996. - С. 251.
   Цит. по: Шахбиев, З. Судьба чечено-ингушского народа. - М, 1996. - С. 251.
   Там же. - С 257.
   Здравомыслов, А.Г. Осетино-ингушский конфликт: перспективы выхода из кризиса. - М., 1998. - С. 39.
   Бугай, Н.Ф. Злая память// Родина. - 2000. - N 1-2. - С. 184.
   Шабаев, Д.В. Правда о выселении балкарцев. - Нальчик, 1992. - С. 8
   РГАСПИ. Ф. 17, Оп. 88, Д. 391, Л. 19.
   РГАСПИ. Ф. 17, Оп. 88, Д. 391, Л. 21.
   Там же. Л. 40.
   Балкарцы: выселение, на спецпоселении, реабилитация. 1944-2001: Документы, материалы, комментарии / Авт.-сост. Х.-М. А. Сабанчиев. - Нальчик, 2001. - С. 44-49.
   Там же. - С. 46-47.
   Кирей, Н.И. Лингвистическая классификация народов мира. - Краснодар, 1981. - С. 16.
   Балкарцы: выселение, на спецпоселении, реабилитация. 1944-2001: Документы, материалы, комментарии/ Авт.-сост. Х.-М. А. Сабанчиев. - Нальчик, 2001. - С. 49.
   Репрессированные народы России: чеченцы и ингуши. Документы, факты, комментарии. - М., 1994. - С. 103-104.
   Цит. по: Кринко, Е.Ф. Национальная политика и межнациональные отношения на Северном Кавказе в годы Великой Отечественной войны: историография, проблемы// Гуманитарная мысль Юга России. - Краснодар, 2005. - N1. - С. 71
   Полян, П. Не по своей воле... История и география принудительных миграций в СССР. - М., 2001. - С. 125.
   ЦГА КБР. Ф.Р. - 526, Оп. 1, Д. 8, Л. 12 об.
   ГАРФ. Ф.Р. 9479. Оп. 1, Д. 768, Л. 129.
   Темукуев, Б.Б. Спецпереселенцы в 4-х ч.- Нальчик, 1997. - Ч. 1. - С. 40-41.
   Репрессированные народы России: чеченцы и ингуши. Документы, факты, комментарии. - М., 1994. - С. 76.
   Россия и её регионы в ХХ веке: территория - расселение - миграции/ Под ред. О. Глезер и П. Поляна. - М., 2005. - С. 599.
   Бугай, Н.Ф., Гонов, А.М. Северный Кавказ: границы, конфликты, беженцы (документы, факты, комментарии). - Ростов-н/Д.,1997. - С. 114.
   Там же. - С.115.
   Очерки истории Чечено-Ингушской АССР (1917-1970 гг.). - Грозный, 1972. - Т.II. - С.256.
   Бугай, Н.Ф., Гонов, А.М. Северный Кавказ: границы, конфликты, беженцы (документы, факты, комментарии). - Ростов-н/Д.,1997. - С.117.
   Бугай, Н.Ф., Гонов, А.М. Кавказ: народы в эшелонах (20-60-е годы). - М., 1998.- С.295.
   Там же. - С.250.
   РГАСПИ. Ф.17, Оп.122, Д.58, Л.16.
   Очерки истории Чечено-Ингушской АССР (1917-1970 гг.). - Грозный, 1972. - Т.II. - С.257.
   РГАСПИ. Ф.17, Оп.88, Д.732, Л.1.
   РГАСПИ. Ф.17, Оп.122, Д.58, Л.15.
   РГАСПИ. Ф.17, Оп.88, Д.732, Л.38.
   Там же.
   Очерки истории Чечено-Ингушской АССР (1917-1970 гг.). - Грозный, 1972. - Т.II. - С.272.
   Там же. - С.274.
   РГАСПИ. Ф.17, Оп.88, Д.732, Л.1.
   Бугай, Н.Ф., Гонов, А.М. Северный Кавказ: границы, конфликты, беженцы (документы, факты, комментарии). - Ростов-н/Д.,1997. - С.172.
   Там же. - С.120.
   Бугай, Н.Ф., Гонов, А.М. Кавказ: народы в эшелонах (20-60-е годы). - М., 1998. - С. 207.
   Репрессированные народы России: чеченцы и ингуши. - М., 1994. - С. 84.
   ГАРФ. Ф.А. - 327, Оп. 2, Д. 708, Л. 48.
   Там же. - Л. 84.
   Там же. - Л. 82.
   Репрессированные народы России: чеченцы и ингуши. - М., 1994. - С. 89.
   Бугай, Н.Ф. Л.Берия - И.Сталину: "Согласно вашему указанию...". - М., 1995. - С. 273.
   Бугай, Н.Ф. Л.Берия - И.Сталину: "Согласно вашему указанию...". - М., 1995. - С. 274.
   ГАРФ. Ф.А. - 37, Оп. 2, Д. 599, Л. 5.
   Репрессированные народы России: чеченцы и ингуши. - М., 1994. - С. 99-100.
   Там же. - С. 102.
   РГАСПИ. Ф. 17, Оп. 88, Д. 732, Л. 38.
   Бугай, Н.Ф., Гонов, А.М. Кавказ: народы в эшелонах (20-60-е годы). - М., 1998. - С. 206.
   РГАСПИ. Ф. 17, Оп. 88, Д. 732, Л. 38.
   Репрессированные народы России: чеченцы и ингуши. - М., 1994. - С. 104-105.
   Бугай Н.Ф., Гонов А.М. Кавказ: народы в эшелонах (20-60-е годы). - М., 1998. - С. 206.
   Репрессированные народы России: чеченцы и ингуши. - М., 1994. - С. 105-106.
   ГАРФ. Ф.А. - 327, Оп. 2, Д. 599, Л. 5.
   Бугай, Н.Ф., Гонов, А.М. Северный Кавказ: границы, конфликты, беженцы (документы, факты, комментарии). - Ростов-н/Д., 1997. - С. 172.
   Бугай, Н.Ф. Депортация народов Северного Кавказа: проблемы административно-территориального устройства// Народы России: проблемы депортации и реабилитации. - Майкоп, 1997. - С. 58.
   Репрессированные народы России: чеченцы и ингуши. - М., 1994. - С. 93.
   Дагестан: чеченцы-аккинцы. - М., 1993. - С. 63.
   Репрессированные народы России: чечнци и ингуши. - М., 1994. - С. 94.
   Здравомыслов, А.Г. Осетино-Ингушский конфликт: перспективы выхода из кризиса. - М., 1998. - С. 40-41.
   ГАРФ. Ф.Р. - 9479, Оп. 1, Д. 925, Л. 129.
   Депортация карачаевцев. Документы рассказывают. Сборник документов/ сост., авт. вступ. ст., предисл. и закл. Р.С. Тебуев, - Черкесск, 1995. - С. 243-244.
   Борлакова, З.М. Депортация и репатриация карачаевского народа в 1943-1953 гг.// Отечественная история. - 2005. - N1. - С. 143; Койчуев А.Д. Карачаевская автономная область в годы Великой Отечественной войны 1941-1945 гг. - Ростов-н/Д., 1998. - С. 460.
   Депортация карачаевцев. Документы рассказывают. Сборник документов/ Составитель, авт. предисл., вступ. ст. и закл. Р.С. Тебуев - Черкесск, 1995. - С. 245..
   Там же. - С. 246-247.
   Хунагов, А.С. "Выселить без права возвращения...". Депортация народов Юга России. 20-50-е гг. (на материале Краснодарского и Ставропольского краёв). - Майкоп, 1999. - С. 117.
   Там же.
   Балкарцы: выселение, на спецпоселении, реабилитация. 1944-2001: Документы, материалы, комментарии/ Авт.-сост. Х-М.А. Сабанчиев. - Нальчик, 2001. - С. 28.
   Там же. - С. 37.
   Северный Кавказ: этнополитические и этнокультурные процессы в ХХ в./ Отв. ред. В.А. Тишков, С.В. Чешко. - М, 1996. - С. 24.
   Бугай, Н.Ф., Гонов, А.М. Северный Кавказ: границы, конфликты, беженцы (документы, факты, комментарии). - Ростов-н/Д., 1997. - С.170.
   Час испытаний: Депортация, реабилитация и возрождение балкарского народа: Документы и материалы/ Сост. Б.М. Зумакулов, А.Х. Каров, С.Н. Бейтуганов и др.; Предисл. А.И. Мусукаева. - Нальчик, 2001. - С. 357.
   Там же.
   Балкарцы: выселение, на спецпоселении, реабилитация. 1994-2001: Документы, материалы, комментарии/ Авт.-сост. Х.-М.А. Сабанчиев. - Нальчик, 2001. - С. 36.
   Балкарцы: выселение, на спецпоселении, реабилитация. 1994-2001: Документы, материалы, комментарии/ Авт.-сост. Х.-М.А. Сабанчиев. - Нальчик, 2001. - С 36-38.
   Нартокова, Н.В. Социальная политика в Кабардино-Балкарии в 40-х - нач. 60-х гг. ХХ века. Дисс. ...канд. ист. наук. - Пятигорск, 2000. - С.132.
   Час испытаний: Депортация, реабилитация и возрождение балкарского народа: Документы и материалы. - Нальчик, 2001. - С. 231-232.
   Там же. - С. 239.
   РГАНИ. Ф.5, Оп 31, Д. 56, Л. 112-113.
   Ибрагимов, М.М. Власть и общество в годы Великой Отечественно войны (на примере национальных республик Северного Кавказа). Дисс.... д-ра ист. наук. - М., 1999. - С. 345.
   Репрессированные народы России: чеченцы и ингуши. - М., 1994. - С. 103.
   Цит. по: Ибрагимов, М.М. Народы Северного Кавказа в период Великой Отечественно войны 1941-1945 гг. - М., 1997. - С. 266.
   Тикеев, К.М. Трагические последствия сталинского геноцида в быту и культуре карачаево-балкарского народа// Репрессированные народы России: история и современность. - М., 1994. - С. 192.
   Тикеев, К.М. Трагические последствия сталинского геноцида в быту и культуре карачаево-балкарского народа// Репрессированные народы России: история и современность. - М., 1994. - С. 192-193.
   Ибрагимов, М.М. Власть и общество в годы Великой Отечественно войны в годы Великой Отечественной войны (на примере национальных республик Северного Кавказа). Дисс. ... д-ра ист. наук. - М., 1999. - С. 259-260; Арапханова, Л.Я. Депортация народов как специфический аспект национальной политики советского государства (на примере ингушского народа). Автореф. дисс. ... канд. полит. наук. - М., 2002. - С. 24.
   Бугай, Н.Ф. Правда о депортации чеченского и ингушского народов// Вопросы истории. - 1990. - N7. - С. 44; Ибрагимов, М.М. Народы Северного Кавказа в период Великой Отечественно войны1941-1945 гг. - М., 1997. - С. 259-260; Костоев, Б.У. Преданная нация. - М., 1995. - С. 9.
   Дешериев, Ю.Д. Жизнь во мгле и борьбе: О трагедии репрессированных народов. - М., 1995. - С. 160, 245; Полян П. Не по своей воле...: История и география принудительных миграций в СССР. - М., 2001. - С.123.
   Хунагов, А.С. "Выселить без права возвращения...": Депортация народов Юга России. 20-50-е годы (на материалах Краснодарского и Ставропольского краёв). - Майкоп, 1999.- С. 121.
   Бугай, Н.Ф., Гонов, А.М. Северный Кавказ: границы, конфликты, беженцы (документы, факты, комментарии)/ Н.Ф. Бугай, А.М. Гонов. - Ростов-н/Д., 1997. - С.138-140.
   Там же. - С. 138.
   ЦГА КБР. Ф.Р. - 717, Оп. 2, Д. 1, Л. 2-3.
   Шнирельман, В.А Быть Аланами: интеллектуалы и политика на Северном Кавказе в ХХ веке. - М., 2006. - С. 225-245.
   Хунагов, А.С. "Выселить без права возвращения...". Депортация народов Юга России. 20-50-е годы (на материалах Краснодарского и Ставропольского краёв). - Майкоп, 1999. - С.84-85.
   Там же. - С. 85.
   Карачаевцы: выселение и возвращение (1943-1957 гг.)/ Под ред. И.И. Алиева, - Черкесск, 1993. - С. 16; Шаманов, И.М., Тамбиева, Б.А., Абрекова, Л.О. Наказаны по национальному признаку. - Черкесск, 1999. - С. 29.
   Койчуев, А.Д. Карачаевская автономная область в годы Великой Отечественной войны 1941-1945 гг. - Ростов-н/Д., 1998. - С. 462.
   ГАРФ. Ф.Р. - 9478, Оп. 1, Д. 61, Л. 2.
   Северный Кавказ: этнополитические и этнокультурные процессы в ХХ в./ Отв. ред. В.А. Тишков, С.В. Чешко. - М., 1996. - С. 22.
   Беленчук, Л.Н., Бугай, Н.Ф., Кудюкина, М.М. Межнациональные отношения в историографии автономных республик и областей// Историография национальных отношений в СССР. 1985-1987 гг./ Под ред. Н.Ф. Бугая. - М., 1988. - С. 27.
   Котов, В.И. Депортация народов Северного Кавказа: кризисные явления этно-демографической ситуации// Северный Кавказ: выбор пути национального развития. - Майкоп, 1994. - С. 204.
   Репрессированные народы России: чеченцы и ингуши. - М., 1994. - С. 85.
   Там же. - С. 184.
   Там же - С. 184-185.
   Там же - С. 181-187.
   Балкарцы: выселение, на спецпоселении, реабилитация. 1994-2001: Документы, материалы, комментарии/ Авт.-сост. Х.-М.А. Сабанчиев. - Нальчик, 2001. - С.27.
   Карачаевцы: выселение и возвращение. (1943 - 1957). Материалы и документы - Черкесск, 1993. - С. 16; Шаманов, И.М., Тамбиев, Б.А., Абрекова, Л.О. Наказаны по национальному признаку. - Черкесск, 1999. - С. 29; Борлакова, З.М. Депортация и репатриация карачаевского народа в 1943-1953 гг.// Отечественная история, - 2005. - N1. - С. 145.
   Нартокова, Н.В. Социальная политика в Кабардино-Балкарии в 40-х - начале 60-х гг. ХХ века. Дисс. ... канд. ист. наук. - Пятигорск, 2000. - С. 129; Темукуев, Б.Б. Спецпереселенцы. В 4 частях. - Нальчик, 1997. Часть 1 - С. 110-111.
   Арапханова, Л.Я. Депортация народов как специфический аспект национальной политики советского государства (на примере ингушского народа). Дисс. ... канд. полит. наук. - М., 2002. - С. 24.
   ГАРФ. Ф.Р. - 9478, Оп. 1, Д. 61, Л. 2.
   Карачаевцы: выселение и возвращение (1943 - 1957). Материалы и документы - Черкесск, 1993. - С. 19.
   ГАРФ. Ф.Р. - 9401, Оп. 2, Д. 65, Л. 311.
   Нартокова, Н.В. Социальная политика в Кабардино-Балкарии в 40-х - начале 60-х гг. ХХ века. Дисс. ... канд. ист. наук. - Пятигорск, 2000. - С. 133.
   Кульбаев, М.А. Не только о себе. - Нальчик, 1999. - С. 84.
   ГАРФ. Ф.Р. - 9479, Оп. 1, Д. 160, Л. 134-135.
   ГАРФ. Ф.Р. - 9401, Оп. 2, Д. 65, Л. 312.
   Там же. Л. 312.
   ЦГА КБР. Ф.Р.- 774, Оп. 1, Д. 2, Л. 9.
   Там же. Л. 9-10.
   Шахбиев, З. Судьба чечено-ингушского народа. - М., 1996. - С. 253.
   Кульбаев, М.А. Не только о себе. - Нальчик, 1999. - С. 81.
   Там же. - С. 81-83.
   ЦГА КБР. Ф.Р. 774, Оп. 1, Д.2, Л. 82.
   Час испытаний. Депортация, реабилитация и возрождение балкарского народа: Документы и материалы/ Сост. Б.М. Зумакулов, А.Х. Каров, С.Н. Бейтуганов и др. - Нальчик, 2001. - С. 205.
   ЦГА КБР. Ф.Р. 774, Оп. 1, Д. 3, Л. 202-209.
   Борлакова, З.М. Депортация и репатриация карачаевского народа в 1943-1953 гг.// Отечественная история. - 2005. - N1. - С. 144.
   Койчуев, А.Д. Карачаевская автономная область в годы Великой Отечественной войны 1941-1945 гг. - Ростов-н/Д., 1998. - С. 448; Темукуев, Б.Б. Спецпереселенцы. В 4-х ч. - Нальчик, 1997. - Ч. 1. - С. 176.
   Бугай, Н.Ф. Депортация народов Северного Кавказа: проблемы административно-территориального устройства// Народы России: проблемы депортации и реабилитации. - Майкоп, 1997. - С. 33.
   Нартокова, Н.В. Социальная политика в Кабардино-Балкарии в 40-х - начале 60-х гг. ХХ века. Дисс. ... канд. ист. наук. - Пятигорск, 2000. - С. 132.
   Репрессированные народы России: чеченцы и ингуши. - М., 1994. - С. 179.
   Котов В.И. Депортация народов Северного Кавказа: кризисные явления этно-демографической ситуации// Северный Кавказ: Выбор пути национального развития. - Майкоп, 1994. - С. 205.
   ГАРФ. Ф.Р. - 9479, Оп. 1, Д. 357, Л. 70.
   ГАРФ. Ф.Р. - 9479, Оп. 1, Д. 357, Л. 70.
   Бугай, Н.Ф. Л. Берия - И. Сталину: "Согласно Вашему указанию...". - М., 1995. - С.262.
   Бугай, Н.Ф. Л. Берия - И. Сталину: "Согласно Вашему указанию...". - М., 1995. - С. 281-282.
   Там же. - С. 286.
   Белозёров, В.С. Этническая карта Северного Кавказа. - М., 2005. - С. 97.
   Репрессированные народы России: чеченцы и ингуши. - М., 1994. - С. 197.
   Каркмозов, А.Ю. Этнополитические процессы на Северном Кавказе (История и современность). - Ставрополь, 1994. - С. 98.
   Карачаевцы: выселение и возвращение(1943 - 1957гг.): Материалы и документы - Черкесск, 1993. - С. 20.
   Темукуев, Б.Б. Спецпереселенцы. В 4-х ч. - Нальчик, 1997. - Ч.1. - С. 169.
   ГАРФ. Ф.Р. - 9401, Оп. 2, Д. 65, Л. 312.
   Темукуев, Б.Б. Спецпереселенцы. В 4-х ч. - Нальчик, 1997. - Ч. 1. - С. 170.
   Алфёрова, И.В. Государственная политика в отношении депортированных народов (конец 30-х - 50-е гг.). Дисс. ... канд. ист. наук. - М., 1998. - С. 156.
   Шашков, В.Я., Козлов, С.С. Спецпереселенцы на защите Отечества// Вопросы истории. - 2005. - N5. - С. 159.
   Шашков, В.Я., Козлов, С.С. Спецпереселенцы на защите Отечества // Вопросы истории. - 2005. - N 5. - С. 159.
   ГАРФ. Ф.Р. - 9401, Оп. 2, Д. 65, Л. 311.
   Репрессированные народы России: чеченцы и ингуши. - М., 1994. - С. 85-86.
   ЦГА КБР. Ф.Р. - 774, Оп. 1, Д. 2, Л. 2.
   ГАРФ. Ф.Р. - 9401, Оп. 2, Д. 65, Л. 313.
   Карачаевцы: выселение и возвращение(1943 - 1957гг.): Материалы и документы - Черкесск, 1993. - С. 20-21
   Там же.
   Час испытаний: Депортация, реабилитация и возрождение балкарского народа: Документы и материалы. - Нальчик, 2001. - С. 278-279.
   Там же. - С. 284.
   Койчуев А.Д. Карачаевская автономная область в годы Великой Отечественной войны 1941-1945 гг. - Ростов-н/Д., 1998. - С. 468.
   Койчуев А.Д. Карачаевская автономная область в годы Великой Отечественной войны 1941-1945 гг. - Ростов-н/Д., 1998. - С. 468.
   ГАРФ. Ф.Р. - 9479, Оп. 1, Д. 570, Л. 243.
   ГАРФ. Ф.Р. - 9401, Оп. 2, Д. 139, Л. 380.
   Там же.
   ГАРФ. Ф.Р. - 9401, Оп. 2, Д. 139, Л. 381.
   Там же.
   ГАРФ. Ф.Р. - 9401, Оп. 2, Д. 139, Л. 382.
   Там же. Л. 378.
   Там же. Л. 378-379.
   ГАРФ. Ф.Р. - 9401, Оп. 2, Д. 139, Л. 379.
   Бугай, Н.Ф. Злая память// Родина. - 2000. - N 1-2. - С. 184.
   Там же.
   ГАРФ. Ф.Р. - 9401, Оп. 2, Д.65, Л. 313.
   Шаманов, И.М., Тамбиева, Б.А., Абрекова, Л.О. Наказаны по национальному признаку. - Черкесск, 1999. - С. 35.
   Нартокова, Н.В. Социальная политика в Кабардино-Балкарии в 40-х - начале 60-х гг. ХХ века. Дисс. ... канд. ист. наук. - Пятигорск, 2000. - С. 135.
   Кульбаев, М.А. Не только о себе. - Нальчик, 1999. - С. 90.
   Тишков, В.А. Общество в вооружённом конфликте (этнография чеченской войны). - М., 2001. - С. 84.
   Шахбиев, З. Судьба чечено-ингушского народа. - М., 1996. - С. 253.
   Нартокова, Н.В. Социальная политика в Кабардино-Балкарии в 40-х - начале 60-х гг. ХХ века. Дисс. ... канд. ист. наук. - Пятигорск, 2000. - С. 136.
   Койчуев, А.Д. Карачаевская автономная область область в годы Великой Отечественной войны 1941-1945 гг. - Ростов-н/Д., 1998. - С. 463.
   Там же.
   Кульбаев, М.А. Не только о себе. - Нальчик, 1999. - С. 84.
   Балкарцы: выселение, на спецпоселении, реабилитация. 1994-2001: Документы, материалы, комментарии. - Нальчик, 2001. - С. 118.
   Там же. - С. 119.
   Там же.
   ЦГА КБР. Ф.Р. - 774, Оп. 1, Д.2, Л. 251-252.
   Там же. - С. 289.
   Тишков, В.А. Общество в вооружённом конфликте (этнография чеченской войны). - М., 2001. - С. 85.
   Кульбаев, М.А. Не только о себе. - Нальчик, 1999. - С. 85.
   Тишков, В.А. Общество в вооружённом конфликте (этнография чеченской войны). - М., 2001. - С. 88-89.
   Некрич, А. Наказанные народы// Нева. - 1993. - N10. - С. 275.
   Тишков, В.А. Общество в вооружённом конфликте (этнография чеченской войны). - М., 2001. - С. 80.
   Шнайдер, В.Г. Циклы истории России и кавказские войны (до 1917 г.)// История и обществознание. Научный и учебно-методический ежегодник. - 2002. Вып. I. - С. 5-12; Он же. Российская государственность в контексте социальных циклов//Культурная жизнь Юга России. - Краснодар. - 2005. - N 1(11). - С 32-36.
   Сталин, И.В. Марксизм и вопросы языкознания// Соч. Т. 16. - С. 136.
   Там же.
   Каркмозов, А.Ю. Этнополитические процессы на Северном Кавказе (История и современность). - Ставрополь, 1994. - С. 110.
   Вопросы истории. - 1961. - N9. - С. 34.
   Там же. - С. 267.
   Зубов, А. Третий русский национализм// Знамя. - 1993. - N1. - С. 168.
   РГАСПИ. Ф. 17, Оп. 88, Д. 734, Л. 52.
   РГАСПИ. Ф. 17, Оп. 88, Д. 734. Л. 53.
   Там же. Д. 774, Л. 16.
   Там же.
   История Северо-Осетинской АССР. Советский период.- Орджоникидзе, 1966. - Т. 2. - С.369.
   Очерки истории Карачаево-Черкессии. - Черкесск, 1972. - Т. 2. Советский период. - С. 361-362.
   История Кабардино-Балкарской АССР с Великой Октябрьской социалистической революции до наших дней/ Под ред. Т.Х Кумыкова. - Т.2. - М., 1967. - С. 347.
   РГАСПИ. Ф.17, Оп.88, Д.737, Л.131.
   РГАСПИ. Ф.17, Оп.88, Д. 774, Л. 20.
   Там же. - Л.21.
   История Северо-Осетинской АССР. Советский период. - Орджоникидзе, 1966. - Т.2. - С.341.
   РГАСПИ. Ф. 17, Оп. 88, Д. 734, Л. 60.
   История Северо-Осетинской АССР. Советский период. - Орджоникидзе, 1966. - Т.2. - С.341.
   Там же. - С. 342.
   История Северо-Осетинской АССР. Советский период. - Орджоникидзе, 1966. - Т.2. - С. 342.
   РГАСПИ. Ф. 17, Оп. 88, Д. 737, Л. 132-134.
   РГАСПИ. Ф. 17, Оп. 88, Д. 737. - С. 133-134.
   НАРА. Ф.Р. - 254, Оп. 1, Д. 1, Л. 16-17(об).
   Там же. Д. 84, Л. 83-85.
   НАРА. Ф.Р. - 254, Оп. 1, Д. 1, Л. 2 (об).
   См. напр.: РГАСПИ. Ф.17, Оп.88, Д.737; Там же, Д. 774; Там же, Д. 734.
   РГАСПИ. Ф. 17, Оп. 88, Д. 737, Л. 57.
   Там же. Л. 58.
   Там же. Л. 96.
   РГАСПИ. Ф. 17, Оп. 88, Д. 774, Л. 37.
   Там же. Д. 737, Л. 61.
   РГАСПИ. Ф. 17, Оп. 88, Д. 774, Л. 2.
   История Северо-Осетинской АССР. Советский период. - Орджоникидзе, 1966. - Т.2. - С.321.
   Очерки истории Чечено-Ингушской АССР.- Грозный: Чечено-Ингушское книжное издательство, 1972. - Т.II. - С. 262.
   Там же.
   РГАСПИ. Ф. 17, Оп. 88, Д. 774, Л. 3.
   Там же. Л. 2.
   РГАСПИ. Ф. 17, Оп. 88, Д. 737, Л. 66.
   История Кабардино-Балкарской АССР с древнейших времён до наших дней. - М., 1967. Т. 2. - С.229.
   Там же.
   Там же. - С. 300.
   Очерки истории Карачаево-Черкессии. Советский период. - Черкесск, 1972. Т. .- С. 329.
   История Северо-Осетинской АССР. Советский период. - Орджоникидзе, 1966. - Т.2. - С.357.
   Там же. - С. 328, 334.
   Там же. - С. 364.
   Национальности РСФСР (распределение по общественным группам, отраслям народного хозяйства, уровню образования, состоянию в браке и размеру семьи). По данным Всесоюзной переписи населения на 15 января 1959 года. - М., 1961. - С. 2-9.
   История Кабардино-Балкарской АССР с древнейших времён до наших дней. - М., 1967. Т. 2. - С.314.
   Там же.
   РГАСПИ. Ф.17, Оп. 88, Д. 737, Л. 86.
   РГАСПИ. Ф.17, Оп. 88, Д. 737, Л. 88
   НАРА. Ф.Р. - 21, Оп. 2, Д. 103.
   См. например: НАРА. Ф.Р. - 21, Оп. 1, Д. 39; НАРА, Ф.Р. - 21, Оп. 1, Д. 181а.
   НАРА. Ф.Р. - 21, Оп. 2, Д. 338.
   Там же. Д. 445.
   Там же. Д. 103, Л. 4.
   Там же. Д. 127, Л. 1.
   НАРА. Ф.Р. - 21, Оп. 2, Д. 338. Л. 9.
   Там же. Л. 11.
   НАРА. Ф.Р. - 821, Оп. 1, Д. 11, Л. 10.
   Там же, Д. 31, Л. 8.
   История Кабардино-Балкарской АССР с древнейших времён до наших дней. - М., 1967. - Т. 2 - С. 289
   Очерки истории Чечено-Ингушской АССР.- Грозный, 1972. - Т.2. - С. 281.
   Там же. - С.282.
   Очерки истории Карачаево-Черкессии. Советский период. - Черкесск, 1972. - Т. 2. - С. 355.
   Там же. - С. 354.
   Очерки истории Карачаево-Черкессии. Советский период. - Черкесск, 1972. - Т. 2. - С. 355.
   Аристова, Т.Ф. Развитие народного просвещения // Культура и быт народов Северного Кавказа/ Под ред. В.К. Гарданова. - М., 1968. - С.295.
   РГАСПИ. Ф. 17, Оп. 88, Д. 774, Л. 35.
   Аристова, Т.Ф. Развитие народного просвещения// Культура и быт народов Северного Кавказа/ Под ред. В.К. Гарданова. - М., 1968. - С. 295
   Аристова, Т.Ф. Развитие народного просвещения// Культура и быт народов Северного Кавказа/ Под ред. В.К. Гарданова. - М., 1968. - С. 291.
   Северный Кавказ: этнополитические и этнокультурные процессы в ХХ в./ Отв. ред. В.А. Тишков, С.В. Чешко. - М., 1996. - С. 53-54.
   Нагучев, Д.М. Высшая школа национальных автономий Северного Кавказа в послевоенные годы (1945-1965)// Северный Кавказ: выбор пути национального развития. - Майкоп, 1994. - С. 237.
   Национальности РСФСР (распределение по общественным группам, отраслям народного хозяйства, уровню образования, состоянию в браке размеру семьи): По данным Всесоюзной переписи населения на 15 января 1959 года. - М, 1961. - С. 14.
   Там же.
   Национальности РСФСР (распределение по общественным группам, отраслям народного хозяйства, уровню образования, состоянию в браке размеру семьи): По данным Всесоюзной переписи населения на 15 января 1959 года. - М, 1961. - С. 13.
   Там же. - С. 12.
   Там же. - С. 13.
   Там же. - С. 14-15.
   РГАСПИ. Ф.17, Оп. 88, Д.737, Л.68.
   Там же.
   РГАСПИ. Ф.17, Оп. 88, Д.737, Л.67, 68.
   Там же.
   Ленин, В.И. О "культурно-национальной" автономии/ Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 24. - С. 17.
   История Северо-Осетинской АССР. Советский период. - Орджоникидзе, 1966. - Т. 2. - С.342.
   Там же. - С.336.
   Студенецкая, Е.Н. Одежда народов Северного Кавказа XVIII - XX вв. - М., 1989. - С. 229
   Там же. - С. 230-231.
   Студенецкая, Е.Н. Одежда народов Северного Кавказа XVIII - XX вв. - М., 1989. - С.234-236.
   Там же. - С. 240-241.
   Там же. - С. 242.
   Там же. - С. 249-250.
   Меретуков, М.А. Межнациональный брак как форма проявления межнациональных отношений// Северный Кавказ: национальные отношения (историография, проблемы)/ Под ред. Н.Ф. Бугая. - Майкоп, 1992. - С. 227.
   Там же. - С. 230.
   Меретуков, М.А. Межнациональный брак как форма проявления межнациональных отношений// Северный Кавказ: национальные отношения (историография, проблемы)/ Под ред. Н.Ф. Бугая. - Майкоп, 1992. - С. 231.
   Смирнова, Я.С. Семья и семейный быт народов Северного Кавказа (вторая половина XIX - XX вв.). - М., 1983. - С. 238.
   Там же. - С. 169.
   История Северо-Осетинской АССР. Советский период.- Орджоникидзе, 1966. - Т. 2. - С.336.
   Национальности РСФСР (распределение по общественным группам, отраслям народного хозяйства, уровню образования, состоянию в браке размеру семьи): По данным Всесоюзной переписи населения на 15 января 1959 года. - М, 1961.
   Смирнова, Я.С. Семья и семейный быт народов Северного Кавказа (вт. пол. XIX - XX вв.). - М., 1983. - С.196.
   Хунагов, А.С. "Выселить без права возвращения..." Депортация народов Юга России (на материалах Краснодарского и Ставропольского краёв). - Майкоп, 1999. - С. 137.
   Там же.
   Тюменов, Б.Н. Начальный этап реабилитации репрессированных народов (1953-1956 гг.)// Восстановление национальной государственности репрессированных народов и перспективы и их развития на современном этапе. Материалы российской научно-практической конференции. - Элиста, 2006. - С. 66-70.
   Репрессированные народы России: чеченцы и ингуши. - М., 1994. - С. 202-203.
   Репрессированные народы России: чеченцы и ингуши. - М., 1994. - С. 203.
   Известия ЦК КПСС. - 1989. - N3. - С. 152.
   Шахбиев, З. Судьба чечено-ингушского народа. - М., 1996. - С. 270.
   Сабанчиев, Х-М. А. Депортация, жизнь в ссылке и реабилитация балкарского народа (1940-е - начало XXI в.). Автореф. дисс. ... д-ра ист. наук. - Ростов-н/Д., 2007. - С. 47-48; Муртазалиев, М.Ю. Роль чеченской диаспоры в возвращении депортированных чеченцев на историческую родину// Восстановление национальной государственности репрессированных народов и перспективы их развития на современном этапе. Материалы российской научно-практической конференции, - Элиста, 2006. - С. 219-222.
   Реабилитация: как это было. Документы Президиума ЦК КПСС и другие материалы (март 1953 - февраль 1956 гг.). В 3-х томах. Т. I. - М., 2000. - С. 61.
   Шахбиев, З. Судьба чечено-ингушского народа. - М., 1996. - С. 270.
   Борлакова З.М. Депортация и репатриация карачаевского народа в 1943-1953 гг.// Отечественная история, - 2005. - N1. - С. 144.
   Час испытаний. Депортация, реабилитация и возрождение балкарского народа: Документы и материалы. - Нальчик, 2001. - С. 291-296.
   Там же. - С. 297-301.
   Там же. - С. 319-326.
   Некрич, А. Наказанные народы// Нева. - 1993. - N10. - С.270.
   Карачаевцы. Выселение и возвращение. 1943-1957. - Черкесск, 1993. - С. 21.
   Некрич, А. Наказанные народы// Нева. - 1993. - N10. - С.269.
   РГАНИ. Ф. 5, Оп. 31, Д. 56, Л. 112.
   Реабилитация: как это было. Документы Президиума ЦК КПСС и другие материалы (март 1953 - февраль 1956 гг.). В 3-х томах. Т. I. - М., 2000. - С. 225-227.
   Реабилитация: как это было. Документы Президиума ЦК КПСС и другие материалы (март 1953 - февраль 1956 гг.). В 3-х томах. Т. I. - М., 2000. - С. 225.
   Там же.
   Реабилитация: как это было. Документы Президиума ЦК КПСС и другие материалы (март 1953 - февраль 1956 гг.). В 3-х томах. Т. I. - М., 2000. - С.226-227.
   Пыжиков, А.В. Модель "общенародного государства". Идеология и практика// Свободная мысль. - 1999. - N 2. - С. 76.
   Пыжиков, А.В. Модель "общенародного государства". Идеология и практика// Свободная мысль. - 1999. - N 2. - С. 79.
   Там же. - С. 85-86.
   РГАНИ. Ф. 89, Оп. 61, Д. 13, Л. 1.
   РГАНИ. Ф. 89, Оп. 61, Д. 13, Л. 1-2.
   Там же. Л. 2.
   Там же. Л. 3.
   Полян, П.М. Не по своей воле... История и география принудительных миграций в СССР. - М., 2001. - С.159.
   РГАНИ. Ф. 89, Оп. 61, Д. 8, Л. 1.
   РГАНИ. Ф. 89, Оп. 61, Д. 8, Л. 1-2.
   Бугай, Н.Ф. Депортация народов Северного Кавказа проблемы административно-территориального устройства// Народы России: проблемы депортации и реабилитации. - Майкоп, 1997. - С. 67.
   Арапханова, Л.Я. Депортация народов как специфический аспект национальной политики советского государства (на примере ингушского народа). Дисс. ... канд. полит. наук. - М., 2002. - С. 192.
   Белозёров, В.С. Этническая карта Северного Кавказа. - М., 2005. - С. 102.
   ГАРФ. Ф.Р. - 75, Оп. 75, Д. 482, Л. 134.
   Очерки истории Карачаево-Черкессии. Советский период. Черкесск, 1972. - Т. 2. - С. 341.
   Темукуев, Б.Б. Спецпереселенцы. В 4-х ч. - Нальчик, 1997. - Ч. 1. - С. 179.
   Репрессированные народы России: чеченцы и ингуши. - М., 1994. - С. 220.
   Казанцев, Б.Н. Северный Кавказ: социально-демографические проблемы городского населения, 50-60-е гг// Северный Кавказ: выбор пути национального развития. - Майкоп, 1994. - С. 232.
   Белозёров, В.С. Этническая карта Северного Кавказа. - М., 2005. - С. 101-102; Муртазалиев, В.Ю. Социально-политические аспекты безработицы в Чечено-Ингушской АССР в период восстановления автономии// Восстановление национальной государственности репрессированных народов и перспективы и их развития на современном этапе. Материалы российской научно-практической конференции. - Элиста, 2006. - С. 106-108.
   ЦГА КБР. Ф.Р. - 774, Оп. 2, Д. 21, Л. 43, 50.
   Котов, В. Северный Кавказ в 30-40-е годы. Проблемы этно-демографического развития// Россия XXI. - 1996. - N1-2. - С. 78.
   Тишков, В.А. Общество в вооружённом конфликте (этнография чеченской войны). - М., 2001. - С. 103; Бугай, Н.Ф. Депортация народов Северного Кавказа... - С. 73; Белозёров, В.С. Этническая карта Северного Кавказа. - М., 2005. - С. 107.
   Тишков, В.А. Общество в вооружённом конфликте (этнография чеченской войны). - М., 2001. - С. 103.
   Цит. по: Тишков, В.А. Общество в вооружённом конфликте (этнография чеченской войны). - М., 2001. - С. 99.
   ГАСК. Ф.Р. - 1852, Оп. 14. Д. 1235, Л. 115, 120.
   ГАСК. Ф.Р. - 1852, Оп. 14. Д. 1235, Л. 118.
   Борлакова, З.М. Депортация и репатриация карачаевского народа в 1943-1953 гг.// Отечественная история. - 2005. - N1. - С. 144.
   Репрессированные народы России: чеченцы и ингуши. - М., 1994. - С. 219.
   Борлакова, З.М. Депортация и репатриация карачаевского народа в 1943-1953 гг.// Отечественная история. - 2005. - N1. - С. 145.
   Час испытаний: Депортация, реабилитация и возрождение балкарского народа: Документы и материалы/ Сост. Б.М. Зумакулов, А.Х. Каров, С.Н. Бейтуганов и др. - Нальчик, 2001. - С. 377-381.
   ЦГА КБР. Ф.Р. - 774, Оп. 2, Д. 21, Л. 13.
   Котов, В.И. Депортация народов Северного Кавказа: кризисные явления этно-демографической ситуации// Северный Кавказ: выбор пути национального развития. - Майкоп, 1994. - С. 205.
   Репрессированные народы России: чеченцы и ингуши. - М., 1994. - С. 218-219.
   Темукуев, Б.Б. Спецпереселенцы. В 4 ч. - Нальчик, 1997. -Ч. 1. - С. 182.
   Час испытаний: Депортация, реабилитация и возрождение балкарского народа: Документы и материалы/ Сост. Б.М. Зумакулов, А.Х. Каров, С.Н. Бейтуганов и др. - Нальчик, 2001. - С. 304.
   Там же. - С. 309.
   Час испытаний: Депортация, реабилитация и возрождение балкарского народа: Документы и материалы/ Сост. Б.М. Зумакулов, А.Х. Каров, С.Н. Бейтуганов и др. - Нальчик, 2001. - С. 304.
   ГАРФ. Ф.Р. - 9401, Оп. 2, Д. 497, Л. 193-195.
   Там же. Д. 500, Л. 400.
   Там же.
   Репрессированные народы России: чеченцы и ингуши. - М., 1994. - С. 229.
   ГАРФ. Ф.Р. - 9401, Оп. 2, Д. 497, Л. 217.
   ГАРФ. Ф.Р. - 9401, Оп. 2, Д. 497, Л. 217.
   Там же. Л. 217-218.
   Тишков, В.А. Общество в вооружённом конфликте (этнография чеченской войны). - М., 2001. - С. 99.
   РГАНИ. Ф.5, Оп. 31, Д. 56, Л. 113.
   См. напр.: Балкарцы: выселение, на спецпоселении, реабилитация. 1994-2001 гг.: Документы, материалы, комментарии/ Авт.-сост. Х.-М.А. Сабанчиев. - Нальчик, 2001. - С. 145-146; РГАНИ. Ф.5, Оп. 31, Д. 56, Л. 118.
   Бугай, Н.Ф., Гонов, А.М. Северный Кавказ: границы, беженцы (документы, факты, комментарии). - Ростов-н/Д., 1997. - С.181.
   Там же. - С. 183.
   ГАРФ. Ф.А. - 518, Оп. 1, Д. 77, Л. 183.
   ГАРФ. Ф.А. - 518, Оп. 1, Д. 77, Л. 181.
   ЦГА КБР. Ф.Р. - 774, Оп. 2, Д. 21, Л. 7.
   ГАРФ. Ф.А. - 518, Оп. 1, Д. 75, Л. 22.
   Там же. Д. 77, Л. 100.
   Некрич, А. Наказанные народы// Нева. - 1993. - N 10. - С.272
   Там же. - С. 273.
   Там же.
   ГАРФ. Ф.Р.- 9401, Оп. 2, Д. 451, Л. 427-428.
   Тишков, В.А. Общество в вооружённом конфликте (этнография чеченской войны). - М., 2001. - С. 98.
   ГАРФ. Ф.Р.- 9401, Оп. 2, Д. 490, Л. 112.
   Там же.
   ГАРФ. Ф.Р. - 9401, Оп. 2, Д. 491, Л. 199.
   ГАРФ. Ф.Р. - 9401, Оп. 2, Д. 491, Л. Л. 201.
   ГАРФ. Ф.Р. - 9401, Оп. 2, Д. 491, Л. 201-202.
   Цит. по: Тишков, В.А. Общество в вооружённом конфликте (этнография чеченской войны). - М., 2001. - С. 100.
   Тишков, В.А. Общество в вооружённом конфликте (этнография чеченской войны). - М., 2001. - С. 101.
   Базоркина, А.И. Воспоминания об отце.- Нальчик, 2001; Данлоп, Д. Россия и Чечня: история противоборства. - М., 2001; Козлов, В.А. Массовые беспорядки в СССР при Хрущёве и Брежневе. - Новосибирск, 1999; Некрич, А. Наказанные народы// Нева. - 1993. - N10; Сайдуллаев, М.М. Чеченскому роду нет переводу. - М., 2002.
   Некрич, А. Наказанные народы// Нева. - 1993. - N10. - С. 274.
   Там же.
   ГАРФ. Ф.Р. - 9401, Оп. 2, Д. 490, Л. 111.
   Там же.
   Белозёров, В.С. Этническая карта Северного Кавказа. - М., 2005. - С. 248-249; Базоркина, А.И. Воспоминания об отце.- Нальчик, 2001 - С. 67; Каркмозов, А.Ю. Этнополитические процессы на Северном Кавказе (история и современность). - Ставрополь, 1994. - С. 104.
   Некрич, А. Наказанные народы// Нева. - 1993. - N10. - С.272.
   Белозёров, В.С. Этническая карта Северного Кавказа. - М., 2005. - С. 101-102; Дагестан: чеченцы-аккинцы. - М., 1993. - С.12.
   Кульбаев, М.А. Не только о себе. - Нальчик, 1999. - С. 94; Сабанчиев, Х-М. А. Депортация, жизнь в ссылке реабилитация балкарского народа (1940-е - начало XXI в.). Автореф. дисс. ... д-ра ист. наук, - Ростов-н/Д., 2007. - С 49-51.
   Цит. по: Тишков В.А. Общество в вооружённом конфликте (этнография чеченской войны). - М., 2001. - С. 84.
   ЦГА КБР. Ф.Р. - 774, Оп. 2, Д. 3, Л. 351.
   Некрич, А. Наказанные народы// Нева. - 1993. - N10. - С.275.
   Час испытаний: Депортация, реабилитация и возрождение балкарского народа: Документы и материалы. - Нальчик, 2001. - С. 329-375.
   ЦГА КБР. Ф.Р. - 774, Оп. 2, Д. 21, Л. 54.
   Нартокова, Н.В. Социальная политика в Кабардино-Балкарии в 40-х - нач. 60-х гг. ХХ века. Дисс. ... канд. ист. наук. - Пятигорск, 2000. - С. 142.
   Там же. - С. 143.
   Час испытаний: Депортация, реабилитация и возрождение балкарского народа: Документы и материалы. - Нальчик, 2001. - С. 402.
   Час испытаний: Депортация, реабилитация и возрождение балкарского народа: Документы и материалы. - Нальчик, 2001. - С. 389-390.
   Там же. - С. 403.
   Волкова Н.Г. Основные демографические процессы// Культура и быт народов Северного Кавказа/ Под ред. В.К. Гарданова. - М., 1968. - С. 58.
   Волкова Н.Г. Основные демографические процессы// Культура и быт народов Северного Кавказа/ Под ред. В.К. Гарданова. - М., 1968. - С. 58.
   Там же. - С. 62.
   Волкова Н.Г. Основные демографические процессы // Культура и быт народов Северного Кавказа/ Под ред. В.К. Гарданова. - М., 1968. - С. 59.
   Бугай Н.Ф. Л.Берия - И.Сталину "Согласно вашему указанию...". - М., 1995.- С. 282.
   Казанцев Б.Н. Северный Кавказ: социально-демографические проблемы городского населения. 50-60-е гг.// Северный Кавказ: выбор пути национального развития. - Майкоп, 1994. - С. 223.
   Там же. - С. 225.
   Волкова Н.Г. Основные демографические процессы...- С. 80.
  
  
  
  
  
  
  
  
  

33

  
  
  
   УДК - 9(С16)
   ББК - 63.3(2Р37)
   Ш - 76
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"