Аннотация: Про юность, романтику и Море! Немножко с юмором.
Наш теплоход- "Иртышлес", маленький и юркий лесовоз финской постройки, приписанный к Балтийскому морскому пароходству не спеша и уверенно подходил к городу-порту Игарка.
Скажу Вам откровенно, несмотря на то, что я уже заканчивал нашу "Мореходку", как- то так сложились обстоятельства, что я не научился выпивать "по-морскому".
Если сказать по-честному - я вообще не пил. Наверное, организм мой был как-то не подходяще устроен, или сказывались усилия моих горячо любимых родственников-бабушек и тетушек. Одним словом в моей родной 34 роте все мои однокашники считали меня - "белой вороной" в плане выпивки.
А я стоял на корме проржавленного пароходика и с грустью докуривал последний "хабарик" уходящего лета.
За бортом была еще "весна", льдинки не успевшие превратиться в лед скользили вдоль борта теплохода . Слева и справа по борту плескалась река Енисей...На траверзе раскрывал свои уключины город-порт Игарка.
Игарка! Слово какое красивое ! Когда я учился в школе, и сидел за многократно перекрашенной черной школьной партой, я и в мыслях своих представить не мог, что когда-нибудь окажусь в этих краях. Я их видел и представлял на ученической географической карте, как что-то запредельное, нереальное...
И вот - я здесь. Могу даже, при желании, плюнуть за борт... Енисей все вынесет в море, даже мусор мыслей.
Когда-то на этих берегах жил одинокий русский охотник Егорка, к его стойбищу подгребали местные жители, привозили рыбку, шкурки местного зверья, и другую всячину.... Егорка богател, матерел.
Прошло сто лет....
Теперь эта местность называется Игаркой...
Я стою на корме теплохода и грустно-радостно вдыхаю свежий воздух. Он пахнет Севером! Для тех, кто бывал в этих краях - объяснять не стоит, для тех, кто -не в курсе...
не хватит слов.
По иронии судьбы на вахте кроме меня не было никого. Нет! Немножко вру, в машине ( то есть в механических дебрях нашего теплохода) присутствовал полусонный "Король Говна и Пара"( Канализация и Отопление)- четвертый механик.
Все остальные "счастливчики"- четыре с небольшим десятка человек - участники нашего экипажа, пребывали в увольнении на берегу. А точнее, если говорить, по-честному, в объемистом сарае, расположенном на парадном краю города Игарка с гордым названием "Ресторан Полярный".
Пребывая вахтенным у трапа, я с ужасом и трепетом принял одного из первых и самых важных членов нашего "гвардейского" экипажа. Местная милиция привезла нашего "старпома" на мотоцикле.
У старшего помощника капитана был подбит левый глаз, да и весь его внешний вид оставлял желать много лучшего...
Дело было в том, что у Александра Александровича (так звали-величали нашего старпома) уже дней за пятнадцать-двадцать до подхода к Игарке жутко разболелись зубы.
На подходе к порту по "Радио 1" был уже заказан столик у местного стоматолога.
Но в последний момент Сан-Саныч слегка перенервничал, и для храбрости выпил залпом бутылку неплохого коньяка из представительского фонда судовой "артелки".
Сначала ему "похорошело", а чуть погодя стало вообще на все наплевать.
Когда общими усилиями членов экипажа и местных моторизированных жителей его доставили в стоматологический кабинет города Игарка, ему, Сан Санычу, было уже
не очень страшно, и более того, даже не очень понятно- с какой целью, зачем, почему и куда его привезли. Как назло, стоматологом в местной поликлинике трудилась довольно юная и смазливая девушка-доктор.
Для Сан-Саныча, после полумесячных зубных страданий и пяти коньячных звездочек показалось, что он наконец-то попал в рай.
У девушки были точеные ножки. А когда она, неосторожно наклонилась над Санычем, и в просвете оттопырившегося халатика между материей и лифчиком, он увидел еще не огрубевший и юный сосок - в глазах у него окончательно помутилось.
Даже получив пять раз по морде, Сан - Саныч, так и не протрезвел и был доставлен к борту теплохода в коляске милицейского мотоцикла.
Я помог ему подняться по трапу и проследовать в свою каюту.
Прошло минут двадцать. Мы были одни на этом маленьком железном кусочке России.
По общесудовой трансляции раздался не очень трезвый, но знакомый голос старпома: "Практиканту Шняку подняться в каюту старшего помощника"....
Так как у трапа не было не только собак, шпионов. бандитов, но даже и белых медведей, я решился оставить свой пост и двинулся по лестницам теплохода на верхнюю палубу- туда где живут только капитаны, старпомы и другие небожители.
Сан - Саныч сидел посреди каюты в трусах и парадном кителе.
"Заходи, Борис",- торжественно сказал он. Я, робея, прикрыл за собой дверь.
"Наслышан о твоих художественных способностях"-, сказал Саныч , икнув.
"Ты на электромеханика учишься?", - прохрипел он, наливая какую-то мутную жидкость в стоявший на столе стакан.
"Да так, учусь помаленьку",- ответил я, продолжая неуверенно переминаться возле двери.
"Ты к столу садись!",- повелительным тоном сказал Саныч.
Я примостился на краешке стула.
"Слушай, Боб",- перешел вдруг на фамильярный тон старпом,-"Помоги мне фрегат оформить.", а то я уже который месяц никак не могу процесс завершить...."
"Оформить в каком смысле?",- неуверенно спросил я.
"Да вот, понимаешь, все собрал, скочевряжил, а пушечки и такелаж никак не могу разрисовать, как положено по прейскуранту",- просипел Саныч и залпом выпил стакан мутной жидкости.
Следует отметить, что в те времена на флоте было очень популярно покупать в Англии пластмассовые полуфабрикаты моделей знаменитых морских судов и кораблей, а потом, в промежутках между болтанками собирать, клеить и красить эти "маленькие сокровища". Занятие в принципе пустое, но позволяющее скоротать бесконечные рейсовые сутки и разнообразить хоть как-то идиотизм одиночества.
"Понимаешь, Боб, руки у меня немного уже не те, да и дрожат маленько,
а пушечки, уроды, такие маленькие....."
Я осторожно взял в руки одну из пластмассовых пушек, принадлежавших по задумке старинной испанской каравелле. Размером она была не более трех сантиметров.
Дело было знакомое, и гораздо более приятное, чем околачивание определенным местом груш в районе трапа.
В комплект стандартного набора-конструктора входил ассортимент анилиновых быстросохнущих красок и маленькая кисточка. Я, посапывая, углубился в работу, придвинувшись поближе к свету настольной лампы.
Минут через десять пушечка была готова, и напоминала ювелирное изделие.
" Ну, ты, блин, даешь!",- с восторгом сказал старпом, по завершении моего творческого процесса.
"Слушай, она у тебя как живая, лучше, чем сама каравелла!",
Я наивно и самодовольно улыбнулся.
"Ну, Борис, это дело необходимо отметить!", - осчастливлено прохрипел старпом и налил в неожиданно появившийся передо мной до этого пустой стакан мутно-красноватую жидкость.
"Александр Александрович, вообще-то я не пью",- гордо сказал я, продолжая рассматривать в ярких световых лучах свое произведение.
"На Флоте пить не положено",- грубо оборвал меня старпом, - "Выпивать, еще куда не шло, но только чтобы не зарываться! Я за этим строго слежу!"
Сказав эти красивые слова, Александр Александрович как-то внутренне и внешне приосанился и, несмотря на то, что сидел в одних трусах и кителе, показался мне очень внушительным и строгим.
Дальше последовала классическая фраза: "Борис, ты меня уважаешь?"
Я попытался робко сопротивляться: "Да я -то уважаю, но как -то без закуски... Не очень. Не привык, одним словом....."
"О чем разговор", - сказал Саныч, и выставил на письменный стол передо мной литровую банку маринованных корнишонов венгерского производства.
Уважаемый мой Читатель, до сих пор, хоть и прошло много лет, я ненавижу маринованные огурчики, а особенно корнишоны венгерского производства.
Разговор оказался не простым. Характер мой проявил себя "уступчивым" и не твердым.
Под столом у Сан-Саныча оказались полтора ящика мутно красного пойла разлитого в пол-литровые пивные бутылки с гордыми наклейкам "777" неизвестного производства, а каюта старшего помощника , как мне теперь вспоминается , была полностью наполнена корнишонами венгерского производства......
Мне было очень грустно, потому, что "пушечек" у каравеллы оказалось 64 штуки, и первые полтора десятка из них, мы обмывали тремя семерками и закусывали корнишонами...
Вспоминаю смутно, что когда мы пили за двенадцатую пушку и за Елизавету Английскую, у Саныча пошла носом кровь, и поэтому, следующий тост мы пили, лежа на ковре, покрывающем палубу, и "на-брудершафт".....
Когда я, через некоторое время очнулся, я довольно долго пытался вспомнить:
"Кто - Я?, Где-Я?.......И как меня зовут?"
Чуть погодя мне полегчало.
Я приподнялся с палубы старпомовской каюты и, пошатываясь, вышел в коридор.
В коридоре все было очень красиво, аккуратно и незнакомо.
Зеленая ковровая дорожка манила вдаль.....
Надолго запомнились рукоятки дверей, ярко отполированные и удобные для того, чтобы за них можно было держаться, не падая.....
Через некоторое время, я сделал несколько шагов по этому бесконечному коридору и понял: "Еще пару шагов....и я не донесу свое безобразие ... корнишоны..... и....свое достоинство.....И вообще ничего не донесу и не вынесу...."
Я помнил, что на всех палубах теплохода присутствуют гальюны...
Я начал их искать.
Первая открытая мною дверь оказалась радиотрансляционным узлом, вторая - стирально-машинной кладовой для высшего комсостава,....дальше-уже не было сил,....
Но мне наконец-то повезло - это был гальюн! У меня уже не хватило сил пройти в его "глубину"... Я остановился возле раковины, являющейся преддверием любого гальюна...
Я с наслаждением выбросил из себя все эти проклятые корнишоны, около литра трех семерок, и еще некоторое количество пузырей вздохов и кряков......
Размазывая слюни и сопли, я прорычал: "Да идите вы все....!!!!"
Пальцы мои пытались протолкнуть остатки корнишонов в раковину, но, столкнувшись с непреодолимой проблемой несоответствия размеров, я грубо выругался, плюнул, и пополз на нижние палубы в направление своей каюты.
Спал я долго.
Молодой организм, долго, но успешно боролся с проблемой общего заражения организма тремя семерками.
На третьи сутки я пришел в себя и окончательно проснулся. За бортом уже шуршало море набрасывая шугу и холодные северные волны на стальные округлости нашего теплохода.
Мой сосед по каюте Василий Трофимов растолкал меня и сказал: "Боб ,завязывай спать, в столовой команды объявлено общесудовое собрание....."
Три раза "пукнув", я встал и поперся на это самое собрание.
Рассевшись, как обычно, где кому повезло, в столовой команды, мы стали слушать речь Начальника-Капитана нашего благословенного теплохода.
Речь была не долгой, но конкретной.
Капитан сказал примерно следующее:
"Блядства этого терпеть не намерен более! Пъянству -Бой!
А если у кого-то сомнения есть на этот счет -перечислю некоторые факты, которые у вас, члены моего экипажа, должны вызвать, как мне думается стыд!
Стоянка в порту Игарка! Позор!
"Дед"-старший механик, дошел до такого моразма, что обблевал собственный главный двигатель,причем на все цилиндры по-очереди!
Плотник Сидоров проспал в цепном ящике двое суток и был обнаружен членами экипажа только после выхода в рейс! Ну, слава Богу! Нашелся хоть, а то мы уже собирались было слать ему домой грустную радиограмму...Ну и вообще, бардак я вам скажу, превосходит все пределы!
Третьего дня, сижу в каюте, читаю газету, никого не трогаю....
Вдруг заходит в каюту практикант Шняк, даже не пооздороровавшись, наблевал мне полную раковину и ушел не попрощавшись!
Когда же мы наконец, уважаемые товарищи, повысим производственную дисциплину?"
Позже, когда моя практика наконец-то завершилась, я с трепетом развернул свой Отзыв о Практике, подписанный Капитаном, Первым помощником и Электромехаником.
Это была моя характеристика, от которой в те времена во многом зависела моя дальнейшая судьба. Мельком пробежав по стандартным фразам, взгляд мой уткнулся в строчки, посвященные описываемым здесь событиям. Дословно в Отзыве было написано следующее: "Во время стоянки в порту Игарка практикант проявил морские качества".