" Есть Дароэл- создатель эльфов, эскаров и куавров." " А есть Сакмор- разрушитель всего сущего и завистливый подражатель брата своего- Дароэла. Чернобог, по гнусной своей природе, не желал признать народы Дароэла и других богов, а потому сотворил свои- монстров и нежить..." летописец отложил перо не закончив текст. Обычно, переписывание древних текстов, легенд и преданий его успокаивали и на некоторое время освобождали от бремени суровой реальности, но на этот раз даже спокойная и размеренная бумажная работа не смогла вернуть ему спокойствие и привести мысли в порядок. Отрывки тревожного сновидения посетившего Мавлода прошлой ночью, не оставляли его и днём. Зал Собраний Ордена погружён в зловещий мрак, колонны невероятно высокие, кажущиеся чужими и незнакомыми, уходящие вверх и в беспросветную мглу над головой и громоподобный голос, эхом отражавшейся от невидимых стен: - Ордену придёт конец, он будет разрушен, изнутри изъеден сомнениями и недоверием, враждой и заговорами, предательством и жаждой власти и верховенства, словно живой единый организм который разрушают паразиты. Я предрекаю конец Ордену и мирной жизни рас. Занеси это в Историю, летописец, и ожидай её свершения. Мавлод проснулся в холодном поту и дрожью во всём теле, как после обычного кошмара. Но это было предупреждение надвигающейся опасности. Мавлод рассказал об этом только Магистру Залосу - тот выслушал летописца с присущим главе ордена холоднокровием; но даже этот образец спокойствия и самообладания, после выглядел довольно взволновано. Мавлод был обычным летописцем: кропотливо и педантично выполнял свою нехитрую работу, радуясь тому, что так удачно устроился в далёком от всех мирских бед Ордене Апотропеев. Залос, не откладывая в долгий ящик, привёл Мавлода к оракулу Ордена и велел в точности изложить свой сон. Оракул - старик лет восьмидесяти, с бледно-серыми глазами и редкими седыми волосами, молча выслушал сбивчивый рассказ Мавлода и безразлично хмыкнув, застыл, устремив немигающий взор на летописца. Мавлод насчитал четверть часа и вынужден был пропустить обед, прежде чем сознание оракула, витавшее в Обители Богов, вернулось к своему владельцу. Провидец поморгал, избавляясь от забвения, поднялся со стула и торопливой старческой походкой прошаркал к столу и принялся что-то сверять по картам и книгам, при этом не переставая бормотать. Когда старик схватился за голову и принялся ходить по комнате, опять же, что-то бормоча, Мавлода кольнуло предчувствие скорых, серьёзных и неприятных перемен. Такое поведение достопочтенного старика-оракула означало, что Магистру Залосу придется объявить внеплановый совет. *** Мавлод был приглашён к совету, как равный его участникам. Но сам летописец радости или гордости, как впервые допущенный к орденским тайнам адепт, не испытывал; наоборот он был даже огорчён нарушением своего обычного графика и принимать в дискуссиях молчаливое и стороннее участие, решительно не желал. Совет состоялся лишь спустя восемь дней - за это время члены Ордена должны были вернуться из странствий и путешествий, чтобы присоединиться к собранию. Время тянулось мучительно медленно: прошло больше двух с половиной часов, во время которых апотропеи яростно спорили друг с другом и не могли прийти к согласному решению, касательно дальнейшего плана действий. Внимание апотропеев избегало Мавлода, что немного оскорбляло его самолюбие , но ещё сильнее раздражал терзающий желудок голод - с утра удалось прихватить только несколько ломтиков хлеба с маслом и ветчиной. От скуки летописец сам себе перечислил всех присутствующих- большинство ему было знакомо. Итак, в Зале Собраний Ордена Апотропеев, за полукруглым дубовым столом разместилось семь человек, включая Магистра Залоса, остальные, заслуживающие присутствия при совете, но не участия - около пятидесяти человек, пристроились кто где: на лавках и табуретах расставленных вдоль стен, некоторые прислонились к стенам и дверям, не позволяя любопытным адептам заглядывать сквозь щели внутрь, а кто-то попросту уселся на покрытый ковром пол. Орден Апотропеев вёл свою историю с давних-давних времён, когда ещё короли не поделили территории, Такехис и Тахора не отделились от Вольных Земель, а эскары ещё не стали злобными, агрессивными и неразумными тварями. Задача апотропеев лежит в противостоянии монстрам, демонам, всевозможной нежити, не исключая и сподвижников Тёмных Богов, во всём мире. Правда, последние два столетия Эскария в помощи не нуждалась и претендовала на почётное место в чёрном списке Ордена. В Орден принимаются все( и женщины и мужчины) те, кто имеет хоть какой-нибудь потенциал, в обращении с оружием, в способностях к магии, а также летописцев и историков. Будущих воинов и магов обучают надлежащему им искусству и если те не проходят испытаний и не оправдывают затраченных на них сил и времени, им указывают на дверь. Кстати, бесполезных и ленивых учёных мужей (и жён) тоже отсеивают, путём различных экзаменов и проверок. В крепости, по мимо основного и первостепенного состава Ордена, обретаются ещё и многочисленные слуги, ленивые конюхи, ворчливые дворники и раздражительные стряпухи. По центру, как и подобает , расположился Магистр Залос. Подперев сцепленными руками подбородок, глава задумчиво взирал на всех сидящих перед ним, и не на кого в частности. По правую сторону от Магистра сидел непривычно тихий и спокойный Малеголис - правая рука главы Ордена - мужчина лет тридцати пяти, с тёмно-русыми волосами и карими глазами, умелый и признанный воин. Слева от Магистра, откинувшись на спинку кресла, восседал мрачный старик Мелисандр, первый маг Ордена. Слава о его магической силе волной прокатились по всему Коору, после грандиозной победы над целым кланом орков, повадившихся совершать визиты в людские поселения, и визиты отнюдь не дружеские. Драза - женщина-апотропей, ни чем не примечательная, кроме шрама пересекающего переносицу, уже не молодая, с проседью в заплетённых в косу волосах, с увлечённым видом изучала свитки, подготовленные летописцами по приказу оракула. Другая апотропейка - молодая и красивая Атакра - на вид ей было не больше двадцати семи лет. Поговаривали, что улыбчивая светловолосая красавица, с невероятно голубыми глазами и идеальной фигурой, являлась дочерью одного очень богатого лорда из Такехиса. Она, якобы не желая всю жизнь прожить по родительской указке, сбежала из дома в двадцатилетнем возрасте, обучилась владению оружием, чтобы присоединиться к апотропеям. Дресдер - гном, низкорослый даже по меркам своего народа. Низкий рост Дресдер успешно компенсировал боевыми навыками в сочетании с редкой, для гнома, проворностью. И последний, вечно угрюмый, с безразличным выражением красивого лица, Тэвос - полуэльф, чей возраст, не спросив напрямую, определить невозможно. Так и не достигнув решения, которое устроило бы всех семерых, апотропеи прекратили спор, который местами обращался то в пересуды, то в перечисление взаимных недовольств и обвинений. Мавлод, по окончанию спора оттеснённый к самой стене и не имеющий возможности наблюдать происходящее, чувствовал себя не в своей тарелке. Облокотившись о стену и с содроганием задумавшись о стопках свитков и кипах книг, громоздящихся на столе в ожидании летописца, и о бессонных ночах, проведённых за переписыванием, дабы поспеть к установленному сроку, Мавлод не отреагировал, когда Магистр назвал его имя. На призыв Магистра полагалось выступить вперёд, прижать кулак к груди, называя имя и звание, и только потом, сложив руки за спиной , поинтересоваться о цели, по которой твоё имя было названо. Вместо должного исполнения всего вышеперечисленного, Мавлод неуклюже вывалился из общей массы, с тихой руганью кем-то вытолканный в спину, и окончательно нарушил все общепринятые правила приветствия главы Ордена, когда его голос, после долгого молчания, прозвучал хрипло и дал петуха. Магистр Залос, не обратив на эту неловкость внимания, объявил: - Ни для кого не секрет, что всеми нами уважаемый и чтимый оракул, положивший всю свою жизнь для служения Ордену, уже очень стар и слаб, - Залос обвёл зал глазами, словно ожидал возражений, - И видения являются к нему всё реже. Мавлод пришёл в замешательство: При чём тут оракул? И почему его, Мавлода, ни о чём не спрашивают? - Некоторое время тому назад, - снова заговорил Залос,- видение, предназначенное для оракула, посетило этого скромного летописца, - Магистр указал на Мавлода. В Зале, в мгновение ока, поднялся гвалт, от которого Мавлоду едва не заложило уши. Отовсюду посыпались вопросы, зазвучали догадки и уверения в сумасшествии летописца и его склонности к вранью. - ---- Мавлод ожидал самого худшего с минуты на минуту, но Магистр, позволив собравшемся вдоволь проораться, поднял руку призывая к тишине. Шум прекратился будто по велению волшебного посоха, и все взгляды, ещё секунды назад обращённые на летописца, перешли от него к Залосу. - Ваши обвинения не имеют права звучать - оракул подтвердил правдивость слов летописца. Однако, его видение постигло с запозданием. И предвидя скорую немощность нынешнего оракула, я рассмотрел несколько кандидатур, наиболее достойных для его замены. Как вижу, я излишне поторопился - боги сами избрали нового провидца. Думаю, что это именно ты, Мавлод. Очевидно, летопись не твоё призвание, - Залос поднялся с кресла и апотропеи последовали его примеру, - Ты отправишься в Мес"Дарн, дабы встретиться с Верховным. И если он даст добро на твоё дальнейшее обучение, значит так тому и быть. Но случись так, что он не одобрит твоих притязаний на место оракула Ордена Апотропеев, ты вернешься к своей прежней работе. Что же касается твоего сна, то я надеюсь, что ты сумеешь растолковать его по своему возвращению. Истина то или ложь, - закончив речь, Магистр Залос спрятал кисти рук в противоположных рукавах мантии, и не дав никому возразить, что-то предложить, или о чём-то спросить, объявил совет оконченным. *** В который раз удостоверившись, что Лоскутка не собирается к ней возвращаться, и убедившись в испорченности дня, Ридера решила добираться до деревни пешком и просить помощи в поимке лошади. До деревни оставалось меньше версты и оказию , в результате которой Ридера осталась без средства к передвижению, ( девушка готова была биться об заклад), наверняка видели снующие по окрестностям деревенские дети и теперь покатываясь со смеху, спешили донести это взрослым. Произошло следующее. По пути к деревне, перед Ридерой и Лоскуткой возникло препятствие в виде трёх тощих волков, силящихся перетащить коровий труп через дорогу в лес. Но какие бы усилия они не прилагали - то тащили все вместе за рога, то за лапы, то за отвислые бока - корова сдвинулась лишь на немного. Наблюдающая за этим Ридера решила, что корова издохла прямо по середине тракта, другого объяснения её нынешнему местоположению, при взгляде на выпирающие под волчьей шкурой кости, она не находила. Поглощённые транспортировкой потенциального обеда в лес, волки не замечали лошади и человека, в растерянности застывших неподалёку от них. Отчаявшись , волки разлеглись подле коровьей туши и с нетерпением принялись за еду. Всё это обстоятельство( как про себя окрестила троих волков и дохлую корову Ридера) препятствовало дальнейшему продвижению к деревне, а следовательно, и к ужину с ночлегом. Разгонять волков было бы бесполезной и глупой затеей - голодный хищник, дорвавшейся до сочного мяса, во сто крат опаснее сытого, и не за что не уступит. А тут голодных хищников было трое. Дожидаться вечера или ночи, к которым с коровой бы было покончено, она не собиралась. Ей нужно было спешить. Ридера направила лошадь к пшеничному полю, где после скоса осталась стерня и кое-где одиноко покачивались на ветру редкие, не срезанные колосья, оставленные в дар Зиме, в соответствии с глупым деревенским суеверием, гласившим: В преддверии Зимы, времени суровой и жестокой ледяной богини Иорзарды, дабы миновали деревню зимняя стужа и злобные зимние духи, надобно при скосе колосья оставлять, по числу домов в деревне . Но Лоскутке такое решение, видимо, не пришлось по душе, и до сего момента, спокойная и послушная кобыла встала на дыбы, как заправский рыцарский жеребец, и с диким ржанием замолотила по воздуху копытами. Ридера, не ожидавшая такой подлости со стороны лошади, не успела схватиться за поводья и потому оказалась выброшенной из седла. Лоскутка, избавившись от ноши, понеслась вперёд, едва не растоптав шарахнувшихся к обочинам волков. Слегка ошарашенные, они вернулись к прерванной трапезе, по-прежнему не обращая внимания на яростно отряхивающуюся от дорожной пыли Ридеру. Лоскутка унесла с собой почти всю поклажу - тёплое одеяло, спасавшее свою хозяйку на протяжении многих холодных осенних ночей, сумку с провиантом, закупленным ещё в городе Тарол, тёплую одежду и обувь. У Ридеры осталась лишь одна сумка с содержимым из нескольких лечебных отваров, вяленного мяса, огнива и одного шерстяного носка. Деньги и карта хранились в кошеле, хитро запрятанном во внутреннем кармане плаща. Одной неприятностью стало больше. И эта неприятность грозила многократным возрастанием и последующим разделением на более мелкие проблемки. Попадись лошадь в руки охочих до чужого имущества деревенских бедняков , и нажитое добро придётся возвращать силой, угрожая проклятиями до седьмого колена и массовой порчей скота. Ридере ранее приходилось хвастаться несуществующими умениями, восстанавливая справедливость и выбивая честно заработанные деньги у брехливых и жадных селян. Другая грань возможного развития событий, представлялась ещё в более худшем виде: забредшие в лес домашние лошади, резко отличались от коренных лесных обитателей, располагающих набором хитрых приспособлений для выживания среди хищников и хищной нежити, а потому, спохватившись и отправившись на поиски питомца, хозяева находили лишь обглоданный скелет, с недостающими элементами и пожёванную сбрую. Острая необходимость действовать загнала Ридеру в самую середину пшеничного посевного поля, и девушка не сводя глаз с серых волчьих спин, поспешила в деревню, огибая "трапезную" по широкой дуге. В деревне Ридеру встретили насмешливые взгляды и тихие смешки, не слишком старательно скрываемые довольными, прибывающими в весёлом расположении духа, обитателями Скотовицы, чьё название, по мнению самой девушки, удачно совпадало с сущностями её жителей. Шагая по главной, истоптанной множеством ног, лап и копыт деревенской улице, Ридера не пропустила ни одного направленного на неё взгляда, в каждом из которых таилась злорадная усмешка, дескать - на лошадь влезла, а управиться не смогла. На самом же деле, люди населяющие Скотовицу вовсе не были сборищем злодеев и отбросов общества, а тьмы в их душах и сердцах пребывало по-разному. Известно ведь, что человек, кажущийся вам воплощением добра, любви и света, обладатель лика миролюбия, вполне может оказаться вместилищем зла, находящимся на последней стадии морального разложения, прикрывающимся маской божьего одуванчика и именем добродетели. Не стоит судить о человеке, скажем, по внешнему виду - магам, любителям чёрного цвета, это принесло дурную славу - или характеру - ибо истинное добро сделает дело и тихо удалится, не дожидаясь всеобщей любви и восхваления - или по слухам и расплывчатым россказням, зачастую ничего общего не имеющих с правдой. Причина недоверия, косых взглядов, отводящих зло знаков и злорадства над просчётами волшебников, была проста как варенная репа - патологический страх перед магией, передававшейся скотникам из поколения в поколение, прививавшейся им в раннем детстве наравне с умением ходить и говорить. Именно страх перед непонятым и непривычным порождает чувство отвращения и ненависти. Скотники, невесть как, чуяли носителей магии за несколько вёрст и всегда были готовы оказать " гостеприимство". Своим же исключительным названием, деревня была обязана вовсе не гадкой натуре своих обитателей, а роду их деятельности - животноводству. Скотовицу окружало необъятное множество пастбищ и загонов для коров, коз, овец, свиней и волов. Сама же деревня представляла собой широкую главную улицу, по обеим сторонам которой располагались дома и дворы и несколько более мелких. Пространство между последними заполняли змеевидные переулки, сетью оплетающие деревню. Группки детей пробегая по дороге, поднимали столбы пыли и вихри из опавших листьев; по улицам важно бродили куры и индюки, выискивая втоптанные в землю зёрнышки; изредка вступали в ленивые перепалки друг с другом примостившиеся у заборов собаки; почтенные старухи, восседающие на своём деревянном троне, установленном вдоль забора под раскидистой яблоней, одарили Ридеру непонимающими и осуждающими взглядами; женщины загоняли детей во дворы, подавляя вспыхивающие бунты подзатыльниками; мужчины скороспешно складывали за спиной отводящий зло знак. Всё это сплошное дежавю, живо напомнило Ридере о родной Тахоре, всколыхнуло давние воспоминания. Её отец и мать питали к волшебству и волшебникам присущие гражданам Тахоры отвращение и недоверие, приравнивая магическое искусство к некромантии и чернокнижеству. Новость о магическом даре их дочери, который при должном обучении мог бы достичь немыслимых высот, достойных магов Аингдора, её родителей, преданных граждан Тахоры, не обрадовала, как и неприятное открытие об обучении Ридеры магии уже целый год. Ридере строго-настрого запретили навещать травницу, и восьмилетняя девочка, оставшись запертой в родительском роскошном, но сером, пустом и унылом доме, несмотря на многочисленных родственников, вскоре загрустила. О своей наставнице она слышала от родителей лишь то, что " Гонители" увезли её в столицу, для предания справедливому суду. Позже Ридера узнала, что её отец, желая обезопасить жизнь дочери, заплатил всем соседям, осведомлённым о её визитах к травнице. Год был для Империи неудачным, люди голодали и верности пустослову-королю, кормящим их обещаниями о беззаботной жизни, предпочли пищу материальную, купленную за реальные деньги, из запасов богатейшей в деревне семьи, чья дочь была столь неосторожна с запретным искусством магии. Спустя семь лет, Ридера оказалась вместе с родителями в крупном, процветающем городе - Наргере. Ей было уже пятнадцать лет и её мать решила, что она уже достаточно подросла и пришла пора ей увидеть крупный город и серьёзную ярмарку, а не те мелкие торги, что устраивались в таких же мелких городишках, которых даже на картах нет. Отец тогда купил для неё акинак, который служил ей и по сей день, а мать - плетёный кожаный браслет с бусинами из камня сардоникс. И в том же городе, где Ридера посетила настоящую ярмарку и увидела целое море прекрасных и интересных вещей, она впервые наблюдала казнь. В Наргере было несколько площадей и одна из них предназначалась для казни колдунов и ведьм. На виселице оказался мужчина, обвинявшийся в колдовстве. Именно в тот самый момент Ридера поняла, что в Тахоре ей не будет спокойной жизни. Ведь она хотела изучать магию, она не верила в злую и тёмную природу в волшебстве. Её наставница лечила людей и скот, не пускала в деревню нежить, что редко удавалось даже " Гонителям", она даже могла подзывать к себе птиц. Ридера выжидала два года - днём отец учил её владению акинаком; выходило, конечно, не так блистательно, как он ожидал, но вполне сносно. Она изучала карты и запоминала книги. Каждый вечер перед сном и каждое утро после пробуждения она повторяла в уме всё то, чему травница её учила. Но Коор по-прежнему оставался для неё загадкой, ибо рассказанного травницей было ничтожно мало, а родители от её расспросов лишь раздражённо отмахивались. К восемнадцати годам она покинула отчий дом, прихватив акинак, кинжал, немного денег, все свои нехитрые пожитки и Лоскутку. Ей было жаль покидать родителей, но шёл уже восемнадцатый год её жизни и отец слишком часто расхваливал перед ней сына кого-то торговца и всё обещал познакомить. Ридера брела по поспешно уступаемой ей дороге и предавалась воспоминаниям, когда её окликнули: - Госпожа волшебница! Госпожа волшебница! - к ней спешил, топоча ногами и поднимая облака дорожной пыли, низкорослый, крепко сбитый мужик в рваном зипуне, - Ваша лошадь? Вслед за мужиком смиренно переставляя ноги и пережёвывая пучок травы, тащилась недавняя беглянка. - Так ваша? - спросил селянин, нисколько не сомневаясь в своей догадливости. - Да, - раздражённо ответила Ридера, с видом оскорблённого собственника, в правах которого сомневались, и выхватила из рук мужика поводья. Тот спрятал руки за спину, наверняка для сотворения отгоняющего зло знака, которого, по мнению непросвещённого люда, обязаны были бояться порождения тьмы. Но порождения тьмы этого не знали. Ридера незамедлительно проверила поклажу, придирчиво перерыла содержимое седельной сумки- всё было на месте. - Умная животина, сразу в деревню пришла, - как бы между прочим сообщил мужик, пытаясь вызвать у Ридеры чувство благодарности. Убедившись что всё на месте, она повернулась к селянину и тут через его плечо заметила выглядывающую из-за забора женщину. " Ну теперь ясно, кому принадлежала инициатива возвращения моей лошади. Женщины более благоразумны и дальновидны, всегда стараются смотреть на несколько шагов вперёд". - Что же угодно вашей жене? - прямо спросила Ридера, с интересом наблюдая за вытянувшимся лицом селянина. Никакой магии, обычная случайность и наблюдательность, а про жену она ляпнула просто так - первое, что на ум пришло. Та женщина могла оказаться сестрой или дальней родственницей, но по статистике, женщины превышающие габариты мужчин, чаще всего оказывались их жёнами, ибо только эти властные женщины внушали своим мужьям ещё больший страх, чем все маги и сверхъестественные силы вместе взятые, и только они могли заставить мужчин вступить в разговор с оными. Доверчивый и пуганный страшными историями селянин, конечно же, принял случайную догадку за проявление высшей телепатии и перепугано залебезил, мол, жена просит скот зачаровать, чтобы плодился покачественнее да побыстрее. Желательно, по два раза за месяц, по пять телят от одной коровы. Ридера, оценив масштабы запроса и придя к выводу о нехватке навыков для его должного и эффективного исполнения, затеяла было, витиеватое, длинное объяснение о невыполнимости данной просьбы, ввиду с последующими нарушениями законов природы и т.д. Но истошный дребезжащий женский визг, сравнимый с какофонией звуков, возникающих в том случае, если одновременно разбить тысячу зеркал, избавил её от необходимости выкручиваться из этой скользкой ситуации. Жизнь и движение в деревне приостановились, замерли. Но лишь на мгновение, требущееся для определения степени опасности. Животные обладающие более чувствительным слухом и восприятием - собаки и кошки, заскулили-зашипели и прижимая уши к голове и поджав хвосты кинулись прочь с улицы, под защиту конур и ям под порогами; домашние птицы с громким кудахтаньем и квохтаньем бросились в рассыпную, натыкаясь друг на друга; на пастбищах поднялась волна оглушительного, испуганного мычание и блеяния. Одни лишь люди остались неподвижны, в силу своих слабых органов чувств и притуплённых инстинктов, не осознавая всю критичность ситуации и не внимая внутреннему голосу, который надрываясь, вопил о надвигающейся опасности. Несколько секунд, тянувшихся, казалось, несколько часов, Ридера слышала только слабый шёпот ветра, перекрываемый гулкими ударами собственного сердца. Сбросив с себя оцепенение, вызванное мерзким звуком, она медленно, избегая резких движений, подняла голову в его направлении. Источник не замедлил показаться. На крыше одного из домов скрючилась гарпия. Размером она была не больше обычной дворняги; округлая, сплющенная с боков голова, от глаз резко переходила в массивную челюсть усеянную мелкими острыми зубами. Длинная подвижная шея плавно переходила в продолговатое костлявое туловище грязно-серого окраса: казалось, будто тварь покрыта чешуёй, но на самом деле, её тощее тело было обтянуто лысой, пупырчатой кожей. Кривые задние лапы, оснащённые тремя крючковатыми когтями, крепко обхватили конёк, вонзившись в дерево. Имелся и длинный хвост, который в состоянии покоя сворачивался в фигуру, слегка напоминавшую раковину улитки. Гарпия, изогнув до невозможности шею и повернув набок голову, внимательно наблюдала за происходящем внизу зрачком-точкой своего мутно-жёлтого глаза. Словив устремлённый на неё взгляд, гарпия расправила желтоватые полупрозрачные крылья и оторвавшись от крыши собралась завопить снова. При этом костистые отростки на её голове зашевелились. Вторая звуковая атака была перекрыта многоголосым синхронным визгом, теперь уже настоящих женщин. Лоскутка громко ржала и мотала головой, пытаясь вырвать поводья из рук хозяйки. Но не тут то было: Ридера повисла на лошади, как якорь на корабле. Гарпия, снявшись с крыши, устремилась вниз: Ридера едва успела дёрнуть лошадь в сторону от смертоносных когтей. Лоскутка продолжала отбрыкиваться, точно молодой барашек, которому, подведя к жаровне, сообщили о народном гулянии, шашлыках и его, барана, непременном участии. Успокоить взбесившуюся кобылу удалось лишь посредством оплеухи, направленной промеж ушей. Гарпия кружила над деревней и издавала редкие, щёлкающие звуки - будто кто-то колол орех. У животных эти щелчки не вызывали новых приступов паники, наоборот, вся живность как-то резко и одновременно притихла; даже Лоскутка успокоилась и встала как вкопанная и Ридера этим тут же воспользовалась, оттащив "вкопанную" лошадь под ближайший навес и крепко обмотав поводья вокруг столба. Ридера отвела со лба волосы и обернулась. Навес закрывал от неё большую часть обзора. Небо в пределах видимости оставалось чистым и безоблачным, однако, всё это кажущееся спокойствие, скрывало за собой притаившуюся на одной из крыш гарпию. Из уроков своей наставницы Ридера знала о гарпиях очень немногое : во-первых, это стайные твари - и стаи эти были неизмеримо велики- во-вторых, они использовали своё количество как преимущество, загоняя и окружая жертву, а затем попросту набрасывались всем скопом; в-третьих их стаи не были высокоорганизованными, то есть, не имели никакой иерархии - гарпии вели себя в точности как воробьи или голуби. Но если птицы склёвывали червячков и хлебные крошки, брошенные городскими или деревенскими детишками, то гарпии уничтожали целые стада домашнего скота и птицы, аки прожорливая серая саранча. Многие, очень многие скотоводы оставались у опустевших хлевов, если выживали конечно. Согласно легендариуму и бестиарию гарпии составляли свиту Адрага, несущего Голод и Злобу. Повинуясь его злобной воле, они совершали быстрые и стремительные налёты на фермы и деревни, словно стая маленьких, но оттого не менее опасных хищных пираний, оставляли позади себя обглоданные скелеты. Ридера боком прислонилась к крайнему опорному столбу и осторожно выглянула из-за него. Гарпия, уместившись на крыше инвентарного сарайчика, преспокойно лакомилась свежедобытой курицей. Центральная часть улицы опустела: наиболее расторопные селяне выглядывали из окон, приподняв краешек занавески; те, кто не успел добежать до дома, теперь испуганно съёживались под навесами и беседками; один дедок даже протиснулся под днище телеги. " Чего они боятся? Гарпия всего одна, да и то какая-то тщедушная. Хороший лучник вмиг бы снял её с крыши вместе с недоеденной курицей. Неужели это всё результат не единожды испытанного страха, вошедшего в привычку?" - Ридера сверлила гарпию взглядом, словно на шкуре той, вот-вот должна была крупными буквами проступить причина людского испуга. Ридера подобрала с земли камень и прикинула примерное расстояние от своего убежища до засевшей на сарае гарпии . " Попасть не попаду, но вспугну точно... Эх! Была не была!" - Ридера подкинула камень в воздух и тут же поймала, размахнулась и...так и осталась стоять с отведённой назад рукой. На крыше было уже две гарпии: новопришедшая доедала несчастную курицу, отпихивая крылом свою соседку. Над ними вереща и повизгивая, летучей мышью вилась третья, настолько мелкая, что две взрослые гарпии не удостаивали её вниманием. Выглянув из-под навеса, Ридера в полной мере разделила страхи селян. Множество гарпий чинно расселись на крышах и деревьях, вытеснив оттуда птиц - пернатые попрятались на нижних ветках и в кустарниках. Но не они были целью. В стороне от деревни, на пастбищах, серыми тучами вились полчища прожорливых, визгливых тварей - они кружили, закладывали виражи, сталкивались друг с другом, пикировали на истерящих внизу животных и снова взмывали в воздух. Ридера поспешно втянулась под навес. Она покрутила в руке камень, которым собиралась запустить в гарпию - он показался ей неожиданно маленьким и бесполезным, а недавняя идея - глупой и обречённой на провал. " Одни разоряют деревню, другие караулят. Дело дрянь" - Ридера бросила камень на землю.