Смирна засыпающая русская земля и непоколебима. Когда вечерняя заря уходит под необозримо-голубоватые горы, покрытые рдеющими лесами и полями, что после утомительного дня отдыхают под молочными волнами льющихся серенад и, кажется, парятся, точно в бане, когда мужик плещет воду на раскаленные камни из ковша, - то, кажется, все бытие впадает в спячку: каждая живая тварь, каждое растущее дерево утопает в пучине жарких своих сновидений.
Прекрасны для всякой русской души многочисленные Забайкальские степи, жадно разросшиеся возле приземистых сопок и холмов, как прекрасна для души поэта сладострастная песнь лиры. Но еще более прекрасны эти степи поздним вечером, как сейчас, когда журчащая речушка как бы отражает ранимую улыбку самой природы, повелевающей всем живым и склонившей к ногам стихии робкие ивы, нежно ласкающие зеркальную водную гладь, как мать своего новорожденного младенца. В пруду, перламутровым покрывалом расположившемся у косы соснового бора, жизнь будто бы немного замирает; и вот уже прозябшие лягушки как миниатюрные изваяния застыли в причудливых позах, а караси лениво и неспешно направили свой взор на помутненное небо. Засыпай околдованный чарами лес, засыпай родная Россия. Спи, дорогая всякому земля!
Отчего же не спишь ты? Что беспокоит твой измученный тревогою взгляд?..
Легкая морось пробежала по горам и, спустившись по склону, накрыла небольшое N-ое село. Осела пыль, щекотавшая доселе носы, и последние возвращающиеся блудные коровы, подгоняемые криками хозяев, пробрались, наконец, в свои дворы. Потом все замерло; только слабая возня, голодное хрюканье и недовольное блеянье изредка слышались из стойл. В деревянных, слегка покосившихся домишках затухал свет и все как будто ненадолго умирало.
- Помрет к полуночи, - упавшим голосом говорил Варфоломей Игоревич Дмитрию Нелюбину в одном из вереницей расположившихся домиков на Аносовой улице. Они были в маленькой комнатке, бедно убранной, но при этом, наполненной богатством присущим только этим русским маленьким комнаткам еще дореволюционных русских домов. Были они и еще двое: Наталья Тимофеевна Нелюбина, стоявшая в темном углу и тихо плакавшая, и Владимир Исаевич Нелюбин, в жаре лежавший на низенькой тахте.
- Неужели нельзя прокапать какие-нибудь капельки?.. Чтобы раз - и все как рукой...
- Дмитрий, сынок, вы же образованный человек! - живо отвечал ему Варфоломей Игоревич. - Жили бы мы в городе, то уже на следующий бы день ваш отец!.. Ах, к черту! Не доедешь сейчас до ближайшего города, хоть неделю едь!.. - тут он посмотрел в окно. Уже окончательно стемнело и только бледно-желтое блюдце луны кое-как поглядывало из-за угрюмых туч. - Мне очень жаль.
И вот лекарь ушел, и в доме осталась только неведомая никем пустота, пустота, обременяющая хоть единожды каждого человека. Вот часы пробили двенадцать часов, и луна окончательно скрылась за пуховым одеянием туч. А четвертью часа позже Владимир Нелюбин испустил своего духа и как бы легкий дымок поднялся из его мертвого тела, и направился к небу.