“Уважаемые пассажиры, займите свои места и пристегните ремни, через тридцать минут наш самолёт рейса Москва - Сиэтл - Сан-Франциско совершит посадку в аэропорту Ситак города Сиэтла. Температура воздуха в Сиэтле +15 градусов” - донеслось до меня сквозь сон. То же самое повторили на английском с разницей в градусах - температура для американцев была +58.
Стало закладывать уши, что, собственно, и разбудило меня окончательно. Мои беженцы уже сидели с застывшими лицами, готовясь встретить свою новую родину.
Лайнер закачал крыльями, начал круто разворачиваться то влево то вправо. Пузо железной птицы коснулось облаков, а вскоре и вся она утонула в белой пучине.
У меня сильно разболелся затылок: я не переваривал посадку с тех самых пор, когда занимался парашютным спортом. Наш так называемый “инструктор” летал на простом кукурузнике как на МиГе-29 - его с МиГа списали по состоянию здоровья - и он показывал нам высший пилотаж, забывая, что это всего лишь АН-2: с километровой высоты за пару минут долетал носом вниз до земли и потом, едва не касаясь пропеллером травы, запрокидывал его наверх и снова набирал высоту. Видели бы вы лица сидящих в самолёте!
Сколько раз я тогда взлетал - столько раз приземлялся своим ходом - это по кайфу, а когда тянут резину, не дают окунуться в ощущения, почувствовать свободное падение - то находит такой ужас, будто снова вернулся я в свое позднее детство, на порог первой потери, и лечу в бездну внезапного своего, первого в жизни одиночества...
Облака исчезли, и нашему ИЛу-96 осталось лишь метров пятьдесят до поверхности земли. Вот появилась посадочная полоса. Шасси коснулись бетона. Реверс двигателя. Тормоза.
Пассажиры захлопали в ладони, и я тоже. Вот она, Америка! Самолёт мягко катится к стеклянному зданию, я, забыв о боли, жадно разглядываю всё вокруг: разукрашенные самолёты, огромные цветные щиты реклам, рабочих в оранжевых костюмах. Проносятся спецмашины с мигалками, и вот, наконец, полная остановка прямо возле здания, двигатель заглох, и вместо трапа к дверям прижался коридор, ведущий внутрь, в Америку.
------------
Мамочка, прости, что я приехал в этот соблазнительный волчий мир, ставший для меня вечным домом, адом при жизни, просто тюрьмой, где ты меня не можешь навестить!
------------
Как только я с замершим сердцем вошёл в яркое здание аэропорта - в нос ударил резкий запах. Ничего противного в нём не было, но это был запах новый, это был запах другого континента, другой стороны земли, запах чужой незнакомой жизни.
Второе, что поразило: обилие неописуемо жирных, супержирных, ультра-жирных баб любых цветов и возрастов. Такого тотального ожирения я не наблюдал даже в Турции, славящейся пышностю своих гаремных женщин!
Потоптавшись, я прошёл в отстойник, где переводчики сортировали народ на три группы: на граждан Америки (“ситизэнов”), на беженцев (“верующих”, так сказать), и на таких, как я - туристов, гостей, студентов.
“Ситизэны” предъявляли паспорта и беспрепятственно шли на выход. Так называемым “верующим” с первого же шага начинали целовать жопу, а затем предоставляли на шару и пособие и жильё и всё-всё-всё. Вон: моих грозненских беженцев-баптистов троекратно расцеловали какие-то стрёмные люди и, окружив, повели в новую жизнь.
А вот с такими, как я, начинались беседы и пристальные взгляды прямо вглубь глаз с вопросами типа: на долго ли приехали, не собираетесь ли просить убежища, и, как я уже потом узнал, именно с этого этапа можно угодить в иммиграционную тюрьму или отправиться восвояси обратным рейсом, если вы просто им не понравитесь без видимых причин.
Мне, скажем, повезло.
-С какой целью приехали в Америку и надолго? - на сносном русском вопросила суровая пограничница, изучая липовую бумагу о наличии на моем кишинёвском счету пятнадцати тысяч долларов.
-На три недели, - уверенно повторил я свою версию. - Хочу посмотреть водопад из фильма Твин Пикс в Сиэтле, затем слетать в Юту увидеть Гран Каньон, и сразу же домой, у меня работа, - с умным видом произнёс я.
Пограничница помолчала, созерцая мой солидный костюмчик, купленный перед отъездом за пару копеек в гуманитарной помощи.
-У вас есть где остановиться? - с меньшим подозрением, уже почти доверяя мне, спросила тётя.
-Мой школьный товарищ живет в Сиэтле на Первой авеню! - без запинки ответил я.
-Вы можете назвать точный адрес?
К этому вопросу я был отлично подготовлен: люди, которые мне загнали банковскую и брачную бумаги, подогнали и конверт с сиэтловским адресом.
Услышав произнесённый мной адрес, женщина удивлённо кивнула и как-то с уважением возвратила мне мои бумаги.
Тогда я ещё не знал, что адрес этот принадлежит фешенебельным апартаментам в самом сердце Сиэтла, с видом на залив и горы, с зеркальными верандами, огромными каминами, подземным гаражом, бассейном и сауной, горничными и 3-тысячным ежемесячным рентом, в которых я и проведу последний месяц своей свободной жизни.
В это время закончили проверять на компьютере визу, и мой паспорт был передан пограничнице. Он вручила его мне.
Я уже сделал шаг от стойки, когда вновь услышал её голос:
-Молодой человек, не летайте в Юту - там Гран Каньон ещё нет!
Пара русскоязычных из очереди заржали, а довольная непонятой мной шуткой офицерша вернулась к следующему паспорту. Я озадаченно пошёл дальше.
Далее я успешно прошел багаж-контроль - так как у меня его не было, то и вопросов не было тоже, - и очутился в большом зале среди встречающих, где нарвался на тупик: сплошную длинную стену, вдоль которой шли двери, похожие на лифт. Надписи на английском и испанском, какие-то схемы, в которых я ни черта не понимал. Вся толпа стояла и смотрела на двери лифтов. Я недоумённо принялся вертеть головой.
Людей встречали - одних родственники, других - службы иммиграции, вот и дяденьку учёного, который летел первым классом, тоже встретили. Я пробрался к нему сквозь толпу - к моему единственному знакомому:
-Извините, Александр Альбертович, вы не могли бы у них спросить, как добраться до Сиэтла, я ведь по-английски ни бэ ни мэ!
-Так и я еду в Сиэтл! - засуетился он. - Сейчас я спрошу, есть ли ещё одно место в машине! - он заискивающе обратился по-английски к двум седобородым джентльменам, один из которых важно глянул на меня и произнёс на ломаном русском:
-Пожайлуста, мы эдим Сиатл, но проблем, есть сидеть!
В это время все лифты на стене одновременно открылись, и мы вошли в самый первый слева. Двери закрылись, машина поехала, но не наверх, а вперёд. Я подошел к лобовому стеклу и понял, что это - метро, и мы едем в первом вагоне.
Поезд летел по слабоосвещённому бетонному тоннелю, управлялся он откуда-то снаружи, потому что машинист или даже место для него напрочь отсутствовали. Сквозь обтекаемое переднее стекло люди скучающе смотрели на мелькающие бетонные кольца тоннеля.
Через две станции мы вышли и, гуськом походив по каким-то коридорам, доехали обычным лифтом на седьмой этаж паркинга. Там мои учёные едва нашли свой мини-вэн в бескрайнем море машин.
По дорожке - огромному шурупу - мы съехали с седьмого этажа в серпантин гладких дорог фривея - четырехполосной скоростной дороги в одном направлении. Я смотрел во все глаза.
Минут через пятнадцать на горизонте нарисовалась кучка укутанных облаками небоскрёбов. Мне не верилось, что это я, и что я всё это вижу своими глазами.
-Нравится пока? Или уже? - задал неясный вопрос мой ученый.
-Пока нравится! - ответил я и ни с того ни с сего вспомнил пограничницу. - Александр Альбертович, а вы видели Гран Каньон? - спросил я его.
И дался же мне этот каньон!
-Да, довелось увидать! Я всего-то и видел: Гран-Каньон и Ниагарский водопад. Времени на большее не было, - извиняющимся тоном пояснил он.
Когда мы въехали в город, облака уже исчезли, и зеркальные стёкла небоскрёбов отражали голубое небо и солнышко. Седобородые джентльмены поинтересовались, где меня высадить, я (без малейшего понятия) ответил, что мне нужно в центр. Я спросил, есть ли в городе русские рестораны, и мне сообщили, что один находится на первой авеню и второй - на Бродвее, оба как раз в центре города.
-Если помощь какая нужна - обращайся! - на прощанье сказал мой ученый. - Я пока не знаю, где буду жить, но если что - приходи на компьютерную кафедру юдаба и спрашивай профессора Семёнова. Буду рад!
Пока я размышлял, что такое этот юдаб, меня высадили на какой-то улице Pike, оставили визитную карточку и уехали.
Остался Юрочка сам с собой, без единого цента, без друзей и родственников, на дне огромного незнакомого города, разговаривающего на непонятном языке. “Нас так долго учили любить твои запретные плоды!” - приамериканился в мою голову Наутилус.
Я был по ту сторону Земли, я физически ощущал это. Разница во времени не влияла - я отлично выспался в самолёте, и хотя сейчас по европейскому времени было около полуночи - плюс-минус час - прекрасно себя чувствовал. Есть-пить тоже не хотелось, но ведь это недолговечно. Что делать? Наверно, искать русских, ведь где их только нет! Может, помогут найти работу, угол, чтобы переспать.
Я обмозговал своё бедственное положение: я - новорожденный сирота на первой авеню, никому не нужный больной наркоман, уже предчувствующий по дрожи в ногах новую атаку ломок. У меня нет ни единого цента. Мой английский - это то, что я запомнил со школы, со мной нет даже словаря. Доброе утро, Америка! Я приехал тебя покорять.
2
Ну и Америка!
Итак, для начала - перекур, у меня осталась почти полная пачка Примы. Я присел на корточки, оперевшись спиной о двухсотметровое здание, и закурил.
Через минуту ко мне подкатил американский бомж (совсем внешне не отличающийся от бомжа советского: вонючий и оборванный, грязный и пьяный), он попросил сигаретку. Я угостил его отечественной Примой, подумав: “А точно ли я в Америке - самой богатой стране мира?”
Бомжило прикурил и раскашлялся.
-Вот вэ фак из виз? (Что это за херня?)
-Рашэн сигаретс! (Русские сигареты!) - гордо бросил я.
-Рили? Ю фром Раша? (Охереть!!! Ты из России?) - он повернул ко мне свое заросшее сизое лицо.
-Ес, ай нот спик инглиш. (Да, и я не говорю по английски.)
-Гив ми 25 сентс! (Дай-ка мне 25 центов!) - и это очень скромно, в СНГ у иностранца обычно просят не меньше доллара.
-Но мани! Вэрэ из 1 авеню? (Да нет у меня денег! А где тут первая авеню?)
-Айл шоу ю! Летс го! (Я покажу тебе, пошли!)
Мы прошли пару кварталов, бомж пытался разговаривать со мной, но мой скудный запас инглиша не позволил мне понять, чем именно он интересовался. Зато я понял, что первая авеню проходит перпендикулярно, и заприметил табличку-указатель “1 avenue - Pike”. Я попытался спросить и про русский ресторан, но бомж меня не понял, и пришлось начать поиски самостоятельно.
Я подумал: куда идти, направо или налево? Ладно, налево легче, потому что спуск. Я повернул и по пути наткнулся на “свой” адрес: это оказалось высоченное здание на углу улицы Мэдисон. Я, задрав голову, поподсчитывал этажи, пару раз сбился, и когда их набралось за двадцать, пошёл дальше.
Шёл я около часа, засовывая рыло в каждый ресторанчик, кафешку и магазинчик, но ничем русским там не пахло. Когда я понял, что улица стала по-другому называться, я развернулся, и на полуспущенных стал двигать в обратном направлении в горку.
Опа! Нашел один доллар! Да, это мой счастливый доллар - первый доллар моего несчастливого миллиона! Но это всё позже, а сейчас я еле иду.
Наконец я возвратился к улице Pike, где опять наткнулся на знакомого бомжа, он с другим бомжом-негром уже сидел на асфальте посреди тротуара и просил центы у прохожих. Оба разулыбались мне, я тоже кивнул и пошёл дальше. Тут вообще все улыбаются, хотя что-то в них и не так, в их улыбках.
По дороге мне попалось несколько секс-шопов, в которые я из любопытства зашёл. Там предсказуемо оказались члены всевозможных размеров и цветов, надувные куклы и фигуристая румяная жопа, возле которой я задержался на несколько секунд: такой я ещё не видел. Сексуальные мотивы меня пока не тревожили, - я был в стрессовом состоянии.
Я вернулся на заметно пополневшую людьми улицу и пошёл дальше, теперь мне попались несколько подряд оружейных магазинов, заваленных всевозможными пушками. Но я искал не это.
Дело шло к вечеру, и когда мне уже казалось, что я никогда не найду этот таинственный русский ресторан - я увидел красную вывеску “КаLinка”. Обрадованно я заскочил внутрь.
-Гуд ивнинг! - поприветствовала меня официантка.
-Здравствуйте, - бодро начал я, - кто-нибудь говорит по-русски?
-Экскюзми? - не поняла она.
Я осмотрелся - быть может, ошибка, похожее английское название? Однако внутри стояло столиков десять, накрытых красными скатертями, со стен свисали деревянные ложки и резаные по дереву картины, а по тумбочке расселись в ряд русские матрёшки. Ресторан был пуст, лишь над одним столиком грузно нависали мужчина и экстра-женщина, они уплетали красный борщ. Нет, я не ошибся.
-Энибади хир спик Рашэн? - спросил я погромче, чтобы и обедающие услышали меня. Ноль внимания.
-Сори, инглиш онли! - безразлично ответила официантка и протянула мне меню с английской и русской распечатками.
У меня ведь был целый доллар! Я уселся за столик поближе к обедающей парочке, которая, как я уловил, общалась на чистейшем английском, и раскрыл меню.
“А не выпить ли мне пивка?” - подумал я и присвистнул: “Ну ни фига себе!” Пиво “Тверское” 3-50, пиво Останкинское 4 $. Из еды ничего дешевле, чем “смолл борщ” за 2-50 тоже не было. Я растерянно оглянулся: официантка куда-то вышла, самое время дать реверс.
Тут американец со своей толстозадой спутницей поднялись и вальяжно направились к выходу. Мой голодный взгляд потянуло к их столику, я почуял добычу и сам не поверил своей “удаче”: на столике среди неопрятных окусков лежал цельный, чуть начатый пирожок размером с мою ладонь или ступню (немаленький, вобщем), и - раз, два, три - четыре доллара чаевых! Я привстал со стула и молниеносно схватил пирожок, а из 4 долларов, чуть помешкав, взял два (по-справедливости, так сказать). Пирожок я переправил в карман пиджака.
Официантка вернулась, забрала остатки ланча и чаевых, и через минуту подошла ко мне.
-Смолл борщ, плиз! - важно заказал я.
Получил я вместе с действительно маленькой - на пять зачерпов ложкой - тарелкой борща - целую корзинку горячего чёрного хлеба с маслом! Я ликовал! Я сожрал всё это в мгновение ока, радуясь тому, что у меня есть 2.50 заплатить за борщ и ещё 50 центов, которые, так уж и быть, пойдут на чаевые.
Официантка принесла счёт, в котором недвусмысленно значилось: 2.99. Я поскрёб в затылке и попытался разъяснить, что заказывал блюдо за 2-50, но она молча указала на неумолимое словечко “такс” - наценка. Я выложил на стол три доллара и ретировался из, так сказать, русского заведения, где русскими и не пахло.
Теперь я был относительно сыт. Испытывая блаженное обволакивание борщом, я потопал вниз по первой авеню, заодно норовя заприметить тихий тёпленький подъезд, где можно было бы переночевать на крайняк. Двери всех подъездов оказались закодированы или на замке, почти отовсюду мерцали огоньки видеокамер. По дороге я несколько раз силился разузнать у прохожих, где находится Бродвей, но они не понимали, чего я от них хотел. Я верил, что может быть в бродвейском ресторане случатся русские и помогут.
-Эй, мэн! Гив май фрэнд рашен сигарет! - из-за угла появился знакомый бомж с грязным старым одноруким негром. Негр хотел попробовать русских сигарет. Я засунул ему в зубы сигарету и поднёс огоньку.
-Гуд! - заметил он, затянувшись. - Ветнам, Ветнам! - показал он мне на отсутствующую руку.
Они предложили присесть на бордюр между стен на перекур и поболтать.
-Матрушка, Горбачов, перестроика, водка, водка! - перечислял негр в то время, как Джейк - так звали первого бомжа - достал из внутреннего кармана куртки поллитровку виски. О, как я обрадовался - это было то, что мне нужно! Я присосался к бутылке и не заметил, как в мгновение ока осушил половину. Пытаясь извиниться за свою жадность, я стал что-то объяснять им, но они только смеялись и хвалили меня, мол, хорошо Рашэн пить умеет.
-Крепкое виски! - крякнул я. - Закусить бы!
-Вот-вот? - не поняв, согласились мои новые друзья.
Вспомнив о пирожке, я вытащил его из кармана и протянул друзьям. Они ещё больше обрадовались и, аккуратно разделив его на три кусочка, вручили мне мою долю. Пирожок оказался с говядиной, вкусный, поджаристый, хотя уже и остывший русский пирожок!
-Гуд, гуд пирошки! - со знанием дела кивали они, жуя мой трофей.
Мне, конечно, захорошело, лёгкое опьянение притупило мою медленно нарастающую физическую боль, да и разница во времени начала сказываться - на Родине дело шло к рассвету, самое время вздремнуть. Я напряг свои затупившиеся мозги и с помощью жестов объяснил ребятам, что мне негде ночевать. На удивление, они сразу поняли меня и похвастались тем фактом, что в их распоряжении имеется целый большой дом! Далее я попытался им объяснить, что хочу найти работу, но моё шипение и перекошенная пантомима только рассмешили этих вольных жителей планеты. На этот раз они меня не поняли и, весело галдя, потащили к себе вгости.
Бомжи оказались самыми гостеприимными американцами из массы тех, кого я впоследствии встречал в этой стране. В заброшенном доме в Чайна-тауне - в китайском квартале - жило человек десять старых бомжей и престарелая вонючая китаянка, которой всё время казалось, что я из полиции. Ещё бы, я был в немецком шерстяном костюме и белой, уже подзапачканной рубашке (галстук я снял ещё по дороге из аэропорта). Бомжи бомжами, а пива и колбасы у них было навалом. Курили они бычки, которые целыми днями собирали по улицам Сиэтла. Вот она, богатая Америка!
Выжрав банок восемь пива, я завалился дрыхнуть в клозете, прямо на ковре, скомкав пиджак вместо подушки. На Родине доходило шесть утра.
Пару часов спустя выяснилось, что дело обстоит серьёзнее, чем простая временная разница. На меня навалилось - и теперь это было явнее явного, - то позорное состояние, которого я каким-то образом избежал в самолёте.
Все следующие дни я провалялся в жутком мучительном состоянии, ноги не держали, голова отваливалась, вся требуха горела, пот тёк с меня в три ручья. Сводили судороги, жестоко мучили галлюцинации и понос, кости трещали от ужасной боли, - всё это зовётся ломками.
Бомжи не дали мне пропасть. Шустро смекнув, что со мной, они добывали какие-то таблетки, приносили мне еду. Они сохранили мне жизнь, американские бродяги, а американские адвокаты, судьи и прокуроры со своей долбаной юстицией отняли у меня жизнь при жизни.
... Не помню точно, сколько прошло дней, но ломки внезапно отпустили. В одно утро я пробудился от криков и брани, из которых ни слова не понял, но, прильнув к щели в чулане, я увидел капов - полисменов, они выпроваживали из дома моих спасителей.
Как не повезло мне в то утро, найди они меня тогда - я был бы тихо и мирно депортирован, и не остался бы навеки в этой сраной стране. А тогда я обрадовался, что остался незамеченным. Я чувствовал себя окрепшим, ощущал, что мне уже не больно и, дождавшись тишины, решил привести себя в порядок.
В грязном туалете из растресканого зеркала на меня пялился взъерошенный небритый тип, одетый в толстый вязаный свитер со скошенным воротом. Я долго всматривался в эту рожу, прежде чем узнал в ней себя. “М-да, ну и рожа у тебя, Шарапов!” - подумал я.
Порывшись в бардаке дома, я отыскал болоньевый пуховик с капюшоном, тщательно прилизал волосы, затем подкрепился остатками висящей на окне колбасы и вышел на улицу. От валил меня с ног, слабого, ещё не оправившегося от своей гнусной болезни. Я шёл куда глаза глядят, и добрёл до окраины, где за какими-то лабазами и намерения добраться в таком виде до бродвейских русских пришлось сразу же отказаться.
Шёл мерзкий моросящий дождь, ветер заброшенными старыми фабриками развязывался гигантский бант дорог. Скорей всего, это был основной сортирующий движение перекрёсток перед огромным городом. Эстакады возвышались надо мной в шесть этажей и все соединялись между собой дорожками. Машины, свистя колёсами на крутых поворотах, резво переезжали с одного этажа на другой.
Сердце сжалось и в какой-то панике шарахнулось в стенку груди. “Какой же я ничтожный, что я здесь делаю??!” - ужаснулся я, и сразу подумал: “А интересно - я когда-нибудь смогу там проехать, не заблудившись?”
Меня окатил внезапно начавшийся ливень, и я с трудом добежал под мост эстакады, чтобы укрыться и переждать его. Когда глаза привыкли к темноте, я различил чьё-то жилище. Выглядело оно малообитаемо, но весьма своеобразно: это было что-то вроде большой норы, стены которой были выложены досками, картоном и прочей дрянью. На дне примостилась лавка: широкая доска, уложенная на два пластиковых ящика, там же валялся пропылённый спальный мешок. Перед лавкой зияло место для костра, выложенное красным кирпичом. Судя по толстому слою пыли, задутого внутрь землянки, ясно было, что место это давно заброшено. Видимо, холода выгнали бывшего хозяина в город, или же он подыскал себе жилище поцивильнее.
Дождь не собирался заканчиваться, более того, периодически переходил в град, а порывы ветра усиливались. Подкатывали сумерки. Я промок, делать было нечего, кроме как собирать дрова и жечь костёр.
Через час я, так и оставшись в этот вечер голодным, уже грелся возле своего очага. Невесёлая дума напрашивалась сама собой: никто меня тут не ждал, никому я, уж тем более без денег и без языка, не нужен, и скорее всего придётся, помыкавшись ещё пару недель, садиться 25-го на самолёт и убираться восвояси. Вторую визу дадут легче, а за это время надо будет что-то вымутить, чтобы в следующий раз приехать хоть с какими-то деньгами.
Я поёжился и огляделся. Внимание привлёк фанерный щит, валявшийся неподалёку. На нём просматривалась облупившаяся реклама жвачки. Я хотел было разломать его на дрова, но, прикинув размеры, сообразил, что это - крышка для моей землянки.
Поздно ночью, посозерцав догорающий костёр, я закрылся крышкой (чувствуя себя как в склепе), и, укутавшись в грязный спальник, заснул.
Жизнь порой ставит людей в такие условия, о которых они за всю жизнь не могли и помыслить. Год за годом вращаются они в кругу повторяющихся, как день и ночь, обстоятельств. И вдруг в один из таких дней всё становится с ног на голову, и абсолютно другие таланты востребываются, чтобы выжить. На кой хрен мне теперь были теория относительности и джиу-джитсу? Вот если бы я прошёл курс выживания в каменных джунглях!
Пробудился я на рассвете по трём причинам: холодно, голодно, а над головой на мосту сигналят машины (вскоре я узнал, что это утренняя пробка (трафик), все едут на работу в Большой Сиэтл). Я, чувствуя себя гораздо лучше, отправился на поиски завтрака.
Для начала я думал найти своих "друзей", наверняка они появятся на первой авеню, ведь они там целый день тусовались, попрошайничая и собирая бычки. Но ни Джейка ни однорукого негра я не встретил. Зато там оказалась старая китаянка, которая сразу узнала меня и стала что-то спрашивать, но из всех её вопросов я понял только:
-Хангри (голодный?)
-Ес, ес!!! - ответил я.
Она жестом приказала следовать за ней, я повиновался. Мы шли рядом, как настоящие бомж с бомжихой - и никто не обращал на нас внимания.
Вскоре узкоглазая бабуля привела меня на автостоянку возле церкви, там топталось много народу, и люди всё подходили и чего-то терпеливо ждали. Бродяги собирались со всех сторон: бомжи, панки, наркоманы. Каких только уродов не было там, и я среди них! Мы тоже стали чего-то ждать. C’est la vie!
Подъехал микроавтобус, и служители культа начали разливать в пластиковые тарелки горячий супчик и раздавать всем голодным. Также “в дорогу” всем желающим, - а желающими были все - выдавали по бумажному пакетику, в котором топырились с десяток пресных булочек, пачка сосисок и пару баночек йогурта. Отстояв очередь, я получил шаровой обед, вмиг проглотил его, отдал свой кулёк китаянке и опять встал в очередь. Китаянка припрятала в лохмотья и свой и мой кульки и смиренно встала за третьим. Мы получили добавку и ещё по одному кульку.
На церкви висел огромный плакат с датой сегодняшней благотворительной акции - 3 октября, как вышло по моим подсчётам, это был мой девятый день за океаном. Я задумался и с горечью осознал, что проворонил трехмесячную дату ухода Буратино - как раз тогда я валялся в бреду ломок в Чайна-Тауне, ничего не соображая.
Мой лучший друг, я помню тебя!
Я попытался подумать о тех, кто остался по ту сторону Земли, о Лийке - не думалось, я уже забыл её, помня лишь смутный факт её мимолетного прикосновения к моей жизни. Время летело очень быстро - мозг жадно вбирал новую информацию, оттесняя старую навсегда.
Вскоре у миссионеров закончилась провизия. Те, кто опоздал или заспался, с досадой смотрели на складывающих термоса, столы и пустые коробки в машину. Уходили не все, добрая половина ещё чего-то ждала. Китаянка угостила меня классным длинным бычком Мальборо, я прикурил бомжатский бычок от позолоченной зажигалки - подарка покойного Гагика. Ухмыльнулся и ждал продолжения банкета.
Минут через двадцать к церкви подъехал забитый тряпками вэн. Благотворители расстелили на асфальте клеёнку и стали кучами выкладывать одежду и обувь. Сэконд хэнд - берите, сколько хотите, сколько унесёте! Я извлёк из разноцветной кучи пару джинсов, почти новые кроссовки Адидас и тёплую нехилую куртку Найк. Распрощавшись с узкоглазой бабушкой, я переоделся в кустах в приличные вещи и приступил к изучению города.
Я прошвырнулся по магазинам, по паркам, наконец-то заметил, какое в Америке изобилие товаров в безразмерных супермаркетах и несъедаемое количество дешёвой еды. Потом я спустился вниз, на Пайк-плэйс маркет - рынок - и пошёл вдоль крытых рядов, дивясь аккуратным, - будто ненастоящим - кучкам зелени, апельсинам, яблокам, вмороженным в лёд исполинским крабам и изредка пошевеливающимся коралловым рыбинам.
И как гром с неба услышал рiдну мову. Снаружи крытого рынка толстая бабища в пуховом платочке кричала кому-то: ”И слава Богу! Заходьтэ ще до нас!” Я, чуть не перевернув крабов, рванул наружу и увидел на здании над бабищиной головой вывеску: “Блiни”. Я ликовал!
Запрыгнув внутрь маленького кафе-магазинчика - два шага в длину - я гаркнул во всю мощь своих лёгких:
-Здравствуйте, как поживаете?
Курносые, с полубезумными глазами навыкате баба и девочка - видимо её дочка - дико озирнулись и не поздоровались. Дочка мелко перекрестилась и юркнула в боковую дверь. Я, не зная как начать разговор, спросил женщину тоном потише:
-Вы, извините, давно из России?
-Не розумiю! - отрезала она, отодвигая с прилавка тарелки с искусственными образцами блинов.
-Как? - опешил я. - Вы разве по-русски не говорите!
-По-русски? - зловеще прошипела баба. - Бог усе бачить, як ви - москали - нас зи свиту сживалы! Тикай до своей Московии, а то зараз подзвоню куды трэба! - и, так как я продолжал стоять с открытым ртом и глазеть на неё, баба перешла на визг: - Ярыно, дзвоны до полыции!
Я быстренько ретировался из странных “Блинов”. Ну и ну!
Что ж, первый блин всегда комом. Озадаченно поднявшись обратно на Первую авеню, я прошёл мимо увешанных газетами стендов и поплёлся вгорку. В голове стучало, может не имело смысла искать Бродвей, если и там меня ждёт такой же самобытный приём?
Кое-как добрёл я до своей землянки, согрелся у костра и заночевал вторую ночь. Я остро нуждался в сочувствии и душе.
А на следующий день на Шестой авеню, где тоже раздавали бесплатную еду, я встретил Джейка и однорукого. Они мне очень обрадовались, потом заявили, что от меня дурно пахнет - это им, бомжам-то! - и потащили меня в бесплатную ночлежку для бездомных.
Мы заняли очередь где-то в четыре вечера, внутрь же попали только в восемь. Очередь была такой безбрежной, что её можно было сравнить с московской очередью в Макдональдс в 1988 году. Выстроившись друг за другом, бездомные люди смеялись, отпускали непонятные мне шутки, парочка бродяг держалась за руки и влюблённо смотрела друг на друга: я даже не понял, кто из них баба - кто мужик, скорее всего оба были педиками. Подошла очередь, после нас запустили ещё человек пять-шесть, и дверь захлопнулась, больше половины осталось без крыши.
Однако ночлежка предназначалась только для полноправных “ситизенов”, и мои друзья жестами посоветовали мне прикинуться глухонемым, чтоб не было проблем. Они что-то записали у охранника, после чего я зашёл внутрь.
“Ужас! Ни хера себе Америка! Кому скажу - не поверят!” - подумал я при виде открывшейся картины: голые матрасы усеивали грязный бетонный пол. Поскольку мы были последними, кто вместился в это огромное восьмиэтажное здание, то нам предоставили два матраса на полу в коридоре, и ещё одно место было в большом туалете, где весь пол тоже был забит матрасами с лежащими на них людьми. Большой зал подвала тоже был завален матрасами, оставлявшими лишь узкие проходы к душу и к туалету.
Мне досталось место прямо у выхода, сверху лежал свёрток предметов первой необходимости: одеяло, две застиранных до дыр простыни, зубная щётка, мыло, одноразовая бритва, паста и полотенце. Также приключились резиновые тапочки, натянув которые, я направился в душ.
Класс! Наконец-то я искупался в горячей воде и побрился.
Спал я очень плохо среди сотни людей, половина из которых храпела, как кабаны, и половина пердела, как свиньи. Я лежал, вытянувшись на матрасе, и с юмором обдумывал свою ситуацию через десять - юбилей, ёлки-палки! - дней в Америке: есть где спать, что есть, появились друзья. Теперь главное - найти работу и грести баксы штуками, штучками, штуковинами!
3
Первая штучка!
Утром мне наконец-то попалась в руки карта города Сиэтла. Усевшись на лавочке у Мак-Дональдса, я пальцем повыискивал Бродвей: я всё ещё надеялся на помощь соотечественников, в конце концов попытка не пытка. Нужная улица нашлась на карте очень быстро, оказалось, я много раз не доходил до неё пару кварталов или проходил параллельно.
Через час я осторожно открыл дверь кафешки с названием “My lovely piroshky”.
-Здравствуйте! - хоть и радостно, но с опаской рявкнул я.
-Здрасти, - равнодушно ответила анемичная продавщица за стойкой. Глаз она не выпучивала, неистово креститься при виде меня не начинала, и потому я расслабился.
-Ой, наконец-то я слышу родной язык! - восторгнулся я, мне захотелось зажать эту квёлую тётечку в объятьях.
-Что будем заказывать? - не меняя равнодушного тона и глядя на меня как на придурка, спросила она.
-Я не хочу кушать, вернее, у меня, извините, денег нет, вы не подскажете, пожалуйста, где мне работу найти, - восторженно рассыпался я. Мне всё казалось, что она сонная и сейчас вот-вот проснётся и обрадуется соотечественнику.
-У нас работы нет, - не меняя тона, ответила иммигрантка.
-Ну извините, - потух я и уже собрался выходить, когда она вдруг добавила:
-Зайди-ка после четырёх, может, молодёжь тебе что-то подскажет.
-Спасибо и на этом! - поблагодарил я и, вновь окрылённый, отправился изучать Бродвей.
Эта многолюдная шумная улица оказалась просто нашпигованной лавками для озабоченного, извращённого и голубого населения Сиэтла. Чисто из любопытства я заходил во все подряд: там красовались наручники, плети, кожаные костюмы, мешочки для яичек, мужские лифчики и туфельки с каблучками. Я сначала подумал, что это - карнавальные принадлежности, так, для прикола какого-нибудь, но потом увидал, как мужчины вполне серьёзного вида идут в примерочную с юбками и босоножками. Очень смешно было наблюдать, как в раздевалку заходил солидный бизнесмен в костюме-тройке, а выходило непонятно кто в кожаном красном лифчике и блестящих лосинах. Оно - это нечто - шло к зеркалу и, вихляясь перед ним во все стороны, справлялось у продавца, идёт ли ему - нечту - этот наряд и понравится ли оно в таком виде своему новому парню. Продавец - костлявый парень в длинном рыжем парике - отвечал, что именно в таком виде он был, когда в него влюбился мужчина его мечты.
Постепенно я подметил, что гомосеки делились на три чётко обозначенных подвида. В чём разница, я не знал и знать не хотел, но визуально они разнились основательно.
Первый подвид: всё кожаное - кепка, куртка, штаны, - и всё это в заклёпках, обычно губы у таких накрашены яркой помадой, одежда их хоть и мужская, но с непременным налётом томной женственности.
Вторая группа почти совсем не отличается от женщин, она вульгарно облачена в ширпотребовские женские вещи, в длинные парики и в толстый слой косметики, и большинство из этой группы щеголяет с настоящей имплантированной грудью.
Третий подвид - это обыкновенные мужчины, только любящие красавиц именно мужского пола.
И масса, масса индивидуальностей, пытающихся выделиться из толпы додиков или самых настоящих придурков хоть чем-то: штанами с абсолютно голой задницей или килограммом различных колец и шариков, вколотых в брови, нос и щёки. По Бродвею парами гуляли влюблённые друг в друга мужчины, не стесняясь целоваться в дёсна при всём честном народе. Я был в шоке.
Я тоже заслужил их внимание. Несколько раз меня пытались закадрить чуваки с улыбками Джоконды, абсолютно не смущаясь моим полу-английским. И лишь натыкаясь на моё сразу каменеющее лицо, спрашивали вкрадчиво:
-Ю стрейт о гей?
-Но гей, - принужденно отвечал я, не понимая ещё, что такое “стрейт”.
Но они понимали и исчезали восвояси.
К вечеру казалось, что мир состоит из одних педиков. Часов в пять я, насыщенный впечатлениями, вернулся в “Piroshky”. За стойкой стоял паренёк лет 20, среднего роста, в очках.
-Хай! - лучезарно улыбнулся он мне.
-Здорово! - я поздоровался резко, потому что подумал, что это ещё один бродвейский педрила, и что он не русский и что опять я обломался.
-Привет! - с московским говором отозвался он, убирая с лица ненужную американскую улыбку.
Я, как-то уже ни на что не надеясь, умирая от голода, кратко выложил ему моё бедственное положение. Он, помешкав, подошёл к телефону и набрал номер.
-Алло, привет, Виталь, тут у меня пацан с Одессы, нужна работа. Понял. Хорошо. Кстати, - положив трубку, повернулся он ко мне, - меня Никита зовут.
-Меня - Юрий.
-Посиди часок подожди, пока Виталик приедет. Пельмени будешь?
-Да нет у меня денег, - хмуро отмахнулся я.
-Не надо денег, за счёт заведения. А я сначала подумал, что это мекс какой-то привалил!
-Что за “мекс”? - не понял я.
-Мексиканец. Они такие же смуглые, тёмные как ты, а ты просто в Одессе прожарился! Да ты садись!
И Никита приготовил вкуснейшие пельмени в сметане. Пока я наворачивал их, забыв обо всём на свете, напротив входной двери встал новенький вен, из него вышел парень среднего роста, в котором за версту можно было признать русского по походке, выражению лица и прикиду.
-Здорово, я - Виталь! Вотс ап! - глянув мне прямо в глаза, протянул он руку, а затем обернулся к Никите. - Двойные пельмени и чай с мёдом, - потом снова повернулся ко мне и уселся напротив. - Ну, выкладывай.
-Я - Юрик из Одессы, неделю как приехал, готов работать за ночлег и еду, - отбарабанил я.
Виталь присвистнул и снова оглянулся на Никиту, после чего оба заржали.
-Ну ты даёшь! Ты как будто и не из Одессы, дружище, а из каких-нибудь Распупен! - заметил Виталь. - За еду. За ночлег! Если ты так работодателю скажешь, запрягут тебя и будешь пахать на шару, а рыпнешься - сдадут иммигрейшену и депортируют на фиг. Запоминай раз и навсегда:
1. Не соглашайся работать меньше чем за шесть баксов в час и никогда не говори работодателю о своём бедственном положении.
2. Пока не выучишь язык, старайся не общаться с америкосами вообще, а с их бабами в частности, потому как можешь попасть в дурную историю. Как бы они тебе не улыбались, они страшно не любят иностранцев, и особенно русских. Для них со времён СССР русский - это враг, точка. Проверено на печальном опыте наших.
3. Пока не поднимешься на ноги обо всём, кроме работы и сна, и думать забудь. Работа - дом - работа - дом. Шаг в сторону, какие-то проблемы, незнание языка - и ты уже в полиции. Запомни - это главное. Запомнил?
-Запомнил-запомнил! - попытался я отвязаться от глупых, как мне тогда казалось, наставлений. Ну что может случиться со мной в АМЕ-РИ-КЕ!
Как же я жалею сейчас, что не слушал его внимательнее.
-Да, - вспомнил он, - и ещё не воруй в супермаркетах. Я за это два месяца отсидел.
-Не, ты чё, я человек честный, я работать хочу, - смутился я.
-Правильно! - одобрил Виталь. - В Штатах через труд многого добиться можно.
-Так ты можешь подсказать, кто берёт на работу? - решил перейти я к делу.
-Я дам тебе пару телефонов, но мало кто захочет с тобой связываться, если тебе жить негде. У тебя есть айди?
-Что?
-Удостоверение личности американское или права?
-Откуда, я же по туристической визе.
-Не проблема, завтра я тебе помогу. Ты в девять утра подойди сюда, у меня в лайсенс департменте есть дела, заодно и твой вопрос решим. Наши-то права у тебя есть?
-Да девять лет за рулём!
-Отлично! Завтра будешь сдавать устный тест. Подожди-ка, - он пошёл к машине и принёс мне книжку на русском языке “Правила дорожного движения в штате Вашингтон”. - Постарайся прочитать, мало чем отличается от наших.
Тут Никита принёс Виталю пельмени и чай, и тот занялся едой.
-Что, - прожевав последний пельмень, спросил он меня, - совсем негде тебе спать?
-Я жил в заброшенном доме, но полиция всех разогнала и я остался на улице.
-Ты, это, в машине спать умеешь? - заглатывая дымящийся чай, спрашивал он. - Я бы тебя и к себе взял, но жена - американка, она не поймёт, а мне не нужны скандалы. Я сам в этом вэне часто сплю, жду-не дождусь грин-карты, чтоб уже свалить на вольные хлеба.
-Не надо беспокоиться, спасибо, в машине - класс, мне не привыкать! - искренне обрадовался я возможности не остаться сегодня в холодном одиночестве.
Распрощавшись с Никитой, мы с Виталем поехали сквозь Сиэтл. Я второй раз видел город из окна машины и не мог налюбоваться: чистые проспекты, красивые машины, сияющий вокруг города синий залив Пьюджет Саунд - как назвал его Виталь. Отовсюду в городе была видна башня наподобие останкинской - Спэйс Нидл - Космическая Игла.
Когда мы проезжали мимо церкви с куполами, я вспомнил о происшествии в “блинах” и поведал об этом Виталю.
-Ну тебя и занесло! - присвистнул он. - Я знаю это место - там украинские пятидесятники служат, слышал про пятидесятников? Живьём разорвут! Ты видно со здешними верующими ещё не знался? Да-а! Один раз я из интереса заглянул в их церковь - еле ноги унес: они там орут, об стенку головой бьются, по полу катаются, когда молятся. Кого только Америка не тащит к себе! Запомни правило номер четыре: тут полно наших верующих, в основном или баптистов или пятидесятников, так вот, баптисты - ничего народ, с ними можно столковаться, но к пятидесятникам никогда не суйся: загипнотизируют и крыша съедет. Запомнишь?
Это я запомнил. Вскоре мы приехали в какой-то Burien, Виталь въехал во двор небольшого домика и сказал:
- Моя приезжает в восемь, пойдём посидим пока.
Мы посидели, выпили. Дом внутри был небедным: телевизор во всю стену, последней марки стереосистема. Виталь рассказал, что сам он - компьютерщик из Москвы, приехал, как и я, по бизнес-визе, по обмену опытом с Майкрософтом и женился на американке, чтоб получить грин-карту. И вот уже два года мучается с этой ведьмой, как он её назвал, и не только с ней, но и с её бывшими мужьями, которых было трое, а также с детьми, которых четверо, и с сёстрами, которых две. А самой ей - сорок.
-Что же ты, помоложе и без детей не мог подыскать? - усмехнулся я. Виталий был моего возраста, от силы лет двадцати семи.
Виталь посмотрел на меня как на идиота и ответил:
-Тут тебе, брат, не Раша: тут бабы на вес золота, что не так - хвостом вильнула и ищи следующую хоть год. А меня сроки поджимали, не женился бы - через месяц уезжать пришлось бы. Так-то она ничего, и в постели - высший класс, но постоянно хочет, чтобы всё только по её было. Всё-всё, прикинь! Надоело - а что делать, до грин-карты всего пару месяцев осталось.
Я мысленно посмеялся над ним, дурак, я тогда не знал, что это только малая доля американской правды. Мужиком в Америке быть и дорого, и трудно, и опасно.
Мы засиделись и не заметили времени. В восемь явилась его "ведьма", хотя ничего ведьминского в блудливого вида американке не было: плотно сбитая приземистая бабёнка с чёрными волосами и жёлтыми пуговками глаз - у нас так выглядят продавщицы в кондитерских. Она была втиснута в джинсовый комбинезон, ухитрившийся подчеркнуть сразу все недостатки её фигуры: от выпирающего живота и отвисшей до пояса груди до коротеньких ножек. Нижняя губа её тоже как-то своеобразно отвисала, будто она приготовилась лизнуть ею конверт. Обеими руками она держала коробку с пирожными.
Злым взглядом скользнула по столу, бутылке, потом - по мужу, а затем - по мне. И дежурно оскалилась, подобрав губу:
-Вотс ап, гайз! Хэвинг фан?
-Да вот, - по-английски профальцетил засуетившийся Виталь, - друга встретил, но он уже уходит.
-Да-да, ухожу! - подхватился я, отступая к двери.
-Но-но! - повысила она голос. - Посиди ещё, расскажи нам про Рашу! Там Элизабет паркуется, сейчас придёт.
-Садись! - нервно зашептал мне Виталь. - Делай абсолютно всё, что она хочет, только чтоб орать не начала.
Я усмехнулся и сел. М-да!
Жену звали Келли, она выставила на стол пузырь виски из бара и, скалясь, села напротив меня.
Прибежала Элизабет - почти точная копия сестры, только младше лет на десять и худее килограмм тоже на десять, и без конвертной губы. На ней были прикольная блузка в розочках и потёртые голубые джинсы. Элизабет поприветствовала всех громким птичьим возгласом, задержала на мне горящий яичный взгляд и оскалилась точно как и сестра. Зубы у обеих были неестественно-белые и чересчур ровные (фарфоровые - как потом рассказал мне Виталь). Взявшись за пирожные, Элизабет - сокращенно Лиз - энергично принялась навёрстывать фарфоровыми зубками своё отставание в весе.
Как я понял из разговора, Лиз с Келли работали в каком-то Рентоне, где у них был собственный массажный кабинет. Там, как Келя с удовольствием поведала, она и познакомилась с околачивающимся вокруг офисов Майкрософта Виталем, познакомилась, потому что очень любит русских майкрософтовских мужчин и “рашен пинесы” - так она и выразилась, после чего обе сестры громко загоготали, отправляя в рот по стопке и по очередному пирожному. Я перевёл взгляд на Виталя, и он быстро объяснил мне, что у них - американцев - принято выражаться прямо.
Вскоре мы уже здорово наклюкались, Келя и Виталь наперебой рассказывали мне смешные истории из их американо-русской семейной жизни, Виталь сначала силился переводить, а потом решил, что я и так всё понимаю, хотя я не понимал ровным счётом ничего. Я, слегка покочевряжившись, принял Келино приглашение переночевать у них в комнатке для гостей, после чего Келя с Виталем исчезли. Мы с Лиз выпили ещё, и, так как дело шло к полуночи, она повела меня показывать мою комнату на втором этаже. Помятуя Виталины наставления, я шёл на почтительном расстоянии, чтобы ей чего-то вдруг не почудилось.
Лиз, указав мне мою кровать, вдруг резким движением прямо какой-то самбистки уложила меня на неё и я, не успев опомниться, ощутил на своих губах её пьяное дыхание. Она целовалась классно, и я, к своему ужасу, ощутил, что реагирую.
-Лиз, Лиз! - перепугался я. - Стоп, плиз! Они же здесь!
Она привстала с меня и многообещающе облизнулась:
-Ты прав, бэби! - после чего захлопнула дверь и, выключив свет, со словами:
-Вот их и нет! - скинула с себя розочки.
Что тут скажешь? Шесть лет тому назад я уже был изнасилован женщиной - то была Лена, Лялина сестрёнка из Херсона, и вот теперь Элизабет - дама подобного же мощного телосложения - лихо повторила мой забытый опыт. Снизу нам вторили адекватные месту и времени звуки, производимые хозяевами дома.
Проснулся я от пробивающихся сквозь жалюзи солнечных лучей, на смятой развороченной постели. Рядом никого не было.
Я не знал, как относиться к случившемуся ночью. На всякий случай я полежал под покрывалом ещё с полчаса, пока в комнату не заглянул Виталь. За ним в открытую дверь ворвались пряные утренние ароматы кофе, сигарет, поджаренных с ветчиной гренок. Виталь иронично кивнул мне:
-Здоров! Сколько, ты говоришь, ты уже в Америке? Десять дней? Я первый раз отметился ровно через девяносто три дня - специально считал! Везёт тебе, Юрик!
-Ты же сам говорил, что от их баб надо подальше держаться. Даже не знаю, как теперь себя вести!
-Она же сама хотела - так что ничего страшного. Их бабы любят мужиков трахать, причем во всех смыслах, запомни! - усмехнулся он. - Веди себя естественно, она уже и забыла. Их надолго не хватает. Ну, идём вниз.
Лиз, свежая, причёсанная, в обтягивающих рейтузах и кофточке, действительно вела себя так, будто ничего не случилось. Она расцеловала меня в обе щеки и указала на плетёный стул у стола. Пока она весело сновала по кухне, я разглядывал её выпирающие жировые складки и удивлялся самому себе.
Накормили меня, как и всех, яичницей из одного яйца с прозрачной полосочкой ветчины, пресной булочкой и стаканом воды со льдом (я это к тому, что и у бомжей и в ночлежке еды было в десять раз больше: сосиски, колбасы, куриные ножки, пицца. Американский парадокс: неимущие жрут от пуза, имущие считают каждую крошку!)
После завтрака Келя укатила на работу, а мы втроём с Элизабет поехали в лайсенс департмент (навроде нашего ГАИ). К моему удивлению, мы высадили Элизабет у дома её бойфренда, и она снова расцеловала нас обоих, как старых знакомых. Не то, чтобы очень, но я ощутил лёгкий укол.
В лайсенсе я без проблем сдал устный экзамен. И мы отправились на поиски работы.
-На сегодняшний день есть два варианта, - крутя руль, сообщил Виталь, - у одного негра в боди-шопе на улице Мэдисон, или...
-Что за боди-шоп? - испугался я, вспомнив секс-шопы на первой авеню и с трудом представляя, что я могу там экспонировать.
-Ну с тобой не соскучишься! - хохотнул Виталь. - Бодишоп - это автосервис, так понятнее? Так вот: или автосервис у негра на Мэдисон или резка овощей у чукчи в Ист Сиэтле. Негр больше платит, и работы там немного, но нужен английский, а у чукчи придется повкалывать, и мужик он неважный, зато всегда будет что пожрать и с языком не надо напрягаться.
-Что за чукча? Настоящий что ли? - удивился я.
-Ядрёный сибирский мужик! - снова хохотнул Виталь. - Из Тунгусии. У него все приехавшие работают, кто по-английски не говорит.
-Ну, это как раз что мне надо! Я же не говорю.
-Попроси Лизку - она тебя научит! - ухмыльнулся Виталь. - Правда, их бабы лучше наших?
-Неправда! - ответил я, вспомнив всю ночь трущиеся об меня потные складки своей первой американской женщины.
-Ты смотри - не упускай! - посоветовал Виталь. - У неё бойфрендов - пруд пруди! Да и у Кельки тоже, так пасут её, тут с ними ухо востро держи.
Тогда я первый раз подумал, что со страной, где пруд поклонников пасёт страдающую ожирением даму бальзаковского возраста, да ещё с четырьмя детьми, что-то должно быть не в порядке.