Говорит этот звон о том, что начался второй день турслета, посвященного очередной годовщине. Данный турслет должен был, по замыслу организаторов, чрезвычайно оздоровить всю медицинскую общественность путем приобретения навыков походной жизни, развить физические и творческие таланты, а также воспитать патриотизм. В целом идея была хорошей, вот только место её осуществления было выбрано крайне неудачно. Я не имею в виду общий пейзаж: я как то уже говорил, что наши сосновые боры на бывших песчаных карьерах одни из лучших в области. Очень неудачно была подобрана страна для проведения массового оздоровления этой самой общественности. Здесь, скорее, подошли бы какие-нибудь Арабские Эмираты, талибанский Афганистан, ну, или Саудовская Аравия.
В Саудовской Аравии, правда, напряг с соснами, но зато уж точно туда никто не провез бы спиртного, тем более, в таком количестве. А так...
Ну посудите сами: 29 команд, да в каждой по 12 - 15 человек, не считая водителей, что их сюда доставили, да на природе, да под шашлык, плов и уху, приготовленными сразу после установления палаток, да под соснами на берегу озера.... В лунную ночь, когда с окрестных лугов тянет запахом свежескошенного сена.... Как сказал Семеныч, разливая шестую бутылку: "Не надо себя обманывать". В общем-то, никто и не обманывался с самого начала, а потому "смешной напиток" был закуплен в проверенной годами пропорции: по бутылке на брата плюс одна на всех. А теперь перемножьте вышеприведенные цифры. Короче, четыре мусорных контейнера, предусмотрительно поставленных организаторами нашего оздоровительного мероприятия в непосредственной близости от того лагеря гуннов, в который превратился еще вчера тихий и спокойный берег наших озер-карьеров, к утру заполнились доверху. Именно поэтому утром и раздался четырехкратно повторенный хрустальный звон, без всякого сомнения, повергнувший в ужас и глубокую скорбь любого собирателя стеклотары - мусоровоз безжалостно обрушил в свое чрево десятки бутылок самых различных форм и размеров. Любят, любят отдыхать медики.
Комары, надо полагать, думали, что вот он, тот самый день, который давно был предсказан жрецами давно вымершего племени комарайя - ведь на территории, где раньше можно было процветать, распивая кровушку всяких разных двуногих, теперь просто невозможно было появиться, не угорев моментально в чаду многочисленных костров и мангалов. Наверняка многим из них уже чудился призрак Великого Мангала, на котором и пропадет без остатка вся их комариная цивилизация - ясное дело, за грехи, а потому вся комариная рать, забившись подальше в самые глухие уголки, их усердно замаливала, не рискуя появляться над столь ужасным местом.
А, впрочем, в любом сообществе, и комариное здесь не исключение, всегда и везде находятся представители, которые, наплевав на царящий в умах хаос и панику, активно пытаются наловить рыбки в мутной воде. Ну, или в данном конкретном случае, эритроцитов в моих капиллярах. Я думаю, что и в день Страшного Суда, если он, к примеру, будет объявлен после обеда, причем информация будет исходить из самых достоверных источников, с утра биржи будут торговать, и с неменьшим азартом, чем в любой другой день. Я шлепнул по лбу, так и не дав состояться очередному удачливому добытчику. Хотя, может быть, я уничтожил потенциального комара-алкоголика, чем и оздоровил их, комаров, популяцию. Нет, ну почему даже на столь замечательном отдыхе думается о работе?
В палатке, куда я уполз ночевать, если так можно выразиться, было душновато. Хотя какая там ночь - солнце уже вот-вот должно было появиться из-за крутого склона, поросшего идеально прямыми, рвущимися к стремительно светлеющему небу, соснами.
Я выполз из палатки, прихрамывая на левую ногу - вчера я наткнулся на какой-то особо зловредный корень, совершенно не желавший понять того, что раз мы все собрались именно здесь, и именно сегодня - это жутко здорово, хотя мы добрых полночи хором убеждали в этом все окрестности. Плясавший меж сосен костер тоже устал, и буйный его гопак сменился плавным менуэтом - пламя еле вспыхивало над багрово-сизыми углями. Лесники, в общем-то, должны быть нам благодарны - того количества сухостоя, что мы вчера спалили, местным короедам с лихвой хватило бы на пару десятилетий сытой жизни.
Пока я позевывал да потягивался, солнце таки взошло. В Лесногорске народ уже, наверное, вовсю пил утренний чай, кофе или бормотуху, готовясь к началу очередного трудового или, наоборот, бездельного дня. У нас же в лагере туристы спали беспробудным сном, умаявшись после бурно проведенной ночи.
Почистив зубы и сполоснувшись водой из строительно-туристического умывальника - 3-хлитровой бутыли со срезанным горлышком, которую накануне кто-то заботливо до краев налил водой из карьера. Скромно умолчу, что этим "кто-то" был я. Понадейся на остальных... В том и ценность реаниматолога, что он предвидит на шаг вперед. Хирург еще только, оторвавшись от открытой раны, глубокомысленно заявляет: "А, может, ему чего покапать, чтобы давление поднять?" - а у тебя уже пять минут, как полиглюкин в центральную вену льется.
Еще несколько человек вяло бродили возле палаток, или меланхолично созерцали такие же еле тлеющие костерки. В одном из лагерей тихо тренькала гитара - то ли, с ночи человек весь репертуар не спел, то ли, как я, рано проснувшись, настраивал лады доведенного за ночь до полного беспорядка инструмента. Треньканье это, тем не менее, настроило меня на какой-то боевой лад, и я решил устроить самому себе зарядку. Пускай остальные завидуют, какой спортивный народ в Лесногорске! Зашнуровав кроссовки, я с видом человека, для которого утренняя пробежка и смысл жизни - понятия равнозначные, легкой трусцой отправился вверх по дороге. Наш лагерь лежал в котловине, и я сейчас выбежал из нее по укатанному грунту. Не добежав до развилки, я свернул на боковую тропинку и слегка ускорил бег, с легким хрустом вминая в мох сухие сосновые иглы и мелкие веточки. Как-то неожиданно лес кончился, и я выскочил на поле, контуры которого наверняка свели бы с ума любого казахского или украинского механизатора. Им, привыкшим к бескрайним, до горизонта, степям, наши поля, затерявшиеся между перелесков, вытягивающиеся узким языком между двумя стенами сосен, с бесчисленными холмами и оврагами, точно бы показались бы сущим кошмаром. А если учесть многочисленные гранитные валуны, то и дело норовящие подложить свой округлый бок под мотовило комбайна, и время от времени срывающиеся прямо из-под жатки стада кабанов - вот он, комбайнерский ад. В этом году, правда, здешние поля отвели под кормовые травы, так что кроме важно вышагивающего по недавно скошенному лугу аиста, других представителей фауны не наблюдалось. Я остановился передохнуть как раз в тот момент, когда голенастый хищник принялся увлеченно долбить гнездо каких-то луговых пичуг - надо полагать, лягушки ему приелись. А вы что, правда, полагали, что аист - мирная пташка, годная лишь на то, чтобы украшать собой огромные гнезда на столбах возле деревенских хат? Нет, серьезно, вы думали, что в своем копьевидном клюве он носит завернутых в пеленки младенцев? Клюв свой он использует по своему прямому назначению - долбит им лягушек, змей, ну, или вот - закинув голову назад, черно-белый разбойник проглотил последнего птенца, после чего взмахнул крыльями и полетел, надо полагать, в свое лохматое гнездо.
Я вновь забежал в лес и уже не спеша, развалистой трусцой "а-ля олимпийский мишка" добежал до лагеря. Вбежал я в него как раз, когда проспавшийся ди-джей врубил "Желтую подводную лодку". Бьюсь об заклад, он закончил советский ВУЗ и исповедовал единственно верное учение, согласно которому, "правильный" вузовец должен:
-1. любить рок
-2. любить КВН (и играть в нем)
Если с КВН-ом могут быть скидки - допустимо, скажем, просто знать ведущих кавээнщиков своего конкретного института, то с роком - никаких поблажек. Если ты не любишь "Лед Зеппелин", "Роллинг Стоун", "АС/DC" и проч. - какой-то ты... ну, не советский, что ли...
Нет в тебе настоящей духовности. У тех, кто любит рок, хотя бы советско-российский - есть, а у тебя нет. Еще больше духовности этой у тех, кто, будучи разбужен в 3 часа ночи, знает, в каком кабаке Ливерпуля впервые выступили "Битлз". Но самые духовные - это те, кто разбирается в джазе 30-х. Это элита, культурные сливки так сказать. Экстраполируя подобную увлеченность в глубь времен, можно предположить, что те, кто тащится от средневековых шотландских баллад, исполняемых на волынке - это сливки сливок. Нет, ну вот, интересно: почему можно, например, великолепно знать историю, любить классическую литературу, наперечет знать все картины Магритта, иметь еще с полдюжины разнообразных увлечений, но в музыке иметь незатейливые вкусы (чур меня, чур, он любит попсу!) - все, ты не в обойме. Вот Рудольфо Валентино, говорят, до конца жизни любил сырой лук, жевал его прямо на съемочной площадке и был при этом кумиром миллионов женщин по всему миру.
Очень возможно, многие из этих миллионов, узнав о столь плебейских вкусах своего любимца, с презрением от него отвернулись бы, а в принципе, из-за чего? Он что, играть от этого хуже стал? На его мастерстве киноактера эти луковые перекусы никак, в общем-то, не отразились. Вот и нынешний ди-джей: вчера всех доставал роком 70-х, и сегодня, туда же: по-видимому, искренне полагает, что все вокруг должны впасть в блаженный транс, подпевая "...йеллоу субмарин, йеллоу субмарин, йеллоу субмарин". Ну, не нравятся мне "Битлз"! И "АС/DC" я не люблю! Я, может, люблю Анну Герман, искренне считаю ее великой певицей, почему это приравнивается к дурновкусию?
Размышляя обо всем об этом, я, тем временем добежал до лагеря, вернее к той его части, где скромно приютился наш отряд, совершенно затерявшийся среди множества других, одинаково выстроившихся в шеренгу палаточных городков.
Едва я приблизился к нашим палаткам, как грянул "наш ответ Керзону". Дело в том, что рядом с нашим лагерем располагались палатки команды из Дома Ребенка. Вчера они вели себя довольно мирно - в смысле, ели плов и пили водку. Сегодня же, взяв баян наперевес, лихая женщина, с повадками комиссарши времен борьбы с тамбовским восстанием, громко наяривала "По долинам и по взгорьям", не забывая при этом отдавать команды:
-И-и, раз , ручки выше, и-и два, потянулись.... Самое интересное, что довольно взрослые мужики безропотно выполняли все эти команды, ходили строем по периметру лагеря, похоже, им все это нравилось. Я с некоторой опаской обошел стороной столь пионерски настроенный лагерь - чего доброго, они и меня в свою команду запишут, тоже будешь ходить, держась за руки, выкрикивая речевки, типа: "Я на вишенке сижу, не могу накушаться, дядя Сталин говорит, надо маму слушаться!". Закончив одну песню из репертуара пионеров-комсомольцев, дама тут же начинала новую. И, похоже, могла их играть до самой поздней ночи. То ли ей тоже не нравился западный рок, то ли слишком нравился советский репертуар, но играла она с усердием музыкального автомата, так что проснулся и наш болезный лагерь. Охая и стеная, наши буйны головы выползали на свежий воздух. Нет, не только чревоугодием и винопитием занималась вчера наша славная команда! В честной спортивной борьбе сошлись мы вчера с соперниками! "Честность" эта, правда, живо напомнила мне при этом давнишнюю карикатуру Кукрыниксов: "Слушается дело - Джон против монополий".
Изначально, конечно, предполагалось, что спортивные, подтянутые медики и медички в дружеском споре решат, чей коллектив подтянутее и спортивнее. Не спорю, есть у нас и хирурги - волейболисты, и фельдшера - футболисты, а, может даже, и санитарки - яхтсменки. Есть больницы, из тех, что покрупнее, где существуют даже целые команды - по баскетболу, мини-футболу там.... В той же областной больнице три тысячи сотрудников, ясный пень, найдутся спортсмены - не среди медперсонала, так среди подсобных рабочих и шоферов. И, кроме всего прочего, деньжат у тамошних профкомов куда как поболе. Но даже им собрать полноценную команду, могущую достойно выступить в нескольких видах соревнований, как на нынешнем турслете, например - проблематично. А, поскольку начальством отдан приказ: "Утереть нос этим, из первой городской!" - профсоюзные боссы начинают шустрить. Благо, как сказано, денег у них в разы больше, чем у нашей несчастной больнички. Так что вчера, когда в бескомпромиссной честной схватке сошлась наша сборная и команда гаража городского управления здравоохранения - это было еще то зрелище...
Я стоял у кромки поля, в гуще болельщиков из самых разных медучреждений города и области. Ленивой трусцой выбежала на поле "гаражная" команда.
--Во! Глянь-ка, - обратился за моей спиной немного знакомый мне эндоскопист из диагностического центра к своему приятелю, - мы же с гаражом в прошлом месяце играли, я у них в команде таких вроде и не видел.
--То был "обычный" гараж, - авторитетно заявил приятель, - а это, наверное "VIP-гараж", особо секретный контингент.
--Тогда они, наверное, там рикшами работают, глянь какие у них мышцы на ногах.
По ногам "водителей", действительно, можно было запросто изучать анатомию мышц нижних конечностей даже без предварительного препарирования. Небрежно потряхивая кроссовками, в одинаковых белых маечках с номерами, они выстроились у кромки поля.
--Ты смотри, - продолжал "изумляться" эндоскопист,- вон та "пятерка", это ж надо, какой многостаночник! В позапрошлом месяце он за команду "Алмаза", телезавода нашего, играл, а теперь, видишь, в водилы пошел, хай его научат.
--Гнать надо таких летунов! - поддержал его товарищ. - Порхает, как мотылек, с место на место, только отделу кадров хлопот прибавляет. Да и вон тот, крайний, тоже на первенстве города играл, за "Шинник", кажется.
--А с кем же они играть будут? - полюбопытствовал эндоскопист.
-- С местными, с Лесногорском.
--Ну, им то, как хозяевам, могли бы и чего - нибудь послабее подыскать.
В это время появилась наша команда. Над полем повисла гнетущая тишина.
--Да-а, - протянул эндоскопист, - это, видно сразу, команда беспрокладочная.
--Ой, что будет! - втянула в плечи голову рыжеволосая Инна, наша операционная медсестра, боевая подруга и просто замечательный человек, с которой меня связывает, и надеюсь, будет, кое-что помимо трудовых будней. Она, кстати, слово "футбол" произносит как-то по бурятски: "Фут боол". Вот так вот и команда наша выглядела, "по-бурятски".
Во главе нашей команды важно шествовал вратарь - наш плотник дядя Слава. Мультсериал "Смешарики" видели? Ага. Вчера, на общем собрании мы решили, что с его животом по полю бегать будет затруднительно, а вот на воротах он придется как раз к месту. Красная майка, желтые перчатки, зеленые спортивные трусы - дядя Слава мог запросто играть роль светофора, на каком - нибудь детском утреннике. Следом за ним, уныло передвигая длинные ноги, плелся наш сантехник, Коля Яночкин. Его тощая угловатая фигура казалась еще более худой и нескладной рядом с гордо выпяченным дядя Славиным животом. На Кольке болталась - другого слова я не нахожу - камуфляжная майка, а кеды на ногах, казалось, все время норовили убежать от своего хозяина, по примеру своих приятелей - невозвращенцев из советского полтергейст-триллера "Мойдодыр". Хирург Гоша выглядел более солидно, но и у него синяя майка предательски обтягивала пузцо, нависавшее над черными, с красными лампасами, шортами. Пара молодых водителей, причем настоящих, не каких нибудь там, замыкали наше шествие, и они были единственными, кто выглядел более-менее достойно, на них, собственно мы и надеялись. Все-таки парни недавно из армии, в свое время поигрывали в футбол. Это хорошо еще, что футбол у нас сегодня с приставкой "мини", на цельную сборную нам не наскрести было бы людей ни за что - хорошо, хоть эти согласились. Вчера, когда на общем собрании встал вопрос о названии нашей команды, Гоша с изрядной долей иронии в голосе, предложил назвать ее "Лесногорские дятлы", а девиз взять - "Не порвем, так задолбаем!"
--Я сейчас заплачу, - негромко произнес за моей спиной приятель эндоскописта, - они же их по полю размажут.
Критически осмотрев этакую разноцветную команду, арбитр раздал нашим игрокам накидки багрового цвета, хотя бы приблизительно приведя их к одному подобию. Как говорил мой школьный военрук: "Хоть безобразно, но однообразно". Сгрудившись у ворот наша горе-команда принялась вырабатывать план действий. Остап Бендер в свое время имел перед нами громадное преимущество - он-то играл с васюковцами второй раз в жизни...
--Вы, главное, вяжите их, - убеждали водилы Гошу и Колю, - не давайте им к воротам прорваться.
Если бы вязать надо было хирургические узлы - я уверен, что Гошу на этом турслете обошли бы немногие, но что касается футбола, тут я точно знаю, он не спец.
-- Пасуйте нам, а мы как нибудь прорвемся, может на дурку, и закатим, - бодро продолжали наши Рональдо с Роналдиньо. Гоша и Коля соглашались, но как-то тоскливо поглядывали на откровенно ухмыляющуюся команду "гаража".
--Команде... соперников... физкультпривет-привет-привет, - нестройно отозвались наши. После обмена рукопожатиями, причем Гоша забыл пожать руку судье, на что тот даже обиделся, мяч установили в центр поля, и началась, мягко говоря, игра...
--...14:0, в пользу "белых". "Красные" начинают с центра поля, - в очередной раз объявил судья и указал на центр площадки. Да-а-а, жалко Колчак нас не слышит, вот бы порадовался адмирал. Запыхавшиеся, потные, мы стояли, переглядываясь друг на друга. Коля подвернул ногу еще в конце первого тайма, так что мной спешно заткнули брешь, образовавшуюся в нашей обороне. У меня горели содранные коленки, у Гоши алела на щеке свежая царапина, я уже не говорю о чистоте нашей формы. Толку от наших героических усилий было, правда, не шибко много: нападающие соперников протыкали нашу оборону, как хирургическая игла - марлю, расстреливая бедного дядю Славу со всех возможных дистанций и позиций. И все-таки каждый раз мы по-бульдожьи пытались вцепиться в соперников, так что я с некоторым злорадством отметил, что вспотели не только мы.
Оставалась всего пара минут игры, так что никто уже особенно никуда не рвался, за исключением вратаря "гаражной" команды. Молодой, двадцати, где-то, лет, парень, он вопил и приплясывал так, будто они громили какую - нибудь "Барселону", а не сборище откровенных лузеров, коими мы являлись.
Ему так хотелось выпендриться, что он выбежал на центр поля, и описывал рукой круги почище ветряной мельницы. В это самое время нападающий гаража в очередной раз, как из пушки, пробил по нашим воротам. Каким-то чудом дядя Слава среагировал на удар, с громким шлепком сомкнув руки на мяче. Болельщики одобрительно зааплодировали и засвистели. Но этот шум превратился в рев, когда дядя Слава, выпятив свой живот, далеко выбросил мяч прямо на голову Роману, нашему центровому, а тот сбросил его под ноги Виталику, второму нашему нападающему, вовремя выбежавшему ему на подмогу. Вратарь "белых" судорожно метнулся к своим воротам, кто-то из их игроков толкнул Виталика в спину, но было уже поздно - тот нанес удар и мяч оказался в сетке незащищенных ворот! Вот это был триумф! Можно было подумать, что это мы выиграли, причем "всухую". Когда через минуту раздался свисток арбитра, целая орава кинулась жать нам руки, и только что не брать автографы. Кто-то сгоряча предложил качать дядю Славу, но тот благоразумно отказался, по-видимому, не будучи уверенным, в возможностях не совсем трезвых, хотя и восторженных болельщиков.
Капитан "белых" подошел к нам, и, широко улыбаясь, тоже пожал всем руки.
--Спасибо ребята, честное слово, спасибо, получил от игры удовольствие. Вы молодцы, без шуток.- Я недоверчиво посмотрел на него, но, похоже было, человек говорит от чистого сердца. Отойдя от нашей группы, он влепил несильный, но обидный щелбан своему незадачливому вратарю
--Ты чего из ворот вылез, дятел?
--Так мы же у них все равно выигрывали, 14:0, - потирая лоб, начал оправдываться тот.
--"Выиграли", - передразнил его капитан, - ты еще сборную Нигерии по лыжам уделай, и этим похвастайся - вообще супер будет.
На этом, собственно, и закончился первый день состязаний - игры проводились по олимпийской системе, проигравший выбывает, - а потому мы с чистой совестью отправились на ужин, плавно перешедший в ночные посиделки с хоровым пением. Может, и не стали бы мы так бурно гулять, да вот, незадача - утром по телику сообщили, что помер Майкл Джексон. Так что тосты: "За Майкла!" - поднимались с завидной регулярностью. И хоть не думаю, что так уж сильно любили отбеленного поп-идола., а вот поди ж ты - сам видел, как упившийся вусмерть санитар лез в костер, бормоча:
- Мишка умер - и мне не жить...
Сегодня задача у нас, пожалуй, посложнее. На сегодняшний день организаторы запланировали прохождение туристического маршрута с полосой препятствий. Названия этой полосы наводили нехорошие мысли. "Паутина", "Навесной мост, "Кочки" - чем-то нездоровым веяло от них, сразу почему-то вспоминались вывихнутые лодыжки и растянутые связки. А, блин, еще и палатку надо ставить, и костер разжигать.
Наскоро похлебав чаю, вместе с представителями других команд мы собрались у палатки судейской бригады, разбитой под здоровенной сосной, нависшей над песчаным обрывом.
Главный судья, рослый мужик в "адидасовском" костюме откашлялся, и начал объяснять, показывая по ходу дела на схему, приколотую к листу фанеры.
--Внимание, участники соревнований: команда состоит из четырех парней и одной девушки. Старт - от конца второго карьера, там сразу же расставляем палатку, затем 0,5 км по берегу, проходим "паутину", "кочки", еще 200 метров, и в конце третьего карьера преодолеваем водную преграду, мужчины несут на руках девушку, по противоположному берегу возвращаемся назад, проходим по "навесному мосту", натянутому между двух сосен, возвращаемся к месту старта и разжигаем костер. На разжигание - три спички, задача - пережечь костром нитку, натянутую на высоте 40 см. Понятно? Пошли смотреть маршрут.
После того, как мы прошли маршрут, пролегавший в относительном отдалении от лагеря, встал вопрос: кто побежит? Изначально предполагалось, что за нашу команду будут выступать наши "молодые": Виталик с Романом, Серега, Коля Яночкин и Инна. Но у Коли все еще болела нога, хоть Гоша и наложил на нее восьмиобразную повязку. Семеныч и дядя Слава явно не походили на бегунов, способных показать сколь-нибудь значимый результат, так что все с надеждой смотрели на меня. Я немного поныл, что уже "старый", но Семеныч отверг все мои возражения неопровержимым аргументом:
-Яйца у тебя седые? Нет? Ну, и не говори тогда, что старик. А если говоришь, докажи. Я вот хоть сейчас могу доказательство предъявить... - и решительно взялся за шнурок своих спортивных штанов. Немного подумав, я все же воздержался от столь радикальной проверки биологического возраста. Про себя же я запомнил столь знатную отмазку, решив при случае воспользоваться ей лет так через двадцать.
Мы стартовали девятыми, сразу же за онкодиспансером. Посмотрев, как бежали предыдущие команды, я решил, что в двадцатке мы, скорей всего будем - перед нами маршрут проходили не какие-то выходцы с Ямайки, и результаты этого прохождения лично меня не шибко-то напугали, а, скорей, обрадовали. Палатку мы, правда, поставили с горем пополам: стояла она так кривобоко, будто ставили ее не дипломированные специалисты, а Ниф-Ниф на пару с Нуф-Нуфом, причем с большого бодуна. Совершенно не уверен, что сооружение наше выдержало бы хоть 5 минут более-менее сильного ветра, но поскольку стоял полный штиль, а палатка все не падала, махнув на все прочее рукой, этот этап нам все же зачли. Пробежав вдоль карьера, мы умудрились не запутаться в "паутине" - зигзагообразно натянутой веревке. Потом были "кочки" - на деревянные отполированные чурбаки были наложены жерди, по которым надо было пройти не оступившись, касание земли наказывалось штрафными очками. У нас только Инна, громко взвизгнув, один раз слетела с темно-желтой палки, а, между прочим, пила вчера меньше всех, о чем я с ехидцей не преминул ей напомнить, на что она показала мне язык и обозвала "дураком". Остальные же, хоть и с трудом сохраняя балансировку, все же добрались до конца этапа без штрафа, после чего со всех ног мы помчались к "переправе". Здешняя часть леса была более старой, как мне кажется, ещё довоенной. Сосны здесь росли в два раза толще, чем на остальных участках и на большем расстоянии друг от друга. Слежавшаяся хвоя покрывала землю так плотно, что не давала пробиться почти никакой растительности, только кое-где торчали чахлые кустики черничника с редкими зелеными ягодами. Третий карьер, вообще-то, не сильно посещаемое место. Не знаю почему, в нем полно каких-то колючих водорослей, поэтому в нем неприятно купаться. Сюда не раз пробовали запустить травоядную рыбу - белого амура, или там, толстолобика, но вся она по неизвестной причине быстро здесь дохла, так что рыбаки сюда тоже не очень заглядывают, разве что забредет какой нибудь любитель, чтобы наловить в качестве живца мелкой плотвицы, крупная здесь тоже как-то не растет. Да и то, хватает прудов и прудиков в окрестностях Лесногорска, подход к которым гораздо удобнее, нежели к илистым, вязким, густо поросшим осокой берегам третьего карьера. В общем, не зря третий карьер, как мне кажется, называют "Чертовым". Немного украшают эти места лишь разбросанные там и сям живописные гранитные глыбы, некоторые, так даже громадные, вот как та, в самом конце карьера., с двойной вершиной, будто в виде рожек. Именно здесь, где, измельчав, карьер длинным языком вклинивался в глубь старого леса, и была организована "водная переправа". Подбежав к ней, я взглянул на часы - ого, идем с приличным результатом! Суть переправы заключалась в то, что мужская часть команды должна была погрузить на приготовленные носилки женщину, и, по пояс в воде перенести её через 25 метров заболоченного участка. Судя по тому, что носилки были темными от воды, минимум одну туристку уже швырнули в "набежавшую волну", по примеру разудалого Стеньки Разина.
Инна с опаской покосилась на взбаламученную воду, и с неохотой легла на мокрый брезент носилок, постонав и поохав для большей к себе жалости. Мы же встали у краев носилок.
- И-и-и, раз, - скомандовал Серега, мы, крякнув, водрузили обтянутые резиной рукоятки на свои плечи.
- С левой шаго-ом - марш, отдал очередную команду мой коллега-анестезиолог, причем так залихватски, что я покосился на его плечи - не обнаружатся ли там случайно сержантские погоны.
- Ты, как вчера из рядов, - буркнул Виталик, очевидно, подумав о том же самом.
- Старое мастерство не пропьешь!- довольно улыбнулся Серега.- Я в армии сержантом был.
Нет, ну надо же, угадал!
Мы осторожно вступили в темную воду. Мало мы вчера комаров напугали, так теперь и здешним лягухам придется успокаивающее пить. Первые шаги дались относительно легко, а вот потом дно стало более вязким, со дна, щекоча ноги под спортивными брюками, полетели пузырьки воздуха, а может, какого нибудь метана, шут его знает. Инна боязливо глядела, приподняв голову, на взбулькивающую поверхность.
- Ой, вы меня только не уроните, - испуганно приговаривала она, крепко вцепившись в борта носилок.
- Не боись, прорвемся, - бодро пыхтел Роман, осторожно нащупывая илистое дно. То ли в очередной раз подтвердилось правило, что плохие мысли имеют склонность к материализации, то ли просто там была какая-то ямка или затонувшая коряжина, но Роман внезапно споткнулся, потерял равновесие и выпустил свой край носилок. Инна, истошно взвизгнув, моментально обхватила меня за шею, причем в тот самый момент, когда я балансировал на одной ноге. В результате мы оба бултыхнулись в воду, причем Инна ухитрилась оказаться сверху на мне. В общем-то, было неглубоко, да и вода была достаточно теплой, так что, уже падая, она начала хохотать. Мне же, чтобы не окунуться, даже на таком мелководье, с головой, пришлось опереться на левую руку, которая по запястье ушла в ил. Внезапно от большого пальца до локтя меня прошила острая боль. Я непроизвольно скривился и ойкнул.
- Что такое?- Иннины зеленые глаза с тревогой всмотрелись в мое лицо.- Ушибся?- Она моментально перестала смеяться, и, гибко изогнувшись, вскочила на ноги.
- Да нет, - продолжая морщиться, пробормотал я.- На стекло бутылочное, похоже, напоролся. Я зажал в руке острый предмет, так некстати, впившийся мне в руку, и вытащил кисть из под воды.
-Вот...-Я разжал ладонь, -Нет, это не бутылка, -глубоко впившись в основание большого пальца из ладони торчал треугольный обломок острого камня.
- Кирпич какой-то, - оценил находку Серега.
Я сполоснул ладонь в воде, какая она ни грязная, не грязней того ила, который, как перчатка покрывал мою руку
- Нет, не доставай, - остановил Сергей меня, видя, что я хочу вынуть обломок из раны. Однако в это время я непроизвольно дернул большим пальцем, и кусочек камня сам вывалился мне прямо на ладонь. Зажав его большим и указательным пальцем, я машинально положил его в нагрудный карман спортивной куртки, больше обеспокоенный в это время видом раны, из которой толчками запульсировала тонкая струйка крови. Рана моментально полыхнула жаром, и перед глазами у меня все затряслось и поплыло, будто вернулись школьные годы, и снова я стоял на мостике картофелеуборочного комбайна, уставившись на бесконечную ленту транспортера.
- Держи его, - откуда-то издалека послышался Серегин голос, - о, артерийку пересек! Окончательно я пришел в себя на том берегу, благо до него оставалось не так много, в момент нашего падения. Стоя возле меня на коленях, Серега крепко прижимал к ране носовой платок, бледная Инна тоже стояла рядом с ним, встревожено переминались с ноги на ногу Виталик и Роман.
- Что у вас? - суетливо подбежал смотрящий за этапом представитель судейской бригады. Наше падение перечеркнуло, ясное дело, все наши надежды на хороший результат, и мы уже никуда не торопились.
-Все нормально, - я сделал пару глубоких вздохов.- Я, скорее всего, надкостницу повредил.
Эту свою поганую особенность я знаю с детства, когда меня шандарахнуло отскочившим молотком по безымянному пальцу. Такой вот дурной организм - случались у меня и более тяжелые травмы, и серьезные кровопотери, а сознание я практически никогда не теряю. Ну, разве что, ночью на том сумасшедшем дежурстве, когда капитан Вербицкий лихо вырубил меня, саданув берцем между лопаток, так что я ощутимо приложился подбородком о кафельный пол. Но то ж был нокаут в чистом виде! Хотя, когда меня лупили те же бандюги, чтобы добраться до своего кокаина - я не отключился, хотя и больно было не по детски. А вот стоит хоть чуть-чуть повредить надкостницу, не говоря уже о переломе - все, импульс из богатой нервами зоны, каковой надкостница и является, сразу посылает меня в отключку, не хуже бравого капитана.
- Надкостница - чепуха, - бормотнул Серега.
Он попробовал осторожно убрать платок от раны, но, цокнув языком, снова приложил его к обильно закровившей поверхности.
-Так, носилки мы забираем, - обратился он к судье.
Но тут уже возмутился я:
- Да вы что, дойду я, мне же не сонную артерию перерубило, и даже не лучевую. А так все соревнования испортим.
Я решительно поднялся на ноги, отобрал у Сергея платок, и, хотя и чувствуя легкую слабость в ногах, довольно таки уверенно двинулся по направлению к лагерю. Видя, что со мной не совладать, Виталик и Роман занесли носилки на противоположный берег для следующей команды, которая уже нетерпеливо там топталась, а затем догнали нашу небольшую группу, неспешно двигавшуюся к месту старта. Пока мы добирались до лагеря, нас обогнали три команды, бросавшие на нас то насмешливые, то сочувствующие взгляды. Поскольку этап засчитывался лишь при прохождении его командой в полном составе, о преодолении последнего препятствия - лазанье по двум натянутым между соснами веревкам - не приходилось и говорить: рана по-прежнему кровила, стоило лишь отнять платок от раны. Когда мы дошли до лагеря, нас уже ожидала вся наша немногочисленная команда - участники, прибежавшие раньше нас, рассказали, что у нас какие-то проблемы.
- Так, жгут накладывать не будем, хватит и давящей повязки, - деловито распорядился Семеныч, - но прошить сосуд все-таки надо. Давай его в машину, поехали домой.
Родная "Скорая" быстро домчала нас до родной же больницы, я прошел в перевязочную, расположенную на первом этаже, и улегся на стол, пока Семеныч покрикивал на медсестру приемного покоя. Именно в её обязанности и входила в нашей больнице помощь хирургу при проведении малых операций. Мне как раз такую и надо было проводить. ПХО - первичная хирургическая обработка, для нее все должно быть под рукой, но это в том случае, если под эту руку заранее положат все необходимое. Поскольку медсестры в приемном покое меняются с калейдоскопической быстротой, порядок в их подразделении весьма условный, вечно у них нет то одного, то второго. Набрать же более-менее постоянный персонал - затруднительно, не очень-то много желающих сидеть на сквозняке целый день, препираясь, то с посетителями, норовящими проскользнуть в отделение без накидок, то с родственниками больных, требующих немедленно подать им хирурга к сломанной ноге их дорогого пьяного племянника, хоть 10 раз им повторено, что хирург у нас один, на операции, второй - на учебе в области, пробитый череп по значимости несколько важнее сломанной лодыжки, а жизни больного эта лодыжка не угрожает, вон он, мирно похрапывает в кресле-каталке. В общем, приемный покой - это место, куда "ссылают" нерадивых медсестер ли ставят совсем молодых, сразу после училища. Долго в нем не задерживаются, стремясь всеми силами или вернуться в "нормальное "отделение", или вообще уволиться. Впрочем, и здесь иногда попадаются ценные кадры - Катьку Бабкину я именно отсюда в отделение себе надыбал, о чем нисколько не жалею. Вернее, не жалел до этого самого момента. Потому что, являйся Катька медсестрой приемного покоя, у нее точно нашелся бы и нормальный шовный материал, и бикс с простерилизованным инструментарием, не то, что у нынешней холтомы. Ну, вот, несет, Слава Богу!
- "Кубик новокаина" найдется, Семеныч? - с надеждой поинтересовался я.
-"Кубика" тебе много будет, это ж только на полостные операции, тебе же хватит и одной десятой миллилитра, да и то, доза слишком велика.
Мы оба прыснули. С месяц назад мы хохотали гораздо громче, слушая, как Семеныч вслух зачитывает отрывок из очередного детективного романа, живописующего будни хирургов:
-"...Пыхтя, парни в кожанках втащили своего командира в приемный покой. Хирург Болотников осторожно развернул полы кожаной куртки и озабоченно покачал головой. Из раны выпирали белые купола кишок..."
-А из чего его так, - полюбопытствовал я, - из гранатомета?
- Не, из пистолета, - покачал головой Семеныч.
- Надо полагать, из кольта 45-го калибра, да еще заряженного разрывными пулями, что у него так живот разворотило.
- Ага, особыми обескровливающими разрывными пулями, - поддержал разговор Гоша.- "Купола кишок" не розовые, не серые даже, или там, багровые, а "белые".
- Тихо, слушай дальше: "...Его надо оперировать,- отрывисто бросил Болотников.
- Нам в больницу нельзя, - замотал бритой головой один из парней. - Ты, это, доктор, так как нибудь.
Подумав немного, хирург кивнул головой:
- Ладно, несите его в ординаторскую..."
- Куда?? - вылупил глаза Гоша.
- "В ординаторскую", - терпеливо повторил Семеныч. - Автор, видимо, полагает, что ординаторская - это какое-то особое место у хирургов, где можно проводить полостные операции. Ну, типа, операционная.
- Тоже на "о" начинается, - пожал я плечами, - так что, разница небольшая.
-А куда они его там положили - на письменный стол, или прямо на полу устроились?
- У нас вон еще, подоконник широкий, можно на нем.
- Нет, неудобно будет, - помотал головой Семеныч. - Подойти к пациенту можно только с одной стороны, ассистент будет за окном, получается, на карнизе, стоять?
- Так он же один, втихаря решил ему кишечник перебрать, штору только закроет, чтобы с улицы не видно было.
- А, ну тогда, да, можно и на подоконнике. Слушай дальше: "...Быстро войдя в комнату, он подошел к раковине, и стал мыть руки, отрывисто бросив медсестре..."
- А по-другому, нежели "отрывисто бросать" доктор говорить не может?
- И вообще, бардак там у них, - возмутился Гоша, - медсестры по ординаторским сидят, а не на постах.
- Это специальная ординаторско-операционная медсестра, - "разъяснил" Семеныч тупому Гоше и продолжил: "...бросив медсестре:
- Чего стоишь? Неси йод, и набери кубик новокаина".
Дальше комментировать мы не смогли, поскольку зашлись в хохоте. "Кубика новокаина" славному хирургу Болотникову хватило бы, разве лишь на то, чтобы обезболить кожу на площади этак в полтора сантиметра диаметром, и на сантиметр в глубину.
- Это он, значит, "кубиком" его обезболил, вскрыл брюшную полость, надо полагать, перочинным ножиком, - отсмеявшись, продолжил Гоша
- Без перчаток, без стерильного белья и без инструментов. Это тебе, - кивнул Семеныч в сторону Гоши, - на аппендэктомию десять зажимов не хватает, а человек, вона, сложнейшую операцию запросто проводит.
- И еще заметь - без анестезиологов, - вставил я.- А вы вечно ноете: то вам наркоза мало, то релаксантов. Вон у него кишки из раны выпирают - и ничего, справляется! Чего вы у меня клянчите: "расслабь", да "расслабь", "руку не протолкнуть"...
- Ладно, спас он хоть его?
- А как же, за что и получил "...пластиковый пакет, набитый пачками долларов..."
Вообще-то, конечно, это бред сивой кобылы, помноженный на себя же. "Стремительный домкрат" Ляписа Трубецкого перед этим - практически, грамотное техническое описание. И подобным бредом наполнено большинство нынешних романов и сериалов любого толка: от слезливых мелодрам, до жесткого "экшн" - а. У нас уже стало традицией приносить очередной писательский опус в ординаторскую, (которая является, увы, обыкновенным рабочим кабинетом, где врачи пишут истории болезни, да иногда выпивают чашку кофе, ну, или чего-нибудь покрепче) и со смаком, как сегодня, обсуждать его Так что, если где-то коллеги ЛОР - врачи недоумевают по поводу необъяснимой икоты у модных авторов - каюсь, вина наша.
- А вот ты, Семеныч, рассказывал, что по молодости резекцию желудка под новокаином делал, у тебя, сколько тогда ушло? - поинтересовался Гоша.
- Давно это было, - с интонацией старого бурятского шамана произнес Семеныч и прищурился, глядя в потолок.- Сейчас уже и не помню, ну... несколько флаконов по 200 мл.
Не один и не два, точно. Это же надо создать тугой ползучий инфильтрат по методу Вишневского, все слои обезболить: кожу, потом подкожную клетчатку, мышцы, каждую в своем футляре, ну, и так далее... , много, короче. Однако, Бархатов рассказывал, на войне они только так и оперировали, эфира на всех не хватало, да и не всем его дашь, только "русским методом" и спасались.
- "Русский метод" - это буржуи так над нами издевались?
-Нет, почему издевались. Во всех зарубежных учебниках он так и называется, вполне официально. Метод сам по себе достаточно хорош, и довольно безопасен, дешев, опять же. Операции с его помощью можно проводить самые различные,... где она...- он тяжело поднялся и достал из тумбочки, возле которой сидел, потрепанную книжицу в бледно-зеленой обложке, - О! " Н.И. Григорьев. Оперативное лечение слепых ранений сердца, перикарда и средостения. 1953 год", - прочитал Семеныч на видавшей виды обложке. - Ну, вот, например, - он наугад открыл книгу и стал читать:
...- "Больной Ш., 49 лет, 7.VIII.1944 г. получил слепое проникающее ранение груди..., 24.I.1946 произведена операция. Обезболивание местное (0,5 % раствор новокаина 400см 3)...рассечение миокарда до инородного тела. Последнее захвачено кохеровским зажимом и извлечено...Рана грудной клетки припудрена стрептоцидом....Извлеченное инородное тело оказалось осколком мины, весом 2, 6 г...21.III. 1946г. выписан из клиники в хорошем состоянии....Через 11 месяцев после операции от больного получено письмо, в котором он сообщает, что боли в области сердца исчезли, чувствует себя совершенно здоровым и без ограничения выполняет работу рядового колхозника." - И таких примеров, - он постучал своим толстым пальцем по книге - здесь полно. Упоминается более 300 случаев самых разных ранений, и почти все - под местной анестезией. Товарищ Вишневский придумал, разработал и внедрил. Недостаток его в том, - продолжил он, захлопнув книгу, - что от хирурга требуется великолепное знание всех анатомических структур, надо знать, где какой "футляр", чтобы его новокаином накачать, а сейчас это уже и не надо. Вон, - он кивнул в мою сторону, - засунет анестезиолог трубу в трахею, пустит туда "сонного газа", тут тебе и релаксация, и обезболивание, надо только ход операции знать, и ни о каких футлярах не думать.
Я, в общем-то, достаточно хорошо знаком с местным обезболиванием по Вишневскому - еще с тех пор, как мне удалили аппендикс в 6 классе. Надо сказать, больновато было. Может, в руках Вишневского и хирурга, типа Бархатова, он и хорош - а вот последующие поколения хирургов имидж его основательно подпортили. В среде моих коллег-анестезиологов вообще не редкость встретить мнение, что, дескать, Вишневский отечественную анестезиологию на корню, своим методом обезболивания, зарубил. Типа, не будь его, Советский Союз начал бы развивать , по примеру Запада, другие методики - внутривенный наркоз, аппаратуру для проведения искусственной вентиляции легких и прочую лабуду. Что на это возразишь? В автопромышленности своего Вишневского не нашлось, который бы придумал, хоть что-то, но свое, не уступающее по характеристикам, пусть и на другом принципе построенном. Ну и что? Можно подумать, мы свой автопром по этой причине развили. А во всем мире, кстати, интерес к местным видам обезболивания с каждым годом растет. Хотя выполняем это обезболивание все равно мы - хирург без нас, что у нас, что на Западе, шагу не ступит. Может, действительно, так и надо. Прогресс не стоит на месте, разделение труда, каждый занимается своим делом и все такое... Проще сделать ультразвуковое исследование сердца, получив трехмерное цветное изображение всех его слоев, с распечаткой фотографий, и даже с готовой интерпретацией исследования - какой, по мнению машины, у человека, порок сердца имеется, нежели терпеливо выслушивать десятки больных, тренируя свое ухо, чтобы находить удлинение второго тона сердца, так называемое "расщепление второго тона" - искусство, сродни мастерству дирижера, вычленяющему фальшивую ноту из многозвучия оркестра. Можно сделать рентгеновский снимок, увидеть там громадный башмак "митрального сердца", и не отбивать себе безымянный палец, вырабатывая нужную силу перкуссии - чтобы определить границы сердца нужно стучать пальцем по пальцу не слишком сильно и не слишком слабо, только тогда станет заметной разница в звуке между легочной тканью и мышечным пластом сердца. Можно уже и латынь не учить - зачем, если международный язык медицины давно английский, "Сократ" стоит на каждом компьютере, а рецепт примут и на русском. А можно и вовсе без рецепта - написать на бумажке: "трихопол - 2т х3 р. в д." - и все, продадут тебе трихопол, разве что улыбнутся насмешливо, дескать, ещё один трихомонад "наловил", так ему и надо, кобелю. Куда нам до доктора Пирогова, который свою диссертацию на чистейшей латыни защитил.
И все же так приятно бывает побеседовать с теми, старыми, уходящими врачами, которые знают, что такое "ритм галопа" и "пушечный тон Стражеско", чем "лицо Корвизара" отличается от "лица Гиппократа", и могут к месту и с правильно поставленным ударением сказать что-то вроде: "Contra vim mortis non est medicamen in hortis", в то время как больной трясет очередным номером газеты "Деревенский целитель", предлагающим вылечить рак четвертой стадии настоем черной редьки на ягодах бузины. Они не спешат, они старомодны, и часто над ними подсмеиваются свежеиспеченные лепилы, не могущие, правда, шага ступить без компьютерной томографии и дюжины самых разнообразных анализов: от обследования кала на яйца глистов, до какой нибудь заумной иммунограммы. Как ни странно, часто они могут помочь больше, а если помочь нельзя - могут хотя бы выслушать....
... - Сейчас будет укол, - привычно предупредил меня Семеныч, вернув из глубины воспоминаний в настоящий момент, после чего решительно ввел мне иглу под кожу. На мгновение, пока новокаин не пропитал разрезанные ткани, боль усилилась, затем стала далекой и тупой. Хрустнул зажим - Семеныч поймал кровящую артериальную веточку, остановив из нее кровотечение, после чего, просушив предварительно рану, прошил ткани вокруг разрезанного сосуда и, обрезав нить, завязал хирургический нераспускающийся узел, именуемый у моряков "плоским". Набросив еще пару швов на кожу, он обработал уже зашитую рану раствором йодоната (да, йодоната, а не йода, как решительный, но малограмотный хирург Болотников, раствор йода запрещен для хирургической обработки кожи!) и самолично наложил повязку на кисть. Я осторожно пошевелил пальцами - все в порядке. Еще пару часов новокаин будет действовать, потом отойдет, конечно, но ничего, потерпим.
-Антибиотик ему ввести, - ткнул Семеныч в меня пальцем, затянутым в хирургический латекс. - Что есть?
- Цефазолин, цефотаксим, цефтриаксон.
- Ну, давай цефтриаксон, грамм.
Я покорно подставил ягодицу, и безропотно стерпел волну жара от введенного антибиотика, сестрица засандалила мне его, по вечной привычке, все время торопящихся медсестер, будто кремовую розочку на торт выложила.
- От столбняка привить - продолжал командовать Семеныч. Новый укол, благо, объем вводимой вакцины, поменьше.
- Ну, вроде все, - довольно потянулся Семеныч. - Куда теперь?
- Давай возвращаться, - предложил я.- Надо же еще в конкурсе художественной самодеятельности участвовать. Я им "Балладу о гонорее" прочитаю.
На обратном пути Семеныч, как-то все молчал, и лишь под самый конец заметил:
- Опять анестезиолог на стол попал, жди какой нибудь засады в Лесногорске...
Прошло не так много времени, и я убедился, что старый хирург, как всегда, был прав.
"...Руди-руди-руди-рит, а по-русски - рыжик...", - напел я себе под нос популярный шлягер давно забытых лет. Была у нас когда-то такая песенка, повествующая о дружбе между народами, чешским и русским, вроде бы. Или польским и русским? Песня была записана на бьющейся пластинке, и как та пластинка разбилась давно и та дружба. Песню же я напел по той причине, что вот он, рыжик еловый, передо мной в полной красе. Я срезал его и огорченно вздохнул: опять червивый. Напасть на них какая-то. Раньше корзинками собирали, ведрами - и хоть бы один плохой попался, а теперь и нету их, и червивые все до одного. Точно, климат меняется. Хорошо, хоть горькушки пока целые. Раньше их и за грибы то никто не считал...
Как оказалось не я один люблю вспоминать что-то рифмованное по отношению к текущему моменту. Генрих Витольдович весело продекламировал из-за соседней лесополосы:
"...Снеточки не ловилися, груздочки не солилися...
-Оброк!
Оброку нет..."
-Засолите, чай, груздочков-то, барин. Кадушечку, поди, - я продрался сквозь негустой ельник к терапевту, увлеченно вырезавшему поляну коричневых кругляшков.
- Кадушечки нет, - огорченно привздохнул Витольдович. - Все никак не удосужусь на "Славянском Базаре" в Витебске купить. В этом году видел, неплохие были, липовые, да жена все на глиняные миски-плошки потратила. В следующий раз всенепременно куплю. Вкус у грибов в деревянной посуде совершенно особый. А, между прочим, у Некрасова "груздочки не солилися", как раз не у барина, а у мужиков.
- Да помню я, помню, - обиделся я слегка, - так, к слову пришлось.
Засол груздей и прочих млечников у Витольдовича и без липовой кадушки отменный. То ли секрет он знает какой, и не выдает, то ли рука просто легкая - не знаю. Пробовал я солить грибы по его рецепту - ничего не получилось. Один раз засолил - в рот взять было невозможно, до того соленые оказались. Второй раз попробовал меньше соли класть - вообще скисли, в подвал невозможно было зайти. Плюнул я с тех пор на соленье, собираю исключительно боровики и подосиновики, благо мариновать у меня их получается. А вот Витольдович признает только засоленные холодным способом грузди, горькушки и прочие гладыши. Я ему только грибные места нахожу, за что, правда, и получаю баночку хрустящих грибочков, после сезона.
Эту вырубку я раскопал в прошлом году. Тогда на ней, правда, мало, что из грибов росло, и сосенки были махонькие, но чутье грибника подсказало мне, что на следующий год здесь что-то, да должно появиться, и вот, не обманулся. Горькушек наросло - хоть косой коси, да и прочие грибочки попадаются. Раньше я себя считал довольно опытным грибником, однако походив с Витольдовичем, понял, что половину съедобных грибов я почитал за несъедобные, или вообще за ядовитые. Хотя первый раз, когда я по его совету, нарезал "ложноопят серопластинчатых", которые он отрекомендовал мне, как съедобные, и довольно вкусные, сосед натуральным образом порывался отобрать у меня корзину, дабы спасти от неминуемого отравления. Не наблюдай я, как в прошлый раз Витольдович при мне накрошил этих ложноопят целую груду, а потом появился в больнице живой и невредимый - сам бы отобрал у кого угодно.
- Вы, главное, Дмитрий Олегович, не перепутайте их с "ложноопенком красно-кирпичным", вот он точно ядовитый, хотя и не так, как бледная поганка, - наставлял он меня.
Я все равно не верил, и только прекрасная цветная фотография в великолепном финском атласе грибов убедила меня таки попробовать сей сомнительный продукт. Если бы был рисунок - ни за что бы не отважился. Мало ли: вдруг у художника скрытый дальтонизм, или того хуже: он "так видит"!
Пока Витольдович опустошал горькушечные ряды, я заметил скрытый еловой лапкой очень симпатичный молодой подберезовик - с черной шляпкой, налитой и округлой. Скрючившись, чтобы проползти под низко нависшими еловыми ветвями, я вдруг непроизвольно ойкнул - в живот мне что-то болезненно впилось. Тем не менее, я все же прополз под осыпавшей меня пожелтевшей хвоей елкой - вечнозеленые то они, вечнозеленые, однако хвоя с них все равно опадает, причем круглый год. Первым делом я срезал подберезовик, и, страдальчески скривившись, отбросил его в сторону - опять червивый! И такой молоденький... Потом уже я нащупал то, что так некстати впилось мне в живот. Это что-то провалилось в дыру подкладки моей старой спортивной куртки. Двумя пальцами я вытащил на свет Божий треугольный осколок камня.
-Нет, ну надо же, какой гаденыш! - возмутился я. - Сначала на турслете я из-за него чуть кровью не изошел, теперь вот, чуть лапаротомию мне не сделал.
Я показал осколок камня Витольдовичу, который (умный в гору не пойдет!) просто обошел ель с другой стороны, пока я лез напролом, и уже хотел выбросить его, но Витольдович остановил мою руку.
- Ну-ка, ну-ка, погоди, дай взглянуть.
Я, немного недоумевая, протянул камешек терапевту, тот покрутил его в пальцах, посмотрел с одной, с другой стороны, как мне показалось, даже принюхался, и только что на зуб не попробовал.
- Очень интересно,- бормотал старый терапевт. Я по-прежнему недоуменно смотрел на него.
-Весьма вероятно, - как всегда чуть суховато, с особой манерой наклонив голову, начал он, - что в данном конкретном случае мы имеем дело с обломком каменного ножа, либо скребка. Хотя, не исключено, это клиновидный осколок, хозяйственной ценности не имеющий. Такие получались при изготовлении тех же ножей. В любом случае, несомненно, - это кремневый отщеп. Где же вы нашли его?
- Да я же говорю - на турслете мы через карьер лезли, вот я и напоролся на него рукой. Во, - я продемонстрировал Генриху Витольдовичу розоватый шрам на левой кисти.- И что, это точно - каменное орудие?- недоверчиво спросил я.
- Ну, вот видите - следы ретуши, обработки то есть. Точно, не машинный скол. Да и материал подходящий.
- По внешнему виду, так больше на наконечник стрелы похоже, - глубокомысленно показал я свое, как оказалось, невежество.
- Нет, что вы, - тонко улыбнулся Витольдович. - Наконечник стрелы был совсем крошечный, размером с ноготь мизинца, - показал он свой палец.- В эпоху неолита стрелы и луки были плохонькие, куда им до Средневековья. Робин Гуд у них был бы, по-нынешнему выражаясь, "суперстар" Назначение первобытной стрелы было ведь не доспехи с кольчугами пробивать, а шкуры зверей, да и то, далеко не всяких. Пускали их с близкого расстояния, из засады, подкравшись, и не столько для того, чтобы наповал зверя уложить, сколько для того, чтобы потом подраненного, его легче загнать было, пробежав за ним, километров этак с 10 -20.
Нет, ну до чего же человеческое мышление зашорено! Я, конечно, знал - в школе проходили же,- что был ледниковый период, что стоял тут когда-то, много тысяч лет назад, ледник, что жили тут первобытные люди, которые всех мамонтов поистребили, благо, "Гринписа" тогда не было. И валуны вон, что возле карьера - тоже после ледника остались, из самой Норвегии приволок. Но все эти знания были в моем мозгу, как-то неосознанно, будто и у нас это было, а может и не у нас, далеко где-то. Этот небольшой кусочек кремня сразу материализовал все эти вещи, на меня посреди лета будто пахнуло холодом, будто снова взгромоздилась передо мной гигантская стена льда, высотой аж в целый километр. Я невольно поежился.
- Где вы нашли это, говорите?- снова спросил меня Витольдович, осторожно царапая осколком первобытного ножа, или чего там еще, по своему ногтю.
- В конце третьего карьера, там еще валун здоровенный такой. Ну, "чертова карьера".
- А знаете, - Генрих Витольдович взял себя двумя пальцами за подбородок, слегка прищурившись при этом, - я ведь здесь довольно давно, уже лет сорок почитай. Так вот. Когда-то поговаривали, что в окрестностях города было какое-то нехорошее место, потом там карьер выкопали, и карьер третий "плохой", как раз потому, что он с тем местом граничит, что-ли... Вы не слышали такого?
- Нет, - пожал недоуменно я плечами, - ничего такого вроде не было.
- Ну да,- покивал он седоватой головой, это и тогда говорилось, как что-то несущественное, дескать, было что-то, а потом и вовсе перестали упоминать. Надо бы эту штучку в краеведческий музей снести, заодно и про местные легенды там же можно спросить - закончил он, вернув мне острый осколок.
Насобирав грибов, я и Витольдович погрузились в скромный "Фиат-Браво", пришедший на смену честно отслужившей, но нынешней весной окончательно испустившей дух "копейке" Осколок я положил уже в другой карман, чтобы он не провалился, как в прошлый раз.
На следующий день я зашел в наш скромный музей, толкнув при входе обшарпанной дверью связку китайских колокольчиков. Директор музея, сестра моего бывшего одноклассника, Мишки Рыкова, сидела в маленьком кабинете, и увлеченно рассматривала в лупу какую-то, неправильной формы темную пластинку, как мне показалось, из фольги. Я деликатно покашлял.
- О, Дима! Привет, заходи, - оторвалась она, наконец, от своего занятия.
- Что смотришь? - поинтересовался я.
- А, так, остатки клада, - грустно усмехнулась она. - На огороде один трудяга выкопал, да по простоте душевной в милицию отнес. Правда, приняли все по описи, в сейф на хранение положили. До лучших времен. А оперативник, у которого ключи от сейфа были, взял, да и запил. Ну, и начал монетки из клада втихаря в городе толкать. Сначала по одной, а как разохотился - так и больше...
Пока спохватились - считай, всё спустил.
- А что, ценные монеты были?
- Да нет, обыкновенные московские копейки, таких, в общем-то - полно. Ценность была клада, как такового. Представляешь - целый клад можно было бы в экспозиции выставить, - она мечтательно зажмурилась, - в разбитом таком горшке.... А теперь что - три монеты выставлять, а про остальные написать: "пропиты ментом"? Ладно, что у тебя?
Я осторожно достал осколок, упакованный в слой ваты из спичечного коробка.
- Ну конечно, кремневый отщеп, - безапелляционно подтвердила Дина гипотезу Витольдовича. - У нас таких несколько. - Она повела меня в музейный зал, где на одной из витрин, под стеклом, лежали очень похожие на мой желто- серые осколки.
- А вот то, из чего их делали, - Дина бережно достала из витрины нечто, больше всего напоминающее морковку, обструганную по длине со всех сторон. - Это нуклеус, от него первобытный мастер аккуратно так отбивал пластины, которые потом легко можно было использовать, для чего хочешь - хоть в качестве тех же ножей, например.
Я с уважением посмотрел на продолговатый камень.
- Где ты нашел это? - поинтересовалась Дина.
Я снова пересказал историю своей находки, упомянув и о словах Витольдовича о "нехорошем" карьере.
- Знаешь, действительно что-то говорили о том месте, - задумалась она.- Где-то я читала...- она ненадолго закрыла глаза, приложив палец ко лбу, а затем решительно направилась в одну из комнат. Там, раскрыв украшенный затейливой резьбой, книжный шкаф, она порылась среди множества папок, и, достав одну из них, довольно толстую, бесцеремонно хлопнула ее на стол. Развязав тесемки, она достала из папки тетрадь в черном переплете, и хрустнув обложкой, перелистала ее.
- Вот, это один учитель, еще до войны собирал здешний фольклор. А я, когда в институте училась, прочитала, - поясняла она, быстро перелистывая страницы, где записи сделанные карандашом чередовались с заметками аккуратно, каллиграфическим почерком, выписанными чернилами. Наконец она остановилась.
- Ага, вот: "... Поселился близ города Каменецка (это так Лесногорск так раньше назывался - объяснила Дина) злой колдун, под камнем логово вырыл. Рядом капище устроил, стал там дьяволу молиться. Стал люд православный к себе заманивать, да губить. Люди местные пошли к священнику, да стали вместе молиться, чтоб Бог того колдуна покарал. Разыгралась тогда буря страшная, молнии Божьи все капище то порушили в осклепки каменные, и колдуна того побили. И по сей день те осклепки от идола колдунского в земле лежат, брать православному их нельзя - грех..."
- Как-то не очень занятно, - неуверенно проговорил я. - Хотелось бы чего-нибудь большего - драконов там, вурдалаков с вампирами, на худой конец, несчастной княгини, помершей из-за любви.
- Это ты фэнтези перечитал, - усмехнулась Дина, зная мое определенного рода пристрастие к подобной литературе. - Легенда - это как раз то, что в реальности было, лишь слегка приукрашенное народной фантазией. Так что, скорей всего там действительно кто-то жил, колдун он там был или не колдун. Может, поселился какой дедок в землянке, потом его действительно, во время бури, деревом задавило, а потом уже понапридумывали - колдун, мол, был, людей губил... Обычная, в общем, история возникновения легенды. Находка твоя интересная. Я сегодня в город еду как раз, отвезу-ка я твой "осклепок" к Ермолаеву, Ивану Егоровичу, есть там один дядька, специалист по мезолиту.
На том мы и расстались, а вечером того же дня мой мобильник завибрировал, и разразился трелью, установленной мной на звонки "ни от кого". Я нажал кнопку звонка
- Это Дмитрий Олегович? - вежливо поинтересовался голос в трубке, явно принадлежащий пожилому человеку.- Моя фамилия Ермолаев, мне сегодня сотрудница вашего музея привезла осколок от каменного ножа. Это вы ведь его нашли?
Я честно признался в содеянном, радуясь, что меня хотя бы не заставляют вновь пересказывать уже поднадоевшую мне историю находки.
- А место вы хорошо запомнили? - живо продолжал интересоваться мой собеседник.
Я заверил его, что хорошо запомнил место, и берусь показать его заинтересованным в этом людям.
- Понимаете, это очень интересная история, вполне возможно, вы нашли "мастерскую Мартова". Скажите, когда вы можете показать это место?
- Да, в принципе, в любое время, - растерялся я. Завтра вот только у меня дежурство на сутки, и все, я два дня свободен.
- Великолепно, тогда мы заедем к вам с группой послезавтра, ну, скажем, в 12.00. Хорошо? Ваш адрес скажите, пожалуйста.
Я продиктовал, после чего со мной вежливо попрощались и разъединились. Однако через минуту позвонил уже городской телефон. Я снова взял трубку, почему то уверенный, что это Ермолаев что-то мне не договорил. Но на мое двукратное "алло" ответом было молчание, кто-то лишь громко и часто дышал в трубку. Наконец, все так же тяжело дыша, старческий женский голос произнес:
- К философу не ходи. Беда будет...., - после чего связь прервалась. Я недоуменно посмотрел на высветившийся номер автоопределителя - это был другой набор цифр, не тот, по которому мне звонил Ермолаев. Немного поразмышляв, я решил не звонить по нему - странный какой то был этот звонок.
Спать я лег с чувством человека, попавшего под "флэш-моб".
На дежурство я прибыл раньше обычного - лил дождь, похолодало, и, вместо того, чтобы пройтись по улицам городка, я совершенно по-американски приехал на работу на машине.
Хотя, вообще-то, я люблю ходить на работу именно пешком - хоть надышишься свежим воздухом перед суточным сидением в больничной атмосфере. Медсестры уже сдали-приняли дежурство, а вот моя смена что-то запаздывает с пятиминутки. Ну вот, наконец-то...
- Здравствуйте, Дмитрий Олегович.
- Здравствуй, красавица, как оно?
- А, опять с терапевтами ругалась, - Марина тряхнула головой и с жаром накинулась на меня, будто я тоже был терапевтом:
- Нет, ну, сколько можно, ну до каких пор об реанимацию будут вытирать ноги? Опять суют людей с единственной целью: "пусть умрет не у нас"!
- Что, опять ХНК?
- Опять... 82 года, анасарка, одышка, вся синяя, ноги, как колодки, печень до пупа, ну, все, короче, по полной программе. Я упиралась, так они родственников подговорили, те - главврача ночью подняли, мол, жалобу писать будем, а тому это надо? Личный приказ Львовича - взять в РАО, на последнее свободное место. Вен нет, пришлось подключичку ставить, ввожу изокет, еле-еле, чуть больше скорость дашь - у нее давление съезжает. На фуросемид вообще не реагирует, мочи нет. Кислород даем, а толку? Так что, - вздохнула Марина, - хоронить вам.
- Еще сутки не протянет? - деловито поинтересовался я
- Да нет, похоже... Слушайте, давайте поговорим с ними все вместе, пусть Сергей Васильевич выступит, заведующий он или нет?
- Да говорили уже, а что толку?
-Но это же неправильно!
- Неправильно...
- Надо что-то делать!
- Надо..., - от фразы к фразе она все больше распалялась, мой же голос приобретал все большую безнадежность, так что она недоуменно посмотрела на меня и махнула рукой:
- А, вам тоже все равно...
Положим, не все равно, и я тоже периодически ругаюсь с терапевтами, сующими нам очередного безнадежного больного, просто за долгие годы работы я уже устал это делать.
"Вот гады, не хотят больных лечить, а еще врачи называется! А клятва Гиппократа?!" - возмущенно подумает кто-то. Ваше право, господа хорошие, только прошу учесть некоторые вещи: хроническая недостаточность кровообращения в терминальной стадии - практически то же самое, что и далеко зашедшее онкологическое заболевание - поражены все органы, вылечить человека нельзя. И таких больных по району, именно в такой стадии - пара десятков. А еще есть циррозы, хроническая почечная недостаточность, та же онкология. И все они - живые люди, которые, несмотря на все болячки - жить хотят, ну или, по крайней мере, хотят, чтобы они жили, их родственники - отцы, матери, дети. Каждый из них имеет абсолютно равные права на жизнь, почти любому мы можем в отделении немного помочь - дать тот же кислород, к примеру. У нас более качественный уход, мониторы. Вылечить не сможем, но облегчить умирание - вполне. Тем не менее, они все равно умрут - через неделю, две, а на их место придут новые декомпенсированные больные.
Самое главное: пока я сердобольно буду лечить умирающих хронических больных, я не смогу оказать интенсивную помощь молодому парню после автоаварии, родильнице, потерявшей всю кровь, ее преждевременно родившемуся недоношенному младенцу. И они тоже умрут. Так что, волей-неволей, мне приходится кому-то отказывать в облегчении страданий - чтобы помочь другим. Проблему могли бы помочь решить хосписы, но их у нас нет.
"Ты не должен брать на себя функции Бога, - сказал мне как-то один мой товарищ, - и решать, кому жить, а кому умереть. Оказывай помощь, кому можешь, и пусть будет, как будет". Если можно, я так и поступаю, но время от времени мне все же приходится делать этот выбор - если не действием то бездействием, потому что, в ряде случаев, бездействие - тоже выбор. Возможно, Господу Богу для чего-то нужно, чтобы этот выбор делал именно я, иначе, для чего он поставил меня именно на это место? На него, в общем-то, немного охотников, да и я не стремился, а вот - пришлось.
Про Маринку, правда, этого не скажешь. Потянуло с чего-то, молодую девчонку не в какие-нибудь ЛОР-ы, или гинекологи, а на наши нелегкие хлеба.
Нынче, правда, и в гинекологи не шибко стремятся. Лучше в чистом халате сидеть в удобном кресле, пить чай, и с умным видом тыкать на кнопки УЗИ - аппарата, компьютерного томографа или еще какого-нибудь японско-германского чуда. А что? В крови-дерьме, особо не мажешься, ночью тоже не часто поднимут, да и с л о ж и т ь больного своими действиями практически, невозможно, а самое главное - ответственности за свои действия - минимум. Нащупал аппарат своими лучами гематому или опухоль - честь и хвала доктору. Нет - ну так это ж техника, с нее какой спрос, она не все видит. Потому у них не диагноз даже, а заключение: так, мол, и так, "...диффузные изменения в печени..., визуализация затруднена..., требуется контроль в динамике...". И в "динамике" со спокойной совестью можно то же самое повторить, и повторять до тех самых пор, пока больной либо не выздоровеет, либо не помрет. Либо осатаневшие от неопределенности хирурги плюнут на все и зайдут внутрь, чтобы живыми рукой и глазом пощупать да увидеть.
Ну, Маринку эта компьютерные манипуляции не привлекли, она у нас этакая анестезиологическая валькирия - подавай ей шум битвы, да побольше крови, да острых ощущений. Для нее ночь не поспать, да над тяжелым больным отстоять - праздник. С третьего курса в отделении реанимации дежурить начала, так что, когда Котофеич свалил в город - достала его-таки супруга - нам Маринка очень кстати пригодилась. Только вот, на сколько ей такого задора хватит? Приходилось мне уже таких видеть - и ребят, и девчонок, - горели, что спичка термитная, а потом..., потом либо выгорали полностью, весь их задор куда-то уходил, и становились они равнодушнее и холоднее мраморной статуи, либо начинали расслаблять натянутые, усталые нервы алкоголем и наркотиками, благо доступ есть, с не менее плохим исходом врачебной деятельности. В лучшем случае, с годами успокаивались, наращивали "мозоль на сердце", привыкали холодно и трезво оценивать жизнь и смерть. Будем надеяться, и Маринка к этому придет. А то жалко будет, если сопьется такой красивый анестезиолог.
- Перевести хоть кого можно? - с надеждой спросил я.
Маринка с сомнением покрутила головой:
- Ну, смотрите сами: Мамедов и Савин - на аппаратах, у Колбасенко - 9-10 баллов по шкале Глазго, его вот-вот интубировать надо будет, мальчик этот, Орехов, с трахеостомой - постоянно санировать надо, за час-два мокротой захлебнется, ну, и Баранова, 40 лет, свежий инфаркт, давление держит только на дофамине, каждых 5 минут контроль, только-только стабилизироваться начала
- Да-а-а, - протянул я. - Откуда ты их только понакопала?
- А чего это я, - пожала плечами Маринка. - Автомобилисты как раз вам поступили....(...Двух водителей, лоб в лоб столкнувшихся на шоссе и одновременно поступивших к нам в больницу, действительно, принимал я. Один был без сознания сразу, так что его сразу взяли на операцию по удалению гематомы из правого полушария, аккурат, к концу ее загрузился и второй водила, только гематома у него оказалась слева. Не знаю, кто там был виноват, но сейчас они оба находились на ИВЛ, и у обоих прогноз был, надо сказать, поганый....)
- ...Колбасенко - у Сергея Васильевича - продолжила Маринка...
(... Колбасенко, крепкий здоровяк, заработал геморрагический инсульт на фоне нелеченной гипертонии. Несмотря на все наши старания, лучше ему не становилось. 15 баллов по шкале утраты сознания Глазго - практически, ясное сознание, 9 баллов - это надо уже вставлять трубу в трахею, не то существует угроза задохнуться, к примеру, собственным языком. У данного больного вчера было 10, сегодня, по словам Маринки, может, уже и 9, совершенно нет гарантии , что к концу дежурства не станет еще меньше...)
- ...Так что, мои - только Орехов, Баранова, и подарок от терапевтов и лично от Львовича...
(...Орехов был подростком 14лет с редкой патологией - миопатией Дюшена. Вам лучше и не знать, что эта болезнь с человеческим телом делает. Сам мальчишка дышать уже не мог, пришлось ему в горле дыру пробить и какое-то время тоже держать на аппарате ИВЛ. С аппарата мы его сняли, дыхание постепенно восстановилось, но, думаю, ненадолго. К тому же вязкая густая слизь постоянно забивала трахеостому, так что ее постоянно приходилось убирать с помощью электроотсоса. Уповать на то, что где-то в других отделениях будут это делать - надежды крайне мало. А без постоянной санации - парень протянет, в лучшем случае, часа два-три....)
Ругнуться, что ли от безысходности?
Пожелав мне "удачи" на прощание, Маринка ушла, царственно неся корону черных волос на всех своих 180 сантиметрах роста, так что один из хирургических больных, молодой парень, сломавший ногу, и прыгавший по этой причине на костылях, чуть было не приобрел и второй перелом, уже шейных позвонков. Вдобавок, он так засмотрелся вслед нашему доктору, что чуть не загремел на коридоре, едва удержавшись на одной своей и двух заемных ногах. Нет, не зря все же, завистливо обозвали Маринку "принцессой" те же терапевты.
Старушку, которую они нам подсунули, доживала последние часы, это было ясно. Её организм подошел к тому пределу, который есть у каждого живого существа - хоть у мотылька-однодневки, хоть у калифорнийской секвойи. Сделать было уже ничего нельзя - ни сердце пересадить, ни даже подключить хитроумный аппарат для ультрафильтрации, даже если бы каким-нибудь чудом оказался он в нашем городке. Лекарства и кислород лишь слегка отдаляли финал. Натужное, клокочущее дыхание грозило оборваться в любой момент. Когда я начал задавать вопросы, женщина лишь слегка приоткрыла глаза, мутным взглядом задержавшись на моем лице, едва ли на секунду.
К сожалению, это была не единственная одышка, которую мне довелось наблюдать в тот несчастливый день. Где-то, через два часа, в приемный покой поступила молодая женщина 31 года от роду, весом под добрую сотню килограммов, продавщица из небольшого магазинчика неподалеку от больницы. Этот вес, длительное стояние у прилавка, застой в венах ног привели к тому, что в одной из глубоких вен сформировался тромб, который немного поболтался в сосуде, а потом "выстрелил" в систему легочной артерии. Тромб был, по-видимому, недостаточно крупный, чтобы убить больную молниеносно, я видел такие случаи, один раз даже на наркозе довелось лицезреть, но все-таки достаточно большой, чтобы вызвать жесточайшую сердечную недостаточность. Левые отделы сердца, к которым поступало слишком мало крови из блокированных легких, судорожно пытались протолкнуть остатки животворной жидкости в запустевшие артерии, переполненные кровью же правые отделы, напротив, столь же надрывно пытались преодолеть преграду в виде кровяного сгустка в одном из главных легочных сосудов. Только чем больше напрягался правый желудочек, тем плотнее "садился" тромб в суживающуюся, по мере удаления от сердца, артерию. Правый желудочек, вообще, слабее левого, а тут еще такая нагрузка - все равно, что бежать, взвалив на себя пару мешков с цементом, на 10 этаж. Поневоле станешь, чтобы передохнуть. Можно было, конечно, попытаться этот тромб растворить специальными лекарствами, но только вряд ли что у нас получилось бы. За время болтания в сосудах ноги он уже организовался, пророс нитями фибрина, и был, скорее всего, малочувствителен к нашим медикаментам. Был еще один вариант - срочная операция, с удалением тромба из закупоренной им артерии, вот только с таким давлением она не перенесет даже минимального вводного наркоза, не то что ИВЛ, когда аппарат под давлением гонит воздух в легкие, нагружая и без того ослабевшее сердце. Да и к операции подготовиться надо.
Так что придется ее к нам поднимать, пытаться хоть как-то стабилизировать гемодинамику. Только вот где? Я обратился к Львовичу, каким-то образом тоже появившемуся возле больной:
- Ну, что, Львович, и кого мне переводить? - я быстро перечислил всех больных, находящихся в отделении. - А ей, между прочим, тоже кислород нужен. Да и монитор.
- Я не знаю, - суетливо отмахнулся от меня главный, - вы дежурный реаниматолог, в конце концов, вам и решать.
- Вот бы, Львович, вам это сегодняшней ночью сказать, - уколол его я.
- Ладно, ладно, надо вот этой больной заниматься, - изрек главный мудрость, с которой не поспоришь, и, как у нас любят говорить, "рассосался" в недрах больницы.
Вот он и встал передо мной тот самый выбор - в этот раз, пожалуй, бездействием не обойдешься, придется действовать. Поднявшись в отделение, я со вздохом скомандовал санитарке и медсестре:
- Вознесенскую - в терапию, поступает ТЭЛА. Стрептокиназу - 3 миллиона единиц, через инфузомат, дофамин - в систему, со скоростью потом определимся.
Отдавая распоряжения, я, как и всю дорогу в отделение, пытался набрать номер нашего завхоза, чтобы договориться о перевозке баллона с кислородом в терапевтическое отделение. Когда-то, при царе Горохе, планировалась подача кислорода централизованно - из специально для этого предназначенной станции. Идея была хороша, но исполнение ее было отечественным. Трубки, по которым кислород должен был подаваться к постели каждого пациента, "травили" так жутко, что для того, чтобы к конкретному больному дошла хоть малая толика живительного газа, баллон приходилось открывать на полный вентиль, так что кислород "вылетал" из него за пару часов. Многократные попытки устранить не менее многочисленные трещины и протечки - ни к чему не привели, так что, когда наше отделение реконструировали - просто положили новую систему трубок, вместо старой, сдав последнюю на металлолом (а какие классные медные трубки там были! В моем детстве из них пугачей можно было бы на целую армию наделать!). По причине экономии средств - такую же систему в терапию не провели. Раньше, когда кому нибудь из терапевтических больных требовался кислород, мы шли под лестницу, где баллоны стояли в рядок, весело ожидая, когда кто-нибудь протрет их промасленной тряпкой - дабы громыхнуть на всю округу. С точки зрения пожарных и прочих проверяющих технику безопасности, это было (и, между прочим, совершенно справедливо) жутким нарушением всех и всяческих правил. Так что наши руководители, сколько их не было, только тяжело вздыхали, подписывая очередной приказ о платеже за очередной штраф. Но нам, практическим врачам, было легче - погрузил баллон на рядом стоящую специальную тележку - и вези его хоть в терапию, хоть в реанимацию. Так мы, в общем-то, и делали. Сейчас же баллоны стоят, как им и положено - в железных ящиках, за решетками, прикованные к стенке цепями, аки еретики в подвалах инквизиции, все правильно и соответствует нормам, пожарные не нарадуются. Вот только у меня - проблемы...
Я наконец-то дозвонился до Карасева - нашего начальника по хозчасти.
- Викторович, мне баллон с кислородом в терапию нужен...
- А-нельзя, а-по технике безопасности..(манера говорить нашего завхоза свела бы с ума не одного логопеда)
- Викторович, кончай дурью маяться, ты мне каждый раз это говоришь, я и так знаю, что нельзя.