Эта поучительная для меня история началась однажды в сентябрьский листопад, примерно 30 лет назад, вскоре после того, как председателем "Комсомольского прожектора" стройки избрали Таню Гулей. Она была человеком инициативным, давно жила в Академгородке и сразу решила: пора проверить, как наши строители при возведении объектов столицы науки Сибири заботятся о сохранении природы.
Идею приняли на "ура", а так как я был заместителем председателя "КП", то воплощать ее в жизнь мне и пришлось.
За неделю мы объехали почти все строящиеся здания Академгородка на "уазике" комитета комсомола.
Ох, чего только не запечатлел редакционный "Зенит"! Где-то железнодорожные костыли, вбитые в стволы берез, держали натянутую сетку Рабица, где-то гусеницы бульдозера жестоко размозжили корни старой сосны, где-то изувеченная осинка оказалась подставкой для умывальника. Эти кадры говорили сами за себя.
Заседание штаба "Прожектора" было на редкость бурным. Нет, не берегут природу рабочие "Сибакадемстроя", относятся к деревьям просто по-хамски, и мы, комсомольцы стройки, обязаны дать этому отпор, - заключила Татьяна.
Вскоре в типографии печатался свежий номер "Академстроевца" с шикарным "гвоздем" на весь разворот: обе полосы украшал гневный фоторепортаж с грудой обличающих снимков.
В нем по заслугам получили все - и СМУ-1, и УМ, и СМУ-2, и СМУ-7, и СМУ-11... Натурально, всяк кулик свое хулит. Не забыл, впрочем, автор, лукавой объективности ради, бросить едкую реплику в адрес тех, кто обязан беречь зеленого друга от бездумных строителей-губителей, и безжалостно прошелся по вопиющему бездействию Лесоопытной станции СО АН СССР.
Припомнил я и старую легенду, что, мол, в начале строительства Городка самое крохотное деревце могло пойти под топор лишь с позволения самого академика Лаврентьева. Поскольку одним из моих увлечений в те годы был Андрей Вознесенский, заголовком стала хлесткая строка из его стихов: "Ты молилась ли на ночь, береза".
Шума после выхода этого "Академстроевца" было много. Сначала редакцию посетили кающиеся начальники - Станислав Петухов, Геннадий Шнитов, Алексей Химичев... Потом газетную статью обсудили на очередном заседании парткома стройки, что, мол, зеленые легкие Городка - чудо природы, растут деревья небыстро, верно ставят вопрос "прожектористы"...
Для автора все это было истинными именинами сердца.
Доброе слово, оно, знаете ли, очень помогает забыть, как тебя всего месяц назад честили за дурацкую опечатку...
Через неделю, как помню, утром в понедельник задребезжал внутренний телефон у редактора. Николай Николаевич поднял трубку, а через минуту поманил меня пальцем: это тебя, Люся из приемной Лыкова.
- Сергей Иванович, это вы? - поинтересовался властный женский голос. - Вы не могли бы сейчас подойти с последней вашей газеткой к Геннадию Дмитриевичу.
- Сейчас буду.
Подняться на этаж - дело минутное.
Странно, вроде у Лыкова сегодня планерка, а в приемной - никого.
У Люси лицо озабоченное:
- Ждет Вас Геннадий Дмитриевич, очень ждет, заходите, Сережа.
Господи, что же я натворил?
Открываю дверь кабинета начальника стройки.
- Вызывали, Геннадий Дмитриевич?
Лыков, против обыкновения, мрачен.
- Газету принес? Дай-ка я почитаю, а ты посиди.
Он внимательно изучает мой фоторепортаж, подчеркивает что-то, опять читает, из середины возвращается к началу, а я сижу, исподтишка оглядываюсь.
Еще одна странность: почему-то все стулья в кабинете у Лыкова завалены толстыми папками с завязочками.
Наконец он отодвинул газету и повернулся ко мне:
- Ты писал?
- Я.
- Хорошо пишешь, молодец, никого не пожалел. А план-то зачем сорвал?
- Каа-кой п-план, Ген-на-дий Дмит-ри-е-вич? - начал заикаться я.
- План управления Сибакадемстрой по строительству на городковской площадке на следующий год. Видишь - на стульях папки. Это вся документация по Городку. Все пятьдесят четыре объекта.
Я лишаюсь дара речи.
Кажется, именины сердца я праздновал рановато...
Из разъяснений нашего "главнокомандующего" уразумел я следующее. Черт нас попутал, оказывается, устроить злосчастный наш рейд как раз накануне согласования с Лесоопытной станцией планов строительства по объектам Городка.
Начальник ее, Митрофан Григорьевич Баннов, к которому газета неведомыми судьбами попала в руки, прочтя мой репортаж, взбеленился и наотрез отказался визировать все проекты, а без санкции ЛОС не то, что начать рыть котлован под институт или дом нельзя, - детскую горку, и ту не поставишь.
Сначала думали, что Баннов отойдет немного, и смягчится. Почти неделю ездили, уговаривали его, но Митрофан Григорьевич уперся насмерть.
Наконец к нему съездил, кажется, сам главный инженер, с которым они давно были в добрых отношениях. О чем они говорили, точно не знаю, но, по словам Лыкова, кончился разговор у них тем, что пока к Баннову не явится сам автор этой писанины, до тех пор пусть из "Сибакадемстроя" даже носа с этими папками не показывают.
- Телефончик-то его знаешь? - участливо поинтересовался Лыков.
- Да о чем мне с ним говорить? - чуть не взвыл я.
- Когда писал, знал о чем! - отпарировал Лыков.
- Даю тебе десять дней. Собирай всю эту канцелярию, бери мою машину и дуй в ЛОС.
- А если он не подпишет?
- Сразу он тебя, может, и выгонит... - задумчиво протянул Геннадий Дмитриевич. - Я бы... Ну, будешь ездить в ЛОС, пока не подпишет. Понял? А без подписи Баннова у нас треть плана горит... Ладно, я в обком...
Часа полтора я таскал папки в редакцию. Сколько их было, уже не скажу, но точно больше сотни.
Выяснив ситуацию, редактор покачал головой и сокрушенно вздохнул.
А телефон ЛОС молчал.
Без предварительной договоренности ехать глупо.
Мишин уже ушел. Наконец, в полседьмого вечера трубку кто-то поднял.
- Извините, я из "Академстроевца", мне бы переговорить с Митрофаном Григорьевичем.
Из мембраны слышалось чье-то дыхание.
Наконец низкий бас поинтересовался:
- Шрамко?
- Да, это я.
В трубке опять молчание.
Прошло несколько минут, и голос спросил:
- Где мы дислоцируемся, знаешь?
Я знал: станция на выезде к Бердскому шоссе.
- Давай подъезжай завтра (длинная пауза), в полшестого...
- Записываю: в 17-30.
- Ты не понял - в полшестого. Утром.
- Буду обязательно.
Опять за телефон.
- Люся, Геннадий Дмитриевич про машину говорил...
- Машина у подъезда, шофера зовут...
- Люся, вы знаете, мне надо завтра очень рано, и наверно, на несколько дней.
- Геннадий Дмитриевич так и приказал. Запишите номер гаража...
Папки заняли весь багажник и все заднее сиденье...
Договорившись с шофером, чтобы он меня забрал в четыре часа утра, я долго еще сидел в редакции, перечитывал свое творение, пытался выяснить, с кем именно мне предстоит разговор, что он за человек.
На рассвете наша "Волга" подъехала к калитке с вывеской Лесоопытной станции.
Пес за забором выбрался из конуры, лениво взглянул на нас и полез обратно.
До назначенного времени было еще минут десять...
Но ждать почти не пришлось: через считанные минуты возле нас притормозил "уазик" защитного цвета и из него выбрался высокий пожилой плотный человек в брезентовой штормовке, таких же брюках и высоких резиновых сапогах.
Я тоже вышел.
- Баннов, - представился прибывший. - Зря ты туфли одел. А машину отпусти, на моей поедем.
- Надолго?
- До восьми вечера управимся, - пообещал начальник ЛОС. - А завтра он тебя пускай опять сюда подвезет. В это же время...
Объяснив шоферу план его действий, я вернулся к Баннову.
- Сейчас зайдем в контору и поедем.
Он позвенел ключами у двери, и мы прошли по обшитому реечкой коридору, мимо плакатов по противопожарной безопасности, в его кабинет.
- Какой размер носишь, - обернулся он.
- Сорок два.
- Одевай, - Баннов вытянул резиновые сапоги из стенного шкафа, - и поехали...
Ехали мы - Баннов за рулем, я на правом сиденье - недолго. Вскоре машина запрыгала по выбоинам и ухабам лесной дороги и вскоре остановилась.
Через просветы между стволами виднелось здание университета. Под подошвами заметно хлюпало. В туфли, конечно, тут сразу бы набралось...
- Ну, как лесок, - обведя рукой вокруг, спросил Баннов.
Я осмотрелся.
Когда-то мы сюда бегали на лужайку неподалеку, играли в волейбол.
Чего он от меня хочет?
- Березовый, - дипломатично протянул я.
- На болоте лес стоит, вот он гниет и сохнет. А посмотри, стволы почти друг друга касаются, корнями друг у друга воду воруют. Тут все надо прорежать, пилить - и вон тот сушняк, и вон ту гнилушку... У нас по планам бригада через неделю должна сюда перейти, вырубать будем почти половину. Ты как, ничего не напишешь?
Кажется, он надо мной издевается...
- И часто вы прорежаете?
- Да каждый год, то на одном участке, то на другом. По нормам не меньше метра между стволами должно быть. Тут, наверно, деревьев сто пятьдесят придется убирать...
Мы забрались в уазик и отправились дальше.
Когда подъехали к сосновой длинной роще, петляющей позади ВЦ, Баннов меня удивил: он подошел к одной из сосен и полуобнял ее:
- Привет, дочка!
Потом взглянул на меня и пояснил:
- Вот эти сосны мы в пятьдесят девятом садили. Они тогда еще по метр двадцать были, а сейчас...
Я поднял голову: стройные красавицы поднимались в самые небеса.
- А эта вот долго болела, - Митрофан Григорьевич показал на первую, с которой обнимался. - Я ее почти год лечил. Хороша, правда!
Мы то и дело въезжали на участки, намеченные к вырубке (в ЛОСе эта процедура называлась чисткой), потом Баннов подвозил меня к деревьям, посаженным лосовцами то в шестьдесят втором, то в конце шестидесятых.
Потом мы проехали по проспекту Науки, и я с удивлением узнал, что все деревья, золотым коридором выстроившиеся по обе стороны его, прибыли из самых разных стран, вплоть до Японии.
По дороге Митрофан Григорьевич вспоминал, как прибыли в Золотую долину осенью далекого 1956 года академики М.А. Лаврентьев, С.Л. Соболев и С.А. Христианович.
Тогда Лаврентьев был еще академиком-секретарем Отделения физико-математических наук Академии наук СССР, а Сибирский ботанический сад был частью ее Западно-Сибирского филиала.
Баннов долго возил их везде по окрестностям Новосибирска, провел по всем грибным и ягодным местам, показал, как строится будущая ГЭС.
Тогда он, как и все, впрочем, еще не знал, что в мае 1957 года выйдет постановление Центрального комитета КПСС и Совета министров СССР о создании Сибирского отделения АН СССР и начале строительства Новосибирского научного центра, а академик Лаврентьев станет его председателем и вице-президентом Академии наук; что в 1958 году Сибирский ботсад перейдет в подчинение СО АН СССР, а при его Президиуме будет создана Лесоопытная станция, которую ему, Баннову, когда-то придется возглавить.
Вот так и проколесили мы весь день до самого вечера.
То сворачивали к общежитиям НГУ, то заезжали на задворки институтов, то мчались на Золотодолинскую, к коттеджам... При каждой остановке я слушал короткие комментарии Баннова, какие леса тут были, и как менялись они, как много дряни тащат в лес, отправляясь на пикники, жители Академгородка, и сколько остается на лесных прогалинах после них банок, бутылок, битого стекла, скомканной бумаги и прочего дерьма...
Второй день мало отличался от первого. Казалось, не осталось уже ни одного уголка в Городке и его окрестностях, куда бы мы не заехали, вплоть до незримой границы между зоной, обслуживаемой ЛОС, и территорией Бердского лесничества.
Там я, кстати, четко различил, как не похож лес, жизнь которого контролируется лесоопытной станцией, от зарослей, находящихся в ведении лесников.
Но понемногу ко мне стало приходить осознание нескольких простых истин.
Прежде всего, понял я главное: давно уже после всех лосовских регулярных чисток не осталось на территории Академгородка того леса, что рос тут до приезда в Золотую долину академика М.А. Лаврентьева и его товарищей. Весь он заменен за 30 лет другими породами деревьев. Многие тысячи саженцев привезли сюда издалека, и, благодаря заботам и труду лесоводов, они приживались и начинали расти на сибирской земле, а теперь радуют нам сердца.
Во-вторых, может, впрямь заступился когда-то за какое-то дерево Лаврентьев, что, видно, и стало поводом для рождения милой сказки о президенте-природолюбце, какую я, как и десятки журналистов до меня, бездумно воспроизвел в своем обличительном репортаже, хотя "в реальности все было иначе, чем на самом деле". Строили корпуса институтов все же не на прогалинах, а в лесу...
В-третьих, если даже строители вколачивают стальные костыли в стволы (а они вбивают - это я точно знал), то еще за год до их прихода на место очередного объекта там уже побывали знающие люди, проверили на территории будущей стройплощадки все деревья, долго торговались из-за каждого, давали письменное согласие на порубку тех, что отжили свой век. А если гибель угрожала деревцу, полному жизни, то его аккуратно выкапывали заранее и везли туда, где оно могло продолжать расти и еще радовать людей...
Вечером Митрофан Григорьевич неторопливо сказал:
- Ты вот что... У меня, понимаешь, утром завтра совещание, а потом в Президиум надо съездить. Ты завтра к шестнадцати ко мне подъезжай.
... Из кабинета начальника ЛОС выходили люди.
Дождавшись, пока выйдут все, я заглянул. Баннов махнул рукой, мол, заходи.
Я подошел к столу, за которым он сидел.
Митрофан Григорьевич взглянул на меня.
- Ну, что?
- Если ты плохо разбираешься в каком-то деле, легко оказаться в дурацком положении, - ответил я прямо.
Баннов расхохотался. Смеялся он долго и от души.
- Вы знаете, официальное извинение.., - начал было я.
Баннов, вытащив из кармана носовой платок, утер слезы.
- Да зачем мне ваши извинения? - И, переходя на деловой тон, спросил:
- Папки-то ваши привез?
- В машине.
Он нажал кнопку на селекторе:
- Алексееич, там у калитки машина, возьми ребят, надо оттуда все папки в мой кабинет доставить.
Вскоре вся бумажная гора переместилась в кабинет, заняв чуть ли не половину помещения. А затем началось священнодействие.
Водрузив на нос очки, Баннов открывал папку за папкой, уверенно проставлял в углу свой вензель, затем расписывался еще в нескольких местах, а я все завязывал и завязывал веревочки и оттаскивал очередную кипу папок в машину. Напоследок он пожал мне руку.
Рукопожатие его было крепким и надежным.
Уже поздно вечером из машины у крыльца "Пентагона" я перемещал горы папок к лифту, а потом, отпустив машину, перетаскивал все это хозяйство в приемную Лыкова, где ночной дежурный пил чай и порой лукаво на меня посматривал.
Такой же с хитрецой взгляд на меня бросил на будущей планерке и начальник стройки.
...А с Митрофаном Григорьевичем потом мы дружили долго, перезванивались по делам, и просто поговорить...
Хороший был он мужик, память имел удивительную, подчас такое вспоминал о первых годах Городка, что ни в каких книгах не отыскать.
У него в кабинете встречал я порой людей с сединой, с умными ироничными глазами - как выяснялось обычно, докторов наук, профессоров и даже академиков, словом, из той молодой гвардии, что когда-то пустилась из Амурска и Риги, Одессы и Ленинграда, Саратова и Киева строить своими руками город науки на Оби. Дураков у Баннова видеть не довелось.
...Сейчас, на фоне коммерческих застроек, когда чиновники мэрии нередко подписывают задним числом разрешения о строительстве на давно построенные дома, эта история, конечно, выглядит наивной. Но это - уже о гримасах времени...