Имею честь представить для широкого круга читателей книгу моего товарища, однокашника по пограничному училищу и сослуживца по Каахкинскому пограничному отряду полковника Штаченко Николая Николаевича. Появление этой книги для меня было несколько удивительным, потому что представители командного звена и выпускники строевых академий не склонны к лирическим размышлениям и изложению их на бумаге. Вероятно, преподавательская деятельность, всё-таки, является одним из видов творческой деятельности, потому что любая книга является действенным средством воспитания. Я не скажу, что мы с Николаем были не разлей вода. Учились в разных группах, род деятельности по службе не предполагал точек соприкосновения, затем в средине семидесятых мы оба уехали учиться в академии и наши пути разошлись в разные стороны, однако мне знакомы те ситуации и люди, которые упоминаются в книге. Я помню Николая скромным офицером, серьёзно относившимся к военной службе и своей должности, связанной с обучением молодых солдат. Он, как и я, выходец из простого народа и не имел мохнатых лап, достигая продвижения по службе своим трудом и своими способностями. И что интересно, его оценки совпадают с моими, что косвенно свидетельствует об их объективности. Николаю пришлось уходить из Казахстана в Украину, мне пришлось выходить из Закавказья на российский Северный Кавказ, нам пришлось быть свидетелями крушения империи и начала новой жизни в новых государствах. Николай Штаченко очень точно описал условия жизни людей того времени и их движения по социальным лифтам. Можно смело сказать, что эта книга является историческим документом, к которому еще будут обращаться историки, осознающие, что же всё-таки произошло на просторах России. Книга полезна и молодому поколению, решающему сделать жизнь с кого. Делайте жизнь с него. И вы сможете достичь всего, что написано вам на роду и что желаете достичь сами.

Олег Северюхин, полковник в отставке, выпускник 2 дивизиона Алма-Атинского Высшего пограничного командного училища, май 1971 года

Записки офицера-пограничника

Достигнув своего 70-ти летнего возраста, приходится оглянуться назад и посмотреть на прожитые годы, посмотреть, чего я достиг и как это мне давалось. Что я делал правильно в своей жизни, какие допускал промахи, ошибки, как я преодолевал трудности, идя к намеченным целям.

Будучи сельским мальчиком, выросшим в многодетной семье, с 15-ти лет обретя самостоятельность, я карабкался по жизненным ступеням, подымаясь вверх, и в военной области, начиная с рядового солдата-пограничника, достиг своего предела - стал полковником Пограничных войск Советского Союза и закончил службу в независимой Украине также полковником, имея почетное звание Заслуженного учителя Украины. Пусть читают "Записки офицера-пограничника" мои внуки, племянники, курсанты и молодые офицеры может быть возьмут что-то полезного для себя и научатся выдерживать правильные ориентиры в своей жизни.

Мои родители

Я, Штаченко Николай Николаевич, родился 12 января 1947 года в п.г.т. Лиховка, Лиховского района, Днепропетровской области.

Наш поселок до 1957 года был районным центром, в котором проживало до 10 тыс. чел.

Что он из себя представлял?

В самом центре поселка находился районный комитет КПСС (райком партии) и райисполком, районный отдел милиции, было 10 магазинов, больница, поликлиника, автобусная станция. В трехэтажном здании работал молоко-сыр завод; имелись в поселке колбасный цех, пекарня, межколхозная инкубаторная станция и другие мелкие предприятия, а также, - свой рынок, работавший по воскресеньям.

В нашем поселке работали одна средняя, две восьмилетние и две начальные школы, и Лиховская музыкальная школа. Имелся дом культуры и две сельские библиотеки.

На юго-западной окраине поселка располагалась МТС (машинно-тракторная станция), где находились трактора и комбайны, которые использовались на полях колхозов и совхозов района. Поселок обеспечивался электричеством от работающего на МТС двигателя. Электричеством, в основном, обеспечивались школы, больница, магазины, здания районной администрации и еще какие-то предприятия. Улицы в ночное время не освещались, и жилье местных жителей было не электрифицировано.

Полная электрификация всех улиц нашего поселка была завершена к началу 1963 года. К концу 40-х годов XX столетия в нашем колхозе им. Суворова было только три-четыре автомашины: одна "полуторка", один ЗИС-5 и ЗИС-150.

Наша улица Степная - последняя улица на северной окраине поселка. Ее еще называли Мишуринским клином. За ней шли сплошные колхозные и совхозные поля и посадки.

Ближайшие села нашего района: западнее Лиховки, в 6 км - Липовое; северо-западнее, в 5 км - Верх-Камянистая, правее ее и далее 1 км - Грабовый лес; правее леса и в 8 км от нашей улицы - Билевщина; прямо на север, в 18 км - Мишурин Рог; северо-восточнее, в 6 км - Ганевка; западнее, в 3 км - Бузовая; ближайшие города: прямо на юг, в 30 км - г. Вольногорск; юго-западнее, в 50 км - г. Пятихатки; прямо на восток, в 55 км - г. Верхнеднепровск; на восток, в 70 км -. г. Днепродзержинск (ныне Каменское); 120 км на восток - г. Днепропетровск (ныне г. Днепр)

Мои родители: отец - Штаченко Николай Ефимович 1909 г.р., мать - Штаченко (Похил) Домна Ивановна 1912 г.р. Отец был родом с Кировоградской области, мать - с п.г.т. Лиховка. Когда я родился, отец работал в совхозе им. Кутузова на разных работах: летом - на сенокосилке, упряженной быками, косил траву, занимался прополкой полевых культур (свекла, кукуруза, подсолнечник) на закрепленных участках, зимой - сторожил на полевом току. Мать работала на сезонных работах в летний период в колхозе им. Суворова, занималась домашним хозяйством и нянчила детей, которых до моего рождения было уже четверо. Мои старшие братья и старшая сестра родились в пригороде г. Днепропетровска, в Диевке, до Великой Отечественной войны: Виктор - 20 сентября 1935 г., Владимир - 7 декабря 1937 г., Люда - 5 сентября 1939 г., Анатолий - 25 января 1942 г.

Своих бабушек и дедушек я не знаю. По рассказам родителей, за исключением бабушки, - мамы моего отца - они умерли в 1933 году в период голода на Украине. Часто мама нам в детстве много рассказывала о своих родителях. Отец редко находился дома, рассказы о его родителях были скупые, поэтому я мало что помню о них.

Родители мамы родились и проживали в поселке Лиховка. Дед Иван был участником Первой мировой войны (1914-1918 годов). Ушел мой дед на войну, когда маме не было еще и двух годиков, а вернулся в 1918г. Мама говорила: "Мне было 6 лет, сижу на печке не слезаю, а какой-то мужчина, одетый в военную форму, все ходит по хате взад-вперед. Моя мама мне говорила: "Слезай, не бойся - это твой папа". А я все из-за угла выглядывала, все боялась слезать. Только через три дня осмелела и, наконец, подошла к отцу".

Мама рассказывала, что в школу она ходила три года; в школе учиться ей хотелось, но ее мама ей говорила: "Школа кушать не даст, садись за прядку и пряди нитки для дорожек". Так что после окончания трех классов больше в школу не ходила.

Знаю я еще, что у моей мамы были: старший брат Иван и младший - Алексей.

Мой отец выходец из большой семьи. У него три сестры - Галина, Ефросинья, Нина, и три брата - Родион, Иван и Григорий. Отец в школу вообще не ходил. Его читать и писать научил старший брат Иван.

После окончания Гражданской войны (1920 г.), помещичью землю поделили между крестьянами, в зависимости от количества едоков, - по 1 десятине на едока. Семья моего деда Ивана получила надел в 5 десятин, что примерно равно 5 га.

Работал дед в летний период каждый день от зари до зари: выращивал и убирал зерновые культуры, овощи, занимался заготовкой сена для худобы и другими работами. На проданные излишки продовольствия, к 1928 г., приобрел пару лошадей, пару тягловых волов, плуг, бороны, сеялку, веялку, две подводы и другой сельскохозяйственный инвентарь. Было две коровы, телка, пара бычков, четыре-пять свиней и десятка три курей. За это время построили новую хату, клуню, накупили и хранили в сундуках много новой хорошей одежды. Но по соседству, то справа - то слева, проживали и такие хозяева, которые ленились заниматься хозяйством, больше пролеживали и пьянствовали, их наделы зарастали бурьянами. Мама рассказывала, что дед ходил к этим лодырям и предлагал: "Послушай сосед, твое поле гуляет, заросло бурьяном, давай я вспашу его и засею, буду обрабатывать, а урожай поделим пополам. Ну, как, - согласен?"

И они, конечно, соглашались на такие условия. Моему деду и старшему брату моей мамы было тяжело одним справляться, поэтому для обработки и уборки урожая дед нанимал на сезон работников.

С 1928 года в стране был принят курс на коллективизацию сельского хозяйства. Начали проводиться сельские сходки крестьян, на которых советскими и партийными работниками, а также сельскими активистами проводилась агитационная работа по вовлечению крестьян в колхозы (коллективные хозяйства). Создавались сельские комбеды (комитеты бедноты) при сельсоветах. Кто же входил в эти комитеты бедноты? Как говорила мама, в комитеты бедноты вступали, в основном, крестьяне, которые ленились работать и обрабатывать свою землю. Они и оказались самыми бедными, зато были активными сторонниками колхозов - там ведь можно за чужими спинами увиливать от работы и лодырничать. Их, вполне, колхозы и устраивали. Трудолюбивые крестьяне, которые стали зажиточными (их называли кулаками и середняками), выступали против создания колхозов. В числе их оказался и мой дед, который часто выступал на сходках против создания колхозов.

А что значило вступить в колхоз?

А это значило, что крестьянин должен сдать в колхоз бесплатно: рабочий скот (волы, лошади), домашнюю худобу (коровы, свиньи, телки, бычки), весь сельскохозяйственный инвентарь, так называемые, излишки зерна и овощей для посева и посадки. Добровольная коллективизация не получалась, поэтому перешли с 1930 года к насильственной коллективизации.

Мама рассказывала: "Мои родители, видя такую заварушку на селе, сказали: "Дочка, тут тебе жизни не будет, уезжай в город" и я, в 17 лет, уехала в г. Днепропетровск. Устроилась в городе у одних учителей домработницей. Глава семейства был директором школы, его жена работала учителем. У них было двое детей дошкольного возраста и я присматривала за ними".

Таким образом, моя мама была домработницей в учителей три года, до тех пор, пока не познакомилась и не вышла замуж за моего отца, в 1932 году.

Вышла замуж и, конечно, возник вопрос с устройством на работу. И тут возникли трудности. Дело в том, что в сельсовете, в Лиховке, маме выдали документ, вместо паспорта (тогда в селах паспортов не выдавали), - справку с места жительства, в которой было указано "Дочь кулацкого прихвостня". И куда бы она ни являлась, в какую бы организацию ни пыталась устроиться на работу, - ей везде отказывали.

Отец работал на заводе им. Петровского, был рабочим. Вот так и жили на одну небольшую зарплату.

А что же было с родителями моей мамы в начале 1933 года?

Ее отца, моего деда, признали кулаком (кулацким прихвостнем), и, как в то время делали совдепы, отобрали лошадей, всю худобу, рабочий скот (волов), сельскохозяйственный инвентарь, собранный урожай, пожитки и выгнали из дому. Хату продали с молотка.

Лишенные средств существования, ее родители, бездомные и голодные, находились возле клуни несколько недель, пока и не померли с голоду. Где они захоронены? Так никто не знает до сих пор.

Мои родители, после женитьбы, прожили вместе полгода, наступил голодный 1933 год. Где-то в мае месяце отцу пришла повестка на прохождение службы в армии. В то время служба в армии представляла - прохождение обучения на 3-х месячных военных сборах, в лагерях, - один раз в год. Направили отца на сборы в военные лагеря под г. Павлоград.

А как же мама?

Накануне отец ходил к директору завода и просил, чтобы маму, на период его отсутствия, приняли на работу в заводскую столовую. Директор пообещал принять и сказал: "Пусть в понедельник выходит".

Отец рано утром, в мае месяце, в назначенный понедельник, уезжает в военные лагеря для прохождения службы, а мама выходит на работу в столовую, предупредив заведующую о решении директора, и приступает к работе: помогает поварам, возится с горячими кастрюлями у плиты, моет посуду. Где-то к обеду, в тот же день, зашел в столовую директор завода и, увидев маму, сказал:

- А вы, что здесь делаете?

- Вы же сказали моему мужу, чтобы я выходила на работу, - ответила мама. Директор сказал:

- Я вашему мужу этого не говорил и не обещал, так что больше не выходите на работу.

Мама нам, малым детям, говорила: "Я держала в руках кастрюлю с горячим борщом, и как услышала эти слова директора, так выронила из рук эту кастрюлю и в беспамятстве свалилась с ног, хорошо, что не обожглась".

- Сижу дома на квартире во времянке, - говорила мама, - доедаю последние продукты. Прошло несколько дней, сижу голодаю, опухла, еле двигаюсь. Думаю, что же мне делать? - ведь помру же с голоду. И решилась, будь что будет, - пойду к старшему брату мужа, Ивану. Как-то меня примут?

Брат моего отца, Иван, по рассказам отца, в то время в г. Днепропетровске занимал важную должность - начальника боевой подготовки областного управления НКВД. Он был грамотным человеком, - до армии закончил 7 классов и работал начальником почты. Потом его призвали в армию, закончил офицерскую школу, служил в одной из воинских частей, а оттуда - перевели заниматься боевой подготовкой в НКВД.

Вот и пошла мама к ним спасаться от голодной смерти.

- Нашла их дом, квартиру, стучу в двери, открывает двери Иван, говорю: "Николай уехал в лагеря на 3 месяца для прохождения военной службы, меня на работу не принимают, не знаю, что мне делать, пришла искать спасения у вас, если вы не откажете?". Пропустил он меня в квартиру, а там полно его родни: жена Оля, двое маленьких сыновей, младшая его сестра - Нина, его мама - моя свекровь. Накормили меня немного отварной картошкой с селедкой. Иван сказал, что не жалко еды, но после длительного голодания, опасно сразу наедаться.

Благодаря им мама выжила и дождалась прибытия моего отца со службы.

После прибытия отца со службы в армии, мои родители стали жить в отдельной старенькой хате - времянке. После они купили себе хату, не дорого, там же в Диевке - пригород г. Днепропетровска. Отец продолжал работать на заводе им. Петровского, а маму, наконец-то, в начале 1934 г. приняли на работу в стройуправление на стройку - разнорабочим. Вот она и участвовала в строительстве ДИИТА (Днепропетровского института инженеров железнодорожного транспорта). Разнорабочие колотили раствор, "козлами" на спине носили кирпич, подавали его каменщикам, чистили территорию, копали траншеи и другие работы. Работали, в основном, за еду, - а давали в то время одну похлебку.

Однажды летом, в одно из воскресений вечером, в1934 г. к родителям приехал в гости старший брат отца - Родион.

Посидели вечером все вместе допоздна. Родион сказал, что у него в городе дела и что он, во вторник, уедет. В понедельник, вечером, отец ушел на работу в ночную смену, а мама осталась с Родионом дома.

- Подошел вечер, укладываемся отдыхать, - говорит мама. - Родиону я предложила отдыхать на высоком деревянном диване, сама пошла, в другую комнату, - на кровать. Смотрю: Родион, не снимая покрывала, не раздеваясь, и, не снимая обуви, - улегся на диван. Я спросила: Родион, а чего ты обувь даже ни снимаешь?

- А мне надо рано вставать, и чтобы не стучать да тебя не разбудить, - ответил он, - я поэтому не раздеваюсь.

- Лежу, не сплю, мне страшно, впервые он к нам приехал, раньше я его видела с женой один только раз у Ивана - брата Николая, - говорила мама.

Под деревянным диваном, на который лег спать Родион, стоял сундук с мамиными новыми одеждами - там было несколько больших платков, платья, пальто, новые туфли и другие одежды.

- И вот лежу, не сплю, слышу что-то скрипнуло, - говорила мама.

- Через некоторое время я встала, зажгла лампу, пошла с ней в коридор, а с коридора мне показалось, что мой сундучок как будто немного выдвинут из-под дивана. Пошла в комнату, легла, лежу не сплю, слышу опять что-то скрипнуло. Где-то через пару часов опять я пошла в коридор, смотрю, а мой сундучок еще больше выдвинут, и сама не пойму: как будто он был дальше под диваном. Под утро я уснула, проснулась, - уже на улице светло; встала, оделась, вышла с комнаты, смотрю - Родиона нет, глядь под диван - сундучка с вещами моего тоже нет, - поведала нам мама.

А через полгода, осенью, мама увиделась с женой Родиона.

- Смотрю на нее и брови у меня поднялись: она покрыта была моим цветастым шерстяным платком. Ой, говорю, так на тебе мой платок?

- Нет, этот платок мой муж купил на толкучке в прошлом году, - ответила она.

В 1935 г., в Диевке, у моих родителей родился сын Виктор. К этому времени хату родители подремонтировали: укрепили стены, потолок, покрыли рубероидом крышу, внутри сделали побелку. В тот же год у моего дяди Ивана родилась дочь Женя.

У моего дяди Ивана многочисленным родственникам стало жить тесновато. Поэтому, в начале 1936 г., к моим родителям перебрались жить: мама моего отца и его младшая сестра - Нина, которая также работала на заводе им. Петровского.

- Пожили мы все вместе с полгода и тут пошли у нас раздоры и ссоры со свекровью и золовкой, - говорила мама. - Доходило до таких раздоров, что однажды сцепились с золовкой и возились по хате, дергая друг друга за волосы.

А мы, малые дети, во время рассказа мамы, спросили:

- А что же отец делал в это время?

- Отец лежал себе на диване, да спокойно говорил: "перестаньте дуры", - отвечала мама.

- Так мы со скандалами, с взаимной неприязнью и жили, - говорила мама.

В декабре 1937 года в семье родился второй ребенок - мой брат Владимир

Когда Володе было полгода, это в 1938 году, к моим родителям с г. Благовещенска приезжал в отпуск старший брат моего отца - Григорий (на 2 года старше моего отца). Он закончил танковую школу и служил офицером в танковой части; был не женат.

- Сидим, однажды, за столом, обедаем, а маленький Володя сильно расплакался, - говорила мама, - никак не успокаивается, все кричит и кричит.

- Та дайте же ему хоть кусочек хлеба, чтоб не кричал, - сказал Гриша.

- И этим он так всех сильно рассмешил, - говорила мама.

Не успел мой дядя Гриша побыть в гостях у моих родителей даже и недели, как случилось несчастье. Оказывается, в городе Днепропетровске, он вышел с трамвая и стал переходить трамвайные колеи сзади трамвая, и встречный трамвай сбил его. Подошел наряд милиции, он поднялся, назвал фамилию, адрес, они все записали. После этого он упал на землю и скончался. Вот так его подстерегла нелепая смерть.

В начале 1938 года жена дяди Ивана (старшего брата моего отца), Оля, заболела и умерла, оставив ему троих детей. Потом он женился на другой женщине и у них, в 1939 году, родился сын Николай, - уже четвертый ребенок в семье.

В 1939 году в Лиховке проживали два брата мамы: Иван и Алексей. У Ивана была семья - жена и трое сыновей: старший - Анатолий (1933 г. р.), Виктор (1935 г.р.) и только родившийся Иван (1939 г. р.). С ними проживал младший брат мамы - Алексей. Ему было в 1939 году 14 лет.

Мамин брат Иван в начале 1939 г. стал плохо видеть; с каждым месяцем зрение у него ухудшалось все больше и больше. К началу уборочной в колхозе, он вообще стал плохо видеть. Люди - работники колхоза - не верили ему, думали, что симулирует. Мама рассказывала, что во время работ на колхозном дворе, для того чтобы проверить, как он видит, доходило до того, что на дорожку, по которой он шел, - поперек клали грабли. Однажды он шел, зацепился за грабли, упал, больно ударился и, от обиды, сильно расплакался. Вот только тогда люди поверили, что он плохо видит.

После уборочной, на току зерно просушивали, провеивали и готовили к отправке на элеватор. Провеивали зерно ручными веялками - постоянно надо было крутить рукой за рукоятку, чтобы вертелся маховик. И вот, где-то в конце августа 1939 г., мамин брат Иван, будучи голодным, целый день, почти без отдыха, как покрутил рукояткой веялку, то к концу дня получился заворот кишок и вскорости он умер.

Что было делать малолетнему брату Алексею? Он приехал в Диевку к сестре, к моей маме. Свекровь и сестра отца, Нина, надулись, недовольные, стали без конца бурчать: "Нас здесь и так много, с едой туго, а тут еще и твой братец добавился".

5 сентября 1939 г. у моих родителей родилась дочь - моя сестра, Люда.

- В 1940 году маминому брату Алексею исполнилось 15 лет, он пошел в колхоз работать прицепщиком на сеялку к трактористу, за трудодни начал получать зерно и другие продукты, все доставлял к нам домой, - говорила мама. - Вот тогда это всем нашим понравилось.

Мирную жизнь прервала война, которая началась 22 июня 1941 года. А через полтора месяца после ее начала, немцы уже были в городе. Партийные и советские работники, производственно-технический персонал и оборудование предприятий и заводов были эвакуированы в глубокий тыл. Заводы, фабрики и другие предприятия прекратили работу. Мой отец в 1-ю волну мобилизации не попал, так как была большая семья, а вторую и последующие мобилизации, - власти провести в городе не успели: нагрянули немцы.

Когда подходили немцы к городу, шли сильные бои. Родители в то время проживали в Диевке. Был у них огород, возле хаты была оборудована печка под навесом для приготовления пищи летом. Перед началом атаки на советские оборонительные позиции немцы всегда проводили обстрелы артиллерией и проводили налеты авиацией.

Мама рассказывала, что на огороде они отрыли щели для укрытия от бомбежек.

- И как только начинался обстрел артиллерии и проводился налет немецкой авиации, так мы от своей печки - на которой варили на улице еду - бежали прятаться в укрытие в огороде, - рассказывала мама.

- Наши войска все отступали и отступали, и передовая наших войск начала проходить по нашим огородам, были отрыты окопы, их заняли красноармейцы, а мы никуда не ушли, так и находились в своей хате, - говорима мама.

- И вот однажды был сильный обстрел артиллерии и налет немецкой авиации, снаряды и бомбы рвались то справа, то слева. Куда деваться, что делать, в укрытия бежать мне с отцом было уже поздно (а дети находились в укрытии); на позициях были слышны вопли и стоны раненых наших солдат. Я увидела, как за нашу хату побежал майор; я подумала, что он военный и знает, как спасаться от бомбежки, - и я бегом за ним; он побежал вокруг хаты, - я за ним бегу вокруг хаты с криками; тут рядом раздается взрыв и он кричит - "Ложись!", я падаю; после он поднялся и побежал - я опять за ним. И так продолжалось минут 30 пока не улетели самолеты, кружившие над позициями наших солдат; утихла и артиллерия. Солдаты, с позиций на нашем огороде, начали выносить во двор к хате тяжелораненых. Санитары их осматривали, оказывали первую помощь, делали перевязки, готовя к отправке в полевой госпиталь. Тех раненых, которые могли двигаться, - после оказания им помощи - санитары их направляли в госпиталь своим ходом. Поднесли к хате тяжелораненого в живот солдата - ему снарядом разворотило весь живот. Увидев меня, он несколько раз повторил: "Мамка, хочу сильно кушать!" Я налила в кружку козлиного молока (была своя коза), отрезала кусок хлеба и начала его кормить, отламывая по кусочку и кладя ему в рот и давая запивать молоком. Он с аппетитом все скушал. Минут через десять-пятнадцать этот солдат скончался, - вот что рассказала нам, малым детям, мама.

- После бомбежки начали осматриваться - все ли живы, - говорил отец. Он во время налета авиации стоял за сараем и пережидал, когда все затихнет, а когда все затихло, то увидел в 2-х метрах от себя застрявшую в земле, неразорвавшуюся бомбу, - видать не сработал взрыватель. Оказывается, жизнь его висела на волоске.

Когда немцы заняли город, жить стало тяжело, в городе процветала спекуляция; люди перебивались, чем могли.

А в 1942 году, 25 января, в это трудное время, у моих родителей родился сын - Анатолий.

Наступило лето 1942 года, нашей семье стало жить крайне тяжело, как и другим людям. Мои родители решили переехать в село, надеясь на лучшие условия. Никакой транспорт не ходил. И вот мои родители, собрав необходимые пожитки, посадив детей на возок, в пешем порядке отправились в Лиховку, к родственникам. За три дня добрались к месту назначения. По пути следования сгруппировались с попутчиками (три семьи) и так потихоньку двигались, расспрашивая дорогу. Ночевали в полях, возле скирд соломы. Как говорила мама: "почти ничего не ели, так как не было еды". Шли второй день и под вечер, надо было где-то заночевать. Мама рассказывала: "Подошли к одной скирде соломы, смотрим, - внутри скирды выдергана солома, как будто пещера, и там уже было много людей. Они тоже остановились на отдых. Некоторые люди что-то жевали. Наши дети были голодные. Одна женщина отломала одну треть кочана кукурузы и подала маленькой Люде. Таков для Люды был ужин - сухие семечки кукурузы. Там, в скирде, мы прилегли и поспали до утра, а как чуть поднялось солнышко, - мы двинулись в путь".

Пришли мои родители в Лиховку к двоюродной тетке моей мамы - Лене, там у нее и поселились - она жила одна в своей хате. В селе хозяйничали немцы. Колхоз в селе существовал, работали фермы. Отец пошел работать на одну из ферм, а лошадей не умел запрягать в подводу, хорошо хоть один мужчина научил этому делу. Так и проработал отец в колхозе до самого ухода немцев.

В 1943 году, после Курской битвы, немцев погнали, и они начали постоянно отступать. В октябре 1943 года немцы ушли и с Лиховки, а зашли советские войска. Заработали военкоматы и отца тоже призвали в действующую армию, на фронт. Мама осталась одна с четверыми детьми.

Весной 1944 года в нашей семье появился еще один ребенок - его назвали Колей; в начале 1945 года, когда ему было 10 месяцев, он заболел и умер.

В мае 1945 года закончилась война, отец дошел до самого Берлина.

Стал вопрос, где же дальше жить?

Мама поехала осенью 1945-го в г. Днепропетровск. Узнала все новости. Старший брат моего отца - Иван, был расстрелян немцами. Когда немцы заняли город Днепропетровск, он со своей семьей переехал на родину жены, в с. Орловщину, Донецкой области. Там кто-то из местных жителей выдал его немцам.

Пошла мама к своей хате в Диевке; оказалось, что там живут уже другие люди. Вот и уехала с этой вестью домой. Так и осталась вся моя родня жить в Лиховке.

Мамин брат, Алексей, после окончания войны, продолжал служить в Германии; он прислал маме несколько посылок с разными вещами и, продавши их, мама, на вырученные деньги, смогла купить на улице Степной старенькую хату.

Через три месяца после окончания войны мой отец вернулся домой целый и невредимый. Отец привез с Германии музыкальный инструмент - скрипку "Страдивари". Он хорошо на ней играл, но продовольственные трудности заставили отца свою скрипку отоварить, - он обменял ее на ведро кукурузы.

12 января 1947 года в семье Штаченко Николая Ефимовича рождается ребенок - сын, которого назвали Николаем. Значит это - я.

В 1947 году мои родители получили посылочку с Германии, точнее, небольшую шкатулку, в которой находились фотографии моего дяди Алексея и письмо его друга. В письме друг дяди Алексея писал, что они долго лежали в госпитале на излечении и там дядя Алексей умер.

Мое детство

Родился я в голодный 1947 год. Рождался я дома, на печке, под освещением керосинового каганца, сделанного с гильзы 75 мм снаряда. Во время перевязывания пупка, отец зацепил каганец локтем, "лампа" упала и затухла. Отец в потемках еле отыскал спички, чтобы вновь зажечь каганец. Пока все это он делал с моего пупка убежало много крови. Вот в таких условиях я рождался. Как раз заканчивался второй год после окончания Второй мировой войны.

Украина после войны вся была в руинах, еще не залечила раны. От налогов была не освобождена. Все собранное зерно и мясные продукты в 1945 и 1946 годах отправлялись во вновь образованные Восточно-европейские страны Народной демократии, которые попали под контроль Советского Союза. В украинских городах еще действовала карточная система на продукты питания. А в селах люди выживали, как могли. Хлеба не было, домашней живности после войны то же не осталось.

Чем же питались люди в селах?

С овсяной или пшеничной половы, а если этого не было, то с перекати поля, пекли какие-то лепешки. Летом еще ели рогоз - это болотный камыш, с которого очищали листья, а мягкую внутренность ели. Летом на скошенных и невспаханных полях селяне собирали колоски пшеницы и ячменя; осенью на убранных и вспаханных полях собирали редьку, картошку, морковь. Приходилось собирать быстро и прятаться в посадках, так как налетали объездчики и разгоняли людей нагайками.

Наша семья, начиная с весны 1947 года, выживала за счет сусликов. Старший брат, Виктор, весной брал пару ведер в руки и шел на зеленые луга поближе к болотам - там он выливал водой сусликов. К концу дня приносил штук по двадцать, снимал с них шкурки, а мама затем мясо жарила на сковородке, и дети кушали это мясо. Суслики были жирные, так как питались травкой и зерном. Рассказывали, что и я, будучи еще очень маленьким, брал лапку суслика и с аппетитом ее смаковал. Через две хаты от нас жил, контуженый на войне, старый дед - Ляцкий; он приходил к нам и просил сусликов. С ним делились мои родители. Подобным образом выживали и другие селяне.

Отец, и другие жители нашей улицы, работали от зари до зари: кто в совхозе, а кто в колхозе. Оплата за работу была мизерная. Отец работал до 1956 г. в совхозе, получал 100 рублей аванса и 100 рублей получки (деньгами до реформы 1961 г.). В то время один детский хлопчатобумажный костюмчик или детские кирзовые сапожки стоили по 100 рублей. За эти деньги всех нас обуть и одеть родителям было невозможно. Поэтому наша семья разводила курей, кроликов, коз, а в конце 50-х годов, и гусей. Осенью забивали кроликов, резали курей, гусей, и мама везла мясо на продажу на базар в г. Каменское; шкурки кроликов сдавали в заготовительную контору. На заработанные, таким образом, деньги покупали детям одежду, обувь и. т. п.

Законы того времени были строгие. Контроль за государственной собственностью был жесткий. Часто, бывало, на поля или совхозный ток, где работали бригады селян, могла нагрянуть районная милиция для проверки и обыска работников.

Однажды, в результате такой проверки и обыска людей на зерновом току, у женщины - Озерной Веры (будущей свахи моих родителей) - с карманов вытрясли полтора килограмма зерна. Несмотря на то, что у нее было двое детей, а меньшему, Алексею, не было и полутора лет, - припаяли ей полтора года тюрьмы. Так она, от звонка до звонка, и просидела свой срок.

Живя в таких сложных и нищенских условиях, многочисленная детвора нашего семейства питалась скудно и ходила, кто в чем: младшие донашивали одежду и обувь старших; зимней обуви у всех не было. Для выхода на улицу в холодное время, приходилось, иногда, напяливать сапоги старших братьев или отцовскую обувь. Когда наступал теплый сезон, - бегали босиком, даже приходилось ходить босиком в школу.

Кстати, каждое подворье облагалось налогами. Несмотря на наше большое семейство, - нас никто от налогов не освобождал. Была у нас корова, - налог сдавали молоком, где-то литров на 100; на свинью, на коз так же выписывали страховки. Приходил чиновник с сельсовета, везде заглядывал, проверял, считал и выписывал квитанцию для оплаты. Даже подлежали обложению налогом фруктовые деревья. А фруктовые деревья, бывало, какой год дают урожай, а какой - ничего нет, а налог надо платить каждый год. В силу этого, люди на приусадебных участках вырубали фруктовые деревья, чтобы не платить на них налог.

Нас в семье выручала корова по имени Голубка. Но молоко давала она ведь не круглый год. Месяца за три до отела, мама прекращала ее доить: молока уже было совсем мало и на вкус было очень горькое. Телилась она у нас где-то в феврале или начале марта. В это время было еще холодно, и теленка заносили в нашу хату, подстилали в одном углу ему солому, и он мог в хате проживать недели три-четыре, то есть до наступления теплого времени. До коровы, сосать молоко, его не приучали - давали ему пить молоко с ведра.

Каждую осень родители приобретали поросенка, и через год он вырастал и готов был для забоя. Корову держали в сарае-коровнике, коз - в маленьком сарайчике. А свиней, в первые 5-7 послевоенных лет, держали в яме.

Что я помню о себе и какое было мое детство?

Когда мне исполнился один годик, то постоянной нянькой у меня была старшая сестра Люда, которой еще не было и 8-ти лет. Сознательно я помню кой-какие факты и события, начиная с полутора лет.

Вот, когда мне было полтора года, а это было лето 1948 г., - стоял я возле дороги поблизости соседского двора, в оной рубашонке, без штанов (сестра с подружками играла в нескольких десятках метров от меня). Подошел ко мне старый дед с мешком под мышкой, спрашивает: "Мальчик, как тебя зовут и чей ты?" Я молчу.

Дед раскрывает мешок и говорит: "Садись в мешок!" Берет меня, сажает в мешок, - я молчу; закрывает, берет мешок на плечи, несет меня, - я все молчу. Пронес метров 50, опустил мешок на землю, раскрыл, выпустил меня, - я не издал ни единого испуганного крика. Этот случай долго помнили родители и наши соседи.

В то послевоенное время почти все семьи, проживающие на нашей улице, имели коров. Начиная с конца апреля, коровы чередой выпасались на аэродроме и в Самодиновой балке. Стадо было большое - до сотни коров. Выпас стада коров осуществляли по очереди, по два человека. Жили люди убого, даже часов не было, чтобы посмотреть на время. В обеденный перерыв, с 13.00 до 15.00, мама и соседки ходили доить своих коров на тырло. Тырло - это место, где отдыхали коровы в обед, - находилось на северной стороне аэродрома. От нашей улицы Степной оно находилось в 2-2,5 км. Из дома маме надо было выходить где-то в 12.30. Время узнавали просто: ровно в 12 часов над нашими хатами пролетал почтовый самолет Ан-2, который доставлял почту для нашего районного центра. Женщины, после пролета самолета, начинали собираться и шли к своим коровам на аэродром.

Шли женщины напрямик, через поля, по протоптанной тропинке: через Настекин двор женщины межой проходили до колхозного поля, далее шли через колхозное поле к акациевой посадке (она шла параллельно нашей улицы), затем по тропе через совхозное поле выходили к середине абрикосовой посадки (она располагалась перпендикулярно акациевой посадки), потом шли далее по полевой дороге вдоль абрикосовой посадки; по ее окончанию, - поворачивали налево и шли еще метров 500-600 по дороге вдоль смешанной посадки, расположенной перпендикулярно абрикосовой и, таким образом, доходили до тырла, где лежали и отдыхали коровы.

Я был маленький, мне было полтора года, и в то лето, 1948 года, мама оставляла меня дома. В хате стелила на полу старое пальто, застилала его одеялом, садила меня, приносила и давала мне отцовские новые хромовые ботинки, - я любил зашнуровывать и расшнуровывать эти ботинки. Этой работой увлекался до тех пор, пока не ложился и не засыпал. Мама через пару часов возвращалась, - я уже спал.

На следующий год, весной (в марте 1949 года), родилась моя младшая сестра - Нина. Это - шестой ребенок в нашей семье. Я подрос, летом 1949-го мне уже было 2,5 годика. Мама так же ходила в поле доить корову. Нину укладывали спать, наблюдала за ней наша нянька - сестра Люда. Я часто просился идти с мамой до коров. Идти было далеко, возвращаясь домой, я чувствовал усталость и просился маме на руки. Так что маме приходилось в одной руке нести ведро с молоком, а в другой - меня. Мама старалась идти до коровы без меня.

Припоминаю один случай, который произошел со мной тем летом 1949 года. Где-то под вечер, в один из летних дней, сестра Люда пошла со мной к нашим родственникам - Кротенкам (они жили через три хаты от нас). Там проживала 12-ти летняя наша троюродная сестра - Катя; во дворе с ней играла еще одна подружка.

У Кротенка в 10-ти метрах от дороги находился длинный сарай, по проволоке на цепи бегал вдоль сарая, со стороны дороги, злой черный пес. Кто проходил по дороге мимо, - так этот пес рвал цепь и такое сальто делал, что, если бы сорвался, то разорвал бы этого человека в клочья.

Так вот, три подружки собрались на этом дворе, заигрались, я рядом играл, потом пошел по двору вглубь, пытался поймать бабочек, достиг соседского забора, повернул налево к сараю, обошел его с торца и тут я оказался в трех шагах от собаки. Я до сих пор ощущаю тот детский испуг. Бежать от него не стал, остановился и смотрю. Пес, увидев меня, медленно подбежал ко мне и начал обнюхивать. Что было дальше, я не помню. Девчонки играли, потом спохватились, - "где же Коля?" Начали смотреть во дворе - меня нигде не видно. Люда рассказывала: "Вышли потом мы со двора к дороге, смотрим: Коля возле собаки и обеими ручками гладит его шею, а он сидит себе, задрав голову. Немедленно мы позвали тетку (хозяйку), она подбежала и забрала Колю от собаки".

Какой переполох дома я наделал в свои два с половиной года?

Это было опять лето 1950 года. В обеденное время меня мама то брала с собой к корове на тырло, то оставляла дома под присмотром старшей сестры. В один из дней, она с соседками ушла доить корову в степь, на аэродром, без меня. Я играл дома во дворе. Мы ожидали, что вот-вот скоро мама должна вернуться от коровы. Я, втихаря, решил пойти к ней навстречу. Незаметно вышел со двора и, зная маршрут движения доярок, пошел тропой через соседский двор, тропинкой через колхозное поле пошел к акациевой посадке (к ней метров 700-800), перешел через эту посадку на другую сторону, нашел тропинку через совхозное кукурузное поле и пошел по ней в сторону абрикосовой посадки. Прошел по кукурузной тропинке метров 500-600, мамы не встретил. Кукуруза была высотою более 2-х метров. Увидев на кукурузном початке бабочку, я решил ее поймать. Она взлетела и села на кукурузный початок в следующем ряду, - я за ней, но она улетела. Я решил идти дальше навстречу маме. Начал искать тропинку, два шага сделал влево - тропинки нет, вправо - ее нет; начал кружить - так и не нашел. И начал ходить кругами по кукурузе. Потом решил двигаться между двумя рядками кукурузы, долго шел в одном направлении. Пока я шел по кукурузе, рядом пробегал, то назад - то вперед, большой серый пес, останавливался, вывалив язык, смотрел ласково на меня, потом убежал вперед и больше я его не видел. Наконец закончилось кукурузное поле, и я вышел на дорогу: Лиховка - Мишурин Рог, а это с километр от того места, где я потерял тропинку. Смотрю, в какую же сторону идти домой? - нашего хутора не видно за деревьями ни справа, ни слева. И вместо того, чтобы по дороге пойти вправо к нашей улице, я пошел в левую сторону по дороге, то есть в сторону Мишурин Рога. Прошел несколько сот метров по дороге и тут вижу: навстречу едет на велосипеде мужчина с нашей улицы - Коновал Остап. Он остановился и спрашивает: "Мальчик, ты чей и куда идешь?" Я говорю, что иду домой и мои родители - Штаченко. - "Так ты же не в ту сторону идешь", - сказал он. "Садись ко мне, я подвезу тебя домой", - предложил он. Довозит меня домой, а там меня везде все ищут. Ведь прошло более 2-х часов, как я вышел из дома. Уже и мама давно вернулась от коровы.

Врезалось мне в память и событие, которое произошло 1-го Мая 1950 года.

Мои родители, и некоторые из соседей, собрались отмечать этот праздник у наших родственников - у Кротенко. Дядя, Нестор Кротенко, являлся двоюродным братом моей мамы. Как раз к ним пришла с Бузовой тетя Галя - двоюродная сестра моей мамы. Люди в компании сидели, выпивали, песни пели. Подошло время к обеду, мама пришла домой кормить курей и другую живность. Мой отец, с маленькой годичной сестрой Ниной, оставался еще в гостях. Я находился дома, во дворе. Пока мама кормила меня и старших братьев, управлялась с худобой, свиньей и курами, пробило около 15-ти часов. Люди начали расходиться с гулянки от Кротенка. И вдруг, слышу, как мама всплеснула руками и говорит: "Куда же он с маленькой-то Ниной пошел?". Я тоже посмотрел в сторону большака - дороги на Лиховку - и увидел: тетю Галю, отца с Ниной на руках и еще троих человек, которые уходили домой. Отец пошел их провожать; все они повернули в сторону фермы, и отец пошел с ними дальше. Мама надеялась, что он вот-вот вернется, но, оказывается, он пошел до самой Бузовой. Уже вечерело, а отца все нет. Мама заволновалась: "Как же маленькая Нина?" Взяла меня за руку, позвала мою старшую сестру Люду, и мы пошли мимо фермы, через луга, на Бузовую, где жила двоюродная незамужняя сестра мамы. У нее был 10-ти летний сын - Юра, и жила она со своим старым, больным отцом. И тут явились мы. Нина лежала на кровати, - спала, а отец с тетей Галей сидели и весело разговаривали. Отец тети Гали лежал в другой комнате.

Увидев эту картину, мама начала стыдить отца, мол, уже вечер, ребенок не кормлен, а он пошел с маленькой Ниной в такую даль провожать гостей. Отец вскочил, начал ругать и обзывать маму, грозился побить. Мы выскочили на улицу и направились бегом домой через луга; отец - хмельной, с Ниной на руках, - за нами следом. Так он следовал за нами в метрах за 100-200 и преследовал нас до самой нашей хаты, выкрикивая ругательства в адрес мамы. Мы заскочили в хату, мама - на горище (чердак) прятаться. Старшие братья: пятнадцатилетний Виктор и тринадцатилетний Володя, - держали входные двери; отец рвался и говорил: "Откройте, не то - буду ломать двери". Хлопцы отвечали: "Не пустим - ты будешь бить маму". Я стоял в сенях, испугался, плакал. До полуночи держали двери, отец немного протрезвел, успокоился, сказал, что никого не собирается трогать. Вот тогда и открыли хлопцы двери. Действительно, отец пришел в себя и никого не трогал.

Как подумаю: "что выдерживала эта, соломой крытая, хата?" После войны, и в начале 50-х годов, какие были летом частые дождливые грозовые дни? Дожди лили, как с ведра, а крыша - ветхая, все пропускала. С потолка ручьи бежали; под струи воды подставляли миски, тазики и корыто. Все говорило о том, что хату надобно латать, перекрывать.

Что запомнил я еще в то время?

Мне было три или четыре года. В послевоенное время было много воровства. Людям приходилось в Лиховке делать прочные, завинчивающиеся замки-запоры. Иначе могли выкрасть кроликов из клеток, вывести из хлева свинью, покрасть в сарае курей и т.д. Поэтому у нас кролики содержались в яме (глубиной 2 м); они в этой яме вырывали норы. А для кормежки и выгуливания кроликов, у нас был сооружен плетенный загон вышиной больше метра, чтобы они не перепрыгнули его. С ямы кролики в загон выбегали по специальному желобу, вкопанному в землю (толстое круглое бревно, в котором был выдолблен ход для кроликов). Один конец этого желоба был в яме, а второй выглядывал в загоне. На ночь кроликов загоняли в яму, отверстие для входа в яме перекрывали. Поэтому уворовать невозможно - кролики все убегали в норы. Таким же образом у нас и содержались свиньи. Яма для кабана была в глубине двора, размером (2 на 2 и на 2) м. Сверху накрыта накатом земли. Только одна ляда, чтобы взрослому залезть. И попробуй с такой ямы вытащить свинью?

Помню, как будучи еще маленьким, я нашел колесо от возка, вставил палку во внутрь и, нагнувшись над колесом, удерживаясь руками за палку, начал по двору его катать. Было тогда лето. Я был полураздетый, босой, на голове была фуражка большого размера, которая закрывала глаза. Катаю, катаю это колесо по двору, и вдруг, - лечу в яму кубарем. Приземлился в яме на ноги, и по самые щиколотки повяз в свином навозе. В темной яме вижу: с угла на меня начал надвигаться большой кабанище с хрюканьем и красными глазищами. Он в яме вырос - это зверь. Я как завопил не своим голосом. Мама услышала крик, но не могла с кухни понять, откуда крик. Но, наконец, догадалась и вытащила меня. Не то, - сожрал бы меня этот кабан. Потом мама долго меня всего отмывала. Вот такая у меня история была в детстве - встреча в яме с кабаном.

Мой самый старший брат, Виктор, хорошо рисовал. Я любил стоять рядом и смотреть за его работой. Он тогда обучался в 6-м классе и нарисовал картину "Три богатыря", размером метр двадцать на метр. Картина всем понравилась, и отец заказал для картины рамку, вставил картину под стекло и повесил ее на стенку в комнате над кроватью.

Помню, осенью 1950 года, я сильно заболел и непонятно чем. Все дети гуляли на улице, а я лежал на деревянном диване и ничего не ел. Сала вообще в рот не брал, - я его в детстве не любил и до сих пор с трудом употребляю; молоко мог пить только холодное, парное - не переносил. Не знаю, чем я болел, но не ел и сильно ослаб.

Однажды, где-то в конце сентября, сестра Люда была на бахчевом поле, на уборке арбузов, и принесла пару арбузов домой; один арбуз сестра разрезала, принесла мне дольку и говорит: "На, Коля, - попробуй арбуза". Я взял эту дольку арбуза, откусил, - и ощутил такую кислятину, что сразу же выплюнул со рта. Так что тогда я не мог ощущать вкуса, - мне все казалось горьким и кислым. Лежал так я, наверно, недели две, ничего не кушая, ослаб. Родители думали, что со мной все понятно, - я не выживу. Однажды зашла мама, посмотрела на меня, спросила, как я себя чувствую, - я молчал; следом за мамой зашел отец и мама ему говорит: "Ну, что отец? - наверно, завтра иди и заказывай гроб". А на следующее утро заходит ко мне мама, я лежу с закрытыми глазами, она подносит к моим губам какую-то еду, я - зашевелил губами и начал немного кушать. С тех пор пошел я на поправку.

Не помню, вызывали ли родители тогда врача или нет. Наверно нет. Ведь температуры, кажется, не было. От всякой еды, в то время, меня воротило. Да и еды-то подходящей для больного ребенка в то время у нас не было. То, что мне давали, я не хотел кушать.

Потихоньку я начал поправляться; где-то через неделю начал вставать и выходить на улицу.

В феврале 1951 года я заболел снова - скарлатиной. Вызывали врача, и он сказал, что надо ложиться в больницу. Я был маленький, мне только исполнилось четыре годика. Со мной ложиться в больницу мама не могла, так как ожидали рождения моего младшего брата Ивана. Решили положить со мной в больницу сестру Люду. У сестры была длинная, красивая коса. Чтобы лечь в больницу со мной, - надо было ей постричься наголо. В больнице ее постригли и положили в одну палату со мной. Утром она подходит ко мне, разговаривает. Говорит: "Коля, это я - Люда". Я до сих пор помню, как я ей отвечал, говоря: "Нет, ты - не Люда, у нашей Люды длинная коса, а у тебя нет, ты - не Люда". Начал рассказывать ей, что у нас дома брат Витя нарисовал большую картину: "Три богатыря". Но, все-таки, через некоторое время, я признал свою сестру.

В больнице тогда я больше всего боялся нянечек. Каждое утро приходила одна из нянечек, и если обнаруживала в моей постели мокрое пятно, то тут же начинала меня ругать и доходило до того, что чуть носом не тыкала меня в это пятно. Показывала все на утку, которая стояла под моей кроватью. Сколько мы были в больнице, точно я не помню: две недели или месяц. Помню, что приезжал отец на подводе, упряженной лошадьми, и нас забрал. Когда ехали на подводе домой, я смотрел вокруг и видел, что снег таял, бежали ручейки.

22 мая 1951 года в семье Штаченко родился еще один ребенок - мой младший брат Иван. Ребенок был крикливый и маме спать он ночью не давал. Я помню люльку, подвешенную под потолком. Мама сидела, качала, засыпала, - и тут Иван, как только останавливалась люлька, - поднимал крик; она опять качала, засыпала сидя, - и тут Иван свой голос снова подавал. Сестра Люда вставала и говорила: "Иди поспи немного мама, я покачаю за тебя".

Наступил 1952 год. Помню наше домашнее хозяйство к весне, - была та же корова Голубка, однорогая, две козы с двумя-тремя козлятами, в конце двора - яма, в которой находился 5-ти месячный кабанчик, яма с загоном для кроликов (к осени их вырастало до 100-150 штук), и было штук 25-30 курей. Вот такое у нас было хозяйство.

Брат Володя ухаживал за кроликами - с весны до поздней осени он ездил на луга, в посадки, косил там траву и возком привозил домой.

После уборки зерновых, в совхозе или колхозе, Володя ходил по скошенным полям и собирал колоски. Однажды, помню, летом 1952 года он с собой взял меня и младшую сестру Нину и, посадив нас на возок, повез по мишуринрогской дороге в район маслиновой посадки на скошенное пшеничное поле. Там он собирал колоски. Я с Ниной тоже помогал собирать. Володя, собранные колоски, мял в ведре, потом расстилал одеяло, подымал ведро и просеивал над одеялом - вся шелуха ветерком сдувалась в сторону от одеяла. Таким образом он до обеда собрал целое ведро просеянной пшеницы. Но он работал с оглядкой, - как бы не нагрянул объездчик. Закончив работу по сбору пшеницы и накосив травы кроликам, Володя с нами возвращался домой. Тогда был август, чистое солнечное небо, жара, пить хотелось. Я и Нина шли босиком по пыльной дороге впереди, Володя за нами тянул возок, набитый травой. Володя предложил нам, чтобы мы бежали наперегонки. Таким образом, попеременно соревнуясь, мы незаметно, как бы без устали, достигли нашей улицы Степной.

Брат Толя (он на 5 лет старше меня) в то время каждое лето выпасал коз по посадкам. Частенько и меня брал с собою.

Однажды осенью, в сентябре 1952 года, брат Толя, с одногодками по улице, собрался под вечер идти на баштан за арбузами, меня он взял с собою. Это поле было далеко - возле самого аэродрома и примыкало к акациевой посадке. Шли, прячась, вдоль посадки и таким образом дошли до бахчевого поля. С посадки вели наблюдение за сторожами; начало смеркаться, и мы с посадки, крадучись и пригибаясь, зашли на бахчевое поле и стали хлопцы выбирать спелые арбузы, да так увлеклись, что не заметили, как подошли два сторожа с ружьями и задержали нас. Стали расспрашивать чьи мы и откуда, и сказали, что будут нас держать до прихода родителей. Сидим час, сидим два, - уже совсем стало темно; мне стало страшно.

Дома вечером родители переполошились - ведь уже поздно, а Толи и меня не было дома. Сестра Люда им сказала, что мы собирались на баштан, а было время уже около 22.00 часов. Отец пошел нас разыскивать.

Помню, - пришел отец, подошел к сторожам, поговорили они о чем-то, - и нас они отпустили. По пути домой, отец грозился Толи, что он получит доброго ремня, корил его, что он взял меня с собой и продержал до такого позднего времени. Толя бежал домой метрах в 20-ти впереди нас с отцом. Я устал и хотел спать, отец периодически нес меня на руках. Пришли домой; Толя, конечно, спрятался от отца где-то в сарае. Но, потом, он все-таки получил от отца обещанное.

В 1952 году брат Виктор закончил 7 классов и поехал в город Днепропетровск. Там он поступил в железнодорожное училище учиться на котельщика. Проучился он в училище 2 года. После окончания этого училища его распределили работать на завод в г. Днепропетровске, и надо было ему, обязательно, три года отрабатывать.

В 1952 году родители решили перекрывать хату, а также сделать пристройку к хате и выкопать себе колодец во дворе. Глину с колодца решили использовать для пристройки хаты и постройки летней кухни.

Работу по заготовке материала для кровли хаты начали с лета 1952 года; в Лоринском болоте жали рогоз и очерет, вытаскивали его на берег, где он высыхал. Где-то через пару недель, отец взял на ферме подводу, и родители, этот кровельный материал, привезли домой несколькими ходками.

А колодец начали копать во дворе с мая 1952 года, так как воду приходилось брать то у одних, то у других соседей. Поэтому решили иметь свой колодец. Отец определил место - и начал его копать; помогали копать старшие мои братья - Витя и Володя. Через метра полтора пошла глина - хорош строительный материал, который использовали для пристройки второй комнаты нашей хаты, а затем постройки летней кухни. Копая колодец, копач лопатой погружал глину в большое ведро, которое опускалось на веревке через вращающийся барабан; когда ведро было наполнено, копач, когда глубина была небольшой, - подавал голос, а когда глубина была приличной, - дергал за веревку, подавая сигнал на вытаскивание ведра. Чтобы легко было вытаскивать полные ведра с глиной, наверху возле ямы установили две опоры, на которые опирался деревянный барабан с ручкой и на этот барабан наматывалась веревка для вытаскивания ведра. Ведро с глиной, таким образом, легко подымали и высыпали глину наверху в нескольких метрах от ямы. Мой старший десятилетний брат Толя хватался помогать вытаскивать ведра с глиной - ему, поначалу, не запрещали.

В один из дней, для продолжения копания колодца, опустили в яму моего старшего, четырнадцатилетнего, брата Володю, а глубина колодца была уже около 10-12 метров. Нагрузив полное ведро, Володя подал сигнал, чтобы вытаскивали; схватился за рукоятку и начал крутить барабан брат Толя, - он начал быстро крутить рукоятку и, не дотянув ведро доверху, - тут рукоятка у него выскользнула из рук, ведро, наполненное глиной, полетело обратно вниз и упало в 20-30 сантиметрах от Володи. С этого момента отец запретил Толи принимать участие в этой работе. До воды оказалось добираться очень глубоко - она появилась на глубине 20-ти метров.

Когда добрались до воды, то с помощью соседских мужчин опускали бетонированные кольца, - потребовалось четыре кольца. Когда был готов колодец, - появилась и своя вода. Закончив работу с колодцем, отец взялся за крышу нашей хаты.

В один из дней лета 1952 года, отец залез на крышу хаты и начал скидывать вилами соломенную кровлю, а затем разбирать старые стропила. В дальнейшем, отец с мамой делали глиняные замесы, добавляя туда солому, и вальками, по килограмм десять каждый, один к одному муровали стены для другой половины хаты. Когда стены были готовы, высохли и затвердели, родители занялись потолками. После их готовности, отец устанавливал стропила, к ним прибивал боковые рейки, а затем приступил к кровле хаты очеретом и рогозом. К осени 1953 года пристройка второй комнаты и кровля хаты были завершены.

Хорошо до сих пор помню, как в свободное время, по вечерам, отец и брат Володя устраивали целые концерты, которые я с интересом слушал. Садились они на стулья и начинали играть одновременно: отец - на мандолине, а Володя - на балалайке. И так бывало частенько.

Поздней осенью, 5 ноября 1952 года, в семье Штаченко родился еще один, уже восьмой и последний, ребенок - моя сестра, которую назвали Валей.

Жизнь односельчан в 1952 г была еще тяжелая, особенно нашей многочисленной семье. В магазине, из еды, родители почти ничего не покупали - не было у них денег. Кушали то, что сами могли произвести. Мама варила постные борщи, различные супы, особенно пшенные, называли этот суп - "кандером"; когда была кукурузная мука, мама варила мамалыгу; все любили жареную картошку. Изредка в борщ попадала курица или пару голубей, но при большом семействе, - мало доставалось всем мяса. Хлеб мама пекла сама и, как правило, - черный.

Отец с большим риском добывал зерно для семьи. Он зимой сторожил на совхозном полевом току, который находился в 800 м за маслиновой посадкой, а от нашей улицы туда было расстояние 5 км. Там хранились под навесами зерна пшеницы, овса, ячменя, проса и кукурузы. Отец, конечно, сильно рисковал, но семью надо было кормить хлебом.

Что он делал? Когда наступала глубокая ночь, он набирал целый мешок пшеницы, брал его на плечи и шел с этим мешком домой напрямик, подальше от полевых дорог, - шел через замерзшие, вспаханные поля, шел без единой остановки. Помню, просыпался и я ночью, когда приходил отец и стучался в дверь; приходил весь мокрый, ручьи пота так и текли у него по спине. Он переодевался и сразу же возвращался обратно на совхозный ток для продолжения охраны. Без передышек отец нес мешок все 5 км потому, как он говорил, что если опустит его на землю, то больше не сможет его поднять и положить на спину. Принесенный отцом мешок с зерном, мама с Володей на возку везли на мельницу, мололи зерно и привозили муку домой, ясно, что не высшего сорта. Мама просеивала муку, замешивала тесто и выпекала в печи буханок 8-10 черного хлеба. Вот и хватало одной выпечки хлеба на целую неделю всей нашей большой семье.

Целый праздник был у нас, когда кололи кабанчика. А кололи его, как правило, поздней осенью. Начиняли домашнюю колбаску, мама жарила кровянку, варила смалец, делала шкварки, варила холодец, борщ со свинины. Но пировали не долго. Семейка ведь была большая. Через два-три месяца все съедалось и оставалось только одно сало.

Вспоминая свое детство, помню, как часто, зимними вечерами, к родителям на побасенки приходили бездетные соседи с нашей улицы - Хейлыки (дядя Платон и тетя Христя). Подолгу сидели, разговаривали. На то время мой десятилетний брат Толя знал много песен и хорошо пел; по характеру он был смелый, боевой. Дядя Платон и тетя Христя часто просили Толю, чтобы он спел какие-то песни. После недолгих упрашиваний, Толя залазил на печку и начинал затягивать песни по просьбе слушателей, такие как: "По долинам и по взгорьям", "Сотня юных бойцов из буденовских войск..." и другие. Пел так задушевно и эмоционально, что после окончания пения, дядя Платон и тетя Христя очень его нахваливали и давали ему по рублю.

Наступил 1953 год. В январе мне исполнилось 6 лет. Отец продолжал работать в совхозе им. Кутузова. Помню, в тот год, 5 марта, пришло известие о смерти Сталина И.В. - нашего большевистского вождя.

Как же воспринял отец это известие? То ли он радовался, то ли действительно сильно переживал и горевал, но, помню, он лежал на печке и сильно тужил, ударяя себя каталкой по животу. Приходила соседка, тетка Настя Настека и эмоционально заклинала нашего вождя, говоря: "Наконец-то кончился этот кровожадный узурпатор, душитель Украины..."

В этом же, 1953, году брат Володя закончил 7 классов, учился в школе он очень хорошо - был отличником. Сестра Люда закончила только 6-й класс, брат Толя - 4-й.

Родители решили, что Володе надо поступать и учиться в техникуме. Володя захотел поступить в Днепропетровский индустриальный техникум.

В конце июля 1953 года мама с Володей поехали в г. Днепропетровск, прихватив с собой 8-ми месячную сестричку Валю. Остановились в г. Днепропетровске у тетки Маруси - сестры жены отцовского брата Ивана. Володя успешно сдал вступительные экзамены и был зачислен в техникум, но не представлялось места в общежитии. Мама, с маленькой Валей на руках, пошла к директору, долго ожидали в приемной, чтобы попасть к нему на прием. Мама долго объясняла директору, что в семье - восемь детей, материальное положение тяжелое, чтобы еще за деньги снимать жилье студенту. В конце-концов Володе предоставили место в общежитии, и мама с Валей приехала домой в Лиховку.

Хорошо помню нашу кормилицу - корову Голубку, как же она не любила маленьких детей? На ее рогах побывали и маленький брат Иван и, потом, маленькая сестра Валя. Им тогда было по 1,5 или по два годика. Часто, в то время, брат Толя выпасал корову в посадке. Он, в обеденное время, пригонял корову домой на водопой и для ее доения. Вблизи колодца, почти посреди двора, мама для коровы, за час до ее прихода, наливала в корыто пару ведер воды, чтобы вода немного подогрелась. Корова, когда возвращалась, всегда направлялась к корыту напиться воды.

И вот, однажды, заходит во двор с улицы корова, а посреди двора, на ее пути, оказался маленький мой брат Иван, - она опускает голову, взмах головы вверх и вправо, - и летит Иван с криками и воплями метра на три в сторону. Я стоял недалеко, испугался; мама закричала на корову, а она откинула Ивана в сторону и пошла к корыту пить воду. Аналогичный случай повторился и с маленькой сестрой Валей, когда ей было 1,5 или два годика. В обоих случаях маленькие дети отделались криками и испугами, увечий от рогов коровы не получили.

Наступил сентябрь 1953 года, мой брат Толя пошел в 5-й класс, сестра Люда - в 7-й, а меня, шестилетнего, родители то же отдали в школу - пошел я в 1-й класс Лиховской восьмилетней школы номер 4.

Школьные годы

Почему я пошел в школу с шести лет?

На нашей улице Степной, - самой отдаленной северной окраине п.г.т. Лиховка, - моими ближайшими соседями, с которыми я проводил свое детство, были мальчики и девочки, рожденные в 1946 году. Их было восемь: Биленко Люба, Стюпан Петя, Озерной Алексей, Мелащенко Вера, Скидан Надя, Кенть Леня, Моргун Володя и Житник Вася. В 1953 году, 1-го сентября, они собирались идти в 1-й класс. Так как до школы от нас было 2 км, и чтобы мне одному не ходить в школу, родители меня отдали в школу с шести лет, я согласился.

Может быть и рановато меня отдали в школу, я и здоровьем хорошим к этому времени не отличался, ростом был маленьким, совсем худой, - надо было с годик посидеть дома, поправить здоровье и пойти в школу с своими одногодками.

Помню первое посещение школы - это незабываемый день. Было общее построение; всех первоклашек построили, нас было не много - набрался один класс. Представили нам учительницу - это была Романовская Галина Ивановна. Потом она нас повела в класс, указала каждому место за партой и рассадила всех по местам. Меня посадила за парту в первом ряду с девочкой, Гляненко Надей.

Учительница всем пояснила, что если кому-то из детей нужно обратиться к ней, то всегда нужно обращаться по имени и отчеству. Рассказала, как нужно сидеть за партой, как должно быть положение рук у детей; когда учитель что-то рассказывает, и, если возникает вопрос в ученика, - он должен поднять руку, упирая ее локтем на парту; как должны вести себя ученики во время перерывов. Мальчики, прибывающие в школу в головных уборах, - при вхождении в школьный коридор, - должны их снимать и нести в руке, а одевать, - только при выходе из школьного коридора на улицу. Далее учительница напомнила: с чем нужно приходить на следующий день, какие брать учебники, тетради и др.

В нашей школе ученики, с 5-го по 7-й класс, ходили на занятия в 1-ю смену, - занятия у них проходили - с 08.00 до 13.30; ученики, с 1-го по 4-й класс, ходили во вторую смену, - занятия у них проводились - с 14.00 до 17.30

Начались уроки в 1-м классе с "Букваря", с изучения букв; я также хорошо помню уроки по каллиграфии. Очень тяжело было карандашиком выводить вертикальные линии и разные закорючки - составляющие букв, выводить цифры по арифметике. На уроке учительница обращалась к нам - ученикам: "Дети, сегодня мы приступаем к изучению буквы...", показывала эту букву (большую и маленькую), писала их на доске, а потом задавала всем вопрос: "Дети, кто теперь назовет слово, которое начинается с этой буквы, поднимите руки?". Вызывала желающих, и они отвечали.

К концу 1-го класса мы научились по слогам читать слова.

Так прошли незаметно 1-й и 2-й классы. В 3-м и 4-м классах учиться было труднее, так как началась грамматика, пришлось изучать правила правописания по украинскому языку. Наша бедность в многодетной семье, - сказывалась трудность послевоенных годов, - влияла на качество усвоения мною знаний в школе; ведь у меня не бывало в наличии всех учебников и других, необходимых для учебы, принадлежностей. В те времена книг в школе не выдавали, их приходилось покупать самостоятельно в магазине, а денег на покупку всех книг, - для меня и для остальных, обучающихся в школе членов семьи, - не было. Поэтому, готовясь к занятиям, приходилось бегать к соседским одноклассникам и просить тот или иной учебник.

А каковы были у нас условия для обучения в школе?

В школу, до 3-го класса, я ходил с сумкой, которую мне сшила мама из какого-то цветного ситцевого материала. В этой сумке, с ремнем через плечо, я носил школьные учебники. В нашем классе учеников, которые ходили в школу с самодельно сшитыми сумками с тряпичного материала, кроме меня, еще было два или три человека. Конечно, глядя на экипировку других школьников, мне было стыдно ходить с такой сумкой, но другой не было.

Делать домашние задания было сложно. Отдельного ученического стола у нас в хате не было. У нас в хате, до 1956 года, был только один кухонный стол. Письменные задания приходилось мне даже выполнять на подоконнике, когда был занят кухонный стол. А еще, вдобавок, шум, крики и беготня по комнате младших моих сестер и брата Ивана (в сентябре 1953 года Нине было 4 годика, Вале - 1годик, Ивану - 2 года и 4 месяца), - мне они очень мешали качественно усваивать домашние письменные и устные задания. Поэтому я в начальных классах хороших успехов в учебе и не имел, - учился в основном на тройки, иногда получал четверки и пятерки, бывали и двойки.

На мою учебу влияло и мое слабое физическое состояние, недоедание; физическая слабость, отсюда частые простуды и пропуски занятий. Кушать свиное сало я не мог - меня от него воротило, молока тоже не обожал, если пил, то только холодное, а парное из-под коровы, - ни в коем случае; больше мне нравилось кислое молоко. В школе, в те времена, бесплатных обедов не было. Ходить в школьную столовую, чтобы пообедать за плату, - не было денег.

Перерывы между приемами пищи были большие, доходившие до 6 часов в начальных классах: один час тратился на движение к школе, четыре урока и плюс еще один час на возвращение домой. В итоге это составляло до 6 часов. С собой брать в школу из дому что-то перекусить - кроме куска хлеба, намазанного смальцем, - брать было больше нечего. А если учительница оставляла после уроков изучать плохо усвоенные правила по грамматике, - на час или полтора, - то этот перерыв доходил до 7 часов. Кушать хотелось сильно.

С 5-го по 8-й класс каждый день было по 6 уроков, отсюда промежутки между приемами пищи доходил до 8 часов. Иногда приходилось с собой брать даже кусок черного хлеба, чтобы перебивать голод в желудке.

Помню, когда мне было лет семь-восемь, в один из дней, к отцу приходил в гости его напарник по работе на свиноферме - Самарец Иван; сидя и выпивая с ним за столом, отец рассказал ему, что я не ем сала. Самарец Иван посоветовал родителям, что для этого необходимо ребенку на ночь смазывать губы салом, тогда он будет их облизывать, привыкнет к салу, и потом будет его кушать. Мои родители ни разу не последовали этому мудрому совету, - и я сало, как не ел, так и до самой армии в рот не брал.

Продолжу об учебе в младших классах.

Наша учительница младших классов - Галина Ивановна Романовская, мне, кажется, недолюбливала нас - хуторян (с улицы Степной). Часто называла "дикарями". Наверно и было за что. За незнание правил правописания, она часто оставляла учеников доучивать после уроков. Сама садилась в классе за проверку тетрадей, а неуспевающих учеников, как правило, человек по четыре-пять садила за парты, устанавливала время, через которое должен начаться опрос знания правил.

Когда подходило указанное время, она начинала опрос. Кто хорошо отвечал, - она их отпускала, а кто не усвоил, - продолжали изучать. Время шло: проходило 30 минут, проходил час, а были и такие ученики, что и за это время не могли выучить. И тут начинались слезы, а иногда и рев. Почему?

В 17.30 заканчивались уроки, начинался закат солнца, а через час, - совсем темно, особенно в зимнее время. А идти домой далеко, целых 2 км, да еще, если придется, одному, - особенно нам на улицу Степную, - конечно, было страшно. Ведь только в школе было электричество от МТС - там вырабатывал электричество двигатель ЧА-1.

Идешь домой вечером, - улицы были не освещенные, в хатах только тускло горели керосиновые лампы. Идешь по улице - темным-темно, а с дворов часто выскакивали отвязанные злые собаки и подбегали к нам, - мы еле от них отбивались. Редко кто из родителей приходил встречать школьников. Электро-фонариков у нас в то время не было; был, кажется, у одного Моргуна Владимира. Иногда для освещения дороги мы использовали спички. Зажигаешь спичку, - и поглубже руку в рукав, - как фонариком освещаешь дорогу, а рукава-то длинные у меня были, ведь пальтишко на мне было большое, не по моему размеру, доставалось от старших братьев.

Как тогда было страшно возвращаться вечером со школы после уроков, особенно одному. Приходилось идти по одной улице от школы, - а она с километр; идешь по ней, - слева кладбище, - страшно, волосы дыбом поднимаются, выбегают собаки; далее от этой улицы до нашей улицы Степной - их разделял большой ставок, его надо обойти и сделать большой полукруг по заросшему пустырю. Выходишь на нашу улицу, так же темно и идти до своей хаты по ней то же с километр. Идешь по ней, - а слева опять кладбище, - страшно, волосы дыбом, проходишь мимо ускоренным шагом, затаив дыхание.

Вот и ревели ученики с нашей улицы после уроков, боясь остаться в одиночку. Страхи добавлялись еще и потому, что приходилось слушать страшные рассказы соседских женщин, которые приходили к моим родителям по вечерам.

Часто они собирались и начинали судачить: "Вот, однажды, весной, Мария поздно вечером проходила мимо кладбища и видела, как какие-то двое, одетые в белое, выходили со стороны кладбища с косами, начали приближаться к ней и долго преследовали ее, она еле унесла ноги и вся еле живая...".

Другие примеры слышал о привидениях. Вот рассказ соседки тетки Клавы, работавшей в то время дояркой на МТФ: "Доярки встают очень рано и к пяти часам утра приходят на ферму доить коров. Позавчера был сильный туман, а Фрося шла на ферму через луга по тропе, ходила - ходила кругами, ее наверно что-то водило, потому что ходила очень долго, пока совсем не стало светло, - и она очутилась не возле фермы, а совсем далеко в другой стороне, - под самой Бузовой...".

Были случаи, когда и я убегал со школы, будучи оставленным после уроков, когда меня оставляла учительница доучивать правила. Не отчитавшись за знание правил, я убегал со школы. Помню, как бывало, учили-учили, ставало темно, а трое учеников, вместе со мной, не могли никак правильно ответить, начинали волноваться и выбирали момент, когда наша учительница выходила из класса и на некоторое время задерживалась в канцелярии, - вот тут-то мы хватали сумки с учебниками; на вешалке, в коридоре, быстро снимали свои куртки или пальто, - и бегом с коридора на улицу. Таким образом приходилось убегать после уроков, - ведь каждый боялся быть отпущенным домой последним. На следующий день от учительницы приходилось выслушивать нелестные отзывы. За такие поступки классная редколлегия протаскивала учеников в стенной газете.

Какую одежду и обувь я имел, будучи школьником младших классов?

Перед началом обучения в школе, в летнее время, родители мне покупали хлопчатобумажный костюмчик в полоску и на вырост, чтобы хватило на весь год. Туфлей или ботинок до четвертого класса я не имел, если когда-нибудь были, - то оставшиеся, еще целыми, от старшего брата. А если таковых не было, то приходилось ходить в школу босиком до тех пор, пока было на улице еще тепло.

Для следования в школу в холодный период времени родители каждый год покупали мне кирзовые сапожки. А весной, когда становилось тепло, - опять босиком. Через три-четыре месяца мои брюки на коленках и на местах сидения протирались; мама делала заплаты и, таким образом, я донашивал их до конца учебного года в школе. Стыдно было ходить с заплатами: ученики смеялись и перед учительницей чувствовал себя скованно и диковато. Сапожки тоже быстро снашивались, отцу приходилось их ремонтировать - зашивать дыры и подбивать подошву, но все-таки водичку они пропускали.

Хотелось кататься на коньках. Коньки надо было привязывать веревочками к сапожкам - это тоже влияло на их исправность и целостность. Поэтому родители не разрешали кататься в сапожках на коньках, чтобы обувь не рвалась. На лыжах тоже не разрешали в сапожках кататься. Но я мастерил лыжи с акации сам. Прятал их на чердаке. Если отец находил мои лыжи, то немедленно рубил их на дрова.

В нашей большой семье я чем-то отличался от остальных моих сестер и братьев. Не кричал и не бегал по хате, как остальные, особенно при посторонних людях. Если кто-то к нам приходил, я забивался в угол, садился и слушал, о чем говорят взрослые люди. Поэтому соседки, приходя к нам, и, наблюдая, как ведут себя остальные дети, - а мама часто успокаивала шумливых, особенно сестру Нину и брата Ивана, иногда и старшего брата Толю, - маме обо мне часто говорили: "Домашко, - это у вас чужой ребенок, наверно его вам кто-то подкинул". Я не любил детского шума в хате и, оставаясь наедине с мамой, ей часто задавал вопрос: "Мама, ну почему же я у вас не один в семье?" Она только разводила руками и отвечала: "Ой, Коля!"

Я любил в детстве наблюдать за работой отца. Помню, кажется, я ходил во 2-й или 3-й класс и, однажды весной - во время каникул - целых полдня наблюдал, как мой отец мастерил табуретки. Я стоял у двери сарая, прижавшись спиной к проему, и смотрел за работой: как отец выравнивал рубанком заготовки для ножек табуретки, как строгал и пилил доски, как работал долотом и молотком, как просверливал дрелью соединительные отверстия, - наблюдал до тех пор, пока отец полностью не изготовил две табуретки. Мама и обедать меня звала, а я никак не мог оторваться от интересного наблюдения.

В нашей семье до 1955 года вся, оставшаяся в семье детвора, кушали с одной большой миски. И тут надо было успевать, не мешкать, иначе миска быстро становилась пустой. Часто мы дразнились друг с другом; дразнили меня брат Толя и сестра Нина, я злился, обижался. И тут, бывало, мама позовет кушать, все бежали к столу, а я, обиженный и не довольный, сидел и не торопился идти кушать; ждал, когда меня мама позовет два или три раза, а я все не шел. Затем я подходил, а миска была уже почти пустая, оказывается, - все уже было съедено, и я оставался с одним черным куском хлеба. Подумав, подумав, - я решил, что надо идти кушать с первого раза, когда мама позовет, иначе мне ничего не будет доставаться. В дальнейшем я свои капризы прекратил.

Я был очень брезгливым мальчиком. Сидели, бывало, за столом с ложками и начинали кушать с одной миски, и тут кто-то из младших засморкает носом, я моментально бросал ложку и уходил - не мог больше кушать. Мои младшие сестры и младший брат начали это использовать в свою пользу: как только садились кушать, так кто-то из них начинал за едой шмыгать носом, и я уходил. В дальнейшем я стремился к тому, чтобы мне мама наливала в отдельную тарелку. Я также брезговал кушать ложками, которыми кушали остальные дети, подозревая, что они недостаточно хорошо вымытые, - поэтому для еды, вместо ложки, я использовал черпак (половник), зная, что им никто из детворы не пользовался.

Когда мама вечером доила корову, я всегда стоял рядом и наблюдал за ее работой. Бывало, во время доения, корова топнет задней ногой и с земли в ведро падала какая-то сухая крошка от сухого коровьего навоза, или, что-то вроде этого, - все, даже после процеживания через марлю, я этого молока в рот не брал.

В 3-м классе нас, всех учеников, приняли в пионеры и надели красные галстуки. С тех пор, на всех уроках в школе, мы должны были быть в галстуках. У меня своего галстука не было. Брат Толя ходил в 7-й класс и только у него был галстук. Он в школу ходил в 1-ю смену, а я, - во вторую. Я шел в школу, встречал по пути, возвращающегося со школы старшего брата, он передавал мне галстук. А бывали случаи, когда мы двигались разными маршрутами, тогда я приходил в школу без галстука. И часто, бывало, попадался навстречу директор школы в школьном коридоре. Сразу он останавливал и спрашивал: "А где твой галстук?" Стыдно было говорить, что нет у меня своего галстука. Приходилось поэтому отвечать: "Забыл дома". Директор отсылал домой за галстуком: быть на уроках без галстука не разрешали.

Оставшийся в наследство от брата Толи галстук, быстро износился и через пару лет пришел в негодность. Обучаясь в 5-м классе, я опять остался без галстука. У родителей я денег на галстук не просил, зная, что нет денег. Так и продолжал ходить в школу без галстука. И опять попадался на глаза директору. Директор школы опять меня отсылал домой за галстуком. Так как галстука у меня дома не было, то до окончания всех уроков приходилось просиживать в уличном туалете для учеников, а затем идти за своей сумкой в класс. Таким образом, я мог в течение целой недели не бывать на уроках, пока, наконец, мне не купили галстук. Поэтому, одной из причин, почему я так отстал в учебе в 5-м классе, наряду с пропусками уроков из-за моих болезней, - это были и пропуски занятий, повязанные с отсутствием галстука.

Так как я пошел учиться не со своими сверстниками-одногодками, то я не напрягался и решил повторить учебу опять в пятом классе, но уже со своими одногодками. Так оно и случилось.

Вспоминая учебу в начальных классах, могу сказать, что были и яркие проблески в учебе. Иногда учительница ставила меня всем в пример. Так было, помню, в 3-м классе, когда я блестяще рассказал на уроке украинской литературы биографию Тараса Григорьевича Шевченко. С тех пор я до сих запомнил дату рождения этого поэта: 9 марта 1814 года. Иногда, учительница хвалила за успехи и по другим предметам.

Начиная с 7-ми лет, я приобщался к различным домашним работам, особенно во время летних каникул. По своим силам и возможностям помогал родителям. Так, например, летом мне мама поручала носить обеды отцу, работавшему в поле.

Вспоминаю, как после окончания 1-го класса (а это было в 1954 году), я почти ежедневно носил обеды отцу. Он работал тогда летом на сенокосилке, запряженной двумя волами. Косил отец люцерну далеко за совхозным током. Из дому туда идти было километров пять. Мама в горшок наливала борща, нарезала хлеб, наливала баночку компота или кислого молока и все это укладывала в узел; звала меня и говорила, чтоб я все это отнес отцу. Каждый день туда ходить одному мне уже и не хотелось.

Помню, как в один из летних дней она меня позвала и сказала, чтобы я нес отцу обед, но я начал отказываться, говоря: "Пусть идет к отцу кто-то другой". Она меня уговаривала, мотивируя тем, что Нина и Иван еще маленькие, а Толя выпасает коз в посадке. В порядке поощрения мама предложила мне: "Коля, вот на тебе один рубль и что-то себе купишь, а нести обед отцу, кроме тебя, сейчас некому, так что, давай, сегодня сходи ты". Я взял этот рубль, спрятал в свою фуражку, одел ее на голову, взял узелок и пошел к отцу. Шел знакомыми тропинками через поля, вдоль посадок и таким образом приходил к отцу, принося ему обед. Отец останавливал волов, делал перерыв и садился обедать. Пообедавши, отец садился в седло сенокосилки, брал меня на руки, погонял волов и начинал косить люцерну; таким образом, я с ним на сенокосилке проезжал один большой круг. Затем я возвращался домой; шел домой больше часа. Помню, как, придя с поля домой, в тот день, я решил возвратить этот рубль маме, и возвращая его маме, я сказал: "Мама, возьми этот рубль назад, пусть остается он на хлеб".

А еще в летнее время, после окончания 2-го, 3-го и 4-го классов, я ходил встречать нашу корову, когда она выпасалась в стаде. Это была уже моя обязанность в то время. Когда начинало садиться солнышко, я выдвигался за коровой до аэродрома, где выпасалась череда. Маршрут выдвижения был таков: из дому шел на большак (дорога на Мишурин Рог), по этой дороге доходил до акациевой посадки (это от нашей улицы Степной метров 500-600), а затем по полевой дороге, вдоль посадки, - шел до ее окончания (а это еще километра два). Таким образом, я доходил до аэродрома, - и солнце на западе уже почти касалось самой земли. Иногда приходилось на краю аэродрома немного посидеть и подождать, когда пастухи отпустят коров. Я встречал нашу корову и гнал ее домой. Часто я ходил за коровой с улицы не один, так как и другие хлопцы ходили встречать своих коров. Но я любил ходить за коровой совместно с дедом Сидором Святодухом, который проживал через две хаты от нас. Ему тогда было 75 или 78 лет. Я любил с ним ходить и слушать его рассказы о старине.

Из его рассказов я узнал, что после упразднения крепостного права, началась перепись крестьян. А тогда крестьяне имели только имена, а перепись нужно было осуществлять по фамилиям. Перепись осуществляли паны, и фамилии сами себе крестьяне выбирали, а кто затруднялся, то пан сам определял фамилию. Аналогично, и нашу фамилию, Штаченко, как рассказывал нам когда-то отец, тоже определил пан на Кировоградщине. Пан спросил моего прадеда: "Как твоя фамилия?" Он отвечал, что нет фамилии. Тогда пан записал в тетрадь и сказал: "Теперь твоя фамилия - Штаченко".

Фамилия звучит как украинская, но все выходцы по линии моего отца когда-то принадлежали к тюркам, - смуглые телами, черноглазые и черноволосые. Так и у моего отца, когда был молодой, так волосы были по цвету, как смола, и глаза были черные. Я видел свою тетку Нину, так она смуглолицая, черноглазая и с черными волосами на голове. Таков мой старший брат Владимир и старшая сестра Люда. У меня глаза голубые, как у мамы.

Дед Святодух мне рассказывал, как жили люди при панах. От него я услышал о нашей Лиховке. Оказывается, в долине, не далеко от речки Вирка, жил пан Лихач. Так вот, паны Лихачи жили там давно, а их предок, - какой-то вольный казак, - и в честь первого их предка наше село получило название Лиховка. Со временем оно разрослось и превратилось в поселок городского типа и стало районным центром.

Купаясь летом в речке Вирка и возвращаясь домой, я с ребятами часто заходил на развалины панского дома, где когда-то проживали паны Лихачи. Там оставался только один фундамент от дома папа Лихача. А в Лоринской долине когда-то, до революции 1917 года, жил пан Лорин. Когда мы ходили купаться на озеро Виницкое, под Ганевкой, то всегда проходили мимо развалин этого панского дома. Там то же оставался только один каменный фундамент.

В послевоенное время (в 50-х годах), бегая по совхозным полям и посадкам, мы, малые пацаны, часто натыкались на подарочки, оставленные прошедшей войной. Это были и мины для минометов, и выстрелы для пушек и гаубиц в полном снаряжении, и валялись по посадкам отдельные снаряды, винтовочные и автоматные патроны и другое. Ребята постарше нам говорили, что эти "штуки" трогать нельзя. Но интерес брал свое. Отдельные пацаны брали и разбирали патроны, кидали их в огонь, находили и разбирали ручные гранаты.

Помню, как обучаясь во 2-м или 3-м классе, мы всем классом ходили на похороны троих, таких же как мы, ребят из 5-й школы. Оказывается, они тогда нашли снаряд и один из учеников начал молотком его разбивать. Вследствие чего произошел взрыв и все трое погибли.

Однажды, мой 13-ти летний старший брат, Анатолий, его одногодок - Иван Драбина, я и Петя Стюпан пошли по мишуринрогской дороге в степь за травой. И в километре от нашей улицы, справа на обочине дороги, возле кустов, нашли унитарный выстрел (с гильзой и снарядом) для 152 мм гаубицы-пушки. Мой старший брат взял его в руки и направился к телеграфному столбу. Иван Драбина мне и Пете сказал, чтобы мы легли на обочине дороги, под кюветом, и лежали не выглядывая. Мы так и сделали, но я частенько подымал голову и наблюдал, что делает мой старший брат. Он с этим боевым изделием для пушки подошел к столбу и начал бить о столб, чтоб расслабить соединение и вытащить из гильзы снаряд. Минут 20 расшатывал, ударяя по деревянному столбу. Расслабив, таким образом, соединение, мой брат вытащил снаряд с гильзы. В гильзе находился пороховой заряд в мешочке; его оттуда извлекли, забрали с собой, а пустую гильзу и снаряд оставили у столба. Этот порох хорошо горел при зажигании его спичками - вот для этой цели и разбирали хлопцы унитарный выстрел. Да, опасность была велика - ведь на самом конце снаряда находился взрыватель, и стоило Анатолию этим взрывателем попасть по столбу, - то не миновать бы взрыву. Но как-то пронесло.

В дошкольные годы, и когда я учился в начальных классах, тогда зимы были очень холодные. Окна в нашей хате были одинарные и от мороза все стекла были замерзшие; чтобы увидеть, что делается на улице, нам, малышам, приходилось долго дышать на стекла окон, чтобы растаяло смотровое колечко, - тогда я видел, что делается на улице, сколько выпало снега. А в хате было прохладно, тогда углем мы не топили, - ведь его надо было привезти с железнодорожной станции, а это далеко и привезти было не на чем, так как в совхозе было три автомашины, да еще нужны были деньги на уголь.

Жили мы тогда в условиях натурального хозяйства: по силе возможности сами все производили и сами же все потребляли. Для обогрева хаты в зимнее время частенько использовали солому, сухие стебли кукурузы и подсолнухи. Бывало, вечером в плите жгли определенное время солому до тех пор, пока не нагревалась груба. Затем топку прекращали и ложились все спать, а к утру было уже достаточно холодно в хате. Когда были дрова, то топили дровами, но это было слишком роскошно - проводить топку дровами - они быстро заканчивались. Поэтому мои родители дрова использовали для растопки плиты или печи.

Основным материалом для обогрева зимой у нас являлся "домашний уголь", произведенный из коровьего навоза.

Всю осень, зиму и весну навоз из-под коровы, после уборки ее стойла, складировали в кучу в 5 метрах от сарая. И к окончанию весны накапливалась полутораметровая гора. Этот навоз собирался и выкидывался на кучу вместе с подстилочной соломой. А летом, где-то в июне или июле, собирались все взрослые члены семьи и начинали делать с этого навоза большие брикеты и раскладывать по всему двору для просушки. Для этого отец из досок сбивал деревянные формы (2-3 штуки) размером (30 на 40) см, и приступали к работе. Отец вилами, с кучи навоза, скидывал на площадку навоз, при необходимости его брызгали водой; босыми ногами месили, как густую глину, затем вилами заполняли деревянные формы этим навозом и утаптывали ногами. Далее, брали эту форму с навозом, несли в установленное место и выталкивали на травку, и этот брикет лежал и высыхал. Через неделю его переворачивали, и он лежал до тех пор, пока не становился полностью высохшим. Высохшие изделия заносили в сарай и складировали в штабель. Этот "домашний брикетный уголь" нас спасал от холода в зимнее время. Горел он действительно, как уголь, и горел продолжительное время. Топили им печь и пекли хлеб, горел он и в плите.

За дровами ходили в посадку, - она нас выручала. Дрова из акации, даже будучи сырыми, горели хорошо. Ходил в посадку за дровами 13-ти - 15-ти летний старший брат Анатолий. Он часто и меня брал с собой. Шел он в посадку, когда становилось совсем темно на улице, чтоб никто из соседей не видел. Мне тогда было от 7-ми до 10-ти лет и ходить в посадку с Анатолием не хотелось. Но он тогда говорил: "Пошли со мной, хоть топор понесешь и за дорогой у посадки понаблюдаешь, когда я буду рубить дерево". Посадка находилась от нашей улицы в 800 метрах. К посадке мы шли напрямую, через колхозное вспаханное поле. Подойдя к посадке, Толя сразу искал подходящее дерево, а я выдвигался на метров 50 вперед, переходил посадку на другую сторону, где вдоль нее проходила полевая дорога, становился за удобным кустом и вел наблюдение в ту сторону, откуда мог появиться объездчик, то есть был в готовности предупредить брата, если вдруг будет ехать он на лошади. Я прослушивал местность, напрягал в темноте свои глаза и только слышал удары топора. Брат, срубив дерево, занимался оголением его от веток. Закончив эту работу, он брал на плечо оголенный ствол дерева и нес домой, а я шел следом за ним и нес топор.

За соломой, к совхозной скирде в поле, то же ходил мой старший брат Анатолий, ведь он, начиная с 1953 года, оставался при родителях, будучи самым старшим из детей в их доме, не считая сестры Люды. Идя за соломой, он меня брал с собой. Солому скирдовали прямо на скошенном поле, но ходить к скирде за соломой было намного дальше, чем к посадке за дровами. Ходили за соломой к скирдам, находящимся в 1 - 1,5 км от нашего дома. Собирались и шли к скирде, когда на улице становилось совсем темно. Толя брал специальную сетку и металлическую клюшку для выдергивания соломы со скирды.

Что представляла хозяйская сетка?

Из вербы делались две дуги. Две палки из вербы, толщиною 3-4 см, сгибали дугой и на огне подогревали до тех пор, пока они переставали обратно разгибаться. Клали эти дуги на землю: одну - вправо, другую - влево, изогнутыми сторонами наружу, затем брали клубок льняной веревки, толщиной 4-5 мм и делали сетку с ячейками 15-20 см, привязывая их к деревянным дугам. К одной из дуг привязывали 2-х метровую веревку.

В темное время мы с Толей подходили к скирде соломы. Толя раскрывал и укладывал возле скирды сетку, брал металлическую клюшку, дергал солому и укладывал на сетку. Наложив в сетку громадную гору соломы, Толя брал конец веревки, пропускал через противоположную дугу сетки и приступал плотно утягивать. Я ему помогал. Солома в сетке оказывалась достаточно сжатой и уплотненной. Толя эту сетку с соломой брал на спину и нес домой, а я за ним шел следом и нес металлическую клюшку.

Солома эта использовалась для подстилки корове, стелили на пол в хате и топили плиту.

В 1956 году отпочковалась от нашего дома и сестра Люда: летом, мама повезла ее в г. Днепропетровск. Моя старшая сестра поступила учиться на штукатура в ГПТУ (строительное училище) и училась там один год.

После окончания строительного училища она осталась работать в г. Днепропетровске в одном из строительных управлений треста Днепротяжстрой.

В сентябре 1956 года моя младшая сестра, Нина, пошла в 1-й класс, а старший брат, Толя, закончил 7 классов, таким образом получил неполное среднее образование и пошел в совхоз выпасать стадо телят, - ему было только 14 лет. В этот же год, поздно осенью, он устроился работать скотником на совхозной ферме, где он, наравне со взрослыми, занимался уходом за молодняком лошадей. И работал там два или три года, когда не подошло время идти учиться на курсы шоферов.

Помню, как девяти-десятилетним пацаном, я ему тоже немного на этой ферме помогал. Даже частенько ночевал в его дежурке. В дежурной комнате была плита и даже печка, обогреваемая от плиты. Плиту отапливали тогда соломой и, когда вечером становилась теплая печь, я туда залазил и всю ночь спал. А Толя ночью почти не прилегал, - ходил и все проверял, как там у лошадей. Стояла в дежурке на столе керосиновая лампа. Вечером в дежурку приходили пожилые мужики с улицы: Моргун-старший, Остап Коновал и еще другие. И начинали они играть в дежурке в очко на деньги. А я лежал на печке и наблюдал за ними, за их игрой. Сидели они допоздна, до часов 24.00, или даже позже, а затем только расходились по своим домам.

Осенью 1956 года у нас впервые появился радиоприемник "Родина" на аккумуляторных батареях. Отец купил его у соседа. Вместе с соседом, Василием Настекой, отец установил проволочную антенну, длиной метров 15-20, сделали громоотвод. Мы первый раз, допоздна, точнее, до двух часов ночи, слушали передачи по радио. Тогда как раз был вооруженный конфликт в Египте, в районе Суэцкого канала. Помню, как диктор говорил, что на подбитом корабле погибли египетские женщины и дети.

А вскорости, централизовано, с радиоузла Лиховки провели на нашу улицу проводное радио (провод проложили по обочине улицы на глубине 1 м), и в нашей хате появился радиоприемник. Тогда можно было слушать последние известия, симфоническую и классическую музыку, песни. По этому радиоприемнику я впервые услышал прекрасный голос 10-ти - 12-ти летнего итальянского певца Робертино Лоретти.

До 5-го класса я ни разу не был в большом городе, не видел поездов. После окончания 4-го класса, летом 1957 года, мама повезла меня в г. Днепропетровск. До железнодорожной станции Вольные Хутора приехал я с мамой на кузове грузового автомобиля: в то время автобусы с Лиховки ходили очень редко - один раз в день. На станцию Вольные Хутора подошел поезд, впереди дымил паровоз, мы сели в вагон, и я понял, что такое поезд.

Приехавши в город, мы остановились у тети Маруси, которая являлась родной сестрой тети Оли - жены отцовского брата Ивана, которых уже не было в живых. Тетя Маруся с дядей Колей жили на ул. Матлаховской в одноэтажном домике на двух хозяев. У них, в то время, был сын Валентин, возрастом в 18 лет, проживала моя двоюродная сестра Женя - племянница тети Маруси, 1935 года рождения. Она училась в каком-то институте, а Валентин работал на заводе. Дядя Коля работал на заводе ДЗМО, был любитель голубей, - у него была целая голубятня с сотней разных голубей. Из домашней живности они завели десятка три гусят.

Дня через два моя мама уехала домой, а я согласился остаться и заниматься уходом за гусятами. Ходил и рвал на пустыре траву, приносил ее, резал на мелкие кусочки и потом давал гусятам. Они с удовольствием ее поедали. Так я ходил за травой для гусей каждый день. Будучи в гостях у тети Маруси, я подружился с соседскими пацанами, ростом они были такие как я, но годами младше. Я им говорил, что перешел в 5-й класс, - они мне не верили. Для убедительности я им на следующий день принес и показал свой табель успеваемости, который привез с собой с Лиховки, тогда они поверили. В гостях я впервые увидел и смотрел телевизор. Это был телевизор "Рекорд" первого выпуска с черно-белым изображением, размер экрана - 15 на 15 сантиметров.

Однажды Валентин, сын тети Маруси, собирался на рыбалку и меня с собой позвал. Поехали мы рыбачить на реку Днепр после обеда, там встретились с его друзьями с работы. Пробыли там целые сутки. Я был легко одет, бродил по воде, сильно перемерз ночью. Рыбачили с лодок. После возвращения с рыбалки я заболел и слег в постель с температурой. Тетя Маруся из-за этого сильно разволновалась. Как только я выздоровел, она сразу повезла меня домой в Лиховку. На вокзале, в г. Днепропетровске, я с тетей Марусей сел на поезд и доехали мы до станции Вольные Хутора, а оттуда опять на попутке и опять на кузове грузового автомобиля. Так и доехали до Лиховки. В общей сложности я пробыл в гостях целый месяц.

Итак, в сентябре 1957 года я пошел учиться в 5-й класс. Занятия в 5-м классе начинались с 08.00 часов утра, и было по 5-6 уроков каждый день. Вставать утром приходилось в 6 часов. Будил меня радиоприемник: передачи начинались в 06.00, как правило, - с гимна СССР. Как только заиграет гимн СССР, я вставал, а если не слышал, то мама будила, - она на ногах была с 5-ти часов утра, - умывался, кушал, одевался и выходил из дома где-то в 06.45, а в 07.45 я заходил уже в свой класс. Шел в школу, конечно, не один - с улицы нас собиралось по трое-четверо учеников.

В установленном месте мы договаривались встречаться по времени или, бывало, я заходил к кому-то, или ко мне кто-то заходил, - и мы вместе шли в школу. Поодиночке идти в школу было страшновато, так как, в зимнее время, было темно на улице. Со школы я возвращался с ребятами с нашей улицы, и к 15.00 часам приходил домой, сильно проголодавшись. После 4-го урока уже сильно хотелось кушать. Приходилось терпеть. Поэтому знания туго усваивались. После прибытия со школы, я обедал. После обеда мама заставляла выполнить какую-то работу по дому: поухаживать за кроликами, почистить стойло у коровы, подстелить ей соломки, напоить ее водой, положить в ясли сена. Поэтому за выполнение домашних заданий я садился не раньше 17-18 часов. С 5-го по 8-й класс мне приходилось готовиться к урокам по вечерам, используя керосиновую лампу, - так как электричество к нам провели только в 1963 году. То есть после окончания мной 8-ми классов.

Обучаясь в 5-м классе, мне приходилось много пропускать занятий по целым дням: зимой простывал и болел; директор часто отсылал домой за галстуком, которого у меня не было.

Из-за этих причин в 5-м классе я превратился в неуспевающего ученика. Я тогда запустил немецкий язык и другие предметы, догонять было трудно, и я стал отстающим учеником в классе. Чтобы самому догнать пропущенное, изучая по учебникам, - так у меня же половины учебников не было в наличии. Вот у меня и зародилась мысль: повторить учебу в 5-м классе по новой, со своими одногодками.

В 1957 году мой отец ушел с совхоза им. Кутузова и перешел работать в колхоз им. Суворова. Стал работать за трудодни. Преимущество работы в колхозе, по сравнению с работой в совхозе, заключалось в том, что можно было выписать за трудодни какую-то живность: кабанчика, овечку или теленка, а в совхозе этого нельзя было делать, - не разрешали, потому что там работа оплачивалась только деньгами, а в колхозе, - натурой: зерном и живностью. В совхозе отец получал мизерную зарплату: 100 рублей аванса и 100 рублей получки (курс рубля до 1961 года). За 100 рублей, мне или кому-то из братьев, родители покупали хлопчатобумажный костюмчик, которого еле хватало на годичный школьный период обучения, и еще около 100 рублей надо было, чтобы купить кому-то кирзовые сапожки или ботинки. А детей у моих родителей было восемь душ, - каждого надо было во что-то одеть и обуть.

На фотоснимоке 7 ноября 1956 года старший брат Владимир - студент 4-го курса Днепропетровского индустриального техникума - держит маленького брата Ивана. Штаченко Н.Н. - ученик 4-го класса, стоит рядом со своими братьями. В июне 1957 года мой старший брат Владимир закончил индустриальный техникум и был направлен работать в г. Запорожье на металлургический завод "Запорожсталь". Поработав два-три месяца на заводе, Володя приезжал в отпуск в Лиховку. С первых своих зарплат он накупил нам всем подарки. Помню и мне он привез подарок - клетчатую рубашку. В конце октября 1957 г. (на 24 или 25 октября) он получил повестку в армию и приехал в Лиховку. Мои родители организовали ему проводы. Он хоть был и моложе, на 2 года, старшего брата Виктора, но призывался в армию в один год с ним.

Он служил всего три года в морской авиации, в метеорологической службе, в г. Геленджик, Краснодарского края.

А буквально через три недели после проводов в армию брата Володи, приехал в Лиховку самый старший мой брат Виктор, то же, получив повестку в Армию. И 11 ноября 1957 года мои родители так же организовали проводы его в армию.

Почему его призвали в армию позже младшего брата Владимира? Он два года учился в железнодорожном ремесленном училище в Днепропетровске, которое окончил в 1954 году и надо было ровно 3 года отрабатывать. Поэтому его призвали в Морфлот только в 1957 году в возрасте 22-х лет. И загудел он в Морфлот на все четыре года. Сначала он учился с полгода в г. Пинске на моториста корабля, а затем его направили служить в Черноморском флоте. В последний год он служил в г. Измаиле.

В августе 1958 года мои родители решили поехать на Кировоградщину в гости к родственникам моего отца. С собой они взяли троих детей: Нину, Ивана и Валю. Я ехать не захотел, остался с братом Анатолием на хозяйстве.

У нас была голубятня и много заводских голубей. Голубятню отец построил сам в 1952 году. Чтобы к голубям не залезли ни коты, ни куницы, отец построил голубятню на рельсе, которую забетонировал в земле. Наверху рельсы болтами привинтил металлическую крестовину и начал сооружать деревянный пол голубятни, затем боковые стены и, в последнюю очередь, крышу. Затем покрасил голубятню черной краской. Внутри на задней стенке отец, из фанеры, сделал с десяток мест для гнезд голубей. В голубятню можно было забраться только по массивной лестнице, которую я еле-еле подымал. За несколько лет у нас развелось много голубей. Я любил лазить к голубям и смотреть на них, как они воркуют; заглядывал в гнезда и играл с молодыми голубятами.

Отец развел много породистых голубей, - как тогда он их называл, - это были голуби "Николаевской" породы, были еще и "вертуны", которые при полетах вертелись через голову, делая обороты в 360 градусов. "Николаевские" голуби, - они не просто летали по прямой, когда их сгоняли, - они летали малыми кругами над голубятней и подымались все выше и выше, долетая до самых облаков, и, таким образом, под самыми облаками могли летать, будучи на одном месте по нескольку часов. В это время я любил наблюдать за их полетами. Простилал во дворе какое-то старое одеяло, ложился на спину и, лежа, наблюдал за полетом голубей, - а в глазах от них мерцали только маленькие точки. И так я мог лежать и часами наблюдать за их полетами, пока они медленно не начнут снижаться и не сядут на голубятню.

Помню, как мой отец приобрел у своего знакомого, тоже любителя голубей, красивую, черно-белую голубку, которую он, и все мы, называли "чайкой". Она была очень крупной голубкой. Приобрел ее отец поздней осенью. До весны она привыкала к нашей голубятне; на ней спаровался один из одиноких голубков, - и образовалась парочка.

Весной, в апреле месяце, отец открыл голубятню впервые после зимовки, то есть выпустил голубей. Они все вышли с голубятни, повылезали на ее крышу и начали греться на солнышке. Наблюдая за голубями, я увидел, что они кого-то испугались и взлетели, поднялись вверх на метров 200 и начали делать круги над голубятней, и тут, где ни возьмись, со стороны посадки, налетел сокол-сапсан. Все наши голуби с большой скоростью полетели вроссыпь, а наша "чайка", оторвавшись от остальной группы голубей, быстро полетела в сторону зеленого, озимого колхозного поля за нашим огородом; смотрим с отцом, - сокол-сапсан устремился за ней. "Ну, все, - сказал отец, - теперь он ее унесет". Я побежал через свой огород к озимому полю и увидел, как сокол-сапсан нанес удар нашей "чайке", - с нее посыпалось только перья вниз. Но наша "чайка" оказалась тяжела, - он ее не мог унести, а медленно, держа ее в когтях, опустился вниз и сел на зеленое поле. Мне оставалось бежать к ним метров 200, и я начал сильно кричать, отвлекая сокола, чтобы он ее не убил ударом своего клева по голове. Подбежав к ним поближе и, не добежав 30 метров, я увидел, как сокол-сапсан, бросив свою жертву, поднялся и улетел прочь. Я с расстояния увидел, что голубка наша живая, - сидит и водит своей головкой. Когда я приблизился к ней на метров 8-10, она взлетела и полетела к нам домой. Так что, благодаря моей реакции и быстрой скорости, я спас нашу голубку-чайку от гибели.

До 1953 года мой отец содержал голубей на чердаке сарая-коровника. Боковушки фасада чердака сарая были из глины; со стороны двора на чердак можно было залезть по лестнице через метровые двери; выше дверей, и на противоположной стороне фасада, были небольшие окна, так что на чердаке было светло в дневное время. Поднявшись по лестнице, мы забирались на чердак, где и находились наши голуби. В верхней части чердачных дверей были вырезаны два отверстия диаметром в 10 см каждое. Они предназначались для выхода голубей на двор, при необходимости, их можно было закрывать задвижками.

Когда были зимой сильные морозы, то на чердаке было очень холодно, и, иногда, голуби примораживали свои лапки. Приморозив лапки, голубь ходить не мог, и нам надо было лечить такого голубя. Я помню, когда еще не ходил в школу, то и я научился лечить таких голубей. Наливал в тазик горячей воды, насыпал 3-4 столовых ложки соли, размешивал в воде, а затем брал пораженного голубя и парил ему лапки; парил минут тридцать. Затем лапки вытирал тряпочкой, укутывал их вместе с голубем и в таком состоянии я его держал до высыхания. Где-то через час после моих процедур, голубь уже хорошо ходил, как и ничего не бывало. Но голубя надо было держать в хате несколько дней, до полного выздоровления, иначе, если его сразу на холод, на чердак, то он приморозит лапки по новой.

Вспоминаю, как в холодную зиму с 1952 на 1953 год, у нас на чердаке замерз "Николаевский" голубь светло-коричневого цвета, - я его на чердаке заметил, будучи вместе с отцом. Я начал плакать. Отец, чтобы успокоить меня, сказал: "Коля, ты его попарь в соленой воде, может он и оживет". В хате я его всего долго парил в горячей соленой воде, но тщетно, - голубь не ожил, и я вновь начал плакать за голубем. Мама меня начала успокаивать: "Коля, не плачь, давай мы сейчас напишем письмо Вите в г. Днепропетровск (он учился в ремесленном железнодорожном училище), он пойдет на голубиный базар и точно такого же купит тебе голубя". Позвали сестру Люду, и она начала писать письмо, а я ей диктовал, какого голубя надо купить. Диктовал я подробно: "...пиши, Люся, чтобы купил Витя светло-коричневого голубя, с белым хвостом, и не забудь написать, чтоб в хвосте было два коричневых перышка на краю...".

Письмо Виктору было написано, и Люда на второй день его отдала почтальонше. Я после этого немного успокоился, а со временем уже больше не вспоминал о замерзшем голубе. На сколько помню, - то, мне кажется, - Виктор никакого голубя и не привозил с города.

А еще, задолго до этого случая, где-то в году 1950-м, две парочки голубей у нас содержалась прямо в хате. Отец соорудил им два гнезда и их поставил под одной из кроватей. Так они целую зиму у нас и зимовали; по хате они не летали, а ходили по полу, к нам привыкли. В то время подстилок не было, - пол застилали соломой, чтобы босиком не холодно было. Через несколько дней эту грязную солому собирали и сжигали в печке, а чистую, - вновь стелили.

Так вот, эти голуби среди зимы начали мостить гнезда: одна из голубок одной пары, сидела на гнезде, а ее напарник, голубь, носил ей в клеве соломинки. Все, кто был в хате, наблюдали за голубями. Голубка сидела на гнезде, голубь приносил ей соломинки, и тут мы услышали воркование голубки; голубь вышел из-под кровати за очередной соломинкой, и прежде чем взять очередную соломинку, начал воркотать, затем взял и понес. Тут же, ко всем нам, обратился отец и сказал: "Вы поняли, что ответил своей голубке голубь? Он ей ответил: "Я знаю, какую ты хочешь соломинку!" Так что наш отец понимал, о чем разговаривают голуби.

В то время, когда родители ездили на Кировоградщину, в одном гнезде подросла пара голубят, которые только начинали летать. Когда уехали родители, я брал по одному из голубят, слезал с лестницы на землю и начинал их пускать и смотреть, как они уже летают.

В один из дней, в период отсутствия родителей, я достал одного из летающих голубят, слез на землю, посадил его на руку и чуть-чуть подбросил. Голубя полетело в сторону колодца, а крышка в колодец оказалась открытой. Голубя начало садиться на козырек колодца, соскользнуло, полетело вниз и булькнуло в воду. А глубина-то колодца у нас была 20 метров до воды. Я быстро опустил ведро на тросике и пытался выловить его, но не мог никак поймать его ведром. Пока пытался выловить, то голубя и вовсе утонуло в холодной воде. Вытащил его ведром из колодца, а оно уже оказалось мертвым. Я сильно перепугался: что же будет мне от отца, когда он узнает?

Через три дня, - смотрю в сторону колхозной фермы и вижу, - возвращаются мои родители с сестрами и братом. Что же мне делать? Если узнает отец, то мне не миновать ремня. Я заранее спрятался в кукурузном поле. Сижу и наблюдаю за домом. Настает вечер, - я домой не иду, все боюсь. Когда становилось совсем темно, подумал: "Куда же мне идти, где ночевать?" В конце двора стояли ясли для коровы (это глубокий желоб, в который высыпали траву для коровы) размером в длину где-то метр двадцать и в ширину - на дне - сантиметров 50, высота желоба - сантиметров 50-60. И вот я использовал этот желоб для своей ночевки.

В одну из ночей я лежал в этих яслях и слышал сквозь сон, как что-то зацарапало по желобу, я открыл глаза и увидел над собой большую голову черного пса. У меня от неожиданности волосы поднялись дыбом и побежали мурашки по коже, - сильно он меня перепугал. Я как гаркнул на пса, он моментально отскочил и побежал в сторону. Я поднял голову и выглянул с желоба - увидел большущего пса. Потом до утра я не смог уснуть. А чуть-чуть рассвет, - я опять в кукурузу. Кушать забегал тайком в летнюю кухню. Так я трое суток прятался. А в последнюю ночь меня поймали. Лежу в желобе ночью, сплю. Брат Толя был уже парубком и поздно приходил с гулянок. Вот в одну из ночей он пришел домой, его встретила мама. Они наверно догадались, где я ночую: потихоньку подкрались к яслям для коровы и поймали меня. Мама начала уговаривать меня, мол, не бойся, отец бить не будет, он даже и не заметил, что нет молодого голубята. Я сопротивлялся, не верил, но, вконец, сдался и согласился идти ночевать в хате.

После окончания 5-го класса (конец мая 1958 г.), мне классный руководитель объявил, что я оставлен в 5-м классе на второй год.

И вот начался новый учебный год в школе; я пошел учиться повторно в 5-й класс. Как там меня восприняли ученики - мои одногодки? Да, в этом классе я так же был ниже остальных ростом, - стоял в строю на физкультуре опять последним. Я в этом классе был новичком, поэтому, как часто бывает в таких случаях, на меня градом посыпались насмешки, унизительные клички. Я злился, но одному против большинства не попрешь, приходилось все терпеть. Дать отпор, и кому-то врезать по ушам, - силенок не хватало, ведь был еще слаб физически. Но за учебу решил взяться не на шутку. Мне было легко учиться: ведь пошел на повторный курс. Теперь легко давались и алгебра, и геометрия, и физика, да и химия. Контрольные по алгебре и геометрии я первым исполнял. Впереди сидящие девочки и мальчики, во время контрольных, все оглядывались да просили подсказать. За что имел я замечания от учителей. А физика, - успевал по ней я на "отлично". Сдавая выпускные экзамены за 8-й класс, я был единственным в классе, кто сдал физику на "отлично".

Обучаясь 6-м классе я, впервые за всю учебу в школе, получил незаслуженное сильное физическое и моральное оскорбление, которое запомнил на всю жизнь. Это было где-то в декабре 1959 года. В школе была большая перемена. После перемены должен был начаться урок по алгебре. Все ученики выстроились по обе стороны от классных дверей, тем самым создавая живой коридор. Я решил первым, не дожидаясь звонка, зайти в класс. И тут неожиданно, с левой стороны, меня толкнули два ученика (Самойленко Николай и Самарец Иван). Я этого не ожидал и, от этого толчка, полетел в правую сторону, натолкнулся на Тараненко Николая, Анатолия Лана и Гупала Ивана. Те, без всякого предупреждения, бросились на меня с кулаками и начали бить в лицо. Разбили сильно мне нос, - и кровь потекла ручейком. Тут зазвенел звонок. Все зашли в класс на урок. Я остался в коридоре и под краном минут 20 останавливал кровь и промывал себе нос. Вытекло наверно грамм 200 крови - так сильно мне расквасили нос. После, я постучался и зашел в класс на урок. Об этом происшествии учитель, наверно, не сообщила директору школы, так как никто разбором этого проступка не занимался. К директору ни меня, ни содеявших проступок учеников, не вызывали. Родителям, что меня избили, я не говорил. Как-то было стыдно об этом говорить родителям. Я не пожаловался об этом своему старшему брату Анатолию. Не пожаловался ни родителям, ни старшему брату потому, что не хотел, чтобы меня ученики-одноклассники посчитали жалобщиком. Вот и утаил все. Но обиду и злобу на своих обидчиков я сохранил на всю жизнь. Даже сейчас, по истечению стольких десятков лет, я с большим бы желанием сполна отдал бы долг каждому своему обидчику.

Как я проводил летние каникулы?

Продолжались школьные летние каникулы три месяца. Приходилось в это время и помогать родителям по хозяйству, и отдыхать с ребятами с нашей улицы. Начиная с 5-го класса, я помогал родителям выпасать коров. Выпасалась наша корова в череде. Выпасали череду по очереди, по два человека. Когда подходила очередь к нам, то приходилось пастухом быть мне. Выпас коров летом осуществляли с 06.00 и до 19.00 часов. А еще, по соседству с нами, жили одинокие старые женщины, и когда подходила очередь до них, так они просили маму, чтобы за них кто-то из детей шел выпасать коров. Раньше использовался брат Толя, а когда мне было лет десять-двенадцать, то это возлагалось уже на меня. В остальные дни родители мне поручали заготавливать подкормку корове на ночь: накосить и привезти мешок травы с посадки, привезти кормовой свеклы и другое. Были у нас кролики, - то заготовка ежедневных кормов для них так же легла на меня в это время.

Держали родители и гусей. До пятого класса я их выпасал летом почти ежедневно. Однажды, я выпасал гусят не далеко от посадки, на краю кукурузного поля. И случилось так, что мои гусята подверглись нападению лисы. Взрослые гуси подняли гогот, гусята запищали и начали убегать. Я увидел, как лиса хватает одного гусенка, но не может унести - тяжеленький уже был. Я рванулся к тому месту, отбил гусенка, лиса его бросила и убежала. Гусенок остался жив, только спинку ему лиса прокусила.

Я не только летом ходил за травой для кроликов, но и ходил с косой по посадкам и косил траву для сена, для зимней их кормежки. Начиная с 1958 года, кроликов мы держали в клетках, которые располагались в сарае. До окончания 8-го класса уходом за кроликами, как летом, так и зимой, занимался исключительно я один. Я почти через день чистил клетки, задавал им корм. Когда я чистил клетки, то кроликов выпускал с клеток, и они у меня бегали по сараю. Чтобы они не выбегали на улицу, я крышкой от стола перегораживал наполовину дверной проем. Когда клетки были вычищены, я начинал загонять кроликов по своим местам. К ноябрю месяцу у нас молодняк вырастал, и мы начинали их забивать.

В последующем, во время уборки у кроликов, я стал их приучать к улице - не стал закрывать двери сарая; выходил на улицу и смотрел, что же будут делать кролики. Они несмело начали выдвигаться с дверей сарая на улицу. Я им разрешал побегать во дворе недалеко от дверей, а затем издавал свист, и они стремительно все забегали в сарай, а дальше, - по своим клеткам.

В дальнейшем, я им разрешал бегать по всему двору, и как только я издавал свист, - они бежали все, со всех кустов, в сарай и моментально забегали в свои клетки. Зимой то же они бегали по снегу. На зиму отец оставлял штук пять кроликов: три-четыре крольчихи и одного кролика. Так что уследить за ними во время их прогулки во дворе было легко.

Потом стало нормой, когда я приходил в сарай для уборки у кроликов, я сразу открывал все клетки, они убегали на улицу и бегали по двору, а я приступал к уборке клеток, не следя уже за кроликами. Закончив эту работу, я выходил на улицу, издавал свист и наблюдал, как все кролики бежали в сарай. Даже мама удивлялась и говорила: "Какие ученые стали у тебя кролики?!"

Но все-таки, через пару лет, когда я заканчивал 8-й класс, то видели, что какой-то кролик бегает по огороду и роет норы. Наверно избежал этот кролик от нас.

Где-то с 1958 г. пошла по селам хрущевская агитация, чтобы все селяне сдавали своих коров на фермы, а молоко можно выписывать в колхозе и ежедневно его получать. Для ускорения процесса, руководство совхозов и колхозов организовали вспашку всех, удобных для выпаса худобы, угодий. И селяне вынуждены были сдавать своих коров в колхозы. Люди до того начали сдавать коров в колхоз, что на нашей улице осталось всего 8-10 коров, в том числе и у нас осталась. Выпасали этот гурт коров по очереди. Я тоже их выпасал.

Помню, в мае месяце, выпасая коров, я одновременно в поле, в день подготовки, готовился к сдаче экзаменов за 5-й класс, зубрил по книге правила и ответы на вопросы, и присматривал за коровами, чтобы паслись на лугу и не лезли в кукурузные и пшеничные поля.

Начиная с 1960 года, мы держали корову с Иваном Гляненко на двоих хозяев. Мои родители свою корову сдали на мясо, а полкоровы купили у Гляненка Ивана. Содержали ее так: три дня держали ее у себя дома Гляненко, а затем она была у нас три дня. Вот таким образом и чередовались. Три года корова удерживалась на двоих хозяев.

В обращении с людьми эта корова была спокойная, но других коров она не любила, - все время с ними билась. Поэтому ее другие люди, с нашей улицы, не хотели, чтобы она выпасалась в гурте с другими коровами, - она устраивала драчливые поединки с другими коровами. А в июне 1963 года, когда я обучался в ГПТУ, она в одном из драчливых поединков заколола корову Нестора Кротенко. Дала рогами в бок этой соседской корове и попала в сердце. Ей надпиливали рога, прикрывая рога, привязывали доску. Намучились с ней мои родители и ее основные хозяева, затем или продали ее, или сдали на мясо. Мои родители решили приобрести корову только для одних себя.

В свободное от домашних работ время, летом, я с ребятами ходил купаться на речку "Вирка", под Бузовой, или на глубокое озеро "Виницкое", под Ганевкой. И купались мы там с 10.00 до 16.00. Купались, выходили с воды, ложились и согревались на солнце, загорали, затем опять купались, ныряли без устали, занимались играми в воде; наиболее отважные, в том числе и я, переплывали озеро, - а оно было длинною метров 300.

Плавать я научился после 3-го или 4-го класса. Учился я плавать в речке "Вирка", что под самой Бузовой. Эта речка шириной не больше 15 метров. Все ребята с нашей улицы знали, где самое глубокое место на этой речке. Поэтому мы учились плавать немного в стороне от него, а ребята постарше, - ныряли и плавали на глубоком месте. Мы собирались вместе: я, Петя Стюпан, Леня Озерной, Моргун Вовка и еще кто-то с нашей улицы, и, когда солнышко пригревало, вода нагревалась где-то к 10.00, - мы шли к речке купаться. Обучение плаванию у нас начиналось с ныряния в воде. В первую очередь мы научились нырять. Обучались нырять вдоль берега, где была глубина по колени. Когда научились хорошо и далеко нырять, то начали соревноваться: кто пере нырнет речку от берега к берегу, и так постепенно, за одно лето, каждый научился и плавать. В последующие годы, мы уже плавали на глубоком месте речки, учились, с разбега и прыжком, нырять головой в воду.

Начиная с мая месяца, и когда наступало лето, я начинал ловить сусликов капканами. Закидывал на спину связку капканов, штук пятнадцать, шел, или ехал велосипедом, в Лоринскую долину; и на косогорах, и на лугу искал свежие сусличьи норы. Найдя свежую нору, ножичком вырывал возле нее углубление для капкана, устанавливал капкан; затем его маскировал свежей травкой с таким расчетом, чтоб никто из посторонних не заметил и не забрал капканы. Для быстрого нахождения мест установки капканов, я втыкал в землю небольшие палочки вместо ориентиров. Установив таким образом все капканы, я садился на велосипед и уезжал домой. Проверку капканов я осуществлял через несколько часов, - там уже в них сидели пойманные суслики. Конечно, не в каждый капкан попадался суслик, - были и пустые капканы, - суслики в этих норках не обитали, приходилось переставлять капканы на другие норки.

После 10-го августа на баштанах начинали поспевать арбузы. А когда они начинали поспевать, то это поле начиналось охраняться двумя сторожами. После окончания 5-го класса, и до отъезда на учебу в ГПТУ, я с хлопцами, как правило, по ночам ходил за арбузами на совхозное поле. Арбузные поля высеивали подальше от населенного пункта, - возле абрикосовой или маслиновой посадок; было чередование: один год посеют возле абрикосовой посадки, а на следующий год, - перед маслиновой посадкой или за ней.

Мы ходили за арбузами с учетом бдительности сторожей. Знали, что, если только стемнеет, сторожа начинают делать обходы арбузного поля и обходят его где-то до 24.00 или до 02.00. Сторожа всегда были вооружены ружьями, и мы боялись получить от них пучок соли в мягкое место. Сторожами были мужчины: Остап Коновал, дед Драбина и Владимир Хейлик. Мы понимали, что сторожам необходим отдых и догадывались, что они где-то с 03.00 и до восхода солнца, то есть до 07.00, - обязательно спят. Вот в это время мы смело могли заходить на арбузное поле и выбирать спелые арбузы, даже не пригибаясь и вполголоса разговаривая.

Для отдыха и нахождения в дневное время, в период жары, сторожа сооружали возле посадки шалаш. Поэтому в ночное время мы заходили на арбузное поле совсем с противоположной стороны, то есть подальше от их шалаша.

Мы собирались в поход за арбузами втроем или вчетвером. Я с хлопцами договаривался о том, когда мы пойдем за арбузами, и все мы собирались с вечера в нашем дворе; забирались на чердак нашей кухни и одетыми ложились на соломе спать. Кто-то из ребят просыпался первым, смотрел на часы и подымал остальных; и мы начинали собираться ехать за арбузами. Бывали случаи, что никто не просыпался, - и мы продолжали спать до тех пор, пока солнце не подымалось высоко. В таких случаях эта попытка проходила вхолостую, - поездка за арбузами отпадала.

Тогда я начал просить маму, чтобы она нас будила ночью в 03.00 часа. Когда подходило это время, она нас будила; мы все подымались, протирали глаза и собирались ехать на арбузное поле. Велосипеды, с привязанными мешками к багажникам, стояли возле нашей кухни во дворе. Мы потихоньку выходили со двора, садились на велосипеды и ехали по дороге Лиховка - Мишурин Рог до самой маслиновой посадки, а затем по полевой дороге, вдоль маслиновой посадки, еще ехали метров 500 вниз. Ночи были лунные, так что ехали на велосипедах без включенных фонарей. За метров 150-200 от арбузного поля мы останавливались, велосипеды оставляли в маслиновой посадке, а сами, прихватив в руки мешки, шли к арбузному полю наискосок по кукурузному полю, чтобы выйти с кукурузы и быть немного в стороне от посадки. Достигнув окраины кукурузного поля, мы останавливались перед арбузным полем, всматривались в него, вели прослушивание и, никого не обнаружив, заходили на поле, и каждый начинал себе выбирать арбузы. Набив мешки, с учетом возможности их поднять и закинуть на спину, мы через кукурузное поле возвращались, отыскивали свои велосипеды, увязывали и грузили на багажники мешки с арбузами, и тем же маршрутом возвращались домой, - каждый ехал к своему дому.

Однажды мы поехали за арбузами, вышли на окраину кукурузного поля и, присевши, начали наблюдать за арбузным полем. Как раз ярко светила луна; смотрим, на арбузном поле в метрах 15-20-ти от нас, кто-то ходит; мы подумали, что это сторожа. Мы потихоньку развернулись в обратную сторону, - и тут Моргун Вовка, как крикнет: - "Вперед!" Мы все как рванули бежать по кукурузе, так летели к велосипедам, - только листья по ушам били да ветер свистел. Прибежали к велосипедам, быстро на них сели, и сколько есть силы, - покрутили педалями, чтобы побыстрее приехать домой. Пару километр отъехали и расхохотались: все начали говорить, что это, наверно, такие же сторожа, как и мы. Вторую попытку попасть на баштан, в эту ночь, мы не повторили.

В период летних каникул, начиная с 1959 года, я с ребятами, по пару раз за лето, ездили на рыбалку на р. Днепр. Обычно мы собирались втроем или вчетвером: я, Коля Кротенко и Петя Стюпан, четвертым ездил с нами Леня Озерной. Ездили на рыбалку на велосипедах. Рыбачили не удочками, а заранее готовили по три-четыре закидки. Конечно, снасти тогда у нас были несовершенные. Хорошие снасти дорого стоили, а денег на них никто не давал. Поэтому мы ездили на рыбалку с примитивными снастями, - об этом говорили и наши уловы. Вырезали с дерева рогатины, наматывали на них толстую леску длиной метров 20-25; в конце лески привязывали свинцовое грузило; выше грузила привязывали по три поводка с крючками. Крючки покупали дешевые и, естественно, не очень качественные. Поводки с крючками привязывали к основной леске на расстоянии 25-30 см друг от друга. Длина поводков составляла от 10 до 15 см. Для насадки на крючки мы заготавливали земляных червей, - каждый для себя собирал их в баночку. Для приманки мы ничего не заготавливали. Брали еды себе на сутки, - в основном бутерброды (хлеб с салом, колбасой) и воду. Также брали с собой и теплую одежду, потому что ночи бывали холодные. Выезжали на рыбалку, как правило, после обеда.

Собирались мы вместе, садились на велосипеды и выезжали на дорогу Лиховка - Мишурин Рог; по этой дороге ехали до поворота направо, на Лоринские луга; проезжали по полевой дороге мимо совхозной коровьей фермы, затем, по дороге мимо озера Винницкое, параллельно селу Ганевка, ехали до самих Мостов. По маршруту до р. Днепр проезжали еще несколько небольших сел. И последнее, перед рекой Днепр, - с. Днепрово-Каменка. Подъезжали к реке Днепр, справа или слева от дороги, выбирали удобное место для рыбалки, располагались и готовили снасти.

От нашей улицы до р. Днепр было, кажется, 18 километров. В общей сложности мы тратили на движение к реке часа 2-2,5. По прибытию к месту рыбалки, мы разворачивали и закидывали свои закидки. Клев был с вечера слабый, и мы всегда ожидали раннего утра. Перед наступлением темноты, мы делали последние насадки, закидывали свои закидки на всю ночь, а, чтобы слышно было ночью, как клюет рыба, мы прикрепляли звоночки. Бывало, что за всю ночь не было ни одной поклевки; иногда бывали. Как правило, ночью клевал лещ. Были мы молодые, ночью спать хотелось, поэтому часто просыпали поклевку. После рыбалки я привозил домой 3-4 небольших леща, - вот и вся моя рыбалка. Такая рыбалка надолго отбивала охоту порыбачить. Поэтому мы и редко туда ездили.

Однажды, будучи на рыбалке на р. Днепр, я рано утром вытаскивал свои закидки после ночи. Тяну одну закидку - вытягиваю небольшого леща, тащу вторую - еще один лещ. Я начал тянуть леску третьей - и вдруг по леске сильный удар, стало тяжело мне тянуть, - и тут я увидел, как большая щука, до метра длиною, резко потянула по верху воды вправо, затем развернулась и повела влево. Потом я ощутил резкий рывок и леска моя ослабла, - щука перекусила мою леску и ушла. Оказывается, когда я начал вытаскивать леску третьей закидки, на крючке был небольшой подлещик, щука его проглотила и попалась на крючок. Если бы у меня были на закидке металлические поводки, то щука бы не ушла, она не смогла бы перекусить такой поводок, и я смог бы иметь хороший улов.

Каждый раз мы рыбачили на р. Днепр до 12.00 часов, а после, - сворачивали снасти и возвращались уставшие домой.

А еще мы, в летнее время, ходили по посадкам. Ходили часто к самой отдаленной от нас посадки - маслиновой. В этой посадке, внутри ее, росли большие деревья дуба, клена, а передний и последний ряды посадки - деревья маслины и шелковицы. Когда поспевала шелковица, мы ходили ее собирать и кушать. Сначала наедались, а затем подстилали под деревом тонкое одеяло или простынь и трясли деревья. Так набирали по целому ведру шелковицы.

Когда поспевала маслина (а это поздней осенью), то ходили и собирали маслину. А так как мы были пацанами-школьниками, то интересовались всем, что было в посадках, - а там было много птичьих гнезд. Помню, как я залазил на самую верхушку дуба, - там было сорочье гнездо, и в нем - большие оперенные сорочата. Трудно было найти отверстие в сорочьем гнезде, но я добирался до молодого выводка и доставал их. Какие они были злые, - и молодые и взрослые сороки; молодые клювами хватали за пальцы, а их родители кружили и стрекотали над самой головой.

Также, в посадке летом, было много гнезд сорокопутов.

Я тоже лазил по деревьям и добирался до гнезда этой хищной птицы; она по размерам почти такая, как скворец. Бывало, идем по посадке и высматриваем гнезда. Увидев с земли гнездо, начинаем смотреть, что там в гнезде имеется. Если замечали больших птенцов, то было интересно их подержать в руках. И кто-то из ребят начинал лезть на дерево.

Что начиналось? Взрослые сорокопуты подымали стрекотание, начинали пикировать над головой, готовые клювом ударить по голове. А к птенцам-то дотронуться тоже невозможно, - кричат и хватают своими клевами за руку. Приходилось их брать с гнезда, опускаться на землю. Когда все ребята хорошо их посмотрят, затем кто-то лез на дерево и обратно их садил в гнездо. Когда мы уходили, то пара сорокопутов нас преследовала и сопровождала метров до 100 от их гнезда, и все с криками пикировали над нашими головами.

Иногда, в тени деревьев, хлопцы играл в карты в подкидного. Я тоже играл до 8-го класса. Но, когда понял, что эти игры в карты всего лишь пустая трата времени, - я перестал садиться играть, и до сих пор ни разу не садился за карты.

А зимой по воскресеньям, как мы проводили время? Собирались по человек пять-шесть, я брал с собой собаку по кличке Барсик - овчарку и, с часов десяти утра, - в поход по степям, лугам, посадкам и болотам. Пес Барсик бегал впереди и выгонял зайцев, а выгнав зайца, начинал его преследовать; через метров 500 преследования, он потихоньку отставал и продолжал преследование с лаем. И так он преследовал зайца с километр, отставал и возвращался ко мне.

В болотах мы жгли камыш, а также кучи перекати-поля в степи, а мой пес бегал вокруг да ловил и поедал мышей, выбегающих из пылающих куч сухой травы. Приходили домой, после полевых прогулок, под самый вечер, когда уже смеркалось, голодные и уставшие. С еды я мог с собой брать пару кусочков хлеба, намазанных смальцем. Вот и вся еда на целый день.

Весной, после 14 марта, я с хлопцами ходил на луга выливать сусликов. В те мартовские каникулярные дни светило яркое солнце, травка зеленела; у каждого из ребят было с собой по пару ведер; ходил я по лугам, нагнувши голову и напевая песни, всматривался в зеленую травку, - искал свежие сусличьи норки. И найдя свежую норку, как пять копеек, ставил возле нее палочку или бросал шапку, вместо ориентира, и бежал с ведрами к болоту за водой. Приносил и начинал лить. Как раз два ведра воды было достаточно для выливания суслика с одной норки. Выливал одно ведро, опускался на колено, приставлял ухо к норке и слушал - лезет суслик или нет, если не было слышно бултыхания воды, значит норка пустая, - дальше воду лить не стоит, - суслика в ней нет.

Услышав бултыхание в норке, брался за второе ведро и продолжал лить воду, держа ведро одной рукой, а второй - приготавливался схватить суслика за шею сзади; затем, - хвать его рукой и удар о землю; заталкивал суслика под ремень на поясе и дальше опять шел искать свежие норки. Таким образом, я за целый день мог наловить десятка два сусликов. Дома осуществлял ошкуривание; шкурки развешивал для высушивания, а мясо шло в котел для варения еды свиньям. А свиньи, при кормежке, услышав ароматный запах еды с сусликом, рвались, как звери, готовые перепрыгнуть через загородку, - так им нравилась эта еда.

Шкурки сусликов, после высыхания, я сдавал заготовителю по цене: 6 коп. за одну шкурку (после денежной реформы 1961 г.), шкурки хомяков - по 10 коп. за одну штуку. Но их попадалось мало.

Однажды, я не удачно поймал хомяка при выливании его водой из норы: вместо того, чтобы схватить его сзади за шею, схватил его спереди, и он зубами впился мне в пальцы, еле-еле развел ему пасть и освободился, но палец прокусил он мне глубоко, - долго не мог остановить кровь, и рана заживала долго.

На весенних каникулах приходилось помогать родителям вскапывать огород. Приусадебный участок у нас был 15 соток, который нужно было вскапывать вручную, - там росли деревья. Приходилось помогать копать огороды и пожилым людям. Часто приходила тетя Христя и просила маму: "Пусть Коля с Ниной придут и помогут вскопать огород в садике". Нина отказывалась сразу, а я был безотказным, - брал лопату и шел помогать вскапывать ей сад, в то время как другие хлопцы разгуливали по улице или занимались играми.

Летом мне приходилось часто выпасать и колхозную череду коров. Колхозных коров выпасать было трудно: носились по лугам, как хорты, не удержать эту череду. Так я брал с собой собаку Барсика, и он очень помогал. Как только часть коров уходила куда-то в сторону или отбивались, так я давал команду собаке: "Барсик, - Возьми!" - и он летел за ними стремглав и заворачивал их в нужную сторону, покрывая коров лаем. Так с ним я меньше бегал за коровами: он хорошо мне помогал.

Первого и второго мая 1960 года в нашей семье было важное событие: у нас была свадьба, сестру Люду выдавали замуж за Озерного Анатолия, ей тогда было 20 лет. После свадьбы молодожены уехали жить в г. Днепропетровск.

За несколько дней до свадьбы она приезжала с города в Лиховку на регистрацию в ЗАГС (в сельсовет). Так как ее жених проживал в Лиховке, заявление на регистрацию в ЗАГС (в сельсовет) подавал Озерной Анатолий со своим отцом в отсутствие Люды. Люде, в письме, Анатолий посоветовал ехать поездом до станции Ирастовка. Так она и сделала: под вечер приехала поездом до Ирастовки. Автобусы тогда с Ирастовки не ходили до Лиховки, особенно после того, как Лиховка перестала быть районным центром. В Ирастовке Люда попросилась к одной женщине переночевать. А утром, не найдя никакого транспорта на Лиховку, решила идти домой пешком.

Вышла с Ирастовки в 10.00 и пошла в направлении Лиховки по полевым дорогам, вдоль посадок. Когда шла, то не встретились ни люди по пути, ни попутные автомашины. Так к 18.00 и добралась пешком до Лиховки; говорила, что сильно устала, пока дошла домой. Вот так она добиралась, чтоб зарегистрироваться со своим женихом.

Свадьбу тогда играли три дня, как и положено в селе. На второй или третий день свадьбы - был такой обычай в Лиховке - по улице возили тачкой родителей. Я вспоминаю, как посадили в тачку сначала моих родителей и начали мужики их возить. Бегали мужики с большой скоростью, а мои родители сидели и только улыбались. А последний раз, когда их везли, то возле хаты перевернули эту тачку.

Когда очередь дошла до пары Озерных, то старый Озерной взвыл, начал кричать: "Не буду кататься!" Мужики хотели их силком посадить, но Озерной начал кричать: "Не подходите ко мне! Я вас порежу!" Так что вторую пару "молодых" не покатали.

В июле 1960 года демобилизовался со службы в Морфлоте мой старший брат Владимир. Он на несколько месяцев раньше был уволен с армии в связи с тем, что собирался поступать в институт. После месячного отдыха брат Владимир уехал в г. Запорожье к прежнему месту работы и стал работать на своем заводе "Запорожсталь", а в институт, в том году, поступать не стал.

Вспоминаю, как мы с Леней Озерным покупали велосипеды. Однажды в воскресенье, в мае 1961 года (мы с ним заканчивали 7-й класс), мы с ним зашли в центре села в магазин "Раймаг" и увидели там два велосипеда для взрослых красного цвета. Нам с Леней велосипеды понравились. Леня сказал, что будет покупать и попросил продавца, чтобы она никому не продавала, а он пойдет домой за деньгами и через час придет за велосипедом.

У моих родителей, в то время, был велосипед довольно старый, изношенный. Поэтому нам надо было приобрести новый. Я на покупку велосипеда не надеялся, так как в ближайшее время отец не собирался покупать.

Мы с Леней быстро пошли домой. Я, придя домой, начал говорить своему отцу, что в "Раймаг" привезли два велосипеда для взрослых, они красного цвета. Леня Озерной пришел за деньгами и будет покупать. Отец поинтересовался: в какую же цену эти велосипеды. Я ответил, что стоимость велосипеда 51 рубль. Отец сказал: "Так пойди же и купи нам тоже велосипед". Дал мне 52 рубля, и я пошел вместе с Леней покупать. Пришли в магазин, велосипеды оба были на месте - никто их не купил. Мы выкупили себе с Леней по велосипеду и приехали на них домой. Посмотрели дома на мою покупку - велосипед всем понравился.

Я занялся уходом нового велосипеда. Сначала я вытер всю смазку, снял колеса, смазал солидолом втулки, все подшипники, проверил руль, проверил и подкрутил все гайки, - техническое обслуживание мной было завершено.

Прошел месяц с того времени, как я купил новый велосипед; настал июнь - время каникул. И вот, однажды, в обеденное время, мы с Леней Озерным решили поехать на новых велосипедах покупаться на озеро Винницкое. По дороге на Мишурин Рог мы доехали до поворота на Лоринскую долину. После поворота, чтобы спуститься в эту долину, там был очень крутой и длинный спуск, - крутизна около 50 градусов. Мы всегда съезжали в долину с большим ветерком. И вот, после поворота, я поехал первым, Леня ехал за мной. Мой велосипед катился с огромной скоростью, только ветер свистел в ушах. Дорога на спуске оказалась пыльная; пыль была на дороге сантиметров 5-6. Я катился с большой скоростью, метров за 50 до ровного участка дороги, в пыли, лежало металлическое колесо от тракторного плуга, - я поздно его заметил, - и переднее колесо моего велосипеда ударяется в этот металлический диск, мой руль развернуло вправо, - велосипед на секунду завис над препятствием. Я по инерции вылетел с велосипеда и кубарем полетел по ходу движения, летел и катился метров десять, велосипед лежал сзади на обочине. Я поднялся, осмотрелся, - оказалось, что сбил до крови только одни локти. Подошел и посмотрел на свой велосипед - переднее колесо было согнутое в дугу.

Что же мне делать, ведь новый велосипед? Что скажут родители? О купании в озере - не было уже и речи. Катить велосипед было невозможно - ведь переднее колесо не крутилось. Я взял велосипед на плечи и понес наверх к дороге Мишурин Рог - Лиховка. С трудом донес до дороги, а там вдоль дороги росли деревья акации. Там мы с Леней сняли переднее колесо; я подошел к одному дереву, нашел там между двумя толстыми ветками расщелину, вставил туда колесо и начал выпрямлять. Долго мы мучились, но как будто выпрямили. Начали вставлять и прикручивать колесо - оказывалась сильная восьмерка. Сняли и опять начали выпрямлять, затем прикрутили снова; проверили, - при вращении колеса восьмерка оказалась еще приличная, но решили, что гнуть в расщелине, - это ничего не даст. Попробовали в некоторых местах отпустить спицы, а в других, - их натянуть, тем самым мы еще уменьшили люфт и восьмерку. На этом мы завершили правку моего велосипеда. Исправили с Леней так этот дефект в велосипеде, что никто и не заметил у меня дома. Я попросил Леню, чтоб он о моем падении с велосипеда никому не говорил. Так и отделался я только своими сбитыми локтями.

Наступил август 1961года и в нашей семье новое событие, - приехал мой старший брат Владимир с Запорожья в Лиховку и сказал родителям, что приехал жениться. Родители подумали, что он будет жениться на девушке с Запорожья, и об этом спросили у него. Он ответил им, что приехал жениться на девушке с Лиховки, - на Дидко Лиде.

В то время в гостях у моих родителей были сестра Люда и ее муж Анатолий Озерной. Анатолий Озерной, в присутствии моих братьев Анатолия и Владимира, начал наговаривать на Лиду, говоря, что она встречалась с одним шофером и была чуть ли не беременная от него. Загрустил мой брат Владимир и стал раздумывать: что же ему делать? Уже хотел больше и не ходить к Лиде. Мама узнала об этих разговорах, посмотрела на Володю и сказала: "Сходи, Володя, и все сам разузнай!". Вечером Володя, как пошел к Лиде, то там и остался, - свадьбе бывать.

Мои родители, совместно с родителями Лиды, подготовились и сыграли им свадьбу.

А в октябре 1961 года призвали в армию моего старшего брата Анатолия. Он прослужил все три года в Германии (ГДР). Он служил шофером, возил командира части.

Наступил 1962 год. Я ходил в 8-й класс. В феврале 1962 года демобилизовался с Морфлота мой старший брат Виктор, который прослужил в общей сложности 4 года и 4 месяца. Демобилизация у него затянулась в связи с Карибским кризисом и блокадой Кубы. Приехал он с г. Измаила не один. Там он женился и приехал домой с женой по имени - Валя.

В июне 1962 года я успешно сдал все выпускные экзамены за 8-й класс и получил свидетельство о неполном среднем образовании. На этом моя учеба в дневной школе закончилась.

Самостоятельные жизненные шаги. Учеба в ГПТУ

Закончив восемь классов, у меня не возникало мысли идти учиться в школу дальше, чтобы получить среднее образование, так как до меня никто из моих братьев и сестер не заканчивали 10-ти классов. В нашей семье (Штаченко) так сложилось: как только кто из моих братьев или сестер заканчивали семилетнюю школу, их сразу везли в город куда-то поступать учиться - в техникум или в ГПТУ. Так вышло и со мной.

В июле 1962 года меня, и соседского моего товарища Петю Стюпана, моя мама повезла в г. Днепропетровск поступать учиться. В первую очередь зашли в индустриальный техникум - в 1957 году его окончил мой старший брат Владимир - узнали условия приема; поговорили, посоветовались мы между собой и приняли решение, что делать нам дальше. Петя сказал, что поступить не сможет, желательно идти в ГПТУ (городское профессионально-техническое училище), чтобы поступать без экзаменов. Я тогда подумал: "Ведь моя учеба в техникуме создаст дополнительную нагрузку на родителей. С общежитием в техникуме было трудно, а это значит, что нужно снимать комнату для жилья, надо мне питаться и одеваться".

На помощь старших братьев и старшей сестры Люды я не надеялся: они сами нуждались в помощи. Брат Виктор со своей семьей жил на снимаемой квартире в г. Днепропетровске. Брат Владимир, с женой Лидой, проживал в г. Запорожье в коммунальной квартире, только начинали жизнь - им самим нужна была помощь. Сестра Люда имела свою квартиру, но жила на другой стороне города, за р. Днепр (в пригородном пос. Мануиловка), - а это очень далеко добираться до техникума. Кроме меня с родителями оставались еще трое младших детей - брат Иван и две сестры. Вот поэтому я сказал маме, что и я пойду вместе с Петей поступать в ГПТУ.

Все мы переночевали у моей сестры Люды и рано утром поехали в строительное училище на улице Канатной. Это то строительное училище, которое заканчивала, в 1957 году, моя сестра Люда. Зашли в приемную комиссию; нам предложили в группу каменщиков, так как группы сантехников и плотников были уже набраны. Мы согласились, сдали документы и нас направили в поликлинику проходить медкомиссию. Медкомиссию мы с Петей прошли и нас зачислили в училище. Нам указали дату, когда нужно явиться на учебу. Мы с Петей в свой родной поселок, после сдачи документов и прохождения медкомиссии, уже не возвращались. Уезжая домой, мама сказала: "Ну, смотри же, сынок, учись хорошенько, прокладывай себе дорогу, закончишь ГПТУ, будешь работать и пойдешь учиться в вечернюю школу, а затем в вечерний институт, тебе неоткуда ждать помощи, нам тебе тоже нечего дать, да и старшие браться с сестрой помочь не в состоянии. Так что устраивай сам свою судьбу, а пробьешься в люди, - нас не забывай".

В учебную группу каменщиков набрали человек 25 учащихся. Мне и односельчанину Пете предоставили койки в общежитии; мы поселились с ним в одной комнате. Во время учебы в ГПТУ учащиеся были обеспечены трехразовым бесплатным питанием в столовой училища. Кроме того, учащиеся обеспечивались рабочей и повседневной формами одежды.

Итак, в 15 лет я был оторван от своего родительского гнезда, от своих младших братьев и сестер. С утра до вечера, и с вечера о самого утра, то есть ежесуточно перед глазами - чужие лица. Да еще не ото всех испытывать доброжелательное отношение, слышать частые насмешки, оскорбляющие высказывания, клички, которые по пяткам следовали то за одним, то за другим учащимся. И это надобно было испытывать на себе, терпеть и как-то приспосабливаться к этим условиям тамошнего бытия.

Что можно сказать про учебу в строительном училище и проживание в общежитии?

Общежитие ГПТУ находилось через два дома от учебного корпуса. В учебном корпусе размещалось управление училища и учебные аудитории. Рядом с общежитием ГПТУ находилось общежитие студентов-девушек какого-то техникума. Наше общежитие было четырехэтажным. На первом этаже находилась дежурная комната, камера хранения вещей (чемоданов) учащихся, комната и кладовая для хранения постельного и нательного белья. На 2-м этаже был оборудован кабинет врача училища, красный уголок (ленинская комната), где находился телевизор "Рекорд", показывающий в черно-белом изображении, и несколько десятков стульев; был на втором этаже класс гражданской обороны и библиотека. На 3-м этаже проживали учащиеся-девушки, а на 4-м - учащиеся-мальчики. На 5-м этаже, состоящем из двух комнат (пристройка), тоже жили мальчики. Меня и Петю Стюпана поселили в комнате на 4-м этаже. В комнате размещалось человек 5-6 учащихся.

Порядок в ГПТУ был строгим. Особенно нас держали в руках на первом году обучения. Подъем был в 07.00. Нас по команде подымали и под руководством физрука отправляли на утреннюю физзарядку на стадион. После умывания и заправки коек отправлялись в учебный корпус в столовую, находящуюся на 1-м этаже. Каждому учащемуся, перед приемом пищи, в коридоре, дежурным мастером, вручался талончик и по нему в столовой нам выдавали пищу. Дежурный мастер регулировал порядок захождения учащихся в столовую. Талоны выдавались потому, что некоторые учащиеся стремились принимать пищу повторно, чтобы скушать что-то вкусное из меню. Кормили нас нормально, наедались. За первый год, я помню, что подрос на целых 14 сантиметров.

После завтрака в столовой, с 09.00, начинались занятия и заканчивались где-то в 14.00. Затем обед. После обеда бывали какие-то мероприятия общего характера: проводил воспитательные мероприятия мастер или воспитатель, готовились к занятиям пару часов, а потом свободное время. Часто нас по вечерам, во время обучения, водили в цирк, а во время занятий по эстетике - посещали художественный музей, кинотеатры, а затем обсуждали просмотренные кинофильмы.

В свободное время кто-то читал, кто-то спал, кто-то смотрел телевизор в красном уголке, кто-то играл в шахматы, а некоторые занимались разными дурачествами. Чтоб ко мне не придирались заправилы с учебной группы, я по вечерам лежал и читал книги. Что было характерным в поведении задиристых ребят, - они уважали тех, кто занимался чтением книг, - они их обходили и не задевали.

Я, в первую очередь, начал читать книги Жюль Верна. Понравились мне тогда его романы: "Пятнадцатилетний капитан", "Таинственный остров", "Дети капитана Гранта", "Двадцать тысяч лье под водой", а также книга "Капитан Немо".

Читал я и романы Фенимора Купера, такие как: "Следопыт", "Зверобой", "Последний из могикан" и другие.

Понравились мне романы Теодора Драйзера "Финансист" и "Американская трагедия". Я прочитал во время учебы в ГПТУ и много книг других писателей.

Также, я начал приобщаться к шахматам и научился хорошо играть.

Дурачества среди учащихся были самые разные: по вечерам бились подушками, да так, что по комнатам разлетались с них перья; иногда в комнатах подвешивали над дверьми, на нитке, рабочие ботинки, и как кто с другой комнаты заходил, открывая дверь, так эти подвешенные ботинки падали ему на голову. Тут было смеха! Или, другое, еще до общего отбоя, некоторые ребята в комнатах на своих кроватях засыпали.

Что с ними делали эти задиристые ребята?

Где был разорванный матрац, там вырывали клочки ваты, поджигали их, - они дымили; затем подходили к спящему парню, дымящуюся вату приближали к его носу и начинали на нее дуть, пока эта струя дыма не попадала ему в нос. Естественно, парень начинал вертеться, просыпался и вскакивал, - опять было много довольного смеха. А еще применяли такое дурачество, как удавка полотенцем. Кому-то по желанию, а кто не хотел, - тому, сзади внезапно, накидывали на шею полотенце и накрест его концами зажимали шею до тех пор, пока паренек не отключался и не засыпал. Кто-то тихо засыпал, а кто-то засыпал и весь начинал дергаться. Всех это смешило. Я не соглашался на такие эксперименты, но, однажды, меня внезапно подловили, сзади накинули на шею полотенце и тоже усыпили.

Отбой в общежитии был в 23.00. После отбоя двери общежития запирались дежурной. Кто из учащихся, где-то загулявшийся, приходил и стучался в дверь, дежурная ему открывала, но после долгих упрашиваний опоздавшего, и предупреждала о нарушении порядка проживания. Были случаи, когда таких нарушителей выселяли из общежития.

Каждую субботу после обеда, с 15.00, в общежитии проводилась генеральная уборка. Дежурная в каждую комнату заносила тазик с тряпками, хозяйственным мылом и щеткой. Надо было жильцам в своей комнате сделать генеральную уборку, которую мы делали следующим порядком: сначала с потолка и стен веничком, с намотанной на нем белой тряпкой, снимали паутину, потом с мылом вымывали двери, окна, затем полы; протирали койки белой влажной тряпкой. Уборкой в комнате занимались те жильцы, которые домой в субботу не уезжали. После окончания уборки заходила комендант, Марья Никитична, и проверяла уборку. Белой тряпочкой проверяла койки, окна, просматривала потолок и, если замечала пыль или грязь, то требовала уборку переделывать.

И вот началась учеба, а учиться надо было два года. Нашей группой руководил хороший мастер - Янушевский Николай Иванович, член КПСС. Он был умелым воспитателем. Состав учащихся группы был самым разношерстным, в основном одногодки, все приезжие, за исключением одного человека, который был местным - по фамилии Павлик. Имени и отчества его не помню, так как он с нами не жил в общежитии, а только присутствовал на занятиях и на практике.

В течение первых трех месяцев были классные занятия. Нам преподавали такие предметы: спец технологию, материаловедение, механику, электротехнику, обществоведение, гражданскую оборону, эстетику и другие.

Практические занятия с нами проводил наш мастер. Первые практические занятия он проводил в подвале здания училища. Там лежали штабели разного кирпича: белого, красного. В теоретическом плане в классе объясняли нам виды кладок из кирпича; в подвале мастер, используя кирпич, показывал, как ложатся эти стены из кирпича: в полкирпича, в кирпич, в полтора, в два и в два с половиной кирпича; объяснял и показывал, какая должна быть перевязка, как нужно выкладывать углы. Там же, в подвале, мастер показывал, как нужно выкладывать печку с плитой и грубой, как устраиваются дымоходы. Где-то весной на первом году обучения нас на небольшое время начали отправлять на производство для прохождения практики. Учебную группу разбивали на несколько подгрупп (по 5-6 чел.) и под сопровождением мастера, мы отправлялись к местам работ.

После первого месяца учебы моего односельчанина, Петю Стюпана, мастер отпустил съездить домой на воскресенье. Через пару дней он приехал, передал мне от родителей небольшую сумму денег и сказал, что будет отчисляться, так как дома одна мама, она инвалид и ей одной тяжело. По поданному заявлению его отчислили с училища. И вот я остался совсем один среди всех чужих. Состав учащихся - это 15-ти летние пацаны, в основном из сел. Лидировали в группе хлопцы из г. Павлограда, их было человек пять-шесть. Они считались городскими, все были такими приблатненными. Вокруг них большинство хлопцев группировались, их поддерживали, старались перед ними лебезить, заискивать. Кто из учащихся в группе, которые были поскромнее и ответственные, - над ними заводилы насмехались, дразнили, давали различные клички, а лизоблюды, - угождали им и подхватывали эти клички и насмехались вместе с ними. Это испытал и я от них.

Первый раз я поехал домой в свой поселок Лиховка к родителям через 3,5 месяца, на 7 ноября 1962 года. Одет был в синюю робу, фуражка железнодорожника, ботинки яловые. И, конечно, на то время гордился я этой формой.

В конце ноября 1962 года меня принимали в комсомол. К приему в комсомол надо было готовиться. Пришлось изучить Устав ВЛКСМ и нас, целую группу учащихся, повели в райком комсомола для приема в комсомол. Комиссия в райкоме задавала вопросы по уставу комсомола, я на них ответил. Потом, помню, задали вопрос: какие я выписываю и читаю газеты? Я ответил, что газеты не выписываю, а покупаю в киоске и читаю. Комиссия единогласно постановила - принять эту группу учащихся в комсомол. Для получения комсомольского билета и для анкеты необходимо было принести две маленькие фотокарточки. У меня возникла проблема. Ведь надо было идти фотографироваться в фотоателье. Стоили фотографии в то время всего лишь 60 копеек, а у меня не было денег ни рубля. Занять денег было не у кого. Да хотя и можно было в кого-то занять, да нечем было отдавать. До сдачи фотографий оставалось три дня. Перед этим, в воскресенье, я поехал в гости к сестре Люде.

Ей в этот период тоже трудно жилось. Ее муж лежал в больнице с туберкулезом. Ее дочери, Наташе, было 1 год и 10 месяцев, сестра еще была беременная вторым ребенком. Работала одна, Наташу возила на велосипеде в ясли, затем шла на работу, с работы шла и забирала Наташу. Еще ей часто надо было ездить к мужу в больницу, какую-то повезти ему еду. А зарплаты были маленькие.

И вот я, перед приемом в комсомол, утром, в воскресенье, приходил в гости к сестре Люде, а после обеда собирался уходить к себе в училище. Провожая меня, сестра Люда дала мне один рубль. Как я в душе обрадовался этому рублю. Это был выход из моего трудного положения. Я тут же, неподалеку от училища, пошел в фотоателье и сфотографировался на комсомольские документы. Как много прошло времени с тех пор, а я до сих пор с благодарностью вспоминаю сестру Люду и ее рубль, - как он меня выручил тогда.

Хорошо помню, как на занятиях по основам политических знаний, преподаватель Марк Львович нам объяснял, что такое "коммунизм". Как раз, до моего поступления в ГПТУ, в Москве прошел ХХII съезд КПСС (1961 год), взявший курс на построение коммунизма в нашей стране. Предполагалось, что к 1980 году в СССР построят коммунизм. И нам, учащимся, Марк Львович объяснял, какая жизнь будет при "коммунизме". Что рабочий день будет составлять всего 4 часа, а в оставшееся время каждый человек может повышать свой культурный уровень. У каждого мужчины будет не менее, как три костюма, обуви будет не меньше как пять пар, и будет с десяток рубашек. "Да, как будет хорошо", - подумал я.

А у меня в то время были только одни ботинки, да один костюмчик, уже поношенный.

Мне памятны занятия по эстетике. На этих занятиях учащимся прививали первичные навыки эстетического вкуса. На первых занятиях преподаватель ознакомил нас с сущностью и формами прекрасного в художественном творчестве, а также в жизни.

Изучая темы, касающиеся русских художников-передвижников, преподаватель демонстрировала их картины и давала некоторым из них характеристику, а на последующих занятиях требовала давать характеристики картинам уже самим учащимся. Припоминаю, как на одном из занятий, преподаватель вывесила картину В. Сурикова "Покорение Сибири Ермаком", дала нам время, чтобы мы внимательно ее изучили и сделали описание. Затем она вызывала отдельных учащихся для ответа, и все мы слушали характеристику, даваемую ими этой картине. Аналогичным образом мы изучали картину В. Сурикова "Боярыня Морозова" и других авторов. Завершающим этапом изучения этого раздела о художниках было посещение, в плановые часы занятий, Днепропетровского художественного музея.

Были темы занятий по эстетике, где нам рассказывали о музыке, истории создания отдельных произведений. К примеру, преподаватель рассказывала об истории создания такого музыкального произведения как полонез Огинского "Прощание с Родиной". После рассказа преподаватель ставила пластинку на жестком диске в проигрыватель, и мы все слушали это произведение, а затем высказывали свои чувственные восприятия.

Были занятия по эстетике, где преподаватель учила нас строить взаимоотношения с девушками, как себя нужно с ними вести и как обходиться.

Итак, первая практика во время обучения в ГПТУ.

Подгруппа из 8 чел., в которую я попал, была направлена на строительство забора из шлакоблока на какое-то небольшое предприятие, которое занималось выдавливанием сока из яблок под прессами. Яблочный сок заливался в бочки и эти бочки лежали рядами на хозяйственном дворе предприятия. Сок этот в бочках бродил и потом его отправляли на винный завод. Чтобы никто не пил сок из бочек, в них заливали какую-то неприятную на вкус добавку (типа деготь). Недели две наша подгруппа там строила этот забор из шлакоблока. Однажды подошел к нам рабочий из цеха, дядя Вася, и предложил попить бражки из бочки через трубочку. Ребята ответили, что эту бражку пить нельзя. Дядя Вася сказал, что, когда заливали бочонки этой неприятной добавкой, он одну бочечку откатил в сторону и в ней бражка чистая. Все ребята через трубочку попробовали эту бражку из сока яблок.

На этом предприятии нам разрешали пить яблочный сок. Кто хотел пить, тот подходил и подставлял кружку под струю сока, льющуюся по желобку пресса, набирал сок и пил сколько влезет.

На этой первой практике мы, молодые ребята, не достаточно еще соблюдали меры техники безопасности. Выложив забор до половины, учащиеся без подмостей не могли выше продолжать работу. Поэтому соорудили из брусков и досок подмости и продолжали выкладывать забор выше. В один из дней, те ребята, которые находились на подмостях, определенно пострадали от их перегрузки. Те из ребят, кто находился на земле, загрузили на подмости ящики с раствором и нагрузили много шлакоблока. И, видать, создали лишний вес. Я был наверху на подмостях, укладывал шлакоблок в стенку и, услышав сзади треск, интуитивно сделал шаг вперед и стал на стенку. Оглянувшись назад, я увидел, как все рушилось и летело на землю. Три учащиеся, вместе с шлакоблоком и ящиками, рухнули на землю и получили серьезные травмы.

В конце первого года обучения, где-то в мае месяце, я был направлен в ночной санаторий. В этот санаторий направлялись учащиеся только с нашего училища. Мою кандидатуру, как отлично успевающего и дисциплинированного учащегося, подал наш мастер. Мне туда не очень хотелось, так как туда надо было после занятий добираться трамваем, а утром - приезжать в училище. Ведь у меня тогда совсем не было денег на проезд. Вот я у мастера и начал отказываться, просил, чтобы туда послали кого-то другого. Но он назвал меня глупцом и настоял на своем - ведь истинную причину своего отказа я ему не говорил.

В санатории было улучшенное питание, давали гематоген и еще что-то, был медицинский контроль, спокойствие. Двадцать один день пришлось пробыть в этом ночном санатории. Зря я отказывался, понравилось.

Как вспомню один случай, который произошел со мной во время учебы в ГПТУ, так у меня волосы становятся дыбом до сих пор. Это было весной 1963 года в конце первого года обучения. Мастер группы, в один из будних дней, назначил меня и Виктора Мельникова в распоряжение завхоза училища. К 09.00, в назначенный день, мы с Виктором явились в указанное место к завхозу. Он нам сообщил, что на автомашине училища (ГАЗ-51) предстоит съездить на какую-то базу за матрацами. Ехали на эту базу больше часа. С прибытием на базу, по указанию завхоза, мы начали грузить на машину матрацы. Начали грузить на кузов со стороны кабины; поперек машины вмещался в длину один матрац. Мы нагрузили полную машину этих матрацев в четыре ряда и с метр выше кузова; обвязали матрацы веревками сверху и привязали до кузова. При возвращении в училище, завхоз ехал в кабине рядом с водителем, а мы с Виктором расположились следующим образом: я разместился у заднего борта (там было пространство от матрацев в 50 см), а Виктор расположился у переднего борта (между передним бортом и матрацами). Завхоз дал Виктору какую-то железку и сказал, что если необходимо будет остановиться, то Виктор должен этой железкой постучать в борт машины или по кабине. Таким порядком мы уселись и поехали. Проехали с километр или два, машина начала ехать по дороге на подъем и матрацы начали опускаться к заднему борту и меня к нему прижимать. С каждым десятком метров все сильнее и сильнее меня прижимали матрацы; штабель верхних матрацев тоже двигался и накрывал меня сверху. Я почувствовал, что еще немного и я задохнусь. Поэтому я начал кричать Виктору, чтобы он остановил машину, но при дорожном движении и гуле машин, он ничего не слышал. Находясь в такой ситуации, я хотел выпрыгнуть с машины, но меня так прижало к заднему борту, что двинуться не мог, а автомашина все продолжала ехать. Я протянул руки и высунул голову за борт и начал кричать, обращаясь к прохожим, но было тщетно. Прижало так, что я еле дышал, конечно, наступил испуг. "Ну, - думаю, - все, еще немного и я задохнусь". Мы еще долго так ехали. Виктор или услышал меня, или обратил внимание на то, что от него намного отодвинулись матрацы в мою сторону, постучал железкой по борту. Машина остановилась, и я с облегчением вздохнул. Меня освободили из этой западни. Мы немного поправили матрацы, и я умостился тоже впереди, рядом с Виктором у переднего борта. Таким образом мы доехали до училища уже без всяких приключений. Тогда я прочувствовал, что жизнь моя висела на волоске. Еще бы 10-15 минут такой езды и мне бы пришел конец.

Второй неприятный случай - во время учебы в училище - грозивший моей жизни, приключился на субботнике. Это случилось в конце первого года обучения, в июне 1963 года, незадолго до августовского отпуска. Для работ на субботнике нашу группу назначили в дом отдыха профсоюзных работников. Он располагался у р. Самара. К месту работ нас увезли утром на двух автобусах. По прибытию нас распределили для работ по объектам, а автобусы уехали обратно в город. Все учащиеся, прибывшие на субботник, трудились по благоустройству территории дом отдыха. Поработали до 14.00. Все мы ждали, что приедут за нами и привезут обед, но никто к этому времени не приехал и все мы пошли купаться в р. Самара. Ребята все разделись и начали прыгать с обрыва головой в воду. Я тоже разделся и приготовился прыгать с обрыва. Дождавшись своей очередности, я сделал разбег и пригнул головой в воду. При захождении в воду, я сильно прогнулся и весь удар воды пришелся в солнечное сплетение. В воде, на глубине двух метров, я почувствовал, что мне сперло дыхание, еле выдержал, чтобы не хлебнуть воды. Я понял, что если быстро не вынырну, то захлебнусь, и поэтому, что есть сил и терпения, я погреб руками и ногами. Вынырнув из воды, не смог я вдохнуть воздуха, а в это время то справа, то слева - прыгали и ныряли ребята. Я рванулся плыть к берегу; доплыл до берега, вылез с воды и все никак не мог продышаться. Наконец я продышался, и у меня потом отпала охота снова лезть в воду. Утонуть мог незаметно, так как никто ни за кем не следил, - все скопом, не организованно, прыгали, ныряли, плавали.

Наше купание длилось часа два. Накупавшись вдоволь, все ребята вышли из воды, - а за нами так никто и не прислал автобусов. Только, когда стемнело, за нами приехали машины с училища и привезли бутерброды. Фактически, - учащиеся остались без обеда.

Зимой, в феврале 1963 года, были первые зимние каникулы. Я приезжал домой к родителям в Лиховку. Какие новшества я увидел дома? На нашей улице, Степной, установили линию электропередач. Впервые в хате появилось электрическое освещение.

После окончания первого года обучения в ГПТУ, в августе месяце, у нас в училище был месячный отпуск, и я проводил его в Лиховке. Во время этого отпуска я помогал своему отцу в работе - целую неделю выпасал колхозных бычков за отца, с его напарниками, на одном из островов р. Днепр. Так что дал возможность отцу лишнюю недельку отдохнуть дома. Во время этого летнего отпуска мы часто с Моргуном Владимиром - моим одноклассником - по вечерам, на его мотоцикле "Ява", ездили к девчатам. Однажды поздно вечером, возвращаясь домой на мотоцикле и, не доезжая нашей улицы, случилась авария - на мотоцикле треснула пополам рама и мы остановились. Мы тогда говорили с ним, что хорошо, что это случилось на небольшой скорости перед поворотом на нашу улицу. Но мы с ним съезжали перед этим с крутой Лоринской горы, и если бы рама сломалась на этом спуске, то мы бы посчитали свои ребра, а может быть и головы свои.

С 1 сентября 1963 года начался второй год обучения в ГПТУ. Больше не теряя времени, я пошел учиться в вечернюю школу, в 9-й класс. Так что днем обучался в ГПТУ, а вечером - ходил в школу. Занятия в вечерней школе начинались с 18.00 и заканчивались в 22.30. Занятия в школе проводились четыре раза в неделю по пять уроков. В среду и субботу занятий в школе не было. Домашние задания для школы я делать успевал. Многие ребята, проучившись в школе два-три месяца, побросали школу - учиться не захотели. Они познакомились с девушками и, вместо обучения в школе, начали ходить на свидания. Я набрался терпения и учебу в школе решил довести до конца.

Некоторые из учащихся нашей группы, на 2-м году обучения, начали по вечерам ходить в городские парки, участвовать там в драках, заниматься мародерством, приглашали и меня с собой. Я им говорил, что я занят, мне надо по вечерам ходить в школу. В свободное время я, как правило, готовился к занятиям в школе или занимался чтением художественных книг. А по воскресеньям, чтобы меньше общаться с негативными однокашниками, я ходил по гостям: в одно воскресенье иду в гости к своей сестре Люде, а на другое - к брату Виктору, а вечером возвращался в свое общежитие. Вот так, чередуясь, я ходил по гостям.

Ночевать вне общежития было нельзя, так как комендант общежития заставляла проходить прожарку одежды тем учащимся, кто в нем не ночевал. При появлении учащегося в общежитии после приезда с каникул, отпуска или после короткой поездки домой, ему вручался талончик в баню с прохождением прожарки. Кажется, эта баня была на ул. Шмидта. Пока учащийся мылся в бане, его одежда прожаривалась в специальной камере под высокой температурой. После окончания помывки и прожарки одежды учащемуся выдавался специальный талончик, который необходимо было сдать дежурной в общежитии. Тогда разрешалось заходить и поселяться в своей комнате.

На втором году обучения некоторые из ребят нашей группы обзавелись девушками. А далеко ходить для знакомства не надо было. Ведь девушки-учащиеся проживали на третьем этаже, - этажом ниже нас. Поэтому по вечерам на лестничных площадках, по уголкам в коридорах стояли влюбленные пары. В 23.00, после отбоя, проходила дежурная или комендант, - и все разбегались по своим комнатам. Она заходила в комнаты, включала свет и проверяла: все ли на местах и все ли улеглись спать. Как только она уходила на первый этаж в свою дежурку, то, минут через 10-15, свидания продолжались вновь по темным уголкам. Из нашей комнаты два учащиеся парня (Федя Яковлев и Виктор Перепельченко) тоже заимели девчат и по вечерам опускались на нижний этаж к ним на свидания. Яковлев Федя вел даже свой личный дневник, где он описывал и свои свидания с Валей Смирновой. Этот дневник он не прятал, а просто хранил в своей тумбочке. По характеру он был спокойный, немного как бы флегматичный и не обижался, когда узнавал, что ребята по комнате читают его дневник.

А чтение было коллективным. В отсутствие Федора, садились все жильцы комнаты, один из учащихся (как правило, это делал Перепельченко Виктор) доставал дневник, садился и в голос начинал читать все то, что Федя написал за прошедшие сутки. Прочитывал один из абзацев и начинал давать свои саркастические комментарии. Из дневника мы узнали, как Федя познакомился с Валей, когда они впервые поцеловались, какие вопросы их занимали на свиданиях. Иногда некоторые ребята насмехались над Федором, охаивая его девушку, и в один из дней, при чтении его дневника, мы узнали, как на одном из свиданий он хотел порвать с Валей. Это была трогательная сцена, но так Федя и не смог разлучиться со своей девушкой. Так же из дневника узнали, как в отсутствие его мамы (мама жила в пригороде Днепропетровска) они ночевали одни в квартире, и как состоялся их любовный роман. А история этих свиданий у Феди Яковлева такова, что где-то через полгода после выпуска с училища у них родился сын, а как только им исполнилось по 18 лет, они поженились.

Вторая наша производственная практика, во время учебы в ГПТУ, была на стройке жилого дома, в декабре месяце. Было тогда очень холодно, а ходили мы на работу легко одетыми. Были на нас тонкие брюки синего цвета (спецовка); теплого белья не имелось. В один из дней ребята сильно намерзлись и, не дождавшись времени окончания работ, самовольно ушли в расположение училища. Я в этот день был рабочим в столовой. Было очень много шума со стороны руководства училища по этому поводу.

В дальнейшем, на втором году обучения, производственная практика проводилась через каждый месяц: месяц - учеба, следующий месяц - производственная практика, и так до окончания училища.

За проделанную работу, во время практики, с производства, заработанные деньги перечислялись в училище, и кое-какие деньги выплачивались учащимся, как вознаграждение. Деньги распределял учащимся наш мастер. Более дисциплинированным и трудолюбивым учащимся он назначал по 8-10 рублей, остальным - по 5-6 рублей за проработанный месяц. А кое-кого он лишал всякого вознаграждения за прогулы во время производственной практики.

На втором году обучения в ГПТУ, весной, нас отправили на две недели на практику в п.г.т. Томаковка, Запорожской области. Ехали туда поездом организованно, администрация училища заблаговременно приобрела для нас билеты. Там нас поместили для проживания в каком-то ангаре, нас там кормили. Прошло указанное время нашей практики и нужно было возвращаться в училище. За нами никто не приехал, и ребята решили добираться самостоятельно, естественно, без билетов на поезд.

Помню, как мы половину пути проехали в поезде, и вдруг заметили ревизоров с проверкой билетов. Все ребята поднялись и прошли вперед в другой вагон; а в другом вагоне навстречу шли с проверкой билетов другие ревизоры. Мы рванули назад к выходу и полезли на крышу вагона, далее, по крыше вагонов побежали вперед по ходу движения поезда. Пробежав по крыше трех-четырех вагонов, мы опустились вниз по ступеням и зашли в вагон. В нем ревизоры уже проходили. Вот так без билетов мы добирались до Днепропетровска в свое строительное училище.

Последняя производственная практика, за два месяца до окончания училища, у меня была на конфетной фабрике. Нас, группу ребят из 6 чел., туда распределил мастер. Мы там строили шахту для лифта из красного кирпича, начиная с подвала. Работать на фабрике понравилось, так как мы там постоянно лакомились конфетами. На фабрике было несколько цехов, один из них был закрытым. Туда посторонних, даже рабочих из других цехов, никого не пускали, потому что выпускаемые конфеты в том цеху предназначались для руководства райкомов и исполкомов. В основном там изготовлялись конфеты с коньячной начинкой. В другие цеха мы заходили, смотрели весь производственный процесс по изготовлению конфет, включая их автоматическое обвертывание. В цеху можно было кушать конфет сколько угодно, только нельзя было выносить из цеха. Сидел вахтер на выходе и, если видел набитые карманы, то сразу возвращал человека назад.

Мы на фабрике пробовали пить кружками патоку для леденцов. Приезжала спецмашина и сливала патоку в емкость цеха, поэтому, кто из ребят хотел, то подставлял кружку и пил. Патока представляла собою вязкую жидкость, как жидкий мед, по вкусу не сильно сладкая.

И вот пришло время выпускных экзаменов в ГПТУ. Экзамены принимала государственная комиссия, членами которой были представители из разных строительных трестов г. Днепропетровска. Все экзамены я сдал на "отлично". Учитывая то, что за время текущей учебы я усваивал программу обучения на "отлично" и сдал на "отлично" выпускные экзамены, государственная комиссия присвоила мне квалификацию каменщика III разряда, а кто хуже учился, тем присваивали II разряд. Итак, нас выпустили с училища 15 июня 1964 года. При распределении я попросился, чтобы меня оставили работать в г. Днепропетровске, так как хотел закончить вечернюю школу, ту, где учился. Меня направили работать, после окончания училища, в строительное управление СУ-122 треста Днепротранстрой г. Днепропетровска.

Работа на производстве

После окончания строительного училища, с июня 1964 года, началась моя самостоятельная трудовая деятельность.

Окончив ГПТУ, я с другими выпускниками явился в управление треста "Днепротранстрой". Некоторых выпускников нашего ГПТУ (в том числе и хлопцев из нашей группы) направили работать в строительное управление СУ-122 г. Днепропетровска. Парням предоставили жилье в общежитии на ул. Караваевской, девушкам - в общежитии на пр. Гагарина. Меня и моего товарища с нашей учебной группы (Виктора Мельникова) в строительном управлении распределили в одну бригаду каменщиков, на один из строительных участков управления. Эта бригада строила два 5-ти этажные дома на набережной р. Днепр, ниже кинотеатра "Планета". Бригада, в которую меня направили работать, являлась бригадой "коммунистического труда". Бригадой руководил Григорий Пальчун, плотный мужчина лет 35-ти.

В состав бригады входило человек двадцать-двадцать два работников. Кроме каменщиков, в бригаде были еще два плотника и шесть подсобников. В бригаде были мужчины и женщины самых разных возрастов. Было в бригаде несколько человек, которые когда-то отбывали наказания за уголовные преступления. Мы с Виктором явились в свою бригаду, представились бригадиру, там же на стройке нам со склада выдали рабочую одежду, спецовки и инструмент для работы.

Бригадир нас представил членам бригады и, после всяких инструктажей, мы включились в работу на стройке в составе бригады. Так как мне и Виктору еще не исполнилось по 18 лет, то мы работали не полный рабочий день, а на один час меньше, то есть работу мы заканчивали в 16.00. Рабочий день у нас на стройке был 8-ми часовым; начинался с 08.00 и заканчивался в 17.00.

С 1 сентября 1964 года я пошел в вечернюю школу в 10-й класс, поэтому, по законодательству, мне причитался один (школьный) день в неделю для подготовки к занятиям, который по ставке в 50% оплачивался. Месяц-два я присматривался и изучал членов бригады. Кроме меня и Виктора Мельникова, прибывших молодых рабочих, в бригаде были еще три молодые парня, которые пришли с нашего училища годом раньше. Наша бригада, до моего прихода, только выстроила первый 5-ти этажный дом (была готова коробка дома и проводились бригадой внутренние работы). Часть бригады занималась возведением фундамента для второго 5-ти этажного дома. Машины с растворного узла привозили бетон, рабочие клали на землю металлические листы и самосвалы вываливали на них бетон. Оставшийся в кузове бетон, рабочим приходилось лопатами скидывать вручную. Привезенный бетон рабочие совковыми лопатами носили и закидывали в опалубку фундамента, далее бетон утрамбовывался специальными электрическими вибраторами. Внутренние работы в 1-м доме и возведение фундамента 2-го дома проводились до декабря 1964 года.

Как же я обустроился в общежитии и как проходили мои трудовые дни?

В общежитии комендант поселил меня в 3-х местную комнату на втором этаже. Кроме меня, в комнату поселили второго человека - Полишко Андрея, моего товарища с одной учебной группы по ГПТУ; его распределили для работ в другую бригаду каменщиков нашего строительного управления, и работал он совсем на другом участке. Так мы вдвоем и жили в этой комнате до самого призыва в армию. Каждый раз просили коменданта, чтобы к нам никого не подселяли. Но где-то через год подселили к нам третьего человека - Николенко Геннадия, не плохого парня.

Подымались по утрам мы с Андреем в 06.00 - как только начинал звучать Гимн Советского Союза по нашему настенному приемнику. Брились, умывались в ванной комнате, заправляли койки и бежали к 07.00 в столовую на завтрак - она как раз с этого часа только начинала свою работу. Завтракали, я и Андрей, скромно: котлета с гарниром - 18 коп., стакан чая - 2 коп., два кусочка хлеба - 2 коп. Так что завтрак мой укладывался в 22 коп. Иногда я позволял себе на завтрак 100 г. сметаны - 17 коп. Тогда завтрак стоил 40 коп. После завтрака я быстро шел на трамвай, садился на 8-й маршрут и доезжал до железнодорожного вокзала, а там пересаживался на другой трамвай (на 1-й маршрут) и ехал еще четыре остановки, далее пешком шел мимо кинотеатра "Планета" к набережной, к месту работы. В вагончике переодевался в рабочую одежду и в 08.00 был готов выполнять работу в составе бригады.

Обеденный перерыв на стройке был с 12.00 до 13.00. Семейные члены бригады, как правило, брали еду с собой и обедали в раздевалке, а холостяки, в том числе и я, ходили обедать в студенческую столовую, которая находились недалеко от нашей стройки. Ходили в столовую в робе, испачканной раствором и краской. Стыдно было мне, когда в очереди за обедом стояли хорошо и чисто одетые студенты. Поэтому я смотрел на все и мотал себе на ус, что когда-то нужно менять род своей деятельности. Мечтал поступить в строительный институт на вечернее отделение от производства, конечно же, - после окончания 11-ти классов.

Обед обходился мне где-то от 42 до 60 коп. Брал я пол тарелки борща или супа - 7-9 коп., 100 г. сметаны (если утром не брал) - 17 коп., на второе брал шницель - 22 коп. или бифштекс - 36 коп., какой-то салат - 5 коп., стакан компота - 5 коп., три кусочка хлеба - 3 коп.

После обеда продолжались работы на стройке еще 4 часа и заканчивались в 17.00. До 12 января 1965 года я, как несовершеннолетний, заканчивал работу в 16.00, а после, - уже работал до 17.00.

По окончанию каждого месяца наш бригадир Григорий Пальчун и мастер нашего участка Борис Николаевич Сабатовский закрывали наряды, то есть подсчитывали, какие работы наша бригада выполнила за прошедший месяц, и, с учетом нормы расценок, определяли месячный заработок нашей бригады. В месяц получалось где-то 25-26 рабочих дней. Из всех подсчетов выходило, что самый удачный для нас был рабочий месяц, когда на каждого члена бригады, по расчетам, причиталось по 3 рубля в день. В остальные месяцы закрывали наряды, где было по 2 рубля 60 коп., 2 рубля 70 коп. в день. Месячная зарплата каждого работника определялась с учетом имеющихся у них разрядов. Подсобники имели 1-й разряд, а каменщики, плотники были с 2-м и 3-м разрядами

При выполнении строительных и земляных работ расценки в 60-х годах были низкие. Так, например, при выкапывании ям для канализационных и телефонных колодцев, 1 куб. м. песчаного грунта оценивался в 42 коп., а чернозема - в 55 коп. Выравнивание грунта, на территории перед домом, площадью в 100 кв. м. оценивалось в 3,7 рубля; укладка 1 куб. м. бетонного фундамента - 2 руб. 10 коп.

Если коснуться кирпичной стенки, то 1 куб. м. наружной стенки оценивался в 2 руб. 58 коп., а 1 куб. м. внутренней стенки - 2 руб. 10 коп.

А каковы трудовые возможности каменщика в день? По норме выработки он должен давать за рабочий день не менее одного кубометра кирпичной кладки. Вот по таким расценкам и закрывала бригада месячные наряды. Хорошо считалось, если каждый день у бригады был полный фронт работ, но не каждый день получалось. Бывало, то раствор привезут с растворного узла только к 10.00, то бетон подвезут поздно.

А еще некоторые члены бригады сачковали, особенно молодые, делали продолжительные перекуры. Да и бригадир должен рядом с рабочими подключаться к работе, а наш - все ходил да следил за молодыми рабочими, часто беседовал в комнатушке с мастером, то на площадке подолгу разбирался с чертежами с мастером. Не то что бригадир другой бригады каменщиков - Тараборкин, он работал наравне с остальными рабочими-каменщиками, его никто не мог упрекнуть. Если кто из молодых рабочих пытался с ним грубо повести себя, то от другого рабочего он мог получить удар по спине деревянной правилкой. Этого бригадира уважали и защищали.

Месячная зарплата за работу на стройке у меня была не большая. Если посмотреть в мою расчетную книжку, например, за январь 1966 года, то видно, что я получил: аванс - 35 рублей, получка - 39 рублей; в феврале еще меньше: аванс - 40 рублей, получка - 19 рублей. Из этих заработков видно, как я мог "сытно" питаться в столовой, из этих денег надо было еще и на одежду, и на обувь что-то отложить. Откладывал по 5 - 10 рублей каждый месяц. Где-то за первые полгода работы, после выпуска с ГПТУ, я насобирал себе и купил к зиме полупальто за 55 рублей и туфли за 15 рублей, чтобы ходить ежедневно на работу, а к лету 1965 года - костюм за 70 рублей, в дальнейшем купил туфли за 25 рублей, пиджак и отдельно брюки. Вот в основном за 2 года работы до армии - все что я смог купить, еще можно добавить две-три рубашки, одна из них нейлоновая.

По окончанию рабочего дня, я переодевался в раздевалке и ехал в общежитие, брал в комнате сумку с учебниками и в 18.00 шел в столовую ужинать. На ужин брал опять же котлету с гарниром или тефтели, чай и два кусочка хлеба. На ужин я вкладывался от 22 до 30 коп. В целом, для питания на день я старался укладываться в 1 рубль, а иногда, - в 1 рубль и 20 коп. На большее рассчитывать не приходилось, так как зарплаты тогда не позволяли этого. После ужина я шел та трамвайную остановку и на трамвае ехал к школе (три остановки); когда работал до 17.00, то успевал только на конец первого урока. В вечерней школе мы занимались по 5 уроков в день. Занятия в школе заканчивались где-то в 22.30, и к 23.00 я приезжал в общежитие.

За время занятий (с 18.00 до 23.00) - проходило 5 часов - за это время успевал проголодаться. В столовой еще работал буфет, но брать для еды в буфете было для меня слишком накладно, - тогда бы я не укладывался в запланированные расходы на день. Поэтому мы с Андреем в буфете часто брали булку хлеба и в своей комнате, поздно вечером, ели хлеб и запивали водичкой с графина. Булки хлеба нам хватало на два вечера. Вот такое было наше дополнительное питание.

Что можно сказать о моем питании?

За два года учебы в строительном училище и два года работы на стройке до армии, я фактически не покупал и не ел фруктов: ни вишен, ни абрикос, ни груш и яблок, не говоря там о персиках, апельсинах, мандаринах. Когда бывал в отпуске у родителей в Лиховке, то что-то из фруктов в это время ел. Вот и все фруктовые витамины, что я получал.

Проработав на стройке после выпуска с училища 1,5 - 2 месяца, я ушел в отпуск, который проводил в Лиховке. Отпуск по продолжительности был не большой, всего 21 день. Так что к сентябрю, к началу учебы в вечерней школе, я возвратился из отпуска. И продолжилась моя работа на стройке в составе бригады.

Наша бригада продолжала выполнять работы по возведению фундамента для второго 5-ти этажного дома; проводились работы на территории по возведению канализационных колодцев и колодцев для телефонной связи, поклейкой рубероидом, в три слоя, крыши первого 5-ти этажного дома и установки бордюров возле него. Молодые рабочие, такие как: Мищенко, Прищепа и Мельников, особого энтузиазма в работе не проявляли, иногда сачковали, ходили к девушкам-штукатурам и там с ними подолгу простаивали. Поэтому наш бригадир ходил по этажам и разгонял хлопцев, отчитывая их: "Хотите встречаться с девчатами, так назначайте им свидания на вечер, а во время рабочего дня надо работать". Стыдили их и наши пожилые женщины-подсобники. Во время работ они их постоянно подгоняли - так как во время передышек эти ребята делали большие перерывы.

Помню, как я с двумя женщинами-подсобниками копал яму под канализационный колодец. Грунт там был песчаный. Я копал яму под колодец и быстро углублялся, а женщины совковыми лопатами откидывали песок подальше от ямы, чтобы он не сыпался в яму обратно. Я работал лопатой очень интенсивно, без отдыха, так что они вымотались, еле успевая за мной, и начали мне говорить: "Николай, отдохни, нельзя же так, ты же сердце надорвешь". Других ребят им приходилось в этой работе постоянно подгонять, а мне не хотелось, чтобы меня женщины подгоняли и считали лодырем, - вот я и горел на работе.

Молодые ребята часто делали прогулы на работе. К примеру, Виктор Мельников, - утром, бывало, заходил я к нему в комнату звать его, чтобы вместе ехать на работу; он руку высовывал в форточку и, если брызгал дождик или шел снег, то говорил: "Не пойду на работу", - и продолжал спать. За два года работы на стройке до армии, я ни одного разу не совершил прогула. Поэтому, как примерного и дисциплинированного молодого рабочего меня избрали в бюро комсомола первичной комсомольской организации строительного управления.

Работа на стройке велась в любую погоду: то ли брызгал дождь, то ли шел снег, то ли стоял сильный мороз. Если был раствор, то его к концу рабочего дня надо было весь израсходовать, иначе он на второй день схватывался и был не пригоден к работе.

Осенью 1964 года демобилизовался из армии мой старший брат Анатолий. Он прослужил в группе советских войск в Германии ровно три года. Немножко дома, у родителей, отдохнул после службы и пошел работать в совхоз им. Кутузова шофером. Назначили его шофером на ГАЗ-51 (молоковоз).

Припоминаю, когда я был в своем первом отпуске после окончания ГПТУ, я на велосипеде приезжал к нему на ферму, где он заливал свою цистерну молоком. Я сел к нему в кабину, и мы выехали с фермы на полевую дорогу за населенный пункт. И тут он остановил машину и говорит мне: "Давай, Коля, садись за руль и немного проедешь". Поменялись мы местами в машине. Я до этого никогда не сидел за рулем автомашины и никогда не управлял ею.

Толя рассказал мне, как надо переключать скорости, где тормоз, где находится рычаг газа.

- Ну, что теперь? Давай поехали вперед, - сказал Анатолий.

Я завел, включил первую передачу и тронулся с места.

- А теперь включай вторую и нажимай на газ, - сказал он.

Я начал ехать быстрее, руками крутил руль, чтобы ехать по правой стороне дороги, но, видать, сильно крутил, что машина начала вилять по дороге то в правую сторону, то в левую. Толя помог выровнять машину, положа свою руку на руль. Я ехал, держась за руль, и был весь в напряжении.

- Да ты не напрягайся, чувствуй себя спокойнее, а теперь включай третью и прибавь газу, - скомандовал Анатолий.

Я переключился, начал прибавлять газу, и машина понеслась быстрее. Будто бы не крутил рулем, а машина забегала по дороге то в правую сторону, то в левую, а тут впереди развилка дорог и как раз с боковой дороги навстречу выезжала грузовая автомашина. Если бы я так продолжал ехать, виляя своей автомашиной, то мы бы столкнулись со встречной автомашиной. Толя хватается за руль и крутит вправо, я нажал на тормоз, забыв нажать на сцепление, - автомашина наша заглохла. Я весь вспотел от напряжения и говорю Толе: "Все, - хватит, больше не хочу! Садись теперь за руль сам!". Вот такой была моя первая попытка поводить автомашину.

Наступил декабрь 1964 года, и наша бригада каменщиков приступила к возведению второго 5-ти этажного дома. Начали кладку стен 1-го этажа, которую закончили за 10 дней. Затем над окнами и дверьми, с использованием башенного крана, укладывались перемычки. Потом краном укладывались 6-ти метровые плиты, тем самым делалось перекрытие, - и этаж был готов. Одновременно с возведением наружных стен, выкладывались внутренние несущие стены и перегородки.

В декабре начались морозы, шел снег, а рабочие, невзирая на морозы и снег, трудились в поте лица, а вместе с ними трудился и я. Бригадир расставлял каменщиков на всю длину стенки; наиболее квалифицированных ставил возводить углы здания. Натягивался шнур на всю длину стенки фасада здания, выставлялись маячки, и работа кипела. Кто на своем отрезке кладки, при выкладывании ряда кирпича, отставал, то ему помогали товарищи, работающие по соседству. Потом шнур подымался на 2-й ряд кирпича и работа продолжалась.

Крановщик, по вызову, подавал пачки кирпича (в пачке 250 шт. силикатного или 500 шт. красного кирпича), бадьи раствора, а женщины-подсобники, - подносили кирпич, теплой водой размешивали раствор и лопатами накидывали в растворные ящики каменщикам. Холодный ветер пронизывал насквозь: в один рукав - залетал, с другого рукава - вылетал, от ветра слезились глаза, в брезентовых рукавицах замерзали пальцы, которые не могли удерживать тяжелую силикатную кирпичину, в рабочих ботинках мерзли ноги. Вот так я познавал труд каменщика. Закончив возведение 1-го этажа, бригада каменщиков приступала возводить 2-й этаж. А сантехники на 1-м этаже уже начинали укладывать трубы для водопровода и канализации; электрики проводили проводку для электричества, плотники начинали устанавливать окна и двери, а потом бралась за работу бригада женщин-штукатуров. Таким образом наша бригада возводила 2-й, 3-й, 4-й и 5-й этажи, а за нами вверх следовали другие бригады.

Долго буду помнить очень опасный для жизни каменщиков случай, который произошел после завершения 4-го этажа этого дома. Это было в январе 1965 года. Четвертый этаж был полностью уже перекрыт плитами-перекрытия, наша бригада каменщиков только приступила к возведению наружной стены фасада здания 5-го этажа. Крановщик, по вызову, подал в бадьях раствор и начал подавать в пачках кирпич, которые опускал на плиты перекрытия 4-го этажа. Бригада проложила пять-шесть рядов кладки стены и все рабочие продолжали, нагнувшись, работать. Я за своей спиной услышал какой-то треск и шорох, а также тревожный окрик нашего такелажника Владимира Турко, и машинально сделал шаг вперед - стал на стенку. Оглянувшись, я увидел, что та плита, на которой я стоял, не выдержала двух тяжелых пачек кирпича, треснув и сломавшись пополам, полетела вместе с нагруженным кирпичом вниз на 3-й этаж, пробила там плиту перекрытия и полетела на 2-й этаж, пробив также плиту перекрытия и 2-го этажа и далее пробила плиту перекрытия 1-го этажа. Так что какое-то провидение спасло меня от верной гибели.

К январю 1965 года первый 5-ти этажный дом был готов к сдаче. Все квартиры были отделаны и готовы к заселению. Но дом никак не могли сдать. Отопление дома осуществлялось своей кочегаркой, которая размещалась в подвальном помещении этого же дома. Штатного кочегара там еще не было, поэтому кочегарами заступали мужчины - члены нашей бригады, по очереди. С утра заступал кочегаром один человек, а с 18.00 его сменял другой и кочегарил до самого утра.

Помню, как в феврале 1965 года, когда я в 17.00, закончив работу на стройке и переодевшись, собрался уходить с работы к себе в общежитие, ко мне подошел бригадир и сказал: "Николай, сегодня должен заступать в кочегарку Николай Фомин, но он заболел и не может заступить на ночь кочегаром, давай переодевайся и с 18.00 заступишь дежурить в котельной".

Мне пришлось отработать целый рабочий день и потом еще целую ночь работать кочегаром в котельной. Рабочий, которого я менял в кочегарке, объяснил мне порядок и условия работы в котельной. Там стояли два электронасоса и их, при определенной температуре воды, надо было включать, чтобы прогоняли сильно нагретую воду, иначе от высокой температуры могли полопаться радиаторы. Топить печь пришлось угольком. Надо было работать так, чтобы печка не затухла. Своевременно лопатой я подбрасывал уголек, включал вентилятор для подачи воздуха, уголь, когда разгорался, вентилятор я выключал. Через три-четыре часа топки, в печи и поддувале набиралось много золы, которую я выгребал и выносил, иначе была слабая тяга. Главное, я старался, чтобы не уснуть и не прозевать температуру воды в радиаторах котлов, и чтобы не затухла печь. После заброски в печь угля, можно было минут на 10-15 присесть и сидя наблюдать за процессом. Я заступил в ночную смену не поужинав, и голод не давал возможности задремать. Таким образом, я работал кочегаром до 08.00, пока меня не заменил другой рабочий - Петр Овчаренко. После этого наш бригадир отпустил меня с работы для отдыха.

Среда - это был мой школьный день. В этот день я на работу не выходил, мог подольше поспать, но и не так долго - ведь надо было не прозевать позавтракать в столовой. А позавтракать надо было успеть до 09.00, иначе после 09.00 столовая могла быть уже закрытой.

После завтрака я приступал к подготовке к занятиям в школе по различным предметам: готовился к занятиям на четверг и пятницу; в оставшееся время читал художественную книгу. Так как в среду в вечерней школе занятий не было, то я мог читать художественные книги в этот день допоздна - до часу или до двух часов ночи. По субботам и воскресеньям я тоже читал допоздна.

В те времена по субботам мы работали на стройке - это был короткий рабочий день, работали на два часа меньше, без обеда и работу заканчивали в 15.00. После обеда, в субботу, я, как правило, читал художественную книгу или готовился к занятиям в школе на понедельник и вторник. Частенько мы с Андреем Полишко, по субботам или по воскресеньям, вечерами, ходили в кинотеатр смотреть художественные фильмы. С девчатами я ни с одной не встречался, чтобы не тратить время на свидания, да и чтобы не пришлось жениться до армии. Женитьба в мои планы никак не входила. Я решил: пока я не смогу выучиться и получить высокооплачиваемую специальность, про женитьбу - и не думать.

Я наяву видел, как моя сестра с мужем, - строители, в каких условиях они жили. Их жизнь была в постоянных кредитах: холодильник - в кредит на год или два, телевизор - в кредит, мебель то одна, то другая, - тоже в кредит. И так всю жизнь. Аналогичным образом жил мой старший брат Виктор, тоже постоянно был связан с кредитами. Я такой семейной жизни, чтобы пребывать в постоянных кредитах, не хотел. И думал, как же мне выкарабкаться из этой ямы. Тогда я уже понимал, что нужно учиться, выучиться и получить достойную профессию и только так можно достичь приличных условий жизни. На помощь родителей, братьев и сестер я не надеялся; мой жизненный принцип был один - опора на собственные силы.

По воскресеньям я спал подольше, тоже читал художественные книги; если подготовка к занятиям в школе не была сделана в субботу, то готовился к занятиям в школе на понедельник и вторник; иногда по воскресеньям, вечерами, мы с Андреем шли в кинотеатр смотреть кинофильм или в театр - на спектакль. В гости к сестре Люде и брату Виктору я ходил уже реже - по одному разу в месяц, по воскресеньям, поочередно.

Мое участие в общественной работе, в основном, сводилась к работе в комсомольской организации управления, заседаниях бюро комсомола первичной комсомольской организации. Заседания бюро комсомола первичной организации, которые проводились один раз в месяц, приходилось оформлять протоколами, которые мне частенько поручали писать. Помню, в администрации управления там работала племянница начальника нашего строительного управления, молодая девушка, тоже была членом бюро комсомольской организации. Приходилось с ней оформлять протоколы заседаний. И вот я обратил внимание на ее действия: однажды захожу в ее кабинет, где она работала, чтобы спросить, как оформить тот или иной пункт протокола заседания бюро, - она быстро отвечала и тут же говорила: "Ой, быстрее уходи, а то увидит дядя!". Я понял отношение ее дяди к рабочим, он ей запрещал контактировать с рабочими, поэтому она и боялась, чтобы дядя не видел ее общения с такими как я.

Взаимоотношения и общение в бригаде были самые разные. В общениях, как правило, преобладал язык вперемешку с матерщиной. При разговорах матерились мужчины и женщины; молодые рабочие при разговорах со старшими мужчинами и женщинами тоже матерились. Я, молодой рабочий, воздерживался при общении применять матерные слова, особенно при старших и женщинах, во-первых, - стеснялся, а, во-вторых, - не хотел засорять свою речь этими словами.

Моими, как бы, наставниками в бригаде были старшие по возрасту рабочие, ранее судимые, но ставшие на правильный жизненный путь, - это Петр Овчаренко и Евтушенко Илья. Петр Овчаренко (ему было лет 28-30) был семейным человеком; его жена работала каменщиком в нашей бригаде, он растил сына. Проживали они в нашем общежитии в семейной его части. Илья Федосеевич Евтушенко с 1931 года рождения (ему в то время было 33-34 года) был еще холостяком и проживал в нашем общежитии. Так вот, при разговоре с Петром Овчаренко о хулиганских действиях хлопцев, он всегда говорил: "Николай, не связывайся с ними, зачем это тебе нужно, ведь этим ты только испортишь репутацию и свою биографию; приводы в милицию оставят на тебе темное пятно и потом тебе никуда не сунуться". Я, конечно, прислушивался к их советам, но и сам еще лучше понимал, каким образом можно сломать себе жизнь.

Во время работ на стройке, когда я работал рядом с Петром Овчаренко, то помню, как задавал ему такой вопрос: "Петро, вот смотри: у нас экономикой управляют "совнархозы", людьми руководят избранные советы, исполкомы, райисполкомы, облисполкомы, а зачем в управлении нужны парткомы, райкомы и вообще компартия, ведь они пытаются везде влезть, руководить, командовать, ни за что не отвечая". Тут Петро мне говорил, что они нужны, партийное руководство необходимо.

К весне 1965 года каменщики бригады закончили возведение коробки второго 5-ти этажного дома и приступили к внутренним работам, которые тянулись до самого лета.

Приближались Первомайские праздники 1965 года. Я собирался ехать домой к родителям, ведь они 1-го, 2-го и 3-го мая играли свадьбу, - женился мой старший брат Анатолий. В жены он брал 19-ти летнюю девушку - Валю Кривцун, проживавшую в поселке Лиховка. После свадьбы молодожены пошли жить к тете Дусе (тещи Анатолия).

В конце июня 1965 года, меня вызвали в отдел кадров нашего строительного управления и там заведующая мне сказала, что мне предстоит с 1 июля месячная командировка в г. Ртищево, Саратовской области, в одно из строительных управлений, для проведения там строительных работ. Я, конечно, этому не обрадовался: у меня не было желания куда-то далеко ехать работать. Но пришлось ехать. На 28 или 29 июня 1965 года я взял себе по требованию билет на поезд Днепропетровск - Барнаул и с командировочным удостоверением уехал к месту командировки. По прибытию явился я в указанное управление. Там собралось таких командировочных, как я, восемь человек и нас определили на работу на станцию Летяжевка, Ртищевского района. Там на станции нам пришлось возводить одноэтажное здание из белого силикатного кирпича.

В Летяжевке я с одним таким же командировочным парнем поселился на проживание у одной пожилой женщины. Мы ей платили за проживание и за питание. Она нам готовила еду.

В работе прошел целый месяц июль, мы возвели из белого кирпича станционное здание; все собрались возвращаться домой. Поехали в управление, в Ртищево, рассчитываться. Там мне объявили, что моя командировка продлена еще на один месяц, - конечно, настроение у меня тогда упало, но пришлось оставаться. Второй месяц я работал с другими ребятами, но не на станции Летяжевка, а в п.г.т. Аркадак, - там, у выстроенных 2-х этажных зданиях, мы возводили отопительные печи с трубами. В этой работе прошел август месяц. В конце месяца меня рассчитали, и я уехал в г. Днепропетровск, в свое управление. В управлении меня рассчитали и отправили в отпуск, который был до 20 сентября. Свой отпуск я проводил в Лиховке у своих родителей.

Я планировал в отпуск пойти раньше, чтобы к 1-му сентября возвратиться на работу и пойти в вечернюю школу в 11-й класс, но, из-за моей двухмесячной командировки пришлось немножко опоздать.

С 1-го сентября 1965 года начиналась учеба не только в школе, но и в техникумах и институтах, и занятия начинались с участия студентов в уборочной в колхозах и совхозах.

В Лиховку, для участия в уборочной нашего колхоза, тогда приезжали студенты из Днепропетровского технологичного техникума. Приехало много девушек-студенток 1-го курса, только что поступивших в техникум. За несколько дней до окончания моего отпуска я познакомился с одной из девушек-студенток этого техникума. Это была Мосулезная Лида. У нас состоялось всего два-три свидания; я попросил у нее адрес для переписки и по окончанию отпуска уехал в г. Днепропетровск.

Опять, после отпуска, у меня началась трудовая деятельность на стройке и учеба в школе. Наш объект работ уже находился на другой стороне города за р. Днепр в районе "железнодорожного узла". Там бригада возводила новый 5-ти этажный дом. Добирался я к месту работы с железнодорожного вокзала электричкой. Ехать надо было минут 15-20.

Был и такой случай во время работ на стройке. Наша бригада выстроила два этажа здания; пришел заказчик Котов, начал гвоздем ковырять швы кладок кирпича и забраковал работу.

Получилось что?

На растворном узле, видать, воровали и сбывали на сторону цемент. Раствор нам на стройку привозили почти из одного песка, поэтому заказчик проверил работу и забраковал. Нас заставили разбирать целых два этажа; как не хотелось всем рабочим бригады заниматься этой работой, но деваться было некуда.

Во время работы на производстве я уже реже ходил по воскресеньям к своим родственникам: сестре Люде и брату Виктору. Старался ходить к ним по одному разу в месяц. Потому что в свои выходные, я планировал с Андреем посещать какие-то культурные мероприятия.

Мне помнится, как в одно из воскресений, в марте 1965 года, находясь в гостях у брата Виктора, он рассказал интересную историю. У брата Виктора в марте месяце был отпуск, и он на недельку ездил к нашим родителям в Лиховку. В то время мои родители имели корову, которая давала мало молока и решили завести другую, - вскормить и вырастить ее из телочки. Для этой цели мой отец, в начале марта 1965 года, выписал в колхозе годичную телочку. К этому времени он уже три года работал скотником на молочно-товарной ферме. На этой ферме он, совместно со своим сватом (Озерным Петром), ухаживал за стадом полуторагодичного молодняка.

Так вот, когда приезжал к родителям в гости мой старший брат Виктор, будучи в отпуске, отец в один из вечеров предложил Виктору оказать ему помощь. Ухаживая за своим стадом молодняка, отец там заприметил несколько впитанных и хороших полуторагодичных телочек, а выписал он-то всего лишь годичную; поэтому он решил сделать подмену: свою поменьше, которую выписал, - привести на ферму, а более крупную телочку привести домой; ведь главное в стаде, - чтобы совпадало количество поголовья. Но эту комбинацию необходимо было провести скрытно, чтобы никто из колхозников и соседей не видели. Помощь Виктора состояла в том, чтобы, поздно ночью, вместе с отцом отвести на ферму выписанную телочку, а с фермы привести домой другую, - побольше.

До 24.00 часов они сидели, ужинали и, конечно, употребляли спиртное. Когда пробило полночь, они собрались, вывели из сарая телочку и на веревке повели ее на ферму. Она шла на ферму без всякого сопротивления. Пришли к помещению, зашли в загон, открыли и завели в телятник свою телочку, отвязали и отпустили. В помещении, при лунном свете, отец начал ходить и выбирать себе покрупнее телочку; очень долго ходил и выбирал: то попадался бычок, то попавшаяся телочка не нравилась отцу. Да еще он был хорош, в результате употребления спиртного. Около часа отец искал, пока не нашел телочку, которая понравилась ему. Еле ее поймали, а затем еле одели ошейник, и, осмотревшись, двинули домой. От фермы шла полевая дорога до самого большака (дорога на Мишурин Рог). От фермы до нашего дома было расстояние около километра.

Итак, выбор был сделан, и отец с Виктором повели телочку домой. Виктор шел впереди и вел ее за веревку, а отец шел позади и подгонял. От ферми дорога все время шла под гору до самого большака. Отошли они от фермы метров 200-300 и телочка запротестовала: останавливалась, упиралась и не хотела идти, и иногда мычала. Виктор тянул за веревку, отец сзади подталкивал ее, даже упирался и толкал ее своим плечом.

Как говорил Виктор: "Отец был хорошо выпивши и, когда вели, он подталкивал телочку, хлопал ее руками по бокам и все нахваливал: "Ой, ты ж моя телочка, я буду за тобой ухаживать, ты будешь хорошей коровкой, у тебя уже и вымечко большое...".

Пока дотянули эту телочку до большака, так оба взмокли. Перевели ее через дорогу и начали идти по полевой дороге, приближаясь к нашим огородам. А отец подталкивал да все нахваливал телочку. Уже оставалось идти домой 200 метров, и они остановились отдохнуть напротив своего огорода. А отец, нахваливая телочку, похлопывал ее по бока, да все причитал, что какая она будет хорошая коровка.

Когда остановились отдохнуть, Виктор захотел проверить, что же это за телочка, что отец так ее нахваливает.

Когда Виктор мне рассказывал эту историю, то его жена и мы оба падали со смеху. Виктор продолжал: "Я передал отцу повод и подошел поближе проверить, что это за телочка. Подошел к ней сзади и попробовал вымя; я долго щупал и не мог поверить себе: телочка оказалась бычком. Я сказал тогда отцу: папа, кого ты выбрал - это же бычок и мы его тащили целый километр!" Отец тогда ответил: "Как это - бычок? Не может быть!" - "А ты внимательно проверь", - сказал ему тогда Виктор. Отец проверял, проверял и признал затем, что это не телочка, а действительно, - бычок; развернулись они и повели эту "телочку" обратно на ферму. На ферму этот бычок шел уже быстро, еле его сдерживали.

По прибытию на ферму, снова отец начал выбирать телочку, - так на этот раз уже безошибочно. Виктор, там же на ферме, перепроверил выбор нашего отца. Вторым разом отец уже не ошибся. Привели телочку домой, завели в сарай, потом зашли в хату и глянули на часы - часы показывали три часа ночи. Вот такова история была у Виктора при посещении им Лиховки ранней весной 1965 года.

К этому времени мой старший брат Виктор получил в городе Днепропетровске трех комнатную квартиру. В 1963 году у него родился сын Славик. Работал мой брат сборщиком на Днепропетровском шинном заводе. Рабочие на заводе работали в три смены. Сборщики в цеху занимались изготовлением шин для легковых автомобилей, но в цеху, где работал мой брат, не готовые шины они изготовляли, а только круглые заготовки, без протекторов. В товарный вид шины приводились в другом цеху. По рассказам брата, с января 1963 года была установлена норма изготовления этих остовов шин - 40 штук за смену. Кто справлялся с этой нормой, то получал зарплату по 140 руб. в месяц. За перевыполнение месячной нормы шла доплата в зависимости от количества дополнительно изготовленных изделий. Рабочие совершенствовали свои навыки и технику быстрого изготовления изделий. Вследствие чего, через полгода или год начали перевыполнять свои нормы и доводить выпуск заготовок шин до 50 штук за смену. С учетом премиальных доплат месячная зарплата у рабочих доходила до 160-180 рублей в месяц.

Что начала делать администрация завода? - увеличили норму выработки до 50 шин за смену при сохранении прежней заработной платы в 140 рублей в месяц. В дальнейшем, рабочие опять начали перевыполнять сменную норму выработки и начали доводить изготовление изделий по 55 и даже по 60 штук за смену. Когда 80-85 процентов рабочих начали перевыполнять установленную норму, администрация завода установила новую норму выработки - 60 штук за смену, с сохранением месячной зарплаты в 140 рублей. Но и то, - эта зарплата в то время считалась высокая. По рассказам моего брата, инженера завода, имевшие месячные оклады в 110-120 рублей, переходили работать сборщиками в цеха, - уходили с своих руководящих должностей.

В январе 1965 года мне исполнилось 18 лет.

Снимок сделан летом 1965 года.

На фото, я - слева и мой друг Геннадий Николенко.

Учеба в вечерней школе шла своим чередом. Я много читал художественной литературы. В школе нам преподавал

русскую литературу очень хороший учитель - Мыцык Виктор Андреевич; помню, как при изучении романа И.С. Тургенева "Отцы и дети", он сильно расхваливал этого писателя, особенно его язык. Я взялся за чтение романов И.С. Тургенева; я прочитал все книги И.С. Тургенева, которые только смог достать; полностью прочитал роман "Отцы и дети", романы "Рудин" и "Дворянское гнездо", "Ася", "Вешние воды", "Первая любовь" и кажется еще другие. И таким же образом прочитывал работы всех других писателей, которых мы изучали по литературе.

Свой досуг, вне работы и учебы в школе, я проводил, как и раньше, посещая кинотеатры и реже театры. Кроме того, начал посещать вечера отдыха, которые организовывались поочередно, по субботам, культ массовиками наших двух общежитий - женского и мужского. Где-то один раз в два месяца организовывался и проводился вечер отдыха в актовом зале то одного, то другого общежитий: в нашем мужском - на ул. Караваевской или в женском - на пр. Гагарина. На вечерах отдыха слушали песни самодеятельных певцов наших общежитий, организовывались танцы. Я тоже танцевал, знакомился там с девчатами, но свиданий не назначал.

Новый, 1966 год, я с ребятами встречал вместе с знакомыми по работе девчатами в женском общежитии на пр. Гагарина, впервые за все время, не поехав на Новый год к своим родителям в Лиховку.

Мы тогда с ребятами набрали разного вина: "Мадера", "Лидия" и других сортов, а девчата готовили еду. Был вечер отдыха с танцами в их общежитии; мы там все танцевали, а затем в большой комнате посидели вместе за столиками, и так провели время до самого утра и разошлись кто куда. Я поехал утром к себе в общежитие отдыхать.

После встречи Нового, 1966, года продолжилась моя трудовая деятельность на стройке. На набережной, возле ранее возведенных двух 5-ти этажных домов, закладывался фундамент для нового 9-ти этажного дома. И весной 1966 года наша бригада приступила к началу его строительства. Меня, как квалифицированного рабочего с 3-м разрядом, бригадир уже начал назначать для возведения одного из углов этого дома. У меня все получалось хорошо, - я ни разу не завалил угол здания, как тогда выражались каменщики.

На нашей стройке, в бригаде штукатуров, работала девушка, со мной одногодок, Надя Нерода, она мне нравилась, но так я до армии ни разу ей не назначил свидания. На вечерах отдыха она меня избегала. Толи я ей не нравился, толи что-то другое, но избегала. Когда я уходил в армию, подруги с ее комнаты дали мне ее адрес. А с Лидой Мосулезной, - студенткой технологичного техникума, - я только переписывался в письмах, до ухода в армию я с ней ни разу не встретился.

И вот подошло время заканчивать 11-й класс. Перед выпускными экзаменами в школе, где-то с 10 июня 1966 года, мне дали школьный отпуск на 12 дней для подготовки и сдачи экзаменов.

В мае 1966 года, еще до выпускных экзаменов в школе, я начал готовиться для поступления в строительный институт на вечернее отделение. В отделе кадров начал собирать документы для льготного поступления и учебы.

В период сдачи выпускных экзаменов в школе ко мне приехал младший брат Иван, который только что закончил 8 классов в Лиховке. Рядом с моей 40-й школой было ГПТУ, где можно было выучиться и получить хорошую рабочую специальность. Мы с Иваном переночевали в общежитии в моей комнате, а утром я его повел в это училище. В ГПТУ сдали документы, Иван прошел медкомиссию и его зачислили в группу токарей. После его зачисления он остался в этом ГПТУ, ему там предоставили место в общежитии.

Выпускные экзамены в школе я все сдал на "хорошо" и "отлично"; 25 июня мне вручили аттестат о среднем образовании. А еще за неделю до получения аттестата, я получил повестку в армию на 5 июля 1966 года.

В военкомате я был включен в команду "200". Я знал, что тех, кого включили в эту команду, направляют служить в Пограничные войска СССР. Предстояло мне служить рядовым солдатом целых три года. Да, при Советском Союзе, служба в армии, по Конституции СССР, считалась для каждого гражданина почетной обязанностью. "Что меня ждет при прохождении службы в Пограничных войсках? Не зря ли я отдам три года своей жизни? Значит все придется начинать по новой после окончания военной службы - и устройство на работу, и попытка поступить в строительный институт, и создание семейного очага" - вот такие вопросы меня волновали перед уходом в армию. Вот и закончились мои мечты поступить в строительный институт в 1966 году.

Как только я получил аттестат об окончании 11 классов, я сразу пошел в управление, в отдел кадров, рассчитываться с работы. Рассчитавшись, я уже 27 или 28 июня 1966 года был в Лиховке у своих родителей, сообщил им новость о призыве меня в армию, и они начали готовиться к моим проводам. Проводы решили начать вечером 3 июля, а 4-го, после окончания проводов, я должен был уехать, чтобы 5-го июля явиться в военкомат в г. Днепропетровске. Так что в моем распоряжении, до прибытия в военкомат, оставалась всего одна неделя - вот и весь мой отпуск за 1966 год.

Какова дальнейшая судьба друга моей юности Андрея Полишко?

Судьба наша почти одинаковая. Его тоже в то время призывали на действительную военную службу, он получил повестку с военкомата на несколько дней раньше меня. Как и я, он должен был направляться для прохождения службы в Пограничных войсках СССР. Явившись в Ленинский РВК, их там всех построили. После отсчета старшим лейтенантом семи призывников, и вывода их из строя, где оказался и Андрей, кто-то спросил, "нас куда?". Офицер ответил: "В Ростовскую школу милиции". Один из отобранных возмущённо выкрикнул: "Я в вышибалы не пойду!" Андрей и другие отобранные призывники тоже высказали отказ. Всех семерых отпустили домой. Но Андрей запомнил слова старшего лейтенанта: "Вы об этом пожалеете". И он был прав. Сначала можно было жить в общежитии и питаться припасами от родителей, снабжёнными будущему солдату. Но они незаметно кончились и пришлось добывать еду разными способами. Жил в своей же комнате в общежитии. До получения новой повестки, где было возможно, там и подрабатывал. Ждал вызова в Ленинский РВК (военкомат). После просьбы Андрея, чтобы его побыстрее забрали в армию, на вопрос офицера военкомата: "В каких войсках хочешь служить"? Он ответил: "В любых", - так как ему уже не на что было жить. Разговаривавший с ним старший лейтенант куда-то позвонил, затем спросил: "А в стройбат пойдёшь?" Естественно, что Андрей обрадовался и, взяв в общежитии свой рюкзак, поехал к сестре, доложил, что в три часа ночи поедет поездом, Одесса - Ростов, в Таганрог. Вот так 50 лет назад 26 сентября 1966 года он был зачислен на военную службу военным строителем. После прохождения карантина был назначен командиром отделения в бригаде каменщиков. Помимо обязанностей командира отделения, он должен был организовать работу бригады и закрывать наряды, так как отряд был на самоокупаемости. Бригада состояла из каменщиков прежних призывов и его призыва - из шахтёров. Они учились по ходу работы: сначала работали подсобниками, затем, в зависимости от прилежания в учёбе, - каменщиками. Андрей, после очередного увольнения в запас части солдат 3-го года службы, стал заместителем командира взвода. В декабре 1966 года Андрея избрали секретарём первичной комсомольской организации роты. Затем Андрей был направлен в г. Новочеркасск на годичные офицерские курсы подготовки политсостава.

По окончанию офицерских курсов, в звании лейтенанта, был направлен для прохождения службы в Забайкальском военном округе. Во время прохождения учебы на офицерских курсах Андрей женился.

После вооруженных провокаций китайских военнослужащих на советско-китайской границе на о. Даманском и в районе оз. Жаланашколь, Андрей был направлен для прохождения службы во вновь сформированную, для отпора китайским провокаторам, Воздушно-штурмовую бригаду - заместителем командира воздушно-штурмовой роты по политической части.

В 1973 году в качестве секретаря первичной партийной организации Воздушно-штурмового батальона, в составе делегации Забайкальского военного округа, был участником 5-го Всеармейского совещания секретарей партийных организаций Советской Армии и Военно-Морского Флота СССР. Совещание проходило в Кремле с участием Высшего Командования Вооруженных Сил СССР. В дальнейшем Андрей повышал квалификацию на курсах политсостава в г. Киеве. Служил в Забайкальском военном округе и в Группе Советских войск в ГДР.

После службы в Германии Андрея перевели служить в г. Мукачево, а затем в г. Сургут. После десантников - служба в автомобильных войсках в политотделе Дорожно-строительной бригады. Избирался членом партийной комиссии соединения. Андрей заочно окончил Тюменский государственный университет. Это позволило ему, после увольнения в запас, работать в администрации города Сургута. В администрации этого города избирался в состав профкома. Всю жизнь занимался выборами. Был простым членом избирательной комиссии и председателем участковых комиссий.

У Андрея имеется два сына.

На данное время (2017 год) Андрей Полишко - пенсионер и проживает со своей супругой в г. Новочеркасске.

Готовясь к проводам в армию и находясь в Лиховке, 30 июня 1966 года, после обеда, я встретился с Виктором Данильченко, который жил по соседству с моими родителями и был другом моего старшего брата Анатолия; в то время он был еще не женатым. Он тогда мне предложил:

- Коля, сегодня выпускной вечер в средней школе, - сказал мне Виктор, - давай сходим вечером туда.

- Пойдем, - ответил я.

Ближе к вечеру я собрался, и мы с Виктором пошли в "центр" нашего села, к клубу, а затем зашли в школу на выпускной. Там, в школьном зале, играла музыка и были танцы. Девушки-выпускницы танцевали парами. Виктор сказал мне:

- Давай разобьем эту пару, - показывая на пару девушек, которые танцевали ближе к нам.

- Не эту пару, - сказал я, - я этих знаю, учился в 4-й школе вместе с ними. Давай разобьем вон ту пару, - показывая на незнакомых мне девушек.

Мы с Виктором разбили, указанную мною, пару. Я познакомился с девушкой, с которой танцевал, - это была Вера Журба. Мы с ней немного поговорили, я ей сообщил, что через три дня мне придется идти Родину защищать, - предстоит призыв в армию. После окончания выпускного вечера, мы с Виктором ушли домой.

И вот наступило 3-е июля 1966 года, - начало моих проводов в армию. На фотоснимке: слева - мой старший брат Анатолий, я стою возле него с лентами. Рядом со мной - сестра Нина; крайняя справа - жена Анатолия, Валя.

На проводы я пригласил знакомых парней и девушек, а также хорошо знакомых людей с нашей улицы. Из братьев и сестер на проводах были: старший брат Анатолий с женой Валей и младшие сестры - Нина и Валя, остальных не было. На проводах была музыка, были танцы.

Вася Шевченко, мой школьный друг, принес и установил усилитель, так что музыка гремела и слышно ее было вечером далеко. Конечно же, - было застолье.

Девушки, которая бы провожала меня в армию, у меня не было.

Старший брат Анатолий, два года назад как отслужил в армии, на моих проводах выступал, почти, как замполит. По громкоговорителю он выступил с напутственным словом, пожелал надежно защищать мирный труд наших односельчан, служить добросовестно и честно. На своих проводах я разок станцевал с Валей Прядко, ей было только 16 лет, она была красивой девушкой. Глядя как, мы танцуем и улыбаемся друг другу, мой двоюродный дядя Нестор Кротенко сказал: "Вот это - хорошая пара, как они подходят друг другу!". Но, какая ни молодая еще была Валя Прядко, а к тому времени уже ожидала своего парня с армии.

На второй день, с утра, опять собрались в нашем дворе все, кто участвовал в моих проводах, на улице были накрыты столы, гулянка и танцы продолжились. Выдался очень жаркий день - 4-е июля. Проходя мимо столов с крестным отцом, - со мной каждый сидящий мужчина хотел выпить. Пил спиртное я тогда по одному глоточку, но было жарко и я чувствовал, что если буду так со всеми, то я смогу свариться от жары и спиртного. Голова кружилась. Но я выдержал все эти испытания.

В 13.00 4-го июля 1966 года настало время мне идти на автобус, чтобы ехать на станцию Вольные Хутора, а оттуда электричкой до г. Днепропетровска. Все меня провожали до "центра", до автобусной стоянки, но автобуса долго не было. Ехала попутная грузовая автомашина с зерном на элеватор и меня взяли на кузов. Так я, лежа на зерне, доехал до г. Вольногорска, потом добрался до станции и электричкой уехал в г. Днепропетровск.

Солдатская служба в Пограничных войсках СССР

Утром, 5-го июля 1966 года, после прибытия в военкомат Ленинского района г. Днепропетровска, нас, призывников, отправили на сборный пункт при областном военкомате, где мы находились целые сутки. В течение дня юристы военной прокуратуры проводили беседы об ответственности военнослужащих за различные воинские нарушения. Со сборного пункта нас, в пешем порядке, направили на железнодорожный вокзал. С г. Днепропетровска поездом, в двух плацкартных вагонах, нас отправили в г. Донецк, - оказывается, там формировался целый эшелон призывников. На второй день, 7 июля 1966 года, после прибытия в г. Донецк, эшелон призывников тронулся в Среднюю Азию. Ехали мы к месту назначения 12 суток. Была в то время сильная жара. В плацкартных вагонах призывники располагались на всех трех полках. Особенно парились те ребята, которые лежали на 3-й полке: от потолка шла сильная жара, так как накалялись крыши вагонов.

Ехал эшелон медленно. На отдельных железнодорожных узлах, в каких-то тупиках его останавливали, и стоял он там каждый раз по полсуток. В вагоне-ресторане готовилась еда, с каждого вагона получатели пищи шли и получали ее для призывников своего вагона; раздавали пищу черпаками в миски каждому призывнику. По мере следования и приближения нашего поезда к границе, потихоньку начали выгружаться с вагонов команды призывников и направляться в свои пограничные отряды. Призывники-днепропетровцы, ехавшие в двух плацкартных вагонах, спешились в г. Душанбе, то есть последними. Нас прибыло на конечный пункт человек 150. На вокзале всех прибывших посадили на автомашины и повезли в воинскую часть, которая располагалась на окраине города.

В воинской части было объявлено, что мы прибыли для прохождения службы в Пянджском пограничном отряде. Курс молодого бойца будем проходить на учебном пункте в г. Душанбе при МОШСС (меж отрядная школа сержантского состава) инструкторов службы собак. После окончания учебного пункта всех молодых солдат отправят служить на заставы Пянджского пограничного отряда.

Всех прибывших призывников, в первую очередь, повели в баню, которая размещалась на территории воинской части. Свои рюкзаки и гражданскую одежду, с подписанными бирками для отправки родителям, мы оставили и пошли мыться; после помывки переоделись в военную (солдатскую) форму одежды. Одевшись в военную форму, хлопцы еле узнавали своих знакомых. После помывки и переодевания всех призывников направили на строевой плац, - там началось формирование учебных взводов и представление командиров. Всего было сформировано пять учебных взводов.

Начальником учебного пункта нам был представлен майор (фамилию уже вспомнить не могу), он занимал должность начальника химической службы Пянджского пограничного отряда. Заместителем начальника учебного пункта по политической части был назначен капитан Коваленко. Его основная должность - заместитель начальника ШСС по политической части Пянджского пограничного отряда. Вот и все офицеры учебного пункта.

Командирами учебных взводов назначили сержантов 3-го года службы. Командиром учебного взвода, в котором я находился, был сержант Кузь, заместитель командира взвода - младший сержант Свинкин - военнослужащий 2-го года службы и командиры отделений: командир 1-го отделения - младший сержант Знак (я попал в 1-е отделение), командир 2-го отделения - младший сержант Александров, командир 3-го отделения - младший сержант Сизов. Все командиры отделений были военнослужащими 2-го года службы, - они только что закончили строевую школу сержантского состава.

После представления командиров, призывников накормили в солдатской столовой и повели в казарму, разместили и дали возможность пару часов отдохнуть. После отдыха закрутилась целая карусель. Послышалась команда - "Подъем!", все забегали; тогда по-настоящему мы услышали командирские голоса наших сержантов.

Через несколько дней на нашем учебном пункте, где-то с 20 июля 1966 года, начался курс молодого бойца. В основном командовали взводами и проводили с нами занятия по боевой подготовке сержанты - командиры отделений.

Обучение началось с того, как рядовой должен обращаться к сержанту, что без разрешения сержанта рядовой не должен что-то самостоятельно предпринимать и самовольно делать. На учебном пункте все началось с изучения Дисциплинарного устава: права и обязанности военнослужащих; начальники и подчиненные, старшие и младшие; дисциплинарные взыскания, налагаемые на подчиненных; права начальников и т. д.

Политические занятия и политико-воспитательные мероприятия в масштабе учебного пункта проводил капитан Коваленко, а с учебными взводами - заместители командиров учебных взводов. С нашим учебным взводом политические занятия проводил младший сержант Свинкин. Он также проводил занятия и по Уставам Вооруженных Сил СССР

По программе учебного пункта начали изучать материальную часть автомата Калашникова, его неполную разборку и сборку, работу частей и механизмов автомата при стрельбе одиночными выстрелами и очередями; мы много тренировались в быстроте разборки и сборки автомата, снаряжению магазина 30-ю патронами, - в нормативы не все укладывались.

Много занятий было по строевой подготовке, - учились ходить строевым шагом, поворотам в движении, подходу к начальнику и отходу от него; отрабатывались строевые приемы с оружием, много ходили строевым шагом в составе отделения и учебного взвода и т. д.

На занятиях по пограничной подготовке сержанты обучали приемам маскировки, службе во всех видах пограничных нарядов, обнаружению и изучению следов "нарушителей границы", порядку их преследования и задержания.

Самыми трудными занятиями для нас, молодых солдат, в жару, были занятия по общевойсковой тактике. По программе отрабатывались темы одиночной подготовки солдата на поле боя и в составе отделения. На тактическом поле пришлось много ползать, бегать, атаковать, стрелять холостыми патронами, окапываться, бегать в противогазах и действовать в ОЗК (общевойсковой защитный комплект). Не все ребята укладывались в норматив по отрывке и маскировке одиночного окопа для стрельбы лежа. Да, уложиться в норматив на "отлично" в 27 минут не все успевали, особенно те, кому попадалась твердая или укатанная автомашинами почва. Но сержанты тренировали и требовали укладываться в этот норматив на положительную оценку. На занятиях по тактике сержанты не давали нам дышать, - действовали на поле боя почти без перерывов. Некоторые молодые солдаты, зная, что завтра тактическая подготовка в поле, просились у сержантов, чтобы их назначили в кухонный наряд в столовую.

Однажды на занятиях по тактической подготовке, в самую жару, мы наступали, а впереди было неглубокое озеро, направление атаки шло через него; рядом со мной атаковали ребята и между собой перекинулись словами: "Ох, если бы сержант подал команду "Стой". И, действительно, на средине озерца сержант подал протяжную команду - "Стой!", - все попадали в воду и были довольные. Ведь по этой команде надо ложиться; все намокли, но немного прохладились.

Где-то через месяц обучения на учебном пункте нас начали вывозить на войсковое стрельбище, - по огневой подготовке начались практические стрельбы. На стрельбище молодых солдат вывозили на автомашинах; руководителями стрельб поочередно были: наш начальник учебного пункта или его заместитель. Молодые солдаты учились выполнять начальное упражнение, а потом и 1-е упражнение учебных стрельб из автомата. С трудом для многих молодых солдат шло выполнение 1-го упражнения учебных стрельб из автомата. В 1-е упражнение входило две цели: первая цель - пулемет (расстояние до него 300-350 м), вторая цель - две грудные мишени (расстояние до них 200-250 м). Пулемет подымался один раз на 30 сек., а грудные мишени - два раза по 20 сек. Стрелять надо было лежа очередями. Если солдат допускал во время стрельбы два одиночных выстрела, то оценка ему снижалась на один балл. При выполнении этого упражнения много ребят получали оценки "неудовлетворительно". Потому что волновались, у них дрожали руки.

Что делали командиры?

В стороне от стрельбища, молодых солдат, получивших неудовлетворительные оценки, тренировали, - заставляли совершать перебежки, ползать, то есть успокаивали их волнение, а потом, в конце тренировки, давали возможность перестреливать. А когда руководил стрельбами замполит, капитан Коваленко, то он не давал возможности перестреливать. По окончанию стрельб, он выстраивал два взвода, которые выезжали на стрельбы в этот день, и командовал: "Двоечники и троечники, - выйти из строя!". Назначал из сержантов старшего и приказывал к определенному времени быть в месте расположения учебного пункта. А до этого места расположения было 12 км. Вот и совершали слабоуспевающие марш-бросок, а жара была под 40-45 градусов, а то и больше. Группа слабоуспевающих убегала, а остальные солдаты, после посадки на автомашины, ехали в расположение учебного пункта на кузовах автомобилей. Обгоняя бегущих на марш-броске, мы все смеялись с них, а они, конечно, завидовали тем, кто ехал на автомашинах. Я всегда стрелял не ниже как на "хорошо", поэтому ни одного разу не пришлось бежать марш-бросок по жаре.

В один из жарких дней августа 1966 года выезжал проводить учебные стрельбы, с двумя учебными взводами, начальник учебного пункта. Выполняли молодые солдаты 1-е упражнение учебных стрельб из автомата Калашникова. Один взвод уже отстрелял это упражнение; за ним приступил к стрельбе наш учебный взвод. Когда отстреляло человек двенадцать из нашего взвода, наблюдатель с вышки подал сигнал о прекращении огня. Какова же причина?

Оказывается, на удалении метров 800 от рубежа открытия огня, справа, из ущелья, появилось десятка два баранов, а за ними еле плелся пастух-таджик, и двигались они по скатам сопок перпендикулярно направлению стрельбы. Естественно, стрельба была временно прекращена - решили переждать, пока уйдет это небольшое стадо влево из сектора стрельбы. Но стадо приостановилось, и бараны начали на месте выпасаться. С пункта управления стрельбой по громкоговорителю начали кричать и размахивать красным флагом, давая сигналы о быстром освобождении стрельбищного поля. Но пастух-таджик на это не реагировал и не собирался угонять баранов. Тут начальник учебного пункта не выдержал и обратился к одному из солдат, который приготовился выполнять упражнение: "Дайте-ка мне свой автоматик!" - обратился он к солдату. И тут все мы увидели, как наш майор поставил переводчик автомата на одиночные выстрелы, прицелился в сторону объекта на стрельбищном поле и начал вести огонь одиночными выстрелами. Я видел, как пули на скатах высот подымали пучки пыли правее метров 10-15 от пастуха-таджика. Он, конечно, услышал свист рикошетирующих пуль и зашевелился - начал быстро собирать в гурт баранов и угонять влево в следующее ущелье. Вот таким образом начальник учебного пункта ускорил освобождение стрельбищного поля. Конечно, для нас, молодых солдат, был показан негативный пример, как не надо делать. Хоть и жарко было и далеко до стада баранов, но надо было все-таки выслать группу из оцепления и очистить стрельбищное поле. Руководитель стрельб поступил по-другому.

Большое значение придавалось на учебном пункте физической подготовке. Сержанты с нами проводили занятия по гимнастике и беговым упражнениям; все начиналось с подтягивания на перекладине и отжиманиях на брусьях, затем отрабатывали подъем переворотом на перекладине и размахивание ногами с одновременным отжиманием на брусьях. Мне все это давалось не трудно.

Много было кроссов. Первые два месяца бегали кроссы на 1000 метров, а за месяц-полтора до окончания учебного пункта, перешли и на 3000 метров. Отрабатывали упражнения и на полосе препятствий. Тяжело некоторым ребятам давались кроссы, особенно тем, которые имели лишний вес. Помню молодого солдата Виктора Жука, имевшего излишний вес; так он часто, я это слышал, не добегая до финиша кричал: "Ой, мамочка!". Виктор ничего не хотел кушать, всю еду, кроме компота и чая, отдавал ребятам. Через год мы с ним встретились на сборах по подготовке для поступления в пограничные училища, в г. Душанбе, он был уже худой, лишнего веса - ни грамма, прыгал на волейбольной площадке только так.

На учебном пункте мы привыкали к напряженному распорядку дня, который был насыщен постоянным движением и напряженной учебой. Подъем был в 06.30 и осуществлялся нашим взводом за 2-3 минуты. После подъема выходили на 30-ти минутную физзарядку, в ходе которой проводилась легкая разминка путем выполнения вольных упражнений в течение 10-ти минут, а затем беговые упражнения по стадиону или по территории городка, или на спортгородке выполняли упражнения на спортивных снарядах. На умывание и заправку коек выделялось всего 20 мин., далее - построение на утренний осмотр, который проводился 10-15 мин. После всего этого, взвода, под руководством командиров взводов, направлялись в солдатскую столовую на завтрак, который предусматривался распорядком дня по времени в течение 30-ти минут.

Занятия на учебном пункте начинались в 08.30. Если были занятия полевые, то после завтрака, личный состав учебных взводов получал экипировку, оружие, средства защиты, все на себя подгонял и под руководством командиров отделений выстраивался для проверки; если были классные занятия, - то учебные взвода, после завтрака, шли в указанные классы. До обеда занятия проводились в течение 5-ти часов, после этого, личный состав вели на обед; после обеда выделялось 30 мин. свободного времени, а потом, - еще 2 часа занятий. После занятий, в течение 30 минут, - уход за оружием; затем, в течение 50 минут, политико-воспитательная работа и так дело доходило до ужина. После ужина распорядком предусматривалось 1,5 часа свободного времени. Перед отбоем, где-то в течение 15-20 минут, проводилась вечерняя прогулка. На вечерней прогулке ходили и пели строевые песни. Каждый учебный взвод разучил и пел свою строевую песню. Во взводах были свои запевалы.

Вспоминаю, как на вечерней прогулке, младший сержант Свинкин подавал команду: "Взвод, - запевай!". И тут же наш запевала, Юрий Жук, начинал: "Бродят, бродят тучки грозовые у подножья белых гор, там, заставы часовые, боевой несут дозор...".

После запевалы все мы хором начинали припев: "На подвиги готовые, мы беззаветно сторожим суровые, суровые пограничные рубежи!.."

В то время солдат обували в сапоги с портянками. От сильной жары ноги потели, портянки были мокрые от пота. Чтобы ноги были без потертостей, надо было каждый день стирать портянки. Я это делал, да и другие ребята; в послеобеденный 30-ти минутный перерыв - стирали портянки с мылом и щеточкой; к концу этого перерыва они успевали высохнуть. Были лентяи, которые по нескольку дней не стирали своих портянок, от этого портянки грубели, становились темными и натирались ноги до язв, а коль портянки были грязные, то в ранки заносилась инфекция и ноги распухали, тем самым ребята мучились, получали освобождения у врача, и, как результат, были небоеспособны. А были и хитрецы: чтобы своих портянок не стирать, они, в обеденное время, висящие и сохнущие на проволочном заборе чужие белые портянки, просто воровали, а свои грязные - выкидывали. Поэтому, из-за этого воровства, каждый, кто постирал и вывесил для просушки свои портянки, посматривал и следил, что бы никто их не стащил.

Каждый учебный взвод располагался в казарме в отдельном помещении. Сержанты - командиры взводов, располагались и отдыхали в отдельном помещении, а заместитель командира взвода и командиры отделений располагались и спали в помещении, - вместе со своими подчиненными.

Вспоминаю случай, как после отбоя прошло минут десять, свет был погашен, и кто-то с кем-то в углу начал разговаривать. Тут же поднялся заместитель командира взвода младший сержант Свинкин, включил свет и спросил: "Кто разговаривал?". Все молчали. Он повторил второй раз этот же вопрос. Опять никто не ответил. Он подал команду: "Взвод, ода минута - Подъем!" Построился весь взвод, заместитель командира взвода третий раз спросил: "Кто разговаривал?" Никто не ответил. Рядом находился стадион; младший сержант Свинкин вывел взвод на стадион, командиров отделений вывел из строя, а остальным дал команду: "Взвод, - бегом марш!". Наш взвод пробежал по стадиону 16 кругов, затем младший сержант Свинкин остановил взвод, привел его в казарму и сделал отбой. В дальнейшем, после отбоя, не было слышно ни единого звука.

Сравнивая работу сержантов на нашем учебном пункте и их методическую подготовку, то скажу, что, будучи уже офицером, я не видел таких хорошо подготовленных сержантов, и даже молодых офицеров, которые могли бы сравниться с профессиональной подготовкой сержантов тех времен, в шестидесятых годах.

Наступило 4 сентября 1966 года - день принятия военной присяги. Я, и мои сослуживцы по учебному пункту, приняли военную присягу - дали клятву на верность Родине; с этого времени только начала засчитываться служба в армии. Но с принятием военной присяги учебный пункт еще не закончился, а продолжался. Длился он у нас три с половиной месяца, где-то до 10 или 15 октября 1966 года. За время учебного пункта мне пришлось пару раз побывать рабочим по столовой. Однажды пришлось поработать на посудомойке. Там, я так за сутки "покрутил пластинки" - мыл тарелки в горячей, как кипяток, воде, что все пальцы по окончанию моего наряда были в волдырях.

Также, я раза два, за период учебного пункта, побывал в суточном наряде. Один из командиров отделений нашего взвода заступал дежурным по учебному пункту, а трое молодых солдат заступали дневальными. Один из дневальных стоял по полной форме у тумбочки с телефоном и отвечал на телефонные звонки, а двое других, в это время, занимались уборкой помещений и прилегающей территории. Через пару часов дежурный производил замену дневального, стоящего у тумбочки, и на его место становился другой, а сменившийся, - включался в работу по уборке помещений. Во время несения службы в суточном наряде, в ночной час - от отбоя до подъема - дежурной службе разрешалось отдыхать не более 4-х часов каждому. Дежурный своим решением регулировал сон наряда. Нужно было действовать так, чтобы в ночной час обязательно находились у тумбочки два человека из состава наряда.

Когда я впервые заступил в наряд дневальным по учебному пункту, и, во время моего отдыха ночью, меня разбудила команда дежурного: "Учебный пункт, - Пожар!" Все быстро поднялись, оделись и побежали на улицу строиться, я, хоть всего спал один час, тоже поднялся и выбежал к дежурному. Оказывается, в ста метрах от казармы учебного пункта, горел чей-то сарай - одного из офицеров этой части. Пока мы все подымались по команде "Пожар", в это время два наших дневальных тушили пожар. Командиры взводов провели расчет, команды вооружились баграми, ведрами и огнетушителями и приступили к тушению пожара, а дневальные приступили к своей службе. Пожар тушили до самого подъема, - так я больше уже и не ложился спать, потому что дежурный больше никому не разрешил ложиться. Пришлось мне тогда за сутки всего лишь один час поспать. А служба-то в суточном наряде продолжалась до нашей смены, до 19.00.

В один из воскресных дней из города приезжал фотограф и фотографировал молодых солдат. Я тоже сфотографировался впервые в военной форме; разослал эти фотографии родителям, своим братьям и сестрам.

Во время учебного пункта с молодыми солдатами в индивидуальном порядке беседовали офицеры МОШСС (меж отрядной школы сержантского состава) с целью отбора кандидатов для школы. Со мной тоже беседовали, и я дал согласие учиться на инструктора службы собак, меня записали в список. С целью выявления нежелательных для службы на границе элементов с каждым молодым солдатом проводились индивидуальные беседы офицерами особого отдела. Со мною то же проводилась индивидуальная беседа. Стоя перед дверьми в кабинет для беседы с офицером, я волновался, думая: "Не вспомнят мне за моего деда, который был против коллективизации". Но мне этого не нагадали, так что я успокоился.

Во время прохождения нашего учебного пункта, учебный процесс в МОШСС подходил к концу, близился выпуск сержантов.

Помню, что где-то в первых числах сентября 1966 года, в МОШСС были похороны, и нас, молодых солдат учебного пункта, привели для прощания с курсантом МОШСС, который погиб во время учебы. Его товарищи рассказывали, что проводилась следовая работа с собаками за городом, вблизи какого-то кишлака и местный житель - таджик, охотился за кишлаком, признал собаку за волка, которая поднялась на холм, прицелился и выстрелил с ружья. В это время рядом с собакой оказался курсант и весь заряд попал ему в голову. На суде этот мужчина-таджик говорил, что солдата не видел и принял собаку за волка. Ему присудили, кажется, два года условно. Вот и возмущались товарищи убитого курсанта.

Подошло время окончания учебного пункта. Начались зачеты по изучаемым дисциплинам. Я все зачеты сдал на "отлично". Молодых солдат мандатная комиссия начала распределять по подразделениям границы. Меня распределили служить на заставу им. Самохвалова Пянджского пограничного отряда. На эту заставу с нашего учебного пункта попало всего 10 человек, остальные прибыли с учебного пункта, который проводился в пограничном отряде.

Находясь на пограничной заставе, я назначался в пограничные наряды для несения службы по охране государственной границы в качестве младшего пограничного наряда. Старшими нарядов заступали сержанты и военнослужащие 3-го и 2-го годов службы. При несении службы в нарядах, я учился у старших товарищей пограничному мастерству в несении пограничной службы. Поначалу, по ночам, у каждого куста мне мерещился "нарушитель границы", - сказывалась повышенная бдительность. Около полутора месяцев я прослужил на этой заставе, затем меня вызвали для учебы в МОШСС, в г. Душанбе, на инструктора службы собак.

Прибыл я г. Душанбе для учебы в МОШСС 25 ноября 1966 года, а учебный процесс начинался только с 15 декабря. Видать специально, человек 20, вызвали в школу на две недели раньше, в том числе и меня. А вызвали раньше потому, что нужно было заготовлять для МОШСС картошку, и началась подготовка к выезду.

Старшим группы по заготовке картофеля был назначен капитан. Погрузили две палатки на автомашины, набрали продуктов на неделю, прицепили к ЗИЛ-130 полевую кухню и поехали за 100 км на Памир. Подымались вверх в горы по вьющейся крутой дороге. Горная дорога - сплошь грунтовая. Автомашиной поднялись на высоту 3000 м. Внизу перед горами было плюс 30-35 градусов, а на высоте 3000 м - всего лишь 16-18 градусов тепла. В горах на высоте 3000 м было ровное плато, и там были хорошие условия для выращивания картофеля. Там, поблизости кишлака, были большие картофельные поля.

В 200 м от кишлака мы поставили свои палатки, в 20 м от палаток протекал арык с холодной ледяной водой, пригодной для приготовления пищи. Для приготовления пищи повар воду брал с арыка, чуть выше расположения палаток, мы умывались, используя воду арыка, - чуть ниже по течению от палаток. С колхоза прикрепили одного таджика с сохой и двумя волами. Условия были таковы для нашей части: с тонны собранного нами картофеля, воинской части причитался 1 центнер (100 кг). И пошла работа. Таджик с волами становился на рядок, сохой подцеплял и переворачивал клубни картофеля с землей, а мы, расставленные друг от друга по рядку на 10-15 шагов, собирали картофель в ведра и носили в одно место, высыпая на кучу.

Солдат-повар приготовлял пищу три раза в день по распорядку. Прошло 2-3 дня, и в горах пошли затяжные дожди. Работа по уборке картофеля временно прекратилась. Все сидели в палатках и ожидали окончания дождя, - так прошла вся 1-я неделя. А дожди не прекращались. У нас продуктов было привезено всего на одну неделю. Каждую неделю должна была прибывать к нам автомашина с продуктами, а назад возвращаться с картофелем. Жиры, хлеб, мясо - все это у нашего повара закончилось, а автомашина с продуктами, из нашей части, по мокрой и раскисшей дороге к нам в горы подняться не могла. Повар нас начал кормить одной картошкой, отваренной на воде, то есть картофельным пюре. Лежали в палатках, животы подводило. Стало холодно, все были промокшие.

И тут, в одно утро, пришел к нашему капитану учитель с кишлака и спросил у капитана: "Есть ли среди солдат специалист, который смог бы в школе переложить плиту с грубой, а то дымит плита". Капитан построил нас в палатке и задал этот же вопрос. "Я могу!", - сказал я. Ну и мой дружок, Петя Иванюк, сказал, что тоже может. Но потом Петя мне признался, что в качестве помощника захотел. Пошли мы следом за учителем в школу и принялись за работу. Разобрали мы плиту и трубу, - на это ушло часа два. Замесили глину, и я приступил к работе. Первые два ряда я выложил, и тут нас позвали к обеду. Смотрим: стоит казан с бешбармаком - это их национальная еда. Увидели мы в этом казане куски мяса, картофель и рваные лепешки. Еще готовились обедать три учителя - все мужчины. Один из них сказал: "У нас где-то есть одна ложка, а как будем кушать?" Тут Петя Иванюк быстро ответил: "Будем кушать по-мусульмански!". Значит руками черпать с казана. Все помыли с мылом руки. Тут один из учителей поставил пиалы, раскрыл бутылочку водки, разлил по пиалам и предложил всем выпить. Я с Петькой отнекивался, мол, нам нельзя. Но они нас уговорили. И пришлось нам выпить по одной. А еда была жирная, горячая, - вот тогда мы душу отвели. После обеда - вновь за работу. А тут и ужин подготовили, - жирный плов с бараниной. Пришли мы к своей палатке, и очень сытно чувствовали себя. На второй день - опять за работу, я начал торопился. Иванюк за руку меня схватил: "Не спеши, - сказал он шепотом, - видишь идет дождь, неизвестно сколько тут голодными торчать". Я начал помедленнее работать. За четыре дня мы все сделали. И все четыре дня - сытные обеды и ужины. Затопили печку, сначала повалил дым и пар. Но потом печка с грубой просохли, - и работа, оказывается, удалась. К этому времени прекратился дождь, поднялась к нашему лагерю автомашина с продуктами. И стало опять нормальное питание. Вместо двух недель, пришлось на заготовке картофеля работать целых три недели.

По приезду на заготовку картофеля, в первый же день, нашелся один из солдат симулянт. Среди нас был один коренастый и высокого роста солдат; собирать картошку, низко нагибаясь, ему показалось тяжело. Работая после обеда на картофельном поле, он скорчился и лег, сказал, что сильно колет и болит в правом боку, - значит аппендицит так все решили. Наш фельдшер, по приказу капитана, посадил его в автомашину, которая еще не отправилась в часть, и повез его в Душанбе, в медицинский пункт. Когда подъехали они к нашей МОШСС, этот солдат сказал, что уже в боку не болит, отпустило. Обратно его, конечно, не привезли, так и остался в части до нашего возвращения. Вот такова случилась история на уборке картофеля в начале моей службы. Лучшего случая не придумаешь для приключений нашего "Бравого солдата Швейка".

К 10-му декабря 1966 года все кандидаты для обучения в МОШСС прибыли с пограничных отрядов нашего округа, и началась подготовка к учебному процессу. Было сформировано в МОШСС пять учебных застав. Учиться на инструктора службы собак надо было 9 месяцев. Учащихся МОШСС называли курсантами. За каждым курсантом закрепили служебную собаку, которую во время учебы он должен обучать, а после ее окончания, - уехать с ней на границу.

До начала учебного процесса представители школы закупали овчарок в разных регионах страны; закупали собак в возрасте от одного года до двух лет.

Начальником нашей учебной заставы был капитан Яшко, заместителем начальника учебной заставы по политической части - лейтенант Сущиков, старшиной учебной заставы - старший сержант Желтов, а командиром моего, 1-го, отделения был сержант Егоров.

Собаки в МОШСС содержались на специальной, огражденной забором, территории в вольерах. До начала учебного процесса, капитан Яшко вывел учебную заставу на территорию, где были в вольерах собаки для нашей заставы и приступил к закреплению собак за каждым курсантом. За мной была закреплена служебная собака по кличке Эльба. Кормлением собак и уходом за ними занимался каждый курсант, - каждый занимался исключительно своей собакой.

15 декабря 1966 года после общего развода начался учебный процесс в сержантской школе. Занятия проводились по 7 часов в день. По вторникам и пятницам с нами проводились, в течение двух часов, занятия по политической подготовке. Кроме предметов боевой подготовки, в школе была еще и специальная подготовка, в ходе которой отрабатывались темы дрессировки служебных собак и следопытства. Сначала в теоретическом плане отрабатывались вопросы, к примеру, общей дрессировки, а затем на следующий день эти вопросы отрабатывались с привлечением служебных собак. В ходе общей дрессировки мы вырабатывали у собак условные рефлексы на команды: "Сидеть", "Стоять", "Лежать", "Ко мне", "Рядом", "Апорт", "Нюхай", "Ищи", "Вперед", "Фас" и другие.

Обучали собак и выборке предметов. У каждого курсанта был апорт - толстый, круглый, в диаметре 5 см, тряпичный жгут, который всегда был в его сумке и имел, соответственно, его запах. При обучении собак в выборке предметов, собаке давали нюхать этот предмет, принадлежащий одному из курсантов учебной заставы. Затем этот предмет ложился в ряд с другими такими же апортами (в ряд выкладывали штук десять или двадцать этих предметов) и через определенное время подводили собаку, которая нюхала это апорт. Затем он ее подводил к уложенным в ряд этих предметов, и она пробегала по нескольку раз вдоль предметов и должна была безошибочно отыскать и взять в зубы этот апорт.

Также обучали собак выборке человека. Давали собаке понюхать какой-то предмет, к примеру, носовой платок или расческу. Затем человек десять выстраивалось в шеренгу с интервалом в один метр и курсант на поводке проводил свою собаку вдоль строя, и она должна точно указать на человека, чью вещь она нюхала. Реакция собак была разная. Одна собака пробегала вдоль строя и возле того человека, чья была вещь, садилась напротив него. Другая - с рычанием набрасывалась на этого человека, готовая его порвать.

Учили собак идти и на задержание неизвестного. Неизвестный выскакивал впереди на удалении 200-300 м в дрессировочном костюме, курсант отпускал свою собаку и командовал - "Фас!" Собака с большой скоростью бежала к неизвестному, делала прыжок и лапами сбивала его на землю. Потом усложняли это задержание: неизвестный стрелял холостым патроном, то есть учили собаку идти на выстрел. Поначалу некоторые собаки боялись выстрела, а потом привыкали и смело шли на задержание. Это было интересно, потому что каждый видел результаты своей практической работы с собакой. Успехи дрессировки зависели от самого курсанта, - как он смог наладить контакт с собакой, от его теоретической подготовки и умения управлять собакой, так и от самой собаки, - как она поддается дрессировке, от ее вида нервной деятельности.

В МОШСС я впервые узнал, что такое караул. На территории школы сержантского состава было караульное помещение, где целые сутки размещался караул. Караул - это вооруженное подразделение, которое наряжалось на сутки для охраны важных объектов воинской части. В караул полностью заступало отделение курсантов во главе с командиром отделения. Командир отделения заступал начальником караула. Отделение в карауле, в течение суток, охраняло важные объекты МОТШСС: Боевое Знамя части (пост номер 1), склад артиллерийско-технического вооружения (пост номер 2), вещевой и продовольственный склады (пост номер 3). Посты номер 1 и номер 2 охранялись круглосуточно, они были трехсменные. Для их охраны назначалось по три караульных. Каждый раз, когда наше отделение заступало в караул, я назначался для охраны Боевого Знамени части (пост номер 1). Для охраны Боевого Знамени части назначалось три караульных, одетых в парадную форму одежды. Согласно Табелю постам, службу на постах несли по два часа. Все, кто находился в караульном помещении, назывались караульными, а те, кто заступил на посты для их охраны, - часовыми. В Постовой ведомости начальник караула расписывал всех караульных по постам и сменам. Каждая смена часовых несла службу на посту по 2 часа, а потом проводилась очередная смена часовых. Смену часовых на постах проводил сам начальник караула, разводящие не назначались, так как мало было постов и расстояния на выдвижения были небольшие.

После развода суточного наряда и караула к 19.00 осуществлялся прием караульного помещения и состояние постов, после чего на посты заступала 1-я смена часовых, которая несла службу на посту 2 часа; в 21.00 - заступала 2-я смена часовых; в 23.00 - заступала 3-я смена, а в 01.00 вновь заступала 1-я смена и т.д. Так что на 3-х сменном посту каждому караульному приходилось заступать на пост четыре раза и нести службу в течение суток в общей сложности 8 часов. Распорядок для караульных на 3-х сменном посту распределялся следующим образом, например, для 1-й смены: служба на посту - 2 часа, после службы - бодрствование, также 2 часа, после бодрствования - 2 часа сон; после сна - очередное заступление на пост. Тяжеловато было часовым у Боевого Знамени, - ведь там приходилось стоять на одном месте, расслабив правую или левую ногу, согнувши ее чуть-чуть в коленке. Часовой у Боевого Знамени части был с автоматом в положении "на грудь" и имел 60 боевых патронов. Боевое Знамя части располагалось в штабе на специальном постаменте в коридоре. Все военнослужащие, проходящие мимо Боевого Знамени части, обязаны были отдавать воинскую честь Боевому Знамени, при этом, часовой должен был принимать положение "Смирно". К концу 2-го часу службы ноги у часового, у Боевого Знамени части, полностью затекали, и, при смене другим часовым, сменяемый часовой, шагов 10-15, еле двигал ногами.

В МОШСС было 25 отделений. Поэтому нашему отделению, в среднем, приходилось заступать в караул один раз в месяц.

Наш начальник учебной заставы, капитан Яшко, был строгим офицером, мы никогда его не видели улыбающимся или смеющимся. Среди курсантов ходили разные разговоры о капитане: говорили, что даже при встрече на улице с женой, он проходил молча, не обмолвившись с ней ни единым словом, хотя бы заговорил с ней о своем сыне. Офицеры школы жили на территории части в одноэтажных домиках. Домики отапливались зимой углем. Помню, однажды, как капитан Яшко меня позвал к себе домой и поставил задачу подделать печку, так как на ней было много трещин и валил дым. Я эти неисправности устранил за пару часов.

Служба в армии - это выполнение обязанностей по защите своей Родины. Во время ее прохождения приходилось находиться вдали от своих родителей, близких и знакомых. Поэтому приходилось скучать, особенно в свободное время, по вечерам. У ребят, сослуживцев по учебной заставе, настроение приподымалось от получаемых писем: от родителей, друзей и, особенно, от знакомых девушек. Все ребята очень ожидали писем. На нашей учебной заставе почтальоном был один из сержантов - командиров отделений, который ежедневно, после обеда, ходил на почту за корреспонденцией. В свободное время ему разрешалось выдавать почту. Он выходил в коридор, там его все ожидали, и называл фамилии курсантов, кому адресовались письма и вручал их. Кому приходило письмо от девушки, он говорил: "Подставляй нос", - и три раза был конвертом по носу, затем отдавал письмо. Мне тоже доставалось по носу, ведь мне писали две девушки - Надежда Нерода и Мосулезная Лида. Многие из ребят, получив письмо от девушки, тут же его распечатывали и читали в сторонке. Когда приходило мне письмо от девушки, я не спешил его сразу прочитать, - клал его в карман, долго ходил и воображал себе его содержание, затем, через полчаса или через час, в укромном месте, вскрывал письмо и начинал читать. Читал не одним махом, а по абзацам, с остановкой и размышлением о прочитанном эпизоде, некоторые места в письме перечитывал дважды. Ответ стремился написать в этот же день. Конверты покупали без марок и отсылали в них письма. Письма до Душанбе доходили за неделю. Поэтому, отправив письмо, ответа я ожидал только через две недели. Так что радоваться письмам приходилось не часто.

Впервые свой день рождения, 12 января 1967 года, - мне исполнилось 20 лет, - я встречал во время службы в армии. Где же я в этот день был? Встречал я свой день рождения на койке в медицинском пункте, в лазарете. Перед днем рождения заболел гриппом, поднялась высокая температура и меня положили в лазарет нашей МОШСС. Никто не знал о моем дне рождения, поэтому никто из сослуживцев и командиров меня не поздравлял. Так тишком-ничком и встретил я свое двадцатилетие. Где-то с неделю я проболел, потом меня выписали, и я включился снова в учебу. Программу обучения в МОШСС я усваивал на "отлично". С дрессировкой служебной собаки тоже все было в порядке, собачка работала хорошо, активно исполняла все мои команды. Где-то через пару месяцев после начала учебного процесса началась следовая работа. Поначалу мой "помощник", одетый в дрессировочный костюм, дразнил и хлыстом бил мою собачку, я удерживал ее на поводке. Удерживая собачку за укрытием, я не позволял ей смотреть и видеть, куда убегал "помощник". Через 5 мин. времени, когда "помощник" убегал на 300-500 м и укрывался, я командовал своей собачке - "Ищи!". Собачка, не отойдя от возбуждения после ударов хлыстом, моментально брала след и вела к месту укрытия "помощника", его находила и хватала за тряпку в его руке, трепала и сгоняла свою злость. В дальнейшем мы усложняли обстановку: увеличивали дистанцию, где укрывался "помощник", промежуток времени до начала движения по следу, то есть увеличивали давность следа. В последующем, прокладывались следы не по прямой линии, а по определенному маршруту с поворотами под большими углами, а дальность до "помощника" увеличивали до 5 км, до 10 км и до 15 км. К концу обучения в МОШСС давность следа доводилась до 4-5 часов от момента его прокладки. Некоторые собачки быстро брали след и активно работали, даже и при большем отрезке времени, прошедшем с момента прокладки следов.

Собачки, как и люди, тоже есть активные, трудолюбивые и пассивные, ленивые. Некоторые ленивые собачки имитировали движение по следу и уводили курсанта совсем в другом направлении, а некоторые собачки часто теряли след. Поэтому задача инструктора состояла в умении правильно распознать, по поведению собачки, ее фальшивую работу и уметь, путем требовательности и поощрения, заставить ее активно работать по следу. Для поощрения собачек каждый курсант имел на своем поясном ремне специальный застегивающийся кожаный пенал, в котором лежали небольшие кусочки мяса. Если собачка хорошо выполняла команду или действие, курсант ей давал кусочек мяса, тем самым поощряя ее работу. И это хорошо помогало.

Мясо мы брали на занятия с собаками в столовой для собак. Там повар специально отваривал это лакомство для собак и, идя на занятия, мы там его получали. Так что с каждым месяцем учебы в МОШСС увеличивалась практическая работа с собачкой в полевых условиях.

Уборкой и кормлением собак курсанты занимались сами. К собачьей кухне сносили пустые бачки; повар, после приготовления пищи, разливал пищу по бачкам для каждой собаки; к моменту кормления пища остывала, и мы брали свои, подписанные именем собаки, бачки и несли своим собачкам. До кормления делали уборку в вольерах, а затем заносили корм в бачках. Горячую пищу собачке давать не разрешалось, потому что она могла потерять обоняние.

Каждый понедельник, после завтрака, в МОШСС проводился общий развод на занятия. В середине февраля 1967 года, на разводе, заместитель начальника школы по политической части, майор Соколов, сделал объявление о том, что будет проводиться набор абитуриентов из числа гражданской молодежи и солдат-пограничников, имеющих среднее образование, для поступления в высшие пограничные командные училища - Алма-атинское и Московское.

На второй день после этого объявления, на перерыве, ко мне подошел сержант Егоров (мой командир отделения) и сказал: "Курсант Штаченко, ты в строевом отношении подтянут, физически развит хорошо, у тебя примерная дисциплина, программу обучения ты усваиваешь на "отлично", из тебя получится неплохой офицер. Так что подумай об этом хорошенько". Я замялся и сказал: "Не знаю, сможет ли из меня получиться хороший офицер. Надо мне подумать".

На следующий день сержант Егоров опять подходил ко мне с тем же вопросом. Я все время размышлял: "Где я смогу получить высшее образование, как не в военном училище? Ведь в гражданских условиях мне получить его почти невозможно - так как помощи ждать не от кого". И, - я принял решение идти учиться в ВПКУ.

На беседу меня вызвал начальник учебной заставы капитан Яшко, и я дал окончательное согласие идти учиться в пограничное училище на офицера-пограничника. Пришлось, после беседы, там же в канцелярии, написать рапорт о моем желании идти учиться в пограничное училище. На рапорте капитан Яшко написал утвердительную резолюцию.

Кандидатов для поступления в пограничные училища и училища Советской Армии от нашей МОШСС оказалось немного, всего 6 человек. С 1-й учебной заставы был я один, со 2-й учебной заставы было 2 человека, с 3-й, 4-й и 5-й учебных застав - по одному человеку.

В Алма-Атинское Высшее пограничное командное училище кандидатами для поступления были: я и Сергей Чхальянц. Кандидаты от Душанбинской МОШСС (межотрядной школы сержантского состава) для поступления в пограничные училища. На фотографии, в первом ряду слева направо: рядовые Горбатенко, Алексеенко, Власов; во втором ряду слева направо: рядовые Штаченко, Трефелов, Чхальянц. Фотоснимок сделан в мае 1967 года.

Через несколько дней, после написания рапортов, нас направили в военный госпиталь для прохождения медицинской комиссии. Пройдя медкомиссию, начали собирать и сдавать в отделение строевое и кадров необходимые документы. Из дому мне родители прислали аттестат о среднем образовании. Я хотел ехать поступать в Московское Высшее пограничное командное училище, но в отделении строевом и кадров капитан Григорьев сказал, что Алма-атинское Высшее пограничное командное училище - лучшее в СССР и, если я действительно хочу стать офицером-пограничником, то надо ехать поступать именно в это училище, - тем самым он меня переубедил.

Комсомольскую характеристику для поступления в пограничное училище мне утверждали на комсомольском собрании первичной комсомольской организации нашей учебной заставы, на котором присутствовал заместитель начальника МОШСС по политической части майор Соколов. Все выступающие на собрании обо мне отзывались положительно. Когда закончились прения, мне начали задавать вопросы. Майор Соколов задал такой вопрос:

- Комсомолец Штаченко, а с какой целью вы хотите поступить в пограничное училище?

- В пограничное училище я хочу поступить, чтобы быть полезнее нашей Родине, - ответил я.

Этот ответ удовлетворил всех, и все комсомольцы учебной заставы единогласно проголосовали за выдачу мне положительной комсомольской характеристики и рекомендации для поступления в пограничное училище.

Вспоминаю, как приближался праздник 8-е марта 1967 года - Международный женский день. У заместителя начальника МОШСС по тыловому обеспечению возникла идея к 8-му марта отправиться на границу, на реку Пяндж, на рыбалку и наловить рыбы для нашей воинской части. Он назначил старшим капитана Герасимова (начальник финансовой части). В группу рыболовов еще были включены: начальник продовольственного склада старшина Козлов и шесть человек курсантов - кандидатов для поступления в пограничные училища. Попал в эту группу и я.

С утра 7-го марта начали готовиться к выезду на автомашине ЗИЛ-130. Взяли с собой большой бредень, были подготовлены удочки, загрузили сухой паек на двое суток, и после обеда выехали к месту промысла.

Выехали за г. Душанбе и поехали дорогой, преодолевая горные перевали, проехали через г. Курган-Тюбе, далее к границе, к реке Пяндж. Засветло приехали на 2-ю пограничную заставу (им. Самохвалова) Пянджского пограничного отряда. До учебы в МОШСС я прослужил на этой заставе 1,5 месяца. Там проходила граница с Афганистаном, проходила она по середине реки Пяндж, пограничные столбы стояли на обоих берегах реки на возвышенностях в 200-х-300-х метрах от реки. К реке примыкали небольшие озера и заболоченные места, где мы и ловили рыбу 8-го марта. Переночевали на заставе. Наступило 8-е Марта, день был солнечный и теплый, температура воздуха днем доходила до +18-20 градусов. С утра начали ловить рыбу удочками в озерах вблизи реки Пяндж. Ловились сазаны по 300-500 граммов, не успевали забрасывать удочки. Только закинешь удочку - тут же потянул сазан. Если на удочке было, на поводках, два крючка, то сразу цеплялось по два сазана. Что характерно, - не надо было навешивать на крючки червяков или какую-то кашу, - сазаны хватали за голые крючки, и мы их вытаскивали. К обеденному времени начала хватать более крупная рыба и все крючки на наших удочках пообрывались. Капитан решил перейти к ловле рыбы бреднем. И вот мы, поочередно, начали его таскать по озерцам и вдоль берега реки. Бродили по пояс в воде часов 5-6, намерзлись, намочились - ведь вода была в начале марта еще очень холодная. В итоге, мы наловили два мешка рыбы и 9-го марта к обеду привезли и сдали ее на продовольственный склад.

Вспоминаю, как где-то в конце марта или начале апреля 1967 года в г. Душанбе приезжала группа киноактеров с Москвы. Как и положено, их пригласили посетить нашу воинскую часть - МОШСС. Встреча состоялась в нашем летнем клубе, так как было уже тепло. Встречу организовывал наш заместитель начальника школы по политической части майор Соколов. Приехали к нам знаменитые киноактеры: Николай Рыбников, Зинаида Кириенко, Алла Ларионова и другие. В клубе собрались все офицеры школы и курсанты. Перед нами киноактеры поочередно выступили, рассказали о своем творчестве, планах и т. д. Николаю Рыбникову подарили от пограничников зеленую фуражку, которую он там же одел. В конце встречи майор Соколов благодарил артистов за посещение нашей воинской части, хвалил их творчество и в конце сказал от нас всех, что вызвало у курсантов сильный смех: "Мы вас любим, вы нам снитесь по ночам..."

В МОШСС я продолжал учебу до июня месяца. Да, от сослуживцев по учебной заставе мне пришлось выслушивать многое. Некоторые говорили: "Николай, куда ты идешь? Это же придется тебе лямку тянуть целых 25 лет. Ты же всю жизнь проведешь под офицерским ремнем. Быть офицером - это самое плохое, что может быть в жизни". И тому подобные высказывания и насмешки. Но я был непреклонен и меня не сбили с верного пути.

За отличную учебу в школе сержантского состава командование МОШСС 28 мая 1967 года наградило меня грамотой.

В мае 1967 года командование МОШСС посчитало, что кандидатам для поступления в военные училища не стоит дальше участвовать в учебном процессе и решило нас использовать на различных работах в воинской части, в основном, на строительных. На стрельбище мы работали, делали там из шлакоблока хода сообщения, на территории части из кирпича выкладывали забор, кладку из кирпича делал я, а остальные ребята подносили кирпич, шлакоблок, замешивали раствор.

В группе кандидатов для поступления в пограничные училища был солдат по фамилии Власов (он на снимке тоже есть), сам он сибиряк, который со мной часто входил в споры. В этой маленькой группе кандидатов часто велись разговоры о прошедшей войне. Так вот, Власов хвастался, что в коренном переломе Великой Отечественной войны большую роль сыграли дивизии сибиряков, а вы, хохлы, - все предатели, сдали немцам Украину. Я с ним спорил и доказывал: "Причем здесь безоружное население Украины, ведь Красная Армия должна была отбить агрессора и не дать возможности оккупировать территорию, а вместо этого войска отступали, бежали - только успевали пятки смазывать". Это ему не нравилось, он все доказывал свое. Даже приглашал за угол выяснить отношения; я шел за ним, но так мы с ним и не подрались, оба понимая, чем это грозило.

25 июня 1967 года всех кандидатов для поступления в пограничные училища, из всех воинских частей Среднеазиатского пограничного округа, собрали в г. Душанбе при роте связи, которая располагалась отдельным военным городком, как воинская часть. Кандидатов набралось человек 90. Начальником сборов был назначен майор Кучин, он же являлся заместителем начальника ОВО (оперативно-войскового отдела) войск душанбинского направления). В течение месяца, на подготовительных сборах, с нами проводили занятия по физике, математике и русской литературе. Командование сборов нанимало гражданских преподавателей, которые проводили занятия в соответствии с программой вступительных экзаменов в пограничные училища. Во время сборов, по субботам и воскресеньям, нас привлекали к различным работам в городе и на территории воинской части.

В конце июля 1967 года сборы закончились, и все кандидаты разъехались по своим училищам. Кто ехал поступать в Алма-атинское Высшее пограничное командное училище, тех сопровождал в Алма-Ату старшина с нашей МОШСС. С Душанбе до Алма-Аты мы ехали двое суток в плацкартном вагоне. Приехали в Алма-Ату поздно вечером. С железнодорожного вокзала Алма-Ата-1 наш сопровождающий, старшина сверхсрочной службы, позвонил в пограничное училище дежурному, и за нами прислали автомашину ГАЗ-66, на которой мы приехали в училище.

К 30 июля 1967 года все абитуриенты из числа гражданской молодежи и кандидаты для поступления из Пограничных войск СССР, и несколько человек из Советской Армии, прибыли поступать в Алма-атинское Высшее пограничное командное училище. Из пограничных округов солдат прибыло, в общей сложности, около 65 человек, гражданской молодежи - около 350 человек. Из этой массы сформировали 10 или 12 учебных групп; военнослужащих равномерно распределили по группам, назначив их заместителями командиров учебных групп и командирами отделений. Меня назначили командиром отделения. Все абитуриенты были обеспечены 3-х разовым питанием в курсантской столовой и переведены на казарменное положение. Абитуриенты из числа гражданской молодежи были самых разных возрастов: много было с 1950 года рождения (сразу после 10-ти классов), 1949-го и 1948-го годов рождения. Из тех, которые служили, было много с 1947-го года рождения, 1946-го и один был с 1945-го года рождения. Вообще-то, по правилам приема, принималась молодежь в возрасте до 23-х лет включительно.

И началась подготовка к сдачи вступительных экзаменов. Абитуриенты из числа военнослужащих поступали вне конкурса - достаточно было сдать все экзамены на "удовлетворительно" и поступление в училище было гарантировано.

Вступительных экзаменов было три и одно собеседование по иностранному языку. На подготовку к каждому вступительному экзамену выделялось по три дня. Первый вступительный экзамен по математике был письменный, который, как мне помнится, проводился 4-го августа 1967 года. Времени на написание выделялось 4 часа. На второй день нам объявили оценки. Я получил оценку "хорошо". Ребята из числа гражданской молодежи, получившие на экзаменах оценку "неудовлетворительно", на второй день получали расчет, и они уезжали домой; к сдаче следующего экзамена они не допускались. Абитуриентов из числа военнослужащих, после получения неудовлетворительной оценки по математике, допускали к сдаче следующего экзамена, - их держали до окончания всех вступительных экзаменов, а затем, после мандатной комиссии, отправляли в войска.

Вступительные экзамены по физике и русской литературе я так же сдал на "хорошо"; оставалось пройти собеседование по знанию немецкого языка. Ребята между собой говорили, что, если кто покажет низкие знания, то будет зачислен в начинающую группу по изучению иностранного языка. Я этого и хотел добиться. Поэтому на собеседовании показал низкие знания.

После вступительных экзаменов, 25 августа проводилась мандатная комиссия по зачислению абитуриентов в училище. Возглавлял мандатную комиссию начальник училища генерал-майор Курский. На этой комиссии мне объявили, что я зачислен в училище на 1-й курс. 30 августа 1967 года нам зачитали приказ начальника Высшего пограничного командного училища о зачислении нас курсантами на 1-й курс обучения. В этот день всех зачисленных переодели в курсантскую форму одежды. Была повседневная и парадная формы. В парадной - были на парадах, ходили в городской отпуск, ездили в отпуск домой летом и на каникулы зимой. Китель был защитного цвета, брюки-галифе - синего, и обутые были курсантов в хромовые сапоги. Таким образом, с 1-го сентября 1967 года я стал курсантом 1-го курса.

Из всех военнослужащих, приехавших с Среднеазиатского пограничного округа, поступили в Алма-атинское Высшее пограничное командное училище только 8 человек, в том числе и я.

Учеба в Высшем пограничном командном училище

Четыре года учебы (с 1967 по 1971 год) в Алма-атинском Высшем пограничном командном училище - это самые лучшие годы моей юности. Это годы учебы, морально-психологической закалки, возмужания, приобретения знаний и опыта и формирование новой личности - личности офицера-пограничника. В пограничном училище мы научились переносить все тяготы и лишения, встречающиеся при несении пограничной службы.

1-го сентября 1967 года начался учебный процесс в пограничном училище. В этот день проводился обще училищный развод на занятия. На разводе начальник пограничного училища, начальники кафедр и преподаватели-ветераны поздравили нас, первокурсников, с поступлением в училище и пожелали успешно усваивать программу обучения с тем, чтобы стать высококвалифицированными офицерами-пограничниками.

Вот так выглядело, в 1967 году, Алма-атинское ВПКУ: справа мы видим один из учебных корпусов; слева - казарма 3-го дивизиона.

Что было характерным для нашего пограничного училища во взаимоотношениях курсантов различных курсов? Командование пограничного училища с самого начала предупредило всех курсантов о том, что курсанты 1-го, 2-го и 3-го курсов должны при встрече с курсантами 4-го курса отдавать им воинскую честь. Некоторые курсанты младших курсов отнеслись к этому несерьезно. Однажды наблюдал такую картину: идут навстречу друг другу два курсанта, один - 4-го курса, другой - 2-го, и курсант 2-го курса, проходя мимо, не пытался отдать воинскую честь. Тут же курсант 4-го курса остановил этого курсанта и потребовал вернуться на 20 шагов, и назад и пройти мимо с отданием воинской чести. Курсант 2-го курса вынужден был подчиниться.

Традиционно в нашем пограничном училище курсантские курсы (1-й, 2-й, 3-й и 4-й) почему-то называли дивизионами (1-й, 2-й, 3-й, 4-й), хотя так называются артиллерийские подразделения, а начальников курсов - командирами дивизионов. Так как в том году выпустились с училища курсанты 2-го дивизиона (4-й курс), то из нас, первокурсников, был сформирован 2-й дивизион в составе 8-ми учебных групп. Было принято 250 курсантов, из них закончили училище только 173 человека.

На фото казарма нашего 2-го учебного дивизиона, дорожка ведет прямо к входу в наш дивизион. Каждый день перед глазами открывался прекрасный взор: снежные вершины, как зимой, так и летом.

Я был включен в 7-ю учебную группу и назначен командиром 3-го отделения курсантов. Поначалу в группе было 32 курсанта. Но потом, в ходе обучения, из года в год, группа по количеству уменьшалась.

Наша, 7-я, учебная группа для изучения иностранного языка делилась на две подгруппы: на английскую и немецкую. Но при формировании подгрупп, меня включили в английскую подгруппу. На мой удивленный вопрос ответили: "А тебе какая разница? Все равно ты не знаешь немецкого языка". Вот так мне пришлось с азов изучать английский язык. А в подгруппе оказались все те, кто в школе изучали английский язык.

Ну и что же? За три месяца, при усиленной учебе, я сравнялся с остальными курсантами подгруппы и, наравне с ними, усваивал программу обучения - получал хорошие и отличные оценки. В конце 3-го курса мы сдавали курсовой экзамен по иностранному языку, я получил хорошую оценку, - и распрощались мы тогда с иностранным языком.

Распорядок дня в пограничном училище для курсантов был такой

Подъем в 07.00; физзарядка - 30 мин. Дальше - умывание, заправка коек и начинался утренний осмотр. На утреннем осмотре курсовой офицер (или заместитель командира учебной группы) проверял внешний вид: состояние прически, бритье, чтобы были подшиты белые подворотнички, наличие расчески, носового платочка, начищены ли сапоги, поглажено ли обмундирование. У кого были выявлены недостатки, то давалось минимум времени на их устранение. После утреннего осмотра, а это примерно 08.20, строем нас вели командиры в курсантскую столовую. За 20 минут завтракали и в 08.45 - развод на занятия. Опять построение, проверка состояния командирских сумок: наличие тетрадей, учебников, авторучек, командирских линеек, цветных карандашей, терок (резинок), компасов, курвиметров и т.д. Ровно в 09.00 - начало занятий, по 6 часов каждый день, в том числе и в субботу. Конец занятий - в 14.10 или 14.20. Обед с 14.30 до 15.00. После обеда - 30 мин свободного времени. С 15.30 до 16.00 - чистка оружия. И с 16.10 до 19.00 - самостоятельная подготовка к занятиям на следующий день. С 19.10 до 20.10 (1 час) - спортивно-массовая или политико-воспитательная работа. Последние два мероприятия чередовались через день. Ужин начинался в 20.30.

С 21.00 до 22.30 - свободное время. Тут каждый занимался своим делом: кто письма писал, кто читал художественную книгу, кто приводил свою форму в порядок и т.д.

В 22.30 начиналась вечеряя прогулка перед сном. Строем ходили по территории и пели строевые песни.

В 22.50 начиналась вечерняя поверка: в группах осуществлялась фамильная перекличка, проверка наличия курсантов, все ли на месте, не убежал ли кто в самоволку. И ровно в 23.00 - отбой. Сон был до 07.00 - всего 8 часов, вполне достаточно.

Курсантское питание.

Курсанты были обеспечены трехразовым горячим питанием в соответствии с раскладкой продуктов на неделю. За каждым дивизионом (курсом) в столовой закреплялась определенная часть зала и одна официантка, которая с рабочими по столовой, из числа солдат, накрывала столы для курсантов. После приема пищи они же и убирали столы. В отличие от солдатских столов (там посуда была алюминиевая) в курсантской столовой использовалась фарфоровая посуда: тарелки и чашки.

На завтрак всегда подавалось второе блюдо. К установленному распорядком дня часу официантки накрывали столы. За каждой учебной группой были закреплены свои столы. За стол садилось по четыре курсанта. Кроме второго блюда, которое подавалось в тарелках, на столе в отдельной тарелке лежало по четыре варенных яйца, по одному на каждого курсанта; в блюдце было масло на четверых, а также сахар в сахарнице, то же на четверых, и хлеб. Я любил, когда утром на завтрак подавали плов, наедался и сытно себя чувствовал, - легко было терпеть до обеда. Еще я любил, когда на завтрак подавалась гречневая каша с мясом. Подавали на завтрак и молочную кашу с вермишелью или с рисом, и манную кашу. Масло намазывалось на кусок хлеба, этот кусок хлеба ели и запивали чаем. Чай подавался на столы в железных чайниках.

На обед подавалось три блюда. На первое подавали - на каждый стол - борщ в кастрюлях или какой-то суп на четверых; на второе - разные блюда; в течение недели подавали и гречневую кашу с мясом, и перловую кашу, и овсяную кашу, и плов и т.д., на третье блюдо - компот, кофе или какао.

На ужин подавалось второе блюдо, масло на четверых, хлеб и чай. На второе блюдо подавала какую-то кашу с мясом, часто - картофельное пюре с селедкой или с жареной рыбой. Картошку чистили солдаты и делали много отходов, поэтому картофельное пюре из-за малого количества картофеля получалось жидкое и мало его было в тарелке. Кусочек селедки или кусочек жареного хека мало придавали насыщения. После такого ужина до отбоя (до 23.00) приходилось проголодаться. У кого были деньги, те ребята, в буфете, дополнительно что-то покупали: печенье, банку сгущенки и другое, чтобы насытить свой желудок.

Хорошо было, когда наступали праздники. В эти дни много ребят шло в увольнения, а в столовой готовилась вкусная еда, во вторые блюда дополнительно додавалась колбаса - типа мясной сардельки длиной сантиметров по 10-15. За столами оставалось по два человека и съедали все вкусное, что подавали на четверых.

А теперь об изучаемых дисциплинах

В нашем Алма-атинском Высшем пограничном командном училище был физико-математический профиль. Нам командиры говорили, что такой диплом, возможно, пригодится для будущей гражданской жизни. Четыре года мы изучали высшую математику, после окончания каждого курса проводился по ней курсовой экзамен, она выносилась даже на государственный экзамен.

Общая физика изучалась первые три года; каждый год в конце курса обучения проводился зачет или курсовой экзамен, последний, итоговый, экзамен был в конце 3-го курса, я сдал его на "отлично".

Химию в пограничном училище мы то же изучали, она нам преподавалась один год - на 1-м курсе.

Конечно, важным предметом в пограничном училище была история КПСС. Ее мы изучали 2 года (на 1-м и 2-м курсах), итоговый экзамен я сдал на "хорошо".

Еще, с гуманитарных дисциплин, в пограничном училище изучались: на 2-м курсе - марксистско-ленинская философия, военная педагогика и военная психология, этика и эстетика; на 3-м курсе - политическая экономия и партийно-политическая работа, на 4-м курсе - научный коммунизм, - так распределялись общественные науки в процессе учебы.

Физическая подготовка, как учебная дисциплина, тоже включалась в плановые занятия, проводились занятия все четыре года и был даже по ней государственный экзамен - кросс 3 км и гимнастика. Кроме того, все 4 года изучались военные и специальные дисциплины, такие как: служба и тактика пограничных войск, специальная дисциплина, войсковое хозяйство, тактическая подготовка, ОМП и защита от него, военно-инженерная подготовка, военно-техническая подготовка, военная топография, артиллерия, военная история, автомобильная подготовка, конная подготовка, огневая подготовка.

По социально-экономическим, гуманитарным и военным дисциплинам проводились сначала лекции, потом групповые или семинарские занятия; по военным и профессиональным дисциплинам, кроме того, проводились практические занятия как в специализированых классах, так и в полевых условиях; проводились ролевые игры, и практические занятия по методике обучения. В конце каждого учебного года с курсантами 3-го и 4-го курсов проводились двусторонние тактические учения.

Досуг курсантов в училище

Каждую субботу и воскресенье, по вечерам, в клубе училища нам показывали художественные кинофильмы. Иногда, по воскресеньям, приглашались артисты, которые рассказывали о своем творчестве и давали концерты. Выступали перед нами и художники, и писатели. Наш учебный дивизион имел своих шефов - педагогический институт, и учебные группы взаимодействовали. Учебные группы нашего дивизиона периодически выезжали в педагогический институт - там много училось девушек - на вечера отдыха. Там организовывались танцы, наши курсанты знакомились со студентками. Затем были ответные приглашения, и девушки - студентки шефских групп приглашались к нам в училище на наши вечера отдыха.

Для досуга курсантов, по субботам, организовывались и проводились вечера отдыха в большом зале клуба училища. На эти вечера так же приглашались знакомые девушки с города, которых пропускали по пригласительным билетам. Если организовывали вечер отдыха старшие курсы (3-й, 4-й курсы), то туда курсантов 1-го и 2-го курсов они не пускали. На вечерах отдыха играли свои самодеятельные музыканты, были и свои певцы. В основном были танцы.

На вечерах отдыха отдельными группками стояли девушки - дочери офицеров, их сразу было заметно. У них такой был недоступный, горделивый вид, что и приглашать на танец такую девушку простой курсант не решался. К ним было не подступиться, - не с каждым курсантом она еще и пойдет танцевать. Обычно возле них крутились курсанты - сыновья офицеров, которые среди массы остальных курсантов выделялись: вели себя высокомерно, заносчиво, показывали себя всезнающими.

Не любил я дамские танго, исполняемое на вечерах отдыха. Потому что часто меня приглашали такие девицы, которые мне не нравились своей внешностью и, единственный способ освободиться от них, - это уйти с зала и в этот вечер больше не появляться.

Отпускали курсантов в увольнения с выходом в город - по субботам и воскресеньям. Зимой в городе делать было нечего, а летом, - там красивые парки отдыха, особенно парк им. Горького. Но маловато было времени в городском отпуске. Так как в субботу отпускали с 18.00 до 23.00, а в воскресенье - с 15.00 до 23.00. Пока доедешь до парка, - а это целый час времени, да на возвращение еще час, - тут и от увольнения уже ничего не оставалось. Вот и маловато. На 3-м курсе я ходил в увольнения всего лишь 2 раза: один раз - осенью, а второй раз - весной. Поэтому и запомнил счет.

В часы спортивно-массовой работы курсанты (после самостоятельной подготовки), кто усиленно занимался спортом, - шли заниматься в спортивные секции в спортзал или в плавательный бассейн, а остальные, - организованно, под руководством курсовых офицеров, в зависимости от графика, - шли на гимнастический городок или на стадион и занимались гимнастикой или отрабатывали беговые упражнения.

Кроссовая подготовка, плавание и гимнастика, а зимой, - лыжная подготовка, - отрабатывались и в часы плановых занятий. Плановые занятия по всем дисциплинам проводились парами (по 90 мин).

Всякие соревнования проводились по воскресеньям и по праздничным дням. Самые трудные соревнования были - марш-броски на 6 км. Тут требовалась полная выкладка: автомат, противогаз, укомплектованный вещевой мешок. Марш-бросок - это такой вид передвижения, когда учебная группа совершает бег, потом переходит на шаг; опять бежит бегом и затем переходит на шаг. Но тут существуют нормативы на оценку, а то могли бы курсанты всю дистанцию пройти шагом и не вспотеть. Чтобы вложиться в норматив, тут приходилось больше бежать. И время для учебной группы засчитывалось по последнему курсанту, который финишировал. Поэтому разрешалась взаимопомощь. У более слабых курсантов более сильные забирали на себя вещмешки, даже автоматы, чтобы им легче было бежать.

В часы политико-воспитательной работы проводились комсомольские и партийные собрания, но они проводились раз в месяц. Так же в эти часы организовывались и проводились различные диспуты, викторины, ленинские чтения, приглашались и выступали перед курсантами ветераны Великой Отечественной войны, проводились подведения итогов учебы и дисциплины за месяц и за семестр.

Ходить в увольнения не всем разрешалось. К тому же для поддержания боеспособности учебных групп, разрешалось увольнение с каждой учебной группы не более 30% курсантов. Кто хотел идти в увольнение в субботу или в воскресенье, тот записывался, в пятницу вечером, в Книгу увольняемых. Командир дивизиона имел результаты учебы и дисциплины, проверял состояние учебы и дисциплины за неделю всех курсантов, записавшихся в увольнение. Курсантов, которые получили за неделю двойки и тройки, а также получивших дисциплинарные взыскания, он вычеркивал из книги. Значит, - они лишались увольнения. Сочувствовали мы женатым курсантам, которые были лишены увольнений. Женатые курсанты на курсе и в нашей группе начали появляться после 1-го курса, но их было немного, всего двое. После 2-го - прибавились еще. После 3-го - процентов 30 было женатых. Ну а на 4-м - осталось процентов 30 холостых товарищей. Женились кто-где. Некоторые, как и я, женились на алма-атинских девушках. Другие - женились на своих девушках по месту рождения и жительства родителей.

Женатым курсантам было учиться тяжело. У них мозги были заняты меньше учебой, а больше своей семьей. Я это видел. И мечтал искать себе спутницу жизни после выпуска. Но чуть-чуть поспешил. Женился за один месяц до выпуска, можно сказать, во время государственных экзаменов.

Переходя из курса на курс, мы мужали, набирались опыта и становились все серьезнее и серьезнее. Знали, что такое застава, государственная граница и как необходимо организовать службу по ее охране и обороне. Не только знали уставы, инструкции, наставления и положения, но и научились их практически использовать в службе и в повседневной деятельности пограничной заставы. С 3-го курса курсанты овладели методикой обучения солдат, сержантов и офицеров, владели принципами, формами и методами обучения. Короче, к выпуску стали, по содержанию, готовыми офицерами. Но до этого выпуска с пограничного училища, в качестве офицеров, еще было очень и очень далеко - предстояло четыре года напряженной учебы. Этот путь до конца не каждому удалось пройти.

Будни курсантской учебы.

Началась учеба на 1-м курсе. В нашей учебной группе, среди курсантов и сержантов, было 6 человек, которые до поступления в училище служили в Пограничных войсках. У нас, первокурсников, сознание было еще далекое до офицерского - ведь учиться было еще долго и формировались мы на 1-м курсе на уровне сержантов-командиров отделений. Командование дивизиона и курсовые офицеры обращались с первокурсниками очень лояльно, как со вчерашними школьниками. Возможно это и правильно, ведь резко давить на психику молодых ребят, - это никак не вкладывалось бы в теорию воспитания и дидактические принципы обучения, и многих курсантов, вчерашних школьников, это только бы оттолкнуло от пограничного училища.

Мы - первокурсники - постепенно, от месяца к месяцу, все сильнее и сильнее втягивались в учебу. Поначалу, отучившись на занятиях шесть часов и имея значительную физическую нагрузку, мы на самостоятельной подготовке буквально засыпали от усталости. Поэтому результаты учебы за первые два-три месяца были не высокие.

До конца первого семестра, по математике, мы повторяли элементарную математику. Я поначалу с трудом усваивал математические понятия на русском языке и буксовал. Поэтому, при сдаче зачета по математике за 1-й семестр, Алексей Константинович Колосов, наш преподаватель, мне говорил:

- Наверно вас, товарищ курсант, надо на каникулах оставить в училище, чтобы вы подучили элементарную математику.

- Алексей Константинович, поверьте мне, во 2-м семестре я буду усваивать математику только на "отлично", - ответил я ему.

На зачете за 1-й семестр по математике он мне поставил оценку "удовлетворительно". Начиная со 2-го семестра, я сдержал слово, - действительно высшую математику я усваивал на "хорошо" и "отлично".

Больше месяца наша учебная группа была без курсового офицера, то есть без командира учебной группы. Командир дивизиона говорил, что к нам едет курсовой офицер с Камчатки. Учебной группой, до его приезда, руководил заместитель командира учебной группы сержант Кощеев Леонид.

Вчерашним школьникам тяжело давалась воинская дисциплина и беспрекословное повиновение командирам-сержантам. Поэтому мы - командиры отделений - боролись с такими проявлениями, но со стороны подчиненных курсантов было много недовольства относительно нашей требовательности.

В первых числах октября 1967 года приехал наш курсовой офицер - лейтенант Толстухин Дмитрий Николаевич. Он прослужил 3 года на Камчатке, на морской границе, и перевелся в училище курсовым офицером. Родители его жили в г. Алма-Ата, он был еще холостяком. Офицер он был грамотный, с юмором. Поначалу он, для знакомства, вызвал к себе всех сержантов учебной группы: сержанта Кощеева и младших сержантов Коркина, Букий и Штаченко, то есть меня. Мы поочередно ему доложили о состоянии учебы и дисциплины в своих отделениях. Потом он в индивидуальном порядке познакомился с каждым курсантом группы. Нас, сержантов, он предупредил, что мы назначены на должности командиров не на все четыре года, поэтому для получения практики управления подразделением будут, на каждый курс, назначаться новые командиры отделений из числа курсантов.

Первое, с чего начал проверять наш курсовой офицер, - проверил в часы спортивно-массовой работы состояние физической подготовки курсантов. И начал с кросса на 3000 метров. Вывел он учебную группу за территорию училища в район совхоза "Горный Гигант" на старт, - он же являлся и финишем; дистанция 1500 м в одну сторону была им заранее отмерена. Выстроил учебную группу перед стартом, напомнил нормативы на "отлично", "хорошо" и "удовлетворительно"; подал команду: "Группа, внимание!", затем - "Марш!" и включил секундомер. Все курсанты и сержанты побежали. Маршрут был тяжелый, по дороге много попадалось булыжника под ногами. Пробежала группа 1500 м и обратно бежала до финиша. На финише стоял с секундомером наш курсовой и засекал время. Результаты нашего забега были неутешительные - почти полгруппы показали неудовлетворительный результат. Я финишировал первым с отличным результатом. Курсовой построил группу, подвел короткий итог и объявил, что группа сейчас пойдет на повторный забег для улучшения результата. И сказал, что поведет группу на забеге младший сержант Штаченко.

Вновь, курсовой офицер, подвел учебную группу к старту и скомандовал: "Внимание, бегом - марш!" и включил секундомер. Я побежал первым, вся учебная группа, с командирами отделений, побежала за мной. Так я первым бежал почти до самого финиша. За 200 м до финиша я наступил на булыжник и как-то подвернул ногу, что мне в голеностопном суставе защемило нерв и я не смог наступать на правую ногу. Под руки меня товарищи довели до финиша. Вот из-за такой строптивости курсового офицера я перестарался - на повторных 3000 м ноги были расслаблены, и я защемил себе нерв, наступив неудачно на булыжник. А булыжники лежали круглые, как галька, но по весу в 2-3 кг. Больше месяца мне пришлось страдать от болей в суставе. Дней десять проходило, нога будто бы восстанавливалась, а тут марш-бросок на 6 км, меня не освобождали, я пробегал, натруживал на твердом асфальте ногу и опять болело в суставе, а надо было дать покой ноге хотя бы на месяц, а меня не освобождали. Но потом постепенно все прошло, начал через пару месяцев бегать нормально.

Приближалось окончание 1-го семестра, я успешно сдал сессию и готовился на каникулы ехать домой.

В родном поселке Лиховка, у своих родителей, к этому времени я не был 1,5 года, поэтому хотелось повидаться с родными и знакомыми. Зимние каникулы у курсантов нашего пограничного училища начинались с 1-го февраля и продолжались до 14-го февраля. Командиры строго предупредили, что билеты на самолеты брать не раньше, как на 31 января и возвратиться в училище должны не позже 22.00 14-го февраля. Я решил лететь домой самолетом. На билет я насобирал денег из своего курсантского денежного содержания. Сержантам - командирам отделений, на 1-м курсе, платили по 12 рублей в месяц. Билет зимой был льготный, как у студентов, была скидка 50 процентов. Билет на самолет я брал до г. Днепропетровска через Москву, который стоил тогда всего лишь 33 рубля со скидкой.

В кассе аэропорта, в Алма-Ате, указывалось место только до Москвы, так как брони я не успевал делать; чтобы иметь бронь в Москве, надо было заказывать билет за две недели. Ведь прямого рейса до Днепропетровска с Алма-Аты не было. Были у меня и попутчики до Днепропетровска: Гриша Демченко - курсант с нашей группы. С Алма-Аты до Москвы в то время, в основном, летали самолеты ИЛ-18, которые на полет затрачивали 5,5 часов и прилетали в аэропорт Домодедово. С Москвы до Днепропетровска надо было вылетать с аэропорта Внуково. Поэтому, прибыв в Домодедово, мы с Гришей Демченко сразу же садились на автобус и ехали во Внуково. Билеты-то наши были с открытой датой, а рейсов на Днепропетровск было всего два на сутки. Начиналась регистрация билетов на днепропетровский рейс, и нам приходилось стоять и ждать ее окончания, - вдруг останутся свободных два-три места, чтобы полететь этим рейсом. Оканчивалась регистрация, а там таких как мы, - с билетами, имеющих открытые даты, - оказывалось человек 5-6, а то и больше. Поэтому, при первой поездке, и не попали на первый рейс, ожидали несколько часов до регистрации на второй рейс.

В следующих поездках я уже был похитрее. До начала регистрации подходил к девушкам у стойки, которые должны были проводить регистрацию рейса до Днепропетровска и просил их заранее, чтобы меня оформили, если появятся свободные места. Это срабатывало. Когда оканчивалась регистрация, оказывалось несколько мест свободных, - и тут к девушкам тянулось десяток рук с билетами. Протягивал руку с билетом и я; девушки на регистрации, одним из первых, брали мой билет. Таким образом, я уже долго не задерживался в Москве, - всегда улетал тем рейсом, который отправлялся первым до Днепропетровска. С Москвы до Днепропетровска в то время летали самолеты АН-10. Время на полет затрачивалось - 1 час 40 мин.

Итак, 1-го февраля 1968 года я уже был в г. Днепропетровске. С прибытием в город, в кассе аэровокзала, я заказал себе билет на самолет на обратный маршрут. Пару дней гостил у сестры Люды и у брата Виктора. Заходил в отдел кадров своего строительного управления, на нашу стройку, где работала моя бригада, в общежитие, где я проживал до армии, там встретился с оставшимися друзьями, повидался с Надеждой Неродой, с которой мы вместе состояли в бюро комсомольской организации, затем поехал домой к своим родителям в Лиховку.

Встретился я в Лиховке со своими родителями, - они за прошедшее время немного постарели; с ними оставалась самая младшая моя сестра Валя, которая ходила в 9-й класс.

На своей улице я ходил в гости к Моргунам. Владимир Моргун (мой одноклассник) был дома, он в армии не служил по состоянию здоровья и жил с родителями. Отец Моргуна посмотрел на мою форму и завел разговор:

- Где ты, Николай, учишься и кем ты будешь? - спросил он меня.

- Обучаюсь я в Алма-атинском Высшем пограничном командном училище. После окончания учебы мне присвоят воинское звание лейтенант, буду офицером, служить придется на пограничной заставе, - ответил я.

- И это все 25 лет будешь служить на пограничной заставе? - с удивлением спросил он.

- Почему все 25 лет? - сказал я. - После выпуска с пограничного училища прослужу лет пять на заставе, а потом пойду учиться в Военную академию им. М.В. Фрунзе в Москве, после ее окончания буду служить в штабах пограничных отрядов и могу дослужиться до полковника, - отвечал я.

- Да, ты прицелился далеко, - резюмировал отец Владимира.

Во время пребывания на каникулах в п.г.т. Лиховка, там выпало много снега.

Однажды в воскресенье, вечером, пошел я в местный клуб поселка Лиховка, чтобы посмотреть какой-то художественный фильм. Людей оказалось совсем мало, поэтому фильм в клубе крутить не стали. Оглянувшись по сторонам, я увидел знакомую девушку - это была Вера Журба, с которой я познакомился на выпускном вечере в средней школе (перед проводами в армию) и танцевал с ней. Я ей напомнил об этом. Мы разговорились. Пошел я ее провожать домой на Бузовую. Она должна была уезжать рано в понедельник в г. Днепродзержинск (ныне Каменское) на учебу. Училась она в медицинском училище. Возле хаты ее родителей я попросил, чтобы она написала и вынесла мне свой адрес. Она мне вынесла, записанный на бумажке, свой адрес, и мы распрощались. Мне пришлось с Бузовой возвращаться опять в "центр" села, а оттуда идти на свой хутор, на ул. Степную. Так что поздно я вернулся домой к родителям.

Заканчивались мои каникулы, и я поехал в г. Днепропетровск, чтобы оттуда возвращаться к себе в Алма-Ату для продолжения учебы в пограничном училище. За два дня до моего отлета я приехал в город Днепропетровск, чтобы погостить у сестры Люды и у брата Виктора. Прошли два дня быстро, и после обеда, 13-го февраля 1968 года, я отправился в аэропорт и вечерним рейсом вылетел до Москвы. С Москвы до Алма-Аты летало в сутки пять рейсов, поэтому на один из них я попал при регистрации билетов. Прилетел в Алма-Ату 14 февраля, и после обеда явился в свое училище.

С 15 февраля 1968 года началась учеба во втором семестре.

После каникул, поначалу, было скучновато, в голове кружились картинки каникулярных событий, воспоминаний, но потом все прошло. Вновь вошел в ритм учебы.

Хорошо помню, как тогда зимой, каждое утро после подъема, выходя на физзарядку, мы видели на территории слой снега сантиметров 20-30, который выпадал за ночь. Уборщики брались сразу за лопаты и приступали к очистке дороги и тротуаров возле казармы на закрепленной территории; уборщики в спальных помещениях, за время физзарядки, приступали к уборке своих помещений. После развода на занятия начинались занятия.

Что касается занятий по высшей математике, то во втором семестре перешли к изучению дифференциальных и интегральных исчислений. Сначала проводились лекции в лекционных залах, а затем классно-групповые занятия. Лекции по этой дисциплине с нашим потоком читали: заведующий кафедрой высшей математики, кандидат физико-математических наук Стрельцов В.В. и доцент кафедры Алексей Константинович Колосов, он же с нашей учебной группой проводил классно-групповые занятия. Нам, курсантам, не нравилось, как читал лекции Стрельцов В.В. Речь у него была сбивчивая, он спешил, и курсанты не успевали за ним записывать и часто раздавались голоса с зала: "Повторите!". Вдобавок, он рано стирал формулы, записанные на доске. Нам нравилось, как читал лекции доцент Колосов. Речь у него была размеренная, спокойная, понятная, темп изложения позволял нам успевать записывать по ходу изложения учебного материала. Мы успевали все записывать и вопросы курсантами не задавались. На классно-групповые занятия по математике очень много задавалось примеров, так что приходилось много времени тратить для их решения.

По истории КПСС так же читались лекции, а затем с каждой учебной группой проводились семинарские занятия. По истории КПСС изучали много ленинских работ, к семинарским занятиям выдавались планы-семинаров, и по указанным вопросам надо было готовиться к ним, а еще, вдобавок, требовалось конспектировать работы В.И. Ленина и других классиков марксизма-ленинизма. На конспектирование тратилось время и в субботу, и в воскресенье. К предстоящему семинару надо было законспектировать, например, целую книгу В.И. Ленина: "Две тактики социал-демократии в демократической революции", а в ней больше 100 страниц. И так надо было готовиться к каждому семинару по этой дисциплине. Пришлось два года усиленно работать, изучая темы по программе истории КПСС.

Закрепленным преподавателем за нашей учебной группой по этой дисциплине была Татьяна Борисовна Гороховская. Она была очень строгим и требовательным преподавателем. Хоть и вольнонаемный преподаватель, но она стоила целого офицера.

Однажды, в конце первого курса, она присутствовала на комсомольском собрании нашей учебной группы. Тогда рассматривался проступок комсомольца Николая Ященко, который допустил распитие спиртных напитков, будучи в городском отпуске и прибыл в училище немного навеселе. На комсомольском собрании он все объяснил, как это случилось. Оказалось, он посетил свою девушку на ее дому и, садясь обедать, она на стол поставила бутылку коньяка. Были вдвоем, рюмочки опрокидывал в основном наш курсант Ященко. После окончания выступления комсомольца Ященко, Татьяна Борисовна с возмущением начала говорить, что это за девица, что вздумала курсанта угощать спиртным... и тому подобное. В решении собрания комсомольцы ограничились объявлением выговора комсомольцу Ященко без занесения в учетную карточку. Учли, что он обучался на 1-м курсе и этот проступок совершен впервые, также учли его обещание, что больше это никогда не повторится.

Иногда с курсантами нашей учебной группы занятия по истории КПСС проводил подполковник Афанасьев - хорошо профессионально подготовленный и знающий офицер. До сих пор помню одно занятие, проводимое подполковником Афанасьевым с нашей учебной группой, когда изучался "Манифест коммунистической партии". Он нам разъяснял каждое положение этого документа, и помнятся до сих пор его слова: "Бродит, бродит по Европе призрак коммунизма..." и другое: "Учение К. Маркса всесильно, потому что оно верно."

Курсанты - это такой изобретательный народ, способный на разные выдумки, замечают всякие мелкие негативы в поведении и действиях преподавателей и быстро могут сочинять анекдоты, давать клички.

Вот что было замечено в действиях подполковника Афанасьева, преподавателя истории КПСС. Однажды, в начале второго курса обучения, сменился с суточного наряда курсант Стариковский и поведал нам в учебной группе, как проходил развод суточного наряда и караула в училище. Оказывается, дежурным по училищу заступал подполковник Афанасьев. При проведении развода присутствовал военный оркестр, и заступающему дежурному, при проведении развода, надо подавать соответствующие команды, предписанные Уставом гарнизонной и караульной службы. И вот, вместо того, чтобы подать оркестру команду: "Оркестр, играй развод!", подполковник Афанасьев подал команду: "Оркестр, играй что надо!" Курсанты нашей группы, также и я, подумали, что это выдумка курсанта Стариковского. Но где-то через полгода и я заступал в суточный наряд. Дежурным по училищу заступал, как раз, подполковник Афанасьев. И точно, как дело дошло до подачи команд оркестру заступающим дежурным, то я услышал такую же команду: "Оркестр, играй что надо!"

Методика проведения занятий по другим гуманитарным дисциплинам ничем не отличалась от методики проведения занятий по истории КПСС. Так же читались лекции, проводились групповые занятия и семинары. Много конспектировалось работ классиков марксизма-ленинизма, для чего курсанты затрачивали много времени, в том числе и личного

Наша специальная подготовка осуществлялась при изучении дисциплины служба и тактика пограничных войск. Темы этой дисциплины мы начали изучать с начала 1-го семестра. Поначалу изучили "Положение об охране государственной границы СССР", затем приступили к изучению и практической отработке службы пограничных нарядов. Проводились поначалу лекции, которые читали начальник кафедры полковник Шубарев Н.Ф. и его заместитель, затем проводились групповые занятия, а в полевых условиях, - отрабатывались практические занятия по службе пограничных нарядов.

Практические занятия по службе пограничных нарядов отрабатывались в полевом учебном центре (ПУЦ) училища, который находился в 50 км от г. Алма-Ата. Практические занятия с нашей учебной группой в поле, на участке учебной границы, проводил наш преподаватель - майор Прудько - знающий свое дело офицер, который, до окончания Института пограничных войск, прослужил лет 6 или 7 на пограничной заставе.

В полевом учебном центре был хорошо оборудован участок учебной границы с "Турцией", протяженностью в 10 км; там, на участке учебной границы, были установлены советские и турецкие пограничные столбы, был оборудован турецкий погранпост "Алибек". В двух километрах от линии учебной границы, в тылу участка, была оборудована КСП (контрольно-следовая полоса) и сигнализационный комплекс (проволочный забор из колючей проволоки, высотой 2 м), подающий сигналы при его преодолении. Вдоль него проходила проводная связь. На участке были собраны три пограничные вышки, а четвертая располагалась около здания учебной заставы. При проведении с нами занятий, мы входили в обстановку так, что было такое ощущение, будто бы мы находимся на границе с Турцией.

Первый пограничный наряд, службу которого мы практически отрабатывали, был пограничный наряд "Дозор". На занятии майор Прудько выступал в роли начальника пограничной заставы, а курсантская учебная группа, - составляла личный состав пограничной заставы, на то время - 9-й пз (пограничной заставы). Днем майор Прудько, на заранее подготовленном наряде, показал нам на участке учебной границы организацию и порядок несения службы пограничного наряда "Дозор". А в вечерний час, когда стало темно, в коридоре здания заставы майор Прудько разбил учебную группу на парные пограничные наряды, в каждом назначив старшего наряда, объявив время 22.30, выступая в роли начальника 9-й пз, приступил к отдаче приказа на охрану государственной границы пограничному наряду "Дозор". Приказ отдавался в комнате пограничной службы одному наряду, а касался всех нарядов, которые были построены в коридоре. После приказа наряды, на участок границы, выходили через каждые 10-15 минут. Старшие пограничных нарядов, после выхода нарядов из здания заставы, организовывали службу своих нарядов. Для контроля за правильностью действий нарядов привлекался и курсовой офицер, как помощник руководителя занятий. Пограничные наряды "Дозор" действовали: один наряд нес службу в движении и шел до стыка на правый фланг, следующий за ним наряд - шел на левый фланг до стыка и так далее. Действуя в составе пограничного наряда, курсанты учились правильности осмотра КСП с фонарем, действиям при обнаружении следов и других признаков нарушения границы.

В дальнейшем, в течение всего 1-го и 2-го семестров, отрабатывалась служба всех, кажется, 20-ти пограничных нарядов и к концу 1-го курса мы все умели организовывать службу любого пограничного наряда в роли старшего наряда.

Много занятий, предусмотренных программой, с нами проводилось по общей тактике. Проводились лекции, групповые занятия и практические занятия в ПУЦ на учебном тактическом поле. Начинались практические занятия с действий солдата на поле боя и заканчивали программу обучения за 1-й курс управлением отделения в обороне и наступлении в роли командира отделения.

Практические занятия по общей тактике с нашей, 7-й, учебной группой проводил капитан Звягин, который заочно обучался в Военной академии им. М.В. Фрунзе. В период его отсутствия с нами занятия проводили и другие преподаватели кафедры. Проводили занятия и старший преподаватель подполковник Соколов, и майор Шепель Н.И., а на 4-м курсе, - и подполковник Казаренко. Интересные и интенсивные занятия по общей тактике были в поле. Поле для курсантов - это настоящий университет. Там мы учились искусству воевать с "противником", правильно наступать и его атаковать и умело обороняться, действовать в условиях радиоактивного и химического заражения. Учились, на 1-м курсе, умелому управлению отделением в бою. Набегавшись "на поле боя", мы, с разрешения преподавателей, имели продолжительные перерывы.

На перерывах разговоры продолжали о том же, - о бое, как воевали на прошедшей войне. Больше всего философствовал курсант Ермаков Виктор, говоря: "Война для того и нужна, чтобы солдат, сколько хотел, столько и убивал бы солдат противника". Сержант Букий Александр часто вмешивался в разговор и говорил: "На войне, в бою с противником, дела идут так - кто кого сможет, тот того и повалит. Поэтому все будет зависеть от мастерства солдата, а командиры должны учиться правильно управлять подразделениями". Вот такие подобные разговоры мы вели на перерывах в период практических занятий по общей тактике.

Практические занятия по дисциплине оружие массового поражения и защита от него проводил с нашей учебной группой майор Башкирцев. Он знал свое дело, занятия проводил с высоким профессионализмом. Проводя занятия, он сильно делал ударения на отравляющие химические вещества, такие как: зарин, зоман. Это курсанты заметили и начали его про себя называть - "Зарин Зоманович".

Усиленно проводилась с курсантами всех курсов строевая подготовка - ведь проводились в стране, в то время, два военных парада в год - 7-го ноября и 1-го мая. За месяц до парадов начиналась подготовка, сначала одиночная строевая подготовка, затем тренировали курсантов пошереножно, и в составе коробки; тренировки проводились на строевом плаце училища; в дальнейшем проводилось несколько гарнизонных тренировок, а за день-два до парада, - генеральная репетиция на площади города. С 1970 года первомайские военные парады были отменены.

В воскресные и праздничные дни в нашем пограничном училище проводились различные соревнования по легкой атлетике, на которых я всегда участвовал. Я принимал участие в забегах на 400 метров, на 1000, 3000 и 5000 метров. Периодически, в выходные дни, проводились соревнования на первенство училища по марш-броскам на 6 км. Старт давался не далеко от центрального КПП, на дороге, за проспектом Ленина. Маршрут движения марш-броска проходил: 1,5 км - ровная дорога, затем 1,5 км - подъем до самого центра горы Кок-Тюбе (1125 м над уровнем моря); далее поворот в обратном направлении и движение до финиша. Когда учебная группа делала старт, играл оркестр, и финиширующую группу также встречал играющий оркестр. На соревнованиях, которые начинались с 09.00, интервал между стартующими группами составлял 15 мин. Оркестр привлекался только на училищных соревнованиях.

А курсантские группы, кроме соревнований, бегали марш-броски и в часы спортивно-массовой работы. Получалось, что курсантские группы марш-броски на 6 км в среднем бегали по два раза в месяц, плюс различные кроссы в период плановых занятий по физической подготовке.

Во время учебы в училище часто практиковались, в выходные дни, различные переходы: зимой, как правило, - на лыжах, летом - пешие переходы.

К началу 2-го семестра все курсанты 1-го курса детально изучили положения Устава гарнизонной и караульной службы, сдали по ним зачеты. Во 2-м семестре каждая учебная группа, в соответствии с расписанием занятий, один раз в месяц заступала на целые сутки в караул. Ведь в нашем пограничном училище также, как в любой воинской части, было Боевое Знамя части, склады артиллерийско-технического вооружения, вещевой и продовольственный склады и другие, подлежащие охране, объекты. Поэтому из состава учебной группы наряжался караул для охраны всех этих важных объектов. В нашем училище караул охранял пять постов, три из них были 3-х сменные и два - 2-х сменные. Исходя из этого, с состава учебной группы наряжалось вместе с начальником караула и двумя разводящими - 15-16 чел. Остальная часть учебной группы, в эти сутки, заступала в столовую - рабочими по столовой или выполняла другие работы.

После зимних каникул, на 1-м курсе, наша учебная группа впервые заступила в караул. Так как учебная группа заступала впервые, то начальником караула был назначен наш курсовой офицер, помощником начальника караула назначался сержант - заместитель начальника учебной группы, разводящими назначались два командира отделений - сержанты. Я заступал разводящим, потому что на 1-м курсе я был командиром курсантского отделения. За каждым разводящим закреплялось несколько постов, на которых он проводил смену часовых через каждые 2 часа.

Помню, как курсанты нашей учебной группы впервые заступили в караул, я заступил разводящим. Приходилось караульных, впервые заступающих часовыми на посты, тщательно инструктировать. Особенно проверять знания о порядке действий часового при приближении к охраняемому объекту неизвестных в ночное время и днем. Задавал караульным, при заступлении на посты, такой вопрос: "Что должен делать часовой при приближении неизвестного к посту в ночное время?"

Один из караульных отвечал: "В условиях плохой видимости, когда с расстояния, указанного в табеле постам, нельзя опознать приближающихся к посту или к запретной границе поста, часовой останавливает всех лиц окриком "Стой, кто идет?". Если ответа не последует и (или) нарушитель пересечет запретную границу поста, часовой предупреждает его окриком "Стой, стрелять буду!" и задерживает нарушителя. Если же нарушитель после предупреждения "Стой, стрелять буду!" продолжает движение, часовой досылает патрон в патронник и производит предупредительный выстрел вверх" и так далее. Задаю еще такой вопрос: "Как должен действовать часовой в дневное время при приближении неизвестных?"

Другой караульный отвечал, что всех лиц, приближающихся к посту или к запретной границе поста, обозначенной на местности указателями, кроме начальника караула, помощника начальника караула, своего разводящего и лиц, сопровождаемых ими, часовой останавливает окриком "Стой, назад!" или "Стой, обойти вправо (влево)!" и так далее.

И вот утром, с поста номер 2, в 09.15, поступил сигнал о вызове разводящего; начальник караула выслал меня с постовой ведомостью к посту. Я прибыл на место и там увидел у ограждения начальника склада артиллерийско-технического вооружения, старшину сверхсрочной службы, уже пожилого военнослужащего, который прибыл на склад выполнять свою работу, и он начал мне жаловаться на неправильные действия часового, мол, часовой не знает, как правильно надо действовать при приближении к посту начальника склада. А часовым стоял с моего отделения курсант Ермаков Виктор. При приближении к посту начальника склада, утром в светлое время, часовой при приближении его на удаление 20-30 м от ограждения скомандовал: "Стой, кто идет?", снял и наставил автомат в сторону начальника склада. Вот и сетовал начальник склада на неправильные действия часового, который действовал, как будто это было ночью. Пришлось в караульном помещении еще более тщательнее инструктировать и опрашивать о правильных действиях часовых на постах. При следующих заступлениях в караул наши подчиненные совершенствовали свои знания и навыки по действиях при несении службы на постах.

В последующие месяцы наша учебная группа, также, как и другие, наряжалась в караул по одному разу в месяц, но начальником караула уже заступал сержант - заместитель начальника учебной группы. Таким образом, во 2-м семестре все курсанты 1-го курса получили хорошую практику несения службы в карауле по охране важных объектов воинской части.

В нашем пограничном училище, начиная с 1-го курса, была организована и проводилась с курсантами военно-научная работа. На каждом курсе были организованы военно-научные кружки. Руководили военно-научными кружками старшие преподаватели кафедр. Заседания военно-научных кружков осуществлялось по одному разу в месяц - все было под контролем учебного отдела. На заседаниях военно-научных кружков младших курсов, как правило, с научными сообщениями выступали преподаватели. На старших курсах - это поручалось курсантам; курсанты брали темы рефератов, готовились и свои разработки доводили до членов ВНК.

Курсовая работа курсантов 4-го курса включалась в систему военно-научного исследования. В начале 4-го курса курсанты брали темы курсовых работ, как правило, по военным дисциплинам; руководителями курсовых работ назначались преподаватели кафедр, которые работали с курсантами в составлении с планами разработки курсовых работ. Эти планы утверждались начальниками кафедр. Таким образом, в системе ВНО курсанты старших курсов получали первичные навыки научного исследования.

О наших командирах и начальниках

За четыре года обучения в пограничном училище у нас сменилось три начальника училища. При обучении на 1-м и 2-м курсах начальником пограничного училища был генерал-майор Курский; после окончания 2-го курса начальником училища был назначен полковник Любин; по окончанию нами 3-го курса ему было присвоено воинское звание генерал-майор и его перевели служить в войска. Затем начальником училища был назначен полковник Заболотный, работавший 10 лет начальником учебного отдела нашего училища. Через несколько месяцев после назначения, ему было присвоено воинское звание генерал-майор.

Командиром нашего, 2-го, дивизиона, с сентября 1967 года, был тогда 43-х летний подполковник Белоногов, а в начале 4-го курса обучения ему было присвоено воинское звание полковник; он и осуществлял наш выпуск из училища. Заместителем командира дивизиона по политической части был 36-ти летний майор Чудинов, которого, после окончания нами 3-го курса, перевели в Москву, во вновь созданное Высшее пограничное военно-политическое училище. На должность замполита дивизиона назначили подполковника Зуйкова. Секретарем бюро комсомола дивизиона был лейтенант Жуков.

На фотоснимке стоят все командиры, которые нами командовали в течение нашей учебы в пограничном училище.

Слева направо: старший лейтенант Шепилов (командир 4-й учебной группы), старший лейтенант Полумисков (командир 3-й учебной группы), капитан Соколов (командир 1-й учебной группы), лейтенант Жуков (секретарь бюро комсомольской организации дивизиона), подполковник Белоногов (командир 2-го дивизиона), старший лейтенант Бекаревич (командир 8-й учебной группы), старший лейтенант Ларионов (командир 6-й учебной группы), старший лейтенант Толстухин (командир 7-й учебной группы), старший лейтенант Панов (командир 2-й учебной группы), майор Чудинов (заместитель командира 2-го дивизиона по политической части). Отсутствуют: старший лейтенант Хмызов (командир 5-й учебной группы).

Был командиром учебной группы и капитан Сидоренко Н.С., которого, после окончания нами 1-го курса, перевели на должность преподавателя огневой подготовки.

Старшиной дивизиона, с 1-го и до окончания нами 2-го курса, был старшина сверхсрочной службы, бывший курсант, который, закончив два года обучения в пограничном училище, по состоянию здоровья был комиссован.

При обучении на 4-м курсе обязанности старшины учебного дивизиона исполнял старший сержант Гольбах (он же являлся курсантом).

Курсанты нашего дивизиона располагались в казарме на 2-м этаже 3-х этажного здания. Каждая учебная группа располагалась в казарме в своем кубрике. Через всю казарму проходил 3-х метровый, в ширину, коридор, который застилался двумя или тремя ковровыми дорожками. При входе в коридор нашей казармы слева располагались: оружейная комната, комната для умывания и отдельная комната для туалета; напротив входа, на отдельной площадке, были установлены спортивные брусья и перекладина с матами. Пройдя весь коридор, в самом конце казармы располагались канцелярии: командира дивизиона, замполита дивизиона, секретаря бюро комсомола дивизиона, две канцелярии для курсовых офицеров и ленинская комната.

Оружейная комната, имущество дивизиона и курсантов, а в ночной час и сами курсанты, находились под охраной суточного наряда нашего дивизиона. Каждый день на строевом плаце в 18.00 начинался развод суточного наряда и караула училища, который проводился под оркестр. Суточный наряд и караул училища назначались на каждые сутки. Суточный наряд дивизиона состоял из 3-х человек: одного дежурного по дивизиону (как правило, сержант) и 2-х дневальных по дивизиону. Охрана и наведение внутреннего порядка в дивизионе, в отсутствие курсантов, возлагались на суточный наряд. Отдыхать, в течение суток, дежурному и дневальным разрешалось не больше 4-х часов, как правило, - от отбоя до подъема курсантов.

В суточный наряд назначались по графику представители разных учебных групп. Отдельные курсанты, получившие взыскания, заступали в суточный наряд дивизиона с субботы на воскресенье, - это считались для них наряды вне очереди.

Служба организовывалась следующим порядком: один дневальный стоял у тумбочки с телефоном, отвечая на телефонные звонки, смотрел, чтобы в помещение не заходили посторонние лица, обо всем докладывал дежурному. Второй дневальный занимался работами: мыл коридор, приводил в порядок комнату умывания, туалет, комнату для хранения оружия, канцелярию курсовых офицеров, командира дивизиона, замполита и ленинскую комнату.

В зимнее время командование дивизиона требовало от дежурной службы, чтобы ковровые дорожки выносились на улицу и очищались с использованием снега. Одному дневальному это было не под силу, поэтому дежурный по дивизиону становился сам у тумбочки с телефоном, а обоих дневальных отправлял на улицу чистить ковровые дорожки.

На 1-м этаже казармы 2-го дивизиона располагались классы учебных групп. В классах учебных групп стояли столы, за каждым из которых садилось по два курсанта. В классе стоял шкаф с учебной литературой, металлический сейф для хранения литературы для служебного пользования. Впереди, на стене, висела классная доска. У каждого курсанта в столе хранилась своя учебная литература, полученная в библиотеке, на спинках стульев висели командирские сумки курсантов; кроме того, в тумбочках столов находилась спортивная форма курсантов. В этих учебных классах проводились классно-групповые занятия с курсантами учебной группы. Специализированные классы кафедр находились в учебных корпусах. Самостоятельная подготовка к занятиям проводилась, как правило, в классах учебных групп.

Все курсанты нашего дивизиона в разговорах между собой, и, если что касалось командира дивизиона, называли его "папой", а на 4-м курсе он получил еще одну кличку - "швабер".

Почему к нему приклеили эту кличку?

Дело в том, что новый начальник училища, генерал-майор Заболотный, один раз в квартал осуществлял обход курсантских казарм. Он долго работал начальником учебного отдела училища, поэтому знал все слабые места, которые необходимо проверять в дивизионах. И командиры дивизионов тщательно готовились к его приходу. Обход дивизионов начинался, как правило, с 10.00 и продолжался до окончания учебных занятий.

Итак, в один из дней обхода, с 10.00 все командиры дивизионов со своими заместителями по политической части были на страже - ожидали начальника училища со свитой на входе в свой дивизион. Никто не знал, с какого дивизиона и в какой последовательности будет осуществляться обход.

По рассказам дежурной службы дивизиона, в тот день, - время приближалось к 11.00, - а начальник училища еще не появлялся. А тут какая-то учебная группа, в перерыве после 1-й пары, забежала в казарму нашего дивизиона брать оружие на занятия и наследила своей обувью. Как раз после ухода этой группы, в дивизион позвонили, что сюда направляется начальник пограничного училища. Все забегали. Дежурная служба подтирала полы от следов обуви, командир дивизиона торопил наряд и не выдержал - схватил свободную швабру с тряпкой и начал тереть полы в казарме возле входа. Вот с тех пор курсанты и приклеили ему кличку - "швабер".

Из-за разных чрезвычайных происшествий в нашем дивизионе, командиру дивизиона все время задерживали присвоение воинского звания полковник. Мне кажется, что он сам себе вредил.

Вот один из примеров его неверного решения, которое повлияло на отсрочку в присвоении ему воинского звания. Дело в том, что в дивизионе, при обучении курсантов на 1-м и 2-м курсах, периодически обнаруживались факты воровства, и все это случалось в ночной час. Командиру дивизиона неоднократно докладывали, что, то у одного, то у другого курсанта, пропадали деньги. Когда была команда "Отбой", все курсанты снимали свое обмундирование и укладывали его аккуратно на своих табуретках, стоявших за койками у края коридора. Так что воришке было легко и удобно пошарить по карманам.

После очередного случая воровства, командир дивизиона на разводе на занятия перед всеми курсантами сказал: "Поймайте вы этого вора, а я на все закрою глаза!" До этого развода курсанты между собой часто шушукались и кого-то подозревали в воровстве. Это пятно подозрения падало на двух-трех курсантов, в том числе и на курсанта Баранца, он был с г. Запорожье. И вот однажды ночью, выходя в туалет, он остановился не у своего прохода к койке, замешкался, - в темноте и спросонья путался, отыскивая свой проход к койке, - а за ним, видать, уже следили и посчитали, что он поднялся пошарить по карманам. Кто-то из увидевших крикнул: "Ребята, - вор!"; несколько человек вскочили и подбежали к курсанту Баранцу, - и избили его. Этот факт избиения курсанта дошел до командования училища. В результате было проведено служебное расследование, но о промашке командира дивизиона никто из курсантов не обмолвился. Само это чрезвычайное происшествие отодвинуло срок присвоения воинского звания нашему командиру. Мы между собой в группе говорили, что курсант Баранец (он с 3-й учебной группы) возможно и не воришка, просто он сам по себе был какой-то плутоватый. А все хотели поймать вора, вот он и попался под горячую руку, да еще командир дивизиона сказал, что "...я закрою на все глаза...".

В конце 2-го курса курсанта Баранца отчислили с училища. Написал он рапорт, и его отчислили; видать, в такой атмосфере взаимоотношений дальше нельзя было находиться вместе.

Не везло нашему командиру дивизиона.

А еще, в конце 2-го или начале 3-го курса, произошло в дивизионе очередное чрезвычайное происшествие. Курсанты нашего дивизиона к этому времени изучили материальную часть пистолета Макарова и, по распорядку дня, в послеобеденное время, в составе учебных групп, ходили в тир на стрельбы. Для этой цели в дивизионе, в ружейной комнате, хранились три или пять пистолетов Макарова.

Так вот, пришла со стрельб из тира 8-я учебная группа и прямо в свой класс на самостоятельную подготовку. Заместитель командира учебной группы, после стрельб, поручил троим курсантам почистить пистолеты. Курсанты принялись за чистку прямо в классе за своими столами. Курсант Сагдеев начал возмущаться, что ему старшина учебной группы опять поручил чистку пистолета, мол, пусть почистит пистолет кто-то другой. Тут вмешался в разговор курсант Соколов Виктор, говоря: "Давай чисть пистолет, ничего с тобой не случится если лишний раз почистишь!". Курсант Сагдеев возмутился, глаза покраснели.

Что он сделал? Полез в карман, достал припрятанный боевой патрон, вставил его в магазин, подсоединил и передернул затвор пистолета. Видя такие действия, курсант Соколов побежал к дверям, выскочил из класса и захлопнул дверь. В этот момент прогремел выстрел. Курсанты группы услышали вопль курсанта Соколова; некоторые курсанты, выйдя из класса, увидели лежащего товарища в шоковом состоянии и кровь с раны, удаленной сантиметров на 30 выше колена. Курсант Тарасенко Павел схватил курсанта Соколова на руки и бегом понес в медицинский пункт.

За такие действия курсант Сагдеев был немедленно отчислен с пограничного училища, а что было дальше с ним? - сказать я не могу: судили его или нет, не знаю.

Долгое время, проходя по коридору мимо класса 8-й учебной группы, все мы видели эту пробоину в дверях от пули пистолета.

Поэтому-то нашему командиру дивизиона так долго не могли присвоить очередное воинское звание - полковник.

Даже заместитель командира дивизиона по политической части майор Чудинов, проводя, однажды, развод на занятия обращался к сочувствию курсантов, с тем, что командиру дивизиона давно вышел срок на присвоение воинского звания полковник, а из-за всех этих чрезвычайных происшествий все ему задерживают.

23 февраля 1968 года мне вручили медаль "50 лет Вооруженных Сил СССР".

В этот день проводились встречи с офицерами-фронтовиками, которые на фронтах Великой Отечественной войны приумножали славу Вооруженных Сил СССР. На встрече выступал и наш командир дивизиона. Из его рассказов мы узнали, что он являлся участником Великой Отечественной войны. В годы войны был артиллеристом. Он нам поведал один из эпизодов боев под Прохоровкой в битве на Курской Дуге. Их артиллерийская батарея 45 мм противотанковых пушек отбивала атаки танков противника, велся ожесточенный бой. Танки с пехотой наседали, рвались вперед, а снаряды у артиллеристов закончились.

Что было делать? Справа, слева рвались снаряды и мины, свистели пули, раздавались протяжные стоны раненых, подняться было невозможно. Снарядов нет, стрелять нечем, решили снять замки-затворы пушек, орудия бросить и продвигаться в тыл к своим. Сначала отползали по-пластунски, затем отходили перебежками. В тылу их встретил командир артиллерийского дивизиона и спросил: "А где же ваши пушки? Пушки-то достанутся противнику! Все вы пойдете под трибунал!" И поставил артиллеристам сложную задачу, чтобы не попали под трибунал: немедленно, из-под огня вытащить пушки и доставить их в тыл на новые позиции.

Используя скрытые условия местности, пошли артиллеристы - где перебежками, где по-пластунски - и таким образом добрались до своих пушек, а немцы были совсем рядом. Пришлось тащить веревками свои пушки, двигаясь по-пластунски, уходя из-под огня противника. Вытащить удалось - все пушки переместили на новые позиции; снаряды подвезли и бой продолжился.

На этой же встрече выступал перед нами подполковник Слободянюк О.К. В годы войны он воевал в составе танковых подразделений и был командиром танка Т-34. Услышали мы от него один из поучительных боевых эпизодов, когда танковый взвод, - в составе которого был экипаж танка, которым командовал Онуфрий Климентьевич Слободянюк, - был в танковой засаде у дамбы между двумя озерами, где ожидалась колонна немецких танков. Это было на подступах к Сталинграду. Когда появилась колонна вражеских танков, и дав ей возможность полностью заехать на дамбу, танкисты открыли огонь из пушек. Экипаж сержанта Слободянюка подбил первый танк противника в голове колонны, затем подбил танк в хвосте колонны и третий - в ее центре. Движение вражеской колонны танков вперед застопорилось - подбитый танк мешал; развернуться и двигаться в обратном направлении танки то же не могли, ведь мешал подбитый танк в хвосте колонны. На дамбе, среди противника, началось замешательство.

Наши танкисты методично начали расстреливать немецкие танки до тех пор, пока не открыла огонь немецкая артиллерия и не налетели самолеты противника. За эти боевые действия сержант Слободянюк О.К. был награжден орденом Красной Звезды.

В мае 1968 года я впервые сфотографировался в нашем училищном фотоателье в курсантской форме.

В конце мая 1968 года я заболел и меня отправили в инфекционную больницу, где я пролечился полный курс, кажется, 21 день.

Когда был выписан с больницы, полным ходом шла летняя экзаменационная сессия. Я сразу же включился и начал сдавать курсовые экзамены. После экзаменационной сессии на 1-м курсе начиналась войсковая стажировка продолжительностью в один месяц (с 1-го по 30 июля 1968 года), а после войсковой стажировки - месячный отпуск. До выезда на стажировку я не успел сдать два курсовых экзамена. Их предстояло сдавать после отпуска, который мне сократили на пять дней.

Итак, курсантам первого курса предстояло впервые поехать на настоящую государственную границу. Наша учебная группа, во главе с курсовым офицером, вечером, 30 июня 1968 года выехала поездом к месту стажировки на южную границу, в Туркмению. С Алма-Аты до Ашхабада мы ехали двое суток. Спешились в Ашхабаде вечером, еще успели пойти в парк на танцы, а поздно ночью сели на поезд Ташкент - Красноводск и доехали до станции Арман-Сагат. Там нас уже ожидала отрядная автомашина ЗИЛ-130 и на ней, преодолев больше сотни километров, мы доехали до пограничного отряда, штаб которого дислоцировался в п.г.т. Кизыл-Атрек. В пограничном отряде была встреча с командованием пограничного отряда; там до нас довели обстановку на участке границы с Ираном и особенности ее охраны пограничным отрядом.

Прибывших курсантов накормили обедом, а после приема пищи, нас, стажеров, распределили по два человека на каждую пограничную заставу и отправили к местам прохождения стажировки. Меня, вместе с курсантом Левыкиным, направили стажироваться на 8 пограничную заставу на должностях командиров отделений - старших пограничных нарядов. Прибыв на 8-ю пограничную заставу, мы представились начальнику заставы капитану Курило. Он нас, на боевом расчете, представил всему личному составу заставы и объявил на какие отделения мы назначены командирами. Тогда и началась наша войсковая практика на пограничной заставе, где мы руководили закрепленными отделениями; первую неделю мы назначались младшими пограничных нарядов, а затем - старшими.

Жара в июле месяце, в Туркмении, тогда была в самом апогее. Доходило до +45-50 градусов жары в тени.

Теперь о командовании и о самой заставе.

Начальником 8-й пограничной заставы был капитан Курило, его заместителем - младший лейтенант, фамилию позабыл, он был холостяком, и несколько месяцев назад как закончил трехмесячные курсы младших лейтенантов. Был он еще молодой, всего 21 год, мой одногодок. Заместителя начальника заставы по политической части в это время не было на заставе - был в отпуске. Капитан Курило этой заставой командовал уже 10 лет. Не позавидовать его жене. Она была одна, единственная женщина, на пограничной заставе. Местных жителей близко не было - до ближайшего кишлака от заставы было 6-7 км.

Сколько сил и мужества надо было иметь этой женщине, чтобы жить в такой безлюдной глуши, терпеть комаров и москитов, жить на заставе, где привозная вода, с мая месяца и до октября терпеть жару.

Само здание заставы - это постройка 30-х годов. Рядом (в тридцати-сорока метрах) с заставой располагалось здание, предназначенное для проживания семей офицеров. На территории заставы росло несколько деревьев, которые нужно было не реже одного раза в неделю хорошо заливать водой; по периметру застава была огорожена глиняным дувалом (забором). Во дворе заставы бегали две-три большие свиньи и пять-шесть небольших поросят, в вольерах находились три служебные собаки.

По штату на заставе было где-то человек 45 солдат и сержантов, лошадей на заставе не было. Охраняемый участок заставы был в основном равнинным, почва грунтов на участке заставы - солончаковая. Напротив заставы, на сопредельной территории, дислоцировался иранский погранпост "Инчебурун".

На участке заставы была идеально обработанная КСП (контрольно-следовая полоса), на которой можно было увидеть следы даже птиц.

Хочу обратить внимание на солдат-пограничников, которые имели опыт несения службы на участке заставы, где я стажировался. В ночное время они отличались обостренным слухом и зрением. Как я был, однажды, удивлен, будучи в ночном наряде. Так, пример, я был назначен старшим пограничного наряда "Часовой на участке границы" с 22.00 до 04.00. Под охрану приняли участок государственной границы протяженностью 1,5-2,0 км на направлении вероятного движения нарушителей границы. Сюда входило направление на иранский погранпост "Инчебурун". Я организовал службу таким образом: обход участка с проверкой КСП (контрольно-следовой полосы) под фонарем в одном направлении в течение 30 мин., затем - служба на месте в течение 30 мин. путем наблюдения и прослушивания; после - службы на месте; далее - движение по участку в обратном направлении, службу несли путем прослушивания в движении и т.д. Через два часа мы остановились в центре участка для несения службы путем прослушивания и наблюдения с ПНВ (прибором ночного видения) в 200 м от нашей наблюдательной вышки. Младший наряда, находясь впереди меня на удалении 10-ти-15-ти шагов, подал сигнал - "Внимание!" и залег. Я тоже залег и прислушался - совершенно ничего не слышно, ветра не было. Смотрю: мой младший наряда пополз в сторону вышки; я за ним стал ползти. Так ползли метров 100-150, он остановился, и я тоже. Только тут я услышал какое-то легкое позвякивание. Оказывается, это шакал вылизывал банку из-под консервов, выкинутой каким-то пограничным нарядом. Мой младший пограничного наряда на таком большом удалении услышал этот звук. Это пример настоящего пограничного профессионального мастерства и бдительности наших солдат-пограничников.

Некоторые начальники застав во время стажировки давали курсантам практику в проведении боевого расчета на пограничной заставе.

Условия службы на заставах пограничного отряда Среднеазиатского пограничного округа были тяжелые. На заставе, где я стажировался, пресная вода была привозная, - ее привозила автомашина-водовозка за 60 км от заставы, - всего один раз в неделю. На пограничной заставе был забетонированный колодец, куда сливалась привозная пресная вода. На крышке колодца стояло ведро с цепью, которое опускали и черпали ним воду. Вода шла для приготовления пищи, а в банный день, - наполовину смешанная пресная и соленая вода, - использовалась для помывки личного состава. Однажды я открыл крышку колодца и посмотрел в него, - я там увидел десятка два плавающих жаб-ропух.

Приходил повар заставы, ведром разгонял по сторонам жаб и черпал воду с колодца для приготовления пищи. Воду для питья кипятили с добавлением верблюжьей колючки и, неостывшую, начинали пить. Жарко было на улице и горячую воду приходилось заливать в желудок, поэтому все исходили потом. Верблюжья колючка добавлялась, как средство, не допускающее расстройства живота.

В этот, летний, период донимали на заставе комары и москиты. На службе в нарядах они загрызали пограничников, хоть и мазались они противокомаринной мазью.

Какое же спасение от комаров во время отдыха? В помещении заставы над каждой койкой подвешивался марлевый полог, который крепился к потолку, его концы подсовывались под матрац. Под пологом было душно спать, так как в помещении ночью было +40-45 градусов и никакого дуновения ветра, хотя окна открывались полностью. Когда, во сне, колени и лоб касались марлевого полога, то к утру были искусанные комарами и москитами.

Я эти трудности переносил относительно легко, так как для меня это было уже третье жаркое, азиатское лето. Условия службы на заставе меня не пугали. Я надеялся, что всю офицерскую службу мне не придется служить на заставе, а несколько лет, - можно и потерпеть.

Курсанты-первокурсники, которые только впервые увидели настоящую пограничную заставу, да в таких трудных азиатских условиях, - им было жутко. Поэтому часть курсантов нашей учебной группы была настроена пессимистически, и таким образом, что, после прибытия с отпуска в училище, намеренны были немедленно отчислиться, - что потом и сделали.

За время стажировки я побывал во всех видах пограничных нарядов, которые применялись на данной заставе. Будучи старшим, я организовывал службу пограничных нарядов, - практические занятия в училище этому во многом помогли. Пару раз начальник заставы поручал мне проводить занятия по политической подготовке с личным составом. Я узнавал темы этих занятий и заблаговременно к ним готовился. Конечно, при проведении занятий я чувствовал себя еще не уверенно.

В соответствии с распорядком дня мы с курсантом Левыкиным проводили тренировки на заставе по следопытству, стрелковые тренировки и тренировки по ЗОМП. Оценки за работу по проведению мероприятий на заставе начальник заставы выставлял мне в дневник, в основном, отличные. Поэтому за стажировку на пограничной заставе мне выставили общую оценку "отлично".

После окончания стажировки всех курсантов собрали в пограничном отряде для подведения итогов. Итоги подводил исполняющий обязанности начальника пограничного отряда. На подведении итогов заслушивались мнения и предложения курсантов по улучшению организации стажировки.

Нашей учебной группе пришлось стажироваться на заставах пограничного отряда с самыми неблагоприятными условиями обстановки.

При подведении итогов мне, и некоторым другим курсантам, были вручены грамоты, подписанные начальником пограничного отряда.

Итак, 30 июля 1968 года закончилась учеба на первом курсе проведением войсковой стажировки. Наша учебная группа с пограничного отряда отправилась на автомашине ЗИЛ-130 на станцию Арман-Сагат. Оттуда поездом до п.г.т. Кара-Кала. Курсовой офицер нам заранее забронировал и выкупил билеты на самолет домой. Часть курсантов от Кара-Калы до Ашхабада - летели самолетом АН-2. В Кара-Кале на аэродроме, ожидая своего "кукурузника" (АН-2), курсанты наелись винограда и много пили воды. Сели в АН-2, летели на небольшой высоте, в салоне было жарко и, как началась болтанка, так почти все начали блевать. Глядя на таких курсантов, меня то же тянуло к этому, но я выдержал эти два часа полета.

Я, курсант Демченко и курсант Козаков - от Ашхабада и до Харькова - летели самолетом ТУ-154. В аэропорту г. Ашхабада курсанты нашей группы ожидали своих рейсов; мы, втроем, переждали ночь в аэропорту до утра и, дождавшись своего рейса, улетели на г. Харьков. Через четыре часа, после взлета, приземлились в аэропорту г. Харькова. Где-то через пару часов курсант Козаков первым улетел на "кукурузнике" (АН-2) в г. Николаев. А вскорости и мы с Григорием Демченко вылетели на самолете ЛИ-2 до г. Днепропетровска. Долго не задерживаясь у своих родственников в городе, я поехал в свой, родной, поселок Лиховка, к своим родителям, и был у них уже 1-го августа 1968 года.

Через пару дней к родителям приехал на 20 дней, в отпуск, мой младший брат Иван. Он только в июне месяце 1968 года закончил ГПТУ, приобрел специальность токаря и успел полтора месяца поработать на заводе в г. Днепропетровске. Он не пошел моим путем, - не стал ходить в вечернюю школу во время учебы в ГПТУ, хотя школа находилась в 300 метрах от училища. По рассказам сестры Люды и брата Виктора, Иван, на 2-м году учебы в ГПТУ, связался с хулиганистыми ребятами, стал сам хулиганить. За драки и нарушения внутреннего порядка в общежитии ГПТУ его выселили из общежития. Поэтому он, поочередно, до выпуска с училища проживал то у сестры Люды, то у брата Виктора.

И вот, в августе 1968 года, мы с ним встретились. Ему было 17 лет, а был уже разбалованным малым. Видать, учеба и жизнь в городе для него на пользу не пошли. Всякие мои наставления он игнорировал. Не понимал, что фундамент для жизни закладывается смолоду. О своем будущем он совсем не задумывался.

На нашей улице Степной проживала молодая девица, - Оля Мелащенко, - ей было лет 27 (с 1940 года рождения); Иван, во время отпуска, подружился с ней и по вечерам ходил к ней на свидания. Хотя я ему рекомендовал встречаться с девушкой его годами.

В Лиховке я должен был встретиться с девушкой - Верой Журбой - с которой переписывался в письмах. Она знала, что мой отпуск начинается с 1-го августа и мы должны были встретиться в "центре" поселка возле клуба. Но встречи с ней никакой не было. На второй день я ее увидел в "центре", не далеко от клуба, в сопровождении двух братьев-близнецов. Это были братья Настеки. Тогда я понял, что они ее у меня перехватили. Об этом я и не жалел. Вошел в ее положение. Ведь девушке было уже 20 лет, она думала о своем замужестве. А мне надо было еще три года учиться до своего выпуска с пограничного училища. У меня в уме все было решено, - если жениться, то только после окончания училища.

В первых числах августа 1968 года, будучи в "центре" поселка, возле клуба, я встретил курсанта Николая Полового. Он был двумя годами младше меня, но к тому времени успел закончить 3-й курс Харьковского авиационного училища. Мы подружились и часто проводили время вместе.

Числа 3-го или 4-го августа, находясь в "центре" поселка, шел я по улице центральной не далеко от клуба. Для меня тут было все ново, все необычно, ведь прошло два года, с тех пор, как меня проводили в армию; скошенные пшеничные поля кругом желтели, было жарко, на улицах - пыльно, а в "центре" поселка, - люди пожилые шли мне навстречу, как будто все смотрели на меня, на мою курсантскую форму. На этой улице шли мне навстречу три девушки. Я обратился к ним:

- Здравствуйте!

Они в ответ смеются и отвечают:

- Здравствуй!

- Куда идете, зачем так спешите? - смеясь, спросил я их тогда.

- К подружке, мы сейчас вернемся, - одна ответила из них. Из всех троих одна мне знакомой показалась: была хороша собой, веселая, озорная, сверкали глазки карие, насквозь пронзив меня. Стоял и ожидал я девушек под деревом в тени, все посматривая на аллею, когда же они воротятся. Не знаю сколько тогда времени прошло. И вот, идут красавицы, одна лучше другой. Но я вспоминал девушку, которая знакомой показалась мне.

- Давайте же знакомиться, девушки? Вы видите, кто я? - и первым назвал свое имя.

Назвались мне все три девушки по имени. И тут я вспомнил девушку, которая была на моих проводах в армию. Пошел я рядом с девушкой по имени - Валя. Две остальные девушки пошли себе вперед. Валя как будто подросла, похорошела; тремя годами младше меня она была.

- Так это значит ты - Валя Прядко? А я еле узнал тебя, - с удивлением вымолвил я.

Провожая Валю домой, я выяснил, что она так и не дождалась своего парня с армии. Год назад он демобилизовался. С месяц они встречались, затем он уехал в г. Кривой Рог и устроился работать на завод. Вели переписку; письма начали приходить все реже и реже. А полгода спустя, - он там женился. Вот так и прошла первая любовь.

Дошел я с Валей до переулочка Базарного и до той тропинки, что прямо ко двору ее вела. Договорились о свидании на следующий день - на вечер, на 17.00, возле скамеечки у клуба с западной стороны. Придя домой к родителям, я долго думал о новой встрече, не мог долго уснуть, все думал о будущем свидании.

Пошел я на первое свидание к Вале Прядко; удары моего сердца стучали мне в виски, и кровь по всему телу горячей волною шла по мере приближения к заветному переулку. Я вспоминал, как глазки карие сверкнули на меня и нежностью веселой вселили надежду мне.

Встреча состоялась в назначенный нами час. Сидели мы на скамеечке в тени ели зеленой, ведя веселый разговор. Под вечер жара спала, и мы решили пройтись по знакомым аллеям родного поселка. А в 22.00 направились дорожкой до переулочка Базарного, где жила Валя, и там возле тропинки, перед прощанием, я ей свое фото показал. Она попросила оставить его ей на память, и я ей подарил. Обрадовалась Валя, прижав фото к груди, и всматривалась долго в черты моего лица. Прощаясь после свидания, я ее адрес попросил. Пошла она в свою хату мне адрес написать; через несколько минут она воротилась, - и с адресом я ушел к родителям домой.

На следующий вечер - мы встретились вновь. Пришел я на свидание к переулочку Базарному в условленное место - к трем деревьям у дороги с тропинкой, ведущей к ее хате. Свидание состоялось. Встретившись, долго ходили мы по переулочку Базарному, о многом говорили, весело было нам, гуляли допоздна, - все звездочки считали, а их не перечесть. Запали мне в душу: ее веселый нрав и смеющиеся глаза. До сих пор припоминаю горящую цыганскую хату, мимо которой мы проходили, которая горела в ту ночь. Никто эту хату не тушил, там даже не было людей.

С тех пор пошли свидания у нас по вечерам. Встречаясь с этой девушкой, я много мыслей перебрал, мечтал и даже начал планировать свою будущую жизнь. Я размечтался о том, как мы будем переписываться и ждать долгожданных писем, как будем ожидать наших встреч и свиданий в период моих каникул и отпусков, а после окончания училища я предложу ей свою руку и попрошу обеспечить мой семейный тыл. Также мыслил и думал: "А захочет ли она вот так жить долгое время на заставе, как жена капитана Курило? (На этой заставе я стажировался и приехал оттуда в отпуск). А отпустят ли ее родители в такую даль и глушь?"

Подошло время готовиться к моему отъезду. Я в Днепропетровске заказал себе билеты на самолет на обратный путь до Алма-Аты. Заказ мой был выполнен, и я купил билет на самолет, места были указаны на рейс до Москвы и до Алма-Аты. Еще неделя была до отлета, поэтому я вернулся опять в свою Лиховку. Прошли еще несколько свиданий с Валей Прядко и у нас зародилась любовь. Валя обещалась меня ожидать на зимние каникулы. Сама-то она тоже училась в техникуме в г. Днепродзержинске. И вот подошло время моего отъезда, грустно нам было расставаться на такое продолжительное время, но мы тешились надеждой, что оно пролетит быстро, - и мы намеревались сокращать в мыслях эти дни разлуки.

25 августа 1968 года я приехал в аэропорт г. Днепропетровска и оттуда улетел в Москву, в аэропорт Внуково. С Внуково автобусом переехал в Домодедово, подождал там, часов 4-5, своего рейса до Алма-Аты, прошел регистрацию и вылетел с Москвы, а к 10.00 26 августа я был в Алма-Ате.

Приехал раньше всех курсантов, ведь надо было мне сдать два курсовых экзамена. Пошел в тот день на кафедры узнавать, в какие дни мне надобно сдавать свои экзамены. Мне назначили дни и время их сдачи; к 30 августа я рассчитался со своими задолженностями.

К 22.00 30 августа 1968 года прибыли с отпусков все курсанты. 31 августа был день подготовки к учебному процессу. Все учебные группы дивизиона в этот день получали со склада АТВ, в ящиках, свое оружие и снаряжение, в библиотеке - учебную литературу, проводили уборку в своих классах, спальных помещениях. В этот день был доведен приказ начальника пограничного училища о переводе нас на 2-й курс.

Итак, с 1-го сентября 1968 года мы стали курсантами 2-го курса

Первые дни после отпуска были томительны для меня, ведь в голове стремительно пролетали картины отпуска, - встреча с родными, свидания с любимой девушкой. Я вспомнил, что у меня в блокноте записан адрес Вали, и выбравши уединенное местечко в свободное время, я начал ей писать первое письмецо. И я его написал, а на второй день отправил. Текст письма я вспомнил по памяти и привожу его.

"Привет с Алма-Аты!

Со вчерашнего дня я - курсант 2-го курса. Сегодня закончился второй день занятий. Наступил вечер и у меня появилось свободное время. Я сегодня уборщик класса группы. После его уборки, я забился один в своем тихом уголке, никто мне не мешает размышлять, думать и мечтать. У меня в наличии 30 мин и я должен успеть написать тебе первое письмо.

Едучи в дороге к месту учебы и находясь здесь уже двое суток, я вспоминал наши встречи по вечерам, твой ясный и веселый взор постоянно перед моими глазами и особенно памятна мне наша последняя прощальная встреча. Твой вид, твой взор говорили о том, - как будто мы разлучаемся навсегда. Я помню твою прозрачную слезинку, которая скатилась мне на рукав; при виде ее у меня сжалось сердце, но я сдержал себя, чтобы не раскваситься. Да, мы расстались на полгода. И я тебе обещал, что, при появлении в Лиховке, в первых числах февраля 1969, я в первую очередь буду бежать к тебе на встречу. Ты только жди меня! Мы свое расставание на длительное время скрепили нежным поцелуем, который я ощущаю до сих пор и, видать, буду ощущать до нашей следующей встречи. Ты обещала мне отвечать на мои письма. Отправляй мне письма в авиаконвертах: они будут доходить ко мне за три дня. После прибытия сюда, в Алма-Ату, с родных краев я ощущаю угнетение и скуку. Жду письмеца от своей милой - пусть оживит скучающую душу.

Прощаюсь с нежностью и негой в надежде получить скорое письмецо.

Пока, пока, моя надежда и мечта".

Не прошло и трех дней, с тех пор, как я послал первое письмо своей девушке, я тут же написал второе и следом отправил за первым. Вот его содержание даю:

"Привет с Алма-Аты!

Моя ты, нежная подружка! Прошло три дня со времени отправки моего первого письма, и не дождавшись от тебя ответа, я снова взялся за перо. До сих пор не прошло настроение отпускное, и мой мысленный след тянется прямо к переулочку Базарному, где я встретил тебя - девушку своей мечты. Твой веселый взор - стоит мне закрыть глаза - является передо мною. Ты мое будущее счастье, - это ясно, как ясный день: не зря нас провидение свело на перекрестке. Ты только жди меня, и я к тебе вернусь, осталось всего полгода до нашей очередной встречи. Ты в моей памяти стоишь в голубом летнем платье. Я жду нашей новой встречи - на каникулах в первой половине февраля. Дни, недели и месяцы пронесутся, как водопад. Надеюсь, что наши каникулы совпадут. И я снова увижу твой ясный и смеющийся взгляд, услышу звук твоего чуткого сердечка. мечтаю уже сейчас о нашей радостной встрече, которая нашу дружбу укрепит на долгие года.

Когда же я дождусь от тебя весточки? Я проверяю, пришедшую почту, каждый день и с нетерпеньем ожидаю письмеца. Когда же я возьму в руки это письмецо, услышу на конверте запах милой? Пока, пока, моя мечта!"

В начале сентября 1968 года посыпались рапорта от некоторых курсантов с просьбой об отчислении, - ведь посмотрели, что представляет собой пограничная застава. Нашлись и в нашей учебной группе ребята, которые испугались трудностей пограничной заставы.

Сначала командование дивизиона и курсовые офицеры проводили, с такими курсантами, разъяснительную работу по их переубеждению; некоторых способных курсантов уговаривали, убеждали потерпеть до 3-го курса, тогда, мол, изменятся отношения к профессии офицера-пограничника. Некоторые курсанты были непреклонны - только отчисляться, считая это своим заблуждением в выборе профессии. Такие курсанты мутили воду в учебных группах, даже предлагали другим сделать то же, что и они. Мешали на самостоятельной подготовке готовиться к занятиям остальным курсантам группы - ведь шумели и занимались одной болтовней. Поэтому, наконец-то, в октябре их отчислили. За 1-й курс обучения в учебном отделе им выдали академические справки.

С нашей учебной группы в это время были отчислены курсанты: Кечин, Михайлов, Барсуков, Козаков, Винклер. Но на гражданку они сразу не уехали, потому что по "Положению о прохождении службы...", курсанты, отчисленные с училищ, - независимо с какого курса, - должны были отслужить год срочной службы. Поэтому они перешивали курсантские погоны на солдатские, и их отправляли служить в войска, как правило, в Забайкалье, на заставы.

Отчисленных курсантов с нашей учебной группы отправлял на железнодорожный вокзал, на поезд, наш курсовой офицер - к этому времени - старший лейтенант. Помню, как после обеда, он повез пятерых первых отчисленных курсантов на вокзал. Прошло несколько часов, и курсовой офицер вернулся с вокзала, но не один, а с отчисленным курсантом Козаковым. Оказывается, Козаков на самом вокзале передумал и вновь согласился учиться. Все курсанты нашей учебной группы были весьма удивлены этому событию и запротестовали: мы не хотели, чтоб Козаков вновь вливался в наш коллектив. Мы видели и слышали, что он о нас говорил, как нас высмеивал, а теперь обратно захотел влиться в нашу учебную группу. Долго пришлось старшему лейтенанту Толстухину Д.Н., уговаривать и убеждать курсантов группы в необходимости принять Козакова в наш коллектив. Курсант Козаков просил прощения у курсантов группы за нанесенные оскорбления. Деваться было некуда - Козакова вновь приняли в свой коллектив.

Учеба на 2-м курсе была самая трудная, ведь в сравнении с другими курсами обучения на этом курсе изучалось наибольшее количество учебных дисциплин.

На 2-м курсе прибавились новые и сложные предметы: марксистско-ленинская философия, автомобильная подготовка, конная подготовка, военно-техническая подготовка, где изучалась боевая и специальная пограничная техника. К тому же продолжительность обучения на целый месяц (июль) больше на этом курсе, - ведь стажировки в войсках в конце 2-го курса по учебному плану не предусматривалось.

Сидя в лекционных залах на лекциях, готовясь к занятиям в классе группы, меня не покидала мысль о девушке любимой. Прошло уж 10 дней, как я отправил ей первое письмо, - ответа еще нет! Я снова шлю свое письмо. Вот вспомнил содержание его:

"Здравствуй, моя ненаглядная лапочка!

Послал тебе я два письма, и не дождавшись ни на одно ответа, решил я снова написать. Душа меня толкает и зовет тебя. Сижу на своих лекциях уже неделю, с трудом я слушаю и воспринимаю учебный материал, - а в мыслях только ты одна. Мне всю неделю видится твой переулочек Базарный, твоя побеленная хатка и на пороге ты стоишь и даришь мне свою улыбку. Готов лететь к тебе на нашу встречу, стать рядом и посмотреть в твои чарующие глазки.

Время поможет мне остыть, стать в состояние покоя и взяться за учебу - ведь учиться осталось мне еще три года. В выходные и по вечерам я буду тешиться тобою, любоваться твоим образом и мечтать о будущих наших встречах. Ты мне будешь силы придавать, помогать преодолевать трудные минуты курсантской учебы. Ведь ты в душе моей, ты всегда со мною, - как две неразлучные судьбы, шагающие по жизни вместе. Надеюсь, мы дождемся мига, когда мы свяжемся в одну судьбу, в одну семью, где будут ты да я, и перед нами будет рай земной. А пока учись, не предавай меня, я - не предам тебя, ведь наши души созданы друг для друга. Я с нетерпением, уж третий раз, буду ждать ответа. Шлю тебе нежный курсантский поцелуй. Пока, пока!"

Мечты о девушках - это хорошо, ведь облегчаются трудности курсантской учебы. А на 2-м курсе физические нагрузки на курсантов сильно возросли.

Помню, каким тяжелым был 30 км пеший переход, совершаемый нашим дивизионом на 2-м курсе. В один из воскресных дней, рано утром, позавтракали и где-то через полчаса командир дивизиона подал команду: "Дивизион, - тревога!" За 10 мин курсанты быстро собрались с вооружением и экипировкой, естественно, с вещевыми мешками и противогазами. Командир дивизиона объявил, что дивизиону предстоит совершить марш в пешем порядке по такому-то маршруту.... Время выхода через 15 мин. Курсовые офицеры осуществили проверку личного состава, его экипировку, подгонку снаряжения и доложили командиру дивизиона о готовности к совершению марша. И, по единому сигналу, наш дивизион в походном порядке, взводными колоннами, двинулся в поход с мерами разведки и охранения.

Проводился пеший марш в начале декабря, лежал везде не большой слой снега. И повели нас командиры колоннами по полевым дорогам через совхоз Горный Гигант, совхоз 2-я Пятилетка и т. д., по долинам и по взгорьям. Через каждый час движения делался 10-ти минутный привал для передышки и перемотки портянок. Шли быстро, давали по 5 км в час. Обошли конечный пункт, и по другой дороге двинулись назад к училищу. Оставалось пройти последний отрезок - 5 км до училища. Сделали последний 10-ти минутный привал, все были уже уставшими.

После привала, перед началом движения, командирами подается команда - "Газы!" Все, как один, одели противогазы. Начали строиться в свои взводные колонны, командиры проверяли - все ли стали в строй. Стоим в строю с Васей Мезенцевым, я посмотрел налево и показываю Васе: кто-то лежит на обочине в противогазе и не думает вставать. Подходим к нему, Вася зажал у него гофрированную трубку противогаза, то есть перекрыл ему кислород, - он моментально снял противогаз.

Кто вы думаете это был? Григорий Демченко - постоянный наш физический слабак! Тогда Вася его спросил:

- Демченко, а ты чего лежишь?

- Я дальше не могу идти, - ответил наш слабак.

Что делать нашей учебной группе с ним? Сначала поочередно вели его под руки, он ногами упирался, не хотел ими передвигать. А потом и вовсе обмяк, и ноги уже волоком тащились по земле. Тут командиры вызвали "таблетку" (санитарный автомобиль с врачом), которая сопровождала наш дивизион и посадили нашего Гришку в машину.

Километра два мы прошли в противогазах, потом поступила команда - "Отбой!", - значит надо снять противогазы. Оставалось до училища идти еще километров три. И тут в строю нашей учебной группы слышим вопль: "Когда же будет перевал!?" Изнемог еще один курсант и, вместо привала, запросил перевал. Оказывается, это наш товарищ - Владимир Снегирев, крепкий товарищ, но изнемогал. Его посадили то же в "таблетку" и повезли таких, человек пять, в санчасть училища.

К обеду прибыл наш дивизион в свое расположение; сложили оружие, снаряжение, привели себя в порядок, - и в столовую на обед. После обеда нам на 2 часа разрешили отдохнуть в постели. Затем нас подняли, приводили мы в порядок свои постели, и тут все увидели, как возвращаются из санчасти наши физические слабаки - немощи; все мы, увидев их, подняли смех, они все пришли хмурые, опустили головы, не глядя на товарищей. Вот так прошел наш пеший переход.

От своей девушки, с г. Днепродзержинска, я получил два письма, которые согрели мою душу. Воодушевившись ими, я с полной энергией взялся за учебу. А на 2-м курсе шла напряженная учеба. Я все предметы усваивал на "хорошо" и "отлично", читал художественную литературу; обязательно прочитывал за неделю, в крайнем случае за 10 дней, одну художественную книгу.

Выбрав свободное время, и с нежностью вспомнив свою девушку, которая находится очень далеко, - тогда в голове ярко пробежали картины прошедшего летнего отпуска, нахлынули чувства нежные, - я ухватился за авторучку написать ей письмецо. Привожу его содержание:

"Здравствуй, Валюша, - моя ты очарованная душа! Наступил декабрь. Прошло четыре месяца с тех пор, как встретил я тебя, когда внезапно нас судьба свела. Мне, кажется, что нас она свела надолго, возможно на всю жизнь. Осталось два с половиной месяца до новой нашей встречи. На лекциях, других занятиях, в свободное от занятий время - все мысли о тебе не покидают. Мне все мерещится твой переулочек Базарный, где проходили наши встречи; под лунным светом я видел твою веселую улыбку и искры твоих смеющихся глаз. Держал в своей руке я твою ручку, ощущая ее тепло, а вместе с ней удары твоего сердца, волнения души и вздохи, вздохи от нашей преждевременной разлуки. Я тебя успокаивал, тешил, что мы расстаемся ненадолго. И вот подходит время наших новых встреч; я их ожидаю с терпимостью отважного бойца. Но чувства нежные к тебе, я придержу до нашей встречи и уж тогда я им дам волю. Окутаю любовью милую свою, ее я исцелую. Все чувства, всю любовь, что накопились за полгода я отдам тебе и больше никому. Я вылью, все отдам, чтобы наполнить наш сосуд ожиданий на следующие полгода. И вновь настанет август - час нашей переполненной любви. Мы будем слышать созвучия наших душ, биения сердец тревожных и мысленно прокладывать судьбы нашей дорогу.

Я жив, здоров, учусь прилежно, работая не убавляя сил. С тобой в душе мне так легко, готов бороться я с горами, морозами и холодами, мне трудности военной жизни ни по чем - коль где-то бьется тревожное и милое мне сердечко. Пиши, я жду. Приятен запах мне с конверта милой. Шлю я тебе свой нежный курсантский поцелуй. Пока, пока, моя весна!"

На 2-м курсе уровень профессиональной подготовки был выше по сравнению с 1-м курсом. Ведь в командирском отношении на 2-м курсе нас готовили по различным военным дисциплинам. Так, например, по профессиональной дисциплине - службе и тактике пограничных войск - нас готовили исполнять обязанности начальника пограничной заставы. На занятиях мы действовали в роли начальника пограничной заставы: учились организовывать охрану государственной границы на участке пограничной заставы и руководить службой пограничных нарядов, занимались планированием охраны границы, тренировались в отдаче приказов на охрану государственной границы пограничным нарядам; изучалась тактика использования в охране границы специальной пограничной техники и сигнализационных средств. По другим предметам изучались все виды обеспечения пограничной заставы в процессе ее служебно-боевой деятельности.

Занятия по службе и тактике пограничных войск на 2-м курсе, в конце 3-го семестра, проводились в системе пограничных суток на учебной пограничной заставе полевого учебного центра. Это было интересно. Например, две курсантские учебные группы одновременно выезжали в полевой учебный центр на занятия на несколько дней, где из них, наши преподаватели, создавали заставу штатом 50 чел., - всех курсантов расписывали по штату на соответствующие должности и этот список доводили до всех курсантов учебных групп.

В первый день занятий, преподаватели, выступая в должности начальника штаба пограничного отряда, а курсанты - все как один - в должности начальника 9-й пограничной заставы (участок учебной границы), доводили до курсантов обстановку и приказ на охрану государственной границы начальника пограничного отряда в форме тактического задания. Изучая тактическое задание, мы должны были уяснить задачу на охрану государственной границы, оценить обстановку и принять решение на охрану государственной границы на участке 9-й пограничной заставы (учебная граница). На это мероприятие нам выделяли до 4-х часов времени. После принятия курсантами решения на охрану государственной границы, преподаватели, выступая в должности начальника штаба пограничного отряда, заслушивали принятые курсантами решения, наиболее целесообразное решение - утверждали и его все курсанты принимали за основу. Затем выделялось время 4-6 часов, в ходе которого курсанты должны осуществить планирование охраны границы в соответствии с утвержденным решением (составить план охраны границы, разработать распорядок дня для заставы на сутки и составить расчет сил и средств на случай возникновения обстановки).

В 18.00 преподаватели назначали должностных лиц заставы: начальника 9-й пз, двух заместителей начальника заставы, старшину заставы, командиров отделений, дежурного по заставе и ставили задачу готовиться к проведению боевого расчета на заставе, который начинался в 19.00.

В 18.50 курсант, назначенный дежурным по заставе, выстраивал на строевом плаце личный состав заставы в двух шереножном строю, в головных уборах, без оружия, и докладывал заместителю начальника заставы (курсанту). Ровно в 19.00, назначенный из числа курсантов, начальник 9 пз выходил на строевой плац к личному составу, его встречал и рапортовал ему заместитель начальника 9 пз (тоже курсант).

Начальник 9 пз здоровался с личным составом заставы: "Здравствуйте, товарищи пограничники!" Личный состав отвечал: "Здравия желаем, товарищ курсант!" После этого, начальник заставы подводил итоги службы за прошедшие сутки и, после его команды: "Застава, - смирно! На охрану государственной границы Союза Советских Социалистических Республик заступают: с 20.00 - курсанты ..., с 22.30 - курсанты ......," и т. д., доводил до личного состава: кто и из которого часу заступает на службу. Только после этого, он подавал команду: "Застава, - вольно!"

После боевого расчета на пограничной заставе, ранее назначенный начальник заставы, приступал к руководству пограничной службой. Пограничные наряды, назначаемые из числа курсантов и заступающие на службу с 20.00, готовились к службе - получали оружие, экипировку, подгоняли все на себе. По их готовности к службе, дежурный по заставе заводил их в комнату пограничной службы и докладывал начальнику пограничной заставы (курсанту, исполняющему его обязанности). Начальник заставы, заслушав доклады старших пограничных нарядов, после проверки готовности наряда к службе, - приступал к отдаче приказа на охрану государственной границы СССР. Личный состав заставы (из курсантов), который заступал на службу позже, - действовал по распорядку дня заставы. Преподаватели, через определенное время, производили смену должностных лиц заставы, давая практику управления заставой другим курсантам. Таким образом, две курсантские группы действовали на учебной заставе по охране участка учебной границы в течение 2-3 суток, а потом подобные занятия проводились и на 3-м, и на 4-м курсах.

Возвратившись с полевых занятий, я получил из Днепродзержинска письмо, от Вали, которое придало мне настроение и в этот же день, вечерком, я написал ей свой ответ:

"Здравствуй, моя далекая мечта!

Давно прошел отбой, и все курсанты спят. А я не сплю; все слышу скрип соседней койки надо мною, - там Сашка-друг ворочается и скрипит. А я не сплю: приятные мысли о тебе я не хочу отгонять. Твое чистое и нетронутое сердце волнует и постоянно занимает меня. Хочу посеять в нем любовь одну на нас двоих.

Мои курсантские мечты о том, что, если мне судьба отдаст тебя, я так буду любить тебя, что и ты полюбишь меня и станем мы благословлять связующие нас узы. Я буду носить тебя на руках, чтобы ты не поранила свои ножки, я буду согревать их своим дыханием. Я прижимал бы тебя к сердцу, ограждая от всех страданий, отдал бы всю свою кровь, чтоб была ты сильная и здорова. И если б ты не могла уснуть, я всю ночь нашептывал бы тебе ласковые слова, улыбался бы, чтобы вселить в тебя бодрость. А когда бы сон сковывал твои нежные веки, я каждый раз закрыл бы их легким прикосновением своих губ и на коленях бодрствовал бы всю ночь, оберегая твой покой, как пограничник в ночном дозоре. Я заставил бы воздух ласкать тебя и напевать тебе золотые сны. Нежно целовал бы я твои каштановые волосы, с восторгом прислушивался бы к трепетному биению твоего чистого сердца, и, проснувшись, ты бы увидела меня у своих ног, оберегающим тебя, как преданный мужчина, готовый ловить твой каждый взгляд, твою первую улыбку, твою первую мысль.

Валя, ты та девушка, о которой я грезил, в тебе я нашел ту чистоту, перед которой всегда преклоняюсь, ты мечта, ободряющая меня, яркая звезда, постоянно указывающая мне путь во тьме и словно говорящая: "Продолжай свой жизненный путь в выбранном направлении, а судьба к тебе будет благосклонна".

Валечка, от рождения ты предназначена мне судьбой; твоя душа была обручена с моей. Осталось дело во времени, и оно придет - нам надо немножко подождать. Ждать минимум как два с половиной года. Сомкнутся две тогда души в единую судьбу.

Вот, вот усну, и мне уже слышится - приятный запах твоих волос, и видится твой образ милый; прибереги ты для меня свой поцелуй нежный. В ответ я шлю тебе свой страстный курсантский поцелуй; живу одной надеждой - поскорее встретиться с тобой. Письмо мое летит к тебе вдогонку. Пока, пока, моя душа!"

Овладение новыми знаниями и практическими навыками в училище продолжалось как в ходе теоретических, так и практических занятий в полевых условиях. Командирские навыки мы приобретали на занятиях по общей тактике.

По общевойсковой тактике на 2-м курсе нас готовили, как командиров взводов. На занятиях в полевых условиях, в роли командира взвода, мы учились управлять мотострелковым взводом в наступлении, в обороне, в разведке и сторожевом охранении. В конце отработки каждого вида боевых действий, занятия заканчивались боевой стрельбой взвода со всех видов оружия, и управляли взводом во время боевых стрельб курсанты, назначаемые командирами взводов.

Интересна была дисциплина автомобильная подготовка, которую мы проходили в течение всего 2-го курса. В классах, в теоретическом плане, мы изучали устройство автомобиля, устройство и работу всех систем двигателя; изучали правила дорожного движения, а также занимались практическим вождением автомобиля.

На вождении я учился водить автомобиль ГАЗ-51; инструктором вождения за нашей учебной группой был закреплен сержант сверхсрочной службы Михайлов. Он не давал курсантам заводить машину стартером. Когда приходил курсант на вождение, сержант Михайлов вручал ему заводную рукоятку и приходилось ее курсанту долго крутить; крутить до тех пор, пака не заводилась автомашина. Крутить было тяжеловато, приходилось немного попотеть. Где-то в мае месяце представители ГАИ принимали у нас экзамены по правилам дорожного движения и само вождение. В результате чего мы получили права на право управления автомобилем и свидетельство о прохождении обучения автоделу.

Что касается конной подготовки, она была у нас в течение всего 2-го курса. На территории училища была конюшня с лошадьми и манеж для выездки лошадей. В сентябре 1968 года за каждым курсантом была закреплена лошадь. За мной так же был закреплен конь по кличке "Динамит". В дивизионе было восемь учебных групп, поэтому каждой учебной группе, по одному месяцу в течение учебного года, пришлось заниматься уходом за лошадьми. В тот месяц - когда уходом за лошадьми занималась наша, 7-я, учебная группа, - каждое утро, вместо физзарядки, мы бегали в конюшню и занимались уборкой в конюшне, каждый возле своей лошади, и чисткой лошадей.

Занятия по конной подготовке проводились с нами два раза в неделю. Первое, чему мы научились, - так это одевание уздечки и седлание лошадей, подтягивание подпруг и правильное выставление стремян. В дальнейшем, - посадка и сидение на лошади, управление лошадью; затем, в ходе занятий, практически проходили различные виды аллюров. Тяжела была езда учебной рысью, а еще хуже, - учебной рысью, когда преподаватель командовал, - "Бросить стремя!". После таких занятий мягкие места курсантов становились красными, а иногда, - и стертыми.

Припоминаю, как на занятиях по конной подготовке, когда наша учебная группа прибыла на занятия, преподаватель конной подготовки, майор Максимов, скомандовал: "Заседлать лошадей!" и указал время и место, куда выводить оседланных лошадей. Через 10минут все курсанты группы вывели оседланных лошадей на манеж и выстроились, а один - курсант Федоров - так и не появлялся в строю. Его не стал преподаватель ожидать, - занятие началось. Прошел целый час занятий и только тогда появился с своей лошадью курсант Федоров. Как только мы его увидели, так со смеху чуть не попадали. Оказалось, он вывел свою лошадь на манеж с седлом, висящим у нее на животе. Преподаватель к курсанту Федорову:

- Товарищ курсант, в чем дело?

- Лошадь никак не дается себя оседлать, - отвечал курсант Федоров.

С помощью товарища ему удалось правильно закрепить седло на его лошади. Вот этот курсант и ездил учебной рысью, без стремян, до конца занятий. Учеба по конной подготовке закончилась в конце 2-го курса выездом на лошадях в поле, за пределы училища, на целых 6 часов. Так что мы научились ухаживать и управлять лошадьми в процессе езды и рысью, и галопом, а также преодолевать невысокие препятствия.

В начале обучения на 2-м курсе (в сентябре 1968 года) все курсанты нашей учебной группы сбросились и купили себе проигрыватель, который установили в своем классе, и как только начинался перерыв между парами занятий, так сразу в классе гремела музыка. Наиболее популярными песнями в ту пору были песни в исполнении Валерия Ободзинского и Муслима Магомаева и других певцов. Как только появлялись новые пластинки с песнями этих певцов, так мы сразу же их покупали и прослушивали. Замполит дивизиона был недоволен и говорил, что нечего нам слушать заунывные песни этих певцов. Но мы продолжали слушать на перерывах, убавив громкость проигрывателя.

В сентябре 1968 года, все желающие курсанты нашего дивизиона, записались в кружок бальных танцев, в том числе записался и я. Занятия проводились один раз в неделю, в зале клуба, после самостоятельной подготовки. Занятия с нами проводила культпросвет работник клуба Морозова Е.В. Учились мы танцевать вальсы и другие современные танцы. Эти уроки нам помогли уверенно танцевать на вечерах отдыха с приглашенными девушками. Я ходил на уроки бальных танцев в течение нескольких месяцев.

Обучаясь на 2-м курсе, мне пришлось осадить одного строптивого курсанта. А было так. В нашей группе учился курсант Козаков, который до поступления в пограничное училище занимался боксом и имел 1-й разряд. Он начал обучать боксу своего товарища - Васю Мезенцева. Каждый вечер они ходили в спортзал. Через полгода друг курсанта Мезенцева, Владимир Козаков, (перворазрядник) начал хвастать, что Вася уже работает по 2-му разряду. После этого Вася начал то одному, то другому, то третьему курсантам группы предлагать поединок, но все отказывались. Дошла очередь и до меня. Я, конечно, дорожил учебой в пограничном училище. Иначе, если что - командиры могли принять это за драку и ожидалось бы отчисление. Поэтому я тоже отказывался. Но они начинали насмехаться и хвастаться, мол: "Вася, ты как дашь, то он сразу окажется на пятой точке". Тут я уже не выдержал и взял, мне кинутые, перчатки; пошли мы в подвальное помещение. В течение 10-ти минут я с ним боксировал. За это время он меня ни разу не попал. Зато я его раза три попал в челюсть, а четвертый мой удар закончил схватку, - я его так врезал, что с носа ручьем потекла красная струя. Тут же он сбросил перчатки на землю и сказал: "Хватит! - твоя взяла" После этого, до конца обучения в училище, мне больше никто не предлагал боксировать. Следует добавить, что после этого поединка, Вася Мезенцев начал меня побаиваться: стоило мне поднять сжатый кулак перед ним, так он съеживался и пригибался. Вот так я его проучил. Ведь я был не с простачков. Я прошел ГПТУ, а там, иногда, я попадал в жесткие стычки, еще там пришлось приобрести терпение и решительность. И я Васю Мезенцева в боксировании превзошел по всем статьям.

Пришлось мне, однажды, боксировать и с Лешей Кощеевым. Нас подзадоривали остальные курсанты группы. Я Лешу постукивал потихоньку, он защищался и все прицеливался. Долго мы так прыгали по учебному классу, и я потерял бдительность, а Леша все прицеливался и внезапно врезал меня выше носа, врезал сильно, что в глазах засверкали огоньки. После этого мы прекратили схватку.

К началу обучения на 2-м курсе в нашей учебной группе сформировались свои микроколлективы, - создались группки по интересам. На формирование этих микроколлективов влияло и возрастное расслоение. В нашей учебной группе было шесть человек с 1947 года рождения, вот мы и сгруппировались в одну подгруппу. И остальные курсанты то же, где-то по пять-шесть человек, сгруппировались. Что касается учебы, - помогали друг другу, оказывали взаимопомощь на марш-бросках; кто что-то покупал с еды в буфете, то и делились в своих группках. Также группировались и ходили в увольнения в город по своим интересам. Я часто ходил в увольнения, особенно на 1-м и 2-м курсах, со своим одногодком с нашей учебной группы - Сашей Слугиным. Но у меня были товарищи и в других учебных группах. К примеру, я сдружился с некоторыми курсантами из 4-й учебной группы, будучи с ними в суточных нарядах: Валерием Рокочим, Лешей Настенко и с ребятами других учебных групп.

С Валерой Рокочим мы были как бы, как земляки, - он с г. Изюма, я с г. Днепропетровска; он был толковый и рассудительный курсант, хороший товарищ. Бывало, в свободное время или в выходные дни, мы часто уединялись, делились своими мыслями и проблемами, отношением к учебе и к своим командирам. Он всегда давал дельные советы, как поступить в той или иной ситуации. Обучаясь на 2-м курсе, мы несколько раз вместе бывали в городе в увольнении. Ходили в парк им. М. Горького; там отдыхали, качались на качелях; покупали и ели шашлыки на шампурах. На 3-м курсе каждый из нас познакомился с девушкой и в увольнениях каждый проводил время порознь. До самого выпуска с пограничного училища он встречался с девушкой, которая училась в консерватории на пианиста. Однажды, при разговоре, обучаясь на 4-м курсе, я ему сказал: "Валера, эта девушка с тобой ехать на заставу не согласится, ведь она не захочет везти туда свое пианино...". В ответ он только улыбался и говорил: "А куда она денется!"

Во время учебы в пограничном училище проводились различные идеологические кампании. Вот одна из них. В журнале "Пограничник", в январском или в февральском номере 1969 года, было напечатано письмо лейтенанта Можара, где он жаловался на условия службы на пограничной заставе. И заключал, что эта служба не для него, а только для бездарных фанатиков и тому подобное. Тогда пошла в курсантских дивизионах на партийных и комсомольских собраниях кампания по критике и шельмованию этого лейтенанта, его слабоволия и слюнтяйства. А в нашем дивизионе, на 2-м курсе, в это время учился его младший брат, который то же выступал с осуждением действий своего старшего брата. Но, в начале или в конце 3-го курса, он был отчислен из училища, кажется, по собственному желанию, - наверно обладал таким же нестойким характером, как и его брат, боялся трудностей и отдаленности застав от цивилизации городов.

В эти годы была напряженная обстановка на границе с Китаем. Китайские маоисты постоянно проводили провокации на границе. Трудно приходилось служить пограничникам на советско-китайской границе. Они ежедневно занимались выдворением с нашей территории, сначала, зашедших групп гражданского населения. Пограничники застав, взявшись за руки, сдерживали натиск и не допускали продвижения этих групп вглубь охраняемых участков. С каждой новой провокацией на границе, действовать приходилось все труднее и труднее. Так как провокаторы, из числа гражданских лиц, начали вооружаться палками, прутьями и другими предметами и наносили пограничникам существенные травмы. Затем среди провокаторов, в толпе, начали появляться переодетые китайские военнослужащие со спрятанными автоматами, и дело начало доходить до рукопашных схваток. В ходе выдворения китайцев, пограничники получали удары палками по голове, по спине, а от китайских военнослужащих, - удары автоматных прикладов. Так что с каждым месяцем обстановка на государственной границе все больше и больше накалялась - все шло к тому, что скоро может быть применено огнестрельное оружие. Это время уже было не за горами, когда советско-китайская граница станет кровоточащей раной.

Чтобы побыстрее укрепить советско-китайскую границу офицерскими кадрами, в соответствии с решением Командования Пограничных войск, шла форсированная подготовка к ускоренному выпуску курсантов 4-го курса, - выпуск молодых офицеров намечалось провести в конце февраля 1969 года, что в последующем и было осуществлено.

А на нашем, 2-м, курсе подходил к концу 3-й семестр, шла зимняя экзаменационная сессия. Курсанты сдавали за семестр экзамен по высшей математике, я его сдал на "хорошо", затем зачет по военной педагогике, я его то же сдал на "хорошо". Контрольно-проверочное занятие по физической подготовке, - я сдал его на "отлично". Таким образом, я себе поездку на зимние каникулы обеспечил. Под впечатлением ожидаемой встречи со своей девушкой в Лиховке, я стал писать ей письмо. Вот его содержание:

"Здравствуй, мое сокровище земное!

Сижу вдали, скучаю по тебе. По вечерам я нахожу тихое уединенное местечко и начинаю считать дни. Осталось 10 дней до нашей скорой встречи; я утомился ждать, когда же я увижу твой чарующий взгляд, приятную улыбку и услышу завораживающий голосок?

Сегодня сидел на лекции, а думы о тебе. Стоит мне закрыть глаза и перед моим взором возникаешь ты. Ты пробуждаешь во мне не остывшие чувства и восторги, полученные на переулочке Базарном. Как вспомню твой чарующий взгляд и голос, - они воспламеняют мою кровь, а твои пылкие слова до сих пор завораживают мою душу. Я часто мечтаю о нашем блаженном мгновении, когда мы полностью отдадимся этому сладостному ощущению.

Милая, кто может отнять у меня тебя, - мое сокровище? Вот с этих наших юных лет: ты моя возлюбленная, моя подруга, моя чарующая девушка, мечта всей моей жизни.

Не могу никак дождаться того часа, когда вновь нахлынут наши любовные чувства и радости нашей встречи.

Как вспомню наши поздние вечера свиданий, наши встречи и клятвы верности, исходящие из наших влюбленных уст, так меня переполняет возбуждающее волнение предстоящей нашей встречи.

Валя, ведь наша с тобою любовь - это искусство, которое украсит нашу совместную жизнь. До этого часа еще далеко, я успею окутать тебя чувствами нежными, словами ласковыми, радужными надеждами. Посредством наших душ мы научимся понимать друг друга на большом расстоянии. Каждый наш взгляд, каждая улыбка и каждый жест будут нам понятны без слов. Мы будем мыслить, будем любить и наслаждаться, как одна душа. А пока, лапочка, не будем торопить время, - ведь в продолжительных разлуках испытываются наши чувства, крепнет любовь, пусть наша общая судьба немного подождет.

Вот таковы мои курсантские мечты.

А как же ты? Не охладилось твое сердце? Случайно не завелся в нем чужой мужской дух? Как твоя учеба?

Ну что же, пора поставить точку. Как и в последних письмах, я шлю тебе свой страстный курсантский поцелуй; живу одним желанием - поскорее встретиться с тобою, когда же ты порхнешь в объятия мои. Пока, пока!"

Прошла неделя быстро, все собрались домой на зимние каникулы, в том числе собрался и я.

Перед окончанием зимней экзаменационной сессии надо было приобрести билет на самолет. На билет я деньги собрал. Особенность заключалась в том, что на каникулы нас отправляли не с 1-го февраля, а с 25 февраля 1969 года, но, конечно же, на две недели. Билеты на самолет взяли заблаговременно. До г. Днепропетровска я должен был лететь вместе с Григорием Демченко, а до Москвы на одном рейсе с нами летел еще и курсант Стариковский, - его родители жили в г. Запорожье.

Я, перед каникулами, написал письмо девушке, Мосулезной Лиде - студентке Днепропетровского технологичного техникума, с которой познакомился осенью 1965 года в Лиховке, что если она хочет со мною встретиться, то пусть приедет в аэропорт в г. Днепропетровске и мы там встретимся. В ответном письме она писала, что будет в белой шапочке, чтоб мне ее было легче узнать.

Итак, мы прилетели в Москву на ИЛ-18, сели в аэропорту Домодедово, переехали автобусом в аэропорт Внуково и начали узнавать про рейсы до г. Днепропетровска. Ждали час, ждали второй, - должна быть регистрация на рейс по расписанию, а ее даже не объявляли. В справочном бюро начали узнавать, что за причина, что нет регистрации на днепропетровские рейсы. Оказалось, что в то время была сильная пыльная буря по Украине и авиарейсы были на некоторое время отложены.

Сколько придется ожидать, пока прекратится пыльная буря и когда полетят самолеты? Что нам оставалось делать? Ожидать? Каникулы-то по продолжительности не большие, домой охота поскорее. Подумали, посоветовались и решили: сдать билеты и быстро ехать на Курский железнодорожный вокзал в Москве. Билеты в кассах сдали на авиарейс и автобусом поехали на железнодорожный вокзал. Приехали; наступал вечер, уже стемнело. Посмотрели расписание: на Днепропетровск - больше часа, как поезд ушел. Ближайший поезд отправлялся на Харьков, оставалось до отправления полчаса, в 17.15; все, втроем, взяли билеты на него, - и бегом на посадку; успели.

Ехали до г. Харькова часов 17-18 и где-то часов в 13.00-14.00 второго дня были на железнодорожном вокзале Харькова. Вскорости, в этот же день, шел проходящий поезд до г. Днепропетровска. Так что вечером мы уже были на железнодорожном вокзале г. Днепропетровска.

После каникул мне Мосулезная Лида писала, что я обманул ее, ведь в назначенный день не прилетел, а она меня ждала. Видать не сообразила обратиться в справочное бюро и узнать на счет авиационных рейсов с Москвы. Я потом писал, что была пыльная буря и рейсы откладывались, что мне пришлось добираться поездом с Москвы. Так что наша встреча не состоялась, и потом наша переписка прекратилась.

Погостил я пару дней в г. Днепропетровске, там я встретился с братом Иваном, переночевал в его общежитии, побывал у сестры Люды и у брата Виктора, затем уехал в Лиховку к своим родителям; как раз была суббота.

В ту субботу я никак не мог дождаться вечера, так как предстояла моя долгожданная встреча с Валей Прядко. У нас каникулы, оказывается, не совпали: у нее были каникулы в январе. Я ожидал ее прибытия в этот день, в субботу, под самый вечер.

Наступил вечер, и я на свидание побежал, к знакомому переулочку, на другой край села. В тот холодный февральский вечер встреча была горяча. На второй день, в воскресенье, - опять наше свидание. В понедельник, рано утром, Валя уехала в г. Днепродзержинск, в техникум на занятия. Я с трепетом ожидал очередной субботы, ожидал новой встречи.

На переулочке Базарном прошли две наши встречи, свидания были пылкими, незабываемыми, почти до утра мы звездочки считали, - словно вели счет дней нашей разлуки до очередной нашей встречи. Да, мало тогда у нас было встреч - всего состоялось четыре свидания. Предвидя долгую разлуку, опять капали на мой рукав прозрачные слезинки Вали. Я ее успокаивал как мог, но и самому было грустно, сжималось сердце при виде такой сцены. Дальше не буду описывать подробности наших переживаний, но мы друг другу клятву верности давали. На этом и расстались мы до очередного августа.

С моими родителями в то время жила только одна сестра Валя, она ходила в 10-й класс.

Приближалось тогда 100-летие со дня рождения В.И. Ленина, мы с Валей написали стихотворение, и она его отослала в областную газету "Зоря". Какие результаты получились из этой нашей затеи, - я не знаю.

Заканчивались мои зимние каникулы, и я с Лиховки приехал в г. Днепропетровск. Как сейчас помню, приехал к сестре Люде 2-го марта 1969 года, а ее муж, Анатолий, мне говорит:

- Коля, ты не слышал, что на о. Даманском идут бои, - сегодня китайцы напали на нашу территорию.

- Нет, - говорил я удивленно, - не слышал.

Оказывается, когда я был на каникулах, на границе обострение отношений между нашими странами дошло до вооруженного вторжения китайских военнослужащих на советскую территорию. В результате этой широкомасштабной вооруженной провокации китайцев, было больше 60-ти убитых советских пограничников и много раненых. Был в упор расстрелян с группой пограничников сам начальник заставы "Нижне-Михайловка" Иманского пограничного отряда старший лейтенант Стрельников. Ему посмертно было присвоено звание Героя Советского Союза. На этой заставе прославился младший сержант Бабанский, - ему то же было присвоено звание Героя Советского Союза. Проявил смелость и мужество начальник соседней пограничной заставы старший лейтенант Бубенин, который с резервом своей заставы вовремя прибыл на помощь заставе старшего лейтенанта Стрельникова. Ему так же было присвоено звание Героя Советского Союза.

По прибытию в пограничное училище курсанты нашего дивизиона были возмущены действиями китайских провокаторов и все, как один, подали рапорта с просьбой об отправке на границу в район вооруженных провокаций. Но командование училища поблагодарило всех курсантов за патриотический порыв и сказало, что там обойдутся без нас, а наша задача на данный час, - учиться настоящим образом.

С 10 марта 1969 года началась учеба в 4-м семестре.

Все курсанты нашего дивизиона продолжали напряженно учиться, хотя оставались и нерадивые курсанты, которые до того времени еще не определились точно в выборе профессии офицера-пограничника.

Опять же, после возвращения с каникул, какое-то время тянулся след ежедневных воспоминаний по родным местам, свиданий на переулочке Базарном. Написал письма я своим родным и конечно же девушке, которая осталась далеко.

Как сегодня, помню письмо девушке после зимних каникул 1969 года:

"Здравствуй, мое далекое счастье!

Сейчас конец марта 1969. Только что прошел отбой; все уже спят, а я в эти сутки на службе, оберегаю покой и сон своих сокурсников. Мой напарник стоит у тумбочки с телефоном, я, убравши "Ленинскую комнату", присел отдохнуть, закрыл на секунду глаза - и вижу образ своей милой, который позвал меня к столу. Не утерпел и сел писать письмо, решил черкнуть тебе короткое письмецо. Ведь время у меня еще имеется - напарника меняю через полчаса.

Вот и закончились, милая моя, мои каникулы зимой. Я каждый день нахожусь под впечатлением наших встреч, таинственных свиданий. Я огорчаюсь, что так быстро нам пришлось расстаться. Как мало мне пришлось счастье подержать в своих объятиях. Я желал, чтобы этим минутам не было конца.

Я заворожен своим счастьем. У меня до сих пор закипает кровь при воспоминании о том, как я склонялся над тобою и мои волосы касались твоих, страстная нега разливалась по всему телу, и я понимал, что ты мое земное притяжение, мое олицетворение мечты о вечном блаженстве. Я осознавал и видел, в перспективе, свою верную спутницу жизни, способную озарить мой путь в предстоящей офицерской службе и посвящать меня в радости семейного уюта.

Я сейчас думаю над тем, как удержать счастье в собственных руках. Я нахожусь в восторге, в опьянении любви от наших недавних встреч, в наших объятиях я нашел неземное наслаждение.

Милая, в таинственной шкатулочке надежно охраняется пучок твоих волос, в минуты трудные я ободряюсь, услышав их ароматный запах; во мне твоя душа, твой дух - он придает мне сил и бодрости и озаряет верный путь.

Моя ты прелесть, моя мечта! Сердце волнуется, кровь закипает в венах, душа излучает весь невидимый спектр эмоций. Надеюсь, милая, ты в этот час спишь и, может, видишь меня во сне? Спасибо, милая, за твой чарующий взгляд, за те счастливые минуты, испытанные мною во время курсантской побывки на малой родине моей.

Вот и вышел мой час, пора заступать на свой пост, настал час обеспечить покой тех, кто спит. Вместе с тем, беру на себя обязанность - обеспечить душевный покой своей далекой милой.

Разреши послать тебе свой страстный курсантский поцелуй.

До нашей долгожданной встречи, милая моя!

Ставлю точку на этом.

Пока, пока!"

Некоторые курсанты на 2-м курсе начали жениться. В нашей учебной группе, первым из всех, женился курсант Ященко Николай еще в конце 1-го курса, а на 2-м курсе - развелся. Вторым женился, на 2-м курсе, курсант Букий Александр.

Приближалось окончание 4-го семестра, мы летом проживали больше месяца в ПУЦ, в палатках, там же проводились с нами все занятия. Помнятся интересные комплексные занятия, когда по общей тактике отрабатывалась тема: "Взвод в поиске". В ходе этого занятия по общей тактике мы задерживали пленного; после этого задержания начинался урок английского языка на тему "Допрос пленного". Подключался наш преподаватель английского языка Бузунова Л.М. и начинала с нами занятие где-то в поле, в посадке и заканчивала в летнем классе. В поле привозились на автомашине стол, стулья и начиналось занятие с допроса пленного. Начинался допрос с вопроса по-английски (я лучше напишу русскими буквами):

- Ху а ю? (Кто вы?)

После ответа задавался второй вопрос:

- Вот ленгвич ду ю вент ту спик? (На каком языке будете говорить?

И так далее. Комплексное занятие было интересным, поэтому и запомнилось надолго.

В то время 1-й и 3-й курсы, после летней сессии, готовились на войсковую стажировку на пограничные заставы (июль месяц). Наш, 2-й курс, продолжал учебу в училище. В июле месяце на нашем курсе началась летняя экзаменационная сессия. Все курсовые экзамены и зачеты я сдал на "хорошо" и "отлично".

Я готовился лететь самолетом к своим родителям. Нас отпустили вечером 30 июля 1969 года.

2-го августа 1969 года я был уже в Лиховке у своих родителей.

А вечером я отправился на переулочек Базарный, конечно, к Вале, - при такой долгой разлуке наши души заждались. Я вспоминаю эту романтическую встречу. Какое было ясное небо с целыми мириадами звезд. Каждый вечер, при расставании, мы долго смотрели друг другу в глаза при лунном небе и не могли никак расстаться. Обещали друг другу писать почаще письма. В последний вечер нашего свидания я до сих пор помню, как мы расставались, и помню ее платье голубое, которое до сих пор голубит мне глаза. Во время отпуска я познакомил Валю со своими родителями, она им понравилась. А что отцу моему? - лишь бы борщ варить умела.

Моя младшая сестра Валя в этот год закончила 10 классов и поехала в г. Днепропетровск поступать учиться на водителя троллейбуса. В это время наша мама сильно горевала из-за моего младшего брата Ивана. Часто переживала, ночами не спала и у нее поднялось высокое давление, которое не прекращалось до конца ее жизни. В то время, в августе 1969 года, брат Иван находился под следствием. Оказывается, он хулиганил; с такими же ребятами, как он, занимался по вечерам в парках хулиганством и мародерством. Поэтому ему грозило до 5 лет быть в заключении. В августе 1969 года, числа 10-го, мне с мамой пришлось посетить следователя, который вел его дело, и он нам все объяснил, что светит нашему Ивану. Мне пришлось все время успокаивать маму, чаще быть с ней.

В августе 1969 на советско-китайской границе было не спокойно. 13-го августа китайскими провокаторами вновь была совершена вооруженная провокация с вторжением на советскую территорию войсковых подразделений в районе оз. Жаланашколь (территория Казахстана). Опять там были жертвы среди советских пограничников, но провокация успешно была пресечена, - вся вторгшаяся вооруженная группа была советскими пограничниками окружена и уничтожена полностью.

После окончания отпуска я с аэропорта г. Днепропетровска, таким же порядком, как и ранее, улетел в г. Алма-Ату для продолжения учебы. 30 августа 1969 года я был уже в Алма-Ате в Высшем пограничном командном училище. На второй день всем курсантам училища был зачитан приказ начальника пограничного училища о переводе курсантов на 3-й курс обучения.

Итак, с 1-го сентября 1969 года мы стали курсантами 3-го курса

Прошло несколько дней учебы, и я вечерком пишу письмо своей девушке милой. Так как все наши августовские встречи в моей голове были свежи и ярки. Эмоции в душе яркими красками еще витали от тех свиданий, обещаний, клятв. И я вечерком сел писать письмо девушке своей мечты; вот содержание его:

"Здравствуй, мой самый дорогой бриллиантик!

Вот прошел август 1969. Третий день я уже на занятиях. Я стал курсантом 3-го курса. Первые дни, милая, после приезда, я нахожусь во сне. И пробудиться не могу, - таков приятный сон. Короче, мне не хочется просыпаться. А этот сон - наш август, проведенный вместе.

Я вспоминаю нашу встречу, когда в послеобеденное время, сойдя с автобуса, я полетел ветром по знакомой дорожке на переулочек Базарный. Стоя среди деревьев, я с трепетным сердцем ожидал, когда же на пороге покажешься и выглянешь меня ты, мой дорогой цветочек, моя чародейка! Правда, я долго ожидал, и вот, наконец, явилась на пороге ты - моя сияющая "Венера". Я обомлел, остолбенел, но мое сердце меня в чувство привело, участив биение втройне. Мы бросились навстречу и наши объятия соединились, уста сомкнулись в томном поцелуе. И тут ты спохватилась, сказав: "хватит, соседи в окна видят!"

Обняв тебя, я слышал учащенный бой сердца твоего, волнения груди, в глазах увидел целую радугу искр. Значит ты меня ждала, в своей душе меня ты сохранила.

Встречались каждый вечер, все околицы мы успевали обойти, при расставании мы каждый вечер клятву верности давали. Держа тебя в объятиях своих, я осыпал тебя ураганом поцелуев, - никак мы расставаться не могли.

А помнишь, в середине августа, я тебя привел на хутор свой, на улицу Степную, в хату под номером 11? Я тебе тогда сказал: "здесь я родился, вырос, здесь прошло мое детство и школьные годы..."

Там познакомил я тебя с родителями моими; нас пригласили за стол и суровый мой отец тогда тебя спросил: "А борщ готовить ты умеешь?" Ты ответила: "Да, умею!". - "Ну, тогда будешь хорошей невесткой", - так сказал отец. У родителей тогда были гости-соседи: Кротенко Нестор (двоюродный дядя мой) со своей женой, тетей Дашей.

Сели все за стол, по рюмочке выпили, и тут в веселом настрое расхрабрился мой отец. И выпалил перед всеми в хате: "Невестка наша борщ варить умеет, так пусть, пока Коля в отпуске, идут в ЗАГС и распишутся!"

Ты засмущалась, я отцу ответил, что еще рано, с годик надо подождать. Моей девушке тоже еще год учиться надо; я полпути к офицерству уже прошел, но еще - не офицер. А через год выйду на финиш, и тогда будет пора.

Милая, когда придет эта пора? Когда соединятся вместе наша любовь, наши сердца, две души в одну душу, а две судьбы в одну судьбу? Дождусь ли я, когда ты каждое утро будешь провожать и каждый вечер меня встречать с улыбкой ясной, горящими глазами и с нежным поцелуем.

Теперь же жди меня вдали, жди моих писем, да без задержки отвечай! Я буду вспоминать наши встречи, твой ясный взгляд и звуки сердца твоего. Ведь наши встречи повторятся в морозном зимнем феврале.

В своем письме я посылаю частицу сердца своего, да бесконечное множество горячих поцелуев. Пока, пока, мой сверкающий бриллиантик!"

Что же было примечательным на 3-м курсе?

Ведь по времени все мы проучились половину от общего строка обучения. На 3-м курсе мы повзрослели, возмужали и изменились. Стали более принципиальнее и требовательнее к себе и друг к другу. По серьезному стали относиться к учебе, к становлению личности офицера-пограничника. Именно на 3-м курсе происходила психологическая ломка, ломка характера и изменялось само поведение курсанта, - я это наблюдал на курсантах нашей учебной группы и чувствовал это по себе. Ломка такая шла, что приходило в голову намерение об отчислении с училища. И многие отчислились. В нашей учебной группе, на 3-м курсе, отчислилось несколько курсантов и к концу курса обучения осталось в группе всего 20 человек, а когда-то в начале 1-го курса было 32.

На счет зрелости и принципиальности приведу пример. В нашей учебной группе учился курсант Стариковский Николай, который к 3-му курсу еще не созрел и учился, - как бы плыл по течению. По его мнению, было у него такое суждение: "Закончу учебу в училище - хорошо, а отчислят, - не велика беда". Учебой в училище он не дорожил. Иногда, по вечерам, он, преодолевая забор, бегал в самоволку к девушке. Курсовой офицер и командование дивизиона об этом не знали.

И вот, однажды, в нашей учебной группе проходило комсомольское собрание, на котором присутствовал курсовой офицер старший лейтенант Толстухин Д.Н. На этом собрании обсуждались вопросы успеваемости и дисциплины курсантов. Так на этом собрании выступил курсант группы, Бугаев Александр, и он в своем выступлении прямо сказал: "Мы говорим о дисциплине курсантов, а вот вчера вечером комсомолец Стариковский ходил в самоволку, - и это допускает будущий офицер". Курсант Стариковский этого не ожидал, что могут его так выдать сокурсники, и в дальнейшем прекратил свободно об этом открываться.

После выпуска с училища я попал служить с лейтенантом Стариковским в один пограничный отряд. Служил он неважно, часто имел взыскания, дослужился до старшего лейтенанта и его уволили.

На 3-м курсе отношение к курсантам со стороны командования дивизиона и курсовых офицеров изменилось: не прощались курсантам мельчайшие нарушения по службе и дисциплине, повысилась, с их стороны, требовательность к курсантам и в отношении учебы; за мельчайшие нарушения сыпались взыскания; за мелкие нарушения и плохую учебу - лишали увольнений.

На 3-м курсе наиболее зрелых, требовательных и отлично успевающих курсантов начали принимать в ряды КПСС; в учебных группах начали создаваться партийные группы, а в дивизионе, - бюро парткома во главе с секретарем.

Учеба на нашем курсе шла по учебному плану. С некоторыми дисциплинами, по окончанию 2-го курса, мы распрощались; на 3-м курсе добавились некоторые новые дисциплины, такие как: политическая экономия, партийно-политическая работа и новые военные дисциплины. Целый год шло изучение дисциплины политическая экономия. Проводились лекции, семинары, самостоятельная работа.

Все курсанты удивлялись тому, как великолепно читал лекции по политической экономии подполковник Мачульский. После звонка на занятия, он поднимался на трибуну в лекционном зале и начинал проводить лекцию, не раскрывая даже своего конспекта. Объяснял все четко, доступно, логически последовательно, давая теоретические обоснования того или иного положения учебного материала. Помнил он все учебные вопросы и учебный материал наизусть. Заканчивал изложение учебного материала лекции - и тут, точь-в-точь, звенел звонок об окончании пары занятий. Все удивлялись его точности.

Стали нам, в начале 3-го курса, преподавать важную дисциплину - партийно-политическую работу (ППР). Много было лекций, семинаров и практических занятий. Важна эта дисциплина своим содержанием. Нашим преподавателем по этой дисциплине был подполковник Щурихин. Всем курсантам нравилось его преподавание. Это был профессионал своего дела, его занятия были проникнуты высокой убежденностью в то, что он нам преподносил. Занятия проводил живо, эмоционально и содержательно. В ходе занятий по дисциплине ППР мы узнали структуру КПСС, структуру всех партийных органов и партийных организаций. Как нужно организовывать и проводить комсомольские и партийные собрания, как вырабатывать их постановления и решения. На практических занятиях нас учили, как нужно правильно обобщать передовой опыт службы и дисциплины солдат подразделения, как правильно об этом написать статью в пограничную газету или журнал. С овладением курса ППР мы научились организовывать и проводить различные диспуты, викторины, ленинские чтения и митинги с личным составом.

Приближалась зимняя экзаменационная сессия за 5-й семестр на 3-м курсе. В этом семестре я всего лишь один раз ходил в увольнение. Казалось, в городе делать нечего: во всех парках я побывал, ранее повидал все достопримечательности города, - поэтому и не хотелось больше ходить по городу.

Хорошо помню, как мы в училище встречали Новый, 1970, год. Как раз вечером в зале клуба училища проводился вечер отдыха. Было много приглашено девушек с города - шефы с педагогического института и с других вузов. Исполнялись на вечере песни нашими самодеятельными певцами, были танцы. Наступило 24.00, и все радовались наступлению Нового, 1970, года.

На этом новогоднем вечере отдыха была и моя будущая жена. Я тогда с ней еще не был знаком, но помню ее на этом вечере. За ней там бегал один моряк, который в то время проходил учебу в училище на 3-х месячных курсах младших лейтенантов. Он постоянно ее приглашал на танцы. Это я видел и хорошо помню.

Второй раз я был в увольнении, обучаясь на 3-м курсе, весной, в начале апреля 1970 года. Ходил я в увольнение со своим товарищем - Александром Слугиным. Я с ним все четыре года просидел за одной партой в нашем классе группы.

Тогда мы с ним, в парке им. Горького, качались на качелях, проехали круг на "Чертовом колесе". Познакомились с девушками: я - с Лидой Лукошко, он - с Галей, фамилии ее не знаю. Лида была еще молодой девушкой, с 1953 года рождения, училась на 2-м курсе техникума. Она дала мне свой домашний номер телефона. Под конец нашего увольнения мы разошлись. После знакомства я, иногда, позванивал ей домой. Я считал, что это знакомство ненадолго, и не назначал этой девушке свиданий.

В конце апреля 1970 года наш дивизион готовил в зале клуба вечер отдыха. Я, естественно, пригласил на вечер Лиду. Договорились, что я в 20.00 ее встречу на центральном КПП и проведу в училище, в наш клуб. Пришел тогда я за 10 минут до назначенного часа, ожидал долго, а Лиды все не мог дождаться; прождал почти до 21.00. Подумал, что наверно не придет. После этого пошел я в клуб на вечер отдыха с ребятами из нашей учебной группы, там, в зале, танцы шли полным ходом. Сделал обзор танцующих - увидел в кругу танцующих эту девушку Лиду - она танцевала с курсантом 4-го курса. "Как же она сюда попала без меня?" - подумал я.

Лида, видать, тоже заметила меня. После окончания танца она ко мне подошла и начала мне объяснять:

- Коля, ты извини! Я пришла чуть-чуть раньше, стою и ожидаю тебя, а этот курсант сказал, что проведет меня в клуб, но с условием, если я буду весь вечер только с ним одним танцевать. И я согласилась. Можно, - я этот вечер потанцую с ним?

- Тогда танцуй с ним целый вечер, если пообещала - ответил я. - Но ко мне больше не подходи, считай, что мы с тобою не знакомы.

После этого случая, я ей больше не звонил, но она мне без конца писала письма: у кого-то из ребят нашей группы узнала мой адрес. Больше всего, ей адрес дал Юра Камаганцев, потому что на одном из вечеров отдыха в училище была Лида и он с ней танцевал. По окончанию танца Юра подошел ко мне и сказал:

- Коля, ты что это? Такая симпатичная девушка, она к тебе неравнодушная, а ты даже не обращаешь на нее никакого внимания?

- Я этой девушки совсем не знаю, и она меня не интересует, - ответил я ему.

Больше с ней я никогда не встречался и на ее письма не отвечал, а письма она мне до самого выпуска присылала.

Особенностью учебы на 3-м курсе было то, что повысился на одну ступень уровень подготовки курсантов, как будущих офицеров. Так, по общей тактике мы проходили ротную тематику, где на занятиях, в ходе групповых упражнений, мы учились управлять мотострелковой ротой в различных видах боевых действий. Каждому курсанту на занятиях давалась возможность выступать в должности командира роты и управлять ротой в бою.

По службе и тактике пограничных войск курсанты 3-го курса совершенствовали навыки - в должности начальника заставы - в организации охраны государственной границы и управлении службой пограничных нарядов на заставах в различных физико-географических условиях: в песчано-пустынной местности, в горах, в лесисто-болотистой местности и на морском участке.

По программе обучения на 3-м курсе много времени выделялось на методику обучения солдат и сержантов пограничных застав. В ходе занятий по методической подготовке мы усвоили теоретические положения методики обучения, а на полевых практических занятиях, - получили практику обучения подчиненных, где курсанты назначались руководителями занятий, готовились к проведению занятий и на своих товарищах тренировались в методике проведения занятий.

Таким образом курсанты приобретали методические навыки по всем дисциплинам боевой подготовки: по службе и тактике пограничных войск, по общей тактике, по огневой и физической подготовке и по политической подготовке.

По огневой подготовке мы изучали вооружение мотострелковой роты и учились стрелять на стрельбище с оружия, имеющегося на вооружении мотострелковой роты. Практически мне пришлось стрелять - не считая автомата Калашникова и ручного противотанкового гранатомета РПГ-7 - с пулемета Калашникова (ПК), станкового противотанкового гранатомета СПГ-9, автоматического гранатомета АГС-17, с крупнокалиберного пулемета Владимирова калибром 14,5 мм, с пушки "Гром", установленной на БМП-1, с автоматической пушки БМП-2 калибром 23 мм. Пришлось метать боевые гранаты, идя в наступление с боевой стрельбой, в обороне - с окопов метать оборонительные гранаты.

В полевом учебном центре мы получали практику в вождении бронетранспортера БТР-60пб и боевой машины пехоты БМП-1

Экзамены и зачеты в период зимней экзаменационной сессии я сдал успешно и меня отпустили на зимние каникулы, которые были с 1-го по 14 февраля 1970 года.

Билет на самолет я взял заблаговременно и полетел домой на свою малую родину. Погостил сначала в г. Днепропетровске у сестры Люды, брата Виктора, побывал в общежитии у сестры Вали - она уже работала водителем троллейбуса. Сестра Нина была замужем и, во время моих каникул, лежала в роддоме. Я с ее мужем посещал ее там. Она родила первую свою дочь - Таню. Потом я поехал к родителям в свой поселок. По дороге к родителям посетил в г. Вольногорске старшего брата Анатолия. Младший брат Иван в это время тянул свой срок в колонии, в Кривом Рогу. В Лиховке, на тот час, мои родители остались одни - все разъехались и с ними уже никто не проживал.

Будучи на зимних каникулах, я три раза встречался с Валей на переулочке Базарном. Встречи для нас были дороги и памятны. Мы испытали большое счастье от этих встреч.

Мы ожидали, когда же придет время моего выпуска с пограничного училища. А ожидать выпуска уже было недолго, - оставалось полтора года мне еще учиться; Валя заканчивала свой техникум летом и собиралась ко мне приехать, возможно, - навсегда.

После зимних каникул я возвращался самолетом в Алма-Ату.

С 15 февраля 1970 года началось обучение в 6-м семестре.

Пошла напряженная учеба. Занятия по предметам обучения начались с лекций. Слушая лекции, тяжело было, поначалу, сосредоточиться, - ведь в голове бушевали каникулярные страсти, возникали картины родных мест, постоянная визуализация любимой девушки - все это возникало перед глазами в течение первой недели после зимних каникул.

Наступил праздник - День Советской Армии и Военно-Морского Флота - 23 февраля 1970 года. Этот день для всех военных был выходным, в том числе и для курсантов, занятий не было. Но были всякие спортивные состязания А вечером я вспомнил девушку свою, тут же сел за написание ей письма. Вот привожу его:

"Здравствуй, моя любимая лапочка!

Вот наступил наш праздник для военных - 23 февраля 1970 года. Для курсантов этот праздник оказался спортивным - был лыжный переход на 25 км.

У вас еще и полдень не наступил, а мы в ожидании ужина. После лыжного перехода нам дали возможность немного отдохнуть: кто дремал в постели, кто даже не ложился, а я просто лежал, меня дремота не брала: в моем воображении ты, моя прелесть. Лежал и в своей памяти прокручивал наши встречи, которые оставили неизгладимый след. Вместо прежней зимней тоски, меня охватывает радость, пока еще не сбывшихся желаний и надежд в будущем.

Всего лишь было несколько свиданий, которые ты смогла мне подарить, приезжая на выходные. В снегу, на переулочке Базарном, мои следы остались, их еще ветром не задуло. В руках моих я ощущаю тепло твоей руки, на кителе своем - запах твоих духов. Они приятно вскруживают голову мою, напоминая вздохи милой.

Да, те свидания у нас прошли, как в снежном зимнем вихре. Тогда сомкнулись две души, объятьям и поцелуям не было конца. И даже тот мороз не в силе был остудить наши сердца. Опять мы клятвы верности давали, и нам казалось, что вот-вот немного и день настанет, когда навечно соединятся наши души и сердца.

В своей учебе ты вышла на финишную прямую, через полгодика диплом - у тебя в руках.

Я тебе предлагал в предстоящем августе последовать за мною, к горам поближе, в Алма-Ату, ты - соглашалась. Но прежде, - в нашем селе, мы обручиться согласились. И я себя настраиваю, уже сейчас - просить руки у твоей мамы.

Опять полгода впереди до встречи нашей, когда мы сможем соединить свои сердца и души, отдаться милости любви. Будем идти с тобою вместе по тропинкам наших судеб до самой серебристой седины. Ты будешь верной мне, будешь хорошею женою, будем делить мы вместе чувства любви и нежности, невзгоды и трудности пограничного бытия. Мы все преодолеем, в этом помогут нам любовь, взаимоуважение и чуткость.

Милая, душа моя в тебе нашла приют, а сердце по тебе волнуется, скучает. На расстоянии большом я слышу ритмы его биения в груди твоей.

В минуты неги и покоя ты слушай нежные напевы моей души, и ты услышишь бой сердца моего, его тревогу по своей милой.

Ну вот и все, уже дана команда, нас строят. Готовимся на ужин. Мне до сих пор еще грустно, что тебя нет рядом. Чтобы обнять, поцеловать и посмотреть в глазки милой.

Милая, я шлю тебе воздушный поцелуй и массу нежностей с этим письмецом.

Ты эти письма береги, когда приеду, - вместе почитаем!

Пока, пока, мое ты нежное создание!"

Что нового было в этом, 6-м, семестре? Отменили военный парад на 1-е Мая. В апреле месяце произошла смена военной формы одежды. Поменялась наша парадная форма. Больше не выдавали нам синих галифе и хромовых сапог. Китель и брюки парадной формы выдали курсантам защитного цвета. Брюки были параллельные. А вместо хромовых сапог, мы получили хромовые ботинки. Поясной ремень с бляхой носился только на парадной форме во время парадов, а в повседневных условиях - уже не носился.

Поначалу долго привыкали к новой форме одежды. Повседневная форма тоже отличалась от старой. Вместо защитных рубашек навыпуск с поясным ремнем сверху, начали носить повседневную куртку защитного цвета, с внутренними карманами на груди и карманами по бокам. Яловые сапоги входили в повседневную форму. Шинели так и остались в комплекте зимней формы одежды.

Вспоминаю, как в середине марта 1970 года мне поставил ответственную задачу наш курсовой офицер, старший лейтенант Толстухин Д.Н. Ведь через месяц предстояло отмечать 100-летие со дня рождения В.И. Ленина, нашего пролетарского вождя. Зная, что я хорошо рисую, курсовой офицер поставил мне задачу к этой дате оформить стенную газету. Да так оформить, во всех цветах и красках, чтобы стенная газета нашей учебной группы, на выставке стенных газет учебного дивизиона, заняла какое-то призовое место. Определил мне курсовой офицер 2-х помощников из числа курсантов группы, которые умели писать стихи, а меня назначил ответственным редактором. Он меня тогда предупредил, что, если редколлегия загубит дело, то за все отвечу я. Мы начали собирать материал, необходимые открытки, чтобы выбрать подобающие рисунки; мои юные поэты-помощники начали сочинять стихи. Собрав весь материал, я начал определять композицию газеты. Редколлегия со мной была согласна, что 100-летие со дня рождения В.И. Ленина надо увязать с Октябрьской революцией.

Работая над этой стенной газетой, я тогда понимал, что в октябре 1970 года будем праздновать 53-ю годовщину Великой Октябрьской социалистической революции, и мне, возможно, придется опять оформлять стенную газету и к этой дате. Мы тогда, будучи курсантами, изучали и историю КПСС, и марксистско-ленинскую философию, и партийно-политическую работу, и политическую экономию, - приходилось много конспектировать работ К. Маркса, Ф. Энгельса, В.И. Ленина. При изучении этих работ педагоги нас нацеливали на изучение уроков Якобинской диктатуры, Парижской коммуны, на победу Советской власти.

Изготовляя стенную газету в честь 100-летия со дня рождения нашего вождя, в моей голове проносились различные мысли. Я тогда думал: "Вот Якобинская диктатура продержалась всего один год; Парижская коммуна продержалась 72 дня; а сколько же тогда продержится Советская власть?" И тогда я сам себе отвечал: "что, наверно, Советская власть тогда продержится 72 года". Прошли годы, и, вспоминая эти бредовые курсантские мысли, оказалось, что Советская власть продержалась 74 года. Теперь я подумал, что ошибся тогда всего на 2 года.

Стенную газету в честь 100-летия со дня рождения В.И. Ленина мы оформили вовремя, и на выставке стенных газет в дивизионе, конкурсная комиссия из политработников, ей определила почетное 3-е место.

На 3-м курсе было новым то, что мы, по решению командования Пограничных войск, должны были ехать на стажировку не в конце июня, а в конце мая, и ехать не на пограничные заставы, а на учебные пункты для обучения молодых солдат. А по нашему учебному плану стажировка была запланирована на пограничных заставах на должностях заместителей начальников застав, в июле месяце. В связи с таким решением командования ПВ, пошла перестройка учебного процесса. Стали усиленно заниматься методикой боевой подготовки - ведь предстояло нам много проводить занятий с молодыми солдатами по боевой подготовке. Я лично готовил себе варианты планов-конспектов по всем дисциплинам боевой подготовки, готовил материалы бесед для проведения воспитательной работы. Но до стажировки на учебном пункте, нам, курсантам 3-го курса, надо было еще поучаствовать в двусторонних тактических учениях.

В пограничном училище, в соответствии с программой обучения, ежегодно с курсантами 3-го и 4-го курсов проводились 3-х суточные двусторонние тактические учения. Во второй половине апреля 1970 года проводились такие учения и с нами. Учения проводились за нашим полевым учебным центром в песках Муюнкум. Учения начались в 05.00 с подъема по тревоге. Курсанты 3-го и 4-го курсов быстро поднялись, с вооружением и экипировкой осуществили посадку на автомашины и поехали в ПУЦ прямо в район учений. Наш курс, поначалу, переходил к обороне, пришлось целый день окапываться. Нашей учебной группе (на учении выступающей в составе мотострелкового взвода) придали 76 мм пушку, и мы с ней повозились. В 100 метрах в тылу, за нашим передним краем, выкопали окоп для пушки, еле опустили ее в окоп; позже пришел старший начальник и сказал, что огневую позицию для пушки нужно сменить и установить ее на правом фланге. Попробовали вытащить пушку с окопа и никак не могли ее вытащить вручную. Мучились больше часа, - такой был глубокий окоп, - пока не подогнали ГАЗ-66 и не дернули ее с окопа; переместили на новую позицию и опять выкопали для нее окоп.

4-й курс курсантов, играл за нашего "противника", переходил к обороне и окапывался впереди, фронтом к нам, на удалении до 500 м. Поздно вечером мы получили приказ готовиться к наступлению на нашего "противника", рано с рассветом. Наступление намечалось на 06.00 утра. Всю ночь шла подготовка к наступлению: получали холостые патроны и снаряжали магазины, получали дымовые шашки, взрывпакеты; уточнялись объекты атаки на переднем крае "противника", направления атаки для каждого учебного взвода, подразделения получали устные приказы на наступление.

Наступил рассвет, время 05.30. Наша артиллерия начала огневую подготовку атаки, которую продолжала вести 30 мин; после этого все мы увидели, как над нами взвилась серия сигнальных ракет красного огня, - сигнал атаки для пехоты. Командиры подали команду: "В атаку - Вперед!" И мы пошли в атаку, ведя интенсивный огонь по переднему краю обороны "противника", в колонну по два - преодолели минно-взрывные заграждения "противника" и с криками "Ура!", ведя огонь на ходу, стремительно ворвались на передний край его обороны. Но никакого сопротивления "противник" не оказал. Мы, безостановочно преодолев первую траншею, пошли наступать дальше, много израсходовав боеприпасов. Только, пройдя метров 500 от переднего края в глубину его обороны, мы встретили упорное сопротивление "противника". Оказывается, он нас перехитрил: перед самым рассветом пехота "противника" отошла на вторую позицию в глубине, разведка наша не сработала, а мы пошли в атаку и почти зря израсходовали все боеприпасы по пустому месту. Об этом было сказано при подведении итогов учения руководителем учений полковником Заболотным.

Питание курсантов в ходе учений осуществлялось в полевых условиях с полевых кухонь, с использованием котелков. Отдых в ночных условиях осуществлялся в окопах: две трети курсантов находились на боевых позициях и только одна треть дремала в окопах. Ночью, в песках, было прохладно.

После двусторонних тактических учений, которые продолжались двое суток, начались учения по поиску и задержанию нарушителей государственной границы на участке пограничной заставы, которые продолжались целые сутки. Тактические учения курсантов 3-го и 4-го курсов закончились детальным разбором действий командиров и курсантов в ПУЦ.

На нижнем снимке с курсантами, после проведенных учений, подводятся их итоги.

При подведении итогов, полковник Заболотный, используя схему, довел до всех тактический замысел учений и провел, на его фоне, разбор действий, участвующих на учениях курсантских подразделений.

После подведения итогов учений была сделана посадка на автомашины, и мы уехали на основную базу в училище.

По прибытию на основную базу пограничного училища командирами были организованы: чистка оружия и всего снаряжения, сдача его дежурной службе под охрану, а в часы самоподготовки, - подготовка курсантов к занятиям на следующий день.

Переписка с моей девушкой, Валей Прядко, шла интенсивно. Приведу несколько памятных писем, написанных мною. Вот одно из них, которое я написал после проведенных учений:

"Здравствуй, моя самая близкая и дорогая лапочка!

День и ночь в моей душе звучат наши признания в любви и верности, прозвучавшие из наших уст в те зимние февральские вечера 1970 на переулочке Базарном. Они отдаются в висках и сердце, милая моя!

Сейчас апрель 1970. Приближается твой день рождения. Что могу я подарить в этот счастливый для тебя день? Не сомневайся, - я подарю тебе свою любовь и тысячу горячих поцелуев. Все сполна ты получишь при нашей с тобою встрече. И эта встреча состоится через 3,5 месяца. При встрече я обложу тебя букетами роз, и один букетик среди них будешь - Ты!

Цвети, моя розочка, яркими цветами; до моего приезда c этой розочки не должен упасть ни один лепесточек. Два лепесточка - это твои глазки, один лепесточек - это твой носик, еще два - это твои ушки, а еще два - это твои щечки, следующие лепестки - твои губки, шейка, ... - это все лепесточки. Я буду нежно с ними обращаться и беречь их, чтобы моя розочка всегда цвела, никогда не увядала.

Лапочка, ты мой яркий свет, ты озаряешь мою душу, просветляешь и оживляешь мои мысли, ты воодушевляешь меня на учебу, ты яркий свет в моей жизни! Мне уже снится рай с тобою. Никакие трудности не могут затмить наши отношения, ведь они, день ото дня, скрепляются нашей любовью.

Милая, мечты и планы созревают у меня на перспективу нашей жизни. Себя не вижу без тебя. Ведь ты становишься незаменимой моей частью. Я готов, но еще рано, предложить тебе свою твердую руку и сердце, соединить наши судьбы навсегда. И будешь верной мне подругой жизни до серебристой седины. И также я хочу, чтобы ежедневно, по утрам, видеть твои смеющиеся глазки, твою улыбку и, провожающий в ночной тишине, поцелуй.

Чтобы в ночном дозоре ты указывала мне верный маршрут, а при возвращении домой, - встречала радостно меня, готовая нырнуть в мои объятия.

Пока это мечты, желания; буду карабкаться, чтобы они исполнились - ведь ты сама моя мечта, живая моя сказка!

А я все вспоминаю по ночам и представляю эту нашу встречу, когда я буду заворожен счастьем. Как вспомню, закипает кровь, мурашки бегают по телу, лишь стоит вспомнить мне о том, как я склонялся над тобою и наши губы сливались в едином поцелуе, страстная нега разливалась по всему телу, и я понимал, что ты мое земное счастье, мое олицетворение мечты о вечном блаженстве.

Разлука, даль, притяжение душ помогут мне удержать это счастье в своих руках. Я нахожусь в опьянении любви от наших прошлых встреч, в наших объятиях я нашел неземное наслаждение.

Милая, в таинственной шкатулочке надежно сохраняются твои чувства любви, стуки твоего сердечка; в минуты трудные я ободряюсь, услышав его стук; во мне твоя душа, твой дух - они придают мне сил и бодрости и прокладывают верный путь. Он ведет к тебе навстречу!

Мой светоч, ты моя мечта! Сердце волнуется по тебе, кровь кипит в венах, душа рвется к тебе.

Надеюсь, милая, ты в этот час уже спишь и, может, видишь меня во сне? Спасибо, милая, за твой чарующий взгляд, за те счастливые минуты, испытанные мною во время короткой курсантской побывки на малой родине моей.

Вот и вышел час, пора успокоиться мечтам. Отправив это письмецо, - я спокойно лягу спать, ведь завтра вновь быстрый подъем, физзарядка; мечтать, грезить о милой - в конце дня, когда затихнет наша учебная курсантская суета. Но в сердце ты шевелишься моем каждый миг. А в этот поздний час, ты вспомни наши встречи, улыбнись, пошли далекий поцелуй, и мы спокойно будем вместе спать: я - здесь, ты - там.

Я посылаю свой воздушный поцелуй.

Пока, пока!"

К концу 3-го курса в учебных группах дивизиона уменьшилось количество курсантов. Так, например, в нашей, 7-й, учебной группе оставалось всего 20 человек. Были отчислены: курсант Белов и курсант Федоров. Такое положение было и в других учебных группах. По "Инструкции об организации и проведению учебного процесса в ВВУЗ...", в учебной группе должно быть не меньше 25 человек учащихся. Поэтому, после окончания 3-го курса, должны были какую-то из учебных групп расформировать. Командование уже намечало расформировать нашу, 7-ю, учебную группу. За три года учебы коллектив нашей группы сформировался и не хотелось, чтобы нас разбросали по разным учебным группам.

Мы собрались и начали решать, каким же образом можно сохранить коллектив нашей учебной группы в целости. Секретарь первичной комсомольской организации учебной группы Григорий Демченко, мой земляк с Днепропетровщины, вышел с предложением: выступить с обращением к командованию училища о том, что наша учебная группа берет на себя обязательство закончить 4-й курс на общую оценку "отлично", и это обращение, одобренное курсантами нашей группы, передал в учебный и политический отделы училища. Командование училища учло наше обращение, и наша учебная группа была сохранена. Мы, в основном, сдержали свое слово. Все курсанты нашей учебной группы старательно начали учиться. Я закончил 3-й курс с высокими показателями, и, если бы такие результаты удержал на 4-м курсе, то получил бы диплом с отличием. Для получения этого диплома необходимо, чтобы в приложении к диплому было не более 25% хороших оценок, а остальные должны быть отличные. Это оценки за зачеты и экзамены на протяжении всех четырех лет обучения, и обязательно все предметы, выносимые на государственные экзамены, необходимо было сдать на "отлично".

Я, на 4-м курсе, набрал немного лишний процент хороших оценок при сдаче зачетов, четыре-пять четверок оказались лишними - женитьба наверно помешала.

Расформировали 2-ю учебную группу нашего дивизиона, а наша, 7-я, учебная группа сохранилась в полном составе, только нам добавили, из расформированной, несколько курсантов.

В 1970 году летняя сессия началась раньше обычного - после 10 мая. А где-то, с числа 25 мая, учебные группы курсантов 3-го курса начали выезжать на стажировку. По распределению, я и еще со мной 3 курсанта, попали на стажировку на учебный пункт Находкинского пограничного отряда Тихоокеанского пограничного округа. Некоторые курсанты с нашей группы были направлены стажироваться в Южно-Сахалинский пограничный отряд. Курсанты, которые отправлялись на стажировку в Дальневосточный и Тихоокеанский пограничные округа, вылетели самолетом ТУ-104 до г. Хабаровска. Прилетели в г. Хабаровск, дальше на самолет у нас билетов не было. Руководитель стажировки от училища по Тихоокеанскому округу решил, что дальше нам двигаться до Владивостока необходимо поездом. Приехали на железнодорожный вокзал и удивились, что в Хабаровске деревья только начинали распускать почки, а в Алма-Ате давно уже были листья. Сели мы на поезд и часов 8-10 ехали до Владивостока. Прибыли в управление Тихоокеанского пограничного округа; там нас распределили по пограничным отрядам. Меня и курсантов Мищенко Виктора, Медведева Александра и Скульдицкого Владимира распределили в г. Находку, в пограничный отряд.

Во Владивостоке мы вчетвером сели на поезд и поехали в Находку. Кажется, ехали 4-5 часов до этого города. Доехали мы до Находки поездом и с вокзала отправились пешком прямо в пограничный отряд, и нас сразу же направили на учебный пункт, - он находился совсем рядом и размещался в палаточном городке при отрядной школе сержантского состава. Нас встретил начальник учебного пункта подполковник Егоров и распределил по учебным подразделениям. Там было четыре учебных роты солдат. Нас распределили по одному в каждую роту. Я был назначен в учебную роту, которой командовал капитан Огольцов, - он же являлся начальником школы сержантского состава. Но школа на период учебного пункта не функционировала. Меня в этой роте назначили командиром учебного взвода. Других моих товарищей-курсантов также назначили командирами учебных взводов только в других учебных ротах. И началась наша учебная практика по выполнению своих обязанностей. Все занятия по боевой подготовке с учебными взводами проводили курсанты-стажеры, политзанятия - проводил замполит роты старший лейтенант Лешенкевич. Капитан Огольцов, поначалу, проводил занятия по практическим стрельбам, а во втором месяце стажировки, я организовывал и сам проводил эти стрельбы со своим взводом. Многому, за время стажировки, я научился у капитана Огольцова, особенно, - как правильно использовать командирский ящик, как обучать солдат правильному прицеливанию из автомата и другое.

Во время стажировки нас, курсантов-стажеров, посылали по пару раз старшими патрулей по городу и раза по три - дежурными по учебному пункту.

За время стажировки каждый курсант получил большую практику в проведении различных видов занятий по боевой подготовке с солдатами. К концу стажировки мы научились правильно обучать молодых солдат. Периодически мои занятия посещал командир роты капитан Огольцов и выставлял мне, за проведенные занятия, хорошие и отличные оценки.

Рядом было море - залив Петра Великого - он находился в 1,5 км от нашего палаточного городка, так что каждое утро туда бегали на физзарядке и купались. В городе был клуб моряка, так что по вечерам ходили в клуб на танцы. Стоило перемахнуть несколько сопок, и мы в городе у клуба моряка. Климат в Находке - совсем, как в Сочи. Ночью духота, жарко, большая влажность. Пока дойдешь до клуба моряка или возвратишься оттуда к месту расположения учебного пункта, - весь становишься потным. Сопки были заросшие деревьями, много росло пробковых деревьев. В то время было много клещей в кустарниках и на деревьях, так что к ним было опасно подходить, - сразу с деревьев падали клещи.

Учебный пункт по продолжительности - 3 месяца, но наша стажировка продолжалась 2 месяца, до 1-го августа. Мы, курсанты, на учебном пункте работали хорошо, претензий со стороны командования учебного пункта к нам не было. Оценку за войсковую стажировку я и мои товарищи получили "отлично".

Мою работу с солдатами учебного пункта командование пограничного отряда оценило положительно, за что был я награжден грамотой.

Так как курсанты работали с молодыми солдатами хорошо, начальник учебного пункта решил нас, четверых курсантов, отпустил в отпуск на два дня раньше, то есть 28 июля 1970 года. Билеты домой в отпуск нам командование помогло приобрести своевременно. До Москвы мы, втроем, летели вместе; курсант Скульдицкий летел в Казахстан, он родом оттуда.

С Находки до Владивостока мы добирались поездом, а с Владивостока, - с аэропорта Ключевые озера, - самолетом ТУ-134 долетели до Хабаровска; с Хабаровска до Москвы летели 9 часов самолетом ТУ-114 и приземлились в аэропорту Домодедово; после приземления в ушах долго шумело от гула двигателей самолета. А с аэропорта Внуково до г. Днепропетровска я долетел на самолете АН-10. Пришлось в общей сложности быть в воздухе около 12 часов.

Летний отпуск, в августе 1970 года, после окончания 3-го курса, я проводил опять же в Лиховке у своих родителей.

В первый же вечер, кажется 2-го августа, я сразу же пошел на долгожданное свидание с Валей. Она только закончила свой техникум. Мы с ней, в письмах, договорились и она в первую неделю августа приехала к своим родителям в Лиховку.

А вот и то свидание, - свидание последнее, роковое. Шел я на свидание, не торопясь, выбранным маршрутом к девушке своей. В пути зашла мне в голову тревожная мысль. А вдруг она встречается с кем-то из парней. Возможно у нее парень появился, а я ведь и не уточнял. Плохое было у меня настроение в этот вечер, и я даже намеревался вернуться с полпути назад. Но ясный и приветливый лик Вали меня манил вперед. Подошел к знакомому переулочку с тропинкой во двор. Вечер приближался, солнышко коснулось земли, а на тропинке я не увидел девушки в платьице голубом.

Стоял я за деревьями в раздумьях своих. И, вдруг, увидел лейтенанта в армейской парадной форме (это был Андриенко с Бузовой), идущего со двора. Тогда я сильно обрадовался: вот он вовремя уходит с этого двора. Проделав шагов 20, остановился вдруг он. Повернувшись в противоположную сторону, он подал голос свой и двинулся обратно вглубь двора к хате, где "моя девушка" меня ожидать должна.

Я все стоял и ждал, когда же он уйдет. Я тогда подумал: "Наверно он, после выпуска с военного училища, пришел в гости поговорить. А может быть - он родственник, так чего же ему здесь не быть?"

Прошли полчаса, затем уж час. Заволновался я. Почему же Валя не выглянет и не скажет мне: "Немного подожди, я скоро подойду?". Могла сама же выйти и предупредить. Я ждал ее, не отрывая глаз. А, может, догадается прислать брата своего? Аль нет, - никто ведь не выходит, чтоб меня предупредить.

Настали сумерки и ночь пришла, она была темна, поднялся ветерок и деревья зашумели. А лейтенант все там, а, может, уже нет, давно ушел тропинкой тыльной он? - так подумал я. Сейчас подойду поближе я прямо ко двору. Тихо, чуть пригнувшись, стал приближаться к ее двору, благо во дворе ведь не было собак. Приблизился я к садику около хаты той. Вдруг, в 10-ти шагах от хаты, я услышал неясный разговор. Пронзая темноту и затаив дыхание, я устремил свой взор туда. На фоне света окон, увидел две фигурки в обнимочку стоят. Да, это с ним она! С прибывшим лейтенантом встречается она. Хотел ее позвать, но не осмелился прервать их веселый смех. Немного постоял, послушал говор их, затем вернулся снова на дорожку ко двору.

Стоял я и все ждал. Полночь приближалась. Погас свет в окнах хат. Я передумал многое, воображал картины горькие в тот судьбоносный час. Я был унижен, оскорблен и предан. А в оправдание девушки подумал: "ведь лейтенант лучше, чем курсант; курсанту учиться еще год, - а рядом уже готовый офицер". "Ну, что ж, - подумал я, - еще немного времени осталось подождать, ведь дань своему свиданию сполна я должен отдать".

Полночь наступила, а я еще стоял, - пришлось быть на свидании с березкой у двора. Подруга эта надежная, не подведет она меня. Свидание с кареглазою - последнее было для меня. Забуду сюда тропинку и милый взор лица. Вот так мечта закончилась, мной мыслимая на долгие лета, все планы мои рухнули немедленно тогда. А началось и продолжалось, - все романтично так! Историю последнего свиданья я до сих пор не могу забыть: носил в груди обиду долго я, в душе осталась горечь, крушение всех планов и моих надежд.

После всего этого, уехал я в г. Днепропетровск, гостил там с неделю, обиду и нанесенный удар пытался я забыть. Заказал я себе билет на самолет до Алма-Аты.

Оставалась еще одна, последняя, неделя моего отпуска до отъезда, и я решил ее провести с родителями в Лиховке.

Возвращаясь с г. Днепропетровска к своим родителям, я с г. Вольногорска ехал автобусом в свою Лиховку. На остановке, в Лиховке, я вышел с автобуса, с него вышла девушка с двумя большими сумками. Я предложил ей свои услуги - помочь донести сумки к ее дому. При следовании к ней на квартиру мы познакомились, - ее звали Аней. Оказывается, ее, после окончания Днепродзержинского медицинского училища, направили работать медсестрой в больницу в Лиховке. Она тогда неподалеку от больницы сняла квартиру и везла свои вещи. Вот я ей и помог донести. На второй день я с ней встретился. Как раз в тот день у нее сильно разболелся зуб, поэтому было у нее плохое настроение. Она на следующий день собиралась ехать на неделю к родителям и забрать оставшиеся вещи. А у меня через два дня заканчивался отпуск. Я попросил у нее адрес, договорились переписываться. После этого я ее в Лиховке, до своего отъезда, не встречал, но уехал с ее адресом.

Прибыл я в Алма-Ату после отпуска, как и требовалось, 30 августа 1970 года. Оставался один день до начала учебного процесса в училище. Курсантам нашего курса 31 августа 1970 года зачитали приказ начальника пограничного училища о переводе нас на 4-й курс.

Итак, с 1-го сентября 1970 года мы все стали курсантами 4-го курса

Оставался один год учиться до выпуска, до 28-го мая 1971 года.

После расформирования 2-й учебной группы, наш коллектив увеличился до 27 человек, то есть наша учебная группа пополнилась семью курсантами.

Где-то в первых числах сентября 1970 года я написал письмо Ане, в авиаконверте отправил его в свою Лиховку и дней через 10 получил ответ. В своем письме она сетовала, что, по вечерам и допоздна, ей досаждают и не дают спать то Леня Озерной, то Петренко Анатолий, то еще какая-то кампания местных ребят.

Я ей написал второе письмо; прошло дней 10 - ответа не получил, я написал еще одно письмо - опять ответа нет. После двух безответных писем написал третье, - и опять ответа нет. Не стал я больше тратить бумагу на письма и переписку прекратил, подумавши, что Аню у меня перехватил кто-то из местных парней. Как позже выяснилось, так оно и было - ее перехватил Петренко Анатолий и вскорости они поженились.

Учиться в училище оставалось всего два семестра - 7-й и 8-й, - и я близок до присвоения первого офицерского звания - лейтенант. На 4-м курсе, после 7-го семестра, зимних каникул, по программе обучения, не предусматривалось, так как выпуск должен быть 28 мая, а не в конце июня.

Учеба, с первых дней на 4-м курсе, началась напряженная: ведь мы вышли на финишную прямую до выпуска. Распрощались на 3-м курсе с дисциплинами, такими как: политическая экономия, общая физика, партийно-политическая работа, иностранный язык. Приступили к изучению научного коммунизма, который выносился на государственный экзамен. Военные дисциплины продолжали изучать до самого выпуска.

Со стороны командования училища и командования дивизиона требовательность к курсантам 4-го курса еще больше повысилась. Уровень подготовки курсантов поднялся еще на одну ступень. Больше предоставлялось времени на такую форму обучения, как самостоятельная работа по изучению учебного материала.

По службе и тактике пограничных войск с нами отрабатывали ознакомительные темы по служебной деятельности пограничной комендатуры и оперативно-боевой деятельности пограничного отряда. В связи с обострением обстановки на советско-китайской границе были введены ряд новых тем, таких как: "Боевая деятельность пограничной заставы по защите государственной границы". С нами практически были отработаны темы: "Действия пограничной заставы в обороне по защите государственной границы"; "Действия пограничной заставы в наступлении по отражению вооруженного вторжения". Темы отрабатывались в составе двух учебных групп с проведением боевых стрельб. Кроме всего, по этой дисциплине отрабатывались темы по боевой деятельности мотоманевренных групп.

По общевойсковой тактике мы проходили батальонную тематику. В ходе групповых упражнений курсанты вводились в должность командира батальона и руководили действиями подчиненных подразделений в различных видах боевых действий. Все темы отрабатывались в полевых условиях, как правило, с наступлением холодов. Много приходилось стоять на одном месте на морозе. Ведь для принятия решения на бой за командира батальона выделялось 6 часов и плюс организация взаимодействия и всестороннего обеспечения боя - еще 6 часов. Так что два дня приходилось стоять на одном месте, а зимой, - это холодно, все мышцы промерзали. Морозы зимой доходили до минус 30 градусов. А одевались курсанты, выходя на занятия в поле, в шинель и обуты были в сапогах, поэтому перемерзали, но зато это считалось хорошей закалкой. Получали хорошую полевую выучку.

На 4-м курсе много было различных спортивных соревнований, и курсанты 4-го курса оставляли всех позади.

На курсантов младших курсов мы все смотрели свысока. По уровню развитости, сознательности и подготовленности мы близки были к офицерам, оставалось на погоны прицепить звездочки.

Половина курсантов учебных групп вступили в партийные ряды. Наш курсовой офицер (начальник учебной группы) капитан Панов агитировал вступать и мне, но я отвечал, что еще не созрел.

Я продолжал много читать художественных книг, но на 4-м курсе переключился на военную мемуарную литературу. В период обучения на последнем курсе я перечитал много мемуарных книг, таких как: "Воспоминания и размышления" - мемуары Маршала Советского Союза Г.К. Жукова; "Сорок пятый" - мемуары Маршала Советского Союза И.С. Конева"; "Солдатский долг" - мемуары Маршала Советского Союза К.К. Рокоссовского; "Так шли мы к победе" - мемуары Маршала Советского Союза И.Х. Баграмяна; "Генеральный штаб в годы войны" - мемуары генерал армии С.М. Штеменко; "Дело всей жизни" - мемуары Маршала Советского Союза А.М. Василевского и другие. Эти книги я брал в нашей общей библиотеке.

Мемуары Маршала Советского Союза Г.К. Жукова "Воспоминания и размышления" появились только в 1969 году, и книга была нарасхват. Выдавали книгу в библиотеке на ограниченное время: этих книг было всего 10 экземпляров. Чтобы получить книгу, надо было записаться на очередь. При чтении этой мемуарной книги у меня случилась неприятность - книга с моей тумбочки была кем-то уворована. Так как на занятия брать курсантам художественные книги запрещалось (на разводе на занятия наши командирские сумки проверялись), и я вынужден был оставить ее в своей тумбочке в казарме. Это было в январе 1971 года. Каково мне было себя чувствовать? - ведь надо было идти в библиотеку и заявлять о пропаже. Да тогда еще и ребята начали подзадоривать: "Ну, теперь тебе попадет за утерю этой книги!". Долго я не решался идти заявлять, но все-таки пошел. Думал: "Если сильно потребуют, то придется вернуть личную книгу". В то время моя подруга Люба подарила мне "Воспоминания и размышления" Г.К. Жукова. Она купила ее на базаре у кого-то из-под полы. Тогда эту книгу можно было купить за 70 рублей.

Насмелился и пошел я в библиотеку, и все им рассказал о своем происшествии. Мне посочувствовали в этом и не потребовали купить и представить новую книгу в библиотеку, - ее просто списали. Так что личная книга сохранилась для меня.

На 4-м курсе курсанты начали все чаще жениться, пошли свадьбы одна за другой. А у меня еще не было той девушки, которая бы стала боевой подругой.

И вот, однажды, в конце октябре 1970 года, я разговорился со своим товарищем о девушках. Рассказал ему, что у меня девушки нет, с моей малой родины девушка не отвечает на мои письма. Этот товарищ, Александр Левыкин, встречался с местной девушкой Зиной Чернецовой. Он предложил мне познакомиться с подружкой его девушки, и я согласился. И вот в последнюю субботу октября 1970 года Саша пригласил на вечер отдыха в училище свою девушку с подружкой. Было в то время на улице еще тепло и танцы проводились на летней танцплощадке. На этом вечере я и познакомился с девушкой, подружкой Зины, имя которой - Люба. Это была Масалитина Люба.

Весь вечер я с ней танцевал. Одета она была по всей моде, накрашена, была хороша собой. Работала она, в то время, заведующей обувного склада торговой фирмы "Заря" и одновременно заочно училась в Алма-Ате в филиале Московского института советской торговли.

Хорошо ей в то время жилось: в театрах, в концертных залах, в кинотеатрах - везде имела места на первых рядах, точно выходило так, как говорил в своих юморесках Аркадий Райкин.

Родилась Люба 18 сентября 1948 года в с. Крюково, Курской области. В 1954 году ее родители приехали на целину в Казахстан, а через 2 года переехали в Алма-Ату, где Люба пошла в школу.

Тогда, на вечере, договорились мы с Любой встретиться в следующую субботу в городе. Свидание состоялось. Она была с подружкой Зиной, я приходил вместе с Сашкой. Ходили по городу, гуляли, потом зашли домой к Любе, послушали там музыку, - и вот увольнению подходил конец. От Любиного дома до училища всего 30 минут ходьбы. Они собрались с нами немного пройтись и проводить до ближайшего перекрестка. Остановились, было уже темно; смотрю Саша с Зиной целуются, что же делать мне? Смотря на них, мы тоже начали целоваться.

В следующее воскресенье, в начале ноября, я пошел в увольнение один, и прямо пошел к Любе домой. Там познакомился я с ее родителями. Люба была одна у родителей. Отец работал водителем легкового автомобиля - возил начальника военпроекта Среднеазиатского военного округа, подполковника. Мама работала деловодом в одной из служб тыла управления Восточного пограничного округа.

В этот же день пришли к Любе Саша с Зиной. Много говорили, слушали музыку, сели поужинать. Любин отец достал бутылочку 40-ка градусной и налил нам по рюмочке. Я сделал всего пару глотков, а Саша все выпил до дна, а потом Саша потянул другую и третью. Мне тогда было достаточно одной, и я ее с трудом одолел. В 22.00 надо было возвращаться в расположение училища - срок увольнению подходил к концу. Пришли в училище; о прибытии с увольнения рапортовали дежурному по училищу; дальше пошли в свой дивизион, там принимал увольняемых курсовой офицер, капитан Шепилов, - лиса, а не офицер. Я ему бойко доложил о прибытии с увольнения.

Подходила очередная суббота, а до этого в пятницу, я записался в книгу увольняемых дивизиона. В субботу после занятий сержант Коркин - наш заместитель командира группы - мне объявляет: "Ты вычеркнут из списка увольняемых!" Я начал сетовать: "Кем, как, за что?" Он отвечал, что вычеркнут я из списка увольняемых командиром дивизиона. Я подумал, что это какое-то недоразумение. Ходить и уточнять не стал. Подумал, что запишусь на следующую субботу.

Прошла с этого времени неделя, я в пятницу вновь записался в увольнение на субботу, - картина та же. Пошел тогда я к командиру дивизиона выяснять причину. Зашел, представился, задал вопрос и получил ответ. Командир дивизиона ответил мне, что курсовой офицер, капитан Шепилов, доложил, что при докладе о прибытии с увольнения курсант Штаченко был навеселе. Воспринял командир дивизиона такой доклад курсового, в том смысле, что я был выпивши. Поэтому командир дивизиона решил меня на целый месяц лишить увольнения. Мои доводы и оправдания ни к чему не привели, - сидел я целый месяц без выхода в город. Иногда переговаривал с Любой по ее рабочему телефону.

Только в начале декабря я пошел снова в город. Встретился со своей подругой Любой, долго по городу ходили, разговаривали. Она мне говорила, какие ей нравятся парни: шустрые, бойкие, которые хорошо умеют ухаживать за девушками. У меня сразу тогда упало настроение - ведь я не бойкий и не такой шустрый, да и ухаживать за девушками толком не мог. Подумал: "Значит, я ей не подхожу". Решил, что это мое с ней последнее свидание, больше встречаться с ней не буду.

Прошла неделя - я в увольнение не записываюсь и не иду. Прошло дней 10 с последней нашей встречи; дай, думаю, позвоню ей на работу. Позвонил; и услышал такой радостный голосок, что мое настроение переменилось, я воспрянул духом, повеселел. Я решил вновь пойти на свидание к ней. Пришла очередная суббота и я пошел к ней прямо домой. И продолжились наши свидания то по субботам, то по воскресеньям.

Новый, 1971, год встречали вместе, в доме Любы, с нами были Зина и Саша. Ночевать я под елкой у Любы не захотел, и мы с Сашкой, поздно ночью, пошли к себе в училище, а потом на следующий день, 1-го января, увольнение мое продолжалось - ведь мне его дали на целые сутки.

Настал январь 1971 года и начался последний, 8-й, семестр обучения. Мы, курсанты 4-го курса, вышли на финишную прямую и двигались к своему выпуску с училища.

В январе 1971 года был, как всегда, карантин на две недели - все связано было с эпидемией гриппа. Со второй половины января, командование разрешило организовывать и проводить, по субботам, вечера отдыха в клубе.

Помню, на один из вечеров мне попасть не удалось, - меня назначили в этот день в суточный наряд дивизиона. Но Зина с Любой на вечер приходили, там танцевали. Вечер заканчивался в 22.00, и все с клуба направлялись к выходу на центральное КПП, которое находилось не далеко от казармы нашего дивизиона. Я вышел на улицу, подошел к арке и начал наблюдать. Подумал: "Если Любу кто-то будет из курсантов провожать до КПП, - значит она нашла другого, то все, - будет конец нашим свиданиям". Увидел свою Любу, шла одна, - никто ее из курсантов до КПП не провожал. Тут моя успокоилась душа, - значит, на девушку можно было положиться, не подведет она меня.

Начиная с марта 1971, в учебе, на 4-м курсе, пошла повторительная тематика по службе и тактике пограничных войск, - отрабатывали работу начальника заставы по организации охраны государственной границы и руководству службой пограничных нарядов на участке заставы.

По общевойсковой тактике, так же отрабатывалась повторительная тематика по организации и ведению боевых действий мотострелковым взводом, а в начале апреля, - 3-х суточные двусторонние батальонные тактические учения в ПУЦ, в песках Муюнкум.

В 8-м семестре пошли один за другим зачеты по второстепенным дисциплинам, так что умственная нагрузка была огромная; можно сказать, что я качался от ветра в этот период, а после первомайских праздников начинались курсовые экзамены; затем - государственные.

С марта 1971 года все ателье военторга в городе приступили к пошиву парадной и повседневной формы одежды для выпускников нашего училища; сняли мерки с курсантов 4-го курса, а затем через 2-3 недели - первая примерка, потом - вторая, пока полностью была не пошита наша офицерская форма.

А как же на любовном фронте?

В феврале 1971 я много рассказывал Любе о службе офицеров-пограничников в Средней Азии. В каких условиях находятся жены офицеров на пограничных заставах. Начал задавать вопросы Любе: смогла бы она в таких условиях жить продолжительное время? Она не боялась. Однажды я спросил: "Люба, а не поедешь ли ты со мной на заставу?" Она с встречным вопросом: "В каком качестве?" Я отвечал: "В качестве моей жены". Она была согласна. За чем же остановка? Надо просить руки.

Наступил конец февраля 1971 года, в предстоящее воскресенье мы с Любой договорились, что я буду просить руки у будущей своей тещи. Пришел я в воскресенье к ним домой. Сидел я и разговаривал с Любой; уже прошло больше половины моего увольнения; смотрю, что рядом трется ее мама. Подумал: значит ее мама о моем намерении знает - Люба все ей рассказала. Я все думал: с чего начать и как сказать, но так в этот вечер и не осмелился начать разговор.

Через неделю, в начале марта, в воскресенье, я пришел вновь в увольнение к ним. Сидели у них дома час, два и я осмелился, наконец, сделать решительный шаг. Подошли с Любой к ее маме, позвали отца, и я выпалил:

- Елена Тимофеевна, мы с Любой решили пожениться! И я прошу вашего согласия.

Она, как будто ей невдомек:

- Как это вы решили пожениться? Отец, ты слышал, что они надумали? Решили пожениться!

Я был в таком смятенном состоянии, что был совсем не рад, что все это затеял.

- Давно вы это надумали, что решили пожениться? - спросила мама Любы.

- Месяц назад, - ответил я.

Долго мы разговаривали и, наконец, ее родители дали согласие.

На следующую субботу, где-то в середине марта, мы с Любой долго выбирали, когда же нам осуществить регистрацию и свадьбу. Я предлагал в мае, сразу после выпуска. Она не соглашалась: "Если в мае, то всю жизнь будем маяться, давай в конце апреля". Я не хотел в апреле, ведь в апреле предстояли учения и много шло зачетов один за другим, а еще, в конце апреля, начинались курсовые экзамены. Но все-таки она меня переубедила и настояла на своем. Среди недели выбрали время и поехали в районный ЗАГС подавать заявление о регистрации. Нам предоставили месяц на раздумья и назначили 24 апреля - день проведения бракосочетания.

После подачи заявления в ЗАГС пошла у нас подготовка к свадьбе.

Купили в первую очередь обручальные кольца. Люба заказала себе свадебное платье; ездила к знакомым на торговую фирму и подобрала мне свадебный костюм, лакированные туфли. Родители занимались приготовлением к свадьбе. Свадьбу решили играть на дому, в квартире ее родителей, 24 и 25 апреля 1971 года.

24 апреля 1971 года - была суббота, наш день регистрации. Моим другом на свадьбе был Саша Левыкин, подружкой Любы - Зина Чернецова. Собрались гости в этот день, мы с Любой нарядились, нас не узнать, особенно Любу - пылали розовые щеки у нее, играла переливами прическа и серебрилось платье. Все ахнули: "Вот это невеста!" Подкатили машины, в основном "Волги", сели молодые, родственники и гости, и покатили все в ЗАГС. Там была совершена торжественная церемония бракосочетания. Мы там обменялись кольцами, то есть их одели друг другу. С Любой мы поставили свои подписи в книге, и я получил Свидетельство о браке.

После выхода из ЗАГС прокатились на машинах по городу, обязательно мимо училища, потом на гору Кок-Тюбе, куда курсанты каждую неделю совершали марш-броски, заехали к ее подружкам на фирму, - и домой. А дальше пошла гулянка на дому - поздравления, тосты и крики - "Горько!" На улице танцевали гости - была ведь теплая пора - светило солнце, возле дома и в саду цвели черешни. Памятный для нас с Любой был день 24-го апреля 1971 года. 25-го апреля все продолжалось на дому. А рано утром, 26 апреля, я пошел к себе в дивизион, и снова за учебу. Ведь начинались курсовые экзамены за 4-й курс.

После нашей свадьбы я попал домой, к Любе, только через неделю после первомайских праздников. Правда, 2-го мая она приходила ко мне на свидание. Встретились мы с ней на центральном КПП, провели вместе часа два в комнате свиданий.

После первомайских праздников продолжались курсовые экзамены и в увольнение, в рабочие дни, женатых уже не отпускали.

Через неделю после нашей свадьбы, снова свадьба (30-го апреля в субботу), - но уже у подружки Зины.

Женился мой друг Саша Левыкин на Зине. Моя Люба, в платье темно-синем, была у Зины дружкой; я на свадьбу не попал: назначили меня в суточный наряд по дивизиону - все было по графику. В праздничные дни замениться никто не хотел: у каждого были свои проблемы. Пришлось идти дежурить. Поэтому на их свадьбе я не погулял, а жаль, хотелось. Ведь Зина писала письма мне и просила по воздействовать на Сашу для ускорения их свадьбы. Как мог, так и воздействовал я на него, но дело все-таки дошло до их свадьбы еще в апреле.

Их регистрация проходила в том же ЗАГСе, где проходила, неделю назад, наша.

Да, тогда в марте и апреле 1971 года шли свадьбы чередом одна за другой на нашем курсе. Каждую субботу по проспекту Ленина проносились свадебные кортежи, и, будучи на улице или в классах, каждый мог услышать протяжные звуки сигналов автомашин, проносящихся мимо нашего училища, - выпускники подавали сигналы о своей женитьбе.

Мы с Сашей Левыкиным включились в учебу - приступили к подготовке и сдаче курсовых экзаменов, которые уже шли полным ходом, начиная с 20 апреля. На курсовые экзамены обязательно были вынесены те учебные дисциплины, которые выносились на государственные экзамены.

На подготовку к каждому курсовому экзамену выделялось, в соответствии с учебным планом, два-три дня. Дней на подготовку для сдачи курсового экзамена по физической подготовке не выделялось. А на такие дисциплины, как служба и тактика пограничных войск и общая тактика на подготовку и сдачу выделялось по 5 дней.

Итак, с 10 мая 1971 года в нашем училище начала работать государственная экзаменационная комиссия.

Встреча членов государственной экзаменационной комиссии (ГЭК) с курсантами-выпускниками состоялась в 10.00 10 мая 1971 года. Нам был зачитан приказ Председателя КГБ при Совете Министров СССР о создании ГЭК, доведен состав и представлены председатели и члены подкомиссий по выносимым на экзамены дисциплинам.

Председателем государственной экзаменационной комиссии, в соответствии с приказом Председателя КГБ при Совете Министров СССР, был назначен генерал-майор Ильин.

Учебным отделом было составлено расписание сдачи государственных экзаменов, которое было утверждено Председателем ГЭК.

Наша, 7-я, учебная группа первым сдавала государственный экзамен по высшей математике - 12 мая 1971 года. Этот экзамен был письменным. На подготовку выделялось два дня. Все упорно готовились. Я помню, что для страховки, иголочкой на гранях шариковой авторучки нацарапал сложные математические формулы. Но при сдаче этого экзамена по высшей математике мне не пришлось пользоваться этой шпаргалкой. У меня было какое-то озарение на экзамене - я помнил все, так что шпаргалка была излишняя. После проверки письменных работ, я получил отличную оценку.

Следующий выпускной экзамен - огневая подготовка. Выносилась теория по знанию основ и правил стрельбы, материальной части оружия, и практика - стрельба: с пистолета Макарова по мишени с кругами на 25 м, а также первое упражнение из автомата Калашникова днем и специальное пограничное упражнение ночью. Как будто и не сложный экзамен, но все зависело от психологического состояния курсанта. Много медалистов срезались именно на стрельбе из пистолета Макарова. В воображении курсанта, идущего на медаль, была медаль, как будто уже в руках, - и тут начала дрожать рука, - очень хотелось получить отличный результат: надо выбить не менее 25 очков, из 30-ти возможных, тремя патронами. Ведь 25 очков - это "отлично", от 24 до 20 очков - "хорошо", 15 очков - последняя грань тройки, а ниже - это уже "неудовлетворительно". Вот, из-за волнения и нахватали наши отдельные "медалисты" низких результатов по стрельбе, и не увидели заветных золотых медалей. Из пистолета у меня был результат отличный.

Я хорошо помню, как на государственном экзамене выполнял 1-е упражнение учебных стрельб из автомата Калашникова днем на стрельбище. Присутствовали на стрельбах два генерала: генерал-майор Заболотный - наш начальник пограничного училища и генерал-лейтенант Меркулов - командующий Восточным пограничным округом. Я отстрелял на "отлично". Намеревался доложить о результатах стрельб руководителю стрельбы - председателю подкомиссии, но он меня остановил:

- Вот видите, сидят генералы - идите и докладывайте генерал-лейтенанту Меркулову.

Я побежал к генералам, они сидели и разговаривали между собой. Я слева подошел и как гаркнул:

- Товарищ генерал-лейтенант! Курсант Штаченко выполнял 1-е упражнение учебных стрельб из автомата Калашникова. При стрельбе наблюдал: первая цель - поражена двумя очередями, вторая цель - поражена тремя очередями, патроны израсходованы не полностью, задержек при стрельбе не было.

- Молодец, - сказал генерал-лейтенант Меркулов, - идите!

Отходя от них, я услышал, как генерал-лейтенант Меркулов обратился к начальнику нашего училища: "Вы мне побольше пришлите таких бойких выпускников в восточный округ".

Следующий государственный экзамен - научный коммунизм - наша учебная группа сдавала 18.05, я получил оценку "хорошо". Это был устный экзамен.

Службу и тактику пограничных войск наша группа сдавала 20 и 21 мая, в течение двух дней. Первый день - сдавали теорию по билетам, на второй день - практику. Я получил общую оценку "отлично".

Общую тактику то же сдавали в течение двух дней. В первый день сдавали теорию по билетам, на второй день - практику. На практику выносилась взводная тематика: "Взвод в наступлении", "Взвод в обороне" и "Взвод в походном охранении". Три вида. Учебную группу распределили на три подгруппы (отделения). Каждый курсант тянул жребий. Я вытянул жребий по тематике - "Взвод в наступлении". Поэтому практику сдавал путем организации наступления и управления взводом в наступательном бою. Наша подгруппа начинала сдавать практику первой. Всем девяти курсантам этой подгруппы выдали тактические задания. Мы его должны изучить, затем, умственно, - уяснить задачу, отдать предварительные распоряжения взводу, оценить противника, оценить свои силы и средства, оценить местность, принять решение, отдать боевой приказ на наступательный бой и организовать взаимодействие и всестороннее обеспечение взвода в бою. На подготовку дали нам 30 мин. По истечению указанного времени, председатель подкомиссии каждому из девятерых определил, кому и что докладывать из элементов организации наступления.

По организации наступления мне председатель подкомиссии определил: отдать боевой приказ взводу на наступление. Все курсанты подгруппы в логической последовательности, относящейся к организации наступления, поочередно докладывали членам подкомиссии. Когда до меня дошла очередь, я поставил задачу заместителю командира взвода, чтоб он построил учебный взвод, осуществил проверку внешнего вида, заправку, экипировку личного состава и доложил мне. Я принял от него доклад. Далее скомандовал: "Взвод, - Смирно! Слушай боевой приказ на наступление!" Я четко отдал боевой приказ взводу на наступление в соответствии с той обстановкой, которая была изложена в тактическом задании и в соответствии с моим принятым решением.

Следующий товарищ после меня организовал взаимодействие и всестороннее обеспечение взвода в наступлении. Этим и закончилась организация наступательного боя.

Следующий элемент практической части экзамена - управление взводом в динамике наступательного боя.

Взвод занял исходное положение для наступления. Был подан сигнал о переходе в атаку. Первый курсант начал управлять взводом в сложившейся обстановке. Председатель подкомиссии управлял действиями условного "противника", оценивал работу по управлению взводом назначенных командиров, через одну-две вводных осуществлял смену командиров. Я тоже решал одну из сложных вводных - уничтожение отдельной огневой точки противника взводом в глубине обороны "противника". Мое решение, мои команды и распоряжения, по оценке членов подкомиссии, были целесообразными, а действия взвода - успешными. Поэтому при подведении итогов экзамена мне была объявлена оценка "отлично".

Последний государственный экзамен - физическая подготовка. Мы ее сдавали 25 и 26 мая 1971 года. Сдавали гимнастику и кросс на 3000 м. Гимнастику сдавали до обеда 25 мая, а кросс проводился 26 мая. Предельно минимальный показатель на "отлично" на кроссе 3000 м - 12 мин. 20 сек. Кросс на 3000 м выпускники, в составе своих учебных групп, бегали в роще "Баумана" по одному большому кругу.

Вывезли нашу учебную группу с училища на автомашине к месту старта. Нам дали минут 15 времени на разминку и затем подозвали к старту. Председатель подкомиссии довел условия и правила при совершении кросса. Была подана команда: "Приготовиться к старту!". Старт, по условиям, принимался стоя. Далее была подана команда - "Внимание!", и - "Марш!". Были включены секундомеры, и мы побежали. Я бегал быстро, поэтому сразу возглавил забег учебной группы - побежал первым. В высоком темпе пробежал я километра два и оглянулся - от поворота за деревьями было метров 200, и я за собой не увидел никого. Я немного сбавил темп, подумал, что до финиша меня никто не догонит, отличную оценку я себе уже обеспечил. Пробежал таким темпом метров 400, и, вдруг, смотрю: впереди из кустов выскакивает курсант Демченко (он из нашей группы, мой земляк) и побежал впереди меня в сторону финиша. Я, естественно, его обогнал. А за 300 м до финиша услышал за своей спиной резкие вдохи и выдохи, - это меня догонял курсант Хачатрян Сергей. Перед самым финишем он меня обогнал и прибежал первым, а я - вторым. Он показал результат - 11 мин. 15 сек., я - 11 мин. 32 сек. Курсант Хачатрян был сильнейшим бегуном в училище на длинные дистанции, поэтому я не жалел, что упустил ему пальму первенства. В благоприятные дни курсант Хачатрян пробегал 3000 м, в сапогах, за 10 мин. 50 сек. Если бы я до конца шел тем же высоким темпом, то наверняка прибежал бы первым. Но такой темп до конца держать сложно и тяжело. Поэтому я дал себе волю, в конце забега, и расслабился чуть-чуть, зная, что оценку "отлично" я себе обеспечил, а это и дало возможность меня обогнать курсанту Хачатряну. После меня стали финишировать другие курсанты; потом между собою мои сокурсники стали удивляться: как так получилось, что Гриша Демченко оказался перед финишем впереди них бежать?

А оказалось так. Ведь наш Гриша за четыре года ни разу на положительно не пробегал даже 1000 м. Дабы он не получил на государственном экзамене оценку "неудовлетворительно", преподаватель по физической подготовке в 300 м от старта ждал его на велосипеде в кустах. Гришка до этого места добежал в хвосте группы и подсел на велосипед. Преподаватель, капитан, зная все тропы в роще, подвез его и, за 500 м от финиша, в месте невидимом с финиша, высадил его. Вот почему он оказался впереди меня. Финишировал он в группе троечников.

Государственные экзамены закончились 26 мая 1971 года, до выпуска оставалось всего 2 дня. Не все дошли до финиша с нашей учебной группы. Были потери даже в ходе государственных экзаменов. Решением председателя ГЭК был отчислен курсант Мезенцев после сдачи четырех государственных экзаменов. Причина: ударил солдата - дневального по КПП - за то, что тот не пропускал его девушку через КПП на вечер отдыха в училище. Вот и поплатился за свой проступок. Зря четыре года проучился.

26 мая нам выдали с вещевого склада всю нашу офицерскую форму одежды. Парадную форму мы начали готовить на выпуск - гладить, примерять.

27 мая 1971 года нас, выпускников, построили на плаце и довели приказ Начальника Пограничных войск КГБ при Совете Министров СССР, из которого каждый узнал, куда направляется для дальнейшего прохождения службы. Я направлялся в распоряжение начальника войск Среднеазиатского пограничного округа. До этого я знал, что поеду именно в этот округ, так как нам, еще в марте, доводили решение Начальника Пограничных войск КГБ при Совете Министров СССР. А в решении было следующее: кто, будучи солдатом, из какого округа приехал поступать в училище, должны, после его окончания, вернуться обратно в свои округа. В этот день - 27 мая 1971 года - меня и других выпускников рассчитали в финансовом отделении училища. Я получил первое офицерское денежное содержание - 180 рублей. На то время это были хорошие деньги.

Наступил день выпуска - 28 мая 1971 года. С утра мы все одели парадную форму - цвета морской волны - и ровно в 09.50 нас командиры построили повзводно в двух шереножном строю на строевом плаце лицом к трибуне; курсанты других курсов стояли взводными колонами. В стороне на плаце собрались родные и близкие лейтенантов-выпускников, там стояла и моя жена Люба. Ровно в 10.00 на плац перед строем вышли начальник училища и Председатель ГЭК генерал-майор Ильин. Заместитель начальника училища рапортовал начальнику пограничного училища генерал-майору Заболотному. По сигналу был осуществлен вынос Боевого Знамени части. Перед строем выпускников - перед каждой из учебных групп - помощники быстро вынесли столы, к ним с дипломами подошли представители отдела кадров. Слово было предоставлено Председателю ГЭК; он зачитал приказ Председателя КГБ при Совете Министров СССР "О выпуске курсантов с пограничного училища и присвоении воинского звания лейтенант......". Было зачитано 173 фамилии выпускников; в этом списке я услышал и свою фамилию. При зачитывании фамилий, представители отдела кадров начали вручать дипломы выпускникам и нагрудные знаки. Выпускникам присвоили квалификацию : общевойсковой командир с высшим общим образованием.

По окончанию зачитывания приказа с трибуны пошли поздравления и напутствия выпускникам. Эта вся церемония продолжалась часа два. Окончание мероприятия завершилось прохождением торжественным маршем. Первыми мимо трибуны прошли группы лейтенантов-выпускников, затем учебные группы курсантов других курсов. Вот и прощай наше родное училище!

В 15.00 28 мая 1971 года в актовом зале началась неофициальная часть выпуска. Там собрались все выпускники-лейтенанты, их жены (кто был женатый) и наши отцы-командиры. Сидели все за столиками; командиры провозглашали тосты за нас, желали успешной службы. Мероприятие длилось часа три-четыре, прошло хорошо, все были веселые, радостные, немного под градусами.

Это наша, 7-я, учебная группа

После окончания неофициальной части выпуска все были свободны. Моя Люба и ее подруга Зина захотели зайти в нашу казарму и посмотреть, где мы проживали все четыре года. Мне этого не хотелось, мне за четыре года надоела эта казарма и я не хотел, чтобы туда заходила Люба. В казарму еще, раз-за-разом, забегали выпускники. Поэтому я Любе сказал, что в казарме нам делать нечего, надо идти домой. Поэтому мы постояли, посмотрели на это здание, где прошло наше становление как будущих офицеров. Я тогда подумал, что вряд ли еще придется повидать свою казарму, зайти и похлопать ту кровать, на которой проспал все четыре года.

После выпуска мне, как и другим товарищам, был предоставлен месячный отпуск. В управление Среднеазиатского пограничного округа, в Ашхабад, необходимо мне было прибыть 3-го июля 1971 года.

Начался мой первый офицерский отпуск. Моя молодая жена первую неделю июня еще работала, я оставался в доме ее родителей, читал книгу и слушал, как на улице идет затяжной дождь. Дней десять тогда в Алма-Ате безостановочно шли дожди. Наконец-то Люба уволилась с работы, и мы начали собираться ехать на мою малую родину - в Лиховку, к моим родителям. Набили два чемодана одежды. Я с собой взял и парадную и повседневную форму; Люба тоже набрала много своей одежды и обуви. Летели самолетом в г. Днепропетровска через Москву. После прибытия в Днепропетровск мы пару дней погостили у моей сестры Люды и брата Виктора и двинулись дальше в Лиховку, к родителям. В Лиховке от автобусной остановки пошли пешком через луга, мимо колхозной фермы. Я с трудом тащил два набитые чемоданы. Проходил с чемоданами в руках метров 50 и останавливался для отдыха. Долго шли. Когда мимо фермы проходили, так все доярки стояли и смотрели на нас, не отрывая глаз, все угадывали, кто же это идет. Дома нас встретили 60-ти летние родители. Отцу моему было 62 года, а маме - 59 лет. Понравилась им тогда невестка.

В то время, в одно из воскресений июня 1971 года, проводились выборы депутатов в Верховный Совет СССР; мы с Любой пошли на выборный участок в Лиховке, который находился в местном клубе. Я, соответственно, оделся в парадную форму, Люба тоже нарядилась и пошли в клуб голосовать. Я замечал, что, возле клуба и в самом клубе, на нас пристально смотрели, между собой шептались, - все делалось, как в любом селе.

В своем селе я Любу ознакомил с нашими степями и полями, с посадками и лугами, речками и озерами, так что надолго она запомнила их. Однажды, мы с Любой ездили велосипедом за травой на луга для коровы, тогда было все кругом в зелени; трава на лугах была высокая, сочная, а людей - ни души. Мы спокойно накосили целый мешок травы и на велосипеде привезли домой к родителям.

Две недели мы побыли в Лиховке у моих родителей и собирались уезжать. Так как автобус с "центра" села, с автобусной остановки, отправлялся до г. Вольногорска рано, то мы решили накануне, после обеда, выдвинуться к тети Дусе, свахе моих родителей и там заночевать. Провожать нас решила пойти моя мама. Нести два чемодана мне в руках было тяжело, поэтому я у своего отца позаимствовал велосипед. Погрузил оба чемодана на него и покатил в пешем порядке, опять через луга и мимо фермы; Люба с мамой шли за мной. Приехали к тете Дуне, а там как раз в гостях был мой старший брат Толя с женой Валей и дочкой Леной. Мы разгрузились, потом расположились по комнатам. Нам на дорогу начали денежки давать: Толя дал 30 рублей, тетя Дуся дала 10 рублей. Потом мы все собрались и пошли по магазинам; зашли в магазин "Культмаг", - там Люба увидела большую куклу "Ульяну", одетую в вышиванку, которая стоила 25 рублей. Люба начала просить меня: "Давай возьмем, она мне очень понравилась!" Я ей в ответ: "А как мы ее довезем?". "Я буду везти ее в руках", - отвечала Люба. Что было делать? - пришлось покупать. Конечно, для сельских жителей это была большая роскошь, - покупать такую дорогую куклу.

У тети Дуси мы переночевали; утром пришли на автобусную остановку, и дальше автобусом поехали до г. Вольногорска; с Вольногорска электричкой - до Днепропетровска и дальше в аэропорт, а оттуда полетели через Москву до г. Алма-Ата, к родителям Любы. Через неделю мой отпуск кончался, пришло время готовиться к отъезду. По совету старших начальников, я решил ехать к месту своего назначения один, а Любу пока оставить у родителей.

Я уезжал к месту службы в жаркие края, уезжал в неизвестность, что меня там ждет, какие перспективы службы? Летел я к месту службы самолетом, и прилетел в г. Ашхабад.

Офицерская служба в Пограничных войсках СССР

После окончания пограничного училища нам, всем выпускникам, было присвоено воинское звание лейтенант - мы стали офицерами. Когда мы обучались на 3-м курсе, курсовой офицер, капитан Толстухин Д.Н., нам часто говорил: "После выпуска из училища, вы только через три года станете настоящими офицерами.". Он имел в виду, что внутренне, в психологическом плане, выпускник - как офицер - сформируется окончательно не раньше, как через три года. Действительно, молодому офицеру, прибывшему в войска, надо время, чтобы втянуться в офицерскую должность, почувствовать свою власть над подчиненными, врасти в обязанности должностного лица, научиться правильно распоряжаться своими правами по отношению к подчиненным.

Первые месяцы работы на пограничной заставе показались очень трудными: надо было быстро вникать в службу пограничной заставы, обучать подчиненных, испытывать каждые сутки значительные физические нагрузки, и вдобавок, - туркменская жара. Даже в голову приходила такая мысль: "Если бы можно было, то я согласился бы пойти вновь в пограничное училище и повторно проучиться еще четыре года". Оказывается, очень трудное становление выпускника, как офицера, - оно требует длительного процесса.

К 10.00 3-го июля 1971года я прибыл в управление войск Среднеазиатского пограничного округа. Там нас, выпускников из двух пограничных училищ, собралось человек пятьдесят. Была в то время сильная жара, пили воду неимоверно, все выпитое выходило из нас потом. В управлении округа с нами провели 3-х дневные сборы; на занятиях нам довели особенности обстановки и условия охраны границы на участке пограничного округа. Были занятия и по другим важным вопросам, имеющим значение в дальнейшей службе молодых офицеров. В конце этих сборов довели приказ о распределении лейтенантов-выпускников по пограничным отрядам округа. В соответствии с этим приказом, я был направлен для дальнейшего прохождения службы в Каахкинский пограничный отряд, находящийся в 120 км юго-восточнее Ашхабада. Кроме меня, в этот отряд, были назначены молодые лейтенанты: Хабиев, Стариковский, Корниенко, Веричев, Горчаков, Чекмарев, Северюхин (он прибыл в отряд после 3-х месячных курсов переподготовки), Чугреев (с московского пограничного училища).

В пограничном отряде с вновь прибывшими молодыми офицерами проводились 5-ти дневные сборы. С нами проводили занятия офицеры разных отделов и служб штаба пограничного отряда, тыла, разведывательного и политического отделов. Была доведена структура пограничного отряда. Мы узнали, что наш пограничный отряд состоит из 3-х пограничных комендатур, в их составе, в общей сложности, находилось 23 пограничные заставы. Была доведена обстановка на участке пограничного отряда и условия охраны государственной границы, дана общая характеристика каждой пограничной заставы. На сборах нам представили лучших (бывших) начальников пограничных застав: майора Степанова, который прослужил 17 лет на пограничной заставе, а на тот час занимал должность офицера отделения службы штаба отряда; майора Кривегу - 14 лет прослужил на заставе, на тот час занимал должность начальника огневой подготовки отделения боевой подготовки штаба пограничного отряда; майора Плахотного - службе на заставе отдал 13 лет, на период нашего прибытия занимал должность старшего офицера по организационно-мобилизационной работе штаба отряда. Этими офицерами нам было дано напутствие и советы относительно службы на заставах и работы с подчиненными солдатами.

В период пятидневных сборов мы воочию познакомились с капитаном Бобовым А.В. - начальником отделения боевой подготовки штаба пограничного отряда. Во время занятий на сборах были перерывы; во время перерывов молодые лейтенанты выходили на улицу и сидели на скамеечках возле здания управления пограничного отряда. По аллее, мимо нас сидящих, проходили в штаб и со штаба то один майор, то другой, - и никто из молодых лейтенантов не подавал команды: "Товарищи офицеры!" или самостоятельно подняться и отдать воинскую честь. В разговорах мы их не замечали. И, видать, кто-то из них пожаловался капитану Бобову А.В. или он это видел в окно из кабинета. На одном из перерывов он вышел из помещения на улицу - мы не знали кто этот капитан - постоял несколько секунд рядом и сделал нам, молодым лейтенантам, замечание громким голосом, что мы все вскочили: "Товарищи лейтенанты, вы почему не приветствуете старших офицеров?" Мы все вытянулись в струнку, и я подумал: "Кто этот капитан?" Долго не пришлось ожидать, он сам представился. И потребовал впредь быть внимательными не забывать приветствовать старших офицеров путем отдания воинской чести.

По окончанию сборов молодых офицеров распределили по пограничным заставам. Меня назначили заместителем начальника 13-й пограничной заставы - застава "Казган-Кала". Застава входила в состав 2-й пограничной комендатуры. Кроме 13-й заставы, в состав 2-й пограничной комендатуры организационно входили заставы с 8-й по 15-ю. Комендантом пограничной комендатуры в то время был подполковник Ревизов. Заместителем коменданта пограничной комендатуры по политической части - майор Хомнюков, общим заместителем был старший лейтенант Ивахненко. Что характерным было в начале 70-х годов в нашем пограничном отряде? А то, что из 23-х застав, -половиной из них командовали майоры, остальными - капитаны, и тремя-четырьмя заставами командовали старшие лейтенанты. Некоторые начальники застав даже заканчивали свою офицерскую службу на заставах - служили до самого ухода на пенсию. Дети офицеров застав, дошкольного возраста, жили на заставах при своих родителях. А когда подходило время идти в школу, их увозили в Ашхабад, в интернат. Там они обучались, и их привозили к своим родителям только на каникулы, на майские и ноябрьские праздники.

Числа 10 или 11июля 1971 года я прибыл на 13-ю пограничную заставу; представился начальнику заставы - старшему лейтенанту Бараннику Анатолию Петровичу. В то время он руководил заставой один. Заместитель начальника заставы по политической части, лейтенант Тингаев Геннадий Александрович - офицер по партийному набору - в то время учился на 3-х месячных курсах в Алма-Ате. Начальник заставы был женат, имел двух летнюю дочь. Его семья находилась в Москве у родителей жены. Семьи лейтенанта Тингаева Г.А. то же не было на заставе.

На боевом расчете начальник заставы меня представил личному составу заставы. На второй день я начал знакомиться с заставой, ее хозяйством и охраняемым участком. Застава была по штату - 50 чел., а налицо - только 42 пограничника. На заставе был питомник с двумя служебными собаками, рядом с питомником - конюшня для лошадей. Во дворе заставы бегало штук 5-6 поросят с большой свиньей. Застава была полу кавалерийская, поэтому за двумя отделениями были закреплены строевые лошади, и была пара офицерских лошадей. На заставе был гараж с двумя автомобилями: грузовой ГАЗ-63 и легковой УАЗ-69. Недалеко от заставы, в 800 метрах, находился населенный пункт - кишлак по названию Казган-Кала.

Что касается участка заставы: правый фланг - 8 км длиной, в основном был равнинный и оборудован двумя линиями КСП (контрольно-следовая полоса) и двумя сигнализационными системами, проходящими параллельно одна другой на удалены 300-400 м. От инженерно-технических сооружений заставы, совсем близко (метров 600-700), проходила железная дорога. Вдоль КСП были оборудованы гравийные пограничные дороги.

Левый фланг участка - 10 км по длине, был горный, оборудован одной линией КСП и системой. Дороги вдоль этого рубежа не было, движение пограничных нарядов осуществлялось по тропе на лошадях или в пешем порядке. Левый фланг участка пересекала речка Казган-Чай, которая брала начало в горах Ирана. В одном из мест участка заставы, над рекой, возвышался каменный обрыв высотой до 50 метров.

За первую неделю службы на заставе я ознакомился с участком: прошел пешком весь участок по линии границы и ознакомился, где стоят на участке пограничные столбы, а их было всего лишь три; и прошел по рубежу вдоль КСП и системы; ознакомился с расположением пограничных вышек и опорным пунктом пограничной заставы. По участку заставы - от распределителя на границе на речке Казган-Чай, - а также по участкам 12-й и 11-й пограничных застав, проходил канал, по которому пресной водой снабжался иранский город Лютфабад.

Пограничная застава осуществляла свою служебно-боевую деятельность по охране государственной границы ежесуточно. Пограничные сутки начинались с 20.00 и заканчивались в 20.00 следующих суток. Не позже как за час до наступления пограничных суток, то есть в 19.00, проводился боевой расчет на пограничной заставе, на котором присутствовали все пограничники заставы, без оружия и в головных уборах. На боевом расчете начальник заставы, или лицо его замещающее, доводил до пограничников - кто и из которого часу заступает на службу по охране государственной границы, кому представляется выходной день и т. д.

Что касается выходных, то военнослужащим срочной службы представлялось по два выходных дня в месяц, офицерам, прапорщикам и сверхсрочнослужащим - по одному выходному дню в неделю.

Я был назначен заместителем начальника заставы, поэтому вся боевая подготовка заставы возлагалась на меня, и я за нее отвечал по своим функциональным обязанностям. Поэтому все занятия по боевой подготовке с солдатами и сержантами заставы были возложены на меня. Так как застава постоянно несла боевое дежурство по охране государственной границы, весь личный состав обязан был участвовать в службе, в том числе и офицеры.

По инструкции суточная служебная нагрузка на солдат составляла 7 часов, на сержантов - командиров отделений - 4 часа, на офицеров - то же 4 часа. При усиленной охране границы нагрузка по охране государственной границы на личный состав доводилась, в эти дни, до 10 часов в сутки. Офицер, при этом, мог быть назначен старшим пограничного наряда, и такой наряд назывался офицерским нарядом. При нормальной охране границы, чаще всего, офицеры назначались в наряд Д (дозор) по проверке службы пограничных нарядов. Старшим наряда назначался офицер, а младшими - рядовые. При поиске нарушителей границы один офицер, как правило заместитель начальника заставы, назначался или старшим поисковой группы, или старшим тревожной группы, или старшим группы прикрытия.

Офицеры заставы отдавали приказы на охрану государственной границы пограничным нарядам. Кто-то из офицеров отдавал приказы днем, кто-то отдавал приказы ночью. Ведь приказ на охрану государственной границы отдавался каждому пограничному наряду непосредственно перед заступлением его на службу.

Через неделю после прибытия на заставу я полностью включился в службу заставы. Чаще я ходил на проверку службы пограничных нарядов, как правило, ночью.

Часто бывало, в 23.00 или в 24.00 начальник заставы мне доводил, что я должен с 02.00 до 06.00 (или в другое время) проверить службу пограничного наряда "ЧГ" (часовой на участке границы) или "С" (секрет) на правом фланге участка (это в 7-8 км от заставы). Вместе со мной младшим наряда в эту ночь назначался сержант или кто-то из рядовых солдат. Начальник заставы при инструктаже обращал внимание на то-то и то-то при проверке службы наряда. Средства передвижения - как правило - в пешем порядке. Вот и приходилось двигаться к наряду в пешем порядке 7-8 км, а после проверки возвращаться на заставу столько же, - а это составляло в итоге 14-16 км. Поэтому за первые два месяца я свои хромовые сапоги износил окончательно. Конечно, на проверки службы нарядов на такие дистанции я назначался через сутки. К примеру, ночью, в первые сутки, я назначался на проверку службы отдаленных нарядов ночью, на вторые сутки - находился ночью на заставе и отдавал приказы на охрану государственной границы пограничным нарядам.

При прибытии на заставу молодого лейтенанта, пограничники заставы его внимательно изучают. Изучали и проверяли молодого лейтенанта, с тем, чтобы выявить у него слабые и сильные стороны. Пограничники 13-й заставы изучали также и меня. Приведу один из примеров, как изучали меня.

Однажды, в первый месяц моей службы на заставе, я был назначен в пограничный наряд "Дозор" по проверке несения службы пограничным нарядом "Секрет" в ночное время. В состав наряда был назначен ефрейтор Лукаш (он же секретарь первичной комсомольской организации пограничной заставы). Так вот, он сам, или по заданию сослуживцев, решил проверить меня, как я умею ходить пограничным шагом.

Расстановку в наряде "Дозор" для выдвижения на проверку пограничного наряда "Секрет" я сделал следующую: впереди двигался ефрейтор Лукаш, за ним, на удалении 15-20 м, двигался я. До проверяемого наряда расстояние было 7,5-8 км. Выйдя за центральные ворота заставы, и повернув направо, я поставил задачу ефрейтору Лукашу и дал сигнал на движение. Начали двигаться по указанному мной маршруту. Ефрейтор Лукаш начал двигаться быстрым пограничным шагом и с каждой сотней метров все увеличивал и увеличивал темп. Я тогда понял, что меня решили проверить, как я могу быстро ходить. Я его не стал тормозить, а выдерживал этот высокий темп. С таким темпом мы приблизились к проверяемому пограничному наряду; проверили этот наряд и начали двигаться на пограничную заставу. Отойдя с полкилометра от проверяемого наряда, я сказал ефрейтору Лукашу, что мы шли очень медленно к наряду, затратили много лишнего времени и не успеваем, согласно указанному в приказе сроку, вовремя вернуться на заставу. Поэтому оставшийся участок маршрута мы должны преодолеть марш-броском, я двигался первым, а ефрейтор Лукаш - за мной. И начали ускоренное передвижение до самих центральных ворот заставы. Ефрейтор Лукаш бежал за мной, затем начал отставать; я останавливался и поджидал его, говоря, что отставать не надо, - мы опаздываем. Просить меня, чтобы я убавил темп, он не просил, а только отставал. Таким способом мы бежали до центральных ворот больше шести километров. После этого меня уже никто не собирался проверять на умение ходить быстрым пограничным шагом.

Во время прохождения службы на заставе мне приходилось отдыхать (спать) в течение суток не более 4-х часов, а если возникала обстановка на границе, - то и меньше. А она возникала почти каждую ночь, то и этот короткий сон прерывался и укорачивался.

Привожу пример. Вот мои пограничные будни.

Застава, осень; в 20.00 - начались пограничные сутки. В 21.30 - высылаю "С" (секрет) на ПФ (правый фланг) участка, в 22.00 - "ЧГ" (часовой на участке границы) на ЛФ (левый фланг), в 24.00 - "Д" (дозор) по 2-й линии на ПФ до стыка с соседней заставой и "ЧЗ" (часовой заставы). Лег отдыхать. В 02.00 дежурный по заставе командует: "Застава, в ружье! Сработал 2-й участок ЛФ, седлать лошадей!". В 02.05 - ТР (тревожная группа, 6 чел.) в сборе. Подаю команду тревожной группе: "По коням!" Инструктор службы собак подает команду собаке: "Рекс, ко мне!" Рекс делает прыжок и садится впереди инструктора в седло. - "Вперед!" - подаю команду.

Стучат копыта лошадей, раздается свист в ушах, скачем по узкой тропе, отдав поводья лошадям, - они знают куда скакать. Надо спешить, иначе "Он" (нарушитель) за 40-50 мин. преодолеет 5-ти км пограничную полосу; нам пересекать границу с целью задержания нарушителя на сопредельной территории нельзя, - это инцидент. Скачем по сопкам вверх и вниз уже 20 мин. Ну, вот и он - 2-й участок. Спешиваемся, включаем фонари: инструктор с розыскной собакой впереди вдоль КСП (контрольно-следовая полоса), в 20 м за ним иду я; мастер по электроприборам проверит сигнализационный забор; два пограничника позади - ведут лошадей.

Идем, проверяем, ищем. Мастер по электроприборам тихим голосом: "Нашел! Замкнуты две нити, шерсть на проволоке и следы шакала". Идем до конца участка, проверяем, мастер по электроприборам восстанавливает систему. Докладываю на заставу, в пограничный отряд. Получаем добро на окончание действий. Даю по радио сигнал "Отбой" для группы прикрытия границы. Рысцой возвращаемся на заставу. Въезжаем в ворота, смотрю на время - 03.30. Навстречу выбегает ДЖ (дежурный по заставе) и докладывает: "Товарищ лейтенант, сработал 1-й участок ПФ (правого фланга)!" Делаем поворот на 180 градусов и опять галопом до стыка с соседней заставой. Спешиваемся, проверяем. "Следы 2-х чел.!" - сообщает инструктор. - "Собаку ставьте на след!" - даю команду. Оставив лошадей подручному, преследуем по следам. Через 15 мин. по линии границы наблюдаю освещение местности. Это наша группа прикрытия производит освещение. Еще 15 мин., - и мы на линейке. Нарушители границы совместными усилиями задержаны. Возвращаемся с задержанными на заставу. До прибытия офицера разведотдела организую охрану задержанных. Время 06.30, отдыхать мне осталось 1,5-2 часа. Такие действия заставы по обстановке бывали почти каждую ночь.

Днем, до 10.00 на заставе, если офицер не поспит, то больше времени не находилось. Ведь на заставе с 10.00 до 13.00 - занятия по боевой подготовке с 1-й сменой, а с 15.00 до 18.00 - со 2- й сменой. Первая смена - это те солдаты, которые должны заступать на службу после 13.00, а вторая смена - это те, которые несли службу ночью и отдыхали до общего подъема (до 13.00). Так что офицерам приходилось проводить занятия с личным составом по 6 часов в день, - а занятия по боевой подготовке были все мои.

Но не каждую ночь имелись задержания. Чаще всего волки, шакалы, дикие кабаны делали сработки и пробивали дыры в проволочной системе. А мне надо было еще выбирать время для подготовки к занятиям, в отсутствие начальника, заняться организацией и планированием службы, проводить тренировки: стрелковые, по ЗОМП и следопытству. Все действия офицеров заставы находились под постоянным контролем штаба пограничного отряда и пограничной комендатуры.

Наступил август 1971 года, жара была еще большая, и тут приехала окружная инспекторская проверка, - заставу проверять. Проверяли службу путем проверок пограничных нарядов, порядок ведения Книги пограничной службы, боевую готовность пограничной заставы, состояние боевой и политической подготовки личного состава. Проверяли солдат, сержантов и офицеров заставы. Я, как только что закончивший училище офицер, не должен был подвергаться проверке. Но по Службе и тактике пограничных войск и огневой подготовке меня проверке подвергали. Когда стреляла застава с автоматов Калашникова, меня на огневой рубеж вызвали первым, говоря: "Давай стреляй первым и показывай пример личному составу!". Я, конечно, отстрелял на "отлично". А застава в целом отстреляла на "хорошо". По службе и тактике пограничных войск мне задали три вопроса, касающиеся организации охраны границы и руководства службой пограничных нарядов, дали 20 мин. на подготовку. Я посмотрел на вопросы и сказал, что я могу отвечать на них без подготовки. Мне разрешили, и я ответил. При подведении итогов инспекторской проверки, заставе выставили общую оценку "хорошо", а при подведении итогов с офицерами заставы, председатель окружной инспекторской комиссии сказал начальнику заставы: "Товарищ начальник заставы, к вам прибыл с училища очень хорошо подготовленный офицер!"

После инспекторской проверки, проводя занятия по боевой подготовке с личным составом, я старался выправлять недостатки и упущения в подготовке солдат заставы, которые были выявлены в ходе проверки, - ведь в акте были указаны конкретные недостатки и сроки их устранения.

Одним из слабых мест в подготовке личного состава - недостаточные навыки в преодолении полосы препятствий. Поэтому на занятиях по физической подготовке я принялся больше тренировать пограничников в ее преодолении. И все-таки личный состав показывал низкие результаты. Отдельные военнослужащие 2-го года службы (особенно мне доказывал рядовой Степанов) начали мне говорить, что преодолеть полосу препятствий по 2-му упражнению на позитивную оценку невозможно, так как она очень трудная и намного длиннее, чем это определено нормативами.

Что я сделал?

При проведении очередной тренировки я потребовал у рядового Степанова его автомат и противогаз, а ему дал секундомер, чтобы он засек время моего старта. Я занял исходное положение для старта в окопе с автоматом на изготовку для стрельбы, подал себе команду - "Вперед!", по которой был включен и секундомер. Бежал и преодолевал я препятствия в среднем темпе, но без лишних задержек, технически правильно преодолевал каждое препятствие, умело и быстро, по доске, преодолел разрушенный мост, в нужном месте одел, уложившись в норматив, противогаз. Сколько было положено, по условиям упражнения, находясь в противогазе, преодолел несколько препятствий, в нужном месте снял и быстро уложил его в сумку, а затем, - гладкий бег и финиш. Отдышавшись несколько секунд, я спросил показать результат. Оказалось, я преодолел полосу препятствий на оценку "хорошо".

Я вновь проверил всех солдат и сержантов заставы в выполнении 2-го упражнения на полосе препятствий и выявил низкую технику выполнения приемов по преодолению отдельных препятствий. Пришлось лично показать технику преодоления каждого препятствия полосы, затем произвел их разучивание и тренировку в преодолении. Вот только тогда результаты стали совсем другие, - в лучшую сторону.

В последующем, все солдаты, преодолевая полосу препятствий, хотели показать результат выше, чем его показал лейтенант.

Но, как я выявил при измерениях, полоса препятствий оказалась на метров 20 длиннее, чем было определено в условиях норматива.

Подходил конец августа, я ожидал прибытия своей жены Любы. Мы переписывались в письмах.

А как же на заставе устроил я свое жилье? За дувалом (забором) заставы находился офицерский дом с четырьмя квартирами. Мне на заставе в офицерском домике предоставили жилье - двухкомнатную квартиру. С отряда, со склада, мне привезли и установили новый сервант, газовую плиту, баллон с газом. Установил я две солдатские койки, принесли два новые матрацы, подушки, простыни, наволочки и два одеяла. В одной комнате была плита с грубой для отопления углем в зимнее время. В то время, в июле, в комнатах было очень душно ночью отдыхать, поэтому мне принесли одну койку и установили на открытой веранде под виноградником, - там я два месяца по ночам ложился отдыхать, укладывая кобуру с пистолетом себе под подушку.

В отсутствие жены Любы, питался я на заставе в счет своего продовольственного пайка. Была сильная жара в июле и августе, аппетита совсем не было, поэтому я ел очень мало, в основном пил чай, компот да кисель.

Через два месяца я получил от своей жены телеграмму, в ней было сказано, что она прилетает 29 августа 1971 года в 02.30, указала рейс с Алма-Аты и просила встретить.

Пришло 28 августа, меня отпустили, и я в тот день, после обеда, выехал поездом со станции Каушут до Ашхабада встречать свою жену. Поздно ночью она прилетела, я ее встретил, и мы поехали ночевать в гостиницу. А днем, 29-го августа, мы поехали на автовокзал, сели на автобус и поехали до станции Каушут. Как раз в этом автобусе ехала на заставу с детьми жена замполита, лейтенанта Тингаева Г.А. В Каушуте мы все вышли с автобуса и там нас встретил на УАЗ-69 лейтенант Тингаев Г.А. Так как в Туркмении, с мая месяца по ноябрь, дождей нет, то на дорогах образовывается очень мелкая пыль. Лейтенант Тингаев Г.А. для женщин захватил с заставы две офицерские накидки и предложил ими укрыться, так как на УАЗ был снят тент и сверху все было открыто. Было очень жарко и Люба отказалась от накидки, а наряжена была слишком хорошо. Машина тронулась и поехала по пыльной дороге на заставу, а за машиной поднялся целый шлейф пыли, пыль и над нами стояла целым столбом. Тут Люба пожалела, что отказалась вначале от накидки и попросила уже сама. Пока доехали до заставы, - ох, как надышались пыли, и вся одежда оказалась серая от пыли. Долго потом приводили себя в порядок.

В день приезда на заставу, моя жена Люба, в заставской квартире приступила наводить порядок на свой вкус: начала все мыть, расставлять, заправлять, развешивать. Питаться мы уже стали в домашних условиях. Продукты женщины получали со склада заставы в соответствии с нашими пайками. Что из продуктов бралось больше, сверх пайка, то шло за нашу плату. Мой месячный продовольственный паек оценивался в 20 рублей. Туда входило 5 кг мяса, разные крупы, сахар, масло, сгущенное молоко, печенье, рыба или рыбные консервы, хлеб, различные специи. Это все было определено на одного, а нам с Любой на двоих почти хватало. Чего не хватало по пайку, то добирали за свою плату - в финансовой части отряда высчитывали деньги за взятое сверх нормы.

Вскорости пришел 3-х тонный контейнер с Алма-Аты, который прислали Любины родители. Там было два ковра, одеяла теплые и тонкие, два матраца, постельное белье, полотенца, различные покрывала, посуда, одежда и книги.

Жена у меня была хорошей хозяйкой, очень вкусно готовила для меня еду на заставе, а также и после - во время прохождения мной службы в отряде.

В начале сентября 1971 года наконец-то собрались все женщины нашей заставы. Приехала с Москвы жена нашего начальника заставы с дочерью - Галина Ивановна. И вот собрались все вместе: Галина Ивановна, Любовь Михайловна и моя жена, Любовь Ивановна. Женщины жили дружно, не ссорились. А ссориться на заставе не надо - ведь выбора в подругах и хороших соседей там нет.

Приезжал на заставу начальник политотдела пограничного отряда подполковник Ваганов, собирал женщин и беседовал с ними. Интересовался проблемами и нуждами. Давал обещания, что автолавка военторга будет в первую очередь обслуживать заставы, что и делалось в дальнейшем. Сначала все дефицитные товары отправлялись автолавкой по заставам, а затем только в отряд. Граница была на первом месте.

У нас с Любой в квартире не было одного - своего холодильника. В начале 70-х годов это был дефицит везде в СССР. Но мы с Любой заказали холодильник в магазине в кишлаке Казган-Кала. И продавец магазина по имени Курбан привез нам на заставу холодильник "Памир", который где только с нами не ездил и исправно работал. Он был с нами в отряде, потом переправлен в Алма-Ату, с Алма-Аты в Москву, с Москвы снова переехал в Алма-Ату, с Алма-Аты в Хмельницкий. Служил он нам с 1971 по 1996 год (25 лет) пока мы не купили новый, а "Памир" в рабочем состоянии отдали знакомым в с. Ружичанка.

Закончилось жаркое лето 1971 года и пришла в Туркмению осень. Начиная с сентября месяца, ночью становилось не так жарко, как это было в августе, можно было спокойно спать, не обливаясь потом. Неспокойная для пограничников нашей заставы сложилась осень 1971 года, - пришлось беспрерывно бороться с иранскими верблюдами и отарами иранских баранов.

Иранские верблюды выпасались на их территории без всякого присмотра, часто переходя государственную границу. И как только наступал день, часовой заставы с вышки сообщал, что границу, на правом или левом фланге, перешли десять-двенадцать верблюдов. В таком случае нужно подымать тревожную группу, седлать лошадей и ехать выгонять их с нашей территории. Тревожную группу, как правило, возглавлял офицер. Бывало, только выгоним группу верблюдов на правом фланге, тут же поступает информация, что новая группа зашла и двигается по левому флангу. И так было без конца. Выматывались за целый день и пограничники, и лошади.

А что было характерным в действиях верблюдов?

Они переходили государственную границу, заходили вглубь нашей пограничной полосы, достигали КСП и, по мягкому профилированному грунту, шагали вдоль сигнализационной системы, то есть затаптывали нашу КСП, а ведь она должна быть чистенькая, без следов. Надоели нам верблюды иранские. Оставаясь вдвоем на заставе с заместителем начальника заставы по политической части старшим лейтенантом Тингаевым Г.А., мы посоветовались и решили - задержать с десяток верблюдов. На левом фланге участка мы подобрали узкое ущелье с крутыми скатами, из которого выход возможен только с одной стороны. Отыскали на заставе несколько длинных бревен, толстых, длинных брусков, погрузили все это на автомашину и привезли к ущелью. Там, с помощью лопат, пограничники вкопали бревна, то есть перегородили ущелье, оставив узкий вход, который можно было перекрыть толстыми брусками. На второй день тревожная группа загнала туда 12 иранских верблюдов, перешедших границу. Мы решили их там удерживать до передачи иранским пограничным представителям. О задержании верблюдов было доложено начальнику пограничного отряда. Иранскому пограничному представителю, естественно, было направленно письмо. Пока дошло письмо, пока пришел ответ о совместной встрече пограничных представителей на границе, прошла целая неделя. А верблюды все находились взаперти и голодали. За это время они отощали, бока ввалились.

Состоялась на государственной границе, в условленном месте, встреча пограничных представителей и наша сторона предъявила вещественные доказательства и потребовала соблюдать режим государственной границы в соответствии с договорами. С тех пор, на определенное время, за верблюдами начали присматривать.

Нарушался режим государственной границы и иранскими стадами баранов, но, как правило, в ночной час. На иранской территории трава баранами была вся съедена. А на нашей территории, в четырех километровой пограничной полосе - до самой сигнализационной системы - стояла высокая и сухая трава. Ведь в пограничной полосе никакой скот местного населения не выпасался, - туда никого не пускали. Поэтому и начались переходы границы иранскими баранами и их выпас на нашей территории.

Что было характерным при выпасах баранов на нашей территории?

А то, что стадо баранов выпасалось на нашей территории без чабанов, - они ходили по линейке, их задержать было невозможно. При стаде баранов находилось 4-5 среднеазиатских овчарок и пара ишаков.

Однажды ночью, идя на проверку службы пограничного наряда на левом фланге, я с нарядом, в метрах 500-600 от заставы, обнаружил стадо баранов. Стадо обнаружилось по звону колокольчиков на шеях ишаков. Мы приблизились к стаду баранов, от стада на нас бросились четыре собаки. Мы еле от них отбились, - пришлось использовать сигнальный пистолет и стрелять в воздух. Собаки подхватили стадо баранов и начали гнать его в сторону границы. Я удивился действиями ишаков, - они тоже начали наседать и подгонять баранов, мотая своими головами. Оказывается, - это умные животные. Чабанов возле стада, естественно, не было. Наряд это стадо сопровождал до самой государственной границы. Частые перепасы границы баранами нам начали надоедать. В октябре 1971 года мы сделали с баранами то же, что и верблюдами. У нас на участке, в паре километров от границы, была пустая кошара с загоном. Мы туда, однажды, загнали отару иранских баранов, и наряд ее охранял до передачи пограничному представителю Ирана. Держали ее тоже с неделю.

Особенно мне запомнилось, когда, идя на проверку службы пограничных нарядов, и, проходя по участку границы в ночной час, я смотрел в наш тыл, а затем поворачивал голову и смотрел в сторону Ирана, - я видел в нашем тылу, сияющие от электричества, туркменские кишлаки, а на территории Ирана, - один мигающий огонек в кишлаке, и то, - в доме местного бая.

Проверяя линию границы и состояние пограничных знаков, можно было видеть зимой, как иранские батраки и их дети находятся у своих лачуг в оборванной одежде и все босиком. Притом, когда на улице было не более как плюс 5 градусов тепла.

Наконец-то к сентябрю 1971 года собралось все управление нашей заставы, то есть все офицеры: начальник заставы, заместитель начальника заставы и заместитель начальника заставы по политической части, - и каждый начал заниматься выполнением своих функциональных обязанностей. Так как начальник заставы продолжительное время находился на заставе один, то накопилось много нерешенных вопросов, и мы стремились побыстрее их решить. Поэтому, проведя боевой расчет, у нас в канцелярии начиналась работа, и офицеры расходились по своим квартирам только после 24.00. С 20.00 заступали наряды на службу, - кто-то из офицеров отдавал приказы на охрану государственной границы; начальник заставы - приступал, после боевого расчета, к заполнению Книги пограничной службы, проводил совещания с сержантами и офицерами; заместитель начальника заставы по политической части - готовил конспекты к проведению политических занятий, политико-воспитательных мероприятий, проводил каждый вечер по две-три индивидуальные беседы с солдатами, о чем делал записи в индивидуальных журналах изучения личного состава. Этим работа заместителя по политической части не ограничивалась. Он так же ежесуточно назначался в пограничные наряды дозор (Д) по проверке службы пограничных нарядов или отдавал приказы на охрану государственной границы пограничным нарядам. Я, как заместитель начальника заставы, по вечерам допоздна, готовился к занятиям по боевой подготовке и составлял конспекты, по поручению начальника заставы заполнял разделы Книги пограничной службы, разрабатывал какой-то служебный документ или так же, как и заместитель по политической части, проводил индивидуальные беседы с пограничниками заставы.

Не долго, в полном сборе, работали офицеры нашей заставы.

С 25 октября по 05 ноября 1971 года в пограничном отряде проводились сборы с офицерами застав, которые привлекались на учебный пункт для обучения молодых солдат. Привлекался на сборы с заставы и я. Помню до сих пор, как вечером 24-го октября, я приступил к подготовке к выезду на сборы в отряд; выезд назначался на 07.00 25-го. Надо было оборудовать новую полушерстяную полевую форму. Готовить форму взялась моя молодая жена Люба; пришила погоны, погладила брюки. После подготовки я одел на себя форму и посмотрел в зеркало, что я увидел? Погоны пришиты криво, стрелки на брюках еле видны. Я оторвал погоны и пришил их сам правильно, взял намочил марлевую салфетку и перегладил брюки, навел острые стрелки. Люба смотрела, смотрела и сказала: "Теперь ты будешь сам себе готовить военную форму!". С тех пор я постоянно сам занимался подготовкой своей военной формы.

Итак, с офицерами, привлекаемыми на учебный пункт, проводили 10-ти дневные установочные сборы по важным темам программы учебного пункта. Занятия проводили офицеры штаба пограничного отряда, политического отдела, а также отделов и служб. Проводились показные занятия по боевой подготовке с привлечением курсантов школы сержантского состава.

Учебный пункт начинался с 15 ноября 1971 года и продолжался до 30 января 1972 года. Поэтому мы с женой решили: так как у Любы заканчивался 5-й месяц беременности, то ей нечего одной сидеть эти три месяца на заставе, - она собиралась ехать к родителям в Алма-Ату, и там потом рожать. Она собралась и приехала в отряд. Я в п.г.т. Каахка, на железнодорожной станции, купил билет на поезд на 2-е ноября и отправил ее к родителям.

Мне уезжать на заставу не пришлось, так как только закончились сборы, начали прибывать призывники в отряд. Прибытие их длилось целую неделю, а первая партия прибыла в отряд уже 7-го ноября 1971 года. С прибытием призывников, из них начали формировать учебные заставы: заставы стрелков, связистов, шоферов и заставу кандидатов для набора в отрядную школу сержантского состава. Меня назначили начальником учебной заставы, моим заместителем по политической части - лейтенанта Волкова (офицера по партийному набору). Я принял учебную заставу стрелков (50 чел.). Старшина заставы и командиры отделений - выпускники ШСС, закончившие учебу в октябре месяце. Всего было сформировано где-то 14-15 учебных застав.

Начальником учебного пункта был назначен начальник боевой подготовки пограничного отряда капитан Бобов А.В., начальником штаба учебного пункта - начальник огневой подготовки отряда майор Кривега.

Учебный процесс на учебном пункте начался по плану - 15-го ноября 1971 года. Это для меня - молодого офицера - был первый учебный пункт. Работать с молодыми солдатами было интересно: пришлось наглядно видеть плоды своего труда - как гражданские ребята постепенно становились солдатами-пограничниками. Я работал с ними от подъема до отбоя. Каждый день, в соответствии с расписанием занятий, проводил по 7 часов занятий, проводил тренировки, по вечерам - индивидуальные беседы. Командование учебного пункта требовало, чтобы в течение каждого месяца с каждым солдатом было обязательно проведено по две беседы, результаты бесед надо было записать в дневники, которые заводились на каждого солдата; всем родителям солдат необходимо было нам, начальникам, написать по одному письму. Ответы от родителей, естественно, приходили только хвалебные. Все расхваливали своих сыновей. Но в целях индивидуально-воспитательной работы с каждым солдатом, - если были какие-то мелкие нарушения по дисциплине, - то эти письма родителей являлись хорошим аргументом для повышения ответственности молодых солдат.

После первого месяца обучения, командование учебного пункта решило провести проверку результатов выполнения программы обучения. Проверяли пограничную, политическую, огневую и физическую подготовку. Важной частью проверки была огневая подготовка, - здесь был виден результат налицо. Половина учебных застав по этой дисциплине показала неудовлетворительный результат, остальные - удовлетворительный и две-три заставы стрельнули на "хорошо", а моя учебная застава дала общий результат по стрельбе - "отлично". Командование учебного пункта было удивлено таким великолепным результатом. После окончания учебного пункта на меня написали представление в Главное управление ПВ, в Москву, о награждении меня нагрудным знаком "Отличник Пограничных войск II степени", который мне вручили спустя два месяца после окончания учебного пункта.

Каков же был секрет моего успеха?

Половина офицеров учебного пункта работали, не проявляя инициативы, много было таких, которые толком и не знали, как надо эффективно обучать подчиненных. Особенно вспоминаю лейтенанта Запорожца Василия. Он был великовозрастным лейтенантом: ему в то время было 40 или 42 года. Он часто отсутствовал в учебном подразделении, занятия проводил, будучи слабо к ним подготовленным. Всю работу по занятиям перекладывал на сержантов. Поэтому командование учебного пункта на совещаниях часто его склоняло за неудовлетворительную работу на учебном пункте.

Бывало, после совещаний, в кругу начальников учебных застав, лейтенант Запорожец сетовал, говоря: "Зачем я пошел в эти офицеры? Рабочий день утроился, некогда и в гору взглянуть. Не то что было раньше, когда я был начальником склада. Тогда приходил к 09.00, открывал склад, раза два в день что-то выдавал, в любое время мог закрыть склад и уйти себе спокойно, затем прийти - опять его открыть. А как наступало время 17.00 - склад закрывал и опечатывал, и уходил себе в город пивко попивать. А сейчас? Постоянно висит на тебе личный состав, работы по обязанностям невпроворот..."

Лейтенант Запорожец, как мне стало известно, был из сверхсрочников. Дослужился до старшины, заведовал складом запчастей для автомобильной техники. Затем закончил экстернат и ему было присвоено воинское звание лейтенант. В пограничном отряде он занимал должность начальника ОРТМ (объединенная ремонтно-техническая мастерская). На период учебного пункта он назначался на должность начальника учебной заставы шоферов. Поэтому он слабо владел методикой обучения и воспитания личного состава, да и не стремился ею овладеть в достаточной мере.

Мой секрет обучения солдат по огневой подготовке - простой, но эффективный. Я очень тщательно работал с каждым молодым солдатом. На занятиях и стрелковых тренировках, лежа на животе, я проверял каждого молодого солдата в правильности прицеливания через универсальный оптический ортоскоп, обучал плавности спуска спускового крючка автомата. Каждого проверил в умении кучно стрелять, используя экран с чистым листом бумаги и круглой указкой, удалив экран от стрелка на 20 м. В дальнейшем, на всех занятиях в поле, требовал от командиров отделений на перерывах тренировать молодых солдат в прицеливании и производстве холостого спуска курка по маломерным фанерным мишеням. Только после этих тренировок, убедившись, что каждый солдат правильно усвоил приемы и правила стрельбы из автомата, я давал солдату боевые патроны на стрельбище для выполнения учебных стрельб. И это принесло мне успех на первой же проверке. Другие офицеры занимались натаскиванием солдат боевым патроном, что приводило к перерасходу боеприпасов и не давало положительного эффекта, - их солдаты так и не умели попадать в цели после первого месяца обучения.

Командование учебного пункта на совещаниях постоянно нацеливало всех офицеров на быстрейшее изучение молодых солдат, выявлять их морально-психологическое состояние, выявлять солдат с неустойчивой психикой, и особенно выявлять тех, которые в гражданских условиях имели приводы в милицию. Да, молодые солдаты с неустойчивой психикой слабо переносили трудности армейской жизни, могли допустить неадекватные действия, - таким солдатам не было места на пограничной заставе, и их надо было выявить в период прохождения учебного пункта.

И все-таки на учебном пункте, на котором я работал с молодыми солдатами впервые в отряде, вовремя не выявили одного такого солдата. Он, при обучении на учебном пункте, с самого начала начал симулировать, стал часто ходить в медицинский пункт, чтобы ему давали освобождение от занятий в поле.

А где-то за неделю до Нового, 1972, года он сбежал с учебного пункта. А было это так. В один из дней, этот солдат попросился у старшины учебной заставы сходить в послеобеденное время в медицинский пункт, жалуясь на свое состояние здоровья. После этого, до конца дня, он не появился в своем подразделении. Вечером была вечерняя поверка, при перекличке кто-то за него выкрикнул - "Я!" Только утром спохватились, что этого солдата нигде нет - ни в подразделении, ни в медицинском пункте, так как поступила команда, чтобы во всех подразделениях гарнизона пограничного отряда тщательно проверили наличие личного состава, - ведь рано утром поступила информация от дежурного с железнодорожного переезда, удаленного на 15-20 км от железнодорожной станции Каахка, о том, что на внешней площадке товарного вагона поезда, следовавшего до станции Душак, он видел стоящего солдата.

На территории военного городка этого молодого солдата не нашли. Время шло, и по расчетам, поезд уже должен был достичь станции Душак.

Начальник пограничного отряда решил организовать и провести поиск этого беглого солдата в районе населенного пункта Душак. В поиске были задействованы и заставы учебного пункта. Все были подняты по команде "В ружье" и на автомашинах вывезены в район предстоящего поиска. Был блокирован большой район с включением населенного пункта Душак. Молодые солдаты находились, в основном, в заслонах, а служивые солдаты с подразделений гарнизона и сержанты, закончившие ШСС, - действовали в поисковых группах. Я находился со своей учебной заставой в заслонах. Три дня и две ночи проводился поиск, а беглого солдата так и не нашли, - а он все-таки находился в районе поиска. К концу третьего дня поиск прекратили, весь личный состав на автомашинах был доставлен к месту постоянной дислокации.

А утром, на четвертый день, с железнодорожной станции г. Мары, с милиции, позвонили, что на станции к ним зашел солдат, назвал свою фамилию и сказал, что его в пограничном отряде ищут. Этот беглый солдат был доставлен в пограничный отряд и, при опросе дознавателей, он рассказал о всех этих похождениях.

Рассказал о том, что после посещения медицинского пункта, он не стал возвращаться в учебное подразделение, перемахнул через глиняный дувал (забор) и пошел на железнодорожную станцию (до нее было метров 300-400 от дувала). Стоявший ночью на станции товарный поезд тронулся, и этот солдат решил на нем уехать; на ходу залез на внешнюю площадку товарного вагона. Беглого солдата, ехавшего на товарняке, видел дежурный по железнодорожному разъезду.

Зная, что в Душаке дислоцируется управление 3-й пограничной комендатуры и рота сопровождения поездов, что к прибытию поездов, для их осмотра, высылается "Дозор на станцию", беглый солдат, - как только поезд замедлил движение, - на ходу спрыгнул, не доезжая до самой станции. Там, рядом на обочине, лежали бетонные трубы метрового диаметра. В одну из них солдат спрятался. Он видел пограничный наряд, который проходил и осматривал прибывший товарный поезд. Так как наряд со станции не уходил до отхода этого поезда, то беглецу приходилось отсиживаться в укрытии на определенном удалении от станции. Удобного случая, чтобы ехать дальше, у солдата не появилось, поэтому в укрытии он просидел до самого утра. А утром, видя, что пограничники РСП (рота сопровождения поездов) начали кого-то на станции искать и со стороны границы прикрывать населенный пункт, решил, используя лощину, уйти немного в тыл и спрятаться в лощине в высоких сухих бурьянах. Во время проведения поиска силами пограничного отряда беглый солдат все время и находился в этом сухом бурьяне.

При опросе он рассказал, что мимо него походили солдаты поисковой группы и один сержант на него чуть не наступил, уже от сержанта ожидал команду: "Встать, руки вверх!" Но команды не поступило, прошел сержант мимо, не заметил. Затем рассказал, что в метрах 30-40 от него остановились два УАЗика, с них вышли и начали разговаривать три подполковника. Передал суть их разговора, и последнее, что от них услышал, что к вечеру поиск будет свернут и личный состав увезут в отряд.

Кто же были эти подполковники? Там тогда собрались: начальник разведывательного отдела отряда, начальник особого отдела и начальник политического отдела отряда. Вот это - прокол!

Как только резерв пограничного отряда завершил безрезультатный поиск и под вечер уехал, беглый солдат, как только стемнело, приблизился к станции. Выждал, когда тронулся товарный эшелон, броском приблизился к нему и на ходу залез на площадку вагона. На этом товарняке он доехал до г. Мары. Так как в бегах он находился уже четверо суток, изголодался, то решил на станции Мары сдаться, - ведь у него для еды была всего лишь одна пачка печенья.

Судили этого солдата: получил он два года дисциплинарного батальона.

Вспоминаю, как при нахождении на учебном пункте, в середине января 1972 года, меня вызвал начальник штаба пограничного отряда и поставил задачу: выехать на свою заставу и подменить начальника, так как он выезжал на 2-х дневные сборы в комендатуру. На следующий день, на автомобиле, развозящем пограничную почту, я добрался на свою пограничную заставу. В этот же день начальник заставы уехал в комендатуру на сборы, а я приступил к управлению заставой. Заместитель начальника заставы по политической части лейтенант Тингаев Г.А. лежал на излечении в госпитале в Ашхабаде. Лично сам, в течение двух суток, я занимался организацией охраны границы и руководил службой пограничных нарядов. Через двое суток возвратился начальник заставы старший лейтенант Баранник А.П., он был доволен моей работой. После его прибытия мне надо было возвращаться в отряд на учебный пункт, в этот же день. Январь 1972 года в Туркмении был снежным - снега лежало более 30 см толщиной. Автомашины застав, по приказу начальника отряда, стояли в боксах, - использовать их в охране границы было запрещено, действовали только на лошадях. Стоял вопрос: как же мне добраться до пограничного отряда? Конечно поездом со станции Каушут, который отправлялся в 21.30. Начальник заставы предложил мне выехать за пределы населенного пункта (Казган-Кала) на лошадях с пограничным нарядом, а дальше предстояло мне идти пешком до станции. До станции от кишлака Казган-Кала было 8 км. Время было около 16.00. За 30 минут я с нарядом выехал на офицерской лошади за пределы населенного пункта, отдал лошадь наряду и пошел по полевой дороге в сторону станции Каушут. На дороге не было ни одной колеи от автомашин. Ориентировался дорогой наугад, - в основном по линии телеграфных столбов. Кругом было пусто, было белым-бело от снега, ни одной души, справа небольшие холмы, cлева - тоже холмы. Уже начинало темнеть. Идти было тяжело по снегу, он был глубокий, плелся я медленно; на поясном ремне у меня висела кобура с пистолетом и боевыми патронами. Прошел я медленным шагом с полчаса, уже совсем стемнело. Повернул голову вправо на холм, и что я увидел? Пять или шесть пар светящихся глаз - голодные волки; посмотрел на холмы влево - тоже светятся несколько пар глаз. Вытащил и взял в правую руку свой пистолет. Подумал: "Если нападут, то буду стрелять". Проходил мимо этих холмов и шел дальше - опять видел, справа и слева от дороги, бегающие светящиеся огоньки глаз. С таким эскортом сопровождения я дошел почти до самой станции Каушут. Постоянно оглядывался, смотрел вправо, влево, а огоньки метались вокруг меня, сверкали и впереди. Да, жутко было, в отдельные моменты волосы подымались дыбом. Часа за три я дошел до станции Каушут, около часа подождал поезда и уехал к себе в п.г.т. Каахка, где дислоцировалось управление пограничного отряда. А всего ехать поездом пришлось не больше одного часа.

Подошел конец обучения солдат на учебном пункте, была проведена проверка учебных застав офицерами штаба и политического отдела отряда. Проверку проводили по основным дисциплинам. Моя застава показала наилучшие результаты. Всех солдат учебного пункта распределили: лучших - направили служить на пограничные заставы и учиться в школу сержантского состава, остальных - в подразделения обеспечения гарнизона пограничного отряда и пограничных комендатур.

После окончания учебного пункта я уехал опять служить на свою заставу. Тогда была зима, в то время все машины на заставе стояли на приколе. Все действия зимой на участке заставы осуществлялись на лошадях и в пешем порядке.

В начале февраля (7 февраля) 1972 года моя жена в Алма-Ате неудачно рожала - при рождении сына поврежден был шейный позвонок. Я получил телеграмму от родителей Любы с этим известием и обратился к начальнику пограничного отряда полковнику Черечукину В.И. с просьбой о предоставлении мне короткого отпуска по семейным обстоятельствам. Отпуск мне был предоставлен на 7 дней, и я полетел в Алма-Ату. Навещал я свою жену в роддоме каждый день (она лежала с ребенком еще в роддоме). По окончанию отпуска я уехал к месту службы; Люба оставалась еще в роддоме. Через неделю я получил телеграмму, что ребенок скончался. Его похоронили на детском кладбище в г. Алма-Ата. Вот так обстояли мои семейные дела.

Учитывая мои способности по обучению солдат на учебном пункте, решением командования пограничного отряда, в середине марта 1972 года, меня прикомандировали к отрядной школе сержантского состава, назначив командиром учебной группы. В семимесячной отрядной ШСС по штату было сформировано две учебные группы по 55 чел. 1-й учебной группой командовал старший лейтенант Соловьев Вениамин, 2-ю - возглавил я. Начальником ШСС был 45-ти летний майор Самакшин, заместителем начальника ШСС по политической части - лейтенант Солод П.Н. Учебный процесс в школе начинался с 1-го апреля 1972 года. ШСС дислоцировалась отдельным городком, для каждой учебной группы была своя казарма; в ШСС был свой строевой плац, конюшня с 60-ю строевыми лошадьми, - с курсантами ШСС проводилась конная подготовка. Имелась в ШСС, при одной казарме, своя кочегарка для обогревания помещений в зимний период.

В конце марта 1972 года я получил телеграмму от жены с Алма-Аты - она вылетала самолетом и прибывала в г. Ашхабад. Я ездил ее встречать. С прибытием в отряд, нас сначала поселили в генеральской приезжей. Люба характером изменилась после потери ребенка - была меланхоличной, очень восприимчивой, впечатлительной, часто плакала, стала пугливой. Даже очень боялась мышей, которые появлялись в приезжей.

Работа в ШСС с курсантами, будущими сержантами, мне понравилась. По сравнению с заставой мне в ШСС работалось очень легко, ведь ночи у меня теперь были не занятые службой, не беспокоили ночные тревоги - с 23.00 или с 24.00 и до 06.00 я мог спокойно дома отдыхать, чего не имелось на заставе.

Обучение будущих сержантов в ШСС осуществлялось по своей программе. Я каждый день, за исключением вторника и пятницы, проводил по 7 часов занятий в день. Во вторник и пятницу проводил по 5 часов, так как в эти дни, по расписанию, проводились занятия (по 2 часа) по политической подготовке, которые проводил заместитель начальника ШСС по политической части. Кроме занятий, по распорядку дня предусматривались: утренняя физическая зарядка; два раза в неделю, после обеда (понедельник и четверг), - политинформация (30 мин); в другие дни недели проводились в это время тренировки по 30 мин: стрелковая, по следопытству, по ЗОМП. По распорядку дня, в течение одного часа, предусматривалась самостоятельная подготовка. Вечером, перед отбоем, курсантам предоставлялось 1,5 часа свободного времени. Много занятий у меня было полевых, по таким дисциплинам как: пограничная подготовка, тактическая подготовка, огневая подготовка, конная подготовка, военно-инженерная подготовка, военная топография и другие.

Я почти каждый день приходил в ШСС на физическую зарядку и проводил ее лично со своей учебной группой. Иногда я завидовал штабным офицерам, которые, по утрам, на физзарядке играли в волейбол. Я этого себе позволить не мог - ведь я был командиром учебного подразделения, обучал и воспитывал будущих младших командиров. Поэтому, чувствуя эту ответственность, я не расслаблялся.

По вечерам, в свободное от занятий время, я активно проводил с курсантами учебной группы индивидуально-воспитательную работу. Старался в каждый вечер побеседовать с двумя-тремя курсантами. А с тем курсантом, который, по докладу командира отделения, допускал нарушения по службе, дисциплине или недобросовестно относился к учебе, - беседу с ним проводил весь вечер. Это давало свои положительные результаты. Не зря, после выпуска, став командирами отделений в ШСС, некоторые сержанты говорили: "Мы больше всего, во время учебы, боялись канцелярии". Значит, я хорошо задевал их душу и сознание.

С курсантами ШСС беседовали многие офицеры, в том числе и закрепленный офицер особого отдела. За ШСС был закреплен офицер особого отдела - капитан-таджик. Однажды этот капитан зашел ко мне в канцелярию, и мы начали беседовать. В беседе он сказал, что в моей учебной группе есть курсант Хорев, и он ведет пропаганду западного образа жизни. Я поинтересовался сутью этой пропаганды. Капитан ответил, что Хорев все рассказывает товарищам, какие там хорошие дороги и другое.

Однажды, я вызвал к себе этого курсанта на индивидуальную беседу, и окольными путями начал доходить до этих дорог. Спросил у курсанта Хорева: имеется ли у его отца легковой автомобиль? Оказалось, что имелся. Далее я поинтересовался, давал ли отец своему сыну поездить самому за рулем. Оказывалось, - ездил. Далее я спросил, какую самую большую скорость он мог развивать на наших дорогах. И тут курсант Хорев начал рассказывать, что по нашим дорогам быстро ездить, - только гробить автомашины. А вот на Западе, например, в ФРГ дороги хорошие, скорость разгонять можно более 120 км. Далее я задал вопрос: "А почему там такие хорошие дороги?" Курсант Хорев мне начал рассказывать, как там строят дороги. По его рассказу выходило, что на будущей дороге, в странах Западной Европы, сначала готовилась глубокая основа, на дно засыпался слой песка, на песок укладывались бетонные подушки, толщиною около 60 см, поверху бетонные подушки засыпались слоем гравия, а затем укладывался и укатывался один слой асфальта, затем - второй слой со специальной присадкой, чтобы летом, в жару, не размякало покрытие, - и тоже хорошо укатывался. Такие дороги обеспечивают высокую скорость и продолжительное время могут эксплуатироваться. Вот и услышал я всю пропаганду западного образа жизни. Никакой крамолы в этой пропаганде я не нашел. А вот офицер особого отдела уже взял этого курсанта на заметку. И, конечно, после выпуска из ШСС младшего сержанта Хорева служить на заставу не послали; оставили его служить в тыловом подразделении.

Какова поддерживалась связь ШСС с управлением пограничного отряда? Офицеры ШСС каждую субботу присутствовали на читке приказов, которая начиналась в 15.00. Регулярно участвовали в командирской подготовке, проводившейся с офицерами управления.

Один раз, после читки приказов, в июле 1972 года, мне сообщили, что я назначаюсь в воскресенье в пограничный наряд "Часовой у шлагбаума", высылаемого от подразделений управления пограничного отряда, для контроля за выполнением правил пограничного режима. Сказано было, что за получением приказа прибыть в воскресенье к 08.00, к майору Чуль (офицер отделения службы штаба пограничного отряда).

На второй день, к назначенному часу, я прибыл в штаб пограничного отряда. В состав наряда назначалось еще два рядовых пограничника: один с комендантской роты, а другой с автороты - водитель с автомобилем УАЗ-469. В автомашину погрузили переносной шлагбаум, взяли сигнальные флажки.

Приказ ставил майор Чуль. В приказе он указал дорогу Теджен - Ашхабад и места, где нести службу у шлагбаума с целью контроля выполнения правил пограничного режима. Всех нарушителей пограничного режима задерживать и доставлять в отряд. Особое внимание обратить на контроль лиц, следующих в маршрутных автобусах. Службу нести в течение 6-7 часов. Суть контроля заключалась в проверке документов. У жителей пограничной зоны, в паспортах, проставлялся специальный штамп, по которому пограничники определяли, что это жители пограничной зоны. Все люди должны были передвигаться с паспортами.

Мы выехали по дороге на первую точку службы за 20-25 км от отряда, в район населенного пункта Артык, развернули шлагбаум и приступили к контролю правил пограничного режима. При несении службы в этом наряде я понял, что наряд выслали напрасно. А почему? В автобусах пассажирами ехали все туркмены, паспорта имели единицы, - в основном никто с собой не брал документов. А если разобраться, то в такую жару паспорт держать долго в кармане невозможно - он весь будет мокрым от пота и быстро испортится. Вот жители-туркмены их и не брали с собою. Пришлось опрашивать водителей рейсовых автобусов, что за людей перевозят они. Они отвечали, что этих людей они знают, все свои.

Дело подходило к концу службы, а мы так еще никого и не задержали. Подошел автобус, который был последним в нашем контроле. Остановили его, я с нарядом зашел в салон, отрекомендовался: "Пограничный наряд, прошу предъявить документы!" При проверке документов - картина была та же. Один мужчина-туркмен начал препираться. Мол, он едет в своей стране, а какие-то пограничники останавливают автобус, проверяют документы, тратится лишнее время, находиться в автобусе на стоянке очень жарко. Паспорта и других документов у него не оказалось, и я решил его задержать и доставить в отряд, как нарушителя пограничного режима. По возвращению в отряд, он в нашем автомобиле долго возмущался.

О результатах службы я доложил майору Чуль. Он приказал задержанного доставить в разведывательный отдел к капитану Аннасахатову, что я и сделал. В кабинете капитан Аннасахатов побеседовал с задержанным и минут через 15 они вместе вышли. От капитана Аннасахатова я получил такой ответ, что этого человека задерживать не было никакой необходимости, он житель такого-то населенного пункта. А то, что он являлся нарушителем пограничного режима, - ни слова. Тут же задержанного отпустили и, уходя, он в мою сторону еще и высказывал недовольство, мол, теперь, лейтенант, давай сади меня на автобус и за свой счет отправляй в Ашхабад. Так что я получил хорош урок, как надо исполнять обязанности на службе.

Летом, в течение трех месяцев, проводить занятия в поле с курсантами ШСС было тяжело, так как была сильная жара, доходившая до плюс 55 градусов в тени. А за пределами населенного пункта (на учебных полях) не росло ни единого дерева, где бы можно постоять в тенечке. От ШСС до учебных полей было 1,5 км. Выдвигались на тактическое поле и возвращались в расположение ШСС в пешем порядке, как правило, бегом. Только при проведении занятий по конной подготовке выдвигались на полевой манеж на лошадях. На полевом манеже я проводил занятия по конной подготовке в соответствии с наставлением по конной подготовке. Надо было научить будущих сержантов правильному обращению с лошадью, умению управлять ею и передвигаться всеми видами аллюров. Не любили курсанты передвигаться учебной рысью, да еще без стремян. Я на своем белом коне с большим батогом находился в центре манежа и следил за движением всадников по кругу. Бывало, курсант свою строптивую лошадь не мог удерживать в строю, и она выбегала на середину манежа. Я тут как тут со своим длинным батогом на своем коне подскакивал к этой лошади и хорошенько ударял по ее крупу. Мой конь даже был доволен, что строптивая получала удар по своему крупу. Я давал команду всаднику пристроиться к хвосту колонны и продолжать движение в строю. Да, многие из моих курсантов ШСС, в основном, были выходцами из городов, поэтому никогда раньше не ездили на лошадях и не умели с ними обращаться. Практика конной подготовки им трудно давалась.

Возвращение с занятий в ШСС на лошадях - это целая комедия. Перед началом возвращения, я всегда предупреждал курсантов, чтобы хорошо держали лошадей и не допускали лошадям самостоятельно переходить на галоп. Колонну возглавлял я на своем коне по кличке "Панцирь". Конь был белого цвета и не молодой; знал, что он офицерский конь, вел себя по отношению к другим лошадям, как бы, "по-аристократически". Как не инструктировал я курсантов, но все-таки каждый раз находился курсант, который не мог справиться с управлением лошадью, отпускал повод, - и она вырывалась вперед и пускалась в галоп, ведь лошади возвращались в конюшню. И тут начиналось. Стоило одну лошадь не удержать, как за ней рвались другие. Бежали лошади наперегонки по дороге с огромной скоростью; я смотрел и видел, как, один за другим, летели и падали на землю курсанты; боялся, как бы кто из них не получил сильных увечий или травм. Вследствие падений, одна треть курсантов приходили в ШСС пешком, а их лошади прибегали в свою конюшню одни без всадников.

Мне, в 1972 году, хорошую помощь в работе оказывали мои подчиненные сержанты - командиры отделений: командир 1-го отделения - сержант Руденко, командир 2-го отделения - младший сержант Голиков, командир 3-го отделения - младший сержант Крот, командир 4-го отделения - младший сержант Пинчук и командир 5-го отделения - младший сержант Погребной.

Сержанты на занятиях выступали моими помощниками. Проводя занятия по тактической подготовке, приходилось сначала на сержантах показывать курсантам тот или иной прием или действие, а затем ставил задачу сержантам развести свои отделения на указанные места и приступить к отработке и тренировке приемов или действий. Таким образом я с сержантами отрабатывал на практических занятиях все учебные вопросы.

По пограничной подготовке я также использовал сержантов для показа действий того или иного пограничного наряда по охране определенного участка границы, а затем сержанты, на указанных участках, отрабатывали приемы службы пограничного наряда со своими подчиненными.

На тактическом поле курсанты отрабатывали тактические нормативы, наступали, атаковали, ползали, рыли окопы, одевали средства защиты (ОЗК) и противогазы и тоже бегали в них. Выходили в поле и с 08.00 до 13.00 занимались практическими занятиями, а после обеда, с 15.00 до 17.00, проводили еще 2 часа занятий. Курсанты, перед выходом в поле, заполняли фляги чаем или кипяченной водой, и на первом же перерыве - фляги уже были пустые. Поэтому до окончания занятий они изнывали от жажды. Я тоже брал с собой флягу, заполненную зеленым чаем, но я его не пил до обеда, а все терпел, хотя мне тоже с курсантами приходилось все время бегать. Я свой чай отдавал выпивать наиболее страждущим курсантам. Бывала, иногда, у моих курсантов такая жажда, что готовы были пить воду из луж, оставшихся еще после майских дождей. Однажды на полевых занятиях, я за ногу отволок от лужи одного, страждущего от жажды, курсанта. Вода в той лужи позеленевшая уже была. От такой воды можно было получить и брюшной тиф. Не знаю от чего, но был случай при мне, когда один курсант, до сих пор помню его фамилию (Коняхин), лежал в госпитале с брюшным тифом.

Когда я приходил с полевых занятий домой на обед, и пообедав, не мог уже утерпеть - опрокидывал кружечку воды. А это еще хуже: после первой кружечки через 5 минут тянулся за второй, а потом и за третьей, - и так мог выпить полведра воды за какие-то полчаса. А эта вся вода потом выходила потом, - рубашка не высыхала. Ночью в квартире градусник показывал все +45. Жена готовила мне компот, так я за ночь по полведра его выпивал. Спать было невозможно. Приходилось на ночь наливать полванны холодной воды и по нескольку раз ночью окунаться для охлаждения, и, не вытираясь, ложиться так в постель.

Занятия с курсантами ШСС планировались в основном днем, но стрельбы проводились не только днем, но и ночью. Было по программе "Специальное пограничное упражнение", которое выполнялось днем и ночью. Ночью было сложно выполнять, так как стрельбу вел один пограничник, а второй, из состава парного пограничного наряда, должен освещать местность из сигнального пистолета. Расстояние до целей составляло - 200-250 м. Попасть по цели под горящую ракету тяжело, ведь она освещает местность 5-6 сек. Первый номер может давать сколько угодно ракет подряд, но две движущиеся мишени двигались на стрелков или от них всего 60 м со скоростью 2-3 м в сек. Итого по времени они двигались и мигали где-то секунд 20-30. Поэтому курсанты часто не укладывались в норматив и получали одни тройки или даже двойки.

Вспоминаю, как я однажды проводил зачетные стрельбы со своей учебной группой ночью. Я сидел с оператором на пульте управления мишенями и вел учет стрельб в своей тетради. Наряды на стрельбах по выполнению СПУ (специального пограничного упражнения) ночью сопровождали мои командиры отделений, которые контролировали соблюдение мер безопасности и на конечном рубеже осуществляли осмотр оружия. Дошла очередь до выполнения СПУ курсантами 4-го отделения, сопровождал наряды сержант Пинчук (он же был секретарем первичной комсомольской организации ШСС). Я решил незаметно пройти сзади за одним из стреляющих нарядов. Началась стрельба с короткой остановки лежа, мишени первые были поражены, наряд пошел дальше и тут надо было стрелять по движущимся ростовым мишеням с освещением местности осветительной ракетой. С появлением движущихся мишеней, наряд изготовился и началась стрельба с освещением местности. Я подошел сзади вплотную к стреляющим, и что я увидел? Стреляющим стрелком лежа - по движущимся мишеням - в паре с другим стрелком-курсантом, оказался сержант Пинчук. Вот так он решил улучшить результаты зачетных стрельб своего отделения. По прибытию к месту дислокации учебного подразделения, на совещании сержантов, пришлось провести разбор действий сержантов на ночных стрельбах и разобрать этот негативный случай. Вместо того, чтобы кропотливо тренировать подчиненных своего отделения, он пошел на очковтирательство. Перед всеми сержантами учебной группы, я ему за такой проступок объявил строгий выговор. А в дальнейшем, - больше контролировал его работу.

Пару месяцев мы с Любой прожили в генеральской приезжей, а где-то в июне 1972 года мне в 3-х этажном отрядном доме предоставили 4-х комнатную квартиру на 3-м этаже. Пришли, посмотрели с Любой квартиру и сказали: "Нам что, по квартире на лошади скакать?" - ведь столько комнат и коридоров в этой квартире для нас были излишними. На этой же площадке в 3-х комнатной квартире жила семья старшего лейтенанта - связиста, у него было двое детей. Он предложил нам поменяться, мы согласились. Квартирно-эксплуатационная служба отряда нам дала добро. Поэтому мы поселились в 3-х комнатной квартире. Навели порядок, побелили и приступили к ее обустройству. Купили стол и большой раскладной диван, полки для книг, взяли в рассрочку на год телевизор "Весна". Мне принесли две новые солдатские кровати, я в них спилил спинки, поставил обе рядом, - и получилась хорошая тахта.

Все свои силы и знания я отдавал делу обучения и воспитания курсантов ШСС - будущих сержантов. Эта работа для меня оказалась интересной. Мои занятия с курсантами учебной группы ШСС посещали: начальник ШСС, офицеры штаба пограничного отряда и давали позитивные отзывы. Поэтому в конце октября 1972 года, с моего согласия, меня, приказом начальника пограничного отряда, ввели в штат отрядной школы сержантского состава. А до этого я числился прикомандированным.

Для более эффективного обучения будущих сержантов мне приходилось каждую субботу, по 1,5-2 часа, проводить с командирами отделений ИМЗ (инструкторско-методические занятия) по наиболее сложным вопросам тем предстоящих занятий. На этих занятиях приходилось мне лично показывать младшим командирам методику отработки приемов и действий, которые предстояло отрабатывать с курсантами на следующей неделе, тем самым добиваться единства взглядов на методику обучения подчиненных. Также тренировал сержантов в правильности выполнения тех или иных приемов и действий; тренировал их в методике отработки сложных вопросов.

Во время учебного процесса в ШСС, в середине октября 1972 года, в отряде проводились сборы с начальниками пограничных застав. Привлекли и меня для проведения занятий на сборах. Занятие на тему: "Поиск и ликвидация ДРГ (диверсионно-разведывательной группы)" было поручено провести мне. Я организовал и провел его со своей учебной группой, как показное. Начальники застав наблюдали за моими действиями, как надо было организовывать поиск ДРГ и за действиями моих подчиненных, которые практически осуществляли поиск и "ликвидировали" ДРГ. Занятие проводилось в поле на участке учебной границы. Занятие им понравилось. Хорошо действовал на показных занятиях командир 1-го отделения сержант Руденко. Начальник 15 пограничной заставы капитан Петров мне сказал, что у него нет на заставе офицера - заместителя по боевой подготовке и просил, чтобы через отделение кадров оформили моего сержанта Руденко заместителем к нему на заставу. Говорил, что ему не надо присылать офицера - этот сержант справится лучше всякого офицера. Я ему отвечал, что сержанту осталось служить 2-3 месяца - и для него предстоит демобилизация.

Прошло 7,5 месяцев интенсивной работы по обучению будущих сержантов, и, 15-го ноября 1972 года, был осуществлен выпуск их из ШСС. После этого выпуска была проведена реорганизация ШСС. Школа сержантского состава превратилась в 5-ти месячную. В каждом году предстояло проводить два выпуска сержантов, вместо одного. В ШСС упразднили учебные группы. Так как потребность в сержантах для пограничного отряда, в связи с двумя выпусками в году, сократилась почти вдвое, то стали набирать в ШСС всего шесть отделений курсантов. Руководство ШСС стало таким: начальник ШСС (майорская должность), заместитель начальника школы и заместитель начальника школы по политической части (обе капитанские должности). Начальник школы сержантского состава - майор Самакшин - уволился в запас в конце 1972 года. На эту должность был назначен 37-ми летний майор Нечаев Г.А. Меня назначили на должность заместителя начальника ШСС. Капитана Соловьева Вениамина из ШСС перевели на другую должность, в 3-ю комендатуру, - начальником роты сопровождения поездов. Я занимался боевой подготовкой школы. Заместителем начальника ШСС по политической части, по новому приказу, опять же назначили Солода П.Н. уже ставшего старшим лейтенантом, он был членом КПСС, а я оставался еще комсомольцем.

Итак, ШСС сделала свой очередной выпуск сержантов 15 ноября 1972 года; начало учебного процесса в ШСС с новым набором должно начаться с 3 января 1973 года; в пограничном отряде с 1-го декабря 1972 года начинался учебный пункт, а я еще не был в своем очередном отпуске за 1972 год. Поэтому с 17-го ноября 1972 года меня отправили в отпуск.

Где же мне с женой предстояло проводить свой отпуск? Мы решили сначала лететь на Украину к моим родителям, а затем оттуда в Алма-Ату, к родителям моей жены. Вылетели с Ашхабада самолетом в Ростов-на-Дону; с Ростов-на-Дону прилетели другим рейсом в г. Днепропетровск и оттуда добрались в мою Лиховку, к родителям. На Украине тогда было еще тепло. В Лиховке я, с первых дней пребывания, занялся работой, - обложил белым силикатным кирпичом хату родителей - пригодилась моя гражданская специальность каменщика. Работали мы две недели и закончили эту работу до начала заморозков.

1-го декабря 1972 года я с женой Любой, и моя мама, прибыли в г. Днепропетровск, -мы собирались улетать в Алма-Ату самолетом. Билеты на самолет у нас были на 2-е декабря 1972 года. В тот день, с утра, пошел небольшой снег, было пасмурно. Мы все расположились у моей сестры Люды. К ней с Запорожья приезжали меня провожать брат Владимир с женой Лидой.

Моя мама приезжала в зимнем полупальто, которое себе купила ее сваха Дуня; на сваху Дуню оно было немного широковато, и она продавала его моей маме, но мама еще денег ей не отдала. У мамы через неделю подходил день рождения, поэтому моя жена Люба бросила всем кличь: скинуться и выкупить маме пальто. Все, кто меня провожали, скинулись и сделали маме подарок.

В аэропорт меня провожать поехали не все, так как была скользкая дорога и автобуса не было. Я взял одно такси; и меня с Любой поехали провожать в аэропорт только брат Володя и его жена. Взлетные полосы оказались в норме, и мы вылетели до Москвы вовремя. А оттуда - до Алма-Аты. В Алма-Ате я провел остаток своего отпуска до 20-го декабря 1972 года, и затем, самолетом, вылетели в Ашхабад. В пограничный отряд я прибыл своевременно, без опозданий.

А в пограничном отряде учебный пункт шел в полном разгаре. Меня назначили на учебный пункт начальником учебной заставы шоферов, вместо капитана Костенко (начальник физической подготовки и спорта пограничного отряда). Я сразу же включился в работу с головой. Проверил подготовленность молодых солдат, выявил недоработки и упущения и начал их устранять. В конце декабря заканчивался месяц обучения солдат на учебном пункте. Естественно, командованием учебного пункта и офицерами штаба пограничного отряда началась проверка подготовленности солдат за месяц обучения. Семь-восемь дней моей работы на учебном пункте с учебной заставой не могли дать, за такой короткий срок, хороший результат. На стрельбах эта учебная застава шоферов дала "неудовлетворительный" результат, по остальным предметам - тройки. В январе 1973 года пришлось усиленно поработать. Практика работы на прошлом учебном пункте мне хорошо помогла, тем более, работая в ШСС, я приобрел и усовершенствовал свою методику обучения.

В конце января 1973 года подошел выпуск молодых солдат с учебного пункта. Я подтянул за этот месяц все дисциплины (себя нисколько не жалел). Работал с учебной заставой с утра и до полуночи. Волновался за огневую подготовку - ведь за первый месяц учебная застава получила оценку "неудовлетворительно" - половина солдат выстрелили на двойку.

И вот стрельба моей учебной заставы на стрельбище. Лично стрельбой руководил начальник учебного пункта майор Бобов А.В. У него были результаты стрельб за первый месяц. Как начали стрелять мои солдаты-шофера, так майор Бобов А.В. был в восторге - все восклицал: "Вот это шофера!". А они начали один за другим выполнять 1-е упражнение учебных стрельб из автомата Калашникова только на "отлично". Всего на учебной заставе 5 солдат выстрелили на "удовлетворительно", человек 14 - на "хорошо" и 31 - на "отлично". Ни одна учебная застава не дала такой высокий результат по стрельбам. Общая оценка за стрельбу учебной заставе была выставлена "отлично", а с учетом других дисциплин, то и общая оценка была заставе выставлена - "отлично". По результатам моей работы командование пограничного отряда написало представление в Москву о награждении меня нагрудным знаком "Отличник Пограничных войск I степени".

Через два-три месяца мне вручили этот нагрудный знак.

Таким образом, на моей груди уже красовалось два нагрудных знака: "Отличник Пограничных войск II степени" и "Отличник Пограничных войск I степени".

На фотографии видны эти знаки.

Мой бывший сержант школы сержантского состава, сержант Логвинов, в 2015 году, увидев в интернете эту фотографию, написал: "Мой командир в 1973-74 гг., - человек чести и достоинства!" Конечно, офицерам такие лестные слова редко приходится слышать, особенно от подчиненных. Наверное, я получал такие оценки, потому что никогда не унижал и не оскорблял своих подчиненных, проявлял справедливую требовательность, в их воспитании и обучении всегда руководствовался личным примером, не боялся в обучении подчиненных черновой работы - так как нам, курсантам, при обучении в пограничном училище, постоянно напоминали об этом и командиры и офицеры-преподаватели. Подчиненные, они все видели, умели оценивать работу офицера. Не всегда могут увидеть и правильно оценить работу подчиненного старшие начальники.

А мой бывший курсант Палийчук - выпускник ШСС (ноябрь 1974 года), ныне подполковник-пенсионер, проходивший службу в Погранвойсках Беларуси, ныне проживает там.

Он мне в 2012 году писал: "Мой командир! Вы, будучи старшим лейтенантом, служили для нас примером подражания в дисциплине, поведении и воинского такта, ревностного отношения к выполнению своих офицерских обязанностей. Благодаря Вам и, беря с Вас пример, я пошел учиться в пограничное училище".

Продолжаю рассказ о работе в ШСС.

После окончания учебного пункта я возвратился в ШСС, а там учебный процесс начался еще с 3-го января 1973 года. Кандидаты для учебы в ШСС обучались на учебном пункте всего один месяц. В течение первого месяца на учебном пункте шел отбор кандидатов для ШСС. Отбирали лучших и способных солдат, со средним и среднетехническим образованием, - пожелавших стать сержантами-командирами отделений.

В ШСС я включился в учебный процесс - стал проводить занятия по боевой и профессиональной подготовке с курсантами - будущими сержантами. Опыт уже был, - ведь я в ШСС обучал в течение 7-ми месяцев будущих сержантов и участвовал в их выпуске. Претензий к моей работе ни у начальника школы, ни у командования пограничного отряда не было. Офицеры штаба пограничного отряда, проводившие контроль моих занятий, отмечали, что я занятия проводил методически правильно, целей занятий достигал полностью, занятия проводил интенсивно.

Отрядная школа сержантского состава являлась основным резервом начальника пограничного отряда на случай возникновения пограничного поиска. В ШСС из курсантов было сформировано 10 поисковых групп (по 8 чел. в каждой), готовых в любое время приступить к поиску нарушителей государственной границы на участке пограничного отряда.

Помню, как в начале февраля 1973 года, ночью, в моей квартире, где-то в 01.30, по радиоприемнику заиграли песню "Козаченьки", и наложенная запись на песню с радиоузла периодически вещала, - "55", "55, ...". Это подавался сигнал для подъема по команде "В ружье". Я быстро поднялся, побежал к оперативному дежурному за получением пистолета, и затем я прибыл на строевой плац, где собирался резерв начальника пограничного отряда. На плаце я проверил наличие и экипировку своих поисковых групп. Там же, заместитель начальника штаба пограничного отряда вызвал к себе офицеров и довел обстановку: "На участке 13-й пограничной заставы в 01.15, на 7-м участке левого фланга (горный), на КСП, обнаружены следы человека. Застава ведет поиск нарушителя, но пока безрезультатно. Начальник пограничного отряда решил для поиска нарушителя границы задействовать свой резерв. Выезд колонны резерва через 10 минут; осуществить посадку личного состава на автомашины, довести обстановку до личного состава и ожидать сигнала на начало движения". Сигнал был получен, и колонна тронулась.

Колонна автомашин с резервом пограничного отряда к 02.30 прибыла на 13-ю пограничную заставу. От заставы группа поиска, во главе со мною, на трех ЗИЛ-131, выдвинулась вдоль сигнализационной системы и заняла исходное положение для поиска, а группа прикрытия государственной границы выдвинулась на указанное направление и плотно прикрыла государственную границу. На исходном положении для поиска (рубеж сигнализационной системы) я поставил задачу каждой поисковой группе: указал рубеж и направление поиска, сигналы начала и окончания поиска. От руководителя поиска я получил команду, что начало действий поисковых групп - в 07.00, поэтому до рассвета мы прикрывали занимаемый рубеж.

Вот такой рельеф местности был на участке 13-й пограничной заставы, ее левого фланга

Поиск проводился в начале февраля. Погода тогда была сырая, моросил мелкий дождик, температура была 3-5 градусов тепла.

Ровно в 07.00 мы начали поиск нарушителя границы по направлению, и двинулись в сторону государственной границы. На том направлении, от сигнализационной системы до государственной границы, было ровно 4 км. Но поиск надо было вести по горной местности и идти все время вверх, - до самой государственной границы, которая проходила по водоразделу не очень высокого хребта. Поиск вести в горах - это не просто двигаться вперед, а надо еще и осматривать местность, все укрытые места, горные расщелины и т.д. Поэтому скорость продвижения в поиске не такая, как при обычной ходьбе.

Где-то к 10.30 мы вышли на государственную границу, нарушителя не обнаружили. О выходе на границу я доложил по радио руководителю поиска и получил команду - "Вести поиск в обратном направлении".

Я подал сигнал поисковым группам, и начался ими поиск в сторону тыла - к инженерно-техническим заграждениям. К 13.30 группа поиска, проведя поиск нарушителя границы в обратном направлении, вышла к сигнализационной системе, о чем было доложено руководителю поиска. И снова была получена новая задача: с 14.00 вести поиск нарушителя в сторону государственной границы. Я снова поставил задачу всем поисковым группам на ведение поиска, указав рубежи и направления, и подал сигнал на его начало. К 17.30 мы снова вышли к государственной границе и опять безрезультатно. Тогда уже стемнело. Я получил от руководителя поиском задачу: "До 07.00 стать заслонами на государственной границе, уплотнить ее охрану, а с наступлением рассвета - приступить к поиску нарушителя в сторону тыла (к инженерно-техническим сооружениям)".

На ночные действия я поставил задачу своим поисковым группам плотно прикрыть государственную границу. Ночью в горах, на границе, поднялся такой сильный ветер, что у моего радиста радиостанция Р-105 (14 кг), стоя на земле, от ветра падала. Я с радистом нашел неглубокую расщелину, собрали сирого перекати-поля, настелили и спрятались от ветра. Спать было невозможно - очень холодно, да и нельзя было. Я периодически прохаживался к своим поисковым группам и проверял их службу в заслонах, проверял работу сигнализационного прибора. Таким образом дождались утра, получили сигнал от руководителя поиска, и ровно в 07.00 приступили к прочесыванию местности в тыл к инженерно-техническим сооружениям. Где-то к 10.00 мы вышли к сигнализационной системе. Таким образом мы вели пограничный поиск в течение 3-х суток. Две ночи нам пришлось ночевать на границе, согреваться в сыром перекати-поле, прятаться в ущелках от сырых ночных ветров, наматывая каждый день при поиске по 12-15 км в горах. А мне еще ночью надо было ходить проверять заслоны. Нарушителя так и не нашли. Определили, что он перешел границу со стороны Ирана, перешел КСП (контрольно-следовую полосу), оставив следы, но дальше в тыл не пошел - побоялся преодолевать проволочную систему, потом вдоль нее прошел метров 100 и ушел обратно в Иран. Но пограничники опоздали, так как поздно были обнаружены следы, а систему он не преодолевал, потому своевременного сигнала и не поступило. За трое суток мы все вымотались физически и очень хотелось спать.

За период работы в ШСС я в таких поисках участвовал по нескольку раз в год, были и задержания.

В феврале 1973 года меня, на партийном собрании первичной партийной организации управления пограничного отряда, приняли кандидатом в члены КПСС; партийная комиссия при политотделе пограничного отряда утвердила это решение партсобрания.

Как же продвигались по службе мои сокурсники по училищу?

В конце февраля 1973 года лейтенанта Корниенко (моего однокурсника по училищу) с заставы переводят в пограничный отряд на должность командира комендантской роты (должность майорская). Учился в пограничном училище он слабо, был троечником. Это невиданный успех для молодого офицера, прослужившего чуть более полутора лет и его назначают на майорскую должность.

И тут моя жена Люба насела на меня: "Какого-то Корниенко, малоспособного офицера назначили на майорскую должность, а ты не можешь себя показать в работе" и так далее и тому подобное. Я ей отвечал, что это не лучший вариант, когда тебя так рано назначают на высокую должность. Ведь можно рано взлететь и так же быстро упасть. Но она была неугомонной. А лейтенант Корниенко через год так же резко и полетел вниз.

Комендантская рота обеспечивала охрану объектов пограничного отряда, службу КПП и так далее. Караул назначался от комендантской роты. Дисциплина личного состава комендантской роты начала падать, пошли нарушения по службе личного состава. Дошло до того, что в самом караульном помещении личным составом роты было допущено распитие спиртных напитков. А личный состав караула ведь с оружием и боеприпасами находился.

Лейтенант Корниенко был комсомольцем, а старшина роты, прапорщик Бугаев, был членом КПСС. Часто командир роты (лейтенант Корниенко) спорил по каким-то вопросам с прапорщиком Бугаевым, а их арбитром выступал ефрейтор (секретарь первичной комсомольской организации роты). Вот до чего дошло! Сняли лейтенанта Корниенко с этой должности и направили на пограничную заставу - заместителем начальника заставы. И очень долго он сидел на той должности. До моего убытия с пограничного отряда на учебу, его так больше и не повышали в должности.

В конце февраля 1973 года личный состав ШСС привлекался к поиску утерянного автомата Калашникова. А история с этим автоматом была такова. Пограничный наряд 20 пограничной заставы, рано утром, возвращался на заставу на автомашине ГАЗ-66. В километре от заставы, водителю ГАЗ-66 надо было по броду преодолеть не широкую (метров 15-20), но бурную речку. Наряд, в составе 3-х пограничников, находился в кузове автомобиля. Кто видел автомобиль ГАЗ-66, то знает, что представляют его сиденья в кузове, - это откинутые верхние части боковых бортов. Так вот, наши пограничники сидели на сиденьях, а их автоматы лежали рядом на тех же сиденьях и при преодолении речки автомобилем, на середине этой речки, автомобиль правым задним колесом попал в глубокую выемку, его сильно качнуло, - и автомат старшего пограничного наряда с сиденья булькнул прямо в воду речки. Глубина речки на середине брода составляла не больше одного метра. В других местах - чуть была глубже. Проведенные поиски пограничным нарядом результатов не дали, - автомат не нашли. Поэтому где-то с часов 10.00 к поиску автомата была привлечена ШСС в полном составе. Одели курсантов в чулки ОЗК и начали поиски. Я тоже с курсантами лично бродил по воде и искал утерянное оружие. Отходили от брода вниз по течению за 100 метров и шли против течения, обшаривая дно речки ногами и руками. Курсанты прошли цепью, с интервалом друг от друга в один метр, один раз - ничего не нашли. Затем 2-й, 3-й, 4-й и более раз проходили, все автомата не находили. Вода была в конце февраля еще холодная, хотя деревья в кишлаках начали цвести. Приступили к поискам уже и за 200 метров от брода, но результатов никаких. Прошло обеденное время и послеобеденное наступило, а утерянного автомата так и не нашли. Как будто автомат куда-то исчез. Присутствовал при этом поиске и комендант 3-й пограничной комендатуре майор Малышев, подъехал заместитель начальника штаба пограничного отряда. К часам 16.00 наконец-то его нашли, и был он в пяти метрах от того места, куда булькнул, нашел его один из курсантов. Автомат, за время нахождения в воде, стал совсем ржавый, ведь водичка в речке была с сероводородом. Как только курсант нашел этот автомат, комендант схватил его и побежал к заместителю начальника штаба с возгласом: "Вот он, - нашли автомат!"

Наступил март 1973 года. Командование пограничного отряда поставило задачу ШСС: "В конце марта 1973 года силами личного состава школы подготовиться и провести показное тактическое учение с боевой стрельбой для начальников пограничных отрядов всего округа на тему: "Пограничная застава в наступлении с боевой стрельбой"; присутствовать на учении будет генерал-майор Донсков (начальник штаба Среднеазиатского пограничного округа)". И завертелась наша работа по подготовке к тактическим учениям с утра до позднего вечера. Готовились недели две. Научили курсантов действовать на БТРах, стрелять со всех видов оружия, имеющегося на пограничной заставе, метать боевые осколочные гранаты в наступлении, двигаться ровной цепью в наступлении и вести огонь из автоматов в движении.

В день учений весь личный состав ШСС выехал в полном вооружении и экипировке на войсковое стрельбище, - и стали ожидать прибытия генерала с начальниками пограничных отрядов. На наше учение прибыли московские корреспонденты с журнала "Пограничник" и все наши тактические действия фотографировали.

Генерал-майор Донсков с начальниками пограничных отрядов прибыли к 10.00, в день учений, и заняли наблюдательный пункт (площадку) на здании пункта управления стрельбами. Был получен сигнал на начало учений, и мы начали действовать.

По сигналу старшего руководителя учений, ШСС начала выдвигаться на БТР с исходного положения в район вооруженного вторжения "противника". Первым выдвигался в район вторжения БРД (боевой разведывательный дозор) в составе отделения пограничников на одном БТР, который провел разведку боем, установил район вторжения, силы, состав и вооружение вторгшегося "противника". В соответствии с полученными разведывательными данными от БРД, начала атакующие действия "пограничная застава" (ШСС).

На фотоснимке: лейтенант Штаченко Н.Н. на учении ставит боевую задачу курсантам Ефремову и Степанову.

Личный состав "пограничной заставы" (нашей ШСС) по единому сигналу перешел в наступление. Атакующая группа после спешивания с БТР стремительно перешла в атаку. Группа управления "заставой", в которую входил начальник ШСС, двигаясь в 50 м позади наступающей цепи, в зависимости от обстановки, осуществляла управление действиями "заставы".

В соответствии с боевым расчетом мы с начальником школы создали следующие элементы боевого порядка заставы: атакующую группу (в составе трех отделений), группу захвата (в составе пяти человек), группу обеспечения (во главе со старшиной в составе шести человек), БРД (во главе со мной в составе отделения), группа противодействия (во главе с заместителем начальника ШСС по политической части) в составе трех человек и резерв (в составе одного отделения)

Показные учения нашей ШСС были проведены успешно и без всяких чрезвычайных происшествий.

При подведении итогов показных учений начальником штаба округа была дана высокая оценка боевой выучки личного состава ШСС, цели учения были достигнуты. Генерал рекомендовал начальникам пограничных отрядов в своих отрядах организовать и провести подобные учения с каждой пограничной заставой.

Личному составу ШСС, кроме учебы и службы, приходилось часто облагораживать территорию пограничного отряда в парко-хозяйственные дни. Мне помнится, как я руководил курсантами при посадке деревьев в отряде. Условия Туркмении требовали эту работу проводить совсем по-другому, чем это делается в средней полосе России или Украины. В пограничном отряде, где должен высаживаться ряд деревьев, сначала курсанты копали сплошную траншею глубиною полметра и шириною в 60 см. Затем, только в этой траншее, копали ямки для посадки деревьев и их высаживали. Траншея необходима была для того, чтобы ее можно было летом заливать водой с арыка. Какие бы в Туркмении ни росли большие деревья, стоило их летом одну неделю не полить, как они все засохнут. Поэтому и нужна была траншея, что бы ее регулярно заливали летом водой.

Вспоминаю, как в начале марта 1973 года я пришел вечером домой и тут жена Люба меня начала просить, чтобы я с конюшни ШСС привез подводу конского навоза на цветник перед нашим домом. Сказала, что просили женщины об этом. "Ты только привези, а тут мы все разом разбросаем навоз и вскопаем грядку для цветов", - так она мне сказала. На второй же день я поставил задачу старшине ШСС, - и к вечеру курсанты школы привезли к нашему дому целую подводу конского навоза. Проходит день, проходит второй, - никто не копает грядку, навоз лежит возле дома. Тут некоторые женщины начали Любе говорить: "Зачем привезли навоз, он сильно воняет, невозможно дышать в квартирах?". Прихожу под вечер домой и мне Люба об этом говорит. Что же делать? Я не рад, что привез к дому этот навоз. Не раздеваясь, так как был в военной полевой форме, не снявши из себя даже командирской сумки, взял в руки лопату и сказал Любе: "Пошли, покажешь, где будет эта грядка?". Разбросал по грядке всю кучу навоза и начал копать. До темноты вскопал всю грядку перед домом размером около сотки. И сказал Любе, чтобы больше не просила меня привозить.

Через неделю моя жена с Валей Химич насадили семян цветов; они взошли и так буйно разрослись и зацвели. Так, когда был выпускной в школе, многие женщины просили разрешения у Любы нарезать цветов на выпускной. Она, конечно, разрешала, да говорила, что многим здесь сильно навозом воняло. До самого нашего отъезда на той грядке буйно росли цветы.

29 марта 1973 года Каахкинскому пограничному отряду исполнялось 50 лет со дня его образования. Командование пограничного отряда решило отметить этот юбилей. С личным составом подразделений гарнизона пограничного отряда в 15.00 проводилось торжественное собрание, а вечером, на 18.00, была запланирована неофициальная часть. Заранее были определены списки офицеров, собраны деньги. Офицеры пограничного отряда приглашались со своими женами на неофициальную часть торжества. Не все офицеры подразделений гарнизона участвовали на вечеринке, потому что по одному офицеру необходимо было оставаться в подразделениях - ответственными.

Тогда в ШСС работали: начальник ШСС - майор Нечаев Геннадий Александрович, заместитель начальника ШСС по политической части - старший лейтенант Солод Павел Николаевич и заместитель начальника ШСС - лейтенант Штаченко Николай Николаевич. Кому-то из троих надо было оставаться ответственным в подразделении. Ясно, что начальник ШСС шел на неофициальную часть без всяких сомнений. Кому же из заместителей оставаться в своем подразделении ответственным? Чтобы никому не было обидно, решили тянуть жребий. И жребий выпал на старшего лейтенанта Солода П.Н. - ему пришлось оставаться ответственным в ШСС.

В назначенный час собрались в зале офицерской приезжей: командование пограничного отряда (начальник пограничного отряда - полковник Черечукин В.И., начальник политического отдела - подполковник Ваганов, начальник штаба пограничного отряда - подполковник Колтунов С.С., офицеры штаба пограничного отряда, тыла, разведывательного и политического отделов, а также офицеры подразделений гарнизона пограничного отряда. Кроме того, были приглашены на торжество представители местных органов власти и командование ракетной воинской части. В зале были накрыты столы, имелось место для танцев; были музыканты и певцы с отрядного оркестра. Первым выступил начальник пограничного отряда; в своей речи он довел успехи нашего пограничного отряда в оперативно-служебной деятельности по охране государственной границы и предложил свой тост за успехи пограничного отряда. Далее были тосты от представителей местных органов власти, командира ракетной воинской части и других представителей. В промежутках были танцы, исполнялись песни. Отмечали этот юбилей допоздна, так что он нам всем запомнился надолго.

Я еще с апреля 1973 года намечал свою офицерскую карьеру. Подсчитал, что моему начальнику ШСС было 37 лет, значит до 45-ти лет - до его увольнения - ему еще служить и работать целых 8 лет. Вот я и настраивался работать заместителем все эти 8 лет и только потом мог бы стать начальником ШСС.

30 апреля 1973 года в отрядной ШСС был произведен очередной выпуск сержантов. А в течение мая месяца проходил учебный пункт при нашей ШСС - ведь в мае был специальный призыв солдат для школ сержантского состава и для подготовки других младших специалистов. Поэтому май месяц - это обучение молодых солдат на учебном пункте, всего один месяц, а далее в течение 5-ти месяцев - обучение в ШСС. Очередной выпуск сержантов намечался в конце октября 1973 года.

Для офицера-пограничника каждый день - это напряженная работа по исполнению своих функциональных обязанностей, но иногда находилось время для досуга и отдыха. Все праздничные дни (1-е и 2-е мая, 7-е и 8-е ноября) для офицеров-пограничников, и их подчиненных, - это усиленная охрана государственной границы продолжительностью в десять дней, в каждый праздник. Во время усиленной охраны границы офицеров штаба пограничного отряда командировали на пограничные заставы на весь период усиленной. Единственный праздник, когда не вводилась усиленная охрана государственной границы, - Новый год. Вот тут можно было собраться офицерам с семьями и погулять вместе.

В пограничном отряде, на праздники, мы собирались кампаниями со своими друзьями. Часто я с женой приходил к прапорщику Владимиру Химичу (мой земляк с г. Пятихатки, Днепропетровской области), собирались также с семьей капитана Виктора Кулика; попадали мы с Любой и в одну кампанию с майором Бобовым А.В. - начальником боевой подготовки пограничного отряда. При встречах он хвалил мое усердие в работе. А моя жена уже начинала его спрашивать: "А не пора ли Николаю писать рапорт для поступления в военную академию?" Он отвечал, что уже пора. Люба после этого начинала на меня наседать: "Давай пиши, - тебе же говорят, что уже пора!". Но я мыслил по-своему. Я знал все требования к кандидатам для поступления в Военную академию им. М.В. Фрунзе. Кандидат, перед поступлением в военную академию, должен занимать должность начальника заставы или командира подразделения и находиться на этой должности не менее 2-х лет. У меня этого не было, - я был всего лишь заместителем. Возраст для поступления на стационар должен быть не старше 30-ти лет. В 1973 году мне исполнилось только 26 лет. Так что спешить было некуда. Напиши я в то время рапорт для поступления в академию, мне бы ответили, что рано, - не позволяла занимаемая должность. Поэтому с моей стороны никаких подвижек в этом отношении и не предпринималось.

В июне 1973 года мы с Любой были в гостях у семьи капитана Виктора Кулика (он работал офицером разведывательного отдела отряда). В беседе с нами Виктор Кулик сообщил такую новость, - что на командовании отряда меня вызнали лучшим офицером пограничного отряда. По этому поводу я особых эмоций не высказал. Но он меня подбадривал, мол, такой отзыв заслужить от командования - это много значит. Поэтому нужно продолжать также и дальше работать, не снижая усилий. А там, через пару лет, никто не будет возражать насчет учебы в военной академии.

Я еще не был в отпуске за 1973 год. По графику мой отпуск предстоял в июле. Поэтому с 1-го или со 2-го июля меня отправили в отпуск. Отпуск я проводил в г. Алма-Ата, у родителей своей жены. На Украину, к моим родителям, в том году решили не ехать.

В отпуск до Алма-Аты с п.г.т. Каахка ехали поездом в купейном вагоне. Очень было жарко ехать по Туркмении. Вспоминаю, как мы ехали в поезде по Туркмении: народа (в основном туркмены) на станциях было очень много. Мы с Любой ехали в купе одни, двери купе не закрывали. Остановился наш поезд на одной из станций, мы увидели, как в наш купейный вагон стало садиться много женщин-туркменок. Я взял и закрыл двери нашего купе на защелку, зная, что сейчас залетят и в наше купе. Тут вмешалась Люба: "Открой двери, - говорила она мне, - мне жарко!" Я взял и открыл. Сидим, наблюдаем, как по коридору заметались женщины-туркменки. Мы знали, что проводники их запускают без билетов: они ехали только по Туркмении.

И тут две женщины-туркменки заскакивают в наше купе и с ногами в обуви залезли на противоположное сиденье. Чтобы еще кто-то не забежал в наше купе, я взял и закрыл двери на защелку. Тут потянул от этих женщин сильный смрад. Ведь они свои волосы на голове моют кислым молоком. Моя Люба зашмыгала носом и тут же обратилась ко мне: "Открой двери!" Я ей ответил: "Сиди и нюхай!" Но потом я все-таки двери открыл. Минут через 15 проходил проводник и попросил с нашего купе этих соседок.

В Алма-Ате, будучи в отпуске, мы встретились с Левыкиными (Сашкой и Зиной). Оказалось, что Левыкин уже отслужил свою офицерскую службу полностью - уволился к тому времени из войск. Служил он на Сахалине, служба не пошла, вот и решил уволиться. Встретились мы еще в Алма-Ате с Кощеевыми (Лешей и Лидой), мы были у них в гостях.

Месяц отпуска прошел быстро, и мы поездом возвратились в свой пограничный отряд. В отряде я доложил о своем прибытии. В школе сержантского состава шел учебный процесс полным ходом. За время моего отпуска начальника ШСС, майора Нечаева, перевели в штаб пограничного отряда - офицером отделения службы штаба. Меня вызвал начальник пограничного отряда подполковник Колтунов С.С. и сообщил, что его приказом меня назначили начальником ШСС. Он спросил: "Вы не против этого решения?" Так как оно было принято без моего согласия и в мое отсутствие. Я ответил, что не против и буду прикладывать все силы, чтобы оправдать доверие командования пограничного отряда. В заключение, начальник пограничного отряда пообещал, что, если я сделаю ШСС отличной, то через 2 года меня направят учиться в Военную академию им. М.В. Фрунзе. Я этому обещанию сильного значения не придавал: ведь можно многое обещать.

Итак, с 1-го августа 1973 года я - начальник отрядной школы сержантского состава.

Начальником отрядной ШСС стал лейтенант Штаченко Н.Н., заместителем по политической части остался старший лейтенант Солод П.Н., общего заместителя начальника ШСС - не назначили. Во время моего августовского отпуска к ШСС был прикомандирован лейтенант Бондарев (был заместителем начальника 18-й пограничной заставы) для проведения боевой подготовки с курсантами. При разговоре со мной, старший лейтенант Солод П.Н. удивлялся тем, как лейтенант Бондарев проводил полевые занятия. Он выходил на занятия в поле в туфлях и в параллельных брюках. Я, по прибытию с отпуска, сам ходил на его занятия для контроля, и точно, - он был в туфлях и параллельных брюках. А ведь офицеру, проводящему занятия в поле по тактической подготовке, надо лично показывать, как отрывается одиночный окоп для стрельбы лежа, показывать изготовку для стрельбы, необходимо показывать перебежки на поле боя и другое, где нужно ложиться на землю. А лейтенант Бондарев в наглаженных параллельных брюках только объяснял, да на пальцах показывал, как это необходимо делать. Мне пришлось, при подведении итогов контроля, высказать это лейтенанту Бондареву. Но он такие замечания воспринял, как придирку и предвзятое к нему отношение. Пришлось мне обратиться к начальнику штаба пограничного отряда и пояснить ситуацию. Лучше не иметь такого заместителя, и я попросил у начальника штаба, что бы лейтенанта Бондарева не назначали моим заместителем. Потому что таким обучением он только калечил личный состав курсантов ШСС. И его вновь отправили на пограничную заставу.

Так что вся боевая и профессиональная подготовка будущих сержантов лежала пока на мне полностью. Проводил по 5-7 часов занятий в поле ежедневно, по субботам вывозил в поле на ИМЗ (инструкторско-методические занятия) сержантов. В конце каждого дня я проводил совещания с сержантами, где заслушивал их о состоянии учебы и дисциплины в отделениях за пройденный день и ставил задачи на следующий. Всех курсантов, которые допускали нерадивость в учебе и допустили нарушения воинской дисциплины (из докладов сержантов), я их по одному, вечером, вызывал на беседу и допоздна хорошо прорабатывал. При проведении индивидуальных бесед я выяснял причины, вызвавшие нарушения воинской дисциплины, причины нерадивого отношения к учебе и напоминал таким курсантам на нарушение требований военной присяги, своего воинского долга перед Родиной, игнорирования напутствия родителей, знакомых, односельчан, горожан о честном служении Родине. Мое индивидуальное воспитание было действенным - ведь некоторые курсанты даже пускали слезу. Мои индивидуальные беседы способствовали укреплению воинской дисциплины и качественной учебы. Некоторые из моих сержантов-командиров отделений, негодуя поведением отдельных курсантов, неоднократно мне напоминали: "Когда мы были курсантами, то сильно боялись канцелярии". Да, я тогда усиленно работал, не жалел тратить свое свободное от службы время, и это приносило свои плоды. Чтобы сделать ШСС отличной, мне приходилось работать с подчиненными очень напряженно на занятиях и после занятий. Можно сказать, от подъема (с 06.00) и до отбоя (до 23.00).

В ШСС в 06.10 - начиналась утренняя физическая зарядка, к этому времени я уже был в школе. Лично руководил физзарядкой. Если бег на 3000 м, то я бежал позади колонны и наблюдал, кто отставал, кого надо дополнительно тренировать. Если проводилась на физзарядке гимнастика, то осуществлялась работа на спортивных снарядах, я вызывал к себе слабоуспевающих и лично их учил выполнять упражнения на спортивных снарядах. Сам образцово показывал им то или иное упражнение, затем тренировал. Бывало, приходилось, при выполнении на перекладине упражнения "Подъем переворотом", тянуть курсанта даже за ухо, чтобы он сделал этот переворот на перекладине. В течение месяца упорной работы с курсантами на физзарядке и на занятиях по физической подготовке, - и они все делали подъем переворотом по 8 раз, а это отличная оценка. Некоторые курсанты, к окончанию ШСС, делали и по 12, и по 15 раз этот подъем переворотом. Одному начальнику сделать ШСС отличной невозможно. Поэтому многое зависело от помощников - сержантов-командиров отделений. А чтобы они были хорошими помощниками, их надо ежедневно так же обучать и контролировать их работу.

Привожу один пример.

По распорядку дня в ШСС, вечером, была 30-ти минутная чистка оружия под руководством командиров отделений. Курсанты под руководством своих командиров приступили к чистке оружия. Через 15 мин я вышел с канцелярии и увидел, как два командира отделения (сержант Барелюк и сержант Шилов), вместо того, чтобы руководить своими подчиненными, стояли в стороне и весело вдвоем о чем-то разговаривали, а их подчиненные отвлекались, тоже разговаривали между собой и не качественно работали по чистке своего оружия. Не стал я делать замечания сержантам в присутствии их подчиненных. Закончилась чистка оружия и началось свободное время. Я дал команду дежурному по ШСС открыть оружейную комнату и приступил к проверке состояния оружия в отделениях этих двух сержантов. У меня был белый подшивочный материал. Я нарвал кусочки размером 5 на 5 (см) и, по одному, вставляя в шомпол, проверил каждый ствол автомата этих отделений. Вытаскивал из ствола клочок белого материалу, а он черный от нагара, я авторучкой на нем писал номер этого автомата. Оказалось, что в отделении сержанта Барелюка самые грязные, с нагаром, автоматы, а ведь в тот день была стрельба.

И что же делать мне? Все клочки с нагаром и номерами автоматов я разложил в своей канцелярии на столе. Прошел отбой, я вызвал к себе всех сержантов и сказал, что я проверил состояние всех автоматов после чистки оружия и самыми грязнимы оказались автоматы с указанными номерами. Зачитал номера и спросил: "Чьи это подчиненные, что так плохо почистили оружие?" Сержант Барелюк ответил: "Это мои!". Я всех сержантов отпустил, а сержанту Барелюку приказал: "Принести автоматы своего отделения ко мне в канцелярию и лично, в течение одного часа, их вычистить". Я с 23.00 до 24.00 готовился к занятиям и писал конспекты на следующий день, а сержант Барелюк чистил автоматы своих подчиненных. После окончания чистки представил мне на проверку. Это была наука для всех сержантов. В дальнейшем они с большим рвением и усердием старались и надлежащим образом осуществляли контроль в своих отделениях.

Работая в ШСС начальником, я ежемесячно, не менее двух раз, проводил тренировки личного состава в действиях по сигналам тревог, а также по поиску и задержанию нарушителей государственной границы. Для проведения тренировки в действиях личного состава по поиску и задержанию нарушителей государственной границы, я обычно приходил в свое подразделение к 05.00 утра. Подымал и инструктировал пару курсантов для действий "нарушителями границы", затем их высылал на участок учебной границы. Только минут через 20 давал вводную дежурному по ШСС. Личный состав ШСС подымался по команде "В ружье" и действовал согласно ранее проведенного расчета: группа прикрытия границы выдвигалась в пешем порядке и прикрывала указанный рубеж; группа поиска, в составе трех поисковых групп, выдвигалась к месту оставления следов "нарушителями границы" и начинала поиск по следам или по направлению. Действия по поиску разворачивались на местности в большом районе и заканчивались задержанием "нарушителей границы" Как раз к общему подъему личный состав возвращался в место постоянной дислокации, - и физической зарядки уже не требовалось проводить.

При проведении полевых занятий с курсантами ШСС, погодные условия Туркмении много приносили различных сюрпризов. Часто, бывало, проводя одиночные стрельбы с курсантами в летний период на стрельбище, приходилось их немедленно прекращать и возвращаться к месту постоянной дислокации. Причина - начинался, так называемый, "афганец"; со стороны Афганистана начинал дуть сильный ветер, приносило облака, подымалась вокруг пыль, на зубах трещал песок; на дистанции 100 метров нельзя было разглядеть мишеней. Поэтому стрелять было бесполезно - не видели мишеней. Такие погодные условия могли длиться в Каахка от двух до трех суток. После этого "афганца", в летний период, температура воздуха становилась ниже на 5-10 градусов. Но через пару дней вновь наступала жара.

В период дуновения "афганца" в квартирах все окна надо было плотно закрывать. Но, после его прекращения, все равно на подоконниках и в комнатах был слой пыли по нескольку миллиметров. Так что женщинам приходилось много потрудиться, чтобы везде убрать эту пыль.

Учеба в ШСС подходила к очередному выпуску сержантов. Настал октябрь 1973 года. Начались выпускные экзамены в ШСС, которые принимали офицеры штаба пограничного отряда. Упорная работа начальника ШСС и его заместителя по политической части, а также командиров отделений, дали свои результаты - школа при выпуске сержантов получила общую оценку "отлично".

На фотоснимке - первый выпуск сержантов в ШСС под моим руководством.

На выпуске присутствовали: начальник пограничного отряда подполковник Колтунов С.С., начальник политического отдела подполковник Ваганов, - они сидят в центре. По левую руку начальника пограничного отряда - сижу я, возле меня - мой заместитель по политической части, старший лейтенант Солод П.Н. В первом ряду сидят командиры отделений ШСС, справа налево: сержант Иванченко, сержант Лазаренко, сержант Яковлев, за майором - заместителем начальника штаба, сидит старшина ШСС сержант Бронсков, левее - сержант Москалюк, возле него - сержант Постовой.

За достигнутые результаты в обучении и воспитании будущих сержантов для государственной границы меня наградили грамотой.

Я продолжал работать в ШСС без моего общего заместителя, - никого из подходящих для ШСС офицеров командование еще не определило. Поэтому мы с Павлом Николаевичем Солод (моим заместителем по политической части) продолжали работать вдвоем. Он был моим одногодком, но пограничное училище закончил на 2 года раньше меня, поэтому был в звании старшего лейтенанта, а я еще - лейтенантом.

Часто, по вечерам, мы с ним обсуждали вопросы обучения курсантов и повышения профессиональной подготовки сержантов, проведения воспитательной и индивидуальной работы с курсантами. Мой заместитель по политической части был принципиальным и требовательным офицером, не переносил очковтирательства в работе, в профессиональном отношении был подготовлен хорошо.

Однажды я его учил офицерской этике. Помню, пришел он в подразделение расстроенный. Начал я интересоваться, в чем же дело? И тут Павел Николаевич выпалил: "Да я этому лейтенанту Луговому больше никогда первым не протяну руку!" И рассказал почему.

Да, лейтенант Луговой был из сверхсрочников, в 1971 году еще был младшим лейтенантом, а к 1973 году стал лейтенантом - закончил экстернат. Еще будучи младшим лейтенантом, его назначили заместителем командира автотранспортной роты по политической части. Был он любимцем начальника тыла пограничного отряда, подполковника Змиевца. Часто заходил в кабинет начальника тыла и позволял там себе некоторые вольности, а подполковник Змиевец ласково делал ему замечания. Жена лейтенанта Лугового работала секретарем или деловодом у начальника тыла. Сам по себе лейтенант Луговой был каким-то высокомерным, здороваясь и подавая руку офицеру, он как бы даже отворачивался. А при встрече с старшим лейтенантом Солод П.Н., выкинул какую-то оскорбительную шутку.

По этому поводу я успокоил своего заместителя, сказав ему: "Павел Николаевич, вы старший лейтенант, вы старше по воинскому званию, он всего лишь - лейтенант; для него большая честь, если вы ему первым протягиваете руку, он, как младший по воинскому званию, вам, первым, и не должен ее потягивать, а ожидать, когда вы ему протяните руку". Мои обоснования его убедили, - он согласился с моими доводами.

Бывало, наши жены возле жилого дома собирались и судачили о своих мужьях, о перспективах поступления в военную академию. Галина Солод, однажды, говорила моей жене: "Люба, сначала мой муж поедет в военную академию поступать, а когда поступит, тогда только поедет твой, ведь мой муж раньше твоего закончил пограничное училище".

Уже подходил к концу 1973 год, старший лейтенант Солод П.Н. к тому времени прослужил четыре года офицером, занимал должность заместителя начальника ШСС три года. Дальнейший его путь для учебы - Военно-политическая академия в Москве. Поэтому он в сентябре 1973 года написал рапорт с просьбой о направлении его на учебу в Военно-политическую академию. Начальник политического отдела отряда подполковник Ваганов на его рапорте написал: "В связи с тем-то и тем, рекомендую направить на учебу в 1975 году" и его подпись.

Писать рапорт для поступления в Военную академию им. М.В. Фрунзе я и не собирался - ведь я еще и года на своей должности не проработал, а надо было не меньше двух.

Наша школа сержантского состава, как только начиналась осень, по воскресеньям, часто ездила в местные колхозы для оказания помощи в уборке урожая. К начальнику отряда приезжали башлыки (председатели колхозов) и просили оказать помощь. Поэтому я со своим личным составом часто ездил убирать и хлопок тонковолокнистый, и лук, и бахчевые культуры. Работали тогда в колхозах за "спасибо" - ведь оплаты за работу в колхозах, пограничному отряду никто не перечислял.

Нравилось курсантам работать на уборке лука, так как это было равнозначно, что качать мышцы. Ведь лук был собран в мешки, и задача курсантов заключалась в том, чтобы грузить мешки с луком в поле на автомашины. Небольшую часть курсантов я оставлял на железнодорожной станции в товарных вагонах, и там мешки с луком они погружали в вагоны. Так курсанты работали целый день. По окончанию этих работ бригадир давал нам мешка три с луком. И так каждый раз. Себе я привозил домой один мешок, а остальные потом раздавал тем офицерам, которые меня просили об этом.

Часто бывали мы на уборке хлопка. Убирать тонковолокнистый хлопок - это задача потруднее и кропотливая. В Туркмении убирают хлопок, в основном, женщины и школьники. Когда я привозил личный состав убирать хлопок, я старался правильно организовать работу. У меня работали все: лично я, сержанты и курсанты. Для руководства работами в поле, выезжал с подразделения кто-то один из офицеров - я, или мой заместитель. При прибытии на уборку хлопка, я, на исходном положении, становился на краю по середине поля и брал себе 2 рядка, каждому сержанту указывал по 3 рядка, каждому курсанту - по 5 рядков; одевали на себя белые передники с большим карманом для хлопка, и, по моему сигналу, все начинали работу одновременно. Поэтому был у меня в подразделении порядок, все трудились, никто беготней по полю не занимался, как это наблюдалось в других подразделениях, где офицеры собирались вместе, судачили, сержанты делали то же, что и офицеры, а подчиненные, глядя на них, только бегали и дурачились по полю. Главное в успехе любого дела - четкая организация действий и личный пример командира. Я старался делать именно так.

Подразделения пограничного отряда на уборку хлопка могли привлекаться до самого ноября месяца, то есть до начала дождей. После дождей уборка хлопка в колхозах продолжалась, но этот хлопок за 1-й сорт уже не шел.

До глубины души запомнился мне трогательный случай, который совершила моя жена. Это было во время прохождения учебного пункта в пограничном отряде. Тогда на базе ШСС обучалась одна учебная застава учебного пункта, и это было в конце ноября 1973 года. В один из будних дней ноября 1973 года, впервые за весь сезон, с утра начался мелкий дождик, который продолжался целый день. И вот моя жена проявила огромную заботу, - чтобы я не раскис от дождя, она взяла свой зонтик, накинула мою накидку через плечо и решила принести мне прямо в канцелярию. А идти нужно было к нам в ЩСС метров 700-800. Как раз я закончил мероприятие в школе и пошел домой на ужин. Прошел метров 300, и вдруг идет навстречу жена - несет мне накидку. Я был растроган и сказал: "Люба, зачем ты по дождю ко мне идешь? Я ведь не раскисну от дождя, это первый дождь, и я радуюсь ему, к тому же еще очень тепло". Пришлось одеть свою накидку и поблагодарить Любу.

После октябрьского (1973 года) выпуска сержантов в ШСС, в ноябре начался учебный пункт в пограничном отряде. При ШСС то же была подобрана, из лучших солдат, одна учебная застава, которой командовал я вместе со своим заместителем. Но с этой заставы, после месячного обучения на учебном пункте, можно было зачислить в ШСС не более половины молодых солдат. Остальных мы отсеивали по различным причинам. Как же набрать для ШСС 70 кандидатов? Мы с замполитом по вечерам ходили по другим учебным заставам, беседовали и отбирали подходящих солдат, сначала брали их на карандаш. Мы проводили индивидуальные беседы с молодыми солдатами, которых нам рекомендовали другие начальники учебных застав. Если они отвечали нашим требованиям, мы брали их на учет.

Работу по отбору кандидатов мы с замполитом успели провести вовремя и со 2-го января 1974 года в нашей школе сержантского состава начался учебный процесс по подготовке сержантов, а учебный пункт в пограничном отряде продолжался еще до 30 января.

Вот мои помощники - сержанты-командиры отделений, которые начинали со мной работать в январе 1974 года.

Справа налево: сержант Губарев, сержант Логвинов, старшина ШСС - сержант Постовой, сержант Барелюк, сержант Давыдюк , отсутствует сержант Шилов.

С этими сержантами я провел весной 1974 года два показные учения с боевой стрельбой.

25 января 1974 года меня вызвал к себе начальник штаба пограничного отряда майор Бекетов и поставил задачу такого содержания: "ШСС необходимо подготовиться и 18 февраля 1974 года провести показные тактические учения для начальников пограничных отрядов пограничного округа на тему: "Пограничная застава в наступлении по отражению вооруженного вторжения на охраняемом участке". - Учение подготовить с боевой стрельбой и боевым гранатометанием в наступлении. Будет присутствовать на учениях генерал-майор Донсков". Я ответил, что приложу все силы, чтобы учение прошло интересно и поучительно. Вот такую сложную задачу мне надо было выполнить и подготовиться в короткие сроки.

И закрутились мы в работе с заместителем по политической части, старшим лейтенантом Солод П.Н. А трудности в подготовке были большие. Ведь курсанты ШСС всего лишь как месяц назад только закончили учебный пункт. Они еще не стреляли ни с пулеметов ПК, ни с крупнокалиберных пулеметов БТР, ни с ручных гранатометов РПГ-7, не метали ручных осколочных гранат на ходу. Всему этому мне необходимо было научить курсантов за какие-то 18 дней и планомерно отрабатывать программу обучения в ШСС. Курировал подготовку ШСС к показным учениям капитан Слыщенко В.П. - начальник боевой подготовки пограничного отряда, прибывший на замену майора Бобова А.В., которого перевели в Кара-Калу начальником штаба пограничного отряда.

Свою работу по подготовке личного состава ШСС (школы сержантского состава) я начинал с 06.00 и приходил домой только в 24.00. Моих курсантов, кроме всего, надо было научить в наступлении двигаться ровно в цепи с выдерживанием интервалов 8-12 шагов между наступающими, да еще вести огонь на ходу. Выдерживание равнения и интервалов в цепи в наступлении я начал обучать курсантов, начиная с троих человек. Пропустил всех и потренировал пару дней, разбив ШСС по три человека, затем пару дней тренировал по 10 человек, а потом, - 30 чел. (всю атакующую группу). Затем приступил к тренировке с ведением огня из автоматов холостыми патронами. Одновременно в эти дни тренировал и другие элементы боевого порядка заставы, такие как: группа захвата, группа обеспечения, разведывательный дозор и другие. Когда сколотил элементы боевого порядка, и они достигли четких действий, я приступил к обучению индивидуальной стрельбе со всех видов оружия: расчеты пулеметов, расчеты ручных гранатометов, снайперов. Тренировал личный состав отделений и групп в быстрой посадке на БТР и высадке с них. Довел этот показатель для отделений (посадка-высадка) до 9 сек.

Настало время приступить к обучению стрельбе боевыми патронами, наступая в цепи. Опять начал пропускать по три чел. с стрельбой боевыми патронами по мишеням, затем по 10 чел., и, наконец, полностью все 30 чел. в цепи (вся атакующая группа).

После подготовки всех элементов боевого порядка "заставы", приступил к обучению и тренировке сержантов (командиров отделений) по управлению отделениями и огнем в наступлении. Научил и потренировал сержантов правильно принимать решения в той или иной обстановке и подавать четкие команды и распоряжения. Заставил сержантов написать на трафареты все команды и распоряжения, которые они должны отдавать по радио своим подчиненным. А эти команды и распоряжения по громкоговорящему устройству будут слышать начальники отрядов с генерал-майором Донсковым при практическом показе действий "заставы". И, конечно же, сам я тоже готовился управлять "заставой" в наступлении; продумал какие решения в той или иной обстановке надо мне принимать и какие необходимо подавать команды и распоряжения по управлению отделениями и "заставой" в целом при пресечении вторгшегося "противника".

Это еще не все. А кто же готовил мишенное поле на стрельбище?

Конечно же начальник ШСС со своими курсантами и оператором по стрельбищному полю. В соответствии с тактическим замыслом учения, я разработал тактическую обстановку и на ее фоне мы подготовили мишенное поле. Устанавливали подъемники с мишенями, прокладывали узкоколейки для движущихся мишеней - все это делалось по рубежам открытия огня.

Настало время все это учение проиграть накануне, за неделю до прибытия генерала с начальниками отрядов. Получили боеприпасы, выдали их всем элементам боевого порядка "заставы", выдвинулись на исходное положение и по моей команде начали действовать. На последнем рубеже, в движении, бросили боевые осколочные гранаты. Все получилось, мы были готовы к показу, о чем я доложил начальнику штаба пограничного отряда. Но время показа тактических учений постоянно отодвигали. Проводили учения не 18 февраля, а только 20 марта 1974 года. Провели успешно.

Трудности, в подготовке и проведении тактических учений с боевой стрельбой, были еще и личные, - я в этот период приболел и нуждался в лечении.

В чем это заключалось? Оказывается, я перенес грипп на ногах.

Будучи начальником ШСС, я в конце января 1974 года, при проведении полевых занятий, почувствовал высокую температуру и сильный озноб. Вечером пришел домой, померял температуру, термометр показывал - 39,5 градусов. Я на ночь выпил пару таблеток аспирина и лег отдыхать. Жены в это время не было дома, - она была в Алма-Ате. Ее на 7-м месяце беременности забрали родители и увезли к себе домой рожать. Родители приезжали в гости к нам перед Новым годом, побыли недели две и уехали с Любой в Алма-Ату. Вот я один и оказался в пограничном отряде, один дома, в Каахка.

Проснувшись утром, я почувствовал себя как будто лучше, температура упала до 37, 5 градусов и я пошел в свою ШСС и продолжал работать, проводил занятия и тренировки личного состава по подготовке к учениям. С первых чисел февраля 1974 года я по вечерам постоянно имел температуру тела 38,5 градусов. Как не придешь вечером домой, как не смеришь температуру, так термометр все время показывал - то 38,2, то 38,5 градусов. Где-то через неделю при дыхании (при вдохе и выдохе) я почувствовал колкие боли под правой ключицей и под ребра. Пошел в наш отрядной медицинский пункт, - врач терапевт признал воспаление желчного пузыря. Приписал мне пить какую-то микстуру. Пил, ничего не помогало. Боли с каждым днем усиливались. Где-то с 10-го февраля я не мог лежа спать. Как лягу, то при вдохах и выдохах, меня под ключицы и под ребра, как будто, когтями раздирало. Пришлось по ночам дремать сидя, обложившись подушками. Готовясь к учениям, приходилось в поле бегать, набравши в легкие воздух и задерживать дыхание. Иначе было сильно больно под ребрами во время дыхания при беге. Вот так я, сидя, и спал почти полтора месяца, плохо кушал, исхудал, очень вяло себя чувствовал. Начальник штаба обещал после показных учений направить меня в госпиталь.

Тут подошло 3-е марта 1974 года. Вечером зашел ко мне в канцелярию мой заместитель по политической части, старший лейтенант Солод П.Н. и подал телеграмму с Алма-Аты, я ее прочитал спокойно, без всяких эмоций. Он обратился ко мне со словами: "Николай Николаевич, у тебя родилась дочь, а ты не радуешься!" Вот такое у меня было состояние при болезни. Я чувствовал себя плохо, меня все время знобило, дышал все время, как заяц, - делал чуть-чуть вдох и так же по чуть-чуть выдыхал, - ведь сильно кололо под ключицы и под ребра при полных вдохах и выдохах. Я чувствовал, что мне надо горчичники на спину поставить, но ставить было некому. Вот в таком состоянии я 20 марта 1974 года провел показные тактически учения с боевой стрельбой. После учений продолжал работать в ШСС, заниматься боевой и профессиональной подготовкой будущих сержантов.

25 марта 1974 года в наш медицинский пункт с военного госпиталя (с г. Ашхабада) приезжал врач (женщина, майор медицинской службы), я ей показался, все ей объяснил, она меня посмотрела, раннее проведенные рентгеновские снимки моих легких в медицинском пункте отряда, ничего не показывали. Она мне сказала, что завтра, то есть 26 марта меня заберет в госпиталь.

И наконец, с 26 марта 1974 года меня положили на лечение в госпиталь.

В этот же день начались обследования, - опять рентген ничего не показал. Случилось так, что на следующий день в госпитале проводил консультации приглашенный профессор, туркмен, какое-то местное "светило". Ему показали и меня; я все рассказал про свои симптомы, он послушал и спросил: "Кашэл ест?" и откашливаю ли я что-нибудь. Я ответил, что кашель у меня сухой. Он тут-же установил диагноз: "Сухой плэврит", - сказал он. Так и записали в мою историю болезни - "сухой плеврит" и начали сразу же лечить. Через каждые четыре часа мне кололи уколы с пенициллином - и днем, и ночью, а через неделю перешли колоть с новокаином. Как только начали колоть, так я в первую же ночь уснул лежа и дышал без болей. В дополнение к этим уколам, через день кололи уколы с магнезией, они очень были болящие. Часто брали кровь с вены на анализы. Ведь в те времена не знали, что такое одноразовые шприцы. После проведенных уколов, медсестра иголки и шприцы подвергала кипячению, затем ими продолжала по новой делать уколы. Поэтому шприцы и иглы были уже старыми, иглы совсем были затупленными. И как начинала медсестра колоть, - а игла никак не лезла в тело, а еще хуже, когда она колола в вену, - никак не могла ее проколоть, - все это мне приходилось терпеть. Пролежал я там целый месяц; за этот период я подсчитал, сколько же мною получено уколов? - их оказалось больше сотни.

Находясь в госпитале, я там встретил своего земляка из поселка Лиховка - Виктора Зиму, кажется, он с 1953 года рождения. Он тоже находился на лечении. Служил он в то время рядовым солдатом-пограничником в Каракалинском пограничном отряде.

Еще один земляк из поселка Лиховка служил в нашем отряде - Явтушенко Виктор. Он с моей младшей сестрой, Валей, учился в школе в одном классе, помню, он в школе пел очень тонким голоском. В нашем отряде он служил в оркестре рядовым солдатом, играл на барабане.

Перед выпиской с госпиталя меня вызвали на заседание ВВК (военно-врачебная комиссия) и объявили, что мне по болезни полагается отпуск на один месяц и вручили документ о прохождении лечения с заключением ВВК. Меня выписали, и я 26 апреля 1974 года уехал в свой пограничный отряд. По возвращению, я доложил о прибытии начальнику пограничного отряда и представил заключение ВВК. Начальник отряда сказал мне, что отдельно отпуска по болезни мне не дадут, а объединят его с очередным отпуском. Поэтому мне предоставили отпуск сразу на 2 месяца с 28 апреля 1974 года. Я, соответственно, быстро собрался, получил в кадрах отпускной билет и вечером 27 апреля поездом поехал в г. Ашхабад - ехал где-то, эти 120 км, часа три. Добрался до аэропорта, взял билет на самолет на утренний рейс и к обеду 28 апреля 1974 года был в г. Алма-Ата у родителей Любы. Тогда я впервые увидел свою 2-х месячную дочь Лену.

Наслушался я ее ночных криков: как начиналась ночь, так и пошли крики, и так продолжались эти крики все четыре месяца. Говорили, что у малых детей животики болят, поэтому они кричат. Побыл я со своей семьей вместе три недели и решил поехать к своим родителям погостить, так как отпуск был продолжительный. Заранее я взял билет на самолет и полетел до г. Днепропетровска через Москву. Встретился со своими родителями, братьями и сестрами. Моему отцу было 65 лет, а маме - 62 года.

Недели три я гостил у своих родителей; оказал помощь: с г. Вольногорска привез я им тонны две угля для топки, и дров. Чем смог, тем и помог. Не помню точно, какого числа я уезжал от своих родителей, то ли 15, то ли 20-го июня 1974 года. Помню: меня провожала мама и поехала со мной в г. Днепропетровск. Ехали мы до г. Днепропетровска автобусом "ЛАЗ", за рулем тогда сидел мой одноклассник - Самойленко Николай. Во время движения мы с ним немножко переговорили о школьных наших временах.

С г. Днепропетровска я летел до Алма-Аты самолетом через Москву.

Так незаметно и быстро прошли два месяца моего отпуска.

Пришлось собираться и ехать к месту службы; взял я билеты на самолет до г. Ашхабада на 30 июня 1974 года, и мы полетели всей своей семьей. Во время полета оказалось, что в Туркмении была сильная буря, - самолет сделал вынужденную посадку в г. Самарканде. Сидели в аэропорту часа три-четыре, а жара была неимоверная, нашей малой дочери было очень жарко, пришлось попроситься в какую-то служебную комнату, нам разрешили; там ее Люба раздела и положила на кушетку. Мы побыли в этой служебной комнате до объявления посадки на наш рейс. Прилетели в г. Ашхабад, а там, в аэропорту, нас уже заждались. С самого утра приехал на УАЗ-69 лейтенант Ткаченко (начальник клуба отряда) и ожидал нас 8 часов, - это его направил нас встречать начальник политотдела отряда подполковник Ваганов.

30-е июня, - в Туркмении жара в самом пике; Люба закутала Лену в пеленки, сверху укрыла одеялом, чтобы не продуло в ходе движения, - ведь легковой УАЗик был открыт. Проехали целый час, Люба смотрит на малую Лену, она будто бы спит, пробовала нажать на носик - она молчит; Люба испугалась - не тепловой ли удар получил ребенок? -попросила, чтобы остановились. Машина остановилась возле населенного пункта; мы все вышли, зашли в тенек под деревья; Люба простелила в тени одеяло, положила Лену, распеленала догола, она, казалось, спала или получила тепловой удар. Люба зажала Лене носик и тут она проснулась и раскричалась. Услышав крик ребенка, к нам сбежались с кишлака женщины-туркменки и на своем языке пошли "ла-ла, ла-ла", стали рассматривать Лену голенькую и охать да ахать. Люба не вытерпела и сказала: "Собираемся, едем дальше!" Запеленала полегче Лену, чтобы не жарко ей было, и мы все сели да поехали в отряд. Вот так маленькая Лена впервые почувствовала, что такое туркменская жара. Приехали домой в отряд; нас там встретили друзья. У кого-то одолжили для маленькой Лены кроватку, и жизнь пошла у нас своим чередом.

Жена у меня - хорошая хозяйка, очень хорошо готовила для меня и на заставе, и в отряде. Так что тыл у меня был надежным. Жить в отряде, - надо быть всегда начеку, лишнего ничего не болтать, иначе все быстро распространяется. Она знала: что нужно сказать и где сказать. Никогда меня не подводила, и я на нее надеялся, как сам на себя. Она в отряде быстро сдружилась с солидными женщинами - женами майоров и подполковников. Поэтому, благодаря ей, на праздники я был в компаниях, где в основном были капитаны, майоры и подполковники. Эти офицеры одобряли мою работу, говорили "так держать", но и напутствовали на дальнейшую службу.

В штабе отряда я сдал свои отпускные документы, рапортовал своим старшим начальникам и приступил к работе в своем подразделении - школе сержантского состава. Ведь начинался июль 1974, учебный пункт на базе ШСС только закончился и с 1-го июля начался учебный процесс нового набора в нашей ШСС. Мой заместитель по политической части, старший лейтенант Солод П.Н., закончив работу на учебном пункте при ШСС, пошел в очередной свой отпуск, и в дальнейшем ему предлагали должность политработника в комендатуре. Поэтому в ШСС прикомандировали с заставы нового заместителя по политической части - лейтенанта Меньшикова. Работали мы с лейтенантом Меньшиковым не более двух месяцев. С работой политработника он справлялся.

Общего заместителя так и не определили в ШСС. Пришлось вдвоем с лейтенантом Меньшиковым обучать и воспитывать будущих сержантов-командиров отделений для пограничных застав.

В середине июля 1974 года закончился мой годичный кандидатский стаж - испытательный срок для принятия в члены КПСС. В конце июля 1974 года проходило партийное собрание первичной партийной организации управления пограничного отряда, где одним из вопросов был: "Прием в члены КПСС кандидата в члены КПСС Штаченко Н.Н.". Несколько коммунистов выступило с предложением принять меня в члены КПСС; за это предложение проголосовали все собравшиеся на собрании и мне объявили, что решением партийного собрания меня принято в члены КПСС, окончательное решение оставалось за партийной комиссией при политотделе пограничного отряда. Через несколько дней было заседание партийной комиссии, которая 2-го августа 1974 года своим постановлением утвердила решение партийного собрания о приеме меня в члены КПСС.

Итак, с 2-го августа 1974 года я стал членом КПСС.

При этом я почувствовал еще большую ответственность в своей работе по подготовке младших командиров для пограничного отряда. До принятия в члены КПСС я сделал два выпуска сержантов и они, командованием отряда, были признаны отличными. Школа сержантского состава в течение прошедшего года признавалась, по результатам проверок, "отличной". Я начал обучать, под своим началом, третий набор курсантов ШСС для пограничного отряда.

В первые два года офицерской службы, из моих однокурсников по училищу, хорошо себя проявил лейтенант Горчаков, который проходил службу заместителем начальника 2-й пограничной заставы. Через полгода он прославился тем, что, оставаясь один на заставе, сумел себя хорошо проявить - со своей заставой задержал нарушителя государственной границы. С поисковой группой, в жару, преследовал нарушителя более 10 км, и его пограничники заставы задержал. За эти умелые действия его наградили медалью "За отличие в охране государственной границы СССР". Мы тогда, все однокурсники, завидовали ему, думали, что теперь он далеко пойдет. Через два года офицерской службы его, одним из первых, назначили начальником пограничной заставы. Но потом он сильно зазнался. Считал, что ему все позволено. К тому же, у него дядя служил в управлении Среднеазиатского пограничного округа, в г. Ашхабаде, - начальником отдела кадров. Он начал применять такую форму службы, как работа с местным населением, и, в связи с этим, подолгу и допоздна задерживался в кишлаках. Часто опаздывал на заставские мероприятия, проводимые вечером.

Начальник штаба пограничного отряда, на совещании с офицерами, доводил такой случай из деятельности лейтенанта Горчакова: на заставе подходило время проведения боевого расчета (19.00), но начальника заставы (лейтенанта Горчакова) на заставе не было, он находился в туркменском кишлаке; заместитель начальника заставы, тоже лейтенант, видя такую проблему, сам составил распорядок для проведения боевого расчета и начал его проводить. Во время проведения боевого расчета с личным составом, подъехал на заставу лейтенант Горчаков, взял из рук лейтенанта (своего заместителя) распорядок проведения боевого расчета, посмотрел в него, разорвал на мелкие клочья и бросил в лицо лейтенанту в присутствии всей заставы, сказав: "Такой распорядок никуда не годится". Короче, взял и перед всем личным составом унизил своего заместителя. Лейтенант, его заместитель, сдержался, промолчал, а за такое унижение мог бы и не стерпеть, тем более, что на целую голову был выше ростом лейтенанта Горчакова и физически посильнее.

Прошли три года моей офицерской службы, прошли быстро, в активной работе с подчиненными, и я окончательно почувствовал, что стал офицером, был принят в члены КПСС. По Положению о прохождении офицерской службы, подошел срок присвоения очередного воинского звания - старшего лейтенанта. За три года службы я заработал хорошую офицерскую аттестацию.

В субботу, первой недели июля 1974 года, на читке приказов управления пограничного отряда был зачитан приказ о присвоении мне, и моим однокурсникам, воинского звания старший лейтенант, и были вручены поздравительные письма от командования Среднеазиатского пограничного округа.

Помню, как в середине августа 1974 года, в пятницу, я зашел в отделение строевое и кадров пограничного отряда решать кадровые вопросы по ШСС; порешал их с начальником отделения капитаном Шевцовым В.М. И в конце он задал мне вопрос: "Николай Николаевич, ты собираешься поступать в Военную академию им. М.В. Фрунзе?" Я ответил, что, если командование пограничного отряда меня направит, то я поеду поступать в военную академию. На это он мне ответил: "Получай медицинскую книжку в медицинском пункте отряда, я тебе выписываю предписание и в понедельник езжай в г. Ашхабад, в госпиталь, для прохождения медицинской комиссии".

Нас с отряда на медкомиссию в госпиталь поехало трое офицеров: капитан Костенко - начальник физической подготовки и спорта пограничного отряда - он собирался поступать на заочное отделение военной академии, - так как ему было тогда 34 года; старший лейтенант Орлов Н.Н. и я - шли на стационар. Капитан Костенко медкомиссию не прошел - зрение не позволило. Старший лейтенант Орлов Н.Н. и я медкомиссию прошли. Но у старшего лейтенанта Орлова были семейные проблемы с женой, - он решил разводился. Поэтому в политотделе поставили вопрос ребром: "Сохранится семья - едешь поступать в академию; не сохранится - значит академии не видать". Он выбрал второе. Академию ему зарубили. Остался я один - кандидат для поступления в военную академию на 1975 год.

В соответствии с тогдашними требованиями, перед поездкой в Москву, в год поступления (1975 год), еще надо было проходить в госпитале, в Ашхабаде, повторную медкомиссию. Всегда так делалось: первая медкомиссия проводилась за год до поступления, а вторая - в год поступления.

Проходил я первую медкомиссию в 1974 году и думал: ведь только три месяца прошло с тех пор, как я лежал с плевритом в госпитале, и пропустят ли меня из-за этой болезни. А еще пару лет назад, у меня болело горло, было воспалено и как раз в то время проходили все офицеры отряда диспансеризацию в нашем медицинском пункте. Мне тогда врач, старший лейтенант Крохин, в медицинскую книжку записал: "Хронический тонзиллит". Оказалось, в госпитале, при прохождении первой медкомиссии, заместитель начальника госпиталя по медицинской части все искал по приказам - проходит кандидат для поступления в академию или нет с этим диагнозом. Но не смог никак найти этот приказ. Я ему доказывал, что горло воспалилось впервые и как раз при прохождении медицинского осмотра в отряде.

Прошел целый год, и мне надо было ехать на вторую медкомиссию в госпиталь. Поэтому я задумался. Те офицеры, кто раньше пытался поступить в академию, мне говорили, что при поступлении в академию, такие записи в медицинской книжке, как: хронический тонзиллит и болезнь плевритом - не желательны. В Москве могут забраковать при поступлении в академию. А что же делать? Говорили мне опытные офицеры: "А ты уничтожь старую медицинскую книжку и заведи новую". "Так ведь там записи врачей при прохождении первой медкомиссии", - отвечал я. "Скажешь на второй медкомиссии, что, когда возвращался поездом после первой, - книжку с другими документами в поезде украли".

Так я и сделал. Пошел в медицинский пункт к начальнику медицинской службы отряда капитану Рахманову К.Р., объяснил ему свою проблему, и он согласился на меня завести новую медицинскую книжку, поделал все необходимые записи, а старую книжку я потом спрятал и никому не показывал. Поэтому в новой медицинской книжке все было хорошо - записи про мои бывшие болезни отсутствовали.

Работа в ШСС продолжалась тем же порядком. В первых числах сентября 1974 года прибыл с отпуска мой заместитель по политической части старший лейтенант Солод П.Н., которого выдвигали на вышестоящую должность в комендатуру, но он отказался и захотел продолжать работать на прежней должности. Ему пошли навстречу и оставили, а лейтенанта Меньшикова вновь отправили на заставу.

В октябре 1974 года было принято решение в округе о том, что личный состав ШСС должен принять участие в военном параде 7-го ноября 1974 года на центральной площади в г. Ашхабаде. И началась подготовка к параду. Наша ШСС за две недели до начала парада выехала поближе к г. Ашхабаду - на 1-ю пограничную комендатуру "Комаровка". Там мы разместили личный состав своей ШСС и приступили к ежедневным тренировкам. Участвовали в нескольких гарнизонных тренировках на центральной площади г. Ашхабада; также была проведена 5-го ноября генеральная репетиция на центральной площади, а 7-го ноября 1974 года - военный парад. Пограничники прошли великолепно.

В связи с участием в параде личного состава ШСС в том году, выпуск сержантов на две недели был осуществлен позже. Выпуск сержантов мы с замполитом сделали отличный, за что получили грамоты от Начальника войск Среднеазиатского пограничного округа.

После парада 7-го ноября 1974 года, в этот же день, я получил по средствам связи разрешение от начальника пограничного отряда на возвращение личного состава ШСС в отряд, к месту постоянной дислокации. В пограничной комендатуре стояли наши отрядные два ЗИЛ-131, поэтому мы проверили личный состав, вооружение и провели посадку на автомашины личного состава. До пограничного отряда надо было ехать 100 км; от комендатуры до отряда была асфальтная дорога. Смущало меня то, что начался мелкий дождь, небо было затянуто облаками. Асфальтная дорога в Туркмении, в результате сильной жары и во время дождя, очень скользкая. Так как смола сильно нагревается, она застилает всю поверхность покрытия, и дорога становится скользкая, как на льду.

Мы выехали с комендатуры "Комаровка" после обеда, в 15.00; я ехал с частью личного состава на первой автомашине впереди, вторая автомашина, с моим замполитом, ехала за первой на удалении до 100 м. Скорость движения я выдерживал не более 50 км в час. В ходе движения я посматривал в зеркало и наблюдал за движением второй автомашины. Преодолев половину маршрута, я посмотрел в зеркало и увидел, что вторая автомашина с моим замполитом отстала от нас - ее даже не было видно. Я дал команду своему водителю остановиться на обочине и подождать вторую автомашину. Я вышел из кабины и стал в двух шагах от заднего борта, держа в руках сигнальные флажки. Вторая автомашина начала приближаться; за метров 500 от нас я определил, что автомашина приближается с большой скоростью. Я вышел на середину дороги и начал подавать флажками сигнал "Уменьшить скорость", но реакции водителя не было, а мой замполит, видать, дремал в кабине. А за метров 50 от нас, водитель начал тормозить, чтобы остановиться за нашей автомашиной; при торможении автомашину по дороге понесло юзом со скольжением то вправо, то влево, - еще чуть-чуть и меня бы прихлопнуло к заднему борту первой автомашины, - благо, что автомашина, сделав скольжение влево, проскользнула вперед мимо нашей автомашины и потом водитель ее остановил впереди нашей. Я дал, конечно, нагоняя водителю и, отдельно, - своему заместителю. Как это можно в таких условиях гнать с такой скоростью и не реагировать на мои сигналы? Но все обошлось благополучно: автомашина с замполитом не врезалась в задний борт нашей автомашины и не прихлопнула меня. Дальнейший марш на автомашинах до отряда пришлось совершать с еще меньшей скоростью (до 40 км в час).

За участие в параде 7-го ноября 1974 года и за высокую строевую выучку курсантов ШСС Начальник войск Среднеазиатского пограничного округа наградил меня грамотой.

Выпуск сержантов в ШСС был проведен 20 ноября 1974 года. После выпуска были приняты важные решения командования войск Среднеазиатского пограничного округа - отрядные школы сержантского состава пяти пограничных отрядов, в том числе и нашего, были объединены в Межотрядную школу сержантского состава (МОШСС). И эта МОШСС базировалась на базе нашей отрядной ШСС. Было назначено командование вновь образованной школы. Командование МОШСС: начальник школы - майор Тимофеев, заместитель начальника МОШСС по политической части - старший лейтенант Садыков (кандидат для поступления в Военно-политическую академию в 1975 году), начальник штаба МОШСС - капитан Шкляров. В организационную структуру школы входило пять учебных застав, где готовились сержанты для пяти пограничных отрядов (Каракалинского, Бахарденского, Каахкинского, Серахского и Тахтабазарского).

Меня, соответственно, назначили начальником 3-й учебной заставы. Я набирал кандидатов для поступления в МОШСС на учебном пункте Каахкинского пограничного отряда, то есть своего. У меня заместителем по политической части остался старший лейтенант Солод П.Н. Должностные лица для других учебных застав прибыли с соответствующих пограничных отрядов.

С 1-го декабря 1974 года в нашем отряде начался учебный пункт, где меня назначили начальником учебной заставы учебного пункта. Я занимался обучением молодых солдат и одновременно осуществлял отбор кандидатов в МОШСС для своей учебной заставы школы. В течение месяца мы с замполитом осуществили отбор кандидатов, а остальные офицеры МОШСС отбирали кандидатов на учебных пунктах других пограничных отрядов.

Со 2-го января 1975 года в МОШСС начался учебный процесс по подготовке сержантов. К этому времени прибыли все кандидаты из других отрядов.

Что можно сказать о работе в МОШСС? Начальник МОШСС мало занимался учебным процессом и обучением офицерского состава. Поэтому в МОШСС не было единства взглядов на методику обучения будущих младших командиров: начальник МОШСС не стремился к этому. Часто он появлялся среди подчиненных офицеров с запахом алкоголя; по утрам можно было слышать от него сильный перегар от вечернего перепоя. Начальник штаба от начальника МОШСС не отставал. Поэтому весь учебный процесс лежал на совести начальников учебных застав и их заместителей по политической части.

Был, в МОШСС, большой отрыв курсантов от учебного процесса в учебное время. Снимались, иногда, с занятий полностью учебные заставы для облагораживания территории пограничного отряда: дернования и подметания, рытья траншей и т.д.

А как же обстояли мои семейные дела?

Моя дочь Лена потихоньку подрастала. Помню, как где-то в декабре 1974 года моя десятимесячная дочь перепутала день с ночью. Бывало, проснется в 03.00 часа ночи и начинает играться. Люба сколько ее ни качала на руках, - она все никак не засыпала. И так продолжалось больше недели. Люба вся выбилась из сил. Я, видя такое положение, вставал ночью и подходил помочь, говоря: "Иди, Люба, немного поспи, а я посижу с Леной и поиграю с ней". Однажды было и так: Люба качала, качала на руках Лену, уставшая, не спавши, а потом, разозлилась на Лену, сказала: "Ты будешь спать или нет?", - и бросила Лену на кровать, что я даже испугался и сказал: "Ты, Люба, больше так не делай!" Но потом все нормализовалось со сном у маленькой Лены.

Январь и февраль 1975 года были тогда не холодные, а в комнатах моей квартиры было прохладно, и моей маленькой дочурке Лене было холодновато. Отопительные батареи были еле-еле тепленькие. Тогда, в середине января, заболела гриппом Люба. Я маленькую Лену перенес с кроваткой в отдаленную комнату, подальше от Любы и сказал жене, чтобы она не подходила к Лене. А сам проводил занятия с курсантами в школе сержантского состава. Во время перерывов прибегал и смотрел, как ведет себя Лена. Она все звала маму, но я Любе строго наказал: "Ни в коем разе не подходить к дочери". Я сам ухаживал за обоими целую неделю пока не выздоровела Люба. Грипп у жены излечился, и маленькая Лена не заболела. Пришлось мне тяжело тогда, - ведь нужно было заниматься учебным процессом в школе сержантского состава и успевать хозяйничать дома.

А отопительные батареи слабо грели не только в моей квартире, но и во всех квартирах двух 3-х этажных домов. Начальник отрядной котельной, прапорщик Кабардинский, удивлялся и говорил: "Котельная совсем новая, куда только уходит горячая вода?". Лишь только в январе 1991года, будучи на стажировке с курсантами Алма-атинского пограничного училища в этом отряде, я узнал, почему так слабо грели отопительные батареи в квартирах. Дело в том, что жилые дома строила строительная рота - солдаты. Что они сделали, какую свинью подстроили? Они заварили в водопроводных трубах отопительной системы ломы, именно во входных трубах в каждом подъезде, куда подавалась горячая вода на дом. Поэтому горячая вода еле-еле поступала в дом. Вот и было холодно. В 1991 году зима в Туркмении была суровая, морозы доходили до минус 25 градусов, и система теплоснабжения была разморожена: трубы были не утеплены, замерзла в них вода и они полопались. Пришлось переваривать и менять трубы. Вот тогда и обнаружили ломы во входных трубах системы каждого подъезда. Дома были построены в 1970 году, так что ломы убрали только через 20 лет.

Где-то в марте 1975 года перевели моего заместителя по политической части - старшего лейтенанта Солод П.Н. - на должность заместителя коменданта пограничной комендатуры по политической части. Мне назначили с заставы нового заместителя по политической части - лейтенанта Макарова. Это был хорошо подготовленный офицер, знающий свое дело. Грамотно проводил занятия с личным составом по политической подготовке и Уставам Вооруженных Сил, умело проводил политико-воспитательную работу с курсантами. Он был старательный и трудолюбивый офицер.

Ежегодно, весной, пограничным отрядом, на одном из стыков с соседними пограничными отрядами, проводились пограничные учения по планам взаимодействия. Одно из таких учений было запланировано в первых числах апреля 1975 года на стыке с Бахарденским пограничным отрядом. Чтобы учение прошло успешно, надо было с офицерами резерва пограничного отряда повести рекогносцировку района учений.

За десять дней до начала пограничных учений рекогносцировку организовал и проводил начальник штаба пограничного отряда майор Бекетов. На рекогносцировку он привлек: начальника МОШСС, майора Тимофеева; начальника штаба МОШСС, капитана Шклярова; начальника 2-го отделения (боевой подготовки) штаба, майора Слыщенко В.П., - он же являлся на учении начальником группы поиска пограничного отряда; старших лейтенантов Штаченко и Надыкто, лейтенантов Ромашина, и Костромина - участников группы поиска. Всем офицерам было приказано взять на рекогносцировку рабочие карты с участком пограничного отряда.

В назначенное время, рано утром, рекогносцировочная группа на УАЗике и ГАЗ-66 выехала на пограничную комендатуру "Комаровская". Рекогносцировку по уточнению рубежей, районов, маршрутов поиска начальник штаба решил начать с левофланговой пограничной заставы Бахарденского пограничного отряда. Чтобы попасть на эту заставу, надо было следовать через 3-ю комендатуру Бахарденского пограничного отряда. При следовании по маршруту к 3-й комендатуре, начальник штаба приказал офицерам внимательно наблюдать за местностью и сличать ее объекты по топографическим картам. А ехать надо было километров 20. Местность была холмистая, средне пересеченная, с наличием большого количества полевых дорог. Ехали мы на пограничную комендатуру Бахарденского пограничного отряда по полевой дороге в пограничной полосе. Вдоль дороги шла только линия электропередач. При движении встречалось несколько развилок дорог, на одной из них, начальник штаба остановил автомашины, офицеры спешились и построились. Там начальник штаба указал, что на этой развилке делается поворот на пограничную комендатуру и мы должны запомнить эту развилку. Я тоже осмотрелся на местности, у поворота как раз был столб с подпоркой; я все пометил на своей рабочей карте, просчитал и записал расстояние. Мы сделали посадку на автомашины, повернули на развилке влево и поехали дальше на комендатуру; ехали километров четыре-пять. Прибыв в расположение комендатуры, начальник штаба вновь спешил офицеров и указал, что сюда сосредотачивается вся группа поиска Каахкинского пограничного отряда, а с комендатуры все элементы группы поиска будут выдвигаться дальше по своим направлениям и указал эти направления. После работы на этой точке рекогносцировки, начальник штаба повел автомашины с офицерами на левофланговую заставу, которая стыковала с Каахкинским пограничным отрядом. Миновав заставу, мы поехали на ее левый фланг. Ехали до тех пор, сколько это было возможно, - дальше дороги не было. Офицеры спешились, машины остались под крутой горой, и начальник штаба повел офицеров тропой вверх, на высоты гор. Больше часа мы подымались и, наконец, вышли к линии границы; далее шли вдоль границы на участок Каахкинского пограничного отряда. Вышли мы все на гору Большая Хунча; там начальник штаба указал офицерам рубеж начала поиска, направления поиска поисковым группам каждой учебной заставы МОШСС, показал, где находятся в тылу рубежи блокирования; мы должны были пройти по этим маршрутам и выходить на рубежи заслонов в тылу, а туда было километров 15-17. Было указанно место сбора офицерам рекогносцировочной группы - в районе пограничной комендатуры "Комаровская". И все офицеры двинулись по своим направлениям поиска.

После трех-четырех часов движения по своим маршрутам и направлениям поиска мы собрались при управлении пограничной комендатуры "Комаровская". Там начальник штаба подвел итоги работы на рекогносцировке, ответил на вопросы офицеров, затем мы организованно выехали в п.г.т. Каахка, где дислоцировалась МОШСС.

Итак, настал день учений. Это было, помнится, 4-е или 5-е апреля 1975 года. Рано утром резерв пограничного отряда был поднят по сигналу "В ружье", сбор личного состава был проведен в расчетные сроки. Была построена колонна автомашин; начальники группы поиска и группы блокирования осуществили расчет и посадку личного состава на автомашины, и колонна по сигналу тронулась в путь.

Достигнув пограничной комендатуры "Комаровская", группа блокирования остановилась для организации и прикрытия района блокирования, а группу поиска, по заранее определенному на рекогносцировке маршруту, повел майор Слыщенко В.П. Группа поиска выдвигалась на шести автомашинах ЗИЛ-131. На первых двух автомашинах выдвигалась моя, 3-я, учебная застава МОШСС. Я сидел на кузове первой автомашины, так как в кабине первой ехал сам майор Слыщенко В.П., а в кабине второй - капитан Шкляров, начальник штаба МОШСС. Группа поиска выдвигалась по полевой дороге, чтобы попасть на 3-ю комендатуру Бахарденского пограничного отряда. Сидя на кузове автомобиля, я, в основном, не следил за маршрутом, надеясь на старшего группы поиска. Но по времени как будто мы должны уже повернуть влево с одной из развилок; я мельком пропустил тот столб с подпоркой у очередной развилки дорог, где мы должны были поворачивать, а колонна все двигается прямо по полевой дороге. Я спохватился, постучал по кабине; машина остановилась, и я обратился к майору Слыщенко В.П. с вопросом: "Куда мы едем?". Он ответил, что на 3-ю комендатуру. Тогда я ему сказал, что поворот на 3-ю комендатуру мы давно миновали. Он мне в ответ: "Как миновали?" Я ему отвечаю: "Да метров 500 он остался позади!" Он мне подал команду: "Слезай с кузова и иди ко мне в кабину!" Я сел в кабину к майору Слыщенко В.П. Он мне сказал: "Давай веди колону по правильному маршруту!" Я дал команду водителю на разворот в обратном направлении и повел колонну до развилки у столба с подпоркой, там мы повернули уже вправо на полевую дорогу, ведущую на комендатуру. Проехав километров с три, впереди показались строения комендатуры, и тут майор Слыщенко В.П., увидев издалека эти строения, остановил колонну и мне сказал: "А теперь давай залазь на кузов". Доехали мы до комендатуры, затем двинулись к самой левофланговой заставе, доехали до подножия гор, и оттуда, в пешем порядке, взобрались на высоты; подошли к горе Большая Хунча и расставили свои поисковые группы на исходном положении для поиска. Каждой поисковой группе своей учебной заставы я поставил задачу на ведение поиска, указав, направление поиска, порядок осмотра местности и местных предметов, порядок действий при обнаружении неизвестных, порядок поддержания связи, время начала поиска и конечный рубеж поиска. Старшими поисковых групп были сержанты - командиры отделений. В указанное время я подал сигнал своим поисковым группам на начало поиска, и они начали движение.

Погода была в начале апреля уже жаркая, температура воздуха доходила до 30-35 градусов тепла. Поэтому и экипировка каждой поисковой группы была по сезону. В каждой поисковой группе была радиостанция Р-105, весом 14 кг, для поддержания связи, один курсант нес за плечами бурдюк с водой, емкостью в 10 литров, один курсант имел сигнальный пистолет с набором различных ракет. Кроме того, у каждого курсанта был вещевой мешок, де имелся котелок и другие необходимые вещи.

Поиск начался, идти было далеко до группы блокирования. Я шел в метрах двадцати позади поисковых групп, наблюдая за их действиями. Рядом со мной шел мой радист с радиостанцией Р-105 и принимал сообщения от поисковых групп и команды от старшего группы поиска. При ведении поиска мы все поднялись на саму вершину горы Большая Хунча, как посмотрели с этой горы вниз, то увидели вдали фигуры солдат группы блокирования, которые выдвигались и занимали свои рубежи заслонов; а фигурки этих солдат нам виделись высотой, как спичечные головки. Опустились мы с горы Большая Хунча и начали подыматься на гору Малая Хунча, пройдя километров с три. Подошел поближе к одной из поисковых групп и обратил внимание, что один из моих курсантов хныкал и у него лились слезы. Пришлось мне его успокаивать, - видать, он представлял, что, как ему еще долго надо идти до конечного рубежа, по горам, опускаясь вниз и подымаясь вверх, с тяжелым рюкзаком, по жаре, - и "расписался" мой курсант, то есть запаниковал. Но когда оставалось до конечного рубежа километров с два, он немного успокоился и повеселел.

Да, на этих учениях был запуск двух учебных "нарушителей границы". Задержания были не совсем правильные, о чем было сказано при подведении итогов учений. На учениях мы никого из своих не потеряли. А бывало, иногда, что искали и своих солдат, которые где-то задремали в заслонах и вовремя не приходили по сигналу сбора. В основном цели, поставленные на учениях, были выполнены, личный состав изучил местность на правом фланге участка отряда, изучил маршруты и порядок действий при проведении пограничного поиска.

30 апреля 1975 года был очередной выпуск сержантов МОШСС - для меня последний. За время службы в пограничном отряде я участвовал в подготовке шести выпусков сержантов, работал на семи учебных пунктах по подготовке молодых солдат.

После выпуска сержантов, в мае месяце 1975 года на базе МОШСС, начался очередной учебный пункт по подготовке и отбору кандидатов исключительно для МОШСС. Я на нем проработал один месяц. С 2-го июня 1975 года меня отправили в госпиталь в г. Ашхабад для прохождения повторной медицинской комиссии. Приезжал я в госпиталь с новой медицинской книжкой. Там спрашивали, где же старая книжка с предыдущими записями. Я отвечал, что ее украли в поезде вместе с другими вещами. Все прошло. Я успешно прошел вторую медкомиссию.

По прибытию в отряд мне предоставили очередной месячный отпуск, который я проводил в г. Алма-Ата, где меня ожидали жена Люба и годичная дочка Лена - они улетели в Алма-Ату еще в апреле месяце.

Отдыхая в Алма-Ате у родителей Любы, я им рассказал, что прошел медицинскую комиссию, после отпуска еще будут сборы офицеров-кандидатов для поступления в различные военные академии; сборы будут проводиться при Бахарденском пограничном отряде. Своему тестю я говорил: "Будет одно плохо в Москве: ведь придется, один год снимать квартиру, а они там дорогие". Люба тогда вмешалась в разговор: "Ты еще поступи в эту академию, а потом будешь говорить о квартирах!" Я был тогда уверен, что вступительные экзамены я сдам: успею подготовиться. Мои сомнения с жильем на 1-м курсе рассеял мой тесть. Он сказал: "Коля, не волнуйся, я каждый месяц, для оплаты за квартиру, буду вам высылать деньги".

Быстро прошел месяц моего офицерского отпуска, и я отправился на самолете в г. Ашхабад один, оставив Любу с дочкой Леной в Алма-Ате.

По прибытию в отряд, мне сразу вручили командировочное удостоверение для поездки на подготовительные сборы, которые проводились при Бахарденском пограничном отряде. Числа 8 или 10 июля я выехал поездом до Бахардена вместе со старшим лейтенантом Садыковым (заместителем начальника МОШСС по политической части). Собрались в Бахарденском пограничном отряде все кандидаты: кто поступал в Военную академию им. М.В. Фрунзе, кто в Военно-политическую академию им. В.И. Ленина, кто в Военную академию тыла и транспорта. Нас отправили для подготовки в учебный центр "Инжерева" Бахарденского отряда, в 15-ти км от Бахардена.

Что представлял этот учебный центр? Там было стрельбище, пара небольших казарм, столовая и хозяйственные помещения; были там бассейн и душевая комната. По территории бегало с десяток свиней. Населенных пунктов, ближе Бахардена, не было. Дорога, Бахарден - Ашхабад, находилась в 8-ми км от учебного центра, где мы обучались. Учебный центр охраняло отделение солдат, оно же и обслуживало учебный центр во время стрельб. Периодически с нами проводили занятия офицеры, которые приезжали с управления пограничного округа. В основном подготовка была самостоятельная. Некоторые офицеры привезли с собой программы вступительных экзаменов, учебную литературу, Боевые уставы Сухопутных войск (батальон, рота) и готовились мы, как самостоятельно, так и коллективно группками.

Была тогда, в июле, там сильная, невыносимая жара. Часто ми осуществляли подготовку к вступительным экзаменам в душевой комнате. Мне самому приходилось сидеть в плавках под небольшим напором холодного душа; стол с книгами стоял за пределами струи душа. Вода потихоньку лилась на меня, а я сидел с вытянутыми руками с книгой и читал. Так делали все кандидаты. Без этих процедур все изнывали от жары.

Питались мы в столовой за плату, рассчитывались в конце сборов. В таких условиях, дней 18-20, мы занимались подготовкой для поступления в академию. В соответствии с распорядительной телеграммой, в Москву, в Военную академию им. М.В. Фрунзе, кандидаты должны прибыть не позже 30 июля 1975 года.

Если ехать поездом, то до Москвы можно добраться ровно за 3-е суток. Для этого надо было выезжать с Ашхабада или Каахка не позже 27-го июля.

Наши подготовительные сборы при Бахарденском пограничном отряде закончились 24 или 25 июля 1975 года, и все кандидаты начали разъезжаться.

В последний день наших подготовительных сборов, приехал к нам с продовольственной службы Бахарденского пограничного отряда старший лейтенант и представил счета за питание. Они были завышенные. Среди нас было два офицера, которые ехали поступать в Военную академию тыла и транспорта, хорошо знавшие работу продовольственной службы. Так вот, один из них, - старший лейтенант Моторный Михаил, - потребовал раскладку продуктов, которыми нас кормили и, по которым, подготовили счета. Он начал читать документ продовольственной службы, перед отдельными пунктами останавливался и говорил: "Этого не было" и вычеркивал из списка, дальше читал и снова вычеркивал, присутствовавший при этом офицер продовольственной службы, не возражал. Потом он, вместе с офицером продовольственной службы отряда, подсчитал и определил счета, - счета, на каждого из нас, после пересчета, оказались в два раза меньше, чем были представленные продовольственной службой. Оказалось, что продовольственная служба отряда хотела, за наш счет, покрыть какие-то недостачи. Не прошло. Все мы сказали: "Спасибо Моторному Мише!".

После окончания подготовительных сборов проблема возникла такова: на каком транспорте добраться до п.г.т. Бахарден? Ведь в отряде про нас забыли, не прислали ни одной автомашины. Что делать? Мы с Садыковым, - за свои чемоданы и потопали по полевой дороге, по жаре, до магистральной дороги Бахарден - Ашхабад, а до нее все 8 км. Шли-шли, отдыхали, запаривались, со скважин воду горьковатую пили, но дошли. Вышли на эту дорогу и ждали попутных автомашин. В какую бы то сторону ни шла, если нас подберут, будем ехать или до п.г.т. Бахарден, или до самого г. Ашхабада - так мы с ним заранее решили. В сторону Бахардена ехала грузовая автомашина только с одним водителем в кабине; мы подняли руки - машина остановилась, водитель нас подобрал и довез до Бахардена, высадил рядом с железнодорожной станцией. Хотели ему заплатить за услугу - водитель наотрез отказался. На станции мы взяли билеты до п.г.т. Каахка на поезд Красноводск - Ташкент.

Пока ожидали своего поезда я наблюдал интересную картину на железнодорожной станции. У кассы за билетами стояли в очереди четыре женщины-туркменки и, вдруг, я увидел, как зашел в помещение и приблизился к кассе мужчина-туркмен. Женщин-туркменок, как ветром сдуло, - все мигом отошли в сторону от кассы. Мужчина спокойно подошел к кассе, взял билет и ушел. Только тогда женщины подошли к кассе и стали брать себе билеты. Вот вам Туркмения такая. Женщина там никто по сравнению с мужчиной.

Утром, 26 июля 1975 года, приехал я с подготовительных сборов вместе со старшим лейтенантом Садыковым в свой пограничный отряд и сразу же зашел в отделение кадров. Начальник отделения кадров показал телеграмму, где указывалось, что кандидаты для поступления в военную академию должны прибыть 30 июля 1975 года в г. Наро-Фоминск, - там учебный центр Военной академии им. М.В. Фрунзе (в 50-60 км от Москвы). Он сказал, что мне немедленно нужно получить командировочное удостоверение в кадрах, а в финансовом отделении - проездные документы, и, если я ехать буду поездом, то необходимо брать билет на завтра, то есть на 27 июля. Я в этот же день, за пару часов получил необходимые документы и пошел на железнодорожную станцию п.г.т. Каахка за билетом на поезд Ашхабад - Москва.

У меня получилась оплошность, и никто не подсказал до подготовительных сборов в отделении кадров, - ведь можно было получить документы еще до выезда на подготовительные сборы, как это сделали офицеры-кандидаты из других отрядов: им заранее, еще до выезда на сборы, в отрядах выдали проездные документы, и они, в период подготовительных сборов, смогли заказать билеты на поезд до Москвы и предварительно, в Ашхабаде, их выкупить

Я заранее уже знал, что 27 июля поездом Ашхабад - Москва будет выезжать в таком-то купейном вагоне капитан Елютин Станислав (он взял билет предварительно), поэтому я на станции в кассе начал просить себе место в том же купейном вагоне, где ехал он.

А что оказалось? Не оказалось мест в купейном и в плацкартном вагонах. Что же мне делать? Дежурная по станции мне посоветовала брать билет и ехать в общем вагоне, а по ходу движения, при наличии мест, пересесть в купейный вагон. Я последовал ее совету и взял билет с местом в общем вагоне.

Дома, в своей квартире, я собрал необходимые вещи, как требовалось в телеграмме, и 27 июля 1975 года подошел к отправлению поезда Ашхабад - Москва. Зашел в свой общий вагон, народа было полно, сесть негде, кондиционер не работал, в вагоне была настоящая парилка; от женщин-туркменок, моющих головы кислым коровьим молоком, разносился невыносимый запах. На каждой станции стояла толпа народа, и все рвались в общие вагоны; в наш вагон заходило все больше и больше людей - в основном все туркмены. Я попросился в купе к проводнику и просидел там вечер, ночь и еще 2-3 часа на второй день. Затем я у него оставил свой чемодан и с утра пошел искать Славика Елютина в купейном вагоне. Нашел его. В том купе была одна свободная верхняя полка. Я остался сидеть со Славиком в купе. Там, в купе, было хорошо, была прохлада - ведь работал кондиционер. Дело подходило к вечеру - место в купе пустовало. Видел, как бригадир поезда все подсаживал людей и размещал в купе этого вагона на свободные места - понял, что за наличку. Попросил проводницу, чтобы она меня разместила на 2-ю полку этого купе. Она в ответ: "Не могу, место не свободно, сядет человек с билетом, что я буду делать?". Было 22.00 часа - пора ложиться отдыхать, а в купе на свободное место так никто и не садился. Что же было делать? Пришлось заплатить проводнице, хоть и билет у меня значился купейный. Позже стало известно, что проводники специально придерживали места и не давали данные на станции, чтобы иметь, дополнительный, незаконный заработок. Перенес я в это купе свой чемодан с общего вагона, и так со Славиком Елютиным мы ехали двое суток вместе до самой Москвы, а почти сутки я промучился в общем вагоне.

После прибытия в Москву мы переехали на Ярославский вокзал, где сели на электричку и за один час доехали до г. Наро-Фоминска. Там мы узнали, где находится учебный центр Военной академии им. М.В. Фрунзе и прибыли в управление, сдали свои документы.

Все офицеры-кандидаты, которые прибывали для поступления в академию размещались в палаточном городке. В каждой палатке размещалось по 4-ре человека. Нас направили на склад за получением полосатых матрацев, одеял и белья. Комендантом палаточного городка нам была указана палатка со свободными местами. В палатке стояли раскладушки, мы заправили свои постели, уложили чемоданы. Палаточный городок стоял на зеленой лужайке и был размером где-то 400 на 400 (метров). Были отдельно определены палатки для офицеров-пограничников, для офицеров, прибывающих из МВД, отдельно -для офицеров-армейцев. Офицеров-пограничников прибыло около 100 чел., а принять для обучения должны только 60 чел. Так что много было конкурентов.

Некоторые из офицеров-пограничников прибыли поступать по второму разу. Нас, пограничников, разбили на три группы по 30 с лишним человек.

И началась подготовка к сдаче вступительных экзаменов.

В нашей группе был капитан Цагараев, который приехал поступать второй раз. Вел он себя таким уж знатоком, как будто он чуть ли не начальник штаба пограничного отряда. Мы все считали, что офицеры, прибывшие повторно поступать, будут обязательно приняты в академию. Среди офицеров-пограничников много было награжденных орденом Красной Звезды. Я был старшим лейтенантом, приехал поступать первый раз, то тогда подумал, что надо сильно побороться, чтобы поступить, и, главное, - при сдаче вступительных экзаменов надо показать высокие результаты, чтобы пройти по конкурсу. Ходили слухи среди поступающих, что конкурентная борьба здесь приводила к краже партийных билетов. Поэтому я к своим плавкам пришил карман с пуговицей и, ложась спать, я прятал в карман свой партбилет. А если бы произошел случай с кражей партбилета, и тот офицер заявил бы командованию вступительных сборов о пропаже партбилета, то на второй же день для него был бы "полосатый рейс". "Полосатый рейс" я наблюдал после каждого вступительного экзамена, - это офицеры, не сдавшие вступительный экзамен, несли на склад сдавать полосатые матрацы. Вот для них и был "полосатый рейс".

Для поступления в академию надо было сдать четыре вступительных экзаменов: 1-й - общевойсковая тактика (содержанием за батальон), 2-й - вооружение и боевая техника Сухопутных войск, 3-й - Уставы Вооруженных Сил СССР, 4-й - военная география. На подготовку к сдачи каждого вступительного экзамена выделялось по 3 дня, не считая дня сдачи. Первый экзамен начинался, как мне помнится, 4-го августа 1975 года.

Требования к поступающим офицерам были очень высокие: распитие спиртных напитков - категорически не допускалось; выходить в город без разрешения командования сборов запрещалось; на повышенных тонах разговаривать с персоналом столовой, разных служб тоже нельзя; купаться в речке Нара - запрещено. Но были еще и другие требования по дисциплине, по которым мог возникнуть "полосатый рейс" (это, когда офицер несет полосатый матрац сдавать на склад) для абитуриента. Почти через день в г. Наро-Фоминске шли дожди, травка вокруг палаток буйно росла. Доходило до того, что нам приходилось почти каждый день, с утра, опустившись на коленки, рвать травку вокруг своих палаток и собирать брошенные окурки. Наблюдая такую картину, смеялись даже солдаты, стоявшие под "грибком" на входе в палаточный городок и осуществлявшие его охрану.

На абитуриентских сборах я сдружился с серьезным и знающим офицером - капитаном Реутским Станиславом. Вот мы с ним на пару и готовились к каждому вступительному экзамену. Изучали учебный материал по вопросам программы, друг друга опрашивали по вопросам, проверяя знания.

Подошло время сдачи 1-го вступительного экзамена - 4-е августа 1975 года. Готовясь к этому экзамену, мы хорошо проштудировали Боевой Устав Сухопутных войск (батальон, рота), в результате чего, я мог содержание каждой главы устава коротко изобразить с использованием тактических условных знаков. Главы устава, по содержанию, могли быть и десять, и больше страниц, а, используя условные тактические знаки, я мог это содержание изобразить на двух страничках. Вот так мы с капитаном Реутским и готовились: выучив содержание какой-то главы устава, брали в руки офицерскую линейку, цветные карандаши и в тетради графически изображали содержание прочитанного.

Общевойсковую тактику мы сдавали устно. В билете было три вопроса, а 4-м - была не сложная тактическая летучка. Я работал в ШСС, с Боевым уставом Сухопутных войск сталкивался каждый день, но то был Боевой устав (взвод, отделение, танк), а на экзамене содержание билетов было за батальон, но все-таки мои знания Боевого Устава Сухопутных войск (взвод, отделение, танк) облегчали усвоение знаний за батальон и мне это было большим подспорьем на первом экзамене, - я сдал его на оценку "хорошо". Были и такие офицеры, что сдали на "удовлетворительно", и такие, что сдали на "отлично". Несколько человек из пограничников завалили на экзамене; на следующий день их ожидал "полосатый рейс" - они уезжали обратно в свои отряды.

Пошла подготовка ко второму экзамену - вооружение и боевая техника Сухопутных войск. Тактико-технические характеристики вооружения и боевой техники я хорошо изучал на подготовительных сборах в учебном центре "Инжерева" (в Бахарденском пограничном отряде). Надо было при подготовке хорошо изучить работу всех агрегатов и механизмов, а также систем среднего танка, боевой машины пехоты, бронетранспортера, орудий, минометов, систем залпового огня, средств ПВО и радиолокационной разведки, ТТХ противопехотных и противотанковых мин и средств разминирования и т.д.

Многим абитуриентам была необходима консультация. Мы в группе скинулись деньгами, попросили прапорщика - специалиста, работавшего лаборантом на кафедре вооружения и техники, чтобы он провел консультацию. В определенное время этот прапорщик, используя плакаты, провел консультацию по всем образцам техники и вооружения, выносимых на экзамен, ответил на наши вопросы. Консультация освежила и закрепила наши знания.

Кажется, 9-го августа наша группа сдавала экзамен по вооружению и боевой технике Сухопутных войск. Экзамен был устным, разрешалось пользоваться плакатами по технике. Я и на этом экзамене получил оценку "хорошо", так как вопросы были не сложные и я их содержание знал.

В составе нашей группы был капитан Цагараев, он второго экзамена не сдал. Я слышал, как он отвечал; в то время я зашел в класс, взял билет и сел готовиться к ответу, а капитана Цагараева вызвали для ответа по билету. Он с трудом начал что-то отвечать по первому вопросу, останавливался, занервничал, запнулся и замолчал, и стал красным, как рак. Ему председатель комиссии говорил: "Успокойтесь и отвечайте!" Он замкнулся и ничего не отвечал, еще больше покраснел и стоял молча. Затем вложил в конверт билет и сказал: "Я затрудняюсь ответить на вопросы билета" и вышел из класса. Соответственно, ему поставили оценку "неуд". На второй день его ожидал "полосатый рейс", то есть он понес сдавать на склад свой полосатый матрац, и для него военная академия закрылась навсегда, так как он использовал вторую, и последнюю, попытку. А как бахвалился перед офицерами группы, все порядки, оказывается, он знал, и вел себя, как будто он уже поступил в академию.

13-го или 14-го августа мы сдавали третий вступительный экзамен - Уставы Вооруженных Сил СССР. Так как я работал в ШСС и практически ежедневно внедрял их в жизнь своего подразделения, в поведение и быт курсантов, - трудностей со сдачей этого экзамена я не испытал - получил также оценку "хорошо".

Четвертый вступительный экзамен - военная география - наша группа сдавала, насколько я помню, 18-го августа. Да, этот экзамен мне представлялся трудным, так как в то время, когда я учился в пограничном училище, этот предмет вообще не изучался. Пришлось за три-четыре дня выучить целую книгу и разобраться во всех тонкостях учебного материала. Готовился я к этому экзамену опять же вместе с капитаном Реутским. Хорошо помню, как мы подробно изучили все морские проливы как на Западном театре военный действий, так и на Восточном - их ширину, глубину, пропускную способность кораблей и другие вопросы.

Сдал я и этот вступительный экзамен на оценку "хорошо". После экзаменов была мандатная комиссия, председателем которой был генерал-майор Гуренков М.Г., - наш будущий начальник факультета. Мне на комиссии сказали, что я зачислен на первый курс военной академии на факультет Пограничных и внутренних войск. После мандатной комиссии нас, пограничников, построили, подошел генерал-майор Гуренков М.Г. и сделал инструктаж на дальнейшие наши действия.

Нам давалось 10 дней отпуска с последующим прибытием в академию, в Москву, на Зубовскую площадь, 28 августа 1975 года, без опозданий. За это время мы должны были рассчитаться полностью в своих частях, отправить вещи в Москву, купить себе по две армейские фуражки - одну повседневную, другую парадную; поменять зеленые канты, на всех брюках, на красные, и, по возможности, в Москве подыскать себе жилье, так как на первом курсе слушателям не предоставлялось служебного жилья.

Как оказалось, во время обучения в военной академии все слушатели ходили в единой военной форме - армейской, за исключением иностранцев - они ходили в своей форме.

Все, поступившие в военную академию абитуриенты, были отпущены и поехали в Москву брать билеты на самолет - кому далеко было до своих частей - или на поезд. Я взял билет на самолет до г. Алма-Ата. По прибытию домой, обрадовал свое семейство приятной новостью.

Долго не задерживаясь в Алма-Ате, мы оставили маленькую дочь Лену у родителей Любы и вдвоем полетели самолетом до г. Ашхабада - необходимо было полностью рассчитываться в пограничном отряде и собрать контейнер для отправки в Алма-Ату. Когда прилетели в г. Ашхабад, я там купил себе две фуражки, в ателье военторга поменял на всех брюках канты зеленые на красные. И в красноармейской форме явился в свой пограничный отряд. Там никто не верил, что я поступлю, ведь в прошедшем году не поступили в военную академию и вернулись в пограничный отряд два офицера.

Меня в пограничном отряде рассчитали, квартиру я сдал службе КЭС (квартирно-эксплуатационная служба), отправил свои вещи контейнером до Алма-Аты.

Быстро прошли эти 10 дней отпуска. И я с г. Ашхабада самолетом вылетел до Москвы один; семья моя пока оставалась в Алма-Ате у родителей моей жены.

Учеба в Военной академии им. М.В. Фрунзе

Три года учебы в Военной академии им. М.В. Фрунзе для офицера - это не только приобретение военных знаний, но и формирование личности офицера с новыми качествами - организатора и руководителя штабными коллективами и воинскими частями. Для приобретения таких качеств требовалась настойчивая и систематическая работа по овладению военными знаниями, практическими навыков на всех занятиях, учениях и в ходе войсковых практик. "Военная академия сама по себе, - как часто говорил слушателям наш начальник факультета генерал-майор Гуренков М.Г., - ума не прибавляет, а лишь помогает его развивать". А для этого от слушателей требовалась упорная ежедневная самостоятельная работа по овладению знаниями, дающимися в академии на протяжении всех трех лет учебы.

Итак, с 1-го сентября 1975 года я - слушатель 1-го курса Военной академии им. М.В. Фрунзе

Военная академия им. М.В. Фрунзе была главной кузницей офицерских кадров для Сухопутных войск, где готовили офицеров с высшим военным образованием. Основная база академии: ее управление, все службы, кафедры, лекционные залы, лаборатории, учебные классы, спортивные залы, столовая, библиотеки - находились в одном огромном 10-ти этажном здании.

Структура управления академией была следующей: начальник академии, три его заместителя (заместитель начальника академии генерал-лейтенант Баштанников И.Г., заместитель начальника академии по научной работе генерал-лейтенант Резниченко В.Г., заместитель начальника - начальник политического отдела академии генерал-лейтенант Овчаренко И.М.), начальник учебного отдела и начальники других отделов и служб.

Начальником Военной академии им. М.В. Фрунзе до 3-го курса у нас был генерал-армии Радзиевский А.И. - Герой Советского Союза.

В Военной академии им. М.В. Фрунзе по штату, кроме других кафедр, была и наша родная кафедра - кафедра тактики и оперативного использования пограничных войск. Начальником этой кафедры был генерал-майор Сечкин Г.П.

Наш факультет - Пограничных и внутренних войск - размещался на 6-м этаже здания. Факультет включал: командование факультета, три курса (1-й, 2-й и 3-й) и учебную часть факультета. Начальником факультета был в то время генерал-майор Гуренков М.Г. - умнейший генерал, таких раньше я не встречал в своих войсках. Он был не из пограничников. Слушатели факультета его недолюбливали за его сухость. Он признавал только долг и был сам человеком долга. Он не вникал и не учитывал причин временной неуспеваемости слушателя, какого-то опоздания на занятия и т.д. Это был ходячий устав. Ему было тогда лет 60, но память у него была великолепная, ум был ясный, логика стройная, речь без лишних слов, удивлял всех его лаконизм. Было видно, как при беседе со слушателем, он изучал его интеллект, способность ума мыслить. Поэтому было неуютно себя чувствовать при проведении им индивидуальной беседы.

После вступительных экзаменов, до мандатной комиссии, генерал-майор Гуренков М.Г. беседовал с каждым, кто должен быть зачислен в военную академию. Я тоже чувствовал на беседе, что он изучает способности моего ума.

Кроме начальника факультета, в управление факультетом входили: заместитель начальника факультета по политической части полковник Лелеко В.П., заместитель по учебной части полковник Меркулов Н.П. Нашим начальником курса все три года был полковник Перов И.К.

На 1-й курс нашего факультета было набрано четыре группы слушателей-пограничников и четыре группы слушателей из Внутренних войск МВД. В учебных группах было по 15 человек. Я входил в состав 4-й учебной группы слушателей-пограничников, в которой было 16 слушателей.

На снимке представлена наша, 4-я, учебная группа. Здесь отсутствуют два слушателя - старший лейтенант Гурнак Александр и капитан Корецкий Анатолий.

Стоит перечислить всех однокурсников 4-й учебной группы. Слева направо, в нижнем ряду: старший лейтенант Болховитин Евгений, старший лейтенант Яворский Аркадий, капитан Лесовой Юрий, старший лейтенант Тарасенко Владимир, капитан Корольков Виктор (с Кремлевского полка); второй ряд: капитан Ракович Николай, капитан Бураков Федор, капитан Болдырев Александр, старший лейтенант Нам Владислав; в третьем ряду: старший лейтенант Соколов Виктор, старший лейтенант Борисов Виктор, старший лейтенант Пискозубов Виктор, старший лейтенант Грибов Анатолий и я (старший лейтенант Штаченко Николай). В таком составе и в перечисленном воинском звании мы начинали учебу на 1-м курсе.

Слушатели нашей учебной группы были все со средним военным образованием, но не все имели высшее общее образование. Старший лейтенант Болховитин и капитан Ракович не проходили полный четырех годичный курс обучения в пограничных училищах. Они заканчивали трех месячные курсы младших лейтенантов, а затем закончили экстернат при пограничных училищах и получили воинское звание лейтенант. Капитан Болдырев и старший лейтенант Пискозубов - из артиллеристов. После окончания артиллерийских училищ были направлены в Пограничные войска на соответствующие артиллерийские должности. Все остальные слушатели группы имели высшее общее и среднее военное образование.

После окончания военной академии все мы стали капитанами (один Александр Болдырев закончил академию майором); у каждого слушателя нашей учебной группы сложилась своя служебная доля. Многие из моих товарищей дослужились до генералов, командовали пограничными округами, пограничными отрядами, комендатурами и служили на других должностях. Капитан Болховитин Евгений дослужился до генерал-полковника, капитан Яворский Аркадий - до генерал-лейтенанта, капитаны Ракович Николай и Корецкий Анатолий - до генерал-майоров. Капитан Тарасенко Владимир долго не прослужил, - через два-три года уволился из войск; капитан Пискозубов Виктор уволился подполковником с должности коменданта пограничной комендатуры. Все остальные выпускники с 4-й учебной группы дослужились до полковников.

Слушателям в военной академии предстояло учиться полных три года. Ничто тогда меня, во время учебы, не заботило: ведь не было подчиненного личного состава, не тяготела служба по охране государственной границы, не беспокоило меня многочисленное отрядное начальство, была одна забота и одна ответственность - это ежедневная учеба. Учишься и только отвечаешь за себя. Легко и хорошо было.

Денежное содержание офицера-слушателя военной академии сохранялось, как и было до поступления, но только не сохранились надбавки за условия службы.

В течение трех лет, в военной академии, мы изучали множество дисциплин, как военных, специальных, так и гуманитарных. Даже целый год, на 1-м курсе, изучался иностранный язык. Годы учебы в военной академии включались в стаж службы и учитывались при присвоении очередного воинского звания, конечно, если это позволяла занимаемая должность до поступления в академию. За плохую учебу могли задержать присвоение очередного воинского звания.

К примеру, в нашей учебной группе учился старший лейтенант Пискозубов Виктор. После 1-го курса у него выходил срок на капитана, но из-за того, что у него были плохие результаты (несколько двоек подряд) по немецкому языку, - ему на целый год задержали присвоение очередного воинского звания.

Где же я проживал во время учебы в военной академии в Москве?

Пока я искал себе квартиру, меня поселили в общежитии нашей академии на улице Маши Порываевой. Там, таких как я, проживало много. В общежитии мне пришлось жить три месяца. В комнате со мной были поселены еще три офицера: один офицер-пограничник и два офицера с Внутренних войск. Питался я в столовой академии - завтрак и обед; на ужин брал себе что-нибудь по месту жительства.

По воскресеньям в академии занятий не было - были выходные дни. Поэтому имелась возможность заняться поисками квартиры. Там, в Москве, на каком-то переулке, собирались люди, сдающие квартиры и те, кто хотел их снять, приходили к этому месту. Я тоже со знакомыми офицерами начал приезжать по выходным дням на этот переулок. Людей, сдающих квартиры, появлялось мало; намного больше было тех, кто в них нуждался. Когда появлялся человек и объявлял, что сдает жилье, к нему бежало с десяток желающих его снять. Отсюда поиски жилья для офицеров часто проходили вхолостую. В конце ноября нам с капитаном Савиным Вениамином повезло: попалась нам двухкомнатная квартира; мы поехали, посмотрели эту квартиру и решили ее снять на две семьи. Каждый из нас согласился платить по 50 рублей в месяц за проживание. Мы сразу же хозяйке дали задаток и решили вызывать свои семьи в Москву.

Учеба в академии началась с 1-го сентября 1975 года. Сначала по изучаемым дисциплинам читались лекции, потом проводились семинары, групповые занятия, групповые упражнения, проводились зачеты по дисциплинам за изученные разделы программы обучения. Зачеты на 1-м курсе начались через три месяца после начала обучения. Первый зачет - по артиллерии, за ним второй зачет - по противовоздушной обороне и тут же третий - по войсковой разведке. Я эти все первые зачеты успешно сдал. Были слушатели в нашей учебной группе, которые не сдали один зачет или два, а капитан Ракович Н.С. умудрился не сдать все три первые зачеты. Часть слушателей нашей учебной группы, на 1-м курсе, какой-то из зачетов проваливали. Не сдавали потому, что со стороны преподавателей были очень высокие требования, и, чтобы встряхнуть слушателей с самого начала учебы на 1-м курсе, они за малейшие неточности в ответах ставили "незачет". Слушатели, не сдавшие зачеты, бегали по нескольку раз к преподавателям и долго не могли пересдать, - только перед Новым, 1976, годом смогли отчитаться за эти три зачета.

Профессорско-преподавательский состав Военной академии им. М.В. Фрунзе - это профессионалы своего дела; многие офицеры-преподаватели были участниками Великой Отечественной войны, часть из них были Героями Советского Союза, большая часть была награждена орденами и медалями за участие в Великой Отечественной войне (ВОВ). В основном преподаватели имели ученые степени кандидатов и докторов наук, имели ученые звания доцентов и профессоров. На лекциях приходилось сидеть и с большим интересом слушать этих ученых людей.

Помню, как на 1-м курсе, после окончания одной из лекций, старший лейтенант Подлявский Иван (пограничник), сидевший рядом со мной, только восклицал: "Вот это да!" Удивлялся высокому профессионализму и методическому мастерству лекторов.

Хорошо запомнились мне занятия по общевойсковой тактике. На 1-м курсе мы проходили полковую тематику. А по дисциплине тактика и оперативное использование пограничных войск - охрана государственной границы пограничной комендатурой и пограничным отрядом.

Семинарские и практические занятия по общевойсковой тактике с нашей, 4-й, учебной группой поводил полковник Кочуров Г.А. До назначения его преподавателем военной академии, он был командиром мотострелкового полка в Забайкалье.

Вспоминаю проведение семинарских занятий нашим преподавателем. А семинары по общевойсковой тактике, в один день, проводились с нами по 6 часов. Вопросов на семинары выносилось много, поэтому по всем качественно подготовиться было трудно. Ко второй паре семинара слушатели уже выдыхались.

Что же надо было делать, чтобы семинар проходил все 6 часов живо и активно?

Мы заметили, что преподаватель, полковник Кочуров Г.А., прежде чем вызвать очередного слушателя для ответа на вопрос семинара, все заглядывал в свою тетрадь и потом вызывал кого-то из слушателей для ответа. Отдельные сообразительные слушатели нашей группы - чаще всего это были старший лейтенант Гурнак и старший лейтенант Соколов - это учли. И на семинарах, когда заканчивалась первая пара, - все уходили на перерыв, в том числе и преподаватель, - оставались в классе дежурный с секретчиком. Эти товарищи заглядывали в тетрадь конспектов преподавателя и узнавали, кто из слушателей запланирован по тому или иному вопросу и быстро нам сообщали. В результате чего мы могли, сидя на занятии, целенаправленно и качественно успеть подготовиться по своему вопросу. Когда преподавателем на семинаре задавался вопрос к группе, - то полгруппы слушателей подымали руки. Преподаватель вызывал того слушателя, который был по его плану. А однажды, на одном из семинаров, все пошло не по плану, - преподаватель вызвал слушателя для ответа не по своему конспекту, - и все пошло очень туго с ответами. Весь план до конца семинара преподавателем был нарушен. Слушатели после окончания семинара между собой, смеясь, начали говорить: "Преподаватель не подготовился к семинару". Преподаватель, после хорошо проведенных семинаров, раскусил нашу уловку и перестал придерживаться своих планов. Нам пришлось вновь тщательно готовиться по всем вопросам.

После семинарских занятий проводились тактические летучки.

Так, например, по общевойсковой тактике, на первом курсе, отрабатывалась одна тема в течение двух или трех месяцев и называлась: Задача номер 1 ("Мотострелковый полк в наступлении"). Потом начиналась другая тема, которая отрабатывалась так же в течение 2-х месяцев, затем третья. Всякий раз, изучаемая тема заканчивалась проведением тактической летучки в течение 6-ти часов. Это было наподобие контрольной работы.

Как же проводились тактические летучки?

Перед началом тактической летучки, преподаватель давал указание секретчику группы на получение в секретной библиотеке тактических заданий и топографических карт (склейка размером полтора на два метра). По команде преподавателя каждому слушателю секретчиком вручалось тактическое задание и карта, покрывающая полностью весь стол (каждый слушатель в классе сидел отдельно за своим столом). За эти 6 часов надо было изучить тактическое задание, исходную обстановку цветными карандашами нанести на карту, оформить ее как служебный документ, принять решение по обстановке за командира полка и, используя тактические условные знаки, нанести его цветными карандашами на рабочую карту, вычертить под линейку черным фломастером таблицу соотношения сил и средств и ее заполнить, плюс еще, на отдельных листах, - написать боевое распоряжение или боевой приказ подчиненным. Работал я упорно, но верно, даже некоторые слушатели группы заглядывали в мою карту и делали у себя исправления; бывало, я так увлекался работой, что за 6 часов только один раз позволял себе выйти на перерыв.

В конце тактической летучки секретчик собирал тактические задания и отработанные рабочие карты. Рабочие карты и листы с боевыми распоряжениями он, под роспись, выдавал преподавателю для проверки наших работ. После проверки, где-то через пару дней, преподаватель приходил в учебную группу, делал подробный анализ наших работ и объявлял оценки. У меня, в основном, были хорошие и отличные результаты.

Слушатели (всех курсов) нашей академии, каждый год, участвовали 7-го ноября в военных парадах на Красной Площади. Но для успешного прохождения слушателями академии на военном параде требовались почти ежедневные тренировки. Перед началом тренировок к параду всех слушателей 1-го, 2-го или 3-го курсов выстраивали по росту и по 20 человек отсчитывали в каждую шеренгу. Самые высокие ростом слушатели курса определялись в 1-ю шеренгу, за ними, в соответствии с их ростом, выстраивались следующие шеренги - всего десять. Каждая коробка состояла из 10 шеренг по 20 слушателей в каждой. Итого 200 человек, плюс запасные для каждой шеренги. Тренировались ходить ровно в шеренгах, и должны выдерживаться дистанции - на вытянутую руку и равнение по диагоналям.

В день проведения военного парада слушатели прибывали на Красную Площадь с большим запасом времени, успевали сфотографироваться, как до начала парада, так и после прохождения по площади. Фотоснимок сделан после прохождения на Красной Площади, 7 ноября 1975 года. На фотоснимке три слушателя с нашей, 4-й, учебной группы: первый слева - старший лейтенант Штаченко Н.Н., возле него - старший лейтенант Соколов Виктор и 2-й справа - капитан Корецкий Анатолий. Первый справа - майор-армеец, он - старший шеренги.

Подготовка к параду начиналась за месяц до его проведения. Тренировки, как правило, проводились в Лужниках. Там была заасфальтированная длинная площадка перед стадионом, - где и проводили тренировки к параду расчеты нашей академии. А еще, перед парадом, на аэродроме (в районе стадиона "Динамо"), проводились две-три гарнизонные тренировки, а за два дня до военного парада, - генеральная репетиция, вечером, на Красной Площади. За время учебы в военной академии я был участником трех военных парадов.

В конце ноября 1975 года приехала в Москву моя семья, а вскорости, где-то через несколько дней прибыл с Алма-Аты наш контейнер с вещами. Семья капитана Савина В. прибыла несколькими днями раньше. Квартиру мы снимали в Чертаново в высотном доме на 12-м этаже. Моя семья занимала угловую комнату с балконом. Поначалу мы намучились в этой квартире. В нашей комнате был старый диван хозяйки. Пока мы не потравили клопов нас они сильно загрызали, они обитали в старой мебели. Пришлось провести солидную дезинфекцию.

Семья капитана Савина, и он сам, были родом из-под Уссурийска. Капитан Савин Вениамин со своей семьей занял комнату поближе к кухне. Жену его звали Валя, по специальности она была учителем математики; у них было двое детей: дочь Инга шести лет и сын Андрей, тогда ему было 8 месяцев, он еще не ходил. Вот так мы и жили почти полтора года (до января 1977 года), пока в нашей академии не достроился 16-ти этажный дом со служебными квартирами в Бирюлево. Моя дочь Лена часто играла с маленьким Андреем.

Однажды в декабре 1976 года, моя теща прислала нам посылку с конфетами. Моя жена Люба что-то готовила на кухне, у Савиных комната была закрыта, между закрытой дверью и полом была щель в 3 см. Наша Лена начала общаться с Андреем (ему уже исполнилось больше годика) через закрытую дверь, дверь, видать, была заперта, а Валя что-то делала или отдыхала в комнате. Люба через некоторое время возвратилась с кухни и увидела такую картину: Лена с нашей комнаты носит конфеты одну за другой и проталкивает Андрею в щель между полом и дверью. Люба говорила мне: "Пошла, глянула, что с конфетами? - Лена половину конфет успела переносить и передать Андрею, а он за дверью только успевал разматывать да жевать".

Житье-бытье в Москве, чем было характерным?

А тем, что отовсюду приезжало к нам много гостей. Первые гости ко мне приехали весной, в марте 1976 года - приезжала моя сестра Люда со своей соседкой. Моя жена Люба показывала все свое кулинарное искусство - наготавливала разнообразной еды, пекла торты, медовые горки и другое. Погостила у нас сестра со своей соседкой, скупились, что им было надо, я сводил их в Мавзолей В.И. Ленина. Дня четыре-пять они у нас погостили, и я их проводил на поезд - они уехали домой.

Зимой у слушателей ежегодно были каникулы с 1-го по 14 февраля. В феврале 1976 года мы летали в Алма-Ату в гости к родителям Любы, и там провели все каникулы. С 15 февраля началось обучение во 2-м семестре.

В марте 1976 года, по программе специальной дисциплины (тактика и оперативное использование пограничных войск) наш полу курс пограничников направили на неделю на границу. Возглавлял поездку слушателей-пограничников начальник кафедры тактики и оперативного использования пограничных войск генерал-майор Сечкин Г.П. Самолетом мы прилетели в г. Баку. Нас всех разместили в Ленкоранском пограничном отряде. Там нам показали, как реально организуется охрана государственной границы на морском участке. Показали, как осуществляется охрана морской границы бригадой пограничных сторожевых кораблей, и, напоследок, нас прокатили по Каспию на пограничном сторожевом корабле - впечатления остались незабываемые. Потом нас повезли в, соседний, - Пришибский пограничный отряд. Там мы наблюдали за работой управления пограничного отряда по организации охраны государственной границы на участке пограничного отряда в весенне-летнем периоде охраны. После окончания короткой стажировки мы с г. Баку улетели в г. Москву и продолжили учебу на основной базе академии.

В конце 1-го курса, до выезда в полевые лагеря на КШУ, я успешно сдал все курсовые экзамены и зачеты.

В конце июня 1976 года приехали к нам очередные гости - брат Владимир с женой Лидой из г. Запорожье. У моей жены Любы в то время был билет на самолет до Алма-Аты, поэтому на второй день, после приезда гостей, мы все ее проводили в аэропорт и посадили на самолет. Это было в воскресенье. А в понедельник я уехал в полевые лагеря, гости оставались одни в нашей комнате. Через неделю я приехал в Москву и проводил их на поезд.

Итак, 1-го по 30-е июля 1976 года, то есть в конце 1-го курса, у слушателей были полевые лагеря, на которых с ними проводились полковые командно-штабные учения.

По прибытию в г. Наро-Фоминск нас, всех слушателей 1-го курса, собрали и на автомашинах увезли в сосновый лес к месту расположения лагеря. Разместились мы в палатках по четыре человека. На 2-й день, с утра, начались полковые командно-штабные учения.

Интересные были там места. Рассвет начинался в 3 часа ночи. И что характерно, как только начинался рассвет, мы все просыпались от карканья ворон, которые высоко сидели на соснах и начинали громко каркать, - все слушатели были недовольны от такого раннего пробуждения.

Непосредственно на учениях был произведен расчет слушателей по должностям, вручены были всем тактические задания, каждый слушатель должен был изучить это тактическое задание, обстановку нанести на рабочую карту и выполнить тот объем работы на учении, который был указан в тактическом задании в соответствии с занимаемой должностью. Мы работали с картами на местности. Каждый слушатель в период учений выступал на определенной должности управления полка.

Я выступал в должности начальника разведки полка. Это было интересно, занимательно. Руководитель учения с посредниками последовательно заслушивали слушателей, как в отдельности, так и перед всеми должностными лицами полка (то есть перед всеми слушателями учебной группы). Так как я был назначен начальником разведки полка, меня заслушивали первым. В присутствии всех должностных лиц я докладывал командиру полка выводы из оценки возможного характеру действий противника, обосновал эти выводы; затем ответил на поставленные вопросы. Таким же образом были заслушаны все остальные должностные лица: начальник штаба полка, начальник артиллерии, начальник ПВО, начальник инженерной службы и начальник тыла полка.

После заслушивания командиром предложений должностных лиц полка давалось время командиру полка на принятие решения на наступление. В указанное время руководство КШУ заслушивало решение командира мотострелкового полка на наступление. На заслушивании, в учебных целях, присутствовали все остальные слушатели учебной группы (должностные лица полка). Командиром мсп (мотострелкового полка) выступал старший лейтенант Грибов Анатолий, который грамотно и последовательно доложил свое решение. Ответил на все поставленные вопросы посредников, четко обосновал свое решение на наступление.

Дальше на КШУ, после заслушивания решения командира полка, пошел процесс постановки задач подчиненным. К этой работе, кроме командира полка, были подключены и некоторые должностные лица полка.

Важным этапом в работе по организации наступления мотострелкового полка - организация взаимодействия. Ее осуществлял старший лейтенант Яворский Аркадий. Организация взаимодействия сил и средств полка в наступлении им осуществлялась на макете местности с использованием тактических условных знаков. С этой учебной задачей старший лейтенант Яворский А.С. успешно справился, - он четко организовал взаимодействие сил и средств в наступательном бою. После организации наступательного боя мотострелкового полка начался следующий этап - управление подразделениями полка в ходе ведения наступательного боя. На этом этапе решались типичные тактические вводные, которые могли возникать в соответствии с моделью современного наступательного боя. Слушатели действовали в соответствии с занимаемыми должностями. По каждой вводной командиром мотострелкового полка принималось соответствующее частное решение, подчиненным ставились задачи и отдавались команды и распоряжения. Вся обстановка по динамике наступательного боя с частными решениями командира полка отражалась на его рабочей карте. Кроме того, штаб полка готовил отчетную карту.

После окончания командно-штабных учений со слушателями, руководителем учения и посредниками проводился детальный разбор работы каждого на занимаемых должностях. За эту работу слушателям были выставлены итоговые оценки по изучаемой дисциплине.

В перерывах было и так. Руководитель давал слушателям жизненные напутствия.

Учениями в лагерях закончился наш 1-й курс обучения в военной академии.

В августе для слушателей предстоял отпуск.

К августу 1976 года возвратилась с Алма-Аты моя жена Люба с дочерью Леной, и мы готовились в отпуск на целый месяц, к моим родителям в поселок Лиховка. Заранее я взял билеты на поезд Москва - Днепропетровск; мы собрались и поехали ко мне на малую родину - ведь бабушка и дедушка еще не видели своей внучки Лены. По прибытию на Украину мы задержались в гостях в г. Днепропетровске на несколько дней, затем поехали в село к родителям. У моих родителей мы заняли отдельную комнату. Увидела двухгодичная Лена и коровку, и кроликов, и курей, и малых цыплят, и свинку - всему была рада, особенно маленьким крольчатам, которых гладила своей ручкой. Конечно, мы все время в поселке Лиховка не сидели. Много времени провели в г. Пятихатки у брата Ивана. Там я ему помогал обкладывать красным кирпичом погреб и делал ступеньки в погреб.

Однажды, при проведении работ в погребе, я еле успел поймать за ногу 2-х годичного Виталика - сына Ивана. Возле погребной ямы он катал колесо, споткнулся и летел через ступеньки в погреб. Я успел его схватить за ногу на лету. Все равно он немного зашибся, но я, перехватив его, смягчил это падение.

Моя маленькая дочь Лена познакомилась со своими бабушкой и дедушкой, любила смотреть за их работой. Один раз она ходила по двору, споткнулась и упала, содрала немного щеку, сильно расплакалась. Дедушка взял ее на руки и успокаивал, она прекратила плакать, но долго была недовольная на меня с Любой. Дедушка носил ее по двору на руках, мы с Любой ходили за ними следом. Люба обращалась к Лене: "Доченька, иди же ко мне!", а Лена отвернулась и не обращала внимания. Несколько раз Люба ее звала, а она так и не захотела идти к ней - так на руках у деда и сидела. Почему она была в обиде на нас, я так и не понял?

Закончился наш месячный отпуск, и мы снова поездом возвратились в Москву.

С 1-го сентября 1976 года я - слушатель 2-го курса военной академии

В начале 2-го курса служебную квартиру мне так и не предоставили, и мы с Савиными продолжали снимать жилье в Чертаново, в одном из районов г. Москвы.

Учеба на 2-м курсе была напряженная. Я старался усваивать программу обучения не ниже, как на "хорошо", хотел получить надлежащую подготовку, а еще: в конце курса, точнее, в июне 1977 года у меня выходил срок на капитана, и я хотел получить очередное воинское звание без задержек.

На 2-м курсе было много разных зачетов и экзаменов. Как только заканчивался какой-то раздел из изучаемых дисциплин, тут сразу проводился зачет.

Усложнилось на 2-м курсе обучение. По общевойсковой тактике стали проходить дивизионную тематику; по дисциплине тактика и оперативное использование пограничных войск - охрану государственной границы пограничным отрядом; по другим дисциплинам так же был сложный учебный материал.

По общевойсковой тактике, на 2-м курсе, начали изучать дивизионную тематику. Первые занятия - лекции. Семинарские и практические занятия с нашей учебной группой проводил все тот же преподаватель - полковник Кочуров Г.А. Всякий раз, после окончания изучения темы, проводилась в течение 6-ти часов тактическая летучка, типа контрольной работы. Методика ее проведения преподавателем такая же была, как и при проведении тактических летучек по полковой тематике. Но по содержанию материал был сложнее и объемнее. Я старался добросовестно отрабатывать все учебные задачи.

Были слушатели-пограничники, которые более рьяно, чем я, готовились к занятиям, не жалея себя. Например, старший лейтенант Тарасенко П.П. с 1-й учебной группы. Он, готовясь к семинарам по гуманитарным дисциплинам, подымался дома в 04.00 и готовился до 07.00, затем собирался и приезжал в академию на занятия. Занимаясь с таким усердием, он при выпуске из академии получил "Золотую медаль". Я его помню еще по курсантским нашим годам, как не раз, будучи дежурным по дивизиону, видел, как он после отбоя запирался в гладильной комнате и штудировал там высшую математику или общую физику до часу ночи. Тогда он, при окончании пограничного училища, получил "Золотую медаль". Дослужился он до генерал-полковника и командовал пограничным округом. Я так, как он, не усердствовал, - старался успеть подготовиться к занятиям в плановые часы самостоятельной подготовки.

Я хочу обратить внимание на режим работы слушателей во время обучения в военной академии.

Занятия в военной академии начинались с 09.00 и проводились в течение 6-ти учебных часов, то есть - до 14.30. После занятий начинался обед и продолжался он до 16.00. Кто проживал рядом в семейном общежитии академии, тот ходил на обед домой. С Чертаново, где я снимал квартиру, до академии я добирался за один час и 10 минут, поэтому обедал в столовой нашей академии. С 16.00 до 19.00 (три часа) - самостоятельная подготовка к занятиям. Никто не имел права до 19.00 покидать стены академии. Кто пытался нелегально покинуть пределы академии раньше, на КПП у них изымали пропуска и передавали начальнику факультета. От начальника факультета можно было легко получить дисциплинарное взыскание и носить его пришлось бы не менее года. Если висело дисциплинарное взыскание, то ни о каком очередном присвоении воинского звания не могло быть и речи, пока оно не будет снято начальником факультета. Так что могли нарушать этот порядок только сыновья генералов, им это могло сойти с рук.

Учился на соседнем факультете майор Майоров, сын командующего Прибалтийским военным округом. Ему с самого начала обучения предоставили служебную двухкомнатную квартиру в семейном общежитии академии; там он начал приставать к отдельным женам офицеров; идя на занятия, всегда выпивал рюмку коньяка, а на 2-м курсе даже начал пропускать занятия. Командование долго с ним возилось и, в конце-концов, за недисциплинированность, его отчислили.

Слушатели по графику назначались дежурными по факультету. Службу несли с 07.00 до 21.00. Ночью охрана осуществлялась комендантским подразделением военной академии. Дежурный по факультету на занятиях не присутствовал. Я, за три года обучения, ходил дежурным по факультету два или три раза и один раз - помощником дежурного по академии. Два-три раза, за все время обучения, назначался в военный патруль - старшим патруля по городу по определенному маршруту, как правило, по воскресеньям.

При обучении на 1-м и 2-м курсах нас раза два привлекали на овощную базу одного из районов города для переборки и очистки капусты, работали мы в выходные дни.

На 2-м курсе с октября месяца опять начиналась подготовка к параду. А 7-го ноября 1976 года - я опять участвовал в военном параде на Красной Площади. Было тогда холодно. Все участники парада заранее выстроились и, пока дело дошло до прохождения, успели хорошо промерзнуть.

В конце ноября 1976 года ко мне приезжали очередные гости - с г. Вольногорска - брат Анатолий с женой Валей и их дочь Лена. Походили и посмотрели они в Москве некоторые достопримечательности; сделали для себя необходимые покупки. С неделю они у нас погостили, и я их проводил на поезд.

В конце декабря 1976 года, под Новый год, к нам приезжали гости с Алма-Аты - Любина подруга Зина со своей сестрой. Они у нас побыли сутки и потом ушли к своим родственникам в гости; говорили, что возможно к нам больше не придут. Но, наступил вечер, - и они вновь пришли к нам. Их там родственники не ожидали и, видать, плохо приняли, что они вернулись. Трое суток они гостили у нас на квартире в Чертаново.

На зимние каникулы в феврале 1977 года мы опять, как и в феврале 1976, всей семьей летали к родителям в г. Алма-Ата и там отдыхали.

После возвращения с зимних каникул мы начали перебираться в Бирюлево, в свою квартиру. Мне предоставили одну комнату в 3-х комнатной квартире на 14-м этаже. В этой квартире стали проживать две семьи. Мне, так как был у нас в семье один ребенок, выделили комнату из 14-ти квадратных метров с балконом; комнату, площадью в 20 квадратных метров, заняла семья старшего лейтенанта Мищенко Виктора, моего однокурсника по пограничному училищу, потому что у него было двое детей. Он учился на 1-м курсе, а я - на 2-м.

Оставалась не занятой в квартире 3-я комната площадью в девять квадратных метров. Она никем не была занята. Поэтому мы ее использовали для гостей и, когда приезжали к кому-то гости, мы их размещали в этой комнате. У нас было на такие случаи пару раскладушек и запасные матрацы.

Жену Виктора Мищенко звали Галей, она по профессии - учитель русской литературы. Их старшей дочери Кате было всего четыре года, а сын Алеша был в то время еще маленьким, кажется, ему было тогда полгодика.

Мы с Виктором уходили на целые дни в академию на занятия, а женщины были дома, жили в одной квартире дружно, не дулись друг на друга и не ссорились.

После окончания военной академии Виктор Мищенко дослужился до генерал-майора, а ныне (2016 год) его уже давно нет в живых.

В 1977 году у меня подходил к концу летний семестр на 2-м курсе. Успешно для меня прошла летняя сессия. Я сдал все зачеты и курсовые экзамены, своевременно написал и сдал курсовые работы - никаких задолженностей я тогда не имел.

В июне 1977 года опять полевые лагеря. Со слушателями 2-го курса проводились дивизионные командно-штабные учения, где каждый слушатель, на каждом этапе учения, выполнял обязанности определенного должностного лица дивизии. Меня на этих КШУ назначили исполнять должность начальника тыла дивизии. Пришлось, в качестве предложений командиру дивизии, представлять много различных расчетов, в том числе и в необходимой потребности боеприпасов на наступательный бой дивизии. Это было для меня новым, с большими трудностями, но я с этой задачей справился

После окончания дивизионных командно-штабных учений, нас всех повезли в Белоруссию смотреть дивизионные учения с войсками, с боевой стрельбой. Учения проводились в учебном центре Белорусского военного округа. На учениях нам показали всю работу командира дивизии по организации наступления дивизии и практические действия частей дивизии в наступлении; на одном из этапов учения мы видели наступление частей дивизии с форсированием реки Березина. Учения были поучительные и всем слушателям понравились, особенно нам, пограничникам, впервые увидевшим такой масштаб учений. Дня два осуществлялась организация боя дивизии и столько же шли наступательные действия частей дивизии. На учениях нам показали действия всех родов войск в наступлении.

После прибытия в академию с учений - предстояла войсковая практика для всех слушателей 2-го курса. Нас, пограничников, направили стажироваться на командных должностях в штабах пограничных отрядов. Меня направили стажироваться в должности заместителя начальника штаба Благовещенского пограничного отряда.

Стажироваться в войсках я ехал на целый месяц - с 1-го по 30 июля 1977 года. До г. Благовещенска я летел самолетом вместе с двумя офицерами: капитаном Фирсовым Виктором (он ехал на стажировку в Райчихинский пограничный отряд - сосед слева); капитаном Безменовым Владимиром (ехал стажироваться в Шимановский пограничный отряд - сосед справа). По прилету в г. Благовещенск, мы разъехались по своим отрядам. Так как я оставался в г. Благовещенске, мои товарищи поставили мне задачу: заказать и выкупить им билеты до Москвы. Что я, в средине стажировки, и сделал.

На стажировке я ознакомился со служебной деятельностью пограничных застав по охране государственной границы на речном участке, на р. Амур. Ознакомился с работой штаба пограничного отряда в повседневных условиях. Разрабатывал необходимые служебные документы по управлению подчиненными подразделениями отряда. С группой офицеров штаба пограничного отряда выезжал на внезапные проверки пограничных застав. За период стажировки успел разработать и документально оформить две совместные штабные тренировки; обобщил работу штаба пограничного отряда по руководству служебной деятельностью пограничных застав.

Обстановка на границе с Китаем в то время была еще напряженная, отношения недружественные. Стоило мне подняться на пограничную вышку одной из застав и посмотреть в бинокль на территорию Китая, так сразу можно было увидеть, как с китайской пограничной вышки, их пограничники, махали кулаками в наш адрес. Напротив Благовещенска, на китайской территории, располагался крупный город Хэйхэ. Видно было, как к городу Хэйхэ подъезжали железнодорожные эшелоны, буксируемые еще паровозами.

В то время китайцы сильно укрепляли булыжником свой берег р. Амур. В 07.00 утра был слышен звук от удара по висячей рельсе - это сигнал "приступить к работам". И масса китайских жителей, одетых в синюю робу, приступала к работам по укреплению берега реки. В 13.00 очередной удар по рельсе - люди в течение часа не работали: у них был обед; снова в 14.00 удар по рельсе - жители приступали к работам. В 19.00 был очередной звук рельсы от удара - "конец рабочего дня". Эти работы обеспечивали прочное укрепление берега реки. По рассказам офицеров штаба, а именно: во время весенних паводков и выходу из берегов р. Амур (река очень бурная) китайский берег не обрушивался и не смывался, а советский берег постоянно сносился, - и все ближе и ближе продвигался к населенным пунктам. Я сам видел, что в отдельных населенных пунктах берег реки подбирался до домов и строений, оставалось несколько десятков метров. Еще год-два и будут смыты эти постройки. А у китайцев берег оставался на одном месте. На р. Амур много островов. В летний период, тогда, целые стада коров из колхозных ферм переправлялись на острова и целое лето там выпасались. Для доения коров туда переправляли доярок на плавсредствах, после доения - возвращались обратно.

В колхозах, в основном, выращивали сою. Фруктовые деревья там не приживались, так как зимой большие морозы.

К 29-му июля 1977 года программу стажировки я свою выполнил; мне была выставлена за стажировку отличная оценка. Подошло время, и мы втроем 30 июля 1977 года вылетели на самолете ИЛ -18 до г. Москвы.

С 1-го по 30-е августа 1977 года - очередной отпуск для слушателей академии. Я взял предварительно билеты до г. Днепропетровска на 1-е августа, и мы поехали опять на мою малую родину, в Лиховку. Моей дочери Лене уже было 3 годика. Гостили мы у моей родни: у родителей в Лиховке, в г. Вольногорске - у брата Анатолия, в г. Пятихатки - у брата Ивана. В Пятихатках пришлось погостить подольше, пока я не выложил Ивану с белого кирпича гараж для легкового автомобиля. В конце отпуска мы гостили в г. Днепропетровске. Перед нашим отъездом к сестре Люде приезжали меня провожать: брат Владимир с женой Лидой из г. Запорожья, брат Виктор, проживавший в г. Днепропетровске, сестра Нина с мужем, и конечно, как всегда, была моя мама. Она никогда не отставала. Отца она всегда оставляла дома на хозяйстве.

С г. Днепропетровска до г. Москва мы ехали поездом в купейном вагоне, - надежно и безопасно.

С 1-го сентября 1977 года я - слушатель 3-го курса военной академии

Оставался последний и решающий год обучения в военной академии.

В первых числах сентября 1977 года мне было объявлено о присвоении очередного воинского звания - капитан. Пока я был в отпуске, приказом Председателя КГБ СССР были присвоены воинские звания офицерам-пограничникам, на которых были с академии направлены представления, в том числе и на меня. Воинское звание капитан было присвоено трем офицерам нашей учебной группы.

Одной из традиций офицеров-пограничников - чтобы звезды прочно сидели на плечах - надо было их обмыть. Решили это мероприятие отметить в ресторане "Варшава" в кругу офицеров всей нашей учебной группы. Виновники торжества сбросились по 50 рублей и организовали этот вечер. Все прошло очень хорошо.

Но главное в Военной академии им. М.В. Фрунзе - это учеба. А учеба на 3-м курсе была трудная, содержание учебного материала - сложное и объемное. Покончили мы на 2-м курсе с общевойсковой тактикой и приступили к изучению учебной дисциплины, называемой оперативное искусство и еще одной новой дисциплины - истории военного искусства. Задачи и тактические летучки по оперативному искусству были сложными, так как по содержанию изучались и отрабатывались армейские операции.

Все три года в военной академии изучалась такая дисциплина как актуальные проблемы научного коммунизма. Много было лекций, которые читались начальником кафедры генерал-майором Загуменным П.А. и полковником Лукава Г.Г. Все слушатели нашего курса с интересом слушали эти лекции. Проводилось по этой дисциплине и много семинаров, к которым надо было много конспектировать работ классиков марксизма-ленинизма. При обучении на третьем курсе, пришлось изучать и труды тогдашнего Генерального секретаря ЦК КПСС Л.И. Брежнева.

Помню, как проводился семинар преподавателем кафедры марксизма-ленинизма с нашей учебной группой по работам Л.И. Брежнева: "Малая земля", "Возрождение" и "Целина". Подполковник - преподаватель меня на том семинаре похвалил, привел всем в пример. На семинаре он всем слушателям группы задал вопрос: "Какие новые актуальные проблемы научного коммунизма выдвинуты в работах Л.И. Брежнева?" Поднятых рук не оказалось. Долго не думая, руку поднял я, чтобы меня вызвали к ответу на поставленный вопрос. Я взял в руки эти книги и начал по пунктам в каждой книге перечислять выдвинутые актуальные проблемы научного коммунизма: 1-е, 2-е, 3-е, 4-е, 5-е, и так далее, назвал все положения. Преподаватель, подводя итог, даже с удивлением заметил: "Да вы все разложили по полочкам, как наш начальник кафедры при обсуждении этих книг с преподавателями кафедры, вы молодец!" И мне выставил оценку "отлично". Перед семинаром я эти книги хорошо проштудировал, поэтому и удался мой ответ.

Лекции по истории военного искусства нам читал полковник Киселев и другой преподаватель, то же полковник. Полковник Киселев с нашей учебной группой проводил также и семинарские занятия.

На одной из лекций по истории военного искусства нам доводилось развитие военного искусства Красной Армии в годы гражданской войны и иностранной военной интервенции. Полковник-преподаватель, читая лекцию, объясняя и анализируя отдельные положения, дошел до того, что начал нам объяснять, что никакой иностранной военной интервенции и не было. А ведь, изучая историю в школах, мы знали из учебников, что военная интервенция была осуществлена чуть ли не несколькими десятками иностранных государств. А тут лектор нам на лекции выдвинул новое: что ее и вовсе не было. Он объяснял, что не может привести ни одного сражения, ни одной операции Красной Армии по разгрому войск интервентов. "Ну, да, - была высадка войск с иностранных кораблей то в Одессе французов, англичан в Мурманске, японцев во Владивостоке. Но они в сражениях с Красной Армией участия не принимали. В основном, - как отмечал лектор, - это была помощь оружием белогвардейцам". Все слушатели сидели и с удивлением слушали. На лекции рядом со мной сидел капитан с Внутренних войск и начал о лекторе говорить: "Что это он несет за антисоветчину?"

По тактике и оперативному использованию пограничных войск на 3-м курсе изучались и отрабатывались операции, проводимые войсками пограничного округа. Изучался материал по широте и объему - огромный.

Помню, что, когда мы обучались на 3-м курсе, нашу военную академию посещало много различных делегаций, в том числе и иностранных. Приезжал в академию и выступал перед слушателями президент Португалии Кошта Гомеш. Был с делегацией в академии и министр обороны Народной Республики Болгарии генерал армии Добри Джуров. Он долго выступал перед слушателями академии, а в конце обратился к одному капитану-слушателю: "Товарищ капитан, сколько в Советском Союзе военных округов?" Капитан поднялся и начал соображать, но кто-то рядом из слушателей ему подсказал, и он ответил министру обороны НРБ: "В Советском Союзе шестнадцать военных округов". - "Вы ошиблись, товарищ капитан, - сказал министр обороны НРБ, - в Советском Союзе семнадцать военных округов, вы забыли, что в Болгарии - 17-й военный округ". Вот такой была тогда дружественная Болгария.

Приезжал в нашу академию и Начальник Генерального штаба Вооруженных сил СССР генерал армии Куликов. Выступал он перед слушателями академии, и что мы услышали от него? Он тогда сказал, что мы с Министром Обороны Маршалом Советского Союза Гречко обговорили вопрос и решили ликвидировать всех капитанов, которые должны оканчивать академию. И точно, - они капитанов ликвидировали. Некоторым армейским капитанам, после выпуска с академии, до присвоения воинского звания майор, надо было еще ожидать целой год, а некоторым и два года. При выпуске с военной академии им всем было присвоено досрочно воинское звание майор. Не то, что нам пограничникам. Из нашей учебной группы, одному из всех пограничников, капитану Болдыреву присвоили досрочно воинское звание майор, которое он получил на неделю раньше срока. Зато называлось - досрочно.

На третьем курсе, в соответствии с учебным планом, предстояла разработка и защита дипломных работ. Кафедрой тактики и оперативного использования пограничных войск был подготовлен и утвержден начальником академии перечень тем дипломных работ. Каждый слушатель-пограничник свободно выбирал себе тему дипломной работы; только нельзя было двум слушателям брать одну и ту же тему - выбор делался из свободных, незанятых тем. Темы всеми слушателями-пограничниками были взяты, за каждым слушателем был закреплен руководитель дипломной работы из преподавателей кафедры тактики и оперативного использования пограничных войск. Слушатели нашей, 4-й, учебной группы темы дипломных работ выбирали последними.

Я, как и другие слушатели, составил план разработки дипломной работы и утвердил его у своего руководителя. Дипломные работы должны были быть готовыми к 1-му апрелю 1978 года и сданы в секретную библиотеку на хранение. В период государственных экзаменов каждым слушателем должна осуществляться их защита перед комиссией. Готовясь к разработке дипломной работе, я сначала уяснил тему своей дипломной работы и, в соответствии с планом разработки, - к утвержденной дате - должен был разработать тактический замысел темы дипломной работы, который надо было подать на рассмотрение и утверждение своему руководителю. Утвержденный тактический замысел я перенес на большую топографическую карту, оформил ее как служебный документ и приступил к отработке всех документов дипломной работы. В последнюю очередь разработал теоретическую часть разбора дипломной работы, которая должна была быть не менее как на 100 страницах машинописного текста на стандартных листах бумаги.

Я отрабатывал последовательно материалы дипломной работы, которые своевременно представлял своему руководителю на проверку. После проверки руководителем в некоторые документы приходилось вносить изменения, поправки или даже переделывать. Разработку дипломной работы я осуществлял с опережением плана, а оказывается это излишне. К примеру, на разработку тактического замысла выделялось месяца полтора, а я разработал его за неделю и падал руководителю на рассмотрение, - он, естественно, забраковал первую разработку; через неделю приношу новый тактический замысел на рассмотрение, он снова забраковал; еще через неделю приносил третий вариант, - и снова руководитель забраковал. Оставалось, по плану, на разработку тактического замысла всего 10 дней. Что мне оставалось делать? Я взял и оформил вновь свой самый первый вариант тактического замысла и представил своему руководителю на утверждение. И что же? Он был утвержден. Вот что значит опережать графики разработки.

Была в академии и такая дисциплина, как физическая подготовка. По этой дисциплине были плановые занятия, но реже, чем в пограничном училище. Я занимался спортом и в академии: участвовал в соревнованиях на лыжах, по стрелковому спорту и по плаванию. В нашей учебной группе было три пловца, в том числе и я. Кроме меня в соревнованиях по плаванию участвовали: капитан Болдырев Александр и капитан Грибов Анатолий. На протяжении второго и третьего курсов обучения мы занимались почти ежедневными тренировками. Три раза в неделю мы ездили на тренировки по утрам в Лужники, в закрытый бассейн. Начальник факультета генерал-майор Гуренков М.Г. нам разрешил, в эти дни, прибывать в академию к 10.00. Кроме того, мы брали платные билеты на месяц в открытый городской бассейн "Москва" - и ходили по 3 раза в неделю в этот бассейн с 07.00 до 08.00 по субботам, воскресеньям и в другие дни, когда не были в Лужниках.

В Военной академии им. М.В. Фрунзе было много разных факультетов. Кроме факультета Пограничных и Внутренних войск было еще два факультета по подготовке офицеров для Сухопутных войск и факультет, где обучались офицеры иностранных государств. Обучалось много офицеров с ГДР, Венгрии, Болгарии, Чехословакии, Югославии; были офицеры с Вьетнама и Монголии - это все социал-демократы. Обучалось много офицеров с государств Африки, Латинской Америки, учились офицеры с Кубы. Кого только там можно было увидеть!?

Офицеры-иностранцы обучались в академии четыре года. Первый год - исключительно одно изучение русского языка. А следующие три года - только отработка дисциплин по программе обучения. Конечно, все последние достижения в развитии советского оперативного искусства и военной техники до них не доводились. Это и понятно почему.

А теперь относительно гостей.

В декабре 1977 года ко мне в гости приезжал, уже второй раз, брат Анатолий со своей женой Валей. Погостили у нас с недельку, сделали себе покупки в Москве и уехали. До их приезда у нас уже находилась гостья из Алма-Аты - соседка родителей Любы, тетя Лена Калинина. Была она у нас, наверно, дней десять.

На зимние каникулы, в феврале 1978 года, мы опять летали в Алма-Ату. Четырех летнюю дочку Лену мы оставили у родителей Любы, а в Москву вернулись вдвоем. С 1-го марта 1978 года Люба устроилась на работу - кассиром в магазине "Универсам" и там проработала три месяца, то есть почти до моего выпуска с академии.

В конце марта 1978 года - новые гости. Приезжал брат Владимир с дочерью Ирой, которая тогда училась в 9-м классе. Владимир как раз был командирован по своей работе в Москву. Были, кажется, они у нас дней десять.

И последние гости с Пятихаток - приезжали брат Иван с женой Валей, они приезжали к 9-му Мая 1978 года.

Моя учеба в академии с весны 1978 года двигалась к финишу. Оставался последний завершающий семестр. Начались зачеты, экзамены, защита курсовых работ. А в конце семестра - курсовые экзамены, затем государственные. Государственные экзамены начались с защиты дипломных работ. За разработку и защиту материалов дипломной работы комиссия мне поставила оценку "хорошо". Наша учебная группа выбирала темы дипломных работ последней, поэтому пришлось выбирать темы из тех, что оставались свободными. Пришлось выбрать тему, которая мне не очень нравилась: "Десантирование мотоманевренной группы на вертолетах".

Кроме защиты дипломных работ мы сдавали комплексный государственный экзамен, в билеты были включены вопросы двух-трех военных дисциплин.

В обязательном порядке на государственный экзамен выносилась дисциплина, такая как: актуальные проблемы развития научного коммунизма.

За три месяца до нашего выпуска с военной академии нам, пограничникам, разрешили одеть зеленую фуражку и перешить канты в брюках - на зеленые.

Государственные экзамены я сдал на "хорошо" и "отлично".

Еще за два месяца до выпуска с академии, шла работа кадрового аппарата Пограничных войск со слушателями-пограничниками. Где на индивидуальных беседах предлагались выпускникам должности в войсках. Таких бесед с каждым выпускником проводилось две.

На первой беседе мне предлагали такие должности в войсках: заместителем начальника штаба Мургабского пограничного отряда или преподавателем в Московское пограничное командное училище. Дали время подумать и посоветоваться с семьей.

В разговоре со своей женой Любой я ей изложил, какие должности мне предлагали после окончания военной академии.

Ехать служить в Мургабский пограничный отряд у меня никакого желания не было. Сам отряд дислоцировался в высокогорье на высоте 4-4,5 тысяч метров над уровнем моря. Условия службы тяжелые. На два-три года ехать было можно, но у меня не было ни отца, ни дяди генералов, которые меня бы успешно продвигали. В своей служебной деятельности я опирался только на свои собственные силы; и я понимал, что там, в Мургабском пограничном отряде, можно застрять надолго - на целых 10 лет. Поэтому я выбор сделал на пограничном училище, - идти туда преподавателем. Ведь была у меня хорошая трехгодичная методическая практика работы в ШСС. Мне нравилось преподавание. Но жена от меня требовала свое, говоря: "Если идти преподавателем в пограничное училище, то соглашайся идти в Алма-атинское", - сказала она.

Поэтому я, на второй беседе, изложил кадровой комиссии свое мнение на счет дальнейшей службы после окончания военной академии. Сказал, что хочу быть преподавателем в пограничном училище, но, если можно, то в Алма-атинском. Комиссия учла мое мнение.

В период государственных экзаменов были сделаны памятные снимки учебных групп с командованием Военной академии им. М.В. Фрунзе.

На фотоснимке наша, 4-я, учебная группа.

На 3-м курсе начальником Военной академии им. М. В. Фрунзе был назначен генерал-полковник Мельников П.В., так как генерал-армии Радзиевский А.И. сильно болел и был постоянно на излечении.

30 июня 1978 года в Военной академии им. М.В. Фрунзе состоялся выпуск офицеров с высшим военным образованием. Были вручены дипломы и нагрудные знаки.

А вечером, в банкетном зале академии, состоялась неофициальная часть выпуска вместе с женами офицеров. Было застолье, играла музыка, были танцы, пели песни приглашенные артисты.

Через два дня мы всей учебной группой вновь собрались отдельно отметить свой выпуск, на этот раз в ресторане гостиницы "Прага". Было весело, за столиками сыпались тосты, пожелания, играла музыка, все танцевали, но было грустно, - ведь расставались мы на долгие годы, а с некоторыми, - и навсегда.

После окончания военной академии нас отправили в очередной отпуск с 1-го по 30 июля 1978 года. В отпуск мы с Любой поехали в мою Лиховку только вдвоем, так как дочь Лена оставалась в Алма-Ате у родителей Любы (мы ее зимой во время зимних каникул оставили в Алма-Ате).

Приехал я к родителям в поселок Лиховка в новом воинском звании - капитан. К этому времени у меня уже было 12 племянников и племянниц. Самая старшая из всех - дочь Люды, Наташа, ей было в 1978 году 17 лет (1961 г. р.); за ней идет племянница Ира - дочь брата Владимира, ей было 16 лет (1962 г.р.); дальше Светлана - вторая дочь Люды, ей было 15 лет (1963 г.р.); первый сын брата Виктора - Станислав, ему было 15 лет (1963 г.р.); следующая - Лариса - вторая дочь брата Владимира, ей было 13 лет (1965 г.р.); потом племянница Лена - дочь брата Анатолия, ей еще не было13 лет (1965 г.р.); племянник Олег - второй сын брата Виктора, ему было 12 лет (1966 г.р.); племянница Таня - первая дочь сестры Нины, ей было 8 лет (1970 г.р.); племянница Оксана - вторая дочь сестры Нины, ей было 5 лет (1973 г.р.); племянник Валера - сын брата Анатолия, ему было 5 лет (1973 г.р.); племянник Виталий - сын брата Ивана, ему было 4 года (1974 г.р.); племянница Тамара - дочь сестры Вали, ей было 4 года (1974 г.р.) Вот и вся молодая родня на август 1978 года. А потом еще прибавятся.

Отпуск мой закончился, и мы с Любой на поезде снова вернулись в Москву. Ведь надо было отправлять вещи контейнером в Алма-Ату. В академии был составлен график заказа и отправки контейнеров с вещами выпускников. Я ожидал прибытия контейнера на 11-е августа 1978 года. Точно в назначенный день контейнер прибыл; мне ребята с группы, которые проживали по соседству и не разъехались по своим отрядам, помогли загрузить вещи в контейнер, и он был направлен по адресу в Алма-Ату. Этим днем у меня заканчивался отпуск и надо было выезжать к месту предстоящей службы - в Алма-атинское Высшее пограничное командное училище. В своей комнате в Бирюлево мы с Любой сделали ремонт и сдали ее представителю ЖЕК без замечаний, взамен получил в КЭС академии справку о сдаче жилья.

Кажется, 12 августа я с женой самолетом вылетели до Алма-Аты и к обеду, в день вылета, были у родителей Любы. Два дня из трех, представляемых мне на дорогу поездом, были у меня сэкономлены, так как прилетели самолетом. Поэтому я два дня в Алма-Ате еще отдохнул, а после прибыл в пограничное училище представляться командованию.

Преподавательская работа в Алма-атинском Высшем пограничном командном училище

После окончания Военной академии им. М.В. Фрунзе, в соответствии с моим предписанием, 15 августа 1978 года я должен прибыть в Алма-атинское Высшее пограничное командное училище для прохождения дальнейшей службы в должности преподавателя тактики. Прибыв в пограничное училище, я там встретился с капитаном Андреевым Виталием (моим сокурсником по академии), который также был направлен в пограничное училище работать преподавателем. Он прибыл в училище двумя днями раньше меня и рассказал, как он представлялся командованию училища.

Начальником училища с 1976 года был генерал-лейтенант Меркулов М.К.; до назначения на эту должность он командовал Восточным пограничным округом.

Начальником политотдела пограничного училища был тогда полковник Кашелапов; начальником учебного отдела - полковник Ослин; заместителем начальника училища - полковник Князев. Надо было пройти всех этих должностных лиц и представиться им вновь прибывшему офицеру-преподавателю. Первому, естественно, надо представиться начальнику пограничного училища.

Капитан Андреев В.А. представлялся начальнику пограничного училища и получил от него нелестные слова; оказывается, Виталий Афанасьевич неправильно представился. Он представлялся так: "Товарищ генерал-лейтенант, капитан Андреев прибыл для дальнейшего прохождения службы в училище в должности преподавателя тактики кафедры общевойсковых дисциплин!" И тут генерал взревел: "Как это преподавателем тактики, да еще на кафедру общевойсковых дисциплин? Это я определяю, на какую кафедру и на какую должность вас определить?" И посыпалось, и понеслось от генерала. Я учел этот урок и представлялся по-другому.

Я постучался в кабинет, зашел и отрапортовал: "Товарищ генерал-лейтенант, капитан Штаченко прибыл для дальнейшего прохождения службы в училище в должности преподавателя!" Начальник училища был доволен моему представлению и бросил реплику: "Вчера один приходил представляться и уже он себя определил на какую кафедру ему идти, это я буду решать!". Генерал мне сказал: "Ты еще молодой, ты капитан, тебе надо бегать по полям. Поэтому твое место на кафедре общевойсковых дисциплин, будешь преподавателем тактики. На кафедру службы и тактики пограничных войск мы назначаем офицеров-старичков, которые устали служить в войсках на границе". Я ему ответил, что готов работать преподавателем на любой кафедре. "Вот поработай сначала на кафедре ОВД (общевойсковых дисциплин), а потом, возможно, мы тебя переведем на кафедру службы и тактики ПВ", - ободрил меня генерал. Хотя в предписаниях, выписанных в управлении кадров ПВ СССР, было записано конкретно на какую должность назначался тот или иной выпускник Военной академии им. М.В. Фрунзе. Но куда было деваться от строптивости высоких начальников.

Аналогичным образом я представился всем заместителям начальника пограничного училища. Меня назначили в соответствии с предписанием - преподавателем тактики кафедры ОВД.

Я ехал в пограничное училище с мыслью: оставаться в пограничном училище ненадолго. Ведь должность преподавателя в то время была всего лишь майорской. Я ведь с майорской должности поступал в военную академию. Поэтому я думал, что пару лет поработаю преподавателем, присвоят в училище мне воинское звание майор, - и укачу служить в войска. Из своего опыта службы в пограничном отряде я понял, что работать в штабе отряда, если ты не майор, - делать нечего.

Итак, после представления начальнику пограничного училища и его заместителям и определения меня на кафедру ОВД, я пошел представляться начальнику кафедры.

Кафедра ОВД - это боевая кафедра, по составу - очень большая. По штату на кафедре было 30-32 офицера. Начальником кафедры был тогда полковник Полютов Ю.В.; это офицер-руководитель - фанат своего дела: он днем и ночью мог рассказывать о тактике, как нужно лучше проводить занятия с курсантами по той или иной теме и т. д. Он был очень требовательным и, одновременно, - заботливым начальником. Я его помнил со своих курсантских времен. Он, когда я учился на 4-м курсе, был майором и преподавал в нашей учебной группе военную историю. Помню, как на занятиях по военной истории, он вызывал меня отвечать, и я ему долго рассказывал о развитии Советского военного искусства в предвоенный период - рассказывал о теории глубокой наступательной операции. Он меня слушал, слушал, затем потребовал повторить еще раз, и когда я закончил, он выразился так: "Она его за муки полюбила", и поставил в журнал хорошую оценку за ответ.

15 августа 1978 года в 15.00, в классе тактики, начальник кафедры представил кафедре вновь прибывших преподавателей: меня, капитана Андреева В.А. и капитана Громадского А.Ф. На кафедру прибыло тогда три офицера - выпускников Военной академии им. М.В. Фрунзе. Четвертого офицера-выпускника (капитана Челнокова В.В.), с нашего выпуска, определили на кафедру специальных дисциплин.

В тот же день я написал рапорт на получение квартиры и меня поставили на очередь. Пока у меня не было своей квартиры, то мы с женой решили, до ее получения, жить у ее родителей. Родители Любы жили в одноэтажном четырех квартирном доме. Там было две комнаты, кухня и веранда. Отопление зимой осуществлялось печкой с использованием угля. Водопровода в квартире не было. За водой ходили к колонке. Туалет находился на улице в конце двора. Приготовление пищи осуществлялось на газовой плите (на веранде) с использованием газового баллона. Вот такие были у них условия советской цивилизации.

На нашей кафедре, из числа офицеров-преподавателей (тактиков), было создано пять предметно-методических комиссий (ПМК) - на каждый курс курсантов по одной и пятая ПМК - на курсах переподготовки начальников застав.

Хочу вспомнить добрым словом старших преподавателей кафедры ОВД, у которых я начинал учиться педагогическому мастерству. Вот один из "патриархов" кафедры - полковник Калинин М.Д. - это преподаватель, на то время, с 30-ти летним стажем, обладавший высоким профессиональным мастерством. Он, когда я был еще курсантом, принимал в нашей, 7-й, учебной группе курсовой экзамен на 2-м курсе. А в сентябре 1978 года он возглавлял ПМК на курсах переподготовки начальников застав. Приятно было послушать, как он проводил лекции и групповые упражнения с офицерами застав. Было чему у него поучиться.

ПМК 1-го курса возглавлял старший преподаватель майор Васильков А.А., его только назначили старшим преподавателем, но он лет пять-шесть работал преподавателем тактики, так что набрался методического опыта.

ПМК 2-го курса возглавлял старший преподаватель майор Корлыханов А.И. Он был хорошим методистом. Через год он уехал учиться в адъюнктуру, в Москву и больше в училище не возвратился.

ПМК 3-го курса возглавлял старший преподаватель майор Таратута П.В. Меня назначили на эту ПМК, и я многому научился, посещая его занятия.

ПМК 4-го курса возглавлял старший преподаватель подполковник Дрошнев А.И. Это был достаточно опытный методист, было чему у него поучиться.

Были на кафедре и освобожденные старшие преподаватели: подполковник Белов В.П. - высоко эрудированный офицер, обладавший высоким педагогическим мастерством; подполковник Екименков Г.И. - старший преподаватель артиллерии, хорошо подготовленный методист.

Добрым словом вспоминаю старших преподавателей-специалистов: подполковника Хайрулина З.М. - старший преподаватель военной топографии, знающий свое дело офицер. До училища он был начальником пограничного отряда; подполковника Виноградова И.С. - старший преподаватель военно-инженерной подготовки, это был высокопрофессионально подготовленный офицер, а в методике проведения занятий - это виртуоз, артист. Занятия действительно проводил мастерски. Буквально все инженерные и строительные работы в училище возлагались на него; майора Костюка В.С. - старший преподаватель дисциплины ОМП и защита от него. Это профессионал своего дела. Занятия проводил поучительно не только для курсантов, но и для офицеров кафедры. Обладал высоким методическим мастерством. Подполковник Чемезов В.М. - старший преподаватель истории военного искусства. Занимаемая должность соответствовала и его искусству методики преподавания.

На кафедре ОВД (общевойсковых дисциплин) ПМК (предметно-методическую комиссию) возглавлял старший преподаватель курса, он же являлся председателем ПМК. Это была должность подполковника. Преподаватели ПМК-1 проводили занятия на 1-м курсе; ПМК-2 - на 2-м курсе; ПМК-3 - на 3-м курсе; ПМК-4 - на 4-м курсе. Кроме того, были на кафедре преподаватели-специалисты - два топографа (преподаватели военной топографии - старший преподаватель и преподаватель), которые проводили занятия по военной топографии с курсантами 1-го и 2-го курсов и входили в состав ПМК-1 и ПМК-2; два преподавателя военно-инженерной подготовки - старший преподаватель и преподаватель, они то же входили в состав ПМК-1 и ПМК-2; два преподавателя дисциплины ОМП и защита от него - старший преподаватель и преподаватель, то же они входили в состав ПМК-1 и ПМК-2; старший преподаватель истории военного искусства входил в состав ПМК-4 и старший преподаватель артиллерии. У начальника кафедры был один заместитель, на то время - подполковник Шепель Н.И.

В состав каждой ПМК входило от четырех до шести преподавателей.

На кафедре был установлен таков порядок, что все преподаватели передвигались со своими курсантами с курса на курс. Кто из преподавателей начинал работу на 1-м курсе, тот доводил курсантов до 4-го курса и делал выпуск.

Меня начальник кафедры включил в состав ПМК-3 (третьего курса). Вот и стал я с 1-го сентября 1978 года преподавателем тактики на 3-м курсе.

Предметно-методическую комиссию 3-го курса возглавлял старший преподаватель курса майор Таратута П.В. Это был толковый, грамотный офицер. Занятия проводил живо, энергично и интересно, что очень нравилось курсантам. При совместной работе я многому у него научился. Он, дополнительно, меня определил секретарем ПМК. Это значило, что все заседания ПМК я должен был оформлять протоколами в специальной тетради. Каждый год должен был сменяться секретарь, но ему понравилась моя работа секретарем, так что пришлось мне тянуть эту лямку целых три года. Я так оформлял протоколами все заседания ПМК, что ему добавлять было нечего, кроме постановлений (указаний). Вот и держал меня все три года, пока его не назначили на должность начальника кафедры ОВД.

За мной, приказом начальника пограничного училища, были закреплены две учебные группы 3-го курса (3-я и 4-я учебные группы). Командиром 3-й учебной группы был старший лейтенант Никитин, а 4-й - лейтенант Зайцев. Всего на 3-м курсе было девять учебных групп, которые входили в состав 2-го дивизиона. Командиром дивизиона был подполковник Полумисков В.В. (когда я учился курсантом, он в нашем дивизионе был курсовым офицером). Заместителем командира дивизиона по политической части - капитан Алименко А.Е. (он на год раньше меня закончил наше пограничное училище).

А курсовые офицеры - командиры учебных групп - в дивизионе были от лейтенанта до майора. Командиром 8-й учебной группы был капитан Скульдицкий Владимир, - мой однокурсник по училищу. Мы, будучи еще курсантами, были с ним в одном отделении. Статус наш поменялся: я был преподавателем тактики, а он - курсовой офицер. Командиром 7-й учебной группы был майор Каменев. Его учебная группа была закреплена за капитаном Исмагиловым Г.А.

В то время капитан Исмагилов Г.А. часто избирался народным заседателем в судах. Поэтому во время заседания судов он отсутствовал и мне приходилось часто за него проводить занятия с его, 7-й, учебной группой. Помню, как в полевых условиях, придя на занятия с 7-й учебной группой, майор Каменев четко подавал курсантам группы команду - "Смирно!" и мне рапортовал: "Товарищ капитан, 7-я учебная группа в количестве 26 курсантов к занятиям готова! Командир 7-й учебной группы - майор Каменев!". После приема доклада я начинал занятия, а майора Каменева на занятии я использовал, как своего помощника.

На 3-м курсе курсанты были уже такие, что в рот палец не клади. Были достаточно знающие, в военном деле подготовленные военнослужащие. Поначалу у меня с ними были отдельные недоразумения на занятиях, особенно противоречия с выставлением низких оценок, но я быстро показал им, что со мной шутки плохи, я быстро их взял в свой оборот. И дела в их обучении пошли хорошо. У меня был опыт преподавания в ШСС, я его использовал в новых условиях.

Бывало, проводил целый день занятия в поле с курсантами 3-й или 4-й учебных групп 3-го курса, их опрашивал, выставлял в свой блокнот оценки, а когда в конце занятий подводил итоги и объявлял им оценки, то те, кто получил "неудовлетворительно" или "удовлетворительно", начинали задавать вопросы: "А за что мне двойка?" или "А за что мне тройку поставили?". Когда проходило 4-5 часов, а были и такие занятия, которые проводились в течение двух или трех дней, то трудно мне поначалу было точно обосновать эту низкую оценку в конце полевых выходов, - ведь проходило много времени и быстро не вспомнишь. Этим они вводили преподавателей в заблуждение. Я быстро это понял. И стал быть внимательным к таким курсантам, то есть детально запоминал или делал пометки ответов этими курсантами в своем блокноте и, когда задавался такой вопрос при подведении итогов, я аргументированно обосновывал почему именно выставлена курсанту такая оценка. Тогда все вопросы отпадали. Те курсанты, которым я выставлял отличные или хорошие оценки, подобных вопросов никогда не задавали. Поэтому детально записывать ответы этих курсантов никакой необходимости и не было.

Преподаватели тактики вели одну дисциплину - общую тактику (это общевойсковая тактика). Когда кто-то из преподавателей-специалистов болел, то приходилось, по указанию начальника кафедры, его подменять преподавателю тактики. Соответственно, надо было подготовиться по теме той дисциплины, чтобы качественно провести занятие. Другими словами - у нас на кафедре существовала взаимозаменяемость преподавателей. Преподаватели тактики должны были знать учебный материал и других дисциплин, которые проводились кафедрой.

Темы дисциплины (общая тактика) с курсантами, на каждом курсе обучения, отрабатывались следующим образом: читались лекции (начальником кафедры, заместителем начальника кафедры или старшими преподавателями). В основном лекции на 3-м курсе читал старший преподаватель, - как опытный методист. Групповые занятия, семинары, практические занятия, групповые упражнения, консультации - проводились преподавателями курса; старший преподаватель проводил эти занятия в своих закрепленных учебных группах.

Старший преподаватель, после проведенных лекций, - перед началом проведения других видов занятий преподавателями - всегда с ними проводил методические занятия по занятиям темы, отрабатываемых с курсантами. Это были инструкторско-методические занятия в поле или показные занятия, проводимые с курсантами. Кроме того, на ПМК и кафедре практиковались пробные занятия начинающих преподавателей и открытые занятия по плану, проводившиеся в течение учебного года каждым преподавателем не менее одного раза. Контроль занятий осуществлялся, кроме командования училища и учебного отдела, начальником кафедры, его заместителем и старшим преподавателем. Старший преподаватель обязан был в течение месяца проконтролировать занятия каждого своего преподавателя и сделать записи в Журнале контроля занятий кафедры.

В конце августа 1978 года я познакомился со всеми преподавателями - членами ПМК 3-го курса. Кроме упомянутого старшего преподавателя, в составе ПМК работали преподаватели тактики: майор Доценко В.Ф. (40-ка летний офицер), капитан Исмагилов Г.А. С моим прибытием, на ПМК 3-го курса стало работать четыре преподавателя. За каждым преподавателем было закреплено по две учебные группы, а за капитаном Исмагиловым Г.А. - три.

Через несколько дней после моего прибытия на кафедру ОВД, капитан Исмагилов Г.А. пригласил меня сходить на кафедру физической подготовки; там он меня познакомил с молодым начальником кафедры, подполковником Романюком А.С. При нашей беседе Анатолий Сергеевич поинтересовался, какими видами спорта я занимался. Он сказал, что я - молодой капитан, так что, если будут проводиться соревнования, меня обязательно будут привлекать. Я ответил, что участвовать в соревнованиях буду. Подполковник Романюк А.С. объяснил, что по вторникам и четвергам для офицеров училища - физическая подготовка в спортзале с 16.30 до 18.00. А кто хочет, то могут в это время заниматься плаванием в бассейне.

В сентябре 1978 года я успел один раз сходить в наряд - меня назначили дежурным по столовой с субботы на воскресенье. Это были адские сутки. Сентябрь еще был жарким месяцем. Как раз в этот день под Алма-Атой, в горах, горел лес и курсантов училища привлекали тушить пожар. Подняли курсантов под утро. Часть моего кухонного наряда, из числа курсантов, была тоже отправлена, по ошибке, для тушения пожара. Поэтому весь день в столовой не было и половины кухонного наряда; пришлось с трудом обеспечить прием пищи курсантами дивизионов; для курсантов, занимающихся тушением пожара, надо было отправлять пищу в термосах. Людей в наряде у меня не хватало. Очень была большая неразбериха. Трудность для меня заключалась в том, что я был новичком в училище, - ведь я находился в училище всего лишь 20 дней; курсантов, заступивших в наряд, по фамильно, я еще не знал. Поэтому пришлось мне эти сутки покрутиться, как белке в колесе. Вот так проходила моя служба в первом наряде. В дальнейшем я ходил в другие суточные наряды: помощником дежурного по училищу или дежурным по учебному корпусу.

Офицеров-преподавателей назначали в суточные наряды один раз в месяц. Пока я был капитаном и майором, меня назначали помощником дежурного по училищу или дежурным по учебному корпусу. Так как я был загружен занятиями в обычные дни, то, зачастую, назначался в наряды с субботы на воскресенье. Можно сказать, что один мой выходной день в месяц пропадал, ведь утраченный выходной, в советское время, не предоставлялся в другие дни. И не только мне. Про этот выходной день, проведенный в наряде, никто и не заикался.

В сентябре 1978 года на 3-м курсе с курсантами каждой учебной группы, по расписанию, проводились 3-х дневные методические занятия в полевом учебном центре. Преподаватели готовили курсантов 3-го курса проводить практические занятия с курсантами 1-го курса. Была тогда такая практика - курсанты 3-го курса обучали курсантов 1-го курса основам общевойсковой тактики и, тем самым, получали методические навыки в обучении подчиненных. Накануне, преподаватели, первые три дня, показывали курсантам 3-го курса методику отработки предстоящих занятий в форме инструкторско-методических занятий, а затем, после проведенных расчетов, курсанты 3-го курса, в течение следующих трех дней, сами отрабатывали эти вопросы, но уже на курсантах 1-го курса, выступая руководителями занятий.

Я хорошо ознакомился с курсантами своих учебных групп; через месяц я по фамильно знал всех своих курсантов. Знал сильные и слабые стороны каждого из них. Были сильные, толковые курсанты, но были и слабоватые, которые усваивали программу обучения на "удовлетворительно", но таких было от трех до пяти человек в учебной группе.

В Алма-атинском Высшем пограничном командном училище начинающими преподавателями считались те, которые не прокрутили с курсантами полный курс программы обучения по предмету. Это значит - четыре года.

Кафедра работала с учетом быстрейшего становления начинающих преподавателей. По плану кафедры предусматривались посещения начинающими преподавателями занятий, которые проводили опытные методисты кафедры. В конце каждого месяца проводились заседания кафедры. Заседания, как правило, начинались с 15.00 (после обеда). Основными вопросами, обговариваемых на заседании кафедры были: итоги учебы и дисциплины курсантов за семестр; обсуждение разработанных методических документов; методика отработки наиболее сложных тем; обсуждение открытых занятий; итоги контроля занятий на кафедре и т.д. В конце каждого заседания один из преподавателей, по указанию начальника кафедры, готовился и выступал с обзором военно-периодической печати, таких журналов как: "Советская педагогика", "Военный вестник", "Зарубежное военное обозрение", "Военно-исторический журнал", "Советское военное обозрение" и других. Наиболее важные статьи журналов, касающиеся методики преподавания, внедрялись в учебный процесс нашей дисциплины. В конце 70-х годов на кафедре широко распространялся опыт проблемного обучения курсантов. Новатором проблемного обучения являлся советский педагог Шаталов. Много статей этого педагога печаталось в журнале "Советская педагогика". Я часто, в то время, слушал его выступления по телевидению. Запоминал, какие он применял приемы и способы при проблемном обучении слушателей.

В своей практической работе по обучению курсантов я вспоминал методику проведения занятий преподавателями военной академии, которую они применяли на занятиях со слушателями, старался ее использовать. В течение первых четырех лет я только впитывал методику, имевшуюся на кафедре, и только после этого, уже сам начинал что-то изобретать новое, свое, совершенствовать имеющуюся методику.

Время шло, появлялись новые технические средства обучения, и, в связи с этим, надо было внедрять новую методику их применения на занятиях с курсантами. Но это все будет впереди. А пока, в конце 70-х и начале 80-х готов, надо было осваивать весь арсенал методики, накопленный кафедрой. Первые годы работы на кафедре - этим занимались все начинающие преподаватели.

Прошли в сентябре 1978 года методические занятия с курсантами 3-го курса, после которых они проводили практические занятия с курсантами 1-го курса. Для обеспечения этих занятий привлекались преподаватели тактики 1-го и 3-го курсов. Мой однокурсник по Военной академии им. М.В. Фрунзе - капитан Громадский Анатолий - был назначен преподавателем на 1-й курс. Обучаясь на 3-м курсе в военной академии, у него после сильного нервного стресса приключился сахарный диабет самой высокой степени. Он начал с собой носить заправленный шприц с лекарством и, при ухудшении самочувствия, сам делал себе уколы. Так вот, на полевых занятиях в сентябре 1978 года, при сильной жаре, ему стало в поле плохо. Он весь был красный, голова кружилась. Поэтому, увидев его состояние, начальник кафедры ОВД полковник Полютов Ю.В. сказал: "Товарищ капитан, преподавателем тактики работать очень тяжело, вам надо в кадрах попроситься на более легкую работу, я этому буду ходатайствовать". Анатолий Громадский вскорости был переведен на должность старшего офицера по мобилизационной работе. Работа у него стала кабинетная, спокойная, не требующая больших физических и моральных усилий. На этой должности он прослужил до самого выхода на пенсию, уволился подполковником.

В начале октября 1978 года с курсантами 3-го курса мы начали отрабатывать важную тему: "Рота в наступлении", которая отрабатывалась на нескольких занятиях. Лекцию по данной теме, на основной базе, проводил наш старший преподаватель; естественно, все преподаватели курса присутствовали на лекции. Потом начались четырехчасовые семинары по данной теме - первый, показной, семинар проводил старший преподаватель, затем со своими учебными группами семинары проводили преподаватели курса. После семинарских занятий начинались практические 3-х суточные полевые занятия. Практические занятия отрабатывались в форме группового упражнения. Первое практическое занятие проводил, естественно, старший преподаватель на своей учебной группе, как показное для преподавателей. Все мы, преподаватели 3-го курса, присутствовали три дня на занятии, внимательно слушали, записывали важные методические приемы, а по окончанию практических занятий со своей группой, старший преподаватель устанавливал детальный расчет времени на отработку всех вопросов, мы его записывали и четко выдерживали при проведении занятий.

Через три дня после показного занятия приступили к отработке практических занятий со своими группами уже мы - преподаватели курса. Главным было на курсе при обучении курсантов - это единство методики обучения. И старший преподаватель за это отвечал и требовал от преподавателей.

Как же планировались и проводились занятия по общей тактике в поле в нашем полевом учебном центре (ПУЦ)?

Учебным отделом планировались с курсантами 3-х суточные и недельные полевые выходы. Накануне, старшим преподавателем разрабатывался план полевого выхода, который утверждался начальником пограничного училища. В план включались: практические занятия по времени, как днем, так и ночью, самостоятельная подготовка курсантов, показ учебного кинофильма, политико-воспитательные мероприятия, проводимые преподавателями (беседа, викторина, комсомольское или партийное собрание курсантов) и совершенствование полевой учебно-материальной базы.

Курсанты, в холодное время года, размещались в казарме, офицеры - в офицерской гостинице. Питание осуществлялось: курсантов - в курсантской столовой, офицеров - в офицерской столовой за плату. Если был недельный полевой выход на занятия, то преподаватели и курсанты выезжали в ПУЦ в понедельник на автомашинах в 07.00 утра и к 08.30 прибывали в полевой учебный центр. Там быстро размещались и в 09.00 начинались занятия. А в субботу, после занятий, в 15.00, - все возвращались на автомашинах на основную базу, в училище.

С целью выработки у курсантов высоких морально-боевых, командирских и психологических качеств, полевые выходы большей частью планировались в холодное время года.

Привожу пример одного из планов полевого выхода на 3-м курсе.

По прибытию в ПУЦ - в течение 30 минут - размещение курсантов; ровно в 09.00 - начало занятий на исходном положении, куда, по необходимости, выходила боевая техника. В течение шести часов - занятия в поле; затем, в 14.20, - обед для всех в столовой. С 15.30 - продолжение занятий в поле до наступления темноты (часа два-три); далее - самостоятельная подготовка, до ужина (до 20.00). Во время самостоятельной подготовки преподаватель работал со слабоуспевающими курсантами: консультировал их, давал пояснения, принимал от них знания статей Боевого устава Сухопутных войск. После ужина с 20.30 до 21.30 - преподаватель с курсантами проводил политико-воспитательную работу (беседу, выступал с докладом на собрании и т.д.); с 21.30 до 22.30 - преподаватель организовывал показ учебного кинофильма. Если недельный полевой выход, то, как правило, во вторник и четверг, - ночные занятия от 3-х до 4-х часов (с 22.30 до 02.30). Следующий день начинался началом занятий с 09.00.

В течение всего первого дня, при отработке темы: "Рота в наступлении", преподаватель занимался с курсантами организацией наступления роты. Это было - стояние учебной группы на месте, целый день. Если это стояние в декабре или январе, а следующая тема была в январе, то можно представить, как это стоять на холоде при 25-30-ти градусном морозе. И не только стоять, а еще надо заставить курсантов думать и заслушивать более-менее правильные ответы.

Коснемся отработки темы: "Рота в наступлении". За первый день занятий курсанты должны были организовать наступление роты. Им, накануне, выдавалось тактическое задание с исходной обстановкой, которую они должны были изучить на самостоятельной подготовке и нанести ее на рабочую карту, а на занятии, в первый день, - быть готовыми принять решение, отдать боевой приказ, организовать взаимодействие и всестороннее обеспечение роты. В первый день до обеда и после обеда курсанты осуществляли эту работу.

Преподаватель (старший начальник), объявлял оперативное время, ставил всех курсантов в должность командира роты и поочередно требовал доложить старшему начальнику тот или иной элемент организации наступления. Первое, с чего начинал преподаватель на новом учебном месте, назначив одного из курсантов командиром роты, - провести топографическое и тактическое ориентирование на местности. Затем объявлял оперативное время, назначал опять одного из курсантов командиром роты и требовал, к примеру, уяснить полученную задачу, следующего - оценить обстановку по всем элементам, четвертого и пятого курсантов - доложить решение на наступление и т.д. После окончания ответов преподаватель требовал от курсантов дать обоснования ответам. Если были другие варианты решений, то приходилось заслушивать все и слушать их обоснования. Это и была такая форма обучения, как групповое упражнение при организации наступательного боя роты.

Второй день занятий по данной теме начинался с проведения боевого расчета, в ходе которого назначались должностные лица роты, назначались командиры взводов и отделений. Один из назначенных курсантов командиром роты отдавал боевой приказ командирам взводов на наступление, другой - организовывал взаимодействие и всестороннее обеспечение, и, после этого, начиналась динамика наступательного боя роты. Заранее, перед наступлением, помощники обозначали условного "противника" мишенями, и была еще группа подыгрыша.

Всю динамику наступательного боя роты преподаватели с курсантами отрабатывали методом группового упражнения следующим образом: выходили на определенный рубеж; на этом рубеже преподаватель выстраивал курсантов группы, доводил до них обстановку, какая сложилась на данном рубеже, курсанты наносили ее на рабочую карту; преподаватель давал время (несколько минут) на оценку сложившейся обстановки, затем, - заслушивал назначенных командиров рот: выводы из оценки обстановки, их решение, а также команды и распоряжения.

Следующий шаг на практическом занятии по отработке данной темы: преподаватель проводил боевой расчет роты, выдавал имитационные средства, назначал командира роты и проигрывали все практически в движении с использованием радиостанций и имитационных средств. Таким же образом, в течение второго и третьего дней, отрабатывалась динамика наступательного боя роты. Главным было на этих занятиях - научить каждого курсанта организовывать наступательный бой роты, а в ходе боя - умело управлять подразделениями роты в различных условиях обстановки, сложившейся при ведении наступательного боя ротой. В конце трехдневных занятий проводился преподавателем детальный разбор действий курсантов по организации наступления ротой и управлением подчиненными подразделениями; выставлялись каждому курсанту оценки.

Близилось 7-е ноября 1978 года. Как обычно, - предстоял военный парад на центральной площади г. Алма-Ата. За месяц до начала парада с курсантами училища начались строевые тренировки: сначала - в училище, затем четыре-пять - гарнизонных тренировок и последняя - генеральная репетиция (за день-два до парада). Из числа офицеров-преподавателей была сформирована офицерская коробка. Все преподаватели нашей кафедры попали в парадный расчет и участвовал в военном параде 7-го ноября 1978 года в г. Алма-Ата.

По учебному плану у курсантов 3-го курса были запланированы две войсковые стажировки: первая - с 10 ноября по 31 декабря 1978 года, а вторая - летом - с 1-го по 30 июля 1979 года.

После ноябрьских праздников 1978 года меня вызвал начальник кафедры полковник Полютов Ю.В. и поставил задачу, что я должен поехать с курсантами на стажировку в Кяхтинский пограничный отряд Забайкальского пограничного округа в качестве руководителя стажировки, а летом меня для поездки не будут привлекать.

Перед выездом я встретился с группой курсантов, выезжающих стажироваться в этот пограничный отряд, проинструктировал их о порядке следования к месту стажировки и ведения курсантских журналов стажировки. Затем оформил необходимые документы для организации стажировки. Приобретением билетов на самолет, для преподавателей и курсантов, занималось командование дивизиона.

11 ноября 1978 года мы вылетели самолетом ТУ-104 с г. Алма-Ата и летели до г. Улан-Уде. В Улан-Уде в то время были уже сильные морозы. С аэропорта Улан-Уде я, и группа моих курсантов, доехали автобусом до железнодорожного вокзала; взяли там по требованию билеты до станции Наушки. Поезд шел через два-три часа. Часа четыре-пять мы ехали поездом до станции Наушки. В п.г.т. Наушки дислоцировалось пограничное КПП "Наушки", которое находилось в 400 м от станции. От КПП до пограничного отряда было еще 50 км. Я решил с курсантами прибыть на КПП и оттуда позвонить в отряд на счет присылки за нами отрядного автобуса. Пока курсанты дошли до этого подразделения (КПП) с железнодорожной станции, так некоторые приморозили себе уши и носы - мороз доходил до минус 40 градусов.

Через 1,5-2 часа за нами с отряда прибыл автобус, и мы прибыли в пограничный отряд. Я доложил начальнику отряда о прибытии курсантов на стажировку. О нас в отряде знали - заранее была телеграмма с управления Забайкальского пограничного округа. Была организована встреча командования пограничного отряда с курсантами, на которой до курсантов были доведены особенности охраны государственной границы с Монгольской Народной Республикой, дана была характеристика каждой из застав, где должны были стажироваться курсанты. После этого было проведено распределение курсантов на пограничные заставы и организована их отправка.

Я на некоторое время остался при управлении пограничного отряда. Через неделю начал выезжать на заставы, контролировал работу стажеров, давал им инструктажи, проводил с каждым индивидуальные занятия. Курсанты стажировались в должности заместителя начальника заставы. Всю проделанную работу они фиксировали в своих журналах стажировки. Одной из моих задач было - заказать и приобрести билеты на самолет на обратный путь до Алма-Аты после окончания стажировки.

Самолеты до г. Алма-Ата вылетали с г. Улан-Уде, а я находился в п.г.т. Кяхта, где дислоцировалось управление пограничного отряда. Пришлось мне хорошо покрутиться, чтобы заказать билеты на всех курсантов и своевременно их выкупить. Билеты выкупил. Места в билетах на самолет были указаны только до г. Новосибирска, и нам в аэропорту Новосибирска надо было еще постоять, чтобы получить места на алма-атинский рейс.

Однажды, в средине стажировки, я решил посетить курсантов на заставах. Попросил у начальника штаба автомашину для поездки. Мне выделили легковой УАЗик, и я после обеда выехал с отряда на ближайшую заставу, где стажировался курсант. Мороз был на улице минус 44 градуса. Я поехал в хромовых сапогах. Ехал с водителем по полевой дороге, далее выехал на пограничную дорогу, идущую вдоль КСП и сигнализационной системы. До заставы оставалось 8-10 км и вдруг автомашина заглохла и остановилась. Уже начинались сумерки. Водитель вышел с машины в одном кителе и начал копаться в двигателе. Я его спросил: "Где твоя шинель?" - Осталась в отряде, в роте", - ответил он. Вот тут мне пришлось поволноваться. Поблизости населенного пункта не было, до заставы километров десять. Тогда я подумал: "Если через десять минут водитель не устранит неисправность, мы замерзнем. В машине масло и охлаждающая жидкость быстро застынут на морозе и завести будет невозможно". Ноги в сапогах начали замерзать, уже начинало совсем темнеть, двигатель совсем остыл, у водителя никакого фонарика не было - все копался наощупь. Я вздохнул с облегчением - наконец-то автомашина завелась. "Вот какую развалюху, а не машину, мне подсунули", - подумал я. Наконец-то, когда совсем стемнело, я с водителем доехал до 7-й пограничной заставы.

С прибытием на заставу я, в первую очередь, побеседовал с начальником заставы, поинтересовался, как работает курсант. Затем встретился с курсантом, проверил его записи в журнале стажировки. Узнал о его трудностях в работе, дал инструктаж. Зашел в канцелярию к начальнику заставы, а там, в помещении, ничего не было видно - все было заполнено дымом; я ощутил себя, как в густом тумане. Оказывается, начальник заставы с заместителем по политической части курили сигареты одну за другой. Я с ними посидел не более 10 минут - было невозможно дышать - и ушел отдыхать в приезжую комнату. На второй день я осуществил контроль проводимых курсантом мероприятий и выставил ему оценки. После обеда я с водителем на автомашине уехал на 8-ю пограничную заставу. Таким образом я работал с курсантами на всех заставах, где они стажировались.

По окончанию стажировки всех курсантов собрали в отряд, и с ними подвели итоги работы на заставах. Перед комиссией, из числа офицеров штаба пограничного отряда, курсанты отчитались за свою работу; им были выставлены оценки за войсковую стажировку, что и было оформлено приказом начальника пограничного отряда. Я получил выписку из приказа с оценками курсантов, которую необходимо было сдать в учебный отдел училища.

30 декабря 1978 года, рано утром, я выехал с курсантами на отрядном автобусе до КПП "Наушки", то есть до железнодорожной станции. В Наушки сели на поезд и доехали до железнодорожного вокзала в г. Улан-Уде, а оттуда автобусом - до аэропорта, сделали посадку на свой самолет и улетели по расписанию. К 17.00 30 декабря 1978 года мы были в аэропорту г. Новосибирска. Когда подошли к кассам, чтобы нам проставили места на ближайший рейс до г. Алма-Ата, то оказалось, что свободных мест нет. Пришлось в аэропорту всю ночь ожидать, уговаривали курсанты девушек на регистрации, чтобы нас оформили первыми при появлении свободных мест. Пришлось сброситься на небольшой подарочек. В конце-концов, только утром 31 декабря, я с курсантами вылетел до Алма-Аты на самолете ТУ-104 и мы благополучно приземлились в аэропорту г. Алма-Ата, а оттуда автобусом доехали до пограничного училища.

По прибытию в пограничное училище, я сдал все документы, о результатах стажировки доложил в учебный отдел и своему начальнику кафедры. До окончания учебного семестра оставался один месяц. Поэтому курсанты до своих зимних каникул (с 1-го по 14-е февраля) продолжали учиться весь январь 1979 года.

Новый, 1979, год я встречал в семейном кругу в Алма-Ате.

После окончания новогодних праздников, в январе 1979 года я вышел на работу и явился на свою кафедру. От преподавателей своей предметно-методической комиссии я узнал, что, когда я с курсантами был на стажировке, мне выделили 2-х комнатную квартиру. Оказалось, что за эту квартиру шла сильная борьба, - ведь в нашем училище было очень много очередников на жилье. В декабре 1978 года состоялось заседание жилищной комиссии училища, где рассматривался вопрос о распределении нескольких квартир. Начальник кафедры ОВД полковник Полютов Ю.В., будучи в отпуске и узнав о заседании жилищной комиссии, немедленно прибыл на ее заседание и долго доказывал, что именно его офицерам-преподавателям квартиры нужнее, чем другим, - и отвоевал для меня 2-х комнатную квартиру. Мне можно было становиться на очередь и на 3-х комнатную квартиру, так как моя жена была в положении на 5-м месяце. Но я не стал отказываться от этой квартиры. Этот пример можно привести в знак того, как заботился в то время руководитель кафедры о своих подчиненных, невзирая на то, что даже был в отпуске.

Конечно, такого начальника кафедры грех подводить его подчиненным. Поэтому все преподаватели лезли со шкуры и старались, чтобы не было замечаний со стороны командования училища, как во время занятий, так и во время несения службы во внутренних нарядах.

Наш начальник кафедры полковник Полютов Ю.В. был и очень требовательным офицером. К примеру, в феврале 1979 года, в один из дней, рано утром, был в училище "Сбор по тревоге" - был подан условный сигнал, который передавался через посыльных. Офицеры училища проживали в разных районах города, поэтому собирались очень долго. Некоторые офицеры кафедры, прибежавшие первыми, видели, как бежал в училище с военного городка, находящегося за забором училища, наш начальник кафедры по этой тревоге. Сигнал оповещения доходил до офицеров с запозданием. Прошло минут 40 после подачи сигнала тревоги, начальник кафедры, проверив собравшихся офицеров кафедры, сидел в кабинете и ожидал прибытия остальных. В окно из своего кабинета он увидел майора Кравцова Е.Л. - преподавателя нашей кафедры, проживавшего в военном городке училища, - который спокойно, не торопясь, шел в училище. По прибытию его на кафедру, полковник Полютов Ю.В. дал ему сильного нагоняя:

- Товарищ майор, вы слишком сильно торопитесь, чтобы вовремя прибыть на кафедру по сигналу "Тревога"?! Надо бежать, ведь засекается время сбора кафедры! - набросился он на своего подчиненного.

- Товарищ полковник, я уже знал, что поступил сигнал "Отбой", поэтому шел не спеша, - ответил майор Кравцов.

И тут начальник кафедры взорвался:

- Вы должны были быть на кафедре полчаса назад, вместе со всеми, - наседал наш начальник. Но от Евгения Леонидовича Кравцова шли оговорки, что к нему сигнал поступил поздно и т. д. В конце-концов от начальника кафедры он получил строгий выговор за несвоевременное прибытие на кафедру по сигналу "Тревога".

Можно представить такую картину: начальник кафедры бежал сломя голову, чтобы успеть вовремя в училище после поданного сигнала "Тревога", а подчиненный еле плелся пешочком на кафедру. Конечно, это возмутило начальника кафедры.

После 10 января 1979 года опять начались занятия в поле на нашем 3-м курсе. Преподаватели курса проводили очередную тему: "Рота в обороне". Трещали морозы до 30 градусов. Эта тема предполагала заниматься на одном месте - в опорном пункте роты. Первый день - организация, но уже обороны, - опять стояние на месте. Курсанты на занятиях в сапогах, я тоже был в яловых сапогах. Курсанты без конца топали ногами - мерзли ноги. Я стоял себе на месте перед строем, слушал ответы курсантов, по необходимости, давал варианты правильных решений. Ноги мерзли, но я не подавал виду. Я не мог терпеть этого топанья ногами и спросил курсантов:

- Товарищи курсанты, в чем дело? Неужели сильно ноги мерзнут? Вы посмотрите на меня, - разве я топаю ногами?

Тогда курсант Сероштан за всех мне ответил:

- Вам, товарищ капитан, хорошо, у вас сапоги на меху.

Я позвал его к себе, снял сапог с правой ноги и показал ему, говоря: "Смотрите, где вы видите тут мех?" Он посмотрел и сказал: "И правда, сапоги без меха!" Нога моя была обмотана обыкновенной белой портянкой - вот и весь мех. После этого курсанты начали терпеть мороз, беря пример с меня.

В марте 1979 года я переехал с семьей в свою 2-х комнатную квартиру. К этому времени, с помощью родителей жены, мы кое-что купили в свою квартиру: цветной телевизор "Фотон" за 750 рублей, немецкий гарнитур за 1,5 тыс. рублей, на пол в зал - большой палас за 100 рублей. Все вещи перевезли в свою квартиру. Квартира была на улице Клочкова, - пару остановок дальше за цирком по проспекту Абая, почти в центре. До меня в этой квартире (в новом доме) проживала семья капитана Громадского А.Ф., моего однокурсника по академии. У него было трое детей, поэтому он согласился, сразу после прибытия в училище, поселиться в 2-х комнатной квартире. Ему жилищная комиссия выделила 3-х комнатную квартиру - он шел на расширение, а мне выделили его - 2-х комнатную.

Время шло, наступила весна 1979 года, я все больше и больше овладевал методическим опытом кафедры. Не пропускал занятий по физической подготовке с офицерами училища, которые проводились по вторникам и пятницам. Офицеры-преподаватели, зачастую, играли в волейбол после общей разминки. Там образовывалось несколько команд и играли навылет - проигравшая команда уступала место другой, которая ожидала своей очереди. Я, в основном, ходил в плавательный бассейн и за полтора часа на плавании накручивал по 1000 метров. И так почти каждый раз. Но постепенно я увлекся и волейболом. Часто играл в команде. Но это было намного позже, через два-три года. Зимой офицеров, по плану, привлекали к участию в гонках на лыжах. Трассы были на пересеченной местности, были высокие подъемы и крутые спуски. Приходилось много раз падать, двигаясь по такой трудной 5 км трассе.

В марте 1979 года были обще училищные соревнования по марш-броску на 6 км, офицеры-преподаватели также привлекались. Я в том марш-броске участвовал и занял призовое место, за что мне вручили грамоту.

С 15 по 18 апреля 1979 года с курсантами 3-го и 4-го курсов планировались двусторонние тактические учения в песках Муюнкум за нашим тактическим полем. Разработку материалов учений было поручено нашей кафедре - кафедре общевойсковых дисциплин. За неделю до начала учений начальник кафедры ОВД полковник Полютов Ю.В. вывез в поле, в пески, всех офицеров-посредников на рекогносцировку, чтобы все посредники при обучающихся подразделениях изучили местность и знали все рубежи и порядок действий курсантских подразделений. Я также участвовал в этой рекогносцировке. Начальник кафедры определил на учении мне роль и место - постоянно быть при руководителе учений (при генерал-лейтенанте Меркулове М.К.), - куда бы он ни передвигался на автомобиле, я следовал с ним вместе и должен был все ему объяснять о действиях учебных подразделений, а при остановках на месте, - должен был выносить большой белый флаг, означающий, что там остановился руководитель учений, чтобы все видели и знали, где он находится.

На рекогносцировке (при изучении местности), проезжая с одного рубежа к другому, мы проезжали мимо высот, на которых стояли работающие станции тропосферной связи. Мы остановились, и полковник Полютов Ю.В. обратился ко мне: "Товарищ капитан, когда вы будете с генералом здесь проезжать, и вдруг он спросит, что это за антенны, то вы ему ответьте, что это - станция тропосферной связи. А если спросит о подробностях ее работы, то говорите, что угодно, он все равно этого не знает".

Эти учения начались в соответствии с планом; я ездил с начальником училища во время учений, отвечал на его вопросы по действиям курсантских подразделений, но он так меня и не спросил, что это были за антенны. Учения прошли без всяких чрезвычайных происшествий.

После проведенных учений с курсантами 3-го и 4-го курсов, у нас на курсе проводились 3-х суточные полевые выходы с каждой учебной группой. При нахождении в полевом учебном центре я оказался свидетелем неприятной сцены. Это была среда. Преподаватели нашей ПМК 3-го курса провели занятия с первым потоком учебных групп, которые прибыли еще в понедельник на занятия. С четверга мы начинали занятия со 2-м потоком, и должны заканчивать занятия в субботу. Учебные группы 2-го потока также находились в полевом учебном центре. Поэтому с 16.00 преподаватели нашей ПМК готовились организовать и проводить самостоятельную подготовку курсантов. Мы, преподаватели тактики, пришли в классы учебных групп, чтобы организовать подготовку курсантов к нашим занятиям, а курсанты в классах отсутствовали и пришли только в 17.00. Оказывается, их задержали на целый час. Дело в том, что, до обеда с курсантами, преподавателями кафедры военно-технической подготовки, проводилось вождение боевой техники, а после обеда, курсанты привлекались к обслуживанию боевой техники вместе с механиками-водителями. И обслуживание боевой техники затянулось до 17.00. Старшим преподавателем кафедры ВТП на полевом выходе был подполковник Слободянюк О.К. Он являлся участником Великой Отечественной войны; на фронте был командиром танка; имел правительственные награды, - на его мундире все видели орден Красной Звезды. Преподавал он в училище давно, еще когда я был курсантом.

И вот вечером, после самостоятельной подготовки, в ПУЦ собрались офицеры-преподаватели из разных кафедр, было их человек 10-12, и тут я увидел и услышал, как майор Таратута П.В. подбежал и начал отчитывать подполковника Слободянюка О.К. за задержку учебных групп; отчитывал в грубой, неуважительной форме, что мне даже стало не по себе. Нехорошо было слышать, как отчитывают такого заслуженного фронтовика, да и по возрасту он был почти в два раза постарше майора Таратуты П.В. Ведь Таратута П.В. только в 1942 году родился, а Онуфрий Клименьтьевич в это время воевал на фронтах Великой Отечественной войны. Поэтому у меня в душе, с тех пор, и закралась негативная оценка человеческих качеств своего старшего преподавателя.

В мае 1979 года у меня было пополнение в семье: 13 мая родилась вторая дочь - Анжелика. Имя это предложил я. Забрали с роддома жену, и она спросила: "А как же мы ее назовем?" Я подумал и сказал: "Давайте назовем Анжеликой". На этом все и согласились. Ведь первой дочери определяли имя без меня и назвали ее в честь бабушки - Леной.

В конце мая 1979 года нашего начальника кафедры полковника Полютова Ю.В. перевели в Москву в управление Пограничных войск на должность начальника отдела ВВУЗов. Новым начальником кафедры был назначен его заместитель - подполковник Шепель Н.И. А заместителем начальника кафедры назначили подполковника Дрошнева А.И., который до этого занимал должность старшего преподавателя 4-го курса.

Вскорости подошло время приема курсовых экзаменов на 3-м курсе. Мои учебные группы сдали курсовой экзамен по общей тактике на общую оценку "хорошо".

Как и было по учебному плану, в июле месяце курсантам 3-го курса предстояла вторая войсковая стажировка на пограничных заставах. Руководителями стажировки курсантов, наряду с курсовыми офицерами, назначили и офицеров-преподавателей с разных кафедр. От нашей кафедры требовался один офицер руководителем стажировки. Новый начальник кафедры ОВД подполковник Шепель Н.И. вызвал меня и поставил задачу вновь мне готовиться ехать руководителем стажировки. Тогда на кафедре порядок был таков: какой курс курсантов едет на стажировку, с этого же курса и назначаются преподаватели руководителями стажировки. Но требовался один преподаватель с кафедры и начальник кафедры назначил именно меня. Я, конечно, был недоволен, ведь мне обещали, что я второй раз на стажировку не поеду. Тем более, что моей маленькой дочери исполнилось всего полтора месяца, надо было помогать жене, а меня на целый месяц отрывали от дома.

Новый начальник кафедры подполковник Шепель Н.И. был, можно сказать, беспринципным начальником. Он часто менял свои решения. Мог что-то пообещать офицеру, а потом забыть об этом или сослаться на какие-то причины. Собираясь в компаниях, он не контролировал меру выпивки и часто перебирал.

Помню, как в середине июня 1979 года, майором Савенко П.Ф. проводился в поле открытый урок по военной топографии; на этом занятии присутствовали все свободные преподаватели кафедры. Открытый урок проводился в субботу и закончился в 13.30. Там же в поле, отпустив учебную группу курсантов, начальник кафедры организовал разбор открытого урока. Все присутствовавшие преподаватели в своих выступлениях дали положительные отзывы о проведенном занятии. При подполковнике Шепеле Н.И. и началась традиция закрывать открытые уроки. Это значило, что проводивший занятие преподаватель, должен был выставиться после разбора открытого урока. Майор Савенко П.Ф. не поскупился - выставил три бутылочки "Пшеничной" водочки, хорошую закуску, прихватил набор рюмочек. Ну и начали закрывать этот урок до тех пор, пока не прикончили всю "Пшеничную" водочку. Много говорили, веселились, шутили. А там и время подошло к 14.30, а в 15.00, с ПУЦ до училища, должна трогаться общая колонна с курсантами. Нас, человек 12 офицеров кафедры, находилось далеко в поле. За нами на автомашине ГАЗ-66 возвратился майор Савенко П.Ф., отправлявший с поля учебную группу. Он возмущался, говоря: "Колона ждет вас, выехать никак не может, побыстрее садитесь в кузов автомашины и едем к строящейся колонне". Все офицеры начали быстро садиться в кузов автомашины. Начальник кафедры, хватанув лишнего, окосел и не мог самостоятельно передвигаться. Ему помогли вскарабкаться в кузов автомашины. Капитан Исмагилов Г.А. заговорил, что начальнику кафедры в таком виде показываться там нельзя - ведь на построении колонны присутствуют офицеры учебного отдела, и предложил завезти начальника кафедры в офицерскую гостиницу и он с ним там останется ночевать, а на следующий день (в воскресенье) они вместе приедут в Алма-Ату на автобусе с поселка Илийский. Так и решили поступить.

Подполковнику Шепелю Н.И., как говорили офицеры кафедры, многое сходило с рук. Другого офицера давно бы вызвали на командование или на партийную комиссию и наказали бы, а его нет. Оказывается, его жена работала в политотделе училища инструктором, заполняла все партийные документы, вела учетные карточки всех коммунистов училища. Поэтому подполковника Шепеля Н.И. и не трогали.

Подошло время отправляться мне с курсантами на летнюю войсковую стажировку.

На войсковую стажировку с курсантами в июле 1979 года я отправлялся руководителем на два пограничных отряда Восточного пограничного округа - Панфиловский и Чунджинский. С Алма-Аты, к месту стажировки, курсанты выезжали городскими автобусами. Одну группу курсантов я отправил первой до г. Чунджа - это районный центр Уйгурского автономного района. С другой группой курсантов я сам на автобусе выехал до г. Панфилова - это тоже районный центр. В этих районных центрах дислоцировались управления пограничных отрядов. Я с курсантами до Панфилова ехал автобусом 8 часов; до Чунджи с Алма-Аты ехать всего 6 часов.

Курсанты стажировались на заставах с 1-го по 30-е июля 1979 года на должности заместителя начальника пограничной заставы.

Прибыв в Панфиловский пограничный отряд, я организовал встречу курсантов с командованием пограничного отряда, после чего курсантов распределили по заставам и организовали их отправку к местам стажировки. Я полмесяца находился в этом отряде, ездил по заставам и руководил работой курсантов, контролировал проводимые ими мероприятия, их службу, ведение дневника-стажера. В этом пограничном отряде я встретил двух своих однокурсников по училищу и академии: капитана Исаченко В.И., он был начальником боевой подготовки пограничного отряда, и капитана Гурнака А.С., он командовал пограничной комендатурой. При встрече с замполитом этой комендатуры, он мне говорил, что вся комендатура ждет и никак не может дождаться, когда же капитан Гурнак А.С. женится. Он был еще холостяком, делать было нечего, поэтому каждую ночь разъезжал и подымал заставы по различным сигналам тревог, без конца пускал "учебных нарушителей". Не давал покоя подчиненным заставам.

Через полмесяца, дав инструктаж старшему из числа курсантов, я на автобусе переехал в Чунджинский пограничный отряд. Проехал все заставы и проверил работу своих курсантов-стажеров. В июле, в самой Чундже, было очень жарко, а на заставах, дислоцируемых на высотах 2,5 тыс. метров и более - 16-18 градусов тепла, в военной рубашке мне было даже прохладно находиться на заставах.

Что я там увидел? В поселках вблизи застав простирались в основном картофельные поля. Условия для выращивания картофеля там были идеальными.

На комендатуре "Нарынкол" я встретил своего однокурсника по академии - капитана Умрилова В.М., он был комендантом пограничной комендатуры. На этой комендатуре я встретился с начальником 6-й пограничной заставы капитаном Балюком, моим однокурсником по училищу. Много мы с ним разговаривали о наших курсантских буднях, перспективах службы, о наших товарищах по училищу, разбросанных по всей государственной границе.

Подошел конец стажировки курсантов на пограничных заставах. К 10.00 30 июля 1979 года все курсанты, стажировавшиеся на заставах в Чунджинском пограничном отряде, были собраны в управление пограничного отряда, в Чундже. Итоги подводил ВРИО начальника пограничного отряда майор Лукашевич Н.Ф. Каждый курсант детально отчитался за свою работу на заставе. При подведении итогов стажировки я рекомендовал ВРИО начальника отряда выставить каждому курсанту оценку, которую он заслуживает. Мои предложения относительно оценок были учтены в приказе начальника пограничного отряда. Заслушивание курсантов настолько затянул майор Лукашевич, что мы еле успели на автобус. Оставалось 10 мин до отправки автобуса; до этого времени я раза два напоминал майору Лукашевичу, что надо заканчивать и отправлять курсантов на автобус. Когда закончилось заслушивание, курсантов быстро усадили в два УАЗика - и на автостанцию. Я ехал вместе с ними. Автобус уже готовился отправляться, так что еще бы на пару минут позже приехали, то пришлось бы догонять его. До Алма-Аты мы доехали без приключений.

В Панфиловском пограничном отряде итоги стажировки курсантов подводили без меня. Курсанты оттуда прибыли в Алма-Ату автобусом благополучно. Документы по итогам стажировки в Панфиловском пограничном отряде старший, из числа курсантов, мне предоставил в училище.

Курсанты с 1-го августа 1979 года отправлялись в отпуска и меня тоже отправили в очередной отпуск, который я проводил в Алма-Ате.

С сентября 1979 года, после отпуска, начались мои занятия с курсантами, но уже на 4-м курсе.

К нам, на 4-й курс, вместо майора Исмагилова Г.А., переведенного в Главное Управление ПВ СССР, в Москву, назначили нового офицера-преподавателя - капитана Татьянина В.Л., окончившего Военную академию им. М.В. Фрунзе в 1979 году (моего однокурсника по училищу). Девять учебных групп 2-го дивизиона, перешедшие на 4-й курс, были закреплены за преподавателями следующим образом: за старшим преподавателем - 1-я и 2-я, за мной - 3-я и 4-я, за капитаном Татьяниным В.Л. - 5-я и 6-я, за начальником кафедры подполковником Шепель Н.И. - 7-я, за майором Доценко В.Ф. - 8-я и 9-я учебные группы. Соответственно, в ПМК 4-го курса входило 6 офицеров. Шестым на ПМК был подполковник Чемезов В.М. - старший преподаватель истории военного искусства, так как предмет военная история изучался только на 4-м курсе.

Мы с капитаном Татьяниным В.Л. еще считались начинающими преподавателями. В системе училища с начинающими преподавателями проводились различные методические занятия. Заместитель начальника учебного отдела отвечал за подготовку начинающих преподавателей. На общие мероприятия собирались все начинающие преподаватели училища в одном классе. Среди начинающих преподавателей я видел и майоров, и подполковников, и даже полковников. Иногда, по ошибке, начинающих преподавателей на занятиях называли молодыми преподавателями, то подполковники и полковники обижались за такое обращение, мол: "какие мы молодые преподаватели!".

Усложнилась работа на 4-м курсе. Ведь мы приступили к отработке с курсантами тем батальонной тематики, таких как: "Батальон на марше и в походном охранении", "Батальон в наступлении", "Батальон в обороне"; а также тем пограничной тематики: "Мотоманевренная группа в обороне", "Мотоманевренная группа в наступлении", "Пограничная застава в наступлении по отражению вторгшегося противника" (с боевой стрельбой). Для начинающих преподавателей это было сложно. Поэтому учились у старших товарищей. Старший преподаватель курса майор Таратута П.В. по этим практическим темам, - перед тем как нам проводить занятия, - проводил показные занятия для всех преподавателей 4-го курса. Я присутствовал на всех этих показных занятиях, внимательно слушал, запоминал, наиболее важные методические приемы и методику отработки того или иного приема (действия) детально старался записать, а также правильный расчет времени на их отработку. Особое внимание обращал на порядок обозначения "противника", расчет имитационных средств и структуру группового упражнения, на порядок проведения разбора занятия. При проведении занятий со своими учебными группами я старался придерживаться методики проведения занятий, предложенной старшим преподавателем. В целом эти важные темы с курсантами 4-го курса всеми преподавателями курса были отработаны, курсанты твердо овладели знаниями и практическими навыками организации боя батальоном и мотоманевренной группой, научились управлять подчиненными подразделениями в различных условиях учебной "боевой обстановки".

В декабре 1979 года мы с капитаном Татьяниным В.Л., вдвоем от нашего училища, участвовали в спортивных соревнованиях, которые проводились по офицерскому многоборью среди динамовских команд на чемпионате Казахстанского республиканского совета "Динамо". Мы заняли призовые места, за что вручили нам грамоты и кубки. Я занял на этих соревнованиях первое место по стрельбе с пистолета Макарова и общее второе место.

Во время зимних каникул, в феврале 1980 года, когда курсанты отдыхали, с офицерско-преподавательским составом проводились зимние учебно-методические сборы. На них проводились различного рода методические занятия, методические семинары и методические конференции с приглашением докторов наук с различных вузов г. Алма-Аты. Кроме того, на этих сборах с офицерско-преподавательским составом подводились, в масштабе училища, итоги учебы и дисциплины курсантов за прошедший учебный семестр. На кафедрах с преподавательским составом также подводились итоги усвоения курсантами учебных дисциплин кафедр за семестр. Учебно-методические сборы зимой всегда заканчивались для офицеров-преподавателей проведением 3-х суточных командно-штабных учений (КШУ). Тематика для проведения КШУ каждый год менялась, один год - проводилось КШУ на полковую тематику, а на следующий год - на отрядную (пограничную). Чтобы задействовать всех офицеров-преподавателей на КШУ, формировалось несколько полковых или отрядных управленческих коллективов. На зимних учебно-методических сборах проводились различные зачеты с офицерами, соревнования на лыжах и т.д.

С офицерами учебных дивизионов и преподавателями, проводящими занятия на данном курсе, с участием командования училища, отдельно подводились итоги учебы и дисциплины курсантов дивизиона за учебный семестр или учебный год. Как только прибывали курсанты с каникул или отпуска, так и организовывалось подведение итогов.

После всех этих подведений итогов и проведенных КШУ с офицерами, с 15 февраля 1980 года преподаватели нашей ПМК-4 вступили в последний, 8-й, семестр обучения курсантов 4-го курса. Пришлось настойчиво работать, чтобы подвести курсантов к успешной сдаче государственного экзамена по нашей дисциплине - общая тактика.

Наступил апрель 1980 года. Предстояли опять 3-х суточные двусторонние тактические учения с курсантами 3-го и 4-го курсов.

Так как в боевых действиях в Афганистане участвовали, как войска Советской Армии, так и пограничники, - и действия в основном проходили в горной местности, - начальник училища решил учения с курсантами проводить в горной местности и с полной выкладкой. Учения планировалось провести с 18 по 20 апреля 1980 года за населенным пунктом Малыбай и проводить их в горах в районе Чунджи, за 230 км от Алма-Аты.

А за неделю до учений, всем посредникам при курсантских подразделениях надо было провести рекогносцировку местности, то есть ознакомиться с маршрутами действий поисковых групп в блокированном районе, с рубежами района прикрытия (блокирования); где должны развернуться боевые действия сторон, - посредники должны были ознакомиться с передним краем обороны, где он должен проходить; с рубежами атаки и контратаки и т. д.

Мне на учениях, на первом этапе, предстояло действовать посредником при боевом разведывательном дозоре, который выдвигался на учения впереди колонны на удалении до 10 км. Поэтому, при выезде на рекогносцировку, мне надо было хорошо запомнить маршрут, чтобы не сбиться с пути. До достижения населенного пункта Малыбай, я все время держал рабочую карту в руках и постоянно сверял маршрут, населенные пункты, делал курвиметром промеры расстояний, делал пометки на карте. За населенным пунктом Малыбай начинались горы, там и должны были проходить наши учения.

Преподавателей-посредников нашей кафедры и кафедры службы и тактики пограничных войск на рекогносцировку вывез заместитель начальника училища полковник Князев. После Малыбая рекогносцировочная группа свернула на полевую дорогу вправо, доехали мы до гор; наша машина дальше не пошла, осталась под горами. Мы все спешились, и каждый посредник пошел по своему ущелью, где предполагалось двигаться нашим поисковым группам. И я пошел по ущелью своей поисковой группы, где мне показали по карте. Ведь моя миссия посредника при боевом разведдозоре заканчивалась у подножья гор, за Малыбаем, заканчивалась.

При проведении рекогносцировки пришлось долго идти по ущелью, а там оно сузилось так, что идти дальше было невозможно, и вылезти наверх тоже было невозможно, - ведь впереди оказалась стена, а справа и слева крутые склоны под 80 градусов. Пришлось возвратиться мне немного назад, до подъемных склонов, вылезать наверх с этого ущелья и продолжать двигаться дальше поверху, вдоль этого ущелья, до конечной точки рубежа поиска. За 5-6 часов все посредники достигли конечного рубежа. Я подсчитал: в итоге пришлось пройти в горах 23 км - вот таков в диаметре был район поиска.

Поперек гор ходить нельзя - ведь если идти так, то приходилось бы подыматься вверх на метров 500, а затем опускаться столько же вниз, и дальше шли такие же подъемы и спуски. Поэтому наилучшая экономия сил - идти по ущелью или поверху вдоль ущелья. Во время рекогносцировки нас застал в горах ливень. Плохо было тем товарищам, которые оставили в машине свои накидки. А ведь в первой половине апреля очень холодные дожди идут в горах!

И вот начались наши учения 18 апреля 1980 года с подъема по тревоге в 05.00. Все собрались в установленное время, командиры поставили задачи своим подразделениям и боевому разведдозору - я посредником при нем. В 07.00 тронулась колонна БТР, БМП и автомашин, соблюдая маршевую скорость. БРД впереди, я при нем, слежу по карте за маршрутом и действиями командира БРД. БРД мимо Малыбая не проехал, своевременно повернули на полевую дорогу вправо за этим населенным пунктом и доехали до подножья гор, о чем я доложил старшему посреднику по учениям. Личный состав БРД спешился, занял выгодные позиции, замаскировался и обеспечил беспрепятственное развертывание группы поиска; личный состав поисковых групп занял исходное положение и, после постановки им задач старшими, по единому сигналу начали поиск "диверсионной группы" в горах. Поисковые группы к вечеру вышли на рубежи прикрытия блокированного района и остановились на этих рубежах до утра, а ночью поиск велся усиленной поисковой группой по отдельному вероятному направлению. Ночью личный состав заслонов продолжал нести боевую службу на рубежах с использованием сигнализационных приборов. На следующий день, к 10.00, "диверсионная группа" была "уничтожена".

Обед, ужин и завтрак личного состава осуществлялся за счет сухого пайка.

Второй день, и половину третьего дня, личный состав дивизионов занимался двусторонними "боевыми действиями". Дивизионы на учениях были преобразованы в батальоны. 3-й курс (1-й батальон) занимался обороной указанного района, а 4-й курс (2-й батальон) организовывал и осуществлял наступление на обороняющийся батальон "противника". Я был посредником при командире 3-й роты 2-го батальона (4-й курс). Действия батальонов в обороне и в наступлении проходили в соответствии с планом учений. Воевали как днем, так и ночью. На этих учениях в горах все вымотались - как курсанты, так и командиры, и посредники тоже. В горах, в апреле, было холодно, в окопе - не уснуть. На последних двух этапах учения, будучи посредником при 3-й роте 2-го батальона, под вечер, я вызвал к себе курсанта и поставил ему задачу: "Товарищ курсант, вот здесь, - ройте окоп для стрельбы с колена!". Когда был готов окоп, я курсанта отпустил; на дно этого окопа я собирал сухую траву. Ночью ложился отдыхать в этом окопе. Уснуть не удавалось: было слишком холодно, но зато ноги отдыхали. Так отдыхали и остальные посредники при подразделениях. Кроме всего, периодически ночью, посредникам надо было контролировать обучающихся командиров подразделений и курсантов. В последние два дня учений питание осуществлялось в развернутых палатках с полевых кухонь.

Учения были завершены, подведены итоги, личный состав прибыл к своим транспортным средствам и единой колонной, с мерами охранения, выдвинулись к своему училищу.

Вскорости, после учений, начались курсовые экзамены. Перед приемом курсового экзамена по общей тактике с курсантами 4-го курса мы отработали темы повторительной тематики: "Взвод в наступлении", "Взвод в обороне", "Взвод в разведке", "Взвод в походном охранении".

Закончились времена, когда выпуск курсантов с училища был 28 мая. Когда я стал преподавателем в пограничном училище, то выпуски курсантов с училища стали проводиться 28 июня, то есть на месяц позже. Поэтому курсовые экзамены по общей тактике на 4-м курсе в 1980 году мы начинали в конце мая и заканчивали в начале июня, то есть где-то за неделю до государственных экзаменов. Курсовой экзамен принимали: начальник кафедры подполковник Шепель Н.И. и старший преподаватель курса майор Таратута П.В. Курсовой экзамен принимался в полевом учебном центре и состоял из теоретической и практической частей. Курсовой экзамен проводили по сценарию государственного экзамена: на той же местности и в той же последовательности. То есть, - это была генеральная репетиция перед государственным экзаменом.

Государственные экзамены на 4-м курсе начались в июне месяце 1980 года. В состав государственной экзаменационной комиссии по дисциплине общая тактика от нашей кафедры были включены: подполковник Шепель Н.И. и майор Таратута П.В. - старший преподаватель курса.

Мы - преподаватели тактики - входящие в состав ПМК 4-го курса, готовили учебные группы к государственному экзамену. На подготовку и сдачу государственного экзамена по нашей дисциплине запланировано было по 5 дней на каждую учебную группу. Три дня шла подготовка учебной группы на основной базе, а в течение двух дней осуществлялся прием государственного экзамена в полевых условиях. Каждый преподаватель готовил к экзамену свои учебные группы. После обеда, накануне сдачи экзамена, преподаватель с полной экипировкой вывозил учебную группу в полевой учебный центр.

В первый день государственного экзамена с 09.00 учебная группа в учебном классе сдавала теоретическую часть по билетам. В билеты включались вопросы в объеме программы обучения. В каждый билет включалось по три вопроса. После приема теоретической части, после обеда, государственная комиссия приступала к приему практической части экзамена. На практическую часть выносилась взводная тематика по трем видам боевых действий взвода. За экзамен выводилась общая оценка.

Мои учебные группы сдали государственный экзамен довольно хорошо.

3-я учебная группа сдала общую тактику с такими результатами: "отлично" - 12; "хорошо" - 10; "удовлетворительно" - 4; 4-я учебная группа сдала: "отлично" - 11, "хорошо" - 12, "удовлетворительно" - 5. Я до сих пор помню на 90% все фамилии своих первых выпускников из двух учебных групп. Это первый результат моей преподавательской работы в пограничном училище. В учебных группах старшего преподавателя результаты были повыше. Одна из его учебных групп получила 14 отличных оценок и только две удовлетворительных, остальные оценки - хорошие. Выпуск курсантов был проведен 28 июня 1980 года.

К 2010 году многие из моих выпускников 1980 года достигли высоких вершин в своей офицерской деятельности, проходя службу во всех странах СНГ, дослужились до генеральских званий. К примеру, на Украине - это генерал-майор Марченко Б.Н. и генерал-майор Галанюк О.В. А также мой выпускник 1987 года, ныне - генерал-майор Курников В.В.

В июле 1980 года солдаты-пограничники, прибывшие с разных пограничных округов, сдавали вступительные экзамены. Те солдаты, которые не сдали экзаменов, отправлялись обратно в свои пограничные отряды. Генерал-лейтенант Меркулов М.К. (начальник ВПКУ) решил 50 солдат, не сдавших экзамены, оставить на целый месяц для проведения работ в училище. Эти, не поступившие в училище, солдаты и сержанты весь август использовались на работах. Это была такая "братва", которая приехала лишь бы прокатиться, отдохнуть от службы на границе, сходить в самоволку в город. На сборах отчисленных были солдаты и сержанты, получившие на вступительных экзаменах по одной, по две и даже по три двойки. Меня назначили командовать сборами отчисленных. Моя задача на сборах отчисленных состояла в поддержании воинской дисциплины, контроле за наличием личного состава, обеспечении материально-бытовыми нуждами подчиненных. Поселили их в тесном помещении, где не было ни воды, ни умывальников, ни туалета. Пришлось бегать им к открытым умывальникам и туалетам за 300 м.

Утром, при проведении развода, приходили представители служб и отделов и забирали солдат на строительные работы; после обеда также забирали на работы. К 19.00 все солдаты прибывали в расположение подразделения. Солдаты привыкли, что я контролирую их наличие на вечерней поверке и всегда были в это время на месте в подразделении.

Однажды я решил проверить личный состав раньше - в 21.00, то есть через 30 минут после ужина. Поставил задачу дежурному по сборам, чтобы он поднял личный состав по команде "В ружье". Через 10 минут я приступил к перекличке - двух солдат не было в строю. Учитывая то, что я всех в лицо не знал, при перекличке кто-то за них выкрикнул - "Я!". После переклички я пересчитал всех солдат и сержантов в строю. Оказалось, что по списку числилось 50 человек, а в строю только 48. Вновь сделал перекличку - тут уже никто за отсутствующих не выкрикнул - "Я!". Старшину сборов и командиров отделений я послал на розыски двух отсутствующих солдат. Через полчаса появились эти два солдата. Я перед строем этим двум самовольщикам и третьему, который за них в строю отвечал - "Я!", объявил по трое суток ареста. Старшине поставил задачу оформить их на гауптвахту. Командуя сборами отчисленных, приходилось несколько раз проверять наличие личного состава ночью после отбоя.

В тот год (1980) при приеме в училище был недобор. Начальник училища поставил мне задачу, что бы я подобрал из числа отчисленных пятерых добросовестных солдат для погашения этого недобора. Я выполнил эту задачу. Подобрал трех толковых солдат, получивших на вступительных экзаменах по две двойки и двух сержантов, получивших по три двойки (это сержант Смоляр и старший сержант Лепесевич). Я присутствовал на мандатной комиссии, которую возглавлял начальник училища, я давал характеристику этим кандидатам. Начальник училища предупредил этих товарищей, что они принимаются в училище условно, а если программу обучения за 1-й семестр усвоят на "неудовлетворительно", то будут отчислены с училища.

Начиная с 1-го и до 4-го курса включительно, я преподавал в этом дивизионе. Так вот, сержант Смоляр и старший сержант Лепесевич окончили пограничное училище, получив дипломы с отличием, а на вступительных экзаменах им просто не повезло.

В первых числах августа 1980 года солдат со сборов отчисленных отправили служить в свои пограничные отряды. А меня отправили в очередной отпуск.

В начале августа 1980 года приказом Председателя КГБ СССР мне было присвоено очередное воинское звание - майор. Этим же приказом были присвоены воинские звания: подполковнику Шепель Н.И. - полковник, капитану Татьянину В.Л. - майор.

По решению Коллегии КГБ СССР были проведены изменения в организационно-штатной структуре и воинских званиях на кафедрах пограничных училищ. По старому положению на военных кафедрах была только одна полковничья должность - начальник кафедры. По новому положению должность преподавателя, вместо майорской, стала подполковничьей, должность старшего преподавателя и заместителя начальника кафедры, вместо подполковничьих, стали полковничьими. В таких условиях отпала у меня необходимость ехать служить в войска. Так как, находясь и преподавая в пограничном училище, до конца службы можно было дослужиться до полковника. Поэтому мои задумки: дослужиться до майора и потом уехать служить в войска - переменились. Решил я служить на одном месте - в пограничном училище и дать возможность своим детям учиться в одной школе с 1-го по 10-й классы. Ведь через год моя старшая дочь должна была идти в школу в 1-й класс.

Моей младшей дочери Анжелике в мае 1980 года исполнился один годик, поэтому я решил ехать в отпуск один, без семьи. Готовясь ехать в отпуск к своим родителям на Днепропетровщину, я купил себе новые погоны с двумя просветами, большие звездочки, оборудовал погоны и прикрепил их к новой военной рубашке.

Взял билеты на поезд Алма-Ата - Москва, и отправился поездом впервые. Ехал до Москвы ровно трое суток. С Москвы до Днепропетровска ехал так же поездом, но только одни сутки.

Недели две я гостил у своих родителей в поселке Лиховка. После, я вместе с мамой, поехал в г. Днепропетровск. Там, у сестры Люды, собралось много гостей - вся наша родня. На второй день они меня все провожали на поезд.

В начале сентября 1980 года я прибыл в пограничное училище после своего отпуска. Наша предметно-методическая комиссия, после выпуска с училища курсантов 4-го курса, перешла преподавать курсантам 1-го курса. Приказом по училищу за мной были закреплены две учебные группы - 1-я и 2-я. Старшим преподавателем курса оставался майор Таратута П.В.

Занятия с курсантами 1-го курса, в основном, проводились в полевом учебном центре.

На первом курсе подготовка курсантов в военном отношении заключалась в том, чтоб к концу 1-го курса научить курсантов действовать в роли командира отделения - управлять отделением в различных условиях боевой обстановки, а с профессиональной стороны - научить курсантов в роли старшего пограничного наряда организовывать службу всех видов пограничных нарядов.

В сентябре 1980 года с курсантами 1-го курса мы начали заниматься одиночной подготовкой - учить курсантов правильно действовать на поле боя в роли солдата. Это обучение длилось до конца октября месяца. И мы его заканчивали обкаткой курсантов танками.

Танк Т-55 двигался по большому кругу. По маршруту его движения через каждые 50 м были оборудованы различные окопы: для стрельбы лежа, для стрельбы с колена, для стрельбы стоя, поперечная траншея для нескольких человек и неглубокая воронка; дальше опять шло чередование. Перед началом движения танка, группа курсантов (10-15 чел.) вооружались учебными противотанковыми гранатами и занимали, по одному, указанные окопы. При приближении танка на расстояние броска гранаты (15-20 м), курсант швырял эту гранату и ложился на дно окопа; танк проезжал через окоп так, чтобы не наехать на него гусеницами; после проезда танка, курсант подымался и кидал вторую гранату по корме танка вдогонку. После прохождения танка курсант бежал и занимал следующее укрытие. Пока танк делал несколько кругов, каждый курсант занимал очередное укрытие и метал гранаты. За шесть часов занятий танк успевал обкатывать три курсантские учебные группы. Группа курсантов, пройдя обкатку танками, выдвигалась к очередному месту занятий. На занятиях по обкатке танками с учебными группами организовывалось 5-6 учебных мест. Учебное место номер 1 - это была обкатка танками. Зачастую на обкатку привлекалось два танка, которые продвигались друг за другом на расстоянии до 300 м. Помню, в то время на тех занятиях шел мелкий дождь, было сыро, месилась грязь - это была настоящая полевая выучка для курсантов. На этих занятиях курсанты получали хорошую морально-психологическую закалку.

В воскресенье, в конце октября 1980 года, я со своим семейством сфотографировался на память.

Помню, как осенью 1980 года, моей жене Любе, захотелось нутриевых воротников. Я ей предложил, чтобы не покупать шкурок нутрий, развести этих животных у себя, то есть сделать металлические клетки и выращивать их в сарае ее родителей. Я загорелся работой: достал металлический уголок, металлическую сетку и начал пилить металл и конструировать клетки. По соседству, на одной улице, жили знакомые, которые разводили нутрии; в них мы хотели купить для развода. Был конец ноября 1980 года, дни были солнечные, но по утрам появлялись заморозки. Я, в одно из воскресений, много пилил пилой по металлу, потел, садился на холодный ящик и подолгу отдыхал и, видать, простудил свои почки. После этих интенсивных воскресных работ, в понедельник, я ехал училищным автобусом в свое училище. Когда я вышел из автобуса, у меня начались колики - скрутили почки. Я не мог сам двигаться, в глазах потемнело от болей в пояснице. Меня взял под руки офицер с нашей кафедры - майор Мертвищев Юрий и прямиком повел в медицинскую часть училища. В медицинской части меня крутило от болей, я обливался градом пота. Поставили мне какой-то обезболивающий укол, но это не помогало. Начальник медицинской службы майор Головко Н.Г. решил меня направить в пограничный госпиталь (он находился неподалеку, за забором нашего училища).

В пограничном госпитале начали меня обследовать. Было подозрение, что у меня начали выходить камни. УЗИ тогда не было. Чтобы выявлять камни в почках, - при помощи уколов ввели какое-то контрастное вещество, - и на рентген; с разных сторон начали делать снимки почек. Камней не выявили. Определили, что у меня был подострый пиелонефрит. Давали уколы, я пил какие-то мочегонные таблетки.

В госпитале я пролежал 18 дней, и меня выписали. После всего этого - разведение нутрий, естественно, отпало, - перестал я монтировать для них клетки.

Наступил январь 1981 года. Преподаватели курса с своими учебными группами отрабатывали теоретические занятия в классе на основной базе училища. А в марте, с каждой учебной группой, проводили 2-х суточные практические занятия в поле, на тему: "Отделение в походном охранении".

В апреле 1981 года начали отрабатывать важную 3-х суточную тему с каждой учебной группой: "Отделение в наступлении". В последний день этого полевого выхода отрабатывали занятие: "Боевая стрельба отделения в наступлении". Это занятие отрабатывалось на войсковом стрельбище с боеприпасами, с практической боевой стрельбой и боевым гранатометанием в движении. Особое внимание при боевой стрельбе преподаватели обращали на соблюдение мер безопасности, каждый считал количество взрывов ручных боевых гранат. При боевой стрельбе одного из отделений я недосчитался двух взрывов гранат. После окончания стрельбы отделением, я с курсовым офицером и преподавателем огневой подготовки осмотрел рубеж метания ручных боевых гранат, и мы обнаружили две неразорвавшиеся гранаты.

Какова причина? Оказывается, эти два курсанта, вместо того, чтобы полностью разогнуть и выпрямить усики чеки, они не выпрямили их до конца и рванули за кольца так, что металлические усики оборвались и остались в гранате, заклинив ударный механизм. Пришлось нашему инженеру подрывать неразорвавшиеся гранаты при помощи толовых шашек. Хорошо, что я считал количество разрывов гранат, а иначе, - пошло бы на боевую стрельбу очередное отделение, какой-то курсант мог бы зацепить неразорвавшуюся гранату ногой, - и взрыву не миновать. Так что на таких боевых стрельбах мы не далеко находились от чрезвычайных происшествий.

В мае месяце мы отработали последнюю 3-х суточную тему по общей тактике: "Отделение в обороне". В последний день занятий опять проводилась боевая стрельба отделения в обороне. На этих стрельбах в обороне стрельба проводилась с места, и боевые гранаты метали в цели с окопов. На эти 3-х суточные полевые выходы, в полевой учебный центр, одновременно выезжало по три учебных группы 1-го курса. Отделения учебных групп мы пропускали через боевую стрельбу, по одному, каждое отделение. Поэтому начинали боевую стрельбу с первым отделением в 09.00 и заканчивало стрельбу последнее - в 13.30. После окончания боевых стрельб в течение 30 минут проводили разбор всех занятий, объявляли каждому курсанту оценки.

В июне 1981 года на 1-м курсе отрабатывали в течение 2-х суток тему: "Отделение в разведке". В июле - завершение отработки программы по общей тактики на 1-м курсе - принимался курсовой зачет.

Какие произошли изменения на нашей кафедре к августу 1981 года?

Еще в апреле 1981 года нашему старшему преподавателю курса майору Таратута П.В. было присвоено очередное воинское звание - подполковник.

В августе 1981 года полковника Шепеля Н.И. (нашего начальника кафедры) перевели в Московское Высшее пограничное командное училище на должность начальника кафедры огневой подготовки. Начальником нашей кафедры (кафедры общевойсковых дисциплин) назначили подполковника Таратуту П.В., минуя должность заместителя начальника кафедры, - со старшего преподавателя курса сразу его назначили начальником кафедры; а заместителем начальника кафедры - подполковника Сажнева Ю.П., занимавшего должность старшего преподавателя.

После приема курсового зачета на 1-м курсе я пошел в свой очередной отпуск, который проводил в Алма-Ате.

С 1-го сентября 1981 года курсанты 2-го дивизиона стали курсантами 2-го курса. Наша предметно-методическая комиссия (ПМК) 2-го курса претерпела изменения: председателем ПМК - старшим преподавателем курса был назначен майор Андреев В.А. (мой однокурсник по академии); прибыли на наш курс новые преподаватели: майор Алдамжаров Ш.К. (выпускник Военной академии им. М.В. Фрунзе 1980 года), подполковник Васильков А.А. (занимавший должность освобожденного старшего преподавателя); в составе ПМК оставался я и подполковник Доценко В.Ф. Вот таким составом преподавателей мы работали на 2-м курсе. На курсе обучалось 11 учебных групп; 11-я учебная группа - это учебная группа кинологов.

Какие изменения произошли в моей семье к этому времени? С 1-го сентября 1981 года пошла в школу, в 1-й класс, моя старшая дочь Лена.

Училась она хорошо, хоть ни одного дня не была в садике. Первый, второй и третий классы она закончила с похвальными грамотами.

А как же моя преподавательская работа на 2-м курсе?

В военном отношении мы готовили курсантов на 2-м курсе, - как командиров взводов, а в профессиональном, кафедрой службы и тактики пограничных войск, - как начальников пограничных застав.

В сентябре 1981 года старшим преподавателем курса читались курсантам лекции по основам наступательного боя взвода, затем в октябре, с каждой учебной группой, преподаватели проводили 4-х часовые семинары. Весь декабрь 1981 года я провел в полевом учебном центре (ПУЦ) - отрабатывались практические занятия с курсантами на тему "Взвод в наступлении". С каждой учебной группой проводился недельный полевой выход, с понедельника и до субботы, до 15.00.

Первую неделю декабря, как всегда, - все преподаватели ПМК присутствовали на показном занятии старшего преподавателя курса. А последующие недели, - практические занятия преподавателей со своими учебными группами. Приходилось заранее готовиться к занятиям на всю неделю и оформлять эту подготовку написанием подробного план-конспекта на все практические занятия темы.

Старший преподаватель разрабатывал план полевого выхода курсантов 2-го курса на неделю, который утверждался начальником училища и должен был выполняться всеми преподавателями курса и учебными группами дивизиона.

Вот и пришлось преподавателям нашей ПМК, в декабре 1981 года, целыми неделями быть в полевом учебном центре без выезда домой.

В план полевого выхода включались темы занятий по общей тактике, по военной топографии, по ЗОМП, по военно-инженерной подготовке и по огневой подготовке. Занятия проводились параллельно в трех учебных группах тремя преподавателями. В течение недели, по плану полевого выхода, планировались и два ночных занятия (вторник, четверг).

Декабрь месяц, как раз в это время начинались морозы, к концу месяца они доходили до минус 25-27 градусов, а то и больше.

Итак, в соответствии с планом полевого выхода мы приступили к проведению занятий следующим порядком.

Первое занятие: "Наступление мотострелкового взвода из положения непосредственного соприкосновения с противником" - отрабатывалось в течение двух суток.

Весь первый день - организация наступательного боя командиром взвода - стояние на одном месте в течение 10-ти часов; в этот день вклинивались преподаватели военной топографии и военно-инженерной подготовки, а также преподаватели ЗОМП.

Весь второй день - отрабатывалась динамика наступательного боя взводом методом группового упражнения и на боевом расчете взвода.

Второе занятие: "Наступление мотострелкового взвода с ходу". Это занятие отрабатывалось в течение двух дней так же, как и первое занятие.

В пятницу шла подготовка к боевой стрельбе взвода в наступлении, где преподаватели тактики занимались организацией занятия с боевой стрельбой, проводили занятия и принимали зачеты по мерам безопасности при проведении стрельб; преподаватели кафедры огневой подготовки проводили занятия с учебными группами по управлению огнем мотострелкового взвода. А в субботу, в последний день занятий, отрабатывалось последнее занятие: "Боевая стрельба взвода в наступлении". Проводился боевой расчет взвода, в ходе которого, из числа курсантов, назначались: командир взвода, заместитель командира взвода, три командира отделений, пулеметчики БТР, снайпер, пулеметчики и гранатометчики в отделениях и стрелки. Выдавались боеприпасы, доводились преподавателем, в приказе, меры безопасности при стрельбах, и начиналось само занятие, примерно в двух километрах от войскового стрельбища.

Мотострелковый взвод, из числа курсантов, выдвигался к стрельбищу на БТР, спешивался и переходил в атаку с ведением огня по появляющимся мишеням на стрельбище. Командир взвода управлял огнем и отделениями в ходе наступления. На предпоследнем рубеже метались боевые гранаты. После окончания стрельбы взвода преподаватели осматривали в отделениях оружие, изымали неизрасходованные боеприпасы. Когда последняя учебная группа заканчивала боевую стрельбу в составе взвода, старший преподаватель курса, с участием преподавателей и всех курсантов, проводил разбор боевых стрельб.

Конечно же, на недельном полевом выходе преподаватели организовывали и проводили самостоятельную подготовку курсантов, участвовали в проведении политико-воспитательных мероприятий, организовывали показ учебных кинофильмов.

Каждый понедельник, на полевые занятия, колонна машин с пограничного училища начинала движение в 07.00. Я жил от училища далеко. Поэтому мне приходилось выдвигаться на кольцевую дорогу и там ожидать и подсаживаться на училищный автобус. Колонна машин, к моему месту ожидания, подходила через 30 мин, то есть в 07.30. Но я должен к месту посадки выходить с запасом времени. Поэтому я подымался в 05.30, за 30 мин. собирался и к 06.00 выходил на проспект Абая, на остановку автобуса или троллейбуса. К 07.00 я добирался на кольцевую дорогу, по которой следовала колонна машин с курсантами, и я там подсаживался на автомашину или на автобус. Проходила неделя занятий в ПУЦ, и я в субботу, к 16.30, возвращался домой. Наступал очередной понедельник декабря, и я снова уезжал в ПУЦ на полевые занятия на целую неделю. И так весь декабрь 1981 года все преподаватели курса проводили занятия в поле, в ПУЦ. Хотя за мной было закреплено две учебные группы, но занятия приходилось почти всегда проводить с тремя группами. Зимой кто-то из преподавателей болел или был в отпуске, командировке, тогда приходилось, по указанию старшего преподавателя, их подменять.

Хотя целый месяц (в декабре) предстояли занятия в поле, а один раз в месяц преподаватель должен был сходить в суточный наряд по училищу - дежурным или помощником дежурного по училищу, или дежурным по учебному корпусу. А так как будние дни были заняты занятиями, то в наряд назначали с субботы на воскресенье. Бывало, приезжал домой с ПУЦ в 16.30, тут же умывался, обедал, переодевался и к 17.50 ехал в училище заступать в суточный наряд. В воскресенье, в 19.00, освобождался с наряда, ехал домой, ночь отдыхал, а в понедельник, рано утром, опять в ПУЦ на полевые занятия, на всю неделю.

Физическая нагрузка на преподавателя тактики на полевых занятиях была приличная. Например, в декабре 1981 года, в первый день занятий, хотя и стояние на месте, но до самого места начала занятий надо было идти 2 км. Весь день стояли, занимались организацией боя, обед доставлялся в поле, ели уже остывшую пищу, ели на морозе, а с наступлением темноты - возвращение в лагерь пешком, опять шагали 2 км.

На второй день полевого выхода, выдвижение к месту занятий на тактическое поле, - опять 2 км пешком, и целый день динамика наступательного боя - километров 15-20 набегали. Таким же образом третий, четвертый, пятый и шестой дни недели. Все в движении, все на ногах.

26 декабря 1981 года нашему ВПКУ - юбилей - отмечали 50-ти летите со дня его образования. Это событие персонал училища отмечал в оперном театре им. Абая. Было торжественное собрание, а затем большой концерт. Были награждения. Мне в честь этой годовщины вручили денежную премию и грамоту.

Наступил январь 1982 года. В то время с курсантами каждой учебной группы 2-го курса отрабатывалась в течение 3-х дней практическая тема в ПУЦ: "Взвод в походном охранении". Морозы в январе под Алма-Атой были очень сильные. Занятия с курсантами отрабатывалась на БТР в движении. Место преподавателя на этом занятии - наверху БТР, в люке над водителем. Приходилось сидеть на холодной броне, а при движении БТР - обдуваться холодным, морозным ветром. Курсанты размещались внутри БТР. Преподавателю приходилось вызывать курсантов по одному в командирский люк и обучать в индивидуальном порядке.

Отрабатывались с курсантами отдельные темы и занятия в классах на основной базе училища, такие как: семинарские занятия по основополагающим темам боевых действий.

Помню, как, однажды, я проводил 4-х часовой семинар не со своей, а с 5-й учебной группой подполковника Доценко В.Ф. по теме: "Рота в обороне". Занятие я проводил интенсивно, не давая курсантам мысленно расслабиться. Рассматривая вопросы касающиеся обороны мотострелковой роты, я заставил курсантов вспомнить, для сравнения, наступление мотопехотной роты армии США. Тогда я беглым опросом начал уточнять: на каком же фронте наступает мотопехотная рота? а - мотопехотный взвод? а какие промежутки в наступлении между взводами? а сколько БТР М-113 в мотопехотной роте? какое вооружение этих БТР? сколько пулеметов М-60 в роте и сколько винтовок М-16? какая боевая скорострельность у винтовок и пулеметов?

Одному курсанту (Петухову) поставил задачу, чтобы он подсчитал и доложил всем - сколько пуль в минуту на один погонный метр в наступлении может создавать мотопехотная рота армии США? После всех заслушиваний на семинаре начали подсчитывать: сколько же пуль на один погонный метр в минуту может создавать наша мотострелковая рота в обороне? и что необходимо, чтобы превзойти противника? Последовательно я опрашивал всех курсантов, некоторых по нескольку раз. Несколько раз опрашивал курсанта Коробку (он был родом с Украины, с какого-то села и учился в основном на тройки), он отвечал, искажая некоторые ударения русских слов, с него начали смеяться, он покраснел и весь замкнулся - стал молчать. Я сильно на него не наседал, относился с пониманием, двойку, рубя, не ставил, давал возможность, при рассмотрении следующих вопросов, чтобы он смог улучшить свой конечный результат.

После первой пары семинара вышли все на перерыв. Ко мне подошел этот курсант, Коробка Анатолий Николаевич, и обратился: "Товарищ майор, вы скажите, - а разве возможно все это запомнить, ведь мы изучаем больше 50-ти дисциплин?" Я ему ответил, чтобы он не отчаивался и популярно объяснил, что при систематическом изучении и повторении учебного материала, все постепенно отложится в голове и он твердо усвоит за четыре года весь материал учебной программы.

В 1995 году я возил с Академии Пограничных войск Украины курсантов на стажировку на ОКПП "Мостиска" и там встретил своего бывшего курсанта по Алма-атинскому училищу, но уже майора Коробку А.Н. Он там, на ОКПП, занимал должность заместителя начальника штаба ОКПП. К тому времени, закончив Военную академию им. М.В. Фрунзе. В 2005 году он приезжал в Академию ПВ Украины, был полковником, занимал должность заместителя начальника штаба пограничных войск Западного направления. Я ему напомнил нашу беседу, когда он обучался на 2-м курсе. Он тоже это вспомнил. Тогда при проведении вечеринки на кафедре тактики пограничной службы в Академии ПВ Украины, он взял слово и поблагодарил меня за те знания, которые я передавал и сказал обо мне, что я не только "Заслуженный учитель Украины", но и всего СНГ, так как мои выпускники, которых я обучал, служили везде на границах своих вновь образованных государств.

А самые интересные занятия с курсантами 2-го курса Алма-атинского ВПКУ бывали в апреле 1982 года, когда с ними отрабатывалась недельная тема: "Взвод в обороне". Занятия начинались в поле с 1-го апреля. Занятия были интересны тем, что всю неделю отрабатывались в опорном пункте взвода, в поле с ночевками.

Тактическое поле для проведения занятий по нашей дисциплине находилось в 2-х км от казарм полевого учебного центра. Там были оборудованы три взводных опорных пункта с блиндажами. Местность там песчаная, поэтому окопы и ходы сообщения были укреплены бетонными плитами. Курсанты эти недельные занятия на втором курсе называли "выживанием". Смотря для кого было это "выживание". Курсанты находились в окопах только одну неделю, а преподаватели "выживали" там целый месяц, проводя занятия со своими учебными группами.

Ясно, что с 1-го апреля 1982 года первым начинал занятия старший преподаватель курса и проводил эти занятия всю неделю, как показные, для всех своих преподавателей. Выдвижение в полевой учебный центр начиналось в понедельник на автомашинах рано утром. С собой брали солдата-повара, походную полевую кухню, дрова, продукты для приготовления пищи. По прибытию в ПУЦ, мы выдвигались прямо в опорный пункт на тактическом поле; там курсанты размещались во взводном блиндаже, оборудованном деревянными нарами; в указанном месте разворачивали палатку для пункта хозяйственного довольствия. Курсовой офицер размещался в блиндаже с курсантами, преподаватели - занимали, в 200 м в тылу, отдельный блиндаж, в котором стояли солдатские койки.

Начинался апрель, а в отдельных траншеях и ходах сообщения опорных пунктов еще лежал нерастаявший снег, и по ночам было еще холодно. В блиндажах стояли железные печки, которые с разрешения старшего преподавателя могли протапливаться дровами. Но в трубу тепло выветривалось очень быстро. По мерам безопасности, мы, преподаватели, разрешали протопить печку только перед началом отдыха личного состава.

После размещения курсантов, ровно в 09.00, в понедельник, старшим преподавателем начинались показные занятия. Мы, преподаватели, строились на левом фланге учебной группы и наблюдали за проведением занятия старшим, важные методические приемы фиксировали в своих блокнотах.

В первый день занятий - отрабатывалась организация заблаговременной обороны мотострелкового взвода. Старшим преподавателем с голоса доводилась тактическая обстановка, курсанты слушали и каждый наносил ее на рабочую карту; далее старший преподаватель предоставлял курсантам 30 мин. времени на подготовку вопросов организации обороны и ставил задачу быть в готовности в должности командира взвода, доложить: уяснение задачи, отдать предварительные распоряжения подчиненным сержантам, оценить обстановку по элементам (противник, свои силы и средства, своих соседей, местность, время года и состояние погоды), решение, отдать боевой приказ на оборону, организовать взаимодействие, всестороннее обеспечение взвода и организовать управление в обороне. По истечению выделенного времени, старший преподаватель приступал к заслушиванию курсантов. После каждого заслушивания делал разбор, активно привлекая к этой работе остальных курсантов группы.

Подходило время обеда на полевом выходе; старший преподаватель назначал раздатчиков пищи - по одному курсанту с каждого отделения, которые выдвигались с термосами к пункту хозяйственного довольствия по ходам сообщения и получали пищу на свои отделения. Раздатчики пищи, получив пищу, по команде старшего преподавателя, выдавали ее на позициях отделений личному составу в котелки, чай или компот наливали в крышки котелков. Вот так курсанты в полевых условиях принимали пищу. После обеда, через 30 минут, занятия продолжались еще пару часов. Затем ужин, прием пищи осуществлялся, как и в обед. Преподаватели, естественно, питались не с котелков, но с полевой кухни, используя имеющиеся у повара тарелки.

После ужина - партийно-политическая работа, которую осуществляли в полевых условиях преподаватели.

Перед наступлением темноты, старший преподаватель назначал состав дежурных огневых средств, которые немедленно занимали свои огневые позиции и доводил порядок действий взвода при нападении противника ночью. Порядок действий взвода в обороне ночью, по расчету, был таков: 1/3 личного состава - отдыхала в блиндаже, а 2/3 - находились на позициях отделений. Через каждые 2 часа происходила смена. Контроль за боевым дежурством личного состава в ночных условиях осуществляли курсовой офицер и преподаватели. Мы ложились на отдых ночью в своем блиндаже. Под одним одеялом было холодно, поэтому накидывали на себя и шинели, но все равно замерзали. Без рюмки 40-ка градусной согреться было трудно. В ночных условиях, с помощниками, преподаватели организовывали вооруженное нападение на обороняющийся взвод. Так что в обороне ночью спокойно не было.

Во второй день занятий - отрабатывалась динамика оборонительного боя методом группового упражнения.

На третий день занятий - организация обороны в непосредственном соприкосновении с противником.

На четвертый день - отрабатывалась динамика оборонительного боя методом группового упражнения.

На пятый день - подготовка к боевым стрельбам взвода в обороне: организация обороны, занятия по мерам безопасности и прием зачетов, занятия по управлению огнем и подразделениями в обороне, подготовка оружия к боевым стрельбам.

На шестой день (суббота) - боевая стрельба взвода в обороне. И в 15.00 - возвращение в училище на основную базу. А в следующий понедельник преподаватели начинали недельные полевые выходы со своими учебными группами: с одной группой, затем со второй, а если закреплено три группы, то и с третьей. Таким образом, весь апрель месяц проводили занятия с курсантами в поле.

В мае 1982 года, после лекций и семинаров, на 2-м курсе проводились с каждой учебной группой 3-х дневные полевые выходы для отработки практических занятий по теме: "Взвод в сторожевом охранении".

В июне - отрабатывались в полевых условиях практические занятия по теме: "Взвод в разведке", такие как: "Взвод в поиске", "Взвод в засаде", "Взвод в налете". На каждое занятие выделялось по 6/4 часа. Это значит 6 часов днем и 4 часа ночью.

В июле 1982 года проводился курсовой экзамен по дисциплине общая тактика. Теоретическая часть экзамена осуществлялась в первый день экзамена в течение 6 часов в классе ПУЦ по билетам; практическая часть - проводилась на тактическом поле. В практическую часть включались все виды боевых действий мотострелкового взвода и обеспечение боевых действий.

Когда не было выездов на занятия в ПУЦ, я частенько, с 06.00 утра, с 4-х литровым бидончиком бегал к бочке за молоком. К 07.00 я успевал справиться с этой задачей для семьи, затем успевал собраться и ехать в училище к 08.30.

В нашем подъезде проживало много молодых семей, со многими мы познакомились, часто собирались вместе на важные мероприятия. На данное время (после развала СССР) кто только и где не живет? Но связь поддерживаем.

Весной 1982 года, был случай, о котором рассказывала мне жена. Я в тот день был в училище, старшая дочь Лена была в школе. Моя жена с маленькой 3-х летней Анжеликой была дома одна. В 10-11 часов дня услышала звонок в квартиру. На вопрос: "Кто там?" - ответил мужчина. Представился, что он из райисполкома и показал какие-то корочки документа. Жена открыла двери, впустила его в квартиру. Он присел на стул, задавал вопросы о возникающих проблемах, еще о чем-то говорил, расспрашивал о соседях. Потом распрощался и ушел. Мне вечером жена об этом рассказала, и я ее немного покорил об этом, о ее беспечности: "Зачем она пустила в квартиру неизвестного мужчину? Надо было спросить его фамилию и номер телефона в райисполкоме - позвонить и выяснить, а затем только пускать". Я ей сказал: "Ты, Люба, была недалеко от веревочной удавки". В то время люди рассказывали, что были такие случаи, когда ходили по квартирам жулики под видом работников то райисполкома, то горисполкома, все выведывали, а потом грабили.

С 1-го августа 1982 года меня отправили в очередной отпуск. Вот и решили мы втроем, без маленькой Анжелики, поехать на мою малую родину, на Днепропетровщину. Решили ехать поездом.

Трое суток мы ехали до Москвы и еще сутки - до Днепропетровска. В Лиховку, где я родился, мы больше не приезжали, так как мои родители в 1981 году переехали на постоянное место жительства в село Перемога (в 1,5 км от п.г.т. Подгороднее, под Днепропетровском). В этом селе проживала моя самая младшая сестра Валя. Мои родители там купили хату; вот к ним мы и поехали. Моей дочери Лене было тогда 8 лет, и она как раз только закончила 1-й класс. С дороги мы зашли во двор к родителям, а они в то время были все в глине - как раз с одного боку мазали глиной хату. Вот такова была наша встреча с моими родителями.

Рядом с их хатой проходила асфальтная дорога Днепропетровск - Магдалиновка. Ночью было шумно - сюда-туда по дороге ездили автомобили. Там, у родителей, я познакомился с новым мужем моей старшей сестры Люды, Павлом Ивановичем, который был на 14 лет старше Люды. Вместе с ним я хорошо порыбачил в устье р. Самара. Недели три мы гостевали у моих родителей.

В Алма-Ату мы возвращались поездом. Билеты на поезд мы смогли взять только до Москвы. Приехали в Москву, разместились в гостинице "Пекин", отдохнули и решили взять билеты до Алма-Аты. В конце августа народа на Курском вокзале Москвы было очень много. Спросили билеты до Алма-Аты - мест на ближайший поезд не оказалось. Пришлось всякими правдами и неправдами приобретать билеты. Требование на билеты так у меня и осталось, пришлось приобретать билеты за наличные деньги. Таким образом, через сутки мы уехали из Москвы домой в Алма-Ату.

В первых числах сентября 1982 года я вышел на работу. Курсанты нашего дивизиона перешли на 3-й курс. На 3-м курсе мне было работать совсем легко, так как я знал и программу, и методику проведения занятий на 3-м курсе. Ведь я начинал свою педагогическую деятельность в училище с 3-го курса. К тому времени (к сентябрю 1982 года) я приобрел 4-х летний педагогический стаж, прокрутил полностью за четыре года всю программу обучения по дисциплине общая тактика.

Состав преподавателей ПМК на 3-м курсе не претерпел изменений. Курсанты 3-го курса, по учебному плану, готовились с 10 ноября на войсковую стажировку, которую предстояло проводить на учебных пунктах пограничных отрядов. Поэтому перед выездом на стажировку по всем военным дисциплинам отрабатывались методические темы с целью подготовки курсантов в методическом отношении. Поэтому весь сентябрь 1982 года, по нашей дисциплине, шла отработка методических тем.

Наступил октябрь 1982 года. Числа 15 октября 1982 года меня вызвал начальник кафедры подполковник Таратута П.В. и сообщил, что по плану политотдела училища, я командируюсь на 10 дней в Нарынский пограничный отряд (Киргизия) для пропаганды решений последнего Пленума ЦК КПСС на пограничных заставах. Я удивился: ведь я не политработник чтобы меня посылать для пропаганды решений Пленума ЦК КПСС. Но таково решение политотдела училища: кого-то из преподавателей боевой кафедры решили послать для пропаганды.

Получил я в отделе кадров командировочное удостоверение, в финансовом отделении - требования на самолет туда и обратно. Немедленно отправился на аэровокзал за билетом. Билет взял. Собрал необходимые материалы по Пленуму ЦК КПСС для проведения занятий на заставах, собрал себе портфель с вещами, и в указанное время прибыл в аэропорт.

С Алма-Аты до г. Фрунзе летел на АН-12; во Фрунзе пересел на самолет ЯК-40 и долетел до областного центра Нарын. По прибытию в пограничный отряд, доложил начальнику отряда и начальнику политотдела. А до застав с отряда добираться очень далеко. Ближайшая застава от отряда находилась в 100 км. Заставы там все высокогорные, поэтому никого из политработников в училище и не нашли, чтобы послать в этот отряд.

Как и с кем же мне пришлось добираться до пограничных застав?

На 4-ю пограничную заставу ехал с разведотдела отряда майор (киргиз), его фамилии уже не помню. Ехал он на УАЗ-469, и я подсел к нему. Рано утром выехали с Нарына, проехали километров пять в сторону границы, - и закончились все населенные пункты. Ехали все время под гору, дорога гравийная, местность пустынная, среднепересеченная, ни одного дерева ни справа, ни слева. Проехали километров 50, смотрим: слева в 1,5 км стоят три юрты и выпасается стадо баранов. Майор-разведчик мне сказал: "Это - последние юрты, дальше, до самой границы, не будет ни юрт, ни селений. А ехать еще до заставы не меньше 50 км", - и предложил мне заехать к юртам.

Подъехали к юртам; там чабан со всем своим семейством (киргизы) выпасают большое стадо баранов. Встретил нас хозяин радушно; зашли мы в юрту; хозяин расстелил на пол достархан и поставил полулитровую бутылочку водки, приберегаемую для важных гостей. Зашла хозяйка (его жена) поставила молча на достархан еду (лепешки, шурпу), затем принесла кипящий чайник и три пиалы. Мы долго сидели и о жизни чабанов рассуждали; хозяин все в наши пиалы водочку подливал и подливал. Затем хозяйка принесла сваренного в собственном соку 2-х месячного барашка. Ели с лепешками этого барашка - мясо просто таяло во рту. Так просидели мы, ведя разговоры, часа три. Но нам надо было ехать на ближайшую пограничную заставу. С хозяином мы распрощались, поблагодарили за гостеприимство и поехали дальше.

По прохождению многих лет, я часто вспоминал наше посещение этого чабана-киргиза и не только его, но и угощения туркменов. Живя очень далеко от населенных пунктов, он в своей юрте приберегал для важных гостей спиртное, а при их появлении, радушно их встречал и бескорыстно угощал. Мы заехали к чабану - совсем не знакомые ему люди - и встретил он нас радушно, с угощеньем.

И вспомнил я сейчас гостеприимство в Украине. Я тут часто бывал в селах, у будто бы знакомых людей. Все тут, на Украине, кичатся гостеприимством украинцев, но это не так. Тут гостеприимство с запахом корысти. Если корысти нет, то и не предложат даже чашки чая.

Мы продолжили свой путь на автомашине с майором из разведотдела. К вечеру прибыли на заставу. Застава была двухэтажная. Мы поднялись в канцелярию к начальнику на 2-й этаж, сердце колотилось и выскакивало из груди: было такое ощущение, что я как будто пробежал кросс не менее 3-х километров. Оказывается, мы находились на заставе на высоте 4 тыс. 200 метров над уровнем моря. Там кислородное голодание. Вода с мясом кипит при температуре + 80 градусов. И что особенного, - чтобы сварилось, надо чтобы кипело мясо часа два-три. Физическая подготовка на высокогорье не проводилась - и при проведении инспекторских проверок застав - не принималась. Лычный состав застав потихоньку втягивался и, самое большое из физических нагрузок, - играли в волейбол.

Я чувствовал себя в высокогорных условиях, как в дурмане, голова была свинцовая, в ушах звенели колокольчики. Офицеры, прослужившие там по нескольку лет, говорили, что заезжать на высокогорье надо под градусами, - так легче переносится.

На 4-й пограничной заставе граница проходила высоко по водоразделу хребта. Местность, в районе дислокации заставы, была похожая на высокогорное плато, среднепересеченная. Водилось там много сурков и хомячков. Хомячки прорывались норами в помещения заставы.

В установленное время, в течение одного часа, я провел на этой заставе свое занятие, о чем сделал запись в журнале политико-воспитательной работы. Позвонил на соседнюю, 5-ю, заставу, и за мной начальник 5-й заставы прислал автомашину ГАЗ-66, на ней я доехал до заставы. Личный состав заставы был к этому времени собран, и я провел свое запланированное мероприятие. На 5-й пограничной заставе был начальник штаба пограничного отряда, он ехал на 6-ю заставу и захватил меня с собой на своем уазике. До 6-й заставы ехали километров 16. Мы проезжали мимо большого озера размером (6 на 8) км, которое располагалось на высоте около 4 тыс. метров. Начальник штаба мне поведал, что оно мертвое - там не водилась никакая живность.

Перебираясь с заставы на заставу, я выполнял свою задачу. Питался и ночевал на заставах. Таким образом, время подходило к окончанию моей командировки. Билет на самолет, на обратный путь, я приобрел еще до выезда на заставы, на 25 октября. Поэтому я был спокоен. Проблема была с возвращением в пограничный отряд. До отряда было более 100 км, а попутного транспорта с последней заставы не было. 23 октября 1982 года утром с соседней заставы в отряд отправлялся ЗИЛ-130 с прапорщиком, поэтому меня вечером отправили на ту заставу. Рано утром я выехал с старшиной заставы на ЗИЛ-130 и за четыре часа мы с ним доехали до г. Нарын. Сам г. Нарын - областной центр Киргизии, располагался в большом ущелье. До Нарына летали с г. Фрунзе только ЯК-40, и еще ходило рейсов шесть автобусов. Офицеры говорили, что если появлялись над Нарыном облака, то случалась нелетная погода. В то время в стране был энергетический кризис, было очень тяжело с бензином. Оставался один день до моего отлета; я в отделе кадров сделал отметки в своем командировочном удостоверении. И в этот же день я встретил своего однокашника по академии - майора Александра Гурнака. Он служил в этом пограничном отряде на должности заместителя начальника штаба пограничного отряда. Встретились, поделились своими воспоминаниям о совместной учебе в академии. Он еще оставался холостяком, хотя и было ему 35 лет.

25 октября 1982 года мой рейс (ЯК-40) отправлялся по расписанию в 08.30. Утро в Нарыне в тот день выдалось пасмурное, посмотрел я на небо - было затянуто облаками. У меня в душе появилась тревога, и не зря. К 07.30 я прибыл в аэропорт, он был от отряда совсем недалеко; мне там сказали, что погода нелетная, Як-40 с Фрунзе не прилетал и в такую погоду не прилетит. Я посмотрел вверх на облака, и вокруг себя, - увидел, что падают редкие снежинки. Не теряя времени, я приехал на автостанцию, надеясь уехать до Фрунзе автобусом. Но оказалось, что из шести рейсов был только один, который уехал в 06.00 и больше ни одного не будет. Я возвратился в отряд и там узнал, что через полчаса с пограничного отряда, в г. Фрунзе, будет выезжать на УАЗ-469 начальник политотдела с офицерами на партийную конференцию, которая будет проходить в пограничном округе (в г. Алма-Ата). До Фрунзе в ОВО (оперативно-войсковой отдел) они собирались доехать своим ходом на легковом автомобиле УАЗ-469, а с Фрунзе до Алма-Аты, - городским рейсовым автобусом. Снег на улице начал усиливаться, тут о полете самолетом и речи быть не могло. Билет на самолет я и не пытался сдать - брал я его по требованию.

Попросил я начальника политотдела отряда, чтобы он и меня прихватил до г. Фрунзе. Он ответил: "Если свободное место окажется в машине, то возьмем". Нашлось место поближе к багажнику, и меня взяли.

Все мы выехали в 09.00 25 октября 1982 года. Ехали по горной дороге к г. Фрунзе (ныне Бишкек), а снег начинал идти все сильнее да сильнее. Я волновался и думал: "Хотя бы не вздумали вернуться обратно в отряд". Впереди предстояло преодолеть три горных перевала.

Ой, что было при преодолении перевалов?! При преодолении первого перевала дороги не было видно - все мы вышли из машины, дул сильный ветер со снегом, там, на дороге, лежало уже сантиметров 5 снега и это было только начало снегопада. Мы шли впереди машины, а водитель медленно за нами ехал. Так мы опускались в низину около километра, там ветер был не такой сильный и дорога была менее заснеженная. Все сели в машину и поехали дальше, скорость держали не больше 40 км/час. Через пять километров преодолевали второй перевал: сначала подымались высоко в гору, а затем спуск вниз. И опять на самой вершине перевала ничего не видно, дул сильный ветер, мел снег. Спешивались, долго шли пешком, машина двигалась за нами. Таким же образом преодолевали и третий перевал. Не соблюдая таких мер, можно было бы легко свалиться в пропасть или полететь в глубокий овраг. Вместо трех часов движения, мы затратили целых семь часов. Автомашину начальника политотдела отряда оставили в г. Фрунзе, в пограничном ОВО. Только в 17.00 мы выехали с г. Фрунзе рейсовым автобусом до г. Алма-Ата и к 21.00 приехали в столицу Казахстана.

Да, если бы я не уехал в этот день с г. Нарына, то сидеть бы мне там целый месяц. На второй день я узнал, что в Киргизии был сильный снегопад, снега намело около метра. Многие киргизские глиняные мазанки в населенных пунктах рухнули от тяжести снега. Дороги до населенных пунктов тогда неделями не могли прочистить. Вот в таких погодных условиях я возвращался со своей партийно-политической командировки.

Прибыл я с командировки и стал участником парада на 7-е ноября 1982 года. Прошли ноябрьские праздники и наш 3-й курс готовился к выезду на стажировку на учебные пункты пограничных отрядов, которые начинали свою работу с 15-16 ноября 1982 года.

Руководителем стажировки курсантов в Термезский пограничный отряд (Узбекистан) назначили меня. Часть учебных групп дивизиона, которые отправлялись на стажировку на южную границу, 14 ноября 1982 года в 13.30 (по алма-атинскому времени) выехали поездом Алма-Ата - Ташкент. До Ташкента мы ехали ровно одни сутки. Трем учебным группам, которые ехали стажироваться в Пянджский, Московский и Термезский пограничные отряды надо было ехать, к этим отрядам, одним поездом Ташкент - Душанбе. Остальным учебным группам надо было ехать на Туркменскую границу поездом Ташкент - Красноводск. Наш поезд отправлялся вечером где-то в 18.30. Поэтому мы сидели на вокзале и ожидали его.

Хорошо помню, как мы все сидели в зале ожидания и смотрели по телевизору похороны нашего советского генсека Л.И. Брежнева. Его хоронили 15 ноября 1982 года; смотрели, как его в 12.45 (по московскому времени) неудачно опустили в могилу. По ташкентскому времени это было, если не ошибаюсь, 16.45.

Дождавшись своего поезда мы, руководители стажировки, вместе с курсантами, в 18.30 выехали с Ташкента к месту прохождения стажировки. Я со своей учебной группой курсантов спешился в Термезе, и мы направились в пограничный отряд, который дислоцировался не далеко от вокзала.

Термез - это областной центр в Узбекистане, областной центр Сурхандарьинской области. Хлопководство - главное занятие в сельском хозяйстве области.

По прибытию в пограничный отряд, я организовал встречу с командованием пограничного отряда. На встрече до курсантов была доведена обстановка на границе с Афганистаном.

Учебный пункт пограничного отряда был развернут в учебном центре отряда при 5-й пограничной заставе; там еще располагалась отрядная школа сержантского состава. Свободно, в тыл участка, с учебного пункта выехать было невозможно. Со стороны Афганистана мы были отгорожены р. Аму-Дарья, со стороны тыла - контрольно-следовой полосой и сигнализационной системой. Государственная граница проходила по середине р. Аму-Дарья. Мотоманевренная группа пограничного отряда действовала на территории Афганистана в 50-ти км полосе вдоль границы. Проводила зачистку этой местности, дабы душманские вооруженные группы не просочились на советскую территорию.

На учебном пункте было 15 учебных застав, поэтому я привез туда 15 курсантов 3-го курса, - с учетом одного курсанта на каждую учебную заставу. К этому времени приехали на стажировку курсанты 4-го курса Голицынского Высшего пограничного военно-политического училища (Подмосковье) для прохождения стажировки на должностях замполитов учебных застав. Руководителем стажировки от Голицынского Высшего пограничного военно-политического училища был подполковник Долгополов В.А. Я с ним там познакомился, и мы расположились в одной комнате.

Молодые солдаты на учебном пункте проходили курс молодого бойца по продолжительности в течение трех месяцев. Мои курсанты стажировались полтора месяца, то есть до Нового года; нам на замену должна была прибыть с пограничного училища следующая группа курсантов 3-го курса.

Курсанты Алма-атинского Высшего пограничного командного училища были назначены на должности заместителей начальников учебных застав (в основном занимались боевой подготовкой).

Начальником учебного пункта там был начальник боевой подготовки пограничного отряда, капитан Иванов - это офицер, участвовавший в боевых действиях на территории Афганистана. Начальниками учебных застав были офицеры, многие из которых также прошли Афганистан. Я на учебном пункте встретил своего однокурсника по училищу - капитана Булгакова, он был начальником учебной заставы на учебном пункте, а основная его должность на боевой заставе - заместитель начальника пограничной заставы. Так он за 11 лет, после выпуска с училища, выше и не шагнул. Видать очень хорошо служил. Также, на учебном пункте, я встретил двух своих выпускников 1980 года - лейтенанта Березина (с 4-й учебной группы) и лейтенанта Парфенова (с 3-й учебной группы). Отзывы командования отряда о работе моих выпускников были положительные.

Заместителем начальника школы сержантского состава в отряде был мой однокурсник по училищу - майор Недай Николай. Он также, как и я, служил рядовым солдатом на заставе в Средней Азии; мы вместе были на подготовительных сборах в г. Душанбе и поступали в Алма-атинское ВПКУ. При встрече было о чем поговорить и вспомнить наши курсантские годы. Два года он был в загранкомандировке в Италии - в охране советского посольства.

Заместителем начальника Термезского пограничного отряда был майор Соколов В.В. - мой однокурсник и по училищу, и по военной академии. Мы три года учились в одной группе в академии. На военных парадах на Красной Площади ходили в одной шеренге, касаясь локтями друг друга. Это была замечательная встреча с ним в г. Термезе. И Мишу Моторного я в отряде встретил, он был майором и занимал должность заместителя начальника отряда по тылу. Мы вместе готовились к поступлению в академию на подготовительных сборах в Бахардене. Он тогда ехал поступать в академию тыла и транспорта в г. Ленинград. При встрече мы вспоминали былые времена.

Наш учебный пункт дислоцировался при 5-й пограничной заставе. Что я видел на этой заставе? Справа и слева на ее территории лежали штабелями 250 и 500 кг авиационные бомбы. От казарм учебного пункта до р. Аму-Дарья было три километра. На всем этом пространстве находились учебные поля: тактическое поле, стрельбище, спортивные городки и т. д. Кроме того, недалеко от 5-й пограничной заставы, за системой, в пограничной полосе, находился мавзолей Аль-Хаким ат-Термизи - среднеазиатского просветителя ХI века. Рядом, на местности, велись раскопки с участием ученых из Москвы. На тактическом поле, при самоокапывании на занятиях, солдаты выкапывали монеты времен Александра Македонского. Поэтому ученые просили все ценные находки приносить им.

Не успели еще начаться занятия на учебном пункте, как солдат учебного пункта направили на уборку тонковолокнистого хлопка. Больше двух недель личный состав учебного пункта помогал убирать на полях хлопок. Что было нам делать с Василием Алексеевичем Долгополовым - руководителем стажировки курсантов Голицынского Высшего пограничного военно-политического училища? Мы увлеклись, во время уборки хлопка, чтением книг. В Термезе, в книжных магазинах, мы приобрели много ценных книг, касающихся классической художественной литературы. Вот и занимались чтением.

В Термезе на базаре продавались очень хорошие и дешевые гранаты (фрукты) - я две посылки отправил в Алма-Ату за время своей стажировки.

Однажды начальник учебного пункта позвал и нас, руководителей стажировки, присутствовать на уборке хлопка, чтобы нам здесь не скучно было. Съездили один раз и мы. Помню, как к 09.00 колонна с солдатами и курсантами прибыла на колхозное поле. Там нас ожидало руководство колхоза. Личный состав с сержантами и курсантами проинструктировали о порядке работ по уборке хлопка, распределили всех по полю, и они приступили к работам. Начальник учебного пункта оставил всех начальников учебных застав для руководства работами. Парторг колхоза позвал к летнему стану на достархан начальника учебного пункта, заместителя начальника учебного пункта по политической части, начальника штаба учебного пункта и меня с подполковником Долгополовым В.А. Работы по уборке хлопка были в полном разгаре, и мы уселись вшестером на разосланные ковры перед достарханом. Женщины-узбечки нам молча поднесли по полной пиале сметаны, нарезанных тонкокорых лимонов с сахарком, нарезанных яблок, горячих лепешек. Водитель парторга колхоза принес пару бутылочек "Пшеничной". Наливали водочку в небольшие пиалы, произносили тосты в честь процветания колхоза и перевыполнения плана уборки, выпивали водочку, закусывали лимончиком, яблочками и сметаной с лепешкой. Не успели все это скушать, как женщины принесли нам на достархан по огромной пиале бульона с мясом. Я чувствовал, что уже наелся. А замполит учебного пункта мне на это сказал: "Это еще только затравка!" Часа два мы сидели, разговаривали и тут время к обеду подошло - опять наполнились пиалы спиртным, нам на достархан поднесли бешбармак в крупных пиалах, картошечку с мясом, плов, нарезанные дыни, арбузы и конечно чай. Обедали мы больше двух часов. Потом парторг сказал, что его племянник демобилизовался с армии, проводится "той", и пригласил всех нас к его родственникам. Поехали мы на "той", нас, как уважаемых гостей, разместили в отдельной комнате; к нам зашел в комнату виновник торжества, посидел с нами немного, поговорили с ним, затем он ушел в комнаты к другим гостям, и мы начали пировать в этой отдельной комнате. Женщины-узбечки молча подносили все новые и новые блюда.

Вот так быстро и незаметно прошел весь день, глянули на часы - уже было 17.00. Начали собираться для подведения итогов - ведь личный состав работал до 18.00. Личный состав был тоже накормлен обедом в полевых условиях, об этом позаботился колхоз - ведь помощь оказывалась бесплатно.

После работ было построение личного состава, подвели итоги; передовиков уборки хлопка награждали сувенирами. Вот так и закончился наш выезд в колхоз. Начальник учебного пункта нам поведал, что так они работают каждый день в течение всей уборки хлопка.

Только в первых числах декабря 1982 года на учебном пункте начался учебный процесс. Я контролировал занятия курсантов, подводил итоги, выставлял им в журналы стажировки оценки, проводил инструктажи по предстоящим занятиям. С офицерами и сержантами ШСС пограничного отряда я лично провел инструкторско-методическое занятие по одной из тем общей тактики. Присутствовал я и на стрельбах личного состава учебного пункта.

И что, однажды, наблюдал при проведении стрельб? Припоминаю, как во время проведения стрельб одной из учебных застав, за Аму-Дарьей, на сопредельной территории в 1,5 км от границы, был какой-то афганский кишлак. Услышав гул за рекой, я повернул голову в сторону этого кишлака и увидел два, крутящиеся над кишлаком, советские вертолеты МИ-8. Пришлось определенное время задержать на них свое внимание; и, через мгновение, начали раздаваться взрывы бомб в кишлаке. Молодые солдаты с удивлением и испугом начали смотреть туда. Руководитель стрельб им пояснил: "Не удивляйтесь, - там идет война. После окончания учебного пункта кто-то из вас тоже попадет туда". Оказывается, в кишлаке была обнаружена банда душманов и наши вертолеты по ним нанесли бомбовой удар.

Однажды, мы с подполковником Долгополовым В.А. хотели порыбачить в р. Аму-Дарья, но нам не рекомендовали этого, так как из камышей с сопредельной территории имелась опасность обстрела нас душманами из "буров" (английских винтовок). Поэтому наш рыбацкий пыл быстро остыл.

Стажировка курсантов начала подходить к концу, приближался Новый, 1983, год. Мои курсанты, после стажировки, ехали прямо на каникулы. Поэтому для меня была еще одна забота - приобрести билеты на самолеты для курсантов. Этим я занимался в Термезе, заказывал билеты каждому на 30 декабря с аэропорта Термеза.

29 декабря 1982 года с Алма-атинского ВПКУ приехала в Термез на поезде смена моим курсантам. Курсанты, стажировавшиеся до приезда смены, передали свой личный состав учебных застав своим товарищам по училищу.

30 декабря 1982 года, к 10.00, курсанты были доставлены в пограничный отряд, там командование подвело итоги, которые были оформлены приказом по отряду. Выписку из приказа, с оценками курсантам, я взял с собой и начал отправлять курсантов на каникулы. После их отправки, я сам на самолете улетел в Алма-Ату: сначала прилетел до Ташкента на Ан-12, а затем на ТУ-154 - до Алма-Аты.

Мой отдых после стажировки был коротким: 2-го или 3-го января 1983 года я прибыл на свою кафедру. В это время курсанты училища были все на каникулах, часть курсантов 3-го курса - на стажировке, а с офицерско-преподавательским составом начинались учебно-методические сборы. Неделю сборы проводились на основной базе, где проводились, с участием всех кафедр, методические занятия; подводились итоги учебы и дисциплины за прошедший семестр; проводился методический день на каждой кафедре.

А на следующую неделю всех офицеров вывезли в полевой учебный центр на командирскую и профессиональную подготовку. Там мы практиковались работать на радиолокационно-прожекторной пограничной технике, обучались правильной установке сигнализационных датчиков, занимались ночным вождением БТР и БМП, проводились с нами практические стрельбы из оружия БМП и БТР. И конечно же по физической подготовке были лыжные соревнования.

А в последние три дня проводилось командно-штабное учение (КШУ). На этом КШУ меня назначили на должность офицера штаба пограничного отряда. Нагрузка на учении для меня была не особенно велика. Я готовил, в основном, предложения начальнику пограничного отряда для принятия решения на охрану государственной границы и для принятия частных решений. Предложения начальнику отряда на КШУ я разрабатывал своевременно и, как было сказано при подведении итогов КШУ, качественно. Я также участвовал в оформлении Карты-решения в своем учебном командно-штабном коллективе, которую тоже оценили положительно. Я получил хорошие и отличные оценки за практические стрельбы и вождение боевой техники.

При подведении итогов учебно-воспитательного процесса за прошедший семестр был издан приказ начальника училища, в котором были определены поощрения офицерам-преподавателям.

Некоторые офицеры были поощрены правами Председателя КГБ СССР. Приказом Председателя КГБ СССР мне была определена грамота, которую вручили при подведении итогов учебно-методических сборов.

После окончания этого командирского полевого выхода в конце февраля 1983 года наша кафедра сфотографировалась на память. Слева направо стоят: начальник кафедры ОВД подполковник Таратура П.В., заместитель начальника кафедры подполковник Сажнев Ю.П., преподаватель тактики майор Штаченко Н.Н., заместитель начальника учебного отдела полковник Ромахов Б.В., старший преподаватель тактики подполковник Кравцов Е.Л., старший преподаватель тактики подполковник Васильков А.А., старший преподаватель военно-инженерной подготовки полковник Виноградов И.С., старший преподаватель истории военного искусства полковник Чемезов В.М., старший преподаватель артиллерии полковник Екименков Г.И., преподаватель военной топографии подполковник Столяров Н.А., преподаватель тактики майор Макаренко М.И.; во втором ряду, слева направо: старший преподаватель ОМП и защите от него подполковник Костюк В.С., преподаватель тактики майор Алдамжаров Ш.К., преподаватель тактики подполковник Доценко В.Ф., преподаватель тактики майор Рыбалко М.И,, старший преподаватель тактики майор Татьянин В.Л., преподаватель тактики майор Хабиев Ю.Г., преподаватель тактики майор Копылов А.А., старший преподаватель тактики майор Андреев В.А.

Это не полный состав кафедры, так как оставались в Алма-Ате больные офицеры, некоторые ушли в отпуск, остались на основной базе для проведения занятий офицеры-преподаватели на курсах переподготовки начальников застав.

С 15 января 1983 года на 3-м курсе с курсантами, прибывшими с зимних каникул, началась учеба в 6-м семестре. По нашей дисциплине отрабатывались важные темы, оказывающие большое влияние на профессиональное становление курсантов, как будущих офицеров. И начались полевые занятия в холодные месяцы зимы, что позитивно влияло на выработку у курсантов высоких морально-боевых и психологических качеств. Я с другими преподавателями нашего курса не меньше закалялся, чем сами курсанты, а может еще больше. Ведь курсанты одной учебной группы закалялись на наших занятиях от 3-х до 5-ти дней по одной теме, а преподаватели - три-четыре недели в месяц, а потом начиналась отработка новой темы. В песках Муюнкум, на тактическом поле, морозы на 5-7 градусов всегда были больше, чем в самой Алма-Ате.

Выходные у офицеров-преподавателей были только по воскресеньям и то не всегда. Как правило, часто по воскресеньям проводились всевозможные соревнования среди курсантских учебных групп на первенство училища: марш-броски, лыжные гонки, по действиям в средствах защиты, по преодолению морально-психологической полосы и т.д. - и для обеспечения этих соревнований и контроля на точках привлекалась часть офицеров-преподавателей с кафедр. Такой, задействованный на соревнованиях, выходной день офицера-преподавателя, как и суточная служба в наряде в выходной день, - не компенсировались. О предоставлении выходного дня в другой день - не принято даже было говорить. А еще я, как вновь прибывший молодой офицер-преподаватель, должен был побывать во всех праздничных нарядах. Таких как: служба в наряде на Новый год, на 1-е или 2-е мая, на 7-е или 8-е ноября, на 8-е марта и т.д. И я за первые два года работы в пограничном училище преподавателем прошел и эти праздничные наряды без всякой компенсации.

Мне до сих пор памятна служба в суточном наряде Алма-атинского Высшего пограничного командного училища "Дежурным по учебному корпусу" в начале марта 1983 года. Я был еще майором. Накануне, перед заступлением в наряд, я изучил по инструкции свои обязанности и обязанности помощника дежурного по учебному корпусу. Под охрану я должен был принять все опечатанные кабинеты, опечатанные специализированные классы кафедр, комнату боевой славы на 1-м этаже учебного корпуса, принять и сохранять все ключи от этих помещений в опечатанных и закрытых на замки шкафах. Все специализированные классы и комната боевой славы были под сигнализацией в ночное время; прибор "Гамма-2", принимающий сигналы сработок, стоял на тумбочке у дежурного. Место "Дежурного по учебному корпусу" было на 2-м этаже в коридоре, обнесено полутораметровой деревянной огорожей. Там стоял двух тумбовый стол с выдвигающимися ящиками и два стула.

В 18.00, после закрытия кабинетов, все несли и сдавали ключи, дежурный делал в журнале приема-выдачи отметки о приеме или выдачи этих ключей. В ночное время необходимо было делать периодические обходы коридорами и проверять - никто из посторонних не залез ли в коридор и не вскрыл класс или кабинет. При поступлении сигнала сработки на аппарат о вскрытии помещения, - немедленно надо было бежать и выяснять причину. Помощниками "Дежурного по учебному корпусу" заступали курсанты 3-го курса. Ночь, с 23.00 до 07.00, между нарядом делилась пополам: кто-то должен был отдыхать первым с 23.00 до 03.00, а второй - с 03.00 до 07.00, то есть отдых разрешался от отбоя до подъема курсантов. Очередность отдыха определял сам "Дежурный по учебному корпусу". Курсанты, помощники дежурного, отдыхали в своей казарме, а офицеры-преподаватели - имелась для этого койка в комнате у дежурного по училищу.

Я получил, перед заступлением на службу, инструктаж у заместителя начальника учебного отдела и в 17.50 прибыл принимать дежурство от сменяемого наряда. Сменял я подполковника Ефремова (преподавателя кафедры службы и тактики пограничных войск). Он мне хотел облегчить дежурство и посоветовал: в ночное время, с 03.00 до 07.00, - поставить курсанта, самому не сидеть и не ожидать его до 03.00, а ложиться отдыхать в 23.00, и спать до самих 06.30 (он это делал так при своем дежурстве); ключи от замков шкафов, где хранились ключи от помещений (их было три в связке), оставить в выдвигающемся ящике стола, там, где несет службу наряд. Курсанта просто надо предупредить, где лежат эти ключи. Он придет и сядет дежурить. Ночью по учебному корпусу ведь никто не ходит из курсантов, потому что отбой, - все спят.

Я послушал его, но подумал: "Чем черт не шутит - буду службу нести, как положено, не буду я себе делать поблажки".

Курсанта проинструктировал и отослал отдыхать еще в 22.00. Сам я, до прибытия на смену курсанта, находился на своем месте; периодически делал обходы и осматривал коридоры, двери кабинетов, классов. Сигналов "тревоги" на аппарат до 03.00 не поступало. Дождался я курсанта - своего помощника, еще раз обратил его внимание на действия при сработке сигнализации, передал в руки ключи от замков на шкафах и пошел отдыхать.

В 07.00 я поднялся, умылся и прибыл на место дежурного по учебному корпусу. Уточнил у курсанта-помощника обстановку - никаких сигналов не поступало, при проверках кабинетов и классов все было в норме; я отправил курсанта на завтрак, а после его прибытия, сходил сам в столовую.

С 08.00 начали прибывать представители кафедр и получать ключи от помещений, начали их вскрывать. Где-то в 09.30 или в 10.00 прибежал ко мне начальник клуба (капитан - фамилию его не помню), отвечающий за комнату боевой славы училища, с претензиями: "Как вы несли службу? На дверях комнаты боевой славы печать сорвана, дверь закрывалась на два оборота ключа, а сейчас закрыта только на один оборот и с комнаты пропали два револьвера". Я этому капитану ответил: "За свою службу я отвечу перед начальником пограничного училища". Скомандовал ему: "Кругом!" - и, - "Шагом марш!" Он побежал к начальнику политотдела училища полковнику Дядищеву и все доложил. Через несколько минут я по телефону был вызван к полковнику Дядищеву. Находясь в приемной начальника политотдела, через приоткрытую дверь услышал, как он звонил начальнику нашей кафедры и говорил о моем "преступно-халатном отношении к службе дежурного".

Когда освободился начальник политотдела, я к нему зашел; он сразу же набросился с унизительными для меня укорами и угрозами наказаний. Я ему коротко объяснил, что во время моего дежурства ночью, и моего помощника, никаких сигналов тревоги на аппарат не поступало, при проверках ночью - все печати были исправны.

В связи с этим происшествием, приказом начальника училища было назначено служебное расследование. Служебное расследование проводил полковник Обухов (начальник кафедры огневой подготовки). Он вызывал меня, и я ему объяснил, как была мной организована служба дежурства по учебному корпусу; также вызывался и мой помощник - нарушений по службе с нашей стороны выявлено не было. Но для расследования вызывались дежурные и помощники, которых мы меняли и тех, которые несли службу, до них, в течение всей недели. И были выявлены нарушения ими, а не мной.

А что же произошло на самом деле?

По линии особого отдела училища было выявлено, что эти пистолеты с комнаты боевой славы были украдены еще за две недели перед моим заступлением на служу.

А дело было так. Заведовала комнатой боевой славы молодая девушка. Периодически в комнате боевой славы делались уборки. Для уборки с роты обеспечения учебного процесса присылались два-три солдата. Уборку всегда делали час-полтора. При проведении уборки девушка часто оставляла солдат самих, то есть выходила на некоторое время на улицу, заходила к девушкам машинисткам, располагавшимся в кабинете рядом с комнатой боевой славы. В комнате было много разнообразного исторического оружия, в том числе и периода Великой Отечественной войны. Образцы оружия находились на столиках, закрытых легко снимающимися стеклянными абажурами. Так вот, еще за две недели до моего дежурства, проводилась уборка солдатами. Когда, заведовавшая комнатой боевой славы, девушка вышла, эти два солдата сняли стеклянной абажур, забрали два револьвера и обратно поставили на место стеклянной абажур. А эти револьверы потом спрятали в канализационном колодце вблизи своей казармы.

Начальник клуба, с этой девушкой, только при моем дежурстве обнаружили пропажу револьверов и забили тревогу. Печать, в мое дежурство, после 08.30 могла быть нарушена любым курсантом, - ведь начинались занятия в классах, там мимо проходили учебные группы курсантов, мог кто-то из них дернуть за нитку и нарушить пломбу с печатью. А может это была инсценировка начальника клуба: и сорвана нитка с печати, и что дверь закрыта только на один оборот. Мол, у дежурного, с закрытого шкафа, был взят ключ, им вскрыта комната боевой славы и потом закрыта только на один оборот ключа. Но во время моей службы нарушений не выявили, поэтому все для меня обошлось без наказаний. Офицеры-преподаватели, кто нарушал службу до меня, - были наказаны.

В конце марта 1983 года для моей семьи улучшились жилищные условия: прошло заседание жилищной комиссии училища, на котором рассматривался вопрос о предоставлении мне 3-х комнатной квартиры. Я состоял в списках на расширение жилплощади. Меня вызвали на заседание комиссии и объявили о ее решении. Мне предоставлялась 3-х комнатная квартира в микрорайоне Орбита-4, в панельном доме на 8-м этаже. Мне объявили это решение в одну из пятниц марта месяца. Я пришел домой доволен и поведал эту новость своей жене Любе. Она спросила: "Где находится эта квартира?" Я объяснил, где она находится и как туда добираться. Люба стала на дыбы, говоря: "Черт те знает, где эта квартира, зачем ты согласился туда? Я туда не пойду!". И пошло и поехало. Жена моих объяснений и слышать не хотела. Я расстроился и решил, что в понедельник пойду в училище и буду отказываться от этой квартиры.

Но все-таки, в воскресенье, моя жена поехала к своей маме на улицу Панфилова и поделилась этой "приятной" новостью на счет выделения нам квартиры. Они между собой долго говорили и решили вдвоем съездить к тому дому, посмотреть район и поговорить с людьми около дома.

Сели они на 61-й маршрутный автобус (он один ходил в микрорайон Орбита от улицы Панфилова), проехали целых восемь остановок за 20 минут до микрорайона Орбита-2, а потом немного прошли до Орбиты-4 и нашли этот дом.

Что они увидели возле дома, в котором нам предстояло жить? В 100 метрах от дома проходила кольцевая дорога, за дорогой и забором начинались яблоневые сады, и тянулись до самих предгорий гор Заилийского Алатау. Как на картинке, белели горные вершины. Перед началом микрорайона Орбита заканчивался проспект Аль-Фараби, по которому вечерами, и по утрам, ежедневно проезжал эскорт, сначала 1-го секретаря ЦК КП Казахстана Кунаева, а затем - президента Назарбаева. Там же, ниже, в 15-ти минутах пешего хода от нашего дома, протекала река Большая Алмаатинка. В 200 метрах от дома находилась средняя школа, а в 300 метрах - большой магазин "Универсам". Этот 9-ти этажный дом стоял не один, а целых три стояли рядом, составляя букву "Т".

Встретили там, Люба и моя теща, жильцов этих высотных домов, поговорили с ними; они нахваливали этот район, потом узнали, как ходит оттуда транспорт в центр города - оказалось не так уж далеко, как показалось на первый взгляд. Приехали домой и мне сказали, чтоб я не отказывался от квартиры.

В этой квартире пять лет проживал полковник Ромахов Б.В. - заместитель начальника учебного отдела училища. Он переезжал в 3-х комнатную квартиру к самому училищу, которую освобождал, уволенный в запас, полковник (начальник кафедры марксизма-ленинизма), который уезжал на жительство в Краснодар, а его семейный сын оставался жить в Алма-Ате и ему нужна была 2-х комнатная квартира. Вот и получался у нас тройной обмен.

Все мы договорились о переселении в один день, заказали автомашины на один из дней начала апреля 1983 года. Мы с женой собрали и подготовили к переезду все вещи и мебель. Ясно, что, до освобождения квартиры, я сделал ремонт. В назначенное время ко всем квартирам одновременно прибыли автомашины с солдатами, и мы начали грузиться и перевозить свои вещи.

Переехала моя семья в 3-х комнатную квартиру и начали мы в ней обустраиваться. Поначалу сменили все обои на новые, закупили и установили новый спальный гарнитур в свою спальню; в детскую купили раздвижной диван, два кресла, журнальный столик, книжные полки и шифоньер. В квартире были большие длинные коридоры, поэтому мы купили большой гэдээровский палас, я его разрезал в длину на две части и постелили на пол. В зале, спальне и детской на стены повесили ковры, на полы постлали паласы. Был создан полный уют - живи, трудись и веселись.

Нашей старшей дочери Лене оставалось больше месяца до окончания 3-го класса, и мы ее возили в старую школу до 25 мая, а потом перевели в свою, 40-ю, школу.

Приближалось 15 апреля 1983 года - день начала 3-х суточных двусторонних батальонных тактических учений курсантов 3-го и 4-го курсов. В то время я преподавал на 3-м курсе, поэтому мое место то же было на учениях.

Начальник кафедры подполковник Таратута П.В., за месяц до начала учений, поручил мне разработать материалы этих учений. За десять дней материалы учений были готовы и их утвердил начальник пограничного училища. Исходные данные для разработки учений я получил от руководства учениями. Учения предстояло проводить в горах, опять в горах, не далеко от районного центра Чунджа. Поначалу резерв училища (3-й и 4-й курсы) должен был, совершив 200 км марш, сосредоточиться в урочище Батамайнак (в горах), а потом начать действовать. Не буду раскрывать весь замысел учений, который мною был отображен на большой топографической карте, а сразу перейду к короткому повествованию наших действий.

Учения начались 15 апреля 1983 года в 08.30 (после завтрака) с подъема по тревоге 3-го и 4-го курсов. Было построение, проверка личного состава, постановка задач на марш, посадка на автомашины (боевая техника на учения не привлекалась) и совершение 200 км марша. К 13.30 прибыли к подножию гор, дальше, до урочища Батамайнак, автомашины ехать не могли (были одни тропы), поэтому до конца учений находились у подножия гор. А до урочища Батамайнак (оно было далеко в горах) оставалось еще 20 км, которые необходимо было преодолеть в пешем порядке. Был обед в полевых условиях, после обеда небольшой 30-ти минутный отдых и, в 15.00, начался 20-ти километровый пеший переход в горах. К 19.30 личный состав подошел к этому урочищу; там тыловыми подразделениями, прибывшими на автомашинах с другой стороны обходными маршрутами, был развернут палаточный лагерь с полевыми кухнями. Начался ужин для личного состава и одновременно пошел мелкий дождь. От нашего палаточного лагеря (урочище Батамайнак) "условная государственная граница" проходила высоко в горах, у самих ледников (от лагеря до нее километров пять).

По замыслу учений резерв училища должен выдвинуться и усилить охрану "условной государственной границы", так как ожидались вооруженные провокации "противника". Я был посредником при укрупненных заслонах на "условной границе". Туда и направлялись курсанты 3-го курса (группа прикрытия "условной государственной границы"). А "вооруженных провокаторов" играли курсанты 4-го курса.

Руководитель учения, руководствуясь замыслом учений, в 21.00 выслал группу прикрытия (3-й курс) для прикрытия "условной государственной границы" на направление возможных "вооруженных провокаций". До рубежа прикрытия было километров пять и идти надо было все время вверх, почти до ледников. Пошли и мы - посредники при группе прикрытия. Шли долго; пройдя полпути, дождь перешел, в горах, в снег. Через полтора часа добрались до указанного рубежа. Командиры поставили задачи заслонам на оборону своих рубежей, и личный состав начал окапываться. Курсанты отрыли окопы по пояс, накрылись палатками от сильного горного ветра и снега, который начал валить все сильнее и сильнее; морозец начал усиливаться, а одежда и обувь у курсантов были промокшие.

До 02.00 все сидели в окопах и охраняли рубежи. В 02.00 от руководителя учений получили команду сняться с рубежей и опуститься в урочище Батамайнак для отдыха в палатках и обогрева. Все мы снялись и пошли пешком вниз в базовый лагерь. Начали опускаться к урочищу, а там не снег, а продолжал идти дождь. Разместились в больших палатках, а в них еще хуже, чем было в окопах - оказалось холоднее и было очень сыро. Уснуть было невозможно, чем только себя не накрывали - и по нескольку одеял, и даже накрывались свободными матрацами.

С утра (второй день учений) - завтрак и опять выдвижение 3-го курса (группы прикрытия) на рубеж "условной государственной границы" для ее обороны. К 09.30 группа прикрытия заняла свои рубежи и приготовилась к отражению провокаций "противника". Целых три часа отбывали атаки "противника" с разных направлений. После окончания действий мы (посредники) подвели итоги и к 13.30 выдвинулись вниз в базовый лагерь (урочище Батамайнак). В базовом лагере был горячий обед, а с 15.00 - боевые стрельбы в горах.

Преподаватели-посредники с кафедры огневой подготовки, со стрельбищной командой, - к этому времени, в полутора километрах от базового лагеря, в горах, на плато, - развернули стрельбищное оборудование и создали мишенную обстановку. К боевым стрельбам привлекались все учебные группы, как 3-го, так и 4-го курсов. На учениях с 3-го курса участвовало 10 учебных групп; боевые стрельбы отрабатывала каждая учебная группа в порядке очередности. 1-ю учебную группу повел на стрельбы старший преподаватель подполковник Андреев В.А. (он же старший посредник при 3-м курсе). Он полтора километра выдвигался с учебной группой до рубежа открытия огня; с рубежа атаки они наступали и вели огонь до рубежа прекращения огня, а это еще целый километр. Как только они заканчивали стрельбу и начинали возвращаться в базовый лагерь, я со 2-й учебной группой начинал выдвижение на рубеж открытия огня, а старший посредник при 3-м курсе, после меня, выдвигал 3-ю учебную группу, а потом я вел следующую группу. Так мы с ним вдвоем провели по пять учебных групп.

После окончания стрельб курсантских учебных групп 3-го курса, приступили к стрельбам учебные группы 4-го курса; их сопровождали другие посредники, которые были при 4-м курсе. Перед наступлением темноты закончились наши боевые стрельбы; был потом ужин, организация усиленного боевого и сторожевого охранения лагеря в ночных условиях. Свободные от службы - отдыхали. Опять же было холодно, сыро: ведь дождь то прекращался на какое-то время, то опять продолжался.

Утром, на третий день, - завтрак, сборы, сворачивание палаточного городка, проверка личного состава, оружия, снаряжения, постановка задач на совершение 20-ти километрового пешего перехода; и в 09.00 - начало пешего перехода к месту стоянки автомашин. Первыми двинулись учебные группы 3-го курса, за ними - группы 4-го курса. Все офицеры-посредники двигались в пешем порядке со своими обучаемыми подразделениями, двигались с нами и представители учебного отдела.

Вспоминаю, как преодолев половину дистанции, с одного из аулов проезжал мимо нас самосвал на базе ЗИЛ-130 и тут некоторые офицеры-посредники остановили автомашину и человек пять запрыгнули в кузов, чтобы пару километров проехать. Среди них запрыгнули два офицера и с нашей кафедры (майор Кухаренко и майор Татьянин). Все это было на глазах у представителя учебного отдела полковника Новикова. Он этих офицеров знал, поэтому пофамильно записал в свой блокнот, а после учений доложил руководителю учений. В очередном приказе начальника училища этим офицерам были объявлены строгие выговоры.

К 13.30 курсантские группы, закончив 20-ти километровый пеший переход, прибыли к месту стоянки автомашин, там ждал всех горячий обед. А после обеда, в 15.00 17 апреля 1983 года, колонна резерва училища (3-й и 4-й курсы) тронулась к месту постоянной дислокации, совершая марш на автомашинах с мерами разведки и охранения. К 19.30 вся колонна прибыла в училище.

На следующий день в училище, после занятий, подводились итоги учений с курсантами, а затем отдельно с офицерами. Да, на этом прошедшем учении была большая нагрузка на ноги. Курсанты действовали с полной выкладкой, весившей не меньше 30 кг, а офицеры тоже имели на себе - противогаз, накидку, командирскую сумку, портфель (рюкзак с провизией и теплым бельем). Так что это учение прогулкой назвать нельзя. Я с подполковником Андреевым В.А. за эти учения находились будь-будь. Пеший марш до урочища Батамайнак и обратно до подножья гор, где была стоянка автомашин - 40 км (20+20) км; Выдвижение к "условной государственной границе" и возвращение (дважды) - 20 км (5+5+5+5) км; сопровождение на стрельбы учебных групп - (1,5 км +1 км) и умножить на 5, получается 12,5 км. В итоге за все учения мы с ним находили по 72,5 км по горной местности каждый.

После проведенных учений занятия на 3-м курсе продолжились до июля месяца.

Какие новшества, к этому времени, были введены в пограничном училище?

До 1983 года, на период работы государственной экзаменационной комиссии (июнь месяц), курсантов 1-го, 2-го и 3-го курсов на целый месяц отправляли в полевой учебный центр. Они вывозились туда на автомашинах с утра 29 мая, то есть после Дня пограничника и возвращались на основную базу после окончания работы ГЭК.

В 1983 году начальник училища принял новое решение (ему показалось месячное нахождение курсантов в ПУЦ очень коротким), - отправлять курсантов в ПУЦ еще раньше, и чтобы они находились там 2,5 месяца.

В чем суть этого новшества?

Все мы отметили День Победы - 9 Мая 1983 года, а на второй день, то есть 10 мая 1983 года, после ужина, всех курсантов и офицеров училища, в том числе и преподавателей кафедр, и офицеров отделов и служб училища посадили на автомашины, вывезли за город, спешили и приказали до полевого учебного центра двигаться в пешем порядке. Все двигались до ПУЦ по полевым дорогам. До нашего ПУЦ напрямую, по полевым дорогам, было 51 километр. Вот все училище (без 4-го курса) в 21.00 10 мая 1983 года и начало пеший переход до ПУЦ - таково было решение начальника пограничного училища генерал-лейтенанта Меркулова М.К. К пешему переходу начальник училища привлек всех офицеров училища, даже с отдела кадров, офицеров тыла, шел даже начальник училищной типографии - располневший майор Монастырев.

Шли все одной колонной до первого перекрестка полевых дорог, а затем каждый дивизион пошел своей, как будто короткой, дорогой. Нас, офицеров кафедр, собралось в одну группу человек 25, и мы тоже пошли по кратчайшему маршруту.

Шли очень долго, застала ночь, было звездное небо, дорог полевых было много. Останавливались, ориентируясь по Полярной звезде, пошли напрямик, по бездорожью, прямо на север, - ведь в том направлении находился наш полевой учебный центр, - у поселка Илийский, за рекой Каскелен. Сначала мы прошли самый первый и большой поселок Бурундай, дальше прошли поселки: КазЦИК, потом Комсомол и, наконец, Чапаево. А от пос. Чапаево оставалось всего лишь 5 км.

Во время нашего движения внезапно явился ранний азиатский рассвет, взошло солнышко на горизонте. К 07.00 часам добрались мы до конечной цели - перед нами был ПУЦ. Мы пришли не последними, хоть и привалы часты у нас были. Некоторые пришли после нас - они блудили ночью. Так, 2-й курс, со своим командиром дивизиона, слишком взял влево по маршруту и дошел до населенного пункта Каскелен, тем самым накинув лишние 20 км.

Курсантские группы выдвигались прямо на войсковое стрельбище нашего ПУЦ, там их встречали преподаватели огневой подготовки, выдавались боеприпасы, и они с огневых рубежей поражали цели. Только после выполнения огневых упражнений, курсанты выдвигались в свои полевые казармы, сдавали дежурной службе свое оружие и экипировку; завтрак был по распорядку для всех, но по очередности.

После завтрака поступила команда: всех офицеров училища на 10.00 собрать в летнем клубе полевого учебного центра. Все офицеры в указанное время собрались в клубе и ожидали встречи с начальником училища. Прибыл начальник училища генерал-лейтенант Меркулов М.К. и начал с офицерами подводить итоги пешего перехода училища. Все его слушали, некоторым офицерам было невмоготу - выглядели сильно уставшими, некоторые сидя засыпали. Я обратил внимание на нашего боевого генерала - какой он был доволен, видя уставших и засыпающих офицеров. Он всех учил и показывал, как надо на привалах отдыхать и как затекшие ноги расслаблять. Целый час проводилась беседа с офицерами.

После подведения итогов пешего перехода офицеры служб и отделов училища отправлялись автобусом в Алма-Ату, на основную базу; офицеры-преподаватели кафедр гуманитарных дисциплин, не задействованные на занятиях, тоже уезжали. Офицеры боевых кафедр, в том числе и нашей, оставались до конца недели в ПУЦ для проведения занятий.

Преподаватели ПМК 3-го курса нашей кафедры (куда я относился) до середины июня отрабатывали последнюю тему и приступили к приему зачета по нашей дисциплине. Мои учебные группы (1-я и 2-я) очень хорошо сдали зачет по общей тактике - ведь я прилагал много усилий, чтобы закрепленные за мной учебные группы, сдали зачеты не хуже других. После курсового зачета шла подготовка курсантов 3-го курса к войсковой стажировке на пограничных заставах в должностях заместителей начальников застав. Курсантам предстояло стажироваться на заставах один месяц - июль 1983 года. Все преподаватели тактики нашей предметно-методической комиссии готовили курсантов к войсковой стажировке: проводили с ними инструкторско-методические занятия по темам боевой подготовки, которые отрабатывались с солдатами во время войсковой стажировки.

По плану учебного отдела я тоже ехал с курсантами на стажировку руководителем. Опять в Среднюю Азию, в Тахтабазарский пограничный отряд, на участке которого знаменитая Кушка, - самая южная точка бывшего Советского Союза.

Все курсанты 3-го курса и руководители стажировки, выезжающие для стажировки в Среднеазиатский пограничный округ, выехали поездом с Алма-Аты 30 июня 1983 года и целые сутки ехали до Ташкента все вместе. А в Ташкенте пересели на поезда по своим направлениям: кто на душанбинское направление, а кто на ашхабадское. Я со своей группой курсантов сел на поезд: Ташкент - Красноводск и доехал за сутки до Ашхабада. В Ашхабаде мы пересели на поезд Ашхабад - Кушка и доехал до п.г.т. Тахта-Базар. Только 3-го июля 1983 года я с курсантами прибыл в Тахтабазарский пограничный отряд. Было очень жарко, целыми днями солнце было в зените, на дорогах плавился асфальт, тело обливалось потом, мучила жажда от жары. Казалось, попали в самое пекло.

Была встреча курсантов с командованием пограничного отряда; до них была доведена обстановка на государственной границе, дана характеристика каждой пограничной заставы, на которых должны были стажироваться курсанты. На границе было неспокойно, ведь в Афганистане шла война. Душманы переходили границу на участках пограничных застав и устраивали засады на наши пограничные наряды, были обстрелы нарядов на постах наблюдения, получали ранения и даже гибли пограничники в результате этих обстрелов. Душманы устанавливали мины на нашей территории. За несколько месяцев до нашего приезда подорвался на мине, едучи на автомашине по дороге вдоль КСП, начальник штаба пограничного отряда. В результате взрыва ему оторвало правую ногу. Мина была заложена на пограничной дороге на участке одной из застав. Вот в такой обстановке предстояло стажироваться курсантам училища. В то время начальник пограничного отряда был в отпуске, его обязанности исполнял начальник штаба, майор (фамилии его уже не помню). Мы вместе определили на какие заставы отправить курсантов, - я просил направить курсантов к опытным начальникам застав, чтобы было чему поучиться. В тот же день всех курсантов отправили к месту проведения стажировки. Я несколько дней оставался в отряде, а потом разъезжал по заставам, где были курсанты, контролировал их работу, ведение дневника-стажера, подводил итоги, ставил все новые и новые им задачи и выполнял свое индивидуальное задание по сбору отзывов о работе выпускников училища за последние три года. Курсанты со стажировки ехали в отпуск, поэтому моя задача была еще и такая, как оказание помощи в приобретении билетов на самолеты на разные направления. Я этим смог заниматься в самом Тахта-Базаре.

В Тахтабазарском пограничном отряде я встретил своего однокурсника по училищу - майора Виктора Шейкина; он командовал мотоманевренной группой пограничного отряда, участвовал в рейдах по борьбе с бандами душманов на приграничной территории Афганистана, он имел правительственные награды. Вспомнили мы свои курсантские годы, он поделился опытом боевых действий с душманами, посоветовал, чему необходимо учить курсантов в боевом отношении.

Будучи на этой летней стажировке, я побывал на многих заставах Тахтабазарского пограничного отряда, ознакомился с особенностями охраны границы каждой заставы.

Когда я приезжал на 8-ю пограничную заставу, что меня больше всего поразило? Недалеко от заставы, на ее участке, находился целый сборный пункт нашей подбитой боевой техники - искореженные БТР, БМП. Там их было сосредоточенно десятка три-четыре. Подбитые из гранатометов, подорванные на минах во время проведения операций мотоманевренными группами пограничного отряда на данном направлении - все были стянуты на участок этой заставы.

Посещая 1-ю, 2-ю, 3-ю и 4-ю пограничные заставы Кушкинской пограничной комендатуры, я заходил в комендатуру, поднимался на гору, где установлен царский крест с надписями (о годе установки). Населенный пункт Кушка, - самая южная точка территории бывшего СССР, но, как все считают, и самая жаркая. Но это совсем не так. Будучи в июле месяце на 2-й и 3-й пограничных заставах Тахтабазарского пограничного отряда, я убедился и в другом: солдаты, заступавшие на службу в ночные наряды, просили разрешения у начальников застав одеть теплые бушлаты, которые носятся обычно зимой. Потому что на участках застав, в ночное время, температура опускалась до 7-10 градусов тепла, - и им было холодно. На тех участках пересекало границу широкое ущелье, по которому со снежных гор Афганистана опускалась прохлада. Я сам прочувствовал это, ночуя на этих заставах, - приходилось просить одеяло. А днем была жара, но совсем не такая, как в Кушке или в Тахта-Базаре.

После окончания стажировки и подведения ее итогов, я с курсантами, 30 июля 1983 года, выехал поездом до г. Ашхабада, затем в аэропорт, и оттуда на самолетах все улетели в отпуск. Я полетел в Алма-Ату, в пограничном училище отчитался за стажировку и проделанную мной работу. Во время стажировки никто из курсантов не допустил нарушений воинской дисциплины, оценки за войсковую стажировку получили "хорошо" и "отлично".

Пока я был на стажировке с курсантами, на нашей кафедре - кафедре ОВД - сложилась неприятная обстановка.

У нас на кафедре работал майор Косюков В.А. Он занимал должность преподавателя по дисциплине ЗОМП (Защита от оружия массового поражения и защита от него). Прибыл он на кафедру в августе 1979 года после окончания Военной академии химической защиты.

К 1983 году у него обострились семейные отношения - он разводился с женой и к лету развелся. В июле месяце он проживал у своего друга. В то время в Алма-Ате была сильная жара, доходившая до 38 градусов тепла. В одно из воскресений июля, он со своими друзьями, в городе, выпивал. Был в военной форме. После выпивки, чтобы добраться к своему другу, у которого он проживал, он вызвал такси и поехал в наш военный городок. Коль была сильная жара, так пока майор Косюков В.А. ехал в такси, его сильно развезло. Привез его таксист в военный городок, а дальше куда, к какому дому? - Косюков В.А. ничего не мог сказать. Таксист возил, возил его, и что дальше делать? Решил его привезти на центральное КПП училища и сказал: "Забирайте, - это ваш офицер!". Дежурным по училищу был как раз его старший преподаватель подполковник Костюк В.С. Он дал команду двум солдатам на КПП, чтобы помогли майору Косюкову В.А. зайти на КПП и потом провести в учебный корпус, в свой кабинет. Через несколько часов майор Косюков В.А. пришел в себя и пошел потом к другу.

Подполковник Костюк В.С., будучи дежурным по училищу, обо всем этом доложил начальнику пограничного училища. На следующий день на кафедре все об этом узнали и пошла молва по всему училищу. Со стороны командования училища пошли разбирательства. Для командования кафедры майор Косюков В.А. стал неугодным офицером и стоял у них вопрос: как от него избавиться? Ухватились за то, что нужно провести партийное собрание коммунистов кафедры и вынести вопрос об его исключении из рядов КПСС. Начальник кафедры с секретарем первичной партийной организации кафедры провели с доверенными коммунистами работу о необходимости исключения из партии коммуниста Косюкова В.А. Я об этих подводных рифах осведомлен не был.

Как преподавателю и как специалисту к майору Косюкову В.А. претензий со стороны командования кафедры не было. Занятия он проводил методически правильно, работу преподавателя он любил.

И вот в конце сентября 1983 года проводилось партийное собрание первичной партийной организации кафедры, и вторым вопросом собрания был вопрос: "О рассмотрении персонального дела коммуниста Косюкова В.А.". После объявления этого вопроса дали слово коммунисту Косюкову В.А. Он объяснял, что это случилось с ним впервые в жизни, и это случилось больше всего из-за не сложившихся семейных отношений. Выпил спиртного совсем немного, но сильная жара, особенно в салоне такси, привела к тому, что он отключился. Просил коммунистов ему поверить, оставить его в рядах КПСС и обещал, что впредь этого никогда не повторится. На кафедре из 32-х офицеров-преподавателей только один был беспартийным. И вот началось голосование по вопросу исключения из членов КПСС коммуниста Косюкова В.А.

С предложением об исключении коммуниста Косюкова В.А. из рядов КПСС выступил секретарь первичной партийной организации кафедры коммунист Столяров Н.А. (старший преподаватель военной топографии, подполковник). Я тогда подумал: "Почему такое строгое наказание - сразу исключить из рядов КПСС, ведь это первый проступок со стороны Косюкова В.А., можно ограничиться и строгим выговором с занесением в учетную карточку?" Поэтому я прикинул, что, если буду голосовать против, - значит я поддерживаю негативный проступок Косюкова В.А. И я решил, что лучше воздержусь.

Из 30-ти присутствовавших коммунистов кафедры, проголосовали за исключение - 27 чел., против - никто не проголосовал и всего 3 чел. воздержались, в том числе и я.

Партийная комиссия при политическом отделе училища утвердила решение первичной партийной организации кафедры ОВД и майору Косюкову В.А. пришлось положить там на стол свой партийный билет.

Далее по ходатайству начальника кафедры ОВД перед командованием училища, что действия майора Косюкова В.А. несовместимы с преподавательской деятельностью и что его надо отправить для дальнейшего прохождения службы в войска. И где-то через пару месяцев, а точнее в ноябре 1983 года, майор Косюков В.А. был отправлен в Забайкальский пограничный округ в один из пограничных отрядов на майорскую должность.

А ведь майору Косюкову В.А. летом 1983 года (еще в училище) выходил срок на присвоение воинского звания подполковник. А присвоено ему это воинское звание было только в октябре 1987 года, то есть вместо четырех, он в майорах выходил целых восемь лет, то есть, пока его не назначили на подполковничью должность - заместителя начальника штаба пограничного отряда.

Мое голосование на партсобрании командование кафедры посчитало в угоду майору Косюкову В.А. Вот и пошли подпольные, незаметные, и мне непонятные, трения в отношениях с подполковником Таратута П.В., начальником нашей кафедры, а с конца 1983 года - начальником учебного отдела (его назначили начальником учебного отдела). И это скрытое, подпольное и целенаправленное давление я на себе ощущал до 1993 года (до самого отъезда на Украину).

Майор Косюков В.А. в войсках реабилитировался и дослужился до полковника. И что характерно, - его вскорости приняли в ряды КПСС. А в 1988 году, то есть через пять лет, ему была вручена грамота от политического управления пограничного округа за активную пропаганду идей марксизма-ленинизма и политики КПСС.

Узнав об этом, я сказал Вячеславу Алексеевичу Косюкову: "Надо было бы тебе снять ксерокопию этой почетной ленинской грамоты и прислать ее на кафедру и в политотдел училища". Но он мне сказал, что об этом не догадался. А надо было.

Новоселье в своей 3-х комнатной квартире мы с Любой организовали и провели, правда не сразу, а после проведенного ремонта, - в сентябре 1983 года. На новоселье были приглашены офицеры-преподаватели ПМК-3 нашей кафедры со своими женами: подполковник Андреев В.А., подполковник Васильков А.А., майор Никитин А.А. (мой однокурсник по учебе в училище; мы с ним учились в одной учебной группе), майор Алдамжаров Ш.К. Также мы пригласили друзей - соседей по подъезду в старой квартире - Митиных (Галину и Алексея) и Бугаевых (Ольгу и Владимира) - это были гражданские люди.

Галина Митина на данное время (2017 год) живет в Черновцах, а Бугаевы - в Санкт-Петербурге; мы с ними до сих пор поддерживаем связь.

К новоселью моя жена хорошо постаралась: приготовила торты - "Наполеон", "Медовик"; также "Медовую горку", различные салаты, мясные блюда, фаршированный перец, плов и многое другое. Была приготовлена и различная выпивка на спирту.

В указанный день (18 сентября) пришли гости и началось застолье. Квартира моя всем понравилась, еда тоже - нахваливали хозяйку за ее умелые руки. А хозяйке в этот день был как раз день рождения. Когда узнали гости, то упрекали, что она заранее не призналась.

В сентябре 1983 года курсанты нашего дивизиона перешли учиться на 4-й курс и, соответственно, я стал, как это было в сентябре 1979 года, преподавателем тактики на 4-м курсе. Пошел уже 6-й год моей преподавательской работы. Пора бы и продвинуться выше, хотя бы на старшего преподавателя. Ведь майор Татьянин В.Л., мой однокурсник по училищу, меня обошел - был назначен заместителем начальника кафедры ОВД.

Моя жена начинала на меня наседать: мол, Татьянин В.Л. уже успел поработать старшим преподавателем, теперь он заместитель начальника кафедры, а я до сих пор сижу на месте, нет никакого продвижения, не могу себя показать надлежащим образом, чтобы и меня продвигали. Мои ответы ее не убеждали, она гнула только свое. Она очень хотела, чтобы ее муж быстро подымался по служебной лестнице. И чтобы его не обгоняли однокурсники.

Моя теща все время науськивала Любу, что другие офицеры очень хорошо помогают своим женам: ходят по магазинам и покупают продукты, водят своих детей в садик и забирают с садиков. Однажды при мне говорила, что другие офицеры могут в любое время выходить в город и покупать продукты. Она, наверно, имела в виду офицеров особого отдела. Ведь моя теща работала уборщицей в управлении Восточного пограничного округа, убирала кабинеты офицеров особого отдела. Она разве понимала, что это за офицеры-пограничники, носившие зеленые фуражки? Это - контрразведчики, относившиеся к политической полиции, входившие в одно из управлений КГБ. Им все было позволено, их, обычные офицеры-пограничники, остерегались, и было чему остерегаться. Ведь в те времена существовал негласный порядок, что все списки офицеров-пограничников, списки подразделений проходили через особый отдел. Если в этих списках какая-то фамилия офицера или другого военнослужащего вычеркнута в особом отделе, то никто из командования и не будет спрашивать почему? - это не подлежало даже обсуждению. Когда я собирался поступать в пограничное училище, а затем в Военную академию им. М.В. Фрунзе, то моя фамилия конечно же проходила через особый отдел, и, если бы по какой-то причине была бы вычеркнута из списка, то не видать бы мне училища и академии. По незначительной причине могли бы вычеркнуть из списков кого угодно, ведь им - никто не указ.

Но я все-таки, в те тяжелые 80-е годы, да и ранее, помогал в добыче продуктов для своих девочек. Возле нас, в микрорайоне Орбита-4, был большой магазин "Универсам", в 09.00 он открывался. Я всегда по воскресеньям приходил к открытию этого магазина и приносил домой кефир и молоко в литровых бутылках, сливки в пакетах. Но привозили молочных продуктов очень мало в магазин, стоило на 10 минут замешкаться, - и ничего не доставалось. А что делалось при открытии магазина? Люди рвались в магазин толпой. Однажды при мне, так рванули все люди в двери при открытии магазина, что большие стеклянные двери сорвались с петель и упали на землю. Все бежали к уголку, где стояли в ящиках молочные продукты; каждый хватал бутылки, пакеты; место было окружено со всех сторон людьми, и, если кто туда шел шагом, то туда уже было не подступиться и не дотянуться. Поэтому всегда надо было бежать к этому месту, чтобы не опоздать, иначе не доставалось.

К тому же, я ходил по утрам за молоком к молочным бочкам и только я один по утрам ходил. В микрорайоне Орбита, в каждой из них: 1-й, 2-й, 3-й и 4-й - стояли и открывались по утрам молочные бочки. Начиналась продажа молока с 06.00 часов. Я брал в руки 6-ти литровый бидончик и к 05.30 приходил к ближайшей бочке с молоком, а там всегда стояло в очереди, как правило, не менее 100 человек. Бывало, стоял в очереди, время подходило к 06.45, оставалось впереди человек пять, - и молоко кончалось. Я бежал к следующей бочке; бывало, и там к этому времени кончалось, тогда бежал к третьей. К 07.00 я приносил молоко и быстро готовился к себе в училище, чтобы приехать к 08.30. Если я в пограничное училище добирался на городском транспорте, то надо было выходить из дому не позже 07.30. Иногда походы за молоком к бочке были и холостые - молока не доставалось. В годы "Перестройки" с молоком было еще труднее. Помню, что приходилось подыматься даже в 04.00, идти к бочке с молоком и стоять в очереди до начала продажи молока (в 06.00), тогда доставалось.

Мы жили в микрорайоне Орбита-4, в квартире на 8-м этаже. Большие три тополя росли со стороны нашей спальни, своими верхними ветками достигнув, по высоте, наших окон. Как только наступала летняя ночь, - подымался сильный ветер в нашем подгорном микрорайоне, шумели, гнулись тополя, и мне казалось, что от этого шума с ветром опрокинется весь наш дом. По ночам я весь сжимался, все тело было напряжено от этого ощущения высоты и шума тополей.

В то же время, очень прекрасная картина наблюдалась с лоджии на 8-м этаже. Я все лето с лоджии наблюдал белые горные вершины гор Заилийского Алатау. Они казались совсем рядом, как будто в трех километрах, а на самом деле, до этих вершин было 50 километров. Эту картину ничто нам не заслоняло - ведь перед нашим домом было все открыто, не было впереди никаких домов, только в ста метрах кольцевая дорога, а за дорогой, за забором, до самого предгорья тянулись сплошные яблоневые сады, виднелись полевые станы колхозов и совхозов. А левее садов, росли большие километровые клубничные поля. Оказывается, квартиру я получил в прекрасном и чистом районе, и сама квартира очень хорошая, - с большими коридорами, с высокими потолками, с двумя лоджиями, просторная кухня.

К октябрю 1983 года в управлении пограничного училища и на нашей кафедре произошли определенные организационные изменения. В п.г.т. Покровка, под г. Фрунзе (столица Киргизии), был образован центр ускоренной подготовки офицеров для пограничной охраны Афганистана и Никарагуа, который был подчинен нашему училищу. Начальником центра был назначен полковник Ослин, занимавший до этого должность начальника учебного отдела нашего ВПКУ; на военные цикловые комиссии центра были назначены преподаватели с военных кафедр, в том числе и с нашей кафедры. С нашей кафедры уехали два преподаватели - подполковник Доценко В.Ф. и подполковник Кузюков В.К.

В следствие чего нашего начальника кафедры ОВД, подполковника Таратуту П.В., назначили начальником учебного отдела пограничного училища, вместо убывшего в Покровку полковника Ослина, а начальником кафедры ОВД - подполковника Сажнева Ю.П., который до этого занимал должность заместителя начальника кафедры ОВД; заместителем начальника кафедры ОВД назначили майора Татьянина В.Л., который был старшим преподавателем. В соответствии с этим, пошли подвижки и на нашей кафедре. Была большая конкуренция при назначении офицеров старшими преподавателями - много было желающих на эти должности, ведь это были полковничьи должности, а у некоторых подполковников с нашей кафедры сроки получения очередных воинских званий давно вышли.

В очередной отпуск за 1983 год меня отправили в конце октября. Я решил навестить своих родителей. И я, в начале ноября 1983 года, улетел на самолете на Днепропетровщину. Я уже ранее писал, что они переехали жить на новое место, - в район Подгороднего (село Перемога, Днепропетровского района, Днепропетровской области). Была в то время осень, по утрам были легкие заморозки. Родители мои к этому времени еще больше постарели. Я чувствовал то, что должен ощущать сын, возвращаясь после долгой разлуки в родительский дом; он видит, как в нем все почернело, покривилось, отец с матерью постарели, не замечая того; сын это очень замечает, и ему становится тесно, он чувствует близость их смерти, скрывает это, но встреча с родителями не оживляет его, не радует, а утомляет.

В селе Перемога я навестил свою младшую сестру Валю. К этому времени у нее была уже вторая дочь Алла, которой было больше годика; она родилась в 1982 году. Сестра Люда к этому времени окончательно развелась со своим мужем, Озерным Анатолием. Сестра Нина жила в своей 2-х комнатной квартире в г. Днепропетровске. Навестил я там и брата Виктора. Был я и в г. Вольногорске у брата Анатолия, и в Пятихатках у брата Ивана. Встретился в основном со всеми, не заезжал только в г. Запорожье к брату Владимиру. Всего недели две я был на своей малой родине. С г. Днепропетровска в Алма-Ату я прилетел самолетом. Остаток своего отпуска провел дома, в Алма-Ате.

Приближался декабрь 1983 года. К этому времени я изучил всю округу в районе нашего дома. Был в яблоневых садах. А летом успел побывать на клубничных полях, в итоге, - обеспечил своих девочек клубникой, хватило даже для варенья. В последующие годы (летом) все время приносил клубнику. На клубничных полях бригадиры устанавливали условия для горожан: надо было собрать 10 кг клубники для совхоза и получаешь за это плату - 1 кг клубники для себя. Но чтобы заработать ведро клубники, надо было работать полдня. Я умудрялся справляться побыстрее: договаривался со сторожами, - они просили то накидку от дождя, то камуфляжную куртку, то военные рубашки, то еще что-то. Я с собой приносил этот заказ, отдавал сторожам, и, собравши два ведра клубники, уходил домой.

Каждый год, осенью, я заготавливал яблоки разных сортов. Конечно, не в этих ближних садах, а ехал с напарниками автобусом в горы, до последней остановки; спешившись, шли по садам в предгорьях - и самых лучших яблок набирали, таких как: кандиль, апорт и других, неизвестных мне, сортов. Загрузившись яблоками, садились на маршрутный автобус и возвращались домой. Сторожей там, подальше от города, мы никогда не встречали.

Летом, по выходным дням, я со всем семейством, с соседями по этажу выше, автобусом выезжали в горы вдоль речки Большая Алма-атинка; ехали до самой последней остановки, а дальше, в горы, дороги уже не было, - был тупик; мы спешивались и дальше шли пешком, там начинался лес кедровый, мы находили в лесу хорошее уединенное место, располагались там и отдыхали. Подымались на склоны гор, рвали боярышник, барбарис, урюк, травку-душицу, мяту. Дышали чистым горным воздухом с запахом хвои; на ровной площадке играли с девочками в бадминтон - вот так в горах мы отдыхали летом часто.

Пришлось готовиться и к активному отдыху зимой; в декабре 1983 года я купил четыре пары лыж - на каждого члена семьи, - а также четыре пары лыжных ботинок, для каждого - гетры, и начали заниматься лыжными прогулками по нашим садам.

Как только приходило воскресенье, - мы все за лыжи; переходили дорогу через калитку забора - и мы в садах. Становились все на лыжи и, по междурядью, ехали на подъем все выше и выше. Подымались по саду километров на пять, а затем разворачивались и, почти не толкаясь лыжными палками, безостановочно кались вниз в обратном направлении до самого забора. Иногда ходили на лыжах по саду кругами.

Однажды, где-то в конце февраля 1984 года, мы спускались по лыжне вниз по саду, скорость была приличная, и тут на пути оказался небольшой трамплин, где подкидывало на лыжах. Люба ехала второй за Анжеликой, за Любой шла Лена, а я замыкал колонну. Анжелика удачно преодолела трамплин, а Любу подкинуло вверх и она шлепнулась на снег. Мои дочери подняли смех. А Лена прибавила: "Мама, там в городе сейсмическая станция, наверно, зафиксировала землетрясение...".

Перед микрорайоном Орбита протекала с гор речка Большая Алма-атинка, шириной метров 10-12. Да, - это р. Большая Алма-атинка, а возле пограничного училища протекала небольшая речка - Малая Алма-атинка, шириной 3-4 метра, но обе речки очень бурные; в речках было много валунов - круглых, отточенных водой, камушков диаметром в 1,5-2 метра и более. Возле речки Большая Алма-атинка, справа и слева, много косогоров, холмов, где дети любили кататься на санках, а взрослые - на лыжах. Иногда и мы брали санки, а я с Леной - лыжи и выходили на холмы к этой речке.

Однажды, в воскресенье, мы всей семьей катались на саночках и спускались на лыжах у речки Большая Алма-атинка и дотянули до самих сумерек, а моих девочек никак нельзя было оторвать от этого занятия - не хотели идти домой. Анжелика была раскрасневшаяся и без конца спускалась с горок на саночках до самой речки и бегом тащила их наверх. Была она одета в зимний темно-синий комбинезон; мороз на улице доходил до минус 20 градусов. Люба рукой попробовала под комбинезоном Анжелику и сказала мне: "Надо срочно идти домой: Анжелика вся мокрая". Люба посадила Анжелику на саночки и собралась ее везти домой, а домой идти больше 20 минут. Я к Любе: "Ты что делаешь? Ведь пока ее довезешь она задубеет и воспаление легких получит!". Я взял свои лыжи в левую руку, правой рукой взял левую ручку Анжелики и трусцой побежали домой, не давая возможности Анжелике переохладиться. Дома Люба ее растерла и все обошлось хорошо.

По мере подрастания моих дочерей, я им покупал, по размеру ног, новые лыжные ботинки и побольше лыжи, а в 1990 году у всех были лыжи и ботинки для взрослых. До самого отъезда на Украину (1993 год) мы по выходным выходили на лыжах и катались по садам. Я контейнером привез в г. Хмельницкий все четыре пары лыж с ботинками. Так вот, они до сих пор (уже 24 года) стоят в моем гараже, а ботинки лежат в ящике, так ни разу не использованные. Ведь тут, в Хмельницком, снег мелкий, толщиной от 5 до 10 см и долго не лежит. Только выпадет, тут же начинает таять, частые оттепели. На Новый год часто идут дожди. Поэтому мы их здесь ни разу не одевали на ноги и не съезжали с горок.

Начиная с весны 1984 года, начальник учебного отдела подполковник Таратута П.В., при встречах со мной, часто предлагал мне ехать в Москву и поступать в адъюнктуру, чтобы учиться и защитить кандидатскую диссертацию. Поступивши на учебу в адъюнктуре, надо было сдать свою квартиру в КЭС пограничного училища. Надо было грузить в контейнер домашние вещи и отправлять их в Москву. А проучившись в адъюнктуре три года и не зацепившись там, опять возвращаться в Алма-Ату, в училище, опять становиться на очередь для получения квартиры, долго ее ожидать. Поэтому я все время отказывался, еще будучи майором.

В то время многие офицеры и не понимали, что дает адъюнктура с получением ученной степени кандидата наук. Позже, работая в Академии Пограничных войск Украины, я все хорошо понял, что дает эта ученная степень кандидата наук. А дает многое: прибавку 15% к должностному окладу и столько же к пенсии. Если офицер-преподаватель - кандидат наук, то через определенное время имеется возможность получить ученное звание доцента, а это еще прибавка на 25% и в итоге это дало бы целых 40% прибавки к зарплате или к пенсии. Поэтому сейчас приходится жалеть, что я отказался тогда от адъюнктуры.

А теперь об учебе и работе в пограничном училище.

Программа обучения курсантов по нашей дисциплине на 4-м курсе была без изменений, поэтому я ее прокручивал уже второй раз. Мне было легче преподавать, я быстро готовился к занятиям, начал изобретать что-то свое, новое, в методике преподавания.

При работе в тот период на кафедре я вспоминаю, как старшему преподавателю тактики, члену нашей ПМК-4, подполковнику Василькову А.А. через полгода выходил срок на получение воинского звания полковник. Так вот, в феврале 1984 года у него случилась неприятность, повязанная с семейными отношениями. Он долгое время, до учебы в академии, работал курсовым офицером в пограничном училище. Женился капитаном в 30 лет. Женился на девушке с Алма-Аты. Его теща была очень удивлена, узнав, что у Анатолия Антоновича, при женитьбе, не оказалось запаса денег. По словам Антоновича, теща удивленно говорила: "Как это так, куда ты девал деньги, ведь ты дослужился до капитана, а у тебя ничего нету?" Частенько у него бывали скандалы с женой при участи тещи. Обстановка в семье с годами накалялась, приближался развод. У них было двое детей. И в феврале 1984 - взрыв. Что случилось?

Теща с женой пришли к начальнику училища, генерал-лейтенанту Меркулову М.К., с жалобой на Анатолия Антоновича и вручили ему письмо на восьми листах. Оказывается, его жена вела целый дневник записей продолжительностью в 10 лет. В письме было написано: где и когда Васильков собирался с офицерами кафедры в кафе "Апорт", как там отмечали дни рождения с выпивкой и обмывали присвоение воинских званий. Описаны все скандалы и высказывания Антоновича, где он грозился теще, что, если бы был у него в руках пистолет, то он бы ее - "пух-пух" из пистолета. И самое, что задело генерала в тексте письма, - одно из высказываний Антоновича: "Если я получу воинское звание полковник, то тогда буду задом открывать двери...". Генерал, прочитав это выражение в письме, немедленно вызвал к себе начальника отдела кадров и спросил: "Сколько подполковнику Василькову лет?". Тот ответил, что 46 лет. "Немедленно отправить подполковника Василькова в госпиталь на увольнение!" - сказал генерал. И отправили. Через пару месяцев он был уволен; с женой развелся.

Пришла весна 1984 года; учеба курсантов (набора 1980 года) на 4-м курсе, где я работал, приближалась к их выпуску с училища. Но наступил апрель месяц, и все (курсанты 3-го и 4-го курсов, преподаватели тактики и преподаватели службы и тактики пограничных войск) начали готовиться к 3-х суточным двусторонним тактическим учениям в горах. Ведь каждый год в пограничном училище проводились такие учения с курсантами 3-го и 4-го курсов.

Учения начались 18 апреля 1984 года рано с утра (с 05.00), с подъема по тревоге. На учения выдвигалась и боевая техника (БТР и БМП) и автомобили. Опять выезжали за 200 км, но учения разворачивались в другом районе, чем были прежде, год назад, в урочище Батамайнак.

В первый день учений - после обеда и всю ночь - занимались поиском и ликвидацией ДРГ, последующие полтора суток воевали: 3-й курс (1-й батальон) оборонялся, а наш, 4-й курс (2-й батальон), все время наступал в светлое время. По ночам обе стороны переходили к обороне. Я выступал посредником при 5-й роте 2-го батальона. Две ночи на учениях пришлось нам коротать в горах. Первую ночь никто не смыкал глаз; вторую ночь пришлось дремать в сыром окопе, периодически согреваясь хождением к своему подконтрольному подразделению. Учения прошли успешно, цели были достигнуты.

В мае месяце мы, преподаватели 4-го курса, занимались с курсантами отработкой тем повторительной (взводной) тематики - натаскивали курсантов к курсовому и государственному экзаменам по общей тактике. Мои учебные группы (1-я и 2-я) успешно сдали курсовой и государственный экзамены, особенно сильна была 2-я учебная группа.

Очередной выпуск курсантов с училища, набора 1980 года, был проведен 28 июня 1984 года. Это был второй мой выпуск. При первом моем выпуске курсантов (в 1980 году), в их обучении я участвовал всего два года, а выпускников 1984 года я обучал с первого до последнего дня, то есть все четыре года.

В июне 1984 года меня направили доучивать курсантов 1-го курса, таким образом, - перевели на 1-й курс, но не рядовым преподавателем, а назначили старшим преподавателем курса. Шесть лет я шел к этой должности и, наконец, своего достиг. Но было много конкурентов на эту должность на нашей кафедре, которые хотели занять полковничью должность.

Назначение, как известно, проходило не спонтанно. Начальник кафедры ОВД полковник Сажнев Ю.П. собирал на совещание всех старших преподавателей, своего заместителя и обсуждали кандидатуры на эту должность. Были на кафедре несколько преподавателей-подполковников, претендовавших на эту должность, а я только был майором, звание подполковника мне выходило в августе месяце. Были со стороны некоторых старших преподавателей, и заместителя начальника кафедры майора Татьянина В.Л., противники моего назначения на эту должность. Но последнее слово было за начальником кафедры. И мою фамилию подали в приказ начальника училища. Итак, я был назначен старшим преподавателем курса и возглавил предметно-методическую комиссию (ПМК-1).

В состав ПМК-1 входили: я (майор Штаченко Н.Н. - председатель), подполковник Аношкин В.П., майор Малиновский А.М., майор Логинов Л.Н., майор Погодин А.А. Все эти преподаватели имели высшее военное образование, закончили в разное время Военную академию им. М.В. Фрунзе.

Когда курсанты перешли на 2-й курс, наша ПМК-1 стала ПМК-2 и в ней прошли кадровые изменения: майора Логинова Л.Н. перевели на должность командира 1-го учебного батальона, а на его место, на 2-й курс, прибыл преподавателем - майор Науменко В.А. (кандидат военных наук).

Курсантов на 1-й курс, в июле 1984 года, набирал командир 4-го учебного батальона. Старшим преподавателем тактики на этот курс был назначен подполковник Кравцов Е.Л. Он же руководил ПМК 1-го курса. Сам по себе подполковник Кравцов Е.Л. считался правдоискателем и борцом за справедливость, за что ему и доставалось от начальника кафедры. Не нравился он почему-то начальнику кафедры, склонялся в негативную сторону Евгений Леонидович на всех совещаниях кафедры. Взъелся на него начальник кафедры не на шутку, - стал относиться к нему предвзято. Когда на 1-м курсе, весной 1985 года, начались 3-х суточные полевые выходы в ПУЦ, и на каждый выход выезжало по три учебных взвода, то начальник кафедры требовал, чтобы каждую ночь учебные группы ночевали в поле, в окопах, и подполковник Кравцов Е.Л. находился там с ними. За месяц нахождения в полевых условиях подполковник Кравцов Е.Л. выбился из сил так, что у него приключился гипертонический криз и его положили в госпиталь.

К этому времени на нашей кафедре служили еще три полковника, имеющих солидный возраст: полковник Калинин М.Д. с 1927 года рождения, полковник Екименков Г.И. и полковник Бекаревич В.Д. Полковнику Калинину М.Д. было 55 лет, - давно пора увольняться, а он и не собирался; полковнику Екименкову Г.И. только стукнуло 50 лет, а полковнику Бекаревичу В.Д., когда-то курсовому офицеру, когда я учился, будучи курсантом, - исполнилось только 47 лет. Я помню, как пресмыкался перед старшими начальниками полковник Калинин М.Д., что, видя это, самому становилось не по себе.

В конце 1983 года, как только назначили подполковника Таратуту П.В. начальником учебного отдела, и буквально через три дня, после этого назначения, полковник Калинин М.Д. был дежурным по училищу. Рано утром открылись центральные ворота, и на "Волге" въехал новоиспеченный начальник учебного отдела, так полковник Калинин М.Д. бежал его встречать с дежурной комнаты так, что на своем пути опрокидывал стулья, чуть не сбил на пути двух офицеров, - так бегом бежал на улицу докладывать подполковнику Таратуте П.В. Я, и другие офицеры, это видели, нас брал комический смех. Было большое удивление, - "чего он так рьяно выслуживается, неужели он хочет служить до 60-ти лет? Ведь дети у него давно взрослые, живет всего лишь вдвоем с женой, чего он так старается?"

В откровенных разговорах с офицерами-преподавателями кафедры, полковник Калинин М.Д. говорил, что благодаря офицерскому ремню, только и живет, он его поддерживает. И действительно, полковник Калинин М.Д. работал на кафедре еще долго, уволился в 60 лет. Увольнялся даже со злым недовольством. После увольнения он даже ни разу не появился на кафедре, хотя проживал недалеко от пограничного училища.

Полковники Екименков Г.И. и Бекаревич В.Д. - это были принципиальные и непокорные полковники. Когда был назначен начальником кафедры ОВД молодой подполковник Сажнев Ю.П. (1944 года рождения), он сразу принялся за утверждение своей власти на кафедре. Противниками этого утверждения были два полковника. Поэтому Юрию Петровичу Сажневу пришлось с ними бороться, нагибать, подчинять их своей воле. Вскорости полковник Екименков Г.И. уволился в запас, полковника Бекаревича В.Д. перевели служить в учебный центр "Покровка" под г. Фрунзе.

Когда курсанты нашего батальона набирались на 1-й курс, в сентябре 1983 года была произведена реорганизация учебных подразделений. Так, дивизионы реорганизовали в учебные батальоны. На первом курсе, где я начал преподавать в должности старшего преподавателя, был образован 2-й учебный батальон. В этот учебный батальон входило три учебные роты (4-я, 5-я и 6-я). Учебные группы стали называться учебными взводами. Были назначены командиры учебных рот и учебных взводов. У нас во 2-м батальоне обучалось 12 учебных взводов.

Командиром 2-го учебного батальона был назначен майор Алименко А.Е., заместителем командира по политической части - капитан Павлов В.В.

Пока я работал на 1-м курсе, за мной были закреплены все первые учебные взвода. В каждой роте счет взводов начинался с 1-го. Поэтому я преподавал во всех первых взводах (в 1-м учебном взводе 4-й роты, в 1-м взводе 5-й роты и в 1-м взводе 6-й роты). На втором курсе за мной было закреплено только два учебных взвода - 1/4 роты и 1/6 роты, так как по программе, на 2-м курсе, было в два раза больше часов, чем на 1-м курсе.

Я, как старший преподаватель курса и председатель ПМК, руководил методической работой преподавателей и военно-научной работой курсантов. Начав работать на 2-м курсе старшим преподавателем, мне пришлось разрабатывать, ведущуюся на ПМК, служебную документацию. Впервые пришлось разработать годовой план работы предметно-методической комиссии и заседаний ВНО (военно-научного общества) курсантов 2-го курса. Кроме того, исходя из годового плана работы, разрабатывал и представлял на утверждение начальнику кафедры месячные планы работы ПМК. В план работы ПМК на месяц включал, в первую очередь, методические мероприятия, такие как: показные и инструкторско-методические занятия (которые организовывал и проводил для преподавателей лично сам, как в классе, так и в полевых условиях), открытые занятия преподавателей курса (с приглашением преподавателей из других курсов), пробные занятия (для начинающих преподавателей ПМК и тех, которые проводили занятие впервые по данной теме); обсуждение методических документов (лекций, методических разработок для проведения семинаров, групповых и практических занятий), разработанных преподавателями ПМК. Далее, в месячных планах указывал дату проведения заседаний ПМК и их повестку; в месячный план вносил и заседания кружков ВНО, их мероприятия, кто из преподавателей руководит заседанием кружка. В план также вносил: какие методические документы к концу месяца необходимо разработать (переработать) и кто исполнитель. И последнее, - контроль занятий: кого из преподавателей, по какой теме и когда необходимо проконтролировать. Каждое открытое, пробное и, подвергнутое контролю, занятия подлежали обсуждению на заседаниях ПМК с оформлением протоколов. Протокол оформлял, назначенный из преподавателей, секретарь ПМК. Протоколы оформлялись в тетради протоколов заседаний ПМК.

На заседания нашей предметно-методической комиссии неоднократно приходил начальник кафедры ОВД подполковник Сажнев Ю.П. Он был доволен моим руководством ПМК и говорил, что он не ошибся в своем выборе, назначив меня старшим преподавателем курса.

С первых чисел сентября 1984 года на 2-м курсе и на ПМК закипела учебная и методическая работа. Я постоянно вел учет успеваемости всех учебных взводов учебного батальона, отдельно вел учет отличников и неуспевающих курсантов.

В начале сентября 1984 года на совещании офицерско-преподавательского состава мне и некоторым другим офицерам был объявлен приказ Председателя КГБ СССР о присвоении очередных воинских званий. Мне было присвоено воинское звание подполковник.

Воинское звание подполковник было мне присвоено без всяких задержек, и это присвоение воинского звания надо было отметить. Приходилось это мероприятие отмечать в кафе "Апорт" - это значит на природе, в яблоневом саду, который был совсем не далеко от пограничного училища. Я пригласил всех офицеров кафедры, в том числе, и начальника кафедры. Уточнил, кто будет на мероприятии, а кто будет отсутствовать и, в соответствии с этим, были заготовки спиртного и еды. Разостлали достархан под яблоней и отмечали. Поздравления шли по старшинству, сначала офицеры-ветераны, а затем, остальные, все поочередно. Первым поздравлял меня начальник кафедры. Я должен был первым выпить свою рюмку, оставив на дне четыре большие звездочки, что я и сделал, а затем принялись все присутствующие. Вот такова была традиция обмывания воинских званий на нашей кафедре.