Она жила в Германии уже пятнадцать лет, работала фармацевтом в немецкой аптеке, освоилась в новой жизни настолько, что даже видя сны, разговаривала в них по-немецки, и не думала, что тоска по прежней родине когда-нибудь возникнет у нее , и будет так неумолимо и жестоко терзать душу.
Ностальгия, в которую она прежде не верила, и считала лишь досужей выдумкой эмигрантов-неудачников, вдруг разбушевалась в ее душе не на шутку, после того, как она узнала, что там в России, на Урале, где она родилась, и прошло ее детство, умер последний ее близкий родственник. Это был дядя, младший брат давно покинувшей эту землю матери.
Однажды на рассвете воскресного дня услышала она в полусне, за окном, в подстриженной зелени немецкой террасы звонкое перещелкивание весеннего иноземного скворца. И от его прерывистого, захлебывающего пения у нее протяжно и сладко заныло на душе, будто натянулась до отказа тонкая невидимая струна. Та, которая молчала много лет. Она долго лежала так с закрытыми глазами, покорившись этой сладостной истоме...
Отчего-то припомнился ей сразу старший брат Володя, с детской поры страстный исследователь природы.
Однажды весной он ловко забрался на дерево, и заткнув ветошью круглый леток скворечника, висящий на старой березе у их дома, вытащил оттуда через верхнюю крышку, трепещущую от страха самочку, сидящую на трех блестящих с легкой голубизной, яйцах, и привязав к ее ноге красную тряпочку, отрезанную от пионерского галстука, посадил обратно на кладку. Самка добросовестно вывела трех черно-фиолетовых птенцов , хорошо упитала их, неустанно добывая в округе червяков, поставила на крыло, гоняя кругами над речкой, тайгой и огородами...А потом они всей семьей улетели в далекую теплую Африку, благодарно чирикнув на последнем прощальном облете...
На следующий весну скворечник снова был обжит. Володя, на год повзрослевший, опять взобрался на дерево. В домике сидела прошлогодняя самочка. Он узнал ее по красной повязке на лапе. Скворчиха была уже не просто черно-фиолетовой, но с нарядными почти белыми, пестринками на груди, а тряпочка истончала и почти выцвела. Он рассказал о своем эксперименте учителю биологии. Тот не был настоящим биологом, а просто состоял в партии, и недолгий период заготавливал пушнину. Этого хватило, чтобы преподавать науку о живых существах.Учитель, маленького роста, с круглым брюшком, знавший билогию не больше своих учеников солидно крякнув, поправил на груди военный китель, носимый в подражание Сталину, подергал кончики усов, напоминавшие чапаевские, покачался на носках ботинок, как Ленин, и оттянув черную повязку на глазу, делавшую его похожим на пирата Сильвера( это увечье он получил в молодости, подглядывая в бане за голыми женщинами) мудро-наставительно изрек:
- Здесь я не вижу удивительного образа птичьего поведения. А почему, бля? Отвечаю! Кто раз побывал в нашей передовой стране, обязательно вернется сюда. Каждый житель Земли, где бы он не родился мечтает о таком строе. И китаец, и зулус... Мы бы и приняли всех, государство у нас просторное, да вот одна загвоздка- самим жрать нечего. Тебе, гаденыш этакий так скажу-впредь пионерские галстуки на легкомысленные опыты не резать... Ты даже, пуповина чужая, не догадываешся, что совершил преступление. А почему бля? Отвечаю! Ваша семья, как немцы, и без того под лупой у властей ползают. Не возбуждай новых подозрений во враждебности к существующему режиму. Замри и восчуствуй...
Пресловутое "бля" учителя, приросшее к его языку, как типун, и которое он употреблял и на уроках, и на всяческих собраниях, не смогли вычистить из речи ни десять строгих выговоров по партийной линии, ни насмешки школьников. Он так и продолжал говорить на уроках: " Инфузория- туфелька, бля, глазом человеческим неразличимое мелкостное существо, бля". Впрочем, сам он никакого гадкого смысла в это междометие не вкладывал, и по существу был вовсе неплохим человеком.
Брат потом все равно стал биологом, кандидатом наук, пользовался авторитетом в научных кругах.
И еще вспомнила она, полностью онемеченная и вполне благополучная, своего ровесника, уральского конопатого мальчишку Толю Феоктистова. Она навсегда осталась для него первой и единственной любовью. Господи, давно это было! Его мальчишескую влюбленность она почувствовала с пятого класса. Но не предполагала, что он так глубоко страдает. Ей просто льстила его преданность. И не более того. Он стал ее тенью, молча ходил по пятам, и взгляд его всегда был по-собачьи преданным...
После школы она уехала учиться в фармацевтическое училище, не писала ему писем, даже не догадывалась, как ему это важно было, просто выкинула из головы, а мальчишка однажды, впервые выпив водки, повесился среди бела дня в старой бане.
Она побоялась приехать на похороны, взглянуть в глаза его матери, для который он был единственной опорой и надеждой в жизни. Мать не выдержала жестокого удара судьбы и вскоре умерла...
У нее долго потом подтачивало душу вина, оставляя горький осадок, но молодось быстро изживает неприятности, каким бы тяжелыми они не были. В конце концов она его не любила, ничего ему не обещала, смотрела не как на объект восхищения , а только лишь холодным разумом видя в нем чудака и безумца.
Она самоуверенно полагала, что таких влюбленных до безумия, будет еще у нее невесть сколько числом. И ошиблась. Вешаться из-за любви к ней больше ни одному мужчине и в голову не пришло. Толик был и остался единственным.
И она, захваченная воспоминаниями в то весеннее немецкое утро твердо себе определила - все, беру отпуск и срочно лечу навестить могилки своих родных на Урале, и в том числе оставшимся навсегда молодым, верного ее Ромео.
Людмила тотчас же позвонила сыну, живущему тоже в Германии, но в другом городе. Он работал на маленькой фирме, изготавливающей небольшие частные самолеты. Именно на таком летательном аппарате в начале перестройки в Союзе некий дерзкий немецкий студент на высоте птичьих воздушных трасс пересек границу и ,пролетев незамеченным над всей советской территорией приземлился на Красную площадь в Москве. Дробно постукивая шасси по брусчатке, остановился, заглушил мотор, и спокойно выбравшись наружу, приветственно помахал туристам рукой. Хваленная противовоздушная оборона Советского Союза была крепко посрамлена. От беспечного помахивания руки паренька тогда слетели с плеч десятки генеральских погонов.
Егор одобрил ее решение, хотя сам ехать отказался.
- Хорошо, сын! Тогда у меня есть к тебе просьба. Отпусти со мной внука...Ромка никогда еще не был в России, - попросила она.
- Мама!- начал возражать он.- Зачем ему Россия? Он почти не знает русского языка. Ему проще объяснятся на немецком. Он родился здесь, ходил в здешний детский сад , теперь учится в немецкой школе. Ты взвесь все хорошо. Нужна ли ему эта поездка?
- Еще как нужна сын?- твердо сказала она.- Пусть увидит родину своих предков. Узнает откуда он пошел. Бога ради, не давайте ему забыть русский язык.
- Тебя что всерьез замучила ностальгия?- иронически спросил сын.- Что-то раньше не замечал я в тебе этого...
- Сынок, пожалуйста, разреши ему эту поездку со мной. У них ведь теперь каникулы начались. Ему уже десять лет, он эту путешествие, наверняка, будет вспоминать всю жизнь... Пусть отдохнет от своих компьютерных игр, да этого, будь он неладен, интернета.
Так она уже буквально через неделю, уладив дела, она полетела с внуком в Россию.
Еще не пришла пора массовых отпусков, и туристы всех стран пока не начали беспорядочную суету по всему миру , поэтому переместились по воздуху они до Урала без излишних помех.
Приземлились в уральском городе Пермь , а оттуда до конечной цели, ехали еще около шести часов, покачиваясь в мягких креслах, на довольно сносном автобусе, и по неплохой, по русским стандартам , асфальтированной дороге. Не было уже, как прежде,во времена ее юности паромных переправ через многочисленные капризные по весне речушки, проявлявшие раз в год, по сходе снега, бешенный свой норов и удаль, топких низин, таинственно вздыхающих болот, и всего прошлого бездорожья, замешанного на шоферских матах последней ярости... На этих дорогах приходилось неоднократно ночевать ей в пору учебы в фрмацевтическом училище.
Россия понемногу начинала строить приличные
дороги, избавляясь от извечной своей беды... А сколько еще в ней городов, сел и деревень, которые греют под собой родную землю уже многие сотни лет, а дороги как не было, так и нет..
Ромка прилип к окну автобуса, и глядя на бесконечные лесные дали, заставленные каменными , покрытыми голубым туманом, сопки, подавленно молчал. А когда Людмила, гордая тем, что она показывает внуку нечто достойное внимания, поднимала на него вопросительный взгляд, тот оценело шептал по-немецки:
- Oma, das ist super!( бабушка, это здорово.) -и тер кулачком раскрасневший от волнения и чуть простуженный нос.
- То-то же! А богатств сколько в этих сопках! А дальше еще Сибирь есть.- говорила она с довольным видом, как будто эти завораживающие просторы она некогда сотворила сама, и теперь демонстрирут по своему усмотрению. Вот запросишься когда-нибудь в богатую Россию, а тебя и не возьмут.
- Warum?( Почему?)
- Да потому что русский язык забудешь.
-Das ist unmöglich!( Это не будет!)
- Да ты, чудак, здесь по-нашему говори. Не в Германии, небось! Доволен, что я взяла с собой.
-Букву "л" не смягчай по -русски. Надо говорить- Урал! Волга! А ну скажи- "Волга".
- Вольга!
- О, господи! Да ты и взаправду русское горло скоро потеряешь.. Немца хоть до смерти забей, он все будет говорить "Вольга". Произноси букву "л", как в немецком имени "Луиза". У вас в классе, кажется такая девочка есть? Из Испании. Дошло что-ли?
- Угу! - покорно буркнул Ромка, левой рукой застегивая карманы детского комбинезона, и чуть испуганно косясь на бабушку. Он был левшой и стыдился этого.
Измучившись в автобусной тесноте, они, наконец , прибыли в нужный поселок.
Людмила, распросив прохожих, тотчас направилась к своим школьным друзьям- семье Жуковых. Они были когда-то ее одноклассниками. О своем приезде она уведомила их заранее по телефону.
Они не виделись почти пятнадцать лет, но сразу узнали друг друга, хотя , разумеется, все до одного порядочно изменились за эти годы. Время беспощадно ко всему живому. Под его напором тускнеет все, даже самое сильное оружие - женская красота.
- А я в этом году вышла на пенсию,- с легкой грустью сообщила Наталья, пряча под платок поседевшие, но- прежнему густые и пушистые волосы, .- Нынче в школе последний класс выпустила. Теперь, как говорится, воля вольная мне- хоть водку пей, хоть в бубен бей. Вот считай- и прошла жизнь.
Она после школы закончила педучилище и все эти годы преподавала в местной начальной школе.
- А я завидую!- искренне вздохнула Людмила.- Я твоя ровесница, а мне до немецкой пенсии еше почти восемь лет пахать.
- Эх, как вас на Западе эксплуатируют. Вот он звериный оскал капитализма, потогонная система!- воскликнул Иван, и первым делом подал широкую мозолистую ладонь мальчишке. Иван тоже был наполовину сед, но выглядел несокрушимым мускулистым крепышем. Он служил когда-то на флоте, и до сих любил носить тельняшки.
- Ну будет знакомы. Меня дядя Иван зовут. А ты как будешь по имени?
- Ich heise...( меня зовут...)- начал было по-немецки Ромка, но под укоризненным взглядом бабушки тотчас покраснел и конфузливо осекся.- Мое имя есть Роман. Я имею уже десять лет.
- Понял. Только десять лет у нас имеют по уголовному кодексу. Не дай тебе бог, конечно!
- Извините! Иван есть настоящее русский имя. Красивое. Зупа!( Восторженное восклицание у немцев)
- Ага! Супа хочешь. Будет тебе и суп, и уха с лещами, Проголодались в дороге иностранцы! Наталья!- яростно зарычал он на жену, почесывая на груди тельняшку.- Мечи закуску на стол
- У тебя еды нормальной давно нет, одни закуски на уме,- проворчала та, вороша посуду в старом шкафу. Этот шкаф Людмила помнила еще с детства. Раньше в нем непременно стояла большая глинянная чашка с кедровыми орешками. Отец Ивана "шишковал" и отвозил урожай в деревню уральских староверов. У них имелась старая прадедовская, из одних деревяных частей, лущилка с помощью которой орешки раздевали от скорлупы. Еще они мололи орешки на муку, заваривали ее кипятком, и пили это кедровое, очень жирное и вкусное молоко.
Перед ужином Людмила раздала хозяевам небольшие, но практичные подарки, привезенные из Германии. Ивану- электрический рубанок, хозяйке небольшой ручной пылесос, размером с утюг, для чистки книг, мебельных швов, люстр, и прочих потаенных мест. Иван тут же прошелся своим подаренным прибором по какой-то доске, погладил гладкую, почти отполированную поверхность за ним, восхищенно сказал:
- Знают, сволочи, как специалиста в удивление привести... До тонкостей все прокумекали! Даже стружка тебе не в нос летит, а направляй ее куда хочешь. И глубина до микрона регулируются. Да этим рубанком, поди, и брится можно...
Иван утром был на рыбалке, на рассвете еще кинул небольшую сетку поперек реки, поэтому стол украшали всяческие рыбные блюда.
Ромка сидел за своей тарелкой чинно и благонравно, ловко управляясь вилкой и ножом. Он неторопливо, без жадности, глотал маленькие кусочки, тщательно выбирая из рыбы мельчайшие косточки.
- Парень? Да ты я вижу левша! Как и я!- удивленно и радостно воскликнул Иван, наблюдая за мальчишкой.- Одного уродства, выходит, мы с тобой,- и смачно выпил стопку водки, и не подумал закусить, а только поскреб на бравой морской груди тельняшку, из под которой лезли на горло седые волосы.
- Genau opa Ivan! Я есть аух линкзхандер!- тихо произнес мальчишка.
- Роман! В который раз я прошу тебя говорить по-русски. Ты что издеваешься надо мной. И не мешай языки.- строго сказала бабушка.- Это смешно. Что ты сказал сейчас.
- Я сказал, что я тоже левша. Дядя Иван, а у нас имеют место быть магазины для левшей. Инструменты всякие, приборы, ключи, бормашине...
- Он имеет в виду дрели,- уточнила Людмила.
- Так-то у вас!- развел руками Иван, закатывая на тельняшке рукава.- Вот обгоним скоро и Запад и Америку, так у нас может дрели для вовсе безруких будут делать.
- Жуковы? Одноклассники вы мои, милые! Как поживаете вы тут?- наконец спросила Людмила.
- По разному.- вздохнув, уклончиво ответила Наташа.- Все таки тридцать пять лет уже вместе...
И дрались, и мирились. Два раза на развод подавали. Теперь вроде притихли. Двух дочек до ума довели. Семейные уже, в Перми живут. Капризные, с ленцой девки, да нашлись хорошие люди- замуж взяли... У одной-коса до пят, у другой- ноги от плеч растут.Вот и позарились. А мы тут будем доживать-умирать. Ивану до пенсии уже пять лет осталось. Он на все руки мастер. Первая его профессия, конечно пьяница! А дальше кем он только не был. И шофером, и токарем, и вальщиком леса, и егерем... Всех его профессий и не перечислить... Трудовая книжка толщиной с Библию. Даже гробы на заказ делал. Для бандитов.
- А что Иван, было дело? -весело спросила Людмила.- И как ты с ними ладил? С головорезами-то?
Иван потер усталое, уже в резких морщинах лицо.
- А что..Они мужики серьезные. С ними можно кашу варить. Они слову своему господа, не то что наши начальники. Деньги отстегивали без задержки. Вот милиция наша до печенок доставала меня. Все приезжала считать мою работу. Они по гробам подсчитывали сколько бандитов на тот свет ушло. Про фамилии пытали, про рост покойников, когда забрали гроб, велели звонить про новые заказы...Целое расследование менты тупые на дому устроили. Эх, Людка, кабы у меня тогда немецкий рубанок был. Не гробы, а игрушки бы мастерил. А то все вручную, дедовским инструментом.
- А что, открывай бизнес заново...
- Настоящих бандеросов теперь мало осталось. Одна мелкота отмороженная. Которые застрелены в разборках, которых по тюрьмам рассовали. У меня теперь другая забота. Мне за эти годы дом наш надо перестроить. Чтоб спокойно дряхлеть. Сейчас есть возможность подешевле стройматериалы купить, транспорт тоже под рукой. Я пока на работе незаменим. Как говорил главарь Абдула в кино про красноармейца Сухова: " Хорошая жена, дом- что еще нужно для старости?"
- И не рассчитывай- брошу я тебя!- проворчала Наталья, подкладывая ему на тарелку еду.- Ишь,змей подколодный размечтался. Ты бы лучше трактор для хозяйства купил. Как будем огород обрабатывать?
Хреном что-ли морским?
- Намек понял!- невозмутимо отозвался Иван.- Так бы и сказала сразу... А то не мычишь, не телишься. трактор, так трактор! Да хоть лодку подводную...
- А я завтра собираюсь старое кладбище посетить ,- со вздохом сказала Людмила- Дядю Лёню проведаю, маминого брата, и всех всех других. Они мне в Германии начали снится. Даже биолог наш, Сильвер-бля! Я знаю, что там уже давно никого не хоронят, в поселке новое кладбище теперь есть. Заросло поди все, одичало... Как Иван, поможешь мне? Хочу на могилках хоть немного порядок навести.
- Мы оба поможем!- с готовностью согласилась Наталья.- Чего надо подкрасим, подправим. Мы сами давно не были на этом кладбише. У нас там тоже немало похоронено. Родители, тетки, братья...
- У тебя Иван будет особая задача- продолжала Людмила.-Героическая можно сказать. За каждого покойника ты должен по русскому обычаю выпить по стопке. Так полагается. Осилишь?Я не могу пить, Наталья тоже не приучена. А ты мужик...Обычай грех нарушать. Учти- могилок у меня больше десятка. Я пока до вас добиралась- всех припомнила.
- У матросов нет вопросов!- бодро отозвался Иван, молодцевато выпятив грудь.- Ради такого дела здоровья своего не пожалею. Обязательно каждого помянем, уж сомневаться и не смей.
- Его на десять таких кладбищ хватит,-смеясь, заверила жена.- Хоть до Кремлевской стены дойдет и всех поминать станет.
Ромка, нахмурив брови, с напряженным вниманием слушал речь взрослых. Потом наклонившись к Людмиле шепотом спросил:
- Oma was kladbiтsche ist?( Бабушка, что такое кладбище?)
-Friedenhof.( Кладбище по-немецки)
- Danke! Ich werde es kennen.( Спасибо, я буду это знать.)
Людмила в эту ночь почти не сомкнула глаз. В этих северных краях весна, по сути, только начиналась, Еще не было в этом году первого весеннего грома, и теплого дождя, после которого природа просыпается окончательно. На закате солнца она увидела на телеграфном столбе поющего, трепечущего от восторга скворца, вызолоченого косыми лучами, и опять вспомнила брата Володю. Где он теперь? Наверное, опять бросил по весне свое Торонто и подсчитывает птиц на канадских озерах.
Где-то далеко в уральской тайге, среди каменных молчаливых сопок бродили, курясь, серые туманы и разъедали во впадинах снег. Маленькие речушки, пошевеливая плечами, с грохотом сбрасывали с себя надоевшие ледяные рубища. Кричали в вышине какие-то прилетные стаи, все оживало по законам весны и даже телеграфный столб особой певучести, стоявший у дома Жуковых, гудел на все лады, будто гитарная дэка. Это провода рассказывали о долгом своем пути сюда.
Внук, свернувшись калачиком, спал вместе с Иваном, под огромным настоящим , с лапами и головой медвежьим одеялом. В Германии школьники летом много путешествуют вместе с родителями, забираясь иногда в самые дальние уголки планеты. А потом в школах и гимназиях неудержимо хвастаются друг перед другом. Дети повсюду остаются детьми. Ромка, конечно, же будет рассказывать про русского медведя...Надо его сфотографировать в этой шкуре. На ней даже когти на лапах остались.
Утром Иван развил кипучую деятельность. Они всей кампанией совершили прогулку на маленький, но довольно шумный поселковый базарчик, где закупили гвозди, краски, кисти, скребки, перчатки и прочую мелочь. Лопату, грабли, лом, молоток, кусачки взяли из дома.
Позавтракав, и обвешавшись сумками и рюкзаками тронулись в путь к старому кладбищу. Иван сменил старую тельняшку на чистую, точно по морскому закону, шел в последний бой. Ромку обрядили во взрослые рабочие штаны и мягкую рубаху из байки, кольцами закатав на ногах и рукавах все лишнее. На голову ему натянули старый лесничий картуз, и стал мальчишка похож то ли на парижского Гавроша, то ли на послевоенного бездомника.
Ему также выделили ношу.Но особенную- отдельный рюкзачок с провизией, и водкой, предназначенной для поминания усопших по русскому обычаю.
-Смотри мне, не погуби склянницы с огненной водой! Убью!- строго сказал Иван.
-Нимальс!( никогда)- замотал головой Ромка.
- Вот это ты кристально изрек! Своего человека за версту видно.
Взял Иван и большую ручную пилу. Старую -престарую с изъеденными зубами, истончившуюся до газетного листа, и с двумя ручками отполированными до благородного цвета слоновьего бивня. Этой пилой работали еще сталинские лесорубы, в пору национальных репрессий. Ей было перегрызено "врагами народа" немало гектаров тайги, она перевоспитала легион нерусского народа.
- Жуков? Зачем ты эту дедовскую штуковину берешь?- недоуменно спросила жена.- Пилить разве что надумал?
Иван покосился на гостью, сказал, трогая пальцами по-прежнему гибкую полоску стали, тревожно загудевшую под его руками.
- Могилку Толи Феоктистова совсем тайга затянула. Внаглую, бля, растет. Хочу свести деревья. Непорядок это...Он же наш одноклассник был. В сторонке похоронен, как самоубийца... Чушь какая-то! Выдумывают эти темные попы! Будто он уже и не человек!
Людмила густо покраснела и опустила голову.
- Спасибо Иван!- тихо произнесла она.- Вы по-прежнему считаете, что это я виновата в его ранней смерти?
- Не наше дело чужие грехи подсчитывать!- ответил Иван, отводя глаза в сторону.- Есть судьи и повыше. Каждому решение в свой срок объявят.
Любопытный внук, опять потянул бабушку за рукав, и стал требовать объяснения незнакомого ему русского слова "самоубийца"
Она перевела ему это слово на немецкий. Ромка , сразу уловил смысл и беспечно кивнул головой. Разве могла она предположить в своей молодости, что через много лет ей выпадет ухаживать за могилой конопатого Толика, и объяснять его смерть немецкому внуку. Впрочем, если бы она тогда ответила на его любовь, возможно внука бы не было вовсе, или им оказался бы совсем другой мальчишка. Или девчонка, что в равной степени возможно.
Старое кладбище выглядело настолько дико и уныло, что почти уже не напоминало место вечного упокоения людей. Здесь, не смотря на весну, царила тишина и властвовали извечные законы тайги, стремившейся уничтожить следы человека. Он не нужен был Ей в этом миропорядке, ни живой, ни мертвый. Тайга прекрасно обходилась без него, выстраивая свою гармонию между естественными обитателями. Только где-то за оврагом какая-то кукушка упорно отсчитывала года неизвестно уже кому.
Они дружно взялись за работу, приводя в порядок одну могилу за другой. Потом Ромка доставал из рюкзачка бутылку русской водки, и с самым серьезным видом, будто, исполняя невесть какое ответственное поручение, подавал ее бабушке. Та , затаив дыхание, наливала стопку, и бережно вручала ее Ивану.
- Кто упокоился в сей могиле?- строго спрашивал тот, кося глазами на выпуклую линзу благодатной жидкости, качающуюся по краям поминальной рюмки. Вместе с ней качались деревья, облака и кресты. Людмила старалась наливать сполна.
- Дедушка мой,- покорно отвечала Людмила.
- Отметь заслуги...По пунктам!
- Хороший был человек. Вот и все заслуги. Его все любили...Без пунктов. Животных умел кастрировать. Поросей, собак, бычков. В любое время и бесплатно. Покормить только просил... Прожил на свете почти восемьдесят лет. Вот и все!
- Грехи большие имел?
- Перед нами никаких. У государства врагом народа числился...
- Спи, спокойно товарищ! Мы за тебя уже отомстили. Сталина из Мавзолея вниз рожей вынесли...
- Ты чего болтаешь?- прошипела жена.- Видел что-ли?
- Вовсе не болтаю...В газете одной было так написано. Черным по-белому.
Иван бережно подносил стопку ко рту, отхлебывал горку, потом резко проглатывал остальное , и вместо закуски опять, по обыкновению,яростно чесал грудь под тельняшкой.
И так могила за могилой.
Каждую последующую проходили в ускоренном темпе, потому что Иван пьянел , а поминанию конца не было видно.
- Изложи краткую биографию сего обитателя. Даю тебе ровно минуту на траурную речь,- икая, требовал он перед очередным зеленым бугорком.
- Полоумный! Траур по нем уже давно был,- опять начинала перечить ему Наталья, сгребая в кучу прошлогодние листья, сквозь которые острыми шильцами уже лезла к солнцу трава. Ромка трудолюбиво, как муравей, оттаскивал старую лесную ветошь на край оврага, и все пытался поджечь ее захваченными из дома спичками. При этом он опасливо посматривал на бабушку. Дико сказать, но он еще никогда не разжигал настоящих костров. В пригородах почти всех немецкий городов они строго запрещены специальным законом.
- Молчок! Излагай далее эмигрантка!
Людмила, путаясь в датах, событиях,именах, укоряя себя за плохую память , говорила речь про очередного родственника вошедшего под землю в срок, назначенный богом.
Иван выпивал, но почесывыванием тельняшки уже не ограничивался, а закусывал соленым пластиком хариуса.
У следующей могилы, он потребовал и вовсе краткую информацию:
- Год рождения и год смерти?
- Не помню,- честно призналась Людмила.
- Сколько годов топтал землю?
-Ох, я совсем запуталась, Иван, уже . Убей- не вспомнить.Столько лет прошло.
- Дураки вы оба,- прикрикнула на обоих Наталья , очищая скребком деревянный, из свилеватой березы,и потому неизносимый временем, крест.- Это младенец. Три года всего и прожил.
- Вспомнила!- хлопнула себя по лбу Людмила.- Это племянник Христиан. Умер совсем маленьким. Родился с многочисленными пороками сердца. Его отец в армии получил большую дозу радиации. У него и последующие дети рождались больными.
- Гуляй в раю, ангел безгрешный- сказал Иван, и добросовестно выпил.
Потом они мимоходом помянули Илью Герасимовича Ложкарева, учителя биологии, ставшего к концу жизни директором их школы.
- Жена с него убрала в гробу черную повязку с глаза. Пусть, говорит, ангелы не узнают, что он за девками в бане подглядывал,- сказала Наталья.
- Земля ему пухом! А почему бля? Отвечаю! Большого вреда никому не принес. Ему бы не в учителя, а в артисты идти. Хотя двойки мне ставил. Раз спрашиваю у него: " А как ежики сексом занимаются?" А он выпучил глаза, видно не знает сам, и бац мне очередную двойку в журнал...
Наконец они подошли к захоронению, расположенному у края оврага. Могилы, как таковой, и не было, лишь едва приметное возвышение земли, затянутое мхом, и густо усыпанное желтыми иголками хвои.
По бокам привольно росли две полувековых ели, вытеснившие с годами все другие породы деревьев, и уверенно выметнувшихся над тайгой. Ни креста, ни оградки тут не было.
- Вот и наш несчастный дурачок Толик!- с хрипотцой произнес Иван, и, поправив тельняшку выпрямился, будто на пост заступил, и сразу точно протрезвел.- На последней парте у окна сидел. Все хотел к тебе, Людка, перебраться... И чего он в тебе нашел? Это ты потом, в училище своем подросла- похорошела, а в школе мало видимости в тебе было. Вот Наташка моя другое дело... Она в бабье тело рано вошла.
Людмила, тягостно вздохнув, подошла в одной из елей, положила руку на смолистую шершавую кожу ее, запрокинула голову вверх. Ее первого мальчишки, наверняка уже не было в земле. Прошло чуть ли не пятьдесят лет. Деревья, проникнув вглубь корнями, давно вынесли его своей кроной к облакам, солнцу, вечности. Господи, как он решился тогда на этот шаг? Какое же в нем было мужество, и какую боль он претерпел?
-Oma was ist los?( Бабушка! Что-нибудь случилось?)- тут же проявил любопытство Ромка, заметив перемены в ее лице.
- Nein Onkel, alles ist gutes! ( Нет, внук! Все в полном порядке).
Иван, кряхтя, размотал на пиле тряпки, и они с женой принялись сносить первое, наиболее упитанное дерево, утвердившуюся на своих крючковатых лапах здесь навеки.
Ромка, поддергивая штаны, с интересом крутился вокруг них, то отбегая в сторонку, то приближаясь, трогал деревяные ручки повизгивающей пилы своими тонкими худыми ручонками.
Людмила задумчиво отошла в сторону, утирала невольные слезы. И все представляла себе, как бы сложилась ее жизнь, выйди она замуж за Толика. После училища, уже работая в аптеке, она познакомилась с молодым младшим лейтенантом, только что окончившим военное училище. Он был образован, остроумен, тактичен... Она просто восхищалась им, и считала, что ей сказочно повезло с замужеством. Она родила сына и мечтала о втором ребенке... С таким мужем смотреть в будущее можно было уверенно, с широко открытыми глазами, не зажмуриваясь от неизвестности. Но куда подевался тот интеллигентный, предупредительный младший лейтенант после всего лишь нескольких лет службы. Он довольно легко приобретал звезды на погоны, но с каждым новым назначением все более грубел, становясь тупым солдафоном. Он стал пить, изменять ей, а когда однажды в приступе ревности жестоко избил ее, она подала на развод... А потом открылась возможность уехать за границу...
Погруженая в свои мысли ,она не расслышала, как заскрипело спиленное на могилке Анатолия дерево, как набирая скорость, со свистом рассекая воздух огромной кроной пошло оно, недоброе, к земле. Вывел ее из себя, вернул в жестокую действительность , яростный, с оттенками зверинного рыка, хриплый голос Ивана:
- Куда! Сопляк! Ко мне...Ромка! Вот дурень-то! Мать твою...Идиот немецкий.Не туда бежишь...
Она в ужасе обернулась. В доли секунду увидела, как беспомощно мечется под падающим деревом, путаясь в своих неловких одеждах, растерянный, насмерть перепуганный внук. Вместо того, чтобы бежать назад, как велел Иван, он нелепыми прыжками, как загнанный зайчонок, рванул вперед, намереваясь уйти от настигающего его дерева. Но все-таки не добежал до спасительной зоны...
Последующие двое суток обратились для нее в тяностные часы кошмарного сна наяву.
Почти бедыханного, но живого Ромку вытащили из-под дерева. Он был без сознания. Удар пришелся на позвоночник.
- Все ясно! Ну, бабы за мной! Не отставать!- Иван, без лишних слов, не обращая внимания на стенания женщин, вскинул обмягшего мальчишку на руки, и со всей прытью, которую можно было развить в его возрасте, перескакивая через бурелом, бешено пыхтя устремился в поселок. Рядом , едва поспевая за ним, хрипели на бегу две задыхающиеся женщины.
- Ваня! Что будем делать?- прокричала , хватая перекошенным ртом жена.- Господи...Бедный мальчик. И угораздило тебя деревья пилить...
- Ты понимаешь что-нибудь в медицине?
- Нет, я же учительница.
- Вот и не скули мне, дура! Хребет ему перебило. Сейчас найду машину, и моментом отвезу его в район. Самого Ноймана разыщу. Он поможет,- не останавливаясь крикнул Иван. Тельняшка на его груди побурела от пота, и просыхая, парила на спине.
- Кто такой Нойман?- перелезая через корягу крикнула Людмила.
- Кто такой? И она еще спрашивает? Бог местный! У него руки золотые. И душа еврейская добрая. Он мне когда-то девять сломанных ребер по косточкам собрал. Все зажили. Медведь меня поломал.Без Ноймана я бы инвалидом был. Только на пенсии он сейчас.Эх, не уехал бы, хрыч старый, в свой долбаный Израиль. У него внучка там живет...Тоже по медицине пошла.
В поселке Людмила собрала свои вещи, и вместе с Иваном поехала в район. Он перехватил на улице первую попавшуюся машину. Им оказался самосвал со строительным мусором. Иван силой вышвырнул из него водителя, опрокинул в канаву строительный мусор, усадил Людмилу с Ромкой, и резко взял с места.
В дороге мальчишка пришел в себя, и на вопросы бабушки, как он себя чувствует, лишь вяло шевелил
бледными губами и вымученно улыбался.
Иван, распугивая гусей и кур, отчаянно матерясь, поднимая облака пыли, долго кружил по улицам провинциального городка, но разыскал Ноймана, бывшего главного врача района, которого сотни пациентов считали кудесником. Он , как утверждала молва,даже оживил однажды женщину, отправленную в мертвецкую. Прямо в морге, в присутствии молчаливых остывающих покойников. А может это было и враньем. Но уж очень в это хотелось верить.
Седой, тощий, длиннорукий, в огромных очках Нойман сидел у себя на уютной зеленой террасе, обнесенной затейливым штакетником и, куря огромную сигару, вдохновенно играл сам с собой в шахматы. Иван сбивчиво изложил ему случившуюся беду.
- Долго говоришь, болван!- зарычал на него Нойман.- Можешь замолчать пока. Все равно оратор из тебя, как из ушата корабль... Я уже все понял.
Он одним движением руки смахнул шахматные фигуры в траву, затушил сигару, велел раздеть мальчишку догола и уложить на стол. Потом, пошептав что-то наподобие молитвы, но неизвестно какому богу, приступил к осмотру. Он щипал мальчишку в разных местах, тискал его, сгибал конечности, бегал скрюченными сухими пальцами по спине, прощупывая каждый позвонок.
- Шайзе! Мир вехь...вехь! Мих юбель!- закричал парень и заскрежетал зубами.- Ich habe schmerzen!
Нойман улыбнулся.
- Поори! Да погромче!- удовлетворенно произнес старый врач!- Это хорошо, что тебе больно, милый мой. Значит, спинной мозг цел... Он почему у вас, господа хорошие, по-немецки говорит?" Вехь"- это же по-немецки боль, насколько я помню. Неужели после удара деревом? Велики же чудеса твои , господи! Впервые такое встречаю...
- Геннадий Ильич, а ты что немецкий язык понимаешь? - удивленно спросил Иван.
- Жуков! Я на фронте в основном немцев и лечил. К полковой разведке был приписан. Возьмут, бывало, наши разведчики-медведи языка, помнут его как следует, а как допрашивать, он в обморок падает. Приходилось до вменяемости доводить.... А потом его здоровенького расстреливали. Таковы законы войны! Вот и перепадала языковая практика...Иван, поправь мне очки! Водочкой от тебя, однако, попахивает, будто из кабака. Нехорошо это, флотский ты мой! Организм наш, к сожалению, не из металла сделан, а из обыкновенного мяса.
Людмила ободренная его веселостью, впервые за последние часы улыбнулась.
- Доктор! Я бабушка мальчишки... Это мой внук. Мы приехали из Германии. Он родился там...
Нойман замер с поднятыми руками, очки опять сели на сухие крылья большого носа.
- Так чего вы мне голову морочите,- гневно прорычал он.- Срочно выезжайте туда. Положение вашего внука серьезное, но совсем не безнадежное. Все двигательные реакции у него пока присутствуют. Нужна тончайшая операция . У мальчишки раздробление трех позвонков. Я не снабжен их аппаратурой. Что я могу сделать с обычным скальпелем? У них хирурги давно лазерами пользуются. Ему позвоночник собирать надо, как детский конструктор. Сколько времени займет возвращение в эмиграцию...
- Я думаю сутки! Самое большое двое...
- Потерпит ваш малышок,-уверенно сказал Нойман.- Обезболивающие я вам дам с собой. Только надо бы его в инвалидную коляску поместить. Я сделаю ему фиксацию поврежденных позвонков... А дальше пусть немцы покажут свою хваленную квалификацию... И они продемострируют себя- я уверен в этом... Если же они вдруг запорют дело- надо этого куренка в Израиль везти... Я на днях свяжусь с внучкой. У них клиника есть, там чудеса творят. Жуков? Тельняшка? Ты где?
- Тут я!-покорно отозвался Иван, глотая из садового крана воду.
- Ломай штакетины в моем заборе. Шину буду на позвоночник накладывать.
- Жалко! Красивая больно ограда.
- Круши, говорю! Мне узкие досочки нужны..Эх, дедовская наша медицина... И вот что еще! Беги инвалидную коляску искать. Я тебе подсказку дам. Помнишь, с тобой в палате Козлов такой лежал? Крановщик он! С переломом таза? Водку вместе с ним по ночам с санитарками пили... У церкви живет. У него есть коляска. Моим именем попроси...
- Понял, Геннадий Ильич! Разыщу... Тихоныч, мужик что надо. Он все поймет с лету.
- Мухой мне! А то стоишь столбом, перегаром воздух отравляешь.
До отправления автобуса в областной центр, откуда прямиком делались полеты в Германию, оставалось около часа. Иван нашел крановщика Козлова, и тот , едва услышав имя Ноймана , поставившего его на ноги, не только покорно отдал коляску, но и они, два бывших пациента старого врача, успели дружески и по-быстрому, выпить за его золотые руки, и здоровье Ромки. "Разве немцы- не люди? Тоже два уха- один рот!"- сказал Тихоныч
В автобусе Людмила связалась с сыном по мобильному телефону. Это оказалось нелегкой задачей. Связь возникала лишь изредка. Автобус нырял между сопками, теряясь в зоне слышимости операторов. На вершине одной из них она она услышала, наконец, отчетливый голос Егора. Шофер автобуса, по ее просьбе остановился, и , выключив двинатель, пошел собирать весенние сморчки... Она вкрадце, стараясь сохранять самообладание, переговорила с сыном. Шофер вскоре вернулся, смущенно сунул Людмиле пакет с грибами, буркнул:
- Я в ГДР служил. В Дрездене... Уважаю немцев. Но
таких грибов в лесах нет. Страшные с виду, зато пахучие. Не чета ихним шампиньонам...
Слава богу, с вылетом самолета не было задержек. Ромку вместе с коляской поместили в бизнесс- салон. Всю дорогу мальчишка молчал, и кусал губы от боли, с недоумением посматривая на ремни и простецкие веревки, которыми Нойман долго и старательно стягивал его , как недвижную мумию. " Это сейчас важнее всего,- сказал он, сосредоточенно возясь с мальчишкой .- Лазеры- это хорошо, но без моих палок-веревок они толку не принесут. Потерпи, уж ми-илай! И дайте мне знать о результатах лечения."
Весь полет до Германии, казалось, расположенной теперь в самом дальнем углу Солнечной системы, Людмила отрешенно смотрела через искристый промороженный иллюминатор на снежно-белые горы облаков, протянувшиеся над ликом Земли на многие сотни километров. " Прости меня, Толя,- безвучно шептала она сухими от волнения губами.-Прости! Зачем ты решил наказать моего внука? Это я должна понести кару за твою нелепую, так и не начавшуюся жизнь. Умоляю тебя, прости!"
Она машинально повторила это несколько раз, и вдруг, то ли на самом деле , то ли ей на взвинченных нервах показалось, что одно облачко, упрямо взобравшееся выше всех, неожиданно изменило свою форму, приняв, как будто, выражение человеческого лица. Оно словно бы улыбнулось, и мягко, всепрощающе, сомкнуло веки...Она потрясла головой.Облачко приняло свой обычный вид.
Над Германий было ясно и самолет быстро, без дополнительных кругов свалился с неба на гудящую под шасси посадочную полосу. Едва он замер на стоянке, потрескивая от перепада температур, как Людмила увидела в окошко своего сына, бегущего от здания аэропорта к трапу. Его сопровождали двое немецких полицейских. Германия- гуманистическая страна и здесь, когда нужно, вся мощь государства включается в борьбу за отдельного человека. В особенности, если это касается жизни детей. Буквально через несколько минут внук уже был в спасательном вертолете, по бортам которого стояли известные всей стране цифры 112. Он упруго, как резиновый мячик оторвался от земли, накренясь, встал на курс, и посверкивая лопастями, растворился в синеве.
А через два дня Людмила позвонила сначала Ройману, потом семье Жуковых.
- Геннадий Ильич! Профессор, герр Хайден велел высказать вам восхищение за русский метод фиксации позвоночника. "Палки-веревки- это колоссально, сказал он." Заверил, что малышок будет ходить и может готовится хоть в космонавты...
- Польщен!- прогудел сгущенный расстоянием бас Ноймана.- Я не знаком с профессором Хайденом, но передайте ему,что когда у русских врачей будет их оборудование, то он может вставать в очередь за рабочим местом в агентурарбайтс!( биржа труда по -немецки).
А Иван Жуков, выслушав хорошие новости, восторженно закричал в трубку:
- Людка! Мы же еще не все могилки привели в порядок. Возвращайся. Я готов поминать дальше...
И слышно было как в чутком пространстве телефона на том конце, отчитывала его жена Наталья:
- Алголик несусветный...Когда уже ты сгоришь от своей водки, чтобы не мучить меня больше.
- Ишь, размечталась, тумба глупая...Вот брошу я тебя, и уеду за границу,- отгрызался, смеясь Иван.- Людка? Зови меня в гости к себе...
- Приезжайте вместе!- закричала она, еще сильнее прижимая трубку к уху, и вслушиваясь в посторонние глухие звуки.- Там в России шла гроза. Ворчал, перекатываясь над тайгой, долгожданный гром, вызывая к обновленной жизни все сущее на земле,
а вблизи жуковского дома вдохновенно, не ведая печали, выщелкивали то ли скворцы, то ли ранние соловьи.