Аннотация: Грелка 7. 8-е место. Опять недополз :).).
Опубликован в журнале Порог #2 за 2005 год.
Девять знаков после запятой
- Папа, про что ты пишешь? - спросил сын.
- Я пишу про выдуманную планету, сынок. Она совсем не похожа на Землю. Люди там ходят на головах.
- На головах? Какая глупая планета.
Один мой знакомый, его звали Андрей, работал программером в нефтянке. Дурацкая работа. Вахтовый метод: месяц дома, месяц - у черта на рогах, в каких-то степях. До ближайшего города пилить и пилить, развлекухи никакой, только работа - с шести утра до шести вечера. И водка - с шести вечера до шести утра. На его почтовом ящике стояла программа, автоматом высылающая ответ на входящие письма: "Привет, я уехал, вернусь в следующий понедельник". Он не парился с разнообразием текста - просто включал программу когда уезжал, и выключал, когда возвращался. Разъезды случались часто - практически каждую неделю. Привет, я уехал, вернусь в следующий понедельник.
Как-то раз он в очередной раз уехал, включив свой автоответчик. Поехал куда-то на отдаленную вышку. До конца вахты ему оставалась неделя - сменщик уже звонил, справлялся как погода. Погода стояла жаркая, даже суслики попрятались в норы, и вылезали только под вечер, перед заходом солнца.
На вышке случился пожар - такое иногда бывает. Загорелся резервуар с нефтью. Черт его дернул побежать вытаскивать буровика, которого придавило железной балкой. Двадцать человек стояли вокруг и смотрели как язык жидкого огня накрыл их обоих, превратив в пылающие факелы. Это было похоже на картинку с альбома Pink Floyd "Wish you were here". Только гораздо страшнее.
Когда горит нефть сделать ничего нельзя. Остается только ждать, пока пожар прекратится сам собой. Шесть пожарных расчетов, двадцать человек нефтяников - молча стояли и смотрели как горит земля. Даже несколько сусликов выползли из своих нор и замерли, словно загипнотизированные огненным танцем. Это красиво - рыжее пламя на фоне розовеющего вечернего неба. И черный дым. Привет, я уехал, вернусь в следующий понедельник.
Его вдове выплатили компенсацию. Она не видела тела - после пожара нечего было хоронить. У него остался пятилетний сын.
Такая фигня.
Психоаналитик - модное слово. Нынче модно ходить к психоаналитику. У тебя проблемы в личной жизни? Запишись на прием! Всего за пятьдесят долларов ты сможешь целый час рассказывать незнакомому человеку о своих неприятностях.
Его вдова ходила к психоаналитику. Она ложилась на кушетку и рассказывала. Долго, медленно, вспоминала всю совместно прожитую жизнь. Совместно прожитую... Почему-то это словосочетание отдает совком. Совместно прожитой жизни насчитывалось семь лет, три месяца и четыре дня. Есть что вспомнить.
Память чем-то сродни дрессированному попугаю, вытаскивающему из шапки лотерейные билеты. Никогда не знаешь, что сия капризная птица выудит в следующий момент. Кэт разворачивала и разворачивала эти цветные бумажки - одни были без выигрыша, другие - вызывали улыбку, третьи... Через час она вставала с кушетки, оплачивала счет и уходила домой.
Дома Кэт включала компьютер, и писала письмо. "Здравствуй, любимый! Я так скучаю! Еще один день без тебя... Их прошло уже сто двадцать шесть." Она рассказывала как дела на работе, как ведет себя сын, как здоровье соседки - все-все, до мельчайших деталей. "Целую, твоя Кэт" - заканчивалось каждое письмо.
"Привет, я уехал, вернусь в следующий понедельник" - приходил ответ.
- Папа, а про войну там будет?
- Про войну? Да, там будет про войну.
Шла война. И были кровь, и грязь, и боль. И был голод. И были болезни.
И был маленький мальчик. Очень маленький - ему тогда шел восьмой год. Два года назад он потерял отца - тот погиб во время пожара еще в мирные времена.
Мальчик с мамой жили в городе. Они не участвовали в боях - мальчик был слишком мал, а его маму втихаря называли сумасшедшей. Мама работала в продуктовом магазине. Магазин, правда, уже несколько месяцев как закрылся - в нем нечего было продавать. Продуктов стало мало: когда начинается война, почему-то всегда пропадают продукты. На пустых, покрытых пылью прилавках, стояли соль и бутылки с уксусом. Даже тараканы не ползали. Им ведь тоже надо что-то жрать.
Двери магазина были закрыты на амбарный замок. На треснувшем витринном стекле висел выцветший плакат: "Приют гурмана - мы всегда рады вас видеть"!
Город постоянно бомбили. Высоко в небе летали вражеские бомбардировщики. Они летали так высоко, что их вовсе не было видно за облаками. Поэтому, если кому-то взбрело бы в голову посмотреть вверх, он бы увидел, как из ничего, прямо из пушистой небесной ваты, сыплются вниз маленькие хвостатые бомбочки. Правда, никому не приходило в голову смотреть вверх.
Едва заслышав вой сирены, все население города бежало прятаться в бомбоубежища. Какое уж там - смотреть вверх. Мальчик с мамой тоже бежали. Мама брала мальчика за руку, закрывала дверь квартиры на ключ, они спускались вниз по длинной лестнице и садились на пол в просторном, похожем на спортивный зал, подвале.
После каждого налета город менялся. Там где до бомбежки стояли дома, после запросто могла оказаться большая куча мусора. Очень большая. Величиной с дом. Где-то под такими кучами, в просторных, похожих на спортивные залы, подвалах, сидели люди. Они пытались выйти наружу, но мусор засыпал входы.
Враги использовали современное, гуманное, высокоточное оружие. Оно должно было поражать только военные цели.
Каждый раз когда звучала сирена, и мальчик с мамой бежали в бомбоубежище, мальчик брал с собой подушку. Сев на пол, в просторном, похожем на спортивный зал, подвале, среди множества таких же как они людей, мальчик накрывал голову подушкой, и сидел так, пока мама не говорила ему, что все закончилось, и можно возвращаться домой. Ему было страшно без подушки. Люди вокруг боялись - у них были большие глаза, они прислушивались к тишине вокруг, они смотрели на тусклые, мигающие лампы, укрепленные по стенам подвала, они прижимались друг к дружке и перешептывались. Они смотрели на мальчика, и говорили, что вот такого же точно малыша вчера разорвало на части в доме на соседней улице. Мама не успела отвести его в бомбоубежище. Еще они говорили маме, что за малышом нужен глаз да глаз. Что в городе завелись людоеды, что народ совсем обезумел от голода, и что неровен час...
Они рассказывали друг другу новости с фронта. Они говорили, что наши войска вот-вот дадут жару врагам, и тогда-то, наконец, все закончится. Что вести с передовой самые обнадеживающие. Что война - это ненадолго.
Мальчик накрывал голову подушкой и ничего не слышал. Он сидел часами накрывшись подушкой, и крепко держал маму за руку.
Потом, когда все заканчивалось, и мальчик с мамой возвращались домой, мама спрашивала:
- Зачем ты каждый раз накрываешь голову подушкой?
Мальчик прятал глаза и молчал. Ему было стыдно признаться, что он, уже такой взрослый, боится. Но однажды, в день когда бомбежка была особенно долгой, он вдруг ответил.
- Знаешь, мам, - сказал мальчик, - там, под подушкой, есть такая дырка, сквозь которую показывают кино.
- Какая дырка? - Удивилась мама. - Какое кино? Ты не заболел?
Она пощупала мальчику лоб. Лоб был нормальный.
- Кино про другую планету. Она совсем не похожа на Землю. На ней все люди ходят на головах.
- На головах? - Снова удивилась мама. - Какая странная планета.
- Не волнуйтесь. - Успокоил маму сосед, старенький врач, работавший в госпитале через два квартала. - Не волнуйтесь. Обычные детские фантазии. Это от страха. Пройдет.
- А про роботов? Про роботов будет? - сын ковырнул пальцем в носу, и посмотрел на меня.
- Обязательно. Про роботов - обязательно. В носу не ковыряйся.
Ложитесь на кушетку, Катя. - Говорил психоаналитик и включал тихую музыку. - Расскажите мне...
И Кэт рассказывала.
- Представь себе! - Сказал Андрей. Он только что сдал последний экзамен кандидатского минимума, и теперь они ехали за город на пикник. - Нет, ты только представь себе!
- Представляю! - Засмеялась Кэт, надевая солнечные очки. - Ты, главное, на дорогу смотри! А то у тебя сейчас перед глазами не светофоры и дорожные знаки, а протоны с электронами.
- Да ну тебя! - Обиделся Андрей, но тут же снова продолжил. - Ты только представь! Миллионы, нет, миллиарды роботов! Крохотных, малюсеньких, величиной с молекулу. Ты представляешь себе молекулу? Впрочем, не важно. Они готовятся к бою. Ну, фигурально выражаясь. Их вводят через кровь вместе с физраствором. Обычная капельница. Больной может даже не знать, что это такое. Лекарство и лекарство.
- Маньяк. Мы же отдыхать едем! А ты со своей наукой.
- Нет, ну представь! Безнадежный больной. С раковой опухолью. Величиной с кулак. И вот - роботы! Трубят трубы, гремят барабаны, и миллиарды нано-войнов устремляются в бой! У них одна задача - отыскать и уничтожить врага. Они облепляют опухоль как пчелиный рой, и убивают ее клетка за клеткой. Победа! Больной исцелен!
- Давай, генерал, дави на газ! Нам давно зеленый!
Они выехали из города и неслись по шоссе. Жарило солнце, от асфальта волнами поднимался горячий воздух. Кэт высунулась из окна. Ветер хлестнул по лицу, растрепал волосы. "Эге-гей"! - закричала Кэт. "Эге-ге-гей"! Ветер поймал крик, и унес его прочь.
- Или вот! - Андрей не заметил маневра жены. - Ты представь! Компьютеры! Наш пентиум два - полная фигня! Террабайты информации в одной микросхеме - вот что будет! Имитация нейронных цепочек! Все содержимое человеческого мозга можно будет запихнуть на винчестер, размером с коробку конфет! Вот это прогресс!
- Зачем? - Засмеялась Кэт.
- Что - зачем?
- Зачем запихнуть? Мы что, превратимся в коробки конфет? Или ты хочешь создать коробки конфет с мозгами?
- Да ну тебя! Или вот! Представь - в тебе будут жить миллиарды наноботов. Они будут изменять тебя, как ты захочешь. Захочешь - на голове вырастут ноги. Представь, если все будут ходить на головах!
- Не хочу ходить на голове! - Возмутилась Кэт.
- Не хочешь - пожалуйста! Не ходи! А можно, - Андрей прищурившись посмотрел на жену. - можно, вырастить тебе на сосках глаза! Парочку очаровательных голубых глазок! Они будут подмигивать во время секса. Хочешь глаза на сосках?
- Тьфу на тебя! Маньяк!
- Да шучу! - Засмеялся Андрей. - Зачем тебе глаза на сосках! У тебя и так все в порядке. Может свернем куда на безлюдную дорогу?
- Еще чего! И так опаздываем. Все уже давно шашлыки с пивом трескают.
- Как скажешь.
- Глаза на сосках! Тьфу! Ну и фантазер же ты, Андрюха!
- Фантазер... Скажешь тоже. Это - наука. Знаешь, что сказал сегодня профессор? Границы познания определяются лишь границами воображения. Все, что человечество может вообразить, оно рано или поздно изобретет и откроет. Жаль только, что воображение у нас скудное.
Из кустов нарисовался гаишник, поднял палку, и указал на обочину.
- Ну вот, - философски произнес Андрей, взглянув на спидометр. - за фантазии всегда приходится платить.
- Изобретатель! - Фыркнула и Кэт, и снова засмеялась. В тот день она все время смеялась.
"Здравствуй, любимый! Я так скучаю! Еще один день без тебя... Их прошло уже триста девять".
"Привет, я уехал, вернусь в следующий понедельник".
- А кто там у тебя главный герой?
- Не знаю. Пожалуй, там нет главных героев.
Как-то раз мне надо было съездить из Питера в Москву. "Эрка" отходила в шесть, часы показывали половину четвертого - у меня было еще два часа и я сидел в каком-то кафе на набережной, лениво ковыряя вилкой в омлете. Омлет был поганый.
За большим, во всю стену, окном палило июльское солнце - день выдался душный и неторопливый. Неторопливо, словно мухи, ползали между столиками официанты. У стойки, вяло потягивая пиво, сидел парень лет семнадцати, и смотрел футбол. Футболисты на экране еле передвигали ноги.
За столиком у окна устроилась молодая пара: девушка с длинными черными волосами, милая, но далеко не красавица, крутила в руке бокал с красным вином; ее визави - молодой человек, в белой рубашке с коротким рукавом импульсивно говорил что-то по мобильнику.
- Вы позволите? - ко мне подошел мужчина с фотоаппаратом на шее и чашкой кофе в руке. Он был изрядно бородат, патлат (длинные, тронутые сединой волосы, собраны сзади в жидкий хвост), и смотрел на меня сквозь очки в старой, треснутой оправе. Невнятного, вероятно когда-то рыжего, цвета футболка в сочетании с вытертыми джинсами и дырявыми кедами делали его похожим на хиппи. Да он и был хиппи, если не по принадлежности к тусовке, то уж по духу-то наверняка.
Я огляделся. С десяток столиков вокруг пустовало, но хиппующее привидение нависло надо мной, явно претендуя на часть моего жизненного пространства.
- Пожалуйста. - Я пожал плечами и кивнул на стул напротив. - Присаживайтесь.
- Спасибо. - Ответило привидение, но осталось стоять.
Я отхлебнул пива (оно уже стало теплым и пахло мочой) и посмотрел на него.
- Садитесь!
- Простите, - смутился хиппарь. - могу я попросить вас пересесть?
Я чуть не подавился пивом.
Хиппи смутился, и затараторил.
- Понимаете, вы сидите на очень удобном месте. Как раз с вашего стула открывается прекрасный вид. Вы посмотрите! - Он судорожно поставил чашку с кофе на стол, так что ложечка упала с блюдца, и протянул мне фотоаппарат. - Вот! Посмотрите.
- Куда?
- Да вот же! - Он присел рядом со мной на корточки, и неестественно изогнулся, чтобы видеть фотоаппарат из-за моего плеча. - Вот. Левее. Еще чуть-чуть. Видите?
- Ничего не вижу. - Признался я.
- Да вот же! Вот же!
И я увидел. Объектив фотоаппарата обрезал все лишнее, выхватив из окружающего мира фигуру девушки. За кадром остался ее многословный спутник, активно артикулирующий в телефонную трубку; официант, лениво прохаживающийся мимо столиков; телевизор, на экране которого, в замедленном повторе мяч влетал в сетку чьих-то ворот. Даже звук словно бы уменьшился, приглушился.
Девушка сидела, поставив локти на стол. Одной рукой она подпирала голову, тремя пальцами другой - держала за тонкую ножку бокал с красным вином. В вине тонуло солнце. Бокал налился рубиновым цветом, расплескивая блики по белой скатерти. Лица девушки не было видно против солнца: только силуэт - тонкий, трогательно хрупкий. Пряди волос завивались небрежными кольцами, пушились на концах, ловя рубиновый цвет в невесомую паутину.
Я посторонился, пуская хвостатого фотографа на свое место. Тот засуетился, защелкал затвором - то отклоняясь, рискуя завалиться на пол вместе со стулом, то наоборот вытягиваясь вперед и нависая над столом.
Спутник девушки закончил разговаривать по мобильнику, зло бросил что-то официанту, отсчитал деньги, снял со спинки стула пиджак, и пара ушла. На столе остался бокал, в котором утонуло солнце.
Мы шли по набережной. Пожилая матрона Нева неспешно влекла свои воды нам навстречу. Иногда налетал озорной ветерок, и словно надсмехаясь над деланной серьезностью давней подруги, рассыпал по поверхности воды серебристую, веселую рябь.
- Ракурс. - Говорил Виктор. Когда девушка ушла мы разговорились, и он взялся проводить меня до Московского вокзала. - Все дело в ракурсе. Мы не умеем видеть. Смотреть - да. А видеть - никак. В обыденных вещах можно разглядеть много того, что мы не привыкли замечать. И наоборот - то что представляется нам красивым, может вдруг обернуться совсем другой стороной. Ракурс. И кадрирование. Убрать все лишнее, взглянуть с правильной стороны. Найти композицию. И черное увидится белым, а белое - черным. Большое станет маленьким, а маленькое - большим. Так всегда.
- Ты наверное профи в этом деле? - спросил я. Виктор замотал головой.
- Не, я вообще нефтяник. Буровик. Это, - он кивнул на фотоаппарат. - хобби. Я всегда хожу с фотоаппаратом. Помогает смотреть. Будь моя воля - я бы всех обязал смотреть на мир через объектив. Только тогда можно хоть что-то увидеть. Что-то узнать. Жизнь - слишком быстрая штука. Поток событий, много ненужных деталей - нет возможности остановиться на главном, отбросив шелуху. Ракурс. И кадрирование.
- И что же такого особенного ты увидел через свой объектив?
- Ну, например, - сказал Виктор, вдруг сделавшись совершенно серьезным, - что на свете есть планета, где все люди ходят на головах. Она совсем не похожа на Землю.
Наверное я имел очень глупый вид, потому что он вдруг расхохотался.
- Да шучу, я, шучу! Ну ты даешь, чувак! Купился?
Я тоже засмеялся.
- Ладно, вот метро. Чернышевская. Тебе здесь десять минут пешком, а я почесал в аэропорт. Еду на вахту.
- Что, прямо так? Где твои вещи?
Он погладил свой фотоаппарат.
- У меня все с собой.
- Фотки пришлешь? - Я пожал ему руку.
- Извини старик. - Он раскрыл фотоаппарат. - Ничего не выйдет. В другой раз. Вернусь через месяц - позвони. Сфотографирую тебя по-настоящему. Бывай. И помни: главное - ракурс. И кадрирование.
Он махнул рукой и слился с толпой входящей в метро.
В фотоаппарате не было пленки.
Через три недели на вышке, где работал Виктор, случился пожар - такое иногда бывает. Загорелся резервуар с нефтью. Виктор как раз стоял рядом - он нашел отличный ракурс для снимка. Его придавило железной балкой.
Такая фигня.
- А про что еще там будет? Про любовь будет? - сын сел рядом и уставился в монитор.
- Про любовь? Конечно. На самом деле все книги - про любовь.
С каждым налетом в просторном, похожем на спортивный зал, подвале, собиралось все меньше и меньше народу. Лампы по стенам подвала горели тускло, в полнакала, то и дело угасая, и медленно разгораясь вновь. Электричества в доме давно не было, подвал освещался от аварийного генератора.
Мальчик сидел накрывшись с головой подушкой и смотрел кино. Там, на планете так не похожей на Землю, не было войн. Там все люди ходили на головах.
Мальчик крепко держал маму за руку.
Рядом с мамой и мальчиком, притулился на полу старичок доктор. Ему было семьдесят лет. Два дня назад на фронте погиб его сын. Сыну было тридцать семь. Такая фигня. До войны его сын был психоаналитиком.
- Что там слышно? - Спрашивали у доктора. - Как там?
Доктор работал в госпитале, в двух кварталах от дома. Туда привозили раненых с фронта. Вообще-то старик был онкологом, но - война есть война. Он переквалифицировался в хирурга.
- Как там наши? Дают жару?
Старик молчал. Ему нечего было отвечать. Раненых было немного. Враги применяли современное, гуманное, высокоточное оружие. От такого оружия случается совсем немного раненых.
- Ну что там? Что же?
Старик молчал. Он поправил одеяло, на котором сидел, лег, закинув руки за голову и закрыл глаза. Глаза у него были красные, в углах век скопился гной. Старик страдал коньюктивитом.
На улице шел дождь. Из черных, с лиловой кромкой, туч сыпались тяжелые капли и маленькие хвостатые бомбочки.
- Чертов мир! - сказал старик, не открывая глаз. - Эта планета - как раковая опухоль на теле вселенной. - Он усмехнулся. - Но ничего, мы ее быстро - того. Недолго уже осталось.
Старик повернулся на бок и заснул.
На следующий день в госпиталь, где работал старик попала бомба. На месте госпиталя осталась большая куча мусора. Величиной с дом. И совсем не осталось раненых.
Девять знаков после запятой. Все относительно. Молекула в сравнении с человеком. Человек в масштабах вселенной. Что меньше? Главное - ракурс. Такая фигня.
Ложитесь на кушетку. - Говорил психоаналитик и включал тихую музыку. - Расскажите мне...
И Кэт рассказывала.
- Слушай, Андрюх, ты же без пяти минут доктор. Может не надо? Ну на фига? Перетопчемся как-нибудь.
- Хрена! - Андрей закурил и налил себе еще стопку. - Ребенку нужно нормально жрать, писать в нормальные подгузники, и жить, черт возьми, в нормальной квартире! А не в этом гадюшнике! - Последнюю фразу он прокричал нарочито громко. Соседка на кухне загромыхала в ответ сковородками.
- Месяц без тебя. Как же я... мы?
- Фигня. Прорвемся. Зато буду получать нормальные бабки. И потом - месяц в жопе, но потом - месяц дома. Свободный.
- А как же наука?
Андрей сделал большую затяжку, опрокинул стопку. Поморщился, занюхал куском хлеба.
- Наука... Нафига? За эти гроши?
- Твои нанотехнологии? Твои работы? Ты же четыре года над ними квохчешь как курица.
- Слушай, Кэт, ну о чем ты? Какие к черту технологии. Чтобы угробить этот мир, нам ни к чему нанотехнологии. - Андрей усмехнулся. - Мы и так справимся. Они. Без меня. - Он налил себе еще. - Границы познания определяются лишь границами воображения! Ха! Жаль только, что воображение у нас скудное и направлено в одну сторону. Суперкомпьютеры! Ясное дело, что они будут считать, эти суперкомпьютеры. Наноботы! Ха! Ноги на голове. Хрена! Пуленепробиваемые лбы - вот что будут делать эти наноботы. Взять бы мозги некторых наших деятелей, и запихнуть в коробку из-под конфет. Вот это был бы прогресс!
- Месяц без тебя... - Кэт посмотрела на фотографию карапуза, стоящую в рамке на холодильнике. - Это очень долго.
- Фигня. - Андрей встал и обнял жену. - Прорвемся. Я всегда буду рядом. Даже там. И потом, есть ведь почта. Я буду писать каждый день. И ты пиши. Мы всегда будем вместе.
"Здравствуй, любимый! Я так скучаю! Еще один день без тебя... Их прошло уже пятьсот шестьдесят два.
В городе страшно. Неспокойно. Говорят, скоро может начаться война.
Я пошла работать в магазин, что находится в соседнем доме. Помнишь, "Гурман"? Вот туда. На всякий случай - поближе к продуктам.
Мишка вырос совсем большой. Купили ему ранец - через две недели он пойдет в первый класс. Говорят, теперь уже нет школьных линеек. Какая жалость! Впрочем, какие линейки, если война? И какая школа.
Сосед, дядя Витя, сегодня обозвал меня сумасшедшей. Кто-то растрезвонил по дому, что я пишу тебе письма. Сами они сумасшедшие.
Я скучаю по тебе..."
"Привет, я уехал, вернусь в следующий понедельник".
Просторный, похожий на спортивный зал, подвал тряхнуло. С потолка посыпалась штукатурка, по одной из стен побежала тонкая трещина. Лампочки мигнули, и погасли совсем. Стало темно и тихо.
Какое-то мгновение висела тишина. И вдруг взорвалась многоголосым криком.
Началась паника. Люди метались в каменной ловушке, натыкаясь на стены, падая, опрокидывая друг друга, пихаясь ногами и руками, вставая и снова падая.
Маленький мальчик сидел в углу накрыв голову подушкой и крепко держал маму за руку.
У кого-то нашлись спички - неясный свет чуть разогнал темноту. Подожгли чье-то одеяло - света стало больше. Толстая, железная дверь подвала погнулась - снаружи на нее навалилось что-то большое и тяжелое. Похоже, от повреждения заклинило замок.
Если бы мальчик оказался снаружи, он бы увидел, что их с мамой дом превратился в большую кучу мусора.
Какое-то время люди кричали, звали на помощь, пытались ломать дверь, сжигали одно за другим одеяла...
Потом кто-то сказал, что с улицы все равно ничего не слышно. Кто-то другой сказал, что не надо жечь одеяла - надо беречь кислород. Еще кто-то сказал что всем лучше лечь и не суетиться, так будет уходить меньше воздуха.
Все легли на пол и замолчали.
Мальчик снял с головы подушку и прижался к маме.
- Мама! - Прошептал он ей на ухо. - Я видел папу! Он там, на той планете, где все люди ходят на головах!
- Да, Мишенька. - Ответила мама. - Да.
- Здравствуй, любимый! - Шептала про себя мама мальчика. - Еще один день без тебя... Их прошло уже тысяча и один. Как в той книге. Помнишь, ты говорил, что мы всегда будем вместе? Помнишь? Скоро мы встретимся... Скажи, это очень трудно - ходить на голове?
Она помолчала, и ответила сама себе.
- Привет, я уехал...
Моему сыну нет еще и полутора. Все что он может сказать это "мама", "папа", "дай" и еще два десятка слов, которые не понимает никто, кроме него и моей жены. Но он вырастет. Пройдет совсем немного времени и он спросит:
- Папа, про что ты пишешь?
- Я пишу про выдуманную планету, сынок. Она совсем не похожа на Землю. Люди там ходят на головах.