Штурман Дора Моисеевна. Земля За Холмом

Штурман Дора Моисеевна : другие произведения.

Земля За Холмом

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]

Ссылки:

Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками

Оставить комментарий © Copyright Штурман Дора Моисеевна (tanyabu@actcom.net.il) Размещен: 10/11/2009, изменен: 10/11/2009. 741k. Статистика. Монография: Публицистика Скачать FB2		Ваша оценка:
Аннотация: Собранные в этой книге статьи были опубликованы в 1979-1982 гг. в русских журналах и газетах Израиля, Европы и США. Поскольку у каждого из этих изданий имеется своя, более или менее постоянная аудитория, есть надежда, что каж- дый читатель найдет для себя в этом сборнике что-то новое. Кроме того, при подготовке статей к печати в иные из них бы- ли внесены поправки, сокращения и дополнения (никто из нас не стоит на месте в своих воззрениях).

Дора Штурман

ЗЕМЛЯ ЗА ХОЛМОМ

Сборник статей

ИЗДАТЕЛЬСТВО "ЭРМИТАЖ"

1983 OCR и вычитка Давид Титиевский dosik41@km.ru

Дора Штурман Библиотека Александра Белоусенко belousenkolib.narod.ru

ЗЕМЛЯ ЗА ХОЛМОМ

(Сборник статей)

Dora Shturman

ZEMLYA ZA KHOLMOM

("The Land Over the Hill." Collection of articles.)

Library of Congress Cataloging in Publication Data

Shturman, Dora.

Zemlia za kholmom.

1, Soviet Union-Politics and government-1953-

-Addresses, essays, lectures. 2. Soviet Union-Social

conditions-1970- -Addresses, essays, lectures.

3. Dissidents-Soviet Union-Addresses, essays, lectures.

h. Russian literature-20th century-History and criticise

-Addresses, essays, lectures. 5- Authors, Bussian-

20th century-Addresses, essays, lectures. I. Title.

DK27lbSlH7 1983 9Vf. 085 83-5723

ISBN 0-938920-32-k

Cover design by Leana Yefimov

Published by HERMITAGE

2269 Shadowood Drive,

Ann Arbor, Michigan 48104, USA

СОДЕРЖАНИЕ

От автора ........................................7

"О русская земля, ты уже за холмом!.." ..............11

Правда и ложь...................................21

Советологи на карнавале детанта ....................44

Американец на рандеву с Россией ...................64

(О книге X. Смита "Русские")

Стукачи и "гонг справедливости" ...................91

Законопослушный бунт ...........................116

(По поводу книги В. Буковского "И возвращается ветер'')

Сталин и утопия коммунизмао.................... 147

(О брошюре В.Чалидзе "Победитель коммунизма")

"С кем вы, мастера культуры?" .....................158

(О статье Г. Померанца "Сон о справедливом возмездии")

Блеск и нищета Александра Зиновьева ...............209

Мысли по поводу .................................229

(О статье Андрея Синявского "Диссиденство как личный опыт")

В тоске по утраченным абсолютам ...................243

(О статье А. Сахарова "Тревожное время")

ОТ АВТОРА

Собранные в этой книге статьи были опубликованы в

1979-1982 гг. в русских журналах и газетах Израиля, Европы

и США. Поскольку у каждого из этих изданий имеется своя,

более или менее постоянная аудитория, есть надежда, что каж-

дый читатель найдет для себя в этом сборнике что-то новое.

Кроме того, при подготовке статей к печати в иные из них бы-

ли внесены поправки, сокращения и дополнения (никто из нас

не стоит на месте в своих воззрениях).

В статьях сборника изложены преимущественно чита-

тельские впечатления автора, возникавшие по ходу чтения

свободной русской публицистики наших дней. Исключение

составляют статьи о книге X. Смита "Русские" и о современ-

ной советологии. Автор не претендует на исчерпывающий ха-

рактер последней статьи. Это всего лишь отклик на некоторые

доступные автору факты израильского и западного восприя-

тия советского феномена. Естественно, что, стремясь быть по

возможности объективным, автор не ушел в своих реакциях

от самого себя.

Несколько слов о терминологии, принятой в этой книге.

В современной неподцензурной русской печати резко усили-

лась тенденция переосмысления некоторых общепринятых

терминов: "демократия", "социализм", "коммунизм". Воз-

никла наклонность к буквальному переводу этих терминов на

русский язык: их понимают как "народовластие", "общест-

визм", "общинность". Понятно, что при чисто этимологиче-

ском, а не историческом восприятии этих терминов оказыва-

ется, что демократии, то есть прямого, непосредственного, со-

борно-вечевого народовластия как принципа общегосударст-

венной организации, нет нигде в мире и что именовать социа-

лизмом или коммунизмом тоталитарную партократию просто

нелепо.

Автор, однако, предпочитает остаться при исторически тра-

диционном наполнении этих терминов, и вот почему. Прежде

всего по причине привычности этих терминов для большинства

употребляющих их людей. Множество слов во всех современ-

ных языках давно отошли от своего первичного этимологи-

ческого наполнения, и никто не торопится переназывать обо-

значаемые ими предметы. Рубль, например, обозначал когда-то

отрубленный кусок серебра определенного веса, а теперь

это клочок гербовой бумаги совсем иного достоинства. Что с

того?

За словами "западная демократия" в нашем сознании

возникает не всенародное вече, а плюралистический строй,

подчиненный "четкому, ясному и воспроизводимому пра-

ву" (Н. Винер), легализующий свободную конкуренцию

вещественных товаров, воззрений, критериев, идей, образов

и программ, допускающий к такой конкуренции все неуголов-

ные меньшинства данного общества вплоть до отдельных лиц.

Меньшинства и отдельные лица могут выдержать конкурен-

цию с большинством лишь в том случае, если и они найдут до-

статочный спрос на свои товары (в том числе - и на свои идеи,

образы, программы, решения и услуги). В конечном счете бы-

тие и будущее такого общества зависит от критериев, потреб-

ностей и вкусов ВСЕХ ЭЛЕМЕНТОВ ДЕМОСА, выступающих в качестве

покупателей,заказчиков, избирателей. Поэтому

судьбоносное значение обретают в границах ТАКОЙ демокра-

тии свойства и вкусы каждого из совокупности лиц, образую-

щих общество (народ, демос).

В рамках такого строя могут существовать и объединения,

внутри себя организованные соборно-демократически (артели,

кооперативы, кибуцы, товарищества и пр.). Не исключены и

объединения, внутри себя построенные авторитарно и даже

тоталитарно. Их структура будет организована так, как того

пожелали их члены или добились их лидеры. Тоталитарность

характерна, например, для организаций преступного мира.

Авторитарность нередка в некоторых религиозных объедине-

ниях. Но внешне все эти группы конфликтно или лояльно

включены в общую конкурентно-демократическую макроси-

туацию.

Сохраняются в рамках такого общества и некоторые ли-

нии жестко-централизованного государственного регулирова-

ния (военная, охранная, энергетическая, экологическая, на-

циональные службы и т. д.). Но и государство подчинено "чет-

кому, ясному и воспроизводимому" демократическому пра-

ву, отчетливо ограничивающему его полномочия, иначе это не

демократия. Независимый суд должен гарантировать возмож-

ность иска "гражданин против государства" в случае выхода

государства из границ Права.

Главной опасностью для существования демократии, ко-

торая в этой книге называется конкурентной, являются по-

стоянно присутствующие внутри нее и очень усилившиеся в

последние десятилетия, с одной стороны, тенденции монопо-

лизма (разных этиологии) и централизма, а с другой - не-

желание или неумение поставить разумные пределы свободе

асоциальных объединений и лиц. Конкурентная демокра-

тия - трудная динамическая система, требующая от общества

и его депутатов в правительстве непрерывных забот о ее сохра-

нении. Иначе она немедленно начинает двигаться либо к хаосу,

либо к централистской стагнации. Но ничего лучшего и при

этом реального ни теоретики, ни практика, насколько я знаю,

человечеству еще не предложили.

Какие доводы, кроме привычки, позволяют сохранить за

тоталитарной партократией названия "социализма" или "ком-

мунизма"?

Прежде всего тот исторический факт, что советское ново-

образование и его метастазы имеют в качестве своего идеоло-

гического, политического и структурного первоисточника уче-

ние Маркса о построении коммунистического (в первой фазе

своей социалистического) общества. Почему первичная эти-

мология данных НАЗВАНИЙ должна играть в этом случае

большую роль, чем генеалогия самого ПРЕДМЕТА, обозна-

ченного этим названием?

Кроме того, все попытки осуществить в масштабах совре-

менного государства учение Маркса о диктатуре пролетариата

и построении коммунизма С НЕИЗБЕЖНОСТЬЮ приводят к

созданию тоталитарной партократическои диктатуры. Это на-

глядно подтверждается не только опытом, но и всеми вдум-

чивыми попытками произвести такую операцию НА БУМА-

ГЕ - в идеальных условиях. Имеется поэтому достаточно ос-

нований не отказываться от привычных названий только из-за

того, что, стремясь к хорошему результату, связанному со

словами "общество" (социум) и "община" (коммуна), мы

НЕОТВРАТИМО получаем плохой результат, с этими словами

сопряженный лишь антагонистически.

Автор стремился избежать в своих размышлениях реак-

тивных суждений, скорее эмоциональных, чем рациональных.

Пусть читатель судит, в какой мере этого удалось достичь.

Реактивность мысли - это ее маятниковая раскачка из край-

ности в крайность, из апогея в апогей, от стены к стене, от

одного максималистского абсолюта к другому, тоже макси-

малистскому, абсолюту. Могучие социалистические иллюзии

начала века сменились яростным отталкиванием изживших

эти иллюзии умов не только от социализма-коммунизма, но

и от либерализма, космополитизма, демократичности и гу-

манности, а с другой стороны - от активно-преобразователь-

ного отношения к миру, которые представляются теперь их

критикам лишь почвой, вскормившей партократических

монстров XX века. Между тем либеральная, демократическая

и реформаторская мысль XIX века принесла нам немало не-

отменимых ценностей. Может быть, нам следует научиться от-

делять эпохальные заблуждения мысли от ее завоеваний, не

становясь при этом ни конформистами, ни нонконформиста-

ми? Ибо и в первом и во втором качестве мы в равной мере,

хотя и с обратными знаками, становимся пленниками чужих

концепций...

За 2/3 века свободная русская мысль в эмиграции, в Сам-

издате и в Тамиздате накопила огромный фактографический

и аналитический материал о теории и практике социализма-

коммунизма. Автор будет счастлив, если окажется, что ему

удалось добавить к этому материалу хотя бы крупицу.

"О РУССКАЯ ЗЕМЛЯ, ТЫ УЖЕ ЗА ХОЛМОМ!..."

Как бы ни называли мы переезд из страны, где родились,

выросли, созрели, а иногда и состарились, в другую, иноязыч-

ную и инокультурную, страну: эмиграцией, бегством, изгна-

нием, репатриацией или восхождением, как бы мы этот пере-

езд ни понимали и ни толковали, - это все равно ЭМИГРА-

ЦИЯ.

Эмиграция - шаг болезненный и мучительный, как пере-

садка взрослого растения с развитой корневой системой. Даже

тогда, когда новая почва тучнее старой, когда она по всем по-

казателям должна быть для растения более подходящей.

Даже при собственном его, "растения" (например, искреннего

сиониста или немца, предки которого приехали в Россию при

Екатерине II, а то и при Ленине-Сталине), убеждении, что но-

вая почва лучше, а старая - это вообще не его почва. Даже в

том случае, когда сама почва убеждена, что пересаживаемое

растение ей не нужно, и спешит его исторгнуть и выбросить,

как бурьян: пусть засыхает. Даже тогда эмиграция мучительно

тяжела для существа с развитой корневой системой (в куль-

турном, языковом, эмоциональном и прочих человекообра-

зующих отношениях).

Душевное здоровье - это, мне кажется, основное условие

наименее катастрофического вживания иммигранта в новую

почву. Одновременно оно же (душевное здоровье) - наиболее

дефицитное из свойств людей XX века, имеющих развитые че-

ловекообразующие признаки.

Кроме того, вживание в новую почву - каторжный повсед-

невный труд, не для всех посильный. Способности без трудо-

способности вообще не заключают в себе существенной цен-

ности, в условиях же эмиграции одаренность без очень высо-

кой трудоспособности превращается в отрицательный фактор:

способности порождают рост претензий к новому положению,

а недостаточная трудоспособность не позволяет занять хотя бы

привычное положение - такое, как то, что оставлено позади.

Если бы статья моя была хоть в какой-то мере письмом в

Союз, я бы заметила (для начала), что эмиграция (из любых

побуждений) требует неотвратимых стимулов (за спиной или

впереди, а еще лучше - и за спиной, и впереди), душевных

сил и готовности к напряженнейшему труду, привычному и

непривычному.

Я не сомневаюсь в том, что, сопоставив заголовок моей

статьи с моей фамилией, одни читатели взорвутся вопросом:

"О, бедная Русская земля! Когда же ОНИ, наконец, оставят

ее в покое?!"

Другие, напротив, страдальчески воскликнут: "Когда же,

наконец, МЫ обретем чувство собственного достоинства и пе-

рестанем лезть в ИХ дела?!"

Но что же делать, если автор, подобно миллионам других

своих современников, существо МНОГОПРИНАДЛЕЖНОЕ?

И никто не властен этого отменить, даже он сам. Попытки по

собственному решению отменить в себе эту многопринадлеж-

ность мы наблюдаем вокруг себя постоянно, и чаще всего они

неудачны.

Итак, в "пятом пункте" как советской, так и принятой в

некоторых оппозиционно-эмигрантских кругах анкеты автор

уверенной рукой выводит роковое "да".

Со своей и своих друзей большими (смешанными, как ни

странно) семьями он решил жить и работать в маленьком

осажденном Израиле, делу которого верит и задачу коего

(создать национальный очаг для всех, пишущих в "пятом

пункте" разнообразных анкет "да") считает необходимой,

достойной и разрешимой честными средствами.

И тем не менее у автора в сердце звучит постоянно и го-

рестно: "О Русская земля, ты уже за холмом!..."

"За бугром" - как говорили и говорят в России о нынеш-

них наших местопребываниях, мой читатель. И ни "филам", ни

"фобам", ни даже "фагам" самых разнообразных происхожде-

ний и ориентации не перечеркнуть этой органической много-

принадлежности. В том числе и ни одной из почв - ни старой,

ни новой - не исторгнуть из себя корней этих разнопринадле-

жащих особей. Ведь почву образуют ВСЕ корни, когда-либо

жившие в ее пластах, и все останки, в ней захороненные: но-

вейшие и древние, желанные и нежеланные.

Помимо всего прочего, автор еще и экземпляр общего для

Земли вида Homo Sapiens, - словно мало было для тяжести

его положения параметров, перечисленных выше. Не будучи

биологом, я не знаю, кто дал виду Homo определение Sapiens

и чем поплатился за высокомерное легкомыслие этого опре-

деления. Но название обязывает не меньше, чем положение, и

потому, вероятно, мы так много умствуем, устно и пись-

менно...

Сказанное мною должно оправдать ту настойчивость, с

которой, по моему глубокому убеждению, житель каждой

точки нашей маленькой, но горячей планеты имеет право и

основание обсуждать любые ее проблемы: планета одна; вид -

один; любая индивидуальность - МНОГОПРИНАДЛЕЖАЩА.

Кроме того, транспорт все более быстроходен, а вооружение

дальнобойно. Исходя из этого, позволю себе высказать не-

сколько наблюдений весьма малоопытного эмигранта (два

года не срок) 1 над нашим мировым эмигрантским лагерем

и некоторые соображения, связанные с этими наблюдениями.

Наблюдения эти отнюдь не исчерпывающи и на точность, а

также на научную строгость, не претендуют. Они субъективны,

как лирическое стихотворение, и автор просит расценивать

этот очерк лишь как реплику в диалоге.

Здесь, в Израиле (речь идет о количественно не очень

большом, но активном и качественно весомом круге), весьма

существенно осложняет вживание в новую почву явление, ко-

торое я условно назову синдромом лидерства. Этот комплекс

присущ, мне кажется, чаще всего достаточно ярким лично-

стям, энергичным людям, которые в пору своей борьбы за вы-

езд из СССР вдохновляли и возглавляли группы то ли друзей,

то ли единомышленников, то ли просто людей одного пути,

одной судьбы. В израильском русском журнале "22", в одном

из первых номеров этого года, В. Богуславский с блестящей

и грустной иронией объяснил, почему Моисей не вошел в Хана-

анскую землю, а покинул народ свой на ее пороге: он исчер-

пал свою миссию.

Если лидерство человека определялось задачей, которая

теперь уже решена им, или ситуацией, которая снята самим

фактом его победы, если человек богат и силен качествами,

весьма исключительными и существенными в той, старой ситу-

ации, но ненужными в новой, - ЧТО ЕМУ ТЕПЕРЬ ДЕЛАТЬ?

Вероятно, стать равным среди равных в рядах вчерашних "ве-

домых" и учиться с азов новой для всех жизни. Научишься

раньше и лучше других - опять станешь лидером, если послед-

нее так уж для тебя существенно. Для многих это оказалось

настолько существенным, что непосильным стал даже мини-

мальный интервал необходимой учебы: языку, основам ново-

го общежития, требованиям нового способа существования.

Какое-то время жилось за счет накоплений (моральных и со-

циальных) вчерашнего лидерства: интервью, разъезды, фору-

мы, воспоминания, хлопоты о выезде еще не выпущенных...

А потом? Пришел момент, когда все-таки необходимо стало

начинать разбивать шатры, рыть колодцы, осваивать пастби-

ща, КАК ЭТО ДЕЛАЮТ ВСЕ (цитирую в пересказе В. Богу-

--------------------

1 Статья писалась в 1979 году.

славского). Некоторым из вчерашних лидеров ИСХОДА, КО-

ТОРЫЙ КОНЧИЛСЯ, ИБО ПРИШЛИ НА МЕСТО, это "КАК

ВСЕ" оказалось вполне под силу. И они - по личной своей ода-

ренности стали решать свои и общие задачи лучше и быстрее

других и тем восстановили свое привычное, хотя и видоизме-

ненное, положение в старом или в каком-то новом кругу. Но

иные этого обидного и непереносимого для них "КАК ВСЕ"

так и не осилили. И рухнули в тяжкую бытовую или психоло-

гическую (а то и в обе одновременно) прострацию. Даже для

тех, кто ехал не потому, что решительно не мог жить в Союзе,

а потому, что рвался в Израиль, то есть уходил "ТУДА", а не

"ОТТУДА", это неизбежное безвестное напряжение учениче-

ства при глубоко въевшемся синдроме лидерства оказалось

тяжким, а иногда - невозможным. Отчасти отсюда - горькие

жалобы на несовершенство нового мира, на неблагодарность

и непонимание окружающих, на... Разумеется, лишь отчасти,

ибо несовершенств и непонимания и в самом деле хватает.

В том, как трудно остаться лидером при переходе, именуе-

мом пусть не эмиграцией, а возвращением, репатриацией, ска-

залась, мне кажется, одна из особенностей, притом весьма рас-

пространенная, оппозиционного лидерства в тоталитарной

стране. В безнациональном СССР выйти на улицу и сказать:

"Эй, вы, слышите, Я - ЕВРЕЙ!" - это подвиг. Это уже акция,

действие. Там ЛЮБУЮ национальную принадлежность, ВКЛЮ-

ЧАЯ РУССКУЮ, опасно акцентировать В УЩЕРБ "СОВЕТСКО-

МУ ПАТРИОТИЗМУ" (государственно-системно-идеологиче-

ской, а не национальной гордости, преданности и верности).

Во укрепление и восхваление такового - пожалуйста; в

противовес - ни в коем случае. Что же тогда говорить о сепа-

ратизме или стремлении выехать в страну, которую считаешь

более близкой себе, чем СССР? Для еврея же декларирование

своей национальности сопряжено с дополнительным (как бы

помягче выразиться?) социальным дискомфортом. Это спра-

ведливо и для более свободных стран, чем СССР (иногда). Не-

многие на это решаются там, в СССР. Естественно, что такая

решимость увеличивает и самоуважение, и уважение со сторо-

ны окружающих. В Израиле же на подобную декларацию

("Я - еврей!") вам удивленно ответит любой старожил или

абориген: "Аз ма? Куляну йегудим". Или: "Ну, и что? Все мы

евреи". И недавняя героическая акция обретет юмористиче-

ский оттенок. Согласитесь, что это неприятно. И особенно не-

приятно, если, кроме этого "Я - еврей!", сказать ПОКА ЧТО

по сути и нечего.

Я понимаю, что мои размышления кажутся европейскому

или заокеанскому эмигранту, да еще нееврею, безынтересны-

ми. Но не будем спешить. ЛЮБОЕ советское оппозиционное

лидерство (прошу не сразу тезис мой отвергать) УПРОЩЕНО

тем, что в СССР всякий человек с нормальным инстинктом

самосохранения обычно держит язык за зубами. Там каждый,

кто существенно смелей окружающих, кто громче и чаще, чем

они, выражает даже весьма распространенные, но не выска-

зываемые другими мысли, - ДЕЙСТВИТЕЛЬНО И БЕЗ КА-

ВЫЧЕК ГЕРОЙ. Я не говорю уже о тех, у кого и мысли не-

тривиальные. Таких везде мало. Далее: содержание высказы-

ваний смелого человека в СССР как правило бывает негатив-

ным. Там иначе и быть не может. ТАМ нас более всего пора-

жает смелость ругать давящую на всех силу.

Свобода для нас, покинувших СССР, устойчиво ассоцииру-

ется прежде всего с отказом, с несогласием, с решимостью

"все перестроить", с так долго нам до этого недоступным

гласным СПОРОМ. Конструктивность позиции для жителей

мира, воспринимаемого ими в первую очередь как тюрьма,

есть нечто пока еще необязательное, маячащее где-то там, впе-

реди, в далеком "после победы". Не будем здесь говорить о

вещах, доказанных горчайшими опытами истории: ни один

разрушительный шаг не имеет смысла и оправдания вне чет-

кой РЕАЛЬНОЙ положительной антитезы. Отметим лишь сле-

дующее: в новом нашем окружении крикунов, протестантов,

отрицателей, разрушителей, несоглашателей и без нас - хоть

отбавляй. Мне приходилось уже не раз слышать, что и в этом

мире (в Израиле и вне его) свободы слова нет: одни не могут

найти себе издателя, другие - средств для издания своих ра-

бот; третьи, издав их, встречают равнодушие или антипатию,

не раскупаются или дружно обруганы критикой и публикой;

четвертые будто бы подвергаются законспирированным ка-

рательным санкциям: их не берут на государственную работу

и пр. Все это, возможно, и так (судить о том еще не могу).

И вместе с тем в мировом океане демократической печати

всех родов и жанров бушует океан САМОосуждения, САМОоб-

винения, САМОобличения ДЕМОКРАТИИ - демократических

правительств, лидеров, институтов, общества и т. п. Израиль в

этом смысле отнюдь не исключение. Перешагнув границу меж-

ду отсутствием гражданских свобод и наличием таковых, то

есть добившись того, за что он столетиями боролся, демокра-

тический мир словно бы не заметил, что достиг цели своей

борьбы. Теперь, казалось бы, надобно ему не дальнейшее рас-

крепощение (ОТ ЧЕГО?), а самоочищение, самоисправление,

самоукрепление, самооборона. Нынешняя демократия в пол-

ном объеме всех ее рынков удовлетворяет не что иное, как

запросы всех своих сочленов. Любые запросы: от высоких до

самых низменных. Возникла настоятельная необходимость

СОВЕРШЕНСТВОВАТЬ СПРОС. Демократия же продолжает

бороться за увеличение своих свобод, т. е. действовать в Поль-

зу полной своей дестабилизации и необороноспособности.

Нас в этом многоголосии, еще, по-видимому, не нащупав-

шем золотой середины между свободой слова и внутренней

ответственностью за свои слова, и не слышно. Мудрено ли,

что весь пыл отрицаний, несогласия, разрушения, который и

мы воспринимаем как самую суть свободы, мы обращаем

друг против друга? Ведь мы на первых порах единственные

реальные собеседники друг для друга в новой жизни. Не пото-

му ли политические эмигранты (современность показала, что

и те, кто считают себя не эмигрантами, а репатриантами) всегда

так неистово спорят друг с другом? А за спиной у нас не толь-

ко общественное безмолвие, но и привычные, незабвенные,

многочасовые комнатные дискуссии, составляющие хлеб и

воздух души.

Но допустим, что новый язык освоен, и мы заговорили

со своим новым окружением лексически полноценно, тем са-

мым весьма расширив для себя поле общения. В Союзе в ка-

честве "выигрыша", "очка" засчитывается уже одно только не-

восхваление того, что "сверху" велят хвалить, умолчание о

том, о чем ритуалом положено упоминать, намеки, которые

можно толковать весьма широко, в том числе и крамольно...

Интонация - и та засчитывается как нравственная победа над

господствующим раболепием. Иными словами, когда ВСЕ

МОЛЧАТ, уже только один намек на то, о ЧЕМ ВСЕ МОЛЧАТ,

делает человека личностью выдающейся. Но когда ВСЕ могут

говорить ОБО ВСЕМ, критерий отбора меняется. Чтобы стать

лидером, надо либо говорить о том, о чем думает какое-то

множество, но ТАК ГОВОРИТЬ, ЧТОБЫ ПЕРЕГОВОРИТЬ

МНОГИХ ДРУГИХ (ибо говорить-то никому не заказано);

либо сообщать (и умело, хорошо сообщать) НЕТРИВИАЛЬ-

НЫЕ МЫСЛИ. Да еще ЗАСТАВИТЬ КАК-ТО СЕБЯ УСЛЫ-

ШАТЬ, что в этом наперебой галдящем, "безумном, безумном,

безумном, безумном мире" отнюдь не просто!

Я знаю, что мое последующее рассуждение покажется

многим ошибочным, но рискну его изложить. Честолюбие

часто рассматривается как положительный компонент полити-

ческой, или научной, или творческой, или производственной

и т. п. деятельности. Положительный, потому что стимулиру-

ет соревновательную активность. Иногда честолюбие оце-

нивается как неизбежный и обязательный элемент всякой

общественной деятельности. По всей вероятности, честолю-

бие в качестве стимула деятельности хорошо (или терпимо?)

в меру: до тех пор, пока оно не начинает заслонять смысл са-

мого дела и не приводит к неразборчивости в средствах. Но,

мне кажется, честолюбие всегда ОСЛОЖНЯЕТ наши задачи:

одно дело - быть до конца поглощенным смыслом самой ра-

боты, другое - думать (постоянно? Еще и? Более всего?..),

работая, о том, как ты выглядишь со стороны за этим заня-

тием, обеспечен ли льстящий твоему честолюбию "обгон" со-

перников на данной дистанции, что следует делать, дабы его

обеспечить. Поэтому, будь заметка моя (повторяю) хоть не-

много письмом в Союз, я бы посоветовала потенциальным

эмигрантам и репатриантам загодя справиться с инфантилиз-

мом обостренного честолюбия. Или, на худой конец, загнать

его в себе куда-то поглубже, подальше - до лучших времен,

чтобы его не чувствовать излишне остро, чтобы оно не болело.

Иначе, если подростковая тщеславность не изжита в нас, как

ей и положено, с наступлением зрелости, она угрожает, говоря

фигурально, каждому из нас своей внутренней Святой Еленой.

ТАМ у нас всегда, в случае наших неудач, наготове было спра-

ведливое (чаще) или несправедливое (реже) объяснение: "Не

дают", "Не пускают", "Невозможно"!.. "Не дают" самолюбию

куда легче перенести, чем "не получается". От последнего на-

ша гордость страдает горше. Нам и ЗДЕСЬ порой куда легче

думать, что НЕ ДАЮТ, чем что НЕ ПОЛУЧАЕТСЯ. И напрасно:

причины нынешнего "не получается" (или "получается мед-

ленно", "плохо", "не сразу") так же объективны, как и причи-

ны прежнего утешительного "не дают". Здесь перед нами ги-

гантский труд "пересадки", вживания, переучивания. Здесь,

будь мы и семи пядей во лбу, "сразу" получиться не может. Не

из-за злонамеренности среды (восприятие, подсказанное нам

нашим советским манихейским комплексом), а из-за ее ино-

качественности для нас.

Есть у нас, на мой взгляд, и еще одна общая слабость. Мы

не ощутили, перешагнув границу, что демократические стра-

ны, в которые мы попали (включая Израиль), - это и есть об-

щественная реальность, альтернативная в своих определяющих

системных чертах ненавистной нам диктатуре. Нас так долго

учили служить Исчерпывающей Непогрешимой Единственно

Верной Идее, которая должна привести нас к Идеальной Дей-

ствительности, что и противопоставить ей мы стремимся нечто

во что бы то ни стало Всеобъемлющее, Исчерпывающее и Иде-

альное - как в теории, так и на практике (каждый из нас - со

своей точки зрения, разумеется). И если уже приходим от от-

рицания того, что у нас за спиной, к тому, что модно сейчас на-

зывать "конструктом", то желаем, чтобы это был "кон-

структ" не менее всеобъемлющий и категорический, чем от-

вергнутый. Нечто неидеальное, но лучшее, чем отвергнутое,

вполне терпимое, а главное - способное улучшаться, нас не

устраивает. Нам нужен всеобъемлющий "антиабсолют". Это

вынуждает нас, отталкиваясь от одной глухой стены, лететь к

противоположной стене же. Маятниковый принцип мышле-

ния - принцип метаний из крайности в крайность - проносит

нас мимо самых ценных зон мысли и чувствования. Он по-

рождает в нас взаимную нетерпимость и не дает нам про-

тивопоставить отвергнутому тоталитаризму плюралистиче-

ское единство. Практически, на менее отвлеченных (жи-

тейских и деловых) уровнях это наше свойство в сочета-

нии с другими конкретными и отвлеченными причинами

тоже ведет нас к состоянию перманентной эмигрантской

внутренней битвы. А ведь для россиян выработка парламент-

ских способов взаимоотношений разномыслящих лиц и групп

особенно важна. Для демократических стран Запада парла-

ментаризм есть функция их естественного социально-эконо-

мического развития. Всякий, кто мало-мальски непредвзято

занимался русской историей, знает, что в России 1860-х-

1917-го гг. парламентаризм тоже складывался, медленно, с по-

ражениями и победами, с наступлениями и отходами, но В

ОБЩЕМ - он развивался, врастал в государственный и обще-

ственный быт, набирал силу и устойчивость. Социализм более

всего страшен тем, что по ряду конкретных и общих причин, о

которых здесь говорить невозможно, он прерывает историче-

ское существование и развитие государственного организма и

заменяет его произволом партократического "псевдобога", во

зле - всемогкщего, в добре - беспомощного.Но ведь коль

скоро в социалистических странах естественное развитие об-

щества ПРЕРВАНО, ОСТАНОВЛЕНО, то и демократия как

структура уже не сложится в них с той высокой мерой эволю-

ционности, постепенности,стихийности, с какой она складыва-

лась в Западной Европе или в той же России! Я хочу быть по-

нятой верно: и там были политические движения, литератур-

ная борьба, восстания, революции. Но они возникали, как вол-

ны, над глубинными изменениями образа жизни, миропонима-

ния, способов добывания хлеба насущного, толкований хлеба

духовного. В условиях социализма вся небывалая мощь го-

сударственной монопартократии направлена на консервацию

существующего порядка, на уничтожение в зародыше воз-

можностей эволюции. Такому "целенаправленному самосо-

хранительному движению бессознательно противостоять нель-

зя. Не является ли сейчас одной из неотложнейших задач оп-

позиционной и эмигрантской России сознательное, практи-

ческое освоение в общем литературном быту парламентских

форм взаимоотношений? Ведь иначе, как СОЗНАТЕЛЬНО,

нам плюрализма не восстановить, не овладеть его техникой и

содержанием. Можно бы даже эстетизировать его нынешние

гладиаторские приемы, которые мы наблюдаем по телевизо-

ру, - ведь у нас есть, к сожалению, для этого время. Нам ско-

рый созыв Учредительного собрания в Москве не угрожает.

И опять - ощущение двухсторонней неприязни со стороны

апостолов двух миропонимании из-за неуместного "нам" в

устах израильтянки. Но дело не только в той многопринадлеж-

ности, о которой сказано в начале этой статьи. Дело еще и в

том, что Россия страной однонациональной никогда не станет.

И даже евреи и немцы, которым есть куда уезжать, уезжают

не все, а лишь в некой своей части. Реальность состоит не

только в том, что человечество делится на народы и что народу

нужен национальный дом, но и в том, что евреи (к примеру)

живут в России лет четыреста, если не больше, и что как рос-

сияне они "старше" очень многих других российских народ-

ностей. Короткий опыт жизни в многонациональном и разно-

верном ДЕМОКРАТИЧЕСКОМ государстве, даже таком ос-

ложненном и молодом, как Израиль, убеждает, что жить, не

мешая друг другу и не уничтожая друг друга, а, напротив, со-

трудничая, силы разнородные, чуждые и даже друг другу не-

симпатичные могут только в демократических обстоятельст-

вах. Мое "нам" естественно для меня и потому, что в моем

российском прошлом друзья не спрашивали милого им чело-

века о национальности и не по национальному признаку от не-

приятного человека отвращались. Я дружила, роднилась и

сближалась только с такими людьми, для которых личност-

ный подход к человеку превыше всего.

Как там, так и здесь общество состоит отнюдь не только из

таких людей. Там же и государство всей своей мощью препят-

ствует такому подходу людей друг к другу, чего здесь нет. Но

Демократическая Россия сумеет справиться с историческим

фактом своей многонациональности, а демократический Со-

юз республик предоставит своим сочленам свободный выбор.

Думаю, что не все республики ТАКОЙ союз разорвали бы. Как

же в любых групповых взаимоотношениях найти в себе силы

и умение перестать быть отпечатком давящей силы, которая

порождает оппозицию как РЕ-акцию на свой гнет? Много раз

писалось, что тоталитарные партии суть туго свернутые эмбри-

оны завтрашнего партократического государства, готовые в

любой подходящий момент молниеносно в него развернуться.

Не могут ли оппозиции и эмиграции стать неким оперативным

и прагматичным прототипом парламента, более счастливого,

чем российские Думы и Учредительное собрание?

Вполне возможно, что призраки тоталитарного экстре-

мизма, которые мне то и дело чудятся во взаимоотношениях

лиц и групп, - это только плоды моего расстроенного вообра-

жения: пуганая ворона куста боится. Во всем том, что здесь

сказано, куда меньше "ума холодных наблюдений", чем "серд-

ца горестных замет", накопившихся в течение двухлетнего

срока, о котором упомянуто выше.

"22"Москва - Иерусалим"Љ8, 1979. Тель-Авив.

ПРАВДА И ЛОЖЬ

1. "КОГДА Я ВЫРАСТУ..."

Один мой не очень юный друг, мечтая о времени, когда

перед ним откроются жизненно необходимые ему возмож-

ности, по сей день говорит с горьковатым юмором: "Когда

я вырасту..."

Мне же при воспоминании о нашем доэмигрантском

отношении к печатному (и тем более - к свободному) Сло-

ву, хочется написать: "Когда мы были маленькими..."

Ибо мы действительно были очень наивными, пока не

столкнулись с беспомощностью раскрепощенного Слова.

Люди с кляпом во рту думают лишь о том, чтобы выплю-

нуть кляп. Когда во рту кляп, кажется, что достаточно произ-

нести свои мысли вслух - и мир замрет, потрясенный их прав-

дой. Но вот выплюнут кляп, и покончено с нервной лихорад-

кой из-за нескольких рукописей, пущенных в подземные ру-

чейки Самиздата.

Когда мы были маленькими, мы думали, что правдивые

книги способны поставить мир с головы на ноги. Но и правди-

вейшие из книг не ставят человечество с головы на ноги пото-

му, что у людей нет Единого Мирового Уха, которое впивало

бы все к нему обращенное. Люди разделены. Каждый из нас

обладает отдельным слухом. А тем, кто пишет самые лучшие

книги, мешает увидеть свою беспомощность утешительная

иллюзия единого мирового слуха. Чувствуя за весь мир, гово-

ря для всего мира, честная мысль (дадим ей условное имя

Правда) ограничивается самовыражением и надеждой, что ми-

ровой слух ее уловит, что мировой разум ее поймет, что миро-

вая душа на нее отзовется.

Но жизнь устроена так, что никто не может ничего услы-

шать и понять за другого. Один может говорить за всех или

для всех, но услышать, понять, впитать услышанное может

только каждый сам за себя.

В отличие от простодушной Правды корыстная Ложь ни-

когда не забывает об отсутствии благодарно настороженного

Мирового Уха. Ложь всегда озабочена технологией, техникой

и ресурсами для своего внедрения в ряд конкретных сознаний

и душ. Она не полагается на случайных слушателей с их пас-

сивностью и леностью мысли. Она вползает в мозг получате-

ля, вьет в нем гнездо, осваивает и перестраивет его нужным

ей образом.

В XX веке Ложь, управляющая поведением миллиардов

людей, обрела планетарные масштабы и вооружилась всемо-

гущей технологией, техникой и ресурсами своего внедрения

в управляемое сознание.

Правда же осталась такой, как была: полагающей, что каж-

дый волен услышать ее и за ней последовать. "Когда я выра-

сту, - говорит Правда, - я изыщу - с миру по нитке - боль-

шие деньжищи, соберу правдоискателей и открывателей и на-

учусь находить дорогу ко всем, кого я хочу приобщить к

себе".

Но Правда может и не вырасти: не все дети становятся

взрослыми, некоторые до этого не доживают.

Не заботясь всерьез об адресате, беспечная Правда не забо-

тится и о том, в каком языковом и понятийном оформлении

адресат способен ее воспринять. Между тем учителя и ученые,

пишущие о науке для широкого круга читателей-неспециали-

стов, знают: нет мысли настолько сложной, чтобы ее нельзя

было изложить доступно. И еще: ни одна самая верная мысль

не становится личным достоянием слушателя, читателя, зрите-

ля, если ее освоение не затрагивает их чувств. Чувство же за-

трагивается лишь тогда, когда мысль говорящего пересека-

ется с личным опытом и личными интересами слушателя.

2. ОДНОСТОРОННЯЯ БИТВА

Незадолго до смерти Владимир Высоцкий спел горькую

песню о Правде и Лжи, где в качестве вывода прозвучал тра-

гический предрассудок: "Чистая Правда когда-нибудь вос-

торжествует, Если проделает то же, что явная Ложь".

Кому охота пачкать себя тем, чем не брезгует только

грязная Ложь?

В действительности же, то, что должна совершить Правда

во спасение человечества от тенет Лжи, противоположно по

смыслу и этике тому, что делает Ложь. Ложь пропагандирует

ложь, а Правда может пропагандировать правду, при этом

проверенную на опыте. Не изменяя этому своему преиму-

ществу, Правда никогда на одну доску с Ложью не станет.

Правда согласуется с экспериментом и может выдержать

Фундаментальную проверку и критику. В той области, о кото-

рой мы говорим, она не берет на себя обязательств, противо-

речащих законам Природы (в том числе - человеческой при-

роды). Она не обещает ни гармонического, ни всемогущего,

ни идеально-справедливого общества. Она отстаивает возмож-

ность нормального существования - возможность удовлетво-

рительной амортизации социальных эксцессов и кризисов,

возможность улучшения человеческой жизни, возможность

такой борьбы человека за свои интересы, которая не грозила

бы гибелью ни другим людям, ни ему самому.

Ложь может завоевать мир, но не осчастливить. Завоевав

мир, она убьет его.

Мимоходом замечу, что Ложь не бывает "явной": у явной

Лжи слишком короткие ноги для того, чтобы она могла вы-

полнить свои задачи. Сделать правдоподобную Ложь явной -

для тех, кому адресована Ложь, - в этом и состоит задача по-

борников Правды. Разоблаченная Ложь - это уже не Ложь, а

сорванное с нее тряпье и Правда о Лжи. Сказано ведь в той же

песне Высоцкого: "Чистая Ложь - это чистая Правда, ребята,

если, конечно, и ту и другую раздеть..."

У Правды есть множество доводов против Лжи, но Правда

упрямо не хочет или не имеет возможности "работать на пуб-

лику", хотя, обретя необходимую технологию и ресурсы, мог-

ла бы овладеть аудиторией Лжи, не изменяя при этом себе са-

мой. Материала для этого вполне достаточно.

Над доской сидят два партнера. Первый играет в шашки, а

второй - в поддавки. Надо ли первому быть гениальным ша-

шистом, чтобы выиграть партию? Ведь второй до конца так и

будет считать, что он выигрывает! Пока судья не объявит, во

что играли. Достаточно было бы второму вовремя понять,

какая идет игра, чтобы возросли его шансы на выигрыш. Но

он не хочет или не может заставить себя отказаться от необре-

менительной игры в поддавки. В этом, а не в беспроигрышно-

сти приемов того, который играет в шашки, заключена ос-

новная из грозящих миру опасностей. Играющий в поддавки

может опомниться слишком поздно для выигрыша (и даже

для ничьей; впрочем, здесь ничья - это всего лишь приоста-

новка игры).

Для доказательства того, что один из партнеров играет в

шашки, а другой - в поддавки, достаточно привести один

пример.

Как известно, нет ни одной школы в коммунистическом

мире, где не читалось бы партийное агрессивно-фальсифика-

торское "обществоведение". Одновременно в свободном ми-

ре нет школ, где читалось бы целенаправленное (как говорил

один из персонажей незабвенного Евгения Шварца, "я не боюсь

этого слова"), доступное и научно честное обществоведение,

знакомящее подростков с работой и выводами мировой мыс-

ли, защищающей демократию от социализма-коммунизма. На-

против: в стенах учебных заведений Запада, как правило, за-

прещена партийная политическая пропаганда и агитация. Вме-

сте с тем коммунистические, прокоммунистические, терро-

ристические и т. п. тенденции легко и безнаказанно вторгают-

ся в школы и вузы под традиционной для них неполитической

маской защиты человеколюбия, равенства и справедливости.

Самое страшное, что Правда (Правота) старается выпол-

нить соглашение о недопущении в школы и вузы всего того,

что может рассматриваться как политизация воспитания, а

Ложь использует это соглашение, как всегда и везде, в своих

интересах, заполняя оставленный Правдой мировоззренческий

вакуум.

Вопрос о воспитании из школьников и студентов демокра-

тов, способных к самозащите, очень тонок. Но может быть, он

утратит свою чрезмерную утонченность, если мы вспомним

еще одно обстоятельство: свободу коммунистической и любой

другой экстремистской пропаганды в демократическом мире

и абсолютную невозможность пропаганды демократии в мире

коммунистическом. Это ли не игра в поддавки (разумеется,

со стороны демократии) ?

Еще в комнатных дискуссиях в СССР мне приходилось,

как и сегодня, выслушивать возражения: на плюралистиче-

ском Западе нет единого миропонимания, такое существует

только в тоталитарном обществе, да и то - лишь в официаль-

ной плоскости.

Полагаю, что это не так. Даже в столь узком олигархиче-

ском образовании, каковым является нынешнее высшее ру-

ководство СССР, угадывается некоторый разброс мнений. Но

кривая их распределения обеспечивает партократии необходи-

мое единство действий. В условиях демократии (с ее легализо-

ванным разнообразием конкурирующих воззрений) кривые

распределения разных взглядов накладываются одна на дру-

гую, образуя массивные, плотные зоны, обладающие стратеги-

ческим весом, и рассеянную периферию, на общую ситуацию

влияющую пренебрежимо мало.

Управляющая Ложь партократии построена так, что овла-

девает именно этими массивными зонами, блистательно эксплу-

атируя их органические комплексы и предрассудки. Так, гу-

бительным для демократии может оказаться усиленно эксплу-

атируемый управляющей Ложью комплекс колониальной и со-

циальной вины, владеющий эмансипированным сознанием За-

пада уже второе столетие. Этот комплекс не нов: русская дво-

рянская интеллигенция испытывала его по отношению к сво-

им крестьянам, российская дооктябрьская интеллигенция -

по отношению ко всем тем, кто занимается тяжким физи-

ческим трудом, а не легким умственным.

Эти комплексы исторически объяснимы и благородны. Но

беда в том, что ни колониальные народы, ни люди физическо-

го труда не выигрывают от передачи их судеб в руки прожек-

теров и экстремистов, никакими комплексами виновности не

страдающих. Не выигрывают даже в тех случаях, когда их

судьбами начинают бесцеремонно распоряжаться братья по

расе или недавние собратья по классу.

Я не буду углубляться в этот специальный вопрос, ибо ка-

саюсь его лишь ради упоминания о дополнительном козыре

Лжи в странах, куда партократия целенаправленно пробивает-

ся. Ложь использует комплексы виновности западной демо-

кратии весьма эффективно, ставя на них серьезные ставки и,

как правило, не проигрывая.

Западная свобода, естественно, обеспечивает приоритет ин-

дивидуализма над милитарностью, лежащей в основе парто-

кратических обществ. Но свободный мир существует в струк-

турно-информационной связи с миром тоталитарным. Поэто-

му самоубийственным было бы для обеих сторон - не учиты-

вать свойства противника. Партократия изучает и эксплуати-

рует свойства и убеждения демократии. Демократия от изуче-

ния свойств партократии отмахивается, оберегая иллюзию сво-

ей безопасности и прочности. Граждане демократических стран

продолжают лелеять свой индивидуализм, часы которого со-

чтены, если индивидуалисты не объединятся для самозащиты.

Но не желающий слышать не слышит предостерегающих

голосов.

3. ХОРОШО ЗАБЫТОЕ СТАРОЕ

Поистине, если бы Правда проснулась и обрела своих тел-

леров и своих ротшильдов, она могла бы заняться лишь оты-

сканием, компоновкой и технологией доведения до адресата

давным давно опубликованных и прочно забытых свиде-

тельств и доводов против партократической Лжи.

Обращусь к одной затерявшейся в журнальных дебрях

истории, с которой мне довелось недавно столкнуться. Ра-

зыскивая воспоминания современников о Н. И. Бухарине, я

перелистывала журнал "Социалистический вестник" начала

1960-х годов. В сборнике Љ1 (апрель 1964 г.) мне встретил-

ся рассказ некоего "товарища Томаса" "На заре Коминтерна"

с предисловием и примечаниями Б. Николаевского. "Товарищ

Томас", настоящего имени которого Б. Николаевский так и

не называет (или не знает), был первым официальным пред-

ставителем Коминтерна в Западной Европе, представителем

ЦК РКП(б) при компартии Германии и центральной в Европе

фигурой по распределению ценностей и денег, с помощью кото-

рых РКП(б) подчиняла себе европейские компартии (и раз-

лагала партии социалистические).

В официальных изданиях истории Коминтерна имя ленин-

ской "темной лошадки" "товарища Томаса" не упоминается.

Б. Николаевский (социал-демократ меньшевик) встречался

с ним в 1935 году в Праге, где находился подпольный комин-

терновский центр. "Товарищ Томас" просил Б. Николаевско-

го спасти архив Коминтерна с письмами Ленина, Троцкого,

Зиновьева, Бухарина, Радека, оставленный им в Берлине у на-

дежных людей, но оказавшийся по ряду причин под угрозой.

Функционер Коминтерна готов был подарить этот архив не-

мецкой социал-демократии, но спасти бумаги не удалось. Уце-

лела, по словам Б. Николаевского, "не самая ценная часть"

его; она в США. Сам "товарищ Томас" благополучно скончал-

ся в США в начале 1950-х годов, избежав участи многих своих

коллег по Коминтерну, погибших в застенках сталинщины.

Историю Коминтерна, которую "товарищ Томас" мечтал на-

писать (без всяких скидок и умолчаний, существенно откор-

ректировав свои взгляды), он так, к сожалению, и не написал.

"Товарищ Томас" был снаряжен из Москвы в Европу с

бессчетными бриллиантами и иными драгоценностями в голод-

ном 1918 году по прямому указанию Ленина. Лениский эмис-

сар рассказывает:

"Ильич загорелся старой идеей: надо ломать социалистиче-

ские партии, которые, по его словам, все прогнили и купле-

ны..." С этой целью - с целью разложения социалистических

партий Запада и заполнения места, которое образуется после

их крушения, - и создается Лениным Коминтерн. О Комин-

терне написано много. Данные о нем могут меняться лишь

количественно, но не качественно. Однако сегодня во всем за-

падном мире отлично работает та же технология, которая соз-

дала Коминтерн. И работает так, словно о Коминтерне ничего

никому на Западе неизвестно. Изменился только масштаб иг-

ры: ставки стали куда крупнее. Речь идет уже не о создании

"партий государственной измены"1 за пределами СССР. Речь

идет об уничтожении готовности целых народов к своей само-

защите, об их политическом разложении. Как получилось, что,

располагая такими свидетельствами, как свидетельства "това-

рища Томаса" и многие другие, свободный мир не ополчился

и не ополчается против надвигающегося на него мрака? Что

следует делать для того, чтобы произнесенное оказалось

прочитанным, прочитанное - руководством к действию? Не

это ли центральная проблема века?

"Социалистический вестник" есть в каждой солидной за-

падной библиотеке. В сборниках ЉЉ1 и 2 за 1965 год расска-

зано, как подготавливался первый конгресс Коминтерна. Со-

звали всех, кого удалось созвать. Обхаживали индивидуально

каждого делегата от коммунистов и левых социалистов Евро-

пы. Действовали с помощью женщин. Подготавливали под-

ставные фигуры, имеющие самое отдаленное отношение к ре-

волюционной работе и рабочему движению. Специально иска-

ли людей с несамостоятельными характерами. 2 Подбирали ис-

полнителей без собственного мнения, зато с авантюристиче-

ской жилкой. Роза Люксембург, по словам "товарища Тома-

са", не доверяла Ленину, боялась, что западноевропейские

коммунисты попадут в плен Москвы, "Спартак" был против

создания нового Интернационала. Но Ленин обошел их всех,

играя, по своему обыкновению, без соблюдения каких бы то

ни было ограничительных правил. Его испугал, было, слух о

возможном приезде на учредительный конгресс нового интер-

национала Карла Каутского, и он начал бешено торопиться с

брошюрой "Октябрьская революция и ренегат Каутский", с ее

параллельным переводом на немецкий язык, - сунуть Каут-

скому на границе, чтобы прочитал, обиделся и уехал. Бро-

шюрка-то, действительно, грубая и оскорбительная, хотя серь-

езной критики и не выдерживает. Но все-таки сняли для Каут-

ского квартиру, достали "кур и мешок риса" ("тов. То-

мас") - и зря: не приехал.

Доклад о белом и красном терроре сделал Чичерин. Об-

суждения не было. "Манифест" написал Троцкий - набело, по-

немецки, приняли без обсуждения. Инспирировали несколько

выкриков о создании Коминтерна.

Так положили начало организации, через которую потекли

на Запад в распоряжение самых разрушительных сил деньги и

заструилась Ложь, управляющая поведением сначала десятков,

----------------

1Здесь и дальше все сноски будут вынесены в конец статей.

потом - сотен, сегодня - миллионов и миллионов людей.

Нежно оплакиваемый нынешними западными социалистами

Бухарин состоял в первом же бюро Коминтерна, все знал, вез-

де присутствовал, входил во все ленинские провокации и ком-

бинации. "Товарищ Томас" рассказывает, как отвели испол-

кому Коминтерна дом Мирбаха, как первые коминтерновцы

не могли придумать, чем им заняться.

Начали выпускать журнал "Коммунистический интернаци-

онал". Теперь, в 1935 году, "тов. Томасу" "стыдно за опти-

мизм журнала". Зиновьев предсказывал: через год мировой

революции еще не будет, "разве что в Америке и экзотиче-

ских странах". "Товарищ Томас" возражал: будет вот-вот -

в Германии. Делегаты разъехались - как в воду канули.

Статьи поступали плохо. Ленин посылает "товарища Томаса" в

Германию: "Возьмите как можно больше денег, присылайте

отчеты, если можно, газету - а вообще, делайте, что покажет

обстановка, только делайте!"... "Ганецкий в это время заве-

довал партийной кассой, не официальной, которой распоря-

жался ЦК партии, и не правительственной... а секретной пар-

тийной кассой, которая была в личном распоряжении Ленина и

которой он распоряжался единолично, по своему усмотрению,

ни перед кем не отчитываясь. Ганецкий был человеком, кото-

рому Ленин передоверил технику хранения этой кассы..."

"Товарищ Томас" получил "миллион рублей в валюте не-

мецкой и шведской". В следующем кадре этого детектива мы

видим его в колоссальной сокровищнице, в подвале москов-

ского Дома судебных установлений. "Товарищ Томас" рас-

сказывает далее Б. Николаевскому: "Все эти драгоценности,

отобранные ЧК у частных лиц, - по указанию Ленина, Дзер-

жинский сдал их сюда на секретные нужды партии..." Так ру-

чейком, потекшим в саквояжи "товрища Томаса", начиналась

та Ниагара подкупов, провокаций, террора и лжи, которая се-

годня грозит затопить последние острова свободы. Товарищ

Томас вспоминает: "...наложил полный чемодан камнями, зо-

лота не брал - громоздко... и я продавал их потом в течение

ряда лет". Никакой расписки за ценности не взяли, только за

деньги. Видно, грабили и ссыпали в сокровищницу без счета.

Есть глухие слухи, что Дзержинский не хотел отдавать "фонды

ЧК" в распоряжение других инстанций. Но опять же - не с Ле-

ниным было ему тягаться.

"Для отношений с Москвой я завел даже два аэроплана, -

вспоминает "товарищ Томас". - Подкупленные полиции за-

падных стран пачками штемпелевали коминтерновцам фаль-

шивые паспорта..."

Следующий кадр коминтерновского детектива - повест-

вование "товарища Томаса" о том, как Ленин привлекал и

привлек в Коминтерн (сорвалось впоследствии по причинам

от него не зависящим) одного из бывших министров послед-

него турецкого султана, Энвер-пашу, больше кого-либо друго-

го ответственного за истребление почти всего армянского на-

селения Турции. В 1920 году Энвер-паша прибыл в Москву и

предложил Ленину направить национализм мусульман Сред-

ней Азии против Англии. Ленин все об Энвер-паше знал, но

план принял, и тот должен был выступить в начале сентября

1920 года в Баку на "Съезде народов Востока". Выступление

не состоялось, так как за кулисами съезда возник армяно-ту-

рецкий конфликт, и Энвер-пашу чуть не убили. Но он высту-

пил на специальном митинге "трудящихся мусульман" в ба-

кинском театре под лозунгом "Смерть империализму". Потом

он уехал в еще независимую Бухару. Но Бухара вовлекла его

в "священную войну" против большевиков, в которой он и

был убит. 3

Практика привлечения к своей зарубежной деятельности

международных авантюристов самого грязного пошиба оста-

ется характерной для Кремля по сей день. И по сей день она

работает безотказно.

За годы, истекшие после смерти Ленина, Кремль был пой-

ман с поличным на операциях подобного рода неоднократно,

но у свободного мира отсутствуют органы целенаправленной

контрпропаганды, которые могли бы выставить на всеобщее

обозрение подноготную современных националистических,

"революционных", "антивоенных", террористических, псевдо-

экологических (против ядерной энергетики под лозунгом за-

щиты окружающей среды) и других движений, инспирируе-

мых и дирижируемых Кремлем. Здесь, как и во всем: одна

сторона использует любые приемы, рядясь при этом в тогу до-

бродетели и очерняя бесцеремоннейшим образом объекты сво-

его нападения; другая не защищается даже словом, не заме-

чая, что в ее собственном стане словно бы подменяется лицо

за лицом, группа за группой становятся волонтерами и дивер-

сантами нападающей стороны. Атакуемый стан покоряется за-

воевателями изнутри, без объявления военных действий.

Стратегия щедрого подкупа и заполнения всех духовных

пустот характерна для управляющей Лжи в тех зонах мира,

которые еще только подлежат завоеванию, но не завоеваны. В

покоренных районах подкуп сменяется принуждением, а уп-

равляющая Ложь просто монополизирует все средства мас-

совой информации, не допуская в обращение никаких других

моделей реальности. Мнение, что избыточность и однообразие

управляющей Лжи сводят на нет ее воздействие на адресатов,

ошибочно. Слыша непрерывно одно и то же, и только одно и

то же, сознание привыкает к этой духовной пище и начинает

усваивать ее автоматически ("Клевещите, клевещите - что-

нибудь да останется"). Тем более, что других источников ин-

формации в покоренных районах мира практически нет. Толь-

ко сама жизнь поставляет впечатления, противоречащие офи-

циальной Лжи. Но неумолчная, бессонная пропаганда непре-

рывно вводит в сознание своих адресатов свою и только свою

трактовку этих впечатлений, свои, и только свои, критерии

добра и зла, смысла и целесообразности.

Окончание рассказа Б. Николаевского помещено в "Социа-

листическом вестнике" Љ2 (октябрь 1965 г.). Для доставки

европейских делегатов на второй конгресс Коминтерна "то-

варищ Томас" нанимает целый пароход. По его словам, П. Ле-

ви и Роза Люксембург были очень против засилья Москвы в

европейских компартиях, против ленинской мании "раско-

лов" (Ленин селекционировал большевиков в среде европей-

ских социалистов - как же тут без расколов?), защищали от-

брошенных Лениным от Коминтерна умеренных коммунистов

и социал-демократов. "Товарищ Томас" делает личный доклад

Ленину, затем беседует с Троцким. Троцкий задает, в основ-

ном, литературные вопросы: что издают, что вышло нового?

Ленин занят иным: его интересуют политические новости, раз-

ведывательная деятельность членов Коминтерна и организа-

ционные проблемы. Он советует "товарищу Томасу" купить

дом и стать зажиточным домовладельцем в Германии, жить

широко, приобретать знакомства и связи в разных слоях об-

щества.

Карл Радек4 показал Павлу Леви доносы "тов. Томаса" на

руководящих деятелей немецкой компартии, в том числе и на

Леви. "Тов. Томас" недоумевает: зачем? И успокаивается на

мысли, что "озорной" Радек "любил сталкивать людей лба-

ми". Радек и на своем процессе 1937 г. будет "сталкивать лю-

дей лбами", за что и получит не пулю в затылок, а десять лет

заключения, в котором и сгинет.

И все-таки "товарищ Томас" не может понять побуждений

человека, который явно ему протежировал: "Радек не мог не

понимать, что Леви не станет мои отзывы5 держать в секре-

те от немецкого ЦК, который я называл в лучшем случае со-

бранием провинциальных учителей и секретарей." 6

Куда же тогда немецкий ЦК годился? "Малому бюро" Ко-

минтерна, то есть Ленину, нужны были не респектабельные чи-

30 "

новники провинциального склада, а штурмовики и авантю-

ристы, готовые при первом же подходящем случае повторить

октябрьскую эскападу - под ленинским же командованием.

Доносы "товарища Томаса" вызвали возмущение всей

КПГ. ЦК КПГ обвинил "тов. Томаса" в чекистских методах

партийной работы, а "тов. Томас" и в 1935 году обвиняет

П. Леви в "тенденциозном" подборе цитат из его "отчетов".

Ответ "Малого бюро" Коминтерна "немецким товарищам"

гласил: "Товарищ Томас" сидит на всех заседаниях ЦК КПГ

не как его член, а как представитель Москвы и будет сидеть

и писать, что хочет, пока Москва его не отзовет". Проглотили.

Радек изворачивался, писал письмо Кларе Цеткин в защиту

"товарища Томаса". Она заступилась, хотя и дружила с

П. Леви.

"Москва оказывала огромную материальную помощь на-

циональным компартиям и условием этой помощи ставила

право контроля за их деятельностью", - сообщает впоследст-

вии "товарищ Томас".

Все немцы были против "тов. Томаса", но русский ЦК (по

словам Г. Зиновьева, в то время одного из высших руководи-

телей Коминтерна) был весь за него. Это и перевесило.

Г. Померанц в своей недавней статье "Сон о справедливом

возмездии"7 несколько раз говорит об исходном прекрасно-

душии зачинателей коммунистического интернационала, о бла-

гих побуждениях, двигавших ими. Но фокус, выкинутый исто-

рией, состоит в том, что, согласно множеству опубликован-

ных материалов, не было в природе и в самом начале прекрас-

нодушно-идеалистического Третьего интернационала, а была

диверсионно-пропагандистская организация международного

назначения, созданная Кремлем, Кремлем инспирируемая, уп-

равляемая и снабжаемая - как сегодня снабжаются из Моск-

вы оружием и деньгами такие же международные политиче-

ские инструменты Кремля.

Ленин изначально селекционировал для Коминтерна "серд-

ца полезные, как замки железные, несложные, удобные, все

исполнять способные".8 Точно так же селекционировались и

советские высшие руководящие кадры.

Г. Померанцем владеет по сей день пионерско-комсомоль-

ская версия Коминтерна. Между тем, эта ленинская междуна-

родная мафия была с самых истоков страшной. Именно на ее

конгрессах, стенограммы которых давно и достаточно полно

опубликованы, Ленин со всей откровенностью высказал

мысль о том, что Восток коммунизируется раньше Запада и

"похоронит Запад в яме, которую тот сам для себя выроет".

Перед коминтерновцами и поставлена была задача - по мере

сил рыть яму Западу и уговаривать Запад рыть себе эту яму

самостоятельно, что тот и делает...

Но вернемся к беседе социалиста Б. Николаевского с ко-

минтерновцем "товарищем Томасом": "...все настояния нем-

цев были отклонены и... мои полномочия фактически расши-

рены... мое поведение полностью одобрено..." Для успокоения

ЦК КПГ им разрешили (именно разрешили, так "тов. Томас"

и выражается) писать и собственные, "самостоятельные" от-

четы в Москву об их деятельности. Если и это можно было

проглотить, не разорвав отношений, то каков был уровень че-

ловеческого достоинства вождей КПГ и на каком прочном

крючке они были у Ленина? На этот вопрос отвечает их стар-

ший надзиратель от Коминтерна "товарищ Томас": "ЦК нем-

цев по существу бунтовать не мог: материально он целиком

зависел от Москвы. Дело было именно в этой зависимости".

Попутно отмечу разницу между этой зависимостью и ны-

нешней зависимостью СССР от помощи Запада. В первом

случае игра идет на усиление дающего, во втором - на усиле-

ние берущего. В первом зависимость абсолютная, во вто-

ром - частичная и избирательная: в нужных берущему разме-

рах и направлении. Кроме того (и это главное), Запад за свою

помощь не требует от СССР изменения его социального строя,

а Кремль требует от своих западных подопечных работы на из-

менение социального строя Запада.

"Товарищ Томас" рассказывает еще и о том, как после

II конгресса Коминтерна был создан секретный фонд Комин-

терна первоначальным объемом 50 млн. немецких золотых

марок. Так возвращались в Европу для разрушительных про-

тив нее же действий средства, подаренные Германией больше-

викам.

Секретным фондом Коминтерна распоряжались: в СССР -

Ленин, Зиновьев, Троцкий, за границей - в качестве их дове-

ренного лица - "товарищ Томас". Каждая компартия пред-

ставляла фонду смету своих расходов. Больше всего получа-

ла от Ленина денег немецкая компартия - до семи млн. золо-

тых марок в год. Значительную часть выдавали литературой,

напечатанной в России, в Гамбурге или в Вене. Компартии про-

тестовали: им не нравилась эта литература, но, как указывает

"тов. Томас", "сила была не у них".

Если демократическая западная печать в те времена, как и

сейчас, не занималась целенаправленным разоблачением ком-

мунистических происков, то нацистская печать освещала их

достаточно широко. Организованный коммунистами Герма-

нии "Ротфронт" ("Красный фронт" - антинацистский союз

с разного рода попутчиками) получил в устах "коричневых

убийц" обоснованное прозвище "Ротморд" - "красное убий-

ство". Экономические неудачи Веймарской республики и ши-

рокое целенаправленное разоблачение деятельности комму-

нистов в СССР и за его пределами в огромной мере обеспечили

победу национал-социалистам на демократических выборах в

начале 1930-х годов.

Непонятно, что именно оттолкнуло "товарища Томаса" от

его патронов. Но интересует и Б. Николаевского, и нас не

столько психология одного из множества рубашовых, 9

сколько его одиозные свидетельства.

"Товарищ Томас" сообщает и о том, как Ленин негласно

инспирировал восстание в Венгрии под руководством Бела

Куна. И добавляет: "Мне было ясно, что он идет на большую

авантюру. Пахло прямо провокацией".

Итак, Ленин провоцирует Бела Куна на почти заведомо не-

удачное восстание. Бессмыслица? Не совсем. Мы вернемся к

этому несколько ниже.

Против этого восстания были многие коммунистические

деятели и в Москве, и в Европе. По словам "товарища Тома-

са", "Бела Кун, поддержанный Лениным, отвечал очень резко:

"У вас сердце в штанах... Вы не по-большевистски оцениваете

ситуацию". Он понимает лучше. Рабочие готовы к восстанию.

Вожди мешают".

"Товарищ Томас" рассказывает далее: "Кун начал работать

"на русский лад", "по старым рецептам", обрабатывая отдель-

ных членов ЦК".

Интересно следующее: "Рабочие готовы к восстанию. Вож-

ди мешают", - это не слова Бела Куна. Он всего-навсего пе-

рефразирует Маркса в подаче Ленина. В 1918 году Ленин, пе-

ресказывая Маркса, писал, что даже неудачное восстание луч-

ше мирного прозябания, ибо подъемом, переживаемым рево-

люционными рабочими, компенсируется и окупается "гибель

какого угодно числа вождей".10 Что же касается "русской"

манеры "обрабатывать отдельных членов ЦК", то это ленин-

ская манера: в примечаниях к III изданию Сочинений Ленина

неоднократно упоминается об этой его манере. Встречаются

упоминания о ней и в стенограммах съездов РКП(б). В "Го-

сударстве и революции", цитируя Маркса, Ленин произносит

пламенный панегирик оздоровляющей и закаляющей роли ре-

волюционного насилия как такового, независимо от проигры-

ша или выигрыша его носителей. Упор на не слишком боль-

шую ценность "какого угодно числа вождей" (что такое "вож-

ди" при Вожде?) - отголосок ленинского раздражения против

не всегда с ним согласной элиты партии, немало доставившей

ему хлопот в канун октябрьского переворота, когда букваль-

но никто, кроме Ленина, действовать решительно не хотел.

"Товарищ Томас", по его словам, утверждал, что в Герма-

нии нет никаких предпосылок для восстания. "Москва отмал-

чивалась. Удастся восстание - хорошо. Нет - отрекутся".

После провала восстания в Венгрии "Бела Кун улетел в

Москву. Там было много шума. Кун имел свидание с Лени-

ным... Ленин рвал и метал. У Куна был сердечный припадок:

после свидания с Лениным упал на улице. На руках притащили

домой - слег. Москва начала расчеты. Всех причастных вы-

звали в Москву. Был приказ: брошюру о "наступлении"11

уничтожить" и т. д. Но больное сердце подвело Бела Куна: не

убило его и позволило ему получить свои девять граммов

свинца в 1938 году.

В том же сборнике "Социалистический вестник" Љ2 за

1965 год помещены "Страницы истории" Анжелики Балаба-

новой. Б. Николаевский отправил ей и Б. Суварину свою ру-

копись (рассказ о беседах с "товарищем Томасом") - для

оценки ее достоверности и для выдвижения встречных версий.

Оба высказались за публикацию, но указали на ряд мелких

неточностей. Частные замечания Б. Суварина Б. Николаевский

поместил в примечаниях. Они свидетельствуют более всего о

близости Б. Суварина к событиям и людям, связь с которыми

не украшает, а устрашает. Не потому ли Б. Суварин по сей

день старается, в чем возможно, обелить память Ленина?

Вряд ли стоило бы заниматься замечаниями и дополнения-

ми А. Балабановой, если бы не два-три их пункта.

А. Балабанова уверяет, что лишь в 1915 году выяснилось,

что большевики хотели расколоть социалистическое движение

всех стран.

Что же тогда делал Ленин с 1902 года в России, если не пы-

тался его расколоть? 12 В России это ему удалось, естественно,

раньше, чем в Европе. В мировых масштабах - значительно

позже. Но, не перенося ленинское "грехопадение" с 1902-го на

1915-й год, как оправдать свое сотрудничество с раскольни-

ком и диверсантом в мировом социалистическом движении?

Интересно и следующее свидетельство А. Балабановой:

"Будучи высланной в ноябре 1918 года из Швейцарии при

весьма драматических обстоятельствах, надолго лишивших

меня возможности вернуться в Западную Европу, я немало

удивилась, когда, поселившись в Москве, я вместо работы, ко-

торой добивалась, получила "постановление" от ЦК отпра-

виться в санаторий".13

А. Балабанова не поехала в санаторий ни после первого,

ни после второго специального постановления ЦК по этому

поводу. Отправка в санаторий неугодного ему функционера -

один из любимых видов ленинской партийной опалы.

Опубликовано несколько записок Ленина, в которых он

после конфликтов с ним или с другим руководящим работ-

ником предписывает отправить лицо, вызвавшее его недо-

вольство, "в санаторий" или "на лечение" - причем отправить

"немедленно", "срочно", "категорически" и т. п. Это каса-

лось то Красина, то Чичерина, то Ларина; о том же рассказы-

вает и А. Балабанова. ЦК распоряжается жизнью и здоровьем,

трудом и отдыхом коммунистов.

На что же мог жаловаться разболевшийся Ленин, получив

от своего ЦК в 1922 году в надзиратели за его здоровьем

Сталина?

В 1919 году А. Балабановой предлагают должность нарко-

ма иностранных дел на Украине, чтобы удалить ее из Москвы

перед первым конгрессом Коминтерна. Но по ее решительно-

му настоянию она допускается на конгресс. Она отмечает чис-

ленный перевес российских чекистов, узнает Эберлайна - де-

легата от германских "спартаковцев". Остальные - назначены

ЦК РКП (б) из военнопленных и эмигрантов, давно не связан-

ных с движением у них на родине.

"И тут по инициативе Зиновьева, при ближайшем участии

Бухарина и, конечно, не без согласия Ленина и Троцкого, был

совершен подлог, подобный которому вряд ли существует в

истории отношений между людьми минимального этического

уровня..."14

"Вызвали бывшего военнопленного, австрийского печат-

ника, перешедшего к большевикам Штейнгарта (Грубера), на-

ходящегося "на работе" в Западной Европе, послали за ним

"экстренный поезд", привезли на срывающийся "конгресс" и,

уверенные в его покорности любым инструкциям Радека и Зи-

новьева, приказали прочитать "доклад якобы случайно очу-

тившегося в Москве западноевропейского рабочего". "До-

кладчик" заявил, что "настроение масс в Западной Европе бы-

ло революционным, отношение к советской России востор-

женное, готовность международного пролетариата вступить в

немедленный бой в помощь и в подражание русской револю-

ции не подлежала сомнению, "вот-вот разгорится пламя"... Это

заявление вызвало бурные аплодисменты, в разгар которых

Зиновьев предложил объявить недействительным принятое на-

кануне решение (решение не считать конференцию учредитель-

ным съездом Коминтерна) и признать совещание первым кон-

грессом III Коммунистического интернационала.

Ряд оппонентов воздержался, в том числе и А. Балабанова,

но - не ушли.

Как-то по приезде в Москву А. Балабанова узнала, что Ра-

дек посылает в Италию от имени основанной им секции "ино-

странных эмигрантов при НКИД" двух "низкопробных аван-

тюристов".15 Когда я об этом предупредила Ленина, он отве-

тил: "На то, чтобы расколоть партию Турати, и они годятся".

Дверью А. Балабанова в ответ на реплику Ленина, надо ду-

мать, не хлопнула. Хоть она и пишет о макиавеллистической

логике Ленина, об использовании им любых подонков, в том

числе и в Коминтерне, она продолжает работать секретарем

Коминтерна. И с некоторой гордостью замечает, что к ней лич-

но Ленин относился очень внимательно и терпимо. Ленин сво-

его макиавеллизма ни от кого в своем окружении не скры-

вал, так что близость к нему на протяжении многих лет чаще

всего говорит не только о его неразборчивости, но и о нераз-

борчивости его приближенных.

Но продолжим рассказ А. Балабановой.

"Окончательный разрыв, - то, что Зиновьев, оказывается,

называл "невозможностью работать со мной" - произошел на

почве денежной... мне в Стокгольм посылали очень крупные

суммы денег, и Ленин в одном из последних ко мне писем пи-

сал: "Умоляю вас, не жалейте денег. Тратьте миллионы" (и

тут же исправил, написав "десятки миллионов") ".

А. Балабанова ездила к Ленину и Троцкому и получила по-

яснение, "на что тратить деньги: на создание путем подкупа

выгодного для большевизма общественного мнения, способ-

ствуя переходу на их сторону всякого рода недоброкачествен-

ных, продажных элементов для раскола рабочего и профес-

сионального движения. В конце концов, они, вероятно, были

не менее удивлены и "разочарованы" моим неприятием таких

методов, чем была поражена я тем, что революционеры, стре-

мящиеся к перерождению и обновлению общества, могли к

ним прибегнуть".

Так действовали те, кого по сей день пытаются изобразить

космополитами-идеалистами - в отличие от нынешних комму-

нистов - шкурников, карьеристов, тупиц и корыстолюбцев.

Я же осмеливаюсь предположить, что политика коммуни-

стов по отношению к некоммунистическому миру представ-

лена здесь в своих вечных и неизменных качествах. Меняются

(все расширяясь, усиливаясь и углубляясь) масштабы и

технология этой диверсионно-деструктивной политики, но не

ее существо.

Напомню еще один давно опубликованный документ:

Художник Ю. Анненков, свидетельство которого не вызы-

вает у меня сомнений, пишет в своих мемуарах,16 что в

1924-м году, в обстоятельствах, о которых он подробно рас-

сказывает, ему удалось переписать в свою записную книжку

несколько вопиющих отрывков из ленинских черновиков.

Вскоре Ю. Анненков эмигрировал. Ни одно западное периоди-

ческое издание не согласилось опубликовать эти тексты. Они

увидели свет лишь в книге Анненкова и не получили отклика

ни в западной печати, ни в советской прессе, не посмевшей

говорить о фальсификации.17

Вот часть ленинского чернового текста, которую переписал

в свою записную книжку Ю. Анненков: "В результате моих не-

посредственных наблюдений в годы моей эмиграции я дол-

жен признаться, что так называемые культурные слои Запад-

ной Европы и Америки не способны разобраться в современ-

ном положении вещей, ни в реальном соотношении сил. Эти

слои следует считать за глухонемых и действовать по отно-

шению к ним, исходя из этого положения.

...На основании тех же наблюдений и принимая во внима-

ние длительность нарастания мировой социалистической рево-

люции, необходимо прибегнуть к специальным маневрам, спо-

собным ускорить нашу победу над капиталистическими стра-

нами.

а) Провозгласить для успокоения глухонемых отделение

(фиктивное!) нашего правительства и правительственных уч-

реждений (Совет Народных Комиссаров и пр.) от Партии

и Политбюро и, в особенности, от Коминтерна, объявив эти по-

следние органы как независимые политические группировки,

терпимые на территории Советских Социалистических Респуб-

лик. Глухонемые поверят.

б) Выразить пожелание немедленного восстановления ди-

пломатических отношений с капиталистическими странами на

основе полного невмешательства в их внутренние дела. Глухо-

немые снова поверят. Они будут даже в восторге и широко

распахнут свои двери, через которые эмиссары Коминтерна и

органы партийного осведомления спешно просочатся в эти

страны под видом наших дипломатических, культурных и тор-

говых представителей".

"Говорить правду - это мелкобуржуазный предрассудок.

Ложь, напротив, часто оправдывается целью..."

"Капиталисты всего мира и их правительства в погоне за

завоеванием советского рынка закроют глаза на указанную

выше действительность и превратятся таким образом в глухо-

немых слепцов. Они откроют кредиты, которые послужат нам

для поддержки коммунистической партии в их странах и,

снабжая нас недостающими у нас материалами и техникой,

восстановят нашу военную промышленность, необходимую

для наших будущих победоносных атак против наших постав-

щиков. Иначе говоря, они будут трудиться по подготовке их

собственного самоубийства".18

И стиль и смысл этих отрывков чрезвычайно близок к

смыслу и стилю многих ленинских высказываний на эту тему.

Тактики же, намеченной в этих отрывках, коммунисты при-

держиваются неукоснительно по сей день.

Надо бы сосредоточить и мощные умственные силы, и мак-

симально возможные средства на обобщении политического

опыта XX века и на доведении этого опыта буквально до каж-

дого человека - на языке и на уровне понимания разнообраз-

нейших адресатов.

Именно это и оказывается сложнее сложного и труднее

трудного. Вопреки непрерывным утверждениям управляющей

Лжи о том, что "мировая буржуазия" тратит чудовищные фи-

нансовые резервы на пропаганду антикоммунизма, планетар-

ный Савва Морозов под гипнозом и обаянием планетарного

Максима Горького тратит деньги на помощь своим потен-

циальным убийцам.

4. РАССЕЯННЫЙ СВЕТ

Пожалуй, одна из самых страшных ошибок современной

духовной элиты, по существу своему враждебной партократи-

ческой лжи, состоит в том, что эта элита не верит в сознатель-

ность и целенаправленность действий тоталитарного чудища.

Я четко и упрощенно постулирую факт, для меня бесспор-

ный: партократия по ряду причин, в данной статье не рассмат-

риваемых,19 стремится к мировой гегемонии. Дезинформа-

ция - одно из главных ее орудий в этом процессе. Она это не

только осознает - она имеет специальные исследовательские

учреждения и реализующие аппараты для внедрения выгод-

ных ей версий происходящего в сознание своих адресатов.

К превеликому сожалению, у партократии имеются щу-

пальца и в Самиздате, и в Тамиздате, и в оппозиции, и в эми-

грации.

Инспирируемых властью версий, циркулирующих в непод-

цензурной гласности, я здесь не касаюсь, хотя они есть и су-

щественны по своему удельному весу. Есть в Самиздате и ха-

отическая взаимоцензура. Нелегальная рукопись, представля-

ющая некие оппозиционные к советской власти воззрения,

блокируется иногда сторонниками других, и тоже оппозицион-

ных, взглядов, если случайно попадает в руки своих оппонен-

тов по Самиздату и сочтена ими вредной. И наметившаяся

партийность, и борьба за свою идеологическую монополию

суть атрибуты не только свободной российской, а всякой сво-

бодной гласности. В пределах плюралистической гласности

циркулирует множество направлений и мнений, вплоть до

весьма малопочтенных, вроде культа аморализма, расизма,

"ангажированности" тоталитарными силами или свободной

склонности к тайной цензуре. Свобода есть раскрепощение

взглядов, а не господство некоего правильного представления.

В идеале свобода предполагает легализацию правовой демо-

кратической борьбы за свои взгляды. Несчастье же заключает-

ся в том, что и в свободных обстоятельствах сторонники наи-

более продуктивных взглядов не хотят, не умеют или не име-

ют возможности за себя бороться.

Важно еще одно обстоятельство: управляющая Ложь на-

правлена узкими когерентными лучами на заданные ее гене-

ратором объекты и к тому же способна настраиваться на соб-

ственные резонансные частоты этих объектов, что в огромной

степени способствует ее усвоению. Правда же генерируется

множеством несогласованных между собой и не сконцентри-

рованных в нужных направлениях свободных источников. Она

освещает лишь то, что случайно оказывается в поле ее излуче-

ния. Лазерный луч на частоте спектральной линии и рассеян-

ный белый свет обыкновенной лампы - так соотносятся меж-

ду собой Ложь и Правда по способу их воздействия на окру-

жающих.

Рассеянный свет не может одолеть силу такой концентра-

ции, такой целенаправленности и такой созвучности соблаз-

нам, одолевающим человечество, как управляющая Ложь

XX века.

Ибо Ложь, о которой идет здесь речь, овладевает и продол-

жает овладевать нами не в силу общечеловеческой или чьей-то

национальной приверженности ко Лжи, а потому что была

принята нами за Правду. Она и сама себя долго считала

Правдой. А потом научилась делать ставку на наши иллю-

зии.

Социалистическая (коммунистическая) идея так могуще-

ственна и живуча потому, что в ней далеко не все и далеко не

всегда стимулировалось и порождалось чьей-то злой волей. Тя-

гой к утопиям мы обязаны нетерпению спасти страждущих и

филантропическому максимализму, который не удовлетворя-

ется наименьшим из зол, а жаждет "абсолютного" (на Земле!) блага.

Сейчас мы настроены так, что видим лишь реальное Зло ря-

да бесчеловечных опытов, но не помним (или стремимся не

вспоминать) возвышенных побуждений, взлетов самоотвер-

женности, надежд, бескорыстия иллюзий и судеб, вовлеченных

нашей общей историей в рождение Зла. Возникла машина, не

имеющая ожидавшихся замечательных свойств, но обладаю-

щая неожиданными (хотя и предсказанными рядом мысли-

телей) ужасными свойствами. Одно из худших качеств маши-

ны - ее способность и необходимость, если она хочет себя со-

хранить, ставить на службу своему управляющему устройству

все отрицательные свойства человека. А нередко - и положи-

тельные. Но из-за того, что Ложь, которая имеется здесь в ви-

ду, родилась из мощного универсального заблуждения, а не

из сознательно-преступного замысла, она становится не лучше,

а хуже, опасней, - вот в чем несчастье. Куда легче разоблачать

отталкивающие всякого нравственного и здравомыслящего

человека мифы расизма и личного или национального сверх-

человечества, чем гуманистическую по своему происхождению

фразеологию социализма-коммунизма. Произошел не для всех

очевидный сдвиг: то, что было когда-то внутренней принад-

лежностью учения (вера, бескорыстие, благие намерения) ста-

ло маской, приросшей к зловещему лику практики, предопре-

деленной этим учением. Именно этим учением, а не досадны-

ми, искажающими его помехами. Но в маске, в пропагандист-

ском плаще, драпирующем страшную суть оборотня, сохрани-

лась притягательность исходной утопии.

В сочетании с централизованностью усилий, с неограничен-

ностью материальных ресурсов, с отсутствием моральных за-

претов и этических ограничений эта притягательность обеспе-

чивает носителю маски огромные планетарные преимущества

перед теми, кто видит скрытую под маской суть.

Но, когда сострадание, любовь к свободе и мысль (в неве-

дении того) тащат мир в тупики тотала, им не занимать энер-

гии, решительности, инициативы. А потом возникают могучие

державные силы, обороняющие и расширяющие выросший из

благих намерений ад. И тогда мысль загоняют в клетку, часто

безвыходную.

Сегодня же, когда сострадание, любовь к свободе и разум

отвратились от опороченных миражей, им опостылели также и

действие, и решительность, и напряжение, и готовность взять на

себя ответственность. Они хотят созерцательности, невинно-

сти, беспристрастного диалога с равными.

А между тем надо действовать куда напряженней, чем в

пору своей приверженности иллюзиям-оборотням. Движение

из тупика - это движение против течения, а не по течению:

против еще владеющих человечеством утопий, и против целе-

направленной деятельности партократий, и против общей тен-

денции материи переходить самопроизвольно лишь из менее

вероятных состояний в более вероятные, двигаясь по линии

наименьшего сопротивления, и против склонности людей вы-

бирать наиболее утешительные, духовно-комфоргные из вер-

сий, предлагаемых разумом или пропагандой.

Только дух и воля противостоят этой тенденции.

5. ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Разочарованные тем, что принесла революционная пропа-

ганда последнего столетия, потрясенные тем, что дали миру ре-

волюционные организации, успешней и больше других зани-

мавшиеся такой пропагандой, нынешние оппозиционеры к то-

талитаризму возненавидели пропаганду и организацию.

Это сугубо реактивное неприятие обязательных условий

политической деятельности (впрочем, и политическая деятель-

ность, и конспирация отброшены реактивным мировосприяти-

ем по той же причине, что и пропаганда, и организация) лиша-

ет сопротивление тоталитаризму скелета и мышц. Брониро-

ванной машине противопоставляется нечто желеобразное.

Есть потрясающие документы, есть неотразимые, казалось бы,

книги; есть уничтожительные памфлеты и блистательные ал-

легории; есть безупречные доказательства своей правоты. Но

все это лишено динамики, лишено объединяющих центров -

лишено механизмов, которые заставили бы идеи и образы сти-

мулировать определенное поведение общества. В торговой

рекламе такие механизмы работают - в самозащитной рабо-

те свободной мысли их нет и в помине.

Мысли присуще качество, о котором уже неоднократно

писалось: наделив какую-то идею свойствами абсолюта или

панацеи, а затем убедившись в уязвимости или порочности

этой идеи (точнее - в порочности крайностей этой идеи, ее

абсолютов), мысль шарахается в противоположную край-

ность. Так поступаем и мы сегодня. Разум оказался не всемо-

гущим? Либерализм не научился противостоять экстремизму?

Коммунистический интернационализм - враг национальной

свободы? Организацией, пропагандой и конспирацией восполь-

зовались тоталитарные силы?

- Долой упования на разум!

- Анафема либерализму!

- Не к чему добиваться взаимопонимания между на-

родами!

- Долой пропаганду, организацию и конспирацию!

Вернемся к чистому мистицизму, возложим наши надежды

на экстремизм и воздвигнем между собою стены воинствую-

щего национализма! Иными словами, вернемся в тупик абсо-

лютизаций - антонимов, в котором мы, казалось бы, уже по-

бывали (не раз).

Но из тупиков, куда заводят людей сострадание, любовь к

свободе и разум, только эти последние и могут их вывести.

Правда всегда оказывается либо где-нибудь между крайностя-

ми, либо на совершенно иной траектории, чем та, по которой

мечется маятник реактивной мысли.

Сегодня бешеный натиск управляющей Лжи на мировое со-

знание и в малой доле не уравновешивается просветительской

и контропропагандистской работой Правды.

Если учесть еще и фактор времени, задача противоборства

между Правдой и управляющей Ложью не порождает особого

оптимизма. Но и не становится безнадежной.

Неизвестно, успеем ли мы найти выход из лабиринта, в

центре которого поджидает нас Минотавр партократии, но ни-

чего невозможного в отыскании этого выхода нет. И, когда

вспоминаешь о существовании этого выхода, о его неисклю-

ченности (во всяком случае, о неполной его исключенности),

в душе начинает тихо играть "надежды маленький оркестрик

под управлением Любви" (Б. Окуджава).

"Время и мы"Љ61, 1981. Нью-Йорк.

ПРИМЕЧАНИЯ

1. См. стенограммы X и XI съездов РКП (б) .

2. Тактика Ленина при формировании дореволюционных россий-

ских ЦК РСДРП.

3. См. книгу Г. Агабекова "ГПУ - Записки чекиста". Берлин,

1930, стр. 40-47.

4. О нем "тов. Томас" говорит с явной симпатией: разочаровав-

шись ко времени разговора с Б. Николаевским в большевизме,

он и должен был симпатизировать двоедушному Радеку, который

всегда относился с циничной иронией к тому, чему сам служил.

5. В высоком большевистском кругу доносы принято было имено-

вать отзывами.

6. Б. Николаевский полагает, что позднее "тов. Томас" участвовал

в устранении П. Леви.

7. "Синтаксис" Љ6,1980.

8. С. Кирсанов, Семь дней недели.

9. А. Кестлер, Слепящая тьма (Мрак в полдень).

10. В. И. Ленин, Государство и революция.

11. Речь идет о брошюре Б. Куна и др. "Теория наступления", Москва,

конец 1918 года.

12. Раскол этот был даже отражен в наименованиях созданной Лени-

ным коммунистической партии - РСДРП (б) - РКП (б) - ВКП (б)

вплоть до 1952 года, когда она стала называться КПСС.

13. Выделено А. Балабановой.

14. До этого, по-видимому, А. Балабанова и не подозревала, на каком

"этическом уровне" пребывают ее коллеги и руководители.

15. Выделено А. Балабановой.

16. Ю. Анненков, Дневники моих встреч, цикл трагедий, т. 2, стра-

ницы 279-280, 1966.

17. Дословной публикации этих отрывков нет ни в одном издании со-

чинений Ленина, но высказываний, очень близких по смыслу, до-

статочно много.

18. Выделено Лениным.

19. См., например, Д. Штурман, "В поисках упорядочности", ж-л

"Грани", Љ120, 1981.

СОВЕТОЛОГИ НА КАРНАВАЛЕ ДЕТАНТА

В лаборатории рефлексологии одна

подопытная собака говорит другой:

- Видишь того чудака? В белом халате?

Сейчас загорится красная лампочка, и он

принесет нам еду. До чего у них стойкие

рефлексы, у этих типов!

Старый советский анекдот.

1. СОВЕТОЛОГИ-ВАМП

Итак, рефлексологи изучают собаку, а собака оценивает

рефлексологов...

Когда я впервые услышала от своего американского ин-

тервьюера выражение "информационные доноры", скучная

анкета, на вопросы которой я должна была ответить, зашур-

шала пугающе, как в детстве по вечерам в полуосвещенной

комнате шелестели страницы Эдгара По или Герберта Уэллса.

Собственно говоря, меня не интервьюировали и не изучали -

из меня извлекали информацию по задуманной исследовате-

лем программе, проводили по анонимной анкете социологи-

ческое полевое исследование. Так это и называлось. Но фигу-

ра информационного донора немедленно породила в сознании

фигуру информационного реципиента (получателя того, что

извлекают из донора), в сказочном варианте - вампира, или

упыря. Вроде бы и ничего страшного, но все-таки жутковато...

Разнообразные кровососущие чудища, которые издревле

бродят по сказкам и фантастическим сочинениям, перекачива-

ют в себя жизнь своих жертв. Здесь извлекается сущий пу-

стяк - информация, которой от этого в доноре не убывает. А

в получателе прибывает ли?

Мой реципиент изучает меня по заранее заготовленным им

самим вопросам, то есть спрашивает о том, о чем он хоть что-

то знает, слышал, читал. А как открыть ему такие области и

процессы прожитой нами жизни, о свойствах и существовании

коих он и не подозревает и поэтому не может спросить? А ведь

такие области, вопреки мнению многих наших товарищей по

эмиграции, ЕСТЬ...

Как он отреагирует, если ампула с плазмой вдруг возьмет-

ся оценивать свое содержимое и действия использующего ее

медицинского персонала? Или состояние больного, которому

переливают ее содержимое?..

2. ОБЪЕКТИВИСТЫ ДЕТАНТНОЙ ЭРЫ

Подходя к этой теме, я отчетливо осознаю, что советологи

меня не услышат (или почти не услышат). Пишу я для русско-

язычного читателя. Но и в этой среде немало уверенных голо-

сов твердят, что контейнерам, начиненным некоей информа-

цией, не пристало выдавать ее "на-гора" самопроизвольно, по

собственному выбору, а не по программам и сигналам экспер-

тов, отделяющих зерно от плевел в попавшем в их руки грузе.

Главный довод этих уверенных голосов обычно таков: мы

плохо знаем Запад,1 а поэтому нам не следует его учить. По-

милуйте, господа! Ведь мы не о Западе, а преимущественно о

себе пытаемся рассказать! Сотни иностранных писателей пере-

ведены за последние два столетия на русский язык. Они не

знали ни России, ни языков ее населения, но тем не менее мы

жадно глотаем эти переводы всю жизнь. Им незачем знать Рос-

сию для того, чтобы рассказать нам о себе и о человечестве -

о Человеке. Почему же в ответ на наше желание рассказать о

себе и о человечестве из наших же собственных рядов следу-

ет саркастический вопрос: а достаточно ли хорошо знаете вы

языки, на которые хотите быть переведены? Надо сказать, что,

живя на Западе и в Израиле уже годы, языки мы, в массе сво-

ей, узнаем все лучше, иные - и в совершенстве. Кроме того,

буднично и повседневно пребывая в общем существовании с

аборигенами, наблюдая друг друга, следя за периодикой, рус-

ской, а зачастую уже и нерусской, одни - делая, другие - чи-

тая переводы с языков нового нашего окружения на русский

язык, мы познаем окружающее уж никак не хуже, чем знаме-

нитый де-Кюстин - Россию. А на его записки ссылаются часто

и многие.

Наше бедноязычие, конечно же, нам мешает быстро вра-

сти в новую среду и жизнь. Но у скептиков, поучающих нас не

выходить за пределы роли, отведенной нам западными колле-

гами, есть еще несколько доводов в пользу такого поведения.

Первый из них: даже овладев языками своего нового окру-

жения, мы остаемся стилистически, жанрово глубоко ему

чуждыми. Наша эмоциональная и тенденциозная русская пуб-

лицистическая манера, которую мы привносим даже в науч-

ные сочинения, отталкивает западного читателя вне зависимо-

сти от содержания наших работ. Второй довод: историко-поли-

тический опыт, с одной стороны, Запада, с другой - России и

СССР столь различен, что нам нечего Западу дать, а ему от

нас - взять. Интерес ученых Запада к нам сугубо академичен:

так изучают строение кристаллов или кости ископаемых яще-

ров. К жизни исследователей и их народов предметы таких

академических интересов отношения не имеют. Смешно поэто-

му требовать внимания, всеобщего и повседневного, к тому,

что мы могли бы сообщить о себе и о покинутой нами стране

народам, нас принявшим.

Подозреваю, что оба довода несостоятельны.

Первый довод принадлежит не самому западному читате-

лю, ибо из-за немногочисленности переводов, плохой (или от-

сутствующей) рекламы и нашей коммерческо-деловой импо-

тенции он нас не знает. Это мнение "гелертерской", "сайен-

тистской" среды, стоящей между читателем и нами, причем

далеко не лучшей части этой среды. Запад дает от античности и

по сей день (от Лукреция Кара и до Роберта Фейнмана и др.)

блестящие образцы весьма личностной философской и науч-

ной эссеистики; проникнутые юмором и изяществом естест-

веннонаучные и системологические сочинения; отнюдь не чуж-

дые политической страстности исторические и социальные ис-

следования и т. д. Кроме того, на Западе издается "левыми"

для народа немало популярных пропагандистских работ, по-

строенных на весьма эффективной, стилистически продуман-

ной демагогии, рассчитанных более на эмоции, чем на разум.

Конечно, стремясь обрести контакт с академической "сайен-

тистской" средой, следует овладеть и ее стилем. Но при доста-

точной массовости переводов (если бы последняя чудом осу-

ществилась), при хорошо разработанной рекламе русская

публицистическая манера нашла бы отклик в читателях всех

континентов. Нашла же его русская художественная литература.

Второй довод (о том, что выходцам из СССР нечего ска-

зать своему окружению) основан на роковом заблуждении.

"Мы у себя построили чудовищную систему, - говорят сто-

ронники этого довода, - нам уж во всяком случае нечего по-

учать других". Да, мы у себя построили чудовищную систему;

именно поэтому нам и следует подробнейшим и достоверней-

шим образом рассказать другим, что и как мы (следуя их иде-

ям) построили. Ибо, во-первых, построенная нами система ди-

намична. Этот ад не стоит на месте, а уверенно и упорно на-

двигается на остальной мир, ведет против него подкоп, пере-

страивает его изнутри (так генный аппарат вируса, внедряясь

в клетку, перестраивает ее генный аппарат по своей програм-

ме). А во-вторых, наше новое окружение и по собственной

инициативе и воле движется в том же губительном направле-

нии, в котором первыми двинулись мы.

Значительная часть ученых и литераторов - выходцев из

СССР - рассматривает западную советологию как нечто для

себя первостепенно важное, как возможный канал своего воз-

действия на миропонимание Запада. Советологи же, с которы-

ми я прфессионально общаюсь уже несколько лет, ценят нас

даже в качестве полуавтоматических (задали вопрос - отве-

чай) источников информации гораздо менее, чем, к примеру,

официальную советскую периодику. В качестве же источника

мыслей, а не фактографии в какой-то мере ценятся в универ-

ситетской среде только те из нас, чьи соображения и стиль тож-

дественны собственным соображениям и стилю советологов

местного образца.

Массовая популяция западных советологов наиболее актив-

ного возраста (30-50 лет) в наши дни состоит преимущест-

венно из приятных, общительных, жизнерадостных журна-

листского типа молодых (или моложавых) людей, которые

очень страшатся оказаться ненароком причастными к запад-

ным настроениям периода так называемой "холодной войны".

Благожелательные и оптимистичные, они стремятся быть

прежде всего объективными, не поддаваться предубеждениям

и политизированным эмоциям, являясь таким образом функ-

цией современной политики своей страны по отношению к

СССР.2 Детантники очень боятся сместиться в своем отноше-

нии к советскому феномену (а также к марксизму и комму-

низму в целом) "вправо", что было бы в их глазах дурным

тоном. Заметим, что смещение "влево" современного совето-

лога не компрометирует.

3. ЗАВЯЗКА СЦЕНАРИЯ

Когда мы, родившиеся и учившиеся после 1917 года, поня-

ли (те, кто поняли), что тривиальные для советского человека

источники нам лгут, мы ринулись на поиски необычных, не-

тривиальных источников. Западные советологи детантной

формации действуют по той же схеме, что и мы: они отверга-

ют ради повышения своей объективности и осведомленности

издавна и легко им доступные досоветские, несоветские и ан-

тисоветские источники, зачастую (не все) обходят их не читая,

дабы не заразиться их тенденциозностью. Затем они обраща-

ются, как им представляется, к первоисточнику - к советско-

му информационному официозу. При этом они очень много

работают: учат русский язык; добросовестно, в оригинале

изучают советские журналы и газеты; исследуют разнообраз-

ные выпуски ЦСУ, текущие открытые партийные документы

и т. п. Они устремляются на советские гуманитарно-идеологи-

ческие кафедры для получения ученой степени, для слушания

специальных курсов, для участия в официальных программах

совместных исследований под руководством светил совет-

ских социальных и гуманитарных наук. Они едут в СССР в ка-

честве журналистов и изучают советскую жизнь, как им пред-

ставляется, в натуре. Но они не вносят необходимых и доста-

точных поправочных коэффициентов в свои впечатления. Они

недостаточно отчетливо понимают следующее обстоятельство:

приехав осваивать советскую жизнь и советскую идеологию

по легальным источникам, они немедленно попадают в зону

организованного воздействия той целенаправленной, всеобъ-

емлющей, агрессивной и, главное, правдоподобной фальсифи-

кации, из тисков которой с таким трудом вырываемся мы.

Нельзя забывать и о том, что советологу хорошо известны

затруднения и осложнения западной жизни. Свойственная по-

рядочному человеку склонность взыскательней относиться к

себе и ко всему своему, чем к другим и ко всему чужому,

заставляет его очень придирчиво оценивать свой мир и весьма

снисходительно - чужую жизнь.3 Поэтому он не склонен ви-

деть, что иноземные гости живут в СССР по безвыходному, со-

вершеннейшим образом разработанному сценарию, в преду-

смотренном окружении, с плановым постоянным и с плано-

вым "случайным" общением. Выскальзывать периодически за

пределы сценария может лишь хорошо подготовившийся и

психологически устремленный к этому человек. А советолог-

детантник психологически настроен не видеть сценария или ви-

деть его лишь в малой части. Он готов ручаться, что не раз об-

хитрил сценарий, наличия которого он в принципе не отрица-

ет. Но он не видит главного: почти полной безвыходности на-

вязанного ему общения.

Ведь даже то, что кажется ему бескрайним простором,сво-

бодой (как лесная полянка в романе Дж. Орвелла) является

чаще всего коридором с цветными звуковыми стереокадра-

ми на уходящих ввысь стенах и с редчайшими, мало ему за-

метными (и еще менее доступными) щелями.

Попадая в ловушку собственного неведения, объективиз-

ма и благожелательности, влекомый опытными распорядите-

лями по почти безысходному тоннелю квазиобщения, лжеслу-

чайностей и псевдодействительности, советолог-детантник ча-

ще всего покидает страну с представлениями и впечатлениями

запланированными - в наиболее важных вопросах - совет-

ской властью.

Возникает тот парадокс затмения ясновидящих, который

мы в ужасе наблюдали, когда Бернард Шоу писал о добродуш-

ном простаке Сталине, о чудесных обедах в столичной гости-

нице для иностранцев и отрицал сельский голод в СССР 1932-

33 годов; или когда Лион Фейхтвангер свидетельствовал об

объективности больших процессов 1936-38 годов, об отлич-

ном состоянии и добровольных показаниях подсудимых; или

когда Ромен Роллан, Анри Барбюс, Пьер Деке и другие лево-

ориентированные интеллектуалы обрушивались на первые ра-

зоблачения советской действительности 1920-х-1950-х годов

всей мощью своего гуманистического престижа, доказывая

лживость и злонамеренность врагов нового общества...

4. САМОВОСПРОИЗВОДСТВО СЦЕНАРИЯ

Советолог, журналист, писатель приезжают из западных

стран в СССР не людей посмотреть и себя показать, а за мате-

риалом для своих работ. Если по отношению к досужим тури-

стам и деловым людям советскую администрацию занимает, в

основном, исключение нежелательных для нее контактов, то с

людьми пишущими дело обстоит сложнее. Надо организовать

их знакомство с СССР так, чтобы они и дома оставались во

власти тех впечатлений, которыми их запрограммирует хоро-

шо разработанный сценарий общения...

"Понимаете ли, - сказал мне обаятельнейший молодой че-

ловек, профессор одного из солидных американских универси-

тетов, автор двух книг об СССР и многих статей, часто упоми-

наемых в литературе,4 - новейшая американская советология

предпочитает заниматься исследованием конкретных вопро-

сов, а не политизированным философствованием. Наши пред-

шественники и старшие современники увлекались общими и

оценочными моментами. Мы же исходим из факта, что обе си-

стемы существуют, обе имеют достоинства и недостатки, и нет

смысла обсуждать желательность или нежелательность их су-

ществования. Мы стараемся не вносить оценочного политиче-

ского субъективизма в наши полевые исследования. Поэтому

я жду от лиц, любезно согласившихся ответить на вопросы мо-

ей анкеты, точной реакции в рамках заданного вопроса, но не

более".

И вдруг я подумала: почему я жду от этого 33-35-летнего

американца большей горячности в подходе к проблемам сове-

тологии, чем от себя - в подходе хотя бы к проблемам слит-

ного и раздельного написания "не" с наречиями? Тоже ведь

важно и интересно!.. Он занят Россией и СССР не более, чем

любой добросовестный "профессиональный профессионал" -

своей службой. Ведь это для меня советология - факт мил-

лиардов биографий, в том числе - моей и моих ближних, а не

для него! Того, что это намерено стать и его биографией, он

еще не чувствует... И я взяла в руки его анкеты, а он приго-

товился включить магнитофон. Но... я читала и перечитывала

вопросы и при всем своем желании помочь симпатичнейшему

из информационных вампиров, которых я когда-либо видела,

не могла начать говорить. Следовало раньше изложить собесед-

нику свой взгляд на то, почему эти вопросы не приведут его

к цели. Он-то хотел знать правду, а вопросы попросту не со-

держали возможности ответить на них правильно.

Объединю примеры, почерпнутые мной из нескольких

анкет.

Меня просили однажды ответить, на основании каких дан-

ных и качеств трудящиеся СССР выдвигают кандидатуры в

советы. Я объяснила, что "трудящиеся" никаких кандидатур

ни в какие органы власти не выдвигают: все кандидаты заву-

алированно или открыто навязываются им сверху. Казалось

бы, это общеизвестно. Мне вежливо предложили соблюдать

объективность: не могу же я отрицать, что повсеместно идут

собрания, на которых трудящиеся могут выдвинуть своего

кандидата и не поддержать рекомендованного? Я напомнила

недавний случай с Роем Медведевым и Людмилой Агаповой.5

Мне объяснили, что это не типический случай,6 ибо Рой Мед-

ведев - оппозиционер, а Людмила Агапова - отказница и жена

невозвращенца. Автор анкеты был приглашен в начале 1970-х

годов в СССР, прошел аспирантуру при МГУ и, по его словам,

сам видел собрания, на которых кандидатов в местные органы

власти выдвигали рядовые советские люди, а не представители

власти. Выдвигали и обсуждали - вот что главное!

Мое возражение, что оба мы: он и я - видели много раз,

как солнце плывет по небу вокруг земли, а между тем это не

так, что для ученого очевидность не доказательство, не срабо-

тало. По-моему, хозяин анкеты (не знаю, он ли был ее авто-

ром) только лишний раз убедился в неизбывности эмигрант-

ского политического субъективизма.

Владелец другой анкеты интересовался тем, "кто виноват"

в провале косыгинской (так он ее называл) экономической

реформы, призванной либерализовать советскую экономику.

В вопросе перечислялись и вероятные виновники: партийная

бюрократия; администрация разных рангов; рабочие и служа-

щие, интенсивность труда которых возросла бы, а зарплата и

занятость пострадали бы в случае победы реформы... И опять я

вынуждена была оспорить вопрос: не "кто виноват", а "что не

позволяет либерализовать советскую экономику" (с предва-

рительным уточнением понятия экономической либерализа-

ции). И опять, разумеется, мое возражение было воспринято

как симптом нездоровой, ненаучной тяги от жизненных дан-

ностей к беспочвенным умственным спекуляциям.

Однажды меня спросили:

"Знаете ли вы о случаях, когда предприятию давались за-

вышенные планы по чисто политическим причинам, т. е. с

целью испортить карьеру директору предприятия или област-

ному руководству (приведите, пожалуйста, сами примеры) ".

Я перечитала анкету, тщетно пытаясь найти в ней другой во-

прос: "Является ли объективно возможной выработка Гос-

планом реальных планов?" Потом задала подобный вопрос са-

ма. Меня поддержали другие бывшие россияне, приглашенные

заполнить те же анкеты. Наш интервьюер, решив, по-видимо-

му, побить врага его же оружием - обобщениями, вытащил

из портфеля три маленьких томика,7 порылся в них и прочи-

тал вслух:

"...советская система экономического планирования, по-

видимому, никак не вяжется с русским национальным

характером.

...Предоставленные самим себе русские обычно беспеч-

ны, беспорядочны, приятно неорганизованны и не очень

деятельны; это - люди, мало знакомые с понятием "эф-

фективность" (знаменательно, что в русском языке да-

же не было слова для обозначения этого понятия и при-

шлось его заимствовать из английского).

...Кроме того, иностранец может осмотреть множество

заводов, глазея на станки, и так и не узнать, что такое

"штурмовщина", не понять, что чувство времени у рус-

ских весьма расплывчато или не существует вовсе (это

и очаровательно, и одновременно грустно) ".

Из этого следует, что "советская система экономического

планирования", в общем-то эффективная, не срабатывает в

СССР из-за очаровательного непонимания русскими необрати-

мости времени, текущего у них между пальцев...

Ну, рассудите сами, до плана ли тут? Кстати, в русском

языке обозначают заимствованными словами и понятия "дес-

пот", "тиран", "садист", "эксплоатация", "диктатура", "тота-

литаризм" и многие прочие мерзости. Давайте сделаем на этом

основании далеко идущие выводы! Если слова заимствуют,

значит, есть что ими называть. Только отсутствие (надеюсь) в

моем характере злобной мстительности не разрешило мне по-

желать собеседнику проверить эффективность советской си-

стемы экономического планирования на американском нацио-

нальном характере. Кроме сверхмодного в наши дни нацио-

нально-психологического объяснения, нам было предложено

еще и лично-психологическое объяснение того же факта: наш

собеседник опять раскрыл один из трех томиков X. Смита:

"Это - тупик, - сказал мне высокопоставленный пар-

тийный журналист незадолго до моего отъезда из Моск-

вы. - Наша экономика нуждается в реформах, но ника-

кие реформы невозможно провести, пока у власти на-

ходятся Брежнев, Подгорный и Косыгин. Они не могут

согласовать между собой программу действий. И ни

один из них, даже Брежнев, не настолько силен, чтобы

осуществить сколько-нибудь серьезные перемены про-

тив воли двух других".

Теперь оказалось, что корень зла - в несговорчивости трех

маразматиков. А не будь их - давно уже все реформировали

бы...

Беседа проходила у меня дома. Поэтому я смогла выло-

жить на стол перед гостем несколько журналов, книг и отти-

сков, связанных с интересующими его вопросами и, казалось

бы, достаточно широко известных. Эти работы, принадлежа-

щие различным авторам, доказательно опровергали ходячий

нынешний международный предрассудок, гласящий, что "со-

циалистические семена не взошли на русской почве, но были

заживо в ней похоронены"8 исключительно из-за свойств са-

мой почвы, а не из-за качества этих добрых в своей основе се-

мян (плохая русская почва сама собой породила монстра, за-

ражающего весь мир бюрократизмом и империализмом).

После длительной паузы, заполненной шелестом страниц,

наш гость сказал: "Я не знаю ни этих авторов, ни этих изда-

ний. В научных целях мы эмигрантов и Самиздат читаем

редко".

Я вспомнила, как лет десять тому назад в Москве один из

ближайших моих друзей искал способа бесшумно выстрелить

из рогатки или арбалета во двор какого-нибудь западного по-

сольства рулончиком микрофильма одной подпольной науч-

ной работы о социализме, которую считал значительной. Об-

щее исконное горестное заблуждение, так хорошо переданное

незабвенным "Айболитом-66": "Сейчас я пойду и скажу им

все, что я о них думаю!". И одни устыдятся, другие поймут,

что им делать, - и все исправится. И люди в прах разбивают

свое бытие, чтобы вручить миру правду, а русскоговорящие

западные советологи не читают эмигрантских книг,- газет и

журналов из-за "политизированности" этих изданий... Так не

одержана ли сценаристом победа, уже почти роковая? И ведь

многие наши коллеги, тоже покинувшие СССР, упорно дока-

зывают и им, и нам, что читать эти издания и не стоит. А пос-

ледние ЧРЕЗВЫЧАЙНО богаты сейчас достоверной и значи-

тельной информацией.

5. О ВЕРНОСТИ ИСТИНЕ

Общеизвестно, что наши недостатки суть продолжения на-

ших достоинств. Как уже было сказано, слабости современ-

ной университетской советологии растут из ее повышенного

пристрастия к объективности и к верности фактам. В конце

1940-х, в 1950-х и 1960-х гг. в западной советологии на первом

месте стояло стремление к системному анализу, к системной

интерпретации фактов. Благодаря тому, что и советской на-

учной мысли в конце 1950-х - начале 1960-х гг. было дозволе-

но обратиться к исследованию самоорганизующихся систем,

мы получили в переводах на русский язык целую серию моно-

графий и сборников по системной самоорганизации, откры-

тую книгой Н. Винера "Кибернетика и общество". Часть пере-

водных изданий и многие на западных языках пришли в СССР

нелегально, по каналам Тамиздата. Среди них были работы

У. Ростоу, К. Поппера, Р. Конквеста, Ст. Бира и ряда других

авторов. Советская научная мысль обратилась к той же тема-

тике, знакомой ей с 1920-х-1930-х гг., и нередко выдавала

прекрасные социально-системные исследования в терминах

не гуманитарных, а естественных и точных наук.

Что же мы наблюдаем в потоке нынешних западных сове-

тологических изысканий? Ее Величество Систему, изучаемую

с точки зрения структурно-информационной, оттеснил Его Ве-

личество Факт, исследуемый сам по себе. В основе такого

предпочтения лежит боязнь неточности и необъективности по

отношению к изучаемому объекту. Результатом гипертрофии

этой боязни стало неумение увидеть систему и ее тенденции

в целом, как сложное и подвижное образование, имеющее спе-

цифические внутриструктурные и внешние связи.

Мне пришлось стать участницей весьма благожелательной

беседы между исследователем, приехавшим из СССР, и его

здешним научным руководителем. Младший по рангу писал

объемистую работу о советской школе. В центре должны были

стоять школьные реформы в СССР эпохи Хрущева, но в целом

предполагалось проследить принципиальную эволюцию россий-

ской школы с 1860-х гг. по 1960-е годы включительно.

- Только, пожалуйста, не отклоняйтесь в общесистемный

анализ. Предмет вашего исследования - только школа, школа

как таковая, школа как подсистема, а не советский феномен в

целом. Факты, факты и факты - жизнь школы, а не влияние

на школу советского строя, не ваши оценки такого влия-

ния, - мягко внушал терпеливый руководитель.

- Но, - последовало возражение, - как можно исследо-

вать подсистему вне системных связей? Только локализация

внутри более широкой структуры делает некое явление под-

системой, а не шишкой на голом месте...

Руководитель корректно заметил, что исследователь волен

трактовать тему по своему усмотрению, но работа весьма про-

играет в глазах западного читателя, если она окажется содер-

жащей оценочные моменты, то есть политизированной, и не

вполне конкретной, иными словами, отдаляющейся от фак-

тов. В частности, недопустимы в научной работе такие характе-

ристики, как "зловещая" фигура Суслова или "бессменный"

Анастас Микоян... Не стоит перечислять и всю идеологическую

тематику в советском школьном "воспитательном плане" и в

планах учителей-предметников: это длинно и однообразно. И

вообще - меньше об идеологии и больше о профессиональной

работе школы.

Выходец из потустороннего мира хотел было возразить,

что с последним советом следует обращаться не к нему, а в

ЦК КПСС, но вовремя прикусил язык: некорректно, а глав-

ное - бесполезно.

Предвижу вопрос со стороны читателя: "Чем же плохо ува-

жение к фактам? Разве из достаточно объективных и взятых в

реалистическом соотношении фактов не встанет действитель-

ность, и притом более убедительно, чем из отвлеченных со-

ображений?"

В том то и дело, что нужны достаточно объективные и взя-

тые в правильном соотношении факты.

Начну свой ответ со второстепенного соображения. Во-пер-

вых, исследователь имеет право сообщить читателю свою ин-

терпретацию фактов и взаимосвязей между ними. Это сооб-

щение может быть самым главным в его работе (для него -

во всяком случае). Во-вторых, читатель не должен проделы-

вать за исследователя, вместо него, самую сложную часть ра-

боты - анализ, сопоставление и оценку фактов. За читателем

всегда остается возможность интерпретировать и оценить фак-

ты и связи между ними по-своему, но это не значит, что иссле-

дователь не волен закончить свою работу изложением своих

выводов, а не только дать основания для них. В естественных

и технических науках это общепринятый подход.

Есть, однако, и другие доводы против сугубо фактографи-

ческого подхода к советологической тематике. Первый из

них - наличие в странах советского типа двойной реальности,

неочевидное для малоопытного наблюдателя. Есть жизнь (под-

линная реальность), и есть макет жизни (неподлинная реаль-

ность) . Макет строится из различного материала и на различ-

ных уровнях: информационном (словесном и образном),

функциональном (действие) и вещественном. Юз Алешков-

ский сатирически, даже саркастически, заострил эту двойст-

венность советской жизни в повести "Маскировка". Человеку,

не жившему одновременно в обеих плоскостях советской ре-

альности (в жизненной и макетной), очень трудно порой дога-

даться, к первой или второй относится воспринятый им факт.

При этом часть наблюдателей-иностранцев даже не знает о

существовании двух реальностей, а часть слышала, но не верит

предупреждениям, полагая в предупреждающих комбиниро-

ванный психоз преследования и критиканства. Кроме того, ма-

кет, воспроизводящий неподлинную реальность, функциониру-

ет не только внутри "больших зон" социализма, но и энергич-

нейше выдвигается во внешний, мир и внедряется в сознание

его обитателей. За "зоной" макет советской псевдореально-

сти действует еще успешнее, чем внутри "зоны", ибо вне "зо-

ны" его не с чем соотносить.

Итак, без помощи аборигенов или без достаточно долгой

жизни в "зоне" на равных правах и в равных условиях с ее

туземцами невозможно составить верное представление о

жизни в "зоне" и правильно воспринимать факты. Но и по-

мощь аборигенов не исключает ошибок: нужно еще, чтобы ту-

земец, информирующий потустороннего наблюдателя о сво-

ей жизни, был сведущ, честен и смел, то есть не был бы деле-

гирован "второй" (неподлинной, макетной) реальностью.

Второй довод против лишь узко фактографического под-

хода к изучению любого общества состоит в том, что о систе-

ме нельзя получить удовлетворительно полное представление,

изучая только ее элементы и подсистемы вне их взаимосвя-

зей и связей системы как целого со внешней средой. При пе-

реходе же от изучения элементов и подсистем к изучению си-

стемы как целого зачастую меняется не только объект иссле-

дования, но и наука, чьи аксиомы и теоремы при этом исполь-

зуются.

В естественных науках этот факт сомнения не вызывает. В

гуманитарных областях мы почему-то время от времени о

нем забываем.

Живое, как теперь известно, состоит из тех же атомов, что

и неживое, но исчерпать многообразие живого мира только

физикой (биофизикой) и химией (биохимией) невозможно.

Потому-то и существует биология - наука о строении и жиз-

ни растений и животных. Но и биология (включая молекуляр-

ную) не исчерпывает всего того, что нам следует знать о жиз-

ни биоценоза как некоего сложного и конфликтного целого.

Постепенно сложилась экология - наука о системном суще-

ствовании всего живого в его природной и техногенной среде.

Наука о человеческом обществе, в свою очередь, не мо-

жет быть сведена ни к биологии, ни к экологии, ни к психо-

логии, ни к истории, ни к конкретной социологии, хотя все

их использует. Общество есть некое целое, со свойствами, не

присущими другим плоскостям жизни. На этом уровне воз-

никает системология, кибернетика - не как техническая дис-

циплина, а как наука о функционировании сложных систем,

рассматриваемых преимущественно со стороны их структуры,

связей и функций. Сводить изучение общества к изучению

только фактографической стороны его бытия - то же самое,

что сводить изучение лесной экологической системы к изуче-

нию одних только деревьев (в то время, как в ее состав в

сложнейших взаимосвязях входят травы, животные, птицы и

насекомые, почвы, черви, микроорганизмы и др.). Отсюда

блистательная поговорка - "за деревьями леса не видеть".

Изучите деревья, начиная с видового и до молекулярного

уровня, - но если вы ограничитесь только этим, вы о лесе как

о системе так ничего и не узнаете. Чем элементарней уровень,

на котором вы изучаете жизнь, тем больше общего и меньше

различий между объектами своего внимания вы обнаружите.

Если в своем рвении к элементарности (к недробимости) изу-

чаемых вами объектов вы доберетесь до органических моле-

кул, вы увидите химическое единство всего живого, а перейдя

на уровень атомов (не говоря уже об уровне составляющих их

элементарных частиц) вы включите в это единство и неорга-

ническую материю. Но вы ничего ровным счетом не узнаете

о системе, которую разложили до уровня элементарных час-

тиц, как о некоем целом и как о факте социальной природы.

Чем выше порядок, на уровне которого вы изучаете жизнь

(элементарные частицы, атомы, неорганические молекулы,

органические молекулы, белки, органеллы, клетки, ткани, ор-

ганы, организмы, виды, биоценозы, экосистемы) или общест-

во (человек, семья, народ или цех, предприятие, отрасль, эко-

номическая система, строй), тем больше различий вы обнару-

жите. Фактография дает нам первостепенной важности мате-

риал для анализа, сопоставления и обобщения, но без анализа,

сопоставления и обобщения мы никогда ничего не узнаем о

целом и о роли в нем собранных нами фактов.

Уход от системных обобщений советологии 1940-х-1960-х

годов к частностной эмпирике массовой университетской со-

ветологии 1970-х - начала 1980-х годов отдает последнюю поч-

ти целиком во власть того динамического и многосоставного

макета псевдореальности, который внедряет в мировое созна-

ние КПСС.

6. ГОВОРЯТ НЕУСЛЫШАННЫЕ

А. П. Федосеев в замечательной своей книге "Западня"9

пишет:

Если вам будут известны все данные о государствен-

ном хозяйстве на сегодня и законы, определяющие дви-

жение этих данных, то, на первый взгляд, вы сможете с

абсолютной точностью предсказать, то есть спланировать

будущее. Всем хорошо известно броуновское движе-

ние как пример истинно хаотического (не планового,

не предсказуемого) движения. Но представьте себе, что

вы на какой-то данный момент знаете все массы, все

скорости и все направления скоростей всех молекул в

таком броуновском объеме. В этом случае вы сможете

предсказать все, что последует в будущем, и предска-

зать результат вашего воздействия на этот объем...

...Для принятия решения мы располагаем временем

порядка 10-6 Сек. Таким образом, для решения на-

шей, по существу очень простой, задачи мы должны

уметь принимать за 1 секунду миллион решений, из ко-

торых каждое включает в себя набор из 102 элементов.

При этом мы невероятно упростили задачу тем, что не

ввели в нее все те молекулы, которые находились за

пределами 1см3, но в следующий момент войдут в него.

Нам станет ясно, что задачу нельзя решить (хотя она и

очень просто формулируется) даже с привлечением всех

существующих и всех возможных в ближайшие десяти-

летия электронных вычислительных машин.

И далее:

Эксперимент этот проведен в таком огромном масшта-

бе и в таких различных условиях, что сомнения могут

оставаться только у неосведомленных людей, которых,

конечно, и сейчас, по известным причинам, очень много.

Здесь содержится небольшая, но существенная психологи-

ческая иллюзия, которую разделяем в какой-то мере мы все,

сложившиеся под цензурным гнетом: нам кажется, что корень

зла в неосведомленности. Попадая в поле информационного

урагана, бушующего на Западе, мы убеждаемся, что осведом-

ленность и понимание не синонимы.

Предоставим слово другому автору:

Однако в связи с централизованностью, количество ин-

формации, с которым приходится иметь дело в процессе

управления, бесконечно, - переработать всю ее просто

невозможно. Но пустить эту переработку на самотек то-

же немыслимо, - вся система будет работать со скри-

пом, с пониженным КПД.10

Виновен ли в этом "скрипе" и "пониженном КПД" "рус-

ский" (русские составляют чуть более 50% населения СССР)

или чей-то еще национальный характер? Лучше ли работает

"плановая" централизованная экономика на почве других на-

циональных характеров? Но сделаем фантастическое допуще-

ние, что информация извлечена и своевременно переработана.

Тогда возникнет главный вопрос, по-видимому, и вынуждаю-

щий Природу (Имя может быть заменено) терпеть несовер-

шенства разнообразных конкурентных отборов: на основании

чьего представления о благе будут приниматься решения, ко-

торые лягут в основу единственного и обязательного для всех

плана?

Н. Я. Петраков в книге "Кибернетические проблемы управ-

ления экономикой"11 делает "мимоходом" роковой вывод,

что

...критерий оптимальности экономической системы

может быть введен лишь на основе анализа ВСЕЙ СОВО-

КУПНОСТИ ОБЩЕСТВЕННЫХ ОТНОШЕНИЙ, СОЦИ-

АЛЬНО-ЭКОНОМИЧЕСКОЙ ФОРМАЦИИ В ЦЕЛОМ (Вы-

делено Д. Ш.).

После вполне пристойных и благонамеренных рассуждений

об участии в выработке такого критерия всего советского об-

щества, он заключает:

Все сказанное выше дает основания предполагать, что

при определении аксиоматики оптимального планирова-

ния и управления постулат о наличии народно-хозяйст-

венного критерия оптимальности должен быть допол-

нен постулатом об априорной неопределимости этого

критерия.

Итак, невозможно извлечь всю необходимую информацию

даже для построения отправных критериев плана. Значит, по-

следний в любом случае не может не быть в основной своей

части произвольным.

Но угрожающе многие западные новооткрыватели СССР

ведут себя так, словно ни советской истории, отраженной в

бесчисленных документах, ни лавины статей и книг, исследую-

щих эту историю в Самиздате, Тамиздате, в литературе Запада

и Русского Зарубежья не существует. А уж о тех немногих со-

ветских авторах, которые рискнули и сумели высказать в ле-

гальных своих сочинениях первостепенной значимости мысли

о социализме, и говорить нечего. Советологи предпочитают

свои анкеты, вопросы в которых поставлены так, что предо-

пределяют несоответствие истине любого ответа.

Меня недавно просили ответить, как часто случается, "что

в областной газете секретари обкомов пишут иное, чем во все-

союзной и республиканской прессе", и знаю ли я достоверно

о случаях, когда секретари обкомов подписывали статьи, про-

тиворечащие их действительным политическим предпочте-

ниям!

Человек, задавший мне этот вопрос, несколько лет изучал

советскую партийную прессу. Он добросовестно проработал

все (!) доклады Хрущева и Брежнева и проанализировал сот-

ни статей секретарей обкомов. Не мне отвергать его метод:

советская официальная пресса - неисчерпаемый кладезь для

советологических изысканий. Но и у этого профессора-совето-

лога, делающего быструю карьеру в США, не было в запасе ма-

териала, ни жизненного, ни литературного, в соотнесении с ко-

торым только и начинает играть живыми красками советский

печатный официоз.

Иностранцу недоступна и многоплановая семантика сове-

тизмов - особых речевых штампов, пропитавших собой совет-

ский публицистический, научный и разговорный язык. К тому

же они не обладают советской способностью читать между

строк и обращать на подтекст больше внимания, чем на текст.

Секретарь обкома КПСС виделся моему реципиенту дей-

ствительным хозяином области и областной прессы - чем-то

вроде раннефеодального герцога или князя, но отнюдь не ста-

роазиатского сатрапа, всевластного над подчиненными и бес-

сильного перед инстанцией, вручившей ему сатрапию. Между

тем областной партийный "хозяин" (и республиканский - то-

же) именно сатрап, а не суверенный удельный властитель.

Кроме того, мой собеседник представлял себе секретаря

обкома КПСС как человека, имеющего и пытающегося утвер-

дить свои "действительные политические предпочтения". Он

видел советского партсатрапа во многом сходным с лидерами

и активистами западных партий, которых он хорошо знал. Его

отечественные чиновники и политики тоже не ангелы. Но, рав-

няясь на их этический и духовный уровень, невозможно даже

приблизиться к пониманию истинного облика функционеров

тоталитарных мафий. Мы пытались ему объяснить, что человек

с убеждениями, да еще обладающий совестью, необходимой

для того, чтобы их отстаивать, не добирается до поста секре-

таря обкома.

- Неужели, - недоуменно спрашивал он, - вы думаете, что

среди секретарей обкомов нет искренне убежденных в своей

правоте коммунистов?

- Прежде всего попытайтесь, пожалуйста, нам объяснить,

что вы понимаете под искренней коммунистической убежден-

ностью. Убежденностью - в чем? В спасительности и выполни-

мости нынешней программы КПСС? Или какого-то иного вари-

анта партийной программы? Или просто в необходимости про-

должать обеспечивать власть коммунистов в СССР? А может

быть, жажду мирового господства КПСС? - наступали мы. -

Сегодня в СССР любые идеалисты от коммунизма должны

быть, мягко выражаясь, недостаточно умными для того, чтобы

пробиться на такой пост. А проницательные и одаренные пар-

тийные функционеры наших дней не могут не быть в глуби-

нах своих душ полными циниками.

- Но люди не повторяют друг друга... - отбивался гость.

- Конечно. Однако проходят какую-то социальную селек-

цию, занимая в своей сфере деятельности ведущие должности.

Из того запаса психологических черт, которыми располагает

любое человеческое сообщество, всякая деятельность стоха-

стически отбирает свойства наиболее для нее необходимые.

В СССР же, с его тотально централизованной властью, несоот-

ветствие верховным критериям при таком отборе возникает

значительно реже, чем в западных странах. Посмотрите, как

рисует селекцию советского руководства А. П. Федосеев в

своей "Западне". Итак, национализированная экономика ра-

ботает со сбоями и скрипом, а политика ее охранителей попи-

рает, во что бы это народу ни стало, все нравственные законы.

Как ведет себя в этом случае человек, оказавшийся по ряду

причин у власти? Цитирую далее А. П. Федосеева:

Если вы человек порядочный, то вы, вероятно, пода-

дите в отставку и станете убежденным противником то-

тального планирования и, следовательно, государствен-

ной собственности на все средства производства.

Почему? Потому что

вы отказались участвовать в "игре", основанной на не-

верной основной предпосылке. Однако вы, безусловно,

могли почувствовать ту огромную власть, которую дава-

ла вам в руки именно эта основная и неправильная пред-

посылка.

...Огромная власть. Идеальные условия для управле-

ния миллионами людей. И в то же время - исчезновение

естественной базы для решений и человеческих крите-

риев для управления, фактическая невозможность ра-

зумно, на благо людей, управлять. Страна стала игруш-

кой в ваших руках, а вы стали игрушкой еще чего-то

более сильного.

Представим себе, однако, людей, которых заботит не

благо страны и народа, а только свое личное благополу-

чие, и они стремятся к власти именно ради власти. По-

нятно, что для этих людей такая система идеальна. Поэ-

тому, если честные люди сознательно или бессознательно

теряют желание брать на себя ответственность, которую

невозможно использовать на благо людям, то прохвосты

и проходимцы охотно участвуют в такой "игре" и стре-

мятся ее поддерживать. Таким образом, эта основная

предпосылка социалистического хозяйства приводит к

социальному отбору властолюбивых подлецов в управи-

тели. И дальше: остальной аппарат управления, также в

соответствии с основной предпосылкой, вербуется из

равнодушных и бесталанных исполнителей, умеющих го-

ворить только "да", и из еще никому не известных сей-

час, исподтишка рвущихся к власти новых кандидатов

в управители.

Но советологу-детантнику, занимающему десятки людей

своими анкетами, больно думать, что он годами занят изуче-

нием специально на него, на его доверчивость и рассчитанных

псевдовзглядов и псевдоэтики "властолюбивых подлецов",

"равнодушных и бесталанных исполнителей", беспринципных

и безнравственных карьеристов. Как уже было сказано, запад-

ный гость видит их только с той стороны, с которой они сами

решают ему показаться. Лица, с которыми он официально (а

чаще всего - и "случайно") встречается, это не люди, а карна-

вальные маски. Здесь, в этой узкой и хорошо ими изученной

сфере лицедейства и фальсификации, плановость куда реже

изменяет гостеприимным хозяевам нашего западного наблю-

дателя, чем в экономике. А то, что советских руководителей

люто бранят советские вольнодумцы, - так на Западе своих

государственных деятелей, чиновников и политиков еще пуще

бранят. Наш гость этой ругани цену знает: какой уважающий

себя человек вслух посочувствует правительству, а не оп-

позиции?..

Горько. Но, по-видимому, механизм включения чужого

опыта в свой опыт людям мало доступен. И беспристрастный

объективист, подобно героям А. Кестлера (Рубашов), А. Сол-

женицына (Володин), Вас. Гроссмана (Крымов), очнется

только тогда, когда будет втянут в машину тоталитаризма "на

равных" с туземцами Западни.

"Время и мы"Љ 48, 1979, Тель-Авив

P. S.

Поездки западных советологов в СССР имеют еще одну оборотную сторону:

СССР впускает лишь тех претендентов на визу, которые не скомпрометировали

себя ни "крайними" высказываниями о Советском Союзе, ни контактами с анти-

коммунистами. А поскольку знакомство с СССР "на месте", изнутри считается на

Западе необходимым условием объективности советолога, то советские требова-

ния становятся одним из существенных факторов, управляющих его деятель-

ностью.

ПРИМЕЧАНИЯ

1. По мнению Б. Шрагина (см. журнал "Время и мы" Љ65), мы

плохо знаем и самих себя. Позволю себе с этим не согласиться:

кто как...

2. Данная статья была впервые опубликована в декабре 1979 г.,

т. е. в разгаре детанта. Но то, что было тогда справедливо по

отношению к детантникам, остается для многих справедливым

и по сей день.

3. Если отсюда следует вывод, что ксенофобия - симптом недо-

статочной личной порядочности, автор от этого вывода не от-

рекается.

4. Имен встреченных мною западных, в том числе и израильских,

университетских советологов я здесь не называю. Но беру на

себя полную ответственность за смысл их высказываний. Ранг

моих персонажей в современной западной советологической

иерархии тоже передан мною точно. Он весьма представителен.

5. Попытку группы диссидентов выдвинуть их в качестве канди-

датов на выборах в Верховный Совет СССР.

6. Любой одиночный пример противоположного свойства, т. е. ил-

люстрирующий самостоятельность собрания избирателей, был

бы немедленно включен в анкету и учтен. Так действует апри-

орная установка на некий желательный результат исследо-

ваний.

7. X. Смит,Русские, (превод с англ.), STI, Ltd, Иерусалим, 1978.

В дальнейшем все ссылки на это издание.

8. В. Соловьев и Е. Клепикова, "Нынешние и будущие правители

России", ж-л "Время и мы" Љ44,1979, стр. 151. Тель-Авив.

9. Изд. "Посев", 1974 г., переиздано в 1979 г.; стр. 218 и 370.

10. Н. П. Федоренко, Экономика и математика, М., 1967. Он ж е,

Середина века, беспредельность поиска. Л Г, Љ49, 1967.

11. Москва, изд. "Наука", 1974, стр. 32.

АМЕРИКАНЕЦ НА РАНДЕВУ С РОССИЕЙ

Там живут несчастные люди-дикари,

На лицо ужасные, добрые внутри...

Шуточная песенка из кинофильма

"Брильянтовая рука " СССР.

Не так давно была награждена Пулитцеровской премией

книга Хедрика Смита "Русские".1 Журналист X. Смит не огра-

ничивается рамками репортажа или путевых записок, а предла-

гает читателю разгадку советского строя и "русского нацио-

нального характера, формировавшегося под влиянием клима-

та и исторических обстоятельств".

Книга Смита чрезвычайно интересна для русского читате-

ля не только потому, что далеко не всем россиянам, нынеш-

ним и бывшим, известно все то, что узнал об СССР и увидел

в СССР за три года X. Смит. Тем менее известны эти черты и

факты западному читателю. Взгляд журналиста и репортера

X. Смита цепок и наблюдателен, и подмечать или запоминать

интересные детали и факты он умеет. Но, на мой взгляд, цен-

ность книги не столько в этих, в общем-то, уже так или иначе

отраженных русской и мировой публицистикой броских фак-

тах, сколько в том, что трехтомная книга Смита очень полно и

выпукло характеризует взгляд американца на СССР. И (по-

следнее еще важнее) не только взгляд, то есть не только то,

что иностранцу удается увидеть в СССР, но и истолкование

увиденного. А понимание Западом того, что произошло и про-

исходит в России (в СССР) судьбоносно для всего человечест-

ва. Взгляд иностранца на СССР неизбежно и в весьма сущест-

венной степени определяется тем, что соответствующие совет-

ские органы и инстанции позволяют иностранцу увидеть в

СССР. Поэтому модель России и СССР, построенная X. Смитом

в аналитических частях его книги, весьма интересна еще и как

результат усилий его гостеприимных хозяев. Последнее зву-

чит парадоксально и даже мало правдоподобно, однако, труд-

но отказаться от мысли, что иностранец, изучающий СССР, мо-

жет быть свободен от многообразного контроля определенных

инстанций. Попытаемся же проследить, каковы наиболее об-

щие выводы X. Смита из того, что ему удалось увидеть за три

года его пребывания в СССР.

По мнению X. Смита, главной помехой для Запада в его по-

пытках понять Россию (СССР) является убеждение первого,

будто "русские подобны нам" (т. е. "людям Запада"), что на

самом деле неверно в принципе. Русские сохранили "все без-

рассудно-неправдоподобные черты героев Достоевского". И

автор перечисляет, расположив их антиномическими парами,

чуть ли не все человеческие качества: стоицизм и романтич-

ность, бунтарство и приспособленчество, аскетизм и сибарит-

ство, доброту и жестокость и т. д. и т. п. Но у какого же наро-

да нет этих свойств? А картиной статистического распределе-

ния присущих человечеству (ЧЕЛОВЕКУ) психологических

черт между различными народами никто еще, кажется, с мало-

мальски удовлетворительной степенью научной строгости че-

ловечество не порадовал.

X. Смит тоже не занимался этим по отношению к своим

этнически весьма расплывчатым "русским". Но премия Пу-

литцера показывает, что объявление их уникальным явлени-

ем в истории европейской цивилизации, феноменом, прямо-

таки, инопланетным, чрезвычайно по душе "людям Запада".

Почему? Думаю, что такой взгляд на историю и судьбу Рос-

сии позволяет им быть спокойнее за себя и своих детей. Нам

всем присуще избирательное тяготение не к наиболее досто-

верным, а к наиболее для нас желательным сведениям и

толкованиям.

1. БЛАГАЯ ВЕСТЬ

Западного читателя, вероятно, весьма впечатляет обилие в

репортаже Смита имен, исторических экскурсов, литератур-

ных ассоциаций.

Бог с ними, с отдельными, хотя и существенными, ошибка-

ми, заставляющими броненосец "Потемкин" стрелять 25 ок-

тября (7 ноября) 1917 года по Зимнему. Признав, что в книге

есть и меткие наблюдения, и занимательные детали, и ценные

сведения, забудем о статистической небрежности репортажей

X. Смита: величина советской средней зарплаты варьируется

(за один и тот же год) в пределах 140-248 рублей; доллар и

рубль соотносятся, в основном, по официальному валютному

курсу; уровни жизни СССР и царской России сравниваются по

советским данным, что решительно искажает картину, и т. д.

Но вот один из примеров того, как X. Смит исследует рус-

ский характер с помощью литературных ассоциаций:

Еще Достоевский сказал, что русские - полусвятые,

полуварвары; эти его слова напомнил мне один египет-

ский журналист, и его пухленькая русская жена добави-

ла: "Русские могут быть очень сентиментальными, но в

то же время и очень равнодушными, и очень жестокими.

Русский человек может плакать над стихами и через не-

сколько минут тут же убить врага.

Смешно и страшно, когда такие вопросы рассматриваются

на уровне "пухленькой русской жены" египетского журнали-

ста и застольных реплик этого журналиста.

Однако более всего искажает картину то обстоятельство,

что X. Смит катастрофически смешивает пропагандные муля-

жи КПСС и миропонимание советских граждан. Так, он пишет

о "русских":

Почти в любом удобном случае можно воззвать к их

патриотизму и успешно сыграть на этом. Где еще в мире

вы можете услышать исполнение по вагонному радио на-

ционального гимна при отправлении поезда дальнего сле-

дования? Где еще вы можете увидеть, чтобы аудитория

целый вечер слушала песни, прославляющие и восхва-

ляющие родину, и не почувствовала бы их излишнюю

сентиментальность?

Достаточно, казалось бы, ознакомиться с "Магнитиздатом"

1970-х гг., чтобы увидеть какие песни привлекают советских

слушателей и понять, что СВОИ, а не партийно-правительствен-

ные вкусы люди в значительной мере удовлетворяют вне лега-

лизованного властями искусства. Но X. Смит простодушно и

многократно судит о вкусах советской публики по учиняемо-

му над ней насилию. Гимн слушают, громкоговорителей не

срывают и - в общественных местах - не выключают,- значит,

нравится! Ну, а если в некоторых нацистских лагерях уничто-

жения играли во время массовых казней Вагнера или гнали об-

реченных в газовые камеры под вальсы Штрауса? Будем су-

дить по этим фактам о музыкальных пристрастиях узников?

А в советском лагере, где я отбывала свой "срок", на "разво-

де" оркестр заключенных играл "Песню о Родине" Дунаевско-

го ("Я другой такой страны не знаю, где так вольно дышит че-

ловек") ... А в 1949 году на Харьковской областной олимпиа-

де художественной самодеятельности знаменитую песню о си-

зокрылом орле Иосифе Виссарионовиче спели за два дня око-

ло шестидесяти раз, потому что ни один хор без исполнения

этой песни к соревнованию не допускался... Явления разных

масштабов? Да. Но одного типа.

Описав помпезные официальные мемориалы и монумен-

тальные скульптуры, X. Смит говорит:

Размеры этих памятников - весьма существенный

ключ к разгадке их общественного назначения и к про-

никновению в психологический склад советского чело-

века.

По его убеждению, "русские" все как один считают, что

Б размерах - сила. Но зато в частной жизни они стре-

мятся избежать всего титанического, возвращая вещам

их естественные размеры.

Социал-реалистический монументализм, очень родствен-

ный национал-социалистическому монументализму, имеет не

больше отношения к тому, что "русские" любят, чем теснота

советских квартир. Но БЛАГАЯ ДЛЯ ЗАПАДА ВЕСТЬ: совет-

ское есть психологически русское - X. Смитом (с чужих слов,

ибо знанием исторических первоисточников он не грешит) ус-

воена, а проникновенно-сдержанное искусство России извест-

но ему мало. Поэтому "гигантские, выполненные из нержа-

веющей стали" монстры рекомендуются им Западу в качестве

ключа к "русской душе". А Запад восторженно рукоплещет:

ПРЕМИЯ ПУЛИТЦЕРА! БЕСТСЕЛЛЕР!

САМАЯ ПОПУЛЯРНАЯ КНИГА

О СОВРЕМЕННОЙ РОССИИ!

"Самый всеобъемлющий и правдивый

рассказ о России из всех, опубликованных

до настоящего времени.

Это - важная и великолепная книга.

Она захватывает своей свежестью и глубиной

проникновения."

Милован Джилас ("Сэнди тайме")

"Великолепно!"

("Тайм мэгэзин")

ОПЯТЬ РУССКИЕ?!

ДА,

НО ТАКОГО МЫ ЕЩЕ

НЕ ЧИТАЛИ!

Перед вами не сенсационные

разоблачения, а сама жизнь.

Это и для тех, кто думает, что знает

о Советской России все.2

Боюсь, что никто, кроме визитеров-детантников, не берет

на себя смелость думать, что он "знает о советской России

все"...

Внимание X. Смита привлекает не столько убийственная

опека над гласностью со стороны ЦК-ГБ, сколько

та самоцензура, которой подвергает себя большинство

русских и которая... является также и следствием об-

щенародной мании любыми средствами приукрашать

действительность и скрывать тайные пороки или до-

бродетели русской жизни либо неприятную правду,

которая находится в противоречии с коммунистиче-

кой пропагандой. Почти все в какой-то мере участву-

ют в негласном сговоре о сокрытии того факта, что

советская действительность не соответствует заявле-

ниям партийной пропаганды.

Более того:

...Разумеется, всякому обществу свойственно пре-

уменьшать свои трудности, показывать себя с наилуч-

шей стороны и стремиться произвести хорошее впечат-

ление на визитеров. Однако в советском обществе,

для которого предметом особой гордости является

его утопическая идеология, эти тенденции доведены

до крайности.

...В царское время это называлось "строить потемкин-

ские деревни" по имени князя Потемкина, соорудивше-

го бутафорские деревни вдоль пути следования импера-

трицы Екатерины Великой, чтобы создать впечатление

благоденствия находившихся под ее властью областей.

В наши дни русские называют это показухой. (Курсив

Смита).

Я не знаю, что в обобщающих идеях X. Смита потрясает

более: марксистская идеология в качестве "предмета особой

гордости" "советского общества" или Его Светлость Пока-

зушник Потемкин как прецедент сквозного, тотального по-

давления советских граждан. Но благая весть, которую автор

"Русских" принес Америке, окупает, по-видимому, все не-

сообразности книги. Еще бы: в нынешнем мировом (амери-

канском - тоже) отступлении перед силой и наглостью, кому

не дорога мысль: "У нас это невозможно"3 - мы не такие"?

2. ИСТОКИ

"Три источника и три составные части" русской модели

X. Смита угадываются довольно легко. Это: а) советская про-

паганда; б) расхожий набор "почти-почвеннических", "почти-

националистических", но вместе с тем безупречно лояльных

казенно-патриотических штампов и в) несколько диссидент-

ско-нигилистических постулатов легковесно-"западнического"

характера. В восприятии X. Смита эти источники легко согла-

суются, ибо все они, каждый по-своему, с разных позиций, в

различных целях, но утверждают исконную несопоставимость

русских и западных мерок. Основа и русского, и советского

общественного существования - это властепокорность, без-

думное послушание силе, составляющие национальный харак-

тер - вот вывод, извлеченный X. Смитом из всех источников.

Согласно словарю, родина - это родная страна, страна

происхождения, отечество, страна, где человек родился.

Однако все эти значения не передают могучей власти это-

го слова, сказанного по-русски. Это слово заставляет

русского человека при каждом удобном случае... заяв-

лять о своей лояльности, испытывать гордость и ощу-

щать себя частью нации; это ощущение дает ему спокой-

ствие и уверенность, то чувство локтя, которое в наши

дни не знакомо ни американцам, ни представителям за-

падных стран.

Некий тридцатилетний экономист Анатолий просвещает

своего собеседника с шовинистически-просветительских по-

зиций:

"Мы называем это "квасным патриотизмом", - ска-

зал он. Как и многие другие выражения, характеризую-

щие сущность русской жизни, это понятие дословно не-

переводимо; оно требует пояснения. Квас - это получае-

мый брожением из воды и сухарей черного хлеба кре-

стьянский напиток с хмельным привкусом; дешевый

квас напоминает несвежий кофе - горький, цвета мут-

ной воды напиток с осадком на дне. Летом в любом го-

роде России вы можете увидеть женщин в белых хала-

тах, продающих квас в стеклянных кружках, в которые

они нацеживают его из больших металлических перед-

вижных цистерн, окрашенных в шафранный цвет. Ино-

странцы обычно от второй кружки отказываются, но

русские берут ее с наслаждением; в деревнях же делают

собственный домашний квас. Итак, понятие "квасной

патриотизм" означает земной, крестьянский, интенсив-

ный, русский вариант патриотизма.

- Шовинизм? - спросил я.

- Да, шовинизм и нечто даже более сильное, - под-

твердил Анатолий.

"Люди готовы практически на все, когда считают, что

их отечество в опасности, - сказал Анатолий. - Это от-

носится не только к военной опасности, но и к идеологи-

ческой, потому что страну захлестывают чуждые идеи.

Понимаете, то, что люди считают таких, как Сахаров и

Солженицын, предателями, совершенно естественно. Все

очень просто: Сахаров и Солженицын обращаются за по-

мощью к иностранцам (наш разговор происходил в

1973 г. после интенсивной кампании в печати, направлен-

ной против этих двух ведущих диссидентов). Империа-

листы используют этих двоих. И поймите, что бы там ни

говорили, империализм по-прежнему - наш враг. А раз

наш враг использует этих людей, значит, они предатели".

С темой "партийно-квасного" патриотизма сливается тема

общенародного самовосхваления на почве смешанной мании

неполноценности и величия.

Некий "блестящий молодой консультант в области между-

народной политики" говорил X. Смиту о постоянном стремле-

нии "русских" "пускать пыль в глаза" иностранцам:

"Это идет нам на пользу, этот обман компенсирует

нашу слабость, комплекс неполноценности перед ино-

странцами. Как нация мы не можем чувствовать себя

на равных с другими. Независимо от того, кто из нас

сильнее - они или мы. И если они сильнее, а мы это чув-

ствуем, то обманывать их - для нас утешение. Это очень

важная особенность нашего национального характера.

Казалось бы, в 1970-х гг., после стольких самиздатских,

тамиздатских, западных и эмигрантских книг об СССР, после

стольких прорывов цензурного фронта внутри страны, уже не-

трудно понять, в чем истоки действительно маниакальной са-

моцензуры советских подданных и не менее маниакального

славословия, которое затопило печать. Но нет... X. Смит и

"Анатолию", и "молодому блестящему" верит. Он даже само-

стоятельно развивает их суждения:

Английский корреспондент Давид Бонавия дал муд-

рую оценку парадоксальной лояльности инакомысля-

щих интеллектуалов: "Они напоминают человека, кото-

рый днем бьет и ругает последними словами свою жену,

а ночью приползет к ней в постель. Они любят Россию,

даже те, кто порвал с ней, уехал из нее". Мой москов-

ский приятель рассказывал, как одна русская, сорок лет

прожившая в Париже и при первой же возможности по-

ехавшая в Россию в гости, вернулась в Париж с единст-

венным подарком, о котором молили ее друзья-эми-

гранты, - с чемоданом, полным русской земли. На Запа-

де я встречал и евреев, которые вели тяжелую борьбу за

право на эмиграцию, но, оказавшись на чужбине, вдруг

начинали ощущать себя лишенными корней и испытыва-

ли отчаянную тоску по родине. "В духовном, культур-

ном отношении я - русский", - горячился один из этих

людей во время нашей встречи в Нью-Йорке. Поэт

Иосиф Бродский, переехав на постоянное жительство на

Запад, написал Брежневу о своей надежде на то, что его

творчество сохранится как часть русской литературы.

Приезд в СССР Марка Шагала в 1973 году, после полуве-

ка, проведенного в изгнании, вылился в волнующее воз-

вращение домой, в котором проявилась вся страстная

привязанность славян к своей родной земле.

Оставим в покое славянина Шагала... Но в инспирирован-

ных беседах агенты власти объединяют любовь к России с вер-

ностью советской идеологии, с казенным патриотизмом, и

X. Смит немедленно идет на крючок. Отдадим ему должное: в

его книге отчетливо обнажается механизм, формирующий

представления визитеров-детантников о русском народе и его

отношении к коммунизму.

А вот и вульгарно-"западнический" критицизм. Это гово-

рит X. Смит: "Слово "Родина" возбуждает в душе русских тот

нутряной патриотизм, который испытывают американцы при

звуке слов "свобода" и "демократия" ". Русским же, по его

убеждению, эти высокие слова невнятны и чужды. На помощь

ему приходят готовые блоки чужих высказываний. Привожу

одно: "В силу исторической традиции или по какой-то иной

причине идея самоуправления, равенства перед законом, сво-

боды личности и связанной с ними ответственности почти со-

вершенно непостижима для русских".4 Я читала, что Амаль-

рик - историк. Где же история? Куда девались казачьи респуб-

лики и сибирские или северные поселения - создание тех рус-

ских, которые так и не смирились с крепостничеством? Где

крестьянские войны XVII-XVIII веков? А различные религиоз-

ные толки, сохранявшие веками упорную самобытность напе-

рекор жесточайшим гонениям? Посредством какой космети-

ческой операции убраны с лица русской истории - ради спа-

сения Мифа о "двухтысячелетием рабстве" - столь разноли-

кие и разновременные факты русского существования, как

городское вече и сельский общинный мир? Почему игнориру-

ются все политические заговорщицкие движения и мощный

радикализм XIX столетия? А беспрецедентно гражданственная

литература? И непрерывное, то подспудное, то прорывающееся

на поверхность общественной и литературной жизни движение

образованной части общества, которое теперь принято назы-

вать борьбой за гражданские права? Оно сопровождало в раз-

личных формах все фазы существования досоветской России

и добилось в XIX - начале XX вв. огромных успехов. X. Смит

о России почти ничего не знает. Но как может русский историк

игнорировать уничтожение целых слоев советских (русских и

нерусских) народов русскими и нерусскими большевиками?

Десятками миллионов смертей Россия оплатила и продолжает

оплачивать свою насильственную "монолитность". Зачем же

правительству во властепокорной стране сохранять такие мо-

гучие аппараты дезинформации и внутреннего насилия? Не для

того ли, чтобы с их помощью обеспечить пассивность общест-

ва, маскируемую под "нутряное единство"?

Безнадежно путая казенную риторику с мировоззрением

порабощенных людей, не замечая того состояния глухой вой-

ны, в которой находятся власть и общество, валя в одну кучу

самые различные вещи, X. Смит пишет:

...русские мыслят только двумя категориями: "за"

и "против". В них глубоко въелось скептическое отно-

шение к тем, кто придерживается нейтралитета. "Он -

наш человек" или, наоборот: "Он - чужак " - это доста-

точно для оценки человека.

Казалось бы, какие достоинства и преимущества может

иметь подобное миропонимание и отношение к людям и вла-

сти? Но здесь-то и начинается самое странное:

Таким образом, Россия избежала того духовного пес-

симизма, который поразил культуру Запада. Русские в

принципе сохранили непоколебимую веру в правиль-

ность своего образа жизни, хотя причин для этого у них

было меньше, чем у некоторых других стран. Они вор-

чат по поводу нехватки товаров, высоких цен или кор-

рупции; в душе они, может быть, и не возражали бы

против каких-нибудь поверхностных реформ, но им не-

знакомы муки неверия в свои силы, стремление с пеной

у рта осуждать свою страну или приступы отчаяния, ко-

торые терзали американцев и жителей других западных

стран в последние годы.

...Чувство непогрешимости родины в них так же непо-

колебимо в наши дни, как это было в Америке до траги-

ческой агонии во Вьетнаме, которая вызвала у некото-

рых людей чувство национальной вины и понимание то-

го, что их нация может быть способна на зло.

Не спешите радоваться: "чувство национальной вины" воз-

никло у американцев не тогда, когда Южный Вьетнам был по-

рабощен Северным. Свободолюбивый и самокритичный аме-

риканец по сей день не понимает, что его сограждане соверши-

ли роковую ошибку не тогда, когда половинчато и неуверенно

защищали Южный Вьетнам, а тогда, когда отказались СЕБЯ

там защищать. Не приходят ему на ум и такие вопросы: если

"русские" непоколебимо уверены в непогрешимости своей ро-

дины, то зачем обществу антисоветский фольклор, Самиздат,

Тамиздат и эмиграция, а государству - лагеря, тюрьмы, псих-

застенки, ссылки, высылки и тотальный надзор за гласностью?

Лишь ради кучки истеричных интеллигентов, с которой можно

бы расправиться за несколько дней?

Но преимущества русских не исчерпываются, в глазах

X. Смита, сказанным выше:

...русские - народ большой общественной сплоченно-

сти. Они легко организуются в группы, и человека труд-

но оторвать от нее. В настоящее время слово "коллек-

тив" стало священной категорией советского мифотвор-

чества, уступающей первенство только понятию "Ком-

мунистическая партия". Когда говорят "рабочий кол-

лектив", подразумевают, что роль его гораздо шире, чем

простое объединение в бригаду рабочих определенной

профессии. Колхоз или завод отечески заботится о чле-

нах коллектива - обеспечивает их жильем, школами,

оказывает им другие услуги, организует их досуг и даже

иногда следит за их личной жизнью. Рабочие очень любят

выезжать вместе на рыбалку автобусами, которыми их

обеспечивает предприятие...

...В рабочих или студенческих общежитиях русские

живут в такой тесной близости, что люди Запада сочли

бы это проявлением клаустрофобии. А здесь чувствуют

себя нормально...

Какое же это "мифотворчество"? Ведь X. Смит убежден,

что "коллектив" и впрямь, а не только в газетах, журналах и

социалистической литературе, осчастливил советского челове-

ка! Если в своих общежитиях, вызывающих у нормальных лю-

дей клаустрофобию, русские чувствуют себя отлично, то и ла-

герные бараки окажутся, того и гляди, ДЛЯ НИХ не такими

уж страшными!

Мы уже отмечали, что с помощью своих просветителей

X. Смит обнаружил у "русских" смешанный комплекс вели-

чия ("морального шовинизма") и исторически предопределен-

ной неполноценности. В этом закомплексованном состоянии

...ощущение себя частицей мощи Москвы компенсирует

все. Лишь ничтожная горстка инакомыслящих вышла

на Красную площадь с протестом против советского

вторжения в Чехословакию. Они были арестованы рань-

ше, чем сумели развернуть свои транспоранты.

А все остальные не вышли по той (исключительно) причи-

не, по какой не вышли бы на подобную демонстрацию "люди

Запада"? Потому что не разделяют идей демонстрантов? У

Смита множество таких противопоставлений: американцы

прогнали Никсона, а "русские" кремлевскую мафию не прого-

няют; американцы заставили свое правительство уйти из Вьет-

нама, а "русские" приветствовали оккупацию Чехословакии и

так далее. Мысль о том, насколько несопоставимы последст-

вия акций протеста для американцев и для советских людей,

насколько несравнима их информированность о действиях и

побуждениях правительства, не приходит американскому на-

блюдателю в голову. "Мы не настолько богаты, чтобы поку-

пать дешевые вещи", - произнесли когда-то самодовольные

европейские буржуа, не подозревающие, что существует такая

стадия "небогатости", когда дорогую вещь купить невозмож-

но. X. Смит рассуждает в том же ключе, что и эти практическо-

го ума люди.

В монологах X. Смита поставлены рядом

...глубоко укоренившееся влияние на русский характер

и институты таких исторически сложившихся явлений,

как концентрация власти в центре, чинопочитание, ксе-

нофобия простых людей, пустопорожнее критиканство,

свойственное чуждой народу интеллигенции, страстная

привязанность русских к матушке-России, привычное

подчинение масс верховному вождю и безоговорочное

принятие зияющей пропасти между правителями и уп-

равляемыми.

Чем дольше я жил в Советской России, тем более ис-

тинно русской и, следовательно, менее подверженной

фундаментальным изменениям она мне казалась. Всякий

раз, когда мне представлялось, что я вижу признаки из-

менений, русские интеллектуалы выводили меня из за-

блуждения.

Ну, что ж, спасибо "русским интеллектуалам", которые

просматриваются достаточно отчетливо: "пустопорожнее кри-

тиканство чуждой народу интеллигенции" - фразеологический

штамп официоза, окрашенный лояльно-"почвенническим" эпи-

тетом; "ксенофобия простых людей", - осколок той уплощен-

но-"западнической" модели, о которой мы уже говорили.

Можно сопоставить даже цитатно.

Вот что пишет X. Смит о немногих людях,

которые хотя и пользуются более ограниченным правом

общения с иностранцами, часто проявляют в этом боль-

шую личную заинтересованность и ведут себя более

свободно. К их числу относятся представители интеллек-

туальной элиты, молодежь, подпольные художники, ев-

реи, решившие эмигрировать. Цели некоторых предста-

вителей интеллигенции идут лишь не намного дальше

того, чтобы завоевать на Западе репутацию либералов,

добиться приглашения в Америку или потягивать по-

сольский джин и виски, сохраняя при этом безопасную

дистанцию.

Белый путешественник, иронизирующий над пристрастием

туземцев к посольской "огненной воде", не понимает, что не

столько он наблюдает этих "почти свободно" общающихся с

иноземцами россиян, сколько над ним надзирают из-за их спин

(иногда непосредственно их глазами). Не почувствовал он за

три года и того, что в СССР нельзя быть настоящим либералом

(по-русски - свободолюбцем), не навлекая на себя тем са-

мым серьезной опасности. Либерализм и на Западе, и в СССР

моден, но и на Западе, и в СССР настоящий либерализм проти-

востоит и фронде, и моде, и радикализму, и тоталитаризму.

Стремление либералов, националистов, верующих, деяте-

лей искусства и пр. передать на Запад свои протесты или рабо-

ты X. Смит ставит рядом с махинациями "фарцовщиков" и по-

гоней за импортными тряпками:

Некоторые молодые люди заинтересованы только в

том, чтобы купить ваши джинсы или новейшие западные

музыкальные записи, художники - в том, чтобы продать

свои картины, а евреи и диссиденты - опубликовать

свои протесты. Но во всех этих группах попадались люди

и в самом деле интересные (все-таки попадались. Д. Ш.)

и склонные к откровенности, способные, сохраняя ло-

яльность, критически относиться к своему обществу и

стремящиеся поделиться своими мнениями и опытом.

Некоторые из них стали нашими личными друзьями.

В этом отрывке чрезвычайно симптоматичны подчеркну-

тые нами слова: симпатию и интерес X. Смита вызывают люди,

одновременно и открытые, и лояльные. Нелояльность несколь-

ко раз прямо и косвенно характеризуется им как ОЗЛОБ-

ЛЕННОСТЬ против режима, которая ему неприятна. Он гово-

рит о лояльности своих друзей не с целью их реабилитации пе-

ред властью: когда он хочет, он находит приемы для передачи

любых воззрений. Объективисту-детантнику импонирует мо-

дель ЛОЯЛЬНОГО К РЕЖИМУ ОБЩЕСТВА.

3. ЕЩЕ ОДНА "СДАЧА ИНТЕЛЛИГЕНТА"

В (боюсь, что) непоправимом уже общественном амплуа

выступает в общении с X. Смитом Андрей Вознесенский.

X. Смит рассказывает:

Однажды вечером мы с Энн наслаждались ужином у

поэта Андрея Вознесенского и его жены Зои. Нам пода-

ли изысканные рыбные деликатесы и другие закуски

(которые играют важнейшую роль в русских обедах и

которым придается большее значение, чем основному

блюду). Вдруг зазвонил телефон. У Андрея был необык-

новенный телефон: он не звонил, а щебетал, как птичка.

Поэт ответил и о чем-то быстро заговорил. Потом, при-

крыв трубку рукой, спросил меня, не знаю ли я, как до-

стать два билета на решающий финальный матч мирово-

го первенства по хоккею между шведами и русскими,

который должен состояться на следующий день вечером.

Случилось так, что у меня как раз было два лишних би-

лета, которые я и принес в тот вечер Андрею в подарок,

но еще не успел ему об этом сказать. Он был в восторге,

тут же сообщил об этом своей собеседнице и, сияя, пове-

сил трубку. Я думал, что он сам пойдет со своим другом

на матч и почувствовал разочарование, узнав, что он со-

бирается отдать оба билета, которые считались в те дни в

Москве очень большой ценностью. "Это неважно, - успо-

коил меня Андрей. - Для меня гораздо важнее, чтобы

эта женщина получила билеты в подарок. Вы знаете, кто

она? Она для нас важнее правительства. Она - директор

одного из самых больших московских продовольствен-

ных магазинов и посылает нам самые лучшие продукты.

Все, что мы ели сегодня за ужином, все эти закуски, ко-

торые невозможно достать, мы получили от нее. Причем

за все это вы не можете просто переплатить. Эта женщи-

на страшно богата: деньги, и немалые, она получает от

многих. Ей они больше не нужны, но она страстная лю-

бительница хоккея. А на эту игру ей удалось достать

только один билет, который она отдала мужу. Но ей

нужны еще два, потому что она хочет пойти на стадион

со своим любовником. Так что, отдав ей эти два билета,

я сделаю большое дело.

Перелистаем несколько страниц. На каком-то сентимен-

тальном спектакле в одном из московских театров X. Смит

был поражен сначала слезами публики, а потом грубой толкот-

ней в раздевалке. Он пишет:

Женщины вокруг меня вытирали глаза, не в силах да-

же аплодировать, а буквально через пару минут те же са-

мые женщины грубо толкались в толпе у гардероба,

словно чувства, вызванные пьесой, не оставили никако-

го следа в их душе. "И слезы, и грубость - эти инстинк-

тивные проявления - рождаются в желудке, а не в голо-

ве", - услышал я позднее от Андрея Вознесенского. - И

это очень типично для русских.

Все на месте: Андрей Вознесенский заставляет "русских"

расплачиваться за судьбоносную для него, независимого поэта,

роль желудка - роль "дефицитных закусок", заставляющих

его лакействовать перед могущественной легализованной во-

ровкой. Претерпевший внятное для него самого нравствен-

ное крушение человек часто бывает склонен распространять

свое желудочно-предопределенное падение (ведь сегодня, как

правило, речь идет не о жизни, а лишь о благополучии) на

"ВСЕХ".

Мудрено ли, что и приятель поэта воспринимает самые ши-

рокие слои "всех" весьма упрощенно?

4. НАРОД ГЛАЗАМИ БЕЛОГО ПУТЕШЕСТВЕННИКА

Вечером, когда колхозники едут домой, поезжайте с

ними на вокзалы, и вы увидите, кого русские называют

НАРОДОМ (выделено X. Смитом), толпы тех, о ком чи-

новники и интеллигенты в частных разговорах упомина-

ют свысока или даже с презрением.

Хорошие Смиту попадались "интеллигенты"!.. А вот и впе-

чатления автора:

В 11 часов вечера зал ожидания был переполнен - там

было около двух тысяч человек. Все места, где можно

было сидеть, были заняты. Люди спали на скамьях, на

полу. Все в этом скоплении говорило об их скудном,

полном тяжкого труда, существовании - мрачные реп-

лики, грубая одежда, жалкие пожитки, подавленность

долгого ожидания. Русские любят хвастаться тем, что

они много читают, но во всем зале я заметил лишь чело-

век пять-шесть, заглядывающих в газеты. Деревенские

женщины с широкими плоскими лицами и гладко стер-

тыми, как дерево старой стиральной доски, скулами,

были крепкие, словно лошади. Они сидели на скамьях,

как сидят мужчины - расставив ноги, сомкнув руки на

животе; в них не было и намека на женственность.

Высокопоставленная рвачиха, уделяющая крохи с господ-

ского стола прославленному поэту, скользнула по репортажу

Смита нейтральной тенью - чем-то наподобие владелицы круп-

ного западного супермаркета. Но загнанную и полунищую со-

ветскую женщину из толпы, из потока он представляет запад-

ному читателю неожиданно высокомерно:

Полки женщин помоложе несут охрану у дверей аэро-

портов, вокзалов или универмагов с готовностью врата-

рей, упрямством тренеров, мрачностью бульдогов и без-

заветностью французских войск под Верденом, которые

поклялись: "Они не пройдут".

По-видимому, господина Смита куда-то несколько раз не

пустили, и он нашел виноватых...

Относительно крепких, "словно лошади", деревенских

женщин замечу (в качестве - долгие годы - одной из них),

что в уже сравнительно легкое для деревни время (1960-е гг.)

довелось мне лично участвовать в массовом (по самодеятель-

ной инициативе одного сельского главврача) обследовании

здоровья сельских детей и женщин. Оказалось, что дети весьма

и весьма ослаблены, многие инфецированы туберкулезом, а

около 80% женщин больны хроническими заболеваниями

сердца, сосудов, почек, яичников, нервов, костей из-за ка-

торжного труда в колхозе и дома, простуд, пьянства мужей и

общей нечеловеческой тяжести быта. Да и нашумевшую ново-

мировскую повесть "Неделя как неделя" X. Смит вспомина-

ет. Какое уж тут здоровье?

X. Смит за три года не мог не заметить тесноты советских

жилищ, скученности всех трех поколений семьи в одной квар-

тире, повседневных "приемов" в кухне - потому что в комна-

тах (или в комнате) кто-нибудь уже спит, или болен, или про-

сто не должен участвовать в разговоре.

Но и тут приходит на помощь тенденция: русские традици-

онно неприхотливы и, более того, склонны... к мазохизму.

Ну, вот, для примера:

Не бояться холода, так же, как и глотать водку, - это

составные элементы русского мазохизма и у мужчин, и

у женщин.

Да и тяжесть их быта упрочена тем, что она русских тради-

ционно "мало волнует" (хотя выше упоминалось уже и о

"безудержной страсти" их "к наслаждениям"; впрочем, поче-

му бы мазохистам не наслаждаться именно тяжестью своего

быта?). Так что, уважаемые "люди Запада", не судите о них по

себе и в этом вопросе.

Большинство из тех десятков квартир, которые мы

посетили, обставлено разнокалиберными столами и

стульями, словно натащенными с чердаков. Комнатам

не хватает живости красок, но русских это мало волну-

ет. Они принимают как само собой разумеющееся, что

кровать, на которой они ночью спят, днем может слу-

жить диваном. Иногда большую комнату разгораживают

занавеской, отделяя спальный уголок ребенка от места,

где спят родители; особенно это распространено в ком-

мунальных квартирах с их пятью звонками у входных

дверей и большими комнатами, в каждой из которых

живет целая семья. Ковры в таких комнатах попадаются

лишь изредка. Комнат-столовых не существует; для тра-

пез иногда используют письменный стол, установленный

в большей из комнат, предназначенных для спанья. Мно-

гие квартиры оставляют впечатление постоянного, но

удобного беспорядка. Они не кажутся специально,

спешно прибранными к приходу гостей, как и их хозяе-

ва не кажутся специально приодетыми. Это бывает лишь

в праздники или, если кого-либо из русских официаль-

но обязывают быть готовым к приему иностранцев.

Стиль жизни в русских домах естественен и лишен внеш-

него лоска. Я пришел к выводу, что это - одна из наибо-

лее привлекательных сторон образа жизни русских, одна

из черт, характеризующих их общую непритязательность

в частной жизни. Русские гораздо менее,чем американцы,

например, заботятся об обязательном соблюдении де-

корума, о том, чтобы не отстать от других, о том, чтобы

быть всегда тщательно вымытыми, вычищенными, хо-

рошо пахнущими, с ароматным дыханием, всегда иметь

свежий вид. В Росссии человек может быть прыщавым,

невзрачно одетым, потным, может иметь потрепанный

вид, но его все равно принимают. (Курсив Д. Щ.)

А куда от них денешься - от потрепанных и невзрачно оде-

тых друзей, бегущих к тебе, не успев побриться и переодеться

после работы? Ведь и сам таков. Пренебрежения водой и мы-

лом я у нормальных людей в России не замечала, но выход-

ные, а тем более вечерние туалеты есть там, действительно, да-

леко не у всех. И белье там меняют не ежедневно: не напасешь-

ся и не настираешься...

У очень разных писателей: у М. Бегина ("Белые ночи"), у

Вас. Гроссмана ("Все течет"), у А. Федосеева ("Западня") -

есть размышления о природе и государственном смысле совет-

ских очередей, явления, родственного "дефициту" "ангсоца"

Дж. Орвелла ("1984"). Но, в глазах X. Смита, и СОВЕТСКАЯ

очередь - ключ, в первую голову, к постижению исконно-рус-

ского национального духа:

Когда проходишь мимо таких очередей, кажется, что

это стоят почти недвижимые ряды смертных, обреченных

пройти через некое торговое чистилище, прежде чем сде-

лать свои скромные покупки. Однако иностранец не ви-

дит ни того скрытого магнетизма, который таится для

русских в очередях, ни их внутреннего динамизма, ни их

особых законов...

...Русские согласны стоять в очереди - в прямом и пе-

реносном смысле слова - намного дольше, чем боль-

шинство людей в мире.

...Русские проявляют ко всем этим явлениям удиви-

тельное равнодушие.

В Уганде и в Камбодже люди стояли в долгих очередях -

за смертью под молотами аминовцев и под ножами "красных

кхмеров". Узники гитлеровских лагерей уничтожения стояли

в очередях на "селекцию" и в газовые камеры. А после двух

последних войн Европа не зверела от голодного отчаяния в

разнообразных очередях? А очереди в бесплатные ночлежки и

за благотворительным супом в Америке времен "великого

кризиса"? Но, вот, об очередях в магазинах России начала

XX века мне что-то не приходилось читать или слышать. Свя-

зать советские очереди исключительно с упомянутыми им же

не раз "трудностями советской жизни" журналист-детантник

никак не может. И опять возникает интригующий национал-

психологизм":

...Вечные страдания потребителей имеют, однако, и по-

ложительный результат - любая удачная покупка до-

ставляет огромную радость и составляет предмет гор-

дости.

...Русские - меньшие материалисты, чем американцы,

но все они испытывают особое чувство удовлетворения

и радостное ощущение достигнутой цели по поводу срав-

нительно простых вещей в значительно большей степени,

чем люди на Западе, для которых покупки не связаны

с такими трудностями.

...Я видел полные победоносного возбуждения взгля-

ды женщин, целую вечность простоявших в очереди и

вернувшихся домой с хорошим шиньоном или с юго-

славским свитером. Вид этих женщин радует глаз.

И это - сразу же после замечания, что русские, пытаясь оп-

ределить возраст американцев, дают им обычно "лет на 8-10

меньше, а американцы русским - на 8-10 лет больше, чем на

самом деле", то есть ровесники отличаются друг от друга по

внешнему виду лет на 16-20! И ведь отмечено, что "трудности

советской жизни" играют в этом немалую роль. И все-таки

"вид этих женщин радует глаз...". Почему? Да потому, очевид-

но, что "русские" мазохисты (десятки национальностей или

только великороссы - неясно) для того и созданы, чтобы так

радоваться. Им это приятно.

Но продолжим нашу совместную с X. Смитом экскурсию:

То тут, то там путешественнику бросаются в глаза

приметы страны, живущей по старым традициям: жен-

щины, терпеливо подметающие улицы метлами на длин-

ных палках, крестьяне, гнущие спину на полях с моты-

гой в руке, касссиры в магазинах, щелкающие тук-тук -

на старинных деревянных счетах. Долгие месяцы про-

шли до того, как я начал понимать, насколько велико

влияние русского прошлого на советскую действитель-

ность.

Боюсь ошибиться, но мне кажется, что женщина-дворник

для довоенной царской России была явлением уникаль-

ным. Я что-то не могу припомнить ни одного литературно-

го ее портрета. На счетах в начале века еще щелкали всюду.

Первые тракторы начали ввозить в Россию в 1913 году, т. е.

вскоре после их появления на мировом рынке, а к 1917

году 25% крестьянских (не помещичьих) хозяйств уже владе-

ли усовершенствованным инвентарем.5 Развиваясь в подоб-

ном темпе, Россия забыла бы о мотыгах (там, где можно без

них обойтись) к 1930 году. В 1912 году Россия вывозила зер-

на ровно столько же, сколько ввозит сегодня: 15,5 млн тонн, а

русское производство главных зерновых превышало на 28%

продукцию Аргентины, Канады и Америки вместе взятых,

(сейчас оно меньше американского).6

Крестьян же в СССР и вовсе нет: колхозники и совхозни-

ки, использующие, кстати, далеко не одни мотыги, это не кре-

стьяне, а государственные илоты. На приусадебных же клоч-

ках в 0,15-0,60 га и мотыга удобна.

В отклике на книгу вряд ли уместна статистика, но здесь

невозможно без нее обойтись. Приведу несколько данных из

статьи А. Федосеева.7

В 1913 году

1. Царская Россия производила хлеба на 30% больше,

чем США, Канада и Аргентина вместе взятые.

2. Крестьяне царской России владели более чем 80%

всей пахотной земли.

3. Промышленное производство царской России уве-

личивалось с 1890 по 1913 год в среднем на 17% в год.

Поддерживать такой рост на протяжении 23 лет не мог-

ла ни одна страна в мире.

4. Авиационная промышленность царской России бы-

ла на уровне таковой в США. (Советская пропаганда,

как известно, утверждает, что царская Россия не имела

авиационной промышленности вообще).

5. Законодательство царской России давало рабочим

больше прав и возможностей, чем в любой другой стра-

не. Закон 1866 года обязывал работодателя обеспечи-

вать бесплатную амбулаторную и больничную помощь

рабочим. В 1907 году ею пользовались 84% всех рабочих.

Закон 1912 года ввел государственное страхование рабо-

чих от болезни и несчастных случаев. При этом рабочий

платил только 1-3 процента заработка, а остальное пла-

тил работодатель. Женщины-рабочие в царской России

имели оплаченные отпуска по беременности.

6. Начальное обучение в царской России было бесплат-

ным, а с 1908 года - и обязательным. Каждый год, с

1908 года, открывалось по 10 000 новых школ. В 1923 г.

82% всех детей в возрасте от 12 до 15 лет и 93% мальчи-

ков были грамотными. Для сравнения: во Франции в

1935 г. было 7,5% неграмотных. В 1943 г. в США 13,9%

призывников были неграмотными. Пользуясь официаль-

ной статистикой, можно подсчитать, что в 1967 году в

СССР было 39% людей, которые не окончили никакой

школы и нигде не учились.

7. В царской России было всего лишь 32 750 заклю-

ченных, то есть 0,02% от всего населения. Для сравнения

в Англии в 1967 г. было 0,19% - почти в 10 раз больше.

Если уровень жизни в царской России в 1913-1914 гг.

взять за 100%, то в Англии он будет 80%. В 1968 г. он бу-

дет в Англии 216%, а в СССР - 47%. (Между 1914 и

1968 гг. скорости инфляции в Англии и в СССР были

примерно одинаковыми).

Современная советская цензурная политика кажется

X. Смиту прямым продолжением царской цензурной полити-

ки, которая не делится им ни на какие периоды.

Скачок из начала XIX века в конец XX, традиционное упо-

минание о Достоевском, осужденном не за литературную дея-

тельность, уподобление "репрессий" против Толстого "репрес-

сиям советской власти по отношению к свободомыслящим пи-

сателям" (она и согласно мыслящих репрессировала под горя-

чую руку - сотнями) - всего этого можно было бы легко из-

бежать, перелистав один-два комплекта журналов предреволю-

ционных лет. Например, вполне благонамеренную "Ниву" и

сдержанно оппозиционную "Русскую мысль", к либерализму

которых (обоих изданий) и не приближался "Новый мир" в

его самые смелые годы. "Нива" в военные 1915-16 гг. публи-

ковала восторженные статьи о Горьком, очерки Корнея Чу-

ковского, в том числе - его большую статью о недопустимо-

сти разжигания шовинистических антинемецких настроений в

гимназиях. В некрологе графу Татищеву "Нива" писала о сво-

боде печати последних лет как о великом завоевании россий-

ского общества. "Русская мысль" в комментировании, мне

кажется, не нуждается.

"Приметы прошлого" не исчерпываются счетами, двор-

ничихами, мотыгами и цензурой. Вот что я прочитала в книге

X. Смита о женщине из современной советской интеллигент-

ной среды. Несколько "молодых преуспевающих" специали-

стов (X. Смиту чаще попадаются преуспевающие, чем неудач-

ники) обсуждают с автором "Архипелаг ГУЛаг":

Тайком прочитав эту книгу, они были взволнованы,

потрясены ее содержанием. Когда же я спросил мнение

об этой книге у жены одного из них, она беспомощно

пожала плечами. "Женам мы таких книг не даем, мы чи-

таем их сами", - поспешил вмешаться муж, даже не за-

подозрив, что принижает интеллектуальность жены.

И ниже:

...Как-то раз я спросил у диссидента, боровшегося за

права человека, почему под воззваниями диссидентов

так мало женских подписей. "Если женщины подпишут

воззвание, над ними будут смеяться, - сказал он. - Вы

не понимаете, что у нас здесь все еще средневековье".

И хотя попадались автору

...другие супружеские пары, где муж и жена жили насы-

щенной и совершенно равноправной интеллектуальной

жизнью, -

он сразу же принимает тезис о традиционной российской жен-

ской отсталости, не различая ни слоев, ни народов, ни районов

СССР.

Он "даже не заподозрил", что неучастие (кстати, мнимое)

женщин в недозволенной деятельности может диктоваться со-

ображениями осторожности, а не отсталостью. Если уж обра-

щаться к традиции, то X. Смит читал, надо думать, кое-какую

русскую классику и мог бы припомнить, что свободомыслие

и углубленный интеллектуализм были свойственны образован-

ной русской женщине и 150 лет назад. Но человек видит то,

что настроен видеть.

5. А ЭТО - КТО?

В книге X. Смита даже многчисленные удачные и интерес-

ные ее места не возмещают ошибочности основной идеи. Ок-

тябрьский переворот 1917 года перерубил исторически преем-

ственное развитие всероссийской жизни, а не продолжил ее

тенденции, характерные для начала XX века. Он повернул Рос-

сию не вспять (последнее было бы не так страшно: после сму-

ты она снова пошла бы вперед и, может быть, осторожней), -

он повернул Россию в практически новую для европейских

цивилизаций сторону - в ТУПИК, в который сегодня рвется

весь мир. Особенность этого тупика состоит, помимо всего

остального, в том, что он прекращает всякое плодотворное са-

модвижение и подменяет его "сознанием", то есть произво-

лом, верховной власти. Развитие фактически прервано; все

его аргументы, все побуждения к нему расположены отныне в

областях воли и сознания власти и общества. Первая (власть)

по неустранимым структурным причинам не может работать

лучше, чем работало экономическое самодвижение; второе

(общество) подавлено и бесправно, ибо власть не хочет изме-

нять своего абсолютного характера. Та "вторая экономика", о

которой много и интересно пишет X. Смит, и представляет со-

бой уродливую, но единственно доступную советскому строю

форму хозяйственного самодвижения. Однако искаженные,

вынужденно уголовные формы этого самодвижения не при-

влекают к себе как правило людей щепетильных и не способ-

ствуют политическим изменениям.

* * *

X. Смит заключает свое трехтомное повествование о "рус-

ских" репликой своей супруги по поводу пустякового, но

весьма характерного для СССР эпизода у бензоколонки:

"Ты видишь, - сказала Энн, - и в этом нет ничего но-

вого. То же самое было при царях. Это те же самые

люди".

Допустим. А ЭТО - КТО?

Суть дела заключается в том, что, вступая в партию,

вы фактически продаете свою душу. Продаете ее якобы

во имя спасения человечества. И убедив себя в том, вы

решаете, что все остальное, включая утраченное чувство

собственного достоинства, является мелким и ничтож-

ным.

...Одна из партийных догм говорит, что человек, вхо-

дящий в партию, должен избавиться от "буржуазного ба-

гажа", который у него был до этого. В понятие такого

"багажа" входят те свойства духа, которые признают не-

зависимость и свободу личности, - и поэтому все, что

говорит об этих свойствах, считается недопустимым

"недостатком пролетарского сознания". Все мое прош-

лое, как выходца из рабочего класса, прошедшего испы-

тания нужды и голод, было недостаточным для того, что-

бы сделать меня "пролетарием". Только постыдное отре-

чение от духовной независимости могло доказать мою

веру и открыть мне дорогу в партию.8

В американскую компартию, господа, - в компартию на-

рода, лишенного русских традиций и комплексов!

Конечно, мне и раньше неоднократно приходилось пе-

реносить и оскорбительное пренебрежение, и связанное с

ним чувство горечи. Но ничего подобного в течение всей

своей жизни я никогда не испытывал - вне коммунисти-

ческой партии. Даже смотритель в тюрьме, где я отбывал

наказание как политический преступник несколько лет

спустя, не относился ко мне с таким убийственным пре-

небрежением. Смотритель тюрьмы, о котором я говорю,

в сущности, был человеком сердечным, он относился ко

мне и к другим заключенным гуманно и сочувственно.

Только в коммунистической партии, только у комму-

нистических вождей, как показал и мой собственный

опыт, и опыт многих других, можно встретить такое вы-

сокомерно пренебрежительное и презрительное отноше-

ние к людям вообще.9

В своей книге X. Смит охарактеризовал Сталина как "гру-

зина по происхождению, обладающего великорусской мен-

тальностью" (и очень на последнем наставал). Это понятно:

иначе Сталин никак не влезал в исключительно национальную,

русскую этиологию советского строя.

А Говард Фаст, уходя после XX съезда КПСС из американ-

ской компартии, пишет:

Мы должны были предупредить американский народ

и народы всего мира о той страшной опасности, которая

заключается в нашей организации и которая является не-

отъемлемо присущей коммунистической партии вообще.

После этого мы должны были бы распустить нашу пар-

тию раз и навсегда.

Путем всевозможных уловок, маневров и трюков ру-

ководству партии удалось, однако, оттянуть созыв съез-

да до тех пор, пока уход из партии людей, не потеряв-

ших совести, не обеспечил им победы. Таким образом,

руководители партии смогли продолжать свою "дело-

вую лавочку".10

И они ее продолжают по сей день, несмотря на непоправи-

мо явное отсутствие у них великорусской ментальности, кото-

рую X. Смит обнаружил даже у Сталина. Их сравнительно мало

(явных), но не меньше, чем было большевиков в начале века

в России.

Далее следуют поразительные сцены нападок американ-

ских левых "либералов" - НЕКОММУНИСТОВ - на бывших

коммунистов, порвавших с АКП или исключенных из нее

после XX съезда. Привожу лишь немногие из этих сцен:

Богатая дама, сбрасывая с себя соболью шубу, за ко-

торую было заплачено пять тысяч долларов, сказала:

- "У нас только один путь - путь гражданской войны и

баррикад. Рабочие должны будут сражаться на смерть -

до тех пор, пока на улицах не польется кровь, как вода".

Она говорила захлебываясь, предвкушая интересное зре-

лище, когда кровь рабочих будет литься как вода.

Американский бизнесмен и его жена, разодетая как

кукла, чьи драгоценности и туалет стоили больше десяти

тысяч долларов, с негодованием заявили мне: - "Что из

того, что в Венгрии погибло двадцать пять тысяч чело-

век... За такого рода вещи нужно платить".

За какого именно рода вещи? За зверства и насилия в

Венгрии во имя большевистской партии? За трескучие

слова, сказанные атомными маньяками, способным при-

нести на алтарь своего безумия половину своего народа?

"Трусы, - кричал этот бизнесмен, - и вы, и Гейтс, и

Маркс, и вся ваша компания, все вы трусы"...

...Миллионы некоммунистов считали каждого, исклю-

ченного из партии, пропащей и проклятой душой, про-

дажным и опасным человеком, которого нельзя больше

пускать в приличное общество.

Много лет миллионы добропорядочных американцев

считали, что человек, изгнанный из коммунистической

партии, был или полицейским шпионом, или подлецом.

Исключенные становились отверженными не только в

глазах членов партии, но и в глазах прогрессивных кру-

гов, во много раз более обширных, чем партия.

Излишне упоминать, что многие из исключенных были

виновны лишь в независимом образе мыслей.

Это говорит американец об американцах, а не россиянин о

россиянах.

X. Смит уверяет, что американец трепещет от гордости при

словах "демократия" и "свобода". Кто же уступил насильни-

кам и наркоманам коридоры и классы множества школ, в ко-

торых учатся его дети? Кто СЕГОДНЯ УЖЕ несвободен ходить

по вечерним улицам и ездить в ночных подземках своих боль-

ших городов? Кто кокетничает с терроризмом и неспособен

защитить от него своих сограждан в стране и за границей? Кто

отождествляет Вьетнам с Чехословакией, а генерала Пиноче-

та - с Иди Амином или Пол Потом? Кто боится стеснений в

использовании горючего больше, чем утраты достоинства и су-

веренитета? Забыв о берлинской олимпиаде 1936 г., кто жиз-

нерадостно собирается на Московские олимпийские игры

1980 года?..11

Я не хочу уподобиться герою известного советского анек-

дота с его неизменным тупым ответом на все обвинения против

СССР: "А у вас негров линчуют...". Негров, кажется, уже не

линчуют. Но американского обывателя и его ребенка линчует

многоликое маниакальное насилие, организованное и неорга-

низованное. НЕ ВЕЗДЕ, НЕ ВСЕГДА, НЕ ТАК УЖ ЧАСТО, НЕ

ГОСУДАРСТВЕННОЕ? Совершенно верно. Но, когда будет

везде, всегда и государственное, СТАНЕТ СЛИШКОМ ТРУДНО

И ОПАСНО БОРОТЬСЯ. Как нынешним "русским" (китай-

цам, кубинцам, восточным европейцам, вьетнамцам, камбод-

жийцам и пр.). Не всюду находится генерал Пиночет, не боя-

щийся, что его, как генерала Корнилова, слепые задушат или

обольют грязью. Либо и задушат, и обольют грязью...

...Пришлось мне в недавнем споре спросить одного из из-

раильских советологических визитеров, слышал ли он о разры-

ве Говарда Фаста с американской компартией и о его "Голом

боге". Мой собеседник, американец, ответил, что, кажется,

что-то слышал, но не читал. Но зато он читал книгу X. Смита и

весьма компетентно рассуждал - с его слов - об исторической

амнезии "русских". Мне же представляется, что историческая

амнезия не менее универсальна для человечества, чем грипп.

* * *

Теперь, вернувшись на родину и приступив к описанию

"русских", которое он вручит своим соотечественникам, де-

тантник автоматически превратится в десантника. Ибо он объ-

яснит (и от всей души, от доброго сердца, без чьего бы то ни

было поручения) своим соотечественникам два весьма утеши-

тельных для них момента: русским гражданские права не нуж-

ны, ибо русские12 в силу своей исторической ментальности

своим положением премного довольны. А "у нас это невоз-

можно", ибо "мы" не русские. И погибнет единственный исто-

рически ценный результат страшного коммунистического экс-

перимента в России - ОПЫТ.

* * *

В одном из своих обобщающих экскурсов в русскую психо-

логию X. Смит заметил, что русским льстит, когда иностранцы

разговаривают с ними на их языке: тогда они становятся не-

сколько доверчивей.

Господа, если вы встретите Журналиста или Советолога,

старайтесь говорить с ними на их языке. А вдруг поможет?..

"Голос зарубежья"Љ17, 1980. Мюнхен -Сан-Франциско

ПРИМЕЧАНИЯ

1. Хедрик Смит, Русские, (перевод с англ.) STI Ltd. Иерусалим,

1978. Все ссылки на X. Смита - по этому изданию его книги.

2. Обложка вышеуказанного издания книги X. Смита "Русские".

3. Заглавие романа Синклера Льюиса. США, 1930-е годы.

4. А. Амальрик, Просуществует ли Советский Союз до 1984 го-

да?, Фонд им. А. Герцена, Амстердам, 1969.

5. А. П. Столыпин. "Посев" Љ9, 1979.

6,7. А. П. Федосеев, Советский уровень жизни через полвека со-

циализма. "Посев" Љ1, 1977.

8,9,10. Говард Фаст, Голый Бог, (перевод с англ.) Издание Централь-

ного Объединения Политических эмигрантов из СССР (ЦОПЭ),

Мюнхен, 1958. Все цитаты из Г. Фаста - по этому изданию его

книги.

11. Это было написано до Афганистанского кризиса. (Прим. ред.)

12. Недавно мне было замечено квалифицированным коллегой,

что, употреби Смит вместо "русские" слова "советские люди",

отпало бы большинство моих претензий к нему. Несомненно:

тогда принципиально изменилась бы его трактовка явлений. А

он трактует их не только как журналист, но и как исследова-

тель, во всем отыскивая корни и первопричины.

СТУКАЧИ И "ГОНГ СПРАВЕДЛИВОСТИ"

В начале 1970-х годов попала в наш дом машинописная ко-

пия книги Василия Гроссмана "Все течет". Ее надо было вер-

нуть через сутки. Я наговорила для друзей на пленку рассказ

Анны Степановны о коллективизации и голоде, главу о Маше

и размышления автора о стукачах.

Казалось бы, в книгах должна потрясать новизна. На деле

ж чаще потрясает и запоминается нечто соотносимое с собст-

венным опытом читающего. Моя семья роковым для нее об-

разом была вовлечена в события начала 1930-х годов на Ук-

раине. Я провела несколько лет своей молодости в лагере. У

меня за спиной были свои стукачи. Я знаю людей оклеветан-

ных (часто ради прикрытия настоящих сексотов) и проносив-

ших полжизни незаслуженное клеймо стукача. Мне посчастли-

вилось быть знакомой и с теми, кого ни сломить, ни оклеве-

тать не сумели.

Гроссман исследует несколько типов доносителей. Он не-

навязчиво и горестно просит читателя подумать над их судьба-

ми "не торопясь. Потом уже приговор". Он не требует от

жертв доносителя непосильного для них: "Не судите, да не

судимы будете". Он не произносит, остерегая и обезоруживая:

"Кто из вас без греха, пусть бросит в них камень". Он только

напоминает нам об ответственности за вынесение приговора.

Недавно я перечитала книгу Гроссмана.

Как было не вспомнить тут и о своих доносчиках?

Мое собственное неосторожное посвящение ("Дорогому

другу и соавтору") на крамольной рукописи стоило пяти лет

заключения одному из моих однодельцев. Поэтому падали на

душу, как кирпичи, горестные и мудрые слова В. Гроссмана:

Кто виноват, кто ответит...

Надо подумать, не надо спешить с ответом.

Вот они, фальшивые инженерские и литературные экс-

пертизы, речи, разоблачающие врагов народа, вот они,

задушевные разговоры и дружеские признания, перело-

женные в донесения и рапорты сексотов-стукачей, ин-

форматоров.

Доносы предшествовали ордеру на арест, сопутство-

вали следствию, отражались в приговоре...

На одном конце цепи два человека беседовали за сто-

лом и отхлебывали чай, затем при свете лампы под

уютным абажуром писалось интеллигентное признание;

либо на колхозном собрании по-простому говорил речь

активист, а на другом конце цепи были безумные гла-

за, отбитые почки, расколотый пулей череп, цинготные

мертвецы в лагерном бревенчато-земляном морге, отмо-

роженные в тайге гнойные и гангренозные пальцы на

ногах.

В начале было слово... Воистину так.

Как быть с погубителями-доносчиками?1

Мне со своими уже никак не быть: все в прошлом, послед-

ние счеты сводятся жизнью и смертью. И все же в душе, в мыс-

лях, в воспоминаниях, при чтении чужих книг - как с ними

быть? Над этим думал и Гроссман. И после каждой расска-

занной им истории, после каждого обобщения, после каждого

обнаружения чужой вины:

Не будем спешить, подумаем всерьез об этом до-

носчике.2

И все же подождем, подумаем, - не подумавши, не

станем казнить его.3

Да, да, и здесь придется подумать. Ведь страшно каз-

нить и страшного человека.4

И снова:

Подумаем не торопясь, потом уж приговор.5

Сексотам и доносчикам в размышлениях Гроссмана пре-

доставлено право защиты и самозащиты. Вот как они себя за-

щищают:

ОБВИНИТЕЛЬ: Вы подтверждаете, что писали доно-

сы на советских граждан?

СЕКСОТЫ И ДОНОСЧИКИ: Да, в некотором роде.

ОБВИНИТЕЛЬ: Вы признаете себя виновными в гибе-

ли невинных советских людей?

СЕКСОТЫ И ДОНОСЧИКИ: Нет. Категорически от-

рицаем. Государство заранее обрекло этих людей гибе-

ли, мы работали, так сказать, для внешнего обрамления.

По существу, что бы мы ни писали, как бы мы ни писа-

ли, обвиняли или оправдывали, люди эти были обрече-

ны государством.

ОБВИНИТЕЛЬ: Но ведь иногда вы писали по своему

собственному выбору. В таких случаях вы сами намеча-

ли жертву.

ДОНОСЧИКИ И СЕКСОТЫ: Эта наша свобода выбора

кажущаяся. Люди уничтожались методом статистиче-

ским, к истреблению готовились лишь люди, принадле-

жащие к определенным социальным и идейным слоям.

Мы знали эти параметры, ведь вы их тоже знали. Мы ни-

когда не стучали на людей, принадлежащих к здорово-

му слою, не подлежавшему уничтожению...

ОБВИНИТЕЛЬ: Да, доносчики и сексоты знали свое

дело. Но все же ответьте мне, для чего вы стучали?

ДОНОСЧИКИ И СЕКСОТЫ (хором): Меня застави-

ли... били... А меня загипнотизировал страх, мощь бес-

предельного насилия... Что касается меня - я выполнял

свой партийный долг, как его в ту пору понимал.

ОБВИНИТЕЛЬ: А вы, четвертый товарищ, почему

молчите?

ИУДА-ЧЕТВЕРТЫЙ: Я-то что, зачем вы ко мне приди-

раетесь, я человек темный, меня легче, чем образован-

ных, сознательных, обидеть.6

От имени всех обвиняемых слово для их и своей защиты

берет "ученый сексот", близнец основного доносителя по на-

шему "делу", профессора В.7 Человек изворотливый и начи-

танный, он превращает защиту в атаку:

Почему вам обязательно хочется обличать именно

нас, слабеньких? Начните с государства, судите его. Ведь

наш грех - это его грех, судите же его. Бесстрашно,

вслух. Вам иначе нельзя, как бесстрашно, вы ведь вы-

ступаете во имя правды. Ну, давайте же, действуйте! За-

тем ответьте, пожалуйста, почему вы спохватились имен-

но теперь? Всех нас вы знали при жизни Сталина. Отлич-

но с нами встречались, ждали приема у дверей наших

кабинетов, иногда что-то там воробьиными голосами

шептали по нашему поводу. Так и мы ведь шептали во-

робьиным шепотом. Вы, как и мы, соучастники сталин-

ской эпохи. Почему же вы, соучастники, должны судить

нас, соучастников, определять нашу вину? Понимаете, в

чем сложность? Может быть, мы и виноваты, но нет

судьи, имеющего моральное право поставить вопрос о

нашей виновности. Помните, у Льва Николаевича: нет в

мире виноватых! А в нашем государстве новая форму-

ла - все миром виновны, и нет в мире одного невинов-

ного. Речь идет о мере, о степени вины. Пристало ли вам,

товарищ прокурор, обвинять нас? Одни лишь мертвые,

те, что не выжили, вправе судить нас. Но мертвые не за-

дают вопросов, мертвые молчат. И вот разрешите на ваш

вопрос ответить вопросом. По-человечески, просто, от

души, по-русски. В чем причина этой подлой всеобщей,

вашей и нашей, поголовной слабости, податливости?8

Действительно, в чем ?

И в диалог, в прения сторон вступает автор:

Ах, не все ли равно - виноваты ли стукачи или не ви-

новаты, пусть виноваты они, пусть не виноваты, отвра-

тительно то, что они есть. Отвратна животная, раститель-

ная, минеральная, физикохимическая сторона человека.

Вот из-за этой-то слизистой, обросшей шерстью, низмен-

ной стороны человеческой сути и рождаются стукачи.

Стукачи проросли из человека. Жаркий пар госстраха

пропарил людской род, и дремавшие зернышки взбух-

ли, ожили. Государство - земля. Если в земле не зата-

ились зерна, не вырастет из земли ни пшеница, ни бурь-

ян. Человек обязан лично себе за мразь человеческую.9

...Кого же судить? Природу человека! Она, она рождает

эти ворохи лжи, подлости, трусости, слабости. Но она

ведь рождает и хорошее, чистое, доброе. Доносчики и

стукачи полны добродетели, отпустите их по домам, но

до чего мерзки они, мерзки со своими добродетелями,

со всем отпущением грехов... Да кто же это так нехоро-

шо пошутил, сказав: "Человек, это звучит гордо!"?

Да, да, они не виноваты, их толкали угрюмые, свин-

цовые силы, на них давили триллионы пудов, нет среди

живых невиновных. Все виновны, и ты, подсудимый, и

ты, прокурор, и я, думающий о подсудимом, прокуро-

ре и судье.

Но почему так больно, так стыдно за наше челове-

ческое непотребство?10

Читаешь это и чувствуешь: в нашем отношении к доноси-

тельству, когда последнее разворачивается так массово, как

оно развернулось в "больших" и "малых зонах" XX века, свя-

заны гордиевым узлом вопросы вечные. Вина и безответствен-

ность; наша воля и отпускающее (или не отпускающее?) нам

все грехи давление роковых обстоятельств; разум, который

есть прежде всего способность к выбору, и слабое тело, выбор

которого предопределен заранее: любой ценой - жить, не ис-

пытывая мучительной боли; все остальное - на втором плане;

ненасилие и необходимость защититься и защитить других от

насилия; всепрощение и справедливое воздаяние. Эти проти-

воречия не разрешены мировой мыслью, а может быть, и не-

разрешимы для нее "раз навсегда", полностью, и каждый раз

каждым человеком для каждого случая решаются наново.

Здесь хотя бы верно поставить вопросы - и то заслуга. То, что

написано об этом В. Гроссманом, и состоит из точно постав-

ленных вопросов, а не из ответов.

Почему же все-таки "наше" общее "человеческое непотреб-

ство", а не непотребство каждого из нас в отдельности? Ведь

люди и в одинаковых обстоятельствах - разные. Хоть как-то,

хоть частично - отвечает каждый из нас сам за себя или нет?

И что означает: "Человек обязан ЛИЧНО СЕБЕ за мразь

человеческую?" Действительно ли - ЛИЧНО СЕБЕ, НЕПО-

ВТОРИМО-КОНКРЕТНОМУ, или только некоему спасительно

абстрактному человеку, который то "звучит гордо", то отби-

вает охоту жить "нашим человеческим непотребством"?

Бесспорно, нельзя вменять человеку в вину сказанное под

пыткой. На пытку отвечает не человек, а его тело, мера вынос-

ливости которого ограничена. За сказанное под пыткой дол-

жен ответить пытавший. Именно здесь, под пыткой, принима-

ют решения не люди, а

...железы внутренней секреции, хлюпающая кашица в

кишечнике, грохот желудочных газов, слизистые обо-

лочки, деятельность почек.

Ответы под пыткой

...рождаются из безглазых и безносых инстинктов пита-

ния, самосохранения, размножения...11

Случайно ли причисляются к лику святых мученики, не из-

менившие своей вере - себе, своему духовному началу - под

пыткой? Можно ли осудить невынесших?

Но ведь сексот и стукач сдаются не однажды и не только в

невыносимых мучениях. Они зачастую предают годами, по-

рой - всю жизнь, действуют протяженно во времени. Тут есть

возможность одуматься, опомниться, собраться с силами, об-

рести опору в себе самом или вне себя. Мы знаем людей, кото-

рые, давши подписку, опомнились и потом на хозяина не рабо-

тали, как тот ни давил: отказывались; ссылались на обстоя-

тельства; прикидывались идиотами: кончали с собой.

Нет, В. Гроссман, покоряющий своей человечностью, не

выводит нас из тупика: конечно, нельзя никого осудить, не

вдумавшись в его путь; нельзя осуждать только стукачей и

сексотов в онемевшем обществе. Но нельзя же и снять ответ-

ственность с человека за то, что он делает, перенести ее всю с

души на физиологию, с разума - на ферменты, с лица, с лич-

ности - на общество и обстоятельства, с меня - на мои ткани

и органы! Я останавливаюсь в недоумении: кто же все-таки

должен за меня отвечать? Какие есть у людей в руках средства

предупредить или остановить доносительство там, где оно про-

низало все общество? Не исключено, что нет выхода, кроме

радикального изменения самих обстоятельств, плодящих

стукачей и сексотов. Или есть полумеры - способы уменьше-

ния числа стукачей в любых обстоятельствах?

И вдруг оказывается, что недоумеваю я зря, ибо все уже

решено:

Далеко не просто в жизни - самое простое. Кажется,

и в ИТЛ додумывались некоторые, что стукачей надо

убивать...

"Убей стукача!" - вот оно, звено! Нож в грудь стука-

ча! Делать ножи и резать стукачей - вот оно!..

Стукачи - тоже люди?.. Надзиратели ходят по бара-

кам и объявляют для нашего устрашения приказ по

всему Песчаному лагерю: на каком-то из женских лаг-

пунктов две девушки (по годам рождения видно, как

молоды) вели антисоветские разговоры. Трибунал в

составе... Расстрелять!

Этих девушек, шептавшихся на вагонке, уже имев-

ших по десять лет хомута - какая заложила стерва,

тоже ведь захомутанная?! Какие же стукачи - люди?!12

Подождите, остановитесь! Посмотрите сперва на них

"крупным планом", подумайте, выслушайте.

Если не остановит вас в вашей решимости "делать ножи и

резать стукачей" голос "сытой вольняшки", я попрошу вас об

этом из своего прошлого - оттуда, из одиночной камеры, из

барака, с больничной лагерной койки! Выслушайте хотя бы

одну историю, связанную с этой моровой язвой нашего време-

ни - со стукачеством.

Среди осведомителей по нашему университетскому делу

незаметно для себя самой оказалась наша ровесница, дочь рас-

стрелянного и арестантки. У нее за спиной в девятнадцать лет

(на втором курсе) были крушение домашнего очага, потеря

не только отца, но и матери и страшный захолустный детдом

для детей репрессированных. В 1937 году тринадцатилетний

ребенок сжался в комок и не мог распрямиться, не мог ни

на миг избавиться от своей покинутости и осажденности. Пе-

реодетый сотрудник органов прикинулся ее поклонником,

стал ее другом. С ним она радостно делилась всем тем, чем мы

тогда жили. А когда он раскрыл перед ней свои карты, было

поздно: все то, что послужило причиной ареста и осуждения

трех человек, было уже ему рассказано и прочитано. Оказав-

шись в ловушке, она не решилась предупредить нас в послед-

ний миг. Возможно, сочла, что этот шаг ничего уже не изме-

нит, а риск был для нее огромный. Если бы она рассказала нам

о слежке, мы уничтожили или спрятали бы свои тетради. Но

нас все равно, вероятно, взяли бы - за разговоры, свидетель-

ствовали о которых двое - кроме нее.13 Я рассказываю об

этом не ради суда над ней - я мысленно пытаюсь отвести ру-

ку, разящую без колебаний. Стэллу (так ее звали) я сама за-

слонила бы от ножа, оказавшись рядом. Чем старше я стано-

вилась и чем ближе к ее исходному положению загнанного, за-

пуганного, обманутого "вражеского" ребенка могла оказать-

ся в любой момент моя дочь, тем осторожнее я Стэллу судила.

Нет, нельзя ее убивать: ее надо было спасать. Уж она-то навер-

няка была жертвой господствующих обстоятельств не в мень-

шей мере, чем мы.

Уверенный, могучий и страстный голос отклоняет все воз-

ражения:

Сейчас, когда я пишу эту главу, ряды гуманных книг

нависают надо мной с настенных полок и тускло-посвер-

кивающими неновыми корешками укоризненно мерца-

ют, как звезды сквозь облака: ничего в мире нельзя до-

биваться насилием! Взявши меч, нож, винтовку - мы

быстро сравняемся с нашими палачами и насильниками.

И не будет конца...

Не будет конца... Здесь, за столом, в тепле и в чисте, я

с этим вполне согласен.

Но надо получить двадцать пять лет ни за что, надеть

на себя четыре номера, руки держать всегда назад, утром

и вечером обыскиваться, изнемогать в работе, быть та-

скаемым в БУР по доносам, безвозвратно затаптываться

в землю - чтобы оттуда, из ямы этой, все речи великих

гуманистов показались бы болтовнёю сытых вольняшек.14

Однако среди "гуманных книг", "укоризненно мерцаю-

щих" "неновыми корешками" на моей книжной полке по-

сверкивают корешками новыми и книги того, кто сейчас так

уверенно соотнес "все речи великих гуманистов" с "болтов-

ней сытых вольняшек". И в этих не истрепавшихся еще об-

ложках тоже заключена страстная проповедь ненасилия. Вспо-

минаю об этом не ради уловления создателя этих книг в про-

тиворечии: это противоречие рождено не нашим сознанием, а

жизнью, заключено в ее ткани, в ее потоке. Я только хочу

остановить внимание читателя на одном парадоксе: сплошь и

рядом великие гуманисты переходят от принципиального не-

насилия к прагматической готовности сопротивляться наси-

лию силовыми средствами, как только опускаются из заоб-

лачных высей философии, истории или большой политики на

тот жизненный пятачок, на котором действуют против них на-

сильники с их живыми орудиями. Эта перемена естественна.

Я только хочу заметить, что, на мой взгляд, имеет смысл и на

самом высоком философском уровне быть несколько более

прагматичными по части самозащиты или контратаки силой, а

на уровне самого жестокого и приземленного быта время от

времени оглядываться на абсолюты. Ибо не только великие

гуманисты, по благодушию свободных и сытых людей, зовут

нас к осторожности в "деле о стукачах", но и многие бывшие

арестанты и старые лагерники посоветовали бы нам призаду-

маться, прежде чем хвататься за нож.

У нас был старший друг в Первом лаготделении КазУИТЛК,

врач, толстовец по убеждению, Федор Алексеевич, отбывав-

ший второй срок по лагерному доносу. Он был очень немоло-

дым человеком, и я, вероятно, не имею права называть его

другом, скорее - учителем. Но он бы не рассердился. Его по-

слали работать врачом на участок "ГРЭС", в горы, за 25 кило-

метров от Алма-Аты. Там озверевший начальник режима, не-

сколько охранников и "самоохранники" из заключенных за-

били насмерть группу не угодивших им арестантов. От Федора

Алексеевича потребовали справок о естественной смерти - он

не дал. Начальство в ту пору и в УИТЛК (майор Архангель-

ский), и в 1 лаготделении (капитаны Факторович, Терской)

было сравнительно сносное, и садисты боялись, что будут су-

димы, если убийство откроется. Участок заперли на замок да-

же для вольного персонала и начали терзать Федора Алексее-

вича. Вольнонаемная медсестра, казашка, совсем молодень-

кая, бежала из "зоны"; не перевалом, а горными тропками

пробралась в город и сообщила о происходящем Архангель-

скому. Была эксгумация трупов, потом суд. Федора Алексее-

вича не освободили, убийц не расстреляли: им дали какие-то

сроки. Позднее мы снова встретились с Федором Алексееви-

чем уже на другом участке и снова спорили о ненасилии. В от-

личие от него, я никогда догмата абсолютного непротивле-

ния злу насилием не принимала и не приемлю. Он же так при

этом догмате и остался. И объяснял нам, гордясь и любуясь

поступком сестры-казашки, что даже эта чудовищная история

раскрыла в людях не только зло, но и величие. О своем величии

он не думал, считал, что выполнил только профессиональный

долг: мог ли он дать подложную справку о причинах смерти?

О том, что он пытался ворваться на вахту, где избивали зеков,

и что его из-за этого перевели на тюремный режим, выпускали

только под конвоем в санчасть, он умолчал. Думаю, что не толь-

ко на "сытой воле" (не знаю, дожил ли он до нее: мы расста-

лись в 1947 году), но и в лагерном карцере Федора Алексееви-

ча потрясли бы следующие строки. Потрясли бы интонацией,

уверенной, радостной, чуждой всяких сомнений еще более, чем

сутью высказываний. Главное же, чего он не смог бы принять,

это отсутствие у рассказчика чувства трагизма происходяще-

го: ожесточенная борьба со злом может быть неминуемой, но

истребление безоружных и сонных людей, лишенных в час ги-

бели даже последнего слова, не может не ужасать. Какова

же была сила ненависти к стукачам и стукачеству у людей, за-

жатых тисками лагеря, если может так нарастать мажор в ни-

жеследующем монологе:

Теперь убийства зачередили чаще, чем побеги в их

лучшую пору. Они совершались уверенно и анонимно:

никто не шел сдаваться с окровавленным ножом; и себя

и нож приберегали для другого дела. В излюбленное вре-

мя - в пять часов утра, когда бараки отпирались оди-

нокими надзирателями, шедшими отпирать дальше, а за-

ключенные еще почти все спали, - мстители в масках

тихо входили в намеченную секцию, подходили к

меченной вагонке и неотклонимо убивали уже проснув-

шегося и дико вопящего или даже не проснувшегося

предателя. Проверив, что он мертв, уходили деловито.

Они были в масках, и номеров их не было видно -

спороты или покрыты. Но если соседи убитого и при-

знали их по фигурам - они не только не спешили заявить

об этом сами, но даже на допросах, но даже перед угро-

зами кумовьев теперь не сдавались, а твердили: нет, нет,

не знаю, не видел. И это не была уже просто древняя ис-

тина, усвоенная всеми угнетенными: "незнайка на печи

сидит, а знайку на веревочке ведут", - это было спасе-

ние самого себя! Потому что назвавший был бы убит в

следующие пять часов утра, и благоволение оперупол-

номоченного ему ничуть бы не помогло.

И вот убийства (хотя их не произошло пока и десят-

ка) стали нормой, стали обычным явлением. Заключен-

ные шли умываться, получали утренние пайки, спраши-

вали: сегодня кого-нибудь убили? В этом жутком спор-

те ушам заключенных слышался подземный гонг спра-

ведливости...

Рубиловка, как называли ее у нас, пошла так безот-

казно, что захватила уже и день, стала почти публичной.

...Был случай, когда стукача не дорезали, он вырвал-

ся и израненный убежал в больницу. Там его опериро-

вали, перевязали. Но если уж перепугался ножей май-

ор - разве могла спасти стукача больница? Через два дня

его дорезали на больничной койке...

Невидимые весы качались в воздухе над разводом. На

одной их чашке громоздились все знакомые призраки:

следовательские кабинеты, кулаки, палки, бессонные

стойки, стоячие боксы, холодные мокрые карцеры, кры-

сы, клопы, трибуналы, вторые и третьи сроки. Но все

это было - не мгновенно, это была перемалывающая

кости мельница, не могущая зажрать сразу всех и про-

пустить в один день. И после нее люди все-таки остава-

лись быть - все, кто здесь, ведь прошли же ее.

А на другой чашке весов лежал всего один лишь

нож - но этот нож был предназначен для тебя, уступив-

ший! И эта живительная угроза перевешивала!15

Живительная угроза!..

Это была новая и жутковато-веселая пора в жизни

Особлага!16

100

Все-таки, значит, веселая...

Ярко и мощно, как все, что написано этим пером, но до че-

го же страшно! Сквозь одно лишь определение: "в этом жут-

ком спорте" (курсив Д. Ш.) - проглядывает ужас происхо-

дящего: люди доведены до состояния, когда во имя спасения

себя и товарищей от доноса они, не колеблясь, без следствия,

суда и последнего слова, режут "в два ножа", как баранов,

других людей. Но отождествление жуткости этих событий со

спортом, но противоестественное для любых обстоятельств,

кроме спортивных, словосочетание "жутковато-веселая пора"

заставляют предположить, что автор, переступая в своем па-

негирике "рубиловке" через собственное мировоззрение, тра-

гизма этого шага не чувствует. Его ненависть к стукачам ока-

зывается сильнее декларируемых им убеждений. А ведь такой

шаг трагичен всегда - даже тогда, когда вынужден не только

как самозащита, а как защита слабых. Почему же писателю,

которому так трудно принять идею самозащитного или пре-

вентивного контрнасилия в историко-политической плоско-

сти, становится всего-навсего "жутковато-весело", когда

"живительная угроза" удара ножом гуляет по зоне? Может

быть потому, что в судьбу стукачей (и даже в судьбу убивае-

мых по ошибке или из личных счетов) он не пристально всмат-

ривается, не воспроизводит ее крупным планом, с истоков.

И еще потому, что и ему, и судьям, и исполнителям пригово-

воров удалось убедить себя: стукачи не люди.

Один из героев А. Солженицына ("В круге первом"), ин-

женер-заключенный, на предложение гебистов создать аппарат

для автоматического фотографирования подозрительных и на-

блюдаемых лиц, ответил: "Человеков ловить не буду". В "ру-

биловке" подобного рода возражение не сработало бы, ибо

"какие же стукачи -люди?!". Кого жалеть - нелюдей?! В чьих

делах разбираться? Потому-то их истребление скорей повыша-

ет тонус, чем ужасает. Оттого и веселость. Но ведь это ложное

самооправдание и, к великому сожалению, далеко не новое

для человечества.

Люди редко уничтожают других людей тотально, как це-

лую категорию, не объявив предварительно, что уничтожае-

мые - не люди или люди неполноценные, ибо "страшно каз-

нить и страшного человека" (В. Гроссман).

Эта формула: "Какие же стукачи - люди?!" - член хоро-

шо знакомого всем нам ряда наперед заявленных самооп-

равданий. "Какие же люди - рабы, варвары, негры, арестан-

ты, еретики, иноверцы, иноплеменники, попы, монахи?!" "Ка-

кие же евреи - люди?!". "Какие же немцы - люди?! Встретил

101

немца - убей его!" "Какие же коммунисты, фашисты, терро-

ристы, убийцы - люди?! Не дать им суда и следствия!" "Какие

же люди - белые, кулаки, враги народа?!".

"Какие же фраера - люди?!"

Но все это - люди, и нам не отделаться от их принадлежно-

сти к человечеству, от обязанности их судить прежде, чем вы-

носить приговор. И СТУКАЧЕЙ ТОЖЕ.

И если возникают такие обстоятельства (а они возникают),

когда защитить или защититься необходимо немедленно, а суд

невозможен, то никто не властен решить наперед для себя или

за других, как поступить. Каждый вынужден решать это за

себя, с полной мерой ответственности, всякий раз наново -

для данного конкретного случая. И всякий раз чувствовать во

всей полноте и тяжести, что поднимаешь руку на человека и

это страшно. Не по-спортивному: "жутковато", но "весело",

а жутко, без всяких отодвигающих эту жуть оговорок.

Почему-то получается так, что самое главное о "рубилов-

ке" сказано в примечании, а не в тексте:

...3 Тут время оговориться. Не все было так чисто и

гладко, как выглядит, когда прорисовываешь главное

течение. Были соперничающие группы - "умеренных"

и "крайних". Вкрались, конечно, и личные расположе-

ния и неприязни, и игра самолюбий у рвущихся в "вож-

ди". Молодые бычки-"боевики" далеки были от широ-

кого политического сознания, некоторые склонны были

за свою "работу" требовать повышенного питания, для

этого они могли и прямо угрозить повару больничной

кухни, то есть потребовать, чтоб их подкормили за счет

пайка больных, а при отказе повара - и убить его безо

всякого нравственного судьи: ведь навык уже есть,

маски и ножи в руках. Одним словом, тут же в здоро-

вом ядре, начинала виться и червоточина - неизменная,

не новая, всеисторическая принадлежность всех револю-

ционных движений!

А один раз просто была ошибка: хитрый стукач угово-

рил добродушного работягу поменяться койками - и

работягу зарезали по утру.

Но несмотря на эти отклонения, общее направление

было очень четко выдержано, не запутаешься. Общест-

венный эффект получился тот, который требовался". 17

Итак, опять "лес рубят - щепки летят"? Но "в общем" -

порядок: лес валят, который надо. И в этом следует верить на

102

слово анонимным "нравственным судьям" и быстро обрет-

шим "навык" в убийствах "молодым бычкам-боевикам". Ко-

гда я стала по второму и третьему разу вчитываться в "жутко-

вато-веселые" страницы "рубиловки", картина возникла еще

более страшная, чем при первом чтении. Для меня несомнен-

но, что "бычки" имели прочный навык к убийству еще до рез-

ни стукачей - и на "воле", и в лагере. Убивать нужно уметь.

Безоружных, да еще ножом, а не пулей (издали) - тем бо-

лее. Без навыка "неотклонимо" убивать визжащего или оне-

мевшего от ужаса человека и потом "деловито" уходить нель-

зя. Они не только "со стороны" в иные моменты "очень по-

ходили на блатных в законе, тем более, что были такие же мо-

лодые, упитанные, широкоплечие".18 Они и были "в законе":

осуществляли расправу по приговору некоей узкой конспира-

тивной группы, передоверив свою совесть и руки ее "паха-

нам", прошу прощения - "нравственным судьям". Но судьи,

чье беспристрастие не подстраховано присутствием обвиняемо-

го, его защитника и публики, не укреплено гласностью и пра-

вовой судебно-следственной процедурой с прениями сторон и

правом обжалования, - такие судьи всегда не более, чем "па-

ханы", - и в "тройке" сталинского ОСО, и в анонимном ла-

герном "ОСО" "рубиловки".

"...закон и прояснился, но новый удивительный закон:

"умри в эту ночь, у кого нечистая совесть!".19

Это еще одно эхо тотальной формулы: "Какие же те, у ко-

го нечистая совесть, люди?!" А "КТО из вас без греха?.." Как

это совместить? Несколькими страницами ранее автор ком-

ментирует письмо к нему одного бывшего конвоира. Молодой

человек пытается объяснить, почему солдатам, проходящим

действительную службу в лагерной ВОХРе, трудно понять, че-

му они служат. Бывшему конвоиру кажется, что автор "Ар-

хипелага" недостаточно пристально вгляделся в их души. Вот

суть ответа А. Солженицына бывшему конвоиру, Владилену

Задорному: "Не главный ли это вопрос XX века: допустимо

ли исполнять приказы, передоверив совесть свою другим?

Можно ли не иметь своих представлений о дурном и хорошем

и черпать их из печатных инструкций и устных указаний на-

чальников? Присяга! Эти торжественные заклинания, произно-

симые с дрожью в голосе и по смыслу направленные для защи-

ты народа от злодеев - ведь вот как легко направить их на

службу злодеям и против народа!" И против лиц, и против

групп, добавлю я.

103

А чуть выше сказано: "Не изо всех поколений и не всех на-

родов можно вылепить таких мальчиков"20

Я же позволю себе утверждать, что "изо всех поколений"

и изо "всех народов" можно вылепить "таких мальчиков" (из

многих уже вылепили, из других лепят). При той полноте и

всеохватности дезинформации, которых достигли диктатуры

XX века, это достаточно просто делается.

Но дело не в этом (сейчас), а в том, что, по мнению авто-

ра, мальчишки-конвойные должны взять на себя всю полноту

ответственности за исполнение чужих приказов. "Боевики"

же, исполняя смертные приговоры над стукачами, должны це-

ликом положиться на тайных судей.

Ведь и тут, в "рубиловке":

Кто-то (признанный за авторитет) где-то кому-то

только называл: вот этого! Не его была забота, кто бу-

дет убивать, какого числа, где возьмут ножи. А боевики,

чья это была забота, не знали судей, чей приговор им на-

до было выполнить.21

Откуда же им было ведомо, что судья справедлив?

И что вообще им было известно? Обстоятельства "дела"?

Степень надежности следствия? Критерии обвинения и источ-

ники сведений, которым подчиняется "суд", сам себя кооп-

тировавший? Ведь приговоры невозможно было даже обжало-

вать!

Почему же предусмотрены автором столь разные меры

личной ответственности за содеянное - для конвоиров и для

"боевиков"? Потому что в обоих случаях рассматривается

тольк КАТЕГОРИЯ лиц, но НЕ ЛИЦО, Одна категория "пло-

хая", другая - "хорошая". Отсюда и различные меры.

Но право нельзя подчинить расплывчатым, эмоциональ-

ным, хотя и весьма эффектным формулировкам:

"Умри" в эту ночь все, у кого нечистая совесть"?

Будем точнее: "умри в эту ночь", "в этом жутком спорте"

те, о ком неведомые "судьи" считают, что у них нечистая со-

весть.

У Ленина есть по этому поводу очень четкая формулиров-

ка: "...должны погибнуть... те..., о ком мы считаем, что он дол-

жен погибнуть".22

И уж никак не "все": из тех, у кого нечистая совесть (если

даже принять, что у судей и исполнителей она стопроцентно чи-

стая) , "умри в эту ночь" те, кого можно убить себе дешевле:

104

Установка начавшегося движения была: резать толь-

ко стукачей, а надзирателей и начальников не трогать.23

Почему? У них была чище совесть, чем у стукачей? Меньше

была их вина перед заключенными? Нет, разумеется.

Система, постоянно боящаяся информации, любит об-

манывать сама себя. Если бы убивали надзорсостав и

офицеров режима, тогда трудно было бы им уклонить-

ся от статьи 58-8, террора, но тогда они получили бы и

легкую возможность давать расстрел. Сейчас же у них

появилась заманчивая возможность подкрасить происхо-

дящее в Особлагерях под сучью войну, сотрясавшую в

это самое время ИТЛ и руководством же ГУЛага зате-

янную".24

Думаю, что дело здесь не в стремлении системы к самооб-

ману и не в ее боязни дать лишнюю сотню-другую "58-8": она

их столько лепила чуть раньше! Не берусь решать, почему рас-

терявшееся лагерное начальство маскировало политические

убийства под "сучью войну"; может быть, этому способство-

вала общая обстановка богатого событиями 1953 года. Но

подкрашивание политического террора под уголовную между-

усобицу было выгодно прежде всего убивающим, а не началь-

ству. Кроме того, рискну утверждать, что никакие маски, спо-

ротые номера и даже ку-клукс-клановские капюшоны не сде-

лали бы "боевиков" невидимыми для лагерного начальства.

За каждого убитого арестанта начальство в большинстве случа-

ев хоть как-то, но должно было отчитаться, списать его. Не

случайно из Федора Алексеевича так жестоко выбивали справ-

ки о "естественной смерти" убитых на ГРЭСе. Нередки быва-

ли случаи, когда за убийцу шел сдаваться на вахту другой за-

ключенный: проигранный, проигравшийся или как-то иначе

приговоренный "кодлой" к этому шагу. Убийц либо очень

скоро перехватали бы, маскируя или не маскируя "рубилов-

ку" под уголовщину, либо ей попустительствовало почему-

то начальство. И тогда - кого же все-таки уничтожали? И кто?

Но отвлечемся окончательно от этих соображений. Примем

"рубиловку" в той ее версии, в какой она видится автору

"Архипелага". Даже тогда очевидно, что для тайных вершите-

лей справедливости основание к выбору категории жертв

(зеков, а не начальство, не оперов) подкреплялось и дешевиз-

ной жизни любого зека по сравнению с жизнью любого началь-

ника, и беззащитностью приговоренных к смерти.

105

Автор ведь и сам говорит: "Конечно, ни современники, ни

история не упустят иерархии виновности. Конечно, всем ясно,

что их офицеры виноваты больше, их оперуполномоченные -

еще больше; писавшие инструкции и приказы - еще больше;

а дававшие указание их писать - больше всех".25 Но тем не

менее удар приходится только по самой низкой ступени ие-

рархии: вершители справедливости рубят "щупальца", а не го-

лову - не лагерное (хотя бы) начальство.

Когда же будет учтена "иерархия виновности"? После

смерти жертв? После гибели низшей ступени в цепи винов-

ных? При чем же тут максималистская фраза "все, у кого не-

чистая совесть"? К чему толковать отчаянную реакцию зеков

на доносительство как торжество справедливости?

Я пытаюсь понять, почему читать о "рубиловке" страшней,

чем о случае вроде следующего:

...скатится со штабеля бревно и в полую воду собьет

стукача.26

Это еще в ИТЛ, еще до "рубиловки" массовой.

Или:

Вдруг - самоубийство. В режимке - "барак два"

нашли повесившегося одного. (Все стадии процесса я

начинаю излагать по Экибастузу. Но вот что: в других

Особлагах все стадии были те же!) Большого горя на-

начальству нет, сняли с петли, отвезли на свалку.

А по бригаде слушок: это ведь - стукач был. Не сам

он повесился. Его повесили.

Назидание.27

В этих и сходных фактах усмотрены автором не различные

формы возмездия и самозащиты заключенных от стукачей,

сосуществующие в страшном лагерном мире, а стадии дви-

жения.

Это все - поиски наощупь. Это все еще, может быть,

могло случиться и в ИТЛ. Но гражданская мысль рабо-

тает дальше: не это ли и есть главное звено, через кото-

рое надо рвать цепь?28

Согласно привычной для всех нас, окончивших советские

школы и вузы, псевдоисторической схеме, всякое стихийное,

эпизодическое движение является стадией низшей по сравне-

нию со всяким организованным, планируемым движением. Но

106

по какой шкале? С чьей точки зрения? В "зоне", при полном

отсутствии гласности - там, где в борьбе с начальством и его

агентами нельзя организовать правовую следственную и су-

дебную систему и процедуру, - там трудно придумать что-ни-

будь страшнее еще одной карающей заключенных мафии.

Эта поневоле конспиративная мафия избавлена от всякой

подконтрольности. Она сильна своей анонимностью и укры-

тостью. Кто сможет ее проверить и, если нужно, оказать ей

действительное сопротивление в разобщенной и аморфной

среде, которую вставшие из ее рядов, НО НАД НЕЙ новые

судьи так беспощадно взялись "очищать" ножом?

По многим причинам в стихийной мести и самозащите

"снизу" (в таких условиях) меньше зла, чем в организован-

ной и коллективной мести по типу "рубиловки".

Автор, правда, уверен, что

...при документальной неподтвержденности стукачей! -

...неконституированный, незаконный и невидимый этот

суд судил куда метче, насколько с меньшими ошибка-

ми, чем все знакомые нам трибуналы, тройки, военные

коллегии и ОСО.29

А даже малую меру ошибок при таком единообразии при-

говоров - ТОЛЬКО СМЕРТЬ! - можно исправить? Или спи-

сать? Неужели и здесь - лучше уничтожить невинного, чем

упустить виноватого? На наших глазах арестантская каратель-

ная контрсистема, зеркально отображающая приемы "троек"

ОСО, приходит к юридической логике тех же "троек".

Итак, историк "рубиловки" убежден в обоснованности

большинства решений тайных судилищ.

Но его уверенность остается столь же не подтвержденной,

сколь и меткость невидимого зековского ОСО! Это законспи-

рированное судилище по определению не могло за себя ручать-

ся: оно не вело судебного следствия, в котором состязались

бы гласно обвинение и защита, и не выслушивало обвиняе-

мых. Слово "суд" здесь вообще неуместно, ибо нет ни состава,

ни процедуры суда.

В таких обстоятельствах стихийные удары по стукачам со

стороны возмутившейся, обозленной жертвы доноса или ее

друзей зачастую наносятся с большей точностью, ибо мсти-

тели лучше информированы о деле. Я понимаю, что в любом

случае превращение людей, запертых в одной клетке, одних -

в предателей, других - в их убийц - страшно. Но лучше уж

приступообразная, взрывная ярость, чем серия хладнокров-

107

ных бессудных расправ. Вспышка стихийной ненависти, аф-

фект, непосредственная реакция заставляет действовать собст-

венноручно. А для нормального человека, каковых большин-

ство, собственными руками убить трудно и страшно. Схлынет

гнев - и пройдет способность убить. Выкричится человек,

изобьет негодяя - и не состоится убийство. А стукач уже бу-

дет разоблачен. И напуган. И это в данной ситуации главное -

разоблачить стукача.

Зато по поручению или чужими руками убивают холодно и

беспощадно: одни, убивая по чужому приказу, не чувствуют

за это моральной ответственности, другие сами не убивают.

Объективно становится больше ответственных за преступле-

ние, субъективно - ответственность исчезает или уменьша-

ется во всех участниках таких убийств. Это частность обще-

исторического парадокса, который так хорошо чувствовал

Достоевский: соедините инициатора и исполнителя убийства в

одном лице - и не так уж много найдется глубокомысленных

душегубов, способных и сочинять дозволения на убийство, и

убивать собственноручно.

"Не было выхода, - скажут мне. - Не было способа защи-

титься от стукачей иначе".

Возражение это отпадает, потому что летописец "рубилов-

ки" на него ответил:

...стукачи нужны и полезны лишь пока они толкутся

в массе и пока они не раскрыты. А раскрытый стукач

не стоит ничего, он уже не может больше служить в этом

лагере.30

О том же поведал нам и незабываемый Руська "В круге

первом". "Страна должна знать своих стукачей!.." В ГУЛаге

была своя почта - этапы, пересылки, и каждая репутация

быстро распространялась на целые лагерные империи. Если

речь идет в первую очередь о нейтрализации, а не о мщении,

то лучше разоблачения здесь, в этих условиях, ничего не при-

думаешь.

"Секретный сотрудник" (сексот) дееспособен, лишь пока

он секретен. Так что в "рубиловке" нет еще и безвыходной

необходимости убивать из самозащитных соображений: до-

статочно разоблачения и бойкота.

Существовал же еще такой лагерный парадокс: бригада,

барак, мастерская, лаборатория, контора и т. д. предпочитали

иметь в своей среде разоблаченного ими стукача, не открывая

108

ему до поры до времени его выявленности. Так легче было

оберегаться от слежки. И то же самое происходит сегодня в

быту "большой зоны": народ предпочитает "знать своих сту-

качей", чтобы планировать свое поведение. Иногда выявлен-

ный стукач становился даже "двойным агентом" - положе-

ние скользкое и нечистоплотное. Зато "рубиловка" была

организована так, что в принципе нож мог быть занесен над

любым оклеветанным, над каждым личным врагом карате-

лей. Недаром люди боялись без свидетелей бросить в почто-

вый ящик письмо и "добровольно" учредили над собой вто-

рую цензуру, помимо лагерной.31

Беда в том, что пафос "рубиловки" зовет нас не к обезвре-

жению стукачей, а к возмездию.

Если бы главным было их обезврежение, а не отмщение,

не было бы в великой книге, направленной против жестоко-

сти и несправедливости, места чувственно осязаемой оде спа-

сительному ножу. Ножу, предназначенному для "уступивше-

го", а не для принудившего к предательству (автор так ведь

и говорит: "для уступившего", а не только для доносчика по

призванию, по собственной воле):

...Он назначался только тебе в грудь и не когда-нибудь,

а завтра на рассвете, и все силы ЧКГБ не могли тебя от

него спасти! Он не был и длинен, но как раз такой, чтоб

хорошо войти тебе под ребра. У него и ручки-то не было

настоящей - какая-нибудь изоляционная лента, обмо-

танная по тупой стороне ножовки, - но как раз хорошее

трение, чтоб не выскользнул нож из руки!32

Не возникла бы в книге, страстно ополчившейся на наси-

лие, и некая полуреабилитация обычая кровной мести, пре-

рываемая лишь краткими оговорками:

Ни мускул не вздрагивал на истемневшем лице Абдула.

Еще раз он понял, что есть главная сила на земле: кров-

ная месть (курсив А. Солженицына).

Мы, европейцы, у себя в книгах и в школах читаем и

произносим только высокомерные слова презрения к

этому дикому закону, к этой бессмысленной жестокой

резне. Но резня эта, кажется, не так бесмысленна. Она не

пресекает горских наций, а укрепляет их. Не так много

жертв падает по закону кровной мести - но каким стра-

хом веет на все окружающее! Помня об этом законе, ка-

109

кой горец решится оскорбить другого просто так (кур-

сив Солженицына), как оскорбляем мы друг друга по

пьянке, по распущенности, по капризу? И тем более ка-

кой не (курсив Солженицына) чечен решится связаться

с чеченом - сказать, что он - вор? или что он груб? или

что он лезет без очереди? Ведь ответ может быть не сло-

во, не ругательство, а удар ножа в бок! И даже если ты

схватишь нож (но его нет при тебе, цивилизованный),

ты не ответишь ударом на удар: ведь падет под ножом

вся твоя семья! Чечены идут по казахской земле с нагло-

ватыми глазами, расталкивая плечами, и "хозяева стра-

ны", и нехозяева - все расступаются почтительно. Кров-

ная месть излучает поле страха и тем укрепляет свою ма-

ленькую горскую нацию.

"Бей своих, чтоб чужие боялись!" Предки горцев в

древнем далеке не могли найти лучшего обруча.

А что предложило им социалистическое государство?33

Десятки раз я перечитываю этот отрывок и убеждаюсь:

"дикий закон", "бессмысленная резня" здесь определения яв-

ственно иронические; это пародируемые автором представле-

ния некоего "цивилизованного", штампы его интеллигентско-

го сознания. В глазах же писавшего, "резня... не так бессмыс-

ленна", "поле страха" не бесполезная вещь для "маленькой

горской нации". И это настроение перекликается с настроени-

ем "рубиловки".

"Поле страха" приемлемо, если его генерирует сила, сим-

патичная автору.

Можно сказать, что в идейном развитии нашей интел-

лигенции, поскольку оно отразилось в литературе, не

участвовала ни одна правовая идея. И теперь в той сово-

купности идей, из которой слагается мировоззрение на-

шей интеллигенции, идея права не играет никакой роли.

Интеллигенция российская стремилась к более высоким

и безотносительным идеалам и могла пренебречь на сво-

ем пути этою второстепенною ценностью...

Но духовная культура состоит не из одних ценных со-

держаний. Значительную часть ее составляют ценные

формальные свойства интеллектуальной и волевой дея-

тельности. А из всех формальных ценностей, право, как

наиболее совершенно развитая и почти конкретно ося-

заемая форма, играет самую важную роль. Право в го-

110

раздо большей степени дисциплинирует человека, чем

логика и методология, или чем систематические упраж-

нения воли. Главное же, в противоположность индиви-

дуальному характеру этих последних дисциплинирую-

щих систем, право - по преимуществу социальная си-

стема и притом единственная социально дисциплинирую-

щая система.

...наше общественное сознание никогда не выдвигало

идеала ПРАВОВОЙ личности. Обе стороны этого идеа-

ла - личности, дисциплинированной правом и устойчи-

вым правопорядком, и личности, наделенной всеми пра-

вами и свободно пользующейся ими, чужды сознанию

нашей интеллигенции.

Целый ряд фактов не оставляет относительно этого

никакого сомнения. Духовные вожди русской интел-

лигенции неоднократно или совершенно игнорировали

ПРАВОВЫЕ интересы личности или выказывали к ним

даже прямую враждебность.34

И хотя идея правового государства и правовой личности

сегодня все более неотступно занимает самые прозорливые

умы России, но приведенные выше слова Б. Кистяковского

остаются достаточно справедливыми. Сознание, прикованное

к духовным, внутренним ценностям, поглощенное своей

целью, нередко воспринимает Право как нечто второстепен-

ное, внешнее, инструментальное.

Могуче-эмоциональный интеллект Солженицына неотступ-

но поглощен ценностями и целями, более фундаментальными,

в его глазах, чем Право. Солженицын сам пережил весь ужас

бесправия и бессилия и неукротимо их ненавидит. Смысл его

жизни - в борьбе против них.

Его ненависть к насилию так велика, что в очищенной, вне-

событийной, внеобразной форме он многократно деклариру-

ет лишь ненасильственное, духовное, внутреннее сопротивле-

ние и раскрепощение. Однако в его напряженно-страстном по-

вествовании, вопреки его собственному решению - звать

только к решению ненасильственному, все влечет нас к борь-

бе без особой осторожности и оглядки на средства. Его неук-

ротимый темперамент бойца противоречит его философско-

исторической и политической позиции ненасилия. То же про-

изошло и с Толстым в "Войне и мире". При решении вопро-

сов общих, сравнительно отвлеченных, громче звучит фило-

софское кредо обоих писателей, чем их порыв к борьбе. В

конкретных ситуациях первое уступает второму.

111

А. Солженицын тяготеет к идее сильной и справедливой,

нравственной власти, и это так же понятно, как его ненависть

к порабощению. Для нынешней России, а Солженицын живет

Россией, идеальным выходом был бы длительный, плавный,

сопряженный со многими глубинными изменениями переход

от партократических к нетоталитарным обстоятельствам. Та-

кой переход лучше всего могла бы осуществить сильная и

целеустремленная власть. Он не под силу дискусионному клу-

бу типа Временного правительства. Как все страстно погло-

щенные своей истиной люди, А. Солженицын окрашивает вла-

деющим его душой настроением любую ситуацию, которая

его занимает. Но сильная и целеустремленная власть лишь в

редчайших случаях бывает сдержанной и щепетильной по отно-

шению к чужим правам. И если слабая власть порождает хаос

и легко уступает место деспотизму, то сильная власть сама

легко вырождается в деспотизм. И от этого противоречия

нельзя уйти. Отношение А. Солженицына к "рубиловке" и

другим "полям страха", излучаемым симпатичными ему гене-

раторами, - одна из реалий этого противоречия. Шабаш пар-

тий, вроде хаоса 1917 года, который привел страну к тотали-

тарной стагнации, куда больше отталкивает его, чем "хоро-

шая", то есть достойная в его глазах уважения и доверия, авто-

ритарность, чем благая сила. Отсюда и симпатия к чеченам,

способным без колебаний защитить себя силой. Отсюда и вос-

хищение вождем Кенгирского восстания сильным человеком

Г. Слученковым, от которого А. Солженицына не отвращает

даже угроза "публично сечь"35 своих товарищей-зеков за рас-

пространение провокационных слухов.

Авторитаризм иногда, действительно, помогает обществу

выйти из тупика, однако, от этого он не перестает быть фено-

меном двусмысленным и социально опасным. Приемлемый

как динамичный переходный режим, в качестве некоей "пред-

демократии", он, окостенев, способен ввести общество в но-

вый тупик бесправия. У общества нет от него легальной защиты.

В одном из своих интервью А. Солженицын говорит:

Нельзя всю философию, всю деятельность сводить:

Дайте нам права! То есть: Отпустите защемленную ру-

ку! Ну отпустят или вырвем - а дальше? Вот тут на де-

мократическом движении и сказывается незнакомство

с новой русской историей. Они по сути обходят все уро-

ки нашей истории как небывшие. И по общей теории ли-

берализма просто хотят повторения Февраля, а это -

гибель.36

112

Вопрос - "а дальше?" - наиболее актуален. Но, во-первых,

если "отпустят или вырвем", это уже великое дело. Не ради ли

куда более урезанных прав гибли кенгирцы в своем безнадеж-

ном восстании? Во-вторых, "повторение Февраля" - только в

том случае гибель, если новая власть опять окажется не в со-

стоянии твердой рукой, на небольших скоростях ввести стра-

ну в русло стабильной демократической правовой ситуации.

Исторические обстоятельства часто кажутся сходными, но

никогда полностью (как и мы, люди) не повторяются. Фев-

раль был потому не необходим, что Россия 1917 года могла

совершенствоваться и без революции. Она уже постепенно

выходила из квазитупика своей правовой модернизации, не-

избежной для развитой страны в XX веке. Задачей, с которой

"прогрессивный блок" по ряду конкретных историко-поли-

тических причин не справился, была СТАБИЛИЗАЦИЯ, а не

разрушение тогдашней, по преимуществу, реформирующей

тенденции. Сегодня нужна глубочайшая перестройка, а значит,

и нынешний эквивалент некоего "прогрессивного блока" дол-

жен быть куда более сильным, чем его прототип. НО ВО ИМЯ

ЧЕГО нужна перестройка? Для движения, условно обозначае-

мого как движение А. Д. Сахарова, - ради воссоздания ли-

берально-демократической правовой ситуации. Круги, тяго-

теющие к А. И. Солженицыну, современная западная демокра-

тия отвращает, отталкивает от себя своим потребительским,

своекорыстным толкованием свободы личности, своим ради-

калистским безмыслием. И очень трудно при заведомом не-

приятии "западничества" уловить, что разнузданность лич-

ности и порабощенность личности проистекают из одного и то-

го же источника: из пренебрежения ЧУЖИМИ правами, из сла-

бости права.

Порок современной демократии отнюдь не в переизбытке

прав личности, а в их, как это ни странно, недостаточной защи-

щенности. Если в условиях диктатуры право заменено произ-

волом диктатора или олигархии, то есть исключительной

властью лица или одной группы, то в условиях демократии за-

конопослушная личность часто бывает недостаточно защище-

на от произвола и насилия со стороны асоциальной личности

или каких-то асоциальных союзов. Демократию должно и

можно совершенствовать, борясь против таких искажений ее

главных принципов.

* * *

Проблема доносительства - проблема, казалось бы, чисто

нравственная. Но, как ни странно, эта "внутренняя" для чело-

113

веческого сознания проблема теряет свою остроту там, где

господствует "формальная" "внешняя" категория демокра-

тического конкурентного Права. В зонах же бесправия, "боль-

ших" и "малых", количество неизбежно переходит в стука-

чество ("диалектика" произвола). Человечество выработало в

своей реакции на всякое преступление только один более или

менее удовлетворяющий наше нравственное чувство подход:

общие критерии - в виде законов и кодексов плюс конкрети-

зирующие приемы - в виде следствия и гласного судебного

разбирательства, состязательной борьбы сторон - с правом об-

виняемого на защиту и самозащиту. Без объединения того и

другого - какой же может вдруг зазвучать "гонг справедли-

вости"?..

"Время и мы"Љ42, 1979. Тель-Авив.

ПРИМЕЧАНИЯ

1. В.Гроссман, Все течет, Изд. "Посев", стр. 59. Все ссылки в тек-

сте на это издание.

2. Там же, стр. 60.

3. Там же, стр. 62.

4. Там же, стр. 64.

5. Там же, стр. 66.

6. Там же, стр. 66-67.

7. Одно отличие - наш успел побывать в заключении и вышел до-

срочно.

8. В. Гроссман, Все течет, стр. 68-69.

9. Там же, стр. 70.

10. Там же, стр. 71.

11. Там же, стр. 70.

12. А. Солженицын, Архипелаг ГУЛаг, т. 3,ч.ч. V, VI, VII, ИМКА-

Пресс, Париж, стр. 244-246. В дальнейшем все ссылки на

это издание.

13. Подробно об этом и о реакции на мой рассказ друзей Стэллы,

считающих, что я ошибаюсь и что она не была доносителем по

нашему делу, см. в моем очерке "Тетрадь на столе" ("Время

и мы" ЉЉ 52, 53, 55). К великому сожалению, свидетельства

Н. Улановской, 3. Померанц и Г. Померанца, узнавших Стеллу

уже после нашего осуждения и твердо уверенных в моей

ошибке, не заставили меня изменить моему представлению о

событиях. Как ни горько, но в откликах других людей на мой

очерк были и данные, подтверждающие то, что стало известно

мне.

114

14. А. Солженицын, Архипелаг ГУЛаг, т. 3, стр. 246.

15. Там же, стр.250.

16. Там же, стр.250.

17. Там же, стр. 251-252.

18. Там же, стр. 247.

19. Там же, стр. 247.

20. Там же, стр. 235 (курсив Д. Ш.).

21. Там же, стр. 248 (курсив Д. Ш.).

22. Ленин, Соч., т. 33, стр. 48 (курсив Д. Ш.) .

23. А. Солженицын, Архипелаг ГУЛаг, стр. 249.

24. Там же, стр. 255 (курсив Д. Ш.).

25. Там же, стр. 236.

26. Там же, стр. 244.

27. Там же, стр. 245.

28. Там же, стр. 245. Главное или не главное это было звено, не

берусь решать. Но то, что стукач - это самое слабое звено цепи

душителей, несомненно: самое незащищенное и юрвдически де-

шевое. Как отсталые страны - в "цепи мирового империализ-

ма".

29. Там же, стр. 248.

30. Там же, стр. 254.

31. Там же, стр. 250.

32. Там же, стр. 250.

33. Там же, стр. 325-335.

34. Б. А. Кистяковский, "В защиту права (интеллигенция и право-

сознание) ". Сборник статей о русской интеллигенции "Вехи",

Москва, 1909, стр. 125-135. Переиздано в 1967 г. изд. "Посев"

(курсив Д. Ш.).

35. Курсив А. Солженицына. О Г. Слученкове - см. Лев Консон,

Скажи мне, где твой брат Авель, "Континент" Љ 32, стр.274-

286, 1982.

36. Интервью в Вермонте (США), данное корреспонденту БиБиСи

И. И. Саппету. Ж-л "Посев" Љ 4, 1979.

115

ЗАКОНОПОСЛУШНЫЙ БУНТ

ПРЕДИСЛОВИЕ

Первое и главное, о чем я хочу сказать, предваряя эту

статью: я начинаю ее с чувством глубокого уважения к тем,

чьи взгляды хочу в ней рассмотреть, к их деятельности, ее по-

буждениям и результатам.

Второе: независимо от того, широк или узок круг лиц, за-

нятых данной проблематикой, способны ли принести какую-то

пользу ее разработки или неспособны, те, кто к ней приверже-

ны, не в состоянии от нее отойти. Останется один собеседник -

они будут обращаться лишь к одному. Не останется ни одно-

го - продлится безадресный монолог сознания, пожизненно

прикованного к зловещей тематике. Эта тематика может быть

очерчена так: о том, что оставлено за спиной, но неуклонно

распространяется, прорастает вокруг и в любой миг может

оказаться перед глазами.

Может быть, и бестактно, уехав оттуда, продолжать думать

и говорить о том, что и как нужно делать там. "Но не думать

просто невозможно"... Все-таки тонкой струйкой текут туда,

через границу, журналы, газеты, книги. Все-таки, в какой-то,

пусть чудовищно малой, но не убывающей степени наши спо-

ры - это и диалог с оставшимися.

Хуже обстоит дело с диалогом между нами и нашими но-

выми соотечественниками. А ведь по нашему внутреннему

ощущению, субъективно мы говорим и для них, потому что их

будущее устремлено к нашему прошлому и настоящему. Но и

здесь мы ничего с собой поделать не можем: говорим так, буд-

то нас слышат. Мы так говорили десятилетиями - в стол, в уз-

ком кругу ближайших, в безвестности подписанного, аноним-

ного и псевдонимного Самиздата. Авось какой-то попутный и

неведомый ветер донесет сказанное и до не обращенного к не-

му слуха. А если не донесет, значит, такова общая наша до-

ля - быть неуслышанными и не слышать. Внушает некоторую

надежду одно обстоятельство: мы, родившиеся в 1920-х, при-

шли сюда и увидели феномен, ранее нам незнакомый, - куль-

туру и прессу двух бывших до нас эмиграции, Россию унесен-

ную и сохраненную, живую мысль не только о прошлом, но и

116

о том, что более полувека переживалось нами. И если мир уце-

леет, то, возможно, сольются когда-нибудь разобщенные пото-

ки одной культуры, однопочвенной мысли.

А впрочем, все оправдания того, почему мы не умолкаем

при столь слабой надежде на практическую полезность наших

речей, сводятся к старой пословице: "у кого что болит, тот о

том и говорит".

НЕПОДЛИННАЯ РЕАЛЬНОСТЬ

У Станислава Лема есть роман "Эдем". На планете, сарка-

стически названной раем ("Эдем"), между звездолетчиками-

землянами и аборигеном-диссидентом происходит следующий

диалог:

- План - есть, нет. (Пауза). Теперь - план когда-то не

был. (Пауза). Теперь мутации, болезнь. (Пауза). Инфор-

мация подлинная - план был - теперь нет.

- Не уловил, - признался Инженер.

- Он говорит, что в настоящее время отрицается су-

ществование этого плана - как будто его вообще никог-

да не было, а мутации якобы являются видом болезни. В

действительности план был проведен в жизнь, а потом

его отбросили, не желая признать своего поражения.

-Кто?

- Эта их якобы несуществующая власть.

- Постойте, - сказал Инженер, - как же это? С мо-

мента, когда последний анонимный властитель перестал

существовать, воцарилась как бы "эпоха анархии", так,

что ли? Так кто же проводил в жизнь этот план?

- Ты ведь слышал. Никто его не проводил - никако-

го плана не было. Так сегодня утверждают.

- Ну, хорошо, но тогда, пятьдесят или сколько там

лет назад?

- Тогда утверждали что-то другое.

- Нет, это невозможно понять.1

Почему, собираясь говорить об одном из направлений сов-

ременной советской оппозиционной мысли, я вспомнила раз-

говор на планете Эдем?

117

Не только потому, что Ст. Лем в своей аллегории, в част-

ности, в разговоре о "плане" ("Теперь - план когда-то не

был... Информация подлинная - план был - теперь нет"),

весьма точно воспроизвел информационно-пропагандистскую

политику партократической государственности. Еще и потому,

что героическая оппозиция, о которой пойдёт здесь речь, тоже

смоделировала для себя неподлинную реальность и рассужда-

ет так, как если бы эта реальность была подлинной. А для оп-

позиции, действующей в таких смертоносно опасных обстоя-

тельствах, как обстоятельства планеты Эдем, чрезвычайно

важно иметь как можно более точные представления о реаль-

ности - даже в том случае, если тактически целесообразно дей-

ствовать так, словно реальность носит иной характер, чем это

имеет место на самом деле.

* * *

Советские оппозиционеры-правозащитники хотят считать,

что их действия, направленные против произвола ЦК-ГБ в

СССР, легальны с точки зрения основного государственного

закона СССР - его конституции. Легальность действий (то

есть пребывание в рамках конституции СССР), открытость и

ненасильственность, причем ненасильственность безоговороч-

ная и вневременная, - вот три кита, на которых покоится

идеология и стратегия подсоветских правозащитников-легали-

стов. То, что правозащитники искренне отрицают власть над

собой какой бы то ни было идеологии, ничего не меняет: идео-

логия есть и ее устои весьма отчетливо сформулированы.

Обоснованию правозащитного триединства: легальность,

открытость, ненасилие - посвящена в существенной мере од-

на из самых героических повестей 1970-х гг. - книга В. Бу-

ковского "И возвращается ветер".2

В. Буковский убежден в законности своих и своих сорат-

ников действий с точки зрения советского законодательства.

Это убеждение и погружает правозащитников в неподлинную

реальность - тем глубже, чем полнее они руководствуются

этим тезисом в своих повседневных действиях.

К счастью, они руководствуются им не всегда. Но всегда

существует угроза, что кто-то воспримет тезис легальности

действий правозащитников с юношеским доверием или фа-

натическим пылом и максимализмом. И это умножит жертвы

на и без того тернистом пути.

118

ЧТО ГОВОРЯТ ДОКУМЕНТЫ

Главной опорой легалистов являлась до 1977 года статья

125-я "сталинской" (1936 г.) конституции СССР. Говорят, эта

статья была сформулирована Н. Бухариным. Бухарин очень

умело оперировал неоднозначными формулировками. Статья

125-я не утратила своей коварной синтаксической двусмыс-

ленности и превратилась в статью 50-ю ныне действующей кон-

ституции 1977 года, на которую опираются легалисты сегодня.

В последней (1977 г.) редакции конституции СССР статья

48-я гарантирует трудящимся "право участвовать в управле-

нии государственными и общественными делами" (как, в ка-

кой мере, посредством каких обеспечивающих это участие

механизмов, в ней не сказано). А вышеупомянутая статья 50-я

конституции 1977 года гласит:

В соответствии с интересами народа и в целях укреп-

ления и развития социалистического строя гражданам

СССР гарантируются свободы: слова, печати, собраний,

митингов, уличных шествий и демонстраций.

Осуществление этих политических свобод обеспечива-

ется предоставлением трудящимся и их организациям

общественных зданий, улиц и площадей, широким рас-

пространением информации, возможностью использова-

ния печати, телевидения и радио.

Не мудрствующий лукаво читатель полагает, что эта статья

конституций 1936-го и 1977-го гг. допускает перечисленные

выше "свободы" только "в целях укрепления и развития со-

циалистического строя", в упрочении коего и состоят "инте-

ресы трудящихся". За эти пределы статья 50-я не позволяет

ступить ни шагу.

Легалисты же упорно отстаивают свое прочтение 125-й и

50-й статей двух конституций: по их убеждению, эти статьи

констатируют, что "интересы трудящихся" и "укрепление

социализма" требуют предоставления трудящимся всех пере-

численных в обеих статьях свобод.

Главным теоретиком легальности действий правозащит-

ников является для В. Буковского А. Есенин-Вольпин. Ло-

гика А. Есенина-Вольпина представляется В. Буковскому не-

уязвимой. Поэтому я приведу большой отрывок из упомяну-

той книги В. Буковского, воспроизводящей оппозиционную

логику А. Есенина-Вольпина:

119

- Вы же советский человек, - говорит с напором со-

трудник КГБ, - а значит, должны нам помочь.

И что ты ему скажешь? Если не советский, то какой?

Антисоветский? А это уже семь лет лагерей и пять ссыл-

ки. Советский же человек обязан сотрудничать с нашими

доблестнымии органами - это ясно, как день. За что, к

примеру, меня выгнали из университета? За то, что не

соответствую "облику советского студента".

Между тем, доказывал Вольпин, никакой закон не

обязывает нас быть "советскими людьми". Граждана-

ми СССР - другое дело. Гражданами СССР все мы явля-

емся в силу самого факта рождения на территории этой

страны. Однако никакой закон не обязывает всех граж-

дан СССР верить в коммунизм или строить его, сотруд-

ничать с органами или соответствовать какому-то мифи-

ческому облику. Граждане СССР обязаны соблюдать пи-

санные законы, а не идеологические установки.

Далее, понятие советской власти. Вы против совет-

ской власти или за? Я могу думать что угодно, но если я

официально заявляю, что против, - это уже антисовет-

ская пропаганда. Опять семь плюс пять. Что же мне -

лгать? Или сознательно нарушать законы? Однако этого

и не требовалось. Согласно Конституции СССР, полити-

ческую основу советской власти составляет власть сове-

тов депутатов трудящихся, тот самый бутафорский ор-

ган, который на деле имеет меньше власти, чем рядовой

милиционер. Ни о какой партии в этом разделе Консти-

туции и помина нет.

- Возражаю ли я против власти некоего парламента,

который называется Совет депутатов трудящихся? -

рассуждает Вольпин. - Нет, не возражаю. Тем более, что

абсолютно нигде не сказано, что он должен быть одно-

партийным. Название, конечно, можно было бы приду-

мать и получше.

Это рассуждение было чрезвычайно важным, так как

на практике власти автоматически объявляли антисовет-

ским все, что им не нравилось. Рассуждая же строго юри-

дически, никто из нас не совершал преступления, пока

не выступал прямо против власти советов депутатов тру-

дящихся. А кому она мешает?

Создавая законы в основном для пропаганды, а не для

исполнения, наши идеологи перемудрили. Им, в сущно-

сти, ничего не стоило написать вместо Конституции: "В

120

СССР все запрещено, кроме того, что специально раз-

решено решением ЦК КПСС". Но это, наверное, выз-

вало бы лишние трудности, несколько шокировало бы

соседние государства. Сложнее стало бы распространять

свой социализм за рубеж, легковерным людям. А пото-

му они понаписали в законах много свобод и прав, ко-

торых просто не могли бы допустить, - справедливо счи-

тая, что не найдется таких отчаянных, чтобы потребовать

от них соблюдения этих законов.

Поэтому идея Вольпина в переводе на человеческий

язык с машинного сводилась к следующему:

Мы отвергаем этот режим не потому, что он называет-

ся социалистическим: что такое социализм, никакой за-

кон не определяет, и, следовательно, граждане не обя-

заны знать, что это, - а потому, что он построен на про-

изволе и беззаконии, пытается навязать силой свою иди-

отскую идеологию и заставляет всех лгать и лицемерить.

Мы хотим жить в правовом государстве, где закон был

бы незыблем и права всех граждан охранялись бы, где

можно было бы не лгать - без риска лишиться свободы.

Так давайте жить в таком государстве. Государство -

это мы, люди. Какими будем мы, таким будет и госу-

дарство. Данные нам законы при внимательном рассмот-

рении вполне позволяют такую интерпретацию. Давайте

же - как добрые граждане нашей страны - соблюдать

законы, как мы их понимаем, то есть как они написаны.

Мы не обязаны подчиняться ничему кроме закона. Да-

вайте защищать наш закон от посягательств властей.

Мы - на стороне закона. Они - против. Конечно, в со-

ветских законах есть много абсолютно неприемлемого.

Но разве граждане других, свободных стран довольны

всеми своими законами? Когда закон гражданам не нра-

вится, они законными средствами добиваются его пе-

ресмотра.3

Правозащитники игнорируют все партийные и юридиче-

ские документы, утверждающие коммунистическую партокра-

тию, как неконституционные, ибо, по их убеждению, в консти-

туциях СССР монопартократия не постулирована. Ограничусь

и я рассмотрением лишь одного документа - конституции

СССР.

Рассуждение А. Есенина-Вольпина не требует перевода "на

человеческий язык с машинного", ибо оно построено соответ-

ственно человеческой, а не машинной логике. Правда, на пер-

121

вый взгляд кажется, что машина, получившая приказание

рассмотреть только один раздел конституции и не запрограм-

мированная понятием преамбулы как препостулата, относя-

щегося ко всем разделам данного документа, рассуждала бы

именно таким образом. Но человек А. Есенин-Вольпин изучил,

несомненно, всю конституцию. Поэтому он прибегает к ого-

ворке, для машины пока еще немыслимой, и мимоходом под-

черкивает свою опору лишь на один, тактически ему удобный

раздел конституции (Глава X "Основные права и обязанности

граждан" конституции 1936 г. и глава 7-я "Основные права,

свободы и обязанности граждан" раздела II "Государство и

личность" конституции 1977 г.) :

Ни о какой партии в этом разделе конституции и по-

мину нет. (Курсив Д. Ш.)

Ну, а в других разделах?

В отличие от синтаксически двусмысленной статьи о свобо-

дах, приведенной выше, в конституции имелись до 1977 года и

наличествуют теперь формулировки вполне однозначные. Так,

преамбула, безусловно относящаяся ко всей конституции

1977 года, ныне гласит:

Выполнив задачи диктатуры пролетариата, Советское

государство стало общенародным. Возросла руководя-

щая роль Коммунистической партии - авангарда всего

народа. (Курсив Д. Ш.)

А в статье 6-й раздела I "Основа общественного строя и

политики СССР" уточнено, что следует понимать под "руково-

дящей ролью" и "авангардом всего народа" (заметьте -

всего) :

Статья 6. Руководящей и направляющей силой совет-

ского общества, ядром его политической системы, госу-

дарственных и общественных организаций является

Коммунистическая партия Советского Союза. КПСС су-

ществует для народа и служит народу.

Вооруженная марксистко-ленинским учением, Ком-

мунистическая партия определяет генеральную перспек-

тиву развития общества, линию внутренней и внешней

политики СССР, руководит великой созидательной дея-

тельностью советского народа, придает планомерный, на-

122

учно обоснованный характер его борьбе за победу ком-

мунизма. (Курсив Д. Ш.)

В конституции, действовавшей до 1977 года, партократия

откровенно легализовалась еще и статьей 126-й, уточняющей и

конкретизирующей смысл преамбулы к основному закону

СССР. Цитирую:

Статья 126. В соответствии с интересами трудящихся

и в целях развития организационной самодеятельности и

политической активности народных масс гражданам

СССР обеспечивается право объединения в обществен-

ные организации: профессиональные союзы, кооператив-

ные объединения, организации молодежи, спортивные и

оборонные организации, культурные, технические и на-

учные общества, а наиболее активные и сознательные

граждане из рядов рабочего класса, трудящихся кресть-

ян и трудовой интеллигенции добровольно объединяют-

ся в Коммунистическую партию Советского Союза, яв-

ляющуюся передовым отрядом трудящихся в их борьбе

за построение коммунистического общества и представ-

ляющую руководящее ядро всех организаций трудящих-

ся, как общественных, так и государственных. (Курсив Д. Ш.)

Действительно, "абсолютно нигде не сказано", что бута-

форский советский "парламент" или бутафорские же советы

"должны быть однопартийными". Но "руководящей и направ-

ляющей силой...", "ядром...", "основой государственных и об-

щественных" учреждений и организаций в СССР, а следова-

тельно и советов, и органов информации (в том числе прес-

сы) , и судебных, и административных органов, и других пар-

тий, ежели КПСС их создаст себе на подмогу, и т. д. и т. п., -

является единственная объявленная в конституции партия -

КПСС.

Я не признаю такой конституции основанием для своего

общественного поведения. А вы признаете? Тогда прекратите

тяжбу с КПСС и доверьтесь ее узаконенной коституцией руко-

водящей и направляющей роли во всех сферах советской жиз-

ни. Ибо успешно "трясти перед носом конституцией" (В. Бу-

ковский) оппозиции удается только при достаточной юридиче-

ской малограмотности собственника данного носа. Чуть более

осведомленный представитель власти раскроет конституцию

на других страницах и освежит в памяти оппозиционеров

123

формулировки, недвусмысленно узаконивающие партократию.

А. Есенин-Вольпин призывает "соблюдать законы, как мы

их понимаем, то есть как они написаны" (Курсив Д. Ш.).

Понимать, разумеется, можно все, что угодно, так, как

толкователю это представляется правильным или удобным.

Написан же основной советский закон однозначно. И даже

международные документы, подписанные СССР, ничего в этом

не меняют: как толковать и применять все подписанное (вклю-

чая и Хельсинское соглашение), надлежит решить, согласно

конституции СССР, все той же КПСС - руководящей и на-

правляющей силе, ядру государственных и общественных ор-

ганизаций, определяющей "линию внутренней и внешней по-

литики СССР".

Можно, конечно, легально добиваться изменения некото-

рых второстепенных советских законов. Например, закона о

пенсиях, или о совместном или раздельном обучении мальчи-

ков и девочек, или о ношении или неношении школьной фор-

мы и т. п. (сегодня - можно: КПСС разрешает).

Можно многое выиграть, хорошо зная законы и отстаивая

свои права, запечатленные в уголовно-процессуальном, в пен-

сионном, трудовом, жилищном и прочих частных аспектах со-

ветского законодательства. Нескончаемые потоки жалоб, хо-

датайств и апелляций непрерьюно циркулируют между граж-

данами и официальными инстанциями СССР. Их рассмотрени-

ем заняты гигантские армии чиновников. Эффективность хо-

датайств и жалоб невысока, но все-таки восстановления закон-

ности во множестве частных случаев удается добиться. В ка-

честве служебного лица, депутата сельского совета и просто

сочувствующего наблюдателя я много лет с переменным успе-

хом занималась поисками управы на беззаконие в бытовых и

трудовых вопросах. Но посягательство на всевластие КПСС в

управлении обществом и государством изначально квалифи-

цировалось и квалифицируется ЦК-ГБ как посягательство на

государственный строй СССР. Таковым оно и является, ибо

однопартийность и произвол ("направляющая и руководящая

роль") слитой с государственной властью и единственной в

стране партии есть практическая и конституционная основа

советского строя. Среди основоположников этого строя были

юристы и весьма не простодушные люди. Они своевременно

озаботились тем, чтобы реальность советского права консти-

туционно предопределялась критериями их партии.4 И введе-

ние в это право каких-либо внепартийных критериев есть в

СССР неконституционная акция. Кстати, преамбула конститу-

124

ции 1977 года однозначно провозглашает, что "Высшая цель

Советского государства - построение бесклассового ком-

мунистического общества..." и объявляет строительство ком-

мунизма - в том числе и в идеологическом плане - главной

задачей "социалистического общенародного государства".

Таким образом, приведенные В. Буковским слова А. Есенина-

Вольпина: "...никакой закон не обязывает всех граждан СССР

верить в коммунизм или строить его", - опровергаются наи-

более общими положениями конституции, предшествующими

изложению ее статей.

Даже УПК РСФСР узаконивает партократический произ-

вол. В новейшей его редакции отчетливо сказано, что суд ру-

ководствуется законом и "социалистическим правосознани-

ем" (Курсив Д. Ш.). Даже не "социалистическим правом", а

"правоСОЗНАНИЕМ". Последнее слово позволяет законно

расширить право до произвола ("сознания") суда, "ядром"

которого (как и "ядром" прочих государственных и общест-

венных организаций) конституционно является КПСС. Зна-

чит, и УПК есть один из инструментов монопартократии.

В. Буковский цитирует один из трагических документов

движения правозащитников:

"Мы обращаемся к мировой общественности и в пер-

вую очередь - к советской. Мы обращаемся ко всем, в

ком жива совесть и достаточно смелости.

Требуйте публичного осуждения этого позорного про-

цесса и наказания виновных.

Требуйте освобождения подсудимых из-под стражи.

Требуйте повторного разбирательства с соблюдением

всех правовых норм и в присутствии международных

наблюдателей.

Граждане нашей страны! Этот процесс - пятно на че-

сти нашего государства и на совести каждого из нас. Вы

сами избрали этот суд и этих судей - требуйте лишения

их полномочий, которыми они злоупотребили. Сегодня

в опасности не только судьба подсудимых - процесс над

ними ничуть не лучше знаменитых процессов тридцатых

годов, обернувшихся для нас всех таким позором и та-

кой кровью, что мы от этого до сих пор не можем оч-

нуться", - писали в своем обращении к мировой об-

щественности Л. Богораз и П. Литвинов".5

Речь идет о процессе Гинзбурга, Галанскова, Лашковой и

Добровольского (1968 г.).

125

Слова: "Этот процесс - пятно на чести нашего государ-

ства"- ошибка авторов обращения.

Этот процесс не пятно на чести партократического госу-

дарства, а проявление его существа. Если, согласно статье 126-й

главы 10 действовавшей тогда конституции СССР, КПСС пред-

ставляет "руководящее ядро всех организаций..., как общест-

венных, так и государственных", то кому, как не ей, опреде-

лять цензурную политику СССР и кары за ее нарушение? "Мо-

нополия легальности" (Ленин) - основа политики партии, а

партийные решения при такой конституции имеют силу зако-

на. Следует поэтому либо смириться с приоритетом КПСС во

всех сферах жизни "нашего государства", либо перестать ссы-

латься на документ, беззастенчиво постулирующий необъят-

ную и всепроникающую власть партократии над государством

и обществом. Нельзя одновременно и признавать конститу-

цию СССР, и восставать против партийных решений в столь

важных вопросах.

Парадоксально переосмысливая советскую тоталитарную

конституцию как документ, утверждающий демократию, пра-

возащитники понимают, что на деле партократия с демокра-

тическим правом несовместима:

- Но ОНИ же не могут обойтись без произвола, -

возражали Алику. - Если они будут строго соблюдать

законы, они просто перестанут быть коммунистическим

государством.

- На самом деле я тоже так думаю, - заговорщицки

шепотом соглашался Алик. И все смеялись.

- Чудак ты, Алик, - говорили ему. - Ну, кто же бу-

дет слушать тебя с твоими законами? Как сажали, так

и будут сажать. Какая разница?

- Ну, если кто-то нарушает законы, ущемляет мои за-

конные права, я как гражданин обязан протестовать.

Мало ли какая банда преступников попирает законы -

это не означает, что я перестаю быть гражданином. Я

обязан бороться всеми законными средствами. Преж-

де всего - гласностью.

И опять все смеялись: Гласности захотел! Где ж ее

взять, гласность? Газета "Правда", что ли, поможет?6

Здесь заключен тупик. И не столько практический (потому

что в жизни люди сообразуются все-таки куда чаще со здра-

вым смыслом, чем с отвлеченными принципами), сколько те-

оретический.

126

"Если они будут строго соблюдать законы", они не "пере-

станут быть коммунистическим государством". У них узако-

нено все необходимое, чтобы таковым оставаться.

Игнорируя эту особенность партократического законода-

тельства, В. Буковский предлагает подданным партократии

вести себя так, словно реальности тоталитарного мира не

существует, и тем образовать иную реальность:

Представьте, что вы попали в компанию бандитов и

пытаетесь обращаться к ним, как к благовоспитанным,

приличным людям. Идея фактически состояла в том,

чтобы не признавать реальности, а - подобно шизофре-

никам - жить в своем воображаемом мире, в том мире,

который мы желали бы видеть. Казалось бы, сумасшед-

шая затея.

Но в том-то и вся штука с коммунистами, что при-

знать реальность созданной ими жизни, усвоить их пред-

ставления - значит самим стать бандитами, доносчика-

ми, палачами или молчаливыми соучастниками. Власть -

это всего лишь согласие подчиняться, и каждый, кто

отказывается подчиняться произволу, уменьшает его

на одну двухсотпятидесятимиллионную долю, а каж-

дый компромисс усиливает его.

И разве реальная советская жизнь - не воображаемый

шизофренический мир, населенный выдуманными совет-

скими людьми, строящими мифический коммунизм?

Разве все и так не живут двойной, а то и тройной

жизнью? Гениальность идеи состояла в том, что она унич-

тожала эту раздвоенность, напрочь разбивала все внут-

ренние самооправдания, которые делают нас соучастни-

ками преступления. Она предполагала кусочек свободы

в каждом человеке, осознание своей "правосубъектно-

сти", как выражался Вольпин. Иными словами, личную

ответственность. Это-то и есть внутреннее освобож-

дение.7

Действительно, "осознание своей правосубъектности" бес-

правным (конституционно бесправным) советским челове-

ком это есть и внутреннее освобождение, и необходимейшее

условие освобождения внешнего. Но элемент "право" в этой

"правосубъектности" заимствован из обихода другой право-

вой системы - демократической, альтернативной, а не тож-

дественной конституционному советскому толкованию прав

гражданина и объединений граждан.

127

Вот один из покоривших В. Буковского постулатов

А. Есенина-Вольпина:

...Гражданину нечего скрывать, не в чем оправды-

ваться - он лишь соблюдает законы. И чем более от-

крыто он это делает - тем лучше.8

А граждане и сейчас соблюдают законы открыто. Вот нару-

шать их приходится более или менее законспирированно. Се-

бя, впрочем, можно уговорить и в обратном, но преобразовать

посредством самовнушения окружающую гражданина реаль-

ность нельзя. Тем более, что большинство граждан склонно

действовать законопослушно.

Предположим, что такую точку зрения усвоит значи-

тельное число людей. Где тогда будет ЦК со своими

идеологическими установками? Что будет делать КГБ со

всей армией стукачей?9

Поскольку соблюдать законы в сфере действия конститу-

ции СССР означает подчиняться диктату КПСС, то в случае об-

ращения "значительного числа людей" к законопослушности

"ЦК со своими идеологическими установками" пребудет на

своем месте, а "КГБ со своей армией стукачей" будет охотить-

ся, как и сегодня, за незначительным числом людей, которые

соблюдать основные законы партократии так и не захотят.

Или их не "усвоят", почему этих оригиналов и будут призна-

вать ненормальными: большинство-то усвоило, а поведение

большинства принято считать нормой...

Все зло оттого, что большинство практически (не душой,

но делом) признает КПСС "руководящей и направляющей

силой", определяющей "линию внутренней и внешней полити-

ки СССР", "ядром" всех существующих в СССР государствен-

ных и общественных институций. А героические правозащит-

ники, сознают они это или не сознают, явочным порядком

внедряют в советские обстоятельства инородную для послед-

них демократическую систему прав. В этом их великая исто-

рическая роль. И партократия их из-за этого ненавидит.

128

О ПРАВЕ НА БЕЗЗАКОНИЕ

В. Буковскому представляется, "что отвечая беззаконием

на беззаконие, никогда не обретешь законности.

...Так же, как, отвечая насилием на насилие, можно толь-

ко увеличить насилие, а отвечая ложью на ложь - никогда

не получишь истины."10

И он входит в тупик. Ни одно из абсолютизированных им

обобщений не выдерживает проверки его же собственной

жизнью.

Порок этого эффектного рассуждения - дважды повто-

ренное автором "никогда". Социальные абсолютизации не

бывают верными: они не исчерпывают частных и группо-

вых (категорийных) сторон явлений и опираются только на

их общую сторону.

Допустим, что мы хорошо прочитаем конституцию СССР

и увидим, что партократия в СССР узаконена. Следует ли

отказаться от борьбы с партократией на том основании, что

она себя узаконила? Я твердо уверена, что и Буковский

не отказался бы от борьбы, даже решительно разочаровавшись

в букве и духе конституции СССР. На дурной закон следует

отвечать борьбой за его исправление или отмену. В демокра-

тических обстоятельствах такая борьба узаконена. С точки

зрения партократии и ее конституций, борьба против партий-

ной воли, воплощенной в дурном законе, противозаконна.

Следует ли отказываться от этого беззакония в борьбе

с партократией?

Ощущать свои оппозиционные к партийной воле дейст-

вия как законные подданный партократии может лишь в том

случае, если он отвергает систему отсчета партократии и

руководствуется правовыми нормами, партократии чужды-

ми. Такое правосознание за шестьдесят с лишним лет из соз-

нания подсоветских людей почти вытравлено. Это право-

сознание надо формировать, формулировать, кропотливо

внедрять в человеческое сознание, не удивляясь тому, что

толпы людей не поддерживают сегодня невнятных для них

акций правозащитников. Немыслимо формировать в созна-

нии подданных партократии демократические правовые

критерии и другие системы отсчета, неприемлемые для пар-

тократии, исключительно и только открыто: партократия

этого не разрешит.

Конспирация, если подходить к вопросу максималистски,

как подходит В. Буковский, есть один из синонимов прит-

129

ворства, лжи. То же - и неоткровенность со следователями

или стукачами. Однако истинная, а не партократическая

законность в зоне господства КПСС не победит без примене-

ния такого "беззакония" и такой лжи.

Группа юношей, создавшая конспиративную организа-

цию, в которую вошел и подросток Буковский, не знала,

зачем она это сделала, и самораспустилась. Из этого вы-

растает в книге зрелого В. Буковского вывод о тщете вся-

кой организации.

У меня другой личный опыт. Наша открытая группа сло-

жилась в 1944 г. стихийно из нескольких друзей, стремив-

шихся всерьез разобраться в том, что такое советский строй,

как он соотносится с классическим марксизмом и заветами

Ленина, в которые мы тогда верили.

В то время, полагая, что настоящее социалистическое

право - хорошее право и что власть имущие его искажают,

мы и свои криминальные доклады читали открыто, и следо-

вателям говорили о себе все. Мы пытались доказать им свою

правоту. Но с их точки зрения, и конституционной, и са-

мосохранительной, были правы они: мы, сами того не осозна-

вая, чувствовали, мыслили и действовали в иной, несоветской,

правовой системе. После освобождения я боролась против

тоталитарного правосознания окружающих уже иначе, поче-

му и смогла проработать не два-три года, а тридцать лет.

Коспирация противоестественна, если возможно кон-

фликтное самосовершенствование общества и государства

в правовых рамках последнего. И конспирация морально

оправдана, если правопорядок данного государства, юриди-

ческий или фактический, или и юридический и фактический,

как это имеет место в СССР, исключает легальное рассмотре-

ние и критику фундаментальных основ данного строя.

Нельзя подходить с одним и тем же ключом к разным

замкам.

Конспиративность или открытость деятельности лица

и группы сами по себе ни в коей мере не говорят о достой-

ности или недостойности этой деятельности.

Открытая КПСС не лучше подпольной в некоторые време-

ная РСДРП (б), а закрытая (по необходимости) редколлегия,

например, "Хроники текущих событий" или "Памяти" неиз-

меримо благороднее открытой редколлегии "Правды"11.

Все сказанное выше о тотальном отказе правозащитников

от "беззакония" и лжи относимо также и к их безоговороч-

ному отказу от силового сопротивления.

130

Мысль о том, что насилие может "только увеличить наси-

лие", - тоже выход в безвыходность, как любая житейская

или политическая абсолютизация. Вряд ли стоит внушать

разумным, живым, доброкачественным в массе своей элемен-

там злокачественной (параноидальной, по словам В. Бу-

ковского) структуры постулат категорического отказа от

силовой самозащиты. На вопрос о применении или неприме-

нении силы в борьбе против насилия однозначно ответить

нельзя. Решение диктуется обстоятельствами.

Сегодня, я думаю, среди правозащитников нет человека,

который осуждал бы афганцев за сопротивление оккупантам

или осудил бы в подобном случае Польшу. Почему же для

подданых диктатуры наперед исключается для любых обстоя-

тельств такая возможность?

В. Буковский пишет:

"Близорукая политика бесконечных уступок и компро-

миссов создала это чудовищное государство, вскормила его

и вооружила. Затем, не придумав ничего лучшего, вскорми-

ла и вооружила Гитлера и поставила все человечество перед

необходимостью воевать за то, какого цвета будут в мире

концлагеря - красные или коричневые. Выбирайте теперь -

рабство или смерть. Другого выхода ваши теоретики вам не

оставили.

Нет, ни атомные бомбы, ни кровавые диктатуры, ни

теории "сдерживания" или "конвергенции' не спасут демокра-

тии. Нам, родившимся и выросшим в атмосфере террора, из-

вестно только одно средство - позиция гражданина".12

И ниже:

"Есть качественная разница в поведении одного челове-

ка и человеческой толпы в крайней ситуации. Народ, нация,

класс, партия или просто толпа - в экстремальной ситуации

не могут пойти дальше определенной черты: инстинкт само-

сохранения оказывается сильнее. Они могут пожертвовать

частью, надеясь спасти остальное, могут распасться на груп-

пки и так искать спасения. Это-то их и губит...

...Быть одному - огромная ответственность. Прижатый

к стенке, человек осознает: "Я - народ, я - нация, я - партия,

я - класс, и ничего другого нет". Он не может пожертвовать

своей частью, не может разделиться, распасться и все-таки

жить. Отступать ему больше некуда, и инстинкт самосохра-

нения толкает его на крайность - он предпочитает физи-

ческую смерть духовной."13

Как же так: с одной стороны, "близорукая политика

131

бесконечных уступок и компромиссов" создала партокра-

тию; с другой - ни военная самозащита, ни сильная

власть,14 ни политика сдерживания (конвергенция в этом

ряду вроде бы ни к чему; ее бы следовало отнести к уступ-

кам и компромиссам) "не спасут демократии". Только по-

зиция гражданина. Но что есть позиция гражданина в усло-

виях демократии, осаждаемой партократией? Какую линию

поведения она диктует? Может быть, все-таки политику сдер-

живания и неотступления с рубежей еще не тоталитарного

мира? А может быть, кое-где и наступление?

А позиция гражданина в партократическом обществе -

какую линию поведения диктует она? Известны ситуации,

когда "народ, нация, класс, партия или просто толпа" идут

"дальше определенной (?) черты". Инстинкт социального

самосохранения, подкрепленный определенным миропонима-

нием или мироощущением, может оказаться сильнее страха

и заставить сражаться. Побеждают и смертию смерть поправ.

Навсегда ли такая альтернатива - смерть физическая или

смерть духовная? А борьба и победа исключаются априори

на все времена?

Почему настойчиво, в разных местах повествования, воз-

никает еще одна жесткая альтернатива: "воевать за то, ка-

кого цвета будут в мире концлагеря - красные или коричне-

вые"? Или и того хуже - "рабство или смерть"? Разве воен-

ное сопротивление Гитлеру привело к концлагерям в Англии,

Франции, США, Скандинавии и т. д.? Не привело ни в одной

из стран, в которой не оказались после войны у власти ком-

мунисты. Нагляднейшие тому примеры - Западная Германия

и ГДР, Западная Европа и Европа Восточная.

Весьма знаменателен и такой разговор между В. Буков-

ским и А. Есениным-Вольпиным:

"- Ну, а что ты будешь делать, Алик, если завтра они

изменят законы так, что не останется возможности их толко-

вать по-твоему? - спросил я Алика.

- Тогда я, видимо, перестану быть гражданином этой

страны.

Это было уже совсем непонятно простым смертным.

Что ж, через границу бежать? Алик же пускался в длинные

рассуждения о праве гражданина на выезд из своей страны

и, конечно, на въезд в нее, ссылаясь при этом на какую-то

Декларацию прав человека. Все только плечами пожимали:

"Эк загнул!" Интересно, сколько из них, пожимавших тогда

плечами, через семь-десять лет оказались в Вене, Риме, Тель-

Авиве, Нью-Йорке? И только Вольпин, верный себе до кон-

132

ца, из окна вагона, уходящего на Вену, произнес речь о борь-

бе за свободу въезда..."15

Ну, что ж, я тоже пишу эти строки в Иерусалиме. Но там

осталось 260 миллионов граждан, которые не уедут. А те,

кто волен их выпускать или не выпускать, не стоят на месте:

они надвигаются на остальную часть мира. И если отказаться

и здесь, в этом мире, даже от "политики сдерживания", то куда

же "пожимающие плечами" будут тогда эвакуироваться?

Им останется только выстроиться в ряды, каждому у своей

стенки, и предпочесть смерть физическую смерти духовной.

Или пойти под иго, впрячься в ярмо уже всей планетой. Или

сопротивляться. Ведь геноцид в Камбодже, почти истреблен-

ный народ Мео и тонущие в океане вьетнамские беженцы -

жертвы и результат отступления и компромисса, а отнюдь

не политики "сдерживания" или превентивного наступле-

ния! Это результаты "бесконечных" уступок и компромис-

сов". Как же все-таки быть?

Я говорю, разумеется, о принципе сопротивления или

сдачи, а не о конкретных политических или военных опера-

циях, о которых здесь рассуждать неуместно.

В практической жизни, вне большой политики В. Буков-

ский от самозащитного насилия не отказался. Он вспоми-

нает, как донесли на него в лагере двое блатных и тем чуть

было его не погубили:

"Чего только они не врали! Будто я приходил в их барак,

и они слышали, как я объяснял весь план бунта каким-то

людям, теперь уже находившимся в тюрьме, под следствием

по этому делу. Получалось у них, что я самый главный идей-

ный вдохновитель и организатор заговора. И как я ни доказы-

вал, что никогда не был в том самом бараке, не знал тех лю-

дей, да и этих двоих впервые вижу, - ничего не помогло.

Их двое - я один. А двух свидетелей больше чем достаточ-

но, чтобы упечь человека под расстрел. Ну, в крайнем слу-

чае, на 15 лет особого режима.

Вышел я от следователя как убитый. Все, крышка. Ясно

было, что это работа КГБ. Не могли в Москве расправить-

ся - здесь добить решили. Пятнадцать лет - вся жизнь к чер-

ту, ни за что ни про что.

По дороге в барак опять встретил блатных.

- Ну, что следователь?

Я рассказал все как было. Объяснил свою догадку насчет

КГБ.

- Постой, а какие эти двое? А, из шестого барака...

- Да ты не горюй, что-нибудь придумаем.

133

Что они могут придумать? Будто обухом по голове бы-

ла для меня вся эта история. В каком-то полузабытьи пошел

я в барак и лег на нары. Гул голосов, шарканье ног по полу -

все словно сквозь туман. Что я им сделал, этим подонкам?

Никогда не видал даже. Это было последнее, что мелькнуло

в голове, и я провалился куда-то, как в погреб.

Проснулся только утром, с головной болью, будто с пох-

мелья. Машинально оделся, пошел на поверку, в столовую,

на работу - ничего кругом не вижу, как в сумерках. Только

в голове словно сверчок свиристит.

К вечеру, возвращаясь с работы, опять повстречал вчераш-

них ребят, что спрашивали меня после следователя.

- А, привет! Чего невеселый? Видал, как твои свидете-

ли с утра на вахту ломанулись - отказываться от показаний?

Как лоси!

Оказалось, ночью поймали их блатные где-то на произ-

водстве, в ночную смену. Что уж с ними делали, не знаю.

Что можно сделать с человеком, чтобы он чуть свет побежал

сломя голову отказываться ото всех своих показаний?

Так эта история и кончилась для меня ничем. Пронесло

стороной. Через полгода был суд в зоне. Осудили каких-то

четверых ребят: одного - к 14 годам, двоих - к 12, четвер-

того - к 10 особого.

А года через полтора, когда один из моих лжесвидетелей

уже освободился, пришло известие, что его убили. Так

часто бывало: освободится какой-нибудь шибко "исправив-

шийся", и через некоторое время приезжает вдруг следо-

ватель узнавать, с кем он враждовал да кто ему мстить соби-

рался. Что ж тут узнаешь, если он пол-лагеря продал? Обычно

на вечерней поверке объявляли: кто знал такого-то, завтра

с утра зайти в оперчасть. Чаще всего дорогой из лагеря и убива-

ли - сбрасывали под поезд или резали. А если здорово на-

солил кому, то и дома находили.

Второй должен был освободиться со мной в один день.

Надо же быть такому совпадению. И чем ближе к этой дате,

тем тоскливее он на меня поглядывал издали. Не ждал он

свободы, не радовался ее приближению. Ладно, не гляди,

не трону. Хватит с тебя и этих переживаний".16

Поди разбери тут, увеличилась ли в мире сумма насилия

или уменьшилась из-за того, что одного негодяя избили, вто-

рого убили и сделали это, не вдаваясь в их биографии, может

быть, искореженные тем же насилием. Зато Владимир Буков-

ский, достойный, сильный и честный человек, был спасен.

И его реакция на свое спасение вполне естественна.

134

Он, впрочем, и не сам себя защитил, - это сделали за него

другие. Но и особого возмущения их поступком в его рас-

сказе не ощущается.

Но как только вопрос о силовом сопротивлении насилию

переносится в социальную плоскость, возникает замкну-

тый круг, из которого невозможно вырваться ни с помо-

щью чувства, ни с помощью логики:

"Это ведь всегда так заманчиво, так просто и оправдано:

разве не справедливо отплатить злодеям той же монетой?

Ответить на красный террор - белым террором, а на белый -

красным. Смотрите, они пытают нас, это звери, а не люди!

Почему же нельзя пытать их? Глядите, они открыто воруют

у нас - чего же мы ждем? Безнаказанность только поощряет

их, развязывает им руки. И раз государство - все равно

насилие, то почему ж не насиловать ради справедливости,

ради их же спасения?

Что ж, может быть, для них, уходивших с аккуратными

сверточками к Летнему саду, это казалось бесспорным. Я же

родился в год, когда все человечество, желая того или нет,

истребляло себе подобных ради того, какие будут на земле

концлагеря - красные или коричневые. Не было у них иного

выбора. Похоже было, что выход так до сих пор и не най-

ден - как раз в это время американцы начали бомбить Север-

ный Вьетнам.

Ясно мне было одно - освобождение не приходит к чело-

веку извне. Оно должно прийти изнутри, и пока большинство

из нас не освободилось от подпольной психологии, от жажды

справедливости, по-прежнему будут сидеть по кухням наши

потомки и спорить: когда же все это началось? - Точно му-

равьи на дне кружки."17

Здесь что ни слово - то ошибочное обобщение, или смещен-

ное истолкование, или искусственная альтернатива.

Смещение первое: вечный спор между безоговорочными

сторонниками ненасилия и людьми, допускающими силовую

самозащиту, идет не об отмщении, не о праве вести себя

так же, как ведут себя насильники; спор идет лишь о том,

как, что и когда в принципе допустимо и целесообразно

противопоставить насилию.

Если поработители действуют в сфере грубо физической

и одновременно запрещают порабощенным даже обсуждать

вслух свое положение и если при этом у порабощенных по-

является некая гипотетическая возможность вырваться из-

под ига силой, то как им быть? Использовать ли такую воз-

можность? То же относится и к обществам, на которые над-

135

вигается порабощение. В принципе - можно ли им защи-

щаться силой или нельзя?

Смещение второе: "...освобождение не приходит к че-

ловеку извне. Оно должно прийти изнутри..."

Тривиальнейшим образом замечу, что к самому В. Бу-

ковскому, внутренне давно свободному, но уже готовивше-

муся умереть в тюрьме, освобождение пришло извне (в

самом буквальном смысле этого слова). К Западной Герма-

нии в 1945 году оно тоже пришло извне. Русские крестья-

не в 1861 году получили свободу извне своего сословия.

И если речь идет не о метафизических категориях абсолют-

ной, полной, чисто духовной и т. п. свободы, то примеров

установления более мягких, более выносимых, более прием-

лемых, удовлетворительных обстоятельств личного и общест-

венного существования посредством действий извне в мире

бесчисленное множество. Как расценивать акцию Израиля

по освобождению заложников в Уганде (операцию Энтеб-

бе) ? Надо было предоставить заложникам освобождаться

из лап Иди Амина посредством собственного и его внутрен-

него раскрепощения? Или физически вырвать пленников из

них?

Мне возразят, что я путаю абсолюты с бытовыми и по-

литическими ситуациями. Но нам ведь и предлагают абсо-

лютные решения для земных историко-политических обстоя-

тельств. И кроме того, абсолюты должны охватывать все,

в том числе и быт!..

Смещение третье: "красный террор" и "белый террор",

бомбы террористов, "уходивших с аккуратными сверточка-

ми к Летнему саду", и бомбы американцев во Вьетаме отож-

дествлены и уравнены друг с другом.

"Белый террор" был реакцией на "красный террор" и

сослужил плохую службу движению, которое могло стать

для России спасительным. Но, к несчастью, не стало. "Крас-

ный террор" против российского общества так же, как и

"аккуратные сверточки" террористов-народников в Рос-

сии XIX века, был чудовищно не нужен. Все свои проблемы,

поддающиеся человеческому решению (правовые, экономи-

ческие, национальные и пр.) Россия 1860-х-1910-х гг. могла

решать и постепенно решала - в борьбе, с переменным ус-

пехом, с эксцессами и рецидивами, но решала - эволюиион-

но. Проблемы носили фундаментальный, имеющий мощные

корни характер; и "аккуратные сверточки" не ускоряли

их разрешения нисколько. А "красный террор" сделал эти

решения и вовсе немыслимыми. Мне скажут, что теперь,

136

мол, легко судить. В ответ я предложу обратиться к журна-

лам, письмам и мемуарам того времени, и мы увидим, что

и тогда существовали разные точки зрения на вопрос, откры-

то о себе заявлявшие. Было предсказано все, что произош-

ло позднее. Вопрос о насилии и ненасилии нельзя разрешить

однозначно, на все времена и ситуации.

Бомбами во Вьетнаме американцы пытались остановить

на одном из (еще!) далеких от Америки рубежей нашествие

тоталитаризма на окружающий мир. Тогдашнее правительст-

во США капитулировало перед жизнелюбием и близору-

костью управляющих этим правительством американских

граждан и оставило Вьетнам. Фронт насилия многократно

расширился и приблизился к США. Теперь, когда пишутся

эти строки, он уже в Сальвадоре - на американском конти-

ненте. Кроме того, из-за этой капитуляции (отказа от наси-

лия!) многократно - до геноцида - возрос уровень наси-

лия в Юго-Восточной Азии.

НУЖНЫ ЛИ ПРОГРАММЫ

В. Буковский рассказывает:

"Мы не играли в политику, не сочиняли программ "ос-

вобождения народа", не создавали союзов "меча и орала".

Нашим единственным оружием была гласность. Не пропа-

ганда, а гласность, чтобы никто не мог сказать потом - "я

не знал". Остальное - дело совести каждого. И победы мы не

ждали - не могло быть ни малейшей надежды на победу.

Но каждый хотел иметь право сказать своим потомкам:

"Я сделал все, что мог. Я был гражданином, добивался закон-

ности и никогда не шел против своей совести". Шла не поли-

тическая борьба, а борьба живого против мертвого, естествен-

ного с искусственным". 18

А еще через сорок страниц следуют выводы еще более

категорические:

"В том-то и вся штука, что, пока люди не научатся тре-

бовать то, что им принадлежит по праву, никакая революция

их не освободит. А когда научатся - революции уже не потре-

буется. Нет, не верю я в революции, не верю в насильствен-

ное спасение.

Легко представить себе, что произошло бы в этой стра-

не в случае революции: всеобщее воровство, разруха, резня

137

и в каждом районе - своя банда, свой "пахан". А пассив-

ное, терроризируемое большинство охотно подчинилось

бы любой твердой власти, т. е. новой диктатуре".19

В первом из этих отрывков представлена четкая полити-

ческая программа: только информировать в меру своих

личных сил общественность о том, что делает власть, без

привнесения каких бы то ни было своих оценок. Исполнять

этот свой долг без тени надежды на победу. Победа, по-види-

мому, должна состоять в том, чтобы граждане явочным поряд-

ком заставили партократию следовать тому, что оппозицио-

неры считают советской законностью.

Отбросим на мгновение спор о характере законности, во-

площенной в конституциях СССР. Для того, чтобы люди -

какое-то политически существенное число людей - научи-

лись "требовать то, что им принадлежит по праву", надле-

жит произвести революцию в их умах, вытеснив из послед-

них прочно и массово ими усвоенное партократическое право-

сознание - правосознанием демократическим. А это огром-

ная, кропотливая пропагандистско-воспитательная работа,

которую партократия без изощренной конспирации вести не

даст. Я не знаю, неизбежен ли зверский лик любой револю-

ции. В Чехословакии времен Пражской весны и в нынеш-

ней Польше звериные черты в ее обликах не проступили.

В СССР вопрос о характере революции пока что не актуа-

лен, ибо Кремлю всенародное восстание ни сегодня, ни

завтра не угрожает. Но я хорошо себе представляю реакцию,

которой ответит ЦК-ГБ на попытку значительного числа лю-

дей потребовать "то, что им принадлежит по праву", приз-

нанному в цивилизованных обществах.

В приведенном выше отрывке идет речь о гласности -

пусть не о пропаганде, но хотя бы о гласности. Зато в другом

месте книги сказано:

"Ну а наручники - их криком не снимешь, как нельзя

достигнуть свободы насилием. Сколько ни дергайся в на-

ручниках, они только еще больше затянутся.

Да разве они, эти трусливые чиновники, надевают нам

наручники? Мы просто не научились еще без них жить. Не

понимаем, что никаких наручников давно уже не суще-

ствует".

Странно, однако, едва пересекши границу "большой

зоны", мы в большинстве своем как-то автоматически нау-

чаемся жить без наручников. Здесь, где наручники появляют-

ся только на тех, кто действительно угрожает безопасности

общества ( и то не на всех и не всегда), они нам на наших

138

руках не грезятся. Разве что при воспоминании о вчераш-

нем дне. Или при мысли о неисключенном завтрашнем дне

народов, ныне наручниками не обремененных, но реализую-

щих доступную им свободу выбора так, что в большинстве

своем они вот-вот могут выбрать рабство. Как Германия

1933 года...

Действительно, человеку в наручниках - чего же дер-

гаться? Чтобы потуже затянулись наручники? Чтобы дали

еще и по шее? И крика его никто, кроме насильников, не

услышит. Всунут вдобавок кляп в рот - и вопрос решен.

И незачем ему размышлять о сопротивлении силой, ибо он

автоматически избавляется от этой проблемы: руки скова-

ны, рот заткнут. Ему необходима иная тактика. Надо преж-

де всего добиться, чтобы сняли наручники, вынули кляп

изо рта (не символические кляп и наручники, а реальные)

и выпустили если не в лагерь, то хотя бы в камеру.

Когда же принимаешь это рассуждение В. Буковского

за метафорическое обобщение, то странная получается метафора:

"Их криком не снимешь" - это может означать лишь

одно: молчи, откажись от упований на гласность, от надеж-

ды оказаться услышанным вне камеры. Но ведь это пол-

ностью противоречит тому, что сделали, и с великим успе-

хом, В. Буковский, Э. Кузнецов и другие, сумевшие с по-

мощью изощренной конспирации так крикнуть из своих зон,

что весь мир услышал! И ведь кое с кого после этого наруч-

ники были сняты...

"Никаких наручников давно уже не существует", - это

казалось бы одной из ныне распространенных вариаций на

тему об исключительно внутреннем и потустороннем раскре-

пощении, если бы не переполняющие книгу рассуждения о

все той же конституционной советской законности, якобы

утверждающей демократические права народа и гражданина.

Посмотрите же, что получается при обобщении не факти-

ческих перипетий героического и весьма активного противо-

стояния В. Буковского произволу ЦК-ГБ, а его деклара-

ций, рассыпанных в книге: ни организации, ни конспирации,

ни программы, ни пропаганды (в приведенном выше от-

рывке отменен даже крик), ни политики сдерживания, ни

сопротивления (там, где оно еще мыслимо) ! Что же

остается? Только бесстрастная гласность (фактографическая

информация о деяниях власти, обращенная к ее рабам и к

свободному миру) ? И внутренняя свобода, позволяющая

139

стоять на смерть перед лицом безжалостного насилия. И еще

надежда на чудо всеобщего обращения к истине ("...пока

люди не научатся требовать... если никто не сможет ска-

зать: "Я не знал...").

Так набожные евреи убеждены и свидетельствуют, что

в час, когда все без исключения евреи Земли соблюдут суб-

боту, придет Мессия...

Тот же принцип ("если бы все...") лежит и в основе уто-

пии "научного коммунизма":

"С того момента, когда все члены общества или хотя бы

громадное большинство их сами научились управлять госу-

дарством, сами взяли это дело в свои руки, "наладили" кон-

троль за ничтожным меньшинством капиталистов, за гос-

подчиками, желающими сохранить капиталистические за-

машки, за рабочими, глубоко развращенными капитализ-

мом, - с этого момента начинает исчезать надобность во

всяком управлении вообще".20

Но никогда все мы без исключения "или хотя бы гро-

мадное большинство" из нас не станем поступать одинако-

во. И потому не снимается с повестки дня объединение

родственно мыслящих людей и групп, пропаганда, а где они

есть, - защита таких обстоятельств, при которых нормальные

граждане (не бандиты и не тираны) могут хотя бы "говорить

и спорить", работать и торговать, оседать на земле и коче-

вать по ней, отстаивать свои идеалы по своему разуме-

нию без смертельного риска, ибо в своем большинстве люди

не склонны идти на явно смертельный риск без крайней

нужды в том. Одна только бесстрастная информация о собы-

тиях не обеспечит такого шага. Должно быть воспитано отчет-

ливое понимание того, к чему ведет геополитика партокра-

тии, к чему идет порабощенное ею общество. А это уже не

что иное, как пропаганда, ибо любое воспитание есть пропа-

ганда какого-то мироощущения и миропонимания.

ЕЩЕ РАЗ О КОНСПИРАЦИИ

В. Буковский рассказывает о своих взаимоотношениях

с надзирающей за диссидентами в "большой зоне" советской

охранкой почти идиллически:

"По сути дела, мы все так к ним привыкли, что не обра-

щали внимания на их присутствие. Делали свои дела, встреча-

140

лись с иностранными корреспондентами, собирали информа-

цию для "Хроники", отправляли за границу самиздат почти

у них на глазах. А что там было скрывать? О новых арестах,

обысках и судах я сообщал корреспондентам по телефону,

прямо из дому. Да и мне звонили, как в справочное бюро".21

Ничего я, честно признаться, в этом и следующих отрыв-

ках не понимаю. За что же вас арестовывали и судили, за

чем следили, ежели и впрямь нечего было скрывать??? Для

чего кагебисты дежурили у дома Буковского? Ведь сегодня

тотального, цепного, уже почти неуправляемого "большо-

го террора" в СССР нет: берут только людей, в чем-то как-

то действительно опасных власти!..

А следили плотно: "...зимой, в сильные морозы, когда

я выбегал за хлебом в булочную на углу, кто-нибудь из че-

кистов занимал мне очередь в кассу, другой вставал к при-

лавку, чтобы быстрее с этим разделаться и опять вернуться

в теплую машину. Иногда... мы стреляли друг у друга за-

курить"22.

И ходили следом, и знали все связанные с поднадзорны-

ми адреса:

" - Ну, ты скоро домой-то?

- Сейчас, погодите. Еще в два-три места заскочить надо.

Часам к двум ночи управлюсь."23

Если нечего было скрывать, если на бытии поднадзорных

не отражался надзор, зачем была затеяна вся эта комедия масок?

Но... не спешите: "Конечно, отправка за границу - дело

более секретное24, не терпит посторонних глаз. Для этого

были свои каналы, которые, сколько ни наблюдай, не уло-

вишь. Момент максимального риска сравнительно корот-

кий, а пока КГБ сообразит, в чем дело, пока отдает приказ,

пока этот приказ выполняет - уже и следа не осталось".

Значит, все-таки соблюдалась конспирация? И была нуж-

на? Тонкая, ловкая, неуловимая?

Нет, не нужна: "Да и не ожидал КГБ такой наглости,

чтобы у них под самым носом передавались за границу

самиздатские бумаги. Они по старинке искали каких-то

явочных квартир, паролей, тайников - мы же делали все

открыто".

Опять - "открыто"? А как же "дело более секретное",

которое "не терпит посторонних глаз", "свои каналы, ко-

торые, сколько ни наблюдай, не уловишь", сокращение

"момента максимального риска" настолько, чтобы через

миг от него "уже и следа не осталось"?25

141

То, о чем говорит здесь В. Буковский, - отнюдь не "от-

крытость", а имитация открытости - маскировка наиболее

важных и скрытных действий посредством открытости дейст-

вий, с точки зрения следящих, некриминальных или второ-

степенных.

Но что, если зеленая молодежь и люди, только-только

входящие в сопротивление, поверят этому кокетству мни-

мой открытостью и эффектным декларациям о нравственной

несовместимости по-настоящему свободных духом людей

с конспиративными уловками?

Солдаты идут в атаку в хаки, перебежками или по-плас-

тунски, а не шагают навстречу вражескому огню строем,

в парадной пестрой форме и во весь рост. Психическая

атака - исключение, а не правило. Время массового штурма

все-таки еще не пришло. Да и открытым действиям местно-

го значения типа забастовок, коллективных протестов и

демонстраций должна предшествовать основательная конспи-

ративная подготовка. Иначе так и будут участвовать в этих

акциях несколько человек, заведомо отдающих себя на рас-

праву насильникам. Необходимо беречь и себя, и друг дру-

га, и дело, если имеется дело. А у Буковского - имелось

дело, и он его мастерски делал - пользуясь конспирацией,

достаточно далекой от примитива.

ВМЕСТО ВЫВОДОВ

За время, когда писалась эта статья, мне довелось лиш-

ний раз убедиться в том, как сложно писать о взглядах актив-

но воспринимающего мир и события своего современника.

В. Буковский решительно выступил против односторонних

европейских пацифистских движений, объективно полезных

только Кремлю. Он отчетливо высказался в поддержку аф-

ганского сопротивления советской агрессии, предприняв

ряд действий в его поддержку. Эти его выступления - еще

одно убедительное свидетельство того, что абсолютизация

отказа от силового сопротивления в нынешних конкретных

исторических обстоятельствах неприемлема для того, кто

не хочет распространения коммунизма на всю планету. Не-

приятие одностороннего пацифизма и одностороннего разо-

ружения не может не означать готовности защищаться от

агрессии, если придется, и силой. По-видимому, В. Буковский

142

признает в определенных случаях допустимой такую форму

"политики сдерживания".

Думая уже много лет над тем, как бороться за сносную

правовую ситуацию в неправовых условиях, точнее - в усло-

виях конституционно легализованного бесправия, прихо-

дишь к определению тактики сопротивления как тактики

полифонической. Защита права, представленного пренебре-

гаемыми властью ее собственными законами, и права де-

мократического, вводимого, как это делают правозащит-

ники, явочным порядком; формы организации, наиболее

рациональные для тоталитарных условий (какие - это надле-

жит решать на местах); конспирация, позволяющая тщательно,

упорно, долго и широко, с минимальными потерями гото-

вить массовые выступления и воспитывать цивилизованное

правосознание; пропаганда, а не только бесстрастная инфор-

мация. Но пропаганда чего? Только ли требования полити-

ческих прав и гражданских свобод? И что должно входить

в кворум гражданских свобод, защищаемых этой конспи-

ративной, но массовой пропагандой? Интеллигенция всег-

да преувеличивает значение гражданских свобод для народ-

ных масс. В феврале 1917 года Временное правительство

даровало ему все вымечтанные интеллигенцией за двести

лет свободы, но ничего не сказало четкого и вразумительно-

го о насущных нуждах народа: хлебе, земле и мире. На этом

упущении Временного правительства да еще на его безво-

лии въехали в мировую историю большевики.

Весной 1981 года польские диссиденты-интеллектуалы

рассказывали в своих интервью "Посеву", что они с 1968

года упорно работали над перенесением центра сопротивления

диктатуре ПОРП и КПСС в заводские и портовые районы.

На одних только лозунгах защиты гражданских свобод та-

кое расширение фронта борьбы построить нельзя было бы.

Польский поворот событий оказался возможным не толь-

ко потому, что вся толща народа возжаждала неподдель-

ных гражданских свобод, а и потому, что экономическая

сторона жизни стала непереносимой. Да еще советская окку-

пация сплачивает большиство населения воедино против

оккупантов.

В СССР, несомненно, есть лица и группы, обладающие

цивилизованным сознанием своей правосубъективности, трак-

туемой ими демократически, а не партократически. Еще

больше людей готовы к тому, чтобы понять и принять рас-

ширенное демократически толкование своих гражданских,

национальных и личных прав. Но для того, чтобы эта готов-

143

ность из мировоззренческой потенции превратилась в пове-

денческий принцип, нужна широкая, во всех слоях общества,

кропотливая, длительная воспитательно-пропагандистская

работа, связанная не только с борьбой за гражданские права,

но и со злободневной экономической проблематикой.

И здесь возникает перед всеми наличными в СССР и в

эмиграции оппозиционными и антикоммунистическими тече-

ниями один вопрос, важный, по-видимому, для всех: вопрос

об альтернативах нынешним партократическим обстоятель-

ствам, в том числе об альтернативах экономических.

Альтернативы современным советским общеизвестным

обстоятельствам разрабатывались и разрабатываются А. Са-

харовым, А. Солженицыным, А. Федосеевым, Д. Паниным,

НТС и другими авторами и организациями. Но как правило

эти разработки не содержат прямых ответов на вопрос о том,

что конкретно надо сегодня предлагать сельским жителям,

рабочим и служащим СССР в качестве первых конкретных

требований, долженствующих быть предъявляемыми пра-

вительству. Несколько более определенными являются требо-

вания национальных и религиозных оппозиционных движений,

и они имеют больше сподвижников, чем течения политико-

правозащитные. А вот оппозиционных движений и требова-

ний экономических, связанных не только с потребитель-

скими претензиями, но и с экономическим реформирова-

нием советского строя в СССР, вообще не слышно. Экономи-

ческая проблематика представлена в неподцензурной худо-

жественной русской литературе - в первую очередь, романа-

ми В. Гроссмана "Все течет" и Ю. Алешковского "Рука".

Интересен в этом смысле роман Н. Гутиной "Двойное дно",

вышедший в Израиле и не отмеченный эмигрантской кри-

тикой.

Романы В. Гроссмана и Ю. Алешковского органически

связывают все происходящее в СССР с уничтожением парто-

кратией всех суверенных экономических сил - прежде всего

крестьянства. Свобода труда оказывается в этих двух траги-

ческих книгах не менее существенным принципом об-

щественной жизни, чем свобода слова. Более слабая в ху-

дожественном отношении книга Н. Гутиной необычайно

(для всех трех потоков современной русской литературы:

Госиздата, Самиздата и Тамиздата) информативна в изобра-

жении того, как уродливо и мучительно функционирует в

СССР неуничтожимая свободная экономическая инициатива.

Те же процессы исследованы в публицистике Л. Тимофеевым

в большой работе "Технология черного рынка" (журналы

144

"Русское возрождение" ЉЉ 11-12-13-14, 1980-1981;

Нью-Йорк, Москва, Париж; "Грани" Љ 120).

Публицистика, в том числе и подцензурная советская,

вообще дает богатейший материал по "второй экономике".

Может быть, в этих статьях и книгах вызревает прагмати-

ческая программа, с которой можно (исподволь и, конечно

же, на первых порах конспиративно) обратиться к совхоз-

но-колхозным и заводским рабочим СССР? Может быть,

не только от правительства следует требовать раскрепоще-

ния кооперативной и частной инициативы, но и в народе под-

держивать эту мысль, ведя ее от приусадебного участка, от

кражи в колхозе или на заводе, от "шабашки" и "левых"

работ - к свободной артели, к независимому кооперати-

ву, к вольному хутору, к своему предприятию?

Правозащитное движение во множестве своих докумен-

тов решительно отказывается от посягательства на советский

режим и экономический строй, от разработки программы

сопротивления, от политической пропаганды и от конспира-

тивности. Это - черты движения, с которыми оно и войдет в

историю сопротивления подневольного общества СССР

партократической власти. Но современные обстоятельства

настойчиво требуют разработки программы сопротивления,

включения в эту программу животрепещущей экономи-

ческой проблематики, близкой людям практического миро-

понимания.

Если мировым событиям суждено развиваться без атом-

ной войны, априори перечеркивающей все человеческие на-

дежды; если при этом не опустили бы рук все те, кто уже

ощутил безвыходность партократических тупиков; если бы

объединились умственные и практические усилия этих лю-

дей и групп, то не исключенным оказался бы разворот со-

бытий, предсказанный несколькими авторами, например,

А. П. Федосеевым: народы СССР могут оказаться выходя-

щими из тупика, в который свободный и "третий" миры

только еще усиленно и воодушевленно рвутся. Вероятность

осуществления всех этих "если бы" чрезвычайно мала. Ка-

кой из этого делать вывод: опустить руки или удесятерить

усилия - дело не столько мировоззрения, сколько миро-

ощущения каждого из нас.

Ж-л "Голос Зарубежья"Љ 24, 1982, Мюнхен

145

ПРИМЕЧАНИЯ

1. Станислав Лем. Избранное. Изд. "Литература артистикэ", Киши-

нев, 1978. До этого публиковался в ж-ле "Звезда", Москва,

в 1960-х гг.

2. Изд. "Хроника". Нью-Йорк, 1978.

3. В. Буковский. "И возвращается ветер", стр. 212-213.

4. А в уставе КПСС и в резолюциях партийных съездов хорошо

обеспечена абсолютно нейтралистская структура партии и не-

возможность легального посягательства на эту структуру из-

нутри партии.

5. В. Буковский. "И возвращается ветер", стр. 172.

6. Там же, стр. 213-214; Алик - А. Есенин-Волыпин (прим.

Д.Ш.).

7. Там же, стр. 214.

8. Там же, стр. 215. Я позволяю себе некоторую перестановку

суждений, не изменяя их общего и частного смысла.

9. Там же, стр. 215.

10. Я не берусь обсуждать конкретные методы конспирации и ор-

ганизации для оппозиционных движений в СССР. Думаю, что

уже стал наиболее распространенным путь, который Д. Па-

нин назвал "опорой на микробратства, образованные в ходе

жизни под террором естественным путем из людей, которые

полностью доверяют друг другу. Постепенное объединение

микробратств через мостики, которые они перебрасывают

между собой". ("Континент" Љ25, стр. 338) .

12. В. Буковский. "И возвращается ветер", стр. 233.

13. Там же, стр. 224.

14. Говоря о "кровавых диктатурах", следовало бы уточнить, что

автор имеет в виду. Ведь ныне принято стричь под одну гребен-

ку и Фиделя Кастро, и генерала Пиночета; а диктатуры-то раз-

ные, с разными тенденциями, задачами, эволюцией, внутрен-

ней и внешней политикой, правовым положением граждан

и экономической структурой.

15. В. Буковский. "И возвращается ветер", стр. 215.

16. Там же, стр. 294-295.

17. Там же, стр. 248-249.

18. Там же, стр. 248-249.

19. Там же, стр. 289.

20. В. Ленин. "Государство и революция". Подч. Д. Ш.

21. В. Буковский. "И возвращается ветер", стр. 327.

22. Там же, стр. 327.

23. Там же, стр. 327.

24. Чем что? Чем чтение Бердяева? Разумеется. Д. Ш.

25. В. Буковский. "И возвращается ветер", стр. 327.

146

СТАЛИН И УТОПИЯ КОММУНИЗМА

"Эта книга не историческое исследование", - говорит

В. Чалидзе о своей работе "Победитель коммунизма", и

он прав. Исторические исследования принято строить ин-

дуктивно - от фактов к выводам. Чистые историки стре-

мятся воздерживаться от внефактографических выводов

или делают их с величейшей осторожностью.

Работа В. Чалидзе построена по законам дедукции: у

автора есть концепция; исторические факты, цитаты нуж-

ного содержания, элементы того или иного учения привле-

каются и рассматриваются не во всей доступной современ-

ному свободному исследователю их полноте, а в меру того,

насколько они подтверждают авторскую концепцию. При-

веду примеры. Автору надо иллюстрировать свою мысль о

том, что досталинский ортодоксальный, настоящий марксизм-

ленинизм постулировал переход от частной крестьянской

собственности к колхозам лишь мирным, постепенным, "хо-

зяйственным путем". Для этого приводится почерпнутое в

чужой работе, не в оригинале, одно из ленинских высказы-

ваний по этому поводу, вошедшее в материалы VIII съезда

РКП (б). Но Ленин говорил об обобществлении земледелия

почти с начала и до конца своей деятельности! В. Чалидзе

взял одно из его высказываний, на которое опирался в свое

время Н. Бухарин и попытался опереться Рой Медведев.

Сталин в 1927-32 гг. оперировал десятками других, воин-

ственно антикрестьянских, агрессивно коллективизаторских

высказываний Ленина. Если потрудиться внимательно про-

читать ВСЕ затрагивающие эту проблему работы и речи Ле-

нина (а иначе как можно судить о его взглядах в их непре-

рывной динамике?), отчетливо видишь: за исключением

короткого периода НЭПа, Ленин четко и энергично тяготел

к уничтожению независимого крестьянского хозяйствования.

И даже в 1922 году успел несколько раз напомнить в ра-

ботах и письмах, рассчитанных на коммунистов, что в буду-

щем не исключен террор в аграрной политике партии.

Из-за неполного прочтения соответствующих первоисточ-

ников повисает в воздухе и стержневая идея работы В. Ча-

лидзе, которая выглядит очень эффектно в художественном

147

произведении (такие есть), но недостаточно аргументирова-

на для работы научной.

Главная мысль книги В. Чалидзе состоит в том, что Ста-

лин - не коммунист, а ненавистник и победитель российско-

го коммунизма, истребитель большевиков и воссоздатель рос-

сийского имперского абсолютизма. Сталин, по убеждению

В. Чалидзе, не коммунист прежде всего потому, что коммунизм

постулирует полное и абсолютное равенство всех членов об-

щества, а Сталин сознательно и целенаправленно создал об-

щество жесточайше централизованное, отчетливо иерархи-

ческое, пронизанное неравенством, более абсолютистское, чем

любая монархия прошлого, в том числе и российская монархия

XX века. Однако это противопоставление основано на непол-

ном, по-видимому, знакомстве с марксистской литературой,

в том числе - с работами Маркса, Энгельса и Ленина.

Марксизм-ленинизм никогда не постулировал создания

сразу же после своей революции абсолютно эгалитарного об-

щества. Общество абсолютного равенства должно было, по

Марксу, Энгельсу и Ленину, возникнуть где-то в конце

предполагаемого ими пути, в неопределенном далеком финале

мировой пролетарской революции, т. е. всех связанных с ней

и ее последствиями войн и преобразований. В процессе же ре-

волюции и послереволюционной перестройки мира посту-

лировалось не равенство, а диктатура, при этом диктатура

иерархическая. Уже у Маркса и Энгельса появляется поня-

тие "передового отряда", "авангарда пролетариата" в лице

партии коммунистов. У них же возникает понятие диктату-

ры господствующего над всем остальным обществом проле-

тариата, которому предстоит совершить отечественную и миро-

вую социалистическую революцию на протяжении целой эпо-

хи кровавых сражений, а значит - командования и неравенства.

Победив, тот же пролетариат должен уничтожить классы и пе-

ревоспитать человечество. Если есть перевоспитатели и пере-

воспитуемые, уничтожатели и уничтожаемые и единый для

всего человечества план преобразований и переделок, - то

какое же тут всеобщее равенство раньше, чем в туманном и

проблематическом будущем? Как это ни парадоксально, Эн-

гельс и Ленин писали и о проблематичности этого эгалитарного

будущего (Ленин хотя бы - в "Государстве и революции").

Они за него никогда не ручались - они только звали "ввя-

заться в серьезную драку, а там - посмотрим" (Ленин).

У Ленина (задолго до выдвижения Сталина на более или

менее видные роли) появляются тезисы о невозможности для

пролетариата управлять иначе, как через партию, и о необхо-

148

димом превращении партийного руководства в узко-олигар-

хическую диктатуру. Затем у Ленина же возникает тезис о

неисключенности классовой диктатуры, воплощенной в еди-

ноличном диктаторе. Этот же тезис отстаивает и либеральный

Бухарин.

Таким образом Сталину вовсе незачем было восставать на

коммунистическое всеобщее равенство: Ленин успел подавить

последние всплески этой утопии, разделавшись с наивно-орто-

доксальной платформой "рабочей оппозиции", с энергичными

"демократическими централистами" и с пережитками синди-

кализма в партийном и пролетарском сознании 1921-22 гг.

И экономического равенства марксизм-ленинизм в первой

стадии коммунизма своим последователям не обещал. Все клас-

сические работы, включая "Государство и революцию", проро-

чили долгий период господства "идеального буржуазного пра-

ва" (Маркс), то есть распределения по труду ("кто не работает,

тот не ест"). И лишь там, в расплывчато набросанном "комму-

нистическом далёке", после хронологически не уточненного

"скачка из царства необходимости в царство свободы"

(Маркс), "когда общественные богатства польются рекой

и перестанут требовать нормирования со стороны общества"

(Маркс, Ленин), - только там и тогда должно было наступить

равенство в потреблении. До этого Ленин предсказывал жесто-

чайшую фабричную дисциплину и строжайший учет потребле-

ния для всего общества. А Троцкий требовал всеобъемлюще

принудительного труда, красноречиво отстаивая его продук-

тивность и неизбежность. Так что Камбоджа Пол Пота вполне

вписывается не в царство погубительного всеобщего равенства,

которое в ней видит В. Чалидзе и от которого, по его убежде-

нию, спас СССР Сталин, а в царство всеобщей принудитель-

ности, постулированное Лениным в работах 1918-1920 гг. и

воспетое Троцким на XI съезде РКП (б).

В. Чалидзе рассматривает Сталина и сталинщину как некое

исключительно русское (даже не российское) явление. Меж-

ду тем при рассмотрении всех партократических эксперимен-

тов XX века в их совокупности становится ясно, что все парто-

кратии выдвигают сразу же вслед за своими переворотами

(иногда - уже в ходе таковых) своих сталиных и гитлеров,

покрупнее или помельче, и проводят свои "большие тер-

роры". Затем, если партократии уцелевают и стабилизируют-

ся, в них наступают относительно спокойные эпохи выбороч-

ный репрессий. Неизбежность для коммунистической парто-

149

кратии - выделить из своей среды террористического тирана

или узкую тираническую олигархию - предопределена уже

одним только утопизмом ее исходной программы. Самая уто-

пическая программа может в кризисной ситуации соблазнить

значительную часть общества, терпящего бедствие, зашедшего

в действительный или мнимый тупик. Лабиринты часто пред-

ставляются современникам тупиками, и лишь из какой-то

исторической дали, "сверху", видно, где находился выход. В

России 1917 года критическое состояние вызвано было утратив-

шей популярность войной, неудачным царствованием, затем

бесхарактерностью Временного правительства, развалом эко-

номики в ходе войны и февральской революции, тактикой

крайних партий и др. Но силы, пришедшие в результате этого

кризиса к власти, выполнить своих заманчивых для массы

людей обещаний не могли. Утописты по определению не могут

выполнить своих_ обещании. Какое-то время они правят за

счет растерянности своих оппонентов и силой могучих иллю-

зий, внушенных ими народным массам, подавляя и уничто-

жая только очнувшихся. Но опоминающихся становится все

больше, и правящая партия либо падает, либо организуется

самым удобным для себя образом и проводит тотальную тер-

рористическую акцию. В ходе террора истребляется все свое-

обычное, независимо мыслящее и внутри самой партии. Пра-

во выбора естественно концентрируется на самой верхушке

правящей олигархии. В острейший период оно становится

единоличным. Затем наблюдается вторичное "сползание" к

достаточно узкой олигархии. Посредством террора, сначала

тотального, потом выборочного, прессуется в монолит все

общество. В нем__выкорчевываются инициативные классы.

В СССР этот процесс был начат Лениным, а не Сталиным.

В партии подавлены были ''левые коммунисты", "демокра-

тические централисты", "рабочая оппозиция", синдикалисты,

мясниковцы, группы "Рабочая партия" и "Рабочая правда"

1921 года. Уничтожены были коммунисты Кронштадта, прим-

кнувшие к восставшим матросам, разгромлены рабочие за-

бастовки и демонстрации, в которых участвовали и партий-

цы. Вне партии были подавлены, экспроприированы, изгнаны

и уничтожены имущие классы, досоветская бюрократия, офи-

церство, значительная часть интеллигенции, все политические

силы некоммунистических направлений. Ленин попытался

ввести коммунистическую регламентацию в распределение

и в крестьянское существование, но чуть окончательно не на-

150

дорвал партию к весне 1921 года. Только крутой вираж

НЭПа спас_большевиков от падения.

В. Чалидзе считает истребительную войну с крестьянством

исключительно делом рук Сталина, его своенравной, злой

прихотью, ничем не связанной с марксизмом и ленинизмом.

Но если перечитать Ленина 1917-1922 гг. полностью, то

станет ясно, это НЭП для него был досаднейшей и преходя-

щей, как он всей душой надеялся, необходимостью. А если

не поскупиться затратой времени и перечитать еще и сте-

нограммы съездов и пленумов РКП (б) 1924-1930 гг., а

также сочинения Сталина и его оппонентов тех лет, пере-

листать партийные журналы и поворошить газеты, возник-

нет еще одна непреложность: крестьянство к 1927-1928 гг.

превратилось в такую силу, что опять встал вопрос "кто

кого". Крестьянин отчетливо претендовал уже на политико-

экономическую независимость. Если пользоваться терми-

нологией В. Чалидзе, а в этой части его терминология пред-

ставляется продуктивной, то советская структура под давле-

нием независимого крестьянства и нэпманов конца 1920-х

гг. упорно стремилась к полииерархическим формам (я бы

сказала - к конкурентной демократии в экономике и даже

в политике). В местные советы начали выбирать "лишен-

цев", крестьянские волнения сопровождались требованием

отмены монополии внешней торговли. Перелистайте стено-

грамму XVI съезха ВКП(б) (1930 г.), и перед вами отчетли-

во проступят эти процессы. В 1921 году у Ленина другого

хлеба, кроме крестьянского, не было. Рано еще было избав-

ляться от независимого крестьянства; и рук, сорганизован-

ных для такой войны, почти не оставалось: бунтовали всплош-

ную и матросы, и рабочие, и мужики. В 1924-м году, когда

начал звать в атаку на крестьян и к "большому скачку"

в индустриализации Троцкий, весь хлеб еще давал "стара-

тельный крестьянин", по тогдашней смягченной терминоло-

гии - "интенсивник", а не "кулак". С 1927 года Сталин начал

убедительно доказывать, что с наличными колхозами и сов-

хозами войну против мужика поднять уже можно. Есть в его

полемике с "правыми" тех лет и прямые подсчеты. Хлеба

на прокормление партократии и реквизиторов, на государ-

ственные потребности - хватит. Остальных следует кого -

побороть, кого - выморить, что и было сделано.

В. Чалидзе настаивает многократно, что Сталин построил

не социализм, и не коммунизм, а некую классическую импе-

рию, отличающуюся от дофевральской российской империи

количественно, а не качественно. Он многократно напоми-

151

нает, что если бы не Сталин, уничтоживший большевиков,

они бы построили не империю, а коммунизм - режим куда

более страшный, чем сталинский, - режим, проникнутый

зловещим стремлением создать противоестественное равен-

ство от природы неустранимо неравных людей. И тут же назы-

вает коммунизм утопией. Но ведь утопию построить нельзя,

невозможно по определению. Комунизма, такого, каким он

описан у Маркса и Энгельса, в качестве финала их мировой

революции построить нельзя. В этом смысле - как полное

воплощение в жизнь марксистской утопии - коммунизм

никому не угрожал и не угрожает. Человечеству угрожает

строй, который единственно только и можно построить,

насилуя коммунистическую утопию попытками ее вопло-

щения в жизнь. Каждый раз из этих попыток вырастают

родственные структуры, в которых представлены осуществи-

мые элементы утопии и в которых отсутствуют ее неосу-

ществимые элементы. А силы, возникшие в бесплодных по-

пытках воплотить в жизнь утопию, придя к власти, не же-

лают этой власти лишаться. И постепенно их диктатура из

средства построения нового мира превращается в сталинскую

самоцель.

Диктатура пролетариата утопична, поэтому она никогда

и нигде не осуществляется. Но не утопична иерархическая

диктатура партии - она и осуществляется в первую очередь.

Предельно централистская, мафиозная структура комму-

нистических партий просмартивается еще в уставах Союза

коммунистов, писанных Марксом и Энгельсом. Там преду-

смотрена даже пожизненная слежка за бывшими сочленами,

покинувшими Союз коммунистов, ибо таковые признаются

потенциально опасными для покинутого сообщества. Неуто-

пическим было и уничтожение частной и независимой груп-

повой собственности. Но совершенно утопическим было

превращение основных средств производства в собственность

прямо и непосредственно "всего общества", планомерное и

целенаправленное управление общественным достоянием со

стороны самих поголовно всех "ассоциированных произво-

дителей" (Энгельс). Согласно исходной утопии, пролета-

риям предстояло нанимать для себя и повседневно собствен-

нолично контролировать администраторов и ученых ("тех-

ников, надсмотрщиков и бухгалтеров", Маркс).

Само собой разумеется, что пролетарии не смогли спра-

виться с этими задачами. Право собственности есть право

распоряжения этой собственностью и право ее распреде-

ления. Место утопической прямой и равномерно распреде-

152

ленной собственности (самоуправления) "всего общества"

естественно заняла реальная иерархически распределенная

собственность (диктатура) партократического государства.

А полное устранение из экономики демократической (ры-

ночной конкуренции - у В. Чалидзе динамической поли-

иерархичности - сделало новое государство принципиально не

тождественным империи, на обломках которой оно воз-

никло. Свергнутая имперская власть отнюдь не брала на

себя монопольного распоряжения всей национальной эконо-

микой. Формы хозяйствования и собственности в границах

империи были многообразны и динамичны.

Чалидзе отмахивается и от факта экономической не-

состоятельности советского строя как от не нуждающегося

в опровержении абсурда. Он льстит партократической сверх-

монополии, полагая, что она могла бы хозяйничать хорошо,

в пользу своих подданных, но с тяжелой руки Сталина хо-

зяйничает отвратительно, назло своим подданным и в пику

исходной идеологии. Еще В. Чалидзе упоминает о том, что

страна, запускающая ракеты в космос, не может быть бед-

ной. Но и у Китая есть водородные бомбы, ракеты и спут-

ники. Не в том ли вопрос, в какую цену обходятся косми-

ческие успехи народам СССР и, к примеру, народу США?

Не сам ли В. Чалидзе напоминает, как в смертельно го-

лодные для ограбленного и полузадушенного крестьянства

1932-33 годы Сталин экспортировал хлеб? СССР посылает

ракеты в космос и дарит оружие самым реакционным и раз-

рушительным силам планеты, беззастенчиво грабя свое насе-

ление, а не от избытка своих экономических возможностей.

"Советский космический блеф" (Л. Владимиров) и пла-

нетарный террор уже привели народы СССР к преддверию

демографической катастрофы, чему есть немало печатных

свидетельств. Экономическая несостоятельность национализа-

торского социализма (полного - в СССР и прорастающего -

на Западе и в "третьем мире") очевидна практически, описа-

на статистически и исследована теоретически во множестве

госиздатских, самиздатских, эмигрантских и зарубежных

работ, художественных, публицистических и научных. Упо-

мяну хотя бы книги и статьи А. П. Федосеева - от "Запад-

ни" и "Новой России" до его последнего обстоятельного очер-

ка о Турции в Љ 23 журнала "Голос Зарубежья". Последний

(во времени) предельно сжатый, но точный очерк перераста-

ния современного западного профсоюзно-государственного

монополизма в тупиковую сверхмонополию со всеми выте-

кающими из этого последствиями пунктирно набросал Вла-

153

димир Буковский в одном из "Писем русского путешест-

венника" ("Русская мысль" Љ 3385 от 5.11.1981, стр. 11).

Мною тоже рассмотрены практический и теоретический опыт

советской экономики и некоторые исследования этого опыта

в книге "Наш новый мир. Теория. Эксперимент. Результат"

и в ряде журнальных статей. Короче всего будет сказать,

что огромная динамическая система хозяйственной жизни

современного общества: а) не поддается хорошему пла-

нированию из одного или очень немногих монополистичес-

ких центров; б) при подчинении одному или очень немно-

гим командным центрам оказывается во власти их поневоле

близоруких, произвольных и своекорыстных критериев;

в) утрачивает все те продуктивные обратные связи, которые

в конкурентно-демократическом (у В. Чалидзе - поли-

иерархическом) многокритериальном обществе делают

поставщиков - в широчайшем значении этого слова, - рабо-

тодателей, законодателей и исполнительную власть завися-

щими от потребителей, наемных работников и избирателей,

а не наоборот. Правда, в этой точке мир упирается в другую

серьезнейшую проблему - в близорукость потребителей,

наемных работников, избирателей, заказывающих музы-

ку. Но это другая тема. В. Чализде улавливает опасность

этих социалистических процессов для Запада, но почему-

то решительно не связывает их с социализмом, когда речь

идет об СССР.

Обращаясь к СССР, В. Чалидзе забывает о социализме

и коммунизме, об их структурных и экономических основах

и многократно, как уже было отмечено, повторяет весьма

популярный ныне тезис об идеологическом, структурном

и целевом тождестве современной советской партократи-

ческой государственности (особенно в сталинский ее пе-

риод) и российской империи, рухнувшей в небытие в февра-

ле 1917 года.

Прежде чем говорить об этом тождестве, следовало бы

выяснить, какие тенденции были и остаются ведущими в обе-

их структурах. Как только мы ставим перед собой этот во-

прос, мы видим, что в Российской империи, особенно в по-

следнем 60-летии ее существования, ведущей среди тяжу-

щихся тенденций была тенденция правовой либерализации,

нарастания плюрализма, или, в терминологии В. Чалидзе,

динамической полииерархичности. В. Чалидзе и сам говорит

о том, что российская монархия не являлась чистого вида

"статической иерархией", то есть централизованной деспо-

тией, а допускала в рамках самодержавия (уже ограничен-

154

ного, добавлю я) различные суверенные "динамические иерар-

хии". Элементы плюрализма и тенденции правовой либерали-

зации в этом обществе постоянно, хотя и с колебаниями,

росли.

В развитии же ленинской и сталинской партократии все

годы, за исключением самосохранительного маневра

НЭПа, задуманного, повторяю, Лениным как ограничен-

ный во времени и в уступках тактический ход, оставалась

господствующей тенденция централизации власти, тенденция

повышения единообразия и приведенности к верховной

воле. Это был в общем процесс, противоположный тому,

что переживала Российская империя в последнем веке своего

бытия, несмотря на все присущие этому бытию эксцессы

и колебания. В то же время тенденции, восторжествовавшие

в СССР после октябрьского переворота, угрожающе род-

ственны процессам, протекающим ныне и в западном, и в

"третьем" мире - как под разнообразным воздействием

СССР, так и самопроизвольно.

И если западный мир через национализацию производства,

сверхмонополизацию или агрессивный синдикализм мир-

но и плавно придет к созданию той же общегосударственной

сверхмонополии, каковой является СССР, он вкусит все

последствия этого шага. Ад окажется адом, независимо от

того, притянут нас туда крюками за ребра или доставят

авиалайнером класса люкс.

Все на свете происходит исторически конкретизованно,

то есть неповторимо индивидуально. Однако у сходного

класса явлений мы обнаруживаем некие общие контуры

и основы, для усмотрения коих нет необходимости входить

в индивидуальную биографию и психологию Сталина или

Пол Пота, которые сами по себе, может быть, для кого-то

и любопытны. У меня нет стимулов и оснований для построе-

ния психологического портрета Сталина. Я не вижу, почему

мне не надо верить его марксистско-ленинским декларациям

и полагать, что внутренне он ненавидел коммунизм (марк-

сизм-ленинизм) . Действовал-то он единственно логичным

для воплотителя этой утопии в жизнь образом: добивался

полной покорности, послушности, бездумности человеческо-

го материала, подлежащего коммунистическим преобразо-

ваниям. С другой стороны, в отличие от Пол Пота, Сталин

не упускал из виду укрепление индустриального, в первую

очередь военно-технического, потенциала подвластной стра-

ны; и в отличие от Гитлера, как правило, не заглатывал кус-

ков, которых не мог бы переварить. Потому-то в отличие

155

от гитлеровского и полпотовского режимов, советский

режим и уцелел. Однако расчеты многих специалистов дока-

зывают, что небольшевизированная Россия гораздо быстрее

и человечнее добилась бы тех же индустриальных успехов,

которых добился Сталин своими бесчеловечными сред-

ствами.

Повторяю: реализация всякой утопии сводится к осу-

ществлению ее неутопических элементов. Для коммунисти-

ческой идеологии, намеренной преобразовать все челове-

чество в некую противоестественную эгалитарную плос-

кость, не утопическими оказываются: создание государст-

венных институтов, осуществляющих тоталитарную власть,

страшный гнет и прямая или замаскированная экспансия,

когда последняя для этих структур посильна. Гнет внутри

страны ослабляется по мере падения сопротивляемости об-

щества и нарастает, когда, едва приотпущенное "на более

длинном ремне" (Ленин о НЭПе), общество опять начи-

нает слегка шевелиться.

В. Чалидзе полагает, что со времен Сталина советская

экспансия перестала быть коммунистической и стала импер-

ской. Но имперская экспансия ведется с целью укрепления

и процветания метрополии, а коммунистическая экспансия,

прямая и конспиративная, идеологическая и военная, тяже-

лейшим бременем лежит на всех народах СССР, в том числе

и на русских. Что же касается фразеологии, в которой интер-

претируется эта экспансия, то коммунизм с 1918 года не

ведет терминологически единообразной борьбы против неком-

мунистического мира, а идет против него в разветвленный

подкоп, пропагандируя свою экспансию в том фразеологи-

ческом оформлении, в каком это ему политически в данный

момент удобней и выгодней. В его словаре сохраняются и

международная солидарность трудящихся, и поддержка

всех деструктивных для демократии и "третьего мира"

тенденций и настроений, и "мирное сосуществование", и по-

мощь национальным движениям, которые можно себе под-

чинить или использовать в своих целях. Активно эксплуати-

руется внутри страны и патриотическая фразеология, но

несравнимо чаще - совпатриотическая, чем великорусская:

на более полувека идущее ползучее разложение и завоева-

ние мира многоплеменный советский этнос одной только

великорусской демагогией не подвинешь.

Итак, утопии не воплощаются в жизнь иначе, как частич-

но, насильственно, извращенно и беспощадно.

Многоликие Сталины всех коммунистических микрокос-

156

мосов суть не "победители коммунизма", а воплотители

в жизнь того немногого, что в великом соблазне коммуни-

стической утопии воплотимо в жизнь.

Что же касается воспроизведения внутреннего мира и

побуждений Сталина (задача скорее психолога и художни-

ка, чем историка), то мне представляется, что А. Солжени-

цын "В круге первом" решил эту задачу успешней, чем

В. Чалидзе в своем исследовании.

Газета "Новое русское слово". 4, 5 декабря 1981 года.

157

"С КЕМ ВЫ, МАСТЕРА КУЛЬТУРЫ?"

Там вода уже -

над всем, что было высью.

Там судьба уже -

ревет, борта сверля...

...Что же злюсь я

на игрушечные мысли

Здесь -

на палубе того же корабля.

Н. Коржавин ("Эмигрантское") 1976

1. ''САМОДЕРЖАВИЕ ПРАВДЫ''

Статья Г. Померанца в журнале "Синтаксис" Љ6 называет-

ся "Сон о справедливом возмездии" и имеет подзаголовок

"Мой затянувшийся спор".

У меня тоже есть свой "затянувшийся спор" с Г. Поме-

ранцем. Спор односторонний, то есть сугубо читательский.

Допустимо ли обнародовать этот односторонний спор, если

Г. Померанц - там, а я - здесь?

Полагаю, что допустимо.

Во-первых, Г. Померанц ведет полемику с А. Солжени-

цыным не в частном письме к нему, а на страницах эмигрант-

ского журнала. Таким образом, он апеллирует не только

к А. Солженицыну, но и к читателям. Во-вторых, живя в

"большой зоне", Г. Померанц давно и широко публикуется

за ее пределами. В-третьих, мои читательские впечатления

не повредят ему в глазах надзирателей, ибо я не усматри-

ваю в его высказываниях серьезных нарушений режима.

Кроме того, я надеюсь, что, выступая со столь радикальной

критикой своего коллеги, Г. Померанц не рассчитывает на

молчание несогласных с ним читателей, обусловленное его

несвободой. Блистательный публицист, он не нуждается

в скидках такого рода. В произведениях, выпускаемых Гос-

издатом, все мы полуавтоматически производим привычные

158

читательские поправки на гнет цензуры. Так как журнал

"Синтаксис" от этого гнета свободен, то при чтении его публи-

каций такие поправки были бы противоестественны. Писа-

тель, выступающий в свободной печати, берет на себя весь

груз ответственности, возлагаемой на человека свободой

выбора. И если при этом человек на самом деле не свобо-

ден, то возникает безвыходность, от которой читатель изба-

вить писателя не в силах.

В русской публицистике (исключая коммунистический

Госиздат, который не спорит, а, как говорят на Украине,

"лается") идет многоголосый спор с Солженицыным. Нынеш-

ние спорщики в свое время почти все ждали от Солженицы-

на безупречной - всегда и во всем - правоты и последователь-

ности. Каждый ждал от Солженицына правоты на свой лад,

в своем понимании того, что значит быть безупречным. И

теперь мы не устаем объяснять друг другу, в чем Солжени-

цын не соответствует идеалу, который ему каждым из нас

предписан.

Когда спорят и даже воюют друг с другом две заботы

(не будем упортеблять всуе высокое слово "миссия"), спор

равноправен, независимо от равенства спорящих в таланте,

в прозорливости, в образованности, в известности и в других

иерархических отношениях.

Серьезен, к примеру, спор Д. Панина с А. Солженицыным

в книге первого "Солженицын и действительность" (Париж, 1975).

Когда же спорят забота и амплуа, одну из сторон нель-

зя рассматривать в системе отсчета второй стороны: имита-

тору нет дела до чьих-то забот, а пытающемуся докричать-

ся или постичь истину - до позы, изображаемой исполните-

лем амплуа.

"Игрушечные мысли", о которых говорится в эпигра-

фе к этим раздумьям, т. е. затейливая имитация работы и

забот духа, - одна из самых страшных забав человечества.

И не только потому, что она бесплодна и растлевающа, как

все разновидности греха Онана. Имитация творчества опас-

на еще и потому, что у мастеров и болельщиков этой игры

нет в их собственных душах опоры, позволяющей противо-

стоять не только мучительству (это трудно для всех людей),

но и лукавству дьявола.

Забота чаще превращается в амплуа, чем можно пред-

положить. Это случается, когда к миссии начинают, пусть в

гомеопатических дозах, примешиваться некие посторонние

для сути предмета мотивы, личные или навязанные извне

(последнее не имеет значения).

159

Тень амплуа чудится мне в некоторых работах о Солже-

ницыне.

Несомненно, что далеко не "всякое несогласие с Алек-

сандром Исаевичем в конечном счете сводится к казенной

лжи" (Г. Померанц) 1. Более того: отнюдь не "всякое несогла-

сие" с Александром Исаевичем вообще сводится к неправо-

те и уже тем более - ко лжи. Но ведь вот какая возникает

странность: в статье Г. Померанца, как во всем том, что он

публикует, есть множество точных, тонких и остроумных

мыслей, в ней содержатся некоторые обоснованные возра-

жения А. Солженицыну по весьма важным вопросам. Про-

тест же (не просто возражение, а протест, даже некое подо-

бие шока) вызывают те мысли Г. Померанца (и о Солже-

ницыне, и не о нем), которые представляются (мне) для

этой его статьи стержневыми и целеполагающими. Чаще

всего эти мысли связаны с принадлежащим Г. Померанцу

парадоксальным полутождеством-полупротивопоставлением

"Солженицын - коммунизм".

* * *

Следуя Нильсу Бору, Г. Померанц различает два класса

истин: истины "ясные" и истины "глубокие". Глубокая исти-

на, вероятно, и в самом деле "не может быть однозначно

высказана словом" (Г. Померанц): "Я готов повторить то,

что сказал когда-то Нильс Бор: бывают истины ясные и исти-

ны глубокие. Ясной истине противостоит ложь, глубокой -

другая истина, тоже глубокая. Есть огромная область, где

веками противостоят друг другу равно глубокие истины.

И как раз эта область - королевский домен интеллигенции.

Слишком большая захваченность борьбой за ясные истины

сужает почву, на которой могут укорениться истины глу-

бокие. Ты мне ври, да ври по-своему и я тебя поцелую, - го-

ворил на заре русской интеллигенции пьяный Разумихин.

Соврать по-своему - это лучше, чем правда по-одному, по-

чужому. Правда не уйдет, а жизнь заколотить можно. При-

меры были..."

Да, примеры были... Но...

Не происходит ли здесь незаметной (за красноречием)

подмены вопроса?

Нильс Бор противопоставляет "истины ясные" "глубо-

ким истинам", и я не буду вдаваться в его обобщение. Воз-

можно, он говорит о специальной области со специфическим

соотношением "истин" (о моделях физической реальности

на различных ее уровнях).

160

Я не берусь категорически судить о вещах такой степени

сложности, но предполагаю, что в той области жизни, кото-

рой касается Г. Померанц, любое (и "ясное" и "глубокое")

приближение (большего здесь не дано) к Истине неоднознач-

но и неполно по определению. Здесь классификация Нильса

Бора неприменима.

Но ведь строкой ниже Г. Померанц готов предпочесть

"ясной истине" уже не "глубокую истину", а "вранье" -

лишь бы "по-своему"! Да и беспечное "правда не уйдет"2 -

ох как сомнительно!.. Это уже от того поветрия, которое во

все времена (а на пирах во время чумы - в особенности)

предпочитает "карнавальную игру" словами страшному ли-

ку всех приближений к правде (как "ясной", так и "глубокой") .

Кроме того, "неистины" часто бывают выражены вполне

убедительно, с опасным для адресата правдоподобием. Кон-

цепции, не следующие реальности, выглядят обычно гораз-

до более стройными, а значит, и более постижимыми, чем

нестройная жизнь.

К числу таких правдоподобных неистин относится введен-

ный Г. Померанцем в его статью образ "самодержавия прав-

ды". Эта негативно окрашенная метафора должна хорошо

восприниматься адресатом Г. Померанца. Я имею в виду не

А. Солженицына, а круг, самовыразившийся в монологе

Г. Померанца. Этот круг, по роду своих занятий и дарований

вынужденный десятилетиями подвизаться на советской

идеологической барщине, испытывает отвращение ко всякой

тенденциозности, почти независимо от содержания самих

тенденций. Этим людям так долго навязывали не только

обязательные высказывания и поведение, но и обязательное

миропонимание, что они почитают обскурантизмом всякую

мировоззренческую определенность. Им кажется деспоти-

ческой любая попытка отстаивать такую определенность.

Они делают исключение только для апологии неопределен-

ности и недействия, которые легче всего считать свидетель-

ством широты взглядов и глубокомыслия.

Эти изящно - "надыдейные" люди не переносят лобо-

вых "шестидесятнических" и "передвижнических" вопросов

вроде: "Кто виноват?", "Что делать?" и "Кому на Руси жить

хорошо?" - от которых, как этому кругу представляется,

и пошло все зло.

Мысль, что зло могло утвердиться не из-за вульгарной

страсти российских интеллигентов к прямолинейным вопро-

сам, а из-за ошибочности хоровых ответов на них, кажется

161

ньшешнему эрудиту и чересчур тривиальной, и дискомфорт-

ной.3 Когда же чей-то ответ на один из этих (или подобных)

вопросов застревает в душе и становится чересчур беспокоя-

щим, на выручку атенденциозному интеллектуалу приходит

неприязнь к "самодержавию правды".

Однако "самодержавие правды" (Г. Померанц) есть

словосочетание бессодержательное (если только это не само-

державие "Правды"). "Самодержавия правды" никогда

не было и не может быть. Любая мысль, объявляющая себя

единственно легитимной, в силу одной уже только этой пре-

тензии автоматически становится ложной. Г. Померанц гово-

рит, что он ведет с А. Солженицыным спор "за республику

идей против самодержавия правды". На деле же спор "за

республику идей" может быть только против самодержавия

лжи. Правда органически сопряжена со свободным выбором

и многоаспектностью и поэтому реализуется исключительно

в виде "республики идей". Но ведь назвать А. Солженицына

"самодержцем лжи" невозможно. Это было бы ниже Г. По-

меранца и слишком напоминало бы "казенную ложь" о Сол-

женицыне. И Солженицын предстает перед читателем в обра-

зе фанатического и одностороннего самодержца правды,

что, как сказано выше, есть словосочетание бессодержатель-

ное: либо правда - либо духовное самодержавие. Зато как

полемический прием, рассчитанный на читателя, а не на оппо-

нента, эта формула, осуждающая интеллектуальную нетерпи-

мость и узость, очень удачна. За ней возникает неприятная

сила, стремящаяся во что бы то ни стало навязать всем осталь-

ным свою, и только свою версию истины.

За этим выразительным, но пустым словосочетанием,

явно связанным с Солженицыным, от читателя как-то усколь-

зает, что Солженицын не более самодержец, чем Г. Померанц.

Никакого оружия, кроме Слова, он не использует и других

не призывает использовать. На протяжении многих лет, истек-

ших после выхода в свет "Одного дня Ивана Денисовича",

даже в собственных трудах и речах А. Солженицына не господ-

ствует безраздельно и самодержавно одна и та же идея. В

этих работах перед нами возникает человек-процесс, заня-

тый напряженным постижением мира. Конечно, постиже-

нием по своей, а не по чьей-то методе. 4

162

1. ВОЗМУЖАВШЕЕ ЗЛО

В интерпретации Г. Померанца А. Солженицын неприя-

тен еще и тем, что занят он вроде бы делом уже устаревшим,

анахроническим: он борется против вещей, против которых

уже нет особого смысла бороться. Во всяком случае Г. По-

меранцу против того "возмужавшего, окрепшего" зла, кото-

рое мешает жить А. Солженицыну, бороться уже неинтерес-

но. Это зло не представляется ему опасным. Предел этого

зла обозначен: оно созрело, а все созревшее умирает, чего

Солженицын не хочет видеть.

"То, что сталкивает меня с Александром Исаевичем,

нельзя свести к недоразумениям, к непониманию друг дру-

га. Скорее это разное понимание зла, сосредоточенность

на разных сторонах зла. Солженицына увлекает задача

борьбы с возмужавшим, окрепшим злом. Я смотрю на та-

кое зло глазами Лао-цзы: твердое, крепкое - завтра будет

мертвым. Мне страшно другое: младенчество зла, первый

поворот добра к злу, первые его робкие, прелестно нетвер-

дые шажки. Розовые пальчики, которые завтра сожмут то-

пор. Сдвиг в душе змееборца, начало остервенения, из кото-

рого вырастает новый змей."

Я думаю, что Солженицына не увлекает, а подчиняет

себе задача борбы с одолевающим мир "возмужавшим, окреп-

шим злом". И прикован он к этой задаче вовсе не жаждой

мести; во всяком случае, об отмщении он говорит редко.

Солженицын боится, что в ночь, отделяющую плохое "се-

годня" от хорошегс "завтра" ("твердое, крепкое - завтра

будет мертвым". Г. Померанц), зло успеет перемолоть мир.

"Пока солнце взойдег, роса очи выест", - говорят украинцы.

Я тоже боюсь, что зло успеет убить мир в течение ночи,

отводимой ему на умирание людьми, способными отрешить-

ся от происходящего. И поэтому у меня есть вопрос к цити-

рующему Лао-цзы Г. Померанцу: "твердое, крепкое зло"

умрет завтра само собой или с помощью одержимых, кото-

рые с ним дерутся?

Смысл красивой метафоры с "розовыми пальчиками

добра" и зажатым в них топором сводится к тому, что это

именно Солженицын держит в руках топор. Не очень понят-

но только, против кого он намерен пустить его в ход. Про-

тив коммунистов? Против инородцев? Конечно, я понимаю,

что несколько упрощаю тезис Г. Померанца: топор держит

в руках не лично Александр Исаевич, а те, которые идут

163

за ним и растут из его одержимости антипалачеством , из

его узости и ксенофобийных комплексов. Но, когда дочи-

тываешь статью до конца, сложная мысль Г. Померанца разре-

шается хорошо знакомым историко-материалистическим вы-

водом: поскольку коммунизм - это явление зрелое, предель-

но развившееся, сиречь потенциально отмирающее, а солже-

ницынское "антипалачество" - зло нарождающееся, т. е.

развивающееся, то Солженицын не только не безобиднее,

но и опаснее коммунизма.

Самый расположенный к Г. Померанцу читатель не смог

бы не сделать из его статьи этого вывода.

Если же снять с этой мысли предопределенные уникаль-

ной начитанностью Г. Померанца наслоения, то окажется,

что опасность для человечества А. Солженицына, а также

опасность антикоммунизма и антинацизма обусловлена спо-

собностью этих трех грозных политико-идеологических фено-

менов дойти в своем рвении к добру до того же, до чего

дошли в рвении к своим идеалам коммунизм и нацизм.6

Именно эта смелая и широкая нонконформистская мысль

(Солженицын, антикоммунизм и антинацизм, если и не ху-

же - сейчас, то потеницально опаснее современного комму-

низма) 7 и заставила меня подумать об утрате Г. Померанцем

миссии постижения. Мне почудилось рискованное для вся-

кого дарования приближение к некому амплуа, даже бес-

конечно малая примесь которого лишает размышление под-

линности. В подлинном поиске живут и великие заблужде-

ния, и роковые ошибки, и слабости, и прозрения. Но вне

подлинности самое изощренное словотворчество не может

тягаться с косноязычием неподдельной работы мысли.

Довод, что коммунизм - зрелое, окрепшее зло и поэто-

му завтра умрет, несостоятелен ни с одной из возможных

точек зрения на коммунизм, кроме одной точки зрения -

коммунистической. Прежде всего потому, что это зло из-

вечно действует по блатному принципу "умри ты сегодня,

а я - завтра". И только ему полезно, чтобы мы отложили

борьбу с ним на "завтра".

В распоряжение коммунизма нельзя предоставлять

эту ночь: может быть, только одна эта ночь и нужна ему

для победы.

Такое зло, подобно злокачественному образованию, кон-

чается (если ему не препятствовать) только после того, как

оно пожирает все, что может послужить ему пищей и полем

существования.

164

И это отнюдь не метафора - это определение класса яв-

лений. 8

Может показаться риторически убедительной мысль

Г. Померанца о том, что нет таких тенденций (в том числе

добра), которые нельзя было бы довести до крайних преде-

лов, губительных и абсурдных, как все крайности. Но в этом

смысле и предельный объективизм так же подлежит вырож-

дению в катастрофическую и жесточайшую бессмыслицу,

как и любое пристрастие. Если бы Г. Померанц говорил о

крайностях какого-то взгляда, лежащих за полем необхо-

димого и достаточного сопротивления злу, это была бы речь

об - искони! - самой главной и трудной проблеме челове-

ческого существования. Когда-то Г. Померанц так и гово-

рил об этой самой проблеме: "Никто не мешает нарушать

все десять заповедей, и знаешь, что иногда придется сделать

это: порвать с отцом и матерью, полюбить жену друга.

Но не сделаешь этого до последней крайности, схватившей

за горло. Потому что грех, даже если нужно принять его на

душу, остается грехом. Всякий грех, даже тот, не сделать

который было бы еще большим грехом, трусостью, низостью,

раскрывает ворота зла. Иную старушку не только можно -

надо убить. Никто не бросит камня в полковника Штауфен-

берга. Но вслед за старушкой идет под топор Лизавета, и

если не под твой собственный, то под топор другого. Ты

ввел в мир убийство. Все вакханалии зла начинались с необ-

ходимых действий, с жертвы, принесенной на алтарь истори-

ческой необходимости.

Поэтому каждый грех требует искупления, и не только

внешнего, обрядового, а всеми силами души. И жизнь не

только вечная радость, но и вечное страдание, искупление

грехов, чувство вины перед каждым, которому не можешь

помочь, кого ударил и обидел, не мог не ударить и не оби-

деть. И еще какой-то вины, которую нельзя описать, если

не сказать: вины перед Богом. Потому что ты Его бьешь,

кого бы ты ни ударил. И если ты не чувствуешь этого, ты

не знаешь Бога. Это одно из самых главных имен Его: Тот,

Кого ты бьешь, кого бы ты ни ударил. Я не говорю: не твори

зла, не бей. Нет, бей, если это нужно, но помни, Кого ты

бьешь.

Нельзя сделать ни одного шага без зла; но нельзя привы-

кать к этому, оправдывать себя, перестать чувствовать

зло как зло. Смертный грех - самодовольство, респекта-

бельность, самооправдание логикой, необходимостью, про-

грессом"9

165

Здесь идет речь о нахождении каждым из нас в каждом

конкретном и общем случае необходимой и достаточной

меры нейтрализации зла. У человечества нет более важной

и трудной задачи. Теперь, однако, Г. Померанц говорит о

другом - о возвышенности бездействия (не-действия) в

сравнении с действием. И эта его позиция перерастает в ту

самую крайность, в тот самый "топор в розовых пальчиках

добра", которых он так боится. Сегодня, пугая нас потен-

циальной опасностью активного сопротивления злу, Г. Поме-

ранц фактически предлагает нам заранее, по нашей

собственной инициативе, выполнить хорошо знакомый и

зекам и вольноотпущенникам приказ: "Руки за спину!.."

3. ПАЛА ЧЕСТВО И УТОПИЗМ

Оставим, однако, в стороне субъективные чувствования

и обратимся к чисто логическому заблуждению Г. Померан-

ца. Он утверждает, что любые высокие побуждения могут

выродиться в палачество, если они однозначны и неприми-

римы. Я готова расширить это суждение и добавить, следуя

Г. Померанцу, что и беспристрастность, доведенная до отка-

за от выбора, может выродиться в палачество. Пишет же

сам Г. Померанц о грехе действия и о грехе бездействия.

От безразличия к палачеству до палачества - всего один

шаг.

Но особенность коммунизма, поставленного Г. Померан-

цем в ряду других миропонимании, не застрахованных от

перерождения в палачество, состоит в том, что те могут пере-

родиться, а могут и не переродиться, а коммунизм не может

реализоваться иначе, как в виде тоталитарной, то есть па-

лаческой, власти.

Здесь-то мы и натыкаемся на коренной порок рассуждения

Г. Померанца о неизбежности превращения "антипалача" 10

в палача. Не существует такой неизбежности в качестве

траектории, обязательной для всякой непримиримости.

Неизбежным и неотвратимым является лишь палачест-

во побеждающих утопистов._В "других "случаях растление

властью (или крайностями борьбы) может случиться, а

может и не случиться. Утописты же по определению не мо-

гут после прихода к власти выполнить то, что было ими за-

166

думано и обещано. Поэтому утопистов после победы ожи-

дают вечные колебания между тотальным и выборочным

палачеством - в зависимости от меры покорности общества.

А общество покориться утопии не может, даже если бы и

захотело: требования утопии невыполнимы. Поэтому жесто-

кое насилие над обществом со стороны вчерашнего утописта,

не желающего отказаться от партократического полно-

властия, неизбежно. По крайней мере случаев такого отказа

со стороны победивших компартий мы не наблюдали, хотя

Г. Померанц почему-то на них рассчитывает.

"Антипалач" же, который не является носителем встреч-

ной утопии, тоже может, конечно, по каким-то конкретным

причинам выродиться в палача: психическая природа людей

этого не исключает. Но роковой предопределенности,

безвыходной неизбежности такого перерождения нет.

Условием необязательности роковых, по мнению Г. Поме-

ранца, вырожденческих циклов: "палач - сопротивление пала-

честву ("антипалач") - превращение "антипалача" в "пала-

ча" - является реалистичность задач сопротивления. В понятие

реалистичности входят и их ограниченность во времени и

пространстве, и их желательность для общества, и их выпол-

нимость, и их полезность, в которой большинство общества

вскоре убеждается. Иными словами, с роковой неизбежностью

в палача превращается только "антипалач", фактически стоя-

щий на одном полюсе с палачом, одна из его модификаций.

В иных случаях вырождение может и состояться, и не со-

стояться.

Г. Померанц пишет: "Американская революция обошлась

без остервенения, и слово "революция" на языке американ-

цев - хорошее слово. Когда Стравинский поселился в Шта-

тах, его назвали музыкальным революционером. Стра-

винский очень обиделся. В его сознании - сознании русского

эмигранта - революция пахла трупным смрадом".11

Думаю, что в сознании угандийского - времен Иди Ами-

на, камбоджийского - времен Пола Пота, китайского, вьет-

намского, кубинского и т. д. эмигрантов революция пахнет

примерно так же.

Поэтому и следует рассматривать конкретные программы

революций. Если они исключают узаконенный плюрализм

и охрану прав гражданина и неуголовной личности, то это

не альтернативы. И здесь антисемиты, шовинисты и воин-

ствующие клерикалы, путающие свободу духовного влияния

с земной властью своих церквей, столь же опасны, как наси-

лующие национальную самобытность "интернационалисты",

167

демократствующие сторонники однопартийности и воин-

ствующие атеисты.

На мой взгляд, намерение В. Турчина создать "беспар-

тийное" (то есть опять же партократическое: единственной

партией будет чиновничество) общество так же определенно

выражает опасность "обменять шило на швайку", как неко-

торые положения статей сборника "Из-под глыб". Но опас-

ности, скрытой за демократической фразеологией, никто не

замечает.

В американской войне за независимость и в войне между

Севером и Югом было достаточно много остервенения. Но

оно оказывалось сравнительно коротким и преходящим,

потому что задачи обеих войн были локальными и реальны-

ми. Равно, как и задачи Тьера, Пиночета, Корнилова (если

бы Керенский его не предал) и даже той жесточайшей анти-

коммунистической реакции, которую пережила Индонезия.

Но мы никогда не соизмеряем защитного насилия с тем, что

произошло бы, если бы защитно-предупредительной акции

не было. Когда не только действовать (действовать почти

невозможно), но и размышлять вслух о действии невероят-

но опасно, мы предпочитаем выдавать нужду за добродетель:

исповедовать высоконравственное недействие и постулиро-

вать равную моральную неприемлемость одной жертвы и де-

сятков миллионов жертв.

С одной стороны, "поездка студентов МГУ на уборку

урожая - не этап в Потьму" (Г. Померанц) 12, с другой сторо-

ны, уравнивается "счет на миллионы" со счетом "на десят-

ки тысяч" (он же). К величайшему сожалению, мы не избав-

лены от релятивизма в этом страшном счете. Нам (на Земле)

непрерывно приходится выбирать не абсолютное благо, а наи-

меньшее зло. Перед другим выбором жизнь нас не ставит.

4. ОБЩЕСТВО ТОТАЛИТАРНОЕ И ОБЩЕСТВО

НЕСОВЕРШЕННОЕ

В 1964-1971 гг. в статье "Два принца" Г. Померанц писал:

"Одна из любимых притч Кришна Мурти - о человеке, нашед-

шем истину. Дьявола это сперва очень огорчило, но потом,

немного подумав, он сказал: "Не беда! Человек захочет

превратить свое открытие в систему и тогда снова придет

ко мне".

Чтобы стать массовой, истина должна превратиться в

168

систему. Но это тяжелый путь, даже самоубийственный.

Истина, целиком превратившаяся в систему, становится

стопроцентною ложью. И трудно сказать, к чему больше надо

стремиться: чтобы новая истина стала "материальной силой" -

или чтобы она не совсем материализовалась и хотя бы от-

части оставалась духовной и личной.

Поэтому зрелость не стремится к победам. Она доволь-

ствуется обороной от внешних сил, мешающих ее внутрен-

нему развитию, она обращена внутрь, к источнику своего

бытия. Стало поговоркой, что "оборона - смерть восстания".

Но наступление - тоже смерть, в духовном отношении еще

более верная. Наступать - значит ставить себе все более и

более далекие внешние цели и забыть за ними вовсе дорогу

вглубь (ради защиты которой все началось). Наступать - зна-

чит планировать то, что выходит за рамки человеческого ра-

зума; значит угодить в утопию: значит рано или поздно

пустить в ход силу, чтобы добиться окончательного решения

(которого на самом деле нет), и с великим громом свернуть

себе шею."13

Во-первых, истине незачем "целиком" превращаться

в систему. Ей только и надо добиться защищенности "от

внешних сил, мешающих ее" - у Г. Померанца сказано:

"внутреннему развитию" (курсив мой - Д. Ш.), я бы

сказала - просто "развитию". Неточность этого рассуждения

Г. Померанца состоит в следующем: мы уже угодили в уто-

пию, и добиться внутри этой утопии-обортня14 ситуации,

при которой можно без особого риска защититься от сил,

формирующих развитие личности, не удается и не удастся.

"Надежда внести свободу декретом" 13 отнюдь не бес-

смыслена, если есть надежда добиться соответствующего

декрета (декретов) и его (их) исполнения. Примеров рас-

крепощающих декретов в истории много, в том числе и в

российской - до октября 1917 года (хотя бы великие ре-

формы 1860-х годов).

Бывают, разумеется, случаи, когда можно "быть свобод-

ным и при старом режиме".!5 Однако монопартократическое

тоталитарное общество находится в положении, когда

"быть свободным и при старом режиме" могут лишь люди,

не представляющие себе, что такое свобода. А действительно

раскрепощающие декреты изменили бы здесь природу режи-

ма (статус власти) и поэтому чрезвычайно маловероятны.

Г. Померанц возвышенно пренебрегает разницей между

обществами, в которых можно без самоубийственного риска

добиваться раскрепощающих декретов, и тоталитарным

169

обществом, в котором невозможны ни "внутренняя " неза-

висимость (ибо нет внутренней независимости без свободы

вести себя независимо), ни мирная эмансипация личности.

Он пишет: "Я думаю, надо просто оборонять то, что стало

условиями нашей жизни, что уже есть, а остальное предоста-

вить событиям..." 15

Далее следуют несколько строк о праве высоких натур

на индивидуальное мученичество. "А обществу можно ска-

зать: "того, что есть, достаточно для внутренней жизни. И

если она не удается, если мы пусты и несчастны, то не потому,

что не издан еще соответствующий декрет, и никакой декрет

здесь не поможет."15

И чуть ниже - вывод: "Ну, а если нет? Если история решит

иначе? Если всем дорога в золу? Пусть. Мы жили так, чтобы

открыть ворота будущему, но не ради будущего, а ради бы-

тия, ради вечного "теперь", и если оно действительно было

у нас, - никакая история его у нас не отнимет."! 5

Если "пусть" "всем дорога в золу", то говорить не о

чем. Вообще, если отправным условием поисков достойного

существования является безразличие к жизни ( не только

готовность отдать свою жизнь, а приятие для всех "дороги

в золу"), то к чему и огород городить? Но ведь в этом от-

рывке не только о смерти сказано. Здесь постулируется и необ-

ходимость "просто оборонять то, что стало условиями нашей

жизни, что уже есть, а остальное предоставить событиям...

А обществу можно сказать: того, что есть, достаточно для

внутренней жизни..."

В редакционном примечании сказано, что будто бы

К. Леонтьев выразился в том же духе: "То, что нужно, -

это внутренняя решимость, способность к внутренней борь-

бе в тех реальных условиях, в которых мы живем. И только

опираясь на достигнутую свободу, защищая ее, можно посте-

пенно, от поколения к поколению - изнутри наружу развер-

нуть ее".16

Так ведь К. Леонтьев говорил это о России, в которой,

вопреки всем ньшешним псевдоисторическим "обобщениям",

действительно - во множестве немаловажных случаев -

можно было действовать и примерно таким образом. В той

России с 1860-х гг. даже бороться - без применения террора

против правительства - можно было бы без смертельного

риска, а уж "внутренне совершенствоваться" - сколько

душе угодно. Но говорить о тождестве "главной задачи"

на Западе и на Востоке17 - не кощунство ли? Какого такого

"прямого счастья" "и у них нет"? Разве речь идет о больше-

170

вистской борьбе за "всеобщее счастье"? И можно ли сделать

"каждого" (любого из нас) "прямо счастливым" в нашей

земной юдоли? Разве речь идет не о достижении правовых

обстоятельств, позволяющих личности и группе защитить

себя от тирании, государственной и бандитско-частной? На

Западе надо эти обстоятельства расширять, углублять и за-

щищать; на Востоке надо их каким-то трудно поддающимся

осмыслению способом добиваться. Это далеко не одна и

та же задача. До сих пор только "героические" западные

леволибералы наших дней осмеливались отстаивать ко-

щунственное суждение о равном несовершенстве демокра-

тических и тоталитарных обществ, о тождестве империали-

стических поползновений СССР и США (ниже мы еще встре-

тимся со вглядом Г. Померанца на уход США из Вьетнама).

Чешский ученый профессор Рио Прайзнер, сейчас живущий

в США, отвечал пропагандистам этой злокачественно-близо-

рукой позиции так: "...По традиции неумения различать фе-

номены Вы бросаете Советский Союз и США в один мешок.

Но мне хочется Вам сказать, что Ваши книги никогда не были

бы напечатаны в реальном (а не утопическом) демосоциализ-

ме. Ваши произведения напечатаны в Западной Европе, этим

Вы обязаны США, которые эту Европу защищают. Это ут-

верждение вызовет у Вас издевательский смех. Но я рискну

утверждать еще больше: без защиты медленно истекающей

кровью американской демократии, которая несмотря на

все "формальности" сохранила законность, все развитие,

начиная от группы 47 и кончая Вагенбахом и Петером Вей-

сом, развитие немецкой философии от франкфуртской шко-

лы до Гейдеггера и Гадамера было бы непредставимо. Боль-

ше того, не было бы послевоенных произведений Сартра

и Камю, из всего богатства опубликованной после 1945 г.

литературы остался бы, вероятно, бедный Берт Брехт. Не

было бы методологических дискуссий и демонстраций сту-

дентов, Нюрнберг выглядел бы по сей день, как Дрезден-

ский парк, и не выходила бы даже газета "Ди цейт", не

говоря уже о "Ди вельт". Или, может быть, Вы можете себе

представить Ваши "Оловянные барабаны" или романы Бёл-

ля как произведения Самиздата, увидевшие свет в под-

полье, причем авторы рисковали бы своим существова-

нием? Я не могу себе этого представить. Хотя мы себе очень

хорошо представляем Самиздат с произведениями Солже-

ницына. Но кто иной был бы готов так заплатить за нераз-

рушимость познания и образа, как это сделал Солженицын?

Или Вы можете себе представить Гейдеггера, который после

171

изнуряющего бессмысленного труда зека объясняет заинте-

ресованным созаключенным разницу между "бытием" и

"бытием"? Вы же сами смеялись над подобными представ-

лениями. Как бы то ни было, Гейдеггер, Адорно или Бёлль,

или Вы непредставимы как знаменитые философы и литера-

торы без США. Ваши произведения, таковые Гейдеггера,

духовные сальто мортале Сартра были возможны только в

сфере влияния США с их "формальной" несоциалистической

демократией". 18

Когда-то взгляды Г. Померанца были таковы, что им не

пришлось бы противопоставлять горькие доводы профессо-

ра Прайзнера. Сегодня Померанц рассуждает вполне в духе

"Интернациональной амнистии", для которой генерал Пино-

чет и Брежнев действуют в одной плоскости, в одном направ-

лении и в одинаковой мере преступны. Разница же здесь

принципиальная. И смешение этих понятий в одно - такой

же порок рассуждения Г. Померанца, как и универсализа-

ция процесса вырождения "антипалачества" в палачество.

"Того, что есть, достаточно для внутренней жизни"?

Возможна "способность к внутренней свободе в тех реаль-

ных условиях, в которых мы живем?"

Ну и ну!..

Вот как она реализуется - эта свобода - "в тех реальных

условиях", в которых живет Г. Померанц более полувека.

"...Органы НКВД начали массовую эвакуацию заключен-

ных. Академик Вавилов был среди тех тысяч обитателей

внутренней тюрьмы НКВД, Бутырок, Таганки, Лефортово,

которых свезли на вокзалы для отправки в тюрьмы Сарато-

ва, Оренбурга и Куйбышева.

Мне удалось разыскать несколько бывших заключенных,

которые провели эту осеннюю ночь на вокзальных площа-

дях. Доцент Андрей Иванович Сухно вспоминает: "Нас при-

вели из Бутырок на Курский вокзал что-нибудь около полу-

ночи. Стража с собаками оцепила всю привокзальную пло-

щадь и приказала нам стать на четвереньки. Накануне в

Москве выпал снег, он быстро растаял, и жидкая холодная

грязь растеклась по асфальту. Люди пытались отползать от

слишком больших луж, но этому мешала теснота, да и стра-

жа, заметив движение в толпе заключенных, принимала кру-

тые меры. Сколько нас там стояло? Думаю, что не менее

десяти тысяч, а может, и больше. По одежде и по внешнему

облику все те, кого я видел ночью, с кем ехал потом в поез-

де, были московские интеллигенты. Так на четвереньках

простояли мы часов шесть. Рассвело. На улицах стали появ-

172

ляться прохожие. Поднимать голову было строго-настрого

запрещено..."! 9

В потоке других бездумных, кокетливо-мазохистских

пророков элиты "серебрянного века" Валерий Брюсов, сам

не сознаная точности своего пророчества, вещал:

"Бесследно погибнет, быть может,

Что ведомо было одним нам,

Но вас, кто меня уничтожит,

Встречаю приветственным гимном".

Салонные апологеты освежающих бурь, подобно ны-

нешним западным их коллегам, не ведали, сколь неэсте-

тичной будет безгласная гибель одних и тоскливая служ-

ба других по разным ведомствам гуннской культуры.

Сегодня мы снова слышим увещевания примириться

с "дорогой в золу" - уже не из снобистски-революционер-

ских, а из философских соображений. Не думаю, что заведо-

мая готовность не только на свою, но и на всеобщую ги-

бель пристойней и нравственней смертоносного пустосло-

вия Брюсова. XX век с достаточной определенностью дока-

зал (не впервые в истории, но впервые с таким размахом),

что страдания, которые превышают власть души над телом,

не возвышают, а ломают страдальцев. Даже призрак таких

страданий опасен. Они вызывают аварию нервной системы,

и тогда только чудо может уберечь личность от крушения.

Прежде чем пытать, инквизиторы обычно показывали под-

следственным орудия пытки или чужую пытку. Чаще всего

этого хватало для самооговора и доносов.

"Всякое страдание, которое человек сумел вынести,

выдержать, делает глубже, делает приемником каких-то

новых волн, которые иначе (не пострадай человек) так и

остались бы не принятыми", - говорит Г. Померанц. Но

не всякое страдание можно вынести! Именно потому не

везде одинаково плохо жить20, что не везде управляют людь-

ми посредством страданий (или угрозы страданий), которые

невозможно вынести. А Солженицын прошел сквозь часть

(его физически не пытали) этих страданий, был навсегда

потрясен их бесчеловечностью (за себя и других), но не

сломлен. Поэтому он и антипалач - определение почетное,

а не позорное. Г. Померанц тоже побывал в этом аду и живет

сегодня под властью его устроителей. Что с ним произошло

или происходит, не мне отсюда гадать. Напомню только, что

в страшной книге Дж. Орвелла "1984 год" палачи добиваются

173

от жертвы не просто покорности, но и любви к мучителям.

Иногда подобие такой любви наступает как извращенная

благодарность за прекращение или неприменение пытки.

В одиночке и следовательском кабинете я сама причастилась

на какое-то время к этой уродливой благодарности, когда

обнаружила, что меня следователь не бьет.21

"В годы передышки... Ахматова... часто, повторяла фра-

зу, которая приводила меня в ярость: "Они завидуют нашему

страданию." Причина непонимания вовсе не зависть, а непред-

ставимость нашего опыта и потоки лжи, искажавшей дейст-

вительность до полной неузнаваемости. Надо еще приба-

вить - полное нежелание вдуматься. Предположить у лени-

вых и равнодушных людей не только зависть, но даже простое

сочувствие, каплю жалости, я не могу. Они просто плевали

и отворачивались. Главное же, что завидовать было нече-

му. В нашем страдании ничего просветляющего не было и

в помине. Никакой благодати в нем не ищите: только живот-

ный страх и боль..."22

Одно из двух: либо Г. Померанц по отношению к страда-

нию настолько выносливей, чем Н. Я. Мандельштам, что

просто не способен испытывать страх перед ним, либо он так

чувствителен к своему страданию, что отворачивается от чу-

жого. Ибо иначе он не мог бы суесловить о возвышающей

роли страданий на фоне страшных событий XX века. Стра-

дания, делающие человека сгустком непосильной телесной

муки, не возвышают и не делают человека духовнее.

Как можно оборонять свою "внутреннюю свободу" и

"возможность развития", стоя на четвереньках, когда "под-

нимать голову строго-настрого запрещено", а запрет под-

креплен автоматчиками и овчарками?

Если мне возразят, что четвереньки - атрибут "сталин-

щины", я приведу другое авторитетное свидетельство - о

феномене новых, благословенно-вегетарианских "веймар-

ских" (А. Янов) времен.

"Кроме обычных тюремных тягот были еще и все тяготы

психиатрической больницы: бессрочное заключение, прину-

дительное лечение, побои и полное бесправие. И жаловаться

было некому - любая жалоба оседала в твоей истории болез-

ни, рассматривалась как доказательство твоего безумия.

Известно было, что хоть формально заключение и бессроч-

ное, но на практике убийц обычно содержат пять-шесть лет,

нашего же брата - два-три года. Это при полной покорности,

при отсутствии конфликтов и плохих записей в журнале на-

блюдений. Для выписки врачи откровенно требовали от

174

заключенного признания своей болезни и осуждения своих

действий. Это называлось у них "критикой", критическим

отношением к своим болезненным проявлениям, и служи-

ло доказательством выздоровления.

В качестве "лечения возбудившихся", а точнее сказать -

наказания, применялись, главным образом, три средства.

Первое - аминазин. От него человек впадал в спячку, какое-

то отупение и переставал соображать, что с ним происходит.

Второе - сульфазин, или сера. Это средство вызывало силь-

нейшую боль и лихорадку, температура поднималась до

40-41№С и продолжалась два-три дня. Третье - укрутка.

Это считалось самым тяжелым. За какую-нибудь провинность

заключенного туго заматывали с ног до подмышек мокрой,

скрученной жгутом простыней или парусиновыми полосами.

Высыхая, материя сжималась и вызывала страшную боль,

жжение во всем теле. Обычно от этого скоро теряли сознание,

и на обязанности медсестер было следить за этим. Потеряв-

шему сознание чуть-чуть ослабляли укрутку, давали вздох-

нуть и прийти в себя, а затем опять закручивали. Так могло

повториться несколько раз."23

Можно ли чувствовать себя свободным, пусть даже толь-

ко внутренне, на таком фоне? Не лучше ли просто не вступать

в диалог о свободе в таких условиях?

Когда-то в присутствии Наума Коржавина некая демокра-

тическая дама утверждала возможность внутренней неза-

висимости в любых условиях. Коржанин спросил ее, созна-

вала бы она свою духовную независимость, если бы ее "про-

пустили" в лагерном воровском бараке мужиков этак

тридцать-пятьдесят? Дама смолкла в ужасе - перед цинизмом

Коржавина. И по мне это слишком сильный пример, хотя

и бесспорный. Чтобы понять свою безысходную духовную

несвободу, достаточно одного районного инструктажа для

школьных преподавателей истории СССР. Инструктажа,

во время которого какой-нибудь тупорылый жлоб насилует

сотню учителей, лепящих затем по той же схеме миропонима-

ние школьников.

Кстати, о преподавании. Г. Померанц недвусмысленно

полагает, что отказ его молодого знакомца изучать историю

на советском истфаке и уход хорошей учительницы из школы

из-за нежелания продолжать и впредь насиловать себя и от-

равлять детей неизбежной ложью - шаги неразумные, не-

прагматичные. Практически я согласна скорее с ним, чем

с его бескомпромиссными знакомыми: сама почти 30 лет

барахталась в школе между ложью или полуправдой для боль-

175

шинства учащихся и опасной и мне, и им правдой - для

нескольких самых близких. Не может страна жить без

школы, а школа без учителей. Но это было почти невыно-

симо24, и я понимаю, что юноша и учительница, о которых

говорит Г. Померанц, честнее меня.25

5. ТАК ЧТО ЖЕ ДЕЛАТЬ ?

Боюсь, что после приведенных выше примеров самые

решительные противники лобовых вопросов раньше, чем

успеют себя одернуть, воскликнут: "Что делать?!!" Не знаю,

что делать, но знаю, что нельзя делать вид, будто не сущест-

вует различия между тупиком и трудными обстоятельства-

ми. Подозреваю, что мода иронизировать над вопросами,

истязавшими совесть наших дедов, - это симптом затянув-

шейся духовной реакции на провалившуюся утопию. Реактив-

ное мышление не знает других траекторий движения, кроме

маятниковых. Поэтому оно сердится на вопросы, а не на от-

веты. Трагедия возникает не тогда, когда история почему-

либо ставит вопрос: "С кем вы, мастера культуры?" Драма

разворачивается, когда в решающий момент мастера культу-

ры отвечают на этот вопрос готовностью остаться при социаль-

но опасной силе. Что с того, что они пытаются, попав под ее

власть, сохранять позу иронического внутреннего нейтрали-

тета? Практически оставаться нейтральными после победы

тоталитарной власти они не могут. Мастера культуры тота-

литаризму нужны. Он весьма озабочен их послушанием и

умело заставляет их пустословить или лгать, петь или пля-

сать при казни их собственных, все еще зрячих душ.

Быть "ни с кем" можно только до прихода хозяина,

который ничьей независимости не допускает. Когда он прихо-

дит, вопрос о выборе образа жизни и путей творчества пре-

вращается в вопрос о выборе между рабством, смертельным

риском и "полной гибелью всерьез", как писал Б. Пастернак.

Г. Померанц несколько раз уличает поборников антипала-

чества, в том числе А. Солженицына, в реактивности мыш-

ления. Между тем сам он, того, по всей вероятности, не соз-

навая, демонстрирует перед читетелем трагические симпто-

мы духовной реакции на события последнего века российской

истории.

Эта история ознаменована культом революционных дейст-

176

вий. Нынешняя реакция на ход и последствия двухвекового

романа между русской мыслью и революционными утопия-

ми Запада преисполнена для оппозиционных интеллектуа-

лов СССР прежде всего отвращением к революционному

действию. Но эта реакция неоднородна. В ней, как во всякой

реакции такого исторического типа, заложены противостоя-

щие одно другому начала. Одно из них - жажда осмыслить

случившееся. Другое - абсолютное отталкивание от всего

того, что абсолютизировалось акцией, принесшей столько

несчастий.

Г. Померанц ощущает себя беспристрастным осмысли-

телем глубинных основ бытия и человеческой психологии.

Со стороны же, в его рассуждениях с удивительной явствен-

ностью проступает реактивное отталкивание заблудившей-

ся мысли от обманувших ее абсолютов - к противолежащим

абсолютизациям. Мир погублен культом действия и выбора?

Значит, истина в абсолютном бездействии и непредпочтении!

Один из главных признаков маятниковой траектории

реактивных эмоций, влекущих за собою и мысль, - нераз-

личение разнотипных явлений, стремление найти для разно-

родных задач единый алгоритм решения.

Приведу пример.

Во времена Маяковского, броская метафора "...его ни

объехать, ни обойти, единственный выход - взорвать!" -

была катастрофически ложной. Выиграли те народы, кото-

рые не взорвали, а реформировали вполне проходимый

квазитупик ранних стадий экономической и политической

("конкурентной") демократии.

Реактивное мышление, испуганное событиями 1917 года

и их последствиями, отказывается от ложной - тогда! -

формулы ("единственный выход - взорвать!") навсегда,

принципиально.

Причем отказ совершается именно в тот момент, когда в

результате ненужного (тогда) взрыва образовался тупик не

мнимый, а настоящий26. Реакция не желает видеть, что сло-

жилась система, по отношению к коей в принципе, в перспек-

тиве этот максималистский вывод: ее "ни объехать, ни обой-

ти, единственный выход - взорвать!" - к великому несчастью

для всего человечества, верен. Иной способ устранения тупи-

ка может подсказать лишь чудо.

Неотличение квазитупиков (затруднительных, чрезвычай-

но сложных ситуаций) от тупиков (безвыходных ситуаций) -

одна из особенностей мышления ре-активного, то есть анта-

гонистически привязанного к акции, его породившей. Россий-

177

ская интеллигенция искони, то с большими, то с меньшими

основаниями, а то и вовсе без таковых, вопреки исторической

логике и своим интересам, сочувствовала "левым", чем

способствовала неким роковым событиям27. Какой мы де-

лаем из этого вывод? Одни - долой интеллигенцию! Другие -

долой политическое мышление "мастеров культуры" как

таковое, вне зависимости от его содержания. Это ли не реак-

ция мысли?

Радикальная интеллигенция 1860-1910 гг. хотела разру-

шить все старые формы жизни и построить новую жизнь.

Результаты известны. Следовательно - "надо просто оборо-

нять то, что стало условиями нашей жизни, что уже есть, а

остальное предоставить событиям" (Г. Померанц). Следо-

вательно - не надо менять формы жизни, а исключительно

только улучшать, цивилизовать себя и через себя - жизнь.

Нет, не следовательно.

В советской жизни, в коммунизме как таковом нет здо-

ровых и продуктивных начал, которые могли бы быть под-

держаны и развиты мастерами культуры, а в деятельности

российских правительств и российского общества 1860-

1917 (до 25 октября) гг., как и в нынешнем западном де-

мократическом мире, они были. Вот в чем принципиальная

разница.

И если мы не просто марионетки, привязанные к маят-

нику массового среднестатистического миропонимания или

к неким куда более греховным силам, эту разницу видеть мы

обязаны.

6. КОММУНИЗМ И АНТИКОММУНИЗМ

Когда А. Солженицын говорит, что коммунизм есть "ми-

ровое зло огромной ненависти и силы", зло, враждебное

"любой нации", любому народу28, - это ясно, и не надо под-

менять один предмет разговора другим.

"Мировое зло", в его понимании и ощущении, - тота-

литаризм как таковой. Поэтому он заведомо не предпола-

гает и не предлагает новых (русских) гитлеров в качестве

альтернативы коммунизму.

Вообще из всего, что пишет и произносит А. Солженицын,

никак не следует, что отрицание им одного мирового зла

178

неизбежно ведет к реактивному влипанию лбом в стенку

другого, лишь геометрически противоположного первому,

а на деле ему тождественного мирового зла. Это отшатывание

от коммунизма к нацизму проделывает за А. Солженицына

Г. Померанц, доводя - в своей критической интерпретации -

отвращение Солженицына к коммунизму до его эмоциональ-

ного и логического предела, каким он представляется Г. Поме-

ранцу. Между тем нацизм и коммунизм для А. Солженицы-

на находятся на одном и том же нравственном и социальном

полюсе. И отталкивание от их насильственной сути приводит

его отнюдь не к замене мирового коммунизма русским на-

цизмом, а в другой тупик: в тупик абсолютизации ненасилия

(во всяком случае, так было до сих пор) 29. Переход массы

русских и нерусских (кроме евреев и цыган) советских граж-

дан на сторону Гитлера Солженицын воспринимает как

историческую и нравственную трагедию30, а не как выход.

Однако лишь немногие читатели возьмут на себя труд

проверить и исследовать во всей ее сложности позицию

А. Солженицына в этом вопросе. Большинство (как и я)

привыкло верить оценкам Г. Померанца. Значит, "2 - 0"

в его пользу: еще одна (вспомните "самодержавие правды")

отрицательная эмоция по отношению к Солженицыну обеспе-

чена. Впрочем, обеспечено и алиби Г. Померанца. Он не ска-

зал прямо, что Солженицын предпочитает Гитлера Сталину.

Логические ходы: Солженицын считает коммунизм абсо-

лютным злом; следовательно - все разновидности антиком-

мунзима для него благо; гитлеризм есть один из видов анти-

коммунизма; значит, для Солженицына он тоже должен быть

благом. Таковы типичные ходы всякой "истребительной поле-

мики" (Ленин), для которой победа дороже истины и кото-

рая работает лишь "на публику", а не на обращение оппо-

нента к истине. Но ведь это не Солженицын, а Г. Померанц

не видит другой реальной траектории для антикоммунисти-

ческой мысли, кроме отвергнутого им колебания между

"черными дырами" двух разноименных тоталитаризмов.

Альтернативы: "коммунизм - демократия западного

образца" или "тоталитаризм - реформаторская (в направле-

нии демократии) авторитарность" Г. Померанцем не иссле-

дуются. Между тем А. Солженицыну ближе всего вторая

альтернатива: твердая, честная власть, способная к раскре-

постительной реформации, но не допускающая анархии, ве-

дущей опять к тоталу. Поскольку Г. Померанц в 1978-м

году (!) приводит в качестве примера и основания для на-

дежды на перерождение коммунизма эволюцию западных

179

компартий, я опять на западного же мыслителя и сошлюсь31:

"В исторической перспективе я могу видеть ревизионизм

только как иллюзорную попытку исправить неисправимое,

и поэтому в ходе диалектики истории я вижу в нем очень

хитрого (хитрость духа у Гегеля) помощника тоталитаризму.

Абстрактный гибрид "демократический социализм" за-

ключает в себе, несмотря на всю прельстительность, чудовищ-

ное противоречие или, вернее, он потому так прельстителен,

что он мнимо чудесным образом разрешает и примиряет

несоединимые феномены демократии и тоталитаризма.

Если привести к простому знаменателю, следует сказать:

в социализме нет никакой демократии, и в демократии нет

социализма. Социализм связан железной логикой с так назы-

ваемой диктатурой пролетариата, с насильственной ликви-

дацией частной собственности, с руководящей ролью насиль-

ственно ликвидирующих собственность организаций, с то-

талитарным аппаратом власти, который делает все это воз-

можным.

Вы, конечно, можете отвергнуть эти мои тезисы,

несмотря на исторический опыт, но тогда у Вас останется

только один путь, путь утопии, находящийся вне истории.

Конечно, в мире утопии, в мире отчаянной надежды, иррацио-

нальной логики и бесчеловечной человечности можно предста-

вить себе мирное сосуществование между социализмом и де-

мократией, между рабством и свободой... Хотя можно пред-

ставить себе, может быть, реально, не утопично, совместную

жизнь между волком и ягненком, тигром и зайцем, но со-

вершенно не возможно без ужаса думать о конкретной ре-

альности противоречивой тождественности, называемой "де-

мократический социализм".

Но как раз то, что об априорной предпосылке метанойи

(полного внутреннего поворота) людей умалчивается и одно-

временно она втихомолку включается в концепцию, ха-

рактеризует эту систему как чисто утопическую и одновре-

менно косвенно манихейскую, так как в ней заключается

противоречие совершенного человека, который втайне пред-

полагается, с безусловным осуждением испорченного челове-

ка капитализма. По сравнению с этим капитализм представ-

ляет собою систему чистого позитивизма и прагматизма

(так же и в отношении оценки человека), тоталитаризм же -

систему чистой бесчеловечности, создаваемой с помощью

позитивизма и релятивизма испорченного человека.

180

Так понятая система советов была бы пригодна разве

что для ангелов или в исключительных случаях для святых.

Еще одно замечание: диктаторский режим, который

введен в Чили после свержения Альенде, не должен Вас

удивлять, так же, как и то, что Солженицын говорит об авто-

ритарном режиме после предположительного отклонения

марксизма (не только ленинизма) в России. Из тоталитарных

или предтоталитарных режимов нет легкого перехода к де-

мократии. Я даже думаю, что и в Чехословакии в 1948 г.,

если б коммунистический путч был предотвращен, надо было

бы временно ввести авторитарный режим. В Вашей стране

демократия Аденауэра стала возможной не только после

полной капитуляции нацизма, но и под до известной степени

авторитарным покровительством США в первое время. Го-

раздо логичнее был переход от нацизма к большевизму на

почти тождественной плоскости тоталитаризма в восточной

части Вашей родины. И я не вижу ни малейшей аналогии меж-

ду свержением Альенде в Чили и оккупацией Чехослова-

кии. Если мы уж хотим делать сравнения, то мне кажется,

что гораздо больше общего между Чехословакией 1948 г.

непосредственно перед коммунистическим захватом власти

и положением Альенде в Чили. В обоих случаях дело шло о

попытке при помощи СССР ввести в стране тоталитарную

систему, с той только разницей, что чехословацкий генерал

Свобода, в лояльность которого неопытный Бенеш твердо

верил, был на самом деле испытанным коммунистическим

агентом, тогда как в Чили армия, к счастью, имела доста-

точно сил, чтобы ровно в 12 предовратитъ стереотипно орга-

низованный коммунистический захват власти".32

Взгляд Р. Прайзнера на авторитаризм как на динамичную

альтернативу тотала, пожалуй, наиболее близок А. Солженицыну.

Интеллектуал и демократ Рио Прайзнер рассуждает на том

же концептуальном языке, что и Г. Померанц. Казалось бы,

Прайзнер должен был быть им услышан. Он, правда, обра-

щается не к российским, а к европейским интеллектуалам,

надеющимся на либерализацию коммунизма или на построе-

ние "настоящего", т. е. демократического, социализма. За-

падные оппоненты Р. Прайзнера не хотят "сталинизма", но

смертельно ненавидят все то, что ими обозначается как

"правизна". Фактически Г. Померанц стоит на позиции того

западного мышления, которое парадоксальнейше повторяет

все комплексы, иллюзии и заблуждения левоориентированной

российской интеллигенции начала века. И - что весьма симп-

181

томатично - набор воззрений западных и советских запад-

нического образца интеллектуалов33 обязательно сопрягает-

ся с тенденциозным прочтением Солженицына и с не-

приязнью к нему34, тогда как почвенничество со ксенофобией

объединяются отнюдь не всегда.

Еще одна непостижимая для меня вещь. Г. Померанц

с такой категоричностью не приемлет социальных позиций,

связанных с международным словообразующим элементом

"анти", что всякая "антипозиция" ассоциируется в его вос-

приятии с антихристом: "Мне приходила в голову мысль,

что сама сущность антихриста - в упоре на "анти"35.

Неужели сущность "антихриста" в том, что он против

("анти"), а не в том, что он против Христа: Добра, Правды,

Спасения?

В своем неприятии "антипозиций" Г. Померанц настоль-

ко широк (поистине безграничная "широта" - вплоть до

отсутствия взглядов - тоже один из стандартов модернист-

вующего мышления, о котором я говорю), что не приемлет

не только антикоммунизма, но и антифашизма.

"Где-то в большом, сложном, запутанном мире комму-

нисты так же вдохновляются борьбой со злом, как анти-

коммунисты. И антикоммунисты так же стервенеют, так

же сатанеют от своего антикоммунизма, как коммунисты -

от своего антиимпериализма, антифашизма и т. п. И нельзя

преодолеть зло, не избавившись от всех анти, от захлеба

борьбы. "Антипалач" несет в себе заряд остервенения,

который завтра породит нового палача. Нужно не "анти",

нужно "а", т. е. "не" (ненасилие, недвойственность; с "не"

начинаются многие превосходные идеи, с "анти" - ни одной.

"Анти" - слово техническое: антибиотики, антифриз - сред-

ство против узко определенного зла. Антибиотики в орга-

низме оказались небезопасны. В царстве духа анти вовсе не

подходит).

На дне бытия зла нет. Есть разные виды добра, сталки-

вающиеся и уравновешивающие друг друга. Откуда же берет-

ся зло, в котором тонет мир? От остервенения в борьбе за

свое частное добро"36.

Позволю себе возразить, что не мы выбираем в своем ан-

тифашизме и антикоммунизме позицию "анти", которую

Г. Померанц отпугивающе связывает с антихристом. Это ком-

мунизм и нацизм запрещают кому бы то ни было пребывать

в позиции "не", уже одним этим фактом ставя неприсоеди-

нившихся в позицию "анти". Партократия безвыходно орга-

низует жизнь так, что тот, кто не с ней, тот против нее. А

182

тем, кто против нее, она существовать не разрешает. Разу-

меется, в зоне для нее досягаемой.

В. Пирожкова пишет:

''Покойный Ю. Б. Марголин писал, что он - не католик,

но и не антикатолик, он - не буддист, но и не антибуддист

и т. д., но почему же он не может быть только некомму-

нистом, не будучи антикоммунистом? Потому, что ком-

мунизм сам не нейтрален по отношению к тем людям, кото-

рые его не хотят. Он протягивает захватническую и душащую

руку к ним всем, он хочет покорить и подчинить их всех себе

силою. Вот почему недостаточно быть только некомму-

нистом, а надо быть антикоммунистом''37.

Нацизм тотально, то есть независимо от взглядов и по-

ведения представителей наций, подлежавших уничтожению,

истреблял евреев и цыган. Будучи всего-навсего ненациста-

ми, а не антинацистами, вы всего лишь не участвовали бы

в истреблении цыган и евреев, - если бы вам позволили в

нем не участвовать. Но вам не позволили бы. И, кроме того,

неужели вас удовлетворило бы одно лишь пассивное не-

участие в геноциде? Вам не было бы невыносимо тяжко

смотреть на происходящее? Я понимаю, что все мы пережи-

ли и переживаем состояние позорного бессилия воспрепят-

ствовать злу, но неужели оно совместимо с чувством внут-

ренней свободы, достоинства, с возможностью развития

(чего?)?..

Кстати, Г. Померанц с нацистами воевал, а не уговари-

вал моих и своих истязаемых и убиваемых соплеменников

и родственников прощать нераскаявшихся палачей. Это было

дело уничтожаемых - прощать палачей или призывать на

них отмщение в свой смертный час, а не наше дело. И в годы

сталинщины К. Померанц был в тюрьме и в лагере, а не среди

палачей. Как же ныне антипалач уравнивается им с палачом?

Односторонности и угрожающим потенциям всякого

"анти" Г. Померанц противопоставляет спасительный "внут-

ренний поворот каждого человека к свету".

Но ведь на априорной предпосылке конечного поворо-

та каждого человека к правильному (?) образу мыслей и к

правильной (?) жизни основаны все варианты утопических

идеальных обществ! Такой поворот называется метанойей.

И порок расчета на метанойю (в социально-исторической

плоскости) состоит в том, что, во-первых, само понимание

"света" ("правильности") определяется в данном случае

далеко не непогрешимыми устроителями "идеальных" об-

ществ, а во-вторых, истребить человеческое разномыслие,

человеческую разнокачественность на земле невозможно.

183

Опыт свидетельствует, что самые обыкновенные, земные,

несовершенные люди на одной и той же грешной планете

живут все-таки очень неодинаково. Граница между разны-

ми существованиями иногда рассекает один и тот же народ

(ФРГ и ГДР, КНР и Тайвань и т. д.).

Порой это бывает очень отчетливая хронологическая

граница: нацистская Германия - ФРГ; демократическая

Чехословакия - "протекторат" Богемия и Моравия; неза-

висимая и оккупированная советами и нацистами Польша;

Россия - и СССР, Камбоджа до Пола Пота - и при нем. При-

меры бессчетны.

Кроме того, в одних общественных обстоятельствах работа

во имя обращения как можно большего числа людей к духов-

ному и нравственному свету возможна, а в других - невоз-

можна или чрезвычайно затруднена.

Поэтому пытаться противопоставить солженицынскому

горению незамутненно-надмирные фразы о "повороте всех

людей к свету" - задача неблагодарная. Для того, чтобы кам-

боджийцы зажили хотя бы так, как японцы, а россияне - хо-

тя бы так, как жители ФРГ, всеобщего внутреннего просвет-

ления не надо. Достаточно возродить в этих странах нормаль-

ную правовую плюралистическую ситуацию, которая дает лю-

дям возможность защищать свои интересы. Да и на всей

планете и без торжества всеобъемлющей метанойи весьма и

весьма просветлело бы, избавься она от коммунистических

попечений о ее "повороте к свету".

Солженицын над тем и бьется, чтобы ослабела опасность

гибели, идя, как все мыслители такого масштаба, то сквозь

прозрения, то сквозь заблуждения (сквозь удачи и неудачи).

А Г. Померанц с непостижимой (для меня) слепотой к про-

исходящему печется о том, чтобы умолк, хотя бы на вре-

мя, - этот - один из немногих - могучий голос, сумевший

докричаться до не утративших слуха:

"Кажется в жизни часто бывают положения, когда действо-

вать - грех, и не действовать - тоже грех; иногда я действо-

вал и принимал на себя грех действия, а иногда бездейство-

вал и принимал грех бездействия. Незначительные масшта-

бы событий не опьяняли, и время от времени возникало

чувство, что все эти грехи, словно шарики, висят на моей

шее. К сожалению, в большой истории легче запутаться. Мас-

штабы так велики, что жернов превращается в пьедестал, и ге-

рой, встав на него, заживо бронзовеет. И тогда уже не соз-

нает, что благими намерениями вымощен ад.

Если бы Александр Исаевич увидал вдруг все эти опас-

184

ности, он наверное замолчал бы, а потом стал писать ина-

че, другое. И может быть написал бы Исповедь человека,

поднявшего меч. Это была бы замечательная книга" (Г. По-

меранц) .38

И тут как-то загадочно-необъяснимо ускользает и от

Г. Померанца, и от привычно расположенного к нему чита-

теля, что А. Солженицын поднял всего-навсего перо, а не меч.

Ад коммунизма уже построен. Он безостановочно ширит-

ся. И при этом он остается вне поля критики и даже иронии

Г. Померанца. А весь огонь обрушивается им на тот пробле-

матичный "ад", который еще только может вырасти из анти-

палаческой страстности А. Солженицына. И каяться должен

опять-таки Солженицын, поднявший всего лишь голос в

защиту и в память жертв, а не убийцы десятков миллионов

его сограждан!

Г. Померанц говорит:

"Если история - уголовное преступление, то все истори-

ческие народы заслуживают казни; и, может быть, она со-

вершится, - в XXI или другом веке. Только что здесь хоро-

шего? Пусть лучше восторжествует не справедливость, а

милость. И остаемся со страданиями неотмщенными... или

все погибнем. "39

Отлично: пусть "восторжествует не справедливость, а

милость". НО: мы, что же, находимся уже в позиции, когда

палачи, обезвреженные, ждут то ли возмездия, то ли ми-

лости? Идеи, подвигнувшие народы на тотальные преступле-

ния XX века, УЖЕ развенчаны? Они перестали действовать,

и теперь надо только иметь достаточно великодушия, чтобы

о них забыть и помиловать тех, кто сегодня маскирует свои

преступления возвышенной фразеологией утопии-оборотня?

Уже не горит над каждым из нас: "КТО, ЕСЛИ НЕ ТЫ, И

КОГДА, ЕСЛИ НЕ СЕЙЧАС"? Мы НЕ ЗНАЕМ, что делать,

чтобы народы избежали казни, но ведь знание и незнание -

это совсем другая проблема, чем та, которой подменяет

заботу, владеющую А. Солженицыным, Г. Померанц!

Сентенции Г. Померанца претендуют на великодушие,

но и это подмена. Даже ряд подмен. Это похоже на христиан-

ское всепрощение, но это не христианство, ибо христианство

запрещает самоубийство и прощает раскаявшихся, а не

палачествующих. И у Солженицына речь идет не об отмщении,

а о спасении - живых и имеющих еще жить на Земле.

А. Солженицын ищет не "козла отпущения", а ответа

на изводящий всех нас вопрос: почему это случилось? И

185

еще - почему свободные люди рвутся в ту же ловушку?

Ответы могут быть верными и неверными, но он их

ищет!

С одной стороны, Г. Померанц без конца повторяет, что

и коммунистов, и нацистов, и их противников обрекают на

палачество их благие намерения. А посему никакие намерения

не гарантируют от того, что носитель их завтра не озвереет.

При этом непременно подчеркиваются благие намерения

коммунизма.

С другой стороны:

В пароксизме борьбы зло становится мнимо всемогущим,

и возникает тот дьявольский пафос, который орвелловский

О'Брайен объясняет своей жертве в Министерстве Любви:

"Власть не средство, она цель. Не диктатуры создаются

для защиты революции, а наоборот, революции создаются

для установления диктатуры. Цель гонений - гонения. Цель

пыток - пытки. Цель власти - власть... "40

Во-первых, относительно "мнимого всемогущества"

зла. На Земле, в мимолетности одной человеческой жизни

и в преходящем существовании народов, государств и ци-

вилизаций, зло может быть и всемогущим - в убийстве,

в уничтожении, в разрушении. Поэтому человек, не впадающий

в грех готовности на свое и чужое самоубийство, о мнимости

всемогущества зла должен говорить осторожно.

Во-вторых, все было бы слишком просто, если бы орвел-

ловский О'Брайен, обо всех судящий по своей подлой душе,

был прав.

Гонения, пытки и тотальная власть, к несчастью, возни-

кают даже тогда, когда установление диктатуры первона-

чально воспринимается утопистами лишь как инструмент,

как средство, как преходящая печальная необходимость для

построения идеального общества, а не как самоцель.

Ни реакция Тьера на первый коммунистический путч

Парижской Коммуны (отнюдь не имевший благой перспек-

тивы) , ни авторитарность оккупационной политики США

в побежденной Германии не превартились в увековеченное

пыточное всевластие. Здесь, как и везде у Г. Померанца,

обобщение неоднородных явлений приводит к ложному

выводу41.

186

7. ПРОТИВОРЕЧИЯ ИСТИННЫЕ И ЛОЖНЫЕ

Естественно, что центральных противоречий антиком-

мунистической позиции А. Солженицына Г. Померанц не

видит. Возможно потому, что для него это проблески пра-

воты, а не противоречия.

Когда говорят о необходимости (для еще свободного

мира) сопротивления тоталитаризму, то рано или поздно

встает вопрос о сопротивлении действием, а не только сло-

вом. Для партократии ее пропаганда, ее управляющая мас-

совым и индивидуальным поведением ложь - это всего

артподготовка перед физической эскалацией. Кроме того,

коммунизм прорастает и изнутри демократии.

А. И. Солженицын с начала своей услышанной миром про-

поведи твердит, что "коммунизм останавливается только

тогда, когда встречает стену..."

Но с того же момента, когда он был услышан, он

повторяет и оговорку: "...хотя бы стену неколебимой воли".

Каков же реальный смысл этой не услышанной Г. Поме-

ранцем оговорки (а ведь и до 1978 года А. Солженицын

делал подобные оговорки неоднократно) ? Перед таким

беспощадным, аморальным, агрессивным нападающим, как

партократия, чем и как должна быть подкреплена "стена

неколебимой воли", чтобы партократия в нее уперлась?

В том же монологе "Коммунизм у всех на виду - и не

понят" (январь 1980) сказано, что Запад должен объединить

против коммунизма усилия "политиков, дипломатов и военных".

Как должна реализоваться "неколебимая воля" "воен-

ных"? Означает ли это, что А. Солженицын готов отказать-

ся от абсолютизации ненасильственного сопротивления?42

Если речь идет пусть о сплошной, но пассивной стене

людей, готовых недвижно стоять насмерть под огнем любой

плотности, то на земную победу этим волевым людям на-

деяться нечего. Танки пройдут по ним, ядерное оружие просто

испепелит все живое.

Если же речь идет о земном одолении "устрашающих

военных сил коммунизма" (военных сил!), то для чего ого-

ворки типа "...хотя бы стену неколебимой воли?"

В отличие от Г. Померанца, А. Солженицыну ясно, что

мюнхены только углубляют тупик. Но и он не говорит послед-

него слова: защищаться ли от "устрашающих военных сил

187

коммунизма" военными средствами или только стоять на-

смерть? Потрясенный партократическим насилием и от него

отвращенный, он многократно отказывался в своих декла-

рациях от применения против коммунизма военной и рево-

люционной силы. Как нам узнать: в любых обстоятельствах

и при любом повороте событий? Солженицын во всей сово-

купности своих работ на этот вопрос не отвечает. Страстная

и деятельная натура влечет его на сторону лиц и групп, спо-

собных сопротивляться, защищаться и опережать готовя-

щееся нападение. Жажда обнаружить земной поведенческий

абсолют, пригодный для всех случаев жизни, постоянно стал-

кивает Солженицына, как в свое время Толстого и Достоев-

ского, с самим собой. Ибо речь идет о борьбе с противником,

строящим свою стратегию на применении силы. Любые иные

факторы для этого противника несущественны. ЛОЖЬ -

да, но ложь для партократии лишь артподготовка и вспомо-

гательный инструмент насилия. Солженицын говорит только

о правде и о "стене неколебимой воли". Но его оппоненты,

стоящие, казалось бы, на той же стороне рва, что и он, упор-

но уговаривают его отбросить "меч" и предаться покаянному

прощению преуспевающих палачей - НЕПОСТИЖИМО!

У диссидентов и эмигрантов нет никакого физического

оружия. А хоть и было бы? Зачем оружие горстке людей?

И даже Слово - их единственное оружие - почти "не задей-

ствовано", ибо у них нет денег и средств информации для

доведения Слова до его адресатов.

Но не приспело ли время, может быть, последнее, перестать

твердить о ненасильственном, только ненасильственном,

исключительно ненасильственном сопротивлении? Хотя бы в

наших обращениях к тем, у кого есть армии, оружие и день-

ги для распространения Слова? Разве мы НЕ ЗНАЕМ, что

миролюбием, не подкрепленным силой, ОНИ СЕБЯ НЕ СПАСУТ?

Н. Я. Мандельштам во "Второй книге" пишет:

"Я бесповоротно отказываюсь от самозащиты, но другим

этого делать не советую... Рекомендую осторожность и само-

защиту" (стр. 568).

Человек, спасший (для нас, а не для его и свой земной

жизни) Осипа Мандельштама, волен не отдалять свою встре-

чу с ним, в которую верит. Но людям этот героический чело-

век завещает "осторожность и самозащиту".

И еще:

"... Но все же и во мне теплится надежда (она затухает

188

каждую секунду и скоро потухнет совсем), что испытания,

пережитые человечеством, не пропадут зря. Но каждый день

подрывает надежду, потому что новые поколения на За-

паде (а старые? А на Востоке? -Д. Ш.) ничему не верят и

не хотят задуматься о чужом опыте^З. Их слепота, равно-

душие и идиотический эгоизм приведут Запад к тому, что

мы испытали, только сейчас это несравненно опаснее, хотя

бы потому, что не локализуется в определенном участке,

а распространяется и покрывает всю Землю отрядами, кото-

рые по заданиям начальства стреляют в окна, в людей, в

душу человеческую, надевают на мыслящую голову китай-

скую каменную шапку, проламывающую череп, и рубят

кисти рук тем, кто играет на рояле (582) ".

"...Я хочу знать... Почему оно44 не успело ничего проти-

вопоставить проповеди зверства? ...В чем были роковые

ошибки прошлого у нас и в чем они сейчас на Западе? Не

идет ли растлевающее влияние не только от арагонов и сар-

тров, но и от "охранителей", берегущих свое здоровье, покой,

удобства и делающих ставку на счастье для себя, на свое

собственное пищеварение?" (стр. 589).

Именно это хочет понять и Солженицын, зарывающийся

на десятилетия в документы истории45 и делающий свой

каждый (часто - спорный, иногда и для него самого прехо-

дящий, промежуточный) вывод достоянием читателей.

Г. Померанцу А. Солженицын кажется похожим (интел-

лектуально и психологически) на Ленина. Мне представляет-

ся, что, будь у Солженицына, как видится многим, в том

числе и Г. Померанцу, характер Ленина, он занимался бы

сейчас без всякой оглядки на историю, философию и теорию

только сбиванием профессиональной заговорщицкой пар-

тии, а не архивными материалами русского и советского

прошлого. Ленин никогда всерьез историей не занимался.

В зрелом возрасте он не верил в большую часть того, с чем

Обращался к массовому читателю. Ленин совершенно а-теоре-

тичен и сознательно бесцеремонен в обращении с фактами.

Солженицын, спеша использовать каждый чудом отведен-

ный ему на постижение истины час, ощупывает исторический

лабиринт зловещей эпохи. Немудрено, что очертания лабирин-

та в его представлении от книги к книге в чем-то меняются.

Как уже говорилось выше, Солженицын, вопреки своему

характеру, не решается рассматривать и пропагандировать

какие-то формы силового сопротивления коммунизму.

(Ленин же бросался в бой, если мало-мальски ясно пред-

ставлял себе хотя бы 2-3 ближайших тактических хода. Хода

189

к чему? Всегда к одному и тому же - к власти своих абсо-

лютных единомышеленников, то есть к своей власти: "Сна-

чала ввязаться в серьезную драку, а там посмотрим!.." -

вот кредо Ленина (см. "Письма к Суханову "О нашей револю-

ции") .

Г. Померанц Лениным, как и русской историей, а также

стадиальным сравнением русской истории с историей Запа-

да профессионально, по-видимому, не занимался. Он отдает

дань поветрию и занимается обобщениями вне доказатель-

( ной фактографии и сравнениями без основательного сопостав-

ления. Поэтому "ясным истинам" в данной его статье взять-

ся неоткуда. Остаются истины, настолько "глубокие", что

в них тонешь, не разобравши в чем утонул.

8. О ЖАНДАРМАХ И "МИРОВОМ ДОБРЕ"

Попробую разобраться еще в нескольких обобщениях

Г. Померанца. Его шокирует "Мировое Добро в образе жан-

дарма, в любую минуту готового пресечь Мировое Зло"46.

Эта ирония адресована тем, кто не одобряет ухода США из

Вьетнама, а Франции - из Алжира.

"Мой великий оппонент хотел бы Мирового Добра в

образе жандарма, в любую минуту готового пресечь Миро-

вое Зло. Это очень популярный образ доброго правления;

но Франция уступила Алжиру и Штаты - Северному Вьетна-

му, хотя имели техническую возможность раздавить своего

противника. Надо было лишь внутренне перестроиться, встать

на позиции пролетарского гуманизма (если враг не сдается,

его уничтожают). Запад на это оказался неспособен"47.

И опять - передержка. Ситуации "США - Вьетнам" и

"Франция - Алжир" не тождественны: уход из колонии

(о целесообразности которого тоже можно поспорить: Ал-

риж превращен в просоветское агрессивное, почти тоталитар-

ное государство) или отступление на границе между двумя

мирами - не одно и то же. США воевали не только с Северным

Вьетнамом, а с КНР и СССР, стоявшими за его спиной. Г. Поме-

ранцу ли об этом не ведать? Поэтому речь шла об очень серьез-

ной битве. Уход США из Вьетама убил половину населения

Камбоджи, уничтожил полностью народ мео, массу лаосцев

и вьетнамцев, привел к тегеранской и афганской трагедиям

и приблизил Америку к выбору куда более страшному, чем

190

тот, перед которым она стояла во Вьетнаме. Уйдя из Вьетна-

ма, США как раз и встали "на позиции пролетарского гума-

низма", предав гуманизм как таковой. Да и себя заодно.

Кончать прерванный бой придется теперь в Западном полу-

шарии, и как бы не на территории США. Отстаивали уход

из Вьетнама слепорожденные американские "левые", сидящие

в уютных домах с телевизорами и разъезжающие на собствен-

ных автомашинах под защитой презираемой ими полиции.

Геноцид против народа мео и тонущие в океане вьетнамские

беженцы их настроения не ухудшают. Но Г. Померанц, по

всей вероятности, еще не забыл, как выглядит война на своей

территории, которая приближается к западным демокра-

тиям, в том числе и к США?

"По-прежнему справедливость мыслится как зло за зло,

око за око, зуб за зуб. Выход за рамки реактивного мышле-

ния был бы концом истории, началом какого-то совершен-

но нового общественного бытия, или даже нового косми-

ческого бытия - как в "Сне смешного человека". Сегодня

мы не дошли до этого, и потому точка зрения Александра

Исаевича имеет достоинства, неотделимые от ее недостат-

ков: она в ладу со временем и вдохновляет на великие истори-

ческие подвиги. Напротив, моя точка зрения ставит вне

исторического процесса. Она делает подозрительным к бога-

тырям и заставляет предсказывать, что Геракл перепьется

и постреляет собственных детей, что П. Якир и В. Красин

доступны растлению ничуть не меньше, чем герои револю-

ции...

Вступив в полемику, я мучительно сознаю опасность

собственного красноречия (оно не раз уже толкало людей

совсем не туда, куда мне хотелось). Я вспоминаю Тютче-

ва: мысль изреченная есть ложь... И голос мой от этого пресе-

кается. У меня нет уверенности, что каждое мое слово слу-

жит Добру. И я прошу читателя возвращаться от частных

суждений к целому, от буквы к духу, против которого не

дай мне Бог согрешить. "48

Мне очень неловко от сознания, что я могу ошибиться

именно в своем отношении к духу высказываний Г. Поме-

ранца. И я заранее прошу в этом прощения. Но чтение всяко-

го текста начинается с его буквы. П. Якир и В. Красин, на

мой взгдял, отличаются от "героев революции" тем, что

были сломлены, тогда как те ломали других (и создали

ситуацию, в которой людей ломают). Нормальная же челове-

ческая выносливость не рассчитана на испытания, постиг-

шие П. Якира и В. Красина, и вообще на единоборство с пар-

191

тократией. Ссылки на людей, сломленных советской охран-

кой, в качестве довода против антикоммунизма (именно

по духу таких апелляций) не убедительны. Это - доводы

против коммунизма. Геракл, конечно, может и "перепить-

ся", и "перестрелять своих детей", но и любой ущемленный

и уязвленный мозгляк может сделать то же. Для этого не

обязательно быть героем. Слабые и униженные часто оты-

грываются на еще более слабых. Так что это не довод против

героев, а мутноватой воды риторика.

Главная же мысль (дух?) высказывания Г. Померанца

сводится к идеализации не только недействия, но и небытия.

Прямо сказать, что недействие (в данном историческом

случае) обеспечивает хотя бы надежду "быть красным, но

не мертвым" ("besser rot als tot"), он не решается. Он несколь-

ко раз говорит о возможности общечеловеческой гибели и

о предпочтительности такого исхода сопротивлению. Ко-

нечно, "можно сказать, что врагов вообще нет, что это лож-

ное положение, созданное ложно направленным умом"

(Г. Померанц), - сказать все можно. Но как мне это сказать,

когда в мирном городе даже не спровоцированные на от-

чаянные акции люди49 среди бела дня стреляют в автобус

со школьниками? Софистика Г. Померанца сводится к одно-

стороннему разоружению. И это действительно будет "кон-

цом истории". "С точки зрения вечности"50 все пустяк.

Но измерение "тревог времени" (от которых Г. Померанц

все-таки "неспособен совершенно освободиться") исклю-

чительно в категориях вечности так же бессмыслено, как

принятие гвоздя в своем башмаке за проявление "мирово-

го зла".

Чрезвычайно причудливо связаны в монологе Г. Поме-

ранца правда и правдоводобие:

''Реактивное мышление возникает на том уровне, где

целое утрачено разумом. Истина, добро и красота отделились

друг от друга, перестали быть именами единого Бога, стали

предметами, ничего не знающими друг о друге. И все цен-

ности стали атомами, замкнутыми в себе. В этом ложном

мире страстное стремление к полноте бытия принимает форму

фанатизма: одна частная ценность утверждается, как вся

истина, а противоположная отрицается, как чистая ложь.

Реактивное мышление становится великой силой, когда

человечество (или какая-то группа людей) опасно прибли-

жается к Сцилле; и оно право, предупреждая, что дальней-

шее движение к Сцилле ведет к смерти. В этот миг не до

тонкостей, не до оттенков. В этот миг надо кричать во всю

192

глотку, как гуси, спасшие Рим: назад! Красный свет! Череп

и две скрещенные кости! Таков голос Александра Исаеви-

ча в "Архипелаге". Но проходят годы, десятки лет, и вопль

истины становится воплем лжи. Потому что напротив Сцил-

лы - Харибда. Потому что непреклонный антикоммунизм

так же опасен как нерпеклонный антифашизм; и национа-

лизм, к которому Александр Исаевич возвращается, ничуть

не менее разрушителен, чем интернационализм. Первую миро-

вую войну, с которой все началось, весь "настоящий XX

век", развязали не интернационалисты..."51

Но "интернационалисты" во главе с Лениным, начиная

с 1914 года, упорнейше сражались с любыми проявлениями

пацифизма в социал-демократической (международной)

среде. И трудно найти в русской публицистике документы,

близкие (по их цинизму и бесчеловечности) к тем письмам

Ленина 1914-1917 гг. к его соратникам (Шляпникову, Кол-

лонтай и др.), в которых он вопиет о пользе для социалисти-

ческой революции самых бесчеловечных поворотов войны и

о катастрофичности для нее же любых переговоров о ми-

ре. Эти письма имеются во всех пяти советских изданиях

сочинений Ленина и представляют собой увлекательней-

ший материал для чтения, но КТО ИХ ЧИТАЕТ? Впрочем,

Солженицын - читает. А Г. Померанц?

О реактивном мышлении я уже писала выше.

Но "весь "настоящий XX век" начался не с первой миро-

вой войны (мир переживал уже страшные войны, в том числе

в Европе, причем куда более долгие). "Весь "настоящий

XX век" начался с провала утопии, бездумно и безответствен-

но вознамерившейся уничтожить плохой и создать идеаль-

ный мир. Утопия эта была теснейше связана с экономи-

ческими основами жизни. Очевидно, поэтому и Г. Поме-

ранц не может оставить их в стороне.

* * *

9. ЭКОНОМИЧЕСКОЕ "КРЕДО" Г. ПОМЕРАНЦА

Об экономическом аспекте Г. Померанц рассуждает на-

столько поверхностно, что можно было бы о нем и не упо-

минать, если бы не все та же ухмылка утопии-оборотня,

которая так часто выглядывает из-за его риторики:

193

"Мировой кризис 1929-1933 гг. показал, что либеральная

экономика изжила себя, что без каких-то сдвигов к государ-

стенному регулированию производства нельзя обойтись.

Сейчас, в 70-е годы, надвигающийся мировой голод говорит

о необходимости какого-то нового, интернационального ре-

гулирования. Но горький опыт России, бросившейся в ре-

гулирование безо всякого удержу, без оглядок на истори-

чески мыслимый оптимум, привел И. Р. Шафаревича к

мысли, что социализм - воля к смерти, а Солженицын при-

мерно в том же винит воплощение интернациональных идей.

И. Р. Шафаревич приводит в пример древние царства,

которые погибли, потому что довели регулирование до арак-

чеевских высот административного восторга. Но гораздо

больше царств погибло от недостатка регулирования, от

анархии. Одна из причин, по которой русский народ многое

прощал Грозному, - это память об удельных распрях. "52

Прежде всего, "горький опыт России" еще продолжается,

и, главное, СССР его распространяет на остальной мир, в

котором весьма сильны просоциалистические иллюзии. Мне

уже однажды доводилось писать53; что именно коммунизм

(национализаторский социализм) исключает внесение в

экономическую жизнь реалистического планирования с

"оглядками на исторический оптимум". Мысль же о том,

что сегодня необходимо "какое-то новое, интернациональное

(курсив мой, Д. Ш.) регулирование" (при том неразличе-

нии способов демократической и партократической регуля-

ции экономики, которое проявлет здесь Г. Померанц) вообще

устрашающа. Нефтяной шантаж не может быть снят "госу-

дарственным регулированием" производства и продажи

нефти, да еще в интернациональных масшабах (создание

еще одного сверхмонополиста типа ОПЕК над ОПЕК?).

Идеальный способ снятия подобного шантажа демонстри-

рует история каучукодобывающих районов мира. Суть его -

в изыскании западным обществом собственных резервов

горючего. Палиативные способы заключаются в ответном

экономическом давлении на нефтяных шейхов, причем в

давлении неотвратимом, в категорическом исключении ситуа-

ции политического шантажа со стороны нефтедобывающих

стран. Для всего этого необходима решимость и осознание

безвыходности бездействия54.

Мне тоже, как и Г. Померанцу, очень далек и кажется

необоснованным взгляд И. Шафаревича на психологическую

этиологию социализма.

Я полагаю, что это взгляд поверхностный, тенденциоз-

194

ный, с научной методологией данной проблемы имеющий

мало общего. Мне уже не раз приходилось текстологически

доказывать, что развитие национализаторских социальных

утопий стимулируется не мистическим "инстинктом смерти",

а стремлением (можно называть его искушением) раз

навсегда упорядочить, переделать, "правильно" "рассчитать"

и "хорошо" устроить нашу общую жизнь. Но в том, как

Г. Померанц относится к заблуждению И. Шафаревича, явно

проглядывает та же тенденция, что и в случае с Якиром и

Красиным, в котором сломленные приравниваются к ломаю-

щим. И. Шафаревич ошибается, но ошибается он, пытаясь

противодействовать социализму, остановить его. Этики

социализма он не приемлет. А Г. Померанц, отвергая взгляды

И. Шафаревича и А. Солженицына на происхождение социализ-

ма, демонстрирует действительную волю к смерти, да еще

не к своей (это было бы его личным делом), а всего истори-

ческого человечества. И опять из-за его плеча удовлетвори-

тельно щерится утопия-оборотень.

"Нравственно то, что полезно революции" - идея,

имевшая сперва благородную редакцию, мученическую ре-

дакцию. Ради революции шли на виселицы, сжигали себя,

как исторический Мышкин (революционер, а не персонаж

Достоевского). В истории христианства прошло несколько

веков между мученичеством и сожжением еретиков (мешал

образ Христа). В истории русской революции мученики

очень быстро стали мучителями. Но логика одна и та же:

ad majorem gloriam Dei. Александр Исаевич подчеркивает,

что марксизм - ложная вера, а православие - вера истин-

ная. Гораздо важнее другое - свобода от остервенения,

от пены на губах в утверждении любой истины и желание

понять своего противника. "С этой точки зрения, в споре

Т. Ходорович с Л. Плющом я иногда готов встать на сторону

Плюща; он больше хочет понять свою оппонентку (не тре-

буя от нее перемены веры), чем она его (непременно тре-

буя, чтобы он растоптал ногами Карла Маркса)..."55 -При-

мечание Г. Померанца".

В споре о вере ложной и истинной мне непонятно само

сопоставление социальной доктрины с религией. Зверство-

вание церквей возникают тогда, когда их земные отцы начи-

нают присваивать себе фунцию светского утопизма - насиль-

ственную перестройку людей и жизни соответственно своим

критериям. Вырождение революционных мучеников в му-

чителей происходит тогда, когда задача революционеров не

имеет решения. Об этом мы уже говорили.

195

Разумеется, "свобода от остервенения" и "желание понять

своего противника" важны всегда. Но понять - не всегда

значит принять и смириться. Изучая марксизм 37 лет (и по

сей день), я тоже не принимаю марксистских сентиментов

Л. Плюща и твердо уверена, что они исходят из недостаточно-

го знания им Маркса. Не бывает "любой истины" - бывают

более или менее удовлетворительные приближения к Исти-

не (с разных сторон и в различных аспектах) и безнадеж-

ные, непоправимые уходы от Истины. К числу последних

принадлежит, к несчастью для человечества, и марксизм.

Всякое серьезное, полное прочтение его источников и соб-

ственных текстов лишь утверждает, а не разубеждает в этом

выводе.

Ни Маркс, ни Ленин коммунистами не "были поставлены

на голову". При ином подходе, чем у Ленина - к утопии

Маркса, а у Сталина - к наследию Ленина, нельзя было ни

пытаться воплотить в жизнь нечто заведомо в нее невопло-

тимое, ни укрепить и отстоять возникшее в этих попытках

чудовище.

"Идеи Маркса дали толчок, который привел к Архипе-

лагу. Но при этом Маркс, а отчасти и Ленин, были поставлены

на голову. Маркс говорил о насилии как повивальной баб-

ке истории, но он не предлагал тащить человека гинекологи-

ческими щипцами через всю жизнь до могилы... Поэтому

Солженицын не совсем прав, начиная историю Ахрипелага

с 1918 г. "56

Это замечание тоже может быть объяснено плохим зна-

нием первоисточников. Маркс и Энгельс предусматривали

целую историческую эпоху насилия и революционных войн.

Социализм (коммунизм) должен был, по их схеме, победить

в международном масштабе. При этом Энгельс писал об

уничтожении целых наций, которые окажутся стоящими на

пути у коммунистической революции, например, чехов. О

целой эпохе кровавого насилия писали и Ленин, и Троцкий,

и Бухарин. "Весь мир насилья мы разрушим до основанья" -

не преувеличение и не метафора.

Речь идет (в десятках вполне однозначно звучащих про-

рочеств, рецептов и рекомендаций) о насилии, разрушении,

уничтожении, ломке всего "старого мира" и лишь после

этого - о лепке "нового человека" и новых форм жизни.

Неужели Г. Померанцу "основоположники" кажутся настоль-

ко слепыми, что он предполагает в них веру в почти ненасиль-

ственное (только "толчок") осуществление такой програм-

мы? Не "человека" предполагали они "тащить гинекологи-

196

ческими щипцами через всю жизнь до могилы", а челове-

чество - до торжества коммунизма во всем мире. Это они

и осуществляют, хотя наполнение термина "коммунизм"

для Брежнева, вероятно, иное, чем для Маркса.

Но какая в том разница для порабощаемых? Сравнивая

и стараясь уравнять в масштабах и побуждениях белый и

красный террор времен гражданской войны, следует помнить,

что у белых не было такой задачи, которая потребовала бы в

случае их победы перманентного насилия над всем обществом.

Зато их поражение стало условием террора непреходящего

и неустранимого. Даже Ленин писал о "20-ти - 40-ка годах

белогвардейского террора" в случае реставрации, понимая,

что вечным этот террор не будет. А тут уже 63, и конца не

видно. О том, что существование Архипелага (не книжного,

а исторического) Г. Померанц счел возможным сузить до

рамок сталинщины, я уже писала. Прав в этом споре не

Г. Померанц, а Солженицын.

История "Архипелага" действительно начинается с 1918

года, ибо уже в первых своих декретах Ленин постулиро-

вал "революционное правосознание" вместо закона, при-

нудительный труд с жесточайшими карами за уклонение

от него, реквизицию продукта труда и имущества граждан

и столь широкий набор поводов для репрессий, что сразу

же возникла необходимость в концлагерях. Примерно

тогда же Троцкий доказывал (с присущей ему заразитель-

ной имитацией революционного пафоса), что мнение, будто

принудительный труд не производителен, есть предрассу-

док. Воинские части, отрезанные от тыла "заградотрядами",

отлично сражались. А уж под конвоем трудиться, как он

прозорливо предположил, они тем более станут и смогут.

"Лагерное рабство как способ производства" было след-

стием именно того "революционного сочетания энтузиаз-

ма с террором", которому Г. Померанц выдает нечто вроде

индульгенции. На самой вершине большевистской иерар-

хии даже летом 1917 года никакого энтузиазма не было

(перечитайте открытые материалы истории КПСС и со-

чинения Ленина). В толще народа и в массе образованных

классов его было мало.

После победы октябрьского путча руками функционеров,

мобилизованных и сравнительно немногочисленных энту-

зиастов57 меньшинство сначала дезориентировало, дезор-

ганизовало, втянуло в гражданскую войну, а затем террори-

зовало большинство народа, которое сопротивлялось, постав-

ляя кадры для лагерей. Использование рабского труда заклю-

197

ченных определялось не "сознательным выбором Сталина".

Оно явилось следствием (и неизбежным) непрерывной

войны коммунистов со всеми слоями колонизируемой ими

страны - войны, включавшей в свое время и борьбу внутри

партии.

Да и не безразлично ли, энтузиазм, или расчет, или комби-

нация того и другого лишают людей свободы всюду, где

утопия-оборотень вступает в свои права? Если энтузиазм,

то губительный; если расчет, то преступный.58

Г. Померанц счел возможным лишить Архипелага даже

Китай с его примерно ста миллионами разными способами

репрессированных людей.

Архипелаг - собирательное название места принудитель-

ного пребывания, заключения и рабства людей (в тюрьмах,

в лагерях, в ссылках, в "шарагах", в психзастенках и даже

под домашним арестом - пример А. Д. Сахаров... Рабство

везде рабство). И даже - запертых в границах страны, кото-

рую неслучайно начали называть "большой зоной". Уверена,

что часть эмигрантского потока обусловлена несовмести-

мостью человеческого достоинства с подданством у закры-

того на замок государства. И если "в Китае было несколь-

ко гигантских волн террора, но основные формы - другие:

интеллигентов посылали на перевоспитание в деревню и

роль вертухаев играли простые крестьяне. Экономические

задачи решают не лагеря, а нечто вроде трудармий (Китай

кое в чем разыгрывает дебют Троцкого) "59 - то китай-

цам от этого не легче, чем русским. И приворожить антиком-

мунистов к коммунизму это никак не может.

И уж совсем непонятно, к чему подводит читателя Г. По-

меранц в следующем утверждении:

"Лагерное рабство достигло масштабов "уклада" или

"способа производства" только еще в одной империи, не

коммунистической: в Третьей империи Адольфа Гитлера.

Яростный антимарксизм Гитлера строил лагеря смерти ни-

чуть не хуже, чем яростный марксизм Сталина. Марксисты

и националисты старомодной европейской выделки прихо-

дили к власти и уходили от власти, но власть не становилась

для них напитком ведьмы, и на их совести нет ни Колымы,

ни Майданека. "60

Итак, а) Гитлер - антимарксист; б) Гитлер строил

концлагеря. Следовательно?.. Подспудная логика тут должна

быть такова, что лагеря могут строить и антимарксисты

(ранее упоминалось, что нацизм - это тоже антикоммунизм).

198

А вот европейские социалисты их не строят, хотя и могли

бы.

Но ведь Гитлер это и есть европейский социалист, пришед-

ший к монопартократической власти 61. А "марксисты и на-

ционалисты старомодной европейской выделки" к однопар-

тийной внеконкурентной власти ни разу не приходили. И

только это спасает западную Европу "от Колымы и Май-

данека"62.

"Существование Архипелага, строго говоря, не доказы-

вает тождества социализм - Архипелаг и невозможность

демократического социализма, основанного на другом прочте-

нии Фурье, Сен-Симона и Маркса. Развитие свободного капи-

тализма тоже не обошлось без рабства (в колониях, напри-

мер, в южных штатах Америки). Я не думаю, что рабство

негров справедливее рабства з/к. И по масштабам - 3 млн.

рабов! - американский Архипелаг сравним со сталинским.

Читая книгу о Джоне Брауне, я невольно сравнивал ее героя

с Солженицыным. Та же зацикленность на своей освободи-

тельной идее. Та же ярость борьбы... "63.

"Строго говоря", "тождество социализм - Архипелаг"

и "невозможность" "другого" прочтения Фурье, Сен-Симо-

на и Маркса", как и многих других социалистов, доказа-

ны как теоретически, так и экспериментально в XIX-XX сто-

летиях. Допустим, что Г. Померанц мог не читать работ, по-

священных этому. Но не знать, что рабство в Америке было

отменено как раз развитием американского капитализма,

он не может. Здесь тоже ясно ощутим лишь словесный, рито-

рический параллелизм, призванный вызвать определенные

эмоции у читателя.

Боюсь, что вторая центральная мысль монолога Г. По-

меранца (первая - Солженицын страшней коммунизма)

заключена в маленьком, вроде бы безобидном замечании,

затерявшемся среди намеков на близость между антимар-

ксизмом и гитлеризмом:

"Злодействовала не идея (национальной самобытности

или вселенского братства), а ярость, развязанная на полях

первой мировой войны. Злодействовал гнев, переставший

быть святым и искавший нового предмета ненависти, переби-

рая старые счеты..."64

Итак, идеи коммунизма и нацизма (а не "национальной

самобытности" и не "вселенского братства") ничем особен-

ным от хороших вещей, помещенных в скобках, не отличают-

ся? Не имеют особенностей, обрекающих их воплотителей

на злодейство? "Ярость, развязанная на полях первой миро-

199

вой войны", ответственна за Колыму, Майданек, "укрут-

ку" всех видов и национальных моделей? Злодействует седь-

мое десятилетие не "идея", а первая мировая война?

То же самое говорил о светлой идее коммунизма в свое

время И. Эренбург:

"Нет, идее не был нанесен удар. Удар был нанесен людям

моего поколения. Одни погибли. Другие будут помнить до

смерти о тех годах. Право же, их жизнь не была легкой. "65

Право, это всего лишь беспринципная казуистика.

Какой идее не был нанесен удар? Какая идея не несет

ответственности за преступления партократий XX века?

Какие и с кем "старые счеты" сводят идеи, лежащие в осно-

ве расизма и коммунистической партократии?

Итак, вторая из двух целеполагающих мыслей, лежащих

в основе статьи Г. Померанца: коммунистическая идея как

таковая не скомпрометирована попытками ее воплощения

в жизнь. А эта мысль, кстати, в мире достаточно популярная,

страшна теми последствиями, которые из нее вытекают. Она

подвигает к новым, "лучшим", попыткам воплощения злока-

чественной идеи в жизнь.

И. Эренбургу реверанс перед неуязвимой идеей продик-

тован предупредительной самоцензурой. Это понятно. Но

если, находясь "там", нельзя печататься даже "здесь", не

уклоняясь так непоправимо от истины и от логики, то лучше

не печататься "здесь". Ибо тому, что с таким риском печа-

тается "здесь" или обращается в Самиздате, люди привыкли

верить. Поверить же, что по прошествии двадцатилетия, отде-

ляющего статью Г. Померанца от мемуаров И. Эренбурга,

человек с остромыслием и эрудицией Г. Померанца может

искренне отстаивать ту же мысль, что и Эренбург в приве-

денном выше отрывке, очень трудно.

И поэтому - все-таки - С КЕМ ЖЕ ВЫ, МАСТЕРА КУЛЬТУРЫ?

ж-л "Голос Зарубежья"ЉЉ 20 и 21, 1981.

200

ПРИМЕЧАНИЯ

1. Все цитаты из Г. Померанца, не оговоренные особо, взяты из упо-

мянутой выше статьи в "Синтаксисе" Љ 6, стр. 13-87.

2. Бедные деревенские яшинские "рычаги" когда-то вещали: "Прав-

да, она, брат, свое возьмет, она прогремит!.."

3. Пожалуй, с вопросом: "Кто виноват?" я тоже готова расстаться.

Но вопросы: "Что виновато?", "Как это вышло?" и дважды безна-

дежно скомпрометированное "Что делать?" - продолжают (каюсь)

меня волновать. Более того: они меня преимущественно и зани-

мают.

4. Мне, например, и эта методика, и этот человек далеко не всегда

близки, но в том, что он занят мучительным и важнейшим для

людей (и себя) делом, у меня никогда сомнения не возникало.

5. В итоге статей Г. Померанца и А. Янова, помещенных в журнале

"Синтаксис" Љ6.

6. При этом националистические переборы Солженицына отнюдь не

рассматриваются как простительный и понятный "эмоциональный

всхлип" (Г. Померанц) типа "Россия - сука" у А. Синявского.

Говорю об этом в примечании, ибо и Г. Померанц оправдывает

"эмоциональный всхлип" А. Синявского в примечании. Ничего не

имею против этого объяснения. Хочу, однако, заметить, что

А. Солженицын ни разу к равному по силе экспрессии "эмоциональ-

ному всхлипу", например: "Бей жидов - спасай Россию!" - не

приближался. Ни прямо, ни в подтексте своих произведений. Ему

же это почти откровенно приписывается.

7. В том же Љ 6 "Синтаксиса" А. Янов обозначает эту смелую и ори-

гинальную мысль вполне однозначно: "Дьявол меняет облик".

8. Мне безразлично, именует ли партократия свою задачу "мировой

революцией" или маскирует ее какой-то иной фразеологией. Важ-

но, что поглощение еще не проглоченного - способ существова-

ния реального коммунизма.

9. Г. Померанц, Неопубликованное, изд-во "Посев", 1972, стр. 83-84.

Цит. по ст. В. Пирожковой "Веточка в растворе" Г. Померанца.

Проблема интеллигенции", "Зарубежье" Љ 1 (33), март 1972,

стр. 10-11.

10. Термин Г. Померанца.

11. "Синтаксис" Љ 6, стр. 19, 20.

12. Хотя налицо и этапы в Потьму, и чудовищность неспособной про-

кормить себя хлебом советской коммунистической державы кон-

ца XX века.

13. Цит. по ж-лу "Зарубежье" Љ 4 (48), стр. 4, 1975.

14. Утопии иначе как в виде и в сути вурдалаков-оборотней не реали-

зуются.

15. Цит. по ж-лу "Зарубежье" Љ 4 (48), стр. 4, 1975.

201

16. Цит. пож-лу "Зарубежье", 4 (48), стр. 4

17. Г. Померанц - там же.

18. 'Зарубежье", сентябрь-декабрь 1974, стр. 30; Љ 3-4, стр. 43-44.

Комментарии редакции журнала "Зарубежье", объясняющие кон-

кретные детали ссылок Р. Прайзнера, я опускаю: не в них суть.

19. М. Поповский. "Вавилов", отрывок из книги. Альманах "Память",

вып. 3, стр. 334.

20. Люди, познавшие "обе" жизни (в СССР и на Западе), могли в этом

убедиться на опыте - если они не слепы.

21. "Тетрадь на столе", ж-л "Время и мы", ЉЉ 52, 53, 55.

22. Н. Я. Мандельштам, "Вторая книга". Изд. 1979 г.

23. В. Буковский, "И возвращается ветер", стр. 182-183.

24. См. ж-л "Время и мы", ЉЉ 34, 52, 53, 55.

25. 10 октября 1980 года в советской газете "Пионерская правда"

была напечатана статья Л. Корнеева "Ложь ради денег и власти",

беспрецедентная по своей погромщицкой откровенности. Учитель

истории и классный руководитель обычно обязаны комментиро-

вать в классах газетную информацию. В этой статье, в частности,

было сказано: "Рвутся бомбы и снаряды в Ливане - наживаются

банкиры Лазары и Лейбы. Бандиты в Афганистане травят газом

школьников - множатся пачки долларов в сейфах Лимэнов и Гуг-

генхаймов. Понятно, что для сионизма главный враг - мир на зем-

ле.

..Президент Картер под их давлением запретил доставку в СССР

зерна и технического оборудования.

...Все больше людей на земле начинают понимать: сионизм - это

фашизм сегодня.

..Идет урок в израильской школе. Называется он уроком "нацио-

нального сознания". Учитель спрашивает: "Как быть с арабами?"

"Убивать" - хором отвечают ученики."

Гот же автор поместил более развернутый вариант этой статьи

в "Красной звезде" - газете для военнослужащих.

Если учитель, не желающий лепить из советских детей погромщи-

ков и чудовищно клеветать на евреев, на Израиль и на еврейских

детей, скажет об этой статье правду, такой урок станет его послед-

ним уроком в советской школе. За увольнением последует какой-

то из видов "укрутки". Как быть учителю? А ведь это самая что

ни на есть будничная школьная ситуация. Как тут сохранить "внут-

реннюю свободу"?

26. При таком подходе к событиям очень важно утвердиться во мне-

нии, что и демократия никуда не годится, ведь тогда не стоит ра-

ди нее рисковать жизнью. Вспомним, что говорит Г. Померанц:

"На Западе люди, может быть, менее несчастны; но прямого счастья

и у них нет. Главная забота, главная задача на Востоке и на Запа-

де одна и та же." (См. "Зарубежье", Љ 4 (48), 1975 г., стр. 4).

Будь это так (а это - относительно "главной заботы, " - к счастью

не так), уже это "менее" и было бы тем глотком воздуха, который

202

позволяет дышать в условиях демократии, и отсутствие коего не

позволяет существовать (без смертельного риска) в условиях тотали-

тарных.

27. Я не рассматриваю здесь вопроса о том, могла ли Россия 1916 года

выйти из своего квазитупика без крушения, но предполагаю, что

могла. Однако, когда Г. Померанц говорит об англосаксах: "Они

просто защищали свои традиционные вольности - и добились, шаг

за шагом, всего, что было нужно. По крайней мере, в защите от

политической тирании", - и проводит в подтексте аналогию между

ними и современными поддаными Кремля, становится страшно.

Ведь автор не может не понимать, что у советских людей, в отли-

чие от англосаксов и даже российских подданных 1860-1910 гг.,

нет вольностей, которые им следовало бы защищать!

28. Солженицын не ответственен за своих эпигонов. Сам он в этом

утверждении не делает из своего обобщения исключений.

29. Подробнее об этом ниже.

30. Уверена, что если бы немцы второй мировой войны относились

к евреям и цыганам хотя бы так же, как к другим народам СССР,

относительное число евреев и цыган, перешедших на их сторону,

было бы не меньше числа представителей других народов СССР,

поддержавших немцев из ненависти к коммунизму.

31. Рио Прайзнер - чешский профессор, живущий сейчас в США и за-

нимающий кафедру в Пенсильванском университете. Из Чехосло-

вакии он эмигрировал в 1968 г. Прайзнер дает во многом иную

картину "Пражской весны", чем та, к которой мы привыкли. Его

анализ тоталитаризма и ревизионизма весьма глубок, и к нему

стоит прислушаться. Р. Прайзнер является автором книги "Крити-

ка тоталитаризма", вышедшей в 1974 г. в Риме на чешском языке

в издательстве "Христианская академия".

32. Журнал "Зарубежье", сентябрь-декабрь 1976 г., стр. 26, 28, 29, 31.

33. Когда я говорю о серийности модерниствующего (ибо действи-

тельная новизна здесь не присутствует) мышления, я имею в виду

не масштабы дарований и образованности. Как в большинстве

направлений мысли, тут есть свои великаны, лилипуты и середня-

ки. Я говорю о стандарте подхода и отклика. Ибо различия и новиз-

на присущи лишь манере выражения, а не позиции.

34. Ждать от современного коммунизма эволюции (по аналогии с

европейской социал-демократией) - занятие не более серьезное,

чем неприятие Г. Померанцем солженицынского призыва "Жить

не по лжи" на том основании (он говорит об этом мимоходом,

но он о многих важных вещах в своей статье говорит мимоходом),

что Сталин спекулировал словом "правда". Что с того? Сталин -

спекулировал, а Солженицын не спекулирует. Разумеется, Г. Поме-

ранц прямо этого и не утверждает. Он лишь упоминает, что о прав-

де можно и лгать. Как Сталин. И опять возникает чисто ритори-

203

ческая симметрия (Сталин и правда - Солженицын и правда; Ста-

лин о правде лгал; а Солженицын?..), которая бросает на Солже-

ницына некую эмоциональную тень. Я не считаю А. Солженицы-

на непогрешимым учителем жизни и тем более - непогрешимым

политиком и вообще не представляю себе учителей и политиков

непогрешимых. Но все эти риторические фигуры полемическим

приемам Г. Померанца убедительности не прибавляют.

35. "Синтаксис", Љ6, стр. 12.

36. Там же.

37. "Зарубежье", декабрь 1975, Љ9 (48), стр. 6.

38. "Синтаксис", Љ 6, стр. 57-58.

39. Там же.

40. "Синтаксис", Љ 6, стр. 20.

41. Я не буду входить в гипотезу возможного (или предначертанного)

"конца истории" (Г. Померанц), "бушменизации" мира и возвра-

щения человечества из истории в "этнографию". Хочу лишь заме-

тить: не надо об экологии. Меньше всего именно этот довод может

служить в пользу "бушменизации" или диктатуры, якобы замед-

ляющих индустриальную эксплуатацию природы, о чем упоминает

Г. Померанц. Мало-мальское приближение к первостепенно слож-

ной экологической проблематике исключило бы эту его ссылку.

Диктатура неизмеримо интенсивней эксплоатирует природу, чем

пытается уравновесить эту эксплуатацию. "Бушменизация" может

замедлить экономический кризис только при камбоджийском

решении демографической проблемы: резкое уменьшение наро-

донаселения, скачкообразное снижение потребностей, возвращение

к неолитическим формам существования. Нынешнему народона-

селению Земли "бушменизация" просуществовать не позволит.

Тем более не обеспечит она - так же, как и диктатура - свободы

духовного самосовершенствования и "тихого движения внутрь",

ибо добывание хлеба насущного опять начнет занимать весь све-

товой день, а всю световую ночь придется спать без просыпа. Кро-

ме того, подсечное и гаревое (после выжигания леса) земледелие

и истребляющее растительность примитивное скотоводство эколо-

гически не безобиднее, чем хищничество современной цивилизации.

Всмотритесь в экологические обстоятельства Африки и арабско-

го Востока и сравните их с экологическими успехами хотя бы ма-

ленького воюющего Израиля. При сохранении современной числен-

ности человечества вывести его из современного экологического

кризиса могут только наука и технология более проницательные,

дальновидные и гуманизированные, чем нынешние. Поистине уди-

вительно тщание, с которым Г. Померанц не упускает ни одного

возможного, как ему кажется, довода, способного подкрепить

непредпочтение демократии диктатуре, борьбы - недействию, на-

пряжения сил - забвению об угрозе.

204

42. Эмоционально, внутренне, он никогда этого принципа не абсолюти-

зировал. См. хотя бы страницы о лагерных восстаниях, стукачах

и кровной мести горских племен в "Архипелаге". Но декларатив-

но во всех своих публикациях, затрагивающих этот вопрос, он

отказывается от военного, силового сопротивления коммунизму.

Впрочем, американские военные, отдающие Себе отчет в опасности

нынешнего соотношения военных потенциалов СССР и США, пони-

мают А. Солженицына вполне однозначно - как друга страны,

которую он стремится побудить к эффективной самозащите. "Но-

вое русское слово" (от 12.6.80 г.) в статье "Кризис американской

безопасности" приводит высказывания американского отставного

генерала Элбиона Найта. Генерал Найт, дающий серьезный анализ

современного состояния американской безопасности, опирается,

помимо убедительной статистики и данных о психологическом

климате американского общества, еще и на ряд высказываний

А. Солженицына. "Запад теряет нервы, а всякая нация, теряющая

нервы, - гибнет. ...Коммунизм остановится только перед мощной

стеной сопротивления ему. Но Запад теперь избегает создать такую

стену, а время подходит к концу," - так звучит А. Солженицын

в восприятии и пересказе Э. Найта. И такое понимание возникает

все чаще. На этом фоне какой-то малоприятной симптоматикой

"отдает" усиливающееся неприятие А. Солженицына частью эмигра-

ции и внутренней неподцензурной, как следует думать, литературы.

43. А мы - о своем? недавно один честный, смелый и самоотверженный

человек писал мне, что посылка в лагерь или семье арестанта полез-

нее всех сочинений о коммунизме. Но посылки начали массово

возвращаться и просто не доходить. Мои - во всяком случае. А

слепота, о которой говорит Н. Я. Мандельштам, грозит привести

к тому, что посылок неоткуда будет посылать.

Посылки и сочинения о коммунизме не заменяют и не исключают

друг друга. И нам вряд ли следует спорить о том, что полезнее -

витамины или теория относительности (спор примерно столь же

целесообразный и логически законный).

44. Речь идет о поколении Н. Я. Мандельштам.

45. Не связана ли вдруг оживившаяся и в западной прессе, и в некото-

рых русских изданиях (я, разумеется, не имею в виду Г. Померан-

ца) кампания против Солженицына с тем, что, во-первых, усилил-

ся объединительный, а не разъединяющий элемент его выступлений

против коммунизма, а во-вторых, с тем, что он готовит издание

сразу нескольких новых исторических романов? Ведь, в отличие

от надмирных и надтенденциозных философов, наш главный, и,

надо надеяться, общий оппонент зорок и бдителен. Сейчас самое

время дискредитировать Солженицына как мстительного обскуран-

та и ксенофоба.

46. Интересно, почему Г. Померанца не шокирует (или тоже шокирует?)

образ обыкновенного полицейского, милиционера или жандарма,

205

оберегающего нормальных людей от воров, хулиганов, бандитов,

террористов etc?

И так ли уж плох был бы совокупный "мировой жандарм", кото-

рый не позволил бы коммунистам оккупировать Афганистан?

Или раннее Венгрию и ЧССР? Или - завтра - Польшу? Впрочем,

какое там "завтра"? Не с конца ли 1940-х годов оккупирована

Восточная Европа?..

47. "Синтаксис", Љ 6, стр. 22.

48. Там же, стр. 23.

49. Г. Померанцу их неспровоцированность на это неочевидна, а нам

здесь очевидна. И убийца, кстати, не приговорен к смерти. Исклю-

чение (смертный приговор) сделано только для Эйхмана.

50. С которой Г. Померанц великодушно готов забыть "публицисти-

ку Солженицына".

51. "Синтаксис" Љ 6, стр. 28-29.

52. Там же, стр. 29-30.

53. См. ж-лы "Голос Зарубежья" ЉЉ 10, 11, "22" Љ 6 и "Время и мы",

Љ57.

54. Переход на жидкое топливо с использованием собственных запасов

угля продемонстрировала в свое время нацистская Германия и де-

монстрирует сегодня ЮАР, где более 30% потребности в жидком

топливе удовлетворяется за счет перегонки угля.

55. "Синтаксис" ; Љ6, стр. 30-31.

56. Там же, стр. 41.

57. Как это ни парадоксально, энтузиасты появились на стороне боль-

шевиков в основном уже после их переворота, в результате серьез-

ной идеологической работы "верхов" и прессы.

58. Г. Померанц ссылается на Югославию, где, по его словам, есть социа-

лизм, но нет ГУЛага (полицейский террор он игнорирует). Его и

здесь опровергает профессор Р. Прайзнер, по словам которого

"неизбежно фарисейский образ" "демократического" социализма

"предлагает нам югославская система, затянувшийся период "ви-

сящего в воздухе" перехода к тоталитаризму, система, сохраняю-

щаяся благодаря вывозу рабочих за границу и диктаторской влас-

ти Тито. "Зарубежье", декабрь 1974 г., стр. 29). Естественно, что

столь межеумочное состояние возможно надолго лишь для малой

страны.

В последнее время появились в прессе сообщения и о существо-

вавшем в течение всей диктатуры Тито югославском "Архипелаге-

ГУЛаге", спрятанном на наглухо закрытых островах Адриатическо-

го моря, - не таком большом, как в СССР, но не менее страшном.

59. "Синтаксис" Љ6, стр. 42.

60. Там же.

61. Если Г. Померанц сомневается в том, что Гитлер - социалист и

что антимарксист он постольку, поскольку Маркс - космопо-

лит (интернационалист) и еврей (еврей - для Гитлера, ибо для

себя он антисемит и немец), пусть перечитает "Mein Kampf" и деся-

ток - другой нацистских газет. Или хотя бы следующее:

206

"...7. Мы требуем, чтобы государство взяло на себя обязательство

в первую очередь заботиться о заработке и пропитании граждан.

9. Все граждане должны обладать равными правами и нести равные

обязанности.

10. Первым долгом каждого гражданина должен быть творческий

труд, умственный или физический. Деятельность отдельного ли-

ца не должна нарушать интересов общества, она должна протекать

в рамках целого и на пользу всех.

13. Мы требуем огосударствления всех уже (до сих пор) обоб-

ществленных производств (трестов).

15. Мы требуем широкого и систематического обеспечения преста-

релых.

23. ...Газеты, нарушающие интересы общественного блага, подле-

жат запрещению. Мы требуем законодательной борьбы против

направления в литературе и искусстве, вносящего разложение в

жизнь нашего народа, и закрытия издательств, которые нарушают

вышеприведенные требования.

24. Для проведения всего этого мы требуем создания сильной цент-

ральной государственной власти, неограниченной власти централь-

ного парламента над всей империей и над всеми ее организациями.

Вожди Германии обещают неукоснительно бороться за осуществле-

ние вышеприведенных требований и в случае необходимости пожерт-

вовать за нее собственной жизнью".

"Социалист - это тот, кто готов стоять за свой народ всеми фибра-

ми своей души, кто не знает более высокого идеала, чем благо свое-

го народа...".

Соавтор приведенных выше тезисов и автор последнего отрывка -

Гитлер. Цитирую по книге А. Белинкова "Сдача и гибель советского

интеллигента. Юрий Олеша", Мадрид, 1976.

62. Г. Померанц ссылается на израильские кибуцы и на марксизм

в Израиле, не породившие, несмотря на их социализм, Архипела-

га. Кибуцы свободны от государственного диктата и независимо

выходят на внутренний и международный рынок. А марксизм

пытался, но не обеспечил себе в Израиле "монополии легальности"

(как и ни одна другая идеология). Так что пример неудачен: в

Израиле пока что партократического социализма нет. А уж комму-

низма - тем более.

63. "Синтаксис" Љ 6, стр. 43.

64. Там же.

65. "Люди. Годы. Жизнь."

207

БЛЕСК И НИЩЕТА АЛЕКСАНДРА ЗИНОВЬЕВА

В одном эмигрантском журнале обозвали как-то другой

журнал "Мюнхенской правдой". Думаю, что это название

совсем не компрометантно: в Москве правду публиковать

нельзя; поэтому советская "Правда" иначе, как в кавычках,

ни с прописной, ни со строчной буквы ("правда") писаться

не может. А в Мюнхене правду (уже и пока еще) печатно

провозглашать можно. Поэтому не позорно и не абсурдно

именоваться "Мюнхенской правдой".

Когда я узнала об этом квазиполемическом выпаде, мне

пришло в голову, что каких-нибудь тридцать шесть - сорок

пять лет тому назад в Мюнхене не могла бы быть обнародо-

вана неокавыченная правда о тогдашнем германском прави-

тельстве, его доктрине и присущих ему способах управления.

И современная Бавария по сравнению с Баварией нацистско-

го периода предстала передо мной как утешительное пере-

воплощение одной социальной структуры в инокачествелную

социальную структуру, хотя и построенную на этнически тож-

дественном человеческом материале. "Постойте, - слышу

я возражения, - до 1933 года Бавария, как и вся тогдашняя

Германия, была столь же демократической, сколь и сегодня.

Может быть, это и есть национально-органическая форма ее

бытия?" Думаю, что читатель предвидит ответную ссылку

на нынешнюю Восточную Германию. Недавно мне передали

такой разговор: в сегодняшнем Любеке некое собрание слу-

шало лекцию о тоталитарных режимах. По окончании лекции

одна из присутствующих в зале дам воскликнула: "Ах, это

все так далеко от нас!" На что сидевший неподалеку молодой

человек ответил: "Всего в пяти километрах..."

За семнадцать лет (1933-1950) в непосредственной бли-

зости друг от друга один и тот же народ сформировал три со-

циальные структуры: национал-социалистическую, демократи-

ческую и коммунистическую (интернационал-социалистиче-

скую) . Ради верности истине заметим, что обе социалистиче-

ские структуры сводимы к одному типу общественной орга-

низации - тоталитарно-партократическому.

Эти образы - Мюнхен веймарских, нацистских и после-

военных (по сей день) лет; четыре Германии (донацистская,

нацистская, современная Западная и современная Восточная);

208

два Китая; две Кореи; несколько вариантов Камбоджи;

Россия и СССР (список можно продолжить) - всплывают

в сознании в связи с тем национал-психологическим фатализ-

мом, который стал сегодня так популярен. Мне представляет-

ся, что можно уже говорить о некоей планетарной моде от-

носить все, что происходит с народом, за счет его нацио-

нальных психологических черт.

О некоторых воззрениях одного такого национал-психо-

логического фаталиста - Александра Зиновьева - я и выска-

жу здесь несколько соображений.

Я не буду говорить о его книгах как о фактах искусства,

хотя мне и представляется, что они чрезвычайно ценны имен-

но в той своей части, которая, будучи легко отделяемой

от философской и обществоведческой публицистики, есть

знаменательное явление художественной литературы. На

мой взгляд, Зиновьев-художник - блестящий словесный

маг. Он играет неисчерпаемыми логико-лингвистическими

ассоциациями и антитезами. Эта игра ошеломительно вос-

производит фантасмагорию тоталитарного мира посредством

виртуозного соударения русского языка с языком совет-

ским. Но причудливо-достоверное художественное полот-

но, которое он выткал, дает лишь срез, а не этиологию совет-

ской жизни. Вписанные же в эту картину социально-аналити-

ческие экскурсы рвут впечатляющее полотно.

Зиновьев посвятил свою научную жизнь не истории, а ло-

гике. Недостаточная фактографическая вооруженность, стре-

мление к универсальной схематизации очень выразительны

в аналитической части его работ. Заранее оговорю, что я

отнюдь не противник отвлечения и обобщения, неизбежных

для аналитического подхода к истории.

Но историческое обобщение должно быть обеспечено не-

обходимым фактографическим основанием. У Зиновьева

это далеко не всегда так. Поэтому, например, следующее

рассуждение вызывает поток вопросов и возражений.

"Можно дать описание типа цивилизации данного

общества, выявить законы функционирования цивили-

зации этого типа, выявить общие законы всякой циви-

лизации. Можно установить законы развития общества

в рамках цивилизации данного типа и некоторые об-

щие законы такого рода в рамках любой цивилизации.

Но не существует никаких законов

превращения одного типа цивили-

зации в другой. Не существует в самой нашей

209

способности научного изучения общества в силу опре-

деленных понятий и методов абстракции, без которых

невозможна наука. Не существует (если уж непременно

нужны образные иллюстрации) подобно тому, как нет

законов превращения мух в слонов, слонов в лоша-

дей и коров, кроликов в львов и тараканов и т. п.

На самом деле происходит живой исторический процесс,

в котором распадаются одни человеческие объедине-

ния и на их месте образуются другие, которые создают,

возможно, другой тип цивилизации сравнительно с тем,

какой имел место в предшествующем человеческом

объединении. Но это и есть превращение одного типа

цивилизации в другой. Например, когда рухнула Рос-

сийская империя, на ее месте образовалась новая чело-

веческая общность. Но она сложилась не по неким

мистическим законам перехода от одной общественной

формации к другой, более высокого уровня, а по зако-

нам складывания больших человеческих объедине-

ний в тех исторических данных условиях. И тот факт,

что при этом сложилось общество, весьма далекое

от прекраснодушных идеалов классиков марксизма,

дает тому убедительное подтверждение. Эти идеалы

дали лишь словесный материал для идеологии этого

общества."1

Что означают слова "тип цивилизации", "законы функци-

онирования цивилизации данного типа"? Без определения

этих понятий (а эти понятия Зиновьевым не определены)

можно ли говорить о "законах превращения одного типа

цивилизации в другой", о возможности или невозможности

обнаружения этих законов, об их объективном наличии или

отсутствии?

Каковы необходимые и достаточные параметры для опре-

деления "типа цивилизации"?

Параллель с мухами, слонами, лошадьми, коровами, кро-

ликами, львами и тараканами весьма эффектна, но ничего

не прибавляет к содержанию всей тирады. Что может быть

общего между превращениями одного вида живых существ

в другой, биологически далекий (иного семейства, иного

отряда, класса, типа) вид и изменением способа обществен-

ного существования одного и того же народа, одного и того

же биосоциального вида?

Я повторяю вопрос: каковы типообразующие признаки

разных цивилизаций?

210

Ведь в действительности Зиновьев рассуждает во всех

своих книгах не о разных цивилизациях, а об одном и сравни-

тельно недавно сложившемся социальном укладе, возникшем

в России, то есть внутри современной европейской цивилиза-

ции, и затем распространившемся на часть так называемого

"третьего мира". Но и на более или менее архаические осно-

вы цивилизаций "третьего мира" наложились в свое время

колонизаторские воздействия все той же европейской ци-

вилизации.

Внимательное чтение Зиновьева (я говорю о его теорети-

ческих отступлениях) заставляет думать, что цивилизацией,

которая, сколько ее ни толки и ни перемешивай, ни во что

себе не тождественное не превратится, считает он русское

историческое существование. И в современной коммунисти-

ческой партократии он видит одну из роковых вариаций

этой русской цивилизации. Поэтому и не осуществились

в России, по его представлению, "прекраснодушные идеалы

классиков марксизма".

Я решительно не нахожу возможным прилагать к рас-

смотрению русской истории и советского партократическо-

го режима термин "цивилизация", полагая его слишком

широким и слишком расплывчатым для этой цели. И одно-

временно позволю себе высказать убеждение, что, пройдя

сквозь мясорубку гражданской войны, через интермедию

НЭПа и ад большого террора, Россия отнюдь не вернулась

в какой-то свой прежде для нее характерный статус. Думаю,

ни один из приверженцев чисто русской этиологии больше-

визма не сможет доказательно опровергнуть тот факт, что

в течение 1860-1910-х годов Россия (с немалыми осложне-

ниями, эксцессами и рецидивами бесправия для тех или

иных слоев и групп ее населения) обогащалась, двигалась

по пути быстрого экономического развития и добивалась

увеличения суммы общественных и личных прав своих граж-

дан. В один из своих исторических кризисов она быстро

вошла в состояние запредельной свободы, перешедшее сра-

зу же в полную дестабилизированность.

Затем так или иначе (абстрагируюсь от исторических де-

талей) положением овладели марксисты-ленинцы, получив-

шие вскоре возможность проверить на практике "прекрасно-

душные идеалы классиков марксизма".

В результате применения марксистской исторической

схемы к реальной политике возникло общество, прямо проти-

воположное пророчествам и прогнозам марксизма.

Зиновьев (как всякий, кто вопреки историческим доку-

211

ментам пребывает в плену у концепции российского "тыся-

челетнего рабства") считает, что в этом повинна специфич-

ность русской цивилизации. Однако очень сходное общество

возникло в Германии 1933-1945 гг. в результате приложе-

ния к реальной политике другого общества, другого народа,

другого государства не "прекраснодушных идеалов марк-

сизма", а отвратительной концепции гитлеризма.

Что лежит в основе этих двух переходов - сходство наро-

дов, пришедших к тоталитарной форме существования, или

сходство концепций, носители которых овладели социальным

существованием своих народов?

Я утверждаю, что сходство концепций, порождающее во

всех случаях сходные структурно-организационные принципы.

Если не говорить о таких широких и размытых понятиях,

как цивилизация, и рассматривать такие конкретные вещи,

как государственный строй, да еще выделить при этом неко-

торые важные параметры последнего, то становится вполне

возможным рассмотреть условия перехода одного типа об-

ществ в другой тип обществ. И оказывается, что среди этих

условий есть такие, которым ни один национальный характер

не может противостоять, не уничтожив самих условий своего

бытия.

Самоочевидно, что в основе цивилизации зиновьевского

Ибанска лежат эти условия, а не национальный характер

многоплеменных ибанцев и что любая страна, любой народ,

по той или иной причине принявшие эти условия, "впадают"

в ту же описанную Зиновьевым "цивилизацию". Разумеется,

при этом немцы не становятся камбоджийцами, угандийцы -

эстонцами, кубинцы - русскими, украинцы - узбеками,

евреи - эскимосами и т. д. Но способы их общественного

и, в основной части, личного существования в ряде определяю-

щих черт сближаются.

Мне придется привлечь ряд терминов и среди них - пред-

мет планетарной терминологической полемики - термин

"социализм". М. Сергеев в "Русской мысли" (Љ 3374, 20

августа 1981) в своем отклике на статью А. Федосеева "Аль-

тернативы", опубликованную в журнале "Голос Зарубежья"

(Љ 20, 1981), определяет социализм так: "Не в собственности

дело. Социализм - это максимальное обеспечение жизни ро-

да путем обеспечения составляющим его индивидам наиболее

высоких в данных условиях гарантий безопасности, то есть

обеспечения от стихийных неприятностей... обеспечения от

голода (безработицы), страховки на случай болезни и ста-

212

рости, страховки от произвола работодателей путем коллек-

тивных договоров, общественной и государственной инспек-

ции, участия в управлении предприятием и участия в его

прибылях".

Все, о чем говорит здесь Сергеев, составляет различные у

стороны жизни современного конкурентно-демократическо-

го общества, не уничтожившего частной и групповой собствен-

ности на средства производства и политико-идеологического

плюрализма. Эти черты демократического существования,

как их ни называли бы, суть великие завоевания человека

и общества. Но, к сожалению, дело и в собствен-

ности, ибо социалисты и коммунисты, литературные и

политические, испокон веков объявили и продолжают счи-

тать основой всех социальных бед частную собственность,

Но еще нигде и ни разу уничтожение частной собственности

или введение тотального контроля государства над частной

собственностью не привело к росту правовой обеспеченности

подданых государства-экспроприатора.

Сергеев может, конечно, называть социализмом развитую

и стабилизированную западную демократию. Тогда мне при-

дется каждый раз оговаривать, что я не этот социализм имею

в виду. Но другие социалисты и коммунисты - от Томаса

Мора до Леонида Брежнева - считали и считают социализ-

мом строй, уничтожающий политико-идеологический плю-

рализм и частную, а также независимую групповую собствен-

ность. Этот строй называют социализмом во всем мире. Поэто-

му я заранее обусловливаю, что под социализмом - комму-

низмом подразумеваю моноидеологическую партократию и

повсеместно вводимый ею монокапитализм, то есть полное

огосударствление экономики.2

Почему множество разнохарактерных, разнокорневых,

разнопочвенных этносов начинают превращаться в уродливых

близнецов, приобщаясь к нацистскому или коммунистическо-

му типу государственной организации?

Так ли уж тут сбоку припеку идеологии национал-социализ-

ма, интернационал-социализма (коммунизма), мусульманского

клерикал-социализма и любой другой монопартократическои

государственной диктатуры, осуществляющей три монополии:

политическую, экономическую и идеолого-информационную?

Ведь даже в безнациональных литературных аллегориях типа

замятинского "Мы" или в английском варианте социализма

Орвелла эти черты идентичны.

И действительно ли народы выбирают партократическую

213

систему правления по своей национально-психологической

склонности существовать несвободно?

Зиновьев в той же книге иронически перечисляет черты

коммунизма в их официальной интерпретации.

"Коммунистический рай и реальность

В учебнике "Научного коммунизма" написано сле-

дующее. При коммунизме все источники обществен-

ного богатства польются полным потоком. Осуществит-

ся принцип "от каждого - по способностям, каждому -

по потребностям." Будет обеспечен неизмеримо более

высокий жизненный уровень, чем в любой стране капи-

тализма. Труд перестанет быть просто средством зара-

ботка. Человеческие отношения полностью освободятся

от расчета и корыстных соображений. Человек получит

возможность всегда бесплатно получать из обществен-

ных запасов все то, что ему нужно для обеспеченной

и культурной жизни. Это освободит его от тягостных

забот о завтрашнем дне, и он посвятит себя высоким

интересам. Всемерное развитие получит свобода лич-

ности, а также политические и социальные права граж-

дан. Наступит полное социальное равенство и свобода.

Различие в деятельности не будет вести к привилегиям

и неравенству владения и потребления. Исчезнет по-

чва для каких бы то ни было мер принуждения. Отно-

шения господства и подчинения окончательно заме-

няются свободным сотрудничеством. Отпадает необхо-

димость в государстве как политической организации.

Методы убеждения полностью заменят административ-

но-принудительные меры воздействия на людей. Общест-

венное самоуправление будет действовать в атмосфере

полной гласности, информированности масс о делах

общества и чрезвычайно высокой активности людей.

Во всю гигантскую силу развернется человеческий

разум. Огромных высот достигнет культура характе-

ров и чувств людей. В полную силу разовьются новые

моральные побуждения, солидарность, взаимное добро-

желательство, чувство глубокой общности с другими

людьми - членами одной человеческой семьи. Спло-

чение, сотрудничество и братство станут принципами

отношений между людьми внутри общества и между

народами. И так далее в том же духе."3

214

Но ведь это не просто манящая маска. Это именно то,

что веками, от самых ранних литературных и эксперименталь-

ных опытов было истинными целями коммунизма, истинны-

ми надеждами его пророков. Именно это и предполагалось

построить. Именно это и было с полной искренностью обе-

щано людям в миллионах томов, речей, статей, листовок,

трактатов, произведений искусства - каждому на его языке,

соответственно его культурному уровню, интересам и целям.

Именно этому люди и поверили, а в ряде случаев, как это

ни дико, продолжают верить. Соглашаясь на коммунизм,

люди соглашались на все эти очень хорошие вещи, а не на

перечисленные ниже мерзости. Несчастье провидели только

прозорливцы, которых не слушали, ибо слышат, как пра-

вило, тех, кому хотят верить.

"А пока все наоборот. Вопиющее социальное и эконо-

мическое неравенство. Массовые насилия. Дезинфор-

мация. Обман. Бесхозяйственность. Нищенский жизнен-

ный уровень для большинства. Взаимная злоба. Дефи-

цит всего необходимого. Очереди. Полное бесправие.

Прикрепление к месту жительства и работы. Зло-

употребление служебным положением. Взяточничество.

Цинизм. Расточительство властей. Гонения на мыслящую

интеллигенцию. Насилие над соседними народами. Идио-

тизм руководства. Славословие. Демагогия. Холуй-

ство. Всеобщая скука. Массовая преступность и т. п. "4

Однако, ежели изначально и массово большинство соглаша-

лось на вышеописанные хорошие вещи, а не на описанные

чуть ниже плохие, то отпадает по крайней мере соображение

о патологической привычке данного народа (и ведь народов-

то много!) к лишениям, о тяге его к несвободе, о склон-

ности этого народа быть порабощенным. Но эти свойства

и тяготения приписываются многими авторами лишь рос-

сиянам (а часто среди россиян исключительно русским),

всего-навсего первыми рухнувшим в интернациональную

ловушку утопии-оборотня. Ведь и Зиновьев, разделив этот

удручающе примитивный взгляд на события, неоднократ-

но назвал власть ЦК - ГБ российской народной властью,

а реальный советский режим - наиболее соответсвующим

воле и вкусам народа (народов?) России (СССР?) 5.

Один герой Зиновьева читает по долгу службы сочине-

ние другого его героя. В сочинении анонимного "патоанти-

коммуниста", по-видимому уже уничтоженного, явственно

215

звучит голос автора книги "В преддверии рая". О коммуниз-

ме сказано, что он ширится и заражает весь мир и что неверие

в него тех, кто его испытал на собственной шкуре, его не

ослабляет и его распространению не препятствует.

Но коммунизм не только ширится, движется и заражает

весь мир, что несомненно, но и развивается изнутри еще

не завоеванного им мира на собственной почве последнего.

Неважно, как в каждом конкретном случае называется тота-

литарный строй: речь идет о тождественных типах обществен-

ной организации, точнее, о все более явной динамике перехо-

да к этому типу организации и свободных народов, и вчераш-

них колониальных. Когда А. Федосеев или А. Югов, или автор

этих строк говорят об этой опасной динамике, они имеют в

виду отнюдь не те завоевания демократии, которые защи-

щает Сергеев. Переход от демократии к тоталитаризму воз-

никает тогда, когда экономический, политический и идеолого-

информационный плюрализм начинают эволюционировать или

скачкообразно превращаться в трехсторонний монизм.

Этот переход от плюрализма к монизму, произойди он

повсеместно и прочно, может привести и к перерождению

такого широкого феномена, как современная цивилизация.

Попавши в тоталитарную ловушку, лица и группы утрачи-

вают возможность противостоять ходу событий без риска по-

гибнуть прежде, чем им удастся что-либо изменить. И эта

фундаментальная особенность любой тоталитарной струк-

туры радикально изменяет психологию и этику большинства

ее подданных.

Зиновьев считает необходимым изучать советское парто-

кратическое общество, начиная с его первичной "деловой

ячейки", а не с затронутого выше вопроса о том, кто и как

производит массу социально значимых решений для этого

общества, то есть как и каким образом соединены и управля-

ются элементарные ячейки тоталитарного общества.

"Первичные деловые ячейки складываются и сущест-

вуют по определеныым правилам, независимо от того,

для какого дела они складываются. Характер дела

здесь не играет роли. Лишь бы влиятельные силы об-

щества считали это дело нужным и отпускали средства

на эту ячейку. Деловая ячейка вообще есть лишь спо-

соб, каким та или иная группа людей приобретает сред-

ства существования и реализует свои намерения и

интересы. Например, какое бы место в структуре об-

216

щества ни занимала та или иная ячейка, в ней так или

иначе имеет место тенденция к независимости руковод-

ства от подчиненных и к единоначалию. Так что разго-

воры о "коллегиальном руководстве" страной - пустая

болтовня или констатация временного состояния в ру-

ководстве при смене последнего.

Такой путь анализа общества сразу же с первых шагов

обнаруживает некоторые очевидные обстоятельства,

совершенно не приметные с иной точки зрения. Напри-

мер, сразу же становится ясной неограниченная власть

коллектива ячейки над рядовым индивидом. И переход

из одной ячейки в другую не отменяет этой власти в

принципе.

Разумеется, социальная структура общества не сво-

дится к ячеечному строению. Здесь следует принимать

во внимание и иные аспекты расчленения общества,

координации, субординации, иерархии и т. д. его тка-

ней, слоев, органов, организаций. Но путь к системати-

ческому пониманию всего этого начинается с понима-

ния ячейки общества. Подчеркиваю, среднетипичное

учреждение страны копирует, отражает в себе, реализует

все существенные стороны жизни страны в целом, -

отношения господства и подчинения, отношения сотруд-

ничества, иерархию должностей и привилегий, распре-

деление благ, надзор за индивидом и т. д. Если хочешь

постичь общество, изучи сначала его клеточку. Я знаю,

что не делаю открытия. Известно, например, что для

понимания феодального общества надо было начинать

с его клеточки - с отдельного помещичьего хозяйства.

Я лишь обращаю внимание на нечто очевидное. "6

Я опасаюсь, что Зиновьев в своем (характерном и для

формационных моделей марксизма) подходе к тоталитар-

ному обществу со стороны его "деловой ячейки" не только

не делает открытия, а, скорее, невольно производит закрытие

того, что открывается взгляду при другом подходе - при

попытке понять, чем отличается тоталитарное общество как

некое системное целое от демократического общества как

некоего системного целого.

Ибо "деловые ячейки" того и другого, взятые вне "иных

аспектов расчленения общества, координации, субординации,

иерархии" и т. п., структурно весьма мало отличаются друг

от друга.

Кроме того, с одной стороны, Зиновьев постулирует

217

"тенденцию к независимости руководства от подчиненных

и к единоначалию", с другой - "неограниченную власть кол-

лектива ячейки над рядовым индивидом". При этом, в его

представлении, "общество в целом есть многократно расчле-

ненная сверхъячейка", то есть, по-видимому, и в обществе

в целом наблюдается, с одной стороны, "тенденция к неза-

висимости руководства от подчиненных и к единоначалию",

а с другой - "неограниченная" (заметьте: не ограниченная

даже единоначалием и независимостью руководства от под-

чиненных) власть коллектива, то есть в данном случае всего

общества, над его членом.

Я полагаю, что тезис о власти коллектива над его рядовым

членом является для любого партократического общества

ложным.

Даже чисто логически, в рамках приведенной выше ци-

таты из Зиновьева, этот тезис опровергается положением о

приоритете единоначальника или квазиколлегиального руко-

воства над коллективом. Этот приоритет позволяет начальству

откорректировать или изменить любую санкцию коллектива.

Подойдем к вопросу, однако, более широко. "Заводы,

институты, магазины", многие сельскохозяйственные пред-

приятия, "школы и т. п." организованы и структурированы

в партократическом и в демократическом обществах весьма

сходно. Везде существует и принцип единоначалия, и прин-

цип приоритета воли начальства над волей подчиненных.

Но в демократическом обществе, как правило, в о з м о жн ы:

а) эффективная правовая самозащита подчиненных от

превышения начальством своих полномочий, при этом само-

защита как индивидуальная, так и коллективня;

б) организационная и деловая самостоятельность локаль-

ных "ячеек" определенных типов как по вертикали, так и

по горизонтали;

в) примитивно-демократические организации (преиму-

щественно малых и средних форм, типа кооперативов и т. п.),

в которых действительно существует власть коллектива

над всеми его членами, какие обязанности они бы по решению

коллектива ни исполняли (пример - артели, небольшие

кооперативы, кибуцы).

В партократическом обществе не фиктивных горизон-

тальных взаимоотношений власти и подчинения (мень-

шинства большинству, одного - группе), как правило, нет.

Там существует лишь соподчинение индивидов и групп дан-

218

ного горизонтального уровня вышестоящему лицу или ин-

ституции. Зато в этом обществе наличествует особая по срав-

нению с демократическим обществом направленность кон-

куренции, делающая сплошь и рядом индивидов одного

уровня жертвами друг друга, коллективы - жертвами ин-

дивидов и индивидов -жертвами коллективов. Иными слова-

ми, и группа может пасть жертвой лица, и лицо может пасть

жертвой группы или другого лица. Эти взаимоотношения

предопределены особой направленностью конкуренции, ха-

рактерной для больших и малых структур тоталитарного типа.

Допустим, что перед нами общество, в котором моно-

полистическим тенденциям ни в экономике, ни в политике,

ни в области производства информации и ее обращения

не удается удушить плюрализм и конкуренцию. Несколько

партий наперебой предлагают свои программы избирателям.

Тысячи поставщиков товаров, услуг, идей, образов зазывают

покупателей и потребителей в свои конторы, магазины, из-

дательства, театры, галереи, врачебные кабинеты, больни-

цы, учебные заведения, кооперативы, общины, союзы и т. д. и т. п.

Кто перед кем конкурирует в таком обществе?

Поставщики перед лицом потребителя; предлагающий

перед платящим, пользующимся и выбирающим.

Потребители часто выбирают дрянь, иногда самоубийствен-

но для них вредную.

Поставщики плюют на мораль и игнорируют экологи-

ческую или политическую диверсионность своих товаров.

Политиканы борются за свое влияние на ход событий, за

власть и связанные с ней возможности. Объединенные наем-

ные работники (продавцы рабочей силы, способностей,

знаний, умений) выбивают из работодателей не увязанные

с действительной эффективностью их труда надбавки к зар-

плате. Работодатели сопротивляются, а если сдаются, то повы-

шают цены на выпускаемую продукцию.

Поставщику необходимо одолеть конкурента; поэтому

он все-таки озабочен и качеством продукции, и относительной

ее дешевизной, и сохранением хороших работников, и челове-

ческими отношениями на своем предприятии, и платежеспо-

собным спросом, то есть нормальной покупательной способ-

ностью общества.

Существует конкуренция партий, претендующих на роль

влиятельных или правящих. От этих партий можно добиться

действий, нравящихся большинству избирателей; иначе их

219

прогонят после первой же каденции, а то и до ее окончания.

Разумеется, избиратели близоруки, но у тех, кто хочет

их просвещать, нет кляпа во рту. Не запрещены и хорошие,

полезные тенденции в предложении различных услуг и това-

ров. В конце концов и политиканам, и предпринимателям,

и избирателям можно многое втолковать и навязать, если

не смиряться с их слепотой и не отступать перед своими

оппонентами, не опускать рук. Ни экологическая, ни анти-

монополистическая, ни морально-этическая проблематика

не находятся под тотальным запретом на конкурентных

рынках - публицистическом, научном, литературном и т. д.

"Прекраснодушные идеалы классического марксизма"

состояли в том, чтобы дать обществу возможность делать все

"правильно", обходясь без несовершенного механизма плю-

ралистической конкуренции, без частной собственности,

порождающей корыстолюбие, и без ненасытных "хозяев

жизни".

Не из-за особенностей русской истории и русской менталь-

ности в СССР "сложилось общество, весьма далекое от пре-

краснодушных идеалов классиков марксизма". И далеко

не один только "словесный материал для идеологии этого

общества" дали марксистские идеалы. Эти идеалы потребо-

вали, с одной стороны, уничтожения частной и независимой

групповой собственности, с другой - подчинения всего об-

щества одной всеобъемлющей и всепроникающей доктри-

не. Поскольку без управляющей инстанции современная

экономика функционировать не может, то уничтожение

такого ее регулятора, как конкурентный рынок, потребо-

вало создания централизованного верховного регулятора,

беспомощного в своих творческих, хозяйственных прежде

всего, потенциях. А обязательное подчинение общества одной

(и к тому же еще импотентной в созидательном смысле)

доктрине потребовало от "изма" тотального принуждения.

Зиновьев называет "измом" советский социализм - ком-

мунизм, но то же справедливо и для нацизма, и для мусуль-

манского клерикал-социализма - для любой абсолютной

партократической диктатуры.

Исчезла ли в СССР и других коммунистических странах

конкуренция?

Не исчезла, а изменила свое направление и приняла концла-

герно-ожесточенные формы.

Сверхмонополии конкурировать не с кем. Она устранила

легальные формы конкурентной борьбы на всех обществен-

220

ных рынках и осталась единственным держателем капитала,

работодателем и поставщиком - посредником между произ-

водителями и потребителями товаров, услуг, идей, образов,

программ и критериев во всех сферах жизни. Ей теперь надо

лишь подавлять и душить непрерывно возникающие в об-

ществе поползновения соревноваться с ней нелегально, в об-

ход установленных ею законов.

Зато теперь все и везде: от самого страшного лагпункта

до ЦК правящей партии - конкурируют по горизонтали

к выслуживаются по вертикали перед лицом ближайшего

к ним воплощения сверхмонополии.

За что идет состязание, ясно. Каждый воюет в конеч-

ном счете за какие-то блага - от увеличенной пайки и облег-

ченной работы в концлагере до выхода на главные роли

в любом из кремлей.

В чем состязаются конкуренты - вот основной вопрос.

Супермонополист поощряет по-настоящему только то,

что ему действительно необходимо. Важнее всего для него

сохранение его диктаторской внеконкурентности. Фактически

на всех ступенях иерархии идет состязание в сохранении

внеконкурентности поработившей общество силы. О какой

власти коллектива над индивидами может идти речь в таких

обстоятельствах? Здесь один рядовой сексот может террори-

зировать весь коллектив одним только фактом своего функ-

ционирования в нем. А если оный сексот сотрудничает не со

своим непосредственным начальником, а с начальником,

стоящим ступенькой-другою выше, и тем более с органами

госбезопасности, - то он и любого начальника может свалить

удачным доносом. Сверхмонополия поставила дело так

(поставить его иначе означало для нее перестать быть самой

собой), что отказ от борьбы за ее благорасположение, то есть

за укрепление ее полномочий, рассматривается как антиго-

сударственное преступление.

Зиновьев-художник блестяще воссоздает картину и ат-

мосферу этого взаимного всепредательства. Последнее тем

универсальней, чем ближе к вершине всесильной иерархии

находятся конкуренты или чем тяжелей условия их существо-

вания. В этом смысле концлагерь и элитарные слои общества

весьма сходны друг с другом. Борьба за высшие привилегии

и за власть протекает так же ожесточенно, как и борьба за

выживание в условиях лагеря.

Но я не знаю, что имеет в виду Зиновьев-исследователь,

когда он говорит:

221

"Ученик присоединился к двум парням из отдела

математических методов и социальных исследований.

Эти психи, сказал один из них, придумали у меня потря-

сающе простую модель. Чисто комбинаторскую. И

из нее, как дважды два четыре, ясно, что, начиная с не-

которого числа элементов и некоторой степени их раз-

нообразия, возможности создания из них некоторой

целостной формы начинают сокращаться. В конце кон-

цов возможности комбинаторики сводятся к единице.

Причем последующее увеличении степени ее разнообра-

зия делает систему избыточной. Мы проделали тысячи

опытов. Теперь я берусь доказать чисто математически,

что большие социальные системы, вроде нашего об-

щества, могут организоваться в наше время одним

единственным способом. Так что сам понимаешь...

Здорово, сказал собеседник. Рассуждения гениев "науч-

ного коммунизма" теперь уже кажутся неубедительны-

ми. Так, может быть, с помощью психически больных

удастся восстановить утраченную веру?!.."8

"Большие социальные системы" могут, как показывает

исторический опыт, организовываться разными способами.

Главным эпохальным различием в способах их организации

стало наличие или отсутствие в них плюрализма, экономи-

ческого, политического и идеолого-информационного. Плю-

рализм и монизм порождают каждый свое направление кон-

куренции: первый - конкуренцию управляющих перед лицом

управляемых; второй - конкуренцию управляемых перед

лицом всесильного Управляющего.

Итак, идеалы основоположников агрессивных "измов"

определяют не только фразеологию, но и структуру обществ.

Структура же предопределяет распределение прав и обя-

занностей и действительный характер тех и других.

Фанатизм последователей таких учений после их победы

быстро уступает место недоумению, опустошенности и враж-

дебности по отношению к правящей силе. Но структура-то

создана, и появились контингенты, для которых она являет-

ся условием их существования, источником всех их благ.

И она цепко охватывает, оплетает своими связями, законами

и беззаконием все и вся, в том числе и своих опоминающих-

ся от фанатического кошмара недавних сторонников.

Даже при антагонистических фразеологиях (расизм -

интернационализм, на общей, правда, словарной основе со-

циализма) все моноидеологические "измы", победив, создают

родственные структуры.

222

Зиновьев ставит в предисловии к "Преддверию рая"

ряд вопросов, связанных с качествами и перспективами

коммунизма. Эти вопросы демонстрируют не то незнание,

не то игнорирование их автором классической и современной

критики коммунизма, его теории и практики. Автор "Пред-

дверия рая" словно бы не читал (а может быть, действительно

не читал?) ни классических (от Г. Спенсера до русских

мыслителей начала XX века), ни современных (от Н. Винера

и Р. Конквеста до крайне осторожных советских ученых

1960-х годов, овладевших искусством иносказания и под-

текста не хуже, чем беллетристы), ни эмигрантских (этих

он решительно ни в грош не ставит) писателей, решавших

и решивших проблемы, которые Зиновьеву представляют-

ся впервые научно рассмотренными лишь им самим.

Художественные полотна Зиновьева могут служить впе-

чатляющими иллюстрациями к тому, что сказано мировой

наукой и публицистикой о коммунизме - сказано и в ка-

честве предупреждений против последнего, и в качестве иссле-

дований его реальности. Но в своих попытках аналитически

осмыслить изображаемое и, главное, его причины блестя-

щий художник обнаруживает парадоксальную бедность идей

и познаний. В частности, он совершенно не представляет

себе размаха истинной (пассивной и активно растущей)

оппозиционности широких масс населения по отношению

к партократической власти.

"Вопрос: А народные движения, религиозные (в

СССР?) Разве они, по-вашему, не дают никаких надежд?

Ответ: Это все нужно отнести к сказкам. Нет таких

движений, их выдумывают диссиденты и Запад...

Вопрос: А народные движения в балтийских стра-

нах, например, в Эстонии?

Ответ: Это все высосано из пальца.

Вопрос: Как вы оцениваете роль советских диссиден-

тов, находящихся на Западе?

Ответ: ...по-моему, их роль закончена, это полити-

ческие пенсионеры, которые устраивают свои частные

дела. Там нет никакой мысли, особенно политической.

Их прежде всего интересует личная выгода, они научи-

лись, как надо жить на Западе, и устраивают всевоз-

можные политические кампании исключительно во

имя эгоистических целей: ищут славы и т. п."9

223

Я получила недавно читательское письмо из Западной

Германии. Автор, г-жа Нина Тумуреану, пишет, в частности,

следующее: "У России упорно и идиотически отбирант ее

трагически-дидактическую роль... Себе же на погибель!"

Речь идет о катастрофическом нежелании Запада понять

и учесть роковой опыт народов современного СССР.

Зиновьев-художник наглядно воспроизводит этот губи-

тельный опыт, а Зиновьев-публицист декларативно сводит

на нет исторический смысл своего труда.

Я не знаю, в процессе каких исследований Зиновьев уста-

новил, что

"Каждый народ имеет преимущественную предраспо-

ложенность к цивилизции определенного типа. И если

ему предоставляется историческая возможность имма-

нентно развить некоторый тип цивилизации, он разви-

вает этот свой преимущественный тип. Причем такая

"удача" выпадает на его долю лишь один раз в истории."! О

Зато я знаю, что ни одному народу, вошедшему или вверг-

нутому в тупик сверхмонополизма, не удалось благодаря

каким-то своим национальным чертам избежать тех изме-

нений, которые возникают в общественной жизни при за-

мене конкуренции демократического типа конкуренцией

тоталитарного типа.

Зиновьев часто говорит о русских как о народе, который

сформировал для себя систему и власть, наиболее для него

подходящие. Русский национальный характер выступает в

его декларациях как более важный компонент "ибанской

цивилизации", чем заимствованный на Западе и построивший

эту "цивилизацию" марксизм.

Десятки миллионов жертв достаточно четко характери-

зуют процесс становления коммунистической партократии

в СССР и меру ее желательности для народов бывшей Рос-

сийской империи, включая русских. Неоднократно было

сказано и доказано документально, что исторический язы-

ковый приоритет русских внутри СССР не дает им как народу

и лицам никаких политико-экономических преимуществ

перед другими народами СССР, за исключением особо

дискриминируемых в данный момент народов. Мне уже до-

водилось неоднократно писать, что СССР - типичный для

коммунистического мира пример страны, в которой есть осо-

бо дискриминируемые народы: чечены, ингуши, калмыки,

224

балкарцы, крымские и карачаевские татары, тувинцы, евреи,

немцы Поволжья и др., - но нет народа свободного, процве-

тающего и обладающего действительными политико-эко-

номическими привилегиями. Русские отнюдь не играют в

СССР роли немцев эпохи нацизма в Германии и в завоеван-

ных ею странах. Более того: основные толщи русского насе-

ления не заражены экспансионистскими настроениями и

тяготеют скорее к изоляционизму.

Народы СССР не равноправны, а равно бесправны. Исклю-

чение составляют народы, еще более бесправные (не юри-

дически, а фактически или согласно секретным инструкциям),

чем остальные. Когда сталкиваются в качестве конкурентов

представитель стандартно бесправной нации с представителем

нации особо дискриминируемой (например, русский с евреем

при поступлении в вуз или на работу - повсеместно, или

украинец с татарином - в современном Крыму), то первый

выигрывает.

Обратимся теперь к следующему доводу Зиновьева: от-

крытые выступления диссидентов (преимущественно право-

защитников), время от времени возникающие в СССР с

конца 1950-х годов, не находят отклика в народных мас-

сах. Не буду сейчас говорить о недиссидентском, закрытом

для наблюдателей, глубинном сопротивлении подсоветских

граждан образу жизни, навязанному им партократией, - о

сопротивлении пассивном, но обладающем огромной инер-

цией в силу своей массивности, о сопротивлении активном,

но не принимающем открытых политических форм. Останем-

ся при популярном тезисе исключительности сопротивления

литературного и правозащитного. Но разве только в соб-

ственно русских областях РСФСР, а не по всему СССР дей-

ствия правозащитников не встречают массовой всенародной

поддержки?

И разве, когда возникали в СССР 1918-1980-х годов ка-

кие-то формы индивидуального и массового протеста: заба-

стовки, демонстрации, восстания, саботаж, создание "второй

экономики" ("черного рынка"), та же правозащита, но быто-

вая, самиздат, публикации за рубежом, - разве русские стоя-

ли в стороне от этих событий или движений и уступали в

этом другим народам СССР?

Кто вообще исследовал и написал исторический свод

прямого и косвенного, активного и пассивного сопротивле-

ния народов СССР режиму, которому сами же эти народы

помогли утвердиться в 1917-1920 годах?

225

Есть история партократического террора, принадле-

жащая и самиздатским, и эмигрантским, и западным авто-

рам, - довольно полная, и сводная, и заключенная в массе

разрозненных сочинений. Но нет истории сопротив-

ления, хотя в опубликованных в СССР открытых партий-

ных материалах и во множестве несобранных, неизученных

книг, самиздатских и эмигрантских, в газетно-журнальных

архивах СССР и Запада воспроизведена и история сопро-

тивления народов СССР (в том числе русского) партократи-

ческой колонизации. Я не говорю уже о советских архивах

и библиотечных "спецхранах". Но на смену историзму мыш-

ления 19 - начала 20-го столетия пришел сегодня порази-

тельный аисторизм и даже антиисторизм мышления бесчис-

ленных - тем не менее! - обобщателей исторического про-

цесса, не прибегающих к изучению исторической фактографии.

Мне представляется, что наиболее общие черты тоталита-

ризма, коммунизма в частности, сегодня важнее, чем его

второстепенные национальные особенности. Победив, тота-

литаристы угнетать и уничтожать всенепременно будут.

А как убивать и что делать с убитыми: хоронить в вечной

мерзлоте или сжигать в крематориях, - решится на месте.

Коммунизм торжествует и ширится. Внушать еще не поз-

навшим его народам, что он опасен в тоталитарном своем

варианте одним лишь русским или россиянам, - плохая

услуга этим народам. Коммунизм, победивший, не злока-

чественным быть не способен.

Мои выводы и оптимистичней и пессимистичней выводов

А. Зиновьева. С одной стороны, я не знаю народов, чьей исто-

рией и национальным характером предопределялась бы только

тоталитарная форма существования. С другой стороны, я не

представляю себе и народов, в жизни которых победа парто-

кратической идеологии не породила бы тех же явлений, кото-

рые она порождает в СССР.

Я отнюдь не считаю, что планетарная победа партократии

неизбежна: все зависит от темпов и степени осознания миром

ее опасности.

Поэтому страшно, если разговаривать с Западом будут

и впредь по преимуществу обличители русской тиранолюби-

вости, а не бескомпромиссные критики партократии как таковой.

Ж-л "Время и мы"Љ 62, 1982 год.

226

ПРИМЕЧАНИЯ

1. Зиновьев А. В преддверии рая. Losanne, "L'Age d'Homme", 1979, 16.

Разрядка моя. - Д. Ш.

2. Германские нацисты последнего осуществить не успели, но к тому

стремились.

3. Зиновьев А. В преддверии рая, с. 23-24.

4. Там же, с. 24.

5. Я уже говорила и рискну повторить, что только опереточное вос-

приятие западноевропейской истории, не углубившееся со времен

отроческого ознакомления с адаптированными для подростков

романами Александра Дюма и Вальтера Скотта, может позволить

считать европейскую историю менее жестокой и кровавой, чем

русская. Впрочем, даже внимательно прочитанные книги этих авто-

ров не допускают такого вывода.

6. Зиновьев А. В преддверии рая, с. 28-29.

7. Например, мафии или некоторые средневековые рыцарско-мона-

шеские ордена.

8. Зиновьев А. В преддверии рая, с. 19.

9. Этот отрывок взят из опубликованного в последнем (24-25) номе-

ре польского журнала "Анекс". На вопросы журналистки (кстати

говоря, тоже диссидентки - польской) отвечает Александр Зи-

новьев.

См. также: Каравацкий Бернард, Борис Вайль, бывший совет-

ский политзаключенный, ныне живущий в Копенгагене, по поводу

интервью А. Зиновьева. - "Русская мысль", 1981, Љ3375.

10. Зиновьев А. В преддверии рая, с. 18.

227

МЫСЛИ ПО ПОВОДУ

Большая и чрезвычайно интересная статья А. Синявского,

опубликованная в "Русской Мысли" (ЉЉ 3400-3401), вы-

зывает желание не только вдуматься в ее многоплановое

содержание, но и сопоставить его со своим личным опытом.

Во всяком случае мое чтение этой статьи сразу сложилось по

принципу активного отклика: у Андрея Синявского было

так; а у меня - вот так; он думает по данному поводу так-

то, а я либо так же, либо иначе. Уже заголовок статьи "Дис-

сидентство как личный опыт" поворачивает любого вниматель-

ного читателя лицом к его собственному личному опыту.

Я не знаю, какой опыт интереснее для читателей: уникаль-

ный или типический. Думаю, что уникальный опыт чрезвы-

чайно редок (таков был бы, к примеру, личный опыт Рауля

Валленберга для его семьи, для его близких, его круга).

Чаще всего у каждого автора находятся читатели со сходны-

ми переживаниями. Надеюсь, что найдутся такие читатели

и у меня.

О СЕБЕ

В том, что пишет А. Синявский о своем детстве и юности,

мне очень много родственно. Я тоже воспитывалась "в лучших

традициях русской революции или, точнее сказать, в тради-

циях революционного идеализма..." Во мне тоже эти револю-

ционные идеалы, не отделимые, да и не отличимые тогда для

нас от гуманистических и либеральных, воспитали "представ-

ление о том, что нельзя жить узкими, эгоистическими", я

бы сказала не "буржуазными" (как сказано у А. Синявско-

го), а "мещанскими", - этот гневный эпитет был в нашей

среде употребительней, - интересами; а необходимо иметь

какой-то "высший смысл" в жизни" (там же). Мне бы

даже не пришло в голову брать сегодня слова "высший

смысл" в кавычки. Очевидно, я не изменилась с тех пор,

228

ибо для меня и остались высшим смыслом жизни посильные

попытки разобраться в ее сумятице и хотя бы песчинкой

в стене стать на дороге того, что ощущается мною как зло.

Для меня тоже долго не было "ничего прекраснее мировой

революции и будущего всемирного, общечеловеческого

братства". Пожалуй, я и теперь скажу, что не было бы ничего

прекрасней такого братства, если бы оно состоялось непод-

дельно и добровольно. Тогда нам казалось, что до этого

идеала - рукой подать. И что все секреты его достижения

заключены в марксизме.

А. Синявский пишет, что он не жалеет о своих юношеских

иллюзиях. Я тоже: они слишком многое во мне определили.

Более того: не все в них было иллюзорным. Не иллюзорной

была значительность, которой наделялись в нашем исходном

мироощущении чужое благополучие, чужая свобода, чужое

достоинство, справедливость, добро. С высоты своей полу-

детской бескомпромиссности, своих идеалов, - таких,

каковы они были в нашем восприятии, - мы в ранней

юности и начали выверять для себя сначала советскую действи-

тельность по священным для нас тогда первоисточникам, а

затем и самые эти первоисточники. Теперь мне кажется,

что нас спасло от рабства у зловещей утопии-оборотня сле-

дующее: марксизм был для нас только языком, только фра-

зеологией. Истинное наполнение словам и лозунгам давала

в нашем воображении великая литература XIX века -начала

XX века, русская и переводная, заботливо открытая нам ро-

дителями и немногими старыми учителями, сохранившими-

ся в школе 1930-х гг. В моей жизни не меньшую роль сыгра-

ло и домашнее воспитание - нравственность и этика моих

родителей. Позднее я поняла, что они старались наполнить

душу мою содержанием, способным противостоять реаль-

ности, все менее для них приемлемой, хотя и боялись по-

ставить нас в прямую оппозицию к ней. Влияние отца оборва-

лось рано. Он ушел из жизни, когда мне было десять лет.

Нравственное влияние матери сопровождало меня долго и

сохранилось на всю жизнь. Получилось так, что из учения,

имеющего словарные механизмы воздействия и на самые

высокие побуждения личности, и на самые низменные ин-

стинкты особи и толпы, мы впитали лишь первое влияние.

И когда мы начали проверять учение и как нравственную,

и как научную, и как политическую систему (со своих, как

мы полагали, самых марксистских позиций), оно не выдержа-

ло серьезной критики. Наше расхождение с официозом вызре-

вало по мере вгрызания все более вооруженной знанием мысли

229

одновременно и в жизненный материал, и в теорию. Марк-

сизм-ленинизм был отвергнут нами изнутри теории. Это,

разумеется, не гарантия безошибочности выводов, но дает

основание полагаться на свое знание предмета. Так сложилась

моя оппозиционность к советской власти - диссидентство,

о жизненных перипетиях которого я здесь говорить не буду.

Строгие доказательства несостоятельности марксизма приш-

ли позднее, уже в зрелом возрасте.

О ДИССИДЕНТСТВЕ

А. Синявский уделяет много места в своем докладе опре-

делению диссиденства. У слова "диссидент" есть простой пе-

реводной смысл - "протестант", инакомыслящий, инакого-

ворящий, инакопищущий. "Инако" - по отношению к че-

му? В условиях тоталитарной государственности - по отно-

шению к верховно предписанному миропониманию, к выте-

кающему из него поведению. Лидия Чуковская предлагала

называть инакомыслящих просто мыслящими. Их и можно

так называть - в отличие от бездумных дублеров газеты

"Правда" и всех ее иначе именуемых пресс-копий. А так-

же в отличие от тех, кто вообще не задумывается ни над чем

вне пределов быта. Впрочем, в нынешнем СССР даже в преде-

лах сугубо бытовых обобщений "такомыслящим" остаться

не просто. Инакомыслящих в стране великое множество,

как бы не большинство. И даже "инакодействующих", то

есть действующих не по закону и не по верховной указке.

Но отнюдь не все они диссиденты, ибо, мысля и действуя

не по указке, они не протестуют против навязываемого обра-

за мыслей и жизни, и не отстаивают своих убеждений и своего

образа действия. По мнению А. Синявского, диссидент -

это человек, который не только "мыслит несогласно с го-

сударством" (многие ли в СССР наедине с собой мыслят

согласно с ним?), но и "имеет смелость" поставить себя в

оппозицию к власти. А. Синявский соединяет эти два об-

стоятельства: "мыслит несогласно" и "имеет смелость".

Он не уточняет, идет ли речь лишь об открытом для власти

сопротивлении (позиция правозащитников) или о скрытом

тоже. Я склонна относить к диссидентству и открытое, и

скрываемое от власти, но целенаправленное противодействие

ей. А. Синявский вплоть до своего ареста переправлял в

230

течение десяти лет свои работы на Запад и публиковался

за границей тайно от советских властей, под псевдонимом.

Он считает этот период временем своего диссидентсва, в чем

он, на мой взгляд, совершенно прав.

Многие лично известные мне люди долгие годы работали

и работают в оппозиции к официозу тайно и под псевдони-

мами. И, даже выехав на Запад, они не могут всего рассказать

о своей работе: ведь не все неявно работающие уезжают.

Полагаю, что подводная часть оппозиционного айсберга про-

должает расти, и при этом быстрее, чем его надводная часть.

На смену советскому чартизму, пик которого приходится

на вторую половину 1960-х гг., приходят другие формы

сопротивления. Поэтому признак открытого сопротивления

вряд ли может быть признан как один из определяющих

признаков диссидентства. Или диссидентами среди многих

людей, работающих в оппозиции к партократической власти

и ее монополии легальности, называются только те, кто дейст-

вует явно и гласно? Тогда для тех, кто работает, не объяв-

ляясь открыто ни для кого, кроме лиц, с ними непосредствен-

но связанных, надо найти другое название. А. Синявский

считает решающим признаком диссиденства и способность

инакомыслящего не раскаяться ни на одной ступени своей

протестантской дороги. Каются те, кто в какой-то особо

тяжелый и страшный (или соблазнительный!) для себя миг

не выдерживают открытого противостояния беспощадной

и изобретательной в сокрушении и уловлении человеческих

душ махине. Не выдержав, они, естественно, из сопротив-

ления, то есть из диссидентства, уходят. Но значит ли это,

что они не были диссидентами до момента своей духовной

аварии? Разве Петр Якир не был диссидентом до того, как

сломился под тяжестью второго ареста и публично (и несом-

ненно неискренне) раскаялся в своей диссидентской дея-

тельности? Был, но с момента памятного нам всем трагическо-

го телеспектакля таковым быть перестал. Трудно сохранить

нервные силы в открытом противостоянии такой власти.

Тяжко выстоять в этом противоборстве, когда ты ока-

зываешься с ней один на один, в отдалении от подпирающих

тебя союзников. Нужна большая осторожность в осуждении

сдавшихся, особенно, если они предали только себя. Тем боль-

ше чести несдавшимся. Но те, на кого никогда не оказывали

подобного давления, вряд ли вообще могут судить неустоявших.

Очень точным представляется мне следующее суждение

А. Синявского: "...диссидентство это прежде всего, на мой

231

взгляд, движение интеллектуальное, это процесс самостоятель-

ного и бесстрашного думания. И вместе с тем эти интеллек-

туальные или духовные запросы связаны с чувством мораль-

ной ответственности, которая лежит на человеке и заставляет

его независимо мыслить, говорить и писать, без оглядки

на стандарты и подсказки государства".

Я бы только добавила к этому еще и определение госу-

дарства, в границах которого единственно и возникает такое

диссидентство: государства, считающего серьезное разномыс-

лие с собой тяжело караемым преступлением. Ибо в стране,

в которой, подобно четырехмиллионному Израилю, в канун

выборов возникает тридцать пять политических партий,

не может быть диссидентства в советском значении этого

термина.

Если принять утверждение, что несогласно мыслящих

много, но борющихся (явно и тайно) относительно мало,

закономерен вопрос о том, что нужно для перехода пред-

ставителей первой категории подсоветских людей во вторую.

Нужно очень многое, ибо только свободные или хотя бы

полусвободные люди позволяют себе вступать в конфликт

с правительством при малейшем расхождении своих личных

вкусов с действиями и законодательством последнего. До-

вольно легко сказать, ЧТО нужно для перехода недовольных

к сопротивлению, но невероятно трудно ответить на вопрос,

КАК этот переход стимулировать. От попытки ответить

на второй вопрос я заранее отказываюсь. Уверена лишь в од-

ном: в ценности и необходимости длительного нелегального

распространения неподцензурной литературы, в необходи-

мости неподконтрольного властям воспитания в людях

демократического правоощущения, предполагающего не

только свободу субъекта права, но и соблюдение интересов

людей, его окружающих. Не говорю, что это исчерпы-

вающий задачу путь. Подчеркиваю, что просто не знаю других

путей. Но мы оставили без попытки ответа первый вопрос:

ЧТО нужно для перехода недовольных к сопротивлению?

Столь мощное чувство самоценности свободы, своей и чужой,

столь всепоглощающее сострадание к терпящим бедствие,

что они, и только они одни, заставляют человека рисковать

жизнью, присущи меньшинству любого народа. Для того

же, чтобы его большинство или хотя бы существенная часть

вступили в борьбу с тотальной тиранической властью, тре-

буется классическое совпадение ряда условий. Надо, чтобы

и для множества рядовых, а не только особо чутких людей,

господствующее положение стало не просто неприятным,

232

а невыносимым. Нужно еще, чтобы сопротивление имело, в

глазах этого большинства, шанс на успех. И, главное, надо,

чтобы люди верили в свое понимание не только того, чего они

не хотят терпеть, но и того, чего они добиваются. В совре-

менном СССР не выполняется ни одно из этих условий. Поло-

жение тяжело и неприятно для многих, но для большинства

переносимо; шансов на успех сопротивления в его нынеш-

них формах, выражаясь смягченно, весьма мало; большинство

недовольных плохо представляют себе, чего они хотели бы

взамен тех тягостных обстоятельств, к которым привыкли.

Из описанного положения вырастает задача, которая могла

бы заполнить существование большинства диссидентов, по-

павших в эмиграцию, если бы она их увлекла и сплоти-

ла - в той части, для которой возможно взаимопонимание

и сотрудничество.

Возможно ли объединение сколько-нибудь существенной

части диссидентов для общей деятельности, хотя бы в неко-

торых направлениях? Не знаю. С одной стороны, взгляды

тех, кого оппоненты обычно объединяют под именем новых

русских националистов или почвенников, расходятся внутри

направления не меньше, чем разнятся между собой взгляды

тех, кто относит себя к либерально-демократическим тече-

ниям диссидентства. Даже внутри каждого из определившихся

в полемике движений диссидентстской мысли множество оттен-

ков, расходящихся вплоть до полной взаимной несовмести-

мости. С другой стороны, взаимная нетерпимость между

представителями двух основных течений нередко обуслов-

лена лишь предвзятым и невнимательным рассмотрением

взглядов и языка друг друга. При текстологическом (с уче-

том различий во фразеологии) изучении публицистических

деклараций многих, казалось бы, очень далеких друг от

друга авторов подчас оказывается, что значительная часть их

воззрений и чувств совпадает, образуя общие мировоззрен-

ческие зоны. Таких взаимно совпадающих зон при наложении

одного круга идей на другой может оказаться больше, чем

кажется. Возможно, нужна большая исследовательская рабо-

та, чтобы доказательно выявился обнадеживающий пара-

докс: реальность продуктивного диалога, из которого выпали

бы во всех течениях мысли только носители крайних экстре-

мистских воззрений и сомнительной политической нрав-

ственности. Но печальная особенность наилучшего хода собы-

тий состоит в том, что он крайне редко сбывается.

Я очень сомневаюсь в жизненности метафоры А. Синявско-

го, полагающего, что диссиденты на Западе, как мухи в меду,

233

увязают в некоем подобии НЭПа, то есть, по-видимому,

НЭПовского житейского благополучия. Многие ли добились

благосостояния, занимаясь литературой или публицистикой?

Единицы. Среди моих знакомых нет удачников, достигших

достатка за счет продолжения своей диссидентской, здесь -

литературной и общественной - деятельности. Многих ли

кормит здесь противостояние советской власти?

Существеннее иные трудности. С одной стороны, оппо-

зиционеры, тайные ТАМ, становятся явными ЗДЕСЬ, но это

не прибавляет самоуважения, ибо не связано с прежним рис-

ком. С другой стороны, действия, которые там придавали

оппозиционерам высокую исключительность, здесь исключи-

тельности не придают. Здесь, во внезапно расширившемся

пространстве, можно свободно размахивать кулаками и гром-

ко кричать. Но пространство это глухо к нашему крику,

тогда как там наша узкая, тесная, грозившая при любом

(неизбежном для всех активно действовавших) расширении

предательством среда жадно впивала каждый наш шепот,

шорох каждой страницы. Теперь на месте этой узкой, но чут-

кой аудитории почти вакуум, тягостный и для самолюбия,

и по самому высокому творческому счету. В чем спасение?

В овладении тремя аудиториями, которые вовсе не ушли от

нас, а лишь отступили, расширившись: эмигрантской, подсо-

ветской и западной. Это невероятно трудно, ибо эмигрантскую

и западную аудиторию одним уже фактом того, что мы го-

ворим, когда другие молчат, не покорить. Здесь все говорят

о том, о чем хотят говорить. Отечественная же, пусть и узкая,

но сочувственная аудитория отступила так далеко, что до

нее почти невозможно докричаться. Кризис, который мы пре-

терпеваем, переселяясь в свободный мир, заключается, если

мы сохраняем свои надличностные задачи, в резком

изменении способов решения этих задач - настолько резком,

что они начинают казаться нам в нашем новом положении

нерешимыми. И все-таки спасение в одном - все в той же ра-

боте, хотя наш адресат (а для публициста адресат совершенно

необходим) уже не находится на расстоянии вытянутой руки

от нас и не обладает прежней готовностью нас слушать. В горь-

кие минуты мы ощущаем сейчас меньше смысла в изданной

нами книге или статье, чем ощущали тогда в одной честной

беседе с глазу на глаз или в классе, после урока, исполненно-

го недомолвок и намеков, понятых несколькими наиболее

чуткими учениками. Но это, к счастью, не так. Если нам

есть что сказать, если за прежними недомолвками, намеками

234

и подтекстом есть полноценное содержание, мы должны гово-

рить и пробиваться ко всем трем возможным аудиториям:

эмигрантской, подсоветской и состоящей из нашего нового

окружения. Другого пути для восстановления смысла в нашем

существовании я не вижу.

О "НАШИХ СПОРАХ"

Есть еще одно различие в нашем самочувствии там и здесь:

там мы ощущали всю оппозиционную к правительству часть

общества как нечто дружественное себе. Я - по личному

незнакомству с кругами открытого сопротивления - полага-

ла, что в них нет ни вражды, ни взаимной цензуры. Поэто-

му, передав первый вариант своей книги "Наш новый мир" -

по причине отсутствия другого канала - в круг оппозицион-

ных марксистов, я испытала потрясение, узнав, что, вопре-

ки просьбе посредника, они не дали ей ходу в Самиздат,

сочтя ее вредной. Прорваться туда удалось лишь двумя-тре-

мя годами позже, через другой круг. Так что марксисты

и в оппозиции верны своему главному идеологическому

принципу - "монополии легальности" (Ленин). И все-таки

там мы были сплоченней, чем здесь. Здесь мы гораздо чаще

и больше обличаем друг друга, чем выясняем свои общие

взгляды, которые могли бы помочь нам действовать заод-

но. Наши споры естественны, хотя взаимная утрировка взгля-

дов, непрестанное уловление друг друга в смертных грехах

и заблуждениях мало приятны. Идеалом является благожела-

тельный спор по существу проблем, но мы-то не идеальны,

а подвержены всем человеческим слабостям. И все-таки

русская литературно-публицистическая диаспора представляет

собой не партократию и не диктатуру толпы, а республику

идей, хотя в ней есть и монархисты, и потенциальные духов-

ные монополисты. Наши споры не дают никому из нас реа-

листического основания утверждать, что мы и там были вра-

ги и здесь враги, что кто-то из нас и здесь " вообще враг.

Враг как таковой. Метафизически, изначально... вообще

никому не друг, а только враг" (А. Синявский, "Диссидент-

ство как личный опыт"). Очевидно, субъективное ощущение

А. Синявского именно таково, но оно ошибочно. В вытол-

кнутой и вырвавшейся из СССР диаспоре нет единого центра,

нет господствующей идеологии, нет верховного или кол-

лективного требования говорить и писать именно так, а не ина-

че. И потому нет тотального осуждения и отверженности.

235

У Андрея Синявского есть свой журнал, есть большой круг

читателей, почитателей и друзей во всем мире. Его популяр-

ность весьма велика, и жаль, что он не слышит своих сторон-

ников, спорящих с его оппонентами. Если бы он слышал

своих друзей, его позиция, возможно, проиграла бы в эсте-

тизме (трагизм полного одиночества весьма эстетичен), но

выиграла бы в своей близости к скрытой от него истине.

Но, может быть, стоило бы серьезнее задуматься и о сути

споров, а не главным образом о своем месте в них?

Если А. Сахаров и А. Солженицын сходятся в своих непре-

рывных, хотя и глубоко различных по стилю, советах Западу

быть бдительней по отношению к СССР, к его экспансии

и инфильтрации, к некоторым внутренним западным тенден-

циям, то, может быть, в этом есть некая истина и правота?

И если большинство эмиграции склонно соглашаться в этом

вопросе с А. Солженицыным и А. Сахаровым, а не с А. Си-

нявским и его единомышленниками, то, может быть, дело

не только в стадности нашего мышления? Почему же ТАМ

нынешние сторонники повышения самозащитного потенциа-

ла западной демократии за большинством не шли и состоя-

ли в трагически осажденном меньшинстве, а ЗДЕСЬ вдруг

оказались ненаблюдательным и близоруким стадом?

Изложив, как выглядят, по его представлению, разногла-

сия между почвеннической и западнической группами рос-

сийского диссидентства, основавшимися на Западе, А. Си-

нявский заключает: "Таковы наши споры в самых общих

и утрированных чертах" (выделено мной. Д. Ш.). Мне же

представляется, что назрела задача рассмотреть эти споры

прежде всего не вообще, а конкретно-текстологически и,

главное, не в утрированном, а в точном их содержании. Ибо

от утрировки взгляды спорящих не проясняются, а искажают-

ся. Вместо портретов возникают карикатуры. Наш горький

опыт многолетних читателей "Крокодила" и "Правды" сви-

детельствует, что утрирование некоторых характерных черт

оригинала, не исключая сходства, может изменять истинный

смысл якобы портретируемого объекта на противоположный.

Хлесткость не заменяет точности. А. Синявский пишет:

"Наверное, нам следует быть скромнее и, передавая

Западу свой печальный опыт, остерегаться учить его,

как жить и строить свое фундаментальное западное

общество. Свое общество мы уже построили в образе

коммунистического государства, от которого не знаем

куда деваться... Новые русские националисты, правда,

236

на это возражают, что все наши российские беды пришли

с Запада. С Запада явился марксизм. С Запада пришел

либерализм, подточивший самодержавно-патриархальные

устои России. С Запада проникли инородцы (поляки, евреи,

латыши, венгры), которые и произвели Октябрьскую

революцию. Все это поиски "виновного" где-то на сторо-

не. Не мы виноваты, а кто-то чужой (Запад, мировой

заговор, евреи...)... По существу, это отчуждение соб-

ственных грехов и оплошностей. Мы-то хорошие в самом

деле, мы - чистые, мы - самые несчастные. Потому что

мы - русские. А это "черт" вмешался в нашу историю".

"Свое общество" мы, действительно, уже построили. Но

множество других народов, судя по ряду бесспорных объек-

тивных симптомов, которые здесь невозможно рассматривать

(назову лишь монополизацию всех видов, отступление перед

внешним и внутренним насилием и растерянность перед про-

тоталитарной демагогией или зачаровакность ею), подобное

же общество готовы построить. И здесь в самый раз искать

способы преодолеть западное нежелание и неумение нас

услышать. Или, что в общем одно и то же, овладеть способ-

ностью говорить так, чтобы нас услышали. И в этом вопро-

се никак не удастся утрированно разделить диссидентов на

самонадеянно поучающих цивилизованный Запад квасных

почвенников и тактичных, цивилизованных демократов,

деликатно предоставляющих Западу двигаться его тради-

ционной дорогой. А. Солженицын и А. Сахаров с одинаковой

озабоченностью бьют тревогу и зовут Запад оглянуться в его

беспечности. Достаточно сравнить построчно "Коммунизм

у всех на виду - и не понят" А. Солженицына и "Тревож-

ное время" А. Сахарова, чтобы убедиться в совпадении их

взглядов на этот вопрос. А такое совпадение полностью ло-

мает искусственное разнесение диссидентов по "самым об-

щим и утрированным" статьям хотя бы в их отношении к

Западу.

"Новые русские националисты", о которых говорит А. Си-

нявский, не представляют собой монолитной массы. Столь

смехотворно-поверхностное отношение к вопросу о взаимо-

связи российских внутренних исторических процессов с

внешними воздействиями и влияниями, как то, которое

критикуется А. Синявским, проявляют среди почвенников

лишь самые крайние и малообразованные экстремисты.

Но и противоположный взгляд: о полной изолированности

исторического процесса в России от внешних влияний, о пол-

237

ностью росиийских корнях такого широчайше международ-

ного, планетарного явления, как тоталитаризм XX века, -

не более исторически грамотен. Взгляды разных групп россий-

ского диссидентства на исторические процессы именно пото-

му нельзя обобщать и тем более утрировать, что приближение

к истине наиболее велико как раз в их неутрированной

срединной области. Всякая утрировка сообщает любому

взгляду крайностный, а значит ложный характер. Разве А. Сол-

женицын или Б. Парамонов мало пишут о российских истори-

ческих и политико-психологических корнях того кризиса,

который сделал Россию первой жертвой общечеловеческой

утопии коммунизма?Другие националисты пишут иначе?

Совершенно верно. Не бросается ли, однако, в глаза странное

совпадение: эти другие (национал-экстремисты, нацисты -

есть и такие) неизмеримо бездарней и мельче тех русских

почвенников, которые рассматривают вопрос во всей его

сложности? О крайних взглядах следует говорить пофамиль-

но. Ведь у мало осведомленных читателей возникают в уме

при стандартном обозначении той или иной группы диссидент-

ства ("новые русские националисты" или "демократическое

движение") лишь известные имена. Носители этих имен

и выглядят ответственными за утрированные воззрения, кои-

ми грешат не они, а их эпигоны или совершенно не связанные

с ними и их идеями лица.

Тезис "России противопоказана демократия" в качестве

одного из лозунгов "новых русских националистов" тоже

утрирован. Следует четко обозначить лиц, утверждающих

это безоговорочно и на все времена. Многие почвенники гово-

рят о желательности постепенной трансформации партокра-

тии в демократию, некоторые - через динамический автори-

тарный режим. Но ведь и А. Сахаров против революционного

взрыва в СССР! А кое-кто из почвенников - за него.

В свое время русский патриот и либерал П. Столыпин

полагал, что окончательной правовой либерализации России

должна предшествовать хозяйственная и гражданская эманси-

пация российского крестьянства - абсолютного большинства

народа. Его крайний слева оппонент Ленин утверждал, что

если дать Столыпину на завершение его реформ двадцать спо-

койных лет, то революция в России станет невозможной. Бо-

лее того: она стала бы в России не более нужной, чем в Англии

или США тех же лет, добавлю я. Нельзя, как это делает

А. Синявский, брать слова "русские патриоты" в кавычки,

ибо это двусмысленный прием: с одной стороны, можно на-

деяться, что автор кавычек подразумевает лишь лжепат-

238

риотов; с другой стороны, выглядит окавыченным весь

русский патриотизм - чувство не менее законное, чем всякий

другой патриотизм. Вопрос о путях трансформации совре-

менного СССР в демократию (и какую демократию) - сверх-

сложный вопрос. В "обобщенном и утрированном" изложении

он всерьез рассматриваться не может: СССР стоит в траги-

ческом тупике, в который он старается втянуть весь мир.

Тут не до легкости в мыслях, не до блеска в стиле. И опять

напрашивается вывод, что не взаимная ирония здесь уместна,

а текстологическое рассмотрение накопленного эмиграцией

в ее полемике о возможных путях грядущей России (и к гря-

дущей России) богатейшего материала.

Публицисты, негативно воспринимающие все русское на-

циональное движение в целом, обычно настаивают на опас-

ности слияния диссидентского национализма с правительст-

венным и возникновения на этой почве русско-кремлевско-

го нацизма. Мне представляется, что во всем спектре русских

и нерусских националистических настроений в СССР Кремлю

выгодно эксплуатировать устойчиво и всерьез только анти-

семитизм. Последний представляет собой чувство более или

менее универсальное, сплачивающее некоторые специфи-

ческие элементы всех советских народов и дарящее им общий

объект ненависти, отводимой таким образом от КПСС. Объект

этот ценен еще и объединением внешнеполитической ориента-

ции (сионисты) с внутриполитической (евреи - агентура

международного сионизма). В этом направлении Кремль,

повторяю, готов эксплуатировать предрассудки не только

русских, но и всех народов СССР. Но ведь антисемитизм -

это не национализм, представляющий собой в первую очередь

самопредпочтение данной нацией своих национальных тради-

ций, интересов, забот и дел всем прочим. Антисемитизм -

это чувство негативное, ксенофобия, то более, то менее агрес-

сивная.

Эксплуатировать же русский национализм всерьез, надол-

го, как идеологическую основу имперского существования,

а не эпизодически, от случая к случаю, Кремль не станет,

ибо это чувство разъединяющее, а не собирающее разные

нации СССР воедино. Центробежные тенденции там и без того

велики и всегда воспринимаются Кремлем как крайне опас-

ные. От случая же к случаю кремлевские правители эксплуа-

тируют все, в том числе и либерализм, и демократизм, и кос-

мополитизм. В частности, и для дезориентации умных, тон-

ких и к тому же весьма влиятельных западных советоло-

гов - либералов и демократов. Мне приходилось с такими

239

встречаться тоже. О том, какой стереотип западного поли-

тического восприятия мира формируется под этим их влия-

нием, ярко и точно свидетельствует статья Льва Наврозова

"Хотите помочь советской экспансии? Вот вам рецепт"

("Новая газета" Љ97, 13-19 марта 1982 г., пер. с англ.

Екатерины Юнг). Каким образом Кремль эксплуатирует

в свободных странах альтруизм, пацифизм, либерализм, ком-

плексы социальной и колониальной вины и стремление к за-

претной свободе личности, мы видим достаточно ясно.

Почему объективно, исторически опасно сегодня то,

против чего так упорно сражается А. Солженицын: неправо-

мерное отнесение главных черт тоталитарных режимов за

счет истории и психологии впавших в тоталитаризм на-

родов?

Потому что каковы бы ни были национально-истори-

ческие и национально-психологические корни кризисов, на

почве которых приходят к власти "партии нового типа",

общность структуры, предопределенной утопией коммунизма,

неминуемо превращает подвластные им государства в урод-

ливых близнецов. Никакие традиции здесь не спасают, ибо

структура, обороняемая всем тираническим потенциалом

партократии, сильнее традиций и национальных характеров.

Надежда М. Михайлова, что можно осуществить демокра-

тию и на основе полной национализации, беспочвенна. Полное

огосударствление делает любую национальную экономику

импотентной. Мировой экономический кризис социализма

мы наблюдаем во всех соцстранах, кроме нэповского запо-

ведника - Венгрии, но ведь в ней наличествует и свободный

рынок. Если правящая сила и представляемая ею система

(огосударствление) не прокармливают народ, то эта сила

должна уйти, а система должна быть изменена. Воля народа

иной быть в таких обстоятельствах не может. Но правящая

верхушка, исключительные привилегии коей растут только

из данной системы, не хочет ее менять, то есть отменять на-

ционализацию. Значит, она будет защищать ее насилием и ло-

жью. Третьего не дано.

В странах, в которых не произведено полное огосудар-

ствление экономики, политическая тирания не исключена,

но и не неизбежна. В странах, где огосударствление эконо-

мики осуществлено, неизбежно умирает и политическая сво-

бода. Другого мы до сих пор не наблюдали.

Почему тиранический потенциал всякой (независимо от

ее истории и традиций народа) тоталитарной власти высок,

а созидательный низок? Потому что бесчисленные сложные,

240

подвижные неповторимые созидательные задачи нельзя решать

посредством команд, поступающих из единственного в столь

сложной системе центра, стоящего над нею. Этот центр не

может овладеть всей необходимой ему информацией и не

располагает приемлемым временем для решения своих прак-

тически бесконечных задач. Но экспроприировать львиную

долю ресурсов подвластной страны за счет потребления своих

подданных и сжать их в нужное ему время и в нужном месте

в "один громящий кулак" он может. Вспомните события в

ГДР, Венгрии, Чехословакии, Польше, беспорядки в городах

и республиках СССР... И если влипнут в подобное положе-

ние посредством то ли огосударствления, то ли сверхмоно-

полизации, то ли в результате оккупации - самые эмансипи-

рованные страны Запада, тоталитарная структура одолеет

и их историю. Мы уже видели такой прецедент, как нацизм

в стране Гете и Шиллера... И сейчас уже не традиции, а подоб-

ная страшным тискам структура держит в плену исторически

самые разнохарактерные народы.

Снисходительно и терпеливо нас уговаривают не надое-

дать Западу своими поучениями. Мы и так не надоедаем,

ибо кто нас слышит?.. А. Синявский говорит о том, что Запад

не читает ни советской, ни эмигрантской прессы с некоторой

пренебрежительной по отношению к нечитаемой прессе

интонацией. Я же говорю об этом с горечью и с опасениями

и за СССР, и за Запад. Да, нас, к великому сожалению, почти

не читают, не слышат. Но говорить, то есть писать, на столь

страшные темы мы обязаны так, словно каждое наше слово

действительно падает на весы истории, то есть со всей доступ-

ной нам мерой личной ответственности...

Газета "Русская мысль"ЉЉ 3406 и 3407, апрель 1982 г.

241

В ТОСКЕ ПО УТРАЧЕННЫМ АБСОЛЮТАМ

"С пацифизмом и Вы и я боролись как с

программой революционной пролетарской

партии. Это ясно. Но где, кто, когда отри-

цал использование пацифистов этой парти-

ей для разложения врага, буржуазии?"

Ваш Ленин

Письмо Г. В. Чичерину и поручение секре-

тарям. Написано 16 февраля 1922 г.

В. И. Ленин, ПСС, т. 54, сгр. 171.

Документ Љ277

То, что представлено ниже как диалогическое столкно-

вение мнений, есть на самом деле ряд монологов, звучащих

на протяжении нескольких лет.

Одна из главных тем современной русской неподцен-

зурной публицистики - обсуждение планетарной необходи-

мости сопротивляться тоталитарной экспансии и анализ форм

этого сопротивления. Центральный мотив этой темы - пожела-

ние, требование или совет лишь ненасильственного сопротив-

ления диверсионному и насильственному самораспростра-

нению тоталитаризма.

Ниже будут рассмотрены некоторые из подходов к этой

проблеме.

Я уже писала! о том, как удивляет в монологе А. С. Сол-

женицына "Коммунизм у всех на виду - и не понят "2 сочета-

ние, с одной стороны, призыва противопоставить экспансии

коммунизма "хотя бы стену неколебимой воли", с другой -

упоминание и "военных" в числе общественных сил Запада,

призываемых возвести достаточно прочную стену на пути

тоталитарного нашествия на человечество. Предусмотрено

ли в этом призыве и силовое сопротивление насилию? И

если предусмотрено, то исключительно ли сопротивление

осажденной крепости? Ответа на этот вопрос в упомянутом

монологе А. И. Солженицына нет.

242

А. П. Федосеев предлагает иную модель сопротивления:

силой оттеснять коммунизм на участках, где атака явно не

вызовет в настоящий момент глобального контрнаступления,

например, в Латинской Америке, в Африке, кое-где - в

Азии. И уж во всяком случае решить окончательно - более

не отодвигаться со своих рубежей ни на пядь. Не допускать

расширения "большой зоны" и не сужать более и без того

ограниченной территории не охваченного ею мира.

Иногда при чтении русской неподцензурной публицисти-

ки возникает впечатление, что абсолютизация ненасилия,

порожденная отвращением к тоталитарному насилию XX

века, начинает ослабевать. Апостолы ненасилия, пришедшие

к своему абсолюту путем реактивного отталкивания от абсо-

люта противоположного, утрачивают целостность своего

настроения. Но - не хотят отступать, не хотят расстаться с

выстраданным ощущением, что абсолюту должен быть проти-

вопоставлен иной абсолют, а не полумера. В действительности

же абсолютам противостоят лишь позиции, чуждые абсолюти-

зации. Абсолюты же не взаимоисключаются, а сливаются или

переходят друг в друга.

III

Может быть, наиболее трагично и наиболее полно отвра-

щение к насилию проявляется во всем том, что удается произ-

нести в его мученическом пленении Андрею Дмитриевичу

Сахарову. Со многими колебаниями я решаюсь обратиться

к позиции благороднейшего из обретших слышимый голос

современников наших. Но именно безграничное уважение

заставляет остановиться на его взглядах с достаточной об-

стоятельностью.

А. Д. Сахаров выводит свой постулат принципиального

ненасилия из опыта всеобъемлющего насилия, пережитого

и переживаемого народами СССР:

"Чрезвычайно важно принципиальное ограничение

ненасильственными методами. Такая позиция естест-

венна в стране, прошедшей через все круги ада насилия.

Призыв к новым революционным переворотам или

к интервенциям был бы безумием и страшным пре-

ступлением в неустойчивом мире, стоящем в несколь-

ких шагах от термоядерной пропасти...

...Я убежден, что необходимо... ...чисто нравствен-

ное - движение, подготавливающее в сознании людей

243

основы демократических, плюралистических преобра-

зований, необходимых стране, нужных всему человечест-

ву ради мира на Земле."3

Я думаю, все, для кого важно происходящее в СССР,

убеждены, что такое движение необходимо. Тысячи людей

в нем участвуют и вне сравнительно малочисленных герои-

ческих групп открытого сопротивления, участвуют буднич-

но и повседневно, в бесчисленных дружеских кружках, наз-

ванных Д. Паниным "микробратствами". Вдумчивое иссле-

дование окружающей жизни, неподцензурное чтение и прос-

ветительство перебрасывают мостики от "микробратства"

к "макробратству". Таких островков и клеток в этом интел-

лектуально-нравственном движении больше, чем кажется.

Но является ли такое движение единственно мыслимой

для всех вероятных обстоятельств формой сопротивления

тоталитарному насилию? Согласимся, что в нынешнем СССР

немедленная попытка революционного переворота "снизу"

была бы безумием, но разве не только в силу своей обречен-

ности на удушение, на провал? В большинстве предостереже-

ний от попытки революции в СССР звучит страх перед разгу-

лом разнонаправленного кровавого насилия, которое раз-

вяжет такая попытка. Я думаю, что вопрос о том, как поте-

чет антикоммунистическое восстание в СССР, можно пока

не обсуждать, ибо массовое восстание не стоит на повестке

дня, а узкий заговор может иметь успех, лишь возникнув

у самой вершины иерархии власти, что тоже весьма малове-

роятно. Массовое восстание могло бы стать теоретически

мыслимым лишь после широкой, очень длительной, конспи-

ративной просветительно-пропагандистской работы в массах.

Но после такой работы резко упала бы опасность того, что

восстание потечет по предполагаемому пути кровавого стол-

потворения. Просвещенные массы приблизились бы к чехо-

словацко-польскому варианту событий. Пока что нет ни

достаточно массовой просветительно-антирежимной работы

инакомыслящих в толщах народа, ни стихийного порыва

масс к революции. Однако это не делает мысль о восста-

нии преступной: скорее всего она просто-напросто несвоев-

ременна. В. Рыбаков недавно очень кстати напомнил нам,

"что власть свергается только свободными или полусвобод-

ными людьми и никогда - несвободными".4 Советские лю-

ди еще ни внешне, ни, главное, внутренне даже не "полусво-

бодны". Их нельзя подвигнуть сейчас на революцию. Им еще

не ясно и то, чем такая революция должна была бы заменить

244

тоталитарный режим. Но значит ли это, что антикоммунисти-

ческая революция в тоталитарных странах не только невоз-

можна (сегодня), но и нежелательна? И действительно ли

единственной ее формой может быть кровавый хаос? Согла-

симся: попытка революции со стороны сотни-другой протес-

тантов в огромной империи, действительно, была бы сегодня

безумием. Но - преступлением ли? Разве что только против

себя самих...

Возникает вопрос, который неоднократно ставился поль-

ским писателем-антикоммунистом И. Мацкевичем, в част-

ности, в "Голосе Зарубежья": следует ли считать насильствен-

ную революцию всегда преступлением или безумием - вне

зависимости от ее потенций и от целей, которые она перед

собою ставит?

А. Д. Сахаров видит одно из главных достоинств оппози-

ционного движения правозащитников в СССР в том, что

последние не ставят перед собой политических целей, исклю-

чают из своих планов идею прихода к власти. Но сделаем

фантастическое допущение, что деятельность каких-то анти-

тоталитарных организаций в СССР была бы связана со стрем-

лением захватить власть (от чего вполне разумно отказывают-

ся не имеющие никаких шанссв на успешный захват ее право-

защитники). Реалистично ли было бы это намерение и для

чего его носителям нужна была бы политическая власть -

вот что существенно и что должно было бы подлежать об-

суждению в каждом конкретном случае. Общего, годного

на все случаи исторической жизни, ответа вопрос о желатель-

ности или, напротив, нежелательности революции в тоталитар-

ных условиях не имеет и иметь не может.

Интервенция тоже не может не рассматриваться конкрет-

но, относительно данного участка фронта успешно ведущей-

ся коммунизмом войны за свое мировое господство. Напри-

мер, чистейшим безумием была бы попытка Чехословакии

1968 года или Польши 1980-81 годов произвести интервен-

цию против душащего их СССР. Ведь если бы не советская

оккупация (или постоянная угроза таковой), в Польше и

в других социалистических странах Восточной Европы давно

произошли бы антикоммунистические революции, которые

при снятии советской угрозы не были бы там ни безумием,

ни преступлением. И были в истории послевоенной Европы

периоды (например, осень 1956 года), когда Запад мог

посредством серьезной военной угрозы заставить СССР

убраться из Восточной Европы

Интервенция может быть и преступлением: таковы, напри-

245

мер, интервенции СССР в Венгрию, в Чехословацию, в Аф-

ганистан, в Польшу5 и т. д. ("и т. д." были до и будут после

перечисленных акций).

Но вот своевременная мощная интервенция США на Кубу

или в наши дни - в Никарагуа не вызвала бы мирового тер-

моядерного конфликта (как не вызвала его акция генерала

Пиночета против чилийских коммунистов); зато не позволи-

ла бы СССР "ногою твердой стать при" Латинской Амери-

ке. И в Азии, и в Африке есть такие уязвимые для коммуниз-

ма точки, где интервенция мощных антикоммунистических

сил повернула бы ход истории данного региона и, возмож-

но, не только его.

И ведь что главное: нет никакой уверенности в том, что

"в неустойчивом мире, стоящим в нескольких шагах от

термоядерной пропасти" (А. Д. Сахаров), принципиальная

ненасильственность ответных и превентивных действий ата-

куемой стороны может помочь сохранить хотя бы сегод-

няшнее сомнительное равновесие. Ведь тотальное насилие

имеет конечной целью не свою безопасность в стратегически

наиболее выгодных для себя границах, а завоевание и пере-

делку мира (из каких побуждений: идеологических или

выживательных, - я здесь разбирать не буду; экспансия -

способ существования экономически импотентных режи-

мов). Ему и мир завоевать, и людей переделать по своим

потребностям нужно как можно быстрее, так как, по весь-

ма точному замечанию А. Д. Сахарова,

"в исторической перспективе, в условиях мирного

и спокойного развития, плюралистические свобод-

ные структуры более жизнеспособны и динамичны,"6

чем структуры тоталитарные. В мирном соревновании время

всегда работает против тоталитаризма. Отлично чувствуя

справедливость этого взгляда, тоталитаризм посредством

многообразной инфильтрации в жизнь свободного и "третье-

го" миров не дает им решать их проблемы спокойно и мир-

но, последовательно, не торопясь. Кремль же спешит. Поэ-

тому:

"миру предстоят очень трудные времена, жестокие

катаклизмы, если Запад и определяющие свое место

в мире развивающиеся страны не смогут уже сейчас

проявить должную стойкость, единство и последова-

тельность в сопротивлении тоталитарному вызову".7

246

О какого рода "сопротивлении тоталитарному вызову"

идет здесь речь? В чем состоит последовательность и как

должна выразиться стойкость "сопротивления тоталитар-

ному вызову"? Пленный мыслитель советует человечеству

серьезнейше над этим задуматься. СССР действует против

Запада и развивающегося мира: а) физически оттесняя их на

удобные для себя рубежи; б) разлагая и соблазняя их свои-

ми злокачественными миражами, деморализуя их изнутри;

в) организуя и направляя мировой терроризм. А. Д. Саха-

ров не может диктовать и подсказывать миру конкретные

формы сопротивления. Он по коренным качествам своей

высокой личности не хочет и не может решать за других.

Он пытается лишь разбудить в читателях чувство тревоги

и волю к спасению:

"Это относится к правительствам, интеллигенции,

бизнесменам, ко всему населению. Необходимо осоз-

нание чувства общей опасности - остальное, я думаю,

придет, тут я верю в западного человека, в его практи-

ческий, деловой и одновременно устремленный к круп-

ным целям ум, в его доброжелательность и решитель-

ность. "8

Доброжелательности у западного человека хоть отбав-

ляй. Особенно в тех случаях, когда она не стоит особых уси-

лий. А вот решительности - чем ближе к нему находишься,

тем меньше ее в нем видишь. Решительность западных пра-

вительств и граждан пребывает в идеально латентной форме.

Я не знаю, как сотворен мир и кто предопределяет его

судьбы. Я только верю, что во многом людские судьбы опре-

деляются через самих людей, через их выбор, через их

действия и ответственность (не во всем, разумеется, но в не-

малом) . В своих размышлениях о нашем тревожном време-

ни А. Д. Сахаров несколько раз говорит о своей надежде на

"логику исторического развития". Но не является ли "ло-

гика исторического развития" в существенной степени рав-

нодействующей всех личных миропонимании людей - субъ-

ектов этого исторического развития? С одной стороны, чем

напряженней эпоха, тем судьбоносней становятся для всех

и каждого его миропонимание и общественное поведение.

С другой стороны, тоталитаризм создает такие страшные

ситуации, когда реализация их воли и убеждений для втяну-

тых в "черную дыру" партократической диктатуры людей

становится сверхчеловечески трудной задачей. А. Д. Сахарову,

247

по его словам, хотелось бы верить в то, что и в СССР "сегод-

ня и руководители страны не идут и не могут идти" против

стремления людей к миру, "этого самого главного импульса

людей", "что они тут искренни, что они из автоматов власти

становятся людьми". Эти слова звучат как заклинание, как

страстный порыв внушить "автоматам власти" человеческое

отношение к вопросам жизни и смерти людей и народов.

Горькое "я хотел бы верить" - вместо оптимистического

"я верю" - свидетельствует о подозрении автора, что "авто-

маты власти" не очеловечатся даже у края термоядерной безд-

ны. Ведь говорит же он несколько ниже, что

"...и стремление людей к миру эксплуатируется, и

это, быть может, самый страшный обман. Оно исполь-

зуется для оправдания всего негативного в нашей жиз-

ни: экономических неурядиц, сверхмилитаризации, для

оправдания якобы "защитных" внешнеполитических

акций - будь то Чехословакия или Афганистан, для

оправдания закрытости и несвободы общества, для

оправдания экологических безумств - уничтожения

Байкала, лугов и пашен, рыбных богатств страны,

отравления воды и воздуха."9

Что же следует делать Западу в его противостоянии силам,

которые даже стремление людей к миру способны цинично

эксплоатировать в своих темных целях?

"Страны Запада должны сделать все необходимое,

не поддаваясь на шантаж и демагогию - вроде кампа-

нии против американских ракет в Европе, - чтобы

поддержать, а в ряде областей - восстановить это рав-

новесие. Недопустимо, чтобы другая сторона имела

возможность использовать в случае конфликта втрое

больше танков и артиллерии, или в полтора-два раза

больше атомных подводных лодок, или вдвое боль-

шую сухопутную армию, или стратегические ракеты

в полтора-два раза большей суммарной мощности

(я не утверждаю, что такова в точности ситуация, я

недостаточно знаю о фактическом положении дел;

но я привел эти цифры, встречающиеся в передачах

зарубежного радио, так как они хорошо поясняют

мою мысль и дают представление о серьезности ситуа-

ции). Пресса, пользующиеся известностью публицисты,

государственные деятели должны неустанно разъяснять

248

это людям, не боясь прослыть "правыми", "агентами

военно-промышленного комплекса", "поджигателями

войны". 10

Здесь, казалось бы, все понятно: речь идет о боеспособ-

ности, во всяком случае - обороноспособности Запада,

а значит, и о готовности защищать свои рубежи военными

средствами.

Но, с другой стороны,

"вопросы войны и мира, вопросы разоружения так

важны, что и в самой трудной ситации они должны

иметь абсолютный приоритет, и нужно использовать

все существующие возможности для их решения,

готовить почву для дальнейшего продвижения в бу-

дущем. И в первую очередь - для предотвращения

ядерной войны - основной опасности современного

мира. В этом совпадают цели всех ответственных людей

на Земле, в том числе, как я считаю и надеюсь, и совет-

ских руководителей, несмотря на проводимую ими

опасную экспансионистскую политику, несмотря на

их цинизм и на владеющие ими догматические пред-

рассудки и чувство неуверенности, часто не позволяю-

щие им проводить более реалистическую внутреннюю

и внешнюю политику."11

А. Д. Сахаров принадлежит к тому небольшому числу

русских голосов, которые Запад, вернее имеющая уши часть

западных политиков и обывателей, слышит. Но массовый

слух всегда избирателен. Западный слушатель в большин-

стве своем пропустит мимо ушей грозные предупреждения

первого из двух последних отрывков и уцепится за родствен-

ные его духу идеи второго.

В словах А. И. Солженицына о "стене неколебимой воли",

в предупреждениях А. Д. Сахарова о необходимости "проя-

вить должную стойкость, единство и последовательность в

сопротивлении тоталитарному вызову" заключена их общая

мысль о том, что Западу отступать далее некуда. Все практи-

ческие формы взаимоотношений между свободным и тота-

литарным мирами должны были бы вытекать из этой катего-

рической аксиомы. Но Запад не слышит предупреждения

о смертельной опасности. Зато он услышит и очистит от всех

предостерегающих оговорок мысль о том, что "вопросы

разоружения... ...и в самой трудной ситуации... ...должны

249

иметь абсолютный приоритет", и с готовностью отодвинет

в неопределенное будущее призыв к поддержанию равнове-

сия в вооружении. С еще большей готовностью он примет

дорогую его сердцу идею о "чувстве неуверенности" совет-

ских правителей, которых не следует задевать за больное

место.

Но с чего бы им все-таки быть неуверенными, если они

в своей внешней политике с 1943 года идут, пусть с неболь-

шими и временными отступлениями на отдельных участках,

от победы к победе? Кроме того, применительно к своим

целям (оставаться у власти, расширять свое господство и оли-

гархически пользоваться его плодами) они уверенно ведут

самую реалистическую политику. При этом их мускулистая

и самоуверенная наступательная политика с первых дней

существования ленинской партии и с первых часов существо-

вания ее государства строится со всесторонним учетом пси-

хологии их противников, извечно страдающих недостатком

бдительности и воли к борьбе. Они не раз терялись и отступа-

ли, когда в их противниках просыпалась воля к сопротивле-

нию. Сегодня социализм терпит по всему внутреннему фрон-

ту своей системы перманентный экономический кризис.

Партократические вожди все хуже руководят производством,

все меньше обеспечивают нужды своих подданных, все труд-

нее овладевают поведением и сознанием общества. Если бы

их запереть извне и решительно не дать им ни на шаг двинуть-

ся из своих пределов; если бы перестать им подбрасывать

хлеб12, современную технологию и технику; - внутренний

кризис, развиваясь и углубляясь, привел бы их, может быть,

за вполне обозримое время к таким сдвигам, которые отодви-

нули бы человечество от края пропасти. Но все эти "если бы"

не имеют смысла по отношению к тем, кто не слышит преду-

преждающих голосов. А ведь и А. И. Солженицын, и

А. Д. Сахаров переводятся на западные языки.

Мировая склонность Запада ко всяческим компромиссам

(с собственными угловниками и экстремистами ли, с тотали-

тарными ли силами и правительствами) и антипатия подсо-

ветских, вырвавшихся или изгнанных из СССР инакомысля-

щих к силовому сопротивлению насилию имеют разные кор-

ни. Запад оберегает убывающую комфортабельность своего

нынешнего существования, пряча голову под крыло и стараясь

250

не думать о последствиях своего благодушия. Подсоветские

же инакомыслящие прошли сквозь все круги ада насилия,

кто - лично, кто - в историческом опыте своих народов, и

поэтому решительно отвратились от насильственных методов

устроения мира. Отвратились тем более полно, что в своем

недавнем историческом прошлом пережили могучий соблазн

радикально-насильственного переустройства общества.

Небольшой литературный экскурс: доктор Юрий Живаго,

заглавный герой прославленного романа Б. Пастернака,

был в юности бездумно левоориентирован, как вся его среда.

Никогда так остро не ощущается невыносимость помех, как

в пору активного раскрепощения общества. Несмотря на

то, что в России начала XX века шло такое раскрепощение,

Юрию Живаго и его поколению революция казалась необхо-

димым и радостным апогеем и торжеством всего того светло-

го и благородного, что кружило их головы. Поэтому они,

как могли, помогали революционерам и встретили их победу

восторженно (не только в феврале, но и в октябре). Во вся-

ком случае, они чувствовали себя внутренне обязанными к

восторгу перед революцией.

Очень скоро выяснилось, что послеоктябрьская действи-

тельность отнюдь не есть продолжение, усиление и очищение

лучших сторон их, Юриных родителей и сверстников, его са-

мого, дореволюционного существования, а есть конец и от-

мена всего того, чем они были живы и чем дорожили до

октябрьских событий. Началось нечто страшное, ни на что

знакомое не похожее. И повзрослевший доктор Живаго,

наблюдающий то с одной, то с другой стороны фронта этот

ужас, пришел к выводу, что людям насилие не нужно ни

при каких обстоятельствах, что добром легче было бы добить-

ся доброго в людях и для людей.

Ошибка, заключенная в рассуждениях доктора Живаго

(хотя бы в его первом разговоре с Самдевятовым в желез-

нодорожном вагоне) лексически ничтожна, но семантически

грандиозна. Частный, но ценный вывод, что насилие не нуж-

но было тогда, в тот исторический момент, и в тех ложных

целях, в которых его применили к России февраля и октября

1917 года, подменяется глобальным, но сомнительным выво-

дом о ненужности насилия вообще, всегда, по отношению к

любому объекту. Этот вывод законен для тех, кто от надеж-

ды на сносное посюстороннее человеческое общежитие реши-

тельно отказался и мыслит категориями исключительно поту-

сторонними. Но здесь, на Земле, такой, как она есть, этот

вывод в ходе его абсолютизации начинает рано или поздно

работать в пользу насильников и против насилуемых.

251

Сознание, потрясенное разгулом насилия XX века, от-

казалось рассматривать эту проблему конкретно-исторически

и житейски. Между тем здесь наиболее важны вопросы кон-

кретные: где, когда, при каких обстоятельствах, в каких

целях, в каких масштабах и формах, под чьим и каким конт-

ролем применяется или предлагается силовое сопротивление

насилию?

От А. Д. Сахарова при всем его отвращении к примене-

нию силы не ускользает печальная необходимость устрашения

насильника встречным силовым потенциалом. С огромной

тревогой он, пленник атакующей стороны, говорит о том,

как изменилось международное соотношение сил в пользу

СССР и как

"Одновременно с изменением соотношения сил

(это, конечно, не единственная причина) усиливалась

скрытая и явная экспансия СССР в стратегически и

экономически ключевых районах земного шара. Юго-

Восточная Азия (руками Вьетнама), Ангола (руками

кубинцев), Эфиопия, Йемен - вот лишь некоторые

примеры. Вторжение в Афганистан, может быть, являет-

ся новым и еще более опасным этапом этой экспан-

сии"13.

А. Д. Сахаров твердо уверен, что без равновесия сил

"не будет ни разоружения, ни, быть может, мира",

то есть, не будучи устрашенным перспективой ответного уда-

ра, насильник не остановится.

"Какие именно меры должны применять страны Запа-

да - это вопрос конкретного анализа, с учетом не толь-

ко военно-технических, но всех стратегических в более

широком плане факторов"14.

Однако тут же звучит знаменательное предостереже-

ние:

"Если страны Запада в чем-то "перегнут" палку

(пока нет существенных признаков этого) - СССР

будет вынужден принять ответные меры. В принципе

с этим тоже надо, конечно, считаться. Но главное сей-

час - линия на переговоры, реальное согласование

ограничения вооружений с позиции равновесия сил"15.

252

Но, может быть, "пока нет существенных признаков

этого" (а также, рискну добавить, и несущественных приз-

наков роста агрессивности Запада тоже нет; есть только роб-

кие попытки США с момента прихода к власти президента

Рейгана задуматься над восстановлением равновесия, утра-

ченного в эпоху пресловутого "детанта", встреч на высшем

уровне и переговоров на более низких уровнях), не стоило

бы Запад остерегать от "перегибания палки"? Западный

пацифизм, и собственный, и взращиваемый на Западе Совет-

ким Союзом, и без таких оговорок создает настроение и сос-

тояние полной духовной демобилизованности, несопротив-

ления любому варианту своей судьбы. Ведь А. Д. Сахаров

ранее предупредил, что даже равновесие военно-технических

сил не предрешает благоприятного хода событий:

"Для оценки ситуации очень важны особенности СССР -

закрытого тоталитарного государства с фактически

милитаризованной экономикой и бюрократически-

централизованным управлением, которые делают его

усиление относительно более опасным"16.

Так можно ли надеяться главным образом (к чему Запад

и склонен) на переговоры? Есть ли основания предполагать,

что СССР согласится разоружиться до состояния своего

равновесия с Западом?

Запад очень склонен в отношениях с тоталитаристами

не дразнить гусей (иными словами, не перегибать палки).

А ведь речь идет вовсе не о гусях: гусь - вегетарианец, он

зашипит и ущипнет до синяка, только если его раздразнить

и перепугать. Здесь же идет речь о хищниках, которые, драз-

ни их или не дразни, питаются не травой и зерном, а мясом.

Чем их дразнили, к примеру, Афганстан или Ангола? Хищ-

ник должен бояться пули или капкана. Размягченное же за-

падное сознание, еще и не взявшись за палку, тотчас же уце-

пится за совет не перегибать ее...

Как далеко может нас завести полный отказ от реляти-

визма в обсуждении проблемы насилия, свидетельствует

следующий небольшой литературный эпизод: в статье Г. По-

меранца "Князь Мышкин"17 поставлены в субъективно-

психологическом аспекте рядом:

253

"...люди Штерна, убивавшие детей в деревне Дейр Ясин,

и люди д-ра Хаббаша (бывшего врача), убивавшие де-

тей в Маалоте, на севере Израиля... ...они переполнены

своей обидой, своей обездоленностью, до совершенной

неспособности думать о чем-то другом, принять в расчет

еще что-то, кроме своей обиды."

На первый взгляд - проявление высшей гуманистической

широты и всепонимания. На второй взгляд - неведение основ-

ных фактических обстоятельств того, о чем идет речь (а

если ведение, то кощунство).

Во время войны Израиля за его независимость, узаконен-

ную специальным решением ООН, арабская войсковая часть,

дислоцированная в деревне Дир-Ясин, преграждала путь

израильским войскам.

Израильское командование предупредило о штурме и

предложило эвакуировать мирное население из деревни.

Вскоре арабы подняли белый флаг капитуляции. Израиль-

ские солдаты пошли во весь рост в деревню, чтобы принять

капитуляцию - и были встречены уничтожительным залпом,

под которым погиб и командир части. Затем был штурм,

ожесточенные уличные и внутридомовые бои, в которых

погибло много мирных жителей деревни. Израильтяне, на-

чиная с Менахема Бегина (см. его книгу "Восстание") и

кончая левыми журналистами, по сей день часто обсуждают

этот эпизод и страдают из-за него.

Что произошло в Маалоте, где хаббашевские террористы

взяли в здании школы заложниками, мучили, изувечили и

убили очередями в упор десятки детей, все, вероятно, хорошо

знают и без меня. Я лишь на днях услышала достоверный

рассказ о девушке, потерявшей в Маалоте правую руку.

Ее младшему брату, пытавшемуся бежать из здания, терро-

ристы хладнокровно прострелили обе ноги; их пришлось

ампутировать.

Доходить в своей жажде объективности до отождествле-

ния трагического военного эпизода с массовым убийством

детей-заложников - справедливо ли? Но такова невольная

инерция абсолютных оценок.

Максималистское неприятие силовых действий со сторо-

ны диссидентского сознания, ушибленного тоталитарной

жестокостью, и расслабленная неготовность к отпору со сторо-

ны беспечного западного сознания сливаются в некий общий

фон пассивного благоприятствования насилию. На этом фо-

не большой удачей для человечества было бы не остаться

254

глухим к тревоге, звучащей в сдержанном монологе вели-

кого человека, терзаемого сегодня в Горьком. Мир оказал-

ся слишком слаб для того, чтобы заставить хищника не ког-

тить чету Сахаровых.

Не приговор ли это свободе мира?

"Новый журнал"Љ 146, 1982 г.

ПРИМЕЧАНИЯ

1. Д. Штурман, С кем вы, мастера культуры? См. в этой книге,

стр.158-208.

2. "Посев" Љ 3, 1980, и др. журналы.

3. А. Д. Сахаров, Тревожное время. "Новое русское слово" от 13-14

июля 1980 г.

4. "Русская мысль" Љ 3388 от 26 ноября 1981 г.

5. Осуществленная польской же вооруженной рукой, ведомой рукой

СССР.

6. А. Д. Сахаров, Тревожное время. "Новое русское слово" от 13 и

14 июня 1981 года.

7. Там же.

8. Там же.

9. Там же.

10. Там же.

11. Там же.

12. Из соображений чистой гуманности Запад достаточно часто шлет

безоговорочно медикаменты, продовольственные и другие товары

в охваченные бедствием тоталитарные страны. Но если эта помощь

распределяется по усмотрению их правителей, то она и использует-

ся в первую очередь для поддержания необходимых им групп и

слоев населения - звеньев партийного и административного аппа-

рата, органов госбезопасности, вооруженных сил и т. п.; и таким

образом становится добавочным средством для обуздания голо-

дающих и бунтующих масс подвластного народа. Именно это чело-

веколюбивые либеральные демократы и упускают из виду... Послед-

ний и, пожалуй, наиболее яркий пример этому - Польша (см. "Но-

вое русское слово" от 24.12.1981, стр. 1, "Продовольствие не до-

ходит до голодных").

13. А. Д. Сахаров, Тревожное время. "Новое русское слово" от 13 и 14 июня 1980 г.

14. Там же.

15. Там же.

16. Там же.

17. "Синтаксис" Љ 9, 1981; стр. 131.

255

Оставить комментарий
Размещен: 10/11/2009, изменен: 10/11/2009. 741k. Статистика.
Монография: Публицистика

Связаться с программистом сайта.
Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"
Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"