По натуре своей я похож на гашевского полковника, который стремился всему давать определения, вроде того, что тротуар - это возвышение вдоль дороги, предназначенное для пешеходов. И эта его страсть давать всем вещам определения выглядит как глупость в глазах окружающих его людей, существующих внутри, а не вне бытия, и это и есть глупость, поскольку
является вещью очевидной. Но вот поди ж, что тут делать, если человек не
понимает, что такое то или другое, пока не найдет ему определение. Потому то и логика, например, не воспринимается нормальным человеком, поскольку трактует о вещах самых тривиальных,
и человеку для того, чтобы вести себя логично, вовсе не нужно знать логики. То есть логика бытия идет впереди логики познания, как и грамматика языка: они должны уже существовать
объективно для того, чтобы могли превратиться в теоретическое знание.
Однако из этой глупости вырастает наука. А так как наука-то она наука, но в
основании своем имеет глупость, то и оказывается, что когда наука человеком
бытия начинает восприниматься как нечто, высшее относительно бытия, то тут он
начинает ощущать, что не в состоянии даже пёрнуть, не то чтобы сделать
что-нибудь более сложное, без научного обоснования, почему первейший дурак,
занимающийся определениями, вдруг начинает чувствовать себя существом
исключительным, и окружающими его "простыми людьми" рассматривается точно
так же, поскольку если тот способен в словах выразить то, что понятно без всяких
слов, то вот тебе уже и "ученый". Вот так и оказалось, что когда по поводу
рассказа Максима мной было сочинено объяснение в виде "кода соответствия",
которого я, правда, ему не предъявил, поскольку обычно удовлетворяюсь
объяснениями для себя; так обычно я говорю себе, хотя с окружающими и
способен объясняться, почитай, что единственно на языке объяснений,
которые на деле, как оказывается, ничего не объясняют и ни к чему не приводят, а
просто представляют собой набор звуков, которым придается значение закона. Так,
похоже, случилось и на этот раз, и сегодня я пребываю в полном недоумении,
поскольку для объяснения никак не могу подобрать подходящую случаю
тривиальность. Поэтому просто расскажу, что произошло.
У Володи есть дача. Он "построил её собственными руками" и очень гордится этим. И с некоторых пор мы время от времени собираемся у него на даче, чтобы "провести время". А "некоторая пора" наступила после того, как однажды Володя вернулся из командировки, вошел в дом и увидел в доме жену и полковника за столом, беседующих друг с другом. Володя развернулся и пошёл на выход. Жена бросилась вслед за ним. Володя сказал: "Ты бы еще красный фонарь на дверях повесила". На что жена сказала: "Дурак". И они расстались. Володя был возмущен до глубины души, и это возмущение его, как он объяснял в качестве "вполне современного человека", поскольку во время своих командировок никогда не спал один,
было связано не с тем, что она "делала это", это можно объяснить, потому
что "ей нужно", а потому, что она делала это "на супружеском ложе".
Подобные суждения характеризуются трудно объяснимыми для постороннего лица
ограничениями. Где-то я читал, что в каких-то племенах женщины ходили голыми, но
чувствовали они себя не одетыми, только если на лице их не была нарисована мушка или
что-то в этом роде. Так что грань во всех этих вещах тонкая, но характерно, что
тонкая она или нет, но результат всегда один, так что "супружеское ложе"
представляется скорее поводом, чем действительным основанием, а на самом деле
речь идёт о праве, и в данном случае - об исключительном или не исключительном,
но преобладающем праве на обладание предметом. Это "преобладающее
неисключительное право обладания предметом" - вещь весьма замечательная,
поскольку находится между исключительным и неисключительным
обладанием предметом и в зависимости от обстоятельств и предпочтений может
толковаться как в исключительную, так и не исключительную стороны. Так что, если
верить Володе, а я ему не верю, "супружеское ложе" обладает
"исключительным правом", а вне супружеского ложа - это область неисключительного
преобладающего права, поскольку "оно да, конечно, но я же с тобой живу". Впрочем, действие
права на исключительность ложа - вещь весьма тонкая и спорная, поскольку
противоположными сторонами рассматривается, очевидно, с противоположных позиций.
Одно время Лариска путалась со мной, и были тут проблемы: и у меня было нельзя,
и у неё, так что приходилось то ключи от квартиры брать у друзей и
подружек, то и вовсе без всяких удобств, а тут у неё муж лёг в больницу, и
открылась приятная возможность, и Лариска в превосходном, предвосхищающем
удовольствие состоянии духа привела меня к себе домой, к этому самому "супружескому ложу". И
когда я посмотрел на их с мужем "супружеское ложе", мне представился длинный, длинный
ряд ночей, и толстые, пампушками, губы Лариски, проходящиеся "по разным местам"
мужа, и её стоны и её езду, словом, всё то, что мне уже было известно в этом
отношении о ней, так что когда Лариска увидела мою физиономию, на которой была
написана тошнота, она поняла, что ничему не суждено из предвосхищаемого сбыться,
и всё моё состояние - поскорее уйти из этой квартиры. То есть,
пока я не видел супружеского ложа, то другой мужчина у неё существовал, но
его как бы и не было, и хотя я и должен был бы понимать, что обладаю на Лариску
не исключительным правом, но ничего знать об этом я не хотел, и исходил из того,
как если бы это право было исключительное. Или так: это было исключительное
право обладания в некоторой ограниченной области, за пределы которой я не
заглядывал и такого желания у меня не было. Другими словами, знать или понимать
- это одно. А вот увидеть - это уже совсем другое. Но ведь есть, здесь и
другая, ларискина сторона. И если иметь ввиду, с каким настроением Лариска вела
меня к себе, то получается, что ею супружеское ложе вовсе и не рассматривается
как супружеское ложе, а как ложе исключительно её. И это можно понять, поскольку
это - место привычное и поэтому наиболее удобное. И поэтому когда она имеет на
этом ложе дело с другим мужчиной, её не беспокоит призрак мужа, наблюдающий за
тем, чем она занимается. И тогда оказывается, что речь
вообще не идёт об определенном индивиде, а речь просто идет о мужчине как
родовом понятии, мужчине вообще, удовлетворяющем её потребность в любви, и она
вполне спокойно и рационально может рассуждать о преимуществах и недостатках
одного индивида перед другим, потому что мужчина как индивид никакого отношения
к "ложу" не имеет, и это его сочиненное "супружеское ложе" вовсе не супружеское
ложе, а ложе женщины для удовлетворения
её потребности в любви, т.ск., её рабочее место, и это её рабочее место всецело
принадлежит ей и выражает её. После "красных фонарей" Володя впал в идеализм, то есть начал искать "идеальную женщину", вещь, как известно, в природе не существующую, так что и непонятно, каким образом она заводится в мужской голове. На этом пути
Володя втягивает в свой оборот всё новые и новые женские массы, а попутно и своих приятелей. А тут перед очередными выходными копаемся мы с Сергеем с запускаемым станком, и вдруг в наш закуток залетает девушка, и грудь у неё, доложу я вам, обалденная, излучения такие, что убивают наповал. Залетела, остановилась, и как бы в растерянности, не знает, что делать. А мои глаза так и прилипли к её груди. И вот раз она так мелькнула, второй, пора знакомиться. Познакомился. Она говорит: "Понравилась я вам или нет". Я говорю: "Еще бы".- "А чем я вам понравилась?" Я и ляпаю: "Грудью".
Тут на лице её большими буквами пишется
разочарование: "Я думала, вам моя душа понравилась" - "Так душа же и понравилась. Ведь где душа находится - в груди.
Душа и понравилась". Видит она, что со мной можно говорить запросто, и говорит: "Познакомь меня со своим напарником. Очень он мне понравился". Тут я, конечно, испытал чувство разочарования. Но делать нечего. Говорю Сергею: "Ты девочке понравился, хочет с тобой познакомиться. А Сергей у нас гурман. В женщинах он понимает толк, и женщины на него буквально вешаются. А так как он - человек тонкой нервной системы, то и не всякая его впечатлить может. И
почему-то Аня, в отличие от меня, его не впечатлила, так что и заинтересованности к ней
он не проявил, несмотря на её бюст. Аня говорит: "Сделай что-нибудь". Я говорю: "Не знаю. На выходные мы едем на Володину дачу. Поедем, а там смотри". Аня за идею уцепилась. И вот подобралась у нас компания: Володя закадрил где-то двух девиц, для себя и для Максима, Сергей сказал, что ему никто не нужен, поскольку у него намечаются серьёзные отношения с одной "хорошей девочкой", и он
во всех своих мыслях пребывает с ней, и я и Аня. Подошли выходные, и мы
отправляемся на дачу. И дальше начинаются вещи непонятные, а непонятных вещей я
не люблю. Потому что ты полагаешь, что всё будет происходить вот так, вот так, и
вот так. То есть так, как примерно запланировано. А вместо этого получается черт
знает что. Одно черт знает что в том, что между Володей и Максимом начались
какие-то дебаты. Я-то сперва думал, что они договариваются, какая из двух
девочек с кем будет. А оказались непонятки, потому что Максим сказал, что у него
его женщина всегда с ним. Конечно, мы не стали вдумываться в то, что буквально
сказал Максим, потому что человек и вообще воспринимает речь не буквально, а в
том смысле, какой в неё вкладывает, и это как говорящий, так и слушающий, так
что ты в речь можешь вложить один смысл, а слушающий поймёт её в другом смысле.
Человек оперирует смыслами, и так как Володя оперировал смыслом, кому какая
девица, то ответ Максима он воспринял т.о., что тому всё равно, так что он в
конце концов распределил девиц по своему вкусу. Сергей ведет себя по-королевски,
то есть спокойно и как бы рассуждающе. Теперь меня начинает удивлять Аня,
которая никаких шагов к сближению с Серегой не предпринимает, и я чувствую, что
она, как бы это сказать, что её душа, что ли, со мной. Я объясняю это себе так,
что она относится ко мне как как бы к отцу, что она мне доверяет, что ли, ну, и
держится возле меня, потому что всё-таки хотя и заводчане, но тем не менее на
этом всё знакомство и кончается. И я веду себя соответственно. Приехали на
дачу. Максим отправляется в поле, и за ним девица, которую распределил ему Максиму. И вот я вижу, что там, в поле, девица что-то говорит Максиму, они что-то
там некоторое время разговаривают, а потом девица возвращается и делает нам всем
несказанно удивленно-недоуменную рожу, мол, во дела! - за день не обоссышь. Наконец, когда сели за стол и выпили по граммулечке, все расслабились, и тут бытие всё начало расставлять по своим местам. Серега ведет себя как обычно, по-королевски, спокойно и с выражением высшей степени достоинства. И рядом с ним
уже девица, прописанная Максиму. По мере накопления алкоголя в крови, отношения всё более становятся свободными, а ухаживания девицы за Сергеем явными. Володя, наблюдая за этой картиной, замечает: "Что, с Максимом не сошлись характерами?" Реакция девицы была на удивление странной. Она вдруг громко зарыготала: "Он с призраком живет!" Вот поди ж, смотришь на девицу и думаешь, что и такая она, и этакая, а ведь сказала - как в точку попала. Но никто об этом еще не догадывался, так что слова её как бы так и растворились в воздухе, а она всё еще продолжала подрыготывать. Понимала она, знала ли, о чем говорит?
Ведь если бы того, о чем она говорит, не было в ней самой, как бы она об этом могла узнать? Окружающие, во всяком случае, её не поняли, и Володя, понимая
про себя, что всё это шутка, обратился к Максиму: "Ты что же, боишься изменить своему призраку?" - "Нет, не боюсь. - покойно сказал Максим. - Боюсь одиночества" - "Какого одиночества?- рассмеялся Володя - Вот, мы все тут. О чем ты говоришь?" - "Скажите, кто, из присутствующих здесь, не одинок?" - И вдруг над нами
повисла тишина. Каждый заглянул вглубь себя, и ощутил в себе бесконечное одиночество. "Потому люди и собираются вместе, что пытаются убежать от одиночества. И чем больше они собираются вместе, тем более каждый из них одинок. В попытках бегства от одиночества они становятся всё более одинокими". Над нами разливалась неприятная тишина".
-"Ну, ты скажешь, тоже. По-твоему, если человек один, то он не одинок,
получается?" - Не в этом дело. - сказал Максим - Весь вопрос в том, что делает
человека одиноким. Внутри человека должна быть точка, которая говорит ему, что
он не один" - "И что же это за точка?"- самодовольно сказал Володя. И тут снова
раздалось животное, грубое, утробное рыготание девицы: "Призрак - вот его точка. Он с
призраком живёт, гы, гы, гы". И тут я вспомнил слова Максима там, на рыбалке,
в ту ночь под станицей Манычской и
попробовал представить себе, как это может выглядеть. И сказал: "Он живёт".
Взгляды обратились ко мне: что значит: "он живёт"? Это что же, выходит, мы не
живём?" - "Нет, говорю, мы не живем. Мы живем в ожидании жизни. И когда перед
смертью мы оглянемся назад, мы поймем, что мы не жили, хотя и называли то, что
мы делаем, жизнью" Девица рядом с Володей подняла стопку: "Ребята, кончайте вашу
нутьгу. Выпьем за любовь!" Дальше всё пошло обычным чередом. Я почувствовал,
что Аня хочет, и хочет меня, и скоро мы удалились, и, однако, несмотря на
произошедшее, я продолжал чувствовать себя отцом, а Аню - дочкой, и видел,
что Аня и сама чувствует себя моей дочкой и благодарна мне, и я для неё остался
отцом, и однажды она найдет того, в ком не будет чувствовать отца, и выйдет за
него замуж. И это было странно, настолько даже, что я невольно вспомнил
Китайский квартал, Кросса и его дочь Ивлин, которая этого хотела и в этом
обвинила его, потому что считала, что она этого хотела, но он не должен был этого
делать; и его слова: "Я себя не виню. Большинство людей никогда не признается,
что в подходящий момент в подходящем месте они способны на всё". Утром
оказалось, что девица, увивавшаяся вокруг Сергея, переспала с ним, но и это было
не всё. Вторая девица, побыв с Володей, скоро кинула его и перебралась к
Сергею, и тоже переспала с ним. Все, кроме Максима, были похожи на птиц,
побывавших под дождем, сырые перья и пух которых торчат во все стороны.
Завтракали лениво и полусонно. Только Максим был спокоен уравновешен. Я
разозлился его спокоенности и уравновешенности и сказал: "Всё-таки призрак - это
призрак. Это не реальность. Ничего бы не случилось, если бы ты проявил себя как
реальный человек, а не как дух. "Нет, случилось бы. У него больше не было бы
призрака, который дает ему чувство, что он не один." - раньше Максима ответила Аня.
Я посмотрел на Аню: так, значит, и она об этом думала?! И вдруг отчётливо понял:
она рассудила так, как Ивлин: она хотела, но я не должен был этого делать. И
поэтому у неё нет больше отца. И мне стало неловко.