0268.558 Гузерипль 290613.

     Но, наконец, всё это ожидание, вся эта подготовка обрыдевают, и однажды объявляешь, что уезжаешь на своё старое место просто  потому, что выжидание  подходящего момента превращается в вечность, и тебе надоело это бесконечное откладывание.
    29, в субботу, во второй половине дня, выехал, ночь провел  в Майкопе, и в 9 часов утра был на месте, высоко  горах, в двадцати километрах от Гузерипля.

День первый

    Было воскресенье, и народу из Майкопа и окрестностей предостаточно. Впрочем, все они к вечеру разъедутся, и на площадке останутся пришлые - четыре машины из Ростова, хозяева которых - кто поднялся на Лаго-Наки и там, у ручья, разбил палатки,  кто-то разбил палатке в невидимом невдалеке.
     как эти ребята

    В стороне, противоположной оканчивающемуся шоссе, две дороги: влево и вниз, и тропинка вправо. Тропинка вправо ведет в том числе и на Лаго-Наки, куда ведут дороги, не знаю. Но дорога вниз,  по рассказам, ведет к озеру, на котором на днях  видели медведя, который пил воду из озера; якобы хотели поговорить с ним, но поопасались. А дорога влево ведет к красивым видам и больше никуда.
    И я отправился по дороге влево. Никаких особенных видов не обнаружил, как не нашел и окончания дороги. Поскольку дорога не собиралась кончаться, я шел и шел по ней, и, наконец, открылась такая картина:


Моя душа истинного полицейского, за версту чувствующая непорядок и всегда готовая возмущаться им, встрепенулась, и нюх ищейки повел  по следу. Впрочем, возмущение, которое я готов бы испытать, имело под собой также и то основание, что де почему это другим  можно, а мне нельзя.
    Действительно, основания для возмущения были, как представляется, весьма резонные. На Азишском перевале,  на кордоне,  я прочитал душераздирающую надпись относительно того, что вход в зону заповедника запрещен всем, за исключением тех, кто готов за это заплатить 150 рублей в сутки. Кроме того, находясь на территории заповедника, заплатившие обязуются не собирать грибов, не охотиться, не ловить рыбу,  не разжигать костров, не собирать гербарии и не накалывать на иглу всяких бабочек и букашек. А в противном случае - штраф и прочие разные более серьёзные наказания. Не знаю, может быть, люди так шутят, может быть, они пишут все эти страшные и ужасные вещи от чувства бессилия, то есть, может быть, слово само по себе ничего и не значит, если только человек сам серьёзно не относится к слову. Но когда я увидел эту картину вырубок леса, я подумал, а чего же это и как же это так? То есть как бы никому нельзя, но некоторым можно.  И тут я стал всячески возмущаться и в душе разоблачать безобразие, которые и вылились в строки на планшете до того самого момента, когда батарея в нём разрядилась, и на этом выливание моих стенаний в слова  поневоле должно было прекратиться.
    Стенания же оказались вот какого порядка.
   "И вот когда это увидел, тогда -то мне и пришла мысль. вызванная, конечно, этой конкретной ситуацией, но, очевидно, мысль вполне общая, относящаяся вообще к любой системе, которая сформулировала для себя этот закон. При этом мысль возникла в соответствии с законом диссонанса, который в настоящем случае показался мне очень уж кричащим, причем, настолько, что этому даже не хотелось верить, потому что слишком уж это было невозможно. Так что поневоле начинаешь обвинять себя, что де ты чего-то не понимаешь. Но ведь для того, чтобы что-то понимать, нужно для этого обладать законом понимания. А что такое закон? - Это всеобщее, то, для чего не существует исключений. Потому что в противном случает это будет уже не закон, это будет уже что-то совершенно другое, что-то такое, что является законом для одних и не является законом для других, причем, оказывается, что закон для одних как раз и даётся другими, теми, для которых закон не писан, поскольку они сами же закон и пишут. Вот возьмите бога. Он дает закон человекам, но на самого бога его закон не распространяется, потому что это уже был бы не бог, так как распространение закона богом в том числе и на себя самого чревато идеей равенства, идеей панибратства с богом. Словом, вполне оказывается, что когда речь заходит о законе для людей, то тут же возникают довольно странные вещи. Если мы говорим о природных законах, то кажется, что они носят всеобщий характер и не зависят от человека. Но даже и тут человек пытается избавиться от них, во всяком случае, пытается интерпретировать природные законы в соответствии с собственной субъективной природой, вводя всюду принцип вместо объективной - субъективной целесообразности, вместо объективных причин причины субъективные, и отрешиться от этого для него - великая трудность, если только это вообще возможно. Отчего это происходит - может быть, от того, что человек для самого себя выступает в качестве мирового центра, для которого создана вся вселенная, так что она служит ему и подчиняется ему. Не он создан для вселенной, а она для него. Но вы чувствуете некую странность в такой постановке вопроса, что она - всего лишь другая сторона первой. Потому что всё -таки вопрос: а почему, собственно? Почему либо ты для чего-то, либо что-то для тебя? А что, если ни то, ни другое, что, если ничто не существует для чего-то, а всё существует само по себе, независимо от чего бы там ни было? И только потом устанавливаются эти самые зависимости и законы? Но оставим в стороне эти абстрактные рассуждения и займёмся конкретикой и, наконец, вспомним, с чего всё-таки мы начали. Что явилось началом всему. А начало всему положил даже не этот год, и даже не прошлый. Тогда я, приехав на Азишский перевал, увидел перед собой шлагбаум и надпись, которая гласила, что допуск в национальный кавказский заповедник допускается только при оплате 140 рублей в сутки, а в противном случае штраф в 660 рублей. Однако в данный момент не это даже меня напрягает, а нечто иное. Сначала, когда я всё это прочитал, меня это напрягло, я решил, что таким образом люди хотят заработать. Но, помимо этого, я прочитал также о правилах поведения в заповеднике. И в этих- правилах значилось, что нельзя разжигать костры, нельзя ловить бабочек и всяких других насекомых и прочих. Словом, нельзя ничего делать из того, что может быть рассмотрено как вмешательство человека в нетронутую природу. Вот об этой нетронутости природы "
    До этой мысли я напечатал, пристроив клавиатуру и планшет на багажник машины утром второго дня, когда ко мне подошел крупный мужчина рыхлого телосложения и заговорил. Когда же он обратил внимание на клавиатуру и планшет, он заметил: так вы, наверное, писатель, а я вам со своими разговорами мешаю - и интеллигентно отошел. Я попытался возвратиться к мысли, но оказалось, что  сбит с мысли; я уже пребывал в другом состоянии. Впрочем, солнце уже било из-за плеча на планшет, так что с этим удовольствием пора было заканчивать,  и наступило время отправляться в поход. 
    Итак, обнаружив вырубку леса в национальном кавказском заповеднике на вполне промышленной основе, я разозлился, потому что подумал о том, что создание вообще подобного рода закрытых территорий или организаций есть вещь, вполне выгодная для всевозможных злоупотреблений, и именно в силу закрытости таких территорий или организаций: вы будете нарушать те самые заповеди, относительно которых распинаетесь, и о нарушениях никто не узнает, именно потому, что доступ на эти территории или в эти организации закрыт. И однажды может случиться анекдот, когда  весь кавказский национальный заповедник превратится в территорию, которая на снимке. И тогда вдруг окажется, что именно те, кто должен был охранять территорию, он же её и уничтожил, сожрав её на свои личные нужды.
    То же можно сказать и о любой закрытой организации, например, об армии. Если армия - закрытая организация, то она необходимо превращается в средство разворовывания общественной собственности. Если РАН - закрытая организация, то в ней воруют все, кто только имеет доступ к материальным средствам РАН. И это - везде и всюду.
    Но тут уже мы плавно переходим к идеологии. Ибо некоторые могут спросить: " а тебе-то что?" И тут-то и открывается, что существуют некоторые, и этим некоторым, может быть, несть числа. И этим некоторым, которые называют себя умными людьми в противоположность мне, дураку, они считают себя умными потому, что им открылась высшая истина, истина свободы, и эта истина свободы заключается в том, что единственным критерием для человека является он сам. То, что хорошо индивиду, то вообще хорошо, и всё то, что плохо для индивида, то вообще плохо. Индивид, его частный интерес есть единственный критерий  истины. Индивид может сотрудничать с ворами, потому что  если от этого сотрудничества индивид лично для себя получает пользу, то воровство - вещь хорошая, вещь правильная, вещь полезная. Тем более, что у человека уже от природы задействован этот инстинкт присвоения всего, что только можно присвоить, и всё то, что достается бесплатно, доставляет гораздо большее удовольствие, чем то, за что приходится платить его цену.  Что такое идеология, что такое  политика? Это вещи родовые.  А что такое человек вне идеологии, вне политики? - это  человек вне слов, это человек , свободный от всяких слов, это - человек, который просто живет и который просто по жизни  стремится к тому, где ему лучше. И не его дело заниматься моральными, политическими, идеологическими вопросами. Он находится во вне всех этих вопросов. Когда гитлеры шли на Россию, они не задумывались о том, морально или не морально то, что они делают. Единственное, что они искали, это своей выгоды. И нашли - могилы без крестов на российских полях. Впрочем, это уже крайность. Не всегда же так пролетают. 
    И это  во всём.
    Эта мысль о том, что существуют люди, которым всё - всё равно, для которых истина там, где можно лучше накормиться, явилась для меня открытием и, может быть, я стал с этим открытием хоть чуть-чуть что-то понимать в мотивах, которыми люди руководствуются по жизни, бессознательно или сознательно. Оказывается, что существует масса человеческого материала, принципом которого является не то, что нужно  душе и что она стремится реализовать,  но  принцип выгоды как единственная человеческая страсть и единственная человеческая мысль, которая существует  в человеке и которой определяется весь человек.
    А если представить себе, что ты живешь среди таких людей? - ты обязан жить по их законам или не жить среди них, третьего не дано. Вот и соображай после этого, и примеривайся после этого к человеку.
    Что-то было язвительное во всём этом рассуждении, и я всё не мог понять, откуда оно во мне, потому что чувствовал, что что-то ведет меня в этой язвительности, потому что всякое абстрактное рассуждение остается абстрактным, мертвым,  оставляющим нас вне,  как простое внешнее знание, не имеющее отношение к нашей собственной жизни. И вдруг мне открылось, что мысль эта ассоциируется с моим приятелем, пожалуй, совершенно несправедливая по отношению к нему, но как-то так совпало, словно всё специально, заранее было устроено, так что я написал рассказ "Старая компания" о нём, совершенно не предполагая, что этот рассказ выстрелит, когда я окажусь в тех самых местах, где, по его рассказам, работал он, но - по другую сторону баррикад.
    Пространственно схема вырубки выглядит следующим образом. Пусть есть какая-то гора с растущими на ней 40-50 метровыми пихтами и буками.. Вдоль склона горы делается несколько дорог-террас на небольшом, метров в сорок-пятьдесят, расстоянии друг от друга.




   При спиле деревья падают в сторону нижней террасы, со стволов удаляются ветви, стволы распиливаются на части, мощной техникой грузятся на не менее мощные грузовики, и так реализуется программа "Прощай, национальный кавказский заповедник".

    Внизу слышался шум воды, и я, в отличие нормальных героев, которые всегда идут в обход, отправился прямиком вниз через весь бурелом и упавшие стволы деревьев, которым природа уготовила преждевременную судьбу их старших собратьев.

   Внизу действительно была река, как показал навигатор, Армянка. И если спуск к реке  прошел сравнительно незаметно,  и даже с интересом, связанным с выработкой способов спуска, которые, впрочем, все  сводились цеплянию за ветки кустарника, которые и удерживали от пролетов вниз, то подъем, с применением все того же способа цепляния,  оказался крайне неприятным. 

   Впрочем, к счастью, заканчивается не только всё хорошее, но и неприятное тоже, если пытаться преодолевать его; преодолен был, наконец, и подъём.
    На этом можно  считать первый день законченным, если исключить из внимания показавшийся нудным и долгим обратный подъем к месту стоянки, да неудовлетворенную мысль относительно того, куда же выезжают мазы и камазы с лесом, а выезжать они где-то должны на асфальт. Неудовлетворенное в этом отношении любопытство, пожалуй, заставит меня еще раз пройти этот маршрут "вплоть до выяснения".
    Когда возвратился на стоянку, машин поубавилось. Приближался вечер, воскресные машины покидали место своей воскресной стоянки, и, наконец, на месте остались машины с ростовскими номерами и пара машин из других регионов.

День второй

    День второй начался с какого-то шороха. Открыв глаза,  увидел мужчину, очевидно, хозяина соседней машины, который проверял её целостность. Потом мужчина исчез, и я продолжил предаваться моему любимому занятию - сну.
    Дальше идет текст, который был напечатан на следующий, третий  день, во время дождя.

   День второй.  Дорога в сторону Фишта.
    Утром объявился мужчина лет тридцати объёмного и рыхлого телосложения и,  по причине рыхлого телосложения, с душой, которая постоянно находится возле чего-то, хочет в это что-то войти , однако из-за рыхлости  ей не удается это сделать. В связи с последним выражением является мысль относительно связи души и тела в том смысле, что душа у человека такова, каково его тело, и похоже, что в этой мысли много правды. 
    Но так как душе этого хочется, то она дотошно собирает все сведения о том, к чему она стремится, и рада поделиться таким образом накапливаемыми сведениями с окружающими.
    Моё первое впечатление , которое я испытал при виде мужчины, было впечатление некоего официального лица, может быть, даже сторожа на этом пятачке, хотя никакого сторожа, да и вообще никаких официальных лиц мной здесь до сих пор обнаружено не было. Мужчина поведал, что ожидает возвращения группы с Фишта. Если группа с Фишта выйдет в девять часов, то часа в три она должна прибыть. Правда, говорят, что есть такие, которые преодолевают это расстояние за три часа, но скороходов в группе нет, разве что один.
    "Я сошел с маршрута.- продолжил мужчина - Когда поднимаетесь на Лаго-Наки, трава такая, что вам будет с головой. А наверху, когда идешь, трава маленькая и стоят вешки, так что не заблудитесь."
    Мужчина был в футболке с короткими рукавами. Утро было прохладное. " Вам не холодно ?- спросил я. -Я замерз"- заметил я, хотя на мне была теплая кофта. -"Нет-сказал мужчина-В палатке тепло. Я вон там, наверху. А вот это наша машина" -мужчина показал.
    Мужчина отошел, а я разложил планшет и клавиатуру с мышью на багажнике с целью описать "накопившиеся обиды на жизнь" за первый день моего пребывания у основания Лаго-Наки, которые всю ночь не давали мне покоя.
    Писал, и чувствую - "покатило", всё идет одно к одному. Но  тут снова подошел мужчина. "Так вы тоже из Ростова! - воскликнул он, указав  на ростовский номер моей машины. - Да тут все ростовчане" - продолжал он восклицать. Действительно, три стоящие по бокам машины тоже были с ростовскими номерами.
    Подошел поближе и увидел планшет и клавиатуру, разложенные на багажнике: "Да у вас компьютер- продолжил он восклицать. -а что вы пишете?" - "Описываю вчерашние впечатления" - "Так вы, верно, ,писатель, а я вам мешаю - сказал мужчина и деликатно отошел.
    Попытался продолжить писать, но состояние было уже не то. Я испытал чувство досады и раздражения, попытался успокоить себя тем, что все равно солнце уже взошло, и можно идти.
    Положил в сумку пластмассовую литровую бутыль воды, полкило печенья и задумался, глядя на зонтик. Мысль о том, что в случае дождя я окажусь в крайне неприятном положении, заставила пожертвовать  весом сумки,  и я кинул в неё и зонтик.
     Направился к тропинке  и вспомнил, что забыл взять палку.
    Палку я вырезал вчера, с рогаткой на конце. И хотя рогатка удобна в походе, однако в конце концов она сломалась, палка укоротилась на длину рогатки и стала слишком короткой. Ничего подходящего по дороге не попадалось. Правда, в одном месте вроде бы попался куст с чем-то дельным, но когда вырезал палку, она оказалась слишком вибрирующей, и я её бросил. Так что у меня осталась моя неудовлетворительная слишком коротка палка.   Только что сделал движение, чтобы  вернуться к машине, в которой лежала палка, и тут увидел направляющегося к мне  знакомца  с палкой в руке. "Вот вам альпендрын"- сказал он, подавая палку. Палка была то, что надо. "Вы когда вернетесь?"-спросил он. - "Часов в шесть". "А если кто будет спрашивать?"-"Никто не будет спрашивать. Я один"

    Я вышел в восемь часов утра. Подъём на Лаго-Наки занял два часа и был ничем не примечателен, разве что тем, что тропинка во многих местах оказалась разбита  копытами лошадей и усеяна их же минами, да трава действительно оказалась в рост человека.
    Оказавшись наверху, я решил, что до двух часов буду идти в сторону Фишта, после чего поверну назад и, т.о., на стоянке окажусь в восемь часов вечера.
    Я помнил,  какой в прошлый мой приезд  испытал шок, когда начало темень, надвигались тучи,  а меня со всех сторон окружали одинаковые горы. Правда, я при этом знал, где нахожусь, но сработало "а если бы": А если бы я не знал этого?
    В условиях  внезапной испуганной мысли, включающей страх,  включается туннельное зрение. Впрочем, правда, туннельное зрение возникает совсем не обязательно в условиях страха, но - в условиях любой страсти, любой фиксации на чем-то.
    Но разве фиксация на чем-то  не есть то же самое туннельное зрение? Нет, не есть, для этого нужна сильная ведущая эмоция, которая застилает глаза и не позволяет видеть ничего, кроме вызвавшего эмоцию. Словом, простое представление о том,  что я вот так буду идти среди гор, и все они на одно лицо, и выбраться  из этого круга единообразия нет никаких шансов, настолько  выбило меня из колеи, что на следующий день  уехал, решив, что без навигатора впредь в горы  ни ногой.
    Само по себе представление совершенно абстрактное, ни к какой конкретике не привязанное, но оно вдруг начинает управлять всем поведением, так что оказывается, что руководствуешься вовсе не тем, что тебя окружает, а своим представлением об этом окружении, и все твои действия превращаются в некую игру, имеющую мало отношения к реальности. 
    С тех пор в моих субъективных переживаниях ничего не изменилось. И на этот раз я сделал снимки гор, которые явятся признаком места, где нужно спускаться с Лаго-Наки. Самое удивительно в этом то, что стоит запрет: видеть одно и не видеть ничего другого. А в данном случае это был и ручей, и, главное, здесь же стоят палатки. Но палатки, допустим, сейчас есть,  а через час их нет. Но здесь что-то в роде приюта: есть некая хибара, что-то официальное, которая никуда деться не может. Но никакие эти насущные теперешние признаки меня не устраивают, мне нужна  полная определенность, полная надежность., полная однозначность.
    Для завершения  формализма,  я поставил маршрутную точку  на треке в навигаторе, чтобы знать, где именно нужно спускаться  и отправился по тропинке в сторону Фишта.
    На тропинке и правда время от времени попадались вешки, но так как "нормальные герои всегда идут в обход", и так как по натуре своей привычно ничему не верю, и так как, более того, я и буду знать, как нужно поступить, но вместо этого сделаю так, как приятно, а не так, как скучно, то я периодически признаки тропинки не рассматривал как признаки тропинки, тогда как признаки не тропинки рассматривал как признаки тропинки, вследствие чего постоянно сбивался с тропинки, впрочем, точно также и находил её снова, то моё путешествие очень скоро превратилось в триллер: я то терял тропинку, но снова находил её, и терял я тропинку потому, что становилось скучно идти по ней, а находил тропинку потому, что надоедало продираться через траву и преодолевать бесконечные резкие спуски и подъёмы, которых на тропинке было не много..
    Скоро увидел табун пасущихся лошадей. Заметив движущуюся в направлении к ним фигуру, одна передовая лошадь, а вслед за ней и остальные, двинулись навстречу,

    однако,  когда расстояние между нами сократилось метров до пятидесяти, передовая лошадь, видимо, увидев, что я - не то лицо, которое они ожидали  увидеть, потеряла ко мне всякий интерес и свернула с тропы, а вслед на ней и остальной табун, и табун продолжил пастьбу, хотя кое-кто из лошадей и продолжал с любопытством смотреть на путника, проходящего мимо.

    В какой-то момент на склоне градусов в 45 тропинку пересек не растаявший снег. На снегу видны были черные следы, которые закачивались на другой стороне, и там тропинка продолжилась. Вверх и вниз от тропинки метров на пятьдесят - снег. Явилась неявная мысль обойти снег, которая  так и не дошла до сознания.. Я ступил на снег, который оказался льдистым ( полуснег - полулед) прошел несколько шагов и почувствовал, что ноги съезжают. Посмотрел вниз - далеко внизу, сразу за снегом - валуны. Стоит поскользнуться - и от меня ничего не останется, кроме искалеченного мясо, потому что не затормозишься. Оглянулся - за мной до твердой почвы - метров пять, впереди - 50 метров снега. Нужно было искать выход и положения, в котором оказался. Выход нашел такой: втыкал палку в снег,  ставил сверху напротив палки ногу, нога  съезжала и упиралась в палку, тогда переставлял вторую ногу и старался установить ей так, чтобы она не съезжала, опирался на ту ногу, переставлял палку и делал шаг следующей ногой. Время передвижения казалось бесконечным, а желанный противоположный берег всё таким же далеким. Наконец, перестал смотреть вперед, но только - под ноги. В конце концов перебрался через снег. На обратном пути не стал повторять эксперимент и, как это ни было нудно, обошел снег. Сейчас просматриваю сделанные снимки, на которых отсутствует этот эпизод, и понимаю, в каком шоке был после того, как перебрался на другую сторону, если не удосужился сделать снимок. Т.ск., и про фотоаппарат забыл.
    Часов в двенадцать увидел идущих мне навстречу двоих парней, экипированных "по последнему слову техники". Первый  шел в костюме, застегнутом на все застежки, в какой-то невообразимой кепке и тёмных очках, в каждой руке по продающимся в магазинах палках; шел, подобно лыжнику. Следом за ним второй шел без этих металлических палок, но зато с альпинистским  кайлом  руке. И, разумеется, навьюченные, как водится, рюкзаками с дальнейшими туристическими причендалами.  Из группы рыхлого мужчины, сошедшего с маршрута? - задал я себе вопрос.  Я подивился на их экипировку, но не очень: ведь я и сам купил себе понравившиеся мне туристические штаны с бесконечным числом карманов и поясом на кольцах. Больше же всего меня в них пленил мешочек на поясе, как раз подходящий для навигатора. Правда, им я так и не воспользовался: навигатор в кармане рубашки - гораздо удобнее. Словом, детские игрушки.
    Хотя, с другой стороны, если подумать, то это еще вопрос, кто из нас выглядит более странно: ребята, экипированные  в соответствии с туристическими канонами, или я, экипированный как дачник: рубашка с короткими рукавами и тощая капроновая кошелка в руке. 
    Эти короткие рукава рубашки очень скоро дали мне понять, как я неправ: хотя солнца практически не было из-за набегавших облаков, однако кожа на руках скоро стала красная, чего ожидать я никак не мог: ведь дома я ходил в этой же рубашке, и мне казалось, что я достаточно загорел. Впрочем, видимо, эта краснота у меня - следствие также и первого дня. И я  подумал, что это - все, конец, катастрофа, всё с этого начинается, но с  этим же всё и заканчивается. Что все мои путешествия этим и закончатся. Потому что рубашки с длинными рукавами у меня нет с собой. Правда,  это была только мысль, за которой не было еще действительности, не было решения. всё это было еще "так", гипотеза относительно того, что будет. И вот сегодняшний довольно пасмурный ветреный день был как будто на заказ, в противном случае кожа на руках, открытая коротким рукавом рубашки, сгорела бы окончательно, и я был бы уже точно  ни на что не годен.
    Я шел и всё  недоумевал, для чего в руках второго парня альпинистское кайло. Впрочем, рыхлый мужчина говорил что-то об альпинизме, о пострадавших на Фиште.
    Странное ощущение владеет тобой, когда ты вот так идешь в горах. Это - словно ощущение вне времени, ощущение, словно нет ни прошлого, ни будущего, а есть только настоящее и ты всей душой, всем своим организмом ощущаешь его, и тебе больше ничего не нужно. А добавьте сюда   красоту ковров полевых цветов! Ты идешь без мыслей, и тебя не интересует результат, для тебя основное - происходящий с тобой процесс. Впрочем, во всём твоём движении есть и еще одно - наушники в твоих ушах и диктор в них, читающий книгу на английском.
    Время пошло за двенадцать часов. Неуверенная тропинка но возникает, то исчезает, и тогда иду напрямик. Наконец, вижу внизу что-то похожее на маленькое озерцо и  вехи,  установленные вблизи него.  Полагаю, что озерцо -  эта лужа,  образованная стаявшим снегом.

   
    Спускаюсь к озеру. На земле лежит поваленная таблица;


   Это действительно оказалось  озеро, так как в него впадает ручей.
   Как водится, на берегу, находилась, впрочем, ограниченная кучей, груда мусора, оставленная туристами.
    Часы показывали час дня. Планы мои относительно времени возвращения, пока шел, менялись, колеблясь от половины второго до часа. И как мне ни хотелось заглянуть по ту сторону очередной  горы, которая поднялась передо мной, однако мысль, что увижу за ней всё те же горы, а не вожделенный Фишт, остановила меня, и я решил возвращаться.
    Обычно придерживаюсь правила - не отдыхать на маршруте. Но тут правило нарушил, присел, прикончил остатки  печенья, "испил воды из ручья". Поднялся и  тут же пожалел, что садился: ноги не хотели идти. Впрочем, это состояние продолжалось минуту - другую, и дальше пошел вполне бодро.
    От озера вела тропинка дальше. Я не смог удержаться от того, чтобы не пройти по ней. Наконец, увидел, что захожу чересчур в сторону, повернул обратно, уже безо всякой тропинки, напрямик. И тут, по мере того, как шел, начал набираться философии прокладывания тропинок. Прежде всего выяснил, что идти напрямик - вещь энергозатратная, и если резкий подъём, а он может достигать и 70 градусов, то нужно идти наискосок. Затем  понял, что траекторию движения нужно определять заранее, сообразуясь с рельефом местности и стремясь к выбору траектории, которая  ограничивала бы спуски и подъемы, то есть лучше пройти большее обходное расстояние, но с меньшей затратой сил, чем идти напрямик. Впрочем, в  любом случае критерием является минимизация количества затрачиваемой энергии при перемещении из точки А в точку В.
    Очень скоро мне пришлось понять все преимущество тропинки, какой бы она ни была, сравнительно с  самостоятельным прокладыванием тропы среди травы. Следовало  возвращаться на тропу. Сориентировался по навигатору и скоро вышел на тропу. Часы показывали два часа дня.
    Межу тем, погода начала стремительно портиться. Ветер, который до этого дул в спину, теперь дул в лицо, и его порывы становились всё сильнее.  Когда я шел в сторону Фишта, меня поразили находящиеся слева от меня серые,  словно седые, без растительности, горы,   которые, по мере того, как шел, сменяли одна другую как близнецы-братья. 
    Теперь они были справа от меня, и их вид изменился:

     К моему удивлению. теперь  я прекрасно помнил места, мимо которых проходил, и безликие горы, мимо которых проходил по пути "туда", выглядели теперь, когда шел "оттуда", старыми знакомцами
    .  Взгляд на то, какие расстояния мне предстоит преодолеть, вызывал огорчение. Скоро я нашел выход из этого огорчающего меня обстоятельства: иди и смотри на то, что перед тобой, и не будешь огорчаться. Так я и сделал.
    Вдруг почувствовал что-то перед собой. Поднимаю голову . На меня смотрит морда только что остановившейся лошади с пацаненком на ней. Поздоровались. Я сошел с тропинки. "Далеко вы зашли"-сказал пацаненок. Лошадь двинулась. За ней шла еще одна лошадь привязанная к первой, и процессию замыкал еще один пацаненок, сидящий на третьей лошади.
   
    Я обратил внимание на то, что, действительно, тропинка извивалась в соответствии с принципом: как можно меньше подъёмов и спусков. Тропинка проходила на одном расстоянии от основания горы,  огибая гору; если попадалась лощина - тропинки по косой пересекала её сначала в одну сторону, а, достигнув дна, по такой же косой, но уже в противоположном направлении, поднималась наверх и т.о. наверху оказывалась как раз напротив начала спуска тропинки в лощину.
    Начал накрапывать дождь, и захваченный мной зонтик явился спасением. Дождь то начинался, то переставал, впрочем, не привнося особых неудобств в движении. Как оказалось, зонтик способен выполнять и еще одну функцию - защищать от ветра.
    Наконец, еще издали, увидел впереди горы, обозначающие место спуска. Скоро открылась панорама с палатками. Пересек ручей, и передо мной была тропинка, по которой утром я поднялся, а теперь должен был спускаться. Часы показывали четыре часа дня. Теперь вся панорама гор и тропинка, которую я только что прошел,  была   фотографически  запечатлена в моей памяти. Неясность оставалась в одном - в месте подхода к озеру: там я шел неразбери как, то по тропинке, то без, а возвращался и вовсе без тропинки. Стоит себе на будущее заметить: нужно движение туда и обратно для того, чтобы всё запомнить. Я уже строил себе планы повторного похода: теперь я должен буду пройти дальше. Вместе с тем, мне пришла на ум также и польза нести на себе палатку, спальник и подстилку: в этом случае можно остановиться в любом месте. Я, собственно, и хотел проделать такой эксперимент, и палатка и спальник со мной, но подстилки нет. Так что это уже в следующий раз.
    Начал спускаться. Дождь, между тем, то прекращался, то начинал лить, как из ведра. В момент одного из затиший передо мной оказался расхлестанный парень с тесаком на поясе: "Здравствуйте, вам не встретился мужчина с бородой?" -"Нет" - "Вы с Лаго-Наки идете?"-"Да" -"Это, верно, с полчаса как идете?"-"Я вышел в четыре"-парень посмотрел на часы: "Сейчас без двадцати пять" И в объяснение добавил: "Он в первый раз здесь, мы шли, он отстал, и мы его потеряли. Я и подумал, может быть, он вверх пошел" - и парень бросился бегом вниз.
    Дождь снова хлынул, а мне нужно перебираться через ручей,  а сейчас все камни скользкие. Падать в ручей мне никак нельзя: со мной все документы, фотоаппарат, диктофоны. Этот страх перед ручьём у меня остался с прошлого раза, когда я, совершенно неожиданно для себя,  и до сих пор не знаю как,  загремел в этот ручей. Так что  когда я добрался до ручья, то это кино, конечно, надо было видеть, как я корячился на его камнях, как упирался палкой в дно ручья, как фиксировал одну ногу на камне,  замирал в этом положении, потом долго и нудно в раскоряченном виде рассуждал, на какой камень перенесу следующую ногу, потом начинал  рассуждать, как именно я это сделаю, потом рассуждал о распределении сил, о положении палки, о собственной позе. Наконец, делал шаг, и дальше начиналось то же самое относительно следующего шага. Как бы там ни было, несмотря на все мои рассуждения или благодаря им, я,  в конце концов, благополучно перебрался через ручей. Хорошо, что на это время дождь перестал, видимо, даже ему стало любопытно, как можно перебираться через ручей посредством рассуждений.
    Теперь дорога шла через траву в человеческий рост. Это была сторона дела, которая была связана с дождём, и тут я ничего не мог поделать, никак не мог оберечь себя, так что нечего об этом было и думать.
    Но, по прошлому разу, я помнил и о другой опасности. Мелкий гравий на склонах тропинки при подъёмах никак не проявляет себя. Зато на обратном пути вы стали подошвой на него и - он покатился и покатил вас. Ноги внезапно уходят вперед, туловище остается позади, и вы не успеваете еще ничего сообразить, а уже приземлились на пятую точку. После двух таких опытов в прошлый раз я это запомнил, и решил, что когда мы становимся всей ступней, то ступня превращается в лыжу, а гравий - в снег, и ваши ноги неудержимо и, что примечательно, самым неожиданным образом для себя, устремляются вперед. Я решил, что если ставить подошву не вдоль тропы, а поперек, то сама лыжня окажется короткой, и вы не упадете. Кроме того, если выставлять палку вперед, то она также позволит усилием руки затормозить скорость движения ног вперед. Благодаря ли этим приёмам, или из-за дождя, так как графий намок и его трение о поверхность увеличилось, но эта проблема была решена успешно. Однако скоро явилась другая проблема, вызванная дождем - скользкость тропы всюду, где она представляла собой не выход скальных пород, но грунт. Проблема дала о себе знать, когда я поехал, но так как скольжение не было слишком стремительным, я успел повернуться на 180 градусов и приземлился на руки, а руки - на траву. Т.о. проблем проявила себя, не заставив заплатить за свое проявление большую цену.
    Дождь продолжал лить переменным галсом- то сильнее, то слабее, но не переставая. Брюки с наружной стороны были мокрые, низ штанин слегка захватил грязи, что касается остального, жаловаться мне было не на что - благодаря зонтику.
    Дорога вниз кажется бесконечной, возникают неприютные мысли, что ты где-то сбился и,  хотя это представляется невозможным, мысль эта не оставляет вас.
    Наконец, после бесконечного числа несбывшихся ожиданий,  в просвете вы замечаете машины и облегченно вздыхаете.
    Быстро переодеваюсь. Затем набираю в рот воды и начинаю очищать штанины брюк от грязи в моменты, когда дождь прекращается.
    Вскоре дождь начинается и уже идет непрерывно, не переставая.
 
    Между тем, на площадке оживленно. Под одним навесом оживленная собралась группа парней, рыгочущая по-жеребячьи. Это как бы особенное жеребячье племя, похожее на детей. Вы не раз наблюдали, когда дети переполняются эмоциями, связанные с их присутствием в коллективе, и им хочется выразить эмоции, но говорить им не о чем, и они говорят то, что первое приходит им в голову, и радостно смеются, но смеются они ради смеха самого по себе, а не потому, что смешно. Со взрослыми происходит то же самое, как только они оказываются в коллективе, который собрался в данную минуту не для работы, но который, тем не менее, занимается видом работы, который называется отдыхом, и члены коллектива, каждый из них, старательно выполняет свою роль отдыхающего, обязанного что-то говорить,  что угодно, но что подразумевает гриф "веселое", и в ответ каждый ржёт не потому, что смешно, но ржания  самого по себе, демонстрируя тем самым свою причастность к коллективному отдыху. Это состояние по преимуществу виртуальное, состояние,  создание не существующего мира, в котором всё, что ни говорится, имеет не то значение, которое имеет в действительности, но значение, которое ему приписывается, а приписываться ему может какое угодно значение, и т.о. лепится мир как бы известный, но в то же самое время существует эмоциональная свобода от этого мира причинно-следственных отношений, поскольку этот мир теперь вызывает не те эмоции, которые он вызывает по жизни, но эмоции, которые ему приписываются присутствующими. Люди становятся в эти мгновения свободными от реальности, они становятся над нею, реальность принадлежит им, они - её хозяева. Это что-то вроде сна наяву. Всё  происходит всего лишь на словах,  в эти мгновения люди свободны от гнета реальности, и, в качестве свободных от её гнета, они испытывают захватывающее чувство свободы, они то, что называется, совершают полет над землей.
    Под соседним навесом семья занимается сборами, загружая в машину вещи. Третий навес остается свободным. Дождь то прекращается, то припускает снова. Со  стороны шоссе появляются здоровенный парень рядом с тоненькой девушкой, оба  простоволосые и оба нагруженные рюкзаками и прочим. В парне чувствуется сильно развитое чувство собственной ценности. Они не идут под навес. Останавливаются посередине площадки, несмотря на дождь и простоволосость обоих,  и парень начинает ходить вокруг девушки, глядя на что-то в руке. Догадываюсь - он калибрует  компас в навигаторе. Вся стать парня говорит: вот какой я необыкновенный и замечательный. В свою очередь, вид девушки говорит: вот какой он необыкновенный и замечательный. Когда я в следующий раз посмотрел в их сторону, их уже не было. Я представил, как они идут сейчас под дождём по  размытой тропинке и почувствовал, что могу понять парня с его чувством собственной сверхценности, но не могу понять этой простоволосой девушки. Наконец, меня осенило что-то в роде догадки в этом её отношении: ведь мужчина - это сладкая вещь, и вот эта сладость мужчины и заставляет девушку идти простоволосой, мокрой с головы до ног, рядом с любующимся собой мужчиной.
    Потом появились со стороны шоссе еще парень с девушкой, которые, не останавливаясь, скрылись на тропе в сторону Лаго-Наки, на которой их ничего не ждет, кроме дождя, мокрой травы и размытой грязной тропинки с отметинами от скольжения подков лашадей на выходящих скальных породах да их испражнений.
    За рыгочущими парнями приехал рафик, и они уехали. Уехала и машина с семьей из - под второго навеса.
    В короткие мгновения прекращения дождя "стираю" носки, набирая в рот воду и затем выпуская её постепенно на носки. Штанины брюк я уже  кое-как избавил от от основной массы грязи. Кажется, всё, что нужно было сделать, я сделал. Оставалось перекусить - и можно на боковую.
    Раздался шум двигателя машины и протяжный звук клаксона. Я выглянул из машины. В набирающей скорость выехавшей с левой дороги машине сидит мой утренний мужчина и двое парней, встреченных мной на тропинке Лаго-Наки. В окне машины - прощальный взмах руки. Я прощально взмахнул рукой в ответ.
   На площадке остались я, три ростовские машины и умиротворяющий стук капель  дождя о крышу машины.

   
    Поздно вечером с гор спустились парень с девушкой, с растерзанными рюкзаками, с отметинами глины на одежде из-за падений. Видно, стояли где-то неподалеку, у парня из рюкзака, как крылья, торчала простыня полиэтилена, чем напомнил моего таракана с растопыренными крыльями, вылезшего из раскаленного сгоревшего усилителя. Парень спросил,  не едет ли кто наверх Что я ему мог ответить? Наверх никто не ехал.
    До Гузерипля 20 км, из Гузерипля единственная маршрутка отъезжает утром,  в 9.20. Пошептавшись с девушкой, парень снова подошел ко мне: "Вы не отвезете нас за денежку?" Я показал парню на сидевший на правом  колесе кузов. Парень пошел договариваться к  майкопчанам, и майкопчанин отвёз их.
   А вот дальше у читателя, интересующегося психологией, прошу чуть-чуть внимания, надеюсь,  текст этого заслуживает. Существо текста в следующем: герой рассказа всячески пытается себя выгородить, реабилитировать, и подходит к этому вопросу с разных сторон. И, однако, дело для него заканчивается тем, что он ни к чему не приходит, потому что все его попытки убедить себя ни в чем его не убеждают, и - по одной простой причине - по причине того, что у него отсутствует критерий истины. В качестве истинной можно взять любую точку рассуждения и,  установившись на ней, можно оправдать всё, что угодно. Однако это - всего лишь формальный подход, в котором нет действительности. В человеке что-то должно щёлкнуть для того, чтобы он это принял за истину. И когда этот щелчок произошел, его содержание оказалось принадлежащим совершенно другому уровню, тому, что можно назвать натурой героя, которую он уже в своей жизни изменить не сможет, потому что это -  психофизиологическая данность, представленная  как его инстинктивной реальностью, так и той формой, которую приобрела эта его субъективная реальность при столкновении с объективной. Итак...
    И тут на меня напали угрызения совести. Чтобы как-то спастись от них, я принял горделивый вид и заявил самому себе:  "Мне хочется метать громы и молнии против интеллигенции, против этих вполне искусственных существ, которые знают только себя, свой собственный интерес, но при этом говорят о вещах высоких, говорят о морали., тогда как на самом деле,  кроме их автономной жизни, их больше ничто не интересует". Потому что, разумеется, дело было вовсе не в том, что правая сторона кузова лежала на колесе, а в том,, что во мне ничто не шевельнулось, не возникло никакого сочувствия к уставшим, мокрым, замызганным грязью парню и девушке. Мне не нужны были их проблемы. Это они сами создали для себя проблемы, да, пожалуй, небо, а потом эти свои проблемы они принуждают по долгу морали решать других людей. Сколько я живу, столько и помню себя, что вечно чем-то кому-то обязан, вечно что-то должен делать для других. И  постоянно опутан обязательствами со всех сторон, как кандалами, и на себя  не остается времени, ты не живешь. Но  ты и не просто  вечно чем-то кому-то обязан, но внутри себя считаешь, что обязан, и даже сам лезешь к другим со своими обязательствами, хотя тебя об этом никто не просит. Вот это самое главное и есть, что ты сам лезешь, сам надеваешь на себя кандалы, в то время, как другие этого не делают. А потом появляется это: я никому ни чем не обязан, но и никто мне ничем не обязан, так что рассчитывать нужно  только на себя. Вот и рассчитываю, и думаю только о себе. Вспоминаю Молотова в Помяловском, который "правильно устроил свою жизнь" и его слова в результате этого устройства: "Какая скука, господа!" Однако и все эти мысли, и все эти рассуждения - всё это головное, и всё это не спасает от совести. Проблема есть, и ты ощущаешь эту проблему. Но решения проблемы не найдено.
   После небольшого перерыва  меня  напал новый  приступ, но приступ этот оказался сопряжен с противоположным вектором. Меня вдруг разозлило, что для того, чтобы отказать парню с девушкой, мне потребовалось сослаться на дефект в машине. Вот эта трусость - просто отказать, просто сказать "нет" и не почувствовать при этом себя виноватым перед человеком - этого ты не можешь. Ты слышишь нечто от человека и чувствуешь, что ему от тебя что-то нужно - и всё, ты оказываешься привязан к нему, запрограммирован им, ты непроизвольно, независимо от себя начинаешь выполнять чужую тебе программу. Допустим, что я обязан нечто сделать. Но внутри меня, внутри моей натуры совсем другое, внутри стоит ощущение "нет", ощущение "я этого не хочу". То есть получается так, что я этого не хочу, но я это делаю. То есть во мне есть точка, которая говорит мне: "Я это хочу", или: "Я этого не хочу". И не это ли моё собственное хочу или не хочу является единственной истиной, единственным критерием поведения человека. Но у меня эта точка привязана к "обязан" и получается так, что для меня то, что обязан, превращается в моё "хочу", которому я не могу противостоять. И я живу какой-то жизнью, которая никак не связана со мной. Я - как пассажир в вагоне поезда: он видит только то, что предлагает ему проносящийся мимо него и не зависящий от него пейзаж. С одной стороны, я - не деятель, я - всего лишь пассажир, которого влечет его поезд жизни. С другой стороны, я - кукла, марионетка, которую дергают за ниточки, которыми определяется, что именно она может хотеть и что он обязана делать. То же, чего она действительно хочет и что она обязана делать перед самой собой, это остается неведомым ни тем, кто её дергает на ниточку, ни ей самой.
    И, однако, пост фактум,  я отчетливо ощутил самого себя, и ощутил то, чего я, действительный я, хочу делать, и чего не хочу. И за этим обозначилось: не хочу и не буду. То есть получается: если я хочу, то буду, если не хочу, то не буду. А я не хотел. У меня были свои планы, и мне не нужны были ничьи чужие проблемы. То есть я не хотел, и я не хотел себя заставлять. А, может быть, эта мысль явилась потому, что теперь некому было меня заставлять. И тут неожиданно выстрелили одна за другой две мысли. Одна мысль была: "А если бы это были твои дети?" Меня даже удивил этот вопрос, потому что в этом случае вообще вопроса не стояло бы. И следом выстрелила вторая мысль: когда Егору Гайдару доложили, что люди буквально гибнут от голода, он ответил: должны выживать сильнейшие. Погибают же те, кто и должен погибнуть; погибают слабые" Это не цитата, но смысл слов, которые были им сказаны. Когда же у него спросили: "А если бы на месте этих людей были ваши родители?" - он ответил: "Не говорите глупостей".  Тогда чем же я отличаюсь от Гайдара?
    Возникает вопрос: чем же обусловливается "хочу", "не хочу". Этот вопрос был поставлен в прошлом году, когда я ехал из Кисловодска и остановился под мостом минводовской развязки протереть заляпанное мошками переднее стекло. Не успел вытереть стекло, как сзади подлетела машина с перегруженным сверху багажником, из неё вышел парень и попросил бензин. Мол, он проехал мимо АЗС, думал, что обойдется, и теперь у него бензина на дне. У меня в баке оставалось литров 7 бензина на случай, если с газом что-то произойдет, и мне не жалко было этого бензина, но мне жалко было себя и обидно за себя. Я на каждом шагу стараюсь всё рассчитать, чтобы не влететь, и я в жизни своей не помню случая, чтобы кого-то о чем-то просил. А здесь, видите ли, пролетел. Не скажи парень этих слов, всё обернулось бы, скорее всего, по-другому. Но  от этой жалости к себе я сказал, что я на газе, и у меня нет бензина. Потом он попросил, чтобы я довез его напарника до заправки и потом привез назад. Я ответил, что до заправки довезу, но обратно не поеду. Это парня не устроило.
    Потом я ехал до Невинномыска, и до самого Невинномыска не заметил ни одной заправки, и это значит, что если парню кто-то не слил бензина, то он до заправки не доедет. Хотя это, конечно, исключено: на десяток подобных мне найдется один нормальный человек. Вот эта жалость к себе и охранение себя, и - опыт, или собственное уродство, которое состоит в том, что я не могу брать платы за услугу, потому что мне стыдно это делать,  не могу не оплатить услугу, и в результате, если следую простому движению души, всегда оказываюсь в проигрыше. Так что эта жалость к себе - не проявление ли моего собственного уродства, которое обесценивает мои собственные услуги и рассматривает в качестве сверхценных услуги других?  И возникает такая мысль: вот ты делаешь услугу. Насколько допустима услуга, в результате которой ты проигрываешь,  делаешь хуже себе. И тут возникает хитрая мысль: если кто-то нуждается в услуге,  то разве не должен оказывающий услугу не проигрывать, а выигрывать на ней? Но ведь я способен к предоставлению только бесплатных услуг, потому что взять деньги за услугу - противно. Что же тогда остается, если не хочешь проигрывать? - вот это самое и остается - не оказывать услуг.
    Тут я увидел, что все мои оправдания и объяснения, вроде бы правдивые и выстраданные, ни к чему не ведут. Так как к этому времени наступила ночь, не оставалось ничего другого, как залезть в спальный мешок и заснуть.
    Но прежде, чем заснул, передо мной  явился маленький мальчик. И я понял, что когда я говорил с этим парнем, я был тем маленьким мальчиком, который теперь мне явился. И этот маленький мальчик всем своим поведением пытался сказать: пожалуйста, оставьте от меня, пожалуйста, не трогайте меня. Я хочу куда-нибудь спрятаться. Этот маленький мальчик пытался спрятаться от всеведущих глаз, слов, тонов,  безапелляционно принуждающих его что-то делать, и он знал, что от этого безапелляционного принуждения ему никуда не деться. И страх перед этой безапелляционностью, окружающей его, никогда не покидал его. И поэтому когда я указывал парню на кузов, лежащий на колесе, этим  я - маленький мальчик - нервно говорил этому парню: "Ах, пожалуйста, оставьте меня в покое, пожалуйста, не приставайте ко мне, не трогайте меня. Дайте мне отдохнуть".


    На следующее утро вместо неба вокруг было всё то же молоко, сыпал мелкий дождь. Собрал все вещи, запусти двигатель. Спустился майкопчанин звать к чаю. Узнал, что уезжаю. "А мы сейчас выпьем чаю и по погоде отправимся.- сказал майкопчанин. Я недоумевал про себя: по какой погоде?!- но ничего не сказал.
    Машина, кажется, тоже рада была отправиться в путь.  Во всяком случае, она легко, без натуги взяла крутой подъём.

Было раннее утро. На склонах гор еще спал туман. Дорога вела в долину.

     14.07.13 г.