Вызвал нас с Юрой начальник к себе и сказал: "Поедете в Германию, в Хайнц, нужно
разобраться с их претензиями". А для меня нет большего удовольствия, чем
быть туристом за чужой счет, за счет компании. А тут еще в Германию, можно сказать, в сердце или около того, цивилизации. Отправляюсь к культурным немцам и, как истинный дикий азиат, даже с замиранием сердца.
Приехали ночью, устроились, судя по всему, в заводской гостинице какого-то трактирного непрезентабельного типа. Примерно то же, что у нас, никакого отличия, так что у меня ощущение, что я на российской территории. Но я об этом не думаю, я на это не обращаю внимания, и мне кажется, что там, за дверями этой гостиницы, совсем другой, цивилизованный мир и немцы представляются мне этакими особенными существами, осененными цивилизацией. Словом, по российской привычке, я жажду
чуда и желаю полностью насладиться туристической частью моей командировки.
Юра - тот нет. Как я его ни разогреваю, остается равнодушным и скептически поглядывает на меня.
Утром проснулся и первая мысль - что должен выглядеть перед немцами, так что туалету своему придаю сугубое внимание, чем, в конце концов, совершенно вывел Юру из себя, и он лениво
выдавил: "Долго еще тебя ждать"? За завтраком Юра ест, а мне еда - не еда, в моем воображении - вот сейчас, при свете дня, я выйду за порог гостиницы, и вокруг меня
будет чудо.
Вышли за порог гостиницы. Ряд двухэтажных обычных каменных домов. Я говорю себе, что нужно отмечать, как будем идти, нужно запомнить здание гостиницы, потому что иначе я непременно заблужусь, и как я тогда найду гостиницу, если не буду знать, как к ней пройти, к тому же замечаю, что на здании нет никакой вывески, что это гостиница. Пока я таким образом размышляю, оглядываясь по сторонам, и
страдаю, стараясь запомнить место гостиницы, подъехала машина с нашим представителем
в немецкой компании, и так мы оказались в компании.
Пока разбирались с
претензиями немцев, было не до рассуждений. Наконец, ко второй половине
дня все утомились, и Юра предложил продолжить процесс разбирательства
завтра, и так я обнаруживаю себя выходящим из машины напротив дверей гостиницы и
чувствую, что для меня начинается время жизни.
Юра намеревается отправиться в
гостиницу соснуть, но я пытаюсь всеми силами уговорить его ознакомиться с
городом, и это, в конце концов, несмотря на выражение неудовольствия на Юрином
лице, мне удается.
Я соображаю вопрос, который выскажу первому встречному немцу:
"Во ист зе сенча оф сити", но у меня ощущение, что я перепутал немецкие и
английские слова, и мои слова остаются во мне. Мы отправляемся вдоль невзрачной
улице. В конце её обнаруживается большое, покрашенное красной краской, весьма
внушительного вида здание, и я совсем уже готов впасть в восторг, хотя здание,
хотя и внушительного вида, хотя и с Атлантами и головами львов, но нечто
подобное я и у себя в Ростове достаточно
вижу. Правда, поскольку я присутствую на немецкой земле, а она - земля
цивилизованная, я готов забыть о великолепии ростовских зданий в пользу немцев,
и начинаю восхищаться им и хватаюсь за мыльницу, но, как водится, мыльница
забылась в гостинице. Мои восторженные высказывания, наконец, прерываются
Юриным бездушным: "Пойдем, что ли".
Идём дальше, а я продолжаю допытывать Юру: "Центр, где центр города?"
Но дальше вместо центра пошли окраины, и у меня невольно возникает крамольная
мысль, что улица, на которой находится гостиница, это и есть центр.
Вдруг меня пронзило: я не
вижу ни одного дерева.. Правда, до этой самой минуты я не обращал внимания на
то, встречались нам или нет деревья. "Это, значит, у них натура такая, чтобы у
них в городах не было деревьев- сказал я себе -Это, значит, у цивилизованные
принцип такой" Вокруг нас действительно была только серая земля, даже
почти без травяной растительности. Мы оказались на окраине, с редкими сельскими
домишками, вдали виднелись палатки и люди, которых я принял за цыганский табор и
почему-то подумал: "Хорошо, что у нас Хрущёв превратил их в осёдлых". А потом
подумал: "Хотя какая разница - образ жизни их не изменился, разве что у нас
таборы стали оседлыми, а воруют что те, что эти". Но это неполитичная мысль
мелькнула и пропала, потому что другая эмоция стала овладела мной: немецкая земля мне решительно
перестала ввиду этой окраины нравиться.
Впереди виднелся холм. Я подумал,
что если поднимусь на него, увижу пригородные просторы. Но и с холма была та же
унылость: бедная растительность, далеко стоящее одинокое дерево с редкими
листьями, да извивающая речка, не менее уныло выглядещая.
Я обернулся и увидел,
что Юра уходит. Я стал звать его, но он даже не обернулся.
Домой я летел в унылом состоянии. Я был отравлен. Что-то было погребено во мне. Словно
мечта о необыкновенном, некоем чуде оказалась
погребена под серой мертвой землей захудалого немецкого городка .