Шоу

    Вы помните, как этим летом вся Москва была оклеена афишами в связи с предстоящим  патриотическим шоу в Лужниках. Помните массы людей с российскими флагами и без в день шоу, полуистерически настроенных, идущих на стадион, в котором к этому времени стояло наготове пусковое устройство. Эти горящие и в то же самое время бесмыссленные глаза людей, видимо, считающих, что идут на подвиг во славу России. Когда я смотрел на них, мне казалось, что это - те же самые люди, которые ходили с российскими триколорами в момент объявления Россией войны Германии в первую мировую войну. Впрочем, скорее всего, это те же самые люди и есть.
    В афиши я обычно не вчитываюсь, поскольку они мне не по карману, но когда на каждом углу они крикливо бросаются в глаза, то что-то от их содержания, да в вас остаётся. Было там написано, что шоу совершенно бесплатное и направлено на объединение патриотических сил России и братство всех россиян. Мол, придёшь на шоу - значит, тем самым покажешь, что ты патриот и брат. А если не придешь, то тут уж как посмотреть. В смысле, возникает сомнение. Но это всё так только говорится, потому что Лужников на всю Москву, конечно, не хватит. А после слов  по поводу патриотизма  шрифтом уже поменьше содержалась информация относительно конкретных целей и содержания шоу: мол,  покажем все вместе уверенность в силе и надежности конструкторской мысли российских инженеров и разработчиков: на ваших глазах  будет произведено очередное испытание ракеты "Булава", которая должна будет поразить мишень на Камчатке. А  испытания как шоу - это де исключительный случай, так что спешите воспользоваться.  Де следует всем дружно собраться и показать, что ни у кого даже в мыслях нет, что что-то там может взорваться, а, наоборот,  необходимо всем дружно придти, как говорится, в полной уверенности в обратном. Что де на запуске будут присутствовать не только разработчики ракеты, но и делегация от правительства во главе с министром иностранных дел Лавровым. Почему именно Лавров возглавляет делегацию, я не понял. Казалось бы, делегацию должен возглавить министр обороны. Впрочем, если у нас министр обороны - финансист, а его заместитель - баба, ничего не скажу, интересная женщина, а интересным женщинам везде у нас дорога, везде у нас почет, то, конечно, при такой логике и министр иностранных дел может возглавить делегацию, а очередной пробный пуск ракеты превращен в шоу.
    Я, конечно, ни на какое шоу не пошел, а предусмотрительно остался дома, я не дурак: рванет там, и от тебя вместе с твоим патриотизмом одни ошметья останутся, а это не по мне. Так что уж пусть там другие. А мой приятель Фенькин на шоу оказался, хотя, как он говорит, случайно.
     Мы с Фенькиным работаем на заводе в одном цехе. Я работаю слесарем, а он - токарем  И дальше я буду говорить уже о Фенькине.
    Я уже сказал, что он работает токарем. Детали он делает серийные, так что пришла очередная  серия, и через десяток деталей его действия становятся стереотипными: он уже знает, в какое время и что он будет делать, так что сознание в этом процессе у него не участвует, но только глаза и руки. Но, конечно, своё внимание он от процесса работы оторвать, отключиться как-то, как говорится, вырубиться на что-то другое, не может, внимание его привязано к процессу изготовления деталей, хотя этот процесс и является автоматическим,  как бы предсознательным. А сознание его остаётся свободным. И вот пока деталь крутится на станке, а он смотрит на неё и делает что следует, неуправляемые мысли текут в его голове сами собой, независимо от него. Как и откуда берутся его мысли, он не знает, он не только их не выбирает, но, напротив, они его выбирают, и иногда приходящие независимо от него мысли и текущие независимо от него, портят ему настроение. Это привычное ежедневное состояние по 8 часов привело к тому, что и вне станка он, оставаясь сам по себе, снова оказывается в среде своих мыслей, и как бы отделен от собственно окружающей его реальности. Раньше, говорит он, этого не было, или, может быть, он это не замечал, а сейчас это стало как-то навязчиво, то есть он стал задумываться. 
    И в день шоу, как он рассказывает, он пребывал в этом состоянии задумчивости, его мысль крутилась вокруг одного и того же вопроса, кажется, что ходила по кругу, пытаясь что-то решить; но хотя она и ходила по кругу, тем не менее, круги чем-то отличались друг от друга, словно было в этом повторяющемся движении по кругу какое - то поступательное движение, движение от чего-то к чему-то,  и он словно предчувствовал конец этого кружения мысли в очередном вопросе, и он ожидал, какой ответ даст ему мысль. Он думал, вот, например, Рита. Она словно понимающе относилась к нему. То ли понимающе, то ли понимала его, он не мог в этом разобраться, но он чувствовал это. И, несмотря на дружеские отношения с ней, вернее, её к нему, опять же, не то, что дружеские, а словно понимающие,  у него по отношению к ней почему-то не было никаких мыслей. А Рита, конечно, была умна. А он  ударился в Лену, и до такой степени, что женился на ней. И сейчас он думал, что такое Лена и почему он женился на ней. Ему нужно было это определить. Раньше не нужно было, а теперь почему то стало нужно - в смысле, узнать, с кем и почему он живет. И, главное, с кем, потому что почему - это он знал уже давно. Знал, хотя и не задумывался над этим. Между тем, при том, что он уже не один год жил с Леной, он не знал, что она собой представляет. Ну, как человек, что ли.
    И вот он в этом своём состоянии отключки, в смысле, задумчивости, слонялся в этот день по Москве, а мысли крутились и крутились вокруг одного и того же: что такое Лена. Эти мысли его противостояли его фантастическим представлениям о Лене: хотя он и видел её ежедневно, и всячески общался с ней, но с кем он общается, он не мог сказать, потому что, несмотря на что-то, противостоящее ему, ему казалось, что она умнее всех, сильнее всех, словом, обладает всевозможными невозможными качествами. Словом, реальная Лена была для него фантастическим существом, и он этим до недавнего времени удовлетворялся, ему этого было вполне достаточно, как говорится, для жизни. И хотя это была сказка, которую он сам же и сочинил, но, наверное, жизнь в этой сказке его устраивала, и он ничего не собирался в ней менять. Так откуда же и почему у него явились эти мысли: что  такое Лена не в его сказке, а в реальности, как реальный человек. И почему не Рита? Впрочем, с Ритой он быстро расправился, сказав себе: "она не моего размера". Что означали эти слова, он не знал, но ему показалось, что этих слов вполне достаточно для того, чтобы определиться в своём отношении к Рите. Но если Рита не его размера, то, значит, Лена его размера? И он подумал, почему она его размера. И тут он вспомнил; хотя он каждодневно это ощущал, но тут он вспомнил, что Лена нравилась ему вся: нравилась её фигура в целом и по частям. Всегда, когда он видел её, он испытывал сладостное ощущение. Потом ему припомнились её слова, когда он однажды  затормозился: "молодость проходит" - тогда он просто снял свой тормоз, не задумавшись над её словами, а сейчас вдруг подумал, что ей нужна жизнь, что она хочет просто жить. И сейчас, вспоминая свою жизнь с ней, он увидел, что это так, что у неё, конечно, есть разные мысли, но все они направлены на приспособление к жизни, такой, какая она есть, с тем, чтобы сделать эту жизнь удобной и приятной. И тут его пронзило: "да ведь она - простая, простушка" Эта мысль совершенно поразила его. Он о ней сочинял бог знает что, и, получается, на чем всё это держится? - на его чувстве к её телу, такому уютному и домашнему и сладкому, и за этим больше ничего нет. Потом он подумал, что за отношениями между мужчиной и женщиной больше ничего другого и нет, кроме этого отношения тела к телу, кроме "подходящего, точного размера одного тела другому". А это уже был философский вывод, убивающий бессмысленностью любви, за которой стоит, оказывается, это отношение размеров, это инстинктивное отношение.
    Неожиданно закончившееся движение по кругу оказалось убийственным. Он ведь не знал, что человек боится смотреть  реальности прямо в глаза, боится принять её такой, какова она есть, и наслаждаться ею; что для человека убийственна реальность, и что от реальности человек защищается сказками. Уберите сказку - и для человека в реальности того, что удерживало бы его в ней, ничего не остаётся. Ничего, никакого высочайшего, необыкновенного смысла в реальности нет, а есть только актуализировавшийся инстинкт.
    Но у человека есть еще и мысль, разрушающая все и всяческие сказки. И человек не выдерживает мысли. И поэтому он старается не думать. Ведь кому хочется для себя иметь неприятности?! Не думай, живи в выдуманной тобой сказке, живи как получеловек, полуживотное, и будь счастлив.
    Открыть для себя реальность - это не так уж мало, но сейчас он был решительно расстроен, и в этих расстроенных чувствах, не замечая орущей и вопящей толпы с флагами и без, но с обязательными пивными и энергетическими бутылками, влёкся и влёкся ею и её течением был занесен на стадион. Здесь никто не сидел. Стоящая многотысячная орущая истерическая толпа людей с горящими глазами, испытывающая, кажется, такое же чувство, какое, может быть, испытывал Александр Матросов, когда бросался на немецкий дот, приветствовала правительственную делегацию и лично Лаврова.
    Он сел, и крики, нескончаемый гул человеческих голосов убаюкивали его и он почувствовал, что он сладко засыпает, что ему хорошо и уютно.
    "Посмотрите - ка, да он спит" - раздался чей-то не столько негодующий, сколько удивленный голос, который обратил на себя внимание окружающих. "Да он спит" - завопили голоса. "Спросите его, почему он спит?" - сказал дипломатичный Лавров. "Эй, ты, почему спишь?"- затрясли его руки. "Пошли в ж"- огрызнулся он, не приходя в себя. "Он посылает" - восторженно завопила толпа. Лавров удовлетворенно кивнул, и его оставили в покое.
    И так он и проспал всё шоу. Его разбудила относительная тишина, вдруг опустившаяся на него. Когда он открыл глаза, последние ручейки людей, то ли для видимости, то ли по инерции размахивающие флагами, выливались из стадиона. Посреди стадиона стояла обгоревшая пусковая установка.
    Фенькин проспал и кратную речь Лаврова, посвященную славе России, и напряженный предпусковой момент, когда многотысячная толпа замерла в ожидании, и когда   по команде "пуск" ракета обволоклась дымом и пламенем, и медленно и в то же время стремительно ускоряясь начала подниматься, и неудержимый восторженный рев толпы, когда ракета  устремилась в небо. И этот рев стоял до того момента, когда стремительно уменьшающая точка в небе вдруг разлетелась мельчайшими осколками  и на стадион обрушилась недоуменная, похоронная тишина. Вслед за этим поступило бодрое сообщение, что ракета была уничтожена, потому что отклонилась от курса. Но это ничего не значит, взлетела - значит, будет летать! Но настроение, конечно, стало уже не то. Кто-то сакраментально заметил: "хотели, как лучше, а получилось, как всегда" - и получил от окружающих тумаков: все были из без того раздосадованы. И хотя по инерции еще кричали ура, но в криках этих уже чувствовались  выделанность и расстроенность. Кто-то, выходя из стадиона, заметил: "А, может быть, и хорошо, что так получилось". Стоящий с ним человек спросил: "Почему?". Ответом было указание на поунывшую толпу: "А если бы всё получилось, как ты думаешь, во что превратилась бы вся эта толпа?!" И добавил: " Бог Россию хранит. Бог, но не россияне" - "Ладно тебе"- сказал попутчик, и они затерялись в толпе.

    Но оставим наших героев, и попробуем посмотреть на дело с иной стороны. В "Софисте" Платона  применяется приём "подобно тому, как": частное подводится под общее с тем, чтобы затем от общего перейти ко всевозможным частным, соответствующим общему и понимаемым через первичное частное. И даже иначе: берется софист как объект исследования, и начинается поиск его определения через существующие известные общие схемы. Вот небольшой отрывок, иллюстрирующий применяемый Платоном метод:

   
    Чужеземец. Но ведь первым вопросом было: должно ли считать удильщика-рыболова человеком обыкновенным, или же он знаток своего дела?
    Теэтет. Да, таков был первый вопрос.
    Чужеземец. А теперь, Теэтет, сочтем ли мы нашего софиста человеком обыкновенным или же во всех отношениях истинным знатоком?
    Теэтет. Обыкновенным - ни в коем случае. Я ведь понимаю, что ты считаешь: тот, кто носит это имя, должен, во всяком случае, таким и быть.
    Чужеземец. Выходит, нам следует признать его знатоком своего дела.
    Теэтет. Но каким бы это?
    Чужеземец. Или, ради богов, мы не знаем, что один из этих мужей сродни другому?
    Теэтет. Кто кому?
    Чужеземец. Рыболов-удильщик - софисту [6].
    Теэтет. Каким образом?
    Чужеземец. Оба они представляются мне в некотором роде охотниками.
    Теэтет. Но какой охотой занимается другой? Про одного ведь мы говорили.
    Чужеземец. Мы только что разделили всю охоту надвое, отделив ее водную часть от сухопутной.
    Теэтет. Да.
    Чужеземец. И мы рассмотрели всю ту ее часть, которая касается плавающих, сухопутную же оставили без подразделения, сказав, что она многовидна.
    Теэтет. Совершенно верно.
    Чужеземец. Таким образом, до сих пор софист и удильщик-рыболов вместе занимаются приобретающим искусством.
    Теэтет. Это, по крайней мере, правдоподобно.
    Чужеземец. Но они расходятся, начиная с охоты за живыми существами: один идет к морю, рекам и озерам, чтобы охотиться за обитающими в них животными.
    Теэтет. Как же иначе?
    Чужеземец. А другой - к земле и неким другим потокам, к изобильным лугам богатства и юности, покорять обитающие там существа.
    Теэтет. Что ты имеешь в виду?
    Чужеземец. В сухопутной охоте бывают две главные части.
    Теэтет. Какие?
    Чужеземец. Одна - охота за ручными, другая - за дикими животными.
    Теэтет. Разве существует охота за ручными животными?
    Чужеземец. Если только человек ручное животное. Считай, впрочем, как тебе угодно: либо что вообще не существует ручных животных, либо что есть какое-то другое ручное животное, а человек - животное дикое; или, может быть, ты скажешь, что человек - ручное животное, но не признаешь никакой охоты за людьми? Что из всего этого тебе понравится, это ты нам и определи.
    Теэтет. Но я думаю, чужеземец, что мы ручные животные, и утверждаю, что существует охота за людьми.
    Чужеземец. Так разделим же и охоту за ручными животными надвое.
    Теэтет. На каком основании?
    Чужеземец. Да определив разбой, увод в рабство, тиранию и военное искусство - все в целом как одно, а именно как охоту насильственную.
    Теэтет. Прекрасно.
    Чужеземец. С другой стороны, судейское искусство, искусство говорить всенародно и искусство обхождения, также все в целом, определим как некое искусство убеждать.
    Теэтет. Верно.
    Чужеземец. Назовем же два рода искусства убеждать.
    Теэтет. Какие?
    Чужеземец. Один - искусство убеждать в частной беседе, а другой - всенародно.
    Теэтет. Конечно, бывает тот и другой вид.
    Чужеземец. Но в свою очередь частная охота не бывает ли, с одной стороны, требующей вознаграждения, а с другой - приносящей дары?
    Теэтет. Не понимаю.
    Чужеземец. Видно, ты еще не обратил внимания на охоту влюбленных.
    Теэтет. В каком отношении?
    Чужеземец. В том, что за кем влюбленные охотятся, тем они делают подарки.
    Теэтет. Ты говоришь сущую правду.
    Чужеземец. Ну, так пусть этот вид будет называться любовным искусством.
    Теэтет. Уж конечно.
    Чужеземец. А тот вид получения вознаграждения, при котором вступают в общение с кем-либо для того, чтобы ему угодить, и при этом всегда приманкою делают удовольствие, а в награду добиваются единственно лишь пропитания для себя в виде лести, все мы, думаю я, могли бы назвать своего рода искусством услаждающим.
    Теэтет. Да и как не назвать?
    Чужеземец. А когда объявляют, что вступают в общение с другим ради добродетели, но в награду требуют деньги, не справедливо ли назвать этот род получения наград другим именем?
    Теэтет. Конечно!
    Чужеземец. Каким же? Попытайся сказать.
    Теэтет. Да это ясно: мне кажется, что мы дошли до софиста.

    Сравните  схему, приведенную в рассказе, с историей гибели Качиньского. Разве его поездка не представляла собой шоу, которое можно назвать не иначе, как "стремлением выскочить из штанов"? Разве ради поездки он не собрал правящую в Польше верхушку? И разве его требование посадить самолет на военный аэродром не было связано с риском для всех? Разница только в том, что в рассказе катастрофа относится только к ракете. Но в возможности и посадка самолета Кочиньского могла завершиться нормально. В обоих схемах присутствуют надрыв и истеричность, стремление доказать то, чего нет в действительности.

    Другой печальный случай связан с испытанием ракеты "Сатана", когда требовалось запустить ракету к очередной дате, поскольку на министра обороны давили сверху, и министр вынудил разработчиков испытывать ракету. И сам присутствовал на испытаниях. Ракету разнесло, и вместе с ней министра и присутствующих. Такова плата за чьё-то  "нельзя, но очень хочется"

    24.08.10 г.

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"