Наконец, посторонние разошлись, и остались мы,
хоть и не родные, но близкие. Поминаем и вспоминаем. "Рубеныч, в каком это году мы завербовались? -говорю- В 2002,
3?" "В 2004" -"Да, точно, в 2004. Это еще тогда приехал с приисков
Витин свояк, посмотрел на нашу жизнь и говорит: "Ребята, как вы живете? Так, как
вы живете, жить неприлично". Ну, ты можешь говорить какие хочешь слова, а какова
жизнь, так и живем. Витя незадолго перед этим женился. На Варьке.
Роскошнейшая блондинка. Я ей еще тогда говорю: "Варька, зачем тебе Витька,
полюби меня". А она: "Ты любить не умеешь"-"Как это так, говорю, любить не умею.
А ты попробуй"- "А мне и пробовать не надо, я и так знаю" Знает она! "А Витька, значит, умеет?"-"А Витечка умеет"- Ну, раз он умеет, а
я нет, тогда ладно.
Я и говорю, тогда еще приехал Витин свояк со всякими такими словами. Ну, я, по правде, на слова его сперва внимания не обратил, а тут вижу, Витя собирается на три года завербоваться к свояку.
Де дело верное, не станет свояк обманывать. Думаю, ну, дела, не успел еще Варьку как следует распробовать, и на тебе,
"Мальбрук в поход собрался". Я бы так не смог. А Витя вообще был какой-то... в полете. Его не поймешь, а сам он ничего не объяснит. Всё-таки странноватый он был, словно не от мира сего. Я думаю, он и сам себя не понимал. Витает неизвестно где. А тут, вижу, и Рубеныч туда же. Ну, если и Рубеныч
засобирался, тут уже меня взяло любопытство. Свояк обещает не меньше 2 сотен в месяц. Рубеныч говорит: соберу денег, дом отстрою и магазин открою. А мне к этому времени моя работа обрыдла,
сил нет. Противно работать, когда видишь, что с твоей работы кто-то жиреет. Не по мне это. Ненавижу. А тут еще ребята уезжают. И впала мне в голову идея: заработаю, и стану свободным человеком. Ни на какую суку больше во всю
мою жизнь работать не буду,
буду жить на проценты. И так эта идея в меня запала, что решил: точно, еду.
Перед отъездом Витина мать говорит: "Ироды, вы хоть бы в церковь сходили, попросили бога, чтобы он спас
и сохранил вас от всякой напасти, и чтобы вы вернулись живыми и здоровыми. Едут, сами не знают куда, будьте вы неладны,
прости меня, господи". Витя на нас смотрит. Рубеныч говорит:"Что же, это дело хорошее, непременно надо сходить в церковь и попросить бога, чтобы он благословил нас на это дело"
Пошли в церковь. О чем бога Рубеныч просил, тайны большой, я думаю, не
представляет: о том, чтобы свершилась его мечта о доме и магазине. А вот о чем
Витя бога просил, я до сих пор не представляю. О чем он его просил, чего он
хотел, ну, не знаю, и всё тут. И почему то подозреваю, что и Витя этого не знал.
Я же просил бога о том, чтобы он скрепил меня и дал мне силы всё выдержать и
вытерпеть и настоять на своём, и вернуться с деньгами, а не дырявым мешком.
И вот начались эти три года. Я как приехал на прииск со стиснутыми зубами и ненавистью к нему, и с одной единственной мыслью: выдержать, вытерпеть, а деньги привезти домой целыми, так и держался до самого последнего дня, и настолько, что в конце срока и вовсе ожидовел, копейку мне было жалко лишнюю потратить, потому что каждая потраченная копейка для меня виделась минусом моей будущей свободе. А вот Рубеныч молодец. Он
и на прииске
устроился, как у себя дома. Работал водителем, и всё хотел Витю к себе перетащить.
И в конце концов отчаялся настолько, что возопил: "Ну, не хочет он ездить, что
ты хочешь с ним делай. Что я твоей матери скажу, когда вернемся. Ведь я же
обещал ей, что верну тебя ей в целости и сохранности".
Витя всё-таки был
странный. Все деньги, какие ни получал, отсылал на материк, Варьке. Я к тому
времени уже всё на счет Варьки понял, да помалкивал, Витьку было жалко. Всё-таки
был он какой-то воздушный, словно не знал, где находится. Была у него какая-то
точка, Варька, наверное, которая ему светила, и кроме этой точки он больше
ничего не видел. Пришлет она ему письмо, и вот уж он его облизывает, не
расстается с ним, любуется на него, у сердца носит. Да что тут говорить, жил
человек, как во сне. Но всего больше он насмешил аборигенов уже в конце второго
года нашего пребывания на приисках. Вдруг говорит: "Это что, тайга, заполярный
круг, сибирь?" Местные со смеху чуть не упали: дошло, наконец, до человека, где он
находится. Что-то, похоже, в какую-то минуту пробило в Вите на реальность.
Но это была только минута. Снова он был неизвестно где. Рубеныч только руками
всплеснул: "Ну, не хочет он на машине ездить, и всё тут!"
Конечно, наша компания сильно отличалась от местных, и, конечно, мы как приехали чужими, так чужаками и уехали. Да ведь и не затем мы приезжали, чтобы там становиться своими. Но это уже другой разговор, это за скобками.
Что я скажу. Мы сделали своё дело, во всяком случае, я и Рубеныч. Рубеныч обустроил себе дом и открыл в нём магазин. Я, как и планировал, ни на кого не работаю и потихоньку приумножаю свой капитал. А вот Витя... Это нужно было видеть, как его встретила Варя. На лице её было написано разочарование: мол, зачем приехал?
В смысле, денег больше присылать не будет. И самое замечательное, что от денег,
которые Витя ей присылал, ничего не осталось. Жила Варя на широкую ногу, и
все деньги, которые Витя присылал, прожила. Витя, каким бы он ни был, не мог же, в конце концов, не
почувствовать
истинного к себе отношения. Мать Витина Варю другими словами, как только "шлюха",
не называла. А говорить Вите что бы то ни было о Варе плохое было бесполезно, он
этого ничего не слышал, а только расстраивался. Так
ему уже и то старались о ней ничего не говорить, чтобы не убивать его. Ну, и
теперь, когда Витя вернулся, а тех денег, которые от него из приисков приходили, не стало,
отношение к нему стало другое. Тут уже Варька решительно стала смотреть на
сторону.
И однажды Витю нашли в петле. Значит, что-то понял. И не выдержал.
Рубеныч, я скажу так: Мир витиному праху. И пусть там, где он сейчас, ему
будет лучше.
13.04.11 г.