Я - человек бессмысленный. То есть непосредственно-то я, конечно, всё делаю со смыслом, то есть если я что-то делаю, то я могу обычно сказать, почему я это делаю. И с этой точки зрения я, конечно, считаю себя человеком осмысленным, и даже рассуждающим, и даже, в некотором роде, умным. Так что если я вижу глупость с чьей-то стороны, то могу также и объяснить, почему именно это глупость, а не так, чтобы я только чувствовал глупость, а почему это глупость, сказать не мог.
И, однако, вдруг оказалось, что весь смысл моих действий оказывается бессмысленным, а это ведь и означает, что я и сам по себе существо бессмысленное. Как вы полагаете, каково это, вот жить, жить, чувствовать себя вполне человеком, и даже умным человеком,
и вдруг обнаружить собственную бессмысленность. Это всё произошло из-за задавания себе разных вопросов. До этого-то я разные вопросы задавал другим, и мне в голову не приходило, что можно задавать вопросы также и самому себе. Я думаю, что это подобно тому, как это
происходит в сказке - привез жених молодую к себе в дом, показал ей все комнаты, и показал дверь еще в одну комнату, и сказал: "Во все комнаты ты можешь входить, а в эту комнату не входи никогда". Оно - то, конечно, человек любопытен, а уж женщина любопытна вдвойне, а тут жених еще и указал
на предмет любопытства. Ведь не скажи он этих слов, она еще сколько-то времени
проходила бы мимо запертой в комнату двери и не обращала на неё внимания,
просто потому, что ей это не нужно было. И это продолжалось бы до тех пор,
пока она однажды случайно в стотысячный раз механически не дернула бы ручку
двери и не задала бы себе вопроса: а почему, собственно, в эту комнату дверь
всегда закрыта? Жених-то полагал, что его молодая существо разумное, и не станет делать того, что разрушит их брак. То есть закроет на дверь в закрытую комнату глаза. Потому что если человек живет и всем доволен, то, конечно, ст`оит, наверное, закрывать глаза на всё то, что может подорвать его довольство. Если, т.ск., человек со смыслом. Но молодая, судя по всему, к такому смыслу не была готова, опять же, по молодости и неопытности своей, и поддалась искушению змия, и отведала
от запретного яблока познания добра и зла, то есть поддалась своему любопытству и, когда муж
почивал, полезла в карман его кафтана и достала из него связку ключей, в которой был и запретный ключ и, пока муж спал, открыла запретную дверь. И увидела она, что комната наполнена драгоценностями, а драгоценности эти находятся на
отрубленных пальцах, и на руках отрезанных, и поняла она, что её муж - разбойник, и бросилась бежать, и прибежала к родителям и рассказала им о том, что увидела. Тогда люди собрались, пошли в дом разбойника и убили его. И вот подумайте, был смысл в её действиях? А я так скажу, что никакого смысла в её действиях не было, а был лишь один инстинкт, так что спросите её, почему она это сделала, она,
пожалуй, и сочинит вам ответ, но ответ этот будет лишь её придумыванием, её попыткой объяснить свои поступки, а ведь на самом деле, если бы она захотела, или могла сказать правду, то она сказала бы: не знаю, почему я это сделала, но
не сделать это я не могла. Я хочу сказать, что сначала её вело любопытство, а потом сработало её непосредственное социальное сознание, её воспитание в отношении разбойников, и потрясение и страх перед вещью вполне идеальной.
Потому что если бы у неё был ум, и если бы она была верная жена, она аккуратно
заперла бы снова дверь, потихоньку положила ключи на место, и знала бы теперь, чем
занимается её муж, и стала бы его подругой, в смысле, по-нашему, сообщницей, и
не знала бы она, что такое добро и зло, но знала бы лишь то, что полезно.
Вот, скажем, она была влюблена в своего мужа, и была вполне счастлива своей жизнью с ним. А что получила взамен благодаря своим инстинктам? Чистую совесть? Да ведь чистую совесть на хлеб не намажешь. Ведь не намажешь, как вы думаете? Опять же, любила, и свою любовь предала. А когда она в ужасе прибежала домой и рассказывала родителям о том, что увидела, ведь в эту самую минуту она, пожалуй, уже и не любила его,
а ужасалась ему. То есть раньше говорила, что любила,- и тогда что она под этим
подразумевала? - наверное же то, что ей с ним хорошо было. А как увидела
отрезанные конечности, так эта любовь сразу и прошла, испарилась под
воздействием противоположного впечатления, и тот, кого она, как говорила,
любила, сразу же превратился для неё в исчадие ада. Вот ведь как всё быстро, во
мгновение ока происходит.
И что? Есть во всем этом какой-нибудь смысл, я имею
ввиду, для неё лично. Весь смысл, который она получила, только и заключается в
том, что она наложила пятно на самое себя, замарала самое себя, потому что если
ты живешь рядом с другим, то его грязь,
хочешь ты этого или не хочешь, к тебе прилипнет, и ты уже во всю свою жизнь от
неё не отмоешься. И, опять же, кто тебя, после случившегося, возьмёт?
Ведь каждый сообразит, что ты, со своей пендитностью, и у вполне
порядочного человека сумеешь что-нибудь найти и опозорить его, потому что у
тебя, видно, характер такой, в белье грязь искать. А где же вы это видели,
чтобы был человек и не пачкал бельё. На это стирка есть. Постирали бельё - и
опять в чистом ходите. То есть неважно, что вы пачкаете белье, важно, чтобы
бельё было на вас чистое. Потому что бельё и существует для представительства человека.
Одежда представляет человека. А иначе, что же, люди, подобно животным,
ходили бы голыми, потому что в одежде тогда смысла бы не было. Уважали же мужа
молодой, пока она не рассказала, что у него под чистым бельём. И кому она после
этого лучше сделала? Разве что тем не отрезанным пальцам и рукам, которые были
бы отрезаны разбойником у своих жертв. Ну да ведь это не её же собственные
отрезанные пальцы и руки, и ей самой по себе от этого не холодно и не жарко, а,
напротив, именно хорошо, поскольку ими обеспечивается её хорошая жизнь.
Так что ведь вот в чем она, бессмысленность-то, заключается.
Нет, ну, в наше время, конечно, где же вы найдёте такую дуру, которая от богатства-то откажется?! Совсем напротив, мы сегодня существа естественные,
рассуждающие животные, так что и поступки наши животные нам представляются вполне естественными,
то есть отлученными от человеческого понятия добра и зла, так что, как говорится, не пойман - не вор, а если и пойман, так на это суд есть, адвокаты, а если и засудят, то это совсем не означает, что тебя проклинать станут. Скорее совсем напротив, сделают из тебя святого и с твоими портретами, как с иконами, будут выходить на демонстрации: руки прочь, мол, от нашей свободы,
и да здравствуют права человека, в смысле, рассуждающего животного. Возьмите, к примеру, хоть Ходорковского. Ведь герой нашего времени,
потому что разбойник, и святой, потому что сидит.
Ну, это ладно, черт с ними со всеми, современными разбойниками.
Но я-то?! Ведь у меня только того-то и было, что сознание, что я честный человек. Что не украл. Не убил. И даже никому в морду не дал. И я думал, что я прав. И вдруг оказалось, что ничего этого нет. Что это всего лишь инстинкт, и что я не принадлежу себе, а принадлежу своему инстинкту, и инстинкт этот выработан
совсем не мной, а этими самыми кукловодами, этими самыми разбойниками, которые находятся за сценой,
в вилах за высокими заборами, и дергают меня за ниточки, и я подчиняюсь им, "потому что иначе я не могу". Вот и получается, что такое я? Я - это мой инстинкт, и больше ничего, и так и хочется сказать, что всё моё поведение определяется моими генами. Да ведь гены, для того, чтобы оказаться реализованными в реальности в виде инстинктов, должны для этого соответствующую им почву найти. А это значит, что из всего множества генов, которыми я обладаю, реализует себя лишь их какая-то малая часть в соответствии со средой моего
обитания и её свойствами, так что хочу я того или не хочу, а я есть отражение
её, разумеется, с учетом доминирующих во мне генов, потому что ведь существуют не только гены, которые находят себя во внешней среде, но и гены, которые эту внешнюю среду не принимают, сопротивляются ей и стремятся её разрушить как не соответствующую им. То есть тянут в свою сторону, тоже ведь хотят реализоваться, тоже жить хотят.
Так что люди, конечно, разные есть. Но так как я говорю про себя, то я изначально жертва. Моё глубинное внутреннее ощущение - ощущение жертвы. И я именно и ощущаю себя в мире как жертва, и веду себя соответственно. Помните анекдот насчет веревки для повешения и вопрос жертвы: "нам самим принести веревки или вы свои выдадите?" Так вот, я из этих.
Однако это то, что относится к моей натуре. И всё же, с другой стороны, я существо познающее. Так что в качестве существа познающего я кое-что знаю, однако, несмотря на моё знание, применить
знание к делу, чтобы измениться, не могу. И вот тут-то и возник вопрос: почему? Почему, зная нечто, я не могу, не в состоянии ничего изменить в моём поведении? Почему я знаю одно, а делаю совсем другое, и то, что я делаю нечто, противоречащее моему знанию, управляет мной, как рок?
Словом, жена в нынешнюю субботу, после того, как мы скупились на неделю, говорит: "Давай хоть сегодня отдохнём, расслабимся, сходим туда ближе к вечеру на набережную, погуляем." А я и не против. Я только против ожидания, пока она начепурится. Как сядет за это трюмо, пиши, пропало, обо всё забудет,
в том числе и о том, что мы отдохнуть, пойти погулять собирались. Ей уже ничего не нужно.
Сидит, брови по волоску у себя выщипывает, а то ресницы красит. "Ты готова?"- "Сейчас, одну минуту". Эта минута у неё
равна часу. Так что только после того, как я сказал: "К черту, никуда я не пойду" - она вздрогнула и сказала: "Всё, всё я уже готова". И, однако, когда мы выходили,
проворчала: "Вечно не дашь себя привести в порядок. Посмотри на меня, на кого я похожа, что люди скажут. Самому тебе же должно быть неприятно рядом с неухоженной женщиной идти"
Посмотрел я на неё, намазанную, и подумал: "Вот уж, дуры, разрисуют себе рожу,
как у обезьян, и думают, что этим себе
красоты добавили". Однако ничего вслух не сказал.
Доехали мы до центра, спускаемся от рынка вниз, к набережной, и тут на тебе. Стоит громадная очередь. Спрашиваем, что за очередь, и узнаем, что что-то продают, что именно, никто не знает, но - кому что нужно. Какие могут быть вопросы? Устремляемся в конец очереди,
а конец очереди в конце квартала, и, как водится, толчея невообразимая, эта
очередь движется, всё перемешалось, так что мы с женой в конце концов
потеряли друг друга. Щупаю карман - деньги есть. Правда, очередь идет довольно быстро, да
оно ведь как, каждый лезет вперед, и я, разумеется, как все. А на входе
пропускают по нескольку человек. Я зашел, посмотрел, продают какие-то женские
тряпки. Вижу, делать мне здесь нечего, и жена потерялась. Смотрю, в дверь, что
выходит на другую сторону квартала, партизаны просачиваются. Я через эту дверь
вышел. Уже стемнело. Это называется, погуляли. Однако меня поразило
другое, именно то, что произошедшее я воспринимаю как то, что всё так и должно
быть, что всё это в порядке вещей. И еще: полная бессмысленность нашего с
женой стояния в очереди. Нам ничего не нужно было. Мы встали в очередь, словно
были на автомате. Мы хотели отдохнуть, расслабиться, но раздражитель в виде
очереди изменил наше поведение, и это при том, что и наше стояние в очереди, и
результат стояния мной восприняты как то, что так и должно быть. Конечно, задним
числом мы можем оправдать себя словом "а вдруг бы было что-нибудь такое?" И тут я понимаю, что наши действия определялись. не мозгом, а импульсами, ощущениями. В наших действиях не было сознания, не было никакого умственного напряжения и никаких умственных предпосылок. Были эмоции и импульсы. И мне начинает открываться то, что я собой представляю - бесконечное множество всевозможных ощущений, эмоций, за которыми я следую и которыми определяется
всё моё поведение. Но откуда берутся мои эмоции, чем определяются мои ощущения, я не знаю, но я совершенно однозначно реагирую на них определенными действиями. И снова вопрос: почему на данные ощущения, чувства, эмоции я реагирую именно такими действиями, а не другими. И, наконец, а где же во всем этом я сам? И существую ли я сам, или всё моё я исчерпывается этими моими ощущениями и действиями, источник которых мне неизвестен именно потому, что во всю мою жизнь я принимал их как мою естественную реальность, которой я равен и кроме которой во мне ничего нет,
как мою точку отсчета.
И я начинаю думать, что меня как такового не существует, а существует просто нечто, о котором я говорю, что это я, и за которым я однозначно следует. А ведь это как раз и означает, что я, со всеми моими мыслями, существо бессмысленное, потому что если мои действия от меня не зависят и я поступаю так или иначе, потому что иначе поступить не могу, то ведь в таком случае и все мои мысли, по-видимому, тоже не мои мысли, но являются проявлением чего то совсем другого, мной не контролируемого; но ведь мысли мои я
воспринимаю именно как мои мысли, а это означает, что то, что я принимаю за моё, является совсем не моим, а чужим, и я со всеми моими потрохами являюсь для самого себя машиной вполне бессмысленной, поскольку во мне нет ничего моего, и я, подобно обезьяне, бесконечно всю жизнь и в чувствах, и в мыслях, и в действиях, подражаю чему-то другому, стремясь ему соответствовать. Это открытие меня поразило настолько, что в этих мыслях я отправился домой пешком.
Я шел через путепровод. Надо мной чернело небо с яркими белыми сияниями звезд. Полная луна с двумя братьями на ней, один брат несет на себе другого, которого он убил, неподвижно смотрела на меня. И я словно улетел в высокую черноту неба и на мгновение почувствовал себя свободным.
Вставил ключ в замочную скважину, открыл дверь. В коридор падал свет из комнаты. "Дима, ты?"-спросила жена. "Я"- сказал я. "Где
же ты столько времени пропадал?"