Всегда существует вопрос: с чего начать. Во всяком случае, событие для нас
начинается с какого-то определенного пункта. Но, если начать рассказывать
с этого начала, то то, что представляется ясным для меня, будет совершенно
непонятно читателю в силу того, что событие будет выглядеть как не имеющее
предыстории, а, между тем, только через предысторию только и можно понять,
почему событие произошло, потому что всякое событие - это рождение чего-то
нового. С нами происходит множество вещей, которые по своим формальным признакам
могут называться событиями, однако событиями для нас не являются. Поэтому можно
говорить о произошедшем как о событии с уточнением - для чего или для кого
произошедшее является событием. Помимо этого, то, что происходит, может
выступать в качестве события для нас независимо от того, имеет ли оно прямое или
опосредованное отношение к нам или не имеет. Наконец, между происходящим и
событием существует переходный процесс. Событие для нас - это осознание того,
что уже существует в нашем ощущении и в нашем чувстве, и к осознанию чего мы
можем придти. То, что присутствовало и развивалось в нашем чувстве и ощущении,
пребывая, тем не менее, вне нашего сознания потому, что не вырывалось на
поверхность, затормаживалось, блокировалось сознанием, вдруг, неожиданно
все эти чувства прорываются на поверхность в виде слов, и мы ужасаемся нашим
собственным словам, которые, как оказывается, сидят в нас, и вот прорвались на
поверхность, и мы услышали эти слова, бесконтрольно высказанные напряжениями,
которые существуют в нашем бессознательном. В последнее
время отец всё говорил, что хочет съездить в Баку, на свою малую родину. Это
желание отца было нами непонято, и я и мать проходили мимо его слов.
Однако, наконец, это его странное желание стало настолько настойчивым, что,
несмотря на всю абсурдность ехать туда, где у отца не осталось
никого из родственников, мы сдались. Правда, предположительно в Баку,
может быть, ещё жил его племянник, Толик, однако связь с ним давно была
потеряна, так что мы не знали, живет он еще в Баку или уехал, как многие.
Словом, однажды мы поселились в бакинской гостинице. Номер состоял из двух
комнат. В комнате поменьше поселили меня, а в большой жили мать с отцом. Мать с
отцом пропадали в городе, и я оказался предоставлен самому себе, потому что
решительно воспротивился гулять по совершенно чужим и не интересным мне местам
воспоминаний прошлой жизни отца, потому что находился в том возрасте, когда
человек видит только себя и весь его интерес сосредоточен на нём самом.
Оказавшись, таким образом, предоставлен самому себе, я ударился в любимое моё
занятие, очевидно, само по себе не имеющее смысла и мало осознаваемое мною.
Скоро моя комната оказалась завалена всевозможными железками и сооружениями из
них, которые не имели никакого функционального предназначения, но доставляли мне
удовольствие как выражение моей самости. Но вот однажды я прихожу в гостиницу и
вижу в моей комнате выражение моей конструкторской самодеятельности наполовину
разобранным. Я сразу понимаю, кто это сделал. Отец не связывался со мной, но
очевидно, что это он, ни слова ни говоря, разобрал мою конструкцию.
Разрушить то, что я сделал, было всё равно, что отрезать у меня руку или
ногу. "Кому она помешала?"- сказал я, врываясь к родителям, не обращая
внимания на Ларису: отец всё же нашел Толика, а Лариса была его супруга. -
чувствуя, как глаза мои наливаются кровью и я превращаюсь в разъяренного бычка,
который, тем не менее, еще в какой-то мере контролирует себя. Я тогда не
подумал, что отец сломал мою конструкцию потому, что его об этом попросила мать,
но в чувстве у меня это, как видно, сидело, и это чувство волной крови ударило
в голову. Мать сказала: "Не кричи, выйдем". Мы вышли. Руки у меня тряслись. Мы
остановились в нише: "Павел, убери из номера всё, что ты в него натащил"- "А
кому они мешают" - "Это не положено. Веди себя, пожалуйста, как все люди" - И
тут я словно отделился от самого себя. Я
словно что-то понял. "Это ты назло. Это чтобы только сделать мне назло. Глаза
мои тебя бы не видели"- прошипел я. Мать ушла, а я услышал свои слова, и
неожиданно понял, какая бомба во мне взорвалась: взорвалось напряжение,
вызванное вечными запретами матери, её требованиями "вести себя как все", "не
отличаться от всех". Я стоял, ужасался своим словам и в то же время не находил
выхода из западни, в которой существовал. Появилась
Лариса. Я понимал, что она - лицо не заинтересованное, что ей всё равно. Кроме
того, она была симпатичной женщиной, что было немаловажно. "Кому какое дело, что
у меня в комнате- бросился я в атаку. Вот когда мы будем уезжать, тогда я должен
сдать свою комнату в чистом виде. Что, какой закон я нарушаю? В чем я неправ?"
Лицо Ларисы выразило, что она восприняла мою аргументацию, затем оно выразило,
что лично её отношение к правомерности моей аргументации вызывает в ней большие
сомнения.
Я остался один. И вдруг мне представился я
сам, стоящий у окна и безразлично смотрящий на серое Каспийское море, с моим
своеволием, и родителей, которым не нужны лишние проблемы, которые могут быть
связаны с моими железяками. И я понял ситуацию, в которой находился, и я понял и
себя, и родителей. И мне стало до безнадежности скучно моё существование.