Аннотация: ...А может, эта фантасмагория - короткий сон на грани безумия?
Иногда самое лучшее, что можно сделать в праздник - убраться подальше от слишком веселых рож. Просто из человеколюбия, чтобы точно ничего не испортить, хотя, казалось бы, этим-то должно быть все равно.
За спиной грохнул хохот, и Инна дернулась, сдержавшись и не заткнув уши. Слишком шумно, слишком пахнет елкой, слишком... просто слишком. Какого черта они пришли всей толпой? Как было бы легче жить, не опасаясь, что в любую секунду могут на и без того гудящую башку свалиться эти нематериальные засранцы? Жрут, правда, как настоящие, и убирать за собой не будут: у правящих внезапно найдутся дела в своих мирах, у хранящих - новые проблемы, а остальные просто сбегут.
Какой смысл приглашать на ужин, скажем, полубога, если он не способен самолично развеять жирные пятна со скатерти? А таких всемогущих сегодня набралось... раз.. два... шестеро. Упорядочишь мироздание с таким балаганом, как же.
Отвернувшись и воткнув наушники, Инна прижалась лбом к холодному стеклу. Зеркала понимают ее лучше, чем люди или эти призраки несуществующих реальностей. Они умеют лгать, когда нужно, показывать все необходимое или без лишних изысков отражать бледную осунувшуюся хозяйку. Жаль только, что не способны пойти против ее воли - пока она достаточно сильна. И если призраки появились, то, что ж поделать, она сама этого захотела.
Ладонь прижалась к гладкой прозрачной поверхности, за которой проступила непроглядная тьма. В ее глубине искрились далеким холодным светом звезды, похожие на те, что расплескало в небе ее родной планеты. Домой не тянуло, но что-то внутри еще помнило и долгие зимы, и венки из лабазника*, и много-много лет назад умерших родителей, друзей и шапочных знакомых. Одна мысль - и можно шагнуть сквозь зеркало, чтобы вернуться за пару минут до того, как ушла. Или лет за десять до их рождения.
В бесконечной темноте таилась полная вседозволенность, и иногда Инне казалось, что звезды в ней - не шутка Зеркал, а самые настоящие миры. Она, маленькая точка, затерявшаяся на дне бездны, в самом начале времен или же в их конце, смотрит на них из глубин... и ничего не хочет.
Сложно чего-то желать, когда есть все. Можно протянуть руку и взять, но нет желания даже поднимать руки. И все окружение, от старых советских обоев до трескучего лампового телевизора с рогами антенны, просто дань памяти. А может, эта фантасмагория - короткий сон на грани безумия?
По телевизору шло какое-то шоу. Видимо, забавное: за спиной Инны снова засмеялись. Блеклое отражение слишком худой женщины взмахнуло руками-ветками, и обе ее соседки шарахнулись в стороны, перевернув салатницу и пару бокалов. Белое пятно за плечом одной из них зашипело, вызвав очередной приступ хохота.
"Конечно, - с отчетливо ощутимой брезгливостью подумала Инна, зажмуриваясь, чтобы точно не замечать отсветы гирлянды, - что может быть смешнее оливье на бархатной юбке?"
Болела голова. Сверлящая боль сконцентрировалась над правой бровью и гудела, не настолько острая, чтобы заставить забыть о лени и что-то сделать, но навязчивая и беспрерывная. Ощущая злость хозяйки, звякнули колокольчики, но какой-то садист прибавил громкости. Теперь передача громыхала, заглушая все посторонние звуки. Пахло мандаринами, кориандром и сосновыми шишками.
Хотелось кричать.
Когда невидимые часы начали бить полночь, Инна вскочила с пола и пошла к выходу. Она не знала, что будет за дверью, но велика ли разница? Зеркалам виднее, что требуется хранительнице миров, им не нужно ничего говорить вслух. Хватит намека на мысль, и они сами развернут подходящую реальность. Оставалось надеяться, что на этот раз она будет менее издевательской.
Когда она проходила мимо стола, взгляд невольно зацепился за одну из "приглашенных". Тяжеловесная, маленького роста, с глазами без белков и щели зрачка. Она пила кое-что покрепче чая и неотрывно смотрела на Инну. Женщина спешно отвернулась и поймала взгляд ее соседки, человеческой ведьмы с "белой тенью" у плеча. Напротив нее сидел один из бессмертных, светловолосый и малопримечательный мужчина лет сорока, от которого брезгливо отодвинулся русый мальчишка с кошачьими глазами и ловкими руками, покрытыми на пальцах чешуей. Дальше сидели совсем нечеловеческие создания, самое большое из которых макушкой задевало потолок и больше всего напоминало темное желе, смешанное с блестками. Грустная темнокожая женщина с толстой косой, двое детей, уплетающих шоколад, хмурая блондинка с тяжелым взглядом, воительница, не иначе как силком наряженная в платье, кареглазый юноша, она сама...
Инна побежала, оскалившись в страдальческой гримасе. Бесконечный стол и все те, кому никогда не суждено родиться, прожить жизнь по собственному разумению и скончаться - в лучах славы, в позоре или так незаметно, как только возможно. Ее собственные призраки.
***
Комната была пуста. Зеркала вытянулись в арочные окна от пола до прозрачного потолка, пустота сплеталась в привычное рабочее место, а сердце перестало колотиться в безумном ритме. Инна обернулась, чтобы закрыть дверь, и мысленно чертыхнулась: вместе с ней от мешанины смеха, глупых шуток и пьяных поздравлений сбежал еще кое-кто. И его наставлений Инне хотелось слушать меньше всего. Ну... чуть меньше, чем возвращаться.
Сделав вид, что не заметила, она захлопнула тяжелую дверь, тут же начавшую осыпаться щепками, скрывшими зеркальную гладь, и пошла к столу. Там ее дожидалась очередная кукла: неотшлифованное тельце, разобранное на части, с плохо подогнанными шарнирами. Сотни таких же кукол, от самых примитивных до огромных, больше своего роста и куда более изящно проработанных, ждали новенькую в клубящейся за Зеркалами пустоте. Тяжелая, кропотливая работа, не всегда заканчивающаяся хорошо, но всегда заполняющая собственную опустошенность.
Слишком нахальное творение, подождав, когда хозяйка примется полировать еще грубовато обозначенное кукольное лицо, подошло ближе. Инна настороженно глянула через плечо. Удивительно, но и он изменился со дня последней встречи: стал старше, отпустил косу, почти лишившуюся цвета, сменил костюм и перестал быть похожим на колдуна из дремучих времен. Впрочем, мимикрировать он всегда умел.
- Кто на этот раз? - спросил он с любопытством, нависнув над плечом Инны и осторожно потянулся к шероховатому шарниру. Получив по пальцам, только хмыкнул: - Ничего я ей не сделаю. Если ты не попросишь.
- Уйди.
- Мандаринку хочешь? - Честные серые глаза молчаливо выпрашивали снисхождения, и если не знать, кто перед тобой, можно поверить его в добрые намерения. - Я придержал для тебя место за столом.
- Я занята, - раздраженно рыкнула Инна, оттолкнув недоделанную куклу и взяв в руки шарик из папье-маше. - Иди развлекайся с... этой своей.
Колдун не обиделся и только поправил в горловине свитера ворот рубашки. Он смеялся - тихо, про себя, щурясь и собирая у глаз лукавые морщинки, и качал головой.
- Ревность к своему отражению - редкостное извращение.
- По-о-ошел вон! - не выдержав, подскочила на ноги Инна, запустив шаром в языкастого нахала. - Я всем вам дала свободу, так проваливай! И ты, и дружки твои! Вся эта... мишура! Елка, веночки дурацкие! Вы мешаете мне! И не нужно изображать заботу, я не дура, чтобы не суметь отличить ее от желания повыделываться! Хотели бы помочь - просто...
Она саданула по столешнице кулаком и наклонилась, чтобы подобрать закатившийся под стеллаж шарик. Рука нашарила что-то округлое, но совершенно непохожее на грубо склеившиеся слои бумаги. Еще через пару секунд Инна, усевшись на пол, разглядывала маленькое чудо: спелый мандарин на еловой ветке, у плодоножки покрытый тонкими чешуйками, как шишка.
- Ты творишь эту реальность, - отчего-то сдавленно прозвучал голос колдуна, обогнувшего стол и замершего в паре шагов, как у края пропасти. - Не я, не они, - махнул он в сторону гладкого стекла, бывшего дверью, - и даже не Зеркала. Миры справятся сами. А за Зеркалами...
- Люди, войны, миры, придуманные мной и всеми, бывшими до меня. Уходи. Я не хочу закончить, как они: потеряться в выдуманных мирах и сойти с ума. И мне не интересно твое мнение на этот счет, - махнула она рукой, поднимаясь и хромая к столу. От ее старого знакомого пахло елкой, принесенной с мороза, и почти ощутимым сочувствием. Усевшись и закинув ноги на подлокотник кресла, Инна пожала плечами: - Ты не поймешь, потому что не человек. Ты сказка. У тебя нет свободы воли.
- У тебя, в общем-то, тоже нет. Одержимость и творческое безумие, конечно, дело благое, но только при условии, что есть оно и ты, - наклонившись, постучал колдун по ее лбу, - а не оно и удобная физическая оболочка. Даже твои предшественницы между созданием новых Зеркал прыгали между мирами. Просто так, для себя. А ты?
- А я занимаюсь тем, чем должна, и очень даже счастлива. - Сгорбившись над "мандарином", Инна подула на него, пытаясь стряхнуть иллюзию, не смогла и начала счищать шкурку. После первого же движения многострадальный цитрус плюнул ей в лицо кисло-сладким соком. - Чш-штоб тебя... И, черт побери, я еще не настолько двинулась взаперти, чтобы спорить с собственным...
Ладонь, вытирающая лоб и щеку, замерла. Позади никого не было, а изящные арочные окна текли, как воск, застывая причудливыми обойными завитками. Камень под ногами становился затертым паркетом, а стеллаж в углу - кое-где пожелтевшей кособокой елкой, украшенной шариками из папье-маше. В воздухе стоял душок от лежалых мандаринов, а на столе все еще покачивалась пробитая ногтями кукольная голова.
За единственным оставшимся в комнатке окном снег заметал реальность.