- Руки убрраал!!! - Взревел Паша и замахнулся на меня пустой пластиковой бутылкой из-под пива. - Я тебе разрешал туда лезть?!
Я отдёрнул руку от ржавого металлического листа, который от нечего делать ковырял ногтем.
Из кухни донеслась озлобленная брань пашиной жены Марины:
- Чего орёшь?! Человек в гости пришёл, а ты носки свои по всей комнате развесил!
Паша взвился пуще прежнего:
- Я, бл**ь, художник, мне свобода нужна!
- Алкаш ты, а не художник!
- Молчи, пила старая, тебя не спросили!
Хозяева подзабыли обо мне, увлёкшись перепалкой, и я продолжил осматриваться вокруг.
Комнатка была тесной, с низкими деревянными потолками и давно немытыми окнами, через которые едва пробивался жёлтый, какой-то болезненный свет. По углам, на столе, на полках валялись куски железа всех возможных форм и размеров - ржавые подковы, пластины рессор, большие гвозди прямоугольного сечения, шестерни и даже карданный вал трактора.
Я уже бывал у дяди Паши, поэтому семейная перебранка меня не удивляла и не пугала. Марина возмущалась только по привычке, поскольку муж её исправно приносил в дом немалые деньги, которые зарабатывал здесь, в этой мастерской. Попади вы сюда впервые - наверняка не обратили бы никакого внимания ни на металлический ржавый хлам, ни на обшарпанный верстак, ни даже на странный аппарат с двумя клешнями, лежащий на деревянной тумбе. Всё внимание стягивала крупная, больше полуметра в высоту, металлическая однокрылая бабочка, сидящая на столе.
Второе крыло её лежало на диване, и именно из-за него я едва не получил по голове пивной бутылкой.
Когда Бог раздавал таланты, остался один - талант сварщика. Вот тут-то под руку Богу и попался Паша. Я не знаю как ещё объяснить то, как он научился своему искусству. Никто больше не мог так мастерски выбрать текстуру ржавого металла, так соединить вместе бесполезные куски хлама, найдённые на свалке, чтобы получилась птица, лось, аист или собака.
В этот раз должна была родиться бабочка. Чешуйки на её крыле отслаивались от стального листа пластами ржавчины, усики торчали обрезками сталистой проволоки, брюшко, сваренное из металлических полос, было готово только наполовину.
- Нравится? Покупай. -
Пока я разглядывал бабочку, Паша успокоился, и теперь стоял у меня за спиной, вытирая грязные руки тряпкой. Я обернулся.
- Почём?
- За восемьдесят зелёных отдам.
Я промолчал. Пашины работы покупали и за гораздо большие деньги. За валюту. Лошадь, сваренную из гнутых пластин статора старого электродвигателя, забрал какой-то очкастый мужичок за четыреста долларов, ящерица ушла за сумму около сотни, а мелкие фигурки из гаек, болтов и подшипников расходились десятками за доллар-полтора.
Паша докурил сигарету и взял с тумбочки аппарат с клешнями.
- Думаешь, чего покупают? - Будто бы угадал он мои мысли. - Железо - оно живое, потому и покупают. Понимают люди. Человеку не красота нужна, ему жизнь нужна - картину какую-нибудь глянь - там урод нарисован, слепой или одноглазый. И живо нарисован. Такую картину возьмут, а другую - не возьмут, хоть и красивая.
Он взял со стола металлическую плаcтину, выгнутую дугой, и, приложил её к незаконченному брюшку бабочки, поглядел чтобы плотно прилегало.
- Железо живое, как мясо. Если плохо сшить - жизнь пропадает. Я потому дуговую сварку и не люблю, что от неё шрамы на металле остаются. - Он повернулся ко мне, глаза его хитро улыбались. - Шов сварной - тот же шрам, так пусть дугой и газом мосты и фермы варят, перекрытия стальные. Я своих зверей дугой жечь не буду.
Он немного подогнул пластину, потом снова приложил к её месту на скульптуре и, видимо, остался доволен.
- Жечь не буду... - повторил он, потом поднёс аппарат к брюшку бабочки и зажал деталь в клешнях.
- Разряд! - вдруг сказал он, нажимая на рукоять устройства.
Яркая вспышка. Я дёрнулся от неожиданности, когда с резким ударом из-под рук Паши брызнули искры. Бабочка вся вздрогнула, её крыло заколыхалось. Пока искры гасли на полу, я был уверен, что сейчас запищит датчик сердцебиения, и однокрылая бабочка оживёт под руками реаниматолога Паши.
- Как в кино, да? Ха-ха-ха! - Засмеялся паша. - Мы его теряем!
Я ошеломлённо смотрел на сварщика, а он продолжал смеяться, морща шею, почерневшую от солнца и пьянства.
- Ты что, никогда точечной сварки не видел? - Спросил он, потрясая аппаратом. - Смотри, хорошая вещь. Сварочный ток шесть килоампер. И никаких швов.
Вокруг места, где деталь сжимали металлические клешни, образовался заметный тёмный нагар, а сама пластинка прочно приварилась к брюшку бабочки.
Я договорился зайти к паше послезавтра и засобирался домой. Ржавый рисунок крыльев бабочки меня поразил, и я всерьёз был намерен её купить.
Когда я пришёл через два дня, бабочки на столе не было. Окно мастерской было разбито, а Марина на чём свет стоит распекала Пашу. Сам мастер валялся на диване в доску пьяный, и мычал что-то нечленораздельное.
- Что случилось? - Спросил я, входя в дом.-
- Что-что.. Грабанули нас, что не видно что ли? Ночью влезли, сволочи. Окно разбили и влезли.
Окно было действительно разбито, причём так, будто в него швырнули кресло.
- А что забрали?
- А что ты, разберёшь, что у него там в хламе этом было? Он сам не знает, что было - откуда ему знать что забрали?
- Скульптуру украли?
- Да, на столе тут стояла. Какому дурню она нужна - не представляю. Вон, рядом сварочник лежит немецкий, чуть ли не пятьсот баксов стоит, а не взяли. А этот алкаш валялся прямо тут пьяный, ничего сделать не мог. Сейчас бред всякий несёт.
Паша замычал и перевернулся.
- Она среди ночи... я поймать хотел... Б**дь, дала по голове, банки опрокинула, и в окно, к фонарю. В стекло... Темно тут было, а на улице фонарь...
- Женщина влезла в окно?
- Какая нахрен женщина... Эта вот... - Паша показал на стол, где два дня назад стояла бабочка.
- Слушай ты его больше, у него от пьянства ум за разум зашёл. Сама, говорит, улетела. - Марина в сердцах толкнула мужа. Тот уже спал.
Я вышел из пашиного дома и пошёл через двор к машине мимо разбитого окна. Под ногами захрустели осколки стекла и выбитой рамы. Только когда я завёл мотор, до меня дошло, что окно было выбито наружу.