Шульчева-Джарман Ольга Александровна : другие произведения.

Сын весталки главы 8-11

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    - Как знать, как знать... - усмехнулся в бороду Фалассий. - Может быть, все скоро будет иначе... Знаешь, что сказала одна слепая жрица Артемиды в Афинах о двоюродном брате императора Констанция, Юлиане? Который сейчас в Галлии? - "Этот отрок отопрет эллинские храмы", - пропела Ия.
  Глава 8. О МАТРИА ПОТЕСТАС И ПЛЕМЯННИЦАХ АРХИАТРОВ.
  - Почему то, что не позволено женщине, позволено мужчине? Если женщина оскверняет ложе мужа, то она прелюбодействует и подвергается за это тяжкому наказанию по законам, а мужчина, неверный своей жене, остается безнаказанным? Не принимаю такого законодательства, не одобряю такой обычай. Мужчины были законодателями, поэтому и законодательство против женщин, потому и детей отдали во власть отцов, а слабый пол оставлен в небрежении. У Бога не так, но - "чти отца твоего и матерь твою". Смотрите, как равно законоположение! Один Творец у мужчины и женщины, одна персть - оба они, один образ. Один для них закон, одна смерть, одно воскресение. Мы рождаемся от мужчины и женщины - один долг детей по отношению к родителям. Как же ты требуешь целомудрия, а сам не соблюдаешь? Отчего взыскиваешь того, чего не дал? Почему, будучи сам плоть такого же достоинства, не равно законополагаешь?
  Кесарий простер руку к воображаемому сенату. Безупречно уложенные складки тоги заструились по его плечам.
  - А теперь давай им про змия, про змия! - весело сказала Горгония, беря с серебряного подноса сочный оранжевый плод диоспиры1.
  - Если ты думаешь о худшем и будешь говорить, что первой согрешила женщина, то скажу тебе, что согрешил также и Адам. Обоих прельстил змей - ни та не оказалась слабее, ни этот сильнее.
  - Вот-вот!
  - Горгония, не перебивай Александра, пожалуйста, - сказала маленькая синеглазая старушка с темной столе.
  - Но подумай о лучшем! Ведь обоих спасает Христос Своими страданиями! Ради мужчины стал Он плотью? Но также и ради женщины. Ради мужчины умер? Но и женщина смертью Его спасена. От семени Давидова Он называется, чем, может быть, думаешь, почтен мужчина? Но и от Девы рождается - это уже о женщинах! И будут, говорит Бог, двое одной плотью, а одна плоть обладает одинаковым достоинством.
  - Молодец, братик! Так их! - Горгония зааплодировала.
  - Ну что ты, Горгонион2, в самом деле! Доченька, если кто со стороны на тебя посмотрит, подумает, что ты на ипподромы ходишь!
  - Там еще не так шумят, бабушка! - раздался звонкий голосок.
  - Аппиана, тебя никто не спрашивал. Александр, не слушай никого, продолжай, родной. Они все время тебя перебивают.
  - Итак. Я заканчиваю. Хорошо жене почитать Христа в лице мужа, хорошо и мужу не бесчестить Церковь в лице жены.
  - Ох, Александр, ты прямо так и сказал в сенате?!
  - Да, мама. Теперь примут новый закон о праве матери наравне с правом отца. Потестас патриа и потестас матриа.3
  - Да что ты?! - всплеснула руками Нонна. - Какой ты умница, Александр!
  - Мама, он шутит! - рассмеялась Горгония. - И вообще, эту речь Григорий написал.4
  - Ну вот... - расстроено развел руками Кесарий.
  - Сынок, как тебе идет эта тога! - Нонна порывисто обняла его. - Ты такой красивый, высокий, стройный... Ты такой прекрасный ритор! О, как я благодарна Богу за тебя! Я просила у Него лишь одного сыночка, а Он дал мне двух дивных сыновей.
  - И не менее дивную дочь, - рассмеялся Кесарий, нагибаясь к Нонне и целуя ее, а потом - по очереди - Горгонию и Аппиану. - А о внучке я уже и не говорю.
  - Дядя Кесарий, - сказала Аппиана, рассматривающая содержимое изящной золоченой шкатулки, - ты знаешь, что я скоро замуж выхожу?
  - Да, Кесарий, ты не забыл - я уверена, что Григорий писал тебе - мы сговорили Аппиану за Никовула, сына Флавиана? У которого пять дочерей и один сын? У них имение недалеко от нас.
  - Да, да, знаю, - улыбнулся Кесарий. - Долговязый такой. Знаю.
  - Мы приехали под тем предлогом, что Аппиане надо выбрать достойное приданое...ну, ты понял, Кесарий, - сказала Горгония. - Сложно каждый раз что-то врать, даже надоело.
  - Александр, нам так не хватает тебя, что приходится прибегать ко лжи, чтобы видеть тебя хоть изредка, - проговорила Нонна, с нежностью касаясь пальцами лица сына. Ее глаза заблестели.
  - Мама, ну что ты... Как хорошо, что вы приехали! Знаешь, что? Вы купите Аппиане что-нибудь, что ей захочется - это будет подарок от меня, - произнес Кесарий.
  - Нет-нет, Александр!
  - Отчего же нет? Вы посетите рынок, выберете что-нибудь, чего не найдешь в Назианзийской глуши...
  - Я не хочу ходить на Константинопольский рынок, право, Александр, - заспорила Нонна.
  - Вас понесут на крытых носилках. В сопровождении охраны.
  - Аппиане я на рынок идти не позволю, - заявила диаконисса.
  - Бабушка!
  - Нет, я сказала! - Нонна погрозила внучке пальцем.
  - Дядя Кесарий сказал, что я могу выбрать, что хочу, сама. Как же я выберу, если не пойду? - ротик Аппианы скривился, словно она вот-вот готова была расплакаться.
  - Дядя совсем не то имел в виду.
  - Да, Аппиана, пока бабушка с мамой будут на рынке, ты побудешь с Олимпиадой, эта девочка очень приятная, из хорошей семьи...они христиане. Кстати, ее тоже недавно помолвили, так что вам будет о чем поговорить, - примиряюще сказал Кесарий, обращаясь к племяннице. - О нарядах там, украшениях, прическах, косметике...
  - Кесарий! - строго сказала Нонна. - Какая косметика?!
  - Извини, мама, я оговорился. О книгах, о прялках, о молитвах, о покрывалах...
  - Не хочу я к этой зануде Олимпиаде! - заревела Аппиана. - Она только про книжки и говорит. Меня мама засадила с ней прошлый раз, я не знала, куда деться!
  - Очень хорошо, про книжки, замечательно, - сказала Горгония. - Тебе неплохо хотя бы узнать, что такие вещи существуют.
  Аппиана заревела пуще прежнего.
  - Что с тобой? - удивился Кесарий.
  - Она так всегда, не обращай внимания! - бессердечно сказала Горгония.
  - Дитя мое, у тебя все пальцы в крови! - вскричал Кесарий. - Что случилось?
  Он схватил маленькую, как воробышек, девочку, и посадил к себе на колени, вытирая куском полотна кровь с ее ладоней.
  - Эй, Трофим, принеси воды и масла!
  Аппиана, трясясь от рыданий, уткнулась в белоснежную тогу дяди.
  - Святые мученики, что с тобой, дитя мое? - опустилась рядом с ними на колени Нонна.
  - Доигралась! - сказала, сурово покачав головой, Горгония. - Я все ждала, когда же ты о скальпель порежешься...нельзя все без спроса хватать, даже то, что красивое и золотое...
  - Я теперь умру? - спросила девчушка, поднимая на Кесария огромные синие глаза. - Кровь не останавливается!
  - Конечно, ты не умрешь. Я тебя сейчас спасу, - заверил Кесарий, ловко перевязывая ее кисть.
  - Хорошо, что не в глаз, - Нонна покачала головой.
  - Вот и кровь остановилась, значит, точно, не умрешь.
  - Кесарий, что же ты оставляешь острые предметы без присмотра....
  - Я?! - расхохотался Кесарий. - Я оставляю острые предметы без присмотра?!
  - Мама, Аппиане давно не три года. Ей четырнадцать, и она знает, что ножи обычно острые, а иглы - колются. И она сама тайком взяла его шкатулку с инструментами, - сказала Горгония.
  - Это не шкатулка. В шкатулке серьги хранят с браслетами, - отозвался недовольно Кесарий.
  - Хорошо, Кесарий, ларец, ящик, как угодно! Ты даже не заметил, что я за тебя заступаюсь.
  - Спасибо, сестрица... Ну как, Аппиана, уже не больно? Не страшно?
  Он несколько раз качнул ее на коленях. Аппиана весело взвизгнула и рассмеялась, махая перевязанной рукой, как крылом.
  - Вот ты уже и смеешься! - воскликнула Горгония, целуя дочь.
  - Мама, я хочу спеть ту самую песенку, что меня вчера дядя научил, - заявила девочка. - В знак благодарности ему, - с важностью добавила она. - Можешь мне на кифаре подыграть?
  - О, сестрица, ты еще не забыла, как на ней играть? - удивился Кесарий. Трофим, незаметно прошмыгнувший за их спинами, подал довольной Горгонии кифару. Она тронула струны, и Аппиана, зажмурив глаза, запела нежным, детским голосом по-латыни:
  - Dianae sumus in fide
  puellae et pueri integri:
  Dianam pueri integri
  puellaeque canamus.5
  Горгония перестала аккомпанировать где-то на второй строчке, но Аппиана, не видя лицо матери, продолжала:
  - o Latonia, maximi
  magna progenies Iovis,
  quam mater prope Delliam
  deposivit olivam...
  tu Lucina dolentibus
  Iuno dicta puerperis,
  tu potens Trivia et notho es
  dicta lumine Luna ...6
  - Аппианочка, какая хорошая песенка, - проговорила Нонна, с умилением глядя на внучку и не замечая страшные знаки, которые ее дочь делал Аппиане. - А что же ты перестала играть, Горгонион? Красиво, когда под музыку поют.
  - У сестрицы рука болит, - сказал невозмутимо Кесарий, и, деловито забрав кифару, ударил по струнам, и они с племянницей закончили хором:
  - Sis quocumque tibi placet
  sancta nomine, Romulique,
  antique ut solita es, bona
  sospites ope gentem.7
  - Я вот, жаль, не знаю латинского... - вздохнула диаконисса. Горгония испепеляющим взглядом смотрела на брата. Аппиана открыла глаза и бросилась бабушке в объятия.
  - Тут про девственниц каких-то, которые божественные песни поют, да, Кесарий? - спросила Нонна. - Я ведь кое-какие слова все-таки знаю, не просто так за твоим отцом почти полвека замужем провела. Тут вот и про внуков Ромула, то есть про римлян, то есть нас. Очень патриотичная песня, ничего, что на латинском.
  - Правда, тебе нравится? Это меня дядя Кесарий вчера весь день учил. Я дедушке Григорию спою, он же латинский знает. Или в церкви спою. У меня хорошо получается. Дядя Рира может мне подыграть на кифаре.
  - Нет!!! - хором воскликнули Горгония и Кесарий.
  - Не надо петь эту песенку дедушке, Аппиана, - мягко сказал Нонна. - Расскажешь ему псалом какой-нибудь... покороче. Пойдем, разберем мое рукоделие...
  Она взяла внучку за руку и увела.
  - Зачем ты ее стихам Катулла научил? - прошипела Горгония, наступая брату на ногу.
  - А хорошая песенка, правда? - улыбнулся Кесарий.
  - Она вот эту вот хорошую песенку деду споет, и тот ее убьет! Ты понимаешь вообще, что делаешь? - закричала Горгония, замахиваясь на Кесария.
  - Пусть девочка развивается, - отвечал молодой сенатор, отодвигаясь от старшей сестры. - А для деда ей нечего петь песенки. Да и он забыл латинский язык уже, наверное. Надо бы его снова в Британский легион послать, вспомнить молодость, я бы оплатил путешествие из собственных сбережений.
  - Ничего он не забыл, - махнула рукой Горгония, - Молодость в Британском легионе не забывается. Вот как споет она ему - "Под любым из имен твоих будь, Диана, священна нам!" и все, он ее убьет за нечестие по закону Моисееву! Покалечит! Она же глупая, не сообразит, что это гимн Диане и его не надо петь для того, чтобы порадовать дедушку-епископа!
  - Я все соображаю! - раздался возмущенный голосок вернувшейся Аппианы. - И я не собиралась дедушке это петь. Я нарочно... нарочно это сказала, чтобы вас всех напугать. Я же понимаю, что дедушка латинский знает.
  - Аппианочка, лучше спой греческую песенку, которой я тебя учила! - следом за внучкой спешила маленькая диаконисса. - Спой, родная! А дядя и тетя подпоют, я их тоже этой песенке в детстве научила.
  - Да, Горгонион, точно, давай, сыграй! - Кесарий весело передал сестре кифару. - А то я не очень хорошо с ней управляюсь.
  - Хоть в чем-то ты не одарен, и это признаешь, - хмыкнула Горгония, взяла кифару и запела низким грудным голосом, в котором потонул тоненький голос Аппианы:
  - Стремя коней неседланных,8
  Птичье крыло свободное,
  Столион полон адаон,
  Птерон орнисон апланон,
  Парус надежный юношей,
  Пастырь и Царь детей Твоих...
  Кесарий слушал, подперев голову рукой. Нонна с надеждой смотрела на него, глаза ее были полны слез. Вдруг он выпрямился, и присоединил свой сильный голос к голосу сестры:
  - Столион полон адаон,
  Птерон орнисон апланон,
  Пастырь и Царь детей Твоих
  Сам собери
  Чад Твоих
  Петь Тебе
  Энин агиос,
  Гимнин адолос,
  Устами чистыми,
  Христа,
  Детей вождя...
  Нонна смотрела на своих поющих детей и улыбалась, и плакала.
  +++
  - Я так рад видеть тебя, Горги! Рад видеть всех вас! Такая счастливая неожиданность! Но скажи - как вам удалось выбраться из пещеры нашего домашнего Киклопа?
  - Ничего нового, брат мой. Надо было только найти подходящего барана... Все старо, все уже выдумано до нас, - Горгония уютно устроилась на низенькой кушетке среди подушек, с огромной гроздью черного винограда в руке.
  - И кто же был бараном, моя хитроумная сестра? Неужели ... я даже боюсь помыслить ...
  - Ну, конечно, Аппиан, - улыбнулась в ночном полумраке Горгония брату. На ней, как обычно, не было никаких украшений, кроме золотых сережек с зеленоватым нефритом. Она откинула тяжелое покрывало на плечи, позволяя густым, уже тронутым сединой волосам, литься, словно струям ливня. Весенние звезды подмигивали с лилового неба.
  - Аппиан! Многострадальный супруг твой! - воскликнул Кесарий, словно актер из трагедии, незаметно отщипывая виноградины от грозди сестры.
  - Тише, мама спит уже ... или молится, - дернула Горгония брата за край тоги, одновременно убирая виноград вне пределов его досягаемости, и неожиданно спросила: - Слушай, как я понимаю, ты так прямо в тоге и спишь?
  - Нет, спать в ней нельзя никак - сомнется, - серьезно возразил Кесарий.
  - Ах, вот как! Я и не подумала. Прости. Тогда, конечно, никак нельзя в ней спать.
  - Все дело в складках - они должны правильно лежать. Иначе будет, как мешок... ну, как наш папаша носит.
  - Да, на нем она совсем по-другому смотрится...я даже сначала подумала, что у тебя не тога, а что-то другое... При всем том, что у вас фигуры схожие... Покажись-ка еще! Привстань! Движение способствует перемещению онков! - подтолкнула его Горгония.
  Кесарий с легкостью вскочил на ноги, прошелся по зале.
  - Это у него, а не у меня, не тога, а что-то другое. Видишь? Здесь складок с полсотни.
  Горгония неожиданно проворно для своей комплекции почтенной провинциальной матроны выбралась из подушек, босиком ступила на лидийский ковер и подошла к брату сзади. Статная, высокая, так не похожая на маленькую Нонну, она была всего на полголовы ниже брата. Сложив руки на груди, она со знанием дела осматривала тогу Кесария. Тот весело улыбался, глядя на сестру.
  - Так-так...и этот оставшийся хвост закрепляется не сзади, как у папаши...а подгибается на угол...и потом вперед... понятно! А он ее носит, как полотенце после бани. Да, тебе она идет, - резюмировала Горгония, и добавила то ли насмешливо, то ли нежно: - Прямо не младший брат, а один из братьев Гракхов.
  - Носить тогу - целое искусство. В прямом и переносном смысле.
  - Это у тебя наследственное - любовь к тогам, речам и политике. У меня одно из самых ранних воспоминаний детства - папа выступает перед гостями по поводу кесарского налога. Вы с отцом так похожи...
  - Ты нарочно это говоришь, Горги, чтобы меня поддразнить. Но я, как философ, не обращаю внимания на такие вещи. Лучше расскажи, моя Лисистрата, как ты обхитрила Аппиана?
  Горгония положила виноград на серебряное блюдо, ополоснула руки в чаше для умывания, на которой были изображены купающиеся нимфы, проказливо поглядывающие по сторонам.
  - Собственно, все было очень невинно, - начала Горгония. - Как хорошо все-таки, что наш папаша мне более не господин! Помню, я дни считала до свадьбы - начиная с помолвки, за три года. У меня особый календарик был. И молилась за Аппиана три раза в день. Чтоб не умер. А то папаша мигом бы меня спровадил в диакониссы, чтобы все было, как у людей и не хуже...Но о чем это я?
  - О многострадальном Аппиане, сестра моя. Чем вы его опоили?
  - Скажешь тоже - опоили... Это по твоей части, медицинско-политической. Мы поступили, как слабые женщины, лишенные прав в вашем мужском мире и призванные пребывать у вас, мужчин, в послушании. И если глава семьи решил, что Аппиане надо купить приданное в Новом Риме, то как мы могли ослушаться!
  - Так это идея Аппианы?! - воскликнул потрясенный дядя.
  - Этими своими словами ты премного и несказанно обижаешь меня, брат мой, - горько вздохнула Горгония, подвигаясь ближе к очагу. Дрова весело потрескивали, из курильницы на мраморном полу поднималась тонкая струйка благовонного курения. - Идея моя. Естественно. Аппиане еще рановато иметь идеи.
  Кесарий рассмеялся, откидываясь на подушки.
  - Аппиана, к твоему сведению, только реветь и может. Чем она и занималась около недели, потому что ее подружка, Молпадия, ездила с родителями в Новый Рим и там ей всего всякого накупили, а свадьба у нее только через три года - позже, чем у Аппианки - только помысли, какое горе, сам прослезишься.
  - Девочка плакала целую неделю, прежде чем Аппиан позволил ей такую невинную забаву? - вытирая слезы от смеха, проговорил Кесарий. - Он стал значительнее более суровым, по сравнению с тем, каким я его знал.
  - Ошибаешься. Он только через неделю заметил, что с дочерью что-то не то.
  Горгония наморщила свой лоб и проговорила задумчиво и величаво:
  - "Горгония, с нашей девочкой что-то не так. Ты заметила?", - тут она накинула по самые глаза покрывало, до этого лежавшее на ее плечах, сложила руки перед грудью и тоненьким голоском ответила: - "Да, муж мой". "Я не люблю потакать девичьим капризам...", - продолжила она опять с деланной суровостью... и это дальнее путешествие, я понимаю..." - "Очень дальнее, Аппиан, очень!" - "Но я все-таки решил позволить ей съездить перед свадьбой в Новый Рим. Я знаю, ты будешь против, но я должен настоять." - "О, Аппиан, это такая дальняя дорога!" - "Горгония, это твоя единственная дочь. Ты должна понимать, что свадьба бывает один раз в жизни." - "Да, супруг мой...Но я так боюсь! Где нам остановиться в Константинополе? Я так не люблю эти столицы!" - "О вас может позаботиться твой брат". - "Кесарий?" - "Конечно! Он же придворный врач". - "И член сената". - "Именно. Как ты могла о нем забыть? Ах, вы, женщины, такие легкомысленные, такие глупенькие!" - "И правда, как я могла о нем забыть! Какой ты умница, Аппиан! Чмок-чмок-чмок! Но..." - "Что?" - "Не сердись, Аппиан, но я не поеду без тебя". - "Но я занят, эта кесарева подать занимает у меня весь досуг! Поезжайте вместе с твоей мамой!" - "С мамой? Но отец будет против!" - "Я поговорю с ним, Горгония. Иди на свою половину, порадуй Аппиану и начинайте готовиться в дорогу".
  Горгония весело отбросила назад черные кудри и снова принялась за виноград. Кесарий, нежно глядя на сестру, сказал с укором:
  - И не стыдно тебе, Горги? Так издеваться над бедным супругом? Иногда, глядя на тебя, я думаю, что неспроста древние мужи отобрали у вас власть и заперли вас в гинекее. В этом есть разумное зерно.
  - А вот в Спарте не запирали, - сказала Горгония. - И вообще, после твоей речи тебе нельзя уже идти на попятный.
  - Да уж, - добродушно сказал ее брат, протягивая ей чашу с вином. - Куда нам тут до Спарты.
  - Если бы Аппиан был умный... как ты или Григорий...то он сам бы отпустил нас к тебе в гости, понимая, что я скучаю по брату. Но вы, мужчины, порой бываете такие непонятливые! - Горгония взяла его за руку. - Особенно когда речь идет о каком-нибудь добром деле. Маме тоже надо целую речь готовить перед отцом, чтобы он разрешил ей послать еду или одежду тем или другим беднякам. Все-то ему подробно расскажи, да объясни, да про всех выясни. Но если видно, что люди бедствуют, зачем выяснять и говорить, что церковная казна под его личной ответственностью. Ну не хочешь из церковной, дай из своей, в конце концов, не обеднеешь, а из-за этих проволочек чьи-то дети спать голодными лягут, а Христос так делать не учил.
  - Горги, возьми, пожалуйста, у меня денег и передай потом маме - пусть у нее будут свои... ну, понимаешь, которыми она сможет распоряжаться, как хочет...мало ли, срочно кому-то помочь, - неожиданно сказал Кесарий.
  Горгония несколько мгновений изумленно глядела на него, потом обняла и расцеловала:
  - Кесарий! Ты совсем не изменился! Как хорошо! Какой ты...Новый Рим тебя не испортил!
  - Ну что ты, что ты! - весело сказал он в ответ, тоже поцеловав ее. - Отчего это он должен меня портить? Наоборот, здесь я могу проявить все свои наилучшие качества. Кстати, наш многоученый брат наверняка написал об этом в якобы моем очередном письме отцу. Давай я подпишу его, и покончим с этим неприятным делом.
  - Вот оно, ношу у сердца, - Горгония протянула ему пергамен. - Быстрее подписывай. Нечего читать.
  Она взяла со столика пригоршню фисташек.
  - Нет, я обязательно прочту. Ты знаешь, сестрица, на государственной службе я взял себе за правило не подписывать бумаги, не читая.
  - Подумать только, как летит время, - проговорила Горгония сокрушенно. - Когда ты был вот такого росточка, - она показала на стоящую на полу чашу с нимфами, - и я тебя сажала на горшок, кто бы мог подумать, что ты возьмешь себе за правило не подписывать бумаги, не читая!
  - Горги! - добродушно ответил Кесарий, пробегая письмо глазами, - Я знаю, что, если судьба послала мне старшую сестру, я обречен вовремя и не вовремя слушать про этот проклятый горшок. Я почти смирился с этим - не буду хвастлив чрезмерно, говоря, что до конца. Но я пытаюсь вести философскую жизнь...Так что ты напрасно пытаешься вывести меня из состояния атараксии... или что там у меня...Стой, а это что такое? - возмущенно вскричал он.
  - Где? - испугалась сестра.
  - Вот! Слушай! "Император нуждается в моих услугах теперь более, чем когда бы то ни было...Падеж среди овец - тринадцать голов, из них маток - семь, падеж среди коз - двадцать голов, в том числе выкидышей у коз и овец семнадцать, у жеребых кобыл - четыре. От куриной моровой язвы поголовье кур уменьшилось на тридцать одну..."
  Горгония хохотала, вытирая слезы покрывалом.
  - Он что думает, ваш Григорий - я тут кем, гиппиатром в Новом Риме служу при дворе?! Коновалом?!
  - Ой, нет...Кесарий, нет! - задыхалась Горгония от смеха. - Это все кесарская подать, будь она неладна! Григорий не нарочно! Он так запутался и переутомился с этой податью, что стал подсчеты на той же табличке проводить, на котором писал твое письмо! Как хорошо, что ты взял себе за правило...
  - Дети! Уже далеко за полночь! Вы еще и не думали молиться! Горгония! Надень покрывало, ты не у себя дома! Кесарий! Как тебя, все-таки, испортила твоя придворная жизнь!
  Нонна незаметно вошла в залу и теперь с укором стояла перед ними, закутанная с ног до головы в свое темное покрывало диакониссы. Судя по всему, она не ложилась спать, а проводила ночное время в молитве, когда до нее донесся шумный разговор ее взрослых детей.
  - Вот она, матриа потестас! - воскликнул Кесарий, вставая и обнимая Нонну. - Пойдем, мама, посидишь с нами!
  - Не хочу, Кесарий, я сердита! - пытаясь казаться строгой, проговорила она, но сын подхватил ее на руки и отнес к очагу, усадив между собой и Горгонией на кушетку.
  - Не сердись, мама, мы тебя очень любим, - проговорила Горгония, и сестра с братом поцеловали Нонну в щеки с двух сторон одновременно, а потом стали покрывать поцелуями ее руки.
  - Дети... - прослезилась диаконисса. - Какие вы у меня хорошие...Кесарий, а ты теперь никогда уже не молишься? - умоляюще спросила она, взяв сына за руку. - Ты же обещал мне! А Евангелие читаешь? Тоже перестал?
  - Мама, как так не молюсь, как так не читаю! - рассмеялся Кесарий.
  - Сегодня читал? Нет, скажи мне?
  - Нет, еще пока нет. Но я прочту. Еще есть время.
  - Он прочтет, мама.
  - Вот видишь... За суетой ты забываешь о главном...Ты хоть крестишь себя перед сном?
  Она благоговейно начертила на его груди крест.
  - Видишь, я даже "ихтюс" ношу, - сказал Кесарий, показывая маленькую серебряную рыбку на шее. - Не совсем еще отпал от Христа в этом Вавилоне. - И в день солнца в церковь хожу. Иногда, - добавил он тише.
  - Погоди-ка, кто это там бродит... - Горгония зорко пронзила взглядом тьму галереи. - Аппиана! Быстро в кровать!
  - Я хотела попить...- раздался знакомый плаксивый голос.
  - Ну-ка подойди сюда... Открой рот... Не попить, а запить...Это же надо - так объесться пастилы! Утащила, поди, корзинку целую в комнату... Зубы все почернеют и выпадут. Кесарий, скажи.
  - Да, мама права, Аппиана. Сладости вредны для зубов.
  - Помнишь, как ты ревела, когда зуб заболел? Забыла?
  - А дядя Кесарий меня вылечит, если у меня здесь зуб заболит, - с вызовом сказала Аппиана, незаметно отрывая от винограда веточку.
  - Несомненно. Он просто вырвет его клещами. И все. Нет зуба - нечему болеть. Кесарий, скажи.
  - Аппиана, мама права.
  - Александр, скажи ей строго! Она совсем разбаловалась. Аппиан ей все разрешает.
  - Аппиана, сейчас возьму свои лучшие клещи и пойдем рвать тебе зубы через один, если будешь есть пастилу корзинами на ночь! - Кесарий слегка дернул племянницу за нос, она расхохоталась, прячась за его плечом от матери. Он усадил ее к себе на колени.
  - Бедная моя племянница... как тебя строго воспитывают, на женской половине... переезжай ко мне жить? - предложил он.
  - Да, Кесарий, возьми, возьми ее к себе пожить. Через неделю взвоешь, сам запросишь, чтобы мы ее забрали.
  - Дядя не запросит, чтобы вы меня забрали! - воскликнула Аппиана, обнимая Кесария за шею. - Он никогда не запросит.
  - Подумай сама, Аппиана - когда дяде Кесарию тобой заниматься? У него каждый день дела в сенате...и ведение больных... и еще множество дел! - покачала укоризненно головой Нонна.
  - А он возьмет меня с собой в сенат. Я там буду тихо. Правда, дядя, возьми меня?
  - Конечно, возьму. Если только бабушка разрешит.
  - Отлично! - воскликнула Горгония. - Будет два сенатора в семье. Дедушка Григорий сойдет с ума окончательно. Кесарий, забирай ее. Аппиан все равно не заметит.
  - Аппиан, как и ты, Александр, раз в месяц поговорит с дочкой, наговорит глупостей, поцелует, даст сладостей наесться, а потом не интересуется, - с горечью проговорила Нонна. - Я надеялась, что хотя бы ты, Александр, проявишь в отношении ее строгость, как подобает мужчине в семье, но...
  - ...но ты такой же, как папа! - радостно заключила Аппиана, целуя дядю в щеку.
  - Для строгости там у вас дедушка есть, - заметил Кесарий. - И Григорий, - тут он расхохотался первым.
  - С дядей Григорием скучно, - сказала Аппиана. - Он все время или стихи читает, или спрашивает меня, что я выучила на последнем уроке.
  - А поскольку мы уже давно отказались травмировать девочку уроками, то сказать ей нечего и беседа не клеится, - безжалостно добавила Горгония. - А последний раз он хотел научить ее писать письма красивым слогом. Она умно так кивала, глазками хлопала, он дал ей задание письмо написать на тему... На какую, дочь моя?
  - Похвала дружбе, - недовольно буркнула Аппиана.
  - Бедный, он как увидел, как она пишет, сразу так приумолк...Наверно, спрашивал себя, перед кем он бисер целый час метал.
  - Горгония, ты очень строга к ребенку, - заметил Кесарий. - Как можно требовать столь многого, тем более от девочки?
  - Даже от девочки, брат мой, даже от девочки, можно требовать, чтобы она, особенно пройдя с грехом пополам грамматику, писала слово "филиа"9 не с буквой "эта", а с буквой "альфа", как все обычные люди!
  Кесарий задумался. На Аппиану жалко было смотреть. Внезапно лицо его просветлело, и он сказал:
  - Так это на ионийском наречии. Ничего страшного. Тем более, Аппиане никогда не придется письма писать. Слава Богу, рабы есть для этого.
  - Да, действительно, - сказала Горгония. - Рабы. Как я могла забыть.
  - Ах, Александр, о письмах - ты подписал письмо...ну, то самое... что Григорий сочинил? - спросила, борясь с укорами совести, Нонна.
  - Слава святым мученикам - нет! - воскликнул Кесарий.
  - Я потом тебе все объясню, мама. Без Аппианы, - быстро шепнула Горгония в ухо Нонне.
  - Мама, а что, Григорий очень занят хлопотами с имением? - спросил Кесарий. - Отец все переложил на его плечи?
  - Не совсем... но Григорий ведь еще и помогает ему, как пресвитер, по делам церкви...Он просто не успевает...
  - Дело в ином, Кесарий, - вмешалась Горгония, - Он слишком мягкий. Рабы его не бояться. А знаешь, как это у них - не бояться, значит, не уважают и не работают. О совести у большинства из них говорить не приходится, - добавила она.
  - А ты не могла бы устроить так, чтобы брат встретился с Аппианом? Пригласить Григория к вам в гости? Завести беседу о хозяйственных делах, об этой злополучной кесарской подати? - предложил Кесарий сестре.
  - Ох, не думай, что мы такие уж глупые там, в Назианзе! Все уже было устроено. Аппиан навести у нас-то порядок не может, какой из него советник. Но тем не менее. Посидели, поговорили, Григорий прочитал свои стихи про свою тяжелую жизнь...
  - Новые?
  - Новые, новые! Тема сия воистину глубока и необъятна.
  - Горгония, прочти-ка, у тебя память лучше моей, Александр, наверное, хочет послушать, - заторопилась Нонна.
  - Сейчас...Как там...Ах, да:
  Непрестанные и тяжкие заботы,
  Снедая душу и тело ночью и днем,
  С неба низводят меня к земле - матери моей.
  Прежде всего, управлять рабами - это поистине пагубная
  Сеть. Строгих господ они всегда ненавидят,
  А благочестивых попирают бесстыдно. Ни к злым
  Они не снисходительны, ни добрым не покорны. Но против тех и других
  Дышат безумным гневом. Кроме того,
  Надо заботиться об имуществе, и кесарево бремя на плечах
  Всегда иметь, перенося сильные угрозы сборщика податей...
  Надо присутствовать среди криков многолюдных собраний
  И возле высоких тронов,
  На которых решаются споры между людьми;
  Переносить шумные возражения противников
  Или законно претерпевать скорби в запутанных сетях.
  Таково это бремя, таков этот труд!10
  - Замечательно! - искренне воскликнул Кесарий. - Как всегда, несравненно! Страшно даже представить, что случилось бы, если при нашем почтенном родителе кто-то из рабов вздумал "подышать безумным гневом" на хозяина. Мама, - обратился он к Нонне, - а нельзя ли отца как-то подключить...рабов припугнуть? Он же, бедняга, вовек налог этот не соберет...
  - Ты напиши ему, Александр, пожалуйста, - просительно проговорила Нонна. - Я понимаю, что ты занят...Но он так ждет... Он так одинок...
  - Конечно, напишу! Я занят только, если мне предлагают папаше письма писать...и то придется. Напишу. Только Грига не слушается моих советов.
  - Все равно напиши...
  Нонна поцеловала сына.
  - Он напишет, мама, - сказала Горгония.
  Снаружи раздался громкий, победоносный крик петуха.
  - Аппиана, спать немедленно! - не хуже видавшего виды центуриона отдала приказ Горгония.
  ...Когда Нонна, перекрестив несколько раз детей, удалилась с внучкой в спальню, Кесарий и Горгония вышли на балкон. Небо над Новым Римом было уже совершенно черным, только пестрая планета Венера одиноко светила над горизонтом.
  - Накинь вот это, - брат набросил шерстяной плащ на плечи сестры. - Зима.
  - Ты видишь? - произнесла она, словно продолжая какую-то давнюю беседу с ним. - Ну куда ее замуж... Дитя.
  - Стрижик-воробушек.
  - А с другой стороны, пусть она выходит замуж, пока я жива...Я смогу дать ей нужный совет, поддержать, утешить, хотя бы на первых порах. Никто не знает, сколько мне еще осталось, - тихо произнесла Горгония.
  - Горги, отчего ты так говоришь? - Кесарий взял ее за плечи и прижал к себе. - Тебе нездоровиться? Ты больна?
  - Нет, нет, Кесарий, нет. Так, вырвалось. С годами не молодеешь, увы. Я уже стара. Четвертый десяток живу.
  - Глупости, Горги.
  - Это тебе глупости, в твои двадцать шесть, забыл - я старше тебя на шесть лет. И мы, женщины, старимся быстрее. А сколько подруг я уже похоронила...Пожалуй, только Макрина осталась из нашего девичьего хоровода.
  - Макрине тоже столько лет, как и тебе?
  - Кажется, она немного младше...Ах, Кесарий, как несправедлива судьба.
  - Нет судьбы, ты это знаешь.
  - Знаю, вырвалось...Мне горько за тебя.
  - Ничего. Так, значит, должно быть. Мы ничего не можем изменить. Надо жить с этим.
  - Ты не хочешь возвращаться и поэтому тоже?
  - Нет, - с колебанием ответил Кесарий, и было непонятно, что он хочет сказать.
  - Я часто думала о тебе, и мне как-то пришло в голову - ты полностью прав, что не возвращаешься. Не надо это тебе.
  - Ты одна понимаешь это, Горги.
  - Но на свадьбу Аппианы ведь ты приедешь?
  - Да, обещаю, - улыбнулся Кесарий в темноте.
  - Кесарий, - произнесла Горгония, и в ее голосе неожиданно послышалось колебание. - Я понимаю, это сплетни, это бабьи глупости, но до нас доходят слухи, что к тебе сватают дочерей влиятельные лица Константинополя.
  - Это не слухи. Это правда, - сухо ответил Кесарий.
  - Прости, я не хотела задеть тебя, но...
  - Ты помнишь, как я клялся при тебе? - резко ответил ее брат.
  Горгония замолчала, склонив голову - но в темноте они все равно бы не увидели слез друг друга.
  - Да, помню, - с трудом совладав со своим голосом, сказала она, наконец. - Я знаю, ты никогда не женишься. Прости, что спросила.
  Они еще постояли в темноте, молча. Было тихо, даже далекий петух заснул где-то в бездонной ночи на своем насесте.
  - Ты устал, Кесарий. Иди спать, - она порывисто и крепко обняла его. Он ответил тем же. - Христос Бог да сохранит тебя.
  - И тебя, сестренка.
  Они одновременно начертили крест на лбу друг у друга.
  
  
  ГЛАВА 9. ОБ ИГРЕ В МЯЧ, НЕОФИТАХ И АСКЛЕПЕЙОНЕ.
  - Дядя Кесарий, а мы домой сейчас? Ты же обещал, что мы пойдем в зверинец... и может быть, на ипподром...
  - На ипподром мы не пойдем точно. Там нам нечего делать.
  - Дядя! Ты прямо как бабушка говоришь...
  - Аппиана, там правда, нечего делать - скачек нет, ипподром закрыт. В другой раз.
  - В другой раз я уже выйду замуж, и мне ничего-ничего-ничего уже будет нельзя. Только сидеть и прясть.
  - Что-то я сомневаюсь, что ты умеешь прясть.
  - Я не умею. Все равно всю жизнь потом прясть - что раньше времени начинать. Выйду замуж и научусь. Сразу на следующий день после свадьбы.
  - Правильно.
  - А в зверинец? Зверинец открыт! Когда наши носилки мимо проносили, я видела - он открыт.
  - В зверинец завтра. Мне надо сегодня ехать по делам.
  - Ты же был по делам во дворце!
  - По другим делам.
  - Можно с тобой?
  - Нет, Аппиана. Сейчас мы возвращаемся домой, и ты остаешься с мамой и бабушкой.
  - Они еще не вернулись!
  - Тогда я отведу тебя к Олимпиаде.
  - Дядя!
  - Что?
  - А я видела, как император с тобой разговаривал.
  - Как это тебе удалось?
  - Мне показали госпожа Афродисия и госпожа Агриппина с галереи. Ну, эти две матроны, которые так наряжены, что бабушка ни за что не поверит, если я ей расскажу. Они все время про тебя расспрашивали, а потом, когда увидели вас с императором, чуть на перила не залезли, чтобы лучше видеть. А о чем с тобой говорил император?
  - Так... ни о чем, собственно...о разных государственных делах, Аппиана. Что ты сказала этим матронам на перилах?
  - Да ничего...- пожала плечами девочка. - Сказала, что у меня двое дядей, и они оба никогда не женятся. Не женись на них, дядя Кесарий - они такие глупые.
  - Не женюсь, это точно. А тебе нравится Никовул?
  - Никовул? Да, у него глаза синие, как у тебя, дядя Кесарий. И он высокий, как ты. Конечно, если было бы можно, лучше было бы, чтобы ты на мне женился. Но это нельзя, - вздохнула Аппиана.
  - Вы с ним разговаривали?
  - Да... Он смешной такой...спрашивал, умею ли я в мяч играть.
  - Но ты ведь умеешь?
  - Да, я ему так и сказала - "меня дядя научил". Он расстроился, потому что он хотел сам меня научить. Теперь не знаем даже, что будем после свадьбы делать.
  Аппиана снова вздохнула.
  - А больше было нельзя разговаривать, потому что это неприлично. Девочкам вообще большую часть вещей делать неприлично. Разговаривать - нельзя, косметику - нельзя, на лошади верхом - нельзя, плавать в речке - нельзя...
  - В Ирисе никому нельзя плавать! Ты слышала, Аппиана?
  Кесарий повернул племянницу за плечи к себе и, приблизив к ней лицо, серьезно повторил:
  - Обещай мне, что ты никогда не будешь даже играть рядом с Ирисом. Даже хороводы водить на берегу!
  - Хорошо, дядя Кесарий. Я помню, ты мне говорил, что там можно утонуть.
  - Молодец. Смотри, не забудь про свое обещание.
  - Я не забуду. А можно мне с тобой по делам?
  - Я подумаю.
  Аппиана высунулась из паланкина.
  - Как много кругом народа! А у нас - самые красивые носилки на улице... Вон, смотри, Олимпиада со своей мамой! Олимпиада тоже наружу выглянула! Рукой мне машет! Я ей тоже помашу! Ой!
  Кесарий вовремя схватил девочку за тунику.
  - Осторожнее, маленькая госпожа, - сказал наставительно раб-носильщик, на голову которому чуть не свалилась племянница константинопольского архиатра. - Извольте дядюшку вашего слушаться.
  - Ой, простите, - вежливо сказала Аппиана, залезая на подушки рядом с дядей и утыкаясь личиком в его колено.
  - Аппиана, так тебе понравилось во дворце? - с улыбкой спросил Кесарий, продолжая разговор.
  - Очень! Там такие лестницы, и залы, и статуи, и сады...и все такие наряженные...и ты с императором... Я все Молпадии расскажу - она никогда во дворце не была. У них же нет родни в Новом Риме.
  - Аппиана, ты только не хвастайся перед Молпадией. Она расстроится, и это будет по твоей вине.
  - Да, она расстроится, бедная... Знаешь что, дядя? - погрустневшее лицо Аппианы просияло. - Можно, мы приедем в следующий раз с Молпадией, и ты ей тоже покажешь дворец? Давай?
  - Давай, - засмеялся Кесарий.
  +++
  Когда шестеро носильщиков осторожно опустили паланкин с Кесарием и его племянницей во дворе дома архиатра, Аппиана стремительно выскочила из них, сказала каждому из рабов "большое спасибо" и понеслась в дом, весело крича: "Мама! Бабушка!" Кесарий улыбнулся, провожая ее взглядом.
  - Она словно птичка какая у вас, хозяин, - сказал здоровенный темнокожий нубиец.
  - Словно бабочка, - поддержал другой.
  - Добро пожаловать, хозяин, - чинно подошел к архиатру молодой раб в длинной тунике.
  - Гликерий, госпожа Нонна и Горгония не вернулись?
  - Нет, господин. Они желают поклониться святыням Нового Рима и будут нескоро.
  - Отлично. Закладывай повозку, я еду в Потамей. Ты едешь со мной.
  - В Потамей?!
  - Потрудись не переспрашивать и займись повозкой.
  - Как изволит господин, - торжественно произнес Гликерий. - В его воле приказать мне заложить повозку, но ехать в Потамей он меня заставить не сможет.
  При этих словах он высоко вскинул остриженную голову.
  - А что такое не то в Потамее? - слегка сдвинул брови Кесарий.
  - Скверны эллинские! - воскликнул Гликерий и сплюнул в сторону.
  - Ты рехнулся, Гликерий? - тихо и задумчиво спросил архиатр. - Френит настиг в непосильных трудах?
  - Я не оскверню ризу крещальную прикосновением к нечистоте языческой! - гордо произнес Гликерий заученную фразу.
  - А как же ты раньше со мной в асклепейон ездил?
  - Тогда я не был просвещен спасительным крещением и слушался господина своего, влекущего себя и меня к погибели!
  - Это я тебя к погибели влек?! - заорал Кесарий так неожиданно, что Гликерий подпрыгнул на месте. - Это я-то, который тебе из-за крещения отпуск дал?! Ты восемь дней бездельничал! Забыл?! А на огласительные беседы тебя кто отпускал?! А?! Кто?! Отвечай! А кто денег дал на свечи и хитон белый, чтоб ты крестился, как люди?! Поедешь в асклепейон, там больные ждут! Собирайся!
  - Не поеду, - торжественно возгласил Гликерий, уже успевший прийти в себя и принявший снова позу, которую он недавно видел в росписи храма мученика Георгия.
  - Ты мне тут святого Георгия перед Диоклетианом не изображай! Сейчас я тебе такого Диоклетиана покажу! Ты слышал - больные ждут? Меня в асклепейон вызвали к больным, а не жертвы Асклепию приносить! Шевелись, едем, заповедь Христову выполнишь хоть раз!
  - Не страшат меня угрозы моего господина. Об одном молюсь - чтобы Бог просветил его разум и утешил слезы его матери...
  - Так! - схватил Кесарий раба за грудки. - Признавайся, аспид и василиск, что ты сказал госпоже Нонне?
  - Благочестивейшей родительнице господина моего ничего я не говорил, лишь сострадал в ее скорби о том, что сын ее отломился от маслины благородной...
  - Сейчас я прикажу наломать розог от древ неблагородных и тебя выпороть, наконец, хоть раз, - решительно сказал Кесарий, отталкивая Гликерия так, что тот едва не упал. - Трофим! Трофим!
  - Умоляю не о помиловании - сладко мне будет пострадать за Христа от руки палача, умоляю об одном - обратитесь к вере матери вашей, подобно как и Панталеон врач некогда обратился от идолов к вере матери своей! Не езжайте в скверное асклепиево капище! Принесите покаяние, и Христос примет вас, как блудного сына, как мытаря...
  - Не надо мне твоих проповедей, чучело! У меня, к твоему сведению, отец - епископ, брат - пресвитер, мать - диаконисса! Если захочу проповедь, есть кого послушать...- архиатр бессильно махнул рукой.
  - Трофим, мой добрый Трофим, - обратился с отчаянием в голосе Кесарий к поспешно подбегающему к ним лидийцу, - скажи мне, друг мой, ты еще не крестился?
  - Шутить изволите, барин, - ответил Трофим. - Нам такое дело вовсе не сподручно. Нам баловаться некогда. Чай, работы полно.
  Он бросил осуждающий взгляд в сторону Гликерия.
  - Слава святым мученикам! Трофим, закладывай повозку, едем в Потамей, в асклепейон. Если тебе надо, бери любого петуха и лепешек сколько хочешь. И выходной даю тебе завтра.
  - Благодарствуем, барин, - поклонился Трофим.
  - А этого... - он кивнул в сторону Гликерия, - этого бездельника...
  - Выпороть его? Давно пора. Я сейчас распоряжусь, - заторопился Трофим.
  - У тебя составлен список, кто чистит отхожие места в следующем месяце?
  - Виноват, барин, еще не составил.
  - Не трудись. Весь следующий месяц этим занимается Гликерий. А там посмотрим.
  - Вы же его к клинике определили, барин, - с сомнением проговорил Трофим.
  - А теперь не к клинике. Пусть запряжет повозку и прямо с сегодняшнего дня идет, работает... Ты слышал, неофит? Шевелись! - гаркнул Кесарий на уже приготовившегося к жестокому телесному наказанию, и потому несколько растерянного, Гликерия.
  - Трофим, приготовь мне хитон, плащ и проверь, все ли уложено в дорожном сундуке - инструменты, лекарства... все по списку. Ты знаешь.
  - Да, господин, - сказал лидиец, явно жалея, что Гликерия не высекут.
  - И передай молодой госпоже, чтобы она быстро собиралась, если хочет, чтобы я ее взял с собой! - крикнул ему вслед Кесарий.
  +++
  Солнце уже миновало полдень, и прозрачный зимний фракийский воздух наполнился нежным, едва ощутимым, ароматом согретых полей и рощ. Новый Рим был далеко, стены его уже пропали из виду. Дорога шла то в гору, то спускалась вниз, к ложбинке, где весело журчал Ликос. Заглушая шумное журчание воды на каменистых порожках своим неудержимым, победным щебетанием, стрижи и вертишейки то взмывали над ним, теряясь в светлом небе, то стремглав проносились над дорогой, почти под копытами лошадей.
  - Тпр-ру, - удерживал поводья Трофим. - Эх, хорошо-то как! Весна приходит! Спасибо вам, хозяин, что взяли с собой. А то в городе все не так... даже дышать тяжело. Особенно, когда через улицу у Каллипсоев начинают благовония варить. Сирийским нардом1 воняет, задохнуться можно.
  - А у Молпадии кошка очень любит сирийский нард. Мы как-то ей целый пузырек дали вынюхать маминых духов, который ей папа из Антиохии привез.
  Аппиана встала на колени на сиденье, повернувшись спиной к лошадям.
  - Не смотри на солнце, Аппиана - ослепнешь! - Кесарий отвлекся от чтения каких-то вощеных табличек. - Ты слышишь меня?
  - Я просто, дядя, думаю, как император Константин там буквы увидал "Хи" и "Ро". И надпись: "Этим победишь".
  - Нельзя смотреть на солнце в полдень, если ты не орел... и не император Константин, - решительно положил свою большую ладонь на глаза девочки Кесарий.
  Она засмеялась, пытаясь освободиться, но Кесарий, шутя, удерживал руку.
  - Расскажи, что ты теперь видишь? - спросил он.
  - Ой, я все равно солнце вижу...оранжевое...нет...зеленое... нет...уже фиолетовое ... и оно сияет, а кругом тьма... Здорово! Мы теперь будем так с Молпадией играть.
  - Нет, вы не будете так играть. Я запрещаю. Veto, как раньше трибуны в сенате говорили. Еще видишь это солнце?
  - Да-а... фиолетовое и маленькое такое. А почему это так, дядя?
  - Солнечные лучи вызывают застой онков- таких частиц маленьких - в канальцах хрусталика. А хрусталик знаешь что такое? Это как раз то самое место, где пребывает сила зрения. Если в нем происходит застой, то человек может полностью зрения лишиться. И еще может катаракта образоваться - онки сгустятся перед хрусталиком, образуется такая жидкость мутная, через нее тоже очень плохо видно.
  - Ой, я тогда не буду на солнце смотреть... А ты можешь такое вылечить?
  - Боюсь, если ты ослепнешь от солнца, то не смогу.
  - А как же ты катаракты удаляешь?
  - Удаляю, но после этого прежнее зрение полностью не возвращается. Понимаешь ли, человеческий глаз - это очень сложное создание Божье. Если ковырнуть его иглой, даже самой тонкой, можно принести больше вреда, чем пользы. Поэтому катаракту сначала пробуют лечить коллириями, кровопусканиями, ваннами, диэтой...И только когда зрение полностью исчезает, офтальмик может брать свою велони2, иглу.
  - Офтальмик - это врач?
  - Да, врач, иатрос, который занимается глазными болезнями, а может быть и ремесленник. По-всякому бывает... Вот мы как раз едем в асклепейон катаракты удалять.
  - Как интересно! А можно будет посмотреть?
  - Можно.
   С этими словами Кесарий убрал руку от глаз Аппианы.
  - Видишь, мы уже подъезжаем. Кипарисовая роща началась.
  Под скамьей забеспокоился, забив крыльями, черный петух.
  - А зачем Трофим петуха везет? - спросила Аппиана, гладя взъерошенные перья птицы.
  - Понимаешь, ему надо... В-общем, я ему позволил, - быстро проговорил Кесарий и открыл крышку большого оплетенного прутьями ящика. - Видишь, это велони? - достал он изящную иглу.
  - Серебряная! Ой, на ушке что-то написано... Это же "Хи" и "Ро"! Это тебе на заказ делали?
  - Да, у меня несколько таких... А это - разные коллирии. Глазные мази. Видишь, в специальных трубочках. Можно выдавливать.
  - Ой, как вкусно пахнут! Ты их сам делаешь?
  - Какие-то сам, какие-то ученики делают под моим наблюдением, а некоторые приходится покупать...вот эти, из Лаодикии. Правда, эти мне подарили, я не покупал.
  - А что тут еще? - Аппиана заглянула в сундук. - Ножи... ой, сколько ножей... ой, какие щипцы...это для чего? А это какая страшная штука! С винтом!
  - Приехали, хозяин! - весело крикнул Трофим.
  Повозка резко остановилась.
  - Приветствую Кесария врача! - раздался странный голос - высокий, непонятно, мужской или женский.
  Из глубины рощи навстречу к ним шел человек в белоснежном хитоне и белом шерстяном плаще с золотистой каймой. Плащ почти скрывал его сандалии, но Аппиане показалось, что ногти на ногах у незнакомца покрыты какой-то блестящей краской.
  - Приветствую Фалассия асклепиада! - ответил Кесарий.
  Незнакомец издалека распахнул объятия, но, приблизившись, просто протянул Кесарию руку - тот коротко ответил на рукопожатие.
  - Рад, рад тебя видеть! Выручаешь нас...благослови тебя Пэан! - незнакомец дважды прижался своей щекой к щеке Кесария и чмокнул воздух. - О, прости, не то хотел сказать...А это кто с тобой? Сестренка?
  - Нет, это моя племянница, Аппиана.
  - Милое дитя... Сколько тебе лет, маленькая нимфа? Десять? Одиннадцать, наверное?
  - Четырнадцать! - надула губы Аппиана.
  - Она у нас стрижик-воробушек, - обнял девочку Кесарий.
  - У меня нет дочерей, вот и ошибаюсь, - добродушно сказал Фалассий, оттопыривая нижнюю губу и поглаживая густую русую бороду, уложенную на груди безупречными прядями. - У меня двое мальчишек.
  Аппиана посмотрела на него более приветливо. Жрец Асклепия потрепал ее по волосам одним пальцем. Они пошли по аллее. Кесарий, крепко держа племянницу за руку, молча слушал Фалассия, а сзади с сундуком на плечах и петухом подмышкой тащился Трофим. Увидев статую юной девушки в незастегнутом хитоне, обнажавшем правую грудь и кормящей огромную змею из миски-патеры, он приостановился, коснулся ладонью своей щеки, шепча: "Ио, ио, мать Гигиея! Ио, ио, Пэан!".
  - Желает, чтобы ему гипоспафизм провели... Оракул наш так сказал. Никак не отговорить. А что мы можем поделать?
  - Что ж вы не следите за оракулом? - усмехнулся Кесарий. - Раз сам такое советует, сам бы и проводил. Зачем гипоспафизм3 советовать, когда все в асклепейоне бояться его делать?
  - Оракул сказал все, как ему было велено...- терпеливо объяснял Фалассий.- У нас теперь толкует мой двоюродный племянник, Гипподам. Ты не представляешь, Кесарий врач, этот купец хотел сначала вообще перискифизм. У нас у всех дар речи пропал, будто Трофония Ливадийского встретили. Оказывается, ему оракул в другом асклепейоне, в Перинфе, перискифизм посоветовал и к нам оперироваться отослал. Наверняка Гигиен решил нам напакостить. Мы еще с того случая камнесечения с ним на ножах. Наконец, уговорили этого купца снова оракул спросить. Так что гипоспафизм для нас - уже большое облегчение. Выручишь? Епископ Пигасий говорил, что вы с ним говорили...
  - Да, конечно. Я же приехал.
  - Мне так совестно отрывать тебя от дел, дорогой Кесарий, - нежно проговорил бородач в белом хитоне и едва коснулся плеча константинопольского архиатра - пальцы скользнули по ткани. - Но боги дали тебе обе правые руки...Это редкий дар, редкий. Сколько ты хочешь за гипоспафизм?
  - Мы же говорили - я или консультирую бесплатно, или не консультирую здесь вообще. И епископ Пигасий знает об этом условии.
  - Да, я помню, помню... Помню, милый мой Кесарий! Ты должен соблюдать осторожность...
  - Я не боюсь слухов. Я не хочу зарабатывать в асклепейоне. Вот и все. Это только одна операция?
  - Пожалуй, если ты можешь...Еще вторая...но это - если ты сможешь. Они могут подождать.
  - Зачем ждать? Что за операция?
  - Убрать птеригиум. Подождут, можно и в следующий раз. Не баре.
  - Я сделаю сегодня.
  - Кого ты хочешь помощником? Возьми Гипподама. Пусть учится, пока есть у кого.
  - А еще больные есть? Трихиазис, катаракта, офтальмия, эпифора, язвы роговицы... Могу позаниматься с Гипподамом.
  - Если желаешь...больных много. На этой неделе мы принимаем в основном, глазных больных. Я пришлю еще молодых иеревсов с Гипподамом, если желаешь, Кесарий врач, - вкрадчиво проговорил Фалассий.
  В глубине кипарисовой рощи белел особняк с колоннами из голубоватого мрамора.
  - Это и есть храм Асклепия? - спросила Аппиана шепотом, слегка потянув дядю за плащ.
  - Нет, маленькая нимфа, - ответил Фалассий. - Это дом для служителей. Асклепейон в другой стороне. Вы сейчас отдохнете в комнатах для почетных гостей, пообедаете, а потом дядя пойдет со мной на абатон, а ты можешь поиграть в саду, на качелях покачаться...
  - Я пойду с дядей! - воскликнула Аппиана.
  - Хорошо, хорошо, - улыбнулся Фалассий, и его правильное лицо расплылось в благостной улыбке, от которой снова некрасиво оттопырилась его отвислая нижняя губа.
  
  
  ГЛАВА 10. О ГИПОСПАФИЗМЕ, ПТЕРИГИУМЕ И ИАТРОМАЙЕ ИИ.
  
  
  Аппиана горько плакала, уткнувшись в посеребренный вотив1, изображающий воспаление вен на правой ноге.
  - Я хочу с тобой, дядя! На абатон!
  - Аппиана...
  - Ты обещал!
  - Аппиана! - строже произнес Кесарий. - Сейчас со мной нельзя.
  Теперь на нем был надет поверх хитона ослепительно белый передник - плащ он отдал мальчику-служке. Фалассий и белокурый юноша, очень похожий на него, с выпяченной нижней губой, тоже в белых передниках, терпеливо ожидали.
  - Вот, смотри - видишь, большие водяные часы? Клепсидра? Там, где Телесфор?
  Аппиана, всхлипывая, посмотрела вглубь галереи. Там виднелась статуя совсем юного отрока, у ног которого послушно свилась змея. Он был в диковинном варварском плаще, закрывающим руки до кончиков пальцев, с покрытой глубоким фригийским капюшоном головой. Рядом со статуей по сложной системе чаш переливалась вода.
  - Через час я вернусь с абатона и пойдем удалять катаракты.
  - Да, маленькая нимфа. Дядя скоро вернется. Надо спешить - энкимесис2 уже начался, Кесарий врач.
  - Будь умницей и жди меня, - безнадежно проговорил Кесарий, пытаясь оторвать руку Аппианы от своего плаща.
  - Мне страшно здесь одной, дядя!
  - На абатоне еще страшнее, - попытался убедить ее Кесарий.
  - Не волнуйтесь, Кесарий иатрос, - раздался голос из-за пурпурной занавеси. Тяжелая ткань заколыхалась и на галерее появилась молодая женщина с непокрытой головой. Ее русые кудри, переплетенные золотистыми нитями, были уложены в сложную прическу, а плечи едва прикрыты голубым хитоном.
  - Ты останешься со мной, дитя мое, - снова зазвучал низкий, грудной голос. - Я расскажу тебе про деяния Пэана...и про то, какие бывают операции.
  - Очень хорошо! - заторопился Фалассий, увлекая Кесария в еще шевелящийся, словно живой, проем среди занавесей. Аппиана и женщина в голубом хитоне остались одни на просторной галерее. От женщины пахло имбирем, сирийским нардом и чем-то еще, от чего у Аппианы закружилась голова.
  - Видишь, какая ты слабенькая? - с улыбкой сказала женщина, крепко беря ее за руку и отводя к буковой скамье у ног Телефора. - Тебе сразу плохо бы стало на абатоне.
  Аппиана упала на скамью.
  - Вы... вы - иатромайя? 3- спросила она боязливо.
  - Я - иерия4 Пэана, - сказала жрица сурово. - И майя5, конечно. Меня зовут Ия. А как зовут тебя, дитя?
  - Аппиана, - сказала племянница архиатра, хотя ей вовсе не хотелось открывать свое имя этой майе Ии.
  - Тебе четырнадцать лет, - продолжила Ия таким же сурово-загадочным тоном.
  - Да, как вы догадались? - от удивления забыла про свои страх и дурноту Аппиана.
  - По глазам.
  Она взяла девочку за подбородок и посмотрела в ее испуганные глаза тяжелым неподвижным взглядом змеи.
  - Нет! - вскрикнула Аппиана, леденея от ужаса. - Христе сосон! Христос, спаси!
  - Да ты трусиха, девочка, - брезгливо проговорила Ия, слегка отталкивая ее. - Не кричи так. Здесь храм Асклепия Пэана. Дяде руку собьешь. Он как раз оперирует сейчас.
  - Я хочу к нему! - решительно заявила Аппиана.
  - Он тебе запретил, разве ты не слышала? Пойдем со мной, я дам тебе вкусных яблок и изюма. Ты крещеная?
  - Нет еще, - проговорила Аппиана, стискивая во вспотевшей ладони янтарную рыбку на своей груди.
  - Хорошо... Чем же ты прогневала богов, что ростом не вышла? Тебе не дашь с виду более десяти лет.
  Аппиана, совершив героическое усилие, чтобы не расплакаться, проговорила срывающимся голосом:
  - У меня бабушка тоже невысокого роста. И мы не верим в богов. К вашему сведению.
  - Не груби старшим, - сказала иатромайя. - Лучше съешь изюма.
  Она взяла с блюда у бесшумно приблизившейся рабыни горсть высушенного винограда.
  Аппиана посмотрела на нее и вдруг поняла, что Ия - совсем не молода. Ее тощая шея была окольцована глубокими морщинами, заботливо припудренными мукой, а кожа под глазами дрябло обвисла. Только брови у нее были, как у юной девушки - густые, совершенной формы лука, и темные - темнее, чем волосы. Наверное, и волосы когда-то были темнее - но теперь седина делала их пестрыми, как перья курицы. Ия поймала ее взгляд и невесело усмехнулась. Аппиане стало вдруг жаль ее, а страх совсем пропал.
  - Извините, пожалуйста, - сказала она вежливо. - Вы не расскажете мне про гипопот.. гипосфим... гипоспафизм?
  - Если не будешь громко кричать, расскажу, - ответила иатромайя, поднимая ее за руку со скамьи и подводя к большому барельефу из красного дерева, занимавшего почти всю стену галереи.
  - Длительные, то есть хронические, как говорил Асклепиад, глазные болезни происходят от неправильной циркуляции...
  - Онков и лептомеров? - радостно вставила Аппиана.
  - Нет. Не перебивай. Не онков, а питуиты, которая течет в глаза по венам от мозга. От избыточного течения питуиты возникает хроническое глазное гноетечение. Поэтому некоторые искусные врачи могут, рассекая кожу и мышцы черепа, наложить на вены лигатуры - серебряные или медные. Видишь, вот врач с помощниками проводит эту операцию?
  Она указала на скрупулезно изображенную сцену в центре. Трое человек в коротких туниках - очевидно, рабы - крепко держали обритого наголо тучного мужчину, сидящего верхом на скамье. Он был, ко всему прочему, привязан к особой доске еще и за подмышки, и за шею. Двое молодых хирургов, держа зажимы и лигатуры наготове, замерли по бокам от оперирующего врача, большим хирургическим ножом рассекающего скальп больного в несколько точными разрезами.
  Аппиане уже не так сильно захотелось на абатон.
  - Это же... очень больно! - произнесла она, вопросительно глядя на Ию.
  - Конечно. Правда, больным дают особый напиток с опием, но все равно - врач должен оперировать очень быстро... У твоего дяди в этом отношении нет соперников, - печально улыбнулась она. - Он - правша на обе руки.
  - Как это? - нахмурила брови Аппиана, уже готовая обидеться за честь семьи.
  - Ты можешь написать первую букву своего имени? - спросила Ия, подавая ей восковую табличку и серебряный стиль.
  - Конечно, - гордо ответила Аппиана, выводя прописную "альфу" настолько красиво, насколько могла.
  - А теперь сделай это левой рукой.
  Рядом с красивой "альфой", которою похвалил бы даже дядя Григорий, появилась другая, на шатких кривых ногах, словно перенесшая тяжелый сириазис.6
  - Вот видишь? Ты владеешь в полном смысле слова лишь одной рукой. А для твоего дяди нет разницы, в какую руку брать нож или иглу. Ты разве не знала этого?
  - Нет... - пристыжено проговорила Аппиана.
  - Вы так мало его цените! - вздохнула Ия. - Неспроста он избегает всех вас.
  - Это неправда! - воскликнула Аппиана. - Дядя Кесарий нас любит! Просто он решил остаться в Константинополе, чтобы принимать правильные законы и помогать бедным и больным!
  Ия поморщилась, словно проглотила кислую виноградину.
  - Пусть будет так, - проговорила она сквозь зубы. - Видишь, - резко повернувшись, указала она на цветное изображение глаза с широким зрачком цвета морской воды. - Это глаз при приступе глаукомы. Вот это действительно больно. И может наступить полная слепота.
  Аппиана внимательно посмотрела на необычный глаз, и он показался ей очень грустным.
  Ия рассказывала ей про операцию при птеригиуме. Аппиана почти не слушала ее, потому что ее затошнило с первых же слов о том, как нужно отделять особым ножом веко от роговицы, к которому оно приросло от постоянного воспаления.
  - А это - майи? - торопливо спросила она, подойдя к следующему барельефу.
  - Да, майи. Одна, старшая, принимает роды, а две поддерживают роженицу. Рожать - еще больнее, чем приступ глаукомы, - добавила Ия, странно усмехаясь. - Ты скоро выйдешь замуж и узнаешь об этом. Ты ведь уже помолвлена?
  Аппиана кивнула. Ей было уже совсем не жаль Ию, и она украдкой посмотрела на водяные часы. Вода текла слишком медленно - еще не прошло и половины назначенного дядей времени.
  - Все женщины, когда наступает время рожать, вспоминают древних богов, - снова усмехнулась иатромайя. - Тогда они понимают, к кому взывать о помощи.
  - А я вот не буду призывать никаких ваших богов! - вызывающе сказала Аппиана. - Я буду Христа призывать.
  - Посмотрим, посмотрим, - тяжело произнесла Ия.
  - Моя бабушка говорит, что Христос сильнее всех ваших богов, - продолжила Аппиана, дрожа от гнева. - А она знает, она - диаконисса.
  - Диаконисса? Бабушка? Как это? Ведь ваши диакониссы - как наши весталки, девы! - передернула плечами Ия, и от нее на Аппиану снова хлынула приторная имбирно-нардовая волна.
  - Не только! - щеки Аппианы вспыхнули. - Бывают девы, а бывают и старенькие бабушки...вдовы или... или, если дедушка, например, захотел епископом стать.
  - Твой дед - христианский епископ? - удивилась Ия. - И отец тебя не крестил?
  - Епископ - мой дедушка по матери, - ответила Аппиана, приближаясь к окну. Ей захотелось удрать в сад и там дождаться дядю Кесария. - А папа у меня некрещеный. Ну и что. Многие мученики не успели креститься!
  - У Кесария отец - епископ?! - тихо вскрикнула Ия, прижимая руку ко рту.
  Аппиане совсем не понравилось, что она так запросто назвала ее дядю "Кесарий", а не "Кесарий иатрос".
  - Да. А второй мой дядя, Григорий - пресвитер. Он учился в Афинах и был ритором.
  - Григорий?! Григорий Каппадокиец? Это брат Кесария? Он пресвитер?
  Ия была крайне возбуждена.
  - Вы слышали о нем? - насколько можно сдержанно проговорила Аппиана.
  - Я? Слышала? Дитя мое, я заслушивалась им, когда мы были в Афинах, гостили там у родственников. Его колыбель качал Гермес,7 воистину!
  Ия печально вздохнула, отломила цветок желтого ириса и стала медленно вплетать его в свою седую прядь. Аппиана подумала, что, наверное, она была очень красивой в молодости, и опять пожалела ее.
  - Вы - жрица Асклепия? Дева Пэана? - пытаясь придать голосу уважительный тон, спросила она, чтобы заполнить неловкую паузу.
  - Дева Пэана? Да...дева Пэана...Хорошо быть девой, когда у тебя жив богатый отец, который тебя любит! - злобно процедила Ия, и лицо ее исказила гримаса боли и ненависти.
  - А что вы делаете в асклепейоне? - снова спросила Аппиана. Ей больше нравилось задавать вопросы - тогда эта странная женщина не задавала ей свои. - Здесь же никто не рожает. Это ведь нельзя.
  - Да, ты права. Здесь нельзя рожать... и умирать... - сказала Ия, резко сминая нежный цветок в кулаке. - Я варю снадобья для энкимесиса - священного сна. Больные принимают его на абатоне, и им являются боги. Асклепий, его дочь Гигиея или Панакея или Иасо, сыновья Махаон или Подалирий, или Телесфор... Сегодня им являлась Гигиейя,8 - сказала она, кусая губы и нервно смеясь.
  - То есть вы к ним выходите... - открыла рот Аппиана от изумления.
  - Да. Они в полудреме, они думают, что это - дочь Асклепия Сотера. Да. Дочь Сотера.9
  Она швырнула обезображенный ирис за спину.
  - Но это же - обман! - воскликнула Аппиана. - А бедные люди потом думают, что есть настоящая Гигиейя! И верят в богов!
  - Дитя мое, это не обман, - вздохнула Ия. - Это - образ, который возводит их бренный, плотской ум к высокому первообразу. Они видят меня в обличии богини, и верят, что это сама Сотера-Целительница. И это служит к их спасению.
  - А мне кажется, к их спасению служит, что дядя согласился их у вас оперировать, - заявила Аппиана. - Если бы не он, никто бы у вас не смог сделать этот гипоф...гипопотафизм. Сам Фалассий асклепиад10 сказал дяде.
  - Какой он асклепиад! - неожиданно зашипела Ия. - Купил родословную. Он из морских купцов, а может, у него в роду и пираты были. Вот мой отец - он точно был асклепиад. Имена наших предков вырезаны на мраморе косского асклепейона. Но наш род угас...угас...
  Она прижалась к барельефу, на котором теург вращал колесо с распятой на нем вертишейкой11 - вдалеке собирались тучи, гоэтейя 12 удалась.
  - Если бы не Фалассий, моей дочке было бы уже десять лет... Я бы надевала ей розовый хитон и венок из ирисов, и учила бы, как кормить священных ужей из серебряной миски...
  К своему ужасу Аппиана увидела, как по напудренным щекам Ии текут крупные слезы, смывая муку и румяна.
  - Вы... вы не плачьте, майя Ия, - быстро сказала она. - У вас еще может быть маленькая девочка. Вы еще не такая старая. Вот у моей бабушки есть дальняя родственница, она эллинка, как и вы, зовут ее Элевсиппа, так у нее сын очень поздно родился...и очень здоровый...Митродор назвали. Дар матери.
  - Митродор? У него есть рабыня-певица Лампадион? - Ия вытерла глаза.
  - Не знаю, - растерялась Аппиана.
  - Такой толстый, глупый? - продолжала Ия. - Говорит, что ему Асклепий по ночам является?
  Аппиана робко кивнула.
  - Ах, Лампадион - добрая, - проговорила Ия, и голос ее потеплел. - Он приезжал, ее привозил. Она меня утешала, и мы вместе и на лошадях катались, как Асклепиад советует при тоске в груди, и еще к матери Исиде в соседний храм ходили и гимны ей пели... Ты не молишься Исиде, а зря, девочка моя!
  - Я могу спеть вам гимн Диане, - с готовностью сказала девочка и начала:
  Dianae sumus in fide
  puellae et pueri integri:
  Dianam pueri integri
  puellaeque canamus.13
  - Откуда ты знаешь стихи Катулла? - потрясенно спросила Ия.
  - Дядя Кесарий научил, - небрежно ответила Аппиана и продолжила с воодушевлением:
  - tu Lucina dolentibus
  Iuno dicta puerperis,
  И Юнона-Люцина ты
  Для родильниц томящихся,
  tu potens Trivia et notho es
  dicta lumine Luna ...14
  Под любым из имен твоих
  Будь, Диана, священна нам!
  Sis quocumque tibi placet
  sancta nomine, Romulique,
  antique ut solita es, bona
  sospites ope gentem.15
  Вдруг большом медном зеркале, у которого стояли обе собеседницы, отразился смутный силуэт идущего к ним с абатона человека. Аппиана закричала изо всех сил:
  - Дядя Кесарий! - и бросилась к нему навстречу. Он подхватил ее на руки и поцеловал, спрашивая, не боялась ли она без него.
  - Нет, - сказала Аппиана.
  Кесарий был бледен, его густые волосы, влажные от пота, прилипли к вискам. Но он улыбался.
  - У тебя все получилось, дядя? - шепотом спросила Аппиана. - И гиппопотам, и птеригиум?
  - Все получилось, дитя мое. Сейчас отдохнем, и поможешь мне удалять катаракты.
  - Кесарий врач, - произнес знакомый низкий голос.
  - Ия! Здравствуй. Как ты себя чувствуешь? - мягко спросил Кесарий. Аппиане это не понравилось.
  - Хорошо...настолько хорошо, как можно себя чувствовать после всего того, что со мной произошло, - ответила иатромайя, не сводя с Кесария глаз и сжимая тонкие пальцы.
  - Ну, вот и хорошо...Тогда оставь пить первый отвар и пей лишь второй. Тот, который с мелиссой. И гуляй больше. Верхом ездить полезно... если Фалассий позволит.
  - Не позволит, - сказала Ия, и зло усмехнулась. - Боится, что ускачу.
  - Ия! Ты здесь? Опять болтаешь чушь всякую? Быстро принеси чашу! - раздался откуда-то петушиный фальцет Фалассия. Он спускался с молодыми жрецами-иеревсами по незамеченной до этого Аппианой лестнице. Абатон, оказывается, был расположен наверху.
  - Она совсем заболтала тебя, дитя? - ласково спросил Фалассий, беря Аппиану за подбородок и суя ей горсть сладких орешков. Кесария обступили юноши, наперебой спрашивая о каких-то непонятных для Аппианы вещах.
  - Теперь, после гипоспафизма, самое главное - уход. Может начаться кровотечение из вен, как я объяснял. Ты все понял, Гипподам?
  - Да, Кесарий врач, - поклонился губастый юноша. - А после птеригиума - мазь с ликием, индийским нардом, миррой, шафраном и алоэ, на дождевой воде. По прописи.
  - Да, можно горечавку вместо ликия. И сирийский нард вместо индийского. Будет в шесть-семь раз дешевле. Как мне показалось, у них не очень-то много средств. Я оставил жене больного баночку коллирия этого хватит на первое время, а потом, когда основная опасность минует, горечавка будет как раз...
  Кто-то попросил показать, как правильно держать нож во время гипоспафизма, и Кесарий, вложив свой серебряный нож с монограммой "Хи" и "Ро" в ладонь смущенного юноши, установил его пальцы в правильную позицию.
  - Вот так он не соскользнет, когда будешь проходить фасцию. 16Ты всегда его чувствуешь, и не он тебя тянет, а ты им владеешь.
  - Выпей во славу богов, Кесарий врач! - раздался низкий голос Ии, подносящей золотую чашу с алеющей, как кровь, жидкостью. - Они даровали тебе удачу сегодня.
  - Не пей, дядя, - прошептала Аппиана. - Они его отравили!
  - Не бойся, малышка! - сказал Кесарий, отводя волосы со лба. - Во славу Бога и Спасителя Иисуса Христа! - воскликнул он, широко чертя крест на лице и груди.
  Все, кроме Аппианы, сделали шаг назад.
  Кесарий осушил чашу.
  - Ну и шутник же ты, - промолвил Фалассий, кусая губы. - Напугал нас насмерть.
  - Для вас это было новостью? - ответил Кесарий.
  - Зачем произносить это имя в таком месте! - проговорила Ия.
  - Мой Бог побеждает на всяком месте, - ответил Кесарий.
  - Как знать, как знать... - усмехнулся в бороду Фалассий. - Может быть, все скоро будет иначе... Знаешь, что сказала одна слепая жрица Артемиды в Афинах о двоюродном брате императора Констанция, Юлиане? Который сейчас в Галлии?
  - "Этот отрок отопрет эллинские храмы", - пропела Ия.
  - Христос Бог побеждал и до Константина. Ему не надо императоров, чтобы побеждать, - отрезал Кесарий. - Извини, Фалассий, мне надо отдохнуть, а потом я займусь катарактами.
  ...Они шли по аллее вдвоем с Аппианой.
  - Что же ты молчишь? Тебя напугала Ия? - спросил Кесарий, гладя светлые волосы девочки.
  - Она, наверное, очень несчастная, - сказала Аппиана.
  - Да, ты права... Несчастная и больная.
  - А чем она больна?
  - Этого я тебе не скажу. Врач сохраняет подобные вещи в тайне.
  - У нее не может быть детей, я знаю, - сказала Аппиана. - Бедная.
  Кесарий погладил ее по голове.
  - А правда, что рожать очень больно? - спросила Аппиана.
  Кесарий молча прижал ее к себе.
  - Когда тебе придет время рожать, я сам приеду и приму твоего первенца, - сказал он, наконец.
  - Это будет твой внучатый племянник! - засмеялась Аппиана. - А ты ведь совсем не старый, дядя Кесарий! И я назову его в честь тебя!
  - Спасибо, - засмеялся Кесарий.
  
  ГЛАВА 11. О МИСТЕРИЯХ И АСКЛЕПИЕВЫХ УЖАХ.
  Аппиана вертелась перед большим медным зеркалом, когда дядя ее окликнул:
  - Иди, поешь! Ты, наверное, голодна!
  Прислужники в одинаковых белых хитонах с молчаливой торжественностью внесли подносы с жареным мясом, лепешками, сладостями и фруктами, амфоры с водой и вином.
  - Как здесь красиво! - воскликнула девочка, с разбега кидаясь на обитое козьими шкурами ложе рядом с дядей. - Знаешь, дядя Кесарий, я уже побывала во всех комнатах и залах, и во внутреннем саду - там орхидеи с Лемноса и живой павлин! Он даже раскрыл для меня свой хвост! А сколько там статуй!
  Кесарий ласково потрепал ее по щеке, обнял.
  - В асклепейоны раньше приглашали лучших архитекторов и скульпторов. Сейчас, думаю, все выглядит беднее, чем сто-двести лет назад. При императоре Адриане здесь, воистину, был расцвет...Но тебе обязательно надо что-то поесть - мы вернемся в Новый Рим затемно.
  - Дядя Кесарий, - задумчиво проговорила Аппиана, указывая на халву и сливы, - а это можно есть?
  - А почему нет?
  - Это же эллинский храм. А вдруг они принесли все это в жертву Аполлону, или Зевсу... или Асклепию? - озабоченно проговорила Аппиана, поглядывая на засахаренный миндаль.
  Кесарий улыбнулся.
  - Я просил не давать нам идоложертвенной еды. Именно поэтому нам накрыли отдельно. Я отказался обедать вместе с Фалассием и иеревсами-асклепиадами.
  - А правда, что Фалассий - не асклепиад, а морской пират? - спросила Аппиана.
  - Кто тебе это сказал? - рассмеялся ее дядя.
  - Иатромайя Ия.
  - Не знаю, не знаю... Сомневаюсь, - промолвил Кесарий. - Она часто говорит странные вещи - не обращай внимания. Лучше прочти молитву, а я благословлю еду.
  Аппиана довольно бойко проговорила: "Очи всех уповают на Тебя, Господи, и Ты даешь всем пищу во благовремении, отверзаешь Ты щедрую руку Твою, исполняешь всякое животное благоволения".
  - Слава Отцу и Сыну и Святому Духу, - закончил Кесарий, чертя крест над едой.
  - Господин Кесарий, - проговорил пожилой раб, морща нос. - Зачем ты оставил нас без ужина?
  - Что? - переспросил Кесарий.
  - Мы надеялись на остатки вашей трапезы, - развел раб руками и недовольно втянул щеки.
  - Так в чем же дело? - уже более сурово спросил Кесарий. Раб слегка попятился.
  - Зачем господин Кесарий изобразил на пище... этот знак? - пробормотал он и снова смешно наморщил нос.
  - А вы его не бойтесь. Христос - Бог-Человеколюбец. Он подает пищу всем - и христианам, и эллинам, - заметил Кесарий, пристально глядя на него. Раб отвел взгляд и закусил губу.
  ...После того, как они поели и, омыв руки, вышли в сад, Аппиана спросила:
  - Дядя, а они правда останутся без ужина?
  - Сомневаюсь, Аппиана, - усмехнулся Кесарий и приказал рабам: - Мы подойдем к фолосу1 - отнесите туда мои инструменты и позовите Трофима, пусть он их приготовит. А пока, Аппиана, - снова обратился он к племяннице, - мы немного погуляем по саду.
  ...Вечер еще не наступил, и необыкновенные огромные бабочки, потревоженные звуками шагов гостей асклепейона, в один взмах радужных крыльев-парусов взмывали ввысь, к лазури неба. Среди роз и пионов виднелись полянки незнакомых Аппиане цветов. Она пробежала вперед, протянула руку, чтобы сорвать странный белый цветок. Но Кесарий, в один прыжок догнав девочку, больно ударил ее по пальцам - она не успела даже коснуться белого пушистого зонтика. Она уставилась на дядю испуганными, полными слез глазами.
  - Это болиголов! - сказал он, оттаскивая ее от зарослей. - А там - видишь - аконит. Достаточно облизать пальцы, после того, как к нему притронешься - и умрешь! Здесь они, оказывается, выращивают ядовитые растения - пойдем-ка в другую сторону.
  Кесарий подхватил ее на руки и вынес из опасного луга. Аппиана, уцепившись за его плечо, вскарабкалась повыше, вытерла мокрые глаза о его хитон и воскликнула:
  - Смотри, дядя - там маки! Они тоже ядовитые или обычные?
  - Думаю, что вполне обычные, - произнес Кесарий, крепко держа ее. - Не упади. Или лучше я тебя на землю опущу?
  - Потом, дядя Кесарий! Отсюда так хорошо все видно! Как тебе везет - ты такой высокий, всякие разные вещи можешь заметить...Ой, там статуи Морфея и Гипноса - цветные, они прямо как настоящие, и у них обоих венки из живых маков на головах! А Гипнос на твоего раба Гликерия похож!
  - Он его родственник, - пробормотал Кесарий и сказал громко: - Из маков, макониевых цветов Ия варит опий... А рядом - видишь? - синие высокие цветы? Это стафизагрия, цветок дельфинов. Целые заросли. В асклепейоне обычно всегда есть целый сад целебных трав.
  - А зачем им ядовитые травы? - обеспокоенно спросила Аппиана.- Для ядов?
  - Понимаешь, Аппиана, лекарство и яд не очень отличаются друг от друга. То, что мы привыкли называть лекарством в малом количестве, может быть ядом, если выпить неразведенную настойку. Например, наперстянка.
  Он сорвал пушистый цветок с пурпурными лепестками.
  - Если кормить ею кур, они подохнут меньше, чем через неделю. А десятикратно разведенный отвар ее облегчает или даже прекращает некоторые виды водянки - тяжелейшего страдания.
  - Можно мне этот цветок, дядя? - робко спросила Аппиана.
  - Если в рот не потащишь, то можно, - нарочито строго произнес архиатр.
  - Мне же не пять лет, - ответила Аппиана, старательно вплетая пурпурный цветок в черные волосы Кесария.
  - Теперь я тоже - как Морфей, - засмеялся Кесарий. - А вот целые заросли валерианы, из которой делают сирийский нард для Молпадиевой кошки.
  - Ты похож на Антиноя, дядя, - серьезно сказала Аппиана. - Ты самый красивый.
  - На Антиноя? - переспросил Кесарий с некоторым удивлением.
  - Ты недоволен, что я так сказала? Я видела статую Антиноя во дворце. У него такие же волосы, как у тебя...и глаза, и нос... и вообще...Это правда, что он умер за императора?
  - Правда, - ответил Кесарий, слегка хмурясь. - Бросился в Нил и утонул. Поэтому я тебе все время говорю, чтобы ты не подходила к Ирису.
  - Хорошо, дядя, - вздохнула девочка. - А если бы я была мальчиком, мне бы можно было?
  - Нет, нельзя! - воскликнул Кесарий. - Ни мальчикам, ни девочкам, ни рабам, ни свободным нельзя купаться в Ирисе. Там можно утонуть.
  - Как жених Макрины? - спросила Аппиана и испугалась - на лице Кесария появилось странное, незнакомое ей выражение.
  - Тебе больно, дядя Кесарий? - вскричала она. - Тебе тяжело меня нести?
  - Нет, дитя мое, - негромко ответил Кесарий. - Но тебе, и правда, лучше пройтись... посмотри, что там впереди.
  Он опустил девочку на белую известняковую тропку, и она вприпрыжку побежала вперед, к лужайке, покрытой алыми маргаритками. На бегу девочка несколько раз оглядывалась на дядю - он медленно шел следом, погруженный в свои мысли.
  Аппиана остановилась на полпути к лужайке, переводя дух, рядом с клумбой желтых ирисов. Она подняла голову, чтобы посмотреть на искусно расписанную статую безбородого молодого мужчины. В руке его был лук, а у ног прижалась большая курносая крыса с мерзким голым хвостом. "Апполон Отвратитель чумы" - прочла она безупречно ровные буквы на мраморе. Голубые камни в глазницах молодого человека горели чужим, нездешним светом, отражая лучи вечернего солнца. Девочка отвернулась, чтобы не встретиться снова с тяжелым взглядом сапфировых глаз, и увидела, что напротив Аполлона стоит похожая на него мраморная женщина-дева, тоже с луком. Ее золотые волосы были уложены так же, как у Ии. Вернее, она вся была до странности похожа на Ию - молодую, гордую, жестокую. Это была Дева Артемида Майя, сестра Аполлона.
  Аппиана обернулась, тревожно окликая дядю - он улыбнулся, помахал ей рукой и что-то сказал - она не расслышала и побежала вперед - к лужайке с маргаритками. Их было так много, что казалось, будто на камни и траву пролилась чья-то кровь.
  - Дядя! - позвала Аппиана громко, чтобы Кесарий услышал ее, но в то же мгновение на ее плечо опустилась его большая, теплая ладонь.
  - Я здесь, - сказал он, и Аппиана понимала, что он улыбается, хотя не видела его.
  - Смотри, что здесь написано: "Сотер". Спаситель! А вместо Христа - какой-то непонятный человек, со змеей на посохе.
  - Обойди постамент с другой стороны и прочти всю надпись целиком, - посоветовал Кесарий.
  - "Асклепий, Спаситель всего и всех",2 - прочла Аппиана и посмотрела вверх на лицо статуи. - А он совсем не злой! - удивленно проговорила она вдруг. - И глаза у него - другие, чем у Аполлона. Золотистые и прозрачные, как свежий мед. Когда он еще не застыл, знаешь, дядя? И волосы - густые, волнистые, но не черные, а темно-русые. И борода с усами, как у дяди Григория, которая у него отросла, когда он бриться перестал.
  - Хочешь посмотреть поближе? - спросил Кесарий, поднимая ее так, что Аппиана смогла увидеть лицо Асклепия близко-близко. Взор его был кроток и приветлив, а губы слегка приоткрыты, словно с них готовы были слететь слова ободрения страдальцам - и, казалось, что Асклепий сам прошел через страдание, которое навсегда легло печатью на его благой лик. Волны волос, мешаясь с мягкими кудрями бороды, мягко падали на обнаженные плечи, едва покрытые синим плащом. Слоновая кость, которой был обложен мрамор, местами разошлась - словно у божества появились морщины от старости.
  - Раньше, до Христа, люди тоже искали спасения у благого и великого бога, - сказал Кесарий. - Ведь боги эллинов очень жестоки, ты должна знать это - вы же с учителем проходили Гомера?
  - Да, и стихи есть такие: "Вы великую зрите жестокость богов". Это Гомер?
  - Нет, Софокл...Но ты молодец! А помнишь, что случилось с Ипполитом?
  - Он разбился на своей квадриге из-за того, что его оклеветали...Да, а эта Артемида ни капли ему не помогла! А он ей так служил! Бедный! Он так и сказал:
  "Будь счастлива, блаженная, и ты
  Там, в голубом эфире... Ты любила
  Меня и долго, но легко оставишь".3
  - Ты не перестаешь меня удивлять, Аппиана! - проговорил Кесарий. - Я не думал, что ты читала Еврипида.
  - Мы с Молпадией тайком читали. Только маме с бабушкой не говори! - затараторила Аппиана. - Я так толком и не поняла, из-за чего там все произошло, а Молпадия говорит, что там все из-за любви несчастной. От нее люди всегда умирают. Там еще Федра такая была, так она тоже умерла. Молпадия сказала, что это так, потому что это трагедия. Там еще написано такое:
  "Да, жизнь человека - лишь мука сплошная,
  Где цепи мы носим трудов и болезней".4
  - Вот видишь, люди всегда понимали, что в мире царит смерть и тление, или, как мы называем - грех, амартия. Мир, словно колесница без возницы, несется средь бездн, бьется о камни и, в конце концов, гибнет. Амартия, промах. Все не так, как надо, как Бог замыслил. Страдают все - и одаренные словом-логосом люди, и бессловесные животные, и растения, и все стихии.
  - Это Адам виноват?
  - Адам, да - но что его винить теперь? Он же тоже пострадал от этой бессмыслицы, которая пришла в мир из-за его ошибки, тоже умер. И мы теперь находимся в этом тлении, в этой смертности. Только Бог смог нас вырвать из этого круговорота. Он стал человеком...
  - ...чтобы человек стал Богом! - поспешно воскликнула Аппиана. - Так мне бабушка объясняла.
  - Да, - сказал удивленно Кесарий. - Бабушка права, как всегда.
  - А Асклепий?
  - Что - Асклепий? - с улыбкой переспросил Кесарий, опуская Аппиану на землю.
  - Ты говорил, что люди ждали Христа, и придумали Асклепия.
  - Придумали? Я бы сказал, что они надеялись, что есть милостивый бог...пусть не самый главный, пусть внук Зевса и сын Аполлона. Люди много страдают, Аппиана. Им легче, когда они знают, что их боль кто-то разделит. Асклепий - не совсем бог, он - человек, которого боги убили за то, что он исцелял и воскрешал. Он сын Корониды, смертной женщины, и Аполлона. Так говорит легенда. И еще легенды говорят, что он воскресил Ипполита, от которого отказалась Артемида. Только не надо эти истории понимать так, как будто все было на самом деле. Это - надежда людей на то, что все может быть иначе, а не по воле слепой Судьбы-Тюхе.
  - Как хорошо, что мы христиане, - сказала Аппиана, прижимаясь к дяде. - Ведь Христос воскрес на самом деле.
  - Да, - ответил Кесарий. - На самом деле. Воистину воскрес. И очень люди ждали этого - даже те, кто умерли задолго до Его пришествия.
  - И Он поэтому сошел во ад?
  - Да. Он никогда не оставляет тех, кто Его любит.
  - Он их воскресит!
  - Да, Аппиана. Воскресит. Или, лучше сказать, они не вкусят смерти. Так написано в Евангелии.
  - А что значит - "не вкусят"?
  - Это тайна. Но нам надо поторопиться. Нас ждут больные.
  Они медленно пошли прочь, и Аппиана, осторожно ступая среди алых маргариток, несколько раз обернулась на Асклепия. Он, опираясь на свой дорожный посох странствующего врача-периодевта с перекладиной наверху, смотрел им вслед своими грустными и добрыми очами цвета меда.
  Кесарий и его племянница уже приближались к фолосу, круглому зданию, где они уже побывали до этого, и где Ия рассказывала Аппиане про гипоспафизм. Они шли по извилистой тропке вдоль старой кирпичной стены, увитой диким виноградом.
  - Что это? - вскричала Аппиана, указывая на нечто, двигающееся к ним среди прошлогодних листьев. Кесарий мгновенно подхватил ее на руки, но, приглядевшись, успокаивающе произнес:
  - Это не ядовитая змея. Асклепиев уж.
  Блестящая змея быстро двигалась к ним, перебирая ребрами, как смешными коротенькими ножками. Кесарий и Аппиана, снова стоящая на земле, не шевелились, с интересом следя за ней. Наконец, уж уткнулся в сандалии Кесария и замер. Его длинное желтое тело стало похоже на диковинную ветку, с которой зимний ветер сдул все листья.
  - Пусти его, дядя Кесарий! - попросила Аппиана. - Он тебя боится. Он хочет ползти дальше.
  Она наклонилась и погладила гладкую чешуйчатую кожу. Уж поднял голову - по его телу словно прошла радужная волна. Он робко ткнулся в ладонь Аппианы.
  - Он слепой! - прошептала она, гладя его сомкнутые коричневые веки.- Бедный. Он, наверное, голодный. А что он ест, дядя Кесарий?
  - Молоко пьет, кажется, - неуверенно проговорил Кесарий.
  - Но у нас нет молока...А лепешку он будет есть? Будешь лепешку?
  Уж снова шевельнулся, склонив голову набок, словно прислушиваясь. Аппиана разломила лепешку и поднесла к его добродушной мордочке.
  - Смотри, дядя, как он схватил ее! Он голодный, маленький ужик!
  В ужике было не меньше четырех шагов Аппианы.
  - Он слепенький, поэтому он не может найти себе еду, - гладила девочка круглую голову ужа. - Вот здесь у него раньше были глаза... он совсем старый, наверное, да? Дядя Кесарий, а он тоже - Божие творение и страдает из-за Адама? Давай возьмем его с собой, и будем кормить молоком, раз он такой слепой.
  - Я бы с радостью, - сказал Кесарий, - но этих ужей нельзя забирать из асклепейона.
  - Да, и бабушка не любит ужиков, - добавила Аппиана со вздохом. - Что же делать - раз ты Божия тварь, тебя надо перекрестить.
  Она начертила крест на морде ужа.
  - Аппиана! - рассмеялся Кесарий.
  Плотная чешуя дрогнула, и на Аппиану уставился серьезный золотистый глаз.
  - Он не совсем слепенький! - победно закричала она. - Он просто спал этим глазом!
  Уж тем временем неторопливо обогнул сандалии Кесария и сандалии Аппианы и неожиданно стремительно, как многоцветная молния, взмыл вверх по отвесной стене. Они еще смотрели на него, когда до них донеслись какие-то истошные крики со стороны фолоса.
  - Это Фалассий, - сказала Аппиана. - Он бьет палкой раба! А еще врач. Дядя Кесарий, пойдем быстрее, ты отвлечешь Фалассия, и раб сможет убежать.
  Однако раб не убежал, а, постанывая, остался стоять на коленях, по-собачьи глядя на Фалассия.
  - Я прошу прощения за этот шум, Кесарий, - тяжело дыша, проговорил жрец Асклепия и отшвырнул резную трость из красного дерева. Раб подхватил ее на лету и почтительно прижал к груди. Теперь Аппиана узнала в нем того раба, который упрекал их за обед.
  - Тебе бы только жрать, Стахий, - прошипел Фалассий. - Все мысли о еде! Подумайте только, Кесарий врач - он выпустил священную змею. - Дай-ка мне мою палку, ты, горшок ночной!
  - Я по ошибке! По ошибке! - завыл раб, уворачиваясь от ударов.
  - Послушайте, Фалассий, - перебил жреца константинопольский архиатр, - мы с племянницей видели вашу змею. Она сидит на ограде старого театра.
  - Слава владыке Асклепию Сотеру! - воздел руки к лазурному небу Фалассий. - Ты слышал, кусок навоза! Быстро!
  Раб, словно на него и не обрушился только что град тяжелых побоев, вскочил на ноги и побежал в сторону той тропинки, по которой пришли Кесарий с Аппианой.
  - Ишь, хромает, - проговорил сквозь зубы Фалассий. - Лишь бы помедленней волю хозяйскую выполнить.
  - Пойдемте к больным, Фалассий иатрос, - настойчиво произнес Кесарий.
  - Смотрите, кто-то к нам бежит, - сказала Аппиана. - Какой-то поселянин.
  - Вон отсюда! - заорал Фалассий, замахиваясь палкой на человека в поношенном фракийском хитоне. - Нахал!
  Человек увернулся от палки, поскользнулся и упал среди прошлогодней листвы.
  - Спасите! - хрипло простонал он, обхватывая ноги Кесария.
  - Что с тобой случилось? - спросил архиатр, пытаясь высвободиться.
  - Кесарий иатрос, спасите моего отца! - продолжал фракиец, целуя его сандалии. Кесарий схватил его за плечи и поднял, прекратив эту неожиданную проскинезу.5
  - Тебе что было сказано? - лицо Фаллассия побагровело. - Этот нарыв нельзя вскрывать в асклепейоне. Больной может умереть и осквернить храм. Поезжайте домой. Если Асклепий умилостивится, явится вам по дороге и исцелит. А если нет, значит ему это неугодно. Значит, чем-то оскорбил ты богов! У вас в семье есть христиане? - тут он осекся и поглядел на Кесария.
  - Нет, нет у нас во всей деревне этого поганого отродья! - кричал фракиец, порываясь броситься снова к ногам Кесария. - Помогите! Помогите!
  Фалассий был очень недоволен, что Кесарий пошел с фракийцем, но был вынужден последовать за ними.
  - Такой нарыв вскрывать опасно для жизни, разве я не прав? - довольно заметил он.
  Кесарий выпрямился - он осматривал лежащего на телеге старика, от которого исходило тяжелое зловоние. Фалассий подошел с подветренной стороны и снова сказал, поднеся к ноздрям надушенный амброй шелковый лоскут:
  - Вели им ехать.
  - Позволь мне вскрыть этот нарыв, Фалассий иатрос, - сказал Кесарий, откидывая волосы со лба. Сын старика всплеснул руками и упал на колени, безмолвно воздевая ладони к небу.
  - Не сердись, Кесарий иатрос, - деланно ласково проговорил жрец, - но я должен тебе отказать. - В твоем искусстве я не сомневаюсь... но смогут ли мои юнцы выходить его? Ты излишне снисходителен. Я не позволил даже внести его в асклепейон, как видишь, чтобы не давать несчастному ложных надежд...а ты заставляешь страдать его душу...
  Он укоризненно покачал головой.
  - Отказываешь? - Кесарий слегка нахмурил брови. - Хорошо. Я поручу его своим... юнцам. Они его сумеют выходить. Как знать, может быть и мне придется тебе когда-нибудь отказать.
  Фалассий закусил губы и ничего не сказал.
  - Трофим! - крикнул Кесарий, пытаясь различить среди суетящихся вокруг кирпичной стены людей своего верного лидийца. Неудивительно, что его там не было - Трофим, посещая асклепейон, всегда старался как можно больше времени посвятить благочестивым занятиям. Отлов священной змеи в компании орущих служителей асклепейона в круг его интересов, несомненно, не входил.
  Уж тем временем перебрался на высокий бук и интересом поглядывал на подпрыгивающих и карабкающихся по дереву рабов. Кто-то тащил лестницу, кто-то, сорвавшись с ветки, с оханьем ползал по земле среди сухих листьев.
  - Стахий! - закричал Фалассий. - Куда ты делся, негодный обрубок! Поди сюда!
  Стахий, прихрамывая, подбежал к врачам.
  - Стахий, позови моего раба Трофима, скажи, чтобы он положил этого несчастного в нашу повозку... только пусть выпряжет одну лошадь...и пусть они едут в нашу клинику в Константинополь. На повозке они доберутся быстрее, чем на своей телеге со старой клячей, - приказал ему Кесарий.
  - Я сейчас приведу Трофима, дядя, - крикнула Аппиана уже на бегу в сторону храма-фолоса. - Я видела, он туда пошел!
  ...
  - Аппиана, дитя мое, ты слышишь меня?
  - Маленькая госпожа, извольте дядюшке вашему ответить!
  - Трофим, подай мне розовое масло! Живо!
  - Вот оно, хозяин...И что только с госпожой Аппианой сталось? На ровном месте поскользнулась!
  Девочка медленно открыла глаза.
  - Петушок... - прошептала она. - Зачем они зарезали петушка? Нашего, черного? Трофим! Зачем ты им позволил?
  Над ней склонились дядя, Фалассий и несколько молодых иеревсов.
  - Аппиана! Ты слышишь меня, Аппиана? - в тревоге спрашивал Кесарий. -Открой глаза, не закрывай их больше! Ответь мне! Аппиана! Тебе больно? Где?
  - Дядя Кесарий! - протянула Аппиана к нему руки. - Он отрезал голову петуху! Сколько крови...Трофим видел, он рядом стоял!
  - Успокойся, дитя мое! - Кесарий стоял на коленях рядом с ней. - Проглоти вот эти капли. Мы сейчас...мы скоро поедем домой.
  Гипподам и какой-то иеревс с пышными золотистыми волосами громко шептались за спиной константинопольского архиатра.
  - У него раб - эллин, петуха привез, в жертву принести. А девчонка как раз вбежала. Не заметили. Как закричит - и в обморок.
  - Ну же, маленькая нимфа, - приторно заворковал Фалассий. - Чего ты испугалась? Это всего лишь жертва великому Сотеру. Ну же, возьми себя в руки! Как же ты будешь участвовать в ваших христианских мистериях, если ты так боишься крови?
  Кесарий, не отпуская Аппиану, обернулся к Фалассию.
  - Это ты о чем говоришь, Фалассий асклепиад? - резко спросил он.
  - Сам знаешь, дорогой Кесарий, сам знаешь! Впрочем, ты ведь некрещен... как и твоя милая племянница. Но она - наивное дитя, а ты - муж. Ты-то знаешь, какая у вас главная мистерия! - понимающе моргнул Фалассий.
  - Вольно же тебе повторять бородатые сплетни о христианах, Фалассий, - бросил Кесарий.
  - А разве у вас уже нет вкушения тела и крови? - спросил юноша, которого Кесарий недавно учил правильно держать скальпель.
  - А ты так много о христианах знаешь. Как здесь отучишься, сразу в епископы, верно, пойдешь? - невозмутимо спросил его Кесарий. Юноша покраснел и скрылся среди захохотавших товарищей.
  - О чем они говорят? - спросила Аппиана, приподнимаясь.
  - Они глупости говорят, - отрывисто проговорил ее дядя. - Ты не ушиблась, дитя мое?
  - Нет, мне ничего не болит...А Трофим уже приготовил повозку для этого бедного дедушки?
  Кесарий поцеловал ее в нос и улыбнулся.
  - Приготовит...Дитя мое, я сейчас разберусь с катарактами, и мы поедем домой.
  - А маленькая нимфа пусть пока полежит в гамаке, среди розовых кустов, - пропел Фалассий. - Иди сюда, Эвпл. Нечего без дела бродить, присмотришь за этой маленькой христианкой...
  - Того и глядишь, епископом станешь! - хохотнул Гипподам из-за спины асклепиада.
  Юноша, названный Эвплом, кусая губы и стараясь не смотреть на товарищей, подошел к ним. Его щеки все еще пылали.
  Кесарий уложил племянницу в роскошный тростниковый гамак, Трофим заботливо укрыл ее покрывалом из козьей шерсти и поправил подушки.
  - Не скучай без меня, дитя мое. Я скоро вернусь, и мы поедем домой, - сказал Кесарий, удаляясь с Фалассием и иеревсами в сторону фолоса.
  - Вот, слив сушеных покушать извольте, - добавил Трофим.
  - Ты осторожнее этого дедушку вези, Трофим, - сказала Аппиана.
  - Не извольте беспокоиться, - ответил лидиец и поспешил к повозке.
  Эвпл проводил Кесария долгим взглядом, потом вздохнул, сел на траву и взял Аппиану за запястье.
  - У меня все хорошо, - выдернула она руку. - Не надо мне пульс щупать. Иди лучше, посмотри, как дядя катаракты удаляет!
  Эвпл встрепенулся, но потом с раздражением проговорил:
  - Мне велели с тобой сидеть.
  - Позови раба какого-нибудь сидеть вместо себя, - предложила Аппиана. - А сам иди.
  - Нельзя, - с сожалением ответил Эвпл. - Дай мне руку, я должен твой пульс оценить.
  - Зачем ты глупости про христиан говорил? - строго спросила Аппиана.
  - Это не глупости, это все правда. Ты просто маленькая и не знаешь.
  - А дядя Кесарий, значит, врет? - возмутилась девочка.
  Эвпл пожал плечами.
  - Он ведь некрещеный. Может быть, не знает все правды о христианах.
  - Знаете, Эвпл асклепиад, - сказала очень вежливо Аппиана, и юноша покраснел еще больше - его так назвали в первый раз, - знаете, что? У меня дедушка - епископ, а второй дядя - пресвитер, а бабушка - вообще диаконисса. И ничего такого, о чем вы говорите, у христиан не происходит.
  Эвпл пожал плечами, продолжая с тоскливой завистью смотреть в сторону фолоса.
  - У вас - может быть, и нет. А у других христиан - да. Мне дед рассказывал, есть такие христиане, что собираются вместе с женщинами и... - он закашлялся. - У них два пророка - Иисус и Манес, - добавил он.
  - Так это же манихеи, - засмеялась Аппиана. - Это не христиане.
  - Вот я и говорю - есть разные христиане. Кесарий иатрос - из благородных христиан.
  - Манихеи - совсем, совсем не христиане! - возмутилась Аппиана.
  - А они говорят, что вы - не христиане, - усмехнулся Эвпл. - И Христа в молитвах призывают. Для меня так это все - едино.
  - И очень плохо, - заметила Аппиана. - Такой образованный человек, как ты, мог бы дать себе труд разобраться в этих учениях.
  Она была очень горда собой, что запомнила эту фразу, сказанную кому-то дядей Григорием.
  Эвпл потрясенно посмотрел на нее.
  - Знаешь, что? - сказала решительно Аппиана, вылезая из гамака. - Пойдем к дяде Кесарию. Я не хочу здесь лежать.
  ...
  Удаление катаракт было, как оказалось, совсем не страшным - Аппиане даже удалось подержать ящичек с коллириями. Кесарий совершал какое-то неуловимое движение иглой и, вскрикнув, больной начинал благодарить Асклепия Пэана за солнечный свет.
  - Теперь - коллирий с сирийским нардом...так... Гипподам, я уже видел, как ты накладываешь коллирий, хорошо владеешь мастерством, уступи место кому-нибудь еще...А, Эвпл-епископ, иди сюда! Бери у Аппианы баночку с коллирием...Накладывай...Молодец! Ты откуда родом? С островов?
  - С Лесбоса, - ответил Эвпл.
  - Земляк перипатетика Теофраста, что Аристотелю в его школе наследовал? Он, хотя и не врач был, но много написал.
  - Я читал! О запахе пота при разных болезнях, при болезнях желудка, при приеме руты. Он даже кровавый пот описал. Страшная вещь.
  - Мне кажется, он со слов другого врача описывал, Монаса, - тактично поправил его Кесарий. - Но я не уверен - давно не перечитывал. И еще у вас, я знаю, чудесные виноградники и вино.
  - И бабки повивальные, - улыбнулся Эвпл.
  - Я тоже комедии Теренция вспомнил, - кивнул Кесарий. - К сожалению, не был никогда на Лесбосе. Вернешься, откроешь там клинику - может, пригласишь меня, старика?
  Эвпл сиял от счастья.
  - А это трихиазис...Посмотри-ка на меня, дружок! Тебя подержат немного, чтобы ты ненароком не дернулся и не поранился...Видишь, Эвпл - ресницы растут внутрь, постоянно травмируя глаз? Их надо осторожно и быстро убрать, и потом накладывать особый коллирий, с барбарисом. Его, кстати, просто готовить. Я уже рассказывал вам. Посмотри-ка вверх, дружок...Так... Держите его крепко...Не так уж и больно, правда? Еще немного ресниц...Думаю, ты совсем поправишься - роговица повреждена не сильно...вот тут, внизу, небольшое бельмо, но оно не должно тебе очень мешать, оно совсем с краю. Коллирий прикладывай три раза в день и на ночь, руки перед этим мой с золой и губкой, как следует.
  - Спасибо, Кесарий иатрос! - проговорил бывший обладатель трихиазиса, судя по одежде - ремесленник-горшечник. - Благослови тебя Пэан!
  - Благослови тебя Христос! - ответил Кесарий.
  - А пусть бы и так, - ответил солидно горшечник. - Разные боги любят разных людей. Мне так, Пэан покровительствует.
  - Все, все, расходитесь поживее! - заторопил больных Гипподам. - Исцелились - завтра жертву Асклепию принесете с утра и по домам. В гостинице мест мало.
  - Идем, Аппиана, - сказал Кесарий, пряча иглы и пинцеты в футляр. - Пора в Новый Рим.
  - Не желаете ли храмовую повозку? - вкрадчиво спросил Гипподам.
  - Нет, мы верхом, - кратко ответил Кесарий.
  Ему уже подводили оседланного вороного коня.
  - Верхом, дядя? - завопила Аппиана от восторга.
  - Да, - улыбнулся Кесарий. - Думаю, так мы Трофима догоним и обгоним.
  - Ну, в добрый путь, Кесарий иатрос, - проговорил Фалассий, отстраненно обнимая его. - Еще свидимся, боги милостивы...Ты не знаешь пока новостей?
  - Каких? - нахмурил брови Кесарий.
  - Последних... Как знать, может, и права была та слепая прорицательница из афинского храма Артемиды... Так что погоди принимать крещение, Кесарий иатрос, повремени. Как знать, может мы с тобой гораздо ближе сойдемся со временем.
  - Как знать! - усмехнулся Кесарий. - Счастливо оставаться, Фалассий иатрос!
  Он вскочил в седло и подхватил взвизгнувшую от счастья Аппиану, усадив ее перед собой.
  - Если что, я свяжусь с тобой через епископа Пигасия! - крикнул жрец уже вслед всаднику.
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"