Шульчева-Джарман Ольга Александровна : другие произведения.

Сын весталки главы 36-40

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    - Так это и есть твой сын? - нарочитым шепотом произнесла она. - Да он совсем... так он же большой уже! - Видишь ли, я не вчера его родила, Харитина, - спокойно ответила хозяйка дома. - Да? Вот как, значит! Лапушки вы мои! Голубушки! - заквохтала женщина в шелковом покрывале. - Это откуда он к тебе-то пожаловал? - Из Рима, - невозмутимо ответила Леэна, глядя прямо в глаза собеседнице. - Из...из Ри-има?! Мамочку проведать, да...голуби вы мои...тоже надо, да... Она потянулась, чтобы потрепать Кесария по щеке, но осеклась от взгляда спартанки и отдернула руку, словно от огня. - А мы ничего и не знали, Леэна... ничего и не знали... Его в Риме-то отец воспитывал, видно? А по-нашему он хоть говорит-то? - Нет, - ответила Леэна. - Нет? Ах вы, голуби мои! А как же вы с ним разговариваете-то? - На латинском. - На латинском?! Кесарий слегка приподнялся на локте и приветливо, но сдержанно обратился к помощнице пресвитера Гераклеона: - Дура лекс! - Батюшки мои, это он так со мной поздоровался! Из Рима, говоришь?
  ГЛАВА 36. О ЛАТИНСКОМ ЯЗЫКЕ И КИФАРЕ.
  
  - Бабушка! Он не умер, он живой, просто у него обморок!
  - Финарета, помолчи же, наконец! Александр, очнись, дитя мое!
  - Кесарий! Ты меня слышишь? Кесарий, открой глаза!
  - Что же он так на полу и лежит - перенесите его на постель! Агап! Верна!
  - Не надо, Верна, я помогу.
  - Феоктист, что с ним?
  - Ой, бабушка, это кровь!
  - Молодой хозяин, вестимо, об таз ударились.
  - Александр, открой глаза! Ты меня слышишь?
  - Барин, извольте матушке вашей ответить.
  - Он совсем замерз, бабушка, у него руки и ноги как лед!
  - Анфуса!
  - Анфуса!
  - Анфуса!!! Наконец-то. Нагрей пару кирпичей в плите, заверни в полотенце и принеси сюда. Поживее.
  - Поняла, хозяйка. А что это с молодым хозяином приключилось?
  - Анфуса, поторопись же!
  - Вот, я губку и шерсть принесла, бабушка.
  - Святые мученики, кровь не останавливается, что ж это такое, как же это так...
  - Верна, лучше бы ты откупорил масло.
  - Бабушка, он хотел встать, упал и сильно расшибся, бедный...
  - Александр!
  - Кесарий!
  Бывший главный архиатр Нового Рима, распростертый на груде одеял, глубоко втянул в себя воздух и пробормотал:
  - Итак, император Юлиан, к следующему дню Меркурия я представлю сенату свое описание ксенодохия.
  - Дитя мое, Александр, открой глаза.
  Рассеянным взглядом только что проснувшегося человека Кесарий посмотрел на Леэну, потом на растрепанную Финарету, потом на Каллиста.
  - Где я? - с тревогой хрипло спросил он, проводя по лицу тылом ладони, и проговорил удивленно и растерянно: - Кровь...Откуда?
  - Нос расшиб - вот откуда! - воскликнул в ярости Каллист, не отпуская его запястье. - Встал, пошел, упал в умывальник! Хорошо, там воды не было - а то утонул бы в придачу!
  - Не ругайте его, Каллист врач, пожалуйста, - попросила Финарета.
  - Зачем ты так поступил, дитя мое? - строго спросила Леэна, смачивая клочки белоснежной овечьей шерсти в розовом масле и уверенно всовывая их в ноздри Кесария. - Теперь - прижать и подержать.
  С этими словами она крепко стиснула ему нос. Кесарий повиновался и начал дышать ртом.
  - Если ты не понимаешь слов, придется тебя привязывать! - бушевал Каллист.
  Кесарий встрепенулся, схватился перепачканной в крови рукой за простыню.
  - Не волнуйтесь так, Александр врач, - Финарета быстро протерла его ладони влажной губкой. - А вы не кричите на него, Каллист врач! Он же болен.
  - Было раба не позвать, да? - продолжал Каллист.
  Леэна укоризненно покачала головой, глядя в синие глаза названного сына.
  - Ты мне это брось! - взмахнул Каллист рукой, словно ритор-обвинитель в суде. - Брось упрямство это! Иначе привяжем - и дело с концом! Хорошенькое дело - мы утром заходим в комнату, больного проведать, а он на полу валяется, холодный, как... как... Да мы, клянусь Гераклом, знаешь что подумали?!
  - Не клянитесь Гераклом, барин, - сказал укоризненно Верна.
  Кесарий тяжело дышал полуоткрытым ртом. В его глазах появилось отчаяние.
  - Вот, кажется, кровь остановилась, - произнесла спокойно Леэна. - Да, так и есть. Овечья шерсть - лучшее средство. Подай-ка мне губку, Финарета. У тебя за спиной.
  Леэна умыла Кесария и он жадно слизнул капли воды, потекшие по его лицу.
  - Дитя мое, сейчас я дам тебе напиться.
  - Я принесу воды, бабушка.
  - Анфуса, клади кирпичи к ступням...да не так - ты, право, безрукая! Ну же! Одеяло большое из фригийской шерсти где? Я же велела принести. Оно в медном кованом сундуке, что справа, в таблине.
  - Пейте, Кес...Александр врач.
  Он неловко сделал несколько глубоких глотков - вода потекла по его подбородку и шее - и бессильно откинулся на подушки, глядя на Леэну широко раскрытыми умоляющими глазами.
  - Не надо... - прошептал он, - не надо меня привязывать...
  Финарета шмыгнула носом и, опустив покрывало по самые брови, поспешно начала укутывать нареченного брата ворсистым фригийским одеялом.
  - Пока не будем, - сказала Леэна строго. - Но ты обещай нам с Каллистом, что и ты не будешь пытаться вставать без посторонней помощи.
  Кесарий сделал неуверенное движение головой, которое должно было изображать кивок, и вцепился в одеяло. Леэна заботливо отерла воду с его лица, положила свою широкую ладонь на его лоб.
  - Я схожу, принесу вина? - предложила Финарета и уже повернулась, чтобы бежать в погреб, как вдруг ее пронзительный крик разнесся по всем уголкам дома.
  Леэна, Верна и Анфуса дружно перекрестились.
  - Я, кажется, перепугала твою внучку, Леэна? - вкрадчиво улыбалась женщина в темном шелковом покрывале, стоявшая, как оказалось, за спиной девушки. - Она меня увидела - и как закричит... Напугалась, лапушка?
  - Я... вы... нет, что вы, Харитина диаконисса...просто вы так незаметно подошли...и встали сзади... - задыхаясь не то от пережитого испуга, не то от нахлынувшего негодования, заговорила Финарета. - Я...
  - Финарета, помолчи, - резко сказала Леэна. - Здравствуй, Харитина.
  - Здравствуй, здравствуй, соседка милая, радоваться тебе о Господе, - закивала женщина, незаметно вклиниваясь и отодвигая Каллиста, чтобы наклониться над Кесарием. Финарета и Каллист, не сговариваясь, каждый со своей стороны, прижали толстое овечье одеяло, укрывавшее больного. Леэна выпрямилась, став над изголовьем так, что ее локоть больно уперся в грудь Харитины. Та поморщилась и сделала полшага назад.
  - Так это и есть твой сын? - нарочитым шепотом произнесла она. - Да он совсем... так он же большой уже!
  - Видишь ли, я не вчера его родила, Харитина, - спокойно ответила хозяйка дома.
  - Да? Вот как, значит! Лапушки вы мои! Голубушки! - заквохтала женщина в шелковом покрывале. - Это откуда он к тебе-то пожаловал?
  - Из Рима, - невозмутимо ответила Леэна, глядя прямо в глаза собеседнице.
  - Из...из Ри-има?! Мамочку проведать, да...голуби вы мои...тоже надо, да...
   Она потянулась, чтобы потрепать Кесария по щеке, но осеклась от взгляда спартанки и отдернула руку, словно от огня.
  - А мы ничего и не знали, Леэна... ничего и не знали... Его в Риме-то отец воспитывал, видно? А по-нашему он хоть говорит-то?
  - Нет, - ответила Леэна.
  - Нет? Ах вы, голуби мои! А как же вы с ним разговариваете-то?
  - На латинском.
  - На латинском?!
  Кесарий слегка приподнялся на локте и приветливо, но сдержанно обратился к помощнице пресвитера Гераклеона:
  - Дура лекс!
  - Батюшки мои, это он так со мной поздоровался! Из Рима, говоришь?
  - Пойдем-ка, Харитина, поговорим в беседке. Анфуса, подай нам фрукты и отвар шиповника в беседку, что у бассейна.
  Когда обе диакониссы ушли, Кесарий слабо улыбнулся Финарете и проговорил:
  - Salve, mi soror!
  - Salve, mi frater! - ответила она, чуть не плача, и тоже улыбаясь.
  - Salve, mi amice! - обратился Кесарий к Каллисту, нарочито гортанно - по-каппадокийски - произнося звуки. Финарета прыснула от смеха, но Каллист даже не улыбнулся.
  - Как вы смешно говорите, в вашей Каппадокии! - прощебетала девушка по-латински.
  - Чгто же в моей речхи тхакого смешногхо? - ответил Кесарий, и его латинско-каппадокийский выговор снова до слез рассмешил Финарету. Каллист продолжал стоять молча, скрестив руки на груди.
  - Как хорошо, что бабушка придумала про Рим! - воскликнула Финарета по-латински, беря Кесария за руку. - Если бы вы говорили по-гречески, в вас было бы очень легко узнать каппадокийца. Вы с бабушкой заранее договорились?
  - Нет, - покачал головой бывший архиатр.
  - У нас теперь каждый день - гости от Гераклеона. Что это за старая сплетница явилась? - спросил по-гречески Каллист, сминая в пальцах лист магнолии.
  - Это? Это - Харитина диаконисса, я ее терпеть не могу. Она раньше все бабушке выговаривала, зачем я майевтике учусь, зачем книжки читаю, зачем верхом езжу, зачем то, зачем это! - весело ответила Финарета и добавила: - Как хорошо, что бабушка заставила меня выучить латинский язык! А я думала - зачем он нужен, с кем тут разговаривать. Теперь, наверное, мы всегда будем дома по-латински говорить. Как интересно! Нет, конечно, мы, когда в Рим ездили, там по-латински только и говорили...Рим - совсем языческий город, больше даже, чем наша Никомедия и Пергам. А вы были в Риме, Александр врач?
  - Нет, - снова ответил Кесарий. Каллист видел, что его синие глаза, обращенные к Финарете, сияли.
  - А вы, Каллист врач?
  Каллист с трудом понимал беглую латинскую болтовню Финареты и боялся сказать что-то невпопад.
  - Нет, - вымолвил он. - Я...не есть...бывает...в Рим.
  Финарета рассмеялась снова, захлопала в ладоши.
  - Вы так смешно говорите!
  Каллист понял, что сделал какую-то грубую ошибку, отбросил смятый и пустивший сок лист магнолии и, чувствуя, как краска предательски заливает его шею и щеки, деланно небрежно произнес по-гречески:
  - Пойду-ка, велю рабам накрыть нам завтрак. Они там все как уснули.
  Он метнулся из комнаты, не услышав, как Финарета прошептала:
  - Он обиделся, да, Александр врач?
  ...Каллист выскочил во дворик, яростно рванул плащ, зацепившийся за что-то. Старый кованый гвоздь, невесть как вылезший из стены, оставил в ткани уродливую дыру. Тяжело дыша - как будто он пробежал несколько стадий - Каллист склонился над бассейном, опершись руками на мраморные плиты, и опустил голову в воду. Золотые и голубые рыбешки искрами брызнули в разные стороны. Он сделал несколько глотков, закашлялся. Это хорошо, что мокрые волосы распрямляются и перестают на какое-то время виться по-бараньи. Надо сказать Верне - пусть острижет его - коротко, как стригутся римляне.
  Каллист выпрямился, ища взглядом какого-нибудь раба, чтобы отдать приказание о завтраке. Но жизнь словно замерла. Предполуденный воздух, полный жара солнца и ароматов цветов, был недвижим. Лишь далеко, на поле, у виноградников, виднелись полуголые фигуры рабов с обмотанными белыми лоскутами головами. Во дворике не было ни Анфусы, ни Верны, даже никакого бездельника-мальчишки. Каллист решил пройти к кухне - Анфуса, наверняка, должна хлопотать там.
  Он пересек дворик и вышел в сад. От мальв и роз неподвижный воздух был настолько сладок, что у Каллиста перехватило дыхание. Борясь с нахлынувшими воспоминаниями, он остановился. Согревшиеся струйки воды бежали с его волос за ворот хитона и вниз по спине.
  Каллист поднял голову и вздрогнул от неожиданности - перед ним по тропинке среди роз вышагивала Анфуса, неся на серебряном подносе фрукты и сладости. За ней семенила девочка лет десяти с большим кувшином и полотенцем.
  Анфуса не сразу остановилась, услышав его оклик, и повернулась, поджав губы. Конопатая девочка поставила кувшин на землю и, раскрыв рот, уставилась на Каллиста.
  - Анфуса, принеси что-нибудь поесть Александру, уже почти полдень, - сказал Каллист.
  Анфуса, вздохнув, терпеливо принялась ему разъяснять:
  - Видите, барин, молодому хозяину нехорошо с утра было, так вот я и не знаю, можно ли ему есть или нет. Это уж как хозяйка велит, так и приготовлю. А она сейчас с Харитиной диаконисой разговаривают. Занята, значит. А уж как она решит, кормить сегодня молодого хозяина, или нет, так и будет.
  С этими словами она деловито вскинула поднос и поплыла в сторону беседки. Конопатая девчонка, путаясь в длинном, на вырост сшитом хитоне, потащилась вслед за ней, то и дело оглядываясь на Каллиста.
  Тот, придя в себя от изумления, решительными шагами тоже направился к беседке. Он хотел уже заглянуть под тень виноградных листьев, как что-то его остановило.
  Из беседки слышался звон посуды, плеск льющейся воды. Через живую изгородь просвечивала круглая спина Анфусы, виднелись босые ноги конопатой девчонки.
  Вдруг раздался звонкий, почти детский, голос Харитины:
  - Надо же! Радость-то какая! А мы и не знали! Вчера как отец Гераклеон сказал-то, я и подумала, надо пойти, посмотреть на твоего ребеночка! А это, оказывается, давно уже было! Это когда ты в Старый Рим ездила? У него, поди, отец из больших начальников там?
  - Да, не из маленьких, - ответила Леэна. Каллисту показалось, что она с трудом сдерживает смех.
  - Надо же, молодец какой, при себе оставил, в рабство не продал. Да... Воспитал. И видно, что из благородных. Но на тебя тоже похож - глаза твои. Сразу скажешь, что твой сын. Что ж ты его не научишь по-нашему разговаривать? Ах, да ты ведь умеешь по-латински-то говорить, тебе проще варварским всяким языкам научиться - ты ж не чистая гречанка.
  - Ну, если Спарта - не Греция, то не гречанка, - отрезала Леэна.
  - Ну да, ну да, твой отец ведь из Спарты был. Ой, у вас там, говорят, нравы другие совсем. Чудно! Говорят, девушки там хитоны с разрезом до бедра носят, с юношами, стыдно сказать, в мяч играют, плавают...Господи прости. Или сейчас уже не так?
  Леэна не ответила, и Харитина продолжала свою визгливую уверенную скороговорку:
  - А Финареточка уж как рада, что Александрион приехал! Она у тебя же не помолвлена?
  Сердце Каллиста прыгнуло в груди.
  - Нет, - более чем прохладно ответила Леэна.
  Каллист так шумно выдохнул, что его вполне могли услышать в беседке.
  - Тоже в диакониссы, наверное, собирается? Лапушка наша! Ничего, что она там с Александром, и этим... вторым...это врача ты к Александриону пригласила?
  - Я не вижу ничего неприличного, в том, что Финарета проводит время в обществе своего брата, - прозвучал ответ Леэны и кубок стукнул о поднос. Воцарилась странная тишина.
  Ее разорвал полу-вскрик, полушепот Харитины:
  - Бра-ата?!
  Раздался какой-то звук, похожий на глухой шлепок - Каллист догадался, что Харитина слишком поспешно прижала ко рту ладонь.
  - А что тебя так удивляет, Харитина?
  - Я думала, Финарета дочка Протолеона, - с деланной недалекостью простой и честной женщины проговорила та.
  - Она и есть дочка Протолеона.
  - Да ты что?! Правда?! - взвизгнула Харитина. - Так он же... так Протолеон же...он же был твой брат!
  - Да, по отцу.
  - Ох, Леэна...- ликующе простонала Харитина.
  - Они двоюродные брат и сестра, Харитина, неужели непонятно? - раздался голос Леэны.
  - Дво-ю-род-ны-е! Да, конечно! - забормотала, радостно хихикая, ее собеседница. Голос ее был теперь не детским, а странно надтреснутым - как у пожилого евнуха. - Дво-ю-род-ные! Конечно! Спаси вас всех Господь!
  Каллист плюнул и зашагал прочь.
  ...Не зная, зачем, Каллист вернулся в дом, почти пробежав через перистиль в таблин. "Надо уезжать", - подумал он вдруг. Но тут же оборвал себя - уезжать? Одному? Оставить Кесария?! Что за глупость...
  В таблине было прохладно. Мраморные плиты пола перед очагом блестели от влаги - еще не высохли после утренней уборки Анфусы. Он рассеянно посмотрел на очаг - в нем, конечно, никогда не зажигался огонь, как и везде, он всего лишь - дань старой традиции. У дяди, в их старом доме, тоже был такой.
  Каллист вздрогнул. На очаге, на голубом, с прожилками-венами, фригийском мраморе стояла кифара его дяди.
  - Не может быть! - громко сказал он пастуху с собакой. Тот - молодой, со светлыми, вьющимися, как баранье руно, волосами смотрел, немного улыбаясь, на Каллиста с мозаики над очагом, опираясь на свой посох. Черный мохнатый пес внимательно следил за тем, как Каллист осторожно берет кифару от ног пастуха.
  Она - это она! Вот надпись: "Феоктист, сын Феофраста, потомок Махаона" Вот царапина, умело покрытая дорогим египетским лаком - не заметишь, если не знаешь. Ни пылинки! За ней ухаживали, держали на почетном месте. Каллист тронул струны - раздался тихий гептахорд. Она настроена!
  Не понимая, зачем, он бережно завернул кифару в свой порванный плащ и вышел за ворота. Полуденная дорога была пустынна.
  Он пересек ее, утопая по щиколотку в сухой пыли. Он знал куда идти - он с детства знал эти места.
  Там, за лугом, где пасутся стреноженные кони, на обрыве, с которого далеко внизу, у Сангария видны поля и виноградники, Каллист сел на землю. Вот там она - масличная роща, где они с Диомидом играли, где они гуляли с дядей Феоктистом и он рассказывал Каллисту о философии и риторике, а когда видел, что тот уставал, брал из рук раба кифару и пел.
  Гестия, Крона могучего Дщерь, пресвятая Царица,
  Ты охраняешь домашний очаг, и огонь твой - бессмертен.
  Ты же и мистам диктуешь обряды торжественных таинств
  И воскурений бессмертным богам, что даруют усладу.
  Ты - и обитель блаженных богов, и опора для смертных.
  Юная Дева, желанная, вечная, с дивной улыбкой,
  Я умоляю тебя, Многоликая, - вновь посвященным
  Теплый прием окажи, прояви Свою добрую волю.
  Ибо ты счастье даешь и здоровье, чья длань всеблагая
  Успокоенье приносит и душу от бед исцеляет!
  ...Каллист не помнил мать, но он знал, что где-то в глубине его сердца живет воспоминание о ее образе. Он знал, что видел, какая она, он грустил, что не запомнил ее. Она была не как Гестия - как Исида, а он - как младенец Гор Пакрат на ее руках. Так он думал, когда был совсем маленьким и, устав от игр и беготни, прибегал посидеть в маленькое святилище в масличной роще, которое дядя устроил для привезенной из самого Египта по его заказу статуи Исиды. Лицо ее было неотмирно прекрасным и неимоверно печальным.
  ...Словно яркая вспышка молнии - это воспоминание, ни времени, ни места которого он не ведает. Они плывут с дядей на корабле. Дядя Феоктист сидит в легком кресле, и вслух читает.
  Как выдержать глаза,
  Не знаю я, то зрелище сумели?
  Мгновенно страх объемлет кобылиц...
  Тут опытный возничий, своему
  Искусству верный - вожжи намотавши,
  Всем корпусом откинулся - гребец
  Заносит так весло. Но кобылицы,
  Сталь закусив зубами, понесли...
  И ни рука возничего, ни дышло
  И ни ярмо их бешеных скачков
  Остановить уж не могли. Попытку
  Последнюю он сделал на песок
  Прибрежный их направить. Вдруг у самой
  Чудовище явилось колесницы,
  И четверня шарахнулась в смятенье
  Назад, на скалы. Скачка началась
  Безумная. Куда метнутся кони,
  Туда и зверь - он больше не ревел,
  Лишь надвигался он все ближе, ближе...
  Вот наконец отвесная стена...
  Прижата колесница. Колесо
  Трещит, - и вдребезги... и опрокинут
  Царь вместе с колесницей. Это был
  Какой-то взрыв. Смешались, закружились
  Осей обломки и колес, а царь
  Несчастный в узах повлачился тесных
  Своих вожжей, - о камни головой
  Он бился, и от тела оставались
  На остриях камней куски живые.
  
  Каллисту надоедает играть с глиняной птичкой, он подходит к дяде и тянет его за хитон. Дядя не сердится.Он грустно улыбается и гладит Каллиста по голове.
  - Кудрявый ты, как Дионис Загрей, дитя мое.
  - Где мама? - спрашивает его Каллист.
  - Она уже счастлива, - отвечает Феоктист и отчего-то замолкает, отворачивается.
  - Я хочу к ней, - заявляет Каллист и снова тянет дядю за хитон. Дядя подхватывает его на руки и сажает к себе на колени, начинает рассказывать про то, как душа вырывается из темницы тела. Каллист не понимает и плачет, прижимаясь к дядиной груди. Он смотрит и видит, что дядя тоже плачет.
  - Няня сказала, что кони взбесились, и повозка сорвалась в море, - Каллист старается говорить так, как говорят взрослые. - А что, дядя, значит - "взбесились"?
  Дядя лишь гладит его по голове и крепко прижимает к себе.
  - Они теперь в море с папой? Они - как дельфины? Спасают тех, кто тонет? - спрашивает и спрашивает Каллист, уже засыпая.
  Будь милосердна, Судьба, я в молитвах тебя призываю!
  Путникам даришь ночлег, о достатке печешься для смертных,
  Как Артемида, улов приносящая ловчим в охоте.
  Ты, Многоликая, кровь Эвбулея оплакала горько.
  О погребальная, нрав твой изменчив, темны побужденья.
  Смертные чтут тебя, ты - вечный ключ к человеческим жизням:
  Радость приносишь одним и богатство; другим посылаешь
  Жалкую бедность и смерть, если в гневе душа твоя, Тихе.
  Но умоляю: войди в нашу жизнь и яви благосклонность
  Тем, кто достоин ее; одари их достатком и счастьем!
  Босоногая девчонка-рабыня прибежала и стоит в отдалении, у зарослей акаций, слушая, раскрыв рот, как поет Каллист. Выследила его! Не уходит, раскачиваясь в такт гимну - а вот уже и кружится в танце, раскинув руки, путаясь в своей на вырост сшитой тунике. Кто-то ее окликнул - и она убежала. Каллист чувствует легкие шаги позади себя. На высокую траву ложится длинная тень стройной девушки. Финарета! Он касается струн, поет и поет. Только - не оборачиваться, нет - иначе исчезнет она, пропадет навек. Финарета ли то или Эвфема, младшая сестра Феоктиста, сына Феофраста, махаонида - вырвалась из водяных глубин, слушает его кифару. Если он, Каллист, не обернется - она останется. Останется до тех пор, пока она не обернется. Он поет и плачет - и струны, и руки мокры от слез. Наконец, он не выдерживает. Последний аккорд вырывается из-под его пальцев и он бессильно склоняет голову на деку кифары.- Каллист! - слышится ему тихий, ласковый голос сзади и теплая ладонь ложится на его плечо. - Каллистион, дитя мое!
  Каллист обернулся - солнце ослепило его на миг и ему показалось, что он видит Финарету, но с белыми, как снег, волосами.
  - Дитя мое, прости, что я потревожила тебя. Уже вечер. Мы потеряли тебя и очень волновались. Пантея сказала, что ты здесь.
  - Вечер? - переспросил непонимающе Каллист.
  - Ты нашел кифару Феоктиста... - сказала Леэна, то ли спрашивая, то ли утверждая. - Ты играешь на ней так же хорошо, как и он, а поешь еще лучше. Ты очень похож на него.
  Каллист поднялся на ноги.
  - Простите, - проговорил он в растерянности. - Мне не следовало брать ее, не сказав вам...
  - Он твоя, дитя мое. Смешно - я не поняла, что ты и есть его племянник, а еще и удивлялась, как ты на него похож. Александр рассказал мне об этом сегодня.
  - Как он? - взволнованно спросил Каллист, чувствуя упреки совести за то, что он оставил Кесария одного на весь день.
  - Не тревожься - с ним все хорошо. Дитя мое, пойдем домой - ужин ждет.
  Леэна весело смотрела на него, глаза ее светились синевой.
  
  
  ГЛАВА 37. О ЧЕЧЕВИЧНОЙ ПОХЛЕБКЕ И ПРОГНОСТИКЕ.
  
  - Каллист! - воскликнул Кесарий, приподнимаясь со своего ложа, устроенного в беседке из множества подушек и подушечек, и протягивая к Каллисту руки. - Каллист! Ты пришел! Как хорошо... У тебя кифара? Как жаль, что здесь не было слышно, как ты играл...
  - Да - представляешь, кифара моего дяди. Госпожа Леэна хранила ее все это время. А ты как? Я тебя оставил одного на весь день, прости.
  - Ушел в холмы играть для деревьев и камней, как Орфей? - засмеялся Кесарий. - Не волнуйся, я прекрасно себя чувствую. Правда, вставать мне матушка не разрешает.
  - Александр! - укоризненно произнесла Леэна.
  - Хорошо, матушка, - послушно кивнул Кесарий. - Не буду. А то Каллист меня привяжет и уйдет в луга петь...Покажи-ка, - он забрал кифару у Каллиста, осторожно тронул струны - зазвучало начало какой-то очень знакомой Каллисту песни, но он не смог вспомнить, какой.
  - Ты никогда при мне не играл, Каллист, отчего?
  Каллист пожал плечами.
  - Не знаю. Я вообще давно не играл. Очень давно. Еще с Коса, - он вздохнул.
  Кесарий отдал ему кифару. Каллист кивнул, бережно поставил ее на скамью. К чему говорить о том, что ему тяжело было играть на любой кифаре - с тех пор? Кесарий не поймет, да и не надо этого знать Кесарию, и ему, Каллисту, нечего бередить себе душу...
  - Ты не бери латинский в голову, - сказал неожиданно Кесарий. - Мой брат Григорий вообще латинского не знает, хотя ритор отменный и вообще в Афинах преподавал.
  Он протянул Каллисту смокву.
  - Смотри, твой друг детства Диомид продолжает посылать нам изысканные плоды из своего сада! Это ты ему сказал, что я смоквы люблю?
  - Нет, - засмеялся Каллист. - А вот и Финарета!
  Финарета, как всегда, растрепанная, огненно-рыжая, примчалась в беседку.
  - Я вас обидела, да, Каллист врач? Меня бабушка уже стыдила. Вы ведь не сердитесь больше на меня? Я не со зла тогда рассмеялась, не подумайте! - тараторила она, пока Анфуса чинно накрывала на стол. Конопатая девчонка помогала ей, то и дело оборачиваясь на кифару. Ей очень хотелось ее потрогать.
  - Пантея!- прикрикнула Анфуса. - За уши оттаскаю!
  - Не надо, Анфуса, - вступилась за девочку Финарета. - Это ведь Пантея нашла Каллиста. Ой, я хотела сказать - Каллиста врача.
  - Нашла, и слушала до вечера, как он играет - нет, чтобы барину пообедать принести, лишь бы побездельничать, - ответила неумолимая Анфуса.
  - Пантея, дитя мое, - сказала Леэна, - возьми!
  Она протянула ей три больших сочных смоквы.
  - Разбалуете вы ее, хозяйка, - заметила Анфуса.
  - Спасибо, - пискнула Пантея, покраснев.
  - Выдрать ее надо бы за то, что она весь день пробездельничала, - проворчала Анфуса.
  - Простим ее, - засмеялся Каллист. - Ты и танцевать умеешь, Пантея?
  - О, это - сколько угодно! - вместо девочки ответила Анфуса. - Это-то пожалуйста! Это ведь не посуду мыть, а, Пантея?
  - Дитя, принеси куриных яиц, - сказала Леэна, погладив светлую голову девочки. Та поспешно убежала, путаясь в хитоне.
  Анфуса подала Каллисту большую тарелку с луковой похлебкой. От нее исходил такой аромат, что у него свело все внутренности. Но он сдержал себя и чинно приступил к трапезе.
  - Значит, вы не обиделись на меня, да? - снова спросила Финарета.
  Каллист замотал головой, поспешно проглатывая первую ложку луковой похлебки, чтобы ответить, с трудом ворочая обожженным языком:
  - Нет, что вы, Финарета!..
  - Финарета, помолчи, - Леэна подвинула к нему тарелку с зеленью и поднос с лепешками. - Ты ничего не ел весь день, дитя мое.
  Каллист еле сдерживал себя, чтобы не проглатывать, не жуя, тающие во рту лепешки и не выпить подряд пяток яиц из тех, что принесла Пантея.
  - Анфуса, добавь Каллистиону еще похлебки, - велела Леэна.
  - Бедный вы, голодный, весь день пробродили, - вздохнула Финарета. - Вы правда-правда не обиделись, Каллист врач?
  - Из-за чего? - он повернулся к Финарете с ложкой в руке.
  - Из-за этого дурацкого латинского языка.
  - Финарета, я просила тебя не употреблять никогда слово "дурацкий", - сказала Леэна. - Что Каллист и Кесарий о тебе подумают?
  - Не браните сестрицу, матушка, - подал голос Кесарий. - Она всегда так добра ко мне.
  Финарета покраснела и закуталась в покрывало.
  - Александр, а ты не хочешь похлебки? Ты выздоравливаешь, тебе надо есть, - заметила Леэна.
  - Луковой? - с некоторым колебанием переспросил Кесарий.
  - У нас и чечевичная есть, - с достоинством произнесла Анфуса.
  - Фу, гадость! - прошептала Финарета. Анфуса не успела поджать губы, как Кесарий вскрикнул с неподдельной радостью:
  - Чечевичная?!
  - Дитя мое, ты тоже ее любишь? - всплеснула руками Леэна. - Анфуса, принеси чечевицы Александру.
  Та одобрительно кивнула, глядя на Кесария.
  - Поскорее! - добавила Леэна.
  Пока Анфуса хлопотала насчет похлебки, Леэна говорила, словно оправдываясь, что не предложила ее Кесарию раньше:
  - Видишь ли, молодежь сейчас не любит чечевицу. Для моей Финареты - это "гадость"... только мы с Верной ее и едим. А ты, Каллист? Тоже ее не слишком жалуешь?
  - Отчего же, - очень вежливо ответил тот, управившись со своей миской луковой похлебки, и быстро добавил: - Я сейчас, право, больше не хочу - сыт. А так она очень полезная, да... чечевица... Аретей Каппадокийский рекомендует.
  Финарета рассмеялась. Леэна тоже не сдержала улыбки.
  - Понятно! А, вот и ты, Анфуса. Поставь вот сюда, на край стола, поближе к Александру. Горячая?
  - Да, хозяйка, - кивнула рабыня. - Велите помочь молодому барину покушать?
  - Я сам, - поспешно заявил Кесарий, заворочавшись среди подушек, как большая неловкая птица в своем гнезде.
  - Хорошо, дитя мое. Сам.
  Леэна осторожно поставила ему на колени поднос. Кесарий стиснул черенок серебряной ложки, зачерпнул темно-красного варева из тарелки, и медленно донеся ложку до рта, проглотил. Он зачерпнул снова - кисть его тряслась от напряжения, он с трудом донес руку до рта. Проглотив, он перевел дыхание, делая вид, что обмакивает лепешку в миску.
  - Что ты так на меня смотришь, Каллист? - неестественно беззаботно спросил он, снова поспешно зачерпывая похлебку. Он стиснул зубы, напрягаясь всем телом - но рука его предательски дрожала.
  Ложка перевернулась в разжавшихся пальцах Кесария и густое месиво кроваво-красной чечевицы шлепнулось ему на грудь.
  - Ай! - вскрикнула Финарета.
  Кесарий молча закусил губу. Леэна быстро смахнула чечевицу на землю, сунула полотенце в чашу для умывания и приложила к заалевшему пятну на груди Кесария.
  - Спасибо, матушка, - выговорил он. - Какой я неловкий! Анфуса, убери поднос - я больше не хочу.
  Леэна незаметно сделала Анфусе знак, и та, уже наклонившись, чтобы унести поднос, лишь подняла ложку Кесария и ополоснула ее.
  - Дитя мое, поешь еще немного, - сказала Леэна. - Погоди-ка, ты так неудобно сидишь... Немудрено, что ложку уронил. Ну-ка!
  Леэна уверенно начала поправлять подушки, Каллист бросился ей помогать, усаживая друга. Кесарий повиновался - молча, кусая губы. Каллист сел рядом, обнимая его за плечи, чтобы тот оперся на него.
  - Дитя мое, вот так тебе будет удобнее. Анфуса, поставь поднос Александру на колени... а лучше подержи... вот так. Где ложка? Бери, поешь еще немного, сынок.
  Кесарий зачерпнул густое, похожее на вывернутую плугом землю варево. Только его рука начала выписывать зигзаги, как Леэна взяла его за запястье, и так, вдвоем, они донесли до рта Кесария одну, вторую, третью ложку - пока не опустела большая глиняная миска с изображением петухов - а может, и фениксов.
  Кесарий благодарно посмотрел на Леэну - и ничего не сказал. Каллист в отблеске предзакатного солнца увидел, что глаза его были полны слез.
  - А что вы еще любите, Александр врач? - спросила Финарета, теребя свое покрывало. - Смоквы, чечевицу...
  - Лепешки с тмином, - ответил Каллист за Кесария.
  - А ты откуда знаешь про лепешки? - изумился Кесарий.
  - А твоя мать всегда говорила: "Александр, я привезла твоих любимых лепешек с тмином". Помнишь, в Новом Риме?
  Кесарий посмотрел на Каллиста и не сразу ответил:
  - Помню.
  - День-то сегодня какой суматошный, - сказала Анфуса, убирая со стола.
  - Все из-за этой Харитины, - заметила Финарета.
  - Да, - подмигнул Каллист Кесарию. - С нее вся суматоха ведь и началась! Слушай, - он слегка встряхнул его за плечо, - я переселюсь в твою комнату. Чтобы больше не было таких ... чудачеств.
  - Ты? Переселишься? - обрадовался Кесарий как ребенок, но тут же, посерьезнев, добавил: - Нет, там слишком тесно для двоих.
  - Там есть место между общим коридором и дверью. Оно мне отлично подойдет.
  - Рехнулся?! - закричал Кесарий и захлебнулся кашлем. Каллист заботливо поддержал его.
  - Не кричи так. Кровотечение может начаться, - сказал Каллист и велел Кесарию: - Ну-ка, выплюнь вот сюда...Нет, определенно пневмония рассасывается...
  - Это место, между коридором и дверью, - для раба, - хриплым шепотом продолжал Кесарий. - Я не позволю тебе туда идти, слышишь?
  - Тише, тише, дитя мое! - погладила его коротко остриженную голову Леэна. - Тебе нельзя так много говорить, а кричать - тем более. Каллист прав - ночью тебе нужен кто-то рядом. Приставим раба, вот Агапа, например.
  - Не надо мне раба! - категорически замотал головой Кесарий.
  - Тебя только я нужен, да, Александр? - засмеялся Каллист. Кесарий смутился.
  - Вы же можете вдвоем в экусе поселиться! - вскричала, озаренная идеей, Финарета. - Там много места!
  - Умница! - ответила Леэна, согласно кивая.
  - И он далеко от входа - никакие старые дуры ненароком не забредут, - добавила довольно девушка.
  - Финарета! - вздохнула Леэна. - Кстати, о гостях... Пантея, кликни Верну, дитя.
  - Я здесь, госпожа, - раздался стариковский голос управляющего.
  - Верна, надо посадить привратником кого-нибудь.
  - Прокл жалуется, что ногу на поле подвернул, - проворчал Верна. - Вот его и посадить у дверей, на цепь, как у Мелетия судьи в Никомедии. Может, перестанет притворяться.
  - Хорошо, пошли Прокла. Да, и пусть Агап проверит запоры на дверях.
  - Они разболтались уж давно, - заметила Анфуса.
  - Это вы все у меня разболтались. Верна, приготовь две ванны - пусть мальчики вымоются. А тем временем приведите в порядок экус и перенесите туда постель и вещи Александра...
  - У меня нет вещей, - улыбнулся Кесарий. - Даже хитона нет.
  - Святые мученики! - растерялась Леэна. - Все забыла, все перепутала. Ну и денек. Анфуса, принеси суровые нитки, я, наконец, с Александра мерку сниму.
  - У меня же есть хитон, - запротестовал Кесарий. - Там зашить только немного - и все.
  Каллист, представив, как на исхудавшем Кесарии будет висеть его старый хитон, открыл рот, чтобы возразить, но Финарета опередила его:
  - Зачем же чиненый носить? Мы сошьем...и не один, а несколько. А тот... а тот на память оставите.
   Леэна сама сняла с Кесария мерки - обхват груди, расстояние между двуглавыми мышцами, длину рукава - отмечая их узелками на грубой льняной нити. Прикидывая длину хитона, она протянула нить до его лодыжки.
  - Нет! - воскликнул Кесарий. - Что же это такое будет? Балахон сирийский до пят?
  - У тебя же шрам, дитя мое, - негромко произнесла Леэна. - Чтобы никто ничего случайно не заметил.
  - Матушка! - взмолился Кесарий. - Он же у меня...ну...высоко на бедре! Я буду в этом хитоне путаться, как Пантея в своем!
  Каллист и Финарета поддержали Кесария, говоря наперебой, что такие длинные хитоны никто не носит. В спор включился Верна, говоря, что, напротив, христианам подобает скромность в одежде. Наконец, мерка была поднята чуть выше, потом еще чуть выше - почти до обычной длины.
  
  
  На руках у мачехи Теренции - маленький сероглазый мальчик, он хватает мать за ожерелье из зеленовато-желтого нефрита, за сережки, тянет ее за локоны. Мачеха смеется, целует его ушки, ладошки, пальчики на ручках и ножках.
  Леэна осторожно подходит к ним.
  "-Что тебе здеь надо? - лицо Теренции меняется, а улыбка превращается в полуоскал волчицы, защищающей свое дитя. - Колдовать пришла? С колдуном тебя обручил отец, с гоэтом христианским!"
  "-Какой хороший мой братик Протолеон! -говорит Леэна, не понимая, почему Теренция называет Леонту колдуном. - Какой ты, хороший братик!" - и она целут его маленькую пухлую ручку.
  Протолеон смеется - у него уже есть целых два зуба! - и вдруг сильно шлепает сестренку ладошкой по щеке.
  "-Так ее, так! - весело смеется Теренция, - пусте не колдует на тебя, золотко мое сладкое! Иди, Леэна, отсюда, с Верной поиграй. Боги милостивые, завтра ты снова во дворец к домине Валерии поедешь наконец. Украшение импрератрицы! Вот там бы и жила бы, не появлялалсь дома!"
  "Домина Валерия отпустила меня к папе..." - чуть не плача говорит Леэна и бредет во дворик, там, где в фонтане плещутся рыбки...
  +++
  - Пожалуйте, барин, ванна готова, - услужливо распахнул двери перед Каллистом прихрамывающий Прокл. - Баня здесь хорошая, еще при господине Протолеоне - это госпожи Леэны-то брат по отцу, то есть, строили. При отце молодой госпожи Финареты нашей.
  Прокл суетливо раскладывал полотенца, губки, сосуды для масла. Каллист с интересом осматривал ванную комнату - она была устроена с богатством и вкусом вифинского аристократа. Белый мрамор на полу и стенах, золоченые светильники, роспись на потолке, изображающая спасение Персеем Андромеды.
  - Любуетесь? Вы, барин, баню-то нашу главную, большую не видели, - говорил Прокл, помогая Каллисту снять хитон, хотя в этом не было никакой нужды. - Баню-то хозяин Протолеон построил знатную... его папаша-то, Леонид, денег много ему оставить изволили. И поместье это. Да-а. Хотя сестрица-то барина, это Леэна, то есть хозяйка теперешняя, много путешествовать любила, и папаша ей позволял. А сколько уж денег потрачено на это - Гермес знает. Где только не бывали, чай, всю ойкумену со своим Верной исколесили... Извольте, я вам помогу маслом натереться... Эх, баню-то не топят теперь - а господин Протолеон частенько там с друзьями сиживал...веселые были времена, прежние! Это Верна, когда заявился сюда, свои порядки завел, галилеянские. Баню не топят никогда! - возмущенно прошептал Прокл, щедро натирая плечи и спину Каллиста свежайшим мягким маслом.
  - Никогда? - поразился Каллист.
  - Нет! - заговорщицким шепотом поддакнул Прокл. - Христианам, дескать, неприлично! Мнит из себя этот Верна! Ну, теперь-то, как господин Александр приехали, я понял, отчего госпожа Леэна своему Верне все с рук спускает...
  Каллист пропустил болтовню раба мимо ушей и забрался в горячую воду.
  - А вы ведь тоже, - тут Прокл понизил голос так, что Каллист едва слышал его слова за шумом льющейся воды, - старую веру храните?
  Черноволосая нимфа, облокотившись на вешалку для полотенец, внимательно смотрела на Каллиста. "Похожа на Лампадион", - вдруг подумалось бывшему помощнику архиатра - отчего-то ему вспомнилась певица-рабыня Митродора...Бани, пиры - Кесарий всегда брал его с собой, когда архиатра Нового Рима приглашали в гости сенаторы или военачальники. "Тебе надо жениться на дочери кого-нибудь из них, Каллист", - то ли в шутку, то ли всерьез говорил Кесарий. Каллист на мгновение словно увидел перед собой его, прежнего Кесария - высокого, сильного, веселого, в тонком белом плаще из лучшей лидийской шерсти...
  - Кто помогает господину Александру принимать ванну, Прокл? - спросил Каллист.
  - Верна с Агапом, барин. Хозяйка велела Агапа с полевых работ забрать, чтоб, значит, он у молодого хозяина в услужении был. А в поле-то сколько работы! Самая страда! А в виноградниках! Агап за двух работников годится, здоровый! А я, хоть и хроменький, справился бы за молодым барином-то ухаживать. Мне-то теперь придется весь день на солнцепеке сидеть - привратника Верна наш удумал заводить.
  Прокл тщательно растирал губкой ноги Каллиста.
  - Давайте-ка я вам ногти подстригу, - снова начал он тоном члена тайного общества. - Я ведь, барин, слышал, как вы матери-то Исиде благочестивые древние гимны пели. Вот уж батюшка ваш на островах блаженных утешался! А они-то тут воды намутили, воды...и молодую госпожу воспитывают по-галилеянски... Вы бы пособили ей, поговорили. А то она на братца-то слишком заглядывается...Ох, что ж вы так дернулись-то барин? Смотрите, порезались!
  - Поди прочь, Прокл! - прикрикнул Каллист. - Я хочу побыть один.
  - Как изволите, как изволите, - несколько раз поклонился раб. - Вот, полотеньишко-то ваше - вот оно, рядышком висит. Чтоб, значит, сразу из ванны - и не остыть, простуду не подхватить. И вот хитончик вам свежий - госпожа не пожалела своего покойного братца, Протолеона, рубашечки-то! Молодому хозяину они-то уже раскроили...за ночь, вестимо, сошьют.
  Каллист почувствовал непреодолимое желание запустить в раба скребком для масла, но Прокл вовремя ловко выскользнул за дверь. Каллист швырнул скребок с ручкой в виде заливающегося хохотом мохнатого сатира на пол. Кое-как он вылез из глубокой ванны, завернулся в простыню, отпил из кубка освежающий напиток - отвар из смокв (плод хозяйственности Анфусы - "нельзя оставлять на завтра, заведутся черви!", недолго посидел на скамье, и стал натягивать на мокрое тело хитон из дорогой льняной ткани, с затейливой вышивкой по вороту и рукавам.
  
  
  Заросший рыжей щетиной человек с запавшими глазами хрипло кричал на молодую диакониссу:
  "-Убирайся! Зачем ты приехала? Я ничего не перепишу на тебя! Отец отправил тебя в путешествия с твоим Верной, и путешествавовала бы! Что, деньги закончились по святыням ездить? У моей Финареты отобрать последнее хочешь? Хочешь собственную племянницу оборать, мерзавка?"
  Он кусает губы, пытается подняться - но нижняя половина его тела недвижима. В смрадной компанте гудит рой мух - Анфуса зажимает нос.
  "-Протолеонта! Братик!" - говорит Леэна, подходя к человеку и склоняется над ним.
  Из последниз сил он бьёт ее по лицу наотмашь и смеется, видя, что из носа сестры потек ручеек крови, смеется страшным, нечеловеческим смехом. Она вытирает кровь и садится рядом с ним, чтобы напоить его теплым вином, разбавленным с водой - и он жадно, давясь, пьет и затихает...
  "- Я ничего не подпишу, - шепчет он, пока Верна с Агапом перекладывают его на носилки. Анфуса, морщась, словно ее сейчас вырвет, сворачивает простыни.
  "- Все это надо сжечь. И перину тоже, - говорит Леэна. - Баня готова, Прокл?"
  "- Вор, Прокл, вор...", - с ненавистью цедит сквозь зубы Протолеон. Его обнаженное тело покрыто багрово-синюшними язвами, в которых копошатся черви. Анфусу снова тошнит. Верна сурово смотрит на нее, и они уносят молодого хозяина в баню.
  
  
  ...Выйдя из ванной комнаты, он решил прогуляться по вечернему саду. Цикады трещали, не умолкая, а мокрые волосы приятно охлаждали голову. Каллист прошелся по тропкам между персиковых и миндальных деревьев, потом завернул во внутренний дворик к пруду и направился в экус.
  Кесарий уже расположился на новом месте и, полулежа, что-то читал про себя, придерживая свиток на согнутых коленях.
  - Все они здесь - наши вещи! - засмеялся он при виде Каллиста, потрясая свитком. - Свиток, что ты сохранил, еще - мой рваный хитон и плащ, который дал мне Трофим. Видишь, это не у меня, а у тебя, как у истинного философа, вовсе нет вещей!
  - У меня теперь есть кифара, - ответил Каллист и сел на медвежью шкуру рядом с ложем Кесария - оно было невысоким, и головы друзей оказались почти вровень.
  - Здесь, в соседней комнате, оказывается, библиотека, - добавил он. - Буду тебе Аристофана читать, чтобы ты не грустил.
  - Аристофана? - Кесарий попытался засунуть свиток под подушку. - Только тихо, чтобы никто не услышал... особенно Верна, - он негромко рассмеялся, но глаза его оставались грустными.
  - Ты что-то хочешь спросить? - догадался Каллист.
  - Да, попросить тебя...- Кесарий стиснул его ладонь в своей. "Как он слаб, благие боги!" - ужаснулся Каллист. Кесарий продолжал, глядя в сторону:
  - Поклянись, что ты не будешь лечить меня раскаленным железом.
  - Клянусь Аполлоном врачом! - воскликнул Каллист - и было непонятно, то ли он так поклялся другу, то ли это был возглас изумления. - Что за дикие мысли приходят тебе в голову?!
  - Не дикие, - Кесарий продолжал смотреть куда-то мимо него. - Я всегда боялся прижиганий, даже сам старался их не делать, когда была возможность. Не знаю, отчего, но не мог и все. А сегодня... - он запнулся, - когда я чечевицу на себя пролил... Каллист, это выше моих сил, пожалуйста, обещай мне, что так меня лечить не будешь!
  Каллист отказывался верить своим глазам - Кесарий едва не плакал. Вифинец растерялся.
  - Конечно, не буду. Я ведь уже поклялся.
  Каллист взял его ладони в свои.
  - Буду лечить тебя безопасно, быстро и приятно. Как говорил твой любимый Асклепиад Вифинский.
  - Безопасно, быстро и приятно? - переспросил Кесарий. Он снова улыбался. "Не к добру эти перепады настроения!" - мелькнуло у Каллиста. "Слишком он ослаб, тяжелая дискразия. Не дошло бы до френита".
  - Тогда расскажи, как ты будешь меня лечить! - потребовал Кесарий, поворачиваясь на бок - лицом к Каллисту, и забрасывая руку за изголовье кровати. - Неужто по системе Асклепиада?!
  - Нет, согласно традиции Косской школы.
  - Я так и думал...Но все равно - рассказывай!
  - Начнем с ванн. Итак, ванны. Два раза в день. Нравится? - спросил Каллист.
  - Холодные? - с сомнением спросил Кесарий.
  - Не бойся. Самые что ни на есть теплые. С отваром трав.
  - Хорошо. А дальше?
  - Лекарство будешь пить. Сегодня Верна все из города привез, что я велел. Завтра приготовлю тебе лекарство.
  - Финарета тебе захочет помочь, я думаю.
  - Финарета захочет заниматься своим милым братцем.
  - Не ревнуй. Кроме того, к заботе о братьях относится приготовление для них лекарств. И она сможет проверить, чем ты собираешься меня травить по методу Косской школы.
  - Прогулки, - продолжил Каллист, радуясь прежнему, уверенному и полунасмешливому тону Кесария.
  - Прогулки?! Матушка не позволит.
  - Если ты один отправишься, как сегодня утром, в таз головой, то не позволит, конечно. А если с Агапом под моим наблюдением - то она уже позволила.
  - Отлично, - совсем повеселел Кесарий.
  - Теперь ты мне дай клятву, что не будешь пытаться вставать сам.
  - Во-первых, христиане не клянутся. Как ты помнишь, именно по этой причине мы и покинули Новый Рим. Во-вторых, - продолжил Кесарий, - а если мне это будет н е о б х о д и м о?
  - Для необходимостей всех родов есть Агап. Он будет спать у входа.
  - Дожил! До раба-постельничьего, - потер лоб Кесарий. - Я такое терпеть не могу - "пожалуйте, хозяин", одевание-умывание...и все такое. Пока Агап меня сегодня мыл, я оплакал свой жребий, по меньшей мере, четырежды. Он - хороший парень, только почему-то решил, что у меня совсем рук-ног нет. Что я вроде кукол, которые в Афинах девочки в жертву Артемиде приносят. Еще и Верна руководил всей этой мистерией. Тут тебе и Аристофана не надо. А ты как помылся?
  - Отвратительно, если честно. Этот раб Прокл отравил мне все удовольствие от ванны. Я его выгнал, в конце концов.
  - Прокл? Ты его выгнал, а он ко мне пришел. Стал рассказывать, как при прежнем хозяине баню топили, а теперь не топят.
  - Эту ерунду он мне тоже говорил.
  - И еще, что, дескать, здесь, в экусе прежний хозяин до смерти лежал, в параличе сам вставать не мог, и в язвах у него червяки завелись даже - а такой молодой был!
  - Ты запустил в него подсвечником? - живо поинтересовался Каллист.
  - Откуда ты знаешь? - удивился Кесарий. - Хотел. Поднять не смог. А этот вомолох1 успел убежать.
  - Не слушай его, - возмущенно проговорил Каллист. - Обычная рабская пустая болтовня.
  - Каллист, - негромко начал Кесарий, и на его лицо опять легла тень душевной муки. - Каллист, вас ведь много учили на Косе...я имею в виду...ну, прогностике?2
  - Да, как же без нее.
  - Видишь ли... В Александрии ее не очень жалуют... Я в ней не силен, одним словом. А ты ее хорошо знаешь. Финарета говорила, ты мой кризис предсказал.
  "Как хорошо, что Финарета умолчала о том, что я предсказывал этот кризис несколько дней подряд!" - подумал Каллист, и сказал вслух:
  - Да, прогностика была у нас одним из основных предметов. Неспроста про нас, коссцев, столько эпиграмм сочинено.
  - Каллист, послушай, - горячо обратился к нему Кесарий. - Ты должен это знать - ответь мне. Только скажи правду, пожалуйста. Поклянись, что скажешь мне правду!
  - Ты весь вечер меня клясться будешь заставлять? - добродушно ответил Каллист. - Хорошо, клянусь Аполлоном врачом - скажу тебе правду.
  - Какой у меня прогноз, Каллист? - вдруг прошептал Кесарий умоляюще.
  Таким Каллист не видел его никогда - в блестящих от сдерживаемых слез глазах его друга были растерянность, страх и отчаяние.
  - Кесарий! - воскликнул Каллист, забыв, что лежащий перед ним на белоснежных простынях изможденный человек с желтоватой кожей - не Кесарий, а Александр. - Кесарий, хороший прогноз, клянусь тебе - хороший! Хороший!
  Он обнял его - так, как обнимал когда-то Фессала, рыдающего у гроба Леонтия архиатра - Фессал тогда даже высморкался ему в хитон. Кесарий схватился за его плечо, приподнялся, тяжело дыша - как ныряльщик за жемчугом с острова Делос - и спросил, глядя ему в глаза:
  - Ты, правда, думаешь, что я ... поправлюсь?
  - Несомненно. Только нужно время, - с непоколебимой уверенностью помощника архиатра Нового Рима ответил Каллист, слегка похлопывая его по спине.
  - Но я раньше так не болел! - высказал Кесарий последнее из терзавших его сомнений.
  - Вот поэтому ты и удивляешься своей болезни! Что, ты совсем-совсем никогда не болел? И в детстве даже?
  - Да нет почти. Так, чтобы с постели не вставать - никогда.
  - Знаешь, - подумав, ответил Каллист, - крепкие телом люди обычно очень бурно болеют, если все-таки заболевают. Это, кажется, у Аретея в "Острых болезнях".
  - Да? - с надеждой переспросил Кесарий, стискивая в своих длинных худых пальцах его хитон. Вдруг он задумался, и лицо его снова потемнело.
  - Но у меня ведь не хроническая болезнь? - с отзвуком волнения в голосе спросил он - то ли Каллиста, то ли себя самого.
  - Нет. Глупости говоришь ты, на ночь глядя. Ты устал за день. Завтра я за тебя возьмусь - и ванны, и лекарство, и прогулки, и массаж...
  - Массаж? - Кесарий отпустил хитон Каллиста.
  - Да, растирание и разминание помогут тебе мясо на кости нарастить. И еще катаплазмы.
  - Припарки? Куда?
  - На все тело. Обертывания с медом. Для начала, а там посмотрим. Ну, нравится тебе мое лечение?
  - Пока да, - Кесарий взял себя в руки, голос его снова стал ровным. Он откинулся на подушку и улыбнулся.
  - А кровопускания? - спросил он.
  - Нет, думаю, что не надо. Ты слишком слаб для них.
  - Согласен с тобой. Оказывается, у косской школы и методиков много общего.
  - И, конечно, промывания.
  - Какие такие промыва... - начал Кесарий, но шевеление занавесей у входа прервало его гневную речь.
  Леэна со светильником в руках вошла в экус в сопровождении Верны и Агапа.
  - Вот я так и говорил вам, госпожа! - всплеснул Верна руками. - Вместо сна и покоя у них теперь будут разговоры до утра.
  - Верна, ты забываешь, что перед тобою не две Финареты, а взрослые мужи, которые давно имеют право носить тогу, - заметила Леэна.
  - Упаси меня Боже от двух Финарет, - пробормотал Верна. - С одной-то не справиться.
  Леэна поцеловала Кесария, и, несколько раз перекрестив его, смазала лампадным маслом пунцовое пятно от чечевичной похлебки на его груди.
  - Ну, дитя мое, спокойной ночи. Христос, свет радости, да сохранит тебя. Слушайся Каллиста. Если что, зови Агапа. Завтра пойдешь на прогулку.
  - Я, барин, туточки буду, - раздался голос Агапа, устраивающего себе ложе из одеял и соломы у внутренней двери.
  - Спокойной ночи и тебе, Каллист, дитя мое.
  Она размашисто перекрестила его и спохватилась:
  - Ох, прости, не обижайся.
  - Я не обижаюсь, - улыбнулся тот. Леэна обняла его, поцеловала в лоб, и, оставив светильник, вышла вместе с Верной.
  Кесарий лежал на спине, улыбаясь, и о чем-то думал, глядя на трепещущее пламя. Каллист осторожно взял со столика свою кифару, погладил теплое дерево. Струны поприветствовали хозяина негромким, словно далекий прибой, гулом.
  - Сыграй, пожалуйста, Каллист! - попросил Кесарий. - Я ведь никогда не слышал, как ты играешь.
  - Хорошо, - легко согласился тот.
  Каллист сел на медвежью шкуру, оперся спиной о ложе Кесария и нежно тронул струны.
  - adesto lumen verum pater omnipotens deus
  adesto lumen luminis mysterium et virtus dei
  adesto sancte spiritus patris et filii copula
  tu cum quiescis pater es cum procedis filius
  in unum qui cuncta nectis tu es sanctus spiritus,
  
  Единое, Первоначало, самоизлиянный Источник,
  Боже мой, числом мне ли Тебя описать?
  Нет Тебе меры, под силу ль числу выразить будет Тебя?
  Единый рожден от Тебя, счислению Сам неподвластный,
  Неизмеримый Отец, с Ним же Со-Неизмеримый Сын,
  Един Единого Отче, что Единого Сына являешь.
  
  Греки зовут Его Логос, Бог, что в недре Отца возлежит.
  Причина всего сотворенного, Виновник создания твари.
  Ничто из созданных не вошло в бытие без Него...
  
  ... Когда последняя низкая струна затихла, Каллисту почудился звук легких шагов - будто кто-то быстро шел, почти бежал, по перистилю к таблину. Ему показалось, что он увидел в темноте белое покрывало.
  - Каллистион, - проговорил Кесарий, касаясь его плеча. - А, Каллист? Слышишь? Что с тобой?
  - Задумался. Ну что, понравилось тебе?
  - Ах, Каллист... - ответил восторженно Кесарий. Вдруг он весело посмотрел на друга и спросил:
  - А ты точно уверен, что ты - не христианин?
  
  
  ГЛАВА 38. ОБ ИПСИСТАРИЯХ И ИАТРОЛИПТАХ.
  
  - Что ж, здравствуй, горькое диогеново счастье! - произнес Кесарий. - Нос вытирали, а теперь и обувают...
  ____
  (*)Кесарий имеет в виду историю из жизни знаменитого киника Диогена Синопского, рассказанную у Диогена Лаэртского (О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов). Часто он объявлял во всеуслышание, что боги даровали людям легкую жизнь, а те омрачили ее, выдумывая медовые сласти, благовония и тому подобное. По той же причине он сказал человеку, которого обувал его раб: "Ты был бы вполне счастлив, если бы он заодно и нос тебе утирал; отруби же себе руки, тогда так оно и будет".
  
  _____
  - Не спорьте, барин, - ответил Верна, застегивая на нем сандалии. - Поберегите силы. Еще дойти до обеденной залы надо.
  - Да уж дойду, - мотнул Кесарий остриженной головой.
  Каллист молча подал ему руку, помогая подняться. Агап и Верна ловко поддержали Кесария с боков, и он стал посреди экуса, пошатывающийся, счастливый, держащийся за плечо друга. Верна заботливо одернул на Кесарии новый хитон из светлой льняной ткани, набросил на его плечи легкий шерстяной плащ и ловко застегнул фибулу.
  - Пойдем, - решительно сказал названный сын Леэны, отстраняя раба и делая шаг, словно моряк на палубе корабля в хорошую ноябрьскую качку.
  Агап и Каллист крепко держали его, и он смог сделать еще несколько шагов, несмотря на дрожь в ногах.
  - Какое утро... красивое! - проговорил он, наконец, останавливаясь у занавеси в экус и переводя дыхание. - Давай постоим... полюбуемся, Каллист!
  - Присядешь? - осторожно спросил его вифинец.
  - Нет, зачем. Какой запах... мальвы цветут...у меня и раньше от них всегда голова кружилась, - стараясь казаться беспечным, продолжил Кесарий. - Пойдем! - оживился он, видя спешащую к ним Финарету. - Вот, до пруда дойдем...
  
  До пруда они добрались довольно гладко, и Кесарий поспешно нагнулся над ровной поверхностью воды.
  - Я же говорила вам, Александр врач, что это медное зеркало - уродское... то есть я хочу сказать, там все неправильно отражается. Гиппархия раз в него посмотрелась и полдня ревела, потому что решила, что она на Архедамию похожа. Хотя Архедамия вовсе не уродина, просто Гипархия говорит, что у нее зубы большие... а мне кажется, это все ерунда. А вы же видели Архедамию, ей плохо стало во время купания Митродора в Сангарии?
  - Видел, - кивнул Кесарий, придирчиво изучая свое отражение, сквозь которое весело выныривали, резвясь, пестрые рыбки. - Волосы долго не отрастут, наверное...
  - Ну, похудел, похудел, да еще и остригли, конечно, изменился немного, - заторопил его Каллист. - Давай, вставай-ка, а то утопишься еще, Нарцисс!
  - Я вам составлю особую припарку для волос, Александр врач, - говорила Финарета. - Хрисофемида мне рассказала. Ее старшую тетку замуж никто не брал долго, потому что волосы плохие были. И тогда ей посоветовали эту припарку. Тетка уже пять лет замужем, двойню родила. В Пифии живут.
  Наконец, Кесарий с помощью Каллиста и Агапа добрались до обеденной залы. Их встретила Леэна в светло-серой столе.
  - Вот здесь садись, сынок, - сказала она.
  Она села радом с Кесарием и посадила рядом с собой Финарету. Девушка и Каллист оказались друг напротив друга.
  - А вы говорили, ваш брат не знает латыни. Отчего? - спросила Финарета, когда все принялись за еду - горячие лепешки с маслом и сметаной.
  Кесарий незаметно отодвинул от себя блюдо с яйцами и ответил ей, надкусывая очередную смокву:
  - Григорий? Он говорит, что он - "фило-логос", любитель слова, и желал бы подальше держаться от судей и тронов, где справедливый и суровый римский закон говорит на варварском латинском языке.
  Кесарий засмеялся.
  - А вы его выучили, потому что хотели... - спросила Финарета и запнулась.
  - ... пробраться поближе к судам и тронам? - закончил Кесарий за смутившуюся воспитанницу Леэны. - В-общем, так, да. Мы с Григой столько проспорили на этот счет, можно пару кодексов исписать. Он не хотел, чтобы я был при дворе. "Брат мой, это мне совсем не по вкусу!" Даже вспомнил, что он - старший, решил, что надавит первородством! - Кесарий снова рассмеялся - на этот раз грустно. - Боялся за меня, боялся, что Новый Рим меня развратит... Вот и последнее письмо написал такое странное, словно законченному отступнику...Впрочем, это однозначно по поручению отца и с его ведома...что ж другое-то письмо потихоньку не написал, странно, - Кесарий вздохнул.
  - Отец ваш - суровый человек? Он епископ?
  - Да. Бывший ипсистарий.
  - Ипсистарий? - удивилась Леэна. - А я думала, их уже давно нет.
  - Удивительно, матушка, что вы о них слышали. Есть они, есть... Сохранились у нас в каппадокийской деревенской глуши, - ответил Кесарий.
  - Они тоже не никейцы? - решил блеснуть познаниями Каллист.
  - То, что не никейцы, это однозначно. Они даже не христиане, - бессердечно заметил Кесарий.
  - Язычники? - спросила с интересом спросила Финарета, не обращая внимания на Каллиста.
  - Они огню поклоняются.
  - Как персы!
  - Ну да. И субботу чтут.
  - Ой, как иудеи! - удивленно раскрыла зеленые глаза Финарета.
  - Вот такая похлебка в голове у людей.
  - А я думала, вы из христианской семьи, - сказала Финарета.
  Каллист с отчаянием разбил яйцо и выпил его.
  - Кушай, милый, - благосклонно кивнула ему Леэна. - Не слушай мою тараторку. Александр, тебе бы тоже очень полезно выпить парочку яиц.
  На лице Кесария на мгновение появилась гримаса отвращения. Леэна покачала головой. Кесарий продолжал:
  - Маму выдали замуж за отца, когда он был ипсистарием. А крестился он, когда мне было лет семь. Помню, мы еще с Григой должны были на ипсистарских радениях сидеть. Огонь горит, Второзаконие читают. Я там спать с открытыми глазами научился, а Грига - нет. Он, бывало, на плечо мне голову положит, и сопит - спит. Как-то во сне опрокинул подсвечник, одежда на нем загорелась, еле потушили - хорошо Николай, отцовский друг по Британскому легиону, недолго думая, на Григу вылил всю воду из священного какого-то там корыта. Ему потом из-за этого запретили приходить в собрания. А он, не будь дураком, взял и крестился.
  Финарета залилась звонким смехом.
  - Папаша тут мой призадумался, и сам крестился... Да, Горгонии повезло - ей ходить туда не надо было, девочку в вере матери воспитывали. А нас пытались ипсистарически воспитывать.
  Леэна смотрела на Кесария и молча улыбалась.
  - Самое смешное - я с самого начала твердо знал, что мы с Григой христиане. Просто так надо, что бы папа не огорчался... мягко говоря. Я-то и не помню даже, когда я о Христе впервые услыхал. Мне кажется, я всегда о Нем знал. Грига тоже так говорит... Помню, я Григу уговорил, когда мы в Неокесарии были, сходить в христианскую церковь. Нас няньки обыскались, маме боялись говорить, наконец, сказали, она в отчаянии побежала в церковь помолиться - а тут и мы, сидим у Распятия, хлеб едим. Угостили бабушки. Она нас - целовать, шлепать, снова целовать... Хорошо как было! Маленькие были еще, на женской половине жили.
  Финарета смотрела на Кесария, не отрываясь, наматывая золотую прядь на средний и указательный пальцы.
  - Ванна готова, барин, - сказал Агап. - Как хозяйка велела, так и сделал.
  - Отлично! - обрадовался Кесарий, вылезая из-за стола.
  - Осторожнее, дитя мое, - сказала Леэна.
  +++
  В ванной комнате было светло и солнечно, сотни зайчиков играли на полу и стенах, отражаясь от медных подсвечников, кушинов и зеркал. Кесарий сел на скамью, и продолжал начатый рассказ:
  - У нашего отца вообще большая любовь к римским обычаям. Он в Британском легионе в молодости служил... Вот ты когда пуэрильную тогу на взрослую сменил?
  Каллист попробовал воду рукой и велел Агапу влить в ванну содержимое кувшина. Темный отвар заструился в прозрачной воде, и сильно запахло мятой. Он вспенил воду ребром ладони и, выпрямившись, ответил:
  - Слушай, так я ее вообще практически не носил...у меня хитон был...глупости, тоже мне - тога пуэрильная. Ну, когда совершеннолетие было, в шестнадцать лет, дядя меня возил в Никомедию - вот только тогда и надевал, наверное, чтобы снять тут же. У меня ее не было - шить пришлось.
  Кесарий с помощью Агапа уже снял свой новехонький хитон и забирался в ванну. Его ребра, ключицы, лопатки торчали как у подростка-раба.
  - Вот, видишь, вы рядом со старой столицей жили. А мы в провинции. Отсюда все эти странности. Пуэрильные тоги сыновьям и прочее, - весело ответил Кесарий уже из ванны.
  Каллист был рад, что друг с утра в хорошем настроении. Он сидел рядом с ванной на табурете, разговаривал с Кесарием о всякой чепухе, и периодически велел Агапу подливать горячую воду в мраморную ванну. Они ели оставшиеся с завтрака смоквы - Каллист не особенно их любил, но за компанию с Кесарием тоже съел пару штук, - и обсуждали, как долго следует находиться в ванне.
  - В первый раз нельзя долго, - настаивал Каллист.
  - А мне нравится, - возражал Кесарий, облокотившись на розовый мрамор и вдыхая остатки содержимого кувшина.
  Тем временем Верна расстилал одеяла на высокой мраморной скамье, покрывая их сверху белоснежной простыней и кладя подушки.
  - Это еще для чего? - забеспокоился Кесарий. - Промывания не дам делать, я тебя предупредил уже!
  - Барин, нужно делать все, что положено, - сурово ответил Верна.
  - Не будет сегодня промываний, - успокоил Каллист каппадокийца.
  - Их вообще никогда не будет! - заявил Кесарий. Каллист уклонился от ответа и сказал:
  - Я тебе сделаю массаж. Настоящий, косский.
  Кесарий недоверчиво склонил голову на бок.
  - Все, заканчиваем принимать ванну, - заявил Каллист. - Агап, помоги Александру, да разотри его как следует.
  Могучий Агап завернул Кесария в полосатое сирийское полотенце.
  - Эх, Агапушка, - произнес печально Кесарий, расслабленный от горячей ванны. - Ты и вправду думаешь, что у меня рук-ног нет?
  - Это я, барин, вижу, - ответил Агап, растирая сына хозяйки. - Только вам положено уж слушаться, раз прихворнули.
  Каллист тем временем смешивал благовонные масла в глиняной плошке с рыжими вифинскими петухами.
  - Послушай, - обратился к нему Кесарий, уже уложенный верным Агапом на одеяла и простыни. - Мне, правда, неудобно... ну, массаж... это ведь обычно рабы делают! - он от волнения покусывал нижнюю губу. - Мне неудобно, что ты будешь меня растирать... правда, Каллист! Это же все-таки...ну... не для свободных занятие...
  - Уймись ты, наконец. Нас учили массажу на Косе. Настоящему, а не тому, который рабы в банях делают. Это истинная иатролиптика!1
  - Но все равно...
  - А кто рабов учить будет, если сам врач не будет знать приемы растирания и разминания? У нас все-таки техне, как и у горшечников и плотников. Руками работаем. Почему с иглой и ножом можно, а без них нельзя?
  Каллист подвернул рукава хитона и зачерпнул в пригоршню свежий состав масел.
  - Спасибо тебе, ты так со мной возишься, Каллист... А вас там и песням учили? Я слышал, что там песнями лечат, - поинтересовался Кесарий, укладываясь на живот и подтаскивая к себе подушку.
  - Это же в асклепейоне, а я-то не в асклепейоне учился. Не на жреца. Но я знаю несколько гимнов.
  Всяких целителя болей, Асклепия петь начинаю.
  Сын Аполлона, рожден Коронидою он благородной,
  Флегия царственной дщерью, на пышной Дотийской равнине,-
  Радость великая смертных и злых облегчитель страданий.
  Радуйся также и ты, о владыка! Молюсь тебе песней!2
  Каллист стоял посреди комнаты, сцепив перед собой руки, полные ароматного масла.
  - Какой у тебя красивый голос! Почему ты не пел никогда, не могу понять... - проговорил Кесарий. - Хотя... я, кажется, понимаю...
  Он не успел продолжить.
  - Вы, барин, не пойте песен-то тут таких. У нас дом-то, чай, христианский.
  На пороге вырос Верна, вытирая руки о фартук, надетый поверх туники.
  - Это я попросил Каллиста, Верна, - через плечо сказал рабу Кесарий.
  - И вы хороши, молодой хозяин. А еще христианин.
  Верна вышел из ванной комнаты, напевая себя под нос: "Моя Вифиния - дивный край..."
  - Суров, суров, - заметил Кесарий, снова укладываясь на одеяла. - Крепкая закалка. А твой дядя, правда, теургии совершал?
  - Совершал, - нехотя ответил Каллист, продолжая растирать руки маслом.
  - И что, правда, статуи двигались?
  Каллист махнул рукой и рассмеялся. Капли масла разлетелись по мрамору.
  - Один раз пошевелилась. Мы с Диомидом палку с веревкой прикрепили и дергали. Дядя так и не узнал.
  - Ха, Диомид и ты здорово время проводили! Жаль, что мы не вместе росли. Втроем напридумывали бы такого! - развеселился Кесарий.
  - Мы еще в тазу со склона холма вниз съезжали. В аргонавтов играли.
  - О, мы тоже с Григой и Саломом в аргонавтов играли! Горгония иногда вредничала, не хотела быть Медеей. Такое, бывало, сделает взрослое лицо и говорит: "Мне пора приданое пересмотреть, свадьба скоро!"
  Кесарий расхохотался, потом посерьезнел.
  - Неужели они все и вправду считают, что я стал эллином? - произнес он. - Какие странные письма написали, правда, Каллист?
  - Странные, да, - кивнул тот. - Мне кажется, тебе надо поехать домой и разобраться.
  - Домой? - ужаснулся Кесарий.
  - Ненадолго. Выяснить, что и как, и вообще, показаться родным.
  - В таком виде? Мама с ума сойдет, - покачал головой Кесарий.
  - Ты же поправишься. Сейчас-то я и сам не позволю тебе ехать никуда.
  - Ну, посмотрим.
  Каллист подошел к мраморной скамье с Кесарием, провел по его спине ладонями - сначала несколько раз несильно, чтобы привыкла кожа, затем сильнее, втирая благовонное масло в исхудалое тело бывшего константинопольского архиатра.
  - Все-таки ссылка - это неплохо, - сказал Кесарий, блаженно потягиваясь. - Вставать рано не надо, никаких дел срочных в сенате...вот еще и массаж...все тебя любят, все заботятся... А! Ты что?! Больно же!
  - Надо фасцию размять.
  - Нет, подожди, это не надо делать... Ты что?! Перестань! Каллист! Я не хочу так! Я не хочу фасцию - лучше просто растирай как ты начал! Слышишь? Так как начал, говорю! Больно же! Ты же сам сказал, что я тощий - а ты прямо по костям! Каллист! Сейчас ногой тебя лягну, клянусь! Ясно, что рабов такому учить нельзя - из милосердия хотя бы! Их любой хозяин убьет за такой массаж!
  Кесарий со стонами уткнулся в подушку.
  - Каллист! - снова начал он неожиданно сладким голосом. - Каллистион! Тебе же, наверное, тяжело массаж делать! А ты устал, тебе нужен отдых! Давай завтра... или через пару дней... а сейчас просто - обычное растирание...
  - Ты боишься щекотки? - поинтересовался Каллист.
  - А вот и нет, - злорадно ответил больной. - Что, расстроился, мучитель?!
  - А сейчас узнаем, - Каллист ухватился за его пятку.
  - Агап! - простонал Кесарий. - Агапушка! Спаси!
  - Полно вам ребячится, барин, - серьезно сказал раб. - Лечиться - так уж лечиться. А не научите меня этим растираниям, а, Каллист врач? Больно хорошо у вас получается. Всегда научиться этому искусству хотел.
  - Научу, - ответил Каллист.
   - Завтра же начнете. На Верне. У него поясница болит, Финарета сказала... Она тоже массажу научиться хочет, да! - сообщил страдалец, поднимая лицо от подушки.
  - Леэна ее к тебе и на метание камня не подпустит, не мечтай! - заметил Каллист. - Агап, где мед разогретый?
  - И к тебе тоже, - ответил Кесарий. - Зачем мед?
  - Катаплазму сейчас сделаю, и будешь лежать. Мед хорошо твою черную желчь разгонит.
  - При чем тут черная желчь... Но от меда онки должны расшевелиться.
  - Расшевелим. Агап, помоги-ка!
  Каллист умело и ловко завернул его в простынь, потом в одеяло.
  - Я учился у Феодега иатролипта, - рассказывал он, - так он говорил, что правильная катаплазма после массажа - это самое главное.
  - А как ты этот мед смывать с меня будешь? - с подозрением спросил Кесарий. - Или до утра мне липким быть?
  - Конечно, не до утра. Это вредно. Опять ванну примешь.
  Кесарий, замотанный в простынь, одеяло и полотенце, напоминал большую куколку. Агап уложил его поудобнее, и с видом человека, выполнившего свой долг, вынул пробку из ванны.
  - Давно бы мог это сделать, - проворчал Каллист. - Пойди, поставь свежей воды согреться.
  - А ты куда? - спросил Кесарий, ворочаясь в своих пеленах.
  - Сейчас вернусь. Забыл отвар для второй ванны.
  ... Когда он пришел, Кесарий, насколько это было возможно в его положении, сидел в обнимку с Агапом.
  - Агапушка, родной, - говорил он. - Спасибо тебе, благодетель!
  - Да вы что, барин, - говорил смущенный Агап. - Я их убил, да и все тут. Жалко, конечно, Божию тварь, но вас-то жальче.
  Каллист заметил, что лицо Агапа странно изменилось - один глаз заплыл, а противоположная щека распухла и покраснела.
  - А, явился! - закричал Кесарий. - Тиран и мучитель!
  - Что с тобой? - остолбенел Каллист.
  Агап и Кесарий были очень похожи - только у них, как у Диоскуров, заплыли противоположные глаза и распухли разные щеки. Агап прикладывал к глазу хозяина самодельную примочку.
  - "Что со мной!" - передразнил вифинца больной. - Дверь надо закрывать, когда уходишь. Оставил на растерзание зверям меня, связанного и намазанного медом.
  - Шмель-то в этом месяце злой, - понимающе закивал Агап.
  - Вольную тебе дам, Агапушка, спаситель ты мой! - продолжил Кесарий.
  - Ишь ты, - заметил Каллист, быстро готовя новую примочку из масла арники. - Как ты здесь прижился! Уже матушкиных рабов на свободу отпускаешь.
  Кесарий на это захохотал, а вслед за ним рассмеялся и вифинец.
  
  
  ГЛАВА 39. О ПЕТУХАХ И ФИНИКАХ
  
  Прошло несколько дней.
  В обеденное время Кесарий, полулежа на подушках в экусе послушно ел похлебку, принесенную Агапом. Потом, когда раб ушел, он, отвернувшись к стене, залился слезами.
  - Кесарий! Александр! - испугался Каллист. - Что с тобой? Тебе плохо?
  - Нет, не плохо... вовсе не плохо... Ты знаешь, каждое утро к нам на окно прилетал петух... такой большой, разноцветный... я бросал ему крошки хлеба, он клевал, а потом расправлял крылья и пел... ты спал, не слышал...
  - Я слышал, какой-то петух с утра горланит, но не думал, что ты его к нам в экус пригласил выступить.
  - Такой красивый... - продолжал Кесарий, вытирая текущие по щекам слезы. - Прямо как феникс египетский... А сегодня не прилетел... это из него суп...
  Кесарий закрылся с головой одеялом - его тело сотрясали рыдания.
  Каллист растерялся.
  - Ты что, Кесарий! Подумаешь, петух!
  - Да, ты прав... - обреченно прошептал Кесарий.
  - Вот, выпей воды и успокойся.
  - Не хочу я, - резко ответил тот. - Задерни полог и уйди.
  Каллист не посмел ослушаться и сел с книгой в углу экуса. Он пытался читать, но буквы не составлялись в слова.
  Раздались быстрые шаги, и в экус влетела Финарета.
  - Александр! Каллист! Каллист, зачем ты задернул полог? Такой хороший день! Александр! Смотри!
  Агап, спешивший за ней, отдернул полог, и Финарета вытащила из-под своего покрывала огромного золотисто-алого петуха, который отчаянно крутил головой с налитым гребнем и беспомощно раскрывал клюв.
  Кесарий протянул к нему обе руки. На его лице теперь блестели слезы счастья.
  - Это Асклепиад, - торжественно сказала Финарета, представляя петуха врачам. - А суп был вообще из зайца, - добавила она шепотом.
  Кесарий обнял петуха, прижимаясь щекой к его перьям. Тот оторопело смотрел на него.
  - Я слышала весь ваш разговор... Какой ты, оказывается, жестокий, Каллист! Как так можно! "Ну съели и съели!" - передразнила она вифинца.
  - Что ты делаешь здесь, Финарета? - раздался строгий голос Леэны. - Тебе ясно было сказано - ты заходишь в экус только со мной... А этого петуха ты зачем принесла Александру? Александр, дитя мое, зачем тебе петух? Святые мученики!
  - Не ругайте Финарету, матушка, - попросил Кесарий сквозь слезы. - Это я попросил ее принести мне петуха...
  Леэна посмотрела на него, на Финарету, на Каллиста, и махнула рукой.
  Петух, почувствовав общую заминку, вырвался из объятий Кесария, перелетел, как подранок, на плечо Каллиста, и, оставив на его хитоне крупный след, кубарем вылетел в окно.
  Кесарий и Финарета весело смеялись, даже Леэна слегка улыбалась. Каллист был разъярен, но молчал.
  - Отдай хитон Анфусе, Феоктист, - сказала Леэна, после чего раздался взрыв хохота.
  - Выйди вон, Финарета! - голосом, не предвещавшим ничего хорошего, добавила спартанка, и вышла вслед за племянницей сама.
  Кесарий обратился к вифинцу:
  - Прости меня, Каллист, друг мой!
  - У тебя есть новый друг теперь. Асклепиад, - сдержанно ответил Каллист, отворачиваясь и делая вид, что читает.
  - Ну, не сердись же!
  - Он нагадил на меня.
  - Я приношу тебе извинения за него. Прости же этого бедного петуха, вспомни, что он тоже асклепиад, как и ты!
  - Что-что? - переспросил Каллист.
  - Ты же махаонид, потомок Асклепия.
  - А, точно, - кивнул Каллист, не оборачиваясь.
  - Ты на корабле подробно рассказывал об этом Финарете. Это последнее, что я запомнить, прежде чем погрузиться в свое лихорадочное забытье.
  Каллист обернулся, и Кесарий увидел, что его друг смеется.
  - Не обижаешься? - обрадовался каппадокиец.
  - Как я могу на тебя обижаться, друг мой! - садясь рядом с ним и беря его за руку, сказал Каллист.- Ты так тяжело болен...
  - О да, - с завыванием застонал Кесарий, закатывая глаза. - Я совсем забыл!..
  - Перестань! - ласково одернул его Каллист. - У тебя дисгармония в чувствах и воле. Ты, действительно, почти на грани френита...
  - Это - твой любимый диагноз, - перебил его Кесарий. - Типичный пример косского врача. Сначала доведут до френита жестоким обращением, а потом - прогнозы рассказывают...
  Хилому Марку предрек Диодор-предсказатель, что только
  Шесть, и не более, дней жить остается ему.
  Врач же Алькон, кто сильнее богов и сильнее судьбины,
  Сразу сумел доказать, что предсказание - ложь.
  За руку взял он того, кому жить шесть дней оставалось,
  И не осталось уже Марку для жизни ни дня.1 - продекламировал Кесарий с видом трагического актера.
  - Мне ни клистира не ставил Фидон, ни притронулся даже,
  Только в бреду я о нем вспомнил - и умер тотчас.2 - ответил Каллист.
  Кесарий рассмеялся.
  - Рано ты смеешься, - заметил Каллист. - Сегодня мы займемся промываниями. Верна уже готовит все, что надо.
  +++
  - Вот видишь, тебе сразу стало лучше, - заметил довольно Каллист, когда обещанная процедура закончилась, и несчастного Кесария перенесли в спальню.
  - Когда эта пытка закончилась, то стало лучше. Намного, - кивнул тот.
  - Дай-ка я твой живот пощупаю. Ну вот - видишь, как хорошо. Послезавтра повторим. Не случайно в Египте с давних пор промывания кишечника считают очень важными для сохранения здоровья...
  - Сохраняют здоровье те, кому есть что сохранять! - заметил Кесарий со стоном. - Кстати, о египтянах! Мой друг Мина - коренной египтянин, но я ни разу не замечал, чтобы он...
  - Просто он не любил говорить об этом, - предположил Каллист. - Что за интерес в застольной беседе с друзьями обсуждать заветы бога Тота?3
  - Он христианин, Мина, - ответил Кесарий. - Вот доберемся до Александрии, познакомлю тебя с ним. И жена у него египтянка, Хатхор.
  - Как? - переспросил вифинец. - Каркорион?
  - Хат-хор! - четко проговорил Кесарий.
  - Варварский язык, - заметил Каллист, после четвертой попытки отчаявшись произнести имя возлюбленной неизвестного ему египтянина Мины. - Странно, что Мину зовут просто Мина, а не Петосирис или Птахотеп. Впрочем, ты говорил, что ее брат - египетский жрец, как его там Горпасис или как еще... Пей лучше свое лекарство и не заговаривай мне зубы рассказами о своих египетских друзьях.
  - Горпашед! Его имя Горпашед. Означает "Гор-спаситель", - Кесарий обреченно откинулся на подушки, отхлебнул из чашки, принесенной Агапом и закашлялся. - Что за гадость! Что ты здесь намешал?
  - Сок кедровых ядер, миндаля, имбирь, мед...
  - Надо же, вроде все - вещи хорошие, почему же на вкус такая гадость? - проговорил задумчиво Кесарий.
  - Дай-ка попробовать, - забеспокоился Каллист. - Что ты выдумываешь! - возмутился он, отхлебнув из чашки. - Очень приятный на вкус напиток. Густой, конечно, но таким он и должен быть.
  - Тебе нравится? Так хлебни еще, - невинно предложил Кесарий. - Тебе тоже надо силы поправить. - А отчего он густой-то такой?
  - Там яйца взбитые.
  - Яйца?! - в возмущении воззрился на товарища Кесарий. - Опять?! Ты же знаешь - я терпеть их не могу!
  - Нет, без них обойтись никак нельзя. Пей, не морочь мне голову.
  - Дай лучше мне фиг, - потребовал Кесарий, ворочаясь в своей постели и поглядывая в сторону блюда на столике в отдалении.
  - Нет, не дам. Выпьешь - получишь.
  - Две хотя бы! Ну, одну!
  - Выпьешь - получишь, говорю.
  - Их же целая ваза стоит! Диомид прислал... Мне, между прочим. Вот, добрый какой человек, хоть и эллин! Какие вы, эллины, все-таки разные!
  - Леэна идет! - заметил Каллист. Кесарий залпом выпил полчашки и закашлялся.
  - Надеюсь, ты не дал опять Александру фиг вместо лекарства, Каллист? - строго спросила матрона.
  Кесарий безнадежно возвел глаза к потолку.
  - Нет, не давал, - засмеялся Каллист.
  - Он неумолим! - трагически произнес Кесарий.
  - Я понимаю, что ты не любишь яйца, но надо допить до конца, - сказала Леэна, заглядывая в чашку Кесария. - Осталось на три глотка. Допивай.
  Кесарий с обреченным видом поднес напиток ко рту.
  - Ну, же, смелей! - подбодрил его Каллист. - Вспомни Сократа!
  Кесарий поперхнулся от смеха.
  - Теперь фигу! - потребовал он, прокашлявшись.
  - Нет, только после того, как ты все выпьешь, - ответила Леэна. - В прошлый раз ты у Верны все фиги съел и ничего не выпил. Ты тоже, Каллист, не прав. Зачем ты потакаешь Александру в его дурачествах с лекарствами? Его-то понять можно - он болен, а, заболев, вы, мужчины, становитесь хуже детей.
  - Каллист в детстве болел. Сириазис перенес, - сказал Кесарий совершенно серьезно. - Помнишь, ты рассказывал, что тебе тесто с яичным желтком прикладывали к родничку? По Сорану?
  - Пока ты говорил всю эту ерунду, мог бы выпить лекарство уже несколько раз.
  - Дай мне фигу, я заем это липкое снадобье! В горле противно, не могу проглотить ничего.
  - Нет, Каллист, не иди у Александра на поводу. Александр, пожалуйста! Мы все ждем.
  Кесарий вздохнул, зажмурился и осушил чашу.
  - И отчего ты не слушаешься Каллиста?
  - Как - не слушаюсь?! - возмутился Кесарий. - Да он попросту мною помыкает!
  - А ваш утренний спор о промываниях? Что ты ему твердил, не переставая?
  - "Я не дамся!" - подсказал Каллист. - Жаль, что мой панегирик клюсмам останется незаписанным!
  - Такое впечатление, что тебя пять лет, Александр, - покачала головой Леэна, протягивая страдальцу фиги.
  - Четыре, - исправил Каллист. - В пять мальчиков уже на мужскую половину переводят. А тебя во сколько перевели?
  - Меня в пять и перевели, - добродушно ответил Кесарий, жуя нежную фигу. - А Григу в семь. Он у нас болезненный был. Да и папаша все время путал, сколько кому из нас лет. Занят был всегда очень. То в собраниях ипсистарических, то в судах. А я не был болезненный и очень хотел поскорее перевестись на мужскую половину. А тебя когда перевели?
  - А у нас только мужская половина в доме и была, - сказал Каллист. - Меня же дядя воспитывал.
  Леэна зорко посмотрела на Кесария.
  - А это что? - она достала сушеные финики из-под подушки.
  Каллист захохотал. Кесарий смущенно потупился, что вызвало у вифинца новый приступ хохота.
  - Честное слово, Александр, можно подумать, мы тебя морим голодом! Зачем ты прячешь еду под подушку? Это Финарета тебе принесла? Можешь не отвечать. Я вижу по глазам.
  - Не ругайте Финарету, матушка! - взмолился Кесарий, смеясь. - Она добрая девушка... А финики я, действительно, спрятал, чтобы ночью были под рукой... и забыл. Ночью, бывает, есть захочется...
  Он виновато смотрел на Леэну. Та не могла сдержать улыбки.
  - Ах, дитя мое...
  Она села рядом с ним, взяла за руки.
  - Ты поправишься, дитя, - сказала она.
  - Правда? - серьезно переспросил он.
  Она обняла его, прижимая к груди. Он поцеловал ее руки.
  - Матушка... сколько бед я вам причинил!
  - О чем ты? Финарета уже разболтала?
  - Я сам случайно услышал... - покачал головой Кесарий. - А сколько издержек! Я не смогу отдать вам деньги в скором времени...
  - Александр, - строго сказала Леэна. - Чтобы я больше не слышала про издержки.
  - Нет, госпожа Леэна, - ответил Кесарий, приподнимаясь на локте и глядя в ее голубые глаза. - Услышите. Как будто я не понимаю, сколько денег уходит на лекарства для меня!
  - Упрямец! - покачала она головой. - Так что ж ты не пьешь их, как положено, а устраиваешь нам представления, как вомолох?
  Он снова поцеловал ее руки.
  - Вы не против того, что я называю вас матушкой? - тихо спросил он.
  - Это счастье - иметь такого сына, как ты. А ты не против того, что я зову тебя сыном? - спросила спартанка и добавила: - Видишь ли, раз уж так случилось, нам следует называть так друг друга - чтобы случайно не оговориться на людях.
  - Да, все по Евангелию - получит и матерей, и сестер... Как хорошо! - проговорил Кесарий. - В вас я обрел еще одну мать, в Финарете - сестру... Но Христос даровал мне и прекрасного друга, Каллист, - с этими словами Кесарий сжал руку вифинца, сидящего подле него и смотрящего на них с Леэной с немного грустной улыбкой.
  - Да, Каллист зовется согласно со своим нравом, - кивнула Леэна.
  - Ты всем пожертвовал ради меня... ради того, чтобы разделить мое изгнание...
  Кесарий смотрел на Каллиста - в его синих глазах была невыразимая благодарность.
  
  
  Вечер.Трещат, не умолкая, цикады. Теплый ветер наполнен ароматом цветущего миндаля. Анфуса забирает у лежащего в саду на подушках Протолеона поднос с остатками ужина. Кормилица приносит ребенка, завернутого в пестрое сирийское одеяльце. Глаза страдальца загораются тихой радостью.
  "-Феодулия, поднеси поближе Финарету к отцу, - говорит Леэна. - Финарета, ну-ка, где папа? Покажи папу!"
  Финарета тянет ручонки, и Протолеон целует дочку в большие зеленые глаза, в золотистые волосики на лбу.
  "-Как хорошо, что мы не взяли тебя в ту поездку, дочка! - говорит он. - Кони взбесились..."
  Потом он берет за руку старшую сестру, целует ее ладонь и плачет, а она вытирает его слезы...
  
  
  ГЛАВА 40. ОБ АСТРОЛОГИИ И СТРАНСТВИЯХ.
  Кесарий и Каллист сидели в саду у фонтана, в тени старой акации. Порою легкий летний ветерок осыпал их головы мелкими освежающими брызгами воды. У ног Каллиста лежал странной формы дорожный мешок, из которого что-то топорщилось, а рядом на скамье - дубовая с серебром шкатулка с медицинскими инструментами.
  - Вот, судя по твоей генитуре, тебе должно выпасть много скитаний... - говорил Кесарий Каллисту, чертя в круге отломанной веткой акации диаметр, треугольник, квадрат и шестиугольник.
  - Судя по всему, ты прав, - заметил Каллист. - Скитаний было предостаточно, и сейчас они продолжаются.
  - Да, но скитания твои - под знаком Юпитера, - деловито заметил Кесарий.
  - И я слышу это от христианина! - заметил Каллист.
  - Я о звездах, а не о богах. Но, если ты не хочешь слушать, я сейчас все сотру, - с готовностью сказал Кесарий, переворачивая ветку листвой к земле.
  - Нет-нет, - остановил его вифинец. - Астрология - важная часть медицины, но я всегда находил ее крайне сложным предметом. Продолжай, пожалуйста.
  - Итак, - помолчав, продолжил Кесарий. - Твой знак - Диоскуры, то есть Близнецы. Очень сложный и противоречивый, при этом ты предрасположен к скитаниям и особому религиозному благочестию, так как девятый дом планет - это дом благочестия и странствий.
  - Разве девятый дом - Близнецы? - осторожно спросил Каллист.
  - Vita, lucrum, fratrts, genitor, nati, valetudo,
  Uxor, mors, pietas, regnum, benefactaque carcer,1 - продекламировал Кесарий, загибая пальцы. - Видишь - благочестие - девятый дом.
  - Какое удачное стихотворение, - пробормотал Каллист. - Я всегда путался с домами.
  - Если в Близнецах у тебя Юпитер, то путешествия твои связаны с нуждами государства и императора, - продолжил Кесарий. - У меня тоже, кстати, Юпитер в Рыбах. А парные знаки - это знаки странствий.
  - Это где же я ... - начал Каллист, но осекся. - Точно. Сначала в Никомедию, потом в Новый Рим...
  - Ты, собственно, и стал скитальцем из-за того, что твой дядя был сослан - заметь, по указу императора! - добавил Кесарий. Да и со мной ты скитаешься из-за воли императора. Так что многое сбылось, и кое-что сбывается... вот у тебя Марс с экзальтацией в Водолее - не иначе, в странствиях своих к пиратам попадешь.
  - Значит, отправимся в Александрию посуху, на суше пиратов нет, - полушутя ответил Каллист, но тут его осенило: - Постой-ка, а если ты со мной поедешь на корабле в Александрию, и мы вдвоем к пиратам попадем, то что, у тебя тоже Марс в Водолее? И у всех наших предполагаемых спутников тоже?
  - В таком случае надо составлять генитуру корабля, - ответил важно Кесарий.
  - Хватит меня обманывать, - заявил Каллист. - До чего дело дошло - от вынужденного безделья мы уже с тобой генитуры чертим. Все это и яйца выеденного не стоит... генитура, гороскоп. Все это блакеномион, пошлина на глупость. Тем более, вы, христиане, не верите в судьбу.
  - Звезды влияют на погоду, и, следовательно, на болезни и их течение, - ответил Кесарий уже более серьезно. - Кстати, у тебя Марс, хоть и в Водолее, но под благоприятным аспектом Меркурия - тебя выкупят.
  - Откуда?
  - У пиратов. И вообще, Юпитер в Близнецах говорит о твоем благородстве в поиске божественной истины.
  - Знаешь, мне пора, - встал Каллист, беря свой странный мешок и шкатулку с инструментами.
  - Куда это ты собрался? - встревожился Кесарий. - Сейчас - час Марса, неблагоприятен по всем законам хронократории.2
  - Диомид пригласил.
  - Развлекаться идешь? - со вздохом спросил Кесарий.
  - Если, по-твоему, лечение геморроя у писца Диомида - это развлечение, то да, я иду развлекаться, - ответил Каллист.
  - Так это ты в этот мешок запрятал ректальное зеркало? - засмеялся Кесарий.
  - Ну да, не пугать же народ этой штукой с винтом. Писарь в первый раз очень напугался, потом сказал, что у меня рука легкая.
  - Скажи, а у Диомида ведь есть баня? - с тайной надеждой спросил Кесарий.
  - Есть, конечно! - ответил весело Каллист. Кесарий еще более приуныл.
  - Баня... как мне хочется в баню... Слушай, давай я с тобой поеду к Диомиду?
  - Ты в своем уме? Или тебе Марс по всем законам хронократории поразил, лишив рассудка?
  - Я уверен, баня повлияет на мое здоровье только в самую лучшую сторону! - воскликнул Кесарий.
  - А твой шрам повлияет на умозаключения Диомида далеко не в самую лучшую! - заявил Каллист бывшему архиатру.
  Тот вздохнул, подпер щеку ладонью, и стал яростно заметать веткой акации круг генитуры Каллиста.
  - Ну да, - упавшим голосом произнес, наконец, Кесарий - Ну да. Шрам. Особая примета. Иди же, что ты стоишь? Как раз в час солнца и доберешься до больного... все будет успешно... по всем законам хронократории...
  Он поднял голову и попытался улыбнуться.
  - Возвращайся поскорей, - сказал он почти шепотом и пожал руку своему верному другу. Ветерок снова осыпал их брызгами фонтана с мраморными рыбами и дельфинами.
  Проводив взглядом удаляющегося вифинца, Кесарий снова взялся за ветку акации и погрузился в какие-то сложнейшие подсчеты, чертя цифры и знаки на влажной от брызг воды земле.
  - Юпитер в Раке... - бормотал он. - Это хорошо, экзальтация Юпитера повлияет и на течение болезни, и на отношение властей... так, а это что такое? Марс в Овне, в своем жилище, а Сатурн? Не хватало мне еще Сатурна в Весах, да еще в экзальтации...
  Он стал бешено чертить в круге треугольник, квадрат и шестиугольник, потом отшвырнул ветку и обреченно уставился на землю.
  - Исход болезни ясен... - проговорил он. - И Марс, и Сатурн - во враждебном квадратном аспекте, Юпитер находится в их осаде, связан по рукам и ногам, и не может оказать своего благотворного действия на поворот моей болезни... Под тригональным аспектом нет ни Солнца, ни Венеры - благоприятное влияние полностью отсутствует в моей генитуре...
  - Кесарий врач! - раздался над его головой нежный девичий голос. - Какая сложная схема! И числа! Вы сами вычисляли восход и заход планет и созвездий?
  - Да, пришлось, - медленно ответил бывший архиатр, поворачиваясь к собеседнице.
  Ею оказалась долговязая худая девушка-подросток, опирающаяся на буковую трость. Прихрамывая, она сделала несколько шагов к Кесарию, и присела рядом с ним на скамью.
  - Вы - сын госпожи Леэны? - спросила она. - Я мечтала вас снова увидеть. Вы и ваша мать - самые благородные люди, из тех, которые мне встречались.
  - Снова? - переспросил Кесарий. - Разве мы уже виделись?
  Она улыбнулась, обнажив крупные, как у жеребенка, зубы.
  - Да. Помните, когда ваш друг, Митродор, купался в Сангарии, а мне стало плохо, и вы привели меня в чувство? Вы еще девочек успокаивали, что я не умерла, а просто упала в обморок. Я все слышала, я уже в себя начала приходить, только глаза еще не открыла.
  - Помню, - улыбнулся Кесарий. - А как вы себя чувствуете теперь?
  - Да, честно говоря, нечем хвастаться... - по-взрослому сказала девушка. - Болезнь развивается - я уже с палочкой хожу, как старушка... а после и слягу. Суставы опухают, руки уродливыми стали, видите? - она слегка подняла длинный рукав, открыв странные по форме, словно раздутые в межфаланговых суставах тонкие пальцы - на них не было ни единого колечка. - Даже письма написать не могу... вот Фессал мне письмо передал, а я и ответить не могу...
  Тут она вспыхнула, поняв, что проговорилась.
  - Не волнуйтесь, Архедамия, я не раскрою никому вашу тайну, - поспешно сказал Кесарий. - Отчего же вам не продиктовать письмо рабу и не отправить его Фессалу? Он сейчас на Лемносе.
  - На Лемносе? - просияла Архедамия. - Как хорошо, что я ему не стала слать писем в Новый Рим! Но я не могу продиктовать рабу - тогда наша тайна станет известной отцу, и он... он не одобрит.
  Кесарий понимающе кивнул.
  - А вы... вы не могли бы написать Фессалу письмо? - шепотом, краснея и бледнея, спросила девушка.
  - От вашего имени? Мог бы, - с готовностью ответил Кесарий. - Я думаю, это разумная идея.
  Архедамия посмотрела на круг генитуры.
  - Кому-то суждено родиться красивой, быть счастливой и здоровой, выйти замуж за любимого и иметь детей... а кому-то светила этого не дают, - сказала она. - Но надо быть выше этого. Судьба послушного ведет, а покорного тащит. Правда, Кесарий врач?
  - Это учение стоиков, - ответил Кесарий.
  - Я думаю, они правы, - сказала Архедамия. - Судьба, ананке есть то, что неподвластно человеческой воле. Но есть другое, что ей подвластно. Я могу сделать выбор.
  - Выбор? - переспросил Кесарий, боясь спугнуть ее откровенность.
  - Да, - со светлой печалью и нечеловеческой решимостью отвечала девушка.
  - Давайте я составлю вашу генитуру, - вдруг предложил Кесарий. - Вернее, генитуру вашей болезни.
  Архедамия пожала плечами.
  - Составьте, я не против, - ответила она.
  Кесарий задал ей несколько вопросов и принялся быстро чертить на земле новый круг, вписывая в него треугольник, квадрат и шестиугольник.
  - Архедамия, подождите сводить счеты с жизнью, - произнес бывший архиатр. - Венера у вас в Весах - это благоприятный аспект для Льва.
  - Да? - переспросила Архедамия. - А моему отцу астролог сказал, что я никогда не выйду замуж.
  - Астрологи бывают разные, - заверил ее Кесарий тоном, не допускающим сомнений. - Вы не только выйдете замуж, но выйдете по большой любви. Видите, Сатурна сдерживают с двух сторон благодетельные планеты, Венера и Юпитер? Значит, его злотворное влияние начало угасать... и скоро совсем угаснет. Потом, Луна в доме детей - у вас непременно родятся дети, близнецы - видите, у Юпитера экзальтация в Диоскурах?
  - И правда, - промолвила Архедамия и широко улыбнулась. С ее чела ушла та дымка безнадежности, которая делала ее старше своих лет.
  "Она совсем еще дитя!" - подумал Кесарий, не раскаиваясь в своей хитрости.
  Архедамия тем временем встала со скамьи, и, кратко поблагодарив его, быстро заковыляла, опираясь на свою палку, в сторону дома Леэны.
  ...Кесарий проводил взглядом девушку-хромоножку, потом позвал Агапа, и, опираясь на свой костыль с перекладиной наверху и на плечо раба, направился в экус - он устал, ему хотелось прилечь. Он не видел, как Архедамия, обернувшись, печально смотрела ему вслед и вытирала слезы.
  - Архедамия! - раздался радостный крик Финареты за ее спиной. Архедамия смахнула последнюю слезинку и обернулась к подруге.
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"