Шульга Сергей Борисович : другие произведения.

God let us go now

And finish what's to be done...

Я помню старый дом, пугающий холод подвала, его живую темноту и непрекращаю- щийся шум дождя за стеной...

Они долго колебались и лишь когда пожелтела листва, Рональд - последний кто был против, решился. Никто из них, уже много лет спустя, во время коротких телефонных разговоров (встретится они не решались, слишком силен был страх), так и не мог вспомнить, что открыло ту тропу, с которой уже ни свернуть ни вернуться. Нико, заблудившийся поэт, утверждал, что это осень с её увядающими, серыми мыслями сорвала летний, обманчивый покров с дома Кауфманов и даже малодушные уже не могли не видеть зло, сочащеяся из дома, как кровь из загноившейся старой раны, отравляя воздух, убивая деревья и птиц. Кто то, один из тех чьи ноги прочно вросли в землю, сказал, что когда с первым дождем исчезла маленькая Рут и город превратился в растревоженный муравейник, то лишь тогда согласился Рональд и они начали готовиться.

Как часто бывает, долгое ожидание спущенное с поводка превратилось в возбужденную нетерпеливость и с полной луной они вышли в путь. Было холодно, лужи покрылись корочкой льда, ветки деревьев, казались хрустальными. Пробравшись садами, избегая дорог, они вышли к дому Кауфманов. Полночь уже наступила, в окнах не было света и ставни на первом этаже, как всегда, были плотно закрыты.

Все остановились не зная что дальше, никто не хотел быть тем первым кто войдет в дом. Так прошел час, они стояли словно мраморные статуи освещенные слабым светом луны и пар шел из их полуоткрытых ртов, скованных страхом. Загоревшийся в окне второго этажа свет испуганно заметался в пустых глазницах, осветил неподвижные черты каменных лиц, попытался согреть холодные тела своим слабым теплом и исчез.

Я слушала ветры, урчащий шепот сытой земли, говорила со старыми мудрыми деревьями, которые знают и поэтому уверена, что первый шаг сделал Рональд.

Дверь открылась на удивление легко, отнесясь к непрошенным гостям, словно молодой добродушный пес. Половицы, эти скрипучие сторожевые птицы, которым ночью на откуп отдан весь дом, лишь испуганно пискнули, спрятавшись в темных углах.

Они поднялись на второй этаж, ведомые запахом исчезнувшего света, слыша лишь свое дыхание. В спальне было темно, откуда то сверху доносилась музыка, сливаясь с еле слышной мелодией листьев и звезд. Кровать стояла посередине, щедро посеребренная лунным светом, но спящих лиц не было видно. Они встали вокруг, белая простыня услужливо лизнула их ботинки и подождав несколько дыханий зажгли принесенные с собой свечи.

С мужчиной Рональд расправился быстро и деловито, ( его отец был мясником на рынке и маленький Зигмунд говорил, что даже дом их выстроен из кровавого, свежего мяса ), но у Нико первый удар лишь порвал тонкую ночную сорочку, открыв полную, упругую грудь. Он ударил еще раз, убивая предыдущее мгновение, хранящее его промах, нож выпал из руки и закатившись в широкую трещину под кроватью, вскоре заснул.

Вначале я просто плакала, скулила, словно маленький серый щенок, затем начала звать маму, но никто не отвечал и прошло много дождей и две огромных крысы пока вдалеке послышались шаги и щелочка в потолке превратилась во второе потерянное солнце....