Аннотация: Мои непутёвые заметки о путешествии в Италию
Вупперталь - Дюссельдорф - Мюнхен - Римини
1 Билеты
С удовольствием прислушиваюсь к перестуку колёс, смотрю на проносящиеся мимо станции, людей, дома, поля с пасущимися на них коровами. Мы едем, едем в поезде. Я так люблю поезда, запах дыма, который сопровождал нас в наших поездках на дачу или за город. Бывало, откроешь окно и долго стоишь, высунув голову, а встречный ветер больно хлещет тебя по лицу. Хорошо!
Но давайте всё по порядку. Собственно говоря, сначала я любил море и долго мечтал о бескозырках с ленточками и широченных брюках - клёш, которыми щеголяли в нашем районе курсанты морского училища. Конечно, я подал туда документы, но меня даже не допустили до экзаменов. Шёл пятидесятый год. Затем ещё и ещё попытки хоть куда- нибудь поступить. И, наконец, железнодорожный институт. С тех пор я и отдал свои симпатии железной дороге и, при всяком удобном случае, с удовольствием ею пользуюсь. Так и в этот раз, когда надо было выбирать, как добираться до Римини, я предложил ехать только поездом. Итак, поезд! Для поездки нужны билеты и я отправился на вокзал, совершенно уверенный, что моих знаний немецкого языка будет достаточно для приобретения билета. Я глубоко заблуждался. Симпатичная и приветливая девица в кассе что - то долго мне бубнила, затем, махнув на меня рукой, дала мне распечатку маршрута. Замелькали цифры и даты, номера поездов и станций, где нам предстояло пересаживаться. "Нельзя ли gerade?", выдавил я из себя. Сзади зашумели будущие пассажиры, лицо кассирши покрылось фиолетовыми пятнами. Она опять, что- то затараторила. В паузах я кивал головой и произносил спасительное: "Ja, ja. O`kay!" Кассирша была близка к обмороку. Позади меня обстановка накалялась. Какая- то сердобольная старушка просунулась под локоть, пытаясь что- то объяснить мне и кассиру. Я как автомат повторял: " O` kay, ja, ja." Кассирша в последний раз дёрнулась и выбросила три билета. 590 марок - написала она на листке. Я отсчитал необходимую сумму, сунул, не глядя в карман сдачу, и вышел туда, где уже не было кассы, пассажиров и всего того, что могло бы помешать мне, хотя бы отдышаться. Посмотрев на билеты, я убедился, что начало пути - Вупперталь, а окончание - Римини, а псередине ещё какие - то города и номера поездов. Дома на вопрос жены: "Как дела?", я бодро ответил, что всё в порядке, мы едем! Про пересадки я решил не говорить, чтобы не усложнять процедуры сборов.
2. Сборы и поездка
Некоторое время назад в рекламе "Альди" появилось объявление о предстоящей распродаже чемоданов. Как всегда я не осознал и не прочувствовал это событие. Но жена моя! Она сразу же заявила, что эти чемоданы как раз то, что нам нужно. Как всегда, я пытался отговорить её и, как всегда, напрасно. Наступила долгожданная среда. Мы понеслись в "Альди".
Это были два очаровательных чемодана и ещё сумка к ним. Чемоданы, особенно один, были огромные. Большой я сразу же назвал "баржой". Один чемодан вставлялся в другой, а внутрь ещё вкладывалась сумка. Скоро мы везли на колёсах это чудовище. Знакомые радостно с нами здоровались и желали счастливого пути. Но путь этих чемоданов закончился в келлере, где они и хранились до настоящего времени.
"Берём с собой самый большой, ведь мы едем в Италию!". Большой так большой, что я мог возразить? Но его надо было ещё и заполнить! Вот этим и занялась моя жена, пока я с наслаждением смотрел в семнадцатый раз очередную серию с Метлоком. До сих пор я не понимаю, чем можно было его заполнить, но уже несколько часов спустя он был полон до краёв. Кроме того, ещё сумка, набитая продуктами так, что еле удалось застегнуть молнию. Я попытался всё это поднять. У меня внутри, что- то щелкнуло. Не выдержал ремень на моих брюках. Я не буду описывать перемещение с этим чудовищем до Дюссельдорфа и посадки в наш поезд Дюссельдорф - Мюнхен. Только теперь я обратил внимание, что одно место в билете было 21, а другое - 27! В вагоне такого места не было, не было его и во всём поезде. В проходах и тамбурах стояли и сидели люди, преимущественно молодые. Это были студенты, возвращающиеся к себе домой, или в свои университеты. Они беспрестанно, что- то жевали, шатались, по вагону, а я стоял у окна в проходе и нехорошими словами обзывал порядки на железных дорогах Германии. Пришёл проводник, проделал дырки в билетах, а на мой вопрос: " Где же моё место?", улыбнувшись, сказал, что на 27 место продано семь билетов и ушёл, оставив меня ожидать в проходе, когда кто - нибудь выйдет и я, наконец, смогу насладиться так мною любимой поездкой по железной дороге. Первая пересадка у нас в Мюнхене, сообщил я жене. Почему первая, а где же вторая? Не беспокойся, всё будет хорошо! Пробежка по перрону Мюнхена прошла успешно. Баржа подпрыгивала на неровностях и пыталась на поворотах уйти в неизвестном направлении. Но мы неуклонно продвигались вперёд к заветному вагону и тишине отдельного купе. Вид вагона меня насторожил. Это был пульман времён 20 - 30 годов. В тамбуре сильно пахло туалетом. Вспомнив уроки поднятия тяжестей, я расставил ноги и с выдохом: "Мать твою!"- швырнул баржу вверх и вперёд. Окружающие пассажиры отшатнулись и с уважением посмотрели на меня. Но, чтобы помочь мне, никому и в голову не пришло. Затем я закинул туда же и сумку, помог взобраться жене и на коленках бодро вполз сам.
Ошибок с местами не было. Были места, было и купе. Только купе было не на двоих, а на шестерых. Полки были расположены таким образом, что лежать на них можно было только на спине. Духота и вонь - нормальные явления для такой душегубки. Ну, ничего", сказал я - в следующем поезде будет всё отлично! Жена уже не имела сил удивляться и только спросила::"Сколько нам ещё предстоит пересадок?" Лишь одна! -честно признался я. И это была святая правда.
На третьих полках, то есть надо мною, взгромоздились два юных создания. Были они в грязных джинсах с большими дырами во многих местах. Говорили они на совершенно непонятном нам языке и только смотрели на меня испуганно, когда я пытался ободрить их улыбкой. Дело в том, что, по их мнению, я мог посягнуть на их невинность, так как был единственным мужчиной в купе. Но покуситься на них никто бы не смог, так как, втиснувшись в свою нору между потолком и полкой, они были в полной безопасности, как в сейфе. На нижней полке, лицом вниз, поверх одеяла, лежала женщина. Иногда она вставала и выходила в туалет, шлёпая по грязному полу босыми ногами. Но вот духота и усталость сделали своё дело и мы уснули. Поезд стучал колёсами на стыках, раздавались свистки, сверкали огни проносившихся мимо поездов и станций.
Как всегда я проснулся первым и вышел в проход. Несколько китайцев почему- то сновали взад и вперёд, громко разговаривали, смеялись, совершенно не считаясь со спящими пассажирами. Поезд то мчался, то подолгу замирал на каких- то станциях. И тогда выходила заспанная проводница, чтобы дать сигнал машинисту. Вот опять остановились. Это даже не станция, а безлюдный полустанок. Около вагона, на обочине, стоит проводница с каким- то парнем. Они о чём- то спорят. Затем она что- то крикнула носильщику, сидящему у вокзального строения. Тот поднялся и лениво пошёл в здание, а затем вернулся назад. "Никого нет!"- вероятно, прокричал он. Проводница взмахнула зелёной тряпкой, поезд тронулся, и мы опять потащились по этой итальянской глухомани, с великолепным ландшафтом аппенинского предгорья.
Но вот подъезжаем к Болонье. Выбрасываю на перрон всё, что есть и себя в придачу. Большая станция с множеством платформ.
На каком же пути наш поезд, который привезёт нас в вожделенную Римини? Спрашиваю человека в форме. Он что- то долго разъясняет мне, показывая пальцем куда- то вниз. Впрягаюсь в баржу, на плече сумка с несъеденным провиантом и вперёд! Жена пытается доказать мне, что идти никуда не нужно, что это и есть та самая платформа. Но меня уже понесло. Я мчусь, разрезая волны. Спуск вниз в долину, как в преисподнюю, крутой, как водопад. Сваливаемся в подземный переход, ведущий к выходам на отдельные платформы. Толпа людей мчится в одном направлении. Поток подхватывает нас, чемодан, сумку и мы несёмся вместе с толпой. Вдруг всё пропадает, словно вода попадает в открытые люки, и всё тихо! Пусто! Мы остановились, как вкопанные. Но вот опять накатилась толпа, и мы снова побежали. Толпа снова схлынула, и мы оказались одни в этом туннеле, где не было никого, кроме нас и нескольких пьяниц. Я оставил жену присмотреть за вещами, а сам попытался выяснить, с какого пути нам надо отправляться, чтобы ехать дальше. Я взбегал по лестнице вверх, осматривал перрон и снова спускался. Это было похоже на игру тушканчиков. Если кому приходилось бывать в Средней Азии или в степях Монголии, то они могли видеть этих забавных зверюшек. Они высовываются из своих норок, чутко прислушиваются, сложив лапки перед грудью. При малейшей опасности мгновенно скрываются и снова появляются уже в другом месте. Вот в роли такого тушканчика оказался и я. Паника овладела мной. Что делать? Во время одной из пробежек, жена спросила меня, не могу ли я посмотреть расписание, висящее на стене. Я остановился, как будто натолкнулся на какое- то препятствие. Действительно, подумал я, здесь тоже есть план движения, как у нас в Германии, и в нём всё должно быть указано. Стоило мне заглянуть в план, как всё сразу стало ясно! Наш поезд отправляется с четвёртого пути, с того самого, на который мы и прибыли, и с которого я сбежал, несмотря на увещевания жены. Слава богу! Мы на нужном перроне, сидим на скамейке. До поезда ещё 40 минут и, что вполне вероятно, поедем в нужном направлении. Мы открыли сумку, достали провиант и стали его поглощать, предчувствуя неизмеримое удовольствие, хотя бы оттого, что эта сумка станет совсем лёгкой, и мне придётся воевать только с баржей. А солнце всё припекало и припекало, а на душе становилось легко и свободно. В глазах уже маячило синее, бескрайнее море, в которое я скоро смогу окунуть свои усталые члены.
3 Встречи
Фармацевт
Я опять, уже в который раз, принял стойку тяжеловеса, широко расставил ноги и, глубоко вздохнув, рывком забросил баржу, сумку, жену и своё тело в тамбур, а затем перетащил всё это в вагон и плюхнулся на первое попавшееся место. Жена устроилась рядом с двумя итальянцами, которые почему - то без перерыва бегали в туалет. Рядом со мной сидело тощее существо неопределённого возраста в очках, этакая сушёная вобла. Она читала газету, на первой странице которой большая фотография судна "Эксодус". И здесь евреи, подумал я и, как всегда, первым затеял разговор. "Эксодус?" - произнёс я. Дама вздрогнула и тут же затараторила по-итальянски. Затем тут же перешла на немецкий. Ехать полтора часа. Мы оживлённо обсуждали мировые проблемы, положение в их стране, личность премьер министра Берлускони (по моим понятиям чуть ли не фашиста). Она рассказала всю свою историю, что работала в аптеке фармацевтом, что сын её профессор, преподаёт в университете, а сама она едет на две недели к морю отдохнуть. Она заботливо рекомендовала нам обязательно каждый день пить красное вино, не менее бутылки в день и даже написала название вина! Забегая вперёд, скажу, что мы строго придерживались её совета, а бумажку с названием бережём до сих пор, как сувенир. Это была любовь с первого взгляда, и я поехал бы дальше, но рядом посапывала, уставшая от дороги жена, а на коленях у меня лежала баржа, напоминая о том, что сходить с фарватера в моём возрасте уже опасно и все должны плыть своим курсом.
Римини! Нам выходить! Я бодро вскинул баржу и, касаясь коленками пола, грациозно повернулся, чтобы сказать последнее "Адью", но жена ласково подтолкнула меня в согнутую спину и заявила: "Шагай дальше, Дон Жуан!"
Наци
В столовке, где мы питались, стояли квадратные столы, покрытые рыжими скатертями. Официантка, тощая шатенка, ни слова не говорила по-немецки Она жестом указала нам на свободный стол. Наше изучение итальянского языка шло успешно. К концу первой недели я уже довольно - таки бойко и почти без акцента произносил: Bona Sierra и Basta. Кстати сказать, этого запаса слов было вполне достаточно для общения с местным населением. Всё недостающее компенсировалось пальцами и гримасами. Рядом с нами, за соседним столом, сидел мрачный, худой субъект, с неприветливым видом. Немец. Услышав мои потуги в объяснении с официанткой, он оторвал свой взгляд от тарелки, что- то пробурчал и снова уткнулся в неё. С другой стороны сидели три девицы. Две высоченные и худосочные, с длинными, как у лошадей лицами и одна маленькая и миловидная, но почему - то с очень злым взглядом. Она кое-что понимала по- итальянски и, даже, могла объясниться с официанткой. Когда я окончательно запутался, она любезно пришла мне на помощь, что- то сказала официантке, после чего та гордо ушла и на протяжении всего оставшегося времени к нам уже больше не цеплялась. Мне думается, что немка сказала примерно следующее: "Разве ты не видишь, что эти два старых болвана ничего не понимают не только по-итальянски, но и по-немецки. Оставь их в покое и не обращай на них внимания!" Кстати, если закончить разговор об этих немках, то следует отметить, что все они были очень разные. Маленькая и симпатичная имела приятную фигурку, что она искусно подчёркивала коротенькими, узкими платьицами. Итальянским она владела, так как только что покинула своего мужа-итальянца, уроженца самого маленького государства Европы - Сан-Марино. Её бывший муж не выпускал её из дома, не разрешал ей разговаривать с другими мужчинами и тому подобное. Она же будучи эмансипированной немкой, не выпускающей к тому же сигареты изо рта, не смогла этого вынести и, захватив с собой некий разговорный запас итальянского, ретировалась в поисках более удачливого супружества. Другая немка, лет 30, была высоченная и злющая. Она что-то всё время ворчала, обводя присутствующих глазами, как у рыси. Зато третья немка, тоже долговязая и некрасивая, оказалась очень любезной, хотя и боялась показать своё расположение к нам в присутствии своих подруг. Она то и познакомила нас с нашим соседом немцем. С этого то всё и началось. Узкие губы нашего соседа растянулись в любезной улыбке, глаза под толстыми стёклами очков потеплели, он протянул руку и представился: "Альфред". Мы сразу же перекрестили его в Адольфа. Ему было около 65 лет, холостяк. Приехал он сюда на машине. Мы воспользовались его любезным приглашением и съездили в Сан Марину, очаровательное государство, расположенное на вершине горы. Мы ходили по узким улицам этой чудесной крепости, окружённые толпой туристов. Наслаждались порядком, спокойствием, чудесными видами окрестностей. Пора обратно в наш пансионат, где тоже прелестно и, где особенно радовали соседи, которые болтали по- итальянски и не пытались заговаривать с нами. Вот и сейчас, я пишу, сидя в садике, вокруг сидят итальянцы, мирно журчит их беседа на незнакомом нам языке, изредка прерываемая смехом. Они потягивают пиво. Я тоже хочу пива, но не решаюсь спросить у жены, которая справедливо считает, что после пива я буду делать кое- что криво. С Альфредом мы ведём бесконечные разговоры. Вернее сказать, он рассказывает, а я только вставляю односложные восклицания. Рассказывал он, в основном, о себе, о своих родственниках, о погибшем во время войны отце, бесконечных кузинах, дядьях и тётках, о своей матери, которой уже 88 лет. Единственной в его жизни заботой и привязанностью у него - мама и машина. Беседы наши протекали мирно, лишь изредка он терзал меня вопросом: " Кто мы такие?" Я отвечал путано и каждый раз по- разному. Его это ужасно мучило и, как он сообщил, очень плохо спал. Купаться он не ходил, так как, будучи рыжим, скорее альбиносом, боялся обгореть. А делать здесь, кроме посещения пляжа, совершенно нечего. Поэтому он сидел целыми днями в садике, перед пансионом, и размышлял, кто же мы такие. Когда обстановка накалилась, и стало совсем невмоготу, я выдал ему всю правду. Он сразу же успокоился, температура спала, что было важно для его немецкой души, так жаждущей порядка. Теперь можно было втянуть его в другие темы. Мой собеседник был на удивление начитанным, хорошо знающим историю, интересовался политикой, техникой, медициной, разбирался в изготовлении бумаги, химических препаратов и их назначении. Обо всём этом у нас шли бесконечные разговоры, и он читал мне обширные лекции на все эти темы. Для меня это был прекрасный случай поупражняться в немецком языке!
За сорок лет своей трудовой деятельности, он сознательно и добровольно, почти каждый год, менял и работу и профессию. Он работал на химических предприятиях, различных фабриках, заводах, конторах и даже в банке. Когда он узнал, что я сорок лет работал в одном и том же институте, то ужаснулся, ведь это так скучно! Начали мы с истории Пруссии. Он принёс карты. Мы елозили по ним, вспоминали историю Австро-венгерской империи, обоих Вильгельмов, размышляли о месте Германии до первой мировой войны и после, и даже вспомнили незабвенного Швейка. Затем мы плавно переехали в тридцатые годы двадцатого века и приход нацистов к власти. Вот тут- то всё и началось! Он популярно и искренне мне объяснял, что все оккупации Гитлера - Польши, Бельгии, Франции, Норвегии и Дании - были вынужденными, так как Англия хотела их захватить, а Австрия и Чехословакия только и мечтали присоединиться к рейху. Сначала я пытался возражать, но потом понял, что это пустая трата времени. Его понесло. Ну а евреи? - вставил я. Да, это ужасно! Конечно, Гитлер - убийца! Но ведь Сталин тоже убийца! Правда! - ответил я. Зато Сталин уничтожал людей не по национальному признаку! Да и Гитлер уничтожал не одних евреев. Мы немцы ничего об этом не знали и не догадывались. А Вы? Я подумал и вынужден согласиться, что большинство россиян, если, и знали, то считали эти репрессии необходимыми для существования нашей прекрасной Родины! И все дружно пели: "Широка страна моя родная, много в ней полей, лесов и рек...". Так и мой собеседник, для которого евреи и не очень- то и важный фактор в жизни его страны, не замечал или не хотел замечать те ужасы. А мы? Нет, трудно кого- либо обвинять. Прежде, чем обвинять другого, начни это с самого себя. Так учит нас наша Тора!
Всё же я не люблю людей, для которых мы, евреи, так себе, не очень- то и важное. Поэтому мы и назвали его "Наци", хотя я уверен, что если бы он узнал об этом, то искренно бы удивился.
Андрей Андреевич из Уругвая.
Длительное хождение по пляжу, даже в той части, где вода набегает на ваши ноги и даёт некоторую прохладу, всё же утомительно. Поэтому мы находили на лодочки и катамараны, сдаваемые любителям морских прогулок, но из-за высокой платы, обычно стоящие без дела на берегу. Сидеть на них иногда разрешалось, а иногда их владельцы просили нас уйти, и мы шли дальше и находили более сговорчивых хозяев. И тогда мы 2-3 часа наслаждались возможностью отдохнуть в непосредственной близости с морем, с которого обычно шёл лёгкий, освежающий бриз. Время от времени мы окунались в изумительную прохладу и снова возвращались к заветным лодочкам. Вот и на этот раз я окунулся и на вопрос жены как вода, ответил что- то. Рядом сидевший мужчина посмотрел на меня внимательно и спросил: "Вы из России?" Его русский был не особенно чист, какой- то акцент чувствовался. Нет, из Германии, небрежно бросил я. Я не сомневался, что он эмигрант, и, вероятней всего, еврей, так как его внешность, акцент и любопытство были достаточно характерными. Это я и постарался тотчас же выяснить. - Вы еврей? - влепил я с ходу. Этот идиотский вопрос я задаю всегда невпопад. У меня это какой- то пунктик. Можно подумать, что если бы он оказался евреем, то я бросился бы ему на шею или открыл бы ему безграничный кредит. Он взглянул на меня своими еврейскими глазами и возразил: "Нет, я - чех!" Помолчали. - Меня зовут Андрей Андреевич. А живу я в Уругвае. Я судорожно пытался вспомнить, в какой части света находится этот самый Уругвай? Африка и Азия отпали сразу же. - Это в Америке! - выдавил я облегчённо. - Да - ответил он. - И как Вы туда попали? -60 лет назад мои родители переехали туда. Итак, быстро подсчитал я. Это произошло в 1940 году. Верно! Ну и ну! Кто удирал из Чехословакии в 1940 году? Ведь настоящий еврей этот Андрей Андреевич и зовут его Арон Аронович! Да Бог с ним! Пусть живёт в своём Уругвае, с женой итальянкой из Римини и детьми настоящими уругвайцами. В нашем мире всё перемешалось. В воду рядом со мной идёт красивый мужик- итальянец, на плече у него чёрный ребёнок, а за руку его держит жена - страхолюдина из Гондураса. И все радостно смеются, а я бросаюсь в нежно - прохладные воды Адриатики и думаю, да пусть живут они все там, где хотят, с кем хотят, только бы нас не трогали, и не было бы ВОЙНЫ!
Модельяни
Модельяни - воскликнули мы оба, взглянув на дверь. Собственно говоря, ни я, ни жена никогда не видели Модельяни ни живого, ни на картине. Однажды сын привёз из очередной поездки, по-моему, из Австрии, колоссальную картину в золочёной раме. На картине изображена женская фигура (именно фигура, так как лица, или других отдельных деталей женского обличия не было заметно). Несчастное создание сидит как бы боком к зрителям, изогнувшись вправо этаким винтом - штопором. Сходство с этим предметом дополняет шея. Вообще- то шея и есть основная достопримечательность картины. Неестественно вытянутая, она как бы напоминает о неудачных родах при появлении этого существа на свет. Шея согнута и на её окончании держится неестественно маленькая голова. В противоречии со всеми законами природы голова повёрнута куда- то в сторону, но всё равно смотрит на зрителей, вызывая у последних чувство сожаления. Вторая достопримечательность картины - её вес, примерно 20 - 25кг. Это чудовище предстояло повесить на стену. Поиски места заняло достаточно длительное время. После бурных обсуждений место, наконец - то, было выбрано. С большим трудом были вбиты в стену два крюка и картина, под одобрительные возгласы всей семьи, водрузилась на место. Применение современной новейшей техники, в виде ватерпаса и отвеса, оказалось недостаточным. Собственно говоря, шея висела вертикально, но вот всё остальное? Пришлось пробивать новые дыры, выдёргивать крюки и забивать их снова. На сей раз, картина висела отлично, хотя шея была явно наклонена. Это не замедлило сказаться. Не успели мы отойти на приличное расстояние, как картина со страшным грохотом сорвалась с крючьев, и ударилась об пол, проделав в нём довольно - таки ощутимую дыру. Было видно, как изогнулись в издёвке тонкие губы дамы. Она как бы сказала: " Вам, которым непонятно чувство красоты, не дано этой красотой и наслаждаться!" Но она не знала, с кем имела дело. Мы снова пробурили дыры, поменяли крючья, забив их молотом. Висела не шелохнувшись. И по сей день висит, только шея ещё больше изогнулась, как будто дама стремится выскользнуть из рамы и вернуться туда, где Модельяни с любовью и нежностью рисовал её молодой и обаятельной.
Вы не думайте, что, рассказывая эту историю, я забыл с чего начал. Отнюдь!
В дверях нашей столовки стоял он, этакий штопор в штанах. Ноги его неуверенно шли, согнувшись в коленях, плечи и хилая грудь жили своей самостоятельной жизнью. Шея была изогнута влево. На ней покачивалась маленькая голова с очками. На лице улыбка смущения и покорности. В целом общий вид очень доброжелательный. Голова раскачивалась в разные стороны, губы шептали: "Буена съерра, Буена съерра!" Сзади шла хозяйка этой фигуры. Она подталкивала Модельяни в спину, точно и уверенно направляя его к своему столику. Ноги Модельяни цеплялись за пол, за стоящие стулья, он задевал столы и уронил чей-то бокал. Он был так смущён, что шея его изогнулась ещё больше, и он стал весьма похож на свой прототип на картине. Наконец, представление закончилось. Пара добрела до стола и уселась. Иногда он проходил мимо, не замечая нас, только глаза стыдливо смотрели сквозь толстые стёкла очков, а иногда начинал бесконечно кланяться, как вежливый японец, или испуганный гусь. Иногда он подавал нам какие- то таинственные знаки, толи, выражая симпатию или удовольствие от лицезрения нас, толи, извиняясь за что- то. Ни, словом мы не обмолвились. Я так и не знаю, владел ли он, каким ни будь человеческим языком. А затем он и его супруга пропали, как пропадали многие другие, как скоро и нам придется уезжать из этого рая, населённого различными людьми, которые все такие разные, говорящие на своих языках, живущие каждый своей жизнью, но объединённые все, почти все как один, необыкновенным радушием и доброжелательностью.
Арбуз
Арбуз был самый обыкновенный, в меру красный, в меру сладкий, обильно начинённый семечками. Традиционно вечером все обитатели нашей богадельни собирались в небольшом садике, в котором стояли столики со стульями и три качалки. Здесь можно было заказать мороженое, вино, кофе, холодное пиво. Цены на всё это установили наши гостеприимные хозяева в 3 - 4 раза выше, чем в обычных магазинах. Окружающие нас итальянцы, только что отошедшие от стола, заказывали чашечку кофе за 5 марок и наслаждались кайфом и сигаретами, которые они беспрерывно курили. Но в этот вечер случилось непредвиденное событие. Появился какой- то парень с огромным арбузом. Он быстро нарезал его длиннейшим ножом, разложил по тарелкам и преподнёс нам. При этом мы удостоились не только арбуза и ножа, но и широченной, добрейшей улыбки, обозначавшей "Кушайте на здоровье!". Я быстро проглотил свой кусок и с вожделением смотрел на арбуз, лежавший перед Белой. Она медленно орудовала ножом, откусывая маленькими кусочками и, почему-то, всё время вздыхала. Ну, в чём дело? - привычно спросил я, чувствуя, что её что-то беспокоит.
А сколько мы ему должны? - спросила моя любознательная супруга. Я не придал этому вопросу должного внимания. Ешь спокойно, ведь это халява! Он угощает. Понимаешь, это у них, у итальянцев, так принято. Прошло не менее получаса. Арбуз был съеден, тарелки убраны, покой и наслаждение. Кругом разговоры, смех, все заняты общением друг с другом, или мирно, как я, посапывают после угощения. Но всё же в воздухе ощущается какое-то беспокойство.
Иди и спроси, сколько это стоит? Я вздрогнул. Что стоит? - переспросил я, забыв об арбузе. Иди и спроси, сколько мы должны за этот арбуз? Я оглянулся, все заняты, говорят по-итальянски. Я стал соображать, как об этом спросить и у кого. Чего ты сидишь? Иди и спроси! Я пошёл. Вышел на улицу - тёмная южная ночь, ни души. Лишь рыжая кошка что-то старательно вычёсывает, подняв заднюю лапу.
Ну, ты спросил? Да! - соврал я. Это гешенк, то - есть подарок. Отдыхай спокойно!
Ну, ладно! - ответила она недоверчиво. Но ведь делать было нечего, итальянским мы ещё не овладели, а немецкого они не хотели!
4. Пансионат.
Пансионат, где мы провели две недели, располагался в двухэтажной вилле. Владельцы - три брата и их мама. Мама готовила, а жена одного из братьев подавала и убирала. Один из братьев говорил по-немецки и принимал приезжающих, а два других по хозяйству. Кормили прилично, по- домашнему. Ежедневно - паста, что по-итальянски значит макароны. Постояльцев, не более 20 - 25 человек. Комнаты с душем и туалетом, очень чисто и уютно! Гостили здесь, в основном, пожилые люди или пары с детьми. Это дало мне повод назвать это заведение - богадельней. Всё компенсировало море! До него было минут 15 пути пешком. Великолепный пляж, пологое дно, мягкий золотистый песок и само море - восхитительное! Климат мягкий. Хотя было жарко, но ветер с моря смягчал жару, и дышалось, от этого легко. Из развлечений не густо. Один раз съездили в Сан-Марино и один раз на пароходике вдоль берега. Погода стояла чудесная. Мы купались в этом крепко-солёном растворе, который называется Адриатика.
5. Эпилог
Послезавтра мы возвращаемся домой, в Германию, свой Вупперталь. Сейчас, перед возвращением, я как бы взвешиваю, куда бы мне хотелось вернуться? В Германию или в Россию, в Ленинград - Санкт-Петербург, которому так много отдано и где так много пережито. Город, который, несмотря на всё, очень нам близок. И я с удивлением и с уверенностью ловлю себя на том, что я хочу вернуться в Вупперталь, где мы прожили уже почти 7 лет, где живут наши дети, где на экранах телевизоров каждый день мелькают физиономии Шрёдера и Иошки Фишера. В город, где живут наши друзья и хорошие знакомые, где нас многие знают и неплохо относятся, и мы многих знаем и любим, где находится наша община, синагога, куда мы можем придти в любой момент, помолиться за всех нас. Там мы проводим много интересных вечеров, встречаемся с друзьями. Вообще, мы уже хотим домой, в наш город, где нет моря и пляжа, много автомашин и наш порхающий швебебан, который так скрипит, предупреждая о плохой погоде. Мы уезжаем отсюда и увозим с собой частицу моря, песка и солнца и чувство прекрасного отдыха. Спасибо тебе, Римини, до новых встреч!