Шумахер Наталья. Ветер сквозь пальцы

Октябрь 1999

Я. Я стою около окна по стеклу, которого стекают капли тихой осени. Я выдыхаю сигаретный дым, и все на миг затуманилось, пришлось помахать рукой, быстрее разогнать.

Узкая улочка, до соседнего дома несколько метров, иногда воцаряется тишина, не слышно проезжающих машин. Сегодня особенно тихо, пятница, короткий день. Мне хочется завершить уик-энд, пресечь его начало, но он только набирает силу. Мне противно, мне кажутся эти дни вычурными, наполненными неискренностью, я ненавижу их. Неужели теперь, когда я достигла своей мечты, стала приверженцем каких-то рамок?

Меня заключили в них, заперли или я сама позволила себя в них ограничить. Они не выглядели столь безвыходными, лишенными привлекательности.

Впереди у меня целых два дня, которые повторяются в своей бессмысленности, которые не могут быть полноценными, они наполнены одиночеством.

Я затушила сигарету и вернулась на кухню, я могу почитать журнал или книгу, посмотреть телевизор, но ничего не хочу. Подозрительно часто ко мне стали закрадываться мысли о людях, которые ждут свободного от работы времени, чтобы провести его друг с другом, насладиться без окружающего мира. Я не понимаю этого, такого не может быть, так происходит редко или слишком часто для того, чтобы стать реальностью.

Неужели у меня когда-то было такое? Когда я упорно не оттягивала время на работе, не занимала себя на курсах или другими бессмысленными занятиями. Я уже забыла это время, я не хочу его вспоминать. Я сама не знаю, чего хочу. Мне уже пора определяться в жизни, но я не вижу в этом смысла. Один период, который закончился так внезапно, что до сих пор приходится вздрагивать от воспоминаний и теней.

Мне казалось, что все изменилось, когда вот так случайно я встретила человека, которого знала с 14 лет и почти все эти годы любила. Но спустя полгода в мое мирное, счастливое существование стали приходить призраки, сомнения, упрямое упорство. Мое собственное сознание сыграло злую шутку, превратив свет во тьму от которой мне сейчас больно. Это моя тьма, наверное, я создала ее сама для себя. Или я просто устала, устала оттого, что приходится скрывать свои отношения, выбирать время, чтобы кому-то кроме меня, не было неудобно. Мне надоело подчиняться происходящим событиям, я сама умею диктовать условия.

Условия... Кому они интересны? Каждый живет по собственным правилам.

Я открыла для себя Лондон, благодаря нему испытала волшебное чувство исполнения мечты и теперь вот захлебываюсь от горечи, готовая отказаться от себя.

Разве я не знала, на что шла? Или это не казалось таким важным, но теперь обрело такие жесткие рамки: я понимаю, что не смогу в них, но и не выдержу без них, потому что Егор есть только там.

Да, я любовница женатого человека, у которого двое детей. Вот и вся правда... Я знала это с самого начала, но не отдавала себе отчета, чем это чревато, пришлось отказаться от общепринятых традиций, где-то пожертвовать собой и наконец запихнуть саму себя в ограничения. Самое ужасное, что мысль об измене кажется тошнотворной. Мне говорят: "Встречайся с кем-нибудь еще", но я не могу сделать это. Иногда в порыве мести, ревности я отдаюсь мимолетному порыву и провожу время с другими мужчинами. Меня раздражает их восхищение мной, какое-то обожание, неизвестного мне происхождения. Я яркая, я звезда, и кто бы мог подумать, что буду затухать в руках одного человека.

Вчера я ускользнула на улицу, в чуть прохладную осеннюю ночь и один из наших общих знакомых, по до сих пор неясной мне причине, последовал за мной. Мы целовались. Единственное чувство, которое колыхнулось во мне -любопытство, а потом мысли разбежались на какие-то мелочи. Я не испытываю ничего, даже пресловутых угрызений совести. Хотя интересно было бы посмотреть на выражение лица Егора, если бы я объявила: "Я ухожу от тебя!" Но были ли мы с ним когда-нибудь вместе? Он во мне так давно, что мне не надо лишних доказательств его ко мне чувства. Но не придумала ли я его сама?

Странно думать о том, что 10 лет назад я увидела его мимолетно и не забыла до того момента как встретила вновь. Произошло много событий, и только последнее толкнуло меня в его объятия. Произошло бы так, если б все, наконец, не наладилось у меня в жизни, я первый раз не была счастлива, но меня вырвали из него и толкнули в другое, от которого порой становится холодно или сводит колени.

Я перечеркнула одним движением то, что так долго искала, достигала с огромной болью и теперь мной управляют опять странные цели или отсутствие оных.

Удивительно выстроилась моя жизнь, я не поверила, если б мне рассказали о ней как о чужой. Но в мои окна бьется осенний дождь, улицы затянуты туманом, Лондон, Англия.

Глава 2.

Сумрачное мартовское утро началось со звоном будильника, я помню его не очень отчетливо, день прошел, словно в тумане. Кто бы тогда сказал мне, что наступил момент, когда изменится вся моя жизнь: ее цели движения.

Захваченная, в круговорот праздника жизни, фиесты туризма или обычной его будничности, та девочка, которая была мной, решает забыть свою мечту о журналистике и отказывается от реальной жизни, чтобы предаваться мечтам о Егоре Ланском.

Только молодость смогла вынести такое, надеясь на встречу, и стремилась к ней.

Девочка, Коринна Корсак не ожидала того, что первый ее взгляд и жест самостоятельности окажется началом большого чувства, нескончаемого пути. А пока она только делала все возможное, чтобы попасть на встречу, ведомая неизвестными демонами. Я сомневаюсь, что у нее была хоть одна мысль о том, что она сможет сохранить так бережно в памяти образ, любить его сначала по детски, а потом, поняв, что дело принимает более серьезный оборот пытаться всеми силами отказаться от неосуществимых планов.

Встреча с Егором явилась каким-то светлым единственным пятном в ее жизни. Позже Коринна вспоминала его с благоговением, восторгом, не отдавая себе отчета в том, что с первого взгляда полюбила его и только потом, спустя несколько недель, об этом появится запись в ее дневнике.

На протяжении нескольких лет она вспоминает ее как непреходящий праздник, который помогает жить, не осознавая того, что все больше становится его пленницей. Возможно, все та же стойкость, присущая юности, все время отодвигала критическую точку, когда одной мысли о любви мало.

Мысли Коринны были заняты другим, она делала отчаянно все, чтобы приблизить Лондон, как можно быстрее, думала лишь об одобрении, которое получит от Егора, не допуская мысли о безразличии. Или этого не допускало ее сознание, чтобы не разрушить мирок, хрупкий и лилейный.

Образы, создаваемые нашим разумом, оказываются крепче действительности. В какой- то момент она теряет смысл и превращается в фон.

Короткие два или три часа встречи растянулись на годы: Егор улыбнулся, повернулся, наклонился - как просмотренная десятки раз кинопленка. С единственной заметкой: разделения между актером и живым человеком не было. Не было его личной жизни, он не воспринимался вне ее сознания.

Постепенно стал складываться мой образ жизни, который превратил бы меня постепенно в зануду, серую мышь. Я выросла, стала старше, но по-прежнему единственная цель оставалась новой встречей, поездкой в Лондон.

Люди меня окружающие, немного не интересовались моей жизнью, поэтому это позволило мне уединиться в своем мире. Во мне развилась какая-то гордость, надменность и непонятный невроз, связанный с постоянным стремлением к заоблачным вершинам.

Я смотрела на своих друзей и, мне становилось невообразимо удивительно за то, что у них постепенно вырисовывается определенность, в том, что ни у кого из них нет похожести на меня. Как известно, отличающихся не особо жалуют. Я не возражала против того, чтобы меня выпихнули из реальности, усугубив мое положение в психологическом плане.

Иногда, словно выныривая, на поверхность сознания, я оглядывала свое существование, и мне становилось страшно за свое одиночество. Чем старше я становилась, тем чаще появлялась на поверхности.

Однажды все это оказалось невыносимым. Медикам еле удалось вытащить меня с того света. Три дня под капельницей и отчаянные попытки доказать несчастный случай. На моих руках красуются два шрама, который я стараюсь скрывать под длинными рукавами. Мне иногда бывает стыдно за них, но у многих хватило бы сил совершить подобный поступок?

Внутренне это выглядит как шаг в пропасть, которая растянулась на все обозримое будущее. Далее шаги все равно окажутся утопическими, так зачем оттягивать неизбежное, если можно уйти от всего сейчас. В жизни не существует того ради чего стоит остаться. После стольких лет начинаешь понимать, что, оторвавшись от учебников английского языка и изучения Лондона по книгам, можно увидеть иную жизнь, расцвеченную красками, которая позволяет себя только созерцать, обиженная на прошлую отвергнут ость.

После больницы появилось еще большее безразличие. Было слабо занимательно наблюдать за тем, как меня пытались расшевелить, как вдруг из благополучной домоседки на глазах у родителей выросла несчастная дочь, замкнутая в своей жизни.

А потом я взглянула на себя по-другому, поняла, что благополучие привлекает людей, хоть они и собираются как шакалы, внимательно следя за каждым шагом, чтобы в случае промаха разорвать на куски. Последовали салоны красоты, бутики и вот по моему замыслу Коринна Корсак появляется на глазах у других.

Я решаю начать заново все, что только можно: переезжаю от родителей, и с этого момента начинается что-то собственное, свое.

Глава 3.

Потянулась вереница дней, похожих один на другой. Утро - работа, вечер - одиночество. Противоречия, волна за волной захлестывали, я не думала, что так сложно будет упиваться своей независимостью. Скорые преобразования ударили по привычке, все пришлось изменить, иногда подступала решимость вернуться к истоку, но я смутно понимала, что мосты сожжены. Не было того, к чему стоило бы вернуться, а теперь появилась слабая надежда найти что-то стоящее, найти себя, не изведенную призраками, а трезво оценивающую роль среди живых людей.

Меня постоянно удивляло то, что упорство, которым наделен каждый человек от рождения, не позволит ему отдаться судьбе, в ее ухоженные руки, которые не поведут по выбранной дороге, а туда, куда ей удобно.

Свои собственные, пусть даже ложные цели, оказываются важнее, того, что может предложить кто-либо. У меня тоже появилось что-то, однако незаходящее столь далеко, чтобы коснуться необозримого будущего.

Странно обнаруживать грани одиночества: от уюта общения с собой до злобной безысходности, когда обступают стены.

Самостоятельность. Ее можно преподнести в разных ипостасях: ей можно гордиться, создавая вид благополучной девушки, или горевать, чтобы сердобольные созерцатели старались влезть советами.

Слава Богу, имея достаточно разностороннее воспитание, я имею представление о том, как забить гвоздь или починить стиральную машинку. Я не испытываю недостатка в разрешении затруднений, постепенно привыкая к тому, чтобы не нуждаться в помощи.

Я смотрела в глаза тому, что есть неразрешимые проблемы, которые не зависят от желания и не подчиняются законам логики. Чувство в тот момент, когда вечером заходишь в свою квартиру и знаешь, что в ее пределах нет никого кроме тебя, иногда играло жуткую шутку со мной, заставляя бежать от него. Улепетывать, не разбирая дороги в пустоту и темноту или, наоборот, в шум и свет.

Привычка ощущать себя сторонним наблюдателем и сейчас во мне, от нее остается след, след от скользящего взгляда.

Не было, почему-то, чистого листа начать все сначала, написать свои правила и каноны. Я жила по законам того мира, который правил мной. Он позволял мне жить в нем, и мне этого было достаточно. В его пространстве я была одинока, самостоятельна и уверена. Но как хотелось перевернуть все.

Несмелые пробы пера, попытки нарисовать себя заново, но по иронии судьбы не бывает такого: нельзя закрыть двери. Отключиться можно на мгновение или два, и только распахнув створки, обнаруживаешь, что изолируешься от возможностей без границ.

В один прекрасный момент я поняла, что, только упрямо взглянув в глаза можно преодолеть главного врага - саму себя.

Стояла ли я у себя на пути, или в какой то момент перестала двигаться, просто бросив все. Было грустно оттого, что не было того, о чем стоило бы грустить. Появилась внутренняя стойкость, способность "не заплакать", но только цена победы над собой неуклонно росла.

Отрешенность от общепринятости заставила открывать для себя простые вещи: нас сделали разноликими, чтобы мы могли сочетаться, поставили разные дороги к одной и той же цели. Все стремятся и идут к той вершине, но что-то у меня откровенно не клеились такие походы.

Возможно главная путеводная звезда в этом пути - это вера в существование непоколебимого остова имя, которому - обыкновенное человеческое счастье. У меня ее не было, не существовало к нему привыкания, лишь раз коснешься ты его, то будешь стремиться вечно и безудержно.

Есть множество способов сделать себя рабой обстоятельств, вещей, людей, но только чем меньше уязвимых мест, тем сложнее однажды понять, что находишься в чьей-то власти.

Пусть это все условности, но есть способность придавать значение датам, действиям, горечи. Столкнувшись с тем, что однажды, после того как в Новый год стрелки пробили полночь, и чуда не наступило, ровно, как и на следующий день и через неделю после него. Оно не есть в дате, в вещах, оно, где-то в душе, в одной из ее пружин. Достигнуть идеала можно, не затрагивая конфликты. Порой мне было хорошо, но при условии, если я не думала о боли и о том, что есть постоянный тупик - пустота. Наперегонки с обвалом мчались мы к концу дня, и если он опережал меня, то проигрыш давался мне не легко. На меня сразу свалилось ощущение своей никчемности и ненужности, довольно таки мерзкое состояние, когда начинаешь осознавать это.

Я смотрела долго-долго в темноту, у которой не было завершения. Она плавно покачивалась, ей было все равно, может, от этого и становилось легче.

Глава 4.

Дорога... То солнечная, то яркая, то мутная и тенистая, однообразная в своем великолепии. Она успокаивает и не тревожит: деревья, дома, поля и снова по кругу. Здесь живут какие- то люди, в их окнах вспыхивают огни, они проживают свою собственную жизнь.

А я? У меня своя, в которой я еще не отдаю отчета своей собственной персоне. Я ничто словно у меня нет прошлого и, не предвидится будущего. У меня ничего нет, только я сама и еще не оформившееся стремление: то ли к жизни, то ли к смерти...

Я еду, мне почти хорошо. Прекрасное время чтобы подумать без остановки, размотать клубки своих мыслей. Здесь нет меня, а только представление обо мне. Я направляюсь домой, хотя, что есть понятие "дом", в чем его смысл и устоявшееся выражение "твой дом там, где твое сердце" имеет ли еще актуальность? Мое где-то в неизвестности, в поисках своей ниши, возможно, поэтому и нет ощущения чего-то по детски домашнего.

Я не могу вернуться в дом родителей, потому что не я его создавала, не могу себе позволить оказаться слабачкой в их глазах. Я бы никогда не позволила такого. Странно, но я не ощущаю себя дома там, где прошла большая часть моей жизни, за 4 года он стал похожим на музей, где хранятся забытые экспонаты и, иногда копаясь, почему-то как в чужих вещах, натыкаюсь на записи или медвежат, они кажутся такими непривычными, что хочется отдернуть руку. Бережно хранимые безделушки - я смотрела на них с тяжелым чувством, мне было жаль, что они потеряли свой смысл, а вместе с тем и свое бытие. Вещь существует до тех пор, пока она фигурирует в сознании.

А теперь? Стоило ли все променять? Нет, не променять - вычеркнуть? Я прихожу в свой новый дом и не могу связать себя с ним. Наверное, это страшно однажды понять, что у тебя нет дома, прежде всего там, где он должен быть его исток - в душе. Я не знаю, но его просто не было.

Я рисую, я поливаю цветы, готовлю еду, но тепла нет. Быть может, я и не стремилась к этому. Пока нет меня, как выстроенной, законченной личности, нет моего "дома", хоть и есть мое к нему обращение.

Глава 5.

Пускаясь в воспоминания, понимаю, что я, которая есть сейчас, и, жившая тогда, один и тот же человек, причем почти не изменившийся, отчасти ведомый к одним и тем же целям.

Даже сейчас, четыре года спустя, я испытываю похожие чувства, или они просто неизменны в своей природе. Постоянное их вращение по жизненной оси заставляет принимать чужое выражение себя, сделать вид того, что уверовал в собственную неуязвимость, хотя беспорядочно пытаешься заткнуть разверзающуюся под ногами пропасть. Я не имею права оглянуться назад с отчужденностью, оттолкнуть аналоги, забыть, что тогда, как и сейчас, расползается мировое ко мне безразличие. Открываешь и ступаешь на пустые дороги. Нет, они ни чуть не изменились: смутное небо, далекий горизонт и отсутствие звуков. Кажется, тронь, и она рассыплется на куски, но впечатление болезненно обманчиво, рваться к другой действительности бесполезно.

В картине есть дорога, по ней можно идти или бежать, просто стоять или мчаться во весь опор, это не умолит ее длины. У меня опустились руки. В своем образном заточении я провела много времени, но до сих пор не привыкла.

Все видимые просветления похожи на прогулки по тюремному двору: можно быть уверенной, что тебя упекут обратно, разница лишь в минутах. я была улыбчива, я была охвачена радостью, нереальность какая-то. Я сейчас сижу в темноте и мне противно от самой себя, хочется кричать на свою уродливую судьбу, корявую неумелость.

Словно в противоречие мне тусклые небеса расступаются, и в комнату стрелой вторгается солнечный луч, затем еще, словно раскиданные горстями. В квартире царит совершенно другая, менее безликая, атмосфера.

Мокрые листья, прилипшие на асфальте, сырой воздух, все это чуть приятно, по крайней мере, не так безразлично. Загораются витрины, вечернее солнце розовыми разливами теряется на горизонте. Спокойно, редко когда ощущаешь спокойствие и уют в большом городе. Я шла и думала, что все мне здесь знакомо, нет давящей затхлости, однообразия, которое возникает при условии жизни в одном месте на протяжении долгого времени, когда совершаешь один и тот же путь, хотя бы один раз в день.

Медленно, заслушиваясь в движения осени, миную парк, мокрый, дрожащий от ветра. На углу светится кондитерская семьи Бланш. Я вхожу и сразу, как обычно, ударяет запах кофе и шоколада. Мистер Бланш кивает головой. Он уже знает, что я намереваюсь купить. Здесь известны мои привычки, покупать одни и те же сорта конфет. Иногда тоска выгоняла меня из дома рано утром и тогда я успевала к утренней свежей выпечке.

Терпкое чувство собственности заставляет оставлять за привычки как то покупать газеты в одном и том же месте, или встречать утром "своего" почтальона, немного расстроиться, когда их сменяют другие.

С пакетом сладостей выдвигаюсь на улицу после короткого разговора о погоде, России и прочей мелочи.

Через минуту мистер Бланш забывается и выпадает из сознания, уступая место другим образам.

Постоянно фигурирует, словно перемещаясь от одной стенке к другой, дума о Егоре. "Что с ним происходит в данный момент? Сидит он или ходит по квартире, а может возиться с детьми". Его действия, мысли принадлежат не мне. Они во власти другого человека, может даже его самого.

Странные отношения... Рука не позволяет лишний раз набрать номер и просто сказать: "Привет"! Разве это предел моих мечтаний? Или я совсем не ценю себя? Цепляюсь за детскую мечту, которая вдруг стала реальностью. Человек, который улыбался с фотографии, дарит, пусть не так часто, свое хорошее настроение мне. Упертое чувство благодарности за то, что годы, проведенные в слепоте и глухоте, отступили в небытие. Кому сказать за это спасибо? Сейчас я говорю это Егору, хотя была бы рада сказать это себе. В настоящее время странное счастье, сопряженное с горечью, связано с ним. Один день, в неделю проведенный с ним компенсирует 10 лет его отсутствия. Я просыпаюсь ночью оттого, что наполнена ощущением миража: рядом со мной никого нет. Протягиваю руку и прикасаюсь к Егору. До утра он никуда не уйдет.

Потом кусочек за кусочком разваливается вся картинка: утро заберет его у меня, он уйдет в свою жизнь, где мне нет места. Мое существование открыто для Егора и только для него. "Я приму его в любом из состояний, но он никогда не придет".

Я бегу оттого, что мне пытаются предложить, точно также как и он. Он... он для меня все. Егор - это воздух, которым я дышу, земля, по которой хожу, а я для него всего лишь игрушка. Еще одна девочка и ничего больше. Возможно, от непонятной любви я могу терпеть все это, даже собственную оценку наших отношений.

В театре не может быть двух ведущих актеров. Я его благодарная зрительница, а ему со своей стороны нужно только признание и обожание. Уходя со сцены, он выбрасывает мои цветы и мой образ, как я только что забыла о Бланше.

Глава 5.

Иду в направлении центра города, по дороге попадается все больше людей. Интересно затеряться в толпе, стать одной из многих. Просто идти, заглядываясь на витрины и мелких лоточников.

В общественных местах меня не покидает ощущение, что я в любой момент могу встретить Егора. Будет ли он с женой или друзьями, детьми или коллегами? Какова моя реакция? Линия губ чуть кривится в усмешке: он явно не будет мне рад. Стало противно, внезапно затошнило от себя, от принятых решений. От тупого бессилия забилось сердце: как долго это продолжится! Захотелось заплакать от обиды на себя. Мысли вернулись в прошлое...

Кирилл... Теперь с высоты времени наши отношения напоминают упоение книгой, страница за страницей летит перед глазами и вдруг переворачивается последняя. Резко, как остановка, чуть дергаешься вперед. Книга закончилась, а ответов нет.

Я смотрю на лондонское небо, чуть подранное облаками. Без определения пространства в нем затерялись мои вопросы и утонули его ответы.

Я представила океан, в котором отражается небо, серое, густое, наглухо закрытое.

В тот день штормило и мне, страдающей морской болезнью, стало совсем плохо. Реальность была отброшена чернотой сознания. Слова... много слов, я не понимала их значения, не могла связать в предложения. У меня запечатлелись урывки образов, предметов, стихии. Они не подходят друг к другу, потому что в большинстве своем они искажены разумом.

Кирилл - светлое воспоминание. Погруженная в мир грезы, я на мгновение увидела проблеск, встретившись с ним глазами. Кажущийся нереальным, воплощением органичности, он хотел быть только со мной и никем больше.

Я сомневалась, что такое может происходить. Шаг за шагом он вывел меня из тьмы, заставил посмотреть по-другому на себя - своими глазами. Сейчас его образ, может, чуть высветлен, но сопровождает меня везде. Можно было только поражаться его настойчивости и терпению. Вокруг него порхали девы невиданной красоты, явно не чета мне, а он не замечал их. Что привлекало его во мне? Моя неустойчивость, непрожитая, незаконченная жизнь ребенка? Я казалась себе ужасной на его фоне. Во мне копились грязные мысли и, начало отношений должно быть отдано моему тщеславию, Если бы не оно, то Кирилл не достучался бы до меня. Мне нравилось появляться с ним на людях, тайно гордиться тем, что этот удивительно до дрожи в коленках, красивый человек со мной. Исполненный чувством, он во всем потакал мне. А стоило ли? Два года во мне шла непрерывная борьба за то, чтобы не потерять к нему интерес, желание. Это благородно с моей стороны или подло? Сейчас я бы сказала ему все, и он бы принял меня обратно, оставив, возможно, непонятой, но прощенной. Кирилл был первым человеком, с которым у меня были столь близкие отношения, он был первым мужчиной, первым кого я увидела утром проснувшись. Он дарил мне многие моменты впервые и был полон ими. Каким же ничтожеством была я! Живя с ним, упорно пыталась забыть Егора, причем с попеременным успехом. Долго считала, что не он самый дорогой человечек и была готова пожертвовать Кириллом из-за ерунды.

Мое тогдашнее будущее утонуло в небе. Переборов Ланского как болезнь, я начала испытывать чувство, пусть только зарождающееся к Кириллу. Страшно радовалась этому. Удивительно первый раз ждать человека и ощутить огромную нежность при виде него. Смутиться до частого сердцебиения, когда он касается тебя. Испытать страсть, можно много заложить в это слово, но есть одна: всепоглощающая и великая, получаешь просто неземное наслаждения, и длится это бесконечно и в тоже время одно мгновение. Ночь заканчивалась за один взмах ресниц.

И вдруг глухое препятствие, кажущееся глубоким. Взывать к нему бесполезно. Просить, плакать, рваться...

Темный океан не мог мне ответить, не сумел никак помочь. В нем только отражались облака, преломленные в моем сознании. Открытая палуба, жесткая вода, мелкие брызги, оседающие на лице и одежде. Нас привезли туда утром. Что здесь влекущего, останавливающего? Розы унесло волнами, они затеряются среди них или их прибьет к неизвестному берегу. Никто теперь не сможет дать ответ на единственный засевший тупой иглой в мозгу вопрос: почему?

Короткая вспышка и глухой щелчок: рейс, на котором Кирилл летел в Монреаль, после транзита в Англии, разбился над океаном.

Глава 7.

Шаг за шагом приближаюсь к расцвеченной Пикадилли Секас, в дождливый пятничный вечер не так много желающих насладиться вечерними прогулками в центре города. Дождь снова начинает заполнять улицы, на асфальте появляются отсветы, машины окутаны облаком брызг.

Совершенно не преследуя никакой цели, захожу в кабачок. Шумно и тускло, нет желания в нем оставаться, вспыхивает отчуждение.

По определенным причинам я не могу стать подобной им. У меня нет подходящей компании для походов в пабы, людям свойственна парность, когда после работы они встречаются и проводят время, я чувствую себя лишней, но не в состоянии дополнить. Приходится лгать о том, что Егор сегодня занят на работе или вообще в деловой поездке. Я думаю, не смогла бы смотреть коллегам в глаза, если б они знали, что он женат. Мне бы досталась роль отрицательного персонажа и слова: "Из-за таких как ты..." Но в силу того, что не приходится раскрывать всей правды можно рассчитывать на кое-какую поддержку. Да и не похожа, наверно, я на злостную разрушительницу семей. А так хочется иногда взрастить в себе эгоизм! Подумать о себе в том ключе, в котором становится гордо за самое себя. Я не гожусь в роковые женщины, и похвастаться победами над мужскими сердцами тоже не могу.

Егор дает мне полную свободу, предоставляя право выбора во всем, что не касается его. Я могу даже не спрашивать его мнение по поводу цвета волос или покупки машины. Я выбираю сама и за это отвечаю. Я оцениваю себя и свои вещи, никто другой за меня это не сделает. Сложно вливаться в самостоятельность и ответственность за себя.

С меня содрали кожу со смертью Кирилла. Выкинули на необитаемый остров, где сначала нужно было воссоздать себя. Понять, как жить, начать ориентироваться во временном пространстве. Я не знала, когда мне есть и когда ложиться спать, как звонить друзьям и, что собой представляет погода за окном. Я настолько привыкла к присутствию Кирилла, что до сих пор оборачиваюсь, словно он стоит за спиной. Почему-то молчаливый, как будто наблюдает за мной, открывая новую меня для себя. Такую, какая я есть сейчас он не представлял, наверное, никогда. Большую часть времени наших отношений я могу назвать как "психологическое отчуждение" с моей стороны. С каким-то стыдом вспоминаю то время, когда в тихой ночи просыпалась от ощущения близости этого человека, и мне было ужасно неприятно. Хотелось разбудить Кирилла и сказать, что я больше не могу так, но лишь невероятными усилиями оставалась на месте. Зачем я это делала? Что заставляло меня не уйти? Страх одиночества и пустоты, но борьба закончилась слишком поздно. А теперь я принимаю как должное, что Егор существует для меня лишь несколько часов в неделю. В чем причина такого разительного контраста между мной: у меня нет прав, но я на них и не претендую, Егор меня не любит, а я не требую от него каких-либо чувств. Возможно, для меня он загадка, я не могу допустить мысли о том, что он со мной ради секса. Хотя может так оно и есть.

Играют ли для меня роль физические отношения! Я смотрю пристально в глубь себя, в глаза: да, играют. Я не могу ничего с этим поделать: я не понимаю любви в том прекрасном ее выражении? Или самостоятельность и уже внутренняя избалованность дает о себе знать. Возможно, упрекну себя в эгоизме: я привыкла, чтобы мои решения не опротестовываются. Я сама их принимаю, и не терплю того, что случается по-другому. Я могу согласиться с чем- то, но приму, вряд ли, отнесусь лояльно.

Меня устраивает то, что Егор не пытается лезть в мою жизнь, не совершает никакого поползновения в эту сторону. Я в свою очередь тоже не стремлюсь навязывать ему свои интересы. Странное спокойствие за его поведение: он сам способен за себя решать. Я лишена этой проблемы: мы идем по жизни не касаясь друг друга. Каждый сам по себе, но в те короткие моменты, когда сходимся, то заполняем все отданное пространство, не существует ничего, кроме того, что я могу чувствовать его рядом с собой, знать что в ближайшие несколько часов он будет принадлежать только мне. Мне однажды удалось побывать в его квартире, даже можно сказать больше: заниматься с ним любовью в его спальне. Смутное чувство: смотреть на совсем другого человека, понимать, что здесь хозяин он. Чего не хватает ему в семейной жизни, что рвет его на части, этого я откровенно не могу понять. Спрашивая об этом, неизменно получаю ответ: "Я люблю тебя!" Иронично улыбаюсь на это: не верю. Складывается впечатление, что в первую очередь он бежит от себя. Пытается найти себя, возможно потерянного, оставленного для самостоятельности, не ответственности, но тянущего за собой заботы о детях, работе. Ему стоит на некоторое время отключиться от повседневности, также как он отдается свободному времени, как ребенок, без остатка.

Я не видела его в роли мужа и отца и вообще слабо представляю его таковым. Возможно ищу оправдания для себя, чтобы не чувствовать едких угрызений совести, которые выползают, когда голова Егора покоится на моем плече. Он мог бы провести это время для детей, но такой отрицательный персонаж как я отвлекает, крадет.

На месте его жены я бы не поверила ни одному слову, ни одному рассказу о задержке или проведенной ночи. Это звучит убийственно бредово, не вызывает намека на реальность, но может тем и берет, что не привлекается большое воображение. Хотя кто знает: кому из них двоих все равно. Быть может, обоим. Ни на секунду не сомневаюсь, что Егор любит свою жену, не говоря уже о детях, но они занимают не все его сердце, а только некоторую неприкасаемую его территорию.

Глава 8.

Судьба ли играла мной, когда столкнула в многомиллионном Лондоне именно с Егором, никем другим, тем, чьи черты я так хорошо запомнила, они въелись в память настолько, что, наверное, я смогла бы их представить в любой ситуации. Карие глаза, чуть насмешливая линия губ, как долго я была лишена возможности к ним прикоснуться.

В ярком свете магазина я просто столкнулась с ним, засмотревшись на очередную витрину. Могу ли я назвать этот момент переломным или все сломалось гораздо раньше?

Я поняла, что проваливаюсь в пропасть, когда так омерзительно тяжело из новостей узнала о трагедии. Кухня, оформленная многими фотографиями Кирилла, центральное место занимала наша с ним совместная, вдруг заговорила разными голосами. Его ярко синие глаза на фоне неба с редкими рваными облаками кричали мне обо всей абсурдности ситуации, стопка совсем свежих, еще не расставленных в рамки просто взорвалась от нечеловеческих опровержений.

Ночь. Москва. Обрывки памяти.

Каким то чудом доехала до родителей, дорога прошла в запредельном состоянии, словно кто-то жестоко тянул за руки, грозя их вырвать. Из этого вечера, могу только припомнить то, что меня трясло как от озноба, зубы стучали так, что в некоторых местах повредилась эмаль.

Потом потянулась какая-то смазанная полоса, о которой нельзя сказать ничего определенного. Через месяц я вошла в нашу квартиру, такого психологического барьера я не преодолевала никогда в своей жизни и свято верю, что больше не придется такого испытать. Как в другом измерении, где остановилось время: брошенный Кириллом джемпер по-прежнему лежал на кровати, все предметы не тронуты и хранят его прикосновения. Я прислонилась к кухонному столу, на котором узнала свой недопитый кофе. Тишина. Щелчок замка заставил что-то шевельнуться и вернуться в реальность.

Мать Кирилла, строгая надменная женщина, никогда не жаловала того, что ее сын остановил свой выбор на мне. В глубине души я, конечно, догадывалась, о чем она поведет разговор. Так меня оставили без квартиры и машины, хотя знаю только одно: жить там я все равно бы не смогла.

Единственным спасением послужила работа, в которой я погрязла, утонула, но в тоже время достигла таких результатов, что меня отправили в лондонский офис.

Из каких резервов я взяла силы на штурм незнакомой страны? Скорее всего, сыграло роль полное безразличие к своей судьбе. Меня не волновало то, что придется все начинать сначала. Два года без Кирилла протянулись на осязаемое расстояние, шаги по камням босыми ногами, которые привели меня к Егору.

В отсутствие Кирилла мое мироощущение замкнулось на чудовищно узком пространстве. Я начала все неправильно, но никто не сказал, никто не одернул, да и некому было. Хотелось бежать от своей боли, найти успокоение в любом слове, предмете, движении.

Возвращение к себе было похоже на движение стирающее пыль с зеркала, сквозь его полумрак начинают вырисовываться размытые черты, которые постепенно принимают четкие контуры.

Глава 10.

Дождь на улице усилился, и чуть уютная атмосфера испарилась, ее размыло, отнесло границы к легкому ознобу. Желание совершать дальнейшее продвижение исчезло, и я остановилась у ресторанчика: маленькое решение относительно дальнейших действий: чашка кофе и домой.

Внезапно донеслась четкая русская речь, отвыкшая от столь неожиданного ее появления, я обернулась в поисках ее источника. За одним из столиков сидела блондинка с типичным для русской поведением, по моим предположениям она могла быть только москвичкой.

Как давно я не была дома, четыре часа полета кажутся бесконечными, но в тоже время слишком короткими. В Москве сейчас немного по-другому, где-то внутри горько защемило. Да, безусловно, я люблю Лондон и не собираюсь отказываться него, но ощущение Москвы абсолютно другое, оно откровенней и понятней, его сложно описать. У меня самой уже складывается впечатление, что жизнь в ней была не моя, а чья-то другая, на которую я смотрю со стороны. Я изменилась.

Блондинка уже нетвердой походкой направилась в сторону дамской комнаты, куда и мне не мешало бы попасть. Она стояла возле зеркала, в профиль ко мне, в этот во мне кольнуло воспоминание, что мы с ней встречались, виделись или просто сталкивались. Это было похоже на де жа вю, в голове пролетели, наложенные одна на другую, картинки: запечатленная секунду назад и из прошлого. Я увидела и вспомнила одни и те же жесты, немного характерные, чтобы быть распространенными. Преодолев какой-то стереотип, заговариваю с ней.

На меня обрушивается волна радости, подогретая алкоголем. Первые минуты нашей беседы посвящены недостаткам английского образа жизни. Мне остается только пожимать плечами, я привыкла и не могу говорить отрицательно о том, чем живу сама. Может быть, я до сих пор не могу воспринять и воспитать в себе то, что продиктовано национальным менталитетом, но это уже скорее из безусловных качеств.

Ее имя Екатерина Горская. Вновь как вспышка, теперь более ясная, я уверена, были какие-то прецеденты, связанные с ней.

Катя говорит, делая остановки только для того, чтобы отпить из высокого бокала. По ходу разговора мне начинает казаться, что все ее рассказы сводятся к одному: деньги, цены, бизнес. Мне, не привыкшей говорить о финансах, это немного неприятно, я ненавижу судить о растратах. Расходы моей новой знакомой меня никак не могли заинтересовать, с тоской поглядывая на дверь, мне представляется моя квартирка полная тишины. Горская уже тем временем перешла на тему личной жизни. С удивлением узнаю, что она вдова, она ненавидела своего мужа. Спиртное сделало свое дело: мне поведываются закулисные подробности Катиного замужества. Быть безвольной куклой богатого человека - ужасная участь, я бы не выдержала столько. В голове родилась подозрительная мысль, которая все настойчивей обретала форму. А если Горская отделалась от мужа и сохранила богатство? Катина речь становилась бессвязной и ожесточенной. По щеке словно ударила фраза: "Ему бы и в голову не пришло, что отказ двигателей моя месть ему". Она рассмеялась пьяным смехом, тараторя подробности порчи электроники. Затем она порывисто схватила меня за руки и объявила, что мы с ней подруги на всю жизнь.

Больше выдержать этого я не могла. Под предлогом необходимости позвонить, выбираюсь с черного входа, подальше от этой женщины. Ясно одно: она причастна к смерти своего мужа, который, по всей видимости, принадлежал к влиятельным кругам. Сама себя останавливаю: хватит, это не моя тайна. От моих размышлений никому не станет легче. Горский мертв, а если он такая сволочь, как говорила его вдова, то вряд ли кто-то испытал искреннюю боль от его потери. Но все же откуда мне знакома эта фамилия?

Из недр памяти выплывает фраза, сказанная Кириллом: "Это Николай Горский, президент банка, который кредитует нашу компанию". Я резко останавливаюсь: сопровождает слова сцена в аэропорту, тогда я в последний раз видела Кирилла. Катя - я вспомнила ее в момент регистрации на рейс, на паспортно-визовом контроле. Без сомнения это была она! Ее покойный муж летел вместе с Кириллом.

Я опрометью бросилась обратно в ресторан, но за ее столиком уже никого не было. Не было того человека по вине, которого погиб Кирилл. Все перепуталось и смешалось: внезапно уже осознанное событие приобрело другой характер. Люди погибли из-за прихоти, чужих денег.

Меня вернули на два года назад: вновь приобрели свою реальность обломки самолета, холодное море, люди. Вот она, правда - одна блондинка изломала судьбы сотен человек. Истина оказалась в моих руках, заполнила до краев и стала на мгновенье всем моим существом.

Я выбежала на улицу в немом порыве, с неясными намерениями, в погоне за пониманием. Я должна была об это рассказать, поделиться с кем-то, начертить схему действия. Содеянное Горской не останется безнаказанным - это я точно для себя решила. В голове засел вопрос: "Что делать?". Я поймала такси и в порыве велела отвезти меня к дому Егора.

Ночной Лондон царил за окном автомобиля, спокойные и неизменные огни колебались и вздрагивали. Как я объясню ему свое появление? Нарушу негласное правило и вот так ворвусь к нему в квартиру. Меньше всего меня волнует в данную минуту его реакция и ответные действия.

Мне нужно найти начало пути к правде, кроме Егора я не могу никому больше доверить это, только он даст мне решимость открыть правду людям, которые потеряли в той авиакатастрофе близких. Но стоит ли вытаскивать все заново, все равно ничего не изменить и никого не вернешь обратно, и только старые раны начнут ныть как в промозглую погоду. Расплатится ли Горская за совершенное неизвестно, но тяжба предстоит не из легких: с отсутствием доказательств, со слов пьяной девушки, восстановить картину катастрофы. Игра не на жизнь, а на смерть. Жить и знать, что есть реальные виновники гибели сотен людей - страшный крест, но не ужаснее ли его донести до суда?

Такси остановилось перед высоким домом по названному мной адресу.

Выхожу из машины, вслушиваюсь в звуки вечера, на секунды становится тихо, поднимаю голову - окна Егора матово светятся во влажном воздухе. Медленно иду к подъезду, чтобы в перечне квартир выбрать кнопку рядом с фамилией Ланской. В нерешительности замираю, внутри все больше спорят порыв и непоколебимое табу. Даже вся форс-мажорность ситуации не может заставить необдуманно нажать, кажущийся накалившимся звонок. Сердце глухо отдается во всем теле, сплетенные пальцы повторяют его ритм. Чем поможет мне Егор? Ко всему перечню добавится еще одна проблема.

Снова в салоне такси - еду домой. Мысли роятся, пытаюсь разложить их на полочки, систематизировать, скоординировать последующие действия. Заниматься моей проблемой может только российская правоохранительная система. Звоню в аэропорт и заказываю билеты на Москву. Пара писем по электронной почте. Запираю квартиру и снова в такси на этот раз в Хитроу.

Стоянка перед входом переполнена, подхватываю легкую сумку и двигаюсь в гуле голосов и непрестанной суете. Оглядываюсь в ту сторону, в которой как мне кажется находиться Лондон. Через два часа он останется под крылом самолета, и события могут сложиться так, что я уже никогда не вернусь сюда. Вдыхаю ночной воздух, вобравший в себя выхлопной дым, запахи духов и предметов, все равно он какой-то особенный с оттенком английских традиций, со значением который я сама ему придала.

Часть 2

Глава 1

Июль 2001

Шереметьево 2. Москва.

В огромном окне отражается ежедневная суета аэропорта: прилеты, вылеты, бесконечно сменяющийся поток людей. Смотрю на часы, до начала регистрации на рейс осталось 15 минут. Смутное беспокойство охватывает изнутри, все время забываю о том, как я не люблю летать. Нервное состояние, ставшее почти нормой показалось таким непривычным, словно забытым, ушедшим далеко и безвозвратно. Мне не нужно больше оглядываться и пытаться угадать в толпе опасных для меня людей, но по-прежнему взглядом скольжу по залу . Я никого не хочу встретить, а особенно того, кто подтолкнул меня к перелету. Я сама не понимаю от чего бегу, в голове бьется какая-то настойчивая мысль о том, что оставаться здесь более нельзя. В ней нет четкого определения причины, однако именно она заставила меня сорваться и сбежать без объяснений.

Над залом громко расплывается объявление о начале регистрации, к указанным стойкам подтягиваются люди, которым предстоит полет. Теряюсь среди них, прячусь за спинами, после получения посадочного талона почти бегом направляюсь на паспортный контроль, чтобы вскоре попасть в зал ожидания. Я на нейтральной территории, уже не в Москве. Вздрагиваю от звонка мобильного телефона, в голубоватом свете дисплея высвечивается знакомый номер, оставляю его без внимания, кажется, что на меня начинают оглядываться. Противный звук, он раздражает и от того тянется нескончаемо долго. Мысленно кричу: "Да положи ты уже трубку! Меня нет в твоей жизни!"

Я не могла отключить сотовый, я буду отрезана от цивилизации, от тех людей, которыми я дорожу помимо своей воли, ощущаю вне сознания. Зачем? Скоро я буду в Лондоне и поменяю оператора, забуду предыдущие цифры и выброшу СИМ-карту. И оборву, словно проклятый отрезок моей жизни.

Сама в него ввязалась, погрязла в борьбе за свою правду, как оказалось никому не нужную. Стояла за то, чтобы Кирилл не был жертвой случая, а грязной подпольной игры чужих денег. Стало противно от необдуманной жажды какой-то справедливости. Но борьба осталась за спиной, осталась выигранной, но я не чувствую себя победительницей, нет торжества. Ощущаю себя больше вываленной в подлости, узнавшей всю ее глубину, которая может существовать в человеческих душах. От этого открытия не стало легче, достаточно лишь для того, чтобы замкнуться в себе.

Было страшно, было много угроз, но такого ощущения пустоты не было никогда. Я победила и что теперь? Жизнь закончилась или потеряла свой смысл. На протяжении полутора лет одна лишь мысль была моим покоем и кошмаром. Меня обвиняли во многом, предлагали отступные, пытались убить. Каждый момент был наполнен связующими звеньями между мной и правдой об автокатастрофе, меня преследовали и не отступали мысли, о другой существовавшей жизни было забыто.

Два месяца назад все закончилось, внезапно. Я помню, как вышла из здания, и меня обступили репортеры газет и телекомпаний, задавая вопросы и добиваясь подтверждений, а я все смотрела на голубое, подернутое ванильными облаками небо, такое забытое мной. Дима подхватил меня и повел к машине, расталкивая всех на своем пути.

Еще одна причина, по которой я сейчас стою перед трапом на самолет: повсюду меня будет преследовать тень заголовков газет, в моей личности прежде всего будут видеть эту борьбу, а не то, с каким трудом она мне досталась. Не дадут о ней забыть, она будет тянуться шлейфом до непонятного мне окончания. Я бегу в Лондон, который как никогда ощущаю домом, наполненным спокойствием и свойственной безразличностью. Я открою свою квартиру, оплачу счета за телефон, и стоянку и заживу прежней жизнью.

Глава 2.

Егор. Я смотрю на календарь, которым меня одарила авиакомпания и замечаю, что больше полутора лет, как мне кажется, я больше ничего к нему не чувствую, все осталось в притупленном состоянии, как после перенасыщения, есть некое ощущение забытой страсти и невероятной любви, по которой я ужасно скучаю, к которой не могу даже прикоснуться.

Вот так спонтанно, сорвавшись в Россию, черканув ему пару строк, в уверенности, что он не последует за мной, не позвонит и не напишет, но в надежде на все это, я вычеркнула его из наступившей жизни, в которой мне так не хватало его поддержки.

Можно было не сомневаться в том, что я знаю его разумом, но не принимаю и не понимаю чувствами. За все это время раздался только один звонок, всего лишь один, такой короткий, с несколькими минутами, наполненными его голосом, разговором, растянутым на 5 тысяч километров. Я не узнала как он живет, нуждается ли во мне или не более чем всегда, что заставило его набрать номер. Возможно, чрезмерно развитое чувство собственности, в тот момент начали складываться мои отношения с Дмитрием, и оно стукнуло внутри его сознания: одна из его жертв намерена покинуть клетку.

Мой разговор с безупречным тоном голоса, с оттенком торжества: я не являюсь больше его собственностью, и последующее злорадство, надежда, что ему на мгновенье стало больно. Оставшись в одиночестве, я поняла свою ложь, неправду, подготовленную для самой себя, от которой невозможно отказаться, чтобы не затронуть других людей.

Я сомневалась в первое время, что не нажала на тот злополучный звонок и все больше убеждалась в том, как мне было мало встреч, мне не хватало его заботы, внимания; какой слепой я была.

Егора не было в моей Москве, городе без него, он не присутствовал в ней на протяжении моего существования здесь. Но в памяти по-прежнему, хранились множественные воспоминания: "мой" день был среда, и остальные были крайне редко в моем распоряжении, и я их помнила наизусть. Во мне хранились ощущения тех чувств, которые я испытывала к Егору и никому больше. Не проходящее чувство праздника, вечного солнца, я смотрела на себя в зеркало и не замечала того свечения, которым сам того не понимая, он наполнял меня. Едва оставшись в одиночестве, я улыбалась его словам, его движениям, в эти запечатленные картинки я уходила с головой в непереносимые моменты длинных московских ночей, пока однажды не поняла, что они потеряли статус реальности и закаменели.

В этом кризисе пришлось призвать на помощь все силы и самолюбие, которое только могло во мне присутствовать. Мысленно я проклинала все, металась среди своих манускриптов, не получая от них помощи. Волшебство существует, пока в него веруешь.

Полгода с Егором оказались заставленные другими днями и часами, которые начали туманить этот промежуток.

Сама того, не понимая, я начала все реже олицетворять себя с ним, потом начала не так часто думать. Первый раз, оставшись в ночном городе без него. Его незримое присутствие закончилось, словно погас свет.

Глава 3.

Ночные улицы и проспекты, схваченные в плен огнями и темнотой. Тянущиеся потоки машин в разные стороны: куда едут эти люди, где их состояние покоя? Устремленные к своим демонам, они пересекали мост, ведущий к собору Василия Блаженного. Припарковавшись возле Балчуга, поднялась по лестнице и остановилась, наблюдая за Кремлем со стороны, ночь в своем спокойствии наложила на него отпечаток. Улицы засыпаны подобием снега, зима в большом городе, но, несмотря на это, существует отблеск уюта, моего покоя. Проблемы отступили на второй план, мне можно не торопиться до рассвета, есть еще время насладиться тишиной маленьких переулков, куда не проникает шум или наоборот прокатиться по тверской.

В пять утра меня, будет ждать Дима, чтобы увезти куда-то дальше, опасаясь очередного покушения, а сейчас впервые за долгое время я предоставлена себе. В голове звучала мелодия Spandau Ballet "Through The Barricades" и если бы умела, то спела бы ее для всех, кто мог бы ее услышать в этот час. Давно не ощущала такого комфорта, от внезапно нагрянувшего счастья защипало в глазах. Я начинала понимать, что едва ли кто способен сделать мне хорошо, без моего на то согласия, я самодостаточный человек и мой внутренний покой зависит только от меня.

Лучи прожекторов, освещающих башни и церкви, упирались в серые тучи, но от подсветки они приняли оттенок сепии. Кроме меня здесь нет никого, я не ощущала присутствия других людей, я свободна в своем терпком чувстве одиночества, так же как и Москва во многоликости своей.

Чуть зябко, я спрятала подбородок в широкий воротник свитера. Мечталось о том, чтобы стоять в радиусе света от одинокого фонаря и слышать только отголосок цивилизации. Впервые, во мне были ощущения настолько истинной уверенности, мне ее никто не внушил, она зародилась сама и имеет самую нерушимую силу. Есть завтрашний день, где бы он ни начался.

Странно наблюдать за тем, как меняешься сам, как облачается в другой вид город детства. Отстроили новый торговый центр, выросли жилые дома, рекламные вывески не уступают западному миру.

Сажусь в машину и решаюсь проехаться по моим памятным местам экскурс в свое прошлое.

Александровский сад, место, где я впервые целовалась с мальчиком моей мечты, где он сейчас и как сложилась его судьба? У меня есть номер его телефона, но он вряд ли ждет моего звонка в такой час.

Ленинский проспект, когда-то здесь я снимала квартиру, впервые переехав от родителей. Сейчас там живут другие люди, не связанные своей собственной личностью по рукам и ногам.

Моя школа и мой университет, исполненность надежд и вера в то, что день начнется вне зависимости от мрака и гнета, война никогда не развернется, и невинные люди не погибнут.

Вся жизнь это процесс прозрения и заблуждения, иногда намеренного.

Чуть светлеет небо на горизонте за домами, и скоро постепенно начнут гаснуть фонари, чтобы на короткое время город был залит серым светом, становящимся прозрачней с каждой минутой.

Глава 4.

Гостиничный номер в незнакомом мне отеле. До предварительного слушания остался месяц. Дима, как психолог по образованию, видел, что мне уже крайне тяжело дается каждый день. Я жила в чьей-то чужой игре, уже не так сильно верила в свою правоту, что если сказанное Горской было лишь пьяным бредом? Меня в такие моменты охватывал ужас, я взялась за дело, которое мне не по зубам. Постоянные угрозы сделали свое дело, и во мне поселился страх. Ужас кажется нескончаемым, мне запрещено звонить, ходить по улице и даже подходить к окнам. Меня лишили всего, тут поневоле взвоешь.

Меня обещали перевезти куда-то загород и там я смогу иногда выходить. Длинный вечер и только слышалось, как Димка чистит пистолет. Мы с ним одни, но обычно еще кто-то постоянно разбавляет нашу "не разлей вода" компанию. Я слонялась из стороны в сторону, от безделья не знала куда себя девать, единственным развлечение служил процесс наблюдения за Димой.

Он замечает мой взгляд и улыбается. В нем ничего не было необычного, он даже симпатичный молодой человек, но только в ту минуту мне пришли мысли о близости с ним. Отталкиваю стереотипы и зову его в сои объятия, за долгое время первый раз ночь превращается не в кошмар, а удовольствие. От безысходности и тоски отдаюсь человеку, с которым проводила большую часть времени на протяжении полугода. Если меня на следующий день убили бы, то было напоследок хорошее.

Проснувшись рядом с Димой утром вся ситуация показалась мне бредом, липкой ерундой в которой я вся вывалялась. Кому-то стало выгодно утопить Горскую моими руками, они стараются это сделать, деньги банкира не дают покоя, очевидно, многим, но кому они будут принадлежать после суда? Я не хотела об этом думать, к черту все, уехать бы отсюда, не видеть эти лица, не отрабатывать голос, стараться не быть похожей на загнанного зверя. Как никогда я чувствовала, что меня обступила стая волков. Справа, слева, передо мной и за моей спиной. Мне осталось только сжаться в комок. Наверное, ужасно знать за несколько минут до своей смерти, что кончина неизбежна, пути назад нет, эти грязные клыки разорвут в клочья шкуру, а потом растерзанную с переломанных хребтом и кровоточащим носом найдут на утро, а в момент, когда предсмертный вой, смешивающийся с визгом будет рвать тишину никто не откроет двери и не зажжет света в окне. Однажды можно уйти и не вернуться, и никто не будет уверен в жизни или смерти, будет надежда - всевечная и неисцелимая. Доказательство смерти не в одном слове. Балансируя на ее краю можно многое для себя открыть, что сложно совместить с повседневными восприятиями. Быть может, это испытание уже медными трубами открыло мне глаза на всю глубину способностей человека. Его ресурсы неограниченны, неисчерпаемы тайники его сил, нужна только четкая уверенность и осмысленность своих действий. Призрачные истины не служат надежными показателями. Четкое внутреннее ощущение пусть не оформившихся стремлений и убеждений дождется своего выхода на сцену. Актер, внезапно вырвавшийся на публику, чтобы изменить общепринятое понятие.

"Дима"

Все потеряло значение в одно мгновенье, в одну минуту с каким-то одним сахарно-приторным словом. Внезапно я очень четко поняла, что не вынесу, если он еще раз прикоснется ко мне, заговорит со мной. Меня раздражало его преданное отношение ко мне, выражение его глаз, когда он смотрел на меня, словно на шедевр, рожденный человечеством, это перестало быть таким привлекательным.

У меня нет ни одной привычки Димы, я никогда не повторяла его движений и манеру говорить, я только сейчас это заметила. Я не впитывала его, тогда как он перенял весь мой образ, стал зеркальным отражением.

Я усмехнулась от горечи едкого чувства какого-то удовольствия от собственной свободы, путем причинения боли другому человеку. У Димы есть вопросы, но нет ответов, он не узнает больше ничего обо мне, единственное его средство связи со мной на высоте 10 тысяч метров не принимает сигнал. Лондонского телефона я ему не давала, повинуясь внутреннему инстинкту самосохранения.

Сейчас мне неприятны даже воспоминания о Диме, замечательные, яркие и романтичные моменты приобрели приторно-слащавый оттенок. Всю его доброту и нежность вспоминаю как кошмарный сон.

Его взгляд содержал покорность, готовность отдаться мне в вечное пользование, возможно, что без конкретной на то причины. Он хотел просто быть рядом, принадлежать мне, но именно этого я не могла принять.

Свойственный Диме притяжательный падеж в словах и выражениях, касаемых нас двоих заставили задуматься о том, что есть под ними какая-то подоплека. Я никогда не стремилась к тому, чтобы кто-то сказал: "Коринна Корсак - это девушка...."Первое время меня это забавляло, скажу даже больше, искренне развлекало, что меня представляют именно так. Потом мое самолюбие споткнулось о тот факт, что меня ею признало Димино общество (сейчас, я благодарю Бога за то, что оно не соприкасалось с моим). У меня вдруг появилась какая-то безликость, меня воспринимали как чью-то вещь. Возможно, я слишком утрирую, но именно это заставило меня остановиться и причем немедленно, искать пути отхода.

Я остро чувствовала, когда хотят наступить на мою свободу, пытаются навязать мне тот образ жизни, который считают нужным.

Дима. У него не было далеко идущих планов, связанных с тем, чтобы меня удержать, он вел себя естественно, но в тоже время не пытаясь меня узнать, а угадать по поступкам он, насколько я поняла, он не смог. В этот период я приняла образ свойственный Диминому представлению. Как только наши отношения переросли в нечто большее нежели дружба, то повинуясь внутренним отработанным законам он мгновенно перестал входить в число тех, кому можно доверять безоглядно. Он стал человеком, который зорко следит за каждым шагом, чтобы потом использовать любую ошибку во вред или во благо, но по своему усмотрению. Дима не должен был знать что является моей ошибкой и за что я буду потом, надрываясь бороться. Мы стали соперниками, оказались по разные стороны баррикад. Смысл схватки состоял в способности выстоять своей собственной личностью, и не позволить в нее проникнуть что-то от противника. Я победила, но это было не нужно как никогда.

Он был слишком идеален, без загадочной негативности. Его можно было рассмотреть как домик в стеклянном шаре пресс-папье: если его перевернуть и потрясти, то после того как хлопья снега рассеются, то это будет именно это строение, но, даже разломав его и раздробив домик - внутри будет скрываться ровно то, что ожидаешь.

И если он видел свои недостатки (коими они, возможно, казались мне) он с каким-то болезненным упорством пытался их искоренить, но они, по сути, являются частью личности, такое падение я не могла понять.

Через месяц тесного знакомства, я начала замечать за собой, что отвечаю похожими штампами, потому что мне задают одни и те же вопросы. Было много "почему" впервые столкнувшись с тем, что нужны объяснения поступков, я охотно разъясняла, а потом это вошло в привычку Димы, отнюдь не вписывающейся в мой образ жизни. Сложно сказать, что для меня наши отношения закончились с очередным допросом, выяснением деталей и подробностей, но сыграло важную роль недоверие ко мне. Конечно, я понимала - Дима любит меня, его подсознание не дает ему покоя - первое и главное: он боялся меня потерять и делал много ошибок и оступался на каждом шагу. Мне самой это знакомо. В этом правиле нет исключений.

Возможно, сознание того, что ты выйдешь победителем в любом случае, заставляет искать новой борьбы.

Когда я думаю о Диме, то уже почти забываю, что мы были с ним вместе. Стыдно за причиненную ему боль, бессмысленно говорить: этого не хотела, никто этого не хотел. Все складывалось, таким образом, какие-то мелочи и детали выкладывали дорожку к финалу. Переступив невидимую линию, я освободилась от Димы, его больше не было в моем сознании, это было легко, намного легче, чем все остальное. Если говорить откровенно, я почувствовала скорее облегчение, чем что-то другое. Наша встреча с ним после этого рубежа прошла, натянуто для меня и недоуменно для него. Потом я обдумывала планы расставания, хотелось, чтобы он сделал первый шаг к этому, но он упорно не хотел воспринимать, я просто повернулась и ушла.

Глава 6.

Пара звонков в Лондон и через FedeX последовали документы для оформления визы. Она стояла у меня в паспорте уже через неделю, хотя для этого пришлось постараться и выложить приличную сумму денег. Об этом никто не знал. И только когда уже билеты на самолет лежали у меня в сумке, я решилась сказать маме. Она восприняла это как должное, я знала, подсознательно она догадывалась обо всем. Я приняла решение, и мама знала, спорить с этим бесполезно, изменить тоже. На мой взгляд, я была ужасным ребенком, а за годы самостоятельного существования это только укрепилось. Я не оправдала их надежду, не сделала ничего из того, что они бы хотели во мне видеть. Я не училась там, куда меня хотели определить, учила другие языки и дружила не с теми людьми. Единственное, чем они были довольны, так это отношениями с Кириллом, мама до сих пор ходит к нему на могилу и у нее стоит наша с ним фотография. Теперь между нами много недоговоренностей, она явно бы не одобрила моих отношений с женатым человеком, об этом даже говорить нечего. Она еще больше поседела от переживаний по поводу борьбы, наверное, это сложно знать, что твоего ребенка в любой момент могут убить. Быть может родителям действительно легче не видеть меня, не знать мелочей и подробностей, а слышать голос, протянутый по проводам телефона. У меня свое понятие о жизни, которое можно либо принять, либо нет. Но в любом случае я хочу, чтобы они гордились мной немного, могли сказать без сожаления о том, что именно я их дочь, а не кто-то другой. Мне жаль, но этого, скорее всего не получиться. Я не считаю, что способна сделать выдающиеся поступки, хотя бы в рамках своей семьи, Не говоря о пользе окружающему миру. Мне всегда давили эти угрызения. Я никчемный ребенок, и проведя 2 месяца, дома снова куда-то стремлюсь, на этот раз навсегда, я чувствую это изнутри.

Сложный период перехода из детства во взрослую жизнь завершился с осознанием того, что родители не смогут исправить моих ошибок. Период разбитых стекол и родительских собраний закончился. Стремление во взрослую жизнь взяло свое и в нее въезжаешь на всех порах - обратного пути нет.

Стоя посреди зала ожидания, думалось о том, что в далеком детстве полеты на самолетах проходили абсолютно спокойно, не возникало мысли о том, что может что-то случиться - рядом мама и папа. Вот она сила веры, волшебства.

Я не люблю прощаний, и приехала в аэропорт одна. Приеду ли я когда-нибудь в Москву снова, сейчас я в этом сомневаюсь больше всего, крепнет уверенность в том, что этого не случиться. В жизни есть своя ниша и по всей видимости моя находится в другом месте.

Бросаю последний взгляд на взлетную полосу - хочется провести по ее поверхности - почувствовать шероховатость асфальта, поднять с земли камешек и зажать его в ладони.

Глава 7.

Здесь ничего не изменилось. Устало вглядываюсь в лондонские улицы из окна такси, замечаю, что мое внутреннее состояние приходит в норму. Постепенно отпускает напряжение и затверженная позиция бровей - домиком - разглаживается. Стоило дойти до одной из окраин судьбы, чтобы понять - именно в Лондоне все завязано, и было все связано с ним с самого начала, он представляет нечто большее - и именно его архитектура есть декорации моего спектакля.

У дверей собственной квартиры останавливаюсь, потому что ловлю себя на ощущении: это мой дом, это мое и ничье больше. Меня не будет утомлять дорога до него, бесконечные переезды остались в прошлом. Я ненавижу переезжать, срываясь с места по той или иной причине, потом привыкать к незнакомым шорохам, твердить про себя номер нового телефона, запоминать расположение магазинов. Теряется тепло, теряется связь с чем-то очень важным, тем то заключено внутри и видит Бог, только сейчас я понимаю, как важно иметь собственный дом. Он здесь, за этой дверью, которую я сейчас распахну. Убраться и вдохнуть в него свежий воздух это уже второстепенные детали. Я приехала домой и больше никуда отсюда не уеду.

Я люблю эту переменчивую погоду и пусть приобретаю по десятку зонтиков в год, чтобы все их потерять. Я люблю солнечный Лондон, потому что ценишь этот прозрачный ласковый свет. Я люблю дождливый Лондон, потому что тепло камина позволяет с благодарностью думать о таких редких минутах, когда можно действительно насладиться временем. Мне нравится бродить по аккуратным аллеям перед Букингемским дворцом, шумный Сохо имеет свой особенный колорит, еще много примеров и продолжений. Утром спрыгиваю с кровати и в кроссовках спускаюсь вниз в булочную, где я, как и два года назад, пекут булочки с тмином и кунжутом. Удивительное свойство сохранить многовековой уклад и одновременно быть одним из современнейших городов на планете.

Мне не страшны какие-то трудности, которые непременно возникнут, у меня есть силы преодолеть все, теперь ради себя. Испытать удовлетворение от производимых действий, не думать о чьем-то одобрении, а прежде всего вырастив своих собственных глазах, чтобы смотря в зеркало не возникало тошнотворного чувства, а что-то совсем противоположное. Готовность начать новую жизнь без каких-либо помарок зрела во мне долгое время, но пусть даже все идет своим чередом и не происходит что-то из ряда вон выходящее. Я нашла себя здесь, может не зря, многие годы мне не давало покоя, что-то заставляющее все время идти вперед, сама того не понимая к своей судьбе, к своему месту в жизни.

Глава 8.

октябрь 2001

Первое чувство, которое меня захватило прямо с утра - это была усталость от работы. Мне не столько она надоела, сколько хотелось отгородиться от нее. Мысленно решив устроить себе, выходной и не отступать от задуманного, я провела целый день в какой-то праздности, впервые за долгое время меня не интересовали дела, целый день, уткнувшись в компьютер, я общалась со знакомыми и не знакомыми мне людьми. Теперь я была почти в прекрасном настроении, а неразбитая способная добраться только до дома. К тому же мне в ICQ постучался один испанец, с которым мы удивительно долго говорили ни о чем, ко всему прочему мне представилась возможность потренировать свой язык.

Спуская в лифте на запланированную встречу с издателем, я улыбалась всем и каждому, находясь в приятном возбуждении, воображение рисовало несбыточные картины. Мой новый знакомый вдруг окажется очень красивым, жгучим испанцем и еще много всяких глупостей. Я ощущаю себя единственно счастливой девушкой на свете, иду высоко подняв голову, наполненная упоением.

Толкаю перед собой дверь с колокольчиком и попадаю в мягко освещенное кафе. Здесь довольно мило, но даже если бы я зашла в темное, прокуренное помещение, мне было бы все равно. Замечаю за столиком Роберта и начинаю пробираться к нему. Внимание полностью рассеяно и в голову лезет мысль о том, что со стороны это выглядит, по крайней мере, странно.

Только после того как усаживаюсь напротив Роба замечаю, что он не один, рядом сидите еще один человек, до боли мне знакомый, кровь застучала в висках тысячью молоточков, руки похолодели - Егор Ланской. Пролетает множество идей и предположений, но, в сущности, они быстро тухнут подернутое каким-то безразличием, навеянным новыми впечатлениями. Мне удается справиться со своим первым порывом, и я веду непринужденную беседу, выдерживаю процесс знакомства вполне спокойно, словно меня не интересует его персона.

Извиняюсь и направляюсь в дамскую комнату, только в ней начинаю осознавать, что напротив меня сидит человек, которого я не видела почти два года, что-то замирает внутри: я не испытываю к нему неприязни или ненависти, никаких негативных чувств. Я смотрю на себя в холодное зеркало и понимаю, что что-то нервно заскребло внутри, заговорило о прошлом, тоненьким голоском, но твердо внушая. Ополаскиваю руки холодной водой и провожу по лбу - нет, это надо прекратить. Но в голове крутится одна и та же фраза: "Коринна, ты врешь сама себе... ох и врешь..." Время тянется с каплями воды, сочащимися из крана. Оно бесконечно. Возвращаюсь, и сталкиваюсь прямо с Егором в непривычно пустом помещении возле бара. Обмениваемся вежливыми улыбками. Появляется какое-то напряжение, словно нам нечего сказать друг другу, возможно, так оно и есть. Егор переминается с ноги на ногу, пытаясь придумать что-то актуальное. Поднимаю на него глаза, и в этот момент переворачивается весь мир под моими ногами. Не существует этого паба, истаяло время, разделявшее нас, только он находится во всей вселенной и никто больше. Никто. Инстинктивно почувствовала, что он испытывает то же самое, словно вспыхнул огонь, из затаенных уголков вернулась страсть, от которой меня зашатало, потемнело перед глазами, настолько сильна она была. Если бы все рухнуло в один момент, то я нисколько не пожалела бы об этом. Испытывать такого мне приходилось никогда в жизни. Егор взял меня за руку, его прикосновение отозвалось каждой клеточкой моего существа, словно ударило током. Казалось, я заново открыла для себя осязание, теплоту, любовь, разнообразие красок и оттенков феерии праздника.

В одну секунду оказалось таким несущественным и не имеющим отношения к моей жизни, к тому, что я хотела бы в ней видеть. Словно мои мысли и действия вытряхнули из мешка, и они приняли правильное положение, то, в котором они незыблемы.

Мы встретились в тишине моей квартиры по-настоящему, без свидетелей и вещественности. Я смотрела на Егора и просто не могла понять, осознать, как смогла провести столь долгое время без него, без тепла его тела, без звука его голоса, без ощущения счастья разделенного с ним.

Он спал рядом, а я боялась шевельнуться, чтобы не спугнуть его сон. В комнате царила темнота, чуть светлая в квадрате окна, обрамленного лунным светом.

Оставить комментарий © Copyright Шумахер Наталья (yannie@mailgate.ru) Размещен: 24/07/2003, изменен: 17/02/2009. 71k. Статистика. Рассказ: Проза		Ваша оценка:
Аннотация: Вот у тебя было когда-нибудь ощущение, что именно этот конкретный человек твой, что именно без него ты не можешь, что именно он с тобой, где бы ты не находился, что именно он дарит тебе праздник каждый день в независимости, вне времени, вне цивилизации, вне обстоятельств?

Шумахер Наталья : другие произведения.

Ветер сквозь пальцы