Мрак. В воздухе витает застоявшийся запах пыли и плотной сухой ткани. Давящая тишина ощущается всем телом. В темноте проплывают невидимые ряды кресел. Ещё пара длинных ступеней— и начинаются деревянные подмостки сцены.
Сзади с усилием приоткрываются тяжёлые рассохшиеся двери, и на пол падает длинный конус жёлтого света. Гул громких голосов обрывается у порога и сползает до удивлённого шёпота. Мимо рядов, между кресел степенно проходят тёмные фигуры людей, поблескивая пенсне, шаркая подошвами старых башмаков и стуча каблучками. По серой одежде, котелкам и женским шляпкам как бы невзначай то и дело проскакивают острые зайчики света. Под сдержанный кашель и светскую беседу люди рассаживаются по местам с тем, чтобы замереть в ожидании, уперевшись ладонями в колени, изредка вертя по сторонам головами.
Наконец входные двери так же с натугой закрываются, и мрак прорезают три острых луча, льющиеся откуда-то сверху. Они выхватывают из темноты плотный плюшевый занавес, который в этот миг начинает разъезжаться в стороны, открывая бледный квадрат экрана. Людские головы разворачиваются к нему, застывают, словно заворожённые, и больше уже не шевелятся. Затихает беседа, меркнут мысли.
Экран наполняется чернотой, по нему пробегают яркие кресты, цифры, полосы и наконец…
Перед глазами пустыня. Она простирается до самого края, вливаясь в дрожащую полосу горизонта. Высокое небо несёт на себе редкие облака, чернея синеватой бездной в самом зените.
Да будет свет!
Рваная дыра вспарывает экран по центру, слепя глаза. Беззвучная музыка света в миг пробегает по своим нотам от опустошающей белизны до пурпурно-красных переливов и, наконец, возвращается к обычным тонам. И уже нет пустыни до самого горизонта, нет ленивых облаков и загадочного зенита. Вверх надрывно рвётся армада огня, тонны пепла, в пьяном вихре закручиваясь в дьявольское копыто. Облака сметены, втиснуты между небом и горизонтом, затоптаны в пыль.
И только как отголосок далёкого грома, до ушей долетает зудящий гул, и лица зрителей опаляет горячий сухой ветер.