Аннотация: Принцесс-то было много, да были ли они настоящие?
Принцесс-то было вволю, да были ли они настоящие?
Ханс Христиан АНДЕРСЕН
ПРОЛОГ
Минск, начало июня 1933 г.
- Снежка! Ты куда?! Стой!
- Ага, сейчас!
- Подожди!
- А ты догони!
- И догоню!
- Ага!
Сначала Владимир хотел её догнать, а потом махнул рукой. Разве догонишь! Такого сорванца. Он махнул рукой и упал на траву. Бог с ней! Пусть бегает сколько хочет! Он упал навзничь, закрыл глаза и раскинул руки в стороны.
Как хорошо вот так лежать и не двигаться...
Он посмотрел в небо. И словно задохнулся.
Потому что прямо ему в глаза смотрели льдисто-серые Снежкины глаза. Безумно близко...
Тихонько подкравшись, она наклонилась к нему и всмотрелась.
Что она могла в нём увидеть?.. Смешная, глупая девчонка! Ведь малявка ещё совсем! Всего-то четырнадцать с небольшим!
Почему же у него так сжалось сердце? Почему всё сжалось у него внутри в эту долгую-долгую секунду? Почему?
А, может, взять и повалить её на траву? Пощекотать? Посмеяться? Но что-то не позволило ему это сделать. Что-то, сиявшее в её глубоких, как небеса, глазах... Что?
А тишина звенела, не смолкая...
Наконец это безконечное мгновение окончилось. Снежана отхлынула от него.
Владимир закрыл глаза и перевёл дыхание. И сразу прорезались звуки окружающего мира. Плеск воды, весёлые голоса отдыхающих, смех и громкая музыка.
Боже мой...
- Мы будем сегодня кататься? - спросила Снежка, стоя над ним.
- Будем, - ответил Владимир, кое-как справившись с сердцебиением.
- Папа, папа! - вдруг закричала она.
- Снежка! Я же тебя предупреждал! Не вопить и не носиться, сломя голову! - комбриг Добрич строго посмотрел на дочь.
Любимую. Единственную...
- Папа! Хочу кататься! - её звонкий голос не понизился и на полтона.
- Снежка! - нахмурился Добрич.
- Да, папа! - подбежала она к нему и замерла, невинно хлопая ресницами.
- Сне-жка!! - строго-настрого сказал комбриг и, не выдержав, улыбнулся.
- Папа, папа! - запрыгала она.
- Беги за лодкой!
- Ура! - опрометью кинулась она к причалу лодочной станции.
- Снежка!
Дочка вернулась к нему, и он погладил её по белокурой голове. А потом взглянул на лежащего в траве молодого человека...
- Возьми лодку, Снежка! И... - Добрич махнул головой в сторону Владимира. - Покатайтесь... А я посижу, посмотрю.
- Папа!
- Что, папа?
- Хочу с тобой!
- Ну, ладно.
- Нет, хочу с ним!
Какая же ты у меня поперечливая, подумал он. Вот кому-то счастье достанется!..
Комбриг повернул голову и посмотрел на Владимира. На память он пока не жаловался. Младший лётчик Иволгин Владимир Иванович. Двенадцатого года рождения. Окончил первую военную школу лётчиков. Комэска его хвалил. Лихо летает, хорошо стреляет и ничего не боится. Неплохая была бы пара для Снежки.
В будущем...
Потому что она ещё так молода! Впрочем, молодость с годами проходит. А он всё чаще стал замечать, что годы мелькают, как листки на отрывном календаре.
Владимир улыбнулся вслед убегающей Снежкиной спине. И посмотрел на комбрига.
Георгий Александрович сидел и молча глядел в озеро, обхватив крепкими руками колени. Он полностью ушёл в себя. И тяжело вздохнул, глядя прямо перед собой и ничего не видя.
Наталия была такая красивая... И такая непредсказуемая. Самая любимая!.. Господи, ну почему она так рано их оставила?! Господи, ну почему дочка так на неё похожа?!
Владимир исподтишка разглядывал командира.
Это произошло совершенно неожиданно. Он даже не думал, что сможет однажды оказаться вот так вблизи, рядом с ним, настоящим лётчиком-асом, Героем Гражданской войны, трижды орденоносцем, человеком-легендой. Оказаться вблизи не в служебной обстановке, а просто так.
Владимир был дружен с его дочкой, маленькой озорной белобрысой хулиганкой. И, оказавшись в воскресный день на берегу озера совсем один, тут же попал под её весёлое покровительство.
У Снежки были прекрасные отношения со всем миром. Комбриг овдовел много лет назад, и его дочка выросла на лётном поле. И лётчики, и техники отцовской авиабригады баловали её как могли. Наверное, потому что она была такая непоседливая малявка!
Владимир вздохнул. Жаль, конечно, что ей всего четырнадцать.
А вот Тамаре уже двадцать шесть! Он встречался с ней тайком. Она была старше его на пять лет, успела три раза сходить замуж и очень многое умела... Он содрогнулся. Эта женщина в прямом смысле слова высасывала из него все силы! Её губы были такими горячими, а язык таким неутомимым!
Сладкая... Развратная... Ненавистная!
Владимир усилием воли выбросил Тамару из головы. Нельзя о ней думать! Неправильно всё это! Он ненавидел себя за то, что таскался к ней через день, но ничего не мог с собой поделать!
- Воло-дя! - услышал он вдруг Снежкин голос.
Смешная девчонка! Только маленькая ещё совсем.
Снежка... Снежана... Снежная. Чистая, как первый снег! Такая светлая. Такая хорошая...
Она подскочила к нему и сказала:
- Ты долго будешь здесь валяться? Вон лодка! Не видишь что ли, я привела уже?
Владимир схватил её за лодыжки и уронил на траву. А Снежка смеялась, отбрыкиваясь. Он отпустил её, откинулся и остался лежать, закрыв глаза.
Она навалилась на него и спросила:
- О чём ты думаешь?
- О тебе... - прошептал Владимир.
Снежана отскочила как ошпаренная.
- Ха-ха! - рассмеялся он. - И ты поверила!
- Ха-ха! - рассмеялась она. - Конечно, нет!
А, ведь, поверила...
- Ну что, пойдём кататься?! - поднялся Владимир.
- Пойдём! - улыбнулась Снежка.
- Бежим?
- А догонишь?
- Догоню!
Минск, начало июня 1936 г.
Пора бы уже навести порядок в личной жизни, товарищ страшный лейтенант...
Сегодня Владимира вызвали в строевую часть и под роспись ознакомили с приказом, которого он давно уже ждал.
Командир лучшего авиаотряда сто сорок второй истребительной авиабригады Белорусского военного округа, орденоносец, старший лейтенант Иволгин направлялся в Липецк на высшие лётно-тактические курсы. Ему выдали проездные, воинское требование и аттестат.
Теперь, как и положено, предстояло устроить отвальную.
Но думал он не об этом. Помимо прочего, Владимиру надо было объясниться с Тамарой.
Но и это не очень его безпокоило. Насчет Тамары он всё уже решил. Просто не было подходящего случая поставить точку.
Он думал о Снежке.
И до сих пор не мог разобраться в своих чувствах...
Он прекрасно помнил, как однажды, между полётами, его подозвал к себе комбриг. Снежкин отец.
- Володя, - сказал он. - Снежана очень дорога мне. У меня никого больше нет. Вы дружите. И я не знаю, что делать...
Внезапно он схватил его за отвороты реглана и, резко дёрнув, притянул к себе.
- Что ты делаешь?!! - прорычал он. - Я ведь всё знаю про твои отношения с Тамарой!!! Зачем ты морочишь голову моей девочке?!
Владимир не мог вымолвить и слова.
Добрич встряхнул его. Приподнял и поставил назад. Смахнул с него невидимые соринки... И отвернулся.
- Товарищ комбриг... - прошептал Владимир. - Георгий Александрович! - он сжал кулаки, прижал их к груди и опустил. - Простите... Я не морочу. Но... Простите... Я не могу. Это...
- Смоги! - сказал комбриг и размашисто зашагал вдаль.
Владимир совсем запутался.
Последнее время они со Снежкой действительно сильно сблизились. Она была удивительной девушкой! Красивой, умной и начитанной. Простой и, одновременно, очень гордой. Иногда задорной, смешливой и проказливой, а иногда такой серьёзной, что не подступись!
Владимир проводил с ней почти всё свободное время. Они вместе гуляли по вечерам, много и жарко спорили об искусстве, литературе и авиации... Ему было так легко с ней! Так хорошо!
Почему же, проводив Снежку до дома, он плёлся к Тамаре?!
Ведь он не любит эту женщину! И каждый раз, побывав в её постели, сам себя презирает! Сколько раз он давал себе слово больше с ней не встречаться! А потом, проклиная свою слабохарактерность, вновь оказывался у её дверей.
Комбриг прав! Пора кончать эту бодягу! И дело тут вовсе не в Снежке!
А на самом деле, именно, в ней... И только в ней!
Владимир вышел из штаба и наткнулся на её взгляд. Она стояла у крылечка и болтала с дневальным. Увидела его и тут же отвернулась.
Он спустился по ступенькам и остановился. Красноармеец вытянулся по стойке 'смирно', а Снежка улыбнулась и дерзко спросила:
- Что? На повышение пошли, товарищ старший лейтенант?
Владимир покорно склонил голову и тихо сказал:
- Снежка, можно тебя на минутку?
Она замерла, услышав его слова. Махнула своими густыми ресницами. И кивнула:
- Да, конечно.
- Снежка, я уезжаю... - сказал Владимир, отведя её в сторону.
Ей было уже семнадцать... Она стала такая красивая! Пока он сам себя обманывал, она стала такая... Такая!.. А он!
- Снежка...
- Да.
- Снежана...
Стройная золотоволосая ясноглазая девушка подняла на него свои бездонные льдисто-серые очи.
И Владимир потерял дар речи.
- Что ты хочешь услышать? - спросила она.
- Я уезжаю... - сказал он.
- До свидания, - сказала она.
- Прощай! - Владимир горько улыбнулся, махнул рукой и повернулся, чтобы уйти.
- Стой! - сказала она.
- Стою, - ответил Владимир.
- Ты! - сказала Снежана.
- Я, - ответил Владимир.
Она подошла к нему. Она подошла к нему так близко! Безумно близко!.. Она просто обжигала его своим светлым, чистым огнём!
Боже мой!
- Ты уезжаешь? - тихо спросила Снежана.
- Да... - прошептал Владимир.
- Навсегда? - спросила она ещё тише.
- Да, - сжалось всё у него в груди. - Нет... Не знаю...
- Так 'да' или 'нет'?
- Снежана...
- Что?
- Так надо. Прости, - справился, наконец, с собой Владимир.
- Прощаю... - прошептала она, отвернулась и ушла.
И всё вокруг потемнело...
Но так было надо.
Владимир пошёл в магазин, набрал водки и закуски.
- За Сталинских соколов!
- Ур-р-ра!.. - кричали ребята.
Теперь можно было их ненадолго оставить. Он хлопнул стакан водки и пошёл в столовую. К той, которая выпила его почти до дна.
- Ну, что, мой сладкий, - ухмыльнулась Тамара. - На повышение?
- Почему ты такая? - спросил он.
- Какая? - она подошла и прижалась к нему своими тугими грудями.
- Почему ты - так?! - отодвинулся Владимир.
- Как? - Тамара скользнула руками вдоль него. - Так?.. Или так? - она положила ладони ему на грудь и поиграла пальцами, шаловливо царапая её сквозь ткань гимнастёрки.
И Владимир, сам того не желая, сразу зажёгся. Это было невыносимо!
- Нет! - хрипло сказал он.
- Да!.. Да!.. Да! - шептала Тамара.
Она знала, что делала! Но на этот раз ошиблась.
- Я уезжаю! - из последних сил оттолкнул её Владимир.
Тамара всхлипнула. Он взял её лицо в руки и заглянул в глаза. И ничего в них не увидел. Кроме пустоты.
- Прости, Тамара, но к тебе я больше уже не вернусь! - Владимир закрыл за собой дверь и ушёл.
Насовсем.
Барселона, начало августа 1937 г.
День окончился неудачно...
Впрочем, он всё-таки вернулся домой.
Но эти трёхмоторные прошли. И сбросили свои бомбы.
Владимир до сих пор так и не смог понять. Как можно убивать детей и женщин!?.. Зачем? Зачем они убивают женщин и детей?! Сволочи!!
Вчера он ездил в город и видел по дороге эти разрушенные улицы, эти обрушившиеся дома, эти потухшие женские лица у водоразборной колонки. Он видел их глаза. И глаза их детей...
Которых каждый день убивают фашисты!
И за это их будет убивать он, старший лейтенант Иволгин! Будет убивать, потому что они - сволочи! Потому что никому никогда нельзя убивать женщин и детей!
Мигуэль, механик его самолёта, подскочил к нему сразу после того, как он зарулил свой 'чато' на стоянку:
- Муй бьен, ми капитан! Тодос уа сабе! Ту деррибар эн италиано авион!
Владимир молча сбросил парашют. Ему не хотелось ничего говорить.
Да! Он завалил 'Фиат'. Но 'Юнкерсы' прорвались... Пули их не берут, что ли?! Он всадил в одного почти полбоекомплекта! Фашист задымился, но сумел уйти. Потому что у Владимира вышли патроны. Вот тебе и 'но пасаран'.
Он скрипнул зубами. Сегодня они прошли.
Но это в последний раз! В следующий раз он просто ударит эту сволочь собой! И разобьёт об него свой 'чато'! Лучше умереть... Чтобы больше не видеть этих уже ни во что не верящих женских глаз.
Владимир швырнул свой шлем об землю и зашагал прочь.
Мигуэль грустно посмотрел ему вслед. Эти русские парни каждый день поднимаются в небо, чтобы сражаться за его Родину. И каждый день их возвращается всё меньше и меньше. Но что он мог поделать...
Мигуэль подобрал шлем и подошёл к 'чато', чтобы протереть тряпкой уставшие цилиндры. На глаза навернулись слёзы. Но он сдержался.
Мужчинам плакать нельзя!
Поэтому Владимир просто налил себе вина. Красного как кровь испанского вина. Встал и выпил. Молча. Потому что сегодня из боя не вернулся Сергей.
Хороший парень... Отличный лётчик... Настоящий друг.
Владимир вздохнул. Слава Богу, что не ему придётся прятать глаза перед Серёгиной матерью, сообщая о его гибели. Потом он, конечно, съездит в Оренбург. Потому что обязан рассказать матери, как погиб её сын. Но, может, ещё удастся отвертеться. Может, ему повезёт, и его всё-таки собьют на хрен!
На счету Владимира было уже семь вражеских самолётов, но сам он до сих пор не имел ни царапины. Впрочем, никому не может везти до безконечности! Так что шанс ещё есть!
Он сидел один в придорожном кафе.
Доложив Анатолию о том, что видел в бою, в столовую он не пошёл. Толя Серов - свой парень! В доску! И всё понимает. Но Толя - командир! И, ясное дело, никакой самоволки не разрешил бы. Поэтому, никому ничего не сказав, Владимир взял и махнул в город. Это было серьёзным нарушением дисциплины. Но ему необходимо было побыть одному.
Сегодня он не смог спасти друга. Не успел! Но видел, как он погиб. Поэтому сегодня будет лучше, если он побудет один. Чтобы не сорваться...
Солнце уже давно спряталось за красными черепичными крышами. Длинные тени принесли долгожданную прохладу. День тихо угасал.
Маленькое кафе было почти пустым. Лишь в дальнем углу несколько седых, пожилых испанцев, прихлёбывая вино и попыхивая сигаретами, вели неспешную беседу. Может о войне, а может о погоде.
Он сидел у самого выхода. Иногда мимо проезжали машины. Изредка проходили люди. Всё время туда-сюда бегали дети. Но он их не замечал.
Владимир наполнил бокал до краёв и выпил залпом. Может, завтра у него и будет болеть голова. Но это будет завтра... А сегодня он будет пить! Потому что сегодня ему нужно напиться и забыться! А завтра - будь, что будет! Даже если придёт его черёд...
А придёт и ладно! Значит, так тому и быть! Но перед этим он загасит ещё одну фашистскую сволочь!
Владимир твёрдо решил при отражении следующего налёта таранить 'Юнкерс'. Чтобы у остальных трёхмоторных очко играло при виде 'чатос'! Чтобы знали, сволочи, что им не пройти! Он сжал кулаки так, что захрустели пальцы.
В этот момент к его столику подошла девушка и молча села рядом.
Незнакомка была очень красива. Узкая талия. Высокая грудь. Пухлые алые губы. Иссиня-чёрные волосы. Огромные карие глаза.
Чем-то неуловимым она напомнила ему далёкую-далёкую Снежку. Такая же юная... Такая же милая...
- Как тебя зовут? - спросил Владимир.
Он уже слегка опьянел, и спросил по-русски. Но она его поняла.
- Исабель. Исабель Фуэгос.
- А меня - Володя. Владимир Иволгин.
- Русо? - Исабель подняла руки и грациозно поправила волосы.
И опять она его поняла. И вместо ответа просто погладила Владимира по щеке.
- А, ты - красивая, Исабель, - грустно улыбнулся он. И наморщил лоб. Как же это сказать по-испански? - Ту белла, Исабель... Муй белла! Очень красивая!
Она сидела перед ним, сложив руки на коленях. В простом тёмно-синем платье, с алой ленточкой в чёрных волосах. На вид лет восемнадцать. Едва ли больше. Стройная... Милая...
- Исабель, - вдруг спросил Владимир. - А как по-испански 'любовь'?
Это было удивительно. Но переводчик им не требовался. А, впрочем, за эти долгие полгода он научился немного понимать испанский язык.
- Амор, - сказала она. А потом взяла его ладонь и прижала её к своей щеке. - Симпатико.
- Милый?.. Эс вердад? Это правда?
- Си.
- Исабель, - сказал Владимир. - Белла морена... Смуглянка...
Она улыбнулась.
- Почему ты здесь? - спросил Владимир, и помотал головой, осознав, что опять говорит по-русски. - Пор ке ту акуи?
Но она его поняла и так.
- Пор ке ту бебе? - Исабель взяла его за руку.
Его встревожил её внимательный взгляд.
- Почему пью?.. Мой друг... - Владимир опустил голову. - Ми амиго эс муэрто. Погиб в бою... Эн комбате.
- Ах, Володио, - прошептала Исабель и её прекрасные глаза наполнились слезами. - Ло сиенто мучо...
- Да... Очень жаль, - тихо сказал Владимир, а потом спросил. - А хочешь, я тебе его покажу? - он вспомнил вдруг, что у него была с собой маленькая, девять на двенадцать, фотография. Он, Толя и Серёга возле обломков 'Юнкерса'.
Владимир достал её из нагрудного кармана и показал Исабель:
- Ми амигос. Это - я, это - Анатолий, - тыкал он пальцем. - А это, Сергей.
Крепкие парни в кожаных куртках, стояли, улыбаясь и щурясь на солнце, а за их спиной из земли торчал кусок крыла с ненавистным косым крестом на белом фоне. Исабель разглядывала эти весёлые лица, и её сердце переполняли тепло и благодарность. Наконец-то, она увидела тех, кто, не жалея своих молодых жизней, защищал её от падающей с неба, свистящей и воющей смерти.
- Давай помянем Серёгу, - Владимир налил вина. Ей и себе. И выпил, не чокаясь.
Глядя на него в упор, Исабель медленно осушила свой бокал, а потом вдруг обвила его шею руками и поцеловала.
Начавшись почти как сестринский, её поцелуй с каждой секундой становился всё крепче, всё страстнее. Исабель прижалась к нему, и Владимир даже сквозь свою кожаную куртку, даже сквозь её платье, почувствовал какая у неё упругая грудь. Фуэгос... То есть, огонь. Она действительно обжигала, как пламя.
Её тонкие пальчики нырнули и запутались в его шевелюре. У Владимира зазвенело в ушах. Жаркая волна прокатилась по телу. Но он не посмел её обнять. Не имел права! И держал свои руки на привязи.
Их поцелуй длился целое столетие...
Когда она, наконец, оторвалась от его губ, Владимир инстинктивно огляделся. Но на них никто не обращал внимания. Исабель продолжала обнимать его за шею и смотрела сквозь свои чёрные ресницы прямо ему в глаза. Она смотрела на него каким-то необычайным, туманным взглядом. И от этого взгляда у Владимира всё сильнее кружилась голова.
- Исабель!.. Но! Но эс посибле!.. Нельзя! Маньяна ми тамбьен... Завтра меня тоже могут убить. Уо эс посибле эс муэрто эн комбате, - шептал он, утопая в её глазах.
- О, тонто... Олвиде де муэрте! О пор ля тарде соло амор! - шептала она.
- Сегодня вечером только любовь? - переспросил Владимир.
Его не просто штормило. Кафе болталось слева направо, как качели. Но он понимал, что это не от вина. Владимира никогда не штормило так даже от водки. Похоже, всё дело было лишь в этой чудесной девушке с алой ленточкой в волосах, которая его сейчас обнимала.
- Си, симпатико, - Исабель встала и, взяв его за руку, потянула за собой. - Бамос, куэридо...
- Куда? Адонде бамос, Исабель? - поднялся он из-за столика вслед за ней.
- Бамос а каса дэ ми.
- К тебе домой?
- Си, куэридо...
Владимир достал из кармана несколько песет, уронил их на столик и, увлекаемый девушкой, вышел из кафе.
Любовь с первого взгляда? Но, ведь, так не бывает!.. Или бывает?
Владимир ничего не понимал. Да и не смог бы. Даже если бы захотел. Потому что не дано это мужчине! Не дано мужчине понять женщину.
Откуда ему понять! Что вокруг война. И смерть... Противоположность жизни.
Когда она увидела его, её сердце так внезапно распахнулось навстречу любви, что Исабель и сама ничего не успела понять! Потому что никогда с ней такого не было!.. Этот широкоплечий рыжий парень с бутылкой вина был так одинок, что она не смогла пройти мимо. А потом, когда увидела его печальные глаза, не смогла оставить одного. А когда поняла, что кроме сегодняшней ночи у него ничего уже не осталось, что завтра его уже не станет, не смогла отпустить.
А когда поняла, что влюбилась, было уже поздно...
Владимир был околдован её поцелуем. И забыл обо всём. Кроме её милых глаз, кроме её нежных губ, кроме её высокой груди и стройных ног.
А она вела его за собой по улице, крепко держа за руку. И волна её иссиня-чёрных волос тихо плескалась на тёплом ветру. Иногда Исабель оборачивалась, бросая на него нежный взгляд. И его сердце под этим взглядом таяло словно воск.
Сопротивляться было безсмысленно.
Он и не сопротивлялся...
Москва, декабрь 1937 г.
Грамоту Героя Советского Союза и оба ордена майору Иволгину вручил Всесоюзный староста Михаил Иванович Калинин, маленький сухонький старичок в очках, бородка клинышком.