Шушаков Олег Александрович : другие произведения.

Горошина для принцессы 2 часть 3 глава

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    - Ах, вот как!.. Не хотите, значит, в камеру?! - покачал головой Златогорский, словно заботливый родитель, сожалеющий о глупой выходке неразумного дитяти. - Тогда в карцер, - сказал он почти ласково. - Посидите немножко на холодке. Остынете. И подумаете на досуге о том, о сем... Пока мы с вашей женой в коечке побарахтаемся, - Златогорский повернулся к своим держимордам и отрывисто приказал. - Увести подследственного! Психологическое воздействие он применять умел. И применял его мастерски...
  Глава третья
  
  Владимир сразу должен был догадаться, что дело тут нечисто...
  Но майор Государственной безопасности Златогорский очень ловко задурил ему голову расследованием этой истории с бомбами!
  Которая, если разобраться, яйца выеденного не стоила! Подумаешь, получили по ошибке не те бомбы! Никто же не пострадал! Даже самураи! Хотя они-то, как раз, ничего другого и не заслуживали за все свои злодеяния в Китае! Не говоря уже о том, что эти бомбы, именно, на них и запасали в своё время!
  Так или иначе, все необходимые меры по недопущению повторения подобного уже были приняты. Недостатки в организации службы устранены. Конкретные виновники происшедшего выявлены и получили дисциплинарные взыскания за халатность. И делать так больше не будут!
  С себя ответственности он также не снимает и, как комбриг, готов понести соответствующее наказание. Но просил бы учесть некоторые смягчающие обстоятельства. Во-первых, отсутствие каких-либо последствий (вообще никаких последствий!), во-вторых, малый срок командования соединением (менее недели со дня вступления в должность!), и, в-третьих, предыдущую безупречную службу и всяческие боевые заслуги.
  Следователь по особо важным делам Златогорский в своем деле был не новичок, имел знак 'Почётный чекист', а осенью прошлого года за беззаветный труд на ниве борьбы с внутренним врагом в честь двадцатилетия создания органов ВЧК-ОГПУ-НКВД был награждён орденом 'Знак Почёта'.
  Златогорский продумал и учел всё.
  Поэтому Владимир был арестован в последнюю очередь. Только после того, как его подчиненные были взяты под стражу, должным образом допрошены и дали нужные следствию показания.
  О том, что в шестьдесят девятой авиабригаде активно действовала тайная контрреволюционная организация, имевшая своей целью проведение террористических актов против руководителей партии и правительства путем сброса на них снаряженных отравляющим газом авиабомб во время воздушного парада на Красной площади.
  Сначала Владимир просто опешил. И подумал, что это розыгрыш. Но следователь был вполне серьёзен. И предъявил пачку признаний, собственноручно написанных его 'соучастниками'. Где чёрным по белому указывалось, что создателем и вдохновителем упомянутой организации является майор Иволгин.
  Его взяли в ночь с семнадцатого на восемнадцатое...
  Это была их последняя ночь со Снежкой!
  За окнами моросил холодный октябрьский дождь. Военный городок затих, погрузившись в зыбкую тьму. И в командирском доме одно за другим погасли окна. Дети и взрослые, наконец, угомонились и улеглись. И всё вокруг окутала глухая вязкая тишина. Лишь в соседней деревне лениво перелаивались дворовые псы.
  Владимир лежал, отрешённо глядя в потолок, а Снежка спала рядом. Или делала вид, что спит. Чтобы ни о чём не говорить...
  Со всеми этими бедами они так редко стали любиться!
  Однако на этот раз Снежке удалось раскочегарить его по полной программе! Он яростно ласкал её. Словно в последний раз!
  А ей было всё мало и мало! Позабыв обо всём на свете, Снежка билась и кричала в его объятиях! А когда он, совсем обезсилев, откинулся на подушку, тут же принялась покрывать жаркими поцелуями его плечи, грудь, живот. Спускаясь всё ниже и ниже. Целуя его всё исступлённее и исступлённее... Снежка словно сошла с ума! Она ласкала его страстно, самоотречённо, самозабвенно! И отталкивала его руки, пресекая все попытки её отодвинуть. И не отпустила даже когда он застонал, содрогаясь от невообразимого наслаждения...
  Когда Владимир накричался всласть, Снежка легла рядом. Он обнял её, прижал к себе и тихонько поцеловал. Она что-то промурлыкала в ответ и уснула.
  Или сделала вид, что уснула. Потому что ни о чём другом, кроме волны арестов, внезапно обрушившейся на его бригаду, они говорить уже не могли. А говорить об этом не хотелось.
  Собаки в деревне залаяли громче. И вскоре послышалось низкое урчание автомобильного двигателя.
  Владимир откинул одеяло и сел на кровати.
  - Что ты... - сказала Снежка, приподнимаясь и обнимая его. - Это не к нам...
  Возможно, она была права. А, может, и нет... Он поцеловал её в нос и стал быстро одеваться. Застегнул бриджи, намотал портянки и сунул ноги в сапоги.
  Судя по звуку, автомобиль был уже совсем близко от их дома.
  Снежка сидела на кровати, обхватив руками коленки, и молча смотрела, как Владимир натягивает гимнастёрку.
  - Оденься! - сказал он, заметив, что она совсем голая.
  Снежка вскочила, подбежала к нему и обняла. Он окунулся в душистое облако её волос и замер, прислушиваясь к происходящему за окном.
  Машина остановилась возле их подъезда и водитель заглушил мотор. В ночной тишине гулко и неожиданно громко хлопнули автомобильные дверцы.
  И зазвучали неторопливые шаги...
  Снежка метнулась к своему белью, небрежно брошенному ей на пол во время любовной прелюдии. Быстро надела трусики и лифчик, а потом закуталась в длинный фланелевый халат.
  И вздрогнула, когда в их дверь постучали.
  Владимир открыл. Один чекист решительно прошёл в квартиру, а двое других прижали его к стене.
  - Майор Иволгин? - спросил один из них.
  Это был совершенно идиотский вопрос. Вошедшие отлично знали, кто он такой. Потому что вот уже почти три недели - через день, да каждый день - по очереди возили его на своем автомобиле в районное отделение НКВД и обратно.
  - Вы арестованы!
  - Нет! - крикнула Снежка, кинулась к Владимиру и прижалась изо всех сил.
  - Уезжай! Куда угодно! Немедленно! - успел шепнуть он, прежде чем её оттащили.
  Первым делом чекисты забрали его пистолет и документы. Партийный билет, удостоверение личности, удостоверения Героя СССР и депутата Верховного Совета. Затем свинтили с френча ордена, медаль 'ХХ лет РККА' и депутатский значок. Срезали знаки различия с надетой на нем гимнастёрки и с шинели. А потом приступили к обыску.
  Который оказался недолгим. Потому что обжиться на новом месте они со Снежкой не успели. А тряпок и книг у них было совсем немного.
  Когда всё это оказалось на полу, его увели. Даже не дав попрощаться с женой. Владимир навсегда запомнил её огромные льдисто-серые глаза, полные ещё невыплаканных слёз. Полные неизбывной боли. И невысказанной любви...
  С тех пор Снежку он больше уже не видел.
  Его привезли в отделение и отвели в камеру. Тесную, сырую и вонючую. В которой уже сидели два человека. Точнее, спали. Потому что до рассвета было ещё далеко. Охранник снял с него наручники. Громыхнула, закрываясь, дверь, скрежетнул ключ в замке и наступила тишина. Владимир лёг на свободные нары. Закрыл глаза. И внезапно отключился.
  Огромное напряжение, под властью которого он находился все эти долгие недели, вдруг ушло. Словно кто-то опустил рубильник. И Владимир рухнул в чёрное забытьё...
  Со своими товарищами по несчастью он познакомился поутру.
  - Полковник Сидоров, - представился пожилой мужчина в грязной гимнастёрке со споротыми петлицами. - Иван Петрович. Бывший начальник штаба дивизии. В Германскую имел неосторожность дослужиться до офицерского чина. Поэтому записан в члены контрреволюционного Российского Общевоинского Союза. И, само собой, в японо-маньчжурские шпионы и диверсанты.
  - Интендант второго ранга Цесарский. Ефим Давидович, - назвался другой арестант, маленький и суетливый. - Троцкист. А также англо-немецко-французский шпион и диверсант. Папа говорил мне в детстве: 'Учи языки, Фима! Они таки всегда пригодятся!' Вот и пригодились! Выучил на свою голову! Следователь меня спрашивает: 'Зачем тебе буржуазные языки, Цесарский? Чтобы Родину продать империалистам за ихние сребреники?' А что я ему скажу? Что учить языки мне посоветовал папа? - развел руками интендант. - Хорошо, что папы уже нет! А то его тоже арестовали бы! За то, что он - англо-немецко-французский шпион! А по совместительству ещё и древнегреческо-латинский!
  Такое откровенное ёрничание сокамерников шокировало Владимира.
  - Вы, товарищ майор, вероятно, думаете: 'Сам-то я ни в чём не виноват, а попал в компанию преступников! Шпионов, диверсантов и троцкистов!' - покачал головой Цесарский, заметив его реакцию. - Если вы так думаете, то напрасно! Мы такие же, как вы. Просто раньше вас попали в эту мясорубку. Лучше расскажите нам, что делается на белом свете, а то мы давно уже от него оторваны и таки ничего не знаем.
  Полковник Сидоров был арестован в середине июля, когда с подачи Фриновского и Мехлиса началась очередная чистка в рядах комначсостава бывшей ОКДВА. А Цесарского взяли в начале августа.
  Владимир рассказал им о Мюнхенском кризисе и сговоре Гитлера с Чемберленом.
  - Это Бенешу за Тухачевского прилетело, - прокомментировал оккупацию Судетской области полковник, напомнив присутствующим о меморандуме президента Чехословакии, после которого всё и началось в прошлом году.
  Потом Владимир рассказал о безпосадочном перелёте Гризодубовой, Осипенко и Расковой на рекордном самолете ДБ-2 'Родина'. О том, как они потерялись уже через пол суток после взлёта. О том, как их искали по всему Дальнему Востоку десятки самолетов, пешие и конные отряды, охотники и рыбаки. И о том, как их нашли.
  - Прямо над 'Родиной' столкнулись два самолета. 'Дуглас' с журналистами на борту и ТБ-3 с парашютным десантом, - сказал Владимир. - Погибло пятнадцать человек, в том числе Герой Советского Союза Бряндинский.
  - Бардак! - покачал головой Сидоров и возразить на это было нечего.
  О расформировании фронта и снятии Блюхера сокамерники Владимира уже слышали. От следователей.
  - Фриновский постарался! Если бы Блюхер не валил всё на пограничников, может, и обошлось бы! Хотя, вряд ли, - сказал интендант. - Когда в июне начальник НКВД края за кордон ушёл, органы в такую лужу сели, что у них другого выхода не осталось! Чтобы отмыться! Только новый заговор раскрыть! С маршалом во главе! Не меньше!
  Цесарский и Сидоров уже смирились с неизбежностью и подписали всё, что от них требовали. Полковник - после побоев. А интендант сразу же после ареста.
  Ефим Давидович придерживался какой-то странной теории. Чем больше посадят, утверждал Цесарский, тем лучше! Потому что там, говорил он, многозначительно тыкая пальцем в потолок, скорее поймут, что всё это - вреднейший для партии вздор! Потому что столько врагов просто не может быть!
  У полковника никаких теорий не было.
  - Что скажут, то и подпишете, - вздыхал он. - Как говорится, битие определяет сознание. Как станут вас кулаками по рёбрам да по физиономии охаживать, сразу всё и подпишете! Вы, голубчик, не спешите зачислять нас в негодяи. Вот, сходите на допрос, пройдёте через 'конвейер', тогда и поговорим...
  Однако Владимира на допрос почему-то не вызывали...
  Он сидел на нарах, стараясь не слушать болтовню Цесарского, которая день ото дня раздражала его всё больше. Так же как и безконечные вздохи Сидорова.
  Обоих периодически вызывали по ночам к следователю. Вернувшись, они начинали со слезами исповедоваться, сколько ещё соседей, товарищей по работе и просто знакомых им пришлось оговорить.
  Сначала Владимиру было жалко этих несчастных. А потом его стала разбирать злость! Ведь, своими клеветническими показаниями они обрекали на страдания множество ни в чём не повинных людей! И их семьи.
  Страшнее всего для Владимира были ночные часы. Днём от ужасных мыслей о Снежкиной участи его отвлекали своим нытьём и жалобами полковник с интендантом. А ночью, когда их уводили на допрос, деваться от мыслей о Снежке было некуда...
  Где она? Что она?
  Хоть бы она послушалась его и уехала! Владимир скрипнул зубами. Снежка была такая поперечливая!
  Сильная! Гордая! Независимая!.. И такая ранимая!
  Он так хотел её защитить! Так старался! Он украл её, он спрятал её! Он увез её за девять с лишним тысяч вёрст! На самый край земли!
  И всё-таки не смог уберечь от беды...
  Льдисто-серые очи, полные слёз, полные тоски и горя, неотрывно стояли у него перед глазами. Её отчаянное 'Нет!' звенело у него в ушах.
  Почему его арестовали на квартире, а не взяли под стражу в кабинете у следователя во время их очередной 'беседы'? Зачем было отвозить его домой, а потом, несколько часов спустя, снова отправлять за ним машину?
  Чтобы арестовать на глазах у испуганной полуодетой жены? К чему эта безсмысленная жестокость?!
  На самом деле Владимир знал ответ на этот вопрос. Только боялся себе в этом признаться. Потому что уже понял что к чему.
  Увы, слишком поздно, чтобы хоть что-то предпринять...
  На самом деле весь этот непрекращающийся кошмар, все эти 'беседы' и аресты были тщательно спланированной акцией! Разыгранной Златогорским как по нотам! Не случись этой истории с бомбами, он придрался бы к чему-нибудь другому. Или сам организовал провокацию. Или сфабриковал донос. Или попросту выбил из кого-нибудь нужные показания. Чем, в конце концов, всё и закончилось...
  Владимира не только не насторожило, его поначалу даже обрадовало, что расследование ведёт приезжий следователь.
  Не кто попало, сержант - два кубаря, три класса образования, четвёртый - коридор! А целый майор госбезопасности! Уж, он-то вникнет, он-то разберётся! Что вся эта история выеденного яйца не стоит!
  Вот и разобрался...
  На самом деле, он сам её и раздул! Разнюхал как-то и раздул! Владимир в этом теперь уже не сомневался! Как не сомневался теперь и в том, что Златогорский раздул всю эту историю с одной только целью - добраться до него! Чтобы убрать с дороги!
  Потому что, лишь убрав с дороги Владимира, он мог добраться до его жены! Добраться до Снежки!!
  Владимиру хотелось кричать и биться головой об стенку! Но на шум мог прибежать охранник. И он лежал, закрыв глаза, и только судорожно сжимал кулаки да стискивал зубы... Он собственными руками! Сам! Вырыл себе яму! И сам в неё залез! И Снежку погубил!
  Он думал, что увез её от опасности! Думал, что он самый умный, самый хитрый! Как он посмеивался над этими глупыми и недалёкими особистами! И сам! Сам сунул Снежку им в пасть!
  Его вызвали на первый допрос лишь на седьмую ночь...
  К этому времени блестящий и щеголеватый сталинский сокол превратился в задрипанную ободранную курицу. Он постарел на десять лет, осунулся и зарос щетиной. Бриджи вспучились на коленях, а гимнастёрка со срезанными пуговицами и петлицами измялась и провоняла потом. И прочими арестантскими запахами.
  Владимир задумался о том, как выглядит, лишь увидев перед собой отглаженного, выбритого и благоухающего дорогим одеколоном следователя. И почувствовал себя ещё хуже. Во-первых, потому что ещё острее ощутил свою неопрятность, а, во-вторых, потому что понял, что именно этого Златогорский и добивался.
  Сполна насладившись его унижением, майор радушно улыбнулся и махнул рукой, приглашая дорогого гостя присесть. На стул, стоящий посреди кабинета.
  Он уточнил анкетные данные Владимира, а потом вынул из папки исписанный лист и сказал:
  - Перепишите и поставьте подпись. И можете пока быть свободны.
  - Что это? - спросил Владимир, даже не шелохнувшись.
  - Заявление о чистосердечном признании в вашем участии в военно-фашистском заговоре, - ответил Златогорский. - И в тайной контрреволюционной организации, планировавшей теракты против руководителей партии и правительства. Путем сброса химических бомб во время воздушного парада.
  Владимир был ошеломлён дикостью этих обвинений! Однако быстро взял себя в руки. А чего собственно ещё он должен был ожидать?
  - Ни в каких заговорах и тайных организациях я не участвовал, - твёрдо сказал он. - И ничего такого подписывать не буду.
  - Так я и думал, - Златогорский положил листок обратно. - Что вы откажетесь. Но обязан был предложить. Для порядка, - он вздохнул. - Поймите, Иволгин, у меня все подписывают. Рано или поздно. Для вас же будет лучше, если вы это сделаете до того, как с вами поработают мои помощники, - Златогорский кивнул в сторону двух чекистов, скучающих у стены. - И искалечат вас.
  - Ни в каких заговорах я не участвовал, - повторил Владимир. - И ничего не подпишу.
  - Ну-ну, - скептически усмехнулся Златогорский. - Все сначала так говорят... А потом, когда с ними поработают, как следует, перестают запираться и подписывают! И вы подпишите. Никуда не денетесь.
  - Никогда! - повторил Владимир.
  - Никогда не говори никогда, - покачал головой Златогорский. - Нате, лучше почитайте что о вашей контрреволюционной деятельности и террористических замыслах пишут ваши соучастники.
  Пока Владимир читал, Златогорский молча сидел, сложив руки на груди и откинувшись на стуле.
  - Бред... Чушь... - бормотал Владимир, перелистывая страницу за страницей, не в силах поверить, что это писали его товарищи. - Чушь собачья! Быть этого не может!
  Не удержавшись, он даже рассмеялся в одном особо забавном месте.
  - Лётчик никогда такого не напишет! - сказал Владимир, возвращая папку следователю. - Сплошные выдумки! Какой дурак всё это сочинил?
  - Смейтесь, смейтесь, - скривился Златогорский, задетый за живое, ибо сам составлял эти протоколы. - Посмотрим, как вы потом посмеётесь! Возможно, изобличая вас, ваши подельники что-то и присочинили. Не спорю. Но их можно таки понять! - майору удалось, наконец, справиться с досадой. - Люди вообще склонны к сочинительству! А тут сразу столько дополнительных стимулов! Следователь строгий. В камере тесно. Параша воняет. Одним словом, полный аффект! Люди привыкли к чистому белью, привыкли вкусно кушать! А у нас, знаете ли, баланда! Не санаторий, знаете ли! Санатории, они для передовиков производства! Для стахановцев! А у нас таки тюрьма! Для врагов народа! - описывая прелести арестантской жизни, Златогорский понемногу вновь обрёл равновесие. - Значит, не желаете разоружаться, - констатировал он. - Ну, что ж, пеняйте на себя. Я вас предупреждал.
  Майор кивнул своим помощникам, и Владимир вдруг оказался на полу. Сбитый со стула сильным ударом в ухо, который нанёс один из них. Сзади. Без предупреждения.
  Владимир попытался встать. По старой боксёрской привычке. Потому что словил нокдаун. А не нокаут. Но он был не на ринге. А в кабинете следователя по особо важным делам. Рефери рядом не было. Поэтому подняться ему не дали. А ударили снова. Он опять попытался встать. И получил ещё один удар. И ещё...
  Упав в очередной раз, после неизвестно какого по счёту удара, Владимир оставил свои безуспешные попытки. И его принялись пинать. Коваными сапогами. По рёбрам.
  Он подставлял руки. Если успевал... Но это мало помогало.
  - Пре-кра-тить! - вдруг скомандовал майор.
  Сержанты отошли, оставив Владимира лежать на полу. Он чуть-чуть отдышался, а потом кое-как поднялся и сел на стул. Вытер кровь с подбородка. И посмотрел исподлобья на следователя.
  - Ну, как, Иволгин, подумали над моим предложением? - спросил Златогорский.
  - Каким? - еле шевеля распухшими губами, спросил Владимир.
  - Не прикидывайтесь дурачком, вы прекрасно меня поняли! - резко сказал майор. - Подпишите чистосердечное признание? Или хотите добавки?
  - Мне не в чем признаваться! - упрямо прошептал Владимир.
  - Значит, хотите ещё... Ну, что ж, хозяин - барин! - Златогорский повернулся к своим подручным и отрывисто приказал. - На 'конвейер'!
  Майор убрал папку с делом в стол и запер его на ключ. А потом оделся и ушёл. Вслед за ним ушёл и один из сержантов.
  - Встать! - приказал оставшийся. - Лицом к стене!
  Владимир подчинился. А что ему ещё оставалось?!
  Так он и стоял у стены... Всю ночь... Час за часом.
  Это было настолько унизительно! Комбрига, депутата, трижды орденоносца поставили в угол, как провинившегося школьника!
  Даже избитый в кровь, он никак не мог поверить, что все его звания и должности, все его заслуги остались в прошлом! Далёком и безвозвратном! Что теперь он - никто! И даже хуже, чем никто! Для этих людей он просто ничто! Пыль под сапогами...
  Охранник скрипел стулом, шелестел газетой, время от времени булькал водой из графина. Не забывая при этом зорко смотреть, чтобы его подопечный стоял, как положено, не переминался с ноги на ногу и не прислонялся к стене. И при необходимости одёргивал его резким окриком.
  У Владимира кружилась голова, саднило разбитое лицо, ныли ребра. Очень хотелось пить. Стоять становилось всё труднее. Через какое-то время у него начали отекать ноги. Под утро о своем существовании напомнил мочевой пузырь. Причем весьма настоятельно. Владимир терпел, сколько мог, а потом не выдержал и попросился до ветру.
  Охранник обругал его матом и оставил просьбу без внимания.
  Но потом, видимо, сообразил, что, если не выведет Владимира по нужде, то она, эта нужда, прольётся на пол сама. Без его высочайшего соизволения!
  Оправившись, Владимир ополоснул руки и лицо, успев при этом напиться.
  Прогулка по коридору и холодная вода немного взбодрили его. Но этот безконечный день ещё только начинался...
  В девять утра сержанты поменялись.
  Следующая смена состоялась в пять вечера. Они и в дальнейшем придерживались этого графика. И караулили по очереди, меняясь каждые восемь часов.
  А Владимир продолжал стоять.
  Это и называлось 'конвейер'.
  Иногда появлялся Златогорский. Майор без слов выгонял сержанта из-за своего стола, молча шуршал какими-то бумагами, писал что-то, а потом также молча уходил.
  Пошли вторые сутки этой изуверской пытки...
  Владимир находился в каком-то сомнамбулическом состоянии. В курсантские времена ему часто приходилось бодрствовать и двое, и даже трое суток подряд! Но это было совсем не то! Тупое, монотонное, безсмысленное стояние у стены не просто усыпляло, оно убивало разум!
  И тогда Владимир принялся читать про себя стихи. Он увлекался поэзией и знал немало стихотворений. Так что хватило почти до вечера. Потом он попробовал перечесть устав внутренней службы. Но вовремя опомнился. Потому что это было его любимое средство от безсонницы! А не наоборот! Тогда он взялся за наставление по производству полетов. Затем - по штурманскому делу. И так далее...
  В какой-то момент он поймал себя на мысли, что повторяет одну и ту же фразу, наверное, уже в сотый раз и помотал головой, разгоняя туман.
  А лучше бы этого не делал!
  Потому что голова у него закружилась, и он едва не упал. Ухватившись за стену руками, Владимир с трудом удержался на ногах.
  - Замри! - заорал сержант, подскочил к нему и с размаху ударил по почкам.
  Владимир охнул. И с трудом подавил жуткое желание врезать сержанту в челюсть! С разворотом снизу! Так чтобы голова мотнулась. И улетела в дальний угол. Утащив за собой безчувственное тело.
  Прошла вторая ночь и настало утро... А потом вечер... И снова утро.
  Владимир не спал. И не бодрствовал... Земля медленно плыла под ним справа налево... По кругу... Кто-то когда-то сказал, что она вертится. Земля, то есть... И этот кто-то был совершенно прав! Вертится! И ещё как!
  - Садитесь, Иволгин, - вдруг услышал Владимир у себя за спиной, и вяло подумал, что этот Иволгин - просто счастливчик, потому что ему можно сесть.
  - Посадите его! - приказал Златогорский сержантам, налил в стакан воды и подал Владимиру, когда его усадили. - Пейте, Иволгин! Это - вода. Пейте!
  Он поднял на майора мутный взгляд, а потом вдруг схватил стакан обеими руками и жадно припал к нему пересохшими губами. Осушил в два глотка и снова протянул Златогорскому. Второй стакан он пил медленно, маленькими глоточками. Закрыв глаза.
  - Вы признаётесь в том, что состояли в тайной контрреволюционной организации? - спросил Златогорский. - Вы признаётесь, что планировали теракты против руководителей партии и правительства?
  - Ничего не было. Никакой организации. Никаких терактов, - пробормотал Владимир. - Не было ничего.
  - Может, и не было, - неожиданно согласился Златогорский. - Но, ведь, могло быть, Иволгин! Могло!
  - Но, ведь, не было! - воскликнул Владимир. - Зачем вы выдумываете эту организацию? Зачем изобретаете эти теракты? Ведь ничего этого не было!
  - А вы хотите, чтобы вас судили за то, что было? - наклонился к нему Златогорский. - Хорошо! - прошептал он, отошёл к столу, а потом резко обернулся. - Назовите девичью фамилию вашей жены!
  Владимира обдало холодом.
  - Отвечать! - рявкнул майор.
  Владимир вздрогнул.
  - Или вы уже забыли её прежнюю фамилию? - с издёвкой спросил Златогорский.
  Владимир молчал.
  Внезапно майор подскочил к нему и завизжал прямо в лицо:
  - Или приволочь её сюда! И пусть она сама! Здесь! Назовёт! Свою! Фамилию! - брызгал слюной следователь. - Вы этого хотите?! Да?! Этого?! Устроить вам это?! Устроить?!
  Владимир молчал... А что он мог сделать?! Что он мог?!
  Златогорский выпрямился и сказал совершенно спокойным голосом:
  - Я даю вам два дня на размышление, Иволгин. Или вы подпишете, всё, что я скажу... Или... Сами знаете, что будет.
  Когда Владимира привели в камеру, он упал на шконку и потерял сознание...
  - Вот! - вздохнул Сидоров, когда Владимир очнулся. - И это только начало.
  Полковник оказался абсолютно прав. Его невесёлое пророчество сбылось уже на следующем допросе. С которого Владимира принесли назад в камеру на носилках.
  Потому что он опять ничего не подписал. И его опять били.
  - Подпишешь, подпишешь, подпишешь... - шипел Златогорский, наклонившись к валяющемуся на полу Владимиру. - Ты у меня всё подпишешь! Как миленький!
  И это было последнее, что он помнил...
  - Неужели вы ещё не поняли, что ваше положение безвыходно? - спросил Цесарский, когда Владимир пришел в себя и смог говорить.
  - Понял, - ответил он. - И всё равно не сдамся! Умирать буду, а не сдамся!
  - И умрёте, - грустно сказал полковник. - Они забьют вас до смерти, майор. Им не привыкать стать. И ничего за это не будет. Потому что мы - враги.
  - А если враг не сдаётся... - сказал Цесарский.
  - Его уничтожают, - закончил за бывшего интенданта знаменитый горьковский афоризм бывший полковник.
  Владимир отвернулся к стене.
  Он не хотел ни о чём говорить с этими сломленными, сдавшимися людьми. Бывшими красными командирами. Которые, даже если и выйдут из этих застенков, служить в вооруженных силах и защищать Родину уже не способны. И не должны! Потому что их сломали. И превратили из бойцов в забитых и трусливых подонков. Которые бросят оружие и сдадутся врагу, чтобы спасти свои никчёмные жизни...
  А они продолжали без конца крутить свою шарманку. О том, что упорствовать безсмысленно, что станешь калекой, а всё равно ничего не докажешь, что лучше подписать всё, что скажет следователь, и сохранить силы для трибунала.
  Где и выяснится вся абсурдность предъявленных обвинений. И их освободят. Прямо в зале суда. Вернут награды, восстановят в должностях и выплатят оклад денежного содержания за время вынужденного прогула.
  И ни тот, ни другой, даже не понимали, что давно уже стали настоящими преступниками! И заслуживают самого сурового приговора! За то, что оклеветали столько людей! И обрекли их на страдания и смерть.
  А, может, они подсадные, подумал он? Может, его нарочно поместили с ними в одной камере? Может, это просто ловкий ход Златогорского? Который ломает его с помощью физического воздействия. А интендант с полковником - с помощью психологического.
  Он был весьма недалёк от истины... И всё-таки ошибался.
  Бывший полковник Сидоров и бывший интендант Цесарский не были подсадными. Точнее, не были таковыми в полном смысле этого слова. Да, они оказались в одной камере с Владимиром с подачи Златогорского. Но майор использовал их втёмную. Поэтому Владимир ошибся, зачислив их в сексоты.
  Ошибся он и в другом.
  Следователь по особо важным делам Златогорский метод физического воздействия считал вспомогательным. Важным и нужным. Но только вспомогательным.
  Майор не за красивые глаза получил знак 'Почётный чекист' и орден. А за раскрытие особо важных дел. Потому что, добиваясь чистосердечных признаний, искусно сочетал все способы воздействия. И физическое, и психологическое, и моральное. И к партийной дисциплине мог воззвать, и к интернационализму, и к патриотизму. Ничем не брезговал.
  Но главным, неизменно приносящим успех, методом Златогорский считал психологическое воздействие...
  - А у вас красивая жена, Иволгин! - сказал он на очередном допросе.
  - Это не ваше дело! - сузил глаза Владимир.
  - Теперь и моё тоже! - ухмыльнулся майор. - Чтобы облегчить вашу участь, она согласилась со мной посотрудничать. Во внеслужебной обстановке!
  - Только посмейте её тронуть! - напрягся Владимир.
  - Ну! Договаривайте, Иволгин! И что будет? Если я её посмею? - прищурился Златогорский. - А я, кстати, уже посмел! И не раз!
  У Владимира потемнело в глазах после этих слов.
  - Что вы сделаете? Задушите меня? Или забодаете? - издевательски засмеялся Златогорский. - Своими ветвистыми рогами!
  Его подручные переглянулись и громко заржали.
  Владимир не выдержал и в бешенстве бросился на майора. Но мастера заплечных дел были настороже. Они мгновенно сбили Владимира с ног и принялись топтать сапогами.
  - Отставить! - приказал Златогорский.
  Сержанты нехотя подчинились. Они усадили избитого в кровь Владимира обратно и прижали к спинке стула так, что он не мог даже пошевелиться.
  - Генрих Златогорский - человек слова! - сказал майор. - Я обещал вашей жене, что к вам перестанут применять физическое воздействие, если она согласится стать моей любовницей. И таки сдержу своё обещание! Больше вас бить не будут. Скажите ей спасибо за это! Потому что она таки очень старалась!
  - Это неправда! Вы всё лжёте! - прохрипел Владимир.
  - Где вы откопали такую роскошную женщину, Иволгин? - Златогорский присел на краешек стола. - И мужчину знает как ублажить, и о себе не забывает! Просто ненасытная какая-то!
  - Это всё неправда! Неправда! - повторял Владимир, как заведённый. - Вы лжёте!
  - Господь с вами! Зачем мне лгать?! - сказал Златогорский. - Впрочем, если хотите, я могу устроить вам свидание. И пусть Снежана таки сама скажет, с кем ей было слаще в постели! Я, по её словам, хотя и постарше вас, зато знаю гораздо больше способов доставить женщине удовольствие!
  Владимир рванулся. Но его держали очень крепко.
  - Завидую я вам, Иволгин! Вот, вы сейчас отдыхать пойдёте. В камеру. - Златогорский зевнул. - Спать ляжете. А мне ещё с вашей супругой 'сотрудничать'! - он потянулся. - Какой уж тут сон! Рядом с такой женщиной разве заснёшь! - притворно вздохнул майор. - Да, вы же сами знаете!
  Владимир прорычал что-то нечленораздельное.
  - Ах, вот как! Не хотите, значит, в камеру?! - покачал головой Златогорский, словно заботливый родитель, сожалеющий о глупой выходке неразумного дитяти. - Тогда в карцер, - сказал он почти ласково. - Посидите немножко на холодке. Остынете. И таки подумаете на досуге. О том, о сём... Пока мы с вашей женой в коечке побарахтаемся, - он повернулся к своим держимордам и отрывисто приказал. - Увести подследственного!
  Психологическое воздействие Златогорский применять умел.
  И применял его мастерски...
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"