Чушмелий село большое и богатое. Буджакскии край многими сёлами богатый. Даже село с названием Богатое есть, - у озера Катлабуг обосновалось. Не такое известное, как Чушмелий.
Само озеро чушмелийское Ялпуг, длиннее богатством: огороды прибрежные вдоволь орошает, поит стада сбитые, рыба постоянно в нём ловится, но особенно пресная поливная вода в засушливые годы цену льёт, вырастание славным овощам прибавляет. .
В Чушмелии полсотни частных автомобилей "Волга". Кто имел советскую родину, знает: что такое в одном колхозном селе, и столько главных машин, половина из них чёрные.
- Ничего себе село!
- Откуда такое исключительное преимущество, когда в государстве запрещены частные средства на производительный труд?
- А харбаджик!
Харбаджик не нуждается в орудиях производства. Земля - дар Творца, чушмелийцы не теряют чувство тепла своей земли. Ручной труд - огородничеству родня. Непонятно что ли.
Харбаджик, - летний продукт посеянной чернушки, - лук-севок называется. Весной тыкают этот севок в прочерченные ряды рыхлого грунта, - вырастает лук. Лук растение двулетнее, - любая кухня от удовольствия расплачется.
Лукообразование, - скучная работа по приложению старания в засушливой земле. Страх, какая это кропотливо тяжкая и нудная возня. Надоедливый сбор харбаджика ещё не конец заботливым мукам, собранные центнеры и тонны надо превратить в нужные домашнему хозяйству рубли. На славные урожаи, не каждый год цену нужную дают. Приходится, пассажирскими и товарными поездами везти весенний севок в Москву, Краснодар, или аж в Сыктывкар. В городах далёких, торговля удачною иногда выявляется, там не знают умело растить харбаджик, берут осторожно, не торгуются, выгода капает как пот в жаркий день. Продадут чушмелийцы норму дня, мешки пустые на плечи и идут толпой в столичную, с запахом мышей, гостиницу "Дом колхозника". Шумно обсуждают, какие у городских руки гладкие, свои потресканные пальцы овечьим жиром заживляют. Идут, не смотрят где пешеходные переходы, не очень-то уверены, что нужны светофоры. Смело Москву вышагивают, как по ниве своей идут.
Постовой останавливает нарушителей: - В чём дело товарищи! Почему уличные правила не соблюдаете?
- Что он от нас хочет? Мы чушмелийцы, - на мешки пустые через плечо показывают, продали всю сегодняшнюю норму, - мы чушмелийцы народ утружденный. Чушмелийцы! - не понятно, что ли, чушмелийцы тебе говорят, скажи в Америке чушмелийцы, и там нас знают!
- Ах, чилийцы! - смотрит милиционер на широкие мешковатые накидки в плечах. - Пончо, пончо... извините граждане чилийцы. - Честь отдаёт далёким гостям, останавливает палочкой поток машин, уважение к убитому Сальвадору Альенде показывает.
- Надо будет в следующий раз ему килограмм арпажика оставить. Видели, как на пустые мешки смотрел, - говорит, пончики - пончики хочу. Откуда пончики? Харбаджик дадим! - это тебе, не стряпня какая-то.
Идут уверенно, расторопно, их везде знают, - они чушмелийцы!
Коля Колянов и его молодой напарник Влад Чока попали в Чушмилий целенаправленно, - выпить охота, - Коля пришёл проведать жизнь бывшего односельчанина, у товарища детства гостит. Приведенным зятем в Чушмелий усел Личка, может быть, помнит друга, давно не виделись; "Волги" у него нет, весь харбаджик пропивает. Личка Тута во дворе тут - один мужчина, четыре поколения женщин, укутанные чёрным ситцем, траур несут, большой огород постоянно севком этим засевают, пропалывают ряды до последнего сорняка, и убирают вовремя; всю зиму потом смотрят, как тают сугробы из харбаджика.
- Пока женуря сготовят ужин, я вас моё село осматривать поведу, - сказал Личка, выпивать на дурняк его самое большое удовольствие, - увидите какой в Чушмилий народ щедрый живёт. Выдайте, что вагон арпажика вам закупить надо. Вдоволь напьёмся.
Конец зимы убегает, как пьяная мысль, цена на харбаджик главная суть разговора, у каждого сходная забота: пора из крестьянского товара выгоду извлекать. С человеком без зубов - говори про сваренные бараньи мозги. С огородником, - о водяных насосах и сетчатых мешках начни разговор.
- Надо спешить, пока тепло не пришло, продукт не запарится в холоде товарного вагона, шутка ли, шестьдесят тонн в мешках тысячу километров струшиваться будут. - Чока и Колянов трезвое рассуждение додумали, Илюхе объясняют придумку свою, он молчит, ему это не надо, харбаджики вовсе не осталось, успел на выпивку обменять.
Предприимчивый народ ото всюду ловит выгодное слово, подтягиваются чушмелийцы к чужим людям, окружают свой интерес. Чердаки, наполненные харбаджиком, давят на главную заботу и откровения идущей весны, - товар начнёт давать усушку. Это тебе не молотый в ступе красный перец, тот в жаровнях, годами может держать цену базарную. Каждому охота видеть близкое обладание отягощённых затрат. Если сорняки в огороде могут подражать овощам то, как быть ущемлённым людям, почему бы древних царей, - своими предками не огласить. Опять же, богатство не самое главное дело жизни.
Можно купить развлечения, - но нельзя купить счастье.
Можно купить дом, - но не купишь тепло семейного очага.
Можно купить лекарство, - но невозможно купить здоровье.
Можно купить украшения но, - не купишь красоту души.
Можно купить харбаджик, - но не вырастит тот лук, какой собирают чушмелийцы.
Если украсть плоды чужого труда, - не найти радостное самочувствие от полезной работы. Вытесненный из жизни образцовый труд, несёт искажение природному быту людей. Такая теперь беда идёт от духовной бедности и внутренней слабости носителей плохих изменений, люди сторонящиеся полезного труда - обильны на обман, уверены, что ложь расторопнее правды, оскорблениям людей придают образ народного желания. Под влиянием недобрых обстоятельств, даже степенные люди ступают по кривому пути, поддаются бумажноденежному влиянию. Искривления не требуют познавательного труда или полезное напряжение. Для народа это печальный случай.
Два обветренных крестьянским трудом, подтянутых мужика, в отбеленных овечьих кожухах украшенные узорчатыми лентами чёрного дерматина, осторожными простыми словами втискиваются в толпу, окружившую нездешних людей, видят, что все увлечены неживым раздражением. Вроде бы мужики все неглупые, а пользоваться сосредоточенным умом не умеют, до конца не научились изворотливости; работа мышц отодвинула умения головы, все по-старинному добывают средства проживания. Люди с благородными помыслами скромны, одарённость дремлет, живут прямо и бесславно. Не ведает толпа, - где лучшее умозрение для природного состояния спрятано.
- Сватанак, извини конечно, что вмешиваюсь в твои рассуждения, но если нужен арпажик и лук, мы сумеем соединить тебе такой сбор; тонко расстеленный товар хорошо сохранился в эту зиму. До помидоров и перца ещё далеко. Знаю что витамины круглый год по Сибири в нехватке, недостаток намечается в каждый сезон, а лук синий даже грипп отгоняет, содержание ценности тоже имеет значение. Недаром Чили и Куба постоянно наш лук закупают.
Спины ровные, словно скалки проглотили, не скажешь, что горбятся весь год, - порода людей такая прямая в этом селе. Прямая простота - главное достоинство утружденного народа, имеют двойное мнение, когда в обоих случаях справедливо. Для них - хитрая лень - главный порок на земле.
Колянов и Чока морщатся, будто спирт только что проглотили. Влад мочками двух пальцев щупает важность вопроса, как бы, вязкость масла в коробке "Волги" проверяет:
- Надоумили нас, а не знаем, справимся ли с таким большим вопросом.
- Справитесь, мы берёмся организовать ваше дело, для начала смочить вопрос надо.
Коля поперхнулся на холодном полуслове, не знал что чушмелийцы такие понятливые люди.
- Не в том дело... - сказал он, подтолкнул Влада, чтобы не мешкал уверенностью, сам сосредотачивался, не знал, что ещё добавить для прочности убеждения. Медленно семеня к прилавку буфета, решился до конца обретать уверенность в сказанном, он человек не вчерашний, сто грамм это начальная мера. Ещё какой-то с плоским лицом из толпы присоединился к ним, - Повилика его прозвище. Повилика растение без корней и листьев, оплетает зелёный харбаджик волосяной жёлтой мочалкой, присосками сушит нужную поросль, повилика - угнетающий враг растительной жизни. Говорит Повилика путано, сразу видно, что лишний везде, а добивается значительным быть и тут стоять. Рассказывает незнакомым людям, что у него возможностей много и при желании мог бы опередить каждого, его отец первым в этом селе применил решето для высева земли из харбажики, первым начал сеять редиску вперемешку с чернушкою, первым имел мопед, когда другие ещё на велосипедах не научились ездить; вспоминает и другие несуразицы. Мужики местные молчат, давно знают, что успех не приживётся, если не начнёшь с очистки сорняков, а Повелика малоценный для села человек. Поддакивает всему; раз живёт, должен же кому-то показывать себя. Харбаджик явление многостороннее, можно под горячим солнцем в обморок от жары свалиться, и можно в прохладе года за рюмкой коньячка торг изображать. Кто-то в подвинутой толпе принялся хвастаться, что только вот семьдесят грамм коньяка выпил, разлили бутылку на семерых, зажиточные угощают; чего бы, не выпить. Смотрит, все ли слышали, что он выпил семьдесят грамм дорогого угощения.
- Клоп! Клоп, - сказал один из прямых мужиков, и даже не смотрит на того кто семьдесят грамм выпил.
Задумавший похвастаться - смутился.
Обычный огородник видит мимикрию издалека. Забывают гости содержать ублажения. Стройные люди в вычиненных кожушках, хотели прогнать ненужного, но передумали, неправильные рассуждения выгодны существованием, не дают расслабиться; сразу разобрались, что кроме как напиться, эти заезжие другого намерения не имеют. Наслушались от них всяких забавных подробностей, кое, что уяснили, поняли, что есть нелепицы, которые глубже разумных направлений. Отошли от прилавка вовремя, по распорядку работы буфету пора для подсчёта выручки закрываться. Выявления опрометчивости на затратах держатся. Ненужный Повилика до конца продержался, а когда вышли на мощёную площадку с тусклым светом от прямого столба, толпы уже не было. Повилика тоже пропал в темноту села; и такой ли он ненужный этот человек-повилика. Вовремя пристал, и всё время показывал: что не будет порядочного толку там, где он вторгается.
Друзья, довольные памятью провалившихся минут и часов идут, пошатываясь, знают, как казаны вожделенно шипели на огне, не так шипят старые сморщенные губы в чёрных косынках. Идут неуверенно, харбаджик их расшатал. Соскребли грязь с обуви, зашли грязными в дом, уселись за стол с ожиданием, для того и пришли что бы до полуночи без тоски засидеться. Пьяный Личка принялся давать строгие указания женщинам, грозился всем построения делать. Самая старая сидела свёрнутой на глинобитном одре, бубнила проклятия постланной рогожке и углу без иконы. Молодая с матерью прислуживали гостям стола, раздваивались выражениями: новым людям пытались улыбнуться, а свой припас давно им надоел. Девочка лет двенадцати с длинными русыми косами, смотрела голубыми глазками на отца боязливо, видно, что любит его. Похожа на маму. Ей не нравится, что обе бабушки проклинают отца, губки обижены на всех сразу.
Личка улыбается поставленной самогонке, бесстыдно шлёпает жену по важной задней выразительности, - умеет прятать ракию славная. Чушмелийкою её называет, хвастается Коле, какой живой товар себе приобрёл: - была бы хорошая жена, арпажик успеет надоесть, хочешь убедиться! Что, не хочешь что ли?
Коля ёрзает по стулу, не спешит соглашаться:
- Да не в том дело, ...как-то не так это делается, - Коля соблазнительным весёлым разговором начинает повторять раздражения хозяина. Харбаджиком своим желанным, принялся нарекать женщину, нагло смотрит на её стыдливое смущение.
Харбаджик вовсе не подходящая ласка, моё имя Дарина, - подчеркнула она строго, - и я не твоя, - влажно посмотрела на Влада, как-то ловко, без прибора, локтём откупорила закатку с огурцами, увела девочку из гостиной. Ночь, - для сна предназначена.
Под утро спали разбросанными по гостиной комнате: Коля забрался в угол топчана к свернувшейся калачом старухе, Личка безобразно свалился на пол, теперь до обеда не поднимется, сытая кошка мурлычет у него на животе, тоже спит. Влад куда-то пропал... Харпаджик, - то же, что и добрый гость.