И стали у них кирпичи вместо камней, а земляная смола вместо извести. И сказали они: построим себе город и башню, высотою до небес...
Бытие, гл. XI, ст. 3
Ветер играл с обнажёнными городскими деревьями, по-разбойничьи издеваясь над их унылой простотой. Они ничем не могли ответить ему, и их спасала только привычка - всю жизнь после цветущего летнего карнавала деревья сталкивались с этим унижением, и им приходилось молча дожидаться весны, когда погода признает, что была неправа, и одарит их тёплым счастьем. Но ждать приходилось так долго...
Мёртвые дома безмолвно наблюдали за этим; окружающие события казались им неважными, почти незаметными и совсем ненужными. Небо, до отказа забитое облаками, угрожало в любой момент обвалиться промёрзлым дождём - но серые люди не боялись этого - они, как и деревья, смиренно принимали легкомысленную судьбу. Каждый человек нёс и лелеял в себе глубокие тайны, отделявшие его от всего остального мира. Один из них - юноша лет двадцати трёх - скрывал новый, поразительный секрет, который хихикал ему на ухо и обещал не исчезать ни на мгновение, став лучшим и единственным его другом. Молодого человека звали Андрей, и он беззвучно обращался к себе по имени, уговаривая уняться глупый нелепый страх.
Час назад Андрей входил в хорошо знакомую ему квартиру - тёплую и светлую вопреки всему. Открывшая дверь девочка-подросток тут же попятилась и убежала - это было глупым отчаянием, ведь спрятаться в беззащитном жилище совсем негде. Юноша расстроился из-за её поведения - он не мог уразуметь, как девочка догадалась, что ей нужно убегать. Ему очень хотелось, чтобы всё прошло красиво, и никто не испытал боли. Печально и неуверенно он закрыл дверь на непобедимый замок и позвал девочку по имени. Собственный голос в тлеющей тишине напугал его, и мысль о том, что ещё можно уйти невиновным, засверкала радостным облегчением. Но напуганный девичий голос откликнулся: "Я здесь", и Андрей позабыл обо всём, что знал до этого. Каждое мгновение наполнилось такой мучительной тяжестью, что терпеть его стало невозможно. Он проворно, почти срываясь на бег, вошёл в комнату.
Девочка сидела на кровати, поджав ноги и обняв их руками. Детские голени выглядывали из-под юбки, а жёлтая кофта обнимала зачатки груди. Андрей остановился у входа и, заметив в девочке дрожь испуга, подбежал и схватил её за плечи. Движения замерли. В её глазах виднелось обещание взамен на пощаду сделать всё, что она могла, и отдать всё, что имела. Но она не обладала ничем, что можно было бы взять - Андрей нуждался только в ней самой. Его ладони ощущали, как под бессмысленной одеждой трепетало тело - живое, горячее и доступное. В пустоте он всматривался в то, как девочка невидимо, одними только взглядом, умоляла его остановиться. Беспомощность злила и разжигала страсть. Юноша невольно улыбнулся, подумав, что напуганная девочка впервые в своей кукольной жизни поняла, что она женщина. Терпеть не было ни малейшего смысла - он повалил её увядшее тело на пол и лёг сверху.
В тишине светлой комнаты он опять изумлённо застыл, поняв, что собственная паника не позволяет ему быть достаточно возбуждённым. Девочка, затаив дыхание и отвернув лицо в сторону, ждала наступающего. Оглушительная тишина прерывалась капающей из крана водой. Эти звуки доносились до лежащих на полу людей откуда-то из прошлого, в котором никогда не могло случиться то, что происходило теперь.
Андрей начал целовать и ласкать девочку. Ему хотелось, чтобы её невинная красота ожила, пускай даже криком, попытками вырваться и убежать; но ответа не было, и девочка не замечала юношу; только лицо её морщилось и беззвучно плакало. Он видел, как его преобладание, полыхавшее секунды назад, перешло к ней. Поцелуями и ласками он упрашивал непоколебимую госпожу сжалиться над ним, но она не обращала внимания на неуместную мольбу своего раба. От нескончаемой безответной любви слёзы начинали теплиться и в Андрее. Он продолжал горячо и отважно ласкать девочку, пока не заметил, что страх наконец-то сделал шаг назад, дав дорогу неистовому желанию. Молодой человек поспешно расстегнул джинсы и, немного дрожа, попытался проникнуть членом в свою покровительницу. Она не сопротивлялась, целиком отказавшись от воли и став окончательно равнодушной. У него долго ничего не выходило, и ему уже казалось, что девочка хитро улыбается его бестолковости. Андрей ощущал запах своего пота.
Член всё же нащупал долгожданный путь, и юноша аккуратно, желая быть нежным и хорошим, просунул его дальше. Но тот двигался тяжело и неохотно. Молодой человек громко дышал и пыхтел, пока девочка, морщась от боли и совсем не думая о нём, выдыхала тихо и равнодушно. Наконец, член пробился в неё до конца, и пламенное вожделение заторжествовало, позволяя Андрею забыть о своём унижении. Внутри девочки было тепло; её плоть ласково и мягко обхватывала член, но юноше казалось невыносимым понимание, что эта нежность - только иллюзия. Пытаясь разогнать мешающие ему мысли, он опять начал целовать лицо девочки; но в ответ она только прикусила свою побледневшую губу.
За окном раздался довольный мужской хохот. Злость налетела на Андрея - он задёрнул кофту девочки на её лицо, чтобы не видеть прерывающей его наслаждение боли, и со злым удовольствием задвигал бёдрами. Девочка тряслась в ритме его движений как ненастоящая; её руки лежали на полу ладонями вверх. Но и эта отчуждённость стала желанной, и молодой человек ещё более жгуче и неистово бился о девочку. Ему хотелось видеть, как член ликовал от счастья, и, приподнявшись на руках, Андрей посмотрел в его сторону. Между худых, почти детских девичьих ног выбивались робкие волоски - совсем не как у взрослых, бреющих себя женщин. Юноша чувствовал удовлетворение от того, что она ещё не ухаживала за собой. Он раззадоривал себя фантазией, что теперь ей обязательно будет стыдно перед ним за это, и сегодня же вечером она тайком возьмёт бритву своей опытной матери. Член завораживающе двигался в мелькающем ритме.
Всемогущее и необузданное вожделение усиливалось, и Андрей хотел поскорее достигнуть его пика, хотя и испытывал горечь, что после этого праздник немедленно закончится.
Он схватил девочку без лица за раскинувшиеся по полу волосы и выполнил последние движения. Счастье победившего члена затопило всё вокруг, и сперма резво выскочила из него, доставляя своему хозяину долгожданное и безусловное удовольствие.
Оно горело почти целое мгновение, и ещё не ушло, когда Андрей заметил, что во влагалище девочки отвратительно мокро, а великая сперма стала грязной и липкой. Невольно представилось, как её капли будут свисать с измождённого члена, и белая вязкая жидкость польётся из девочки, стекая на пол, пачкая и оставляя на нём свой узнаваемый запах. Андрей искал причины того, что сейчас произошло, но вместо них натыкался на желание остаться одному и навсегда выгнать из жизни свершившееся.
По-прежнему бездвижную девочку хотелось обнять и пожалеть, но он знал, что ей не станет от этого лучше. Опять слышались падающие в далёкой кухне капли - безразличные в своей вечности, и оттого невероятно счастливые. Андрей с отвращением достал член из девочки, торопливо застегнул джинсы и большими тяжёлыми шагами вышел из комнаты, в которой он стал лишним. Прозвучали и замолкли последние капли воды. Девочка со скрытым лицом оцепенело лежала на полу; её ноги раскинулись в стороны, как у поломанной куклы.
Очень давно, когда Андрей перевёл грёзы о девочке в область того, что может случиться и вне фантазий, он думал, что "она всё равно подрастёт и будет любить кого-то другого, а значит, ничего не потеряет, если поделиться этим с тем, кто так безнадёжно о ней мечтает". Когда желание стало планом, к молодому человеку пришли новые мысли: "Она сама виновата, и я должен взять то, что заслуживаю не меньше остальных. Она не оставляет мне выбора". Сейчас, когда мечта кончилась и стала прошедшей явью, а Андрей подходил к дому, где среди прочих таилась и его квартира, эти размышления доносились издалека голосом незнакомца, которого не хотелось видеть. Холодный ветер из стран, уже захваченных зимой, пробирался под одежду и царапал кожу. Юноша желал как можно скорее проснуться под одеялом, где не было этого ноября, и забыть трагичный сон реальности.
В предшествующие этому дню ночи, как он теперь вспоминал, сны о девочке действительно приходили к нему, но непозволительно сильно отличались от того, что свершилось. В грёзах туманная и бесподобная девочка кричала и дралась, но потом, вместе с Андреем ощутив оглушительную страсть, раболепно впивалась в него объятиями. Теперь казалось, что и сны эти приходили к кому-то чужому, нездешнему, и ничего не знающему о наступавшей на город зиме.
В бессильных против холода ботинках мёрзли ноги. Андрей вспомнил о том, что не снял их, когда пришёл к девочке, и от этого вдруг стало ужасно неловко.
Внутри квартиры оказалось так же холодно, как и на улице - тепло горячих батарей смеялось над юношеским горем, и от их жидкого смеха по-предательски заболела голова.
В туалете молодой человек вздрогнул, увидев, что сморщенный член был тёмно-красным, липнущим к пальцам. Юноша долго всматривался в него, пока не понял, что это была застывшая в изумлении кровь. Он поспешил смыть её под краном, и отвращение поднялось к горлу - вода разворошила потаённый запах девочки, перемешанный со спермой.
В целом мире над Андреем сжалилась только его усталость. Она уложила юношу на кровать, с теплотой накрыла его одеялом и позволила сладко заснуть.
Во время его забытья пришла и отступила ночь, мрак скрыл спящего человека, и опять обличил его.
Из глубокого необхватного сна юношу выдернул задребезжавший будильник. Новый день был начат с памяти обо всём, что случилось вчера. Андрей попробовал представить, что сейчас делает девочка, и первая же догадка смела его волной погребального ужаса. Он увидел, как она сидит в пыльном кабинете и, опустив глаза, рассказывает о произошедшем внимательному милиционеру, который записывает её слова на бумагу - и на ней возникают все детали того, что сделал Андрей. Страх бешено забился в груди; молодой человек вскочил с кровати и заходил кругами. Маленькие домашние предметы тряслись от ударов его шагов, а солнечные лучи укрывались за шторами. Мысли перепутались друг с другом, и каждая из них в попытке отделиться погрязала в общей куче ещё безнадёжней. Размышления медленно превращались в клубок неподвижного беспокойства.
Андрей, достав из трусов маленький член, начал вкрадчиво его рассматривать. Крови на нём не осталось, но молодой человек всё-таки побежал в ванну, желая вымыть его ещё раз, будто в этих следах таилось главное и единственное доказательство его вины. Стоя у раковины, он раз за разом намыливал и смывал пену с члена. Жгучая боль вонзалась и щипала его изнутри, уговаривая юношу успокоиться и не мучить себя. Но молодого человека это только злило, и он обращался с членом ещё более грубо и бесцеремонно.
Когда показалось, что крови остаться больше не могло, Андрей залез под уютные струи души, безуспешно попробовав согреться в их теплоте.
Целый день он не покидал домашнего уединения, опасаясь, что снаружи его могут терпеливо дожидаться. Покой не подбирался к нему, и юноша снова и снова бежал в ванну, чтобы ещё раз помыть изнурённый член. Казалось, что после такой пытки тот уже никогда не будет большим и горячим, но это не вызывало волнения - слишком непомерно большим был страх закона - он захватил власть над остальными переживаниями и не позволял им показываться наружу. За пределами дома гудел ветер, стремясь проникнуть в квартиру, вопя от своего малодушия и становясь ещё безумнее. Окна, отражая лучи солнца, смотрели на эти попытки с презрительной усмешкой.
Иногда Андрей думал о девочке. Память сохранила только два её портрета - те, которые не слишком пугали его. Это были секунды, в которые она покорно ожидала, что с ней будут делать; и потом - её туманный образ, валяющийся на полу после произошедшего. Вслед за памятью приходила горькая боль, и желание поправить содеянное. Несколько раз Андрей падал на колени и в слезах пытался понять, как ему теперь поступить, но страх с издевательской ухмылкой отталкивал боль; молодой человек вскакивал и бросался в ванну неистово мыть член.
День уже кончался, не выдерживая натиска поздней осени, когда телефон зазвонил весёлой мелодией. Молодой человек замер в коридоре, на пути в комнату - закутанный в плед, сгорбившийся, с бесстыдно взъерошенными волосами. Он знал, что звонок касается девочки, и другого звонка в его жизни быть больше не могло. От танцующего по столу мобильного телефона задрожала квартира, весь дом, а вскоре и то, что находилось за его границами. Незачем было оставлять звонок в одиночестве - он мог догнать Андрея и потом, во что бы то ни стало, даже в спокойно дремлющей полуночи. Юноша взял трубку, и его тут же оглушил громкий голос матери. Она исступлённо лепетала что-то, не понимая, как тяжело её сыну разобраться в этих эмоциональных словах. Андрей попытался перебить её, но только прохрипел - за весь день им не было сказано ни единого слова. Он прокашлялся, чтобы произнести свою первую фразу: "Что такое?" Взволнованный голос, переходя на писк, задребезжал в ответ: "Катя, Катюша! Помнишь дочку Тамары Владимировны? Катюша умерла, выпрыгнула из окна, сегодня утром!" Чувство надежды замерло внутри, готовое возликовать или исчезнуть навсегда. Андрей, запинаясь, спросил:
- Почему? Как выпрыгнула?
- Не знаю! Она ничего никому не говорила, и записки никакой не оставила... слышишь, сынок?
Молодой человек стоял в комнате, прижимая телефон к уху. Плед утомлённо висел на одном плече и готов был упасть в любой момент.
Этой ночью сон не пришёл к Андрею. Одевшись и придя в обыкновенного себя, молодой человек стоял у окна и разглядывал первый снегопад. Уличные фонари украшали последние секунды жизни пришедших с неба снежинок, которые превращались в ничто от первого прикосновения к поверхности города. Дома, машины и дороги оставались нетронутыми, и считали, что так будет вечно. Но деревья и кусты уже чуяли угрозы приходящей зимы, и знали, что она лишь притворяется немощной и беззащитной, а потом её холод с огромным наслаждением заморозит их своим ледяным равнодушием. Андрей видел, как в глубине каждого движения природы хранится воспоминание о погибшей девочке - тонкое и нестерпимо тяжёлое. Он с болезненной отчётливостью вспоминал о том, что сделал в её доме.
И от всплывающих в воображении картинок снова возникали огонь и сила возбуждения, безнадёжно смешанного с горечью. Юноше хотелось вырвать член из себя - большой и властвующий, каким он был и в тот день. Член требовал новой пищи, грозя, что иначе принесёт раскаяние такой мощи, что жизнь станет навеки непозволительной. Андрей долго не мог понять, что ему делать, но идея сама пришла к нему утром, когда фонари, созерцавшие зимнее чудо, уже впали в спячку.
В дневное время поиск телефона женщины, играющей в удовольствие за деньги, занял несколько минут. Андрей долго не мог решиться позвонить ей - он ещё ни разу не делал этого, и переживал о том, что будет говорить. Юноша ходил по комнате, на которой лежала пещерная тень, и рассуждал, обязательно ли ему надо это делать. Замысел выглядел заманчивым, но уверенность в его необходимости пропала. Мысли копошились муравьями в разграбленном муравейнике; лишившись целей и ориентиров, они в панике заползали друг на друга и отчаянно кусались. Среди них бегало и воспоминание о девочке, которое в конце концов разорвалось непомерной горечью. Память рассказала молодому человеку обо всём, что произошло; красочно и упоённо она останавливалась на малейших деталях, отнимая надежду на то, что они когда-нибудь позабудутся. Каждая из этих мелочей поочерёдно становилась главным и единственным важным событием, вокруг которого кружились все другие - глупые и несущественные. Одним из этих центральных происшествий был момент, когда член после долгих усилий проник в девочку, но застрял на половине пути, будто уткнувшись во что-то. Молодой человек двигал им вверх и вниз - но тщетно; и только когда девочка глубоко выдохнула, он без труда укрылся в ней целиком. А остальное: то, как Андрей пришёл к ней, как попытался подчинить её себе и всё, что произошло потом, стало мельчайшими, незаметными подробностями на фоне главных секунд. Молодой человек заново переживал растерянность тех мгновений, снова ощущал, как грудь и живот девочки опустились под ним, и член вошёл в тёплое ласковое влагалище.
Юноша, заметив, что опять чудовищно возбуждён, без оттенка колебания набрал телефон проститутки и сказал, что хочет видеть её немедленно. Женщина охотно пообещала приехать как возможно быстрее.
Он провёл в безмысленном вожделении около часа, не зная ничего, кроме своего горящего члена, который подталкивал его на фантазии о проститутке и погибшей девочке. Наконец, посреди утомительного ожидания прогремел звонок, и Андрей побежал открывать дверь.
Перед ним улыбалась высокая женщина с длинными волосами. В её глазах сверкал почти реальный огонь, а лицо выглядело удивительно настоящим. От непрерывного возбуждения заболел живот. Проститутка подмигнула:
- Не соскучился, зайчик?
- Проходи.
Андрей закрыл за ней надёжную дверь, и терпение тут же оборвалось. Вспотевшей ладонью он схватил женщину за руку и потащил её в комнату; каблуки громко забарабанили по полу. Женщина сразу же поняла свою роль, и покорилась юноше. Внутри комнаты она опустилась на колени, томительно расстегнула его джинсы и облизнула застывший в ожидании член.
Андрей, оперевшись рукой о шкаф, пытался не утонуть в возбуждении. Он отвернул голову в сторону, прикрыл глаза и начал вспоминать, какой была девочка до того, как он пришёл за ней. Член дрожал от восторга, ощущая влажные губы и скольжение по мягкому вздрагивающему языку. От ошарашивающей страсти образ девочки под закрытыми веками мутнел и прерывался. Андрей помнил её невероятно маленькой - лет пяти - с детскими кулачками и робко шагающими по земле ножками, готовую засмеяться или заплакать в любой момент и от всего на свете. Женщина стонала. Она всё более бурно помогала себе рукой, сжав в ней член и отчаянно лаская его. Вожделение разливалось по телу, и уже медленно проникало в воспоминания. Молодой человек трепетал, видя перед собой уже большую девочку - то, как она, столкнувшись с ним на улице, боязливо поприветствовала его. В тот день Андрей признался себе в том, чего он от неё хочет. Наслаждение доходило до вершины; женщина ласкала член всё быстрее и небрежней, и молодой человек, открыв глаза, схватил её длинные волосы и начал двигать за них покорную голову, ускоряя уже невыносимые ласки.
На улице об окна бился мокрый твёрдый снег.
Член взорвался оргазмом, и волна наслаждения уничтожила всё на своём пути. Молодому человеку было приятно знать, что красивая женщина теперь ощущает вкус его спермы.
Но в голове раздалась болезненная усталость. Женщина, глядя Андрею в глаза, слизнула с члена пару белых капелек. Прикосновение её языка теперь казалось неприятным - похожим на ту зудящую боль, когда юноша кипуче смывал девичью кровь. Ему стало жалко денег, которые надо было отдать стоящей перед ним на коленях женщине.
А разлившаяся в памяти картинка девочки стала яркой и удивительно отчётливой. Она оказалась доверху наполненной непонятной болью; Андрей уже не хотел чуда, которое вернуло бы его в то прошлое, когда роковое действие ещё можно было отвратить. Теперь хотелось только того, чтобы всё произошедшее кончилось иначе, и девочка смогла бы побороть поселившееся в ней отчаяние, пускай даже никогда больше не здороваясь с Андреем.
Женщина встала с колен и легла на кровать лицом к юноше: "Ну что, зайчик, тебе понравилось?"
Молодой человек застегнул джинсы - те самые, в которых он был у девочки. Телефонные часы говорили, что проститутка пришла пятнадцать минут назад. Перед её появлением Андрей посчитал, что за один час успеет три или четыре раза ощутить господство над горечью убийства, но теперь эта цель казалось шутовской и надуманной.
Он вгляделся в проститутку, и ему стало противно от того, что её улыбающийся рот всё ещё содержит запах его спермы. Отвращение вытесняло боль, и его хотелось раззадорить. Андрей лёг рядом с женщиной и поцеловал её в губы - сперма была почти безвкусной, едва напоминающей куриное мясо. Она не таила в себе ничего противного.
Женщина застонала; её рука с дрожью потянулась к члену. Андрей машинально поднялся, вынул из книжного шкафа книжку с печальной детской картиной на обложке и достал лежащую между страниц купюру. Он положил её на кровать рядом с удивлённым лицом проститутки и отвернулся к окну, скрестив руки на груди. По стеклу ползли капли погибших снежинок. Скрипнула кровать, застучали каблуки; тишина пришла в квартиру, на секунду прервалась хлопнувшей дверью, и настала опять. Андрей думал о том, что помощь не может быть найдена. Но невыносимой горечи в этом размышлении уже не ощущалось, и юноша готов был пройти через целую жизнь мучений - и, возможно, когда-нибудь даже воспеть их - вслух или про себя. Вышедшее из оцепенения будничное сознание напомнило ему, что он ничего не ел уже второй день - и в ответ на это живот заболел нетерпеливым голодом. Это было самым приятным ощущением на земле - первым чувством мира, в который Андрей вернулся из Ада.
Кухня собственного дома теперь казалась новой, будто никогда ранее не виданной. В окне горело солнце, согревая дом за миллионы километров отсюда. Молодой человек, как волк, желал насытиться немедленно - он вырывал из холодильника всё подряд, небрежно швыряя пищу на стол, а затем набросился за неё, мечтая, что сможет поглотить её до конца. И когда голод перешёл в утомлённую сытость, Андрей ещё долго тащил в рот всё, что было вывалено на стол. Еда, попадая в желудок, выталкивала всё плохое; однако самое главное горе уже очнулось, и ухитрялось проникать в недоступные для пищи уголки. А лучи солнца уже явственно пачкались грязными окнами, и проникали внутрь кухни со всей пылью земной жизни.
Еда осела глубоко внутри безмолвной тяжестью. Андрей, вопреки изнеможению перебирая ногами, прошёл в комнату и лёг на кровать. Подушка сохраняла неподвижный запах духов проститутки. Он залезал в нос и кусал его изнутри, напоминая о произошедшем и заставляя жалеть о потерянных деньгах. Юноша перевернул подушку, и безмятежно утонул в забвении, которое не таило внутри никаких заметных снов. Пустые брякающие события возникали в уставшей фантазии, не оставив ни малейшего следа, когда Андрей очнулся.
Комната была пугающе тёмной; молодой человек вглядывался в неё, думая о неизбежном прошлом. Оно казалось полым и никчёмным. Мысль о том, что сегодня непременно надо работать, обнаружилась ярче и отчётливей всего другого. Андрей в темноте добрался до компьютера и, включив его, наполнил ночь бурлящим шёпотом работы.
Молодой человек служил дизайнером, и теперь должен был разукрасить сайт школы танцев. Он начал трудиться, как всегда не помня ни о чём другом. В этот раз он использовал много ярких и забавных цветов.
Работа была закончена посреди дня, и прошлое вернулось к Андрею во всём своём пугающем великолепии. Теперь оно горело куда более жгучим пламенем, которое раззадорила вчерашняя попытка потушить его. Лицо молодого человека скривилось, когда он заметил, что память снова подталкивала его к возбуждению, которое до этого проиграло все бои, но молниеносно побеждало в войне. Он думал о том, что его собственная дерзость позволила произойти неотвратимому; и возможность наказания этой непокорности возникла как горящее и сладостное хотение. Новая идея опять пришла сама по себе - до этого целую вечность обитая где-то глубоко под другими желаниями, а теперь всплывшая на поверхность драгоценным сокровищем.
Андрей сел около компьютера и, вытерев о майку вспотевшую ладонь, принялся искать отпечатки женщин, которые хотели бы наказать его за упрямство и жестокость. Их обнаруживалось необыкновенно много, и каждая из них обещала поступать с мужчиной дико и грубо. Андрею не нужно было долго выбирать - немного смущаясь, он позвонил по первому увиденному телефону. Ему повезло - женский голос пообещал приехать немедленно. После того, как лаконичный разговор иссяк, Андрей удивлённо обнаружил, что совсем не возбуждён - вместо вожделения в нём трепыхала надежда, что мучение воспоминаний будет изгнано властной женщиной. Он поспешно умылся и в ожидании заходил по тёмной тишине квартиры. Звонок в дверь прервал молчание.
На пороге молодой человек встретил выглядевшую удивительно скромной девушку. Она была очень невысокой - никак не больше изнасилованной и погибшей девочки. Глядя вниз, гостья переступила порог - о пол ударились каблуки - тем же звуком, которым вчера ходила проститутка. Девушка молчала, а Андрей боялся произнести хоть что-нибудь. Он подхватил её пальто, и она, сняв туфли, вошла в комнату: "Тут так темно"... Андрей прошёл за ней и только через несколько мгновений неловкости догадался ответить:
- Убрать шторы?
- Нет, нет... Это я так...
Её голос звучал невинно и ласково; в нём угадывалась девочка, из-за которой всё это совершалось. Гостья медленно ходила по комнате, разглядывая каждую мелочь. Андрей боялся прерывать это занятие, и стушевался в углу, не желая быть замеченным. Девушка остановилась и, посмотрев на него, заговорила ледяным голосом:
- Ну?
- Что я должен делать?
- Молчать, когда я не приказала говорить. Раздевайся.
Подчиниться ей было приятно. Сбрасывая одежду, Андрей передавал все волнения и кошмары своей хозяйке, которая знала, как с ними нужно обойтись.
Когда юноша стал перед ней голым, девушка уже не выглядела маленькой и хрупкой - она возвышалась над ним, поразительная в своём величии; и ему хотелось раствориться в нём, убежав от ничтожности и ответственности, которые не давали и минуты покоя. Андрей знал, что его медленно набирающий силы член выглядит жалко и нелепо, и это знание оказалось до дрожи приятным. Он сгорбился и опустил плечи, чтобы быть ещё более никчёмным. Юноша ощущал, что от одного взгляда этой женщины он мог в любой момент разлить свою сперму. Она удовлетворённо кивнула головой: "На колени".
Подчиняясь, Андрей почти видел, как рядом, в двух шагах, стояла девочка - живая - и смотрела на него; её глаза выглядели жалостливо - в них сверкали капельки слёз. Он по-звериному стал на колени, оперевшись руками о пол. Теперь юноша видел рисунок ковра - мутный и ничего не значащий.
Женщина ходила рядом, и Андрей чувствовал её жадный взгляд. Девочки больше не было, но молодому человеку необыкновенно хотелось, чтобы она видела всё это. Он услышал, как женщина села на кровать и подозвала его к себе: "Ползи ко мне. Быстро". Андрей, не поднимая головы, направился к ней - и каждое мгновение отдавалось во всём теле очаровательным унижением. Юноша отчётливо представлял, что девочка смотрит на него, и пытался вообразить, как он теперь выглядит со стороны - перебирающий руками и ногами, с нелепо торчащим членом... Голова стукнулась о кровать. "Посмотри на меня". Андрей исполнил приказ, и прямо перед собой увидел недоступное и притягательное влагалище. "Лижи".
Половые губы смиренно задвигались во рту, понемногу становясь мокрыми и игриво-скользкими. Молодой человек представлял, что всё это происходит с ним и девочкой, и он умолял её о прощении. Она оттянула кожицу, обнажив клитор. Дотронуться до него казалось непозволительным - он выглядел очень ранимым, но ослушаться было нельзя. Андрей прикоснулся к нему языком, и девочка сладко вскрикнула, разрешая своему рабу продолжать. Он старался как мог, хотя и знал, что искупить содеянное невозможно. Ему хотелось только, чтобы девочка знала о его боли и угрызении. Андрей пытался обхватить клитор губами, но тот был слишком маленьким и тут же выскальзывал изо рта. Девочка исступленно тянула юношу за волосы, почти вырывая их; и боль, вплетаясь в возбуждение, превращалась в блаженство.
Потом точно так же Андрей целовал всё, что она приказывала целовать, и сходил с ума от безграничного воображения - девочка стала уже более реальной, осязаемой и живой, чем до смерти. Всё это время она не позволяла ему вставать с колен. Движения смешались в одну долгую утомительную линию; она бежала бесконечно далеко, и тело качалось от изнеможения. В отместку за преступление девочка била его и яростно дёргала за член, а молодой человек трепетал, боясь сделать что-то не так, и огорчить свою хозяйку.
Андрей ничего не почувствовал, когда после ещё одной грубой ласки член выплюнул сперму. Мечта иссякла, и на её место пришла будничная мысль, что теперь ему придётся мыть грязный ковёр. "Можешь одеться". Вместе с возбуждением разлилась на ковёр и вся мощь воображения - девочка пропала из комнаты, и её никогда там не было; а с ним теперь говорил незнакомый человек. Пока Андрей натягивал на себя одежду, пытаясь выглядеть как можно менее неказистым, девушка вышла из комнаты. Под её маленькими беззвучными шагами, трепеща, застонал пол.
Одевшись, молодой человек пошёл за ней - она сидела на кухне. Он чувствовал благодарность к ней за то, что она побыла для него убитой девочкой. Юноша был снова здоров:
- Хочешь чай?
- Да, конечно.
За столом они обыденно разговорились. Девушка спрашивала, как давно он интересуется подчинением, и рассказывала о себе. Андрей выдумывал ответы, и они получались на удивление подходящими и уместными.
Чай иссяк, а она ещё долго не прекращала говорить, улыбаться и задавать вопросы. В доме было тепло.
Во время её монолога Андрей заметил идею, которую долго боялся воплотить. Но всё же, прервав многословное щебетание, произнёс: "Пару дней назад я изнасиловал четырнадцатилетнюю девочку. Она покончила с собой". Хозяйка игриво нахмурилась: "Что-что?" Молодой человек повторил каждое слово; но вместо ответа девушка по-детски невинно захихикала: "Глупенький, ну кого ты можешь изнасиловать?" Разговор поскакал дальше.
Наконец, Андрей проводил девушку до порога, где она кивком головы приказала ему надеть на неё туфли. Став на колени, он выполнил требование, подумав, что непослушание выглядело бы нелепо. Ощущалась пустота. Девушка исчезла, пообещав позвонить через несколько дней.
В безмолвии и тьме Андрей прожил этот день до конца - в нём не было ничего живого, и даже обессиленное прошлое отказалась мучить свою жертву. Понимание того, что память, возможно, оказалась преодолена, не давало веселья одержанной победы; время плыло спокойно и бесцельно, не видя начала и не ожидая конца.
Только вечером, в темноте, когда Андрей уже почти заснул под тёплым одеялом, время обратилось в водоворот, падающий в неподвластную пропасть. Память, покрытая ядовитыми шипами, опять завертелась в горле - вся, от начала и до конца, с самого того момента, когда юноша нажал на кнопку звонка, и дальше - мгновение за мгновением: испуганная девочка, запах её волос, врывающаяся в неё сперма... Теперь воспоминания не тащили за собой страсть; они гладко летели по прошлому, пока не поскользнулись о голос матери, извещавший о девичьей смерти.
Андрей вспоминал и заново слышал взволнованные слова, которые таили освобождение от паники. Мама спасла его - как в детстве, не замечая этого, просто выполняя свою главную жизненную цель. Андрей, раз за разом вспоминая их разговор, заметил в себе лёгкое, очаровательное возбуждение. В нём теплилась новая идея - и она взлетала в небо, становясь отчётливей и прозрачней: "Зачем я обратил внимание на девочку, которой совсем не нужен, когда мог сделать это с любимой и неповторимой мамой?" Вся жизнь привычно побежала к члену, и остальное тело опять стало маленьким и не имеющим значения. Воображение разукрашивало темноту, и Андрей невинно зачмокал губами - он представлял, как много лет назад мама кормила его; её грудь маняще выбивалась из одежды, и малыш пил молоко, которое вытекало из мамы и было ею самой. Теперь он думал о том, что только она извинит ему насилие над собой; и что потом ей можно будет рассказать о девочке - тогда мама простит ему и это, окончательно избавив своего ребёнка от горя. Андрей решил завтра же пойти к ней за этим, и умиротворённо заснул.
Утро оказалось циничным и не терпящим грёз. Андрею не хотелось открывать глаза. Вчерашняя мечта, столкнувшись с печалью реального мира, завяла и почернела. А самым жутким, непоколебимым и дьявольским было понимание того, что даже мама может не извинить своего милого сына. И если это произойдёт - последняя отчаянная надежда навсегда покинет мир, и память о насилии почувствует себя полноправной хозяйкой. После долгих томительных колебаний Андрей решил, что может сделать это с матерью в любое другое утро; и все пришедшие за этим дни и годы он видел рядом с собой эту приоткрытую дверь.
Через несколько лет Андрей женился. Супруга часто выполняла его главную фантазию: она ложилась на пол с задёрнутой юбкой и прикрытым лицом, а он неспешно и тихо двигал в ней пульсирующим членом.