Десять лет я мечтал только об этом. Целых десять лет. За все эти годы не случилось ни единой ночи, когда мне не приснилась бы моя мечта. Но каждый раз я просыпался.
Просыпался и понимал, что никогда не смогу сделать это. Ведь никто не мог, хотя - я уверен - так многие желали, пробовали, а потом, отчаявшиеся, сходили с ума и прятались куда-нибудь до самой смерти. Да, я думал об этом каждое утро, просыпаясь голым в чудовищной мерзлоте, и не забывал целый день, продолжая мечтать во время завтрака, обеда и ужина. Потом наступал Новый Год, и я никак не мог представить себе, что позади - ещё 365 снов о мечте, 365 пробуждений, миллионы мурашек холода на моей коже... Понедельник, вторник, среда, четверг, пятница, суббота, воскресенье...
Какой день недели сегодня? Не помню; кажется, четверг. Конец ноября. Утро. Как счастливы люди, которым снятся одни кошмары! Они не знают, что такое быть выброшенным в этот проклятый холод. Да, утро самое обыкновенное и - право - я не понимаю, почему именно сегодня мне стало ясно, что ждать больше невозможно. Одеваюсь в неспособную согреть меня одежду и иду в ближайший книжный магазин. Кроме книг, там продают вещи для школьников - именно они мне и нужны.
Открываю магазинную дверь и вхожу внутрь. Над головой зазвенел колокольчик. Возможно, это хороший знак. Книги стоят на полках и глубине магазина, а детская канцелярия находится на прилавке - я помню это ещё с тех времён, когда ходил в школу. Мечта присутствовала во мне уже тогда, и каждый раз, оказываясь рядом, я тайком вглядывался в эти пугающие товары. Почему-то кажется, что по окнам бьёт маленький дождь, хотя на самом деле это не так, и погода совсем сухая. Немного волнуясь, подхожу к прилавку, достаю футляр с очками, надеваю их. Вижу яркие картинки на упаковках с цветной бумагой и альбомах для рисования. Продавщицей оказывается молодая девушка, а не растолстевшая женщина, как мне показалось раньше. Я улыбаюсь про себя, чувствуя, что это тоже может оказаться знамением.
Мне нужно совсем немного. Прошу краски с кисточкой, и продавщица сразу же протягивает мне всё это, называя какую-то смешную детскую цену. Я не знал, что это почти ничего не стоят, и потому денег взял с собой в несколько раз больше. Отдаю яркую купюру, получаю сдачу. Кладу покупку в сумку, говорю "спасибо" и ухожу. Теперь надо дожидаться ночи. Сначала я собирался провести это время дома, отдыхая и набираясь сил, но теперь понимаю - дело не в силах. По хрупкой улице захожу домой, оставляю там сумку и выхожу обратно.
Уже вовсю идёт светлый день - к счастью, он будет недолгим, и темнота может наступить в любой момент. С её приходом горожане покинут улицы и спрячутся в домах, а я начну свою работу. Мне холодно - почти как утром, и кажется, что в любой момент с давящего неба начнёт валиться снег. Люди зевают на ходу. Снимаю очки, и окружающее становится почти невидимым, как будто мало существующим. Мне не терпится, и я ускоряю свои семимильные шаги. Слышу удары подошв об асфальт и оглушительное дыхание. Принюхиваюсь и прислушиваюсь, пытаясь уяснить, как мне надо будет действовать, когда кончится день. Но пока ничего не понятно, и звуков появляется непостижимо мало, а даже те, что возникают, как будто на самом деле молчат. Ароматы тоже неявные, кажущиеся. Иногда какой-нибудь запах-соринка попадает в нос и моментально исчезает. Я даже не успеваю понять, что это было, да и было ли вообще. Снова надеваю очки и, остановившись, вглядываюсь в небо - ведь именно его я и должен буду переменить.
Оно слишком безобразно. Не умея и не желая терпеть его вид, я срываю очки, опускаю взгляд и иду дальше. Как мне могло прийти в голову, что я смогу достать до него? А даже если - представим, что вдруг - я смогу это сделать, то что же? Ведь оно... Близорукими глазами я украдкой смотрю на небо и опускаю взгляд обратно. Да - оно как асфальт, навсегда мёртвое и железное. Не хочется даже думать о своей неуместной затее; разворачиваюсь и спешу домой. Иду; перевожу взгляд то вверх, то вниз - небо и асфальт действительно невыразимо похожи, и вот я уже не могу отличить их друг от друга. Кружится голова, я вот-вот упаду. Шатаясь, добираюсь до мутной скамейки. Сажусь, опускаю голову на ладони и покачиваю её, пытаясь успокоится. Под закрытыми веками ползают отвратительные кислотные круги. Что-то чужое дотрагивается до моего плеча и спрашивает, в порядке ли я. Никак не могу вспомнить, как надо отвечать на такой вопрос. Поднимаю взгляд, смотрю в неотчётливое лицо остановившегося прохожего. Оно похоже на кусок пластилина. Киваю головой, что-то произношу, и пластилин уходит. Я покидаю скамейку и бегу так быстро, как только могу.
Вот и мой дом; тяжёлый лифт; квартира. Закрываю за собой дверь и поворачиваю замок. Он щёлкает. Странно, но здесь ещё холоднее, чем на улице. Не раздеваясь, прохожу в комнату и закутываюсь в плед. Приговорённый к высшей мере наказания, ложусь на кровать и слежу за тем, как тело перестаёт замечаться, а мысли теряют смысл...
Темно. Что случилось? Неужели заснул. Да, болит голова и жутко хочется пить. Нет сил идти на кухню; я добираюсь до ванной и пью, лакаю воду из крана. Куртка, шапка - всё это по-прежнему на мне. Теперь уже не заснуть до самого утра. Как выжить этой ночью? Мне тяжело думать, и я всё делаю без мыслей. Беру оставленную с утра сумку, проверяю - да, краски там. Покидаю квартиру, захожу в лифт и еду на верхний этаж. Неужели я снова верю в невозможное? Приятное и до дрожи пугающее чувство. Лифт открывается; я несусь по лестничной площадке, за мной хлопают двери; поднимаюсь вверх, стучу ногами, - и вот, наконец, тот самый люк над головой... Пора. Но что, если?.. Поднимаю ладони вверх, пытаюсь открыть его... На нём - толстый железный замок. Поверить в это невозможно, и я обеими руками врезаюсь в проклятый выход, трясусь от напряжения, но тот лишь неподвижно скрипит. Я подпрыгиваю, избиваю люк кулаками, повисаю на замке, вгрызаюсь в него своими зубами-клыками, кричу, клянусь уничтожить... Он не слышит. Сволочь! Сбегаю вниз по лестнице, врываюсь в квартиру (забыл закрыть дверь!), залажу под кровать, нахожу молоток и бегу обратно. Всё мелькает. Вылетаю из лифта и мчусь дальше. Вот и ты, металлическая мразь. Молотком бью по замку, и тот испуганно звенит. Размахиваюсь и бью опять, всей своей богатырской, животной мощью. Снова, опять и снова... Дрянь, ничтожество, ублюдок... На замке остаются вмятины; он уже никогда не будет таким неподвластным, каким был до встречи со мной. Но что-то идёт не так, почему он не отваливается?
Отбрасываю молоток, беру замок в ладони, и он, поверженный, остаётся в них. От неожиданности разжимаю пальцы, и мёртвая железка падает мне на ногу. Чёрт с ней. Открываю люк; в лестничную площадку влетает живительная темнота улицы. Вылезаю на крышу. Небо беспросветно чёрное, но ведь именно такое мне и нужно. Стою, сжимаю и разжимаю кулаки - сосредотачиваюсь. Вдыхаю ледяной воздух, выдыхаю живой пар. Ну, нечего ждать - можно и не успеть. Но, чёрт побери, как я собираюсь красить без воды? Почему я осекаюсь на самых первых, простейших шагах? Не помню, который раз за день возвращаюсь в квартиру; набираю воду в белый электрический чайник. Дома тепло, приятно, и хочется остаться в нём, спрятать голову под одеяло и подумать о чём-нибудь хорошем. Вспомнив про утро, выбрасываю соблазнительные мысли и бегу обратно. Снова крыша. Кажется, хочу есть - может, вернуться и поужинать? Что я смогу сделать, будучи голодным? Смотрю на светящиеся ручные часы - уже далеко за полночь, до рассвета - почти рукой подать. Никаких ужинов. Достаю краски, открываю чайник, макаю кисточку в пускающую пар воду, а потом - в красный цвет. Вперёд! Поднимаю руку, зная и умея, - ЗНАЯ И УМЕЯ! - и провожу размашистую линию-дугу от горизонта до горизонта. Получилось невнятно и как-то грязно. Но ничего, я чувствую - это лишь только начало. Опять макаю кисточку в красное солнечное зарево, и повторяю линию до самых краёв. Уже лучше, теперь её нельзя не заметить. Опять - в воду горячего источника и в лаву, и снова по пустому небу. Ещё, ещё и ещё! И вот первая полоса грядущей радуги оживает. Нет времени любоваться ей. Как там дальше в стихотворении? Что-то про охотника и фазана... Плевать! Макаю дикую кисточку в зелёный цвет надежды и провожу линию ещё выше, над раскалённым пламенем - снова до границ вселенной. В горле бурлит смех. Линия опять вышла неказистой, но разве это способно напугать меня теперь? Вместе с кисточкой погружаюсь в душистую зелёную бездну и выбрасываю её в небо, пока мощь этого цвета не становится ослепительной. Эх, не разбудить бы горожан до того, как я закончу! Смотрю на краски, и мои сияющие глаза разбегаются - цвета танцуют и летают передо мной.
А воздух... В нём - вихрь пламени и зелёная свежесть. Белая краска. Кисточка погружается в неё, и я медленно, боясь вспугнуть кого-то, провожу третью линию - ещё выше, ещё дальше и ближе. Умоляю своё сердце остановиться, затихнуть, помолчать... Что-то нежно ослепляет меня. Веду белый цвет в небо и оставляю его там. Он остаётся, возвышается над красным и зелёным, и я смелею; ловко вожу белой кистью над головой, пока радуга не становится трёхцветной. В моих глазах звенят слёзы, и когда я опускаю голову, чтобы посмотреть на краски, несколько из них падает на стёкла очков. Я снимаю и протираю их, а потом надеваю обратно. Нельзя останавливаться, ночь уже на исходе. Ночь. Пытаюсь вспомнить про законы композиции, о том, какие цвета являются холодными, а какие - тёплыми, и как их сочетать друг с другом... Откуда берутся эти мысли? Сиреневое пламя подмигивает мне, и я подпаливаю им небо - сначала робко, а потом настойчиво и во всеуслышание. Радуга смеётся, хохочет вместе со мной. Я дышу ею и не могу надышаться. Вдыхаю глубже и глубже, ловлю воздух ртом - воздух, желанный, плывущий, разноцветный. Когда-то утром я просыпался в морозе и темноте... Я ли?
Голубой цвет просится наружу, и я освобождаю его, уже резвыми и отточенными движениями. Сколько же красок у меня в руках! Вы - неисчислимы, вы - от начала и до конца; вы, некогда бесцельные и ожидающие - заклинаю, приказываю - живите! Правая рука устала, и я перекладываю кисточку в левую.
Не сбиваться - надо вести линии чётко и ровно, не разбрызгивая краски. Впрочем, плевать; если какая-нибудь капля отлетит от кисточки и останется на небе - пусть оно будет таким. Даже не замечаю, как надо мной завопил безумный оранжевый. Бешено, с божественной силой стучит моё сердце. В небеса поднимается синий - цвет морского дна с его неторопливыми бессмертными обитателями.
И вот, неужели, недосягаемо высоко - радуга - вопреки и благодаря всему, во имя свержения и расцвета, и ныне, и присно, и вовеки веков, да будет так, да будет свет, чтоб я сдох!
Она сияет надо мной - в самой глубине неба - Радуга - о которой мечтали все жители города, пускай многие из них и не догадывались об этом. Она сверкает и блестит всеми цветами в темноте городской ночи, и фонари потухают от её сияния, а в небе загораются давно померкшие звёзды, прозревает луна и приходят в движение облака. Уже не различимы отдельные цвета; а может, я просто позабыл, чем они отличаются. Закрываю глаза и вижу радугу под веками, вдыхаю перенасыщенный свежестью воздух, и слушаю его.
С трудом открываю глаза - я ужасно устал. Начинается рассвет. Переживаю - не померкнет ли радуга от солнца? Нет, конечно нет, она становится ещё ярче и разноцветней. У меня под ногами валяется почти кончившиеся краски и чайник с грязной водой. Я ложусь на спину и смотрю в небо. Через несколько минут из домов выйдут горожане и увидят то, что вижу я.
Увидят, как в последний день ноября, впервые за десять тысяч лет, над нашим городом сияет радуга.