Мне снилось, что я умирал от жажды. Вокруг разливались волны песка и кружились ручейки маленьких водоворотов. С неба твердым дождем падал все тот же богом проклятый песок. Он капелью стучал по моей ссохшейся голове... Я очнулся в своей кровати, жадно сглатывая слюну, о которой в пустыне приходилось только мечтать.
Водяная дробь не исчезла, а наоборот, потяжелела. Когда я понял, что это за шум, во мне проснулась та, похороненная мной, и лишь изредка извлекаемая из недр души детская, честная радость. Вода барабанила по козырьку моего окна: пробуждала и звала. Теплая волна, вместе с кровью поструилась во все части моего сознания и тела, вылившись на поверхность озаренной улыбкой.
Меня разбудил дождь. Весенний первый ливень. Зима, полгода назад затянувшая озеро моей жизни первым снегом, наконец-то была унесена весенним паводком.
На белом потолке привычно играли свет уличного фонаря и тень раскидистых кленов, росших прямо под окном. В разные часы мне был противен этот сюжет и наоборот, вызывал восхищение. Сейчас он, казалось бы, проливал живительную светотень на мою застывшую в сумерках душу.
А ливень все неистовей колотил в окно, не зная, что я уже проснулся. И испугавшись, что весь пыл и задор дождя иссякнет раньше, чем я успею впитать хотя бы частичку той небесной силы, которая иногда прорывается яркими всполохами молний, я вскочил, и, одеваясь на бегу, бросился в прихожую.
Армейские ботинки на толстой подошве и длинный кожаный плащ - обычная "боевая" амуниция перед ночной вылазкой. Медленно спускаясь по старой лестнице, с изрезанными временем деревянными перилами я стараюсь успокоиться. Как бы давно я не ждал этого свидания, негоже входить в дождь, словно щенку, смеясь, крича и прыгая от радости. Стихия требует уважения, она дает ровно столько, сколько и забирает.
За стеклами старой фанерной двери, последней дамбы, сберегающий неприкосновенную косность человеческого жилища, я вижу тот фонарь и те клены, которые, шумя, пропускают через себя и по себе литры воды, смывая ненавистный городской смог. Шелест листьев сливается с шумом водопада. Ночь скрывает каменные джунгли, оставляя воображению дорисовывать настоящие.
Я открываю дверь. На лицо попадают мелкие росинки, принесенные буйным ветром. От их прикосновения, по коже и по крови проходит рябь. Я не спешу, наслаждаясь игрой ветра на струнах моей души. Шаг. Я все еще под козырьком подъезда, но уже ближе к водопаду. Мне слышится крик чаек. Шаг. Я уже на самом краю. Я как будто завис над зеркальной гладью, стоит протянуть руку и пустить бумажный кораблик - он поплывет. Я ныряю.
Сначала капли падают на голову. Затем стекают по лицу. Потом по одной, бережно, наполняют иссякшую амфору моего мира, давая ему силы пережить будущие засухи.
...Поворот налево, поворот направо. Я уже давно не иду, я плыву в потоке, сливаясь с ним. Мотая головой, как мокрый пес, я до конца впитываю в себя поток, смешиваясь с его философией и сущностью. Я есть поток. Я есть вода.
По тонкому желобку вдоль тротуара я выливаюсь на проспект, как ручеёк в полноводную реку. Здесь низина, и я могу залить дорогу от края до края, забыв об узких рамках прошлого. Около автобусной остановки самое глубокое место; рядом с фонарем, который своим желтым светом превращает темные воды в растопленное сливочное масло.
Черный город, желтая река, утыканная словно иголками, дождем. И вот уже кажется, что это не городская улица, а венецианский канал, дна которого просто нет. И вместо громоздких джипов по нему проносятся легкие катера...
Я снова человек. Стоя на берегу, в тщетных попытках увидеть горизонт, мне кажется, что канал и впрямь бездонен. Моя мертвая часть, стремящаяся разрушить все прекрасное, с садисткой небрежностью наступает прямо в бездну, убивая волшебство. Увы, я не тону. Идя по обычной луже трудно строить из себя Иисуса. Только убежав от обличающего света фонаря, я вновь попадаю Домой.
В темноте волшебства не меньше. Узкие улочки-бульвары под арками из древесных ветвей, продолжающих стройные кленовые стволы, более надежные, чем античные колонны, навевают мысли об Атлантиде; мертвой для людей, но живой для существ куда менее напыщенных. Ливень и ночь смыли с улиц все сухопутное, благословив лишь как будто бы случайные, но сокровенно желанные встречи, таких же как я капель-людей. Мы улыбаемся друг другу, ибо понимаем, где и зачем оказались... что каждый из нас ищет и видит... чем это все закончится. Наш мир скоро высохнет, и мы вновь, надежно закрытыми ракушками-мидиями будем валяться на берегу, в ожидании следующего прилива.
Изредка гармонию нарушают инородные батискафы - случайные прохожие. Торопясь, отфыркиваясь, защищаясь зонтами; они хоть и не видят того царства, где оказались, но чувствуют - им здесь не рады. Они случайны, так же как и их цели. Любые подлодки всплывают или тонут навсегда. Море вечно... Для того, чтобы стать его частичкой, не достаточно просто валяться на дне.
Вновь разочаровываясь, я вдруг перестаю чувствовать свое тело. Сейчас я маленький пузырек воздуха с крошечным сознанием внутри. А вокруг Дождь. Касаясь его уже не через грубый проводник кожи, а напрямую, мыслью и душой, как никогда понимаешь, что Дождь - это не просто падающая с неба вода. Это совершенно особая жизнь, со своими законами, возможностями и целями.
...Со мной заговорили. Не знаю кто: Вода, Природа или Бог. Это не так важно. Речь журчала ровно и спокойно, посвящая меня в высшие тайны бытия, которые, в сущности, весили не больше капли. Затем меня спросили. И я ответил. Ответил не словом, не жестом; ответил тем, что убрал эфемерные границы сферы, окончательно растворившись во влажном воздухе.
Я взлетел до облаков, а затем, со следующей каплей, вернулся к моему бессмысленному телу, лежащему на спине в кристально чистой воде. Это последнее чистое место, перед пошлостью морга, где побывает мое осушенное русло. Но зачем мне смотреть в это лицо? Наверное, не больше толка леднику смотреть на кубик льда в пустом бокале. Я вновь вознесся над всплывающим со дна городом.