Проснулся я от крика петуха, который кукарекал где-то совсем рядом, видимо, у соседей. Свесившись с печки и протирая глаза, я увидел дедушку, который зашел в избу, громко брякнув дверью в сенях.
- Сережа, да что ты, в самом деле? Тише! Гостей разбудишь, спят ведь с дороги! - раздался тихий приятный голос бабушки.
- Неча спать! Пущай стают - делов невпроворот! Лена, а ты давай завтрак готовь.
- Каких делов, Сережа, ты что? Гости отдыхать приехали! - всплеснула руками баба Лена и пошла на кухню.
Я с сожалением слез с еще теплой печки, но предвкушение сегодняшнего дня, обещавшего много нового и интересного, мгновенно выветрило из головы всяческие сомнения, а, главное, сон.
- Баб Лен, я по воду схожу, можно? - спросил я одеваясь.
- Миша, а не тяжело будет тебе? - сразу забеспокоилась бабушка. - Может Володю разбудить?..
Тут я приосанился и напомнил бабе Лене, что учусь уже в седьмом классе и что по волейболу у меня третий юношеский, в хоккей за сборную школы играю ну и так далее, в том же духе. Баба Лена улыбнулась и проводила меня через сени, где еще спал Володька, во двор.
- Вот тебе, Миша, коромысло, а вот два ведра поменьше... - увидев, что я собираюсь протестовать, она добавила. - Поменьше не потому что ты слабый, а потому что еще не умеешь управляться с коромыслом - это не так просто, как ты думаешь.
Я насупился, но спорить с бабушкой не стал, взял коромысло на плечи и вдруг понял, что не вполне представляю себе, как ведра-то цеплять? Наклонившись правым боком и опустив правое крыло коромысла, я попытался цепануть ручку ведра - не тут-то было! Ручка лежала на краю ведра, и тупой крючок коромысла никак не мог ее подцепить. Тогда я присел и помог себе рукой. Получилось! Но как быть с левым ведром? Применив зеркальную тактику, я подцепил-таки и левое ведро, но слишком накренил коромысло, и правое ведро, съехав, больно тюкнуло меня по голове. Я выпрямился, придерживая одной рукой коромысло, а другой потирая макушку. Бабушка заходила в дом и то ли сделала вид, что ничего не видела, то ли действительно не заметила моих упражнений. Я вышел за калитку и зашагал по поросшему высокой травой переулку.
Колонка располагалась совсем рядом, метрах в ста пятидесяти от дома, "на взвозе", как говорили в Козьмодемьянске. Взвоз - это такая мощеная булыжником улица с очень крутым подъемом, которая вела из нижней части Кузьмы (от пристани) к верхней. Раньше не всякая лошадь могла затащить наверх груженую телегу. Да и сейчас машины частенько буксовали, не доехав совсем чуть-чуть до верха.
С этой колонкой связана одна история, которую мне рассказал Вовка, мой двоюродный брат.
Несколько лет назад старая колонка стала работать все хуже и хуже и, наконец, совсем "засохла". Жители близлежащих улиц, где еще не было центрального водоснабжения, пожаловались в райсовет, и там приняли решение поставить новую колонку. Работы были поручены единственному в районе СМУ. Пригнали экскаватор, бульдозер, прибыли с десяток рабочих с лопатами, ломами, прорабом и инженером, дыхнули перегаром, поплевали на руки, и работа закипела. Трубы выдернули из земли, а все вокруг на десятки метров перекопали и перерыли так, что это скорее походило на возведение то ли противотанковых эскарпов, то ли фортификационных сооружений, то ли на рытье траншей и выемку грунта под фундамент крупного ДОТа, чем на плановую замену скромной артезианской колонки. Грязь развезли такую, что по взвозу, заляпанному мокрой красноватой глиной, уже никто и никак в верхнюю часть города заехать не мог. Приходилось колесить дальней кружной дорогой - а это крюк в несколько километров. Наконец, ударная трудовая вахта работников СМУ подошла к концу. Гигантский котлован засыпан землей, поставлена новая колонка, вокруг нее положили деревянные мостки и даже сколотили широкую скамейку. Культура быта! Единственное, что немного портило пейзаж, так это лежащая неподалеку гора грунта, который не поместился обратно в котлован.
Зачем-то райсовету захотелось обставить открытие колонки торжественно: с речами и разрезанием ленточек. Видимо, это была единственная стройка в районе, которую умудрились закончить. А коли так, то надо гражданам конкретно показать, что достижения у СМУ есть. Наскоро сколотили трибуну, рядом с колонкой врыли два столбика для ленточки, а некрасивую кучу замаскировали кумачевым плакатом "Слава труду!".
На торжественное мероприятие собралось все районное начальство, приехал даже кто-то из обкома. В присутствии нескольких сотен человек, среди которых выделялись белыми рубашками и красными галстуками пионеры ближайшей школы, отпущенные по этому случаю с уроков, прозвучали пламенные речи, прерываемые аплодисментами, и был сыгран Интернационал сводным самодеятельным оркестром Дома культуры. После этого высокое начальство разрезало алую ленту, натянутую между столбиками. Откуда-то появилось новенькое цинковое ведро, которое повесили на носик колонки и председатель райсовета нажал на рычаг. Директор СМУ приготовил для начальства рушник, обтереть руки - как-никак на дворе не лето уже, да и вода артезианская всегда холодная до ломоты в зубах.
Как вы, наверное, догадываетесь, после этого ничего не произошло. Нет, не в том смысле, что ничего, а в том, что ничего не произошло такого, что ожидалось. Колонка молчала. Раз за разом председатель качал рычаг, а воды все не было и не было, хоть тресни! Наконец, всем стало понятно, что колонка не работает. Гость из обкома, многозначительно посмотрев на председателя райсовета, нервно дергающего рычаг, запахнул полы плаща, сел в черную Волгу и укатил. Председатель райсовета, бросил бесполезный насос, вплотную подошел к начальнику СМУ и, судя по побелевшему лицу строителя, что-то пообещал последнему. После чего хлопнул дверцей своего служебного козла и умчался в контору. Начальник СМУ, по-прежнему держа на вытянутых руках белый рушник, остался стоять столбом. К нему подошла пионервожатая и поинтересовалась, когда пионерам можно будет спеть "Орлята учатся летать"? Директор школы строго-настрого наказала спеть.
Начальник открыл и снова закрыл рот, понимая, что стоящий перед ним молодой объект женского пола просто не выдержит эмоционально-лингвистического напора, готового сорваться с его губ. Он сунул пионервожатой рушник, оттащил чуть в сторону слабо сопротивляющихся инженера и прораба и обматерил их так, что вороны, устроившие перекаркивание на ближайшем дереве, замолчали и стали с интересом прислушиваться к происходящему внизу. Строители вяло, без особого рвения, огрызнулись - премия-то всё одно, накрылась!
Позже, когда разошлась судачащая, ворчливая толпа, прораб и инженер пригнали экскаватор и сковырнули упрямую колонку. Каково же было их изумление, когда обнаружилось, что колонка просто стояла на деревянных мостках, а никаких труб внизу не было! Как ни копали они - труб так и не нашли. Почесав затылки, они пришли к выводу, что трубы продали и пропили пролетарии их же управления.
Через два дня колонка работала. Нашлись новые трубы и были поставлены. Старые же под шумок списали. Обошлось даже без оргвыводов и взысканий по партийной линии. А загадка исчезновения труб раскрылась той же осенью, когда после долгих проливных дождей намок и завалился фанерный плакат "Слава труду!", обнажив частично сползшую на взвоз и размытую водой глиняную кучу, из-под которой скорбно торчали ржавые концы столь таинственно исчезнувших труб.
Я подошел к колонке и встал в очередь. Передо мной набирала воду в два огромных ведра молодая женщина в белой кофточке, длинной темной юбке и цветастом платочке. Мои ведра были значительно меньше. Памятуя свои крендели с коромыслом в саду у дедушки, я внимательно наблюдал за тем, как женщина набирает в ведра воду, как легко их ставит на положенный вокруг деревянный настил и как одновременно цепляет их, слегка присев. Трудно было поверить в то, что она понесет сейчас в общей сложности двадцать четыре килограмма. Но уходила она ровной скользящей походкой, и ведра не колыхались на крыльях коромысла: ни одна капля не проливалась!
Я вздохнул и постарался сделать все так же, как и она: наполнил ведра, поставил их на ширину коромысла на помостки, помогая руками, подцепил обе ручки и только после этого "подсел" под коромысло и поднял сразу оба ведра. Ура, получилось!
Гордый своими успехами, я сделал первые шаги в направлении дома, и понял, что трудности только начинаются. При каждом шаге полные ведра начинали опасно раскачиваться в противофазе и расплескивать воду. Я останавливался, пятился назад, раскачивался влево и вправо, но до дому донес едва ли не треть из того, что налил на колонке.
Залив, стараясь особо не шуметь, воду в рукомойник и самовар, я тихонько поставил коромысло и ведра на место.
В этот момент рядом со мною громко хрюкнуло, что-то ударило меня по ногам, и я полетел вверх тормашками на землю. Скажу честно, хоть и не был никогда трусом, в первую секунду захотелось немедленно тикануть и перемахнуть через покосившийся забор к соседям. Но я пересилил себя и вскочил на ноги, озираясь.
Со стороны крыльца раздался Вовкин смех:
- Ну, что, познакомился с Лаской?
Я оглянулся и увидел, что, оказывается, это ко мне сзади подошла бабушкина домашняя свинья и боднула пятачком под ноги. Раньше я никогда не видел вблизи взрослых свиней. Ласка была просто огромной! Но ничего угрожающего в ее облике не было: она что-то деловито жевала и поглядывала на меня своими маленькими глазками.
- Не бойся ее, Миш, она добрая. Погладь ее! - громко посоветовал с крыльца Володя.
Я настороженно протянул руку и слегка потрепал большое ухо Ласки. Она удовлетворенно хрюкнула и попыталась пройти мимо меня к крыльцу, бесцеремонно выдавив меня с дорожки. Но тут из дома выбежала баба Лена и, размахивая полотенцем перед рыльцем Ласки, стала теснить ее обратно в загончик, из которого она умудрилась выбраться. Наконец, обиженно похрюкивая, Ласка удалилась восвояси, попутно копнув пятачком плотно утоптанную дорожку сада и оставив на ней борозду глубиной сантиметров десять. Я потом попробовал сделать это штыковой лопатой - куда там до пятачка свиньи!
Баба Лена заперла за Лаской загончик и погрозила ей пальцем:
- Ишь, разыгралась!
Потом обернулась, тяжело дыша (у нее была астма), посмотрела на меня и Вовку и сказала:
- Ну, а вы что замерли? Пошли завтракать! Давайте, давайте!
На завтрак я с удовольствием умял с десяток оладьев со сметаной и малиновым вареньем, запив их своим любимым кофейным напитком с цикорием.
Мама с тетей Лией пошли на квартиру к тете, Володя собрался на работу, чтобы оформить себе отпуск на неделю, а баба Лена занялась домашними делами.
Я походил по саду, постоял у загончика Ласки и увидел, что дядя Сережа куда-то собирается. Я сразу подошел к нему:
- Деда, а можно с тобой?
- Да я просто в магазин за хлебом, и все, - удивился дядя Сережа.
- Ну и что? Можно?
- Конечно, пошли.
Мы закрыли за собой калитку и направились по переулку в "город". Я, подражая заправскому рыбаку-волжанину, "артельщику", как их раньше называли, надел Вовкины армейские кирзовые сапоги и гордо гремел ими сначала по деревянным помосткам, а потом, на взвозе, по брусчатке. Тогда мне казалось, что это придает мне мужественности и силы.
Наконец, за ничего не значащими разговорами, мы с дядей Сережей добрались до магазина. На слегка покосившейся и сильно выгоревшей вывеске значилось: "Продукты" и мельче: "мука, сахар, хлеб, крупы".
Открыв дребезжащую полувывалившимся стеклом дверь, мы оказались внутри магазина, или сельпо, как его называли местные. Я с интересом стал рассматривать ассортимент торговой точки. Конечно, он был скудным, но сказать, что купить поесть нечего, тоже было бы неправильным. Это я тем нынешним горлопанам поясняю, которые вопят о том, что при советской власти жрать нечего было. Особенно заинтересовал меня "сахар кусковой". Это сахар, который был наколот здоровенными кусками. Вот, оказывается, откуда выражение "сахарная голова"! Я тут же вспомнил, что дядя Сережа пьет чай из блюдечка, а вот этот сахар ломает специальными щипчиками и ест вприкуску.
В отделе "мясо рыба" все было заставлено консервными банками с крабами. Это сейчас они деликатес, а тогда на них никто и не смотрел - морские пауки, бр-р-р, гадость какая!..
Мы с дедушкой купили большую и, честно говоря, жестковатую буханку белого хлеба и круг черного - посвежее. Дядя Сережа скептически помял белый батон и вопросительно посмотрел на дородную продавщицу с ярко накрашенными губами. Та, видимо, хорошо зная дедушку, затараторила:
- Сергей Константинович, вы же знаете, наша пекарня на ремонте, возят из соседнего района. Машины не каждый день...
Дедушка ничего на это не сказал, только многозначительно хмыкнул и сунул авоську с хлебом мне.
Я припомнил вдруг историю, которую услышал с год назад от мамы.
Дядя Сережа, в бытность директором консервного плодоовощного Козьмодемьянского завода, и не понаслышке зная о продовольственных проблемах и трудностях района, в очередной раз зашел в продуктовый магазин за покупками и получил совершенно черствую буханку белого хлеба. Он не стал поднимать скандал в магазине и вышел. План его был намного более изощренным и коварным. Сунув хлеб за пазуху, дедушка двинул прямиком к райкому партии.
Будучи известным в районе старым коммунистом, он смог практически беспрепятственно дойти до кабинета первого секретаря райкома и войти. У того как раз проходило очередное совещание на тему снабжения района.
Войдя в кабинет, дядя Сережа, подошел к столу и внимательно оглядел вопросительно замерших начальников и управленцев. Секретарь райкома, хорошо знавший дедушку, заподозрил вдруг, что что-то не так, добром это не кончится и судорожно попытался загасить еще не возникший пожар:
- Товарищи, прошу знакомиться - наш старый коммунист Сергей Константинович, гордость района, прошу любить и жаловать! - и демонстративно, призывно захлопал в ладоши. - Он - директор Козьмодемьянского консервного завода, и может поделиться с нами кое-каким опытом! Прошу, Сергей Константинович!
Но все втуне! Секретарь попался в ловушку, словно глупая голодная церковная мышь. Дядя Сережа победно обвел хитрым взглядом присутствующих, медленно извлек из-за пазухи батон и, слегка подбросив его, швырнул на стол партийному боссу. Хлеб упал на важные плодоовощные бумаги с громким деревянным стуком, и всем стало понятно, что хлебобулочное изделие безнадежно черство. Дедушка внимательно посмотрел на остолбеневшего, потерявшего дар речи партагеноссе, и громко спросил:
- Федор Кузьмич, не покажешь ли нам на своем, личном, примере, как трудящиеся пролетарии должны жрать эту окаменелость времен Николашки, не ломая себе при этом зубы?
Скандал произошел довольно громкий, как теперь говорят - резонансный. Несколько человек, приглашенных на совещание, встали на сторону старого коммуниста, и дело пришлось заминать на уровне обкома, но огласку и поддержку среди населения оно получило, и тронуть деда опять не посмели.